Иннот в очередной раз мимоходом подумал, как интересно было бы там порыться в отсутствие хозяина.

– Да, именно так. Всё началось около года назад.

– Кстати, в последнее время вы куда-то запропастились. Психоанализ, знаете ли, помогает только при условии регулярного посещения сеансов…

– Да-да, я знаю, – поспешно ответил каюкер. – Но я был вынужден ненадолго уехать из города.

– Какие-то трения с законом? – как бы невзначай обронил доктор.

– Упаси меня предки! – усмехнулся Иннот. – Просто небольшие личные проблемы. Значит, вы считаете, со мной всё нормально?

– Абсолютно нормально, мой дорогой. А что касается ваших снов… Если уж они вас так беспокоят, попробуйте самореализоваться в каком-либо виде творчества. Хотя бы просто в форме игры. Вреда это вам не принесёт никакого. Вы умеете, скажем, рисовать? Или играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?

– Рисовать никогда не пробовал, – пожал плечами каюкер. – А что касается музыки – ну, возможно, у меня и в самом деле могло бы что-то получиться. Я обожаю настоящий, живой джанги…

– Вот и замечательно! – обрадовался психотерапевт. – Попробуйте записаться на музыкальные курсы. Помимо всего прочего, это здорово успокаивает нервы. Людям вашей профессии вообще показано что-нибудь такое… Спокойное, медитативное, в качестве хобби… Музыка, вязание, вышивание крестиком…

– Я вижу, док, вы сами никогда джанги не увлекались! – усмехнулся Иннот. – Эту музыку никак не назовешь спокойной! Да и курсов джанги не существует, между прочим. Это как… Не знаю, как что-то в крови. Либо есть, либо нет, и никакие курсы тут не помогут.

– Ну возможно, возможно. Джанги ведь тоже не единственное, что есть в музыке. Не зацикливайтесь!

– Скажите, док, а такое имя – Кумарозо вам ничего не говорит? – уже в дверях спросил Иннот.

Психотерапевт развёл ладонями.

– Увы! А кто это?

– Так звали одного из моих… «альтер эго» во сне.

– Это может быть какая-то вполне реальная личность, – пожал плечами психотерапевт. – Знаете, как интересно работает иногда наше подсознание: некогда услышанное вдруг всплывает в памяти в самые неожиданные моменты. С другой стороны, слишком уж похоже на слово «кумар», хе-хе! Не злоупотребляйте этим, молодой человек!

– Хо-хо! – подхватил Иннот. – Ладно, док, до следующей встречи!

Всё-таки не стоит слишком уж откровенничать с ним, думал Иннот, спускаясь вниз по лестнице. Ну не может человек, обладающий таким объёмом информации о других людях, не заинтересовать в конце концов соответствующие учреждения. А там умеют подобрать ключик к любому! Не зря же он спросил относительно трений с законом. Во время сеансов каюкер старался обходить стороной моменты, которые могли бы дать реальную информацию о его профессиональной деятельности; так, например, рассказывая о своих странных снах, он ни словом не обмолвился, что «прорыв» случился у него после падения с крыши. И всё же, всё же… Кое-что, безусловно, можно было почерпнуть из этих бесед. «Плохо, – покачал головой Иннот. – Вот оно, слабое звено, на которое мы почему-то не обращаем особого внимания. Мы меняем имена и квартиры, стараемся ограничить круг общения, а тем временем те, кому надо, вполне могут узнать всю нашу подноготную, просто прихватив дока покрепче».

Совет доктора относительно курсов он, конечно, не принял всерьёз, но, проходя мимо магазина музыкальных инструментов, неожиданно завернул в него. Народу почти не было: лишь два высоченных длинноволосых типа вполголоса спорили о преимуществах коженатяжных тамтамов перед долблёными, да в уголке дремал пышноусый старичок-продавец. Иннот прошелся вдоль прилавка, рассматривая блестящие, прихотливо изогнутые хоботы саксофонов и геликонов, строгие тонкие тела флейт, лакированные, женоподобного очертания гитары, чем-то неуловимо похожие на дорогих путан, и скрипки, сбившиеся в стайку, словно девочки-подростки перед школой. Вдруг взгляд его остановился на некоем странном инструменте. Над уставленным тамтамами и барабанами стеллажом висело на потёртом ремне нечто вроде обтянутого тёмной чешуйчатой кожей бубна с недлинным, похожим на гитарный грифом. Нескольких струн на нём, судя по всему, не хватало.

