Ну какая разница, если взлетный вес будет на несколько килограммов больше, а полезных вещиц на борту прибавится? Тем более во времена постоянных передислокаций и смен аэродромов. Конечно, на время проведения инспекций, периодически наезжавших из Берлина, лишние на боевом самолете вещи убирались и прятались, но все остальное время за сиденьями пилота и стрелка-радиста, в самых неимоверных закутках, имевшихся в корпусе, лежали исключительно необходимые предметы. Достаточно вспомнить аварийную посадку в прошлом году, когда едва началась польская кампания, – приземлились недалеко от Варшавы, предварительно разнеся в клочья железнодорожный узел к югу от города; сухопутные части тогда еще не подошли, и пришлось отбиваться от неожиданно налетевших польских жандармов. Что стали бы делать, не будь в загашнике десятка запасных магазинов к автоматам? А так продержались почти три часа, правда, и поляки не были излишне активны – лишь лениво постреливали из-за деревьев…

И вот сейчас настало время отыскать среди припрятанных полезных предметов небольшую складную саперную лопатку, некогда выменянную унтер-офицером Куртом Мюллером у сдавшихся в плен французов на сигареты. Для того, чтобы она послужила ему лишь однажды, и то на прощание.

– Жаль, лопата одна, – послышался позади голос сэра Мишеля. – И маленькая какая-то, никогда таких не видел… А для чего она такая?

Гунтер не заметил, как сэр Мишель тихонько подошел, уже безбоязненно залез на плоскость и теперь с любопытством рассматривает содержимое ящичка, извлеченного из-за кресла пилота. Слегка поразмыслив и придя к выводу, что полоумный нормандец на сей раз прав, Гунтер, немного порывшись где-то в кабине, извлек на свет Божий слегка помятую полевую каску с государственным гербом (где Курт ее стянул, так и осталось неизвестным). Выложив на крыло консервы и ржаные галеты, лежавшие в каске вместе с маленькой флягой, доверху наполненной спиртом, он вручил железный шлем сэру Мишелю, который тут же напялил его себе на голову, быстро сообразив, что это такое.

– Ты мне это даришь? – с надеждой в голосе и расплываясь (считай, впервые с момента их встречи) в радостной улыбке, спросил сэр Мишель.

– Вроде того. Будешь этим копать вместе со мной.

Рыцарь помрачнел, снял каску и, пряча ее за спину, пробубнил обиженно:

– Я лучше руками, а такой шлем, он еще пригодится, вот только забрало бы к нему…

– Я сказал копать!!! – сорвавшись, заорал Гунтер. – Значит, будешь копать!!!

– А потом ты мне его подаришь? – Сэр Мишель огорченно подумал, что такой замечательный, пусть и не полный шлем вовсе и не годится для рытья могил. Заржавеет небось… Хотя что шлемами только не делают… Вон, сэр Горациус…

Его мысли были прерваны довольно грубым тычком кулака в грудь, и нормандец уныло поплелся вслед за Гунтером, решительно зашагавшим к ореховым кустам.

«Это Господь меня карает, – рассуждал про себя рыцарь. – Все за пьянство, за блуд. Мало, что дракон, так теперь еще и этот… этот… наверно, человек, раз крыльев нет, осердился. Нет, не обычный он совсем, может, блаженный или даже святой, раз такого громадного дракона сумел укротить… Такая встреча запросто не бывает. Наверно, небеса хотят наставить меня на путь истинный, ко спасению души…»

Копали долго. Солнце перевалило за полдень, когда могила стала достаточно глубокой, а сэр Мишель взмок и утомился. Драконий повелитель пару раз предлагал снять кольчугу, но нормандец настолько привык таскать на себе железо, что сама возможность оказаться без любимой, хоть и старой брони привела его в ужас. Ну и само собой, с похмелья было тяжело дышать, мучило сердцебиение, и каждое движение давалось с трудом.

Наконец безобразная, по мнению Гунтера, яма, которую он почему-то упорно называл могилой, достигла требуемой глубины. К этому времени сэр Мишель выбился из сил окончательно и занимался тем, что из наломанных поблизости веток пытался смастерить хоть какое-то подобие креста.

