А всё началось тогда, когда на одной лестничной площадке с бабушкой поселился академик.
      Надо вам сказать, что моя бабушка трепетала перед знаменитостями. Она знала их всех назубок. Ничего удивительного, скажете вы, знаменитость на то и знаменитость, чтобы её все знали. Это верно. Но попробуйте, не задумываясь, назовите хотя бы с десяток знаменитостей. Уверяю вас, перечислив с ходу пяток фамилий, вы надолго задумаетесь.
      Стоило появиться кому-нибудь впервые на экране телевизора, как бабушка тут же наводила о нём справки. Бабушка считала, что раз человека показывают по телевизору, значит, он знаменитость. И она разузнавала об этом человеке всё – и что он сам о себе знал, и что, как бы ни старался, знать не мог.
      И вскоре, как говорит папа, у бабушки было готово досье на очередную знаменитость. Досье – это такая папка, в которую собирают различные сведения о команде противника, о всех игроках. Так объяснил мне папа. Я, правда, никогда не видел у бабушки никаких папок, и вообще она спортом, кроме фигурного катания, не интересуется.
      И вдруг такая удача. Знаменитость живёт буквально в двух шагах, рукой, как говорится, подать до его, знаменитости, звонка.
      Надо было лишь придумать причину для визита.
      Такой причиной оказался я. Я тогда учился во втором классе и после школы шёл не к себе домой, а к бабушке. Потому что у нас никого не было дома, а у бабушки была сама бабушка да ещё вдобавок дедушка. Я у бабушки обедал, делал уроки, читал, играл с дедушкой в шахматы, в общем, жил целый день, и лишь вечером дедушка отводил меня домой к маме и папе.
      И вот бабушка решила навестить нового соседа, чтобы узнать у него, не мешает ли её внук, то есть я, академику размышлять над актуальными проблемами развития науки.
      Дедушка был против визита.
      – Как же, – хмыкнул дедушка, – ждёт он вас с распростёртыми объятиями.
      Но бабушка, как всегда, не послушалась дедушку.
      На двери нового соседа сверкала золотом табличка, на которой витиевато было написано: «Академик А.И.Залесский».
      За дверью стрекотала машинка.
      – Творит, – благоговейно прошептала бабушка и нажала на кнопку звонка.
      Дверь отворил парень. Долговязый, худой, длинноволосый, в вытертых на коленях джинсах. В общем, обыкновенный парень. Но что-то не в порядке у него было с глазами. Вроде он глядел на нас с бабушкой и вроде видел нас, а в то же самое время видел что-то совсем другое. Может, то, что было в нас, а может, то, что было за нами. Я даже осторожно, чтобы не спугнуть парня, оглянулся – от чего он не может оторвать глаз? Но ровным счётом никого и ничего не было на лестничной площадке.
      Не гася ослепительной улыбки, которую она, конечно же, приготовила для академика, бабушка проворковала:
      – Здравствуйте, молодой человек, а папа дома?
      – Папа? – парень захлопал ресницами. Наверное, он ждал любой вопрос, но только не этот. – Какой папа?
      – Ваш папа, – бабушка всё ещё улыбалась, но я чувствовал, что она вот-вот выйдет из себя.
      – Мой папа, – пробормотал парень. – Ах, мой папа… Батька уехал…
      – Понимаю, – бабушка снова заворковала. – Научный симпозиум, международный конгресс…
      – Вовсе нет, – махнул рукой парень и с завистью произнёс: – Батька уехал домой, в деревню…
      Бабушкина улыбка в одно мгновение улетучилась.
      – А это кто? – ткнула она пальцем в витиеватую табличку.
      – Это я, – почему-то со вздохом произнёс парень.
      – Вы? – пропела бабушка. – Вы такой молодой и уже академик?
      Парень, наверное, не первый раз слышал эти «ахи» и «охи», и потому бабушкины восторги его вовсе не трогали.
      – А мы ваши соседи, – бабушка протянула парню руку. – Очень приятно с вами познакомиться.
      – Алик, – представился академик и тут же поправился: – Александр Иванович. Заходите, пожалуйста, – без большой охоты, как мне показалось, он пригласил нас к себе.
      И со злостью глянув на сверкающую табличку, он с вызовом кому-то крикнул:
      – Сегодня же я её сдеру…
      Мы прошли в большую комнату, где стояли телевизор и пианино, и уселись в креслах возле журнального столика. Парень сел напротив на диване.