– А, настоящего знатока видно сразу! – продребезжал у него над плечом старческий голос. – Позвольте-ка…

Иннот посторонился, и старичок-продавец, осторожно подцепив инструмент за ремень длинной бамбуковой палкой, ловко снял его с верхотуры.

– Что это за штуковина? – с интересом спросил каюкер.

– А вы разве не знаете? Это банджо, джанги-банджо. Оно здесь давненько пылится, едва ли не с самого открытия! – Старичок вдруг громко чихнул и, пробормотав «проклятая пыль», осторожно положил банджо на прилавок.

– Я думал, джанги – единственная музыка, инструменты для которой каждый музыкант делает себе сам, – заметил Иннот.

– Так-то оно так, – старичок довольно улыбнулся в сивые усы. – Но заметьте, молодой человек, – ни один джанги-бэнд не обходится без некоего подобия струнных и ударных. Вот вы, вы хоть раз слышали джанги без барабанов?

– Нет, – признался Иннот.

– А в банджо ударные слиты воедино со струнными. Если у вас есть такая штука, смело собирайте свою команду. Ещё парочка тамтамов, тарелки, деревянная флейта – и можно зажигать! Берёте?

– Беру! – неожиданно для самого себя ответил каюкер. – Беру, если вы добавите сюда недостающие струны.

– О чём речь, конечно! – И старичок суетливо зашарил под прилавком. – Не возьмусь говорить с уверенностью, но вполне возможно, что этот инструмент принадлежал некогда самому Чаку Геккола! Вы ещё молодой человек и вряд ли слышали это имя, но лет сорок – сорок пять тому назад это был один из лучших исполнителей джанги в Бэби!

Имя Чака Геккола ничего не говорило Инноту (хотя было вполне знакомо Воблину Плизу). Поэтому каюкер ограничился замечанием:

– Я слышал, что знаменитые музыканты часто подписывали свои инструменты,

– Верно, верно! – оживился продавец. – Но если вы обратили внимание, кожа здесь, – он хлопнул ладонью по корпусу, – натянута совсем новая. Вероятно, старая прохудилась со временем, и её пришлось заменить.

Спустя десять минут Иннот сидел на скамейке в небольшом скверике и настраивал банджо.

– Психотерапевты! – бормотал он, подкручивая колки. – Что они понимают в жизни! Вот откуда я, например, знаю, как обращаться с этой штуковиной? Мелкая шалость подсознания, значит? Ну-ну!

Взяв на пробу несколько аккордов, каюкер вдруг запел на редкость противным голосом:

– Уж расцвели хрензнанте-емы в саду-у…

Проходившие мимо девушки обернулись и захихикали. Подмигнув им, Иннот отложил банджо.

– Хрен-знан-темы, – задумчиво повторил он. – И хрен знан, зачем они там расцвели.

– Трудно в это поверить, но газеты в сезон дождей глупеют просто катастрофически. – Громила осторожно потрогал затылок и сморщился.

Шишка была на месте и изрядно побаливала. Афинофоно сочувственно вздохнул и налил себе ещё пива.

– Откуда такие выводы? По-моему, уровень глупости прессы не подвержен сезонным колебаниям, хотя, безусловно, весьма высок.

– Просто мы с тобой читаем разные газеты, старина!

– Да, у тебя страсть к желтоватым изданиям, я заметил.