– Освятить крест бы надобно, да и землю тоже. Непотребство это – хоронить христианина в лесу, как собаку, да без отходной молитвы, – бормотал сэр Мишель, глядя, как Гунтер обшаривает покойника, снимает с сапог какие-то блестящие продолговатые штучки в кожаных чехольчиках, отстегивает с пояса такую же треугольную сумочку, как у него самого, ту самую, из которой он достал гремящий жезл.

– Разве можно отнимать у покойника его вещи? А если они ему понадобятся? – укоризненно покачал головой сэр Мишель.

– Чего? – скривился Гунтер. – Когда понадобятся, где?

– Когда труба Архангела возвестит воскрешение, когда же еще?! – возмутился рыцарь, но тут же с любопытством заглянул Гунтеру за плечо – тот как раз снимал ордена с Курта. – Это что? Зачем?

Гунтер вздохнул, пряча в карман серебряный знак «За Францию» и пару медалек за героизм и что-то там еще в том же духе; кажется, Курт получил их после гражданской войны в Испании – он воевал тогда в легионе «Кондор».

– Эти штуки нельзя в могилу класть, – строго сказал он. – Они… их надо родственникам оставлять.

– А, понял! – воскликнул сэр Мишель. – Наследство? Они, наверно, очень дорогие, раз такие маленькие?

– Наподобие, – согласился Гунтер, не желая больше втолковывать этому олуху элементарные вещи, известные любому школяру. – Давай-ка положим его туда.

Он спрыгнул в яму, принял из рук сэра Мишеля тело Курта и уложил его на сырую, неровную землю. Подтянувшись, Гунтер вспрыгнул наверх и сказал:

– Вот теперь можешь нудить свои молитвы, я разрешаю.

Сэр Мишель перетянул перекладину креста оторванным от собственной одежды лоскутом, поднял свое творение над головой – крест получился небольшим, длиной едва с руку. Закрыв глаза и слегка откинув назад голову, твердым ровным голосом он начал читать «Pater Noster», «Ave Мaria» и «Credo» на латыни, ни разу не сбившись. Эти молитвы Гунтер знал, но после них нормандец принялся декламировать абсолютно неизвестные ему латинские тексты, которые, судя по немногим понятным словам, были явно духовного содержания.

«Точно, у француза сдвиг в мозгах на религиозной почве, – подумал Гунтер. – Вот и объяснение, отчего англичане у него в «крестовый поход» пошли… И почему мне надо было исповедаться. Ладно, такие психи не опасны. Пусть себе ходит да молится, главное, чтобы вывел меня к людям. Скорее всего мы сейчас в Кальвадосе или Приморской Сене, и тут недалеко река или, на худой конец, Кан или Алансон». Погрузившись в расчеты своего возможного местоположения, Гунтер как-то пропустил момент, когда блаженный француз, все еще лопоча что-то на латыни, принялся зарывать могилу. Делал он это не в пример резвее, чем до того выкапывал ее. Гунтер в погребении почти не участвовал, ограничившись традиционными тремя горстями земли. Вскоре возле куста орешника возвышался небольшой свежий земляной бугорок с воткнутым в него кривоватым крестом из двух палочек, связанных обрывками ткани.

– Ну ладно, дело сделано. Пошли.

Сэр Мишель помедлил немного, потом сорвал пучок медуницы и положил на могилу. Гунтер только сплюнул и, сунув руки в карманы, размашисто зашагал к самолету.

Рыцарь последовал за ним, охваченный внезапным страхом, будто загадочный человек сейчас оседлает дракона и улетит туда, откуда он явился, возможно, только для того, чтобы предать земле тело своего друга или оруженосца.

– Слушай, прежде чем покинуть меня, скажи хоть свое имя, – сказал он, поравнявшись с Гунтером.

Тот вдруг остановился, повернулся к нему и ответил:

– А с чего ты взял, что я собираюсь тебя покинуть?

– Не знаю, – пожал плечами сэр Мишель. – Я подумал, ты идешь к своему Люфтваффе, чтобы улететь.

– Да не могу я улететь, при всем желании! Бензин кончился. – Слово «бензин» ему пришлось сказать по-немецки за неимением эквивалента на норманно-французском.