      – Я хотела узнать, – сказала бабушка, – не мешает ли мой внук вам работать? Он проводит у меня почти весь день…
      – Нисколько, – быстро произнёс парень. – Когда я работаю, то ничего не слышу и не вижу…
      Он с тоской поглядел на приоткрытую дверь, которая вела в другую комнату. Я скосил глаза и увидел вдоль стены книги – от пола до потолка. Книги все были толстые, большие, в тёмно-синих или совершенно чёрных обложках. Всё понятно, книги не для детей.
      И я вдруг понял, что академику совсем не хочется разводить тары-бары ни с бабушкой, ни со мной, а хочется засесть у полки с толстыми и умными книгами и совершить великое открытие. До меня это сразу дошло, а бабушка ни о чём не догадывалась. Усевшись поудобнее, она стала расспрашивать молодого академика, как ему удалось стать знаменитым.
      – Бабушка, – перебил я, – пошли домой, мне уроки делать надо – столько задали…
      – Успеешь, – отмахнулась от меня бабушка и впилась глазами в молодого академика.
      Тот вздохнул: делать нечего – придётся рассказывать, и извиняющимся голосом, будто оправдываясь, поведал свою историю.
      Оказывается, у него рано прорезались математические способности. Уже во втором классе он запросто щёлкал задачки, над которыми пыхтели пятиклассники. А в пятом классе он заткнул за пояс девятиклассников. На него обратили внимание, и он стал учиться в математической школе при университете.
      – В школе для особо одарённых детей, – поправила бабушка, любившая точность.
      – Что-то вроде этого, – поморщился академик.
      – Простите, – спросила бабушка напрямик, – а за что вы получили такое высокое звание?
      – Я решил одну задачу, – ответил академик.
      – Всего одну? – удивилась бабушка.
      – Всего одну, – подтвердил академик. – Но дело в том, что двести лет никто её не мог решить.
      Наступило молчание. Бабушка переваривала услышанное. Я тоже думал. Двести лет школьники получали двойки, потому что не могли решить одну задачку. Несчастные ребята страдали ни за что ни про что. А какая это задача? Наверное, про бассейн и про трубы, из которых вода выливается и наливается? Мне про эту задачку рассказывал Серёжа, двоюродный брат, пятиклассник. Я так прямо и спросил у академика, та ли это задача или нет?
      – Нет, – улыбнулся академик. – Я решил другую задачу. А с бассейном и трубами так до сих пор никто и не может справиться…
      Академик снова поглядел на ту приоткрытую дверь, а потом, спохватившись, предложил:
      – Может, чайку попьём? Я сейчас поставлю.
      Я понял, что надо спасать академика, а заодно всех мальчишек и девчонок. Если мы с бабушкой просидим ещё полчаса, академик не успеет сегодня решить задачу про бассейн и трубы, и тогда сколько двоек получат бедные мальчишки и девчонки!
      – Бабушка! – воскликнул я, когда академик встал, чтобы бежать на кухню. – Бабушка, а ты не забыла выключить газ?
      Бабушка растерянно замигала.
      – Не помню, честное слово, не помню, – бабушка встала. – Вы извините, пожалуйста, мы оторвали вас от науки.
      – Ну что вы, очень приятно было познакомиться, – обрадовался академик и подмигнул мне: мол, спасибо, друг, что выручил.
      Дома, конечно, газ был выключен. Бабушка перед уходом сто раз проверяла, правильно ли закрыты конфорки.
      – Боже, сколько потеряно времени! – воскликнула бабушка и ощупала мою голову, словно я заболел.
      Хотя по её воспалённым глазам я понял, что заболела она. Но тогда я ещё не знал, насколько серьёзна её болезнь и насколько она опасна для меня.

      Моя бабушка долго не признавалась, что она бабушка. Не подумайте, что она не обрадовалась, когда я родился. Нет, бабушка очень обрадовалась и принесла мне в подарок огромного плюшевого мишку с чёрными пуговицами-глазами, которые смотрели кто куда. Взглянув на зверя, я, по воспоминаниям очевидцев, отчаянно заревел. Тогда медведя убрали в кладовку, чтобы он не расстраивал ребёнка, то есть меня.
      Как я теперь понимаю, бабушка обиделась на моих родителей. Какая же она бабушка, если у неё нет ни одного седого волоса?
      Бабушка изредка приходила, чтобы повозить меня в коляске, а растили меня родители. И это, по их словам, отняло у них столько сил, что я уже не мог мечтать не только о маленьком братике, но даже о крошечной плаксе сестричке.
