Всеобщее посмешище

Утром я посмотрел на свой нос и остался доволен. Нос сохранил статус-кво, то есть не уменьшился, к сожалению, и не увеличился, к счастью. А короткая стрижка сегодня мне шла еще больше, чем вчера.

В хорошем расположении духа я потопал в школу. Чудак, если бы я знал, что меня ждет, я бы уехал, куда очки глядят, или еще дальше.

На первом же уроке я стал замечать неладное. То и дело кто-нибудь из моих одноклассников оборачивался и бросал на меня выразительные взгляды. Честно скажу, что поначалу мне это любопытство было приятно. Ведь я никогда, к сожалению, не был популярной личностью, не купался в лучах славы. Я быстро понял, почему стал пользоваться всеобщим вниманием. Я изменил внешность, и, по существу, в классе появился новый человек, и всем захотелось с ним познакомиться.

Но вскоре назойливое любопытство одноклассников стало меня раздражать, а к концу урока и тревожить. Дело в том, что взгляды, которые бросали на меня ребята, были весьма странные. Если оборачивался мальчишка, он строил рожу. А если девчонка, то зажимала рот, чтобы не прыснуть со смеху.

На переменке все стало ясно. Мою новую прическу никто и не заметил. Меня окружили девчонки и с деланным сочувствием стали ощупывать, словно врачи безнадежно больного.

— Косточки вроде целы.

— Глазоньки еще видят.

— А головка варит или нет?

Я рассвирипел и отпихнул их.

— Что вы пристали к человеку?!

Девчонки отпрянули, а потом снова взяли меня в кольцо.

— Смотрите, — ехидно протянула Лялька, — он дерется, как лев.

Девчонки дружно засмеялись, а Света пожалела меня:

— Бедный носик — ему больше всего досталось.

Я в испуге схватился за свой нос. Что за ерунда — столько дней подряд изгаляться над моим носом.

— Ха-ха! — передразнил я девчонок. — Так смешно, что плакать хочется.

— Как тут не заплакать, — с постным лицом промолвила Алла, — если девчонка, в которую ты безумно влюблен, расквасила тебе нос.

Я похолодел. Девчонки так и покатились со смеху и быстро разбежались. Так вот оно что! Девчонки узнали, что Наташа разбила мне нос. Но кто им сказал? Наташа? Нет, никогда не поверю.

Ее братец — больше некому. Да, он единственный человек, который знал тайну разбитого носа. Но каким образом братец мог рассказать девчонкам?

Так я стал всеобщим посмешищем. То есть буквально все надо мной смеялись. Мальчишки показывали на меня пальцами и хохотали. Девчонки шушукались и хихикали.

А мне хотелось одного — удрать из школы, сломя голову, не разбирая дороги. Но я удержался, хотя мне было очень плохо.

Раньше каждую переменку Наташа исчезала от меня, а я носился за ней как угорелый по школе, рыскал во дворе. Теперь все было наоборот. Едва звенел звонок, я срывался с места и удирал. Мне не хотелось видеть никого из одноклассников, а больше всего Наташу.

Я преодолел не одну сотню метров, я опускался и взлетал по лестницам. Попутно я узнал, какая большая наша школа. Если сложить все коридоры вместе, получится половина экватора.

Теперь мне надо было придумать, как улизнуть от Наташи после уроков. А что она увяжется за мной, я ни капельки не сомневался.

Я промучился весь урок в поисках выхода. Минут за пять до конца урока меня осенило. Вы смеетесь надо мной, какой я побитый. Так я из этого извлеку для себя выгоду.

Последний урок была история, а историчкой у нас была директор.

— Елизавета Петровна, — я поднял руку. — Я плохо себя чувствую, наверное, заболел. Отпустите меня домой.

Чтобы придать достоверность своим словам, я застонал. По классу побежали смешки.

— Ребята, не вижу повода для веселья, — строго сказала директор. — Вашему товарищу больно, а вы…

Лучше бы Елизавета Петровна этого не говорила, потому что весь класс так и покатился со смеху.

— Иди, Кирилл, — отпустила меня Елизавета Петровна, — а с вами ребята, я вынуждена буду поговорить…

Я быстро сложил книги в сумку и покинул класс. На улице я вздохнул полной грудью. Наконец-то этот кошмар кончился.

Куда мне податься? Домой неохота. На стадион? Только не туда. Не очень веселые воспоминания связаны у меня со стадионом. Пойду в парк. Там сейчас мало народу, а мне как раз никого не хочется видеть.

