Тогда мы перешли на новую тактику. Быстрый и бесшумный рывок от сосны к сосне. Два-три прыжка, и ты замираешь, прижимаясь всем телом к шершавому стволу. Подождешь, пока перестанет громко стучать сердце, услышишь, что тихо вокруг, и - новый прыжок к следующей сосне.
      На площадке, где проходят линейки и возвышается мачта с флагом, было светло как днем. "Сосиски" развесили гирлянды разноцветных лампочек. Ясно! Праздничная иллюминация в честь победы! Но все-таки у самого флага караул из четырех "сосисок".
      Наш план таков. Его придумал я. Первым идет в атаку Марик. Он подползет как можно незаметнее к самому флагу, а потом выдаст себя неосторожным движением. Когда на него нападут, Марик должен увернуться и удирать, куда хочет, главное, чем подальше от флага. Его вряд ли догонят, потому что Марик - чемпион лагеря по бегу. Но если поймают, не беда - у нас такая война, что пленных оставляют в живых. А главное, Марик успеет выполнить свою боевую задачу - отвлечь внимание противника. Мы надеялись, что за Мариком погонятся, по крайней мере, двое часовых. А с двумя другими мы справимся. Толька должен отрезать флаг и передать его мне. Моя боевая задача - удирать к своим. Толька будет прикрывать мой отход.
      Мы осмотрелись - тихо и никого вокруг, если не считать четырех стражей у флага. Не сомневаюсь, где-то сидят в засаде и другие "сосиски". Но пока они опомнятся, мы похитим флаг.
      Я подтолкнул Марика: "Давай". Марик был весел и спокоен, а мы с Толькой немного волновались...
      - Руки вверх! Сдавайтесь!
      В одну секунду нас окружило с десяток "сосисок". Они словно из-под земли выскочили. Мы попробовали вырваться из окружения и пробиться к своим, но силы были слишком неравны.
      - Думали обхитрить нас, - кричали "сосиски", - а мы за вами следили от самого забора. Нас не проведешь. Дали вам возможность подойти поближе и посмотреть на наш флаг. Что ж, любуйтесь...
      Презрительно отвернувшись от врагов, мы глядели на флаг, который нам не удалось похитить, и не отвечали на оскорбления "сосисок".
      - Что с ними будем делать? - спросил кто-то.
      - Давайте привяжем их к соснам, пускай до утра связанными постоят, предложила "сосиска" в куртке с блестящими молниями. - Будут знать, как нападать на нас. Я уже веревки принес...
      - Да ты что, с ума сошел - привязывать?! - раздался в тишине пронзительный возглас.
      Это кричал Генка Правильный, мой друг.
      Он налетел на "сосиску" в куртке и в одно мгновение "обезверёвил" ее, то есть лишил ее главного оружия - веревок.
      - Гена прав, - решил парень в берете. - Привязывать не будем.
      - Тогда давайте их отпустим, пусть идут к себе в лагерь, - громко сказал Генка, обрадованный поддержкой.
      - Нельзя, - объявила долговязая "сосиска" в очках. - До утра они должны остаться у нас в плену. Так будет надежней.
      - Вас послала Капитолина Петровна? - обратился к нам парень в берете.
      Я ничего не ответил, но сразу догадался, что это тот самый Борька, однокурсник Капитолины Петровны, старший вожатый в "Ракете".
      - Неужели она не понимает, что мы выиграли, - возмущался Борька. - Раз ваш флаг в наших руках, значит, вашей армии больше не существует, и вы побежденные... Почему же она нарушает правила?
      - На войне нет правил, - спокойно ответил я.
      Борька внимательно поглядел на меня и приказал:
      - Отведите их в столовую...
      - Благодарим, - прервал я его, - но мы только что поужинали.
      - Отведите их в столовую, - повторил свой приказ Борька, - и уложите там на раскладушках.
      Конвоируемые "сосисками", мы зашагали к столовой. Рядом со мной брел Генка. Он, видно, очень тяжело переживал все происходящее.
      Чтобы подбодрить, я прошептал:
      - Ты уже готовишься к велопробегу по Млечному Пути до Малой Медведицы?
