Мастер ставит точку

Оказалось, что после того как мама с папой выяснили отношения и последнее слово, естественно, осталось за папой, мама будто ненароком произнесла:

— Кстати…

Папа замер. Ох, эти мамины «кстати». Неспроста они. Так и жди подвоха.

— Кстати, — проворковала мама медовым голосом, — стекло в окне до сих пор не вставлено, на дворе еще только апрель, а в доме живет немолодая женщина, пенсионерка.

Папа попался в нехитрую мамину ловушку.

— Вставим! Окно все-таки, а не египетская пирамида!

Мама подлила масла в огонь:

— Может, лучше обратиться в бытуслуги?

— Никаких услуг — сделаем все своими руками, — загорелся папа. — Пусть знают, что не перевелись на свете настоящие мужчины!

Вот тогда и прозвучала эта фраза, после которой папа, точно пробка, вылетел из дома.

А теперь, вдохновляемые этой фразой, мы с папой устремились к месту преступления, то есть к дому, где я разбил окно.

Время от времени папа останавливался и оглашал воздух мудрыми изречениями, сыпавшимися из него, как из рога изобилия.

У детской песочницы папа воскликнул:

— Есть еще порох в пороховницах!

Приближение гаражей папа ознаменовал новой сентенцией:

— Со щитом или на щите!

Когда мы огибали кустарник, встретившийся на нашем пути, папа разразился изречением:

— Дорогу осилит идущий!

Едва показался дом, в котором жила странная бабушка, с папиных губ слетело еще одно крылатое выражение:

— Смеется тот, кто смеется последним!

Я подумал, что последнее изречение несколько не к месту, но ввязываться в дискуссию мне не хотелось, так как мы прибыли на место преступления.

Разбитое окно уже не зияло дырой. Желтая картонка плотно закрывала левый верхний угол.

— Девятка! — папа восхищенно зацокал языком. — И откуда ты бил?

Я показал на кустики, отгораживающие детскую площадку от спортивной.

— Метров тридцать будет! Отличный удар! — похвалил папа.

— Но я целился совсем в другую сторону, — во мне заговорило чувство правды, унаследованное от мамы.

— Это детали, — махнул рукой папа.

Мы вошли в подъезд и позвонили в первую квартиру.

Глафира Алексеевна обрадовалась, увидев меня.

Но папа был настроен скорее печально. Он попросил у Глафиры Алексеевны прощения за поступок своего отпрыска (ну и умеет папа изящно выражаться!), который (наверное, отпрыск?) ложится пятном и на него, отца (значит, не отпрыск, а поступок!). Но папа готов загладить вину своего сына и, не откладывая дела в долгий ящик, сейчас же, немедля вставить новое стекло, а потому просит у любезной хозяйки разрешения измерить окно.

— Я вашей жене говорила — не надо беспокоиться, — Глафира Алексеевна искренне огорчилась, что из-за разбитого окна разгорелся такой сыр-бор. — Я вызвала мастера из бытуслуг, обещали, что завтра поставят новое стекло, а пока я залатала картонкой. Не дует, жить можно.

— Верьте вы их обещаниям, — снисходительно, как малому ребенку, сказал папа бабушке. — Мы измерим, и через час у вас будет сверкать новое стекло.

Тем временем мы уже просочились в кухню, где и было разбитое окно. Удивительное дело, но пострадала лишь внешняя рама, а внутренняя уцелела.

— Прекрасный удар! — папа вновь не удержался, чтобы не отдать должное сыну.

— Великолепный! — с жаром воскликнула Глафира Алексеевна. — Обратите внимание, мяч засел между рамами — и ни туды и ни сюды. Как в биллиардную лузу попал!

Папа похлопал себя по карманам и слегка приуныл. Когда папа покидал наш дом, в спешке он забыл рулетку. Глафира Алексеевна принесла свою и еще раз сказала, что не стоит беспокоиться. Но папа проявил характер и измерил окно вдоль и поперек.

