Сравнялись

Звезда экрана пятидесятых годов — «Мексиканец» и «Овод» — тогда еще первого разлива, Олег Стриженов пришел на день рождения к не менее известному красавцу актеру Владимиру Гусеву. За столом произносились тосты согласно ритуалу, и наконец черед дошел до Стриженова. Тот поднялся и произнес:

— Я хочу выпить стоя за моего талантливого друга!

— Нет, — возразил Гусев, — я не могу сидеть, когда стоит великий Стриженов.

И встал.

— Нет, — в свою очередь не согласился Стриженов, — я не могу быть вровень с Володей, я должен быть ниже.

И стал на колени.

Теперь настала пора Гусева.

— Я не имею права возвышаться над Олегом!

И тоже стал на колени.

Но Стриженов настаивал:

— Я должен быть ниже тебя!

И лег на пол.

— В таком случае я буду рядом с тобой, Олег! — Гусев лег возле Стриженова.

Пили лежа.

Профессия «худрук»

Один из моих американских продюсеров по фильму «Враг народа Бухарин» Франц Бадер перед нашей поездкой на съемки в Голливуд на студию «Уорнер Бразерс» должен был в Москве утвердить список лиц, нужных для дела там, в Америке. Я с трепетом ждал этого часа. Еще бы, каждый член группы надеялся на это прибыльное (платят долларами) и познавательное путешествие в «кинематографическую Мекку». Любой отказ — драма, глубокая обида на меня, выяснение отношений и еще куча неприятностей, которые будут всплывать по ходу работы, невесть откуда взявшись.

Час настал. Я оглашал кандидатов на поездку.

— Соавтор сценария Виктор Демин...

Целесообразность Витиной поездки не вызвала сомнений продюсера.

— Может быть, придется поправить какие-то сцены на ходу, — согласился он.

— Режиссер-постановщик...

Продюсер счел обсуждение моей кандидатуры пустой тратой времени и махнул рукой:

— Дальше...

Я робко спросил:

— Нельзя ли взять в Лос-Анджелес мою супругу?..

— Режиссер, — поучительно заявил Бадер, — может брать с собой свою супругу, чужую супругу, свою девочку, своего мальчика. Мне все равно. Я оплачу.

— Почему? — удивился я щедрости американца, до этого считавшего каждый цент.

— Мне выгодно, чтобы режиссер чувствовал себя комфортно, а не бегал по ночным клубам Голливуда. Быстрее будешь работать.

Дальше в списке шли: оператор, художник, гример, костюмер... Все они и механики съемочной аппаратуры, и ассистенты оператора, и даже помреж — не вызвали возражений.

Я зачитал последнюю строчку списка:

— Худрук Владимир Наумов.

— Что такое «худрук»? — спросил продюсер.

Я попытался объяснить:

— Это человек, который объясняет, как нужно снимать, как трактовать сцену, как собрать, смонтировать фильм...

Бадер перебил меня:

— Если ты сам этого не умеешь, я вызову другого режиссера, — и вычеркнул Наумова из списка.

Наумов поехал в Голливуд, но уже в качестве актера эпизода, который показался продюсеру нужнее худрука.

Что такое хорошо

Леонид Утесов рассказывал:

— Одесса в очередной раз занята красными. В дождь и слякоть, по лужам и колдобинам, поеживаясь от холода, солдат ведет расстреливать интеллигента, подталкивает его прикладом в спину и ворчит: «Иди быстрей, сволочь. Тебе хорошо, тебе только туда идти, а мне — туда и обратно».

Спутник Шостаковича

Сталин отправил великого Шостаковича в Америку, доказывая миру, что у нас его почитают и не притесняют. Перелет — дальний, самолет — несовершенный, и в полете композитора укачало. Летевший вместе с композитором кинорежиссер С. Герасимов поддерживал Дмитрия Дмитриевича под локоток, когда они спускались по трапу самолета в нью-йоркском аэропорту. Репортеры сняли эту сцену. Вечерние газеты вышли с фотографиями и подписями: «В Америку прибыл известный композитор Шостакович. Рядом с ним — неизвестный». Все последующее время пребывания композитора в Америке Шостаковича снимали так, что за его спиной всегда оказывался кинорежиссер. И каждая подпись к снимку гласила: «На переднем плане известный композитор Шостакович, за ним — неизвестный». С. Герасимов не выдержал и взмолился:

— Дима, представь меня наконец!