– Ты имеешь в виду «Пандемониум»? Ну, его-то я покупаю только ради частных объявлений. Но послушай, что пишет, например, «Вечерний Вавилон»: «Мэр Кукумбер намерен дать благотворительный бал…» Нет, это не то. А, вот: «Бройлер из бойлерной». Одно названьице чего стоит, а? «По словам многочисленных очевидцев, прошлой ночью свершилось неслыханное по наглости и вандализму происшествие. На многочисленных гостей, собравшихся в загородный особняк Омайготтов на празднование шестнадцати л етия младшей дочери Огюста Омайготта, юной Колумбиады, было совершено варварское покушение. Как рассказывают пострадавшие, напавшее на них страшилище имело облик гигантской жареной курицы более трёх метров в высоту. Чудовище вырвалось откуда-то из подсобных строений и набросилось на сидевших в саду, опрокидывая столики и зверски избивая оказавшихся поблизости своими конечностями. Среди начавшейся паники…» ну и так далее. Нет, ты только себе представь! Трехметровая жареная курица! Это просто ни в какие ворота не лезет! Там ещё на пол-листа подобной бодяги. И в конце – комментарии «видных бормотологов». Куда катится этот мир, хотел бы я знать!

– Ты будешь смеяться, но из-за этого случая весь университет стоит сейчас на ушах, – улыбнулся Афинофоно. – Там действительно произошло что-то крайне необычное, Гро. Омайготт обещал заплатить хорошие деньги любому, кто сможет разобраться в ситуации. Он просто вне себя.

– Угу. Бьюсь об заклад, виноватыми в конце концов окажутся обезьянцы.

– Да ладно тебе…

– Ты уж поверь. Избили кого-то? – конечно, обезьянцы; обнесли квартиру – ну кто же ещё может залезть в форточку? Даже если у тебя во дворе мусорные бачки не вывозят неделями, и тут без них не обошлось.

– То, что там случилось, очень похоже на некое зловредное чародейство.

– Гм… Я, конечно, не специалист, но, на мой непросвещённый взгляд, зловредное чародейство – это всякие там таинственные огни, ожившие мертвецы и всё такое прочее. А жареный бройлер… Ты-то сам что по этому поводу думаешь?

– Ну… – Афинофоно поставил опустевшую кружку на столик и знаком потребовал у кельнера другую, – есть у меня на этот счет одна любопытная теория. Ты в курсе, что за последние полгода население Бэбилона увеличилось почти на десять тысяч, причём в основном за счет обездоленных наводнениями?

– Нет, – удивился Громила. – Правда, куки и вправду последнее время на улицах кишмя кишат. А при чем здесь это?

– При том, всё при том. Знаешь, что такое «коллективное бессознательное»? Я имею в виду не психологический термин, а бормотологический.

– Слышал краем уха. Общее ментальное поле, резонанс воль и прочая чушь.

– Не такая уж и чушь, если вдуматься. Вот представь себе: по улицам бродят тысячи голодных дикарей, привыкших к совершенно иному образу жизни. В городе они впервые, прокормиться им тут очень трудно. А что они видят вокруг? Не просто достаток, а роскошь, вопиющую роскошь! Какой-нибудь куки, для которого пёстрая тряпка и сытный ужин – предел мечтаний, вдруг оказывается на авеню, сплошь занятой дорогими бутиками и ресторанами. Понимаешь, о чём я?

– Об уличной преступности? – усмехнулся Громила.

– Да брось! Уличная преступность – это изобретение города, а не леса. Нет, эти бедолаги – всего лишь робкие тени в наших каменных джунглях. Но они видят, как живем мы, видят всё это изобилие. И какие, по-твоему, чувства они могут испытывать?

– Самые разнообразные, – пожал плечами Громила. – Жажду обладания, гнев, страх, восхищение…

– А теперь представь, что все эти эмоции, обострённые к тому же голодом и помноженные на немалые паранормальные способности, концентрируются на сравнительно небольшом пятачке суши! Кстати, среди этих лесных парней колдуны встречаются довольно сильные, можешь мне поверить. Собственно говоря, джунгли способствуют этому. Например, почувствовать направленный в спину взгляд сможет далеко не каждый горожанин, но в Лесу без такого умения не выжить.

– Но почему именно жареная курица, вразуми меня предки! Да ещё и гигантская!