      Генка грустно улыбнулся.
      Долговязая "сосиска" отворила двери столовой.
      - Давайте все же привяжем их, - снова вынырнула откуда-то "сосиска" в куртке с блестящими молниями, - а то удерут...
      - Не удерут, - промолвила долговязая "сосиска" в очках.
      Наши противники молча направились к выходу. Последним шел Генка. У выхода он обернулся и виновато развел руками:
      - Спокойной ночи, ребята.
      Дверь захлопнулась. Два раза повернули в замке ключ. Мы подождали, пока затихнут шаги на крыльце и возле столовой. И еще просто подождали, на всякий случай.
      - Ребята, - тихо сказал я, - лежите спокойно, а я пойду в разведку.
      "Сосиски" и не догадывались, какую роковую ошибку они совершили, уложив нас в столовой. Дело в том, что я за свои прегрешения часто попадал на кухню и знал там все ходы и выходы. А столовые во всех лагерях похожи друг на друга.
      Я направился на кухню. В темноте грозно блестели котлы. Можно, конечно, устроить подкоп, но жалко времени. Тут должна быть маленькая дверца, ведущая во двор. Ага, вот она! Но какой здоровенный замок! Я ощупал пробой. Он, кажется, не крепко держится. Я сильно дернул, и пробой немного поддался.
      Я отправился за ребятами.
      Толька быстро оценил обстановку. Он схватился обеими руками за пробой, одной ногой уперся в стенку и... дернул изо всех сил.
      Хорошо, что мы успели подхватить Тольку, а то бы он грохнулся на пол с замком и пробоем в руках.
      Путь был открыт. Крадучись, мы обогнули столовую и доползли до мачты. Флаг охранял один часовой. Он клевал носом и похрапывал. Толька зажал ему рот, я срезал флаг и передал его Марику. Марик спрятал флаг под рубашку.
      Часовому Толька приказал молчать, пригрозив кулаком, и мы припустили со всех ног к спасительному забору. Пронзительный крик часового, который оповещал "сосисок" о беде, придал нам новые силы.
      Только когда перелезли через свой забор и очутились в своем лагере, мы поняли, что все же сумели взять реванш за поражение.
      И тут мы нос к носу столкнулись с Капитолиной Петровной и Аскольдом.
      - Где вы бродите по ночам? - строго спросила старшая вожатая. И, не дав нам оправдаться, решительно сказала: - Объявляю всем по выговору за то, что ушли из лагеря в ночное, неположенное время.
      Проглотив безо всякого удовольствия выговор, я сказал Марику:
      - Покажи флаг.
      - Какой флаг? - встрепенулась старшая вожатая.
      - Пионерлагеря "Ракета", - невозмутимо объяснил Марик, подавая Капитолине Петровне флаг.
      Старшая вожатая восторженно оглядела флаг, а потом расцеловала каждого из нас.
      - Спасибо, ребята!
      - Служим пионерлагерю "Лесная сказка"! - бодро грохнули мы и уставились на Аскольда, ожидая от него поздравлений.
      Но вожатый и не думал нас обнимать. Он хотел по-другому нас поздравить, но стеснялся, наверное, Капитолины Петровны.
      Мы отправились спать.
      Веселая дюжина превратилась в геройскую дюжину. Ведь благодаря нашей дерзкой ночной вылазке игра с "сосисками" была сведена к ничьей.
      Ребята ходили, задрав носы к небесам.
      А мне почему-то все время вспоминался Генка, который смотрел на меня виноватыми глазами, и я слышал его отчаянный крик: "Да ты что, с ума сошел привязывать?!" Бывает же - прицепится что-то и мешает полностью насладиться победой.
      Четвертая серия моих снов
      - Гена, - спрашиваю я, - а почему ты мне снишься на велосипеде, ведь ты сейчас обитаешь в лагере?
      - Не знаю, - отвечает Генка, - мне тоже снится, что ты едешь на велосипеде. И вы все, ребята, снитесь на велосипедах.
      Мы сидим на обочине шоссе и беседуем. Поблескивая на солнце спицами, велосипеды лежат в кювете.