Я свернул на покрытую булыжником улицу и направился к мостику, перекинутому через речку. На мостике я остановился и поглядел на рыбаков, сидевших на льду.

Неожиданно кто-то ловким движением стащил у меня с плеча сумку. Я обернулся — передо мной стояла смеющаяся Наташа.

— Как ты здесь очутилась? — я был ошеломлен.

Наташа вдоволь полюбовалась произведенным эффектом, а потом объяснила:

— Я испугалась, у тебя был такой несчастный вид, и попросила Елизавету Петровну: «Можно я провожу Кирилла, а то он сам не дойдет».

— Ты так и сказала: «… а то он сам не дойдет»? — едва дыша, прошептал я.

— Так и сказала, — ответила Наташа и спросила: — Тебе плохо?

— Лучше не бвыает, — мрачно заметил я, — а что было после того, как ты сказала?

— Ничего, Елизавета Петровна меня отпустила, и вот я здесь.

Нет, Наташа определенно с Луны свалилась — ничего не понимает. Представляю, что там было после того, как Наташа вызвалась проводить меня. Какой поднялся хохот. Правда, Елизавета Петровна не дала им разгуляться, но потом, когда урок кончился, мальчишки и девчонки позубоскалили всласть, перемыли наши косточки.

Мы брели уже по аллее. Наш парк когда-то был самым настоящим лесом. А потом город окружил лес и превратил его в парк. Лесные дорожки стали асфальтированными аллеями, вдоль которых были расставлены скамейки.

Мы с Наташей очутились на дикой аллее. Она была совсем как лесная тропинка. Мы шли, спотыкаясь о корни деревьев, вдоль и поперек исполосовавших аллею. Под нашими ногами хрустел ледок.

Наташа как взяла у меня сумку, так и несла сразу две — мою и свою.

— Отдай, — попросил я. — Я сам понесу.

— Ты сегодня больной, — напомнила Наташа и добавила: — И совсем неразговорчивый.

Я ничего не сказал, а, сунув руки в карманы, пошел вперед.

— И вообще удираешь от меня целый день, как заяц, — в Наташином голосе прозвучала обида. — А мне надо с тобой поговорить, — Наташа повернулась ко мне боком. — Я не знаю, что со мной происходит. Я сегодня другая, чем была вчера. А завтра я буду совсем иной… Мне кажется, что я меняю кожу.

— Кошки не меняют кожу, — буркнул я.

Я знаю, — сказала Наташа, и в ее зеленых глазах появились слезы, — но мне больно и хочется плакать.

Я растерялся и не знал, что ответить Наташе.

— Ой, мама, — воскликнула Наташа, плюхнула сумки прямо на землю и кинулась к аллее, на которую выходила наша тропинка.

Не сделав и двух шагов, Наташа остановилась. Я подошел к ней.

Наташина мама прогуливалась не одна. С нею был мужчина в светлом плаще и коричневом берете.

— Кто это? — спросила Наташа у меня, словно я и вправду обязан был знать все. Но на этот раз Наташа не ошиблась. Мужчина в берете показался мне удивительно знакомым. А когда я навел на мужчину свои подзорные трубы, свои бинокли, а попросту очки, я узнал папу.

— Это мой папа, — не то сообщил, не то с некоторым недоумением произнес я.

— И правда, похож, — подтвердила Наташа, но навстречу маме не побежала.

Мой папа галантно держал Наташину маму под руку. И, не умолкая, говорил. До меня долетел ровный, точно шум водопада, гул папиного голоса. Свободной рукой папа беспрерывно жестикулировал, живописными мазками рисуя перед взором своей собеседницы воздушные замки. Как завороженная Наташина мама внимала моему папе.

Они прошли буквально в десяти шагах от нас и не заметили собственных детей.

Насколько мне известно, мой папа до сегодняшнего не был даже знаком с Наташиной мамой. Что же произошло?

— А кто твой папа? — Наташа проявила любопытство к моему родителю.

— Мой папа выступает по телевизору, — гордо объявил я и удивился: — Неужели ты его ни разу не видела?

Наташа покачала головой:

— А мой папа называет тех, кто работает на телевидении, болтунами, но твоего папу он не упоминал.

— Что ты все — папа да папа, — сказал я, — а мама кто у тебя?

— Библиотекарь.

— Мечта, а не работа, — протянул я.