      Но когда мне стукнуло семь лет, бабушке ужасно захотелось стать бабушкой. Я пошёл в школу, а бабушка пошла на пенсию.
      И оказалось, что у меня совершенно нет времени – в школе сидишь четыре часа, а потом столько же учишь уроки. У бабушки получилось наоборот – у неё оказалась уйма свободного времени.
      Каждый день из школы она забирала меня к себе. У неё я обедал и под присмотром бабушки или дедушки готовил уроки.
      Честно говоря, я любил делать уроки, когда за мной следил дедушка. Он не придирался даже тогда, когда я ставил кляксы.
      А бабушка ничего не спускала мне. Некоторые упражнения я переписывал по десять раз.
      И бабушка добилась своего. В нашем втором «А» было пять круглых отличников – четыре девчонки и я.
      Но бабушке было этого мало. Время от времени в нашем доме заговаривали о том, что хорошо бы ребёнка отдать в музыкальную школу, а то вон соседская Катя с утра до вечера барабанит на пианино, нет от неё никакого житья. А наш такой одарённый – это по лицу видно – никуда не пристроен. Ребёнок, то есть я, замирал. Потому что не было у меня никакой охоты играть на пианино. Но страхи оказывались напрасными. Поговорив, бабушка и родители на другой день забывали о своих намерениях.
      А через месяц вдруг начинались разговоры о том, что хорошо бы ребёнка отдать в какую-нибудь спортивную секцию…
      – Лучше всего в хоккей, – провозглашал папа. – Это спорт космических скоростей, спорт мужественных, смелых…
      – Ты с ума сошёл, – ужасалась мама. – Нагляделся телевизора, ребёнка же искалечить могут…
      – В хоккей играют настоящие мужчины, – не сдавался папа. – Между прочим, самого Третьяка привела за руку мама и поставила в ворота, и он там до сих пор лучше всех стоит…
      – Не надо спорить, – мирила папу с мамой бабушка. – Если уж отдавать, то в фигурное катание.
      Папа и мама соглашались с бабушкой, потому что фигурное катание нравилось всем, а возможность увидеть по телевизору любимого ребёнка вызывала всеобщий восторг.
      Как обычно, всё испортил дедушка.
      – Лучше рыбалки спорта нет, – проворчал он, – и телу и душе польза.
      Тут все напали на дедушку и на его рыбалку, где он пропадал целыми днями, а про меня забыли.
      Так случалось много раз. Но теперь я понял, что мне не отвертеться. После знакомства бабушки с молодым академиком я должен был повторить его путь.
      Однажды вечером меня везли домой не только дедушка, но и бабушка. А после ужина состоялся семейный совет.
      Первой говорила бабушка. Она начала издалека. Бабушка сказала, что в наш век научно-технической революции, в век акселерации (это когда дети растут, как грибы после дождя – в час по сантиметру), в век информации (телик, радио, кино, книга) ребёнку недостаточно одной школы.
      – Мне хватает, – подал я голос, потому что своим развитым умом понял, чем грозит мне бабушкина затея. – Тем более что школа у меня специализированная – с углублённым изучением английского языка…
      – Спасибо, что ты мне напомнил об английском языке, – поблагодарила меня бабушка. – Я в своей программе его упустила…
      Я прикусил язык и весь семейный совет просидел, словно набрав в рот воды. Я понял, что скажешь слово – себе хуже сделаешь.
      Бабушкина программа была обширна. Три раза в неделю я должен был заниматься музыкой – игрой на фортепиано. У мамы была знакомая, а у той, в свою очередь, знакомая, которая давала уроки игры на фортепиано. Правда, жила она у чёрта на куличках, то есть на другом конце города, но зато была прекрасной учительницей, и все её ученики в два счёта овладевали искусством игры на фортепиано.
      Из видов спорта отдали предпочтение фигурному катанию и плаванию. Фигурное катание любили все, ну, а плавание просто полезно для здоровья.
      Молодой академик должен был учить меня физике и математике. Бабушка с ним ещё не договорилась, молодой академик уехал в командировку.
      – Но я думаю, – уверенно произнесла бабушка, – что он не будет против. Он заинтересован, чтобы у него была надёжная смена.
      В английском я должен был совершенствоваться под руководством старого знакомого бабушки. Он был дипломатом, объездил чуть не весь мир, знает уйму языков.
      – Неужели он не знает английского? – вопрошала бабушка. – Я завтра же с ним переговорю.
      Теперь надо было составить расписание, когда и к кому из учителей ездить. Все повернулись к папе. Папа приосанился.