– Да всё очень просто: потому что куки хотят есть. И ещё они хотят социальной справедливости. Вот их мечты и воплощаются в подобных простых и ярких символах.

– Хорошо, что я не особо жажду социальной справедливости! – Громила вновь поморщился и осторожно тронул затылок.

– Так-таки не жаждешь? – лукаво спросил Афинофоно.

– Не-а. Я её ТВОРЮ! – каюкер скорчил зверскую рожу.

Волшебник рассмеялся.

– Попадись мне только эти антиприматы! – проворчал Громила. – Слушай, а ты делился своими догадками с коллегами?

– Зачем? – пожал плечами Афинофоно. – Во-первых, они тут же раскритиковали бы меня в пух и прах, стали бы требовать, чтобы я доказал хоть одно из своих утверждений, потом в очередной раз сцепились бы между собой, ну и так далее; а мне работать надо. К тому же я не вижу никакой практической ценности в этой теории. Так, разминка для ума.

– Странный вы народ, бормотологи, – покачал головой Громила. – Вот мне по крайней мере один практический вывод очевиден.

– Какой же?

– Не стоит браться за каюкинг этого монстра. Трудно устроить каюк гигантской жареной курице с садистскими наклонностями, особенно если её на самом деле как бы и нет.

Плоты медленно рассекали речную гладь. По мере того как они продвигались вперёд, пейзаж менялся. Русло становилось всё уже, зелёные стены джунглей подступали к самым бортам, а иногда и вовсе смыкались над головой. Воздух был до такой степени напоён горячей, удушливой влагой, что дышать временами становилось просто невыносимо. Даже стиб прекратили на время свои шуточки и старались как можно реже выбираться из-под навеса. Гребцы менялись чаще, чем обычно. Разноцветные насекомые садились на влажные брёвна, шевелили усиками-антеннами; чёрные водяные змеи извивались в зеленовато-бурых мутных струях – не проходило и часа, чтобы кто-то из смоукеров не отгонял ползучих тварей от борта. Ароматы экзотических орхидей смешивались с вонью гниения. Птичий гомон порой становился просто оглушительным. К полудню, когда жар солнца достигал своего пика, а испарения становились настолько густыми, что за несколько десятков метров ничего нельзя было разобрать в плотном мареве, плоты останавливались. На ногах оставалось только несколько часовых – наиболее крепких и хорошо отдохнувших. Ко всему прочему добавились неисчислимые стаи москитов – мелководье протоки и её болотистые берега оказались просто рассадником их личинок. Смоукеров спасал лишь табак; курили все, несмотря на необходимость экономить. Стибкам приходилось ещё хуже.

Гребцы теперь работали вёслами осторожно – Пыха боялся сесть на мель. Несколько раз брёвна с чуть слышным шорохом царапали дно. Вдруг передовой плот уткнулся в скрытый среди водорослей подводный камень и резко остановился. Куривший сидя на корточках молодой смоукер не удержался и полетел в воду от резкого толчка. По счастью, второй плот как раз немного отстал, не то паренька защемило бы между брёвен.

– Стой! Стой! Осади назад! На камень сели! – понеслось над водой.

Не без труда снявшись с мели, путешественники вышли за поворот – и взглядам их открылась обширная водная гладь. Протока, по которой они плыли последние дни, здесь становилась совсем мелкой, но растекалась широко. Пыха поднял руку, останавливая гребцов, и, оценив ситуацию, произнёс волшебное слово:

– Перекур.

Песок зашуршал по днищу. Смоукеры зашевелились, доставая трубки. Большой Папа и Свистоль внимательно осматривали берега.

– Похоже, придётся перетаскивать плоты волоком, – высказался шаман. – Надо бы парочку лесин вырубить для рычага. Вёсла тонковаты, поломаем только.

– Может, повременим? – неожиданно предложил Большой Папа. – Давление падает; скоро будет дождь. Глядишь, и вода подымется.

Пыха поправил кепку:

– А если лишь к вечеру соберётся? День ведь потеряем, Папа! – Перечить Большому Папе до сих пор давалось ему с трудом.