— Я вдруг вспомнил, что в комнате, где мне были устроены трехсерийные испытания, я не заметил ни одной книжки. Конечно, это комната Наташиного братца. Все правильно, сын в папу, а дочка в маму.

— Скажи, — спросил я Наташу, — а твой братец не ябеда?

— Он дерзкий, задиристый, драчливый, — Наташа с лукавой улыбкой перечисляла недостатки своего братца, — но не ябеда. Я ручаюсь.

Наташа подняла руку, словно давала клятву. Внезапно лицо ее изменилось. Наташа снова стала похожей на своего братца.

— Мне это уже начинает действовать на нервы, — Наташа глядела поверх моей головы. — Сейчас я им задам.

— Кому? — спрашиваю я и оборачиваюсь, хотя уже догадываюсь, кого сейчас увижу.

И точно. Притаившись в кустах, — одни лишь шапочки на виду — за нами наблюдают девчонки. Вспугнутые Наташей, они с визгом убежали. Наташа помчалась за ними, но вскоре вернулась.

— Не хочется руки марать, — презрительно бросила она.

— Кто там был? — спрашиваю я шепотом, хотя девчонок и след простыл.

— Лялька и ее подпевалы — Светка и Алла, они шпионят за нами от самой школы.

Я похолодел. Чего Наташа увязалась за мной? Кто ее просил?

— За что я не люблю девчонок? — бушевала Наташа. — За то, что сплетничают, шушукуются, ябедничают, а вот мальчишки другое дело — честно и открыто говорят правду.

— Ты извини меня, — бормотал я, не подымая на Наташу глаз, — я только сейчас вспомнил, что меня ждет Саня. Мы с ним договорились. Важное дело. Очень приятно было провести с тобой время. Извини, до свидания.

Я подхватил сумку и, очертя голову, помчался прочь из парка.

Девчонки следили за нами от самой школы. Сегодня я был выставлен на всеобщее посмешище. А что будет завтра?

Матриархат возвращается

Но завтра ничего не произошло, потому что начались каникулы. Все-таки мне повезло. За неделю Лялька забудет, что видела нас с Наташей в парке. Мой нос придет в норму, и исчезнет повод меня дразнить. И вообще все будет хорошо. Мы с Наташей помиримся. Впрочем, чего нам мириться, если мы не ссорились? Но пока лучше с ней не встречаться.

Пару раз папа сводил меня в театр, а все остальное время я провалялся на диване, читая книги. Когда однажды я совсем одурел от чтения, я вспомнил о Сане. Мой друг на каникулах тренировался с утра до вечера — ведь не надо было ходить в школу.

Я поехал на стадион. Под трибунами был зал, и там гоняли мяч мальчишки. Саню я увидел сразу. Он был, как и все, в синих трусах и белой майке, но чуточку поменьше ростом. Вместе с мальчишками бегал невысокий юркий тренер в спортивном костюме с буквой «Д» на груди. Он был всегда там, где оказывался мяч. Я узнал его — это был Санин папа.

Я присел на низкую скамейку у стены и решил подождать, пока кончится тренировка.

Санин папа свистнул, и все мальчишки сгрудились вокруг него.

— Я хочу показать вам редко исполняемый прием — удар через себя в падении. Это очень коварный для противника удар.

Санин папа стал спиной к воротам.

— Саня, пасни, — велел он сыну.

Саня мягко, щеточкой, набросил мяч отцу на ногу. Санин папа подпрыгнул, взлетел над площадкой, взмахнул ногами. Вратарь даже не шелохнулся, а мяч очутился в сетке.

Я не утерпел и захлопал. Великолепный удар! По телевизору ничего подобного не увидишь.

Санин папа повернулся ко мне с недовольным видом. Мол, кто пустил на тренировку посторонних? Может, они отрабатывают домашние заготовки, а посторонние могут выдать их секреты командам противника.

Я уже хотел объяснить Саниному папе, что я вовсе не посторонний, а, наоборот, сосед и друг его сына, и, по-видимому, он меня просто не узнал и что я вовсе не собираюсь выдавать их тайны соперникам. Но за меня уже вступился Саня и все растолковал отцу. Санин папа улыбнулся и помахал мне рукой, из чего я заключил, что могу сидеть на скамейке, сколько угодно, а также могу аплодировать, сколько захочется.

Саня подбежал ко мне:

— Что случилось?

— Пришел поосмотреть, как ты тренируешься, — ответил я.

Ребята принялись разучивать оригинальный прием, а Санин папа подошел ко мне. Сверкнув золотыми зубами, он крепко пожал мне руку.