      - Вообще, чепуха получается, - рассуждаю я. - Вместо того, чтобы мчаться наперегонки с ветром, я похищаю флаг из лагеря, в котором живет мой друг.
      - Загадка природы, - объясняет Горох.
      - Никакой загадки нет, - горячится Семка. - Просто все очень непонятно.
      - И когда уже эти сны прекратятся? - говорю я.
      - Скоро, - твердо обещает Семка. - Поехали, ребята.
      Я долго смотрю вслед моим друзьям, пока они не исчезают за поворотом.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ РАСПАХИВАЮТСЯ НАСТЕЖЬ ДВЕРИ
      Когда Аскольд шумно распахнул двери нашего домика, мы сразу поняли, что он пришел прощаться.
      Мы догадались об этом потому, что у Аскольда был счастливый вид, как будто завтра у него начиналась новая прекрасная жизнь. А ведь он всего лишь покидал нас.
      - Бывайте здоровы, живите богато, - Аскольд торопливо жал нам руки своей сильной, мужской, боксерской лапой.
      Мы говорили "до свидания" и ни о чем не спрашивали вожатого. Один Юрка Трофименко не удержался и выпалил:
      - А вы куда, Аскольд Васильевич?
      Вожатый поморщился и нехотя пробормотал:
      - Да никуда. Я остаюсь в лагере. Но буду физруком, а вожатым у вас больше не буду. Тяжело - сразу две должности. А потом скоро первенство города по боксу. Мне готовиться надо.
      - Понятно, - протянул Юрка.
      Аскольд покосился на него, как будто хотел спросить, а что же тебе, парень, понятно, но ничего не сказал, а, отступив два шага к двери, помахал нам рукой.
      Мы высыпали вслед за бывшим вожатым во двор и глазели, как размашисто он шел, как ловко перемахнул через бум, преградивший ему дорогу.
      Я подумал, что обязательно приду посмотреть первенство города и, конечно, буду болеть за Аскольда. И тут мне почему-то показалось, что наш бывший вожатый проиграет первенство. Ничего не поделаешь, но я уже не верил, что Аскольд - лучший боксер в нашем городе.
      - Красота, - воскликнул Толька, - живем без вожатого.
      Ребята ликовали. Мы полдня провели на речке и вволю там накупались, а когда вернулись, никто не обругал за самовольство. Даже Капитолина Петровна.
      Я, конечно, понимал, что мы заслуживаем всяческого почета и уважения за похищение флага. Но всему есть предел. И поведение Капитолины Петровны меня удивляло и настораживало. Она только улыбалась нам издалека и ничего не говорила.
      После полдника, когда мы собрались в домике, чтобы обсудить программу вечернего времяпрепровождения, дверь отворилась и на пороге появился сияющий мальчишка с чемоданчиком в руках. Его физиономия, старательно обрызганная веснушками, словно тетрадь двоечника кляксами, излучала радость.
      - Здравствуйте, ребята, - воскликнул мальчишка с веснушками, - я из первого отряда к вам. Буду теперь в вашем отряде.
      Он произнес это таким тоном, будто на веки вечные осчастливил нас своим приходом.
      - Какая кровать свободна? - добродушно поинтересовался мальчишка.
      Я машинально показал на свободную кровать.
      - Но мы в отряд не записываем. Это Капитолина Петровна делает...
      Мальчишка, улыбаясь, промолвил:
      - А Капитолина Петровна сказала, если вы не против, то и она не возражает...
      Не скрывая удивления, мы наблюдали за мальчишкой. Он засунул чемоданчик под кровать, а потом уселся на ней и попрыгал, испытывая, крепка ли панцирная сетка.
      - Эй, ты, - обратился к мальчишке Васька Блохин, - а чего ты к нам захотел?
      - Как чего? - искренне удивился тот. - Вы - лучший отряд в лагере. А я хочу быть в лучшем отряде.
      Вот оно что! Мы гордо поглядели друг на дружку.
      - Ладно уж, оставайся, - снисходительно разрешил Толька.
      - Спасибо, - поблагодарил мальчишка.