На очередной пресс-конференции Шостакович опередил корреспондентов:

— На вопросы культуры, кино и театра ответит мой друг — он кинорежиссер...

Газеты вышли с шапками: «Неизвестный назвался кинорежиссером».

На все времена

Актриса, известная своими легкими, многочисленными и небескорыстными связями с деятелями разного ранга и окраски, возникла из небытия, опубликовав мемуары о своей интимной жизни.

Ее ровесник, сценарист, прочитав эти откровения, заметил:

— Она — на все времена. Только раньше она торговала своим телом, а теперь — воспоминаниями о своем теле.

Рационалист

Сергей Михайлович Эйзенштейн принимал костюмы и гримы опричников по фильму «Иван Грозный». Костюмы были тяжелыми, массивными, с накладными плечами и торчащими воротниками — силуэтами напоминали хищных птиц. Комик Сорокин, волею людей попавший в опричники, предстал в порядке общей очереди перед режиссером.

— Повернитесь налево, — попросил Эйзенштейн.

Актер выполнил просьбу.

— Теперь направо.

И это было выполнено.

— Пожалуйста, опять налево.

Взопревший комик остановился:

— По-моему, вам было бы легче обойти меня кругом.

Ему простили

Джаз Утесова был приглашен в клуб НКВД на концерт сразу после торжественного доклада по случаю какого-то праздника.

Леонид Осипович вышел на сцену, обвел глазами зал, заполненный «шпалами» и «кубарями» (по тем временам — офицерские знаки различия), и выдал:

— Я рад, что здесь стою, а вы все без исключения сидите!

Последовала оглушительная пауза и — шквал оваций.

Средство общения

Михаил Козаков, вернувшись с гастролей из Израиля, рассказывал, что был там как раз в тот период, когда Саддам Хусейн посылал в сторону Израиля ядовитые ракеты и вся страна ходила в противогазах.

— Что ты там читал? — спросил собеседник.

— Пастернака, Бродского...

— И тебя все понимали?

— Я читал в противогазе.

Чтоб ты лопнул

На одном ученом собрании человек энциклопедической эрудиции, режиссер и педагог С. Эйзенштейн сделал доклад, показавшийся одному режиссеру, обласканному начальством и претендующему на роль большого педагога, непонятным и наукообразным. Обласканный начальством режиссер желчно заметил:

— Эйзенштейн скоро лопнет от ненужных знаний.

— Лопаются не от знаний, а от зависти, — парировал выпад пионер нашего кино Л. Кулешов.

Незабываемый

Одного драматурга, поэта и сценариста спросили:

— Вас не огорчает, что раньше вас очень хвалили в прессе, а теперь только ругают?

— Нисколько. Главное — мелькать.

Как посмотреть

Борис Ливанов увидал в ресторане ВТО молодого актера из его МХАТа, одетого в свитер с яркой полосой по горловине, при этом изрядно веселого.

Ливанов спросил молодого коллегу, указав на полосу:

— У вас это что — линия налива?

Не ко двору

Конферансье Алексеев отбывал свой срок в лагере и иногда работал там по своей основной профессии. Пришлось ему вести концерт и для охранников лагерей. Артист вышел на сцену и сказал:

— Здравствуйте, товарищи.

Из зала его одернули:

— Гусь свинье не товарищ!

— Согласен! — И Алексеев, взмахнув руками, исчез со сцены. — Улетаю! Улетаю!

Редкое звание

Провинциальный режиссер приехал на актерскую биржу в Москву в сад Баумана набирать актеров для своего театра. Поставил столик, уселся на стул за ним и выставил табличку:

Братьев нужно беречь

Неподражаемый мастер реализма питерский актер Певцов, тот самый, что играл полковника в «Чапаеве», должен был приступить к сценическим репетициям главной роли в спектакле «Страх», который оформлял Н.П. Акимов. Художник «болел» в то время конструктивизмом и соорудил на сцене квартиру главного персонажа спектакля со скошенным полом, заваленными стенами, окнами в форме трапеций, кривой мебелью. Певцов увидел декорацию. Его реалистическая природа восстала, и он заявил:

— В эту квартиру я не войду!

