Наш вожатый решил взять реванш и снова полез на бум. Правильно, сдаваться нельзя.
      Страсти накалились. Вожатые принялись скандировать:
      - Шайбу! Шайбу!
      Взбодренный поддержкой, Аскольд ринулся на Илью Александровича и... в одно мгновение сам очутился на земле. Но успел задеть Илью Александровича, потому что тот стал торопливо загребать руками, пытаясь удержаться на узком бревне. Ничего из этого у него не вышло, и Илья Александрович совершил вынужденную посадку на землю.
      Все шумно захлопали, а Капитолина Петровна объявила:
      - Ничья!
      - Ничья, - закричали остальные. Аскольд хотел было снова залезть на бум, чтобы одержать победу, но его не пустили, а Елена Владимировна предложила:
      - Давайте споем.
      В руках у Елены Владимировны появилась гитара.
      Тут мы уселись на травку. Концерт лучше всего слушать сидя.
      Елена Владимировна пела песни, которые мы ни разу не слыхали. Но они нам понравились. Потому что песни были смешные. Припев подхватывали все вожатые. И так громко, что я удивляюсь, как не проснулись ребята в домиках.
      Об этом подумала и Капитолина Петровна:
      - Чуть потише, а то дети проснутся...
      - Ерунда, - махнул рукой Аскольд. - Мои давно дрыхнут без задних ног.
      - Что ж ты их плохо воспитываешь? - спросила Капитолина Петровна.
      - А ты сама попробуй, - огрызнулся Аскольд. - Я уже устал от них, как будто провел бой в 16 раундов.
      Нам не понравилось, что о нас так говорит Аскольд. Мы понимали, конечно, что с нами нелегко, но, кажется, мы не очень портили ему жизнь. А если быть откровенным до конца, Аскольд ничего и не предпринимал, чтобы подружиться с нами. Только крутил каждое утро солнышко на турнике, демонстрируя свои мускулы.
      Но вот вожатые напелись и отправились спать. Тогда мы покинули свое укрытие, осторожно добрались до столовой и принялись за дело.
      Коренастый Толька пошире расставил ноги. Я вскарабкался на его крепкие плечи. Васька подал мне бутыль с клеем. Не жалея, я помазал клеем по дощатой стене столовой, а потом отдал бутыль Юрке и получил взамен верхний край огромного плаката, над которым мы корпели полдня. Плакат радостно прижался к стене, как будто это была его родная мама. Нижний край приклеили Юрка и Васька.
      Я спрыгнул на землю, и мы отошли подальше, чтобы полюбоваться на свое произведение. Хотя в темноте ничего не было видно, но плакат впечатляюще белел на стене. К нам присоединился Марик, который, как часовой, прогуливался невдалеке.
      - Здорово! - похвалил он нас и самого себя.
      - По кроватям! - скомандовал я, и мы побежали спать.
      ...Утром всех, кто шел к столовой, останавливал огромный плакат:
      "Перед тем как проглотить манную кашу, проглоти то, что здесь написано и нарисовано".
      А написано было вот что:
      "Мы торжественно объявляем, что хотим жить в мире и дружбе со всеми мальчишками и даже девчонками в нашем лагере.
      Наши друзья - веселые ребята, фантазеры и футбольные болельщики.
      Ябеды и подлизы, тихони и паиньки, - трепещите! Вас ждут: ежи в койках, соленые компоты и змеи под подушкой.
      Берегитесь! На вас будут падать: ведра с водой, вырванные с корнем дубы и метеориты, и вообще вы можете угодить в яму, в которой сидят несознательные тигры".
      И подпись: "Веселая дюжина".
      А для тех, кто бы не понял, Юрка постарался и намалевал такие ужасы, что все ахнули и развеселились.
      Ребята читали и перечитывали наше воззвание. Нет ничего удивительного, что оно имело успех, ведь его сочинили я и мои друзья.
      Наше появление у столовой было встречено бурными аплодисментами, которые затем перешли в овацию. Толька поднял руки в знак приветствия, напыжился и попытался состроить умное лицо. Ему это, правда, не удалось.
      Но вот шум стих, и ребята испуганно оглянулись. Обернулся и я: к нам шагала старшая вожатая, мурлыкая что-то себе под нос.