      Вскоре появился еще один новосел. Тоже с чемоданчиком. "Если вы не против, то Капитолина Петровна не возражает..." Он устроился на другой свободной койке. Потом третий, четвертый...
      - Нет, ребята, если так пойдет, - вмешался Толька, - наберем мы в лучший отряд всякой шантрапы.
      - Что ты предлагаешь? - спросил я.
      - А вот что. Мой батя работает начальником отдела кадров. Так у них на работу не попадешь, пока не заполнишь анкету и автобиографию не расскажешь.
      - Ага, - понял Юрка. - Будем спрашивать у всех автобиографию.
      И тут двери нашего домика снова распахнулись, и на пороге замерла Галка Новожилова. Но не потому, что струсила. Такая никогда не струсит. Она остановилась, чтобы получше разглядеть наш домик и нас.
      - Здравствуйте, примите в свой отряд, - потребовала Галка.
      Я широко открыл глаза. Кто к нам просится в отряд? Сама Галка Новожилова.
      - У нас в отряде настоящие мужчины, а не всякие там бантики-фантики, громко сказал Толька.
      - А кто такой настоящий мужчина? - пошла в атаку Галка.
      - Настоящий мужчина - это такой человек, который никого не боится, четко и ясно объяснил Толька.
      - Я никого не боюсь, - не осталась в долгу Галка.
      - И вожатых?
      - И вожатых!
      - И мамы с папой?
      - И мамы с папой!
      - Ну, хватит вам пререкаться, - остановил спорящих Юрка. - Ты садись, Галя, и расскажи свою автобиографию.
      Юрка взял в руку карандаш и приготовился записывать каждое Галкино слово.
      - Я, Галина Ивановна Новожилова, - начала Галка, - родилась в... ну, в общем, чуть больше десяти лет назад. В семье милиционеров.
      - О-о! - замычали ребята. А я еле сдерживал улыбку, потому что прекрасно знал, что у Галки папа - электромонтер, а мама - воспитательница в детском саду.
      - Ми-ми-милиционеров? - заикаясь от волнения, переспросил Марик.
      - Да, - как ни в чем не бывало кивнула Галка.
      - У тебя папа - милиционер? - задал Толька наводящий вопрос.
      - И папа, и мама, - не моргнув глазом, ответила Галка. И, поглядев на меня, спросила: - Я могу продолжать свою автобиографию?
      - Пожалуйста, - сказал я.
      У ребят мгновенно пропала охота острить.
      - Когда мне исполнилось семь лет, я пошла в первый класс, рассказывала Галка. - А в этом году окончила шестой. Вот и все.
      - Маловато, - скривился Толька. - А чем ты себя проявила в школе?
      - Проявила? - Галка задумалась и тут же совершила ошибку: - Я окончила шестой класс на одни пятерки.
      - А-а, - обрадованно завопил Толька, как будто ему попалась на крючок рыбина, о которой он давно мечтал. - Ты нам не подходишь. Здесь, - он гордо обвел рукой нас, - нет ни одного отличника.
      Галка осознала свою ошибку и начала выкручиваться.
      - У меня пятерки по предметам, а по поведению мне еле троечку натянули...
      Ребята заинтересовались.
      - Однажды перед географией я залезла в шкаф и рычала весь урок, как лев. А мы в это время проходили Африку, и учительница Марья Ивановна думала, что так и надо. Это раз, - Галка загнула палец.
      Ребята одобрительно засмеялись.
      - А потом ко мне домой явился пионерский патруль, - продолжала Галка, чтобы перевоспитывать меня. Тогда я науськала на патруль нашу овчарку Розу. Ребята летели по лестнице кубарем, на ходу теряя галоши.
      Дюжина захохотала, а я чуть не поперхнулся. Потому что это я напугал пионерский патруль. Правда, не овчаркой, как сочинила Галка, а обыкновенной комнатной собачонкой Розой. И вела патруль, чтобы перевоспитывать меня, сама Галка. Сидит сейчас и, хитро на меня глядя, улыбается. Ладно, присваивайте себе мои подвиги, мне не жалко. Я по пять таких подвигов могу совершить за день.
      - По-моему, - сказал я, - у человека замечательная автобиография.