      Он мечтал составить календарь игр футбольного чемпионата. Каждый год папа посылал свои предложения в федерацию футбола и каждый раз получал уклончивый ответ – мол, благодарим вас за внимание и заботу о развитии самого массового вида спорта – футбола, постараемся учесть ваши пожелания. Но календарь выходил, а папины пожелания не учитывались.
      Папа вынул план нашего города и стал выбирать наиболее удобные маршруты для моих поездок. Пока мама с бабушкой предавались розовым мечтам о моём будущем, папа сидел над планом. Он был очень похож на полководца, который определяет, куда лучше двинуть свои войска, чтобы застать врасплох неприятеля. Иногда папа делал выписки на листке бумаги, задумчиво производил вычисления на логарифмической линейке. Таким увлечённым я его видел лишь тогда, когда он вычерчивал таблицу игр очередного футбольного или хоккейного чемпионата.
      Пропыхтев весь вечер, папа признался:
      – Фигурное катание никуда не лезет. Придётся от него отказаться.
      – Отлично, – поддакнул дедушка. – Хватит с ребёнка одного плавания.
      Бабушка вынуждена была согласиться:
      – Плавание тоже иногда показывают по телевизору.
      – А без фигурного получается очень здорово, – потирал руки папа.
      Получалось и вправду здорово. Утром – поездка на троллейбусе в школу. После школы – тоже на троллейбусе к бабушке, у бабушки обед, приготовление уроков и потом занятия с молодым академиком. Набравшись ума-разума у академика, я отправлялся в бассейн. После бассейна мой маршрут раздваивался. В один день я ехал на трамвае к учительнице музыки. В другой день я на автобусе направлялся к учителю английского. Ну, а потом? А потом возвращался домой…
      – Среднее расстояние, которое предстоит покрыть нашему ребёнку за день – 16 километров, средняя продолжительность занятий, включая школу и приготовление уроков, 9 часов 30 минут, – так закончил папа своё сообщение.
      – Придётся ребёнку купить проездной билет на все виды транспорта, – добавила мама.
      Все поздравляли папу, который так удачно составил маршруты моих поездок.
      Но, как обычно, всё испортил дедушка.
      – Вы что, сбесились? – побагровел он. – Десять часов – рабочий день ребёнка, да два часа на дорогу… Мальчишку пожалейте, эксплуататоры…
      Эксплуататоры, как я потом узнал, это буржуи. А я, выходит, рабочий класс?
      – Наука требует жертв, – парировала бабушка. – Ты бы, конечно, хотел, чтобы твой внук всю жизнь перебирал крючки и блёсны…
      – Я хочу, чтобы мой внук был человеком, – дедушка встал и хлопнул дверью.
      Никогда ещё мой дедушка не произносил за раз столько слов. Теперь я понимаю, что он изо всех сил боролся за меня.
      Неловкое молчание прервала бабушка:
      – Потеряна масса времени, но не всё ещё потеряно. Всё ещё можно наверстать. Если мы возьмёмся как следует…
      Тут только взрослые обратили на меня внимание.
      – Ты почему сидишь? – зашумела мама. – Детям давно пора спать. А ну, раздевайся и ложись!
      Я не знал тогда, что это был последний день, когда я был маленький. Последний день моего детства.
      Если б знал, то, может, поплакал бы напоследок. Ведь у детей есть одно преимущество перед взрослыми – они могут, когда захотят, поплакать. А взрослые стесняются, не плачут, даже если им очень плохо.

      С молодым академиком, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, у бабушки вышла осечка. Он наотрез отказался учить меня физике и математике.
      Мягко, но решительно академик отверг бабушкино предложение:
      – Ещё рано. Через пару лет я бы, пожалуй, мог заняться с вашим внуком… Впрочем, боюсь, что у меня нет никаких педагогических способностей…
      – В общем, вы отказываетесь? – напрямик спросила бабушка.
      – Поверьте, так будет лучше для мальчика, – оправдывался академик.
      – А кто же станет готовить для вас достойную смену? – Бабушка не умела лукавить.
      – Люди, у которых это получается наилучшим образом, – не сдавался академик. – Например, школьные учителя.
      Бабушка была ужасно разочарована. Она надеялась, что уж кто-кто, а молодой академик, который сам на себе почувствовал заботу старших, охотно согласится взять меня в ученики.
      А он отказался.
      Но долго переживать бабушка не умела. Она была человеком действия.