Однако на следующее утро как ни в чем не бывало он явился на репетицию и работал в конструктивистской обстановке на славу.

После репетиции его спросили:

— Почему вы изменили решение?

Певцов ответил от имени своего героя:

— Я думал всю ночь и вспомнил. У меня ведь есть брат — архитектор. Он — душевнобольной. Он и построил мне эту квартиру. Если я съеду с нее — он огорчится и попадет в сумасшедший дом. А братьев нужно беречь!

Свое место

Наш маститый скрипач давал концерт за рубежом. Послушать его пришел не менее известный и авторитетный коллега. После концерта коллега поздравил нашего концертанта и заверил:

— Ты — лучшая вторая скрипка в мире!

— Кто же тогда первая? — удивился наш скрипач.

Последовал ответ:

— Ну, первых много!

Экранная пикировка

Мои приятели режиссеры Краснопольский и Усков пригласили посмотреть отснятый материал своего фильма «Таежный десант», и я услышал с экрана следующее:

— Что умеешь делать? — спрашивал бригадир новобранца, прибывшего на таежную стройку.

— Ничего, — отвечал тот.

— Тогда пойдешь в бригаду Марягина!

Я «намотал на ус» этот выпад и на озвучании своей картины «Арбузный рейс» срочно придумал ответную реплику.

Во время дележки арбузов на товарном дворе руководитель заявляет:

— Экспедитору Ускову — одну тонну арбузов, грузчиком возьмешь Краснопольского!

Выпад приятелей был отбит, но неожиданно Пырьев, руководитель объединения, где снимали Усков и Краснопольский, вывел меня в победители: он выкинул сцену с упоминанием моей фамилии.

А моя реплика звучит в фильме и по сей день!

Утесов и Мейерхольд

В каких-то ночных посиделках Утесов, которого к тому времени Мейерхольд никогда не видел, выдавал себя за английского антрепренера, а режиссер Гутман — за переводчика с английского. Мейерхольд стал предлагать английские гастроли своего театра, Гутман переводил, а Утесов немногословно согласился: «О, йес!» — да и только. К утру Мейерхольд предложил поставить несколько спектаклей в театрах английского антрепренера. Утесов расхохотался и на чистом одесском ответил:

— Поставьте лучше программу в моем джазе!

Мейерхольд не забыл этого случая, и пару лет спустя Утесова разбудил звонок.

— Завтра в 10 утра правительственный концерт в Кремле. Я — режиссер. Ваш оркестр идет первым, — говорит Мейерхольд.

Утесов сел в свою машину и целую ночь собирал музыкантов, а Мейерхольд время от времени интересовался, как идут сборы. На рассвете Всеволод Эмильевич проинформировал Утесова:

— Концерта не будет. Я поставил ночную программу вам и вашему джазу.

Новый жанр

А. Довженко смотрел фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный» и после красно-черного эпизода плясок опричников изрек:

— Опера.

Его сосед по просмотровому залу напомнил:

— Вы это уже говорили по поводу «Александра Невского».

— То была опера днем, а это — опера ночью.

Уточнение

На предвоенном худсовете «Мосфильма» режиссер Григорий Рошаль весьма темпераментно докладывал замысел фильма о Парижской коммуне.

— Он просто вулкан! — восхитилась почитательница этого режиссера, прослушав выступление.

Эйзенштейн уточнил:

— Он вулкан, извергающий вату!

Долг платежом красен

Во времена борьбы с космополитизмом режиссер М. Донской с трибуны кричал «космополиту» режиссеру С. Юткевичу, доктору искусствоведения:

— Сережа! Ты положи докторскую на стол!

После этого случая Донской и Юткевич оказались в одно время в Доме творчества «Болшево». На завтрак подавали докторскую колбасу. На столе у Донского появилась тарелка с колбасой и рядом записка: «Марк, ты просил докторскую — получи!»