      - Прекрасная, - зашумели ребята.
      - Мы тебя принимаем в наш отряд, - торжественно произнес я.
      - Гордись оказанным доверием, - добавил Толька.
      - Спасибо, мальчики, - расчувствовалась Галка.
      - Погоди. - Юрка оторвался от бумаги, на которой он аккуратным почерком записывал все, что говорила Галка. Он снял очки, покрутил ими, как бы пытаясь поймать нужное слово. Но так ничего и не поймав, нацепил очки на нос и решительно спросил:
      - Разве твои папа и мама тебя не воспитывали?
      - Им некогда было, - вздохнула Галка. - Папа ловил взрослых преступников, а мама перевоспитывала малолетних.
      - Понятно, - протянул Юрка, хотя по его очкам было видно, что ему ничего не понятно.
      И вправду, не очень-то верилось, чтобы в семье милиционеров могла вырасти такая непослушная дочка. Что им стоило ее воспитать? Принесла, например, дневник с записью, что снова вертелась на уроке, мешала всему классу, а родители ей раз - и пятнадцать суток. После этого сразу будешь ниже травы и тише воды, не говоря уже о том, что никогда не забудешь поставить запятые перед "что" и "который". Я решил прийти Галке на выручку.
      - Ребята, - сказал я, - давайте день открытых дверей закроем до завтра и побежим на речку.
      Мое предложение прошло на ура. Юрка прикрепил к двери нашего домика объявление: "Сегодня приема больше не будет". И разбухшая на пять человек веселая дюжина побежала на речку.
      По дороге Галка тихо спросила у меня:
      - Ты не обиделся, когда я сочинила...
      - Ни капельки, - перебил я Галку. - Ври, сколько тебе захочется.
      - Я хотела повеселей ответить этому Тольке, - объяснила Галка. - Не нравится он мне.
      - Мне тоже, - сказал я. - Слушай, а зачем ты вообще к нам в отряд перешла?
      - Ты не понимаешь? - переспросила Галка и моргнула.
      - Не понимаю, - пожал я плечами.
      - Ну и дураки эти мальчишки, - воскликнула Галка и побежала к речке.
      Мальчишки, может, и дураки, подумал я. Но что я не остолоп, так это неоднократно проверено. Чего же Галка перешла к нам?
      Но больше размышлять я был уже не в состоянии, потому что мы очутились на берегу речки. А когда я вижу воду, то забываю обо всем на свете.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ ВСЕ ХОХОЧУТ, А Я ДУМАЮ
      В ту первую ночь, когда мы остались без вожатого, все спали замечательно, и никакие сны нам не снились.
      И пробуждение наше было прекрасным. Мы все улыбались, предвкушая еще один день свободы без вожатых.
      Потягиваясь, мы не торопились вставать.
      - Здравствуйте, дети! Как вы спали?
      Мы вскочили на растерянно заскрипевших кроватях и уставились в угол, откуда к нам прилетел ласковый голос.
      На табуретке расположилась Елена Владимировна, вожатая отряда малышей. И хоть она сидела, было видно, что Елена Владимировна очень высокая. С таким ростом только в баскетбол играть. И все у Елены Владимировны было длинное: и руки, и ноги. Только коротенький нос, словно ненужная запятая, делал ее очень симпатичной.
      Вожатая сидела и хорошо нам улыбалась. Мы тоже стали ей улыбаться, недоумевая, как она очутилась здесь и что ей надо?
      - С сегодняшнего дня я буду у вас вожатой, - спокойно сказала Елена Владимировна. - Быстрее одевайтесь, и на зарядку! А я пойду будить своих малышей.
      Когда за новой вожатой затворилась дверь, ребята дружно засмеялись.
      - Ну, пацаны, - ликовал Толька, - она будет делать все, что мы захотим.
      - Она будет плясать под нашу дудку, - смеялся Марик.
      Ребята хохотали, а я думал. Потому что вспомнил, как дня три назад после обеда случайно забрел в домик к малышам.
      Малыши укладывались спать. "Укладывались" - это я сказал не подумав. Малыши попросту раскладывались.