— Не узнал, редкий гость в нашем зале.

— Николай Иванович, возьмите меня в свою команду, — выпалил я.

Теперь я понял, для чего пришел на стадион — ну ясно, для того, чтобы записаться в команду Саниного папы, чтобы стать сильным, смелым и ловким, короче говоря, чтобы стать настоящим мужчиной.

Моя просьба смутила Саниного папу.

— Видишь ли, Кирилл, это не так просто, — замялся Санин папа и за подмогой повернулся к сыну.

— Это же динамовские юниоры, — объяснил мне Саня то, что я и так прекрасно знал. — Я же сам тут на птичьих правах.

— Я понял, что ты хочешь заняться спортом? — спросил Санин папа. — Мы через три дня отправляемся на сборы. А вот когда вернемся, потолкуем. Я тебе обещаю свою помощь.

— Значит, через три дня на берегу Черного моря? — спрашиваю я.

— Да, билеты у меня в кармане, — похлопал себя по груди Санин папа.

— А мама — как? — осторожно поинтересовался Саня.

— При чем тут мама? — хорохорился Санин папа. — Я тебя беру, и весь разговор.

Воспользовавшись тем, что тренер не следил за ними, мальчишки лениво перебрасывали мяч друг дружке. Санин папа свистнул и побежал на поле. Все сразу закипело и закрутилось.

— Я тебя подожду, — сказал я Сане, и мой друг тоже включился в тренировку.

Мальчишки стали отрабатывать удар через себя в падении. Но ни у кого толком этот коварный для соперника удар не получался. То один зафутболит мяч под самую крышу, то второй вообще промажет по мячу, а третий подпрыгнет, упадет и растянется на земле.

Санин папа был терпелив и уже, наверное, десятый раз демонстрировал, как надо провести этот коварный для противника прием. После каждого удара Саниного папы мяч, естественно, оказывался в сетке.

Я подымался и аплодировал. Моему примеру следовали и футболисты. Они хлопали бесшумно. Так стучат смычками по пюпитрам артисты оркестра, приветствуя выступление солиста.

Санин папа сдержанно раскланивался, а потом решительно свистел. Мол, тренировка продолжается.

Недавно Санин папа играл в команде нашего города, его приглашали в сборную. Особенно его любили мальчишки. Играл он азартно, смело, не щадил себя. В общем, играл, как мальчишка.

Наконец, на ударную позицию вышел Саня. Папа набросил мяч сыну, но ударить тому не пришлось. Потому что раздался свисток. Почти у меня над ухом.

Санин папа сердито повернулся — кто мешает ему проводить тренировку? Но тут же его лицо расплылось в улыбке. У входа в зал стояла Санина мама. Во рту у нее торчал судейский свисток, а в руках она держала битком набитые сумки.

Я встал и поздоровался с Саниной мамой. Она была удивлена, что увидела меня здесь.

— Пришел поболеть за Саню, — объяснил я.

Подбежал к маме и Саня.

— Повторял пройденное? — строго спросила мама.

— Само собой, — махнул рукой Саня.

— Когда? — не отставала мама.

— В перерыве между таймами.

— У нас вся жизнь в перерыве между таймами, — пожаловалась мне мама и снова взяла в оборот своего сына. — Вот бери пример со своего друга — отличник, гордость школы, родители не знают с ним забот.

— Беру, — Саня выудил из маминой сумки яблоки, одно протянул мне, а от другого тут же откусил.

— Они же грязные, немедленно помой, — возмутилась Санина мама, которая была хоть и спортивным, но все-таки врачом, а потому панически боялась всякой заразы.

Саня побежал мыть яблоки. К маме подошел папа. С появлением мамы, как я понял, тренировка окончилась.

— Мы сейчас, только переоденемся, — сказал папа и попробовал поцеловать маму. Его первая попытка не увенчалась успехом. Мама — дородная женщина — была на голову выше папы. Но папа не сдался. Со второй попытки он дотянулся и запечатлел поцелуй на маминой щеке.

Потом Санины родители сели в «Жигули» и поехали домой, а мы с Саней, пожевывая яблочки, пошли пешком.

— Саня, а вашей команде подавальщики мячей не нужны? — с надеждой спросил я.

— Нет, не нужны, — Саня разочаровал меня. — Мы хоть и без пяти минут профессионалы, но мячи подаем сами.

— Жаль, я бы здорово подавал мячи.

— Не хочется в школу идти? — догадался Саня.

— Не хочется, — признался я другу.