Русские идут

Съемочная группа «Враг народа Бухарин» возвращалась в отель после первого рабочего дня на студии «Уорнер Бразерс». Возле огромного и, как потом оказалось, безлюдного универмага продюсер остановил автобус и предложил всем ознакомиться с американской торговлей. Большинство осталось в автобусе, но несколько человек вошли в магазин и по своим возможностям выбрали покупки: кто куртки, кто жвачку, кто батарейку для транзистора. И сразу образовали очередь у одной из касс. Продюсер, не случайно оказавшийся тут же, вытащил кредитную карточку и разом оплатил все покупки.

Назавтра автобус после съемок по предложению того же продюсера снова остановился возле универмага. В этот раз все поголовно бросились в магазин. И снова у кассы образовалась очередь из наших. Только теперь проволочные корзины раздувались от товаров. Первым в очереди оказался сотрудник группы Б. Новоселов, у которого поверх разнообразных шмоток лежало с десяток китайских зонтов. Продюсер спросил:

— Борис, зачем вам столько зонтов?

— У меня много родственников.

— Тогда постройте им тент, — посоветовал продюсер и ушел от кассы.

Влез в бутылку

Я был приглашен на переговоры к американскому продюсеру, достаточно хорошо изучившему русский. По дороге, выполняя просьбу сына, решил сдать пустые бутылки и, как водится у нас, застрял в очереди у приемного пункта на час.

Когда я появился на переговорах, мой коллега, организовавший эту встречу, набросился на меня:

— Что это за манеры! Мы ждем целый час!

Пришлось оправдываться:

— Я сдавал бутылки!

У американского продюсера брови поползли вверх, и я понял, что совершил роковую ошибку: ну кому охота иметь дело с режиссером, который промышляет сдачей бутылок?

На выручку пришел мой коллега:

— У Марягина много старинных бутылок. Он сдавал их в музей.

Достоинство оптики

Конферансье Михаил Гаркави, огромного объема и веса, вел очередной концерт и заметил в зале даму, которая внимательно рассматривала его не в театральный, а в полевой бинокль.

— Простите, — поинтересовался Гаркави, — вы рассматриваете в бинокль меня?

Дама утвердительно кивнула.

— Странно, — удивился Гаркави, — я считал, что при моей фигуре меня хорошо видно с любого места.

— Бинокль приближает — надо знать, — ответила дама.

— Тогда скажите, пожалуйста, какую часть моего тела вы хотите приблизить?

С кого спрашивать

Режиссер выступал перед курсантами военно-финансового училища. Его спросили:

— Сколько стоит средний фильм?

— Спросите у среднего режиссера. Я знаю, сколько стоит хороший.

Цена каламбура

В начале пятидесятых на экранах появился фильм «Сталинградская битва». Все привыкли, что Сталина в кино играют грузины — Кобладзе, Геловани, а тут — русский режиссер и актер Алексей Дикий. Мы с приятелем, балагуром и острословом, вышли из кинотеатра «Художественный» после просмотра этого фильма. Приятель, раскуривая папироску «Норд», которую еще не переименовали в «Север», заявил звонко и весело, привлекая всеобщее внимание:

— Фильм замечательный, вот только Сталин — дикий!

Больше я своего приятеля не встречал.

Романы на Фиджи

Пожилой сценарист и писатель, вернувшийся после многолетнего отсутствия в Россию и занявшийся постановкой фильмов, имел свой, верный способ «кадряжа» прекрасного пола: он предлагал девушке поехать на острова Фиджи, где у него будто бы бунгало.

— Я буду там рассказывать вам свой новый роман, а вы — слушать, сидя напротив в кресле, — говорил он и добавлял: — Больше ничего от вас не требуется.

— Если больше ничего не требуется, — ответила его очередная пассия, — пошлите меня туда одну. А с новым романом — я разберусь.

Банкет с нагрузкой

Режиссер скучнейших фильмов пригласил своего коллегу на премьеру в Дом кино. Коллега был застигнут врасплох и не нашел причины, чтобы сказаться занятым. В день премьеры приглашенный заглянул в ресторан Дома кино и поинтересовался, заказан ли банкет после премьеры. Банкет заказан не был.