      - Почему не идете в столовую? Еще не проголодались? - говорила она, пробираясь сквозь толпу.
      И вдруг яркими красками и четкими буквами наше воззвание привлекло ее внимание. Вообще надо было повесить его на стене пионерской комнаты, чтобы Капитолине Петровне не пришлось идти так далеко. Эх, шляпы, не догадались.
      Старшая вожатая дочитала до конца воззвание и улыбнулась. Обернулась к нам и снова улыбнулась. Вот чудеса так чудеса!
      Капитолина Петровна подмигнула мне и спросила у ребят:
      - Проглотили то, что здесь написано и нарисовано?
      - Проглотили, - дружно крикнули ребята.
      - Теперь надо проглотить манную кашу. - сказала старшая вожатая.
      С аппетитом и маслом мы съели манную кашу, и Капитолина Петровна спросила, не хотим ли мы добавки. Мы сказали, что не хотим. Если бы на завтрак была не манная каша, а что-нибудь повеселее, мы бы не отказались.
      То и дело до нашего столика долетали возгласы:
      - А у меня в каше черепаха!
      - А у меня соленый чай!
      И только одному человеку наше воззвание не понравилось - Аскольду. Он вбежал в столовую мрачный, как после нокаута.
      - Разговорчики! - крикнул он нам, хотя мы самым серьезным образом молча пили чай.
      Я не понимал, отчего Аскольд злится. Снова мы без него начудили? Но нам почему-то не хотелось брать Аскольда в свою компанию.
      После завтрака я твердо и бесповоротно решил: пора отдыхать. Каникулы мчатся, как ракеты - без остановок. А я только и делаю, что кручусь, верчусь и бегаю. Нет, пора отдыхать. Я побрел в неизвестном направлении. Попросту говоря, я шел куда глаза глядят.
      Нежданно-негаданно в мои уши залетели вот какие слова: "Коробухин", "дюжина", "распоясались"... Слова летели из пионерской комнаты, в распахнутом окне которой я увидел Аскольда и Капитолину Петровну. Наш вожатый ходил и энергично махал рукой, в которой была зажата сигарета. Капитолина Петровна сидела и вертела головой, стараясь удержать взгляд на мелькающей перед глазами фигуре Аскольда.
      Я переменил неизвестное направление на известное и скорым шагом приблизился к окну. Чтобы я мог все хорошо видеть, а меня чтобы никто не заметил, я притаился за сосной.
      Аскольд, не переставая ходить, сердито выговаривал:
      - Это не веселая дюжина, а самая настоящая чертова...
      - Ты преувеличиваешь, - успокаивала его Капитолина Петровна. - Ребята безобидно пошутили, а ты разозлился. Я думаю, что мы неправильно заставляли их целый день чистить картошку. Старайся быть с ними подобрее. Они же дети...
      - Дьяволы они, а не дети, - не сдавался Аскольд. - Вот увидишь, они еще покажут, где раки зимуют. Пока были цветочки, ягодки - впереди.
      Я вспомнил, что подслушивать некрасиво, и удалился. По дороге я подумал, что отдыхать еще не время.
      Третья серия моих снов
      Мои друзья, задрав повыше ноги, мирно дремлют в кювете под липами. Рядом прикорнули велосипеды.
      - Привет! - кричу я, подбегая к ребятам.
      Друзья радостно окружают меня.
      - Пока все идет неплохо, - подмигивает мне Горох.
      - И ребята в отряде настоящие, - говорит Генка.
      - Вот не думал, что Капитолина похвалит ваше воззвание, - удивляется Семка.
      - Я тоже, - говорю я.
      - Не нравится мне Аскольд. Он может вам навредить, - предупреждает Горох.
      - Я думаю, что он долго не выдержит. Сбежит от нас, - улыбаюсь я и спрашиваю: - А вам еще далеко ехать?
      - Далеко, - отвечает Генка. - Хочешь с нами?
      - Хочу.
      - Ты пока отдохни, наберись сил, - уговаривает меня Семка, - а мы скоро за тобой заедем.
      - Буду набираться сил, - вздыхаю я.