Мы сели в трамвай и поехали на рынок. Там, по воспоминаниям папы, был магазинчик, где продавали стекло.

В тот день нам необычайно везло. И магазинчик оказался на месте, и народу в нем было немного, и уже через полчаса мы возвращались с покупкой. Папа бережно держал стекло за талию и сиял, как именинник. Лишь на мгновение его чело омрачилось, и он спросил:

— Ты когда в последний раз держал молоток?

— Вчера, — ответил я.

— А что было вчера?

— Урок труда.

Папа тут же успокоился и вновь засиял.

А я, наоборот, заволновался. Я вспомнил, что папа бросил курить в девятом классе и с той поры не держал во рту сигарет. Может, с того времени он и молотка в руках не держал?

Впрочем, подумал я, любишь кататься — люби и саночки возить, то есть сам разбил вдребезги стекло, сам и вставь новое.

Глафира Алексеевна ждала нас с нетерпением. Она накрыла стол и принесла самовар.

— Я очень рада, что у меня такие дорогие гости.

Папа приосанился. Все ясно — Глафира Алексеевна тоже без ума от папиных передач.

— Вам не мешает восстановить силы после долгой дороги, — сказала Глафира Алексеевна.

Мы с папой решили не огорчать гостеприимную хозяйку и сели за стол. Бабушка налила нам чай.

— Ты знаешь, Кир, — воскликнула Глафира Алексеевна, — я даже рада, что ты разбил мне окно. Я теперь со всеми вами познакомилась.

И словоохотливая бабушка поведала нам историю своей жизни. Оказалось, что она много лет проработала в учреждении с длинным и незапоминающимся названием. А сейчас вышла на пенсию. Живет Глафира Алексеевна одна.

— Одна как перст, — подчеркнула бабушка.

Папа слушал и уплетал за обе щеки печенье.

— Признаться, я никогда не ел такого вкусного печенья, — похвалил папа бабушку.

Глафира Алексеевна зарделась:

— Ну что вы, это так, проба пера.

— Вы не могли бы мне дать рецепт? — попросил папа.

Пока папа и Глафира Алексеевна вели кулинарные разговоры, я разглядывал комнату бабушки. Мне она очень понравилась. Потому что всюду были книги и журналы. Они стояли на полках, лежали на подоконниках, на столе, на диване.

Я потянулся уже за пухлой книжкой, как папа решительно поднялся из-за стола:

— Делу время, а потехе час!

У Глафиры Алексеевны нашлись и молоток и гвозди. Мы вынули остатки стекла, сняли картонку. Бабушка выбросила осколки в ведро, а картонку положила на стол — в хозяйстве пригодится.

Папа приставил стекло к раме — оно подошло тютелька в тютельку. Папа засиял еще пуще и кивнул мне, мол, начинай.

Я припомнил, как нас учили забивать гвозди на уроках труда, и осторожно ударил молотком, потом второй раз, третий. Вскоре я осмелел и ловко загонял гвозди в раму, но не до конца, а так, чтобы шляпка прижимала стекло.

Папа придерживал стекло и хитрым способом вдохновлял меня. Он говорил, обращаясь к бабушке, но все его слова были про меня:

— Вот мы жалуемся на нашу молодежь, ругаем ее, мол, и старших не уважает, и работать не любит. Все дело в воспитании. Вот полюбуйтесь, пожалуйста. В семье, где труд в почете, дети не вырастают белоручками.

Глафира Алексеевна согласно кивала и все порывалась вставить словечко, да где там — папу невозможно было остановить.

Вдохновленный родительскими речами, я быстро справился с работой и собирался уже забить последний гвоздь как раз в том месте, куда я угодил мячом — в левом верхнем углу окна. Но папа забрал у меня молоток.

— Всю работу делает подмастерье, — торжественно произнес папа, — а точку ставит мастер.