– Ну, как знаешь. – Папа покряхтел. – Тогда отряди кого-нибудь за жердинами.

Как только рычаги были вырублены и доставлены на плоты, большинство смоукеров попрыгало в воду. Самые сильные впряглись в лямки и приготовились тянуть.

– Ос-тавь по-ку-рить! Ос-тавь по-ку-рить! – пронеслось над рекой.

Передовой плот медленно переполз мель, цепляясь за песчаное дно, и закачался на глубокой воде. Оставшиеся приветствовали это зрелище радостными воплями. За первым плотом последовал второй. Малышня вовсю резвилась на мелководье, смеясь и поднимая фонтаны брызг. Стиб ждали своей очереди. Когда последний из смоукеровских плотов вышел на глубокую воду, маленькие синекожие человечки подгребли к мели и принялись толкать.

– Давайте поможем им! – предложил Пыха.

– Угу, как же, сейчас, – ответил Свистоль, всё ещё не забывший нанесённой обиды. – Пускай сами корячатся.

– Оу, Смоки! Хелп нам, пожалуйста! – крикнула Кастрация, откидывая со лба мокрую прядь. Она тяжело дышала, два мокрых клочка ткани рельефно облепляли тощую жилистую фигурку.

Пыха заёрзал, неловко оглядываясь по сторонам, потом вскочил и пошлёпал к последнему плоту.

– Вот так они нами и помыкают, – с горечью сказал кто-то за спиной Свистоля.

Оглянувшись, шаман увидел Отшельника.

– Сперва лаской, а уж потом – таской. Приручают, как есть приручают. Словно зверей каких. А мы и рады. Эх! – Отшельник горестно махнул сухой лапкой.

Гоппля и еще несколько охотников нерешительно побрели к плоту стибков, на ходу разматывая верёвки. Свистоль крякнул и двинулся следом. «Надеюсь, хоть сейчас им хватит соображения оставить свои штучки!» – подумал он. И, разумеется, ошибся…

Последние дни Нит изнывал от безделья. Прикалываться в кругу своих соплеменников считалось не то чтобы дурным тоном – просто всегда следовало помнить, с кем ты имеешь дело. Для настоящего мастера не составляло труда выяснить, кто стоит за той или иной проделкой; и ответ следовал незамедлительно. Как правило, он был вполне адекватен, но иногда чувство меры всё-таки забывалось. Нит до сих пор помнил ужасное пробуждение после очередного своего прикола, жертвой которого в тот раз оказалась конопатая девчонка Аппельфиги. Её добрая и ласковая улыбка, увиденная сквозь решетку лап огромного паука-птицееда (и где она его только взяла?!), стала одним из самых ярких воспоминаний его короткой жизни. Нет, положительно, шутить со своими не стоило, по крайней мере сейчас. Но эти смоукеры… Пока оба племени разделяла вода, никто ничего не мог сделать, за исключением, понятное дело, Джро. Их вожак в очередной раз подтвердил своё право старшинства, заставив смоукеров несколько километров протащить их на буксире. Свистоль, да и Большой Папа не знали главного принципа общественной жизни стиб: статус члена племени определялся прежде всего его способностью к высокому мастерству стёба. Кейкссер не был обычным изгнанником, одним из тех неудачников, чьи проделки художественный совет племени признал грубыми и бездарными. Напротив, не допустив Джро на борт дирижабля, прежний вождь избавился от одного из самых опасных соперников в борьбе за власть. Разумеется, Нит не помышлял пока о том, чтобы конкурировать с Джро. Но он никогда не упускал возможности упрочить своё положение. Как раз сейчас момент казался подходящим: чужаки – поблизости, а все взрослые стибки были заняты работой. Что бы такое отколоть, размышлял Нит, стоя по колено в воде. Один из подростков, Маки, подкрался к нему сзади и посадил на темечко огромного колючего жука. Не оборачиваясь, Нит тряхнул головой, и насекомое свалилось в воду. Он, разумеется, не забудет шутки и отплатит за неё сполна – ночи в тропиках тёмные, а маленький скорпион в спичечном коробке давно ждёт своего часа. Но это всё потом, а сейчас…