      Один, стриженный наголо, носился вокруг кровати, описывая правильные окружности. Он ни на секунду не закрывал рта, из которого вырывался крик на первую букву алфавита. Понятное дело, первоклассник, больше букв и не знает.
      Другой, с черной челочкой на лбу, прыгал на своей кровати, как на батуде. Он плюхался на спину, падал на живот, вскакивал на ноги, а потом повторял всю комбинацию сначала.
      А в углу двое малышей затеяли метание подушек. И если мы, большие ребята, стремимся как можно посильнее ударить противника, то малыши делали наоборот. Один бросал подушку так, чтобы второй ее не смог поймать. В общем, они тренировались, как вратари.
      Я обалдело глядел на малышей, совершенно оглохнув от их крика и возни. И в это время в домик вошла Елена Владимировна. Ее все сразу увидели, но шума-гама не прекратили, а как будто повернули ручку громкости до предела.
      - Тетя Лена, смотрите, как я прыгаю, - кричал тот, который прыгал.
      - Тетя Лена, смотрите, как я бегаю, - кричал тот, который, наверное, в сотый раз, словно циркуль, описывал окружность.
      - Очень хорошо, - похвалила малышей вожатая, - а сейчас - пора спать.
      И что бы вы думали? Эти бузотеры в одно мгновение легли в кровати, пожелав спокойной ночи себе и своей вожатой. А та обошла ребят, поправляя сбившиеся одеяла и отвечая на последние вопросы.
      А когда Елена Владимировна направилась к выходу, все, закрыв глаза, добросовестно сопели. Я подумал - дудки они заснут. Только вожатая уйдет, сразу устроят новое представление.
      Минут пять я ходил вокруг да около домика малышей, а потом заглянул в окошко. Ребята честно спали.
      Вот почему, когда все хохотали, я думал. Куда нам до этих веселых дьяволят. Такого тарарама не переживет ни один вожатый. Аскольд бы от них давно сбежал.
      А Елена Владимировна выдержала, и, наверное, не один раз.
      Нет, с такой вожатой нам будет не просто. Я не успел поделиться с ребятами своими мыслями, как Елена Владимировна влетела в наш домик. Мы лежали на кроватях и не думали подыматься. Нам было интересно узнать, а как на наше лежание посмотрит новая вожатая.
      - Ребята, - тихо произнесла Елена Владимировна, - а знаете, о чем я сейчас думаю?
      Как будто и не ожидая от нас ответа, новая вожатая продолжала:
      - Я думаю о том, что в эту минуту пробил себе дорогу крепкой шапкой и вылез из земли боровик. Огляделся по сторонам и стал расти-подрастать. И не догадывается царь грибов, что скоро к нему в гости явятся ребята из 9-го отряда.
      Мы не издали ни звука. Такие сказочки рассчитаны на первоклашек.
      Елена Владимировна невозмутимо продолжала осаду нашей, само собой, неприступной крепости.
      - Вы больны? - сделав вид, что испугалась, спросила новая вожатая. Ах, я все поняла, вы не умеете одеваться.
      Она открыла двери нашего домика и громко позвала:
      - Дети, идите сюда!
      Через секунду нашу палату наводнили семилетние и восьмилетние карапузы. Я, который знал, что они из себя представляют, испуганно задрожал.
      - Дети, - ласково сказала Елена Владимировна, - помогите мальчикам одеться, они не умеют.
      Издав радостный вопль, малыши ринулись на нас. Этой атаки мы уже, конечно, не выдержали. Мы сдались, то есть торопливо оделись.
      - А теперь мыться и на линейку, - спокойно сказала Елена Владимировна.
      Новая вожатая ни словом нас не упрекнула, и это нам сразу понравилось. Чтобы загладить впечатление от утренней сцены, вежливый Юрка спросил, когда мы пойдем в лес по грибы. Елена Владимировна ответила, что сразу после завтрака.
      А еще она сказала, чтобы мы не называли ее по имени-отчеству, а говорили просто "Алена". Потому что она сама еще в прошлом году училась в школе.
      Вот так вожатая, подумал я.
      - Вот так вожатая! - сказал я, когда мы вернулись из леса с полными кошелками грибов.