— Из-за Наташки? — напрямую спросил Саня.

Мне было известно, что Саня знает меня как облупленного. Но сейчас он попал в самую точку, то есть в девятку.

— Почему из-за Наташки? — смутился я. — У нас с ней нормальные отношения.

— Ничего себе — нормальные отношения, — Саня дожевал яблоко и выбросил огрызок в урну. — Она тебя лупит почем зря, а ты улыбаешься.

— Откуда тебе известно?

— Слухами школа полнится, — Саня повертел по сторонам головой и перешел на шепот. — Нельзя им поддаваться, а то знаешь, что будет…

— Не знаю, — невольно я тоже зашептал.

— Матриархат, — с трудом выдавил из себя Саня.

— Что? — поразился я.

Тогда впервые было произнесено это слово, казалось, навсегда погребенное в пыли веков и оставшееся лишь в учебниках по очень древней истории.

— Ма-три-ар-хат, — раздельно, по слогам, словно несмышленышу, повторил Саня.

— Это когда всем заправляли женщины? — переспросил я.

— Они, бабы.

— Так когда это было? — присвистнул я. — При царе Горохе.

— Матриархат возвращается, — стоял на своем Саня. — Ну-ка расскажи, как тебя отдубасила Наташка?

— Ну уж отдубасила, — обиделся я, но все-таки рассказал Сане, какие испытания мне устроила Наташа, как она храбро одолела трех хулиганов.

Саня не разделял моих восторгов.

— Вот до чего дошло, — мрачно заключил он. — Видишь, как они готовятся? А мы? Где рыцари? Я спрашиваю, где настоящие мужчины? Где?

— Полным-полно, — я был оптимистом.

— Назови мне хоть троих, — спокойно произнес Саня и поднял вверх руку, готовый загибать пальцы.

— Пожалуйста, номер один — твой папа, — быстро сказал я. — Чем не настоящий мужчина?

Саня поколебался, но палец все-таки не загнул. Как сын, он не комментировал свое решение.

— Номер два, мой папа, — продолжал я.

Саня проделал у меня перед носом какие-то манипуляции с пальцами, и когда через мгновение глянул на его руку, то убедился, что мой друг и не собирался причислять моего папу к лику настоящих мужчин.

— Наташин папа, — наконец вспомнил я.

Саня с удовольствием загнул на руке палец.

— Как видишь, всего один. А мальчишки? Настоящие пацаны, где они? В нашем классе, например?

Я уже хотел показать на него, но Саня, как и подобает настоящему мужчине, был скромным.

— О присутствующих умолчим.

Я перебирал одного за другим мальчишек из нашего класса, и у каждого находился какой-нибудь недостаток. Наконец, в растерянности я уставился на Саню.

— Правильно, Наташа, — Саня высказал вслух мои мысли. — Единственный пацан в нашем классе — это девчонка. Вот до чего мы дожили.

Подавленный Саниной логикой я позорно молчал.

Остаток пути до нашего дома мы прошагали не разговаривая.

Я не мог до конца поверить Сане. Слишком мрачную картину он нарисовал.

Но совсем скоро я убедился, насколько был прозорлив мой друг.

Заговор родителей

У моего папы было семь пятниц на неделе.

— Ты Наташу видел на каникулах? — спросил папа, обнаружив, что я вновь лежу на пузе и читаю книгу.

— Нет, — ответил я.

— Почему? — удивился папа.

— Но ты же мне сам запретил, — напомнил я. — И притом — категорически.

— Ах, да, — папа покраснел.

К сожалению, нет ничего приятного в том, что тебя уличают в непоследовательности.

— Впрочем, я был уверен, что ты нарушишь мой запрет, — папа склонил голову, предоставив мне возможность полюбоваться лысиной, обрамленной рыжими волосами, словно картина багетовой рамкой. — Каюсь, я был неправ.

А потом папа вскинул голову:

— Спеши, она тебя ждет.

Я, конечно, знал, откуда ветер дует. Ведь неделю назад мы с Наташей встретили в парке наших родителей. Вероятно, мой папа и Наташина мама о чем-то договорились. О чем? Вот это я и хотел узнать и потому даже не пошевелился, когда папа произнес очередное мудрое изречение.

— Она меня не хочет видеть, — нарочно передразнил я папу.

— У меня совершенно другие сведения, — растерялся папа. — Наташа не ест, не пьет, тоскует без тебя.

— Откуда у тебя такие сведения? — напрямик спросил я.