      – Ладно, – махнула рукой бабушка. – Если академик упрямится, найдём кандидата…
      Кандидат оказался высоким, спортивно скроенным мужчиной средних лет с аккуратно подстриженной чёрной бородкой. Быстрые глаза прикрывали очки.
      Мельком взглянув на меня, кандидат определил:
      – У мальчика ярко выраженные математические способности.
      Бабушка не замедлила с ним согласиться.
      – Их надо развивать, не откладывая дела в долгий ящик, – уже глядя на бабушку, продолжал кандидат. – Железо надо ковать, пока оно горячо.
      Бабушка была покорена кандидатом. Договорились они быстро. Так у меня появился ещё один учитель.
      Папе пришлось внести изменения в мой маршрут. Он увеличился на полчаса и на два километра.
      В назначенное время я прибыл к новому учителю. На лестничной площадке у закрытой двери толпилось пятеро длинноволосых мальчишек и трое девчонок в джинсах. Все они явно учились в девятом или даже десятом классах.
      Когда появился я, они бесцеремонно уставились на меня. Я смутился и пробормотал:
      – Здравствуйте! Вы к Александру Александровичу? (Так звали кандидата.)
      – Да, мы к А-квадрату, – насмешливо произнёс мальчишка в клетчатом коротком пальто. – А тебя какая нелёгкая принесла?
      Я пропустил мимо ушей его невежливый вопрос и полюбопытствовал:
      – А почему А-квадрат?
      – Потому что Александр Александрович, – объяснила девочка в очках. – А в квадрате, А-квадрат. Понял?
      – Понял, – кивнул я и улыбнулся. Здорово придумали.
      Вот тогда и прозвучало в первый раз роковое слово, которым меня окрестили: «вундеркинд». Произнёс его тот насмешливый мальчишка в клетчатом пальто.
      – Вундеркинд! – провозгласил он, и все засмеялись.
      Я знал, что вундеркинд – это удивительный ребёнок, ребёнок, у которого семь пядей во лбу, в общем, гениальный мальчишка. Всякий человек, которого прозвали вундеркиндом, может этим гордиться и уж нисколько не обижаться. Но мальчишка так насмешливо произнёс «вундеркинд», а все остальные сразу засмеялись, что я не успел вдоволь нарадоваться, как тут же обиделся.
      Вдруг все стихли. По лестнице, прыгая через ступеньку, стремительно поднимался кандидат. Ребята почтительно с ним поздоровались.
      – Все в сборе? Отлично, – бодро воскликнул кандидат, открывая дверь. – Входите, Фарадеи и Максвеллы! Входите, Ковалевские и Кюри!
      Обняв меня за плечи, последним вошёл кандидат. Я тогда подумал, какие у ребят звучные фамилии. И только потом узнал, что это не их фамилии, а фамилии великих физиков и математиков. И я догадался, что Александр Александрович очень хотел, чтобы из этих мальчишек и девчонок выросли знаменитые учёные.
      Кандидат раздал всем, кроме меня, листочки, на которых было написано условие задачи.
      – Вот, поломайте головы. – Он вытащил секундомер и щёлкнул кнопкой. – На размышление вам даю тридцать минут.
      Меня он подтолкнул к двери, ведущей в другую комнату. Там вдоль стен стояли полки с книгами, а где книг не было, висели чеканки. Это такие картины, которые не рисуют красками, а выбивают молоточками на железных пластинках. Я стал разглядывать чеканку – и старинных воинов на конях, и девушек с распущенными волосами…
      – Нравятся? – спросил А-квадрат.
      – Угу, – кивнул я.
      – А что больше всего?
      – Вот эта, – я показал пальцем на чеканку, где был изображён мальчишка, лохматый, весёлый, босиком, с закатанными штанинами. Из-за плеча мальчишки вылетала птица.
      А-квадрат долго и внимательно смотрел на меня.
      – Мне – тоже.
      Мы уселись в кресла, и я спросил:
      – А почему вы мне не дали задачки?
      – Я хочу проверить их потолок, – А-квадрат показал на закрытую дверь, за которой сейчас мальчишки и девчонки пыхтели над задачами.
      – А мой потолок? – спросил я, не очень понимая, что такое «потолок». То есть, что такое потолок, я прекрасно знал – внизу пол, вверху – потолок. Но что хотел сказать А-квадрат, я не понимал.
      – Твой потолок мне известен, – А-квадрат поднял руку на уровне моего роста. – Мне известно, сколько ты знаешь. Давай лучше пить кофе.
      – Я кофе не пью, – сказал я. – Только чай.