Не знаю, что толкнуло папу взять в руки молоток. Может, его ввела в заблуждение та обманчивая легкость, с какой я управлялся с этим нехитрым орудием труда. А может, ему захотелось покрасоваться перед Глафирой Алексеевной в новой роли? МНе трудно судить, что вдохновило папу на подвиг. Как бы там ни было, папа взял в руки молоток, приладил гвоздь и ударил.

Я зажмурился. Раздался грохот. Когда я открыл глаза, то не поверил им. Хотя все законы физики против, но я увидел, что время покатилось вспять.

Словно не было долгой поездки на рынок и обратного путешествия в трамвае, когда папа сиял, как именинник. Словно не обивал я усердно и осторожно гвоздями стекло. Словно ничего этого не было, и папиной точки тоже не было.

Буквально в том же месте, где днем я нанес свой великолепный удар, зияла точно такая же дыра. Ну что ж, теперь я твердо знаю, что своим футбольным талантом обязан папе.

Повернувшись к нам спиной, бабушка беззвучно хохотала. Папа, однако, не терял присутствия духа.

— Сегодня на рынок мы уже не успеем, но завтра, в крайнем случае, послезавтра…

— Да вы не хлопочите, — утешала нас бабушка. — Завтра обещали из бытуслуг прийти.

Папа лишь махнул рукой, мол, нашли кому верить.

Глафира Алексеевна как в воду глядела — припрятала на всякий случай картонку. Бабушка ловко приколотила ее на прежнее место. Мы с папой переглянулись — ну и бабуся!

— Кирилл, — попросила бабушка, — приходи сам на тренировку и Саню приводи. Наташа тоже будет.

— Хорошо, — сказал я.

Мы с папой отправились домой, на прощанье пообещав бабушке, что завтра, в крайнем случае, послезавтра…

У нашего подъезда папа смущенно почесал подбородок.

— Кир, я всю жизнь учил тебя говорить правду…

— Папа, — нашел я выход, — мы скажем маме, что окно заделали и бабушке тепло, хорошо, не дует.

— Ну и отлично, а мы завтра, в крайнем случае, послезавтра…

Помахав мне рукой, папа помчался на улицу.

Наше долгое отсутствие лучше всяких слов убедило маму, и ей хватило моего короткого объяснения.

Уже засыпая, я вспомнил о Наташе. Вечером мне не удалось с ней повидаться. Но ничего — завтра встретимся, лишь бы у нее все было хорошо.

Я заснул, и мне даже в голову не пришло, что Наташу я увижу совсем не скоро.

Человек с двумя именами

Едва проснувшись, я почуял неладное. Обычно мы с мамой завтракали и собирались — она в институт, я в школу — под аккомпанемент папиного храпа с посвистыванием. Для нас это было все равно, что пение птиц в просыпающемся лесу. Мы с мамой пересмеивались, подшучивали над папиными утренними трелями, но тихо, чтобы не разбудить нашего властелина, то бишь главу семьи.

Сегодня в доме стояла гробовая тишина. Что случилось? Я вскочил с постели. Из нашего дома исчез, испарился папин дух, а кроме того, папины плащ и берет. Я заглянул в спальню — папы и там не было.

Я зашел в кухню. Мама пила кофе.

— Доброе утро, мамочка, — я поцеловал маму. — А где папа?

Мама растерянно пожала плечами.

— Первый мужской поступок, — удивился я.

Так начинался этот день, день исчезновений.

В школе не было сразу двоих — Наташи и Ляльки. Лялька нездорова, а почему нет Наташи? Я спросил у Калерии Васильевны.

— Мать забрала Наташу из нашей школы. Она посчитала, что это будет лучшим выходом из создавшегося положения, — объяснила Калерия Васильевна и добавила лукаво: — И тебе станет полегче.

— Я мужчина, — ответил я, — и не боюсь трудностей.

Калерия Васильевна была довольна ответом своего любимого ученика.

А между тем с ее любимым учеником, то есть со мной, стало твориться что-то нехорошее. Я еще сам не понимал, что со мной происходит, но только чувствовал, что начал меняться. Точно папа, уходя, забрал и мою душу.