На следующий день режиссер-премьер попенял приглашенному:

— Что ж тебя не было? Некрасиво!

— Сам виноват. Твои фильмы можно смотреть только в нагрузку к банкету.

Мужская солидарность

Поэт Светлов в ресторане ВТО, растянув до ушей улыбку, поздоровался с каким-то явно случайным в этом заведении мужчиной.

— Вы его знаете? — спросил я.

— Первый раз вижу.

— Тогда почему вы его так радушно приветствуете?

— Смотри, — ответил Михаил Аркадьевич, — он сейчас говорит своей даме на ухо: «Это сам Светлов поздоровался со мной!»

— Ну и что?

— И дама будет к нему благосклонна.

Масштаб славы

Одного пожилого незаметного писателя в свое время выбрали секретарем Московской писательской организации. Узнав об избрании, он воскликнул:

— Ну вот, слава приходит, а здоровья уже нет!

Репризы стареют

На одной из встреч со зрителями в пору великого застоя в зале оказалось несколько явно подгулявших. Они выкрикивали несуразности и очень мне мешали. Я решил отделаться от пьяных репризой знаменитого в свое время конферансье Михаила Гаркави и, когда из зала донеслась очередная реплика, согласился:

— Вы абсолютно правы, но нужно закусывать. Как раз сейчас в буфете для вас бутерброды с колбасой.

Ни один человек не улыбнулся. Весь зал поднялся и ринулся в буфет.

Идейное обоснование

Продюсер размещал группу «Враг народа Бухарин» в лос-анджелесском отеле. Исполнитель заглавной роли А. Романцов и исполнитель эпизодической роли Троцкого Лев Лемке поднялись в лифте размещаться в двухкомнатных апартаментах. Через пятнадцать минут я случайно оказался на террасе перед их номером и увидел Лемке—Троцкого, сиротливо сидящего на своем чемодане.

— Почему вы здесь? — удивился я.

— Романцов не пускает меня в номер.

— Как?

— А вот так.

Я устремился к двери, постучался к Романцову—Бухарину:

— Саша, в чем дело?

— Я буду здесь жить один, без Лемке.

— Почему?

— Троцкий мой политический враг!

Мнение эксперта

Режиссер Курчевский явился на съемку с огромным синяком под глазом. Не дожидаясь вопроса находившегося в павильоне директора объединения Иоси Боярского, стал рассказывать, как шел по мокрому тротуару, как наступил на арбузную корку, как упал... После этого прочувственного рассказа все молчали, только рабочий-постановщик понимающе заявил:

— А по-моему — ручная работа.

Нахальство — второе счастье

Балетмейстеру Леониду Якобсону, позже поставившему знаменитый «Спартак» на музыку А. Хачатуряна, в годы борьбы с космополитизмом не давали работать. Он уговорил свою жену, очень красивую балерину, организовать ему встречу со всемогущим шефом «тайной полиции» Лаврентием Берия, по одному жесту которого люди исчезали навсегда. Неизвестно ценой каких усилий, но встреча состоялась. Балетмейстер, не отличавшийся скромностью, выложил на стол Берия свои записи и заявил:

— Это все — гениально. Сейчас я вам прочту хотя бы вот этот замысел.

Якобсон полез в карман за очками — в этом кармане их не оказалось. Полез в другой — тоже пусто... Он лихорадочно шарил по карманам и вдруг поднял взор на хозяина кабинета.

— А может, ваши очки подойдут… — И снял пенсне с переносицы онемевшего от такого нахальства Берия. — Вот, послушайте...

— Отдай очки, — просипел пришедший в себя Берия, — и иди работай!

Уметь продать

За анекдоты — сажали. Но известного фельетониста Смирнова-Сокольского это обстоятельство не смущало. Он «вещал» анекдоты. Смачно, громко, на все актерское фойе, в присутствии полутора десятка коллег по концерту. И безнаказанно! Правда, вступление к любому анекдоту всегда было унифицированным:

— Вчера потрясающий антисоветский анекдот рассказал мне... — Далее произносилась конкретная фамилия реального рассказчика.

Почем увлечение?