Стибковский плот продвигался к глубокой воде. Не придумав ничего лучше, Нит вытащил крохотный ножик и, сделав вид, что чешет ногу, уколол мизинец. Он знал, что тирании предпочитают песчаное дно. Оставалось лишь надеяться, что стая окажется поблизости. Стараясь не хромать, он двинулся к плоту. Тот как раз подходил к реке. Нит запрыгнул на брёвна и, свесив ноги в воду, стал ждать. Неужели не получится? Только бы вышло! Он чуть заметно улыбнулся, представив себе, какой поднимется переполох. Джро, разумеется, заподозрит его: шутка с тираниями была у Нита любимой. Но вот догадается ли он осмотреть его ноги? Нет, вряд ли. Размышляя об этом, маленький стибок внимательно вглядывался в воду: если упустишь момент, шутка может обернуться против тебя самого. Песок здесь, у края протоки, скрывался под наносами ила. Дно было усеяно гниющими камышинками и мелкими веточками, а чуть дальше, на глубине, виднелись здоровенные сучья и даже целые затонувшие стволы. И один из них внезапно пришёл в движение!

Воды вздыбились. Закованное в неуязвимую броню тело вознеслось над замершим в ужасе стибком. Усеянная рядами зубов пасть медленно открылась. Светло-янтарные, в коричневых крапинках глаза уставились в расширенные зрачки жертвы. «Водяная Амба!» – успел подумать Нит; а в следующий миг армадилл обрушился сверху – стибковский плот содрогнулся от удара. Комли бревен взмыли в воздух и гулко бухнули по воде. Кто-то заверещал, пронзительно и тонко, как пойманный заяц. Выкрикивая что-то невнятное, с дрыном наперевес, к чудовищу рванулся Свистоль. Глядя выпученными глазами на судорожно дёргающиеся в пасти рептилии ноги жертвы, Пыха вслепую нашарил за спиной духовую трубку, медленно, словно в кошмарном сне, поднял её и выстрелил, даже не удосужившись проверить, заряжена ли она. Тонкая стрелка тюкнула армадилла в чешую и безвредно отскочила. Монстр сделал глотательное движение и плавно, без единого всплеска, исчез в мутных речных водах.

– И что было потом? – с жадным интересом спросил Громила.

– Потом Контра спросила, согласен ли я совершить с ней сделку. Я сказал, что нет, и это её здорово разозлило – похоже, она ожидала совсем другого ответа. Не то чтобы она опустилась до прямых угроз, но… Во всяком случае, дала мне понять, что это не самый разумный ход с моей стороны.

– А ты?

– Повесил трубку и пошёл восвояси. – Иннот пожал плечами. – По пути купил парочку газет и узнал насчёт «Махагонии». Это ж надо – напечатано аршинными буквами, и киоски на каждом углу, а я только сейчас углядел. Правду говорят, не видишь того, чего не ждёшь увидеть.

– Да, мелкий, везёт тебе на всяческую экзотику, как я погляжу! Подметала, потом Старая Контра – просто сборник городских легенд какой-то! Слушай, а ты уверен, что тебя не разыгрывают?

– Ты чем слушал, а? Я же говорю, Подметала меня чуть не прикончил там, на крыше! Этот парень просто невероятно силён и быстр!

В дверь забарабанили. Громила со вздохом поднялся и пошёл открывать.

– Ему следовало бы установить магнитный замок, а кнопку подвести к тахте, – с улыбкой сказала Джихад.

Девушка полулежала на диване, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на коленях.

– Знаешь, а ведь она звонила мне когда-то, – тихонько сказал Афинофоно. – Или, точнее, оно.

– Тебе? Старая Контра? Шутишь! – Иннот изумлённо вздёрнул брови.

– Нет, правда. Это было несколько лет назад. Тогда мне действительно требовался некий… скажем так, совет. И однажды в моей квартире раздался звонок. Странный голос предложил мне примерно такую же сделку, как и тебе.