      Мои друзья вскакивают на велосипеды и снова мчатся по шоссе. А солнце стоит за их спинами и освещает им дорогу.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ Я ПРОИЗНОШУ РЕЧЬ
      О ВРЕДЕ КУПАНИЯ В ЖАРКИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
      Капитолина Петровна полоскала в воде термометр, напевая: "Распрягайте, хлопцы, коней та лягайте спочивать..."
      Коней у нас никаких не было, но почивать мы ложились. А что нам оставалось делать, когда нас не пускали в воду.
      - 17 градусов, - радостно воскликнула Капитолина Петровна, - еще часок терпения, и вы сможете купаться.
      Прямо перед нашими носами неторопливо текла река, шумела на перекатах, стаскивала с берега и проглатывала куски торфа. Они шлепались в воду и делали ее мутной, но только на минуту. А потом река снова текла, чистая и прекрасная. Я представил, какая в ней теплая вода, и мне страшно захотелось искупаться.
      Уже много дней мы жили в лагере. И все это время нас не пускали купаться.
      - Еще часок терпения, - ежедневно восклицала Капитолина Петровна, - и вы сможете искупаться.
      Мы ждали, чтобы вода нагрелась до 18 градусов. И каждый день нам не хватало одного градуса. Единственного!
      Нас, ребят из пионерлагеря "Лесная сказка", выводили на берег реки, усаживали на травку, и мы начинали гнусавыми, противными голосами клянчить, чтобы нам позволили всего одну минуту... ну хотя бы только окунуться... ну просто ноги намочить... туда и назад, и все...
      - Нет и нет! - восклицала Капитолина Петровна. - Я отвечаю за вас перед родителями. Вы утонете, кто будет виноват? Я, одна я.
      Итак, нам не хватало одного градуса, чтобы стать полноценными утопленниками. Тьфу! О чем это я? На такой жаре и не такие глупости в голову полезут.
      Но сегодня произошло событие, которое круто переменило спокойное течение нашей жизни. А началось все с того, что приехал на велосипеде купаться какой-то парень. Видно, ему страшно хотелось побыстрей залезть в воду, потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью раздевался.
      Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках, я чуть не ахнул. Это был Колька Горох. Может, с ним прикатили и Генка с Семкой, мелькнула у меня мысль. А может, мне это снится? Нет, к сожалению, все происходило наяву.
      - Колька! - закричал я. - Здорово!
      - Валерка! - возликовал Горох.
      Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть рты. Улыбки не позволяли это сделать.
      - Так ты здесь в лагере? - радостно спросил Горох. - Почему же мы ни разу не встретились?
      - Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь?
      - Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда. Приезжай к нам. У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька.
      Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже.
      - Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я.
      - Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе.
      - Коробухин, тебе нельзя, - приказала за моей спиной Капитолина Петровна.
      Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:
      - Мне нельзя.
      - Понятно, - ухмыльнулся Горох.
      Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй. Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и дразнило, и манило, и злило, и бесило.
      А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова полез в речку.
      Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они дружно заныли.
      Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:
      - Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.
      Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.
      Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:
      - А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?
      Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на одно слово не отвечал двумя.
      - Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха. И сам себя выдал.
      - Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.
      - А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны Толька.
      - Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины Петровны прошипел Ленька Александров.
      Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки.
      Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны: "Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они продолжали звучать в моих ушах и под водой?).
      Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.
      На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.
      Но я опередил ее на долю секунды:
      - Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно холодная.
      Капитолина Петровна опешила.
      - Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.
      Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
      - Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите внимательно на мою кожу.
      Ребята поглядели внимательно.
      - Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще не жарят, а тем более с яблоками.
      Ребята молчали.
      - Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день, - итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.
      Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как мальчишка яблоню в чужом саду.
      - Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, - посоветовала Капитолина Петровна.
      - Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился я.
      Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к лагерю.
      В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару? Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох расцвел. Он все понял.
      - Валерка! - крикнул Колька. - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое.
      - Приеду! - крикнул я Кольке.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ
      От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от изолятора - нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.
      Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это занятие. Поэтому никто и не любит болеть.
      Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе. Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу вынул градусник и стал его внимательно изучать.
      Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.
      Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего поломать голову.
      Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в изолятор вошла врачиха.
      - Какая температура? - спросила она.