Кроме меня, конечно, Саня больше всех был огорчен исчезновением моего папы. Я, естественно, не сказал Сане всей правды, попросту потому, что и сам ее не знал.

— Он же обещал, что мы сегодня начнем борьбу с матриархатом, — переживал Саня.

После уроков мы вместе отправились домой. Первым делом забежали к Наташе. Звонили, звонили, никто не открывал. Тогда постучали в дверь. Ни привета ни ответа. Вот когда я пожалел, что у Наташи нет братца. У него хоть можно было узнать, где Наташа.

— Наташка с родителями укатила на юг, — у Сани не было сомнений, — к Черному морю.

А что? Очень даже просто — сели в машину и поехали.

Я не стал возражать Сане, и мы пошли к нам.

Когда я открывал дверь, мне вдруг показалось, что мне приснился дурной сон и никуда мой папа не уходил, а сейчас встретит нас в неизменном переднике и первым делом скажет:

— Все разговоры после обеда, а теперь — руки мыть и за стол.

Но в наше время чудеса, к сожалению, случаются редко. Папы дома не было, а также не было никаких записок и вообще каких-нибудь свидетельств того, что папа наведывался сегодня домой.

И в это время зазвонил телефон. Сердце у меня екнуло — папа.

На сей раз я не ошибся. В трубке бушевал сердитый папа.

— Я уже третий раз звоню, а тебя все нет и нет. Где ты бродишь?

— Из школы шел с Саней, — впервые в жизни я с удовольствием оправдывался.

— Шел, — уже добродушно ворчал папа. — Скажи лучше — еле-еле ноги переставлял и с Саней трепался.

— Ага, — радостно согласился я, — еле-еле плелся и болтал с Саней.

Услышав свое имя, мой друг навострил уши.

— Ну, здравствуй, Кирюша, — сказал папа. — Как вы… там?

— Здравствуй, папа. Мы — ничего, — ответил я. — А ты как… там?

— Я тоже… ничего, — папа резко переменил тему разговора. — Ты обедал?

— Обедал.

— Где?

— В школе.

— Ну сколько раз тебе говорить, — загремел папа, — что в школе ужасно кормят, и ты можешь испортить себе желудок. Почему ты не ешь дома?

Я дипломатично молчал.

— Ах да, — спохватился папа, но тут же нашел выход. — Есть потрясающая идея!

— Какая? — обрадовался я.

— В школе, конечно, вполне сносно кормят, — говорил папа, — но будет лучше, если я тебе продиктую рецепты, а ты станешь готовить. У мамы, сам понимаешь, нет времени, — папа на секунду замолк. — Как она?

— По-моему, она не ожидала от тебя такого финта, — высказал я предположение.

— Заботься о маме, — попросил папа. — И вообще ничего не изменилось. Будем считать, что я в командировке.

— В длительной? — спросил я.

— Пока не знаю, — немного помолчав, ответил папа. — Ручку нашел? Записывай.

— Записываю, — сказал я.

Папа стал диктовать рецепт замысловатого блюда из мяса с сыром, а я старательно выводил каракули на листе бумаги. Чтобы папа не заподозрил, что я не переписываю его рецепт, я один раз спросил:

— А солить до или после?

— Конечно, после, — ответил папа и продолжал диктовать.

— Записал? — спросил папа и, получив утвердительный ответ, ободрил меня: — Выше голову, Кир. Не боги горшки обжигают!

Я понял, что папа сейчас положит трубку, и спросил:

— А маме сказать, что ты звонил?

— Ни в коему случае, — испугался папа. — Это наша с тобой тайна. Где твоя мужская солидарность? Будь здоров, я завтра позвоню.

— Буду, — я повесил трубку, но от телефона не отходил, будто ждал, что папа спохватится, позвонит и скажет самое важное.