— Неважно, — папа вновь ушел от ответа. — Главное, что девочка с утра до вечера твердит твое имя… А ты прилип к дивану, лентяй ты этакий. Да я в твои годы готов был день и ночь стоять у дома любимой девочки и ловить мгновение, когда она появится в окне. Да я…

— Она с Саней хочет дружить, — я вставил реплику в папин монолог и тем самым бесцеремонно прервал его воспоминания.

— Да при чем тут Саня? — вновь вскипел папа. — Галина Константиновна мне сказала, что Наташа впервые произнесла имя мальчика, и это твое имя.

— А кто такая Галина Константиновна? — невинно поинтересовался я, и папа тут же попался на мою удочку.

— Наташина мама…

Папа спохватился, но было поздно. Он понял, как мудра поговорка, утверждающая, что слово не воробей…

Я не наслаждался своей победой, я терпеливо ждал, когда папа поведает чистую правду.

— Нет, хранить тайну — это выше моих сил, — рассмеялся папа. — Вытянул ты из меня ценные сведения. Ладно, слушай, все тебе расскажу.

Огорченный сверх всякой меры тем, какие мучения терпит его единственное чадо (то есть я), папа решил поставить точки над «и», или, проще говоря, выяснить отношения.

Сперва папа хотел нанести ответный визит Наташиному папе и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной. Но потом передумал. Папе показалось, что его доводы Наташин папа не поймет. А потом папа решил встретиться с Наташиной мамой. Он знал, что пользуется особой популярностью у телезрительниц.

Папа позвонил Наташиной маме в библиотеку, и они договорились о встрече в парке. Там мы их с Наташей и видели.

Наташина мама и мой папа оказались одного поля ягодки. Больше всего на свете они любили театр и поэзию. Естественно, что Наташина мама читала все папины статьи, не пропускала ни одного его выступления по телевизору.

И потому поначалу разговор вертелся вокруг театральных новостей. Но вскоре мама наступила на горло собственной песне, то есть она спохватилась, что такой занятый человек, как мой папа, выкроил из своего драгоценного времени часок вовсе не для того, чтобы поболтать о милых пустяках, вероятно, его привела серьезная забота.

Папа согласился, но, может, впервые в жизни не знал, с чего начать. Ведь он шел, чтобы пожаловаться маме на дочку, которая расквасила нос его сыну и вообще пыталась толкнуть его на кривую дорожку.

Папа ожидал увидеть маму, очень похожую на Наташиного отца, а встретил тонкую поэтичную натуру.

Начал папа с того, что у него есть сын. Оказалось, что мама меня знает, так как она тут же воскликнула: «Милый, славный юноша».

Ободренный маминой поддержкой, папа поведал своей слушательнице душераздирающую историю о том, что его сын безнадежно влюблен в ее дочь, что он сохнет, чахнет, а также тает на глазах, одна кожа да кости остались. В этом месте своего правдивого рассказа папа глянул на мою пухлую физиономию и запнулся. Да-а, переборщил. Вот уж действительно, ради красного словца папа не пожалел и родного сына.

Наташина мама была в восторге от того, что услышала от моего папы. Разумеется, она не ликовала от того, что я сохну и чахну. Наташина мама со слезами на глазах произнесла загадочную фразу: «Я ждала этого мгновения всю жизнь».

На что папа со всем присущим ему тактом подхватил, что он тоже рад этому, но тут же вспомнил про Наташу, которая не только не проявляет никакого восторга, а, наоборот, встречает меня с боксерскими перчатками наперевес.

Для мамы в этом не было никакой тайны. Правда, она не подозревала, что дело зашло так далеко. Но, к сожалению, мама на дочь не имеет никакого влияния.

Наташина мама поведала моему папе историю своей жизни, в которую папа не стал меня посвящать из-за педагогических соображений. Он сказал лишь, что эта женщина заслуживает лучшей судьбы.

По моим глазам папа догадался, что до меня дошло не все, а потому попытался объяснить попроще, как разжевывают маленьким детям:

— Злой волшебник заколдовал прекрасную принцессу и превратил ее в спящую красавицу. Снять с нее заклятье может лишь отважный принц, то есть ты. Короче говоря, вставай и иди, она ждет тебя.

— Кто? — переспросил я.

— Принцесса, то есть Наташа.

Папа сам запутался и запутал меня. Но я сразу раскусил, кто такой злой волшебник. Конечно, это Наташин братец. Вот с кем настал черед сразиться по-мужски.