      Я молча протянул ей градусник.
      - 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать.
      Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них - целую коллекцию термометров - и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал безуспешно ломать голову.
      Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я понял, в чем дело и как мне надо поступить.
      Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.
      - Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.
      Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же болею, и ребята переживают. Я растрогался.
      - Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка.
      - Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я.
      Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.
      - Завтра я выздоровею и приду к вам, - пообещал я. - А еще - завтра мы все будем купаться в речке.
      - Ну-у? - удивились ребята.
      Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы завтра будем купаться в речке.
      - Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.
      Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко сну. И наконец я захрапел.
      Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно который, надо действовать.
      Я встал, пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не будет.
      Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.
      Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату. Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе. Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском шкафу.
      К изолятору я просто летел. И тут на свою беду повстречал еще одного полуночника. Это был Ленька Александров.
      Удирать было поздно, и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны влево и вправо.
      - Чего ты по ночам бродишь? - Ленька подозрительно поглядел на меня, облаченного в одни, плавки.
      - А мне врачиха прописала ночные процедуры для закаливания организма, не прерывая зарядки, объяснил я.
      Ленька ничего не сказал и пошел дальше. А я понесся что было сил к изолятору.
      Как только мой нос прикоснулся к подушке, я заснул без задних ног.
      Утром врачиха со мной распрощалась, сказав, что у меня нет никакой простуды.
      Веселая дюжина встретила меня с восторгом.
      Снова, как и ежедневно перед обедом, Капитолина Петровна повела нас на речку. Снова мы уселись на берегу и жадными глазами смотрели на воду.
      Капитолина Петровна сбежала по обрыву к реке и опустила в воду термометр. Я почувствовал, что меня начинает бить взаправдашний озноб.
      - К сожалению, только 17 градусов, надо ждать, - вздохнула Капитолина Петровна и запела: "Распрягайте, хлопцы, коней..."
      - Можно, я посмотрю? - я протиснулся к термометру. Так я и знал красный столбик поднялся к 21 градусу.
      - Глядите, - крикнул я, - 21 градус! Капитолина Петровна, ребята, глядите - 21 градус. Можно купаться!
      - Погоди, - остановила меня Капитолина Петровна. - Откуда 21 градус?
      - Точно, 21, - зашумела веселая дюжина, которая сумела поближе подобраться к термометру.
      - Не может быть, - прошептала Капитолина Петровна. - Сейчас я перемеряю, тут, вероятно, ошибка.
      - Ребята, я никому не позволила раздеваться, - крикнула Капитолина Петровна, увидев, как мы радостно сбрасываем брюки и рубахи. Она долго полоскала термометр в воде, не решаясь на него взглянуть.
      Когда все же взглянула, красный столбик продвинулся вверх еще на полградуса.
      - Ничего не понимаю, - растерянно шептала Капитолина Петровна, а по обрыву с шумом слетали ребята из нашего лагеря. Впереди всех неслась веселая дюжина. Огибая старшую вожатую, мы с ходу врезались в воду.
      В реке мы плавали наперегонки, ныряли, шумели, плескались. А по берегу ходила ошеломленная Капитолина Петровна, пытаясь разгадать, что же все-таки произошло. К ней на помощь пришел Ленька Александров. Он зашептал что-то на ухо старшей вожатой, показывая на меня и на термометр, который до сих пор сжимала в руке Капитолина Петровна.
      Вы уже, наверное, догадались, что в ту ночь в изоляторе мне удалось обменять испорченный термометр на новый.
      Капитолине Петровне, наверное, тоже все стало ясно. Тем более, что ей помог Ленька. Капитолина Петровна погрозила пальцем в мою сторону, и мне ничего не оставалось, как, набрав побольше воздуха, скрыться под водой.
      Меня и веселую дюжину ждал серьезный разговор со множеством восклицательных знаков. Но ничего страшного не произошло, потому что началась война.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ НАЧИНАЕТСЯ ВОЙНА
      "САПОЖНИКОВ БЕЗ САПОГ" С "ТОЛСТЫМИ СОСИСКАМИ"
      Утром на линейке Капитолина Петровна громко объявила:
      - После завтрака начинается военная игра. В ней участвуют два лагеря наш и соседний, "Ракета". С условиями игры вас познакомят вожатые.