      – Надо говорить: я чайник, а не кофейник, – объяснил А-квадрат. – Если хочешь стать великим физиком, придётся научиться. Без кофе мозги крутятся со скрипом.
      – А я не хочу быть великим физиком, – вздохнул я. – Это бабушка хочет…
      – Если бабушка хочет, это хуже…
      А-квадрат достал с полки толстую книгу в тёмно-зелёном переплёте.
      – Полистай, пока я сварю кофе. Только гляди, – А-квадрат нахмурил брови, – порвёшь страницу – оторву ухо.
      Я в испуге схватился за уши, пока они были ещё целы.
      – Где же я столько ухов наберу?
      Кандидат расхохотался:
      – А у тебя и вправду математические способности – до двух считаешь без запинки. А вот в грамматике не силён – «ушей» надо говорить, а не «ухов».
      А-квадрат пошёл на кухню варить кофе, а я уткнулся в книгу. Там была уйма картинок, и на каждой – птица. Таких диковинных птиц я никогда не видел. Да что я, дошкольник какой-нибудь, чтобы рвать такую замечательную книгу?
      Пришёл А-квадрат, и мы с ним пили кофе – он чёрный, а я – с молоком.
      – Вы не боитесь, что они подскажут друг другу?.. – показал я на закрытую дверь, за которой гудели голоса.
      – Пусть подсказывают, я всё равно узнаю.
      Кандидат отхлебнул глоток горячего и чёрного, как тушь, кофе и покосился на секундомер.
      – Пора проверить, чем набиты головы у сих юношей и девушек.
      Я направился следом за А-квадратом в соседнюю комнату. При появлении учителя ребята встали, как в школе. А-квадрат махнул рукой, чтобы садились.
      – Подпишите каждый свою работу. Сева, будь другом, собери листки.
      Я обошёл вокруг стола, собирая листки. Последним отдал свою работу тот самый мальчишка, который обозвал меня «вундеркиндом». Его листок я положил сверху, и потому с ним первым познакомился А-квадрат.
      – Кто Кирилл Михайлов?
      – Я, – поднялся мой обидчик.
      – Почему не окончил?
      – Такие задачи мне и во сне не снились, – развёл мальчишка руками, ожидая, наверное, что ребята засмеются. Но те молчали и глядели на А-квадрата.
      – Какой класс? – спросил тот.
      – Десятый.
      – Ясно, – жёстко произнёс А-квадрат. – Математик разговорного жанра.
      Теперь ребята засмеялись, но уже над Кириллом. Я тоже радовался, что мой обидчик посрамлён.
      А-квадрат брал листок, пробегал по нему глазами, называл фамилию, задавал вопросы ребятам.
      – Понятно, – произнёс А-квадрат, познакомившись со всеми работами. – Будем заниматься. Следующая наша встреча – послезавтра в три часа. Старостой у нас будет сей молодой человек, – А-квадрат показал на меня. – В моё отсутствие слушаться его, как меня, и даже больше.
      Вот так я стал вундеркиндом. А случилось это больше года назад.

      Дни шли. Дни бежали. Дни мчались за днями, а я никак не мог встретиться с Гришей и узнать у него, что он такое высмотрел в бинокль.
      Но однажды, когда я, пообедав у бабушки, сидел за уроками, позвонил Лев Семёнович. Трубку взял я. Справившись сперва о здоровье бабушки, дедушки, мамы и папы, а также о моём, Лев Семёнович сообщил, что сам он заболел, простыл, у него ангина с высокой температурой, но тем не менее он готов провести со мной урок, потому что привык выполнять заключённые договора. И лишь из соображений безопасности дорогого юного друга, так как всем известно, что ангина чрезвычайно заразная болезнь, он, Лев Семёнович, вынужден отказаться от сегодняшних занятий.
      Я пожелал учителю скорейшего выздоровления и передал трубку бабушке, сообщив, что Лев Семёнович заболел.
      Бабушка сказала Льву Семёновичу, что, само собой, ни о каком занятии не может быть и речи, что никакой жертвы она не примет, что надо ему, Льву Семёновичу, подумать о своём здоровье, и поэтому надо как следует вылежать и ни в коем случае не торопиться вставать.
      А я понял одно, что в моём распоряжении два часа, что в эти два часа я волен делать всё, что захочу. Но я совсем забыл о бабушке.
      – В его возрасте болеть нежелательно, – задумчиво проговорила бабушка, окончив разговор. – Да, а что же мне с тобой делать? Я уже собралась в химчистку…