Режиссер Леонид Луков, поставивший фильм «Два бойца», рассказывал своему коллеге М. Донскому:

— Я увлекался кино еще мальчишкой, крутился возле кинотеатра, сидел в кинобудке, и киномеханик, как плату за присутствие, отрезал с моей головы пучки волос для кисточек, которые должны были сметать пыль с проекционного аппарата.

Донской, выслушав, заметил:

— Кто-то за свое увлечение платил головой, а ты — только волосами!

Чувство меры

В давние времена моей режиссерской юности Марлен Хуциев (постановщик «Весны на Заречной улице», «Заставы Ильича» и других картин) принес на мой день рождения кружку с солью и подарил со словами:

— Чтобы больше было соли у тебя в мизансценах.

Следующий фильм я посвятил выполнению совета мэтра. И, когда показал его, услышал:

— С мизансценами все в порядке, теперь добавь соли в содержание.

Я выполнил указание Марлена, и фильм «Моя улица» не приняли.

Хуциев, посмотрев картину, резюмировал:

— Теперь пересолил!

Скорый суд

Иосиф Сталин смотрел в Большом театре премьеру оперы Вано Мурадели «Великая дружба». Отзвучал финальный аккорд, зажегся свет в зале. Публика безмолвствовала — все ждали, когда зааплодирует вождь. Но вождю это музыкальное действо не понравилось, что потом выразилось в разгромном постановлении ЦК.

Сталин встал в правительственной ложе и изрек, понимая, чем отзовется его молчание:

— Артисты не виноваты!

Лав стори

В кругу посетителей кафе «Националь» пятидесятых спорили, кто лучший композитор всех времен и народов. И писатели, и художники, и актеры, любившие это заведение, сходились во мнении, что Д. Шостакович, таким образом поддерживая битого за формализм и временами запрещаемого к исполнению руководством страны соотечественника. Но точку в споре поставил скульптор Виктор Шишков по кличке «Коньячный»:

— Конечно, Бетховен!

— Почему?

— Он вне конкуренции. Его бюст моей работы продается всегда, в любом киоске, в универмагах, на базарах. И никаких ограничений и постановлений партии по его персоне!

Повод для общения

Юрий Олеша сидел в компании своих собутыльников в кафе «Националь». По сервировке стола было видно, что много съедено и еще больше выпито. В зал вошел преуспевающий драматург — в ярко-синем пиджаке, в рубашке с жестким крахмальным воротником, в пестром галстуке. Олеша жестом пригласил его за стол и тут же позвал подавальщицу:

— Муся, счет!

Появившийся тут же счет Юрий Карлович споро протянул преуспевающему драматургу. Тот попробовал возмутиться:

— Юра, ты что, звал меня только для этого?

— А как же! — откровенно признался Олеша. — Должен же быть в компании тот, кто расплачивается!

Дворянин-предъявитель

— В двадцатом году я работал в Теревсате, — рассказывал Утесов. — Вы не знаете, где это и что. Это Театр революционной сатиры, там, где сейчас театр Маяковского. И был у нас артист Сускин, который говорил всем, что он дворянин и ездил с графом Сумароковым-Эльстоном в Лондон на дерби и слышал его храп на своем «крупе». «Какой ты дворянин? — спрашиваю. — К тебе же приходит еврейская мама и приносит кисло-сладкое мясо». — «Это не мама, это — домработница», — заявляет Сускин.

У меня был друг, куплетист из театра Струйского (там, где сейчас филиал Малого), Коля Смирнов-Сокольский. Небольшой артист, но личность. И вот является он к нам в театр, в актерское фойе, а навстречу идет этот самый Сускин, и я говорю:

— Коля, Сускин утверждает, что он дворянин.

Коля, небольшой артист, но личность, останавливает Сускина и заявляет:

— Сускин! Если ты дворянин, то предъяви член.

Сускин здесь же расстегивает ширинку и показывает член. Смирнов-Сокольский внимательно рассмотрел предъявленное и громогласно объявил:

— Да. Он не обрезанный. Но это и не член!