      Ребята дружно закричали "ура!" и зашагали в столовую.
      В нас уже вселился воинственный дух. Нам хотелось скорее нападать на врагов и, конечно, побеждать их. И еще мы жаждали, чтобы враги удирали без оглядки. Ребята ждали только приказа. Аскольд, как назло, куда-то запропастился.
      Наконец вожатый пришел и объявил без тени улыбки:
      - Ребята, нам дали важное задание - охранять задние ворота лагеря. Сами понимаете, противник будет нападать на нас с тыла.
      Игра нас ждала вот какая. Мы должны были похитить у соседей их флаг, а они - наш.
      Наши соседи, конечно, охраняют свое знамя - будь здоров. Но мы тоже себе на уме. У нас вокруг флага крепкий оборонительный заслон. На подступах к линейке, в кустах вдоль забора и у ворот, притаились засады.
      Мы залегли под забором, прижавшись к земле и затаив дыхание. Мы ждали, что вот сейчас, сию минуту, появится на заборе темная фигура неприятеля. Он оглядит окрестности и, не заметив никого, махнет своим: "Давай". И когда они все, голубчики, окажутся на нашей территории, начнется бой. Я поглядел на ребят. У всех горели глаза и чесались руки.
      Но мне почему-то пришла в голову и такая мысль. Вот жили в соседнем лагере ребята. Ребята как ребята. Мы их даже ни разу не видели. А теперь они наши противники и мы с ними воюем.
      Но долго размышлять мне не пришлось, потому что из соседнего лагеря раздался крик:
      - Эй вы, сапожники!
      Ребята вопросительно глянули на меня. Все-таки я председатель, и в военное время (а сейчас идет война, это всем ясно) мой чин приравнивается к рангу командира.
      Я, пошевелив мозгами, приказал:
      - На провокации неприятеля не поддаваться!
      Сквозь щели я видел, что на заборе противника удобно устроилась орава ребят.
      - Они, наверное, все передохли! - кричал один.
      - Да они просто трусы! - вопил другой.
      Эти слова взорвали наших ребят. Толька не выдержал и вскарабкался на забор. Его появление противник встретил хохотом и градом насмешек.
      - Смотрите, один, оказывается, дышит!
      - Бедненький сапожник без сапог, как твое здоровье?
      Багровый от бешенства, Толька едва раскрыл рот, как у противника невидимый оркестр разразился шумным тушем. И, конечно, в таком гаме никто не услыхал его яркой речи. Но Толька не отчаивался. Он решил повторить свою попытку. На этот раз задудели сразу три трубы.
      Толька повернулся к нам и прохрипел:
      - На помощь!
      Ребята с криком вскарабкались на забор. И началось!
      Представьте пыльную проселочную дорогу. По обеим ее сторонам высокие, окрашенные в белое, заборы. А на заборах висят, сидят, вопят и дудят мальчишки и девчонки. Да, и девчонки.
      А что там девчонки! Подхваченный необъяснимым порывом, я в одно мгновение взлетел на забор и, оглядевшись, выбрал себе в лагере противника мишень. Это был длинноносый парень с горном. Он устрашающе дудел. Я подождал, пока парень остановится и глотнет воздуха, и тогда громко и четко крикнул прямо ему в лицо:
      - Толстая сосиска!
      Длинноносый поперхнулся. Я повнимательней пригляделся к нему, и мне стало не по себе.
      Это был Генка. Генка Правильный, мой друг и приятель. Значит, Генка толстая сосиска? Кошмар и только! Генка тоже меня узнал и посмотрел со смущением. Не сговариваясь, мы спрыгнули на землю.
      - Толстые сосиски! - скандировал наш забор в радостном упоении.
      - Сапожники без сапог! - вопил забор противника.
      Почему сосиски и почему сапожники? Потому что их мамы и папы работали на мясокомбинате, а наши - на обувной фабрике и камвольном комбинате.
      И вдруг в одно мгновение наш забор замолк, как будто в горле ребят произошло короткое замыкание. Что стряслось? Я снова взобрался на забор и увидел в руках неприятеля наш флаг. Мы обернулись и ахнули: голая и печальная мачта уныло торчала посреди нашего лагеря. Флага не было.