– А ты?!

Афинофоно снял очки и посмотрел сквозь стёкла в окно.

– Видишь ли, одно время я увлекался собиранием городского фольклора. Легенда о Контре – одна из самых древних. И почти во всех вариантах рассказов воспользовавшийся её услугами в конечном итоге жалел, что пошёл на это.

– Так ты отказался?

– Да. Я решил, что сам найду необходимые мне ответы.

– Ты ещё мудрее, чем я о тебе думала! – протянула Джихад.

Вошел улыбающийся Кактус:

– Привет, публика! Чего все такие грустные?

– Хлю пропал, – ответила девушка. – Исчез вместе с «Махагонией».

Улыбка медленно сошла с лица Кактуса.

– Правда?! Скверные новости…. Я не очень хорошо знал твоего приятеля, Иннот, но он мне сразу чем-то понравился. И что теперь?

– Не знаю, – пожал плечами каюкер. – Но Гро сказал, что у него есть какой-то план.

– Не у меня, а у Джихад. Это она к нашему малышу неровно дышит, – ухмыльнулся Громила.

– Да ну тебя! – отмахнулась девушка. – Просто знаешь, Иннот… Гро как-то обмолвился, что у Хлю есть один интересный талисман. Что-то вроде волшебного компаса. Какие-то монетки со стрелками, указывающими друг на друга. Вот я и подумала, что если…

Иннот звонко шлёпнул себя по лбу:

– Вы все в курсе, что я идиот?! Мы же с ним вместе покупали эти штучки! И одна из них как раз у меня! – Он заметался по комнате.

– Ищешь свой рюдюкюль? – лениво спросил Громила. – Посмотри в том углу.

– Не рюдюкюль, а ридикюль. И вообще, сколько раз тебе повторять, что это саквояж. – Иннот принялся копаться в своём багаже. – Я же точно помню, что забрал её с собой перед отлётом… Ага, вот она! – он положил покрытый патиной кругляш на ладонь. Все склонились, с любопытством наблюдая за медленным перемещением медной стрелки. Кактус и Громила стукнулись лбами.

– Осторожнее, – проворчал обезьянец. – Не хватало мне ещё спереди шишку набить.

– Странно, – заметил Афинофоно. – Она, вообще-то, указывает на север. Но ведь «Махагония», по идее, должна была прибыть с юга, верно?

– Всё так. Может быть, её отнесло давешним ураганом?

– Не исключено.

– А вот в прессе пишут, что лайнер, возможно, захватили пираты. – Кактус помахал свернутой в трубку газетой.

– Что это у тебя?

– «Бэби Крим».

– Тоже мне, «пресса»! Нашёл, что читать! – усмехнулся Афинофоно.

Джихад между тем отобрала у Кактуса листок и принялась его изучать.

– Ты просто не в курсе, старина, – снисходительно объявил Иннот. – Мы, каюкеры, черпаем информацию в основном из самых что ни на есть жёлтых бульварных газет. Помните дело Костолома? Так вот, первое упоминание о нём прошло как раз в «Бэби Крим».

– Так Костолом – твоя работа? Не знал… – пробормотал Громила. – Между прочим, тогда я сам собирался этим заняться, а ты мне, выходит, перебежал дорожку. С тебя пиво!

– В кругу коллег не щёлкай клювом! – ухмыльнулся Иннот.

– Не получается, – вдруг объявил Афинофоно. – Ураган шел с юго-востока, так? Значит, отнести их могло только на северо-запад. А стрелка показывает… Громила, у тебя есть компас? По-моему, она показывает точно на север.

– Пираты… – задумчиво проворчал Громила. – А в этом что-то есть… Знаешь, их ведь никогда не искали севернее Бэбилона. Все почему-то считают, что их база где-то далеко на юге. А что, если… – Он замолчал и задумчиво уставился в пространство, выпятив губы.

Остальные заулыбались: очень уж потешный был у Громилы вид.

– Слушай, Гро, а в этом доме можно чего-нибудь попить? – попросил Кактус.