      Пятая серия моих снов
      Еще издалека я замечаю ребят. Они катят с горки. Я выхожу на середину шоссе и подымаю руки.
      Ребята тормозят и спрыгивают на дорогу.
      - Чего у тебя рот до ушей? - спрашивает Горох.
      - Ничего, - отвечаю я и продолжаю улыбаться.
      Семка удивленно смотрит на меня.
      - Ты думаешь, она - свой парень? - не отстает Горох.
      - Во всяком случае, она не зануда, - резко отвечаю я.
      - Ребята, а почему бы вожатой не быть хорошим человеком? - приходит мне на помощь Генка.
      - Ага, - фыркает Горох. - Она только прикидывается добренькой, а не успеешь ты и глазом моргнуть, тут же тебя и проглотит.
      Я воображаю, как Алена меня проглатывает, и хмыкаю.
      Горох кипятится:
      - Валерка, ты на краю пропасти.
      Я отмахиваюсь от Гороха и поворачиваюсь к Семке.
      - Почему ты молчишь?
      Задумчиво почесав нос, Семка неопределенно произносит:
      - Надо все хорошо обдумать.
      - Не волнуйся, Сема! - успокаиваю я друга.
      - Не торопись, Валера, - советует Семка.
      - Ладно, - говорю я.
      Ребята седлают велосипеды и уезжают. Я с завистью смотрю им вслед и снова остаюсь один.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
      В КОТОРОЙ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАЮТ МАМА И СЕМКА
      Без родителей жить можно! Один день - прекрасно! Два - хорошо! Три неплохо! А дальше - хуже, потому что становится грустно. И тогда с нетерпением ждешь, когда приедет мама.
      Сегодня воскресенье, и вскоре произойдет огромное событие - мы встретимся с родителями.
      Быстро позавтракав, мы мчимся к лагерным воротам, за которыми шумят, волнуются и размахивают руками наши родители. Перед нами распахиваются ворота, и мы попадаем в объятия мам и пап. Начинаются поцелуи, расспросы, восклицания, вздохи, а потом мы - каждый со своими родителями - разбредаемся по лесу.
      Мама и я немного замешкались, и оказалось, что все места под ближайшими соснами уже заняты. Нам пришлось проделать долгий путь, прежде чем мы нашли хорошую полянку.
      А пока мы шли, я наблюдал очень интересные картины.
      Вот Юра Трофименко со своей мамой, невысокой женщиной в очках, чистят апельсины и мирно беседуют.
      К Тольке Прокопенко приехали и мама, и папа. В кителе без погон, папа сидит напротив Тольки, и они вовсю уплетают котлеты, которые им достает из сумки мама.
      Ленька Александров, не слушая, что ему рассказывает мама, вцепился крепкими зубами в жареную курицу.
      Жевали все, кого я только не встречал по дороге. Как будто сто лет прожили на необитаемом острове и здорово проголодались.
      Одна лишь Галка Новожилова ничего не ела, а, как всегда жестикулируя, увлеченно рассказывала о чем-то маме и папе. Но когда я подошел поближе, то увидел, что Галка размахивает руками, в которых были зажаты помидор и пирожок.
      Что за ерунда, думал я. Как будто только для того и существуют родители, чтобы нас кормить.
      Нет, моя мама не такая. Меня, правда, смущало, что мамина сумка, которую я тащил, необыкновенно тяжела. Ну, мало ли что могла привезти моя мама!
      Вскоре мы вышли на большую поляну. На ней можно было хорошо отдохнуть и поговорить. Но вскоре я понял, что полянка для нас маловата.
      Мама сперва меня долго и озабоченно разглядывала, а потом, покачав головой, решительно принялась вытаскивать из огромной, как мешок, бело-голубой сумки всякие сверточки с вареньями и печеньями.
      - Мама, - испугался я и, наверное, побледнел, - мама, мы только что завтракали.
      Мама протестующе подняла руку с очередным свертком.
      - Я знаю, что вы там завтракали, и потом прошло уже полчаса, и ты проголодался.