      - Сапожники! - ликуя и трубя, вопили противники, и над их головами реял наш флаг.
      Молча мы слезли с забора и побрели к линейке. Там уже металась Капитолина Петровна. Разбитое войско угрюмо глядело, как его полководец меряет в отчаянии шаги по площадке.
      - Позор! - шептала Капитолина Петровна. - Какой позор!
      Оказывается, увлеченные перепалкой с "сосисками", к забору бросились все - и те, кто охранял флаг у мачты, и те, кто сидел в засаде у противоположной стороны забора. Этим коварно воспользовался враг. Он беспрепятственно добрался до мачты и похитил флаг. Заметили "сосисок", когда они перелезали через забор, унося с собой победу.
      Уныние и горечь поражения были написаны на лицах ребят, столпившихся у мачты, на которой так недавно реял наш флаг.
      - Еще не все потеряно, - сверкнув очками, сказала Капитолина Петровна. - Итоги игры будут подведены завтра утром. За это время мы должны, понимаете, мы обязаны похитить флаг неприятеля...
      Воина продолжалась не на шутку. Были забыты обед и полдник. На линейку никто не строился. Я уже не говорю о мертвом часе. О нем не вспоминали. Само название этого часа - мертвый - казалось ребятам полным намеков и оскорблений.
      Штурмовые группы одна за другой пытались проникнуть в лагерь противника, но безуспешно. Неприятель перекрыл все ходы и выходы.
      Да, завтра грянет час несмываемого позора пионерлагеря "Лесная сказка", может быть, лучшего из лагерей на сто километров вокруг.
      Вернулась ни с чем последняя штурмовая группа, на которую возлагали большие надежды. Группу вел сам Ленька Александров. Ребята пошли на хитрость: переоделись и загримировались под взрослых. Ленька нацепил себе бороду. Галка Новожилова облачилась в цветастое платье и взяла большую корзину с клубникой.
      Но подвела их одна мелочь. Ребята отправились на операцию в кедах. И противник разгадал тайный замысел. К флагу их даже не подпустили. Пришлось уносить ноги, оставляя на территории "сосисок" маскарадные одежды.
      Выслушав доклад Леньки Александрова, Капитолина Петровна грустно промолвила:
      - Все пропало. Представляю, как ликует Борька. Это мой однокурсник, он старшим вожатым в "Ракете".
      Капитолина Петровна медленно побрела к пионерской комнате. Мне стало жаль нашу старшую вожатую. Я подумал, что нам, веселой дюжине, ничего не стоит похитить флаг неприятеля. Надо только захотеть. Раньше мне совсем не улыбалось лазить к соседям за флагом, особенно после того, как я узнал, что среди "сосисок" мой друг и приятель Генка. Но теперь, когда потерпел неудачу сам Ленька Александров, мне захотелось попробовать.
      Я стал обдумывать операцию. Кого взять с собой? Конечно, Марика. Другого такого ловкого, быстрого и смелого парня во всем лагере не сыщешь. А кого третьим? Юрка и Васька - хорошие ребята, но от них придется отказаться. Неповоротливые и любят порассуждать, когда надо действовать.
      Ничего не попишешь, но без Тольки мне не обойтись. Как бы я к нему ни относился, но всегда признавал силу его кулаков. А в предстоящей операции это самое главное.
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
      В КОТОРОЙ МЫ УСТРАИВАЕМ
      ДЕРЗКУЮ НОЧНУЮ ВЫЛАЗКУ
      - "Сосиски" и не думают, что мы потревожим их сон, - свистящим шепотом проговорил Толька, когда мы, натянув тренировочные костюмы, выбрались из домика.
      - А мы им покажем, где раки зимуют! - радостно, но вполголоса воскликнул Марик, гордый, что его взяли на такое важное дело.
      Я промолчал. Не люблю трепаться раньше времени. Не такие уж они дураки, чтобы не догадаться, что сегодня ночью мы совершим последнюю отчаянную попытку победить.
      Мы перемахнули через смутно белевший в темноте забор противника. Сперва мы осторожно ползли друг за другом. Но ближе к флагу это стало опасным. Яркие лампочки, казалось, висели на каждой сосне.