Жажда прошлого

Один реэмигрант после долгого перерыва попал на Манежную площадь и, увидев памятник Жукову, ошарашенно произнес:

— У вас что, теперь худсоветов нет?

Дружеская поддержка

Великий С. Эйзенштейн, который не часто уделял внимание женщинам, беседовал на каком-то приеме с актрисой М. Мироновой, тогда еще женой кинематографиста. Подруга Мироновой, тоже актриса, подбежала к Марии Владимировне с возгласом:

— Маша, ты сейчас прекрасно выглядишь!

— А как я выглядела? — поинтересовалась Миронова.

— Хуже некуда!

Полезный совет

Родители Андрея Миронова — артисты А. Менакер и М. Миронова — решили сделать из мальчика пианиста. И заставляли Андрея играть на фортепьяно по два часа в день. Занятия эти шли неважно — по разным причинам не давалось ему исполнительское искусство. Но он через силу ежедневно отбывал свой урок. Однажды в гости к родителям пришел Л. Утесов, послушал Андрея и спросил:

— Тебе самому нравится?

— Нет.

— Тогда бренчи по четыре часа в день.

Андрей поднял на Утесова полные слез глаза, но Леонид Осипович пояснил:

— Им, — он кивнул на соседнюю комнату, где находились родители, — надоест слушать и они от тебя отстанут!

Нападение — лучшая защита

Замечательный артист Николай Симонов, сыгравший в кино перед войной Петра I и множество других прекрасных ролей, работал в знаменитой питерской Александринке. Был порок у артиста — он крепко пил. И, напившись, явился в актерское фойе театра, где стояли гипсовые скульптуры отцов и матерей — основателей театра (театр в прошлом был императорским).

Симонов откусил гипсовые носы всем без исключения скульптурам. На следующий день состоялось собрание труппы. Симонова обвинили в аморальности, и большинство склонялось к тому, чтобы выгнать артиста из театра. Предоставили слово Симонову. Он вышел в центр фойе и, горестно тряхнув шевелюрой, заявил:

— Да, я аморален, но вот вы меня осуждаете, а в ложе второго яруса наш худрук Юрий Михайлович Юрьев с мальчиком живет.

Артист остался в труппе.

Скорость звука

Дирижер В. Людвиковский вел оркестровую репетицию в утесовском коллективе. Сам Утесов слушал оркестр из зала. Когда пьеса отзвучала, Леонид Осипович попросил:

— Сыграйте еще раз.

— А почему? Что не так? — поинтересовался Людвиковский.

— Мне кажется, контрабас опаздывает, — объяснил Утесов.

— Ну правильно, — вмешался контрабасист, — я дальше всех от вас и стою.

Немое кино

В кафе «Националь» ходил в шестидесятые годы «человек с трубкой». То ли журналист, то ли диссидент, то ли стукач. Он гордо держал в зубах прямую английскую трубку и мог часами неподвижно восседать за столом. Как-то раз его соседом по столу оказался поэт-песенник Игорь Шаферан. Заказал кофе, кусок яблочного пирога и, пока официантка несла заказ, закурил сигарету. Затянулся пару раз и поискал глазами пепельницу. Ее на столе не оказалось. Шаферан не нашел ничего лучшего, как стряхнуть пепел своей сигареты в трубку «человека с трубкой». Тот не шелохнулся. Шаферану принесли кофе. «Человек с трубкой» молча выбил содержимое своей трубки в чашку с кофе поэта-песенника.

Главная роль

Все столики в ресторане Дома кино были заняты, и я сиротливо торчал у входа в зал. Мой телевизионный коллега А. Габрилович, удобно восседавший за столом с двумя дамами, пригласил меня на свободное место. Я с благодарностью подсел. Одна из дам, сексуальная ведущая музыкальных программ — Татьяна К., встретила меня в штыки:

— Терпеть не могу режиссеров-неудачников!

Но после двух последовавших рюмок смягчилась:

— Впрочем, я готова иметь с вами дело. Но при одном условии.

— При каком? — затравленно выдавил я.

— Будете снимать меня в главной роли.

И я — решился. Сделал выпад:

— Согласен. Я сейчас снимаю фильм «Полтора часа в гинекологическом кресле».

В одно касание