– Пива нет! – поднял палец Громила.

– Да ну его, это пиво! Водички бы…

– Какое кощунство! – полузадушенно просипел Иннот.

– Можно сделать кофе или чаю.

– А в самом деле, давайте пить чай! – поддержала Джихад. – Громила, у тебя есть заварка?

– В шкафчике над плитой. Ты соорудишь?

– Моя специализация – кофе, – замахала руками девушка. – В чаях я не сильна.

– Чаем займусь я, – объявил Афинофоно и встал. – Это дело непростое, к нему нужно иметь талант.

– Слушай, Инни, так получается, ты сейчас не только пытаешься устроить каюк Подметале, но и занимаешься расследованием смерти одного из главных Бэбилонских мафиози? – спросил Громила.

– Выходит, так, – ответил Иннот. – Правда, когда я брался за это, я и понятия не имел, что Морберт – крёстный папа. Но знаешь, что самое интересное? Заказал мне расследование небезызвестный Джалаллом Вхутмас. А про него я знаю две оч-чень интересные вещи: во-первых, он был одним из партнёров Морберта по бизнесу, а во-вторых, весьма прозрачно намекнул мне о своих связях с городской стражей. Причём на самом высоком уровне, естественно.

– Только намекнул?

– Ну, практически – сказал прямо. Я так понял, он и сам не последний человек среди них. Забавно получается: стража и мафия имеют общее руководство.

– Как такое может быть?

– Да вот может, как видишь. Это как жвала у термита: вроде их два, а растут из одной головы.

– А тебе не приходило в голову, что ты мог бы разом решить обе проблемы, попросту сдав Подметалу Вхутмасу?

– Приходило, конечно. Только чтобы сдать, нужно сначала взять его. Я же не имею ни малейшего понятия, где он обретается. Да и доказательств у меня нет.

– А как же Старая Контра?

– Гм… Как ты это себе представляешь? Вот я прихожу к Вхутмасу и заявляю ему, что Морберта убила одна из городских легенд. И что информацию об этом я получил от другой городской легенды. Думаю, ему будет очень смешно. Понимаешь, Вхутмасу ведь нужно не только и не столько уделать исполнителя, сколько найти заказчика. Значит, Подметала требуется живой, но обездвиженный.

– Твой стиль каюкинга словно специально создан для этого, – тихонько сказал Громила.

– Да, но там, на крыше, у него нашлось, что мне противопоставить… – Иннот замолчал, потом ухмыльнулся: – Поймал… Давно знаешь?

Обезьянец улыбнулся:

– Однажды я увидел, как ты разжигаешь на ветру эту твою трубку. Электричество, верно?

– Угу. Кто ещё знает?

– Джихад, по-моему, догадывается, – Громила бросил взгляд на девушку. Та о чём-то оживлённо спорила с Кактусом. – А может, и нет. Её не поймёшь.

– Да, верно… Тебе-то проще!

– Ясен пень. Как стебану по черепу – голова сразу проваливается в трусы, и каюк!

– С Подметалой и ты бы не справился, – покачал головой Иннот. – Он, конечно, не так силён, но гораздо быстрее. Думаю, даже Джихад с её реакцией не устояла бы.

– У меня тут наклёвывается одна интересная комбинация, – медленно проговорил Громила.

– Ну-ну, рассказывай! – оживился каюкер. – Возможно, как раз эту проблему можно будет отодвинуть на время.

– Погоди, не сейчас. Сперва дождёмся чая.

Афинофоно не хвастался, говоря, что для такого дела, как заварка чая, нужно иметь талант. Бормотолог этот талант имел. В хозяйстве Громилы отыскалось несколько чистых вафельных полотенец. Повязав ими лбы, как того требовала традиция, друзья приступили к чаепитию. Афинофоно разлил прозрачный красновато-коричневый, исходящий ароматным паром напиток в кружки и пиалы, кто как предпочитает, осторожно пригубил и удовлетворённо кивнул. Громила, громко отдуваясь, поставил свою кружку на столик.