— Слушай, — вдруг спросил Саня, — а сколько человек сразу может смотреть телевизор?

— Миллионов сто, наверное, — прикинул я. — А что?

— Ты по отцу соскучился? — задал в лоб вопрос Саня.

Я кивнул — чего спрашиваешь.

— Понимаешь, я хочу увидеть папу, — объяснил я, — но так, чтобы он меня не увидел.

— Это проще пареной репы, — хмыкнул Саня. — Включи телевизор.

— Но он выступает раз в неделю.

— Тогда пойдем на телевидение, — предложил Саня. — Завтра же. Телевидение — вот что нам нужно.

— А там он может меня увидеть, — напомнил я.

— Положись на меня, — сказал Саня.

Во дворе нас перехватила Глафира Алексеева. Я вспомнил о разбитом и до сих пор не вставленном стекле и хотел улизнуть. Но точно угадав мои мысли, бабушка опередила меня:

— Не беспокойся, стекло уже вставлено. Мальчики, почему вы не пришли сегодня на тренировку, и куда исчезла Наташа?

Первую часть вопроса мы дипломатично опустили, а на вторую ответили, что мама забрала Наташу из школы, а где она сейчас, мы не имеем представления.

— И вы так спокойно говорите, — взорвалась Глафира Алексеевна. — Исчезла девочка, ваша одноклассница, подруга. Да я бы на вашем месте все вверх дном перевернула.

— Вы хотите сказать, что ее похитили? — облизнул губы Саня.

— Родная мать похитила, — хмыкнул я.

— Ну, хорошо — увезла без ее согласия, — бабушка не сдавалась. — Мальчики, найдите ее. Я уверена, она вас ждет.

— А тренировки? — напомнил Саня.

— Я вас освобождаю, — вздохнула Глафира Алексеевна. — Все равно без Наташи команда не команда. Мы такие с ней планы строили.

Слова бабушки нас встревожили не на шутку. Мы снова поднялись к Наташиной квартире и звонили, и стучали, но никто не отзывался.

— Ну, бабуля подняла панику, — ухмыльнулся Саня, расставаясь со мной. — Значит, завтра же после уроков отправляемся на телевидение.

Уже вечером я понял, что тревога бабушки была не напрасной.

Вечером в нашу квартиру ворвался Наташин отец. Я открыл ему и, честно говоря, немного струхнул. Но сегодня отцу нужен был не я, поэтому он отодвинул меня со своего пути и ворвался в наш дом.

— Где ваш муж? — набросился он на маму.

Я думал, что сейчас она вышвырнет его за порог, выдворит за пределы нашей квартиры, но мама, как и утром, отвечая на мой вопрос, лишь растерянно пожала плечами.

— Суду все ясно, — Наташин отец бухнулся в кресло. — Обкрутил, обвел вокруг пальца. Артист, ничего не скажешь, артист.

— Что произошло? — спросила мама.

— От меня ушла жена и дочку с собой увела, — Наташин отец вынул из кармана листок бумаги. — И записку оставила: «…чтобы спасти от дурного влияния отца».

Наташин отец протянул моей маме записку, но мама читать ее не стала.

— Я очень сожалею, но при чем тут мой муж?

Вот оно что случилось. Так ему и надо, этому пещерному жителю с высшим образованием. А Наташина мама какая молодчина! Взяла и увела от него дочку. Интересно, где Наташа обитает?

— Как она пела о нем, — криво усмехнулся Наташин отец, — такой славный, интеллигентный человек, так тонко разбирается в искусстве. А он взял и увел от меня жену и дочь.

— Да как вам в голову могло прийти такое? — возмутилась мама.

— Факты — упрямая вещь, — сказал Наташин отец и погрозил моему папе: — Ну, держись, если встречу, вырву последние волосы из золотых твоих кудрей.

Неведомая сила подняла меня и швырнула прямо на Наташиного отца.

— Не смейте так говорить про моего папу! И вообще, если вы только его тронете, я сделаю из вас металлолом.