      Я окинул взглядом полянку, вдоль и поперек уставленную едой и питьем, и подумал, что мама наверняка всю неделю готовилась к приезду в лагерь: бегала по магазинам, жарила, варила, пекла.
      - У тебя пропал аппетит? Может, ты заболел? - заволновалась мама, увидев, как я равнодушно поглядываю на ее приготовления.
      - Ну что ты! Я прекрасно себя чувствую, - ответил я и вздохнул.
      Нечего делать - придется есть. Но только я проглотил голубцы, как дело пошло на лад. Одно за другим кушанья исчезали в моей ненасытной утробе. Мама мне помогала и приговаривала:
      - А еще говорил, что сыт. Не хулиганишь тут? - строго спросила мама.
      - Мама, когда я хулиганил? - обиделся я.
      - Ну, ну, случалось, - утешила меня мама. - По дому соскучился?
      - Еще как, - сознался я.
      - Ничего, - вздохнула мама, - скоро конец смены. А вообще на тебя хорошо влияет коллектив.
      Я не ответил и продолжал жевать.
      - Да, чуть не забыла, - спохватилась мама. - Тебе Сема письма прислал. Вот, держи.
      Я жадно схватил конверты с нарисованной на них русалкой на камне и прочел круглые неторопливые Семкины буквы: "Коробухину Валерию, лично". Понюхал конверты, от них пахло чем-то очень приятным и соленым, наверное, морем. Читать письма пока не стал, оставил это удовольствие на потом.
      - Скучаешь по ребятам? - спросила мама.
      - Ага! Ты знаешь, мам, в соседнем лагере Генка.
      - Знаю, - ответила мама. - Я тебе не говорила, чтобы вы опять ерунду какую-нибудь не затеяли.
      - Генка меня от смерти спас, - похвалил я друга. - А ты говоришь ерунду затеяли.
      - От смерти? - ойкнула мама.
      Я понял, что пересолил, и поспешил вернуть маму к жизни.
      - Ты не волнуйся, ерунда здесь у нас одна получилась.
      - Доведешь ты меня до инфаркта, - пригорюнилась мама.
      - Мама, - пообещал я ей. - Ты еще моих детей в лагерь возить будешь.
      Запрокинув голову, мама засмеялась.
      Вскоре зеленая полянка опустела, и на ней остались торт и трехлитровая банка компота. Если вы ни разу не пробовали мамины торты, вы ничего в жизни светлого и радостного не видели. Я посмотрел на торт и компот жадными глазами, но сил у меня уже не было.
      - Ничего, - спокойно сказала мама. - Возьмешь с собой, съешь завтра.
      Снова у лагерных ворот столпотворение: шум, гам, крики, объятия, поцелуи, восклицания и длинные наставления. И вот с тортом и компотом я возвращаюсь в свой домик. Водружаю все это на тумбочку, усаживаюсь на кровать и торопливо достаю из кармана Семкины письма. Смотрю на почтовые штемпели, чтобы читать по порядку. Разрываю первый конверт и одним духом прочитываю письмо.
      Первое письмо моего друга было обидно кратким.
      "Валера, здравствуй! Солнце жжет нестерпимо, и от него некуда спрятаться. Из моря не вылажу. Это единственное спасение.
      С меня сползло две шкуры.
      Как ты? Привет ребятам.
      Твой друг Семен.
      Южный берег Черного моря".
      Второе письмо было чуть подлиннее и чуть погрустнее.
      "Валера! Лежу на пляже, сдавленный потными и жаркими телами. Мама разрешает купаться два раза в день. Говорит, что я очень похудел.
      Ездили в Ялту, смотрели домик Чехова. Помнишь, он "Каштанку" написал? Очень интересно.
      Без тебя и ребят скучно. На пляже одни малые сопливые.
      Сползло еще три шкуры.
      Крепко жму тебе руку.
      Твой самый верный друг
      С.Паперно".
      Прежде чем разорвать третий конверт и прочесть последнее Семкино письмо, я подумал, сколько же у моего друга шкур? Ведь ни один взрослый не вынесет того, что выдержал Семка - пять шкур с него сползло. А ему хоть бы хны!
      В третьем письме было вот что.