– Бьен-зин? – повторил сэр Мишель. – А что это?

«Это уже чересчур! Не знать, что такое бензин?! Из какого захолустья он вылез?»

– Ну, вроде вина. М-м, дракон его выпьет и полетит. А без него не может. Ясно?

– Ясно. Отдохнуть ему надо, а я думал, помер он. А яму для дракона у меня нет уже сил копать… Все.

Гунтер тяжело вздохнул и, вспомнив первый вопрос сэра Мишеля, сказал:

– Кстати, зовут меня Гунтер фон Райхерт.

Сэр Мишель произнес имя драконьего владыки несколько раз одними губами, словно пробуя его на вкус, потом поморщился и все-таки попытался сказать это вслух:

– Гун-тьер… вон Рахер… Нет, это никуда не годится. Мне такое никогда не выговорить.

– Ну и что? – удивился Гунтер. – Мне-то какое дело до этого? Неужто ты думаешь, что я буду менять имя только из-за того, что ты язык на нем сломаешь?

– Конечно! – воскликнул сэр Мишель. – А как же? Ну не звать же мне тебя – «эй ты, сэр!».

Гунтер в очередной раз не смог сказать ничего умного в ответ, сраженный железной логикой придурочного француза.

– Да, действительно… Ну, придумай что-нибудь.

– А второе имя у тебя есть? При крещении обыкновенно дается два имени!

– Есть. Полностью меня зовут Гунтер-Иоганн.

Он развернулся и направился к самолету, а сэр Мишель, поглощенный поиском подходящего имени для своего нового знакомого, поплелся позади.

Гунтер же думал о том, как бы получше спрятать самолет, чтобы с воздуха в глаза не бросался да и не всякий вышедший на поляну человек мог его заметить. «Отогнать его к самому краю поляны, вон в ту лощинку, например, прикрыть ветками сверху… Жаль сетки камуфляжной нет, да и черт с ней! Все равно прятаться недолго, свои неподалеку должны быть. Вот только бензин… хе, «вино для дракона» раздобыть. Надо этого недоумка предупредить, чтоб не пугался, а то еше под колеса полезет или, чего доброго, под винт сунется – такой может… В кабину, на Куртово место, его посадить, что ли? Там разберемся». – Гунтер забрался в кабину, оценив, насколько непривычно сидеть без куртки или комбинезона.

Так, бензина шестьдесят литров, масло – в норме, но тоже маловато… Остальное вроде в порядке – стоит удивиться, что английские пули не причинили машине заметного вреда. Бедный Курт, как ему не повезло! Это ж надо было оказаться на пути пуль сумасшедшего англосакса; ведь тот ублюдок с «Харрикейна» бил наудачу, в воздух палил. Так недолго и фаталистом стать…

Гунтер бросил взгляд на стоящего у крыла сэра Мишеля и увидел, как его хмурое, сосредоточенное лицо осветила лучезарная улыбка, нормандец взмахнул рукой и, точно первую фразу оды, произнес нараспев:

– Говоришь, Иоанн?

– Чего? – наморщил лоб германец, которого сэр Мишель сбил с мысли своим возгласом.

– Твое второе имя – Иоанн?

– И-о-ганн, – четко сказал немец.

– На нашем наречии «Жан»? По-английски, значит, – Джон?

– Наверное, так. – Гунтер никак не мог понять, к чему клонит рыцарь.

– В Англии сейчас правит принц Джон, – как бы невзначай сообщил сэр Мишель. – Брат короля Ричарда.

«Опять за свое!» – простонал про себя Гунтер, а вслух сказал:

– Может, все-таки король Георг?

«Не разбирается он в наших делах, путается, бедняга. Оно и понятно…» – подумал сэр Мишель и, надсаживаясь, прокричал:

– Ты хочешь, чтобы тебя звали по-нашему?

– Ну?

– Иоанн – Джон! А по-доброму – Джонни!

«Пресвятая дева! – Гунтер устало откинулся на спинку кресла, приложив ладонь к лицу. – Ладно, побуду немножко Джонни, раз ему так хочется, от меня не убудет».

– Валяй, зови «Джонни». Сэр… Мишель, можно просто «сэр»? По-доброму?

– А как же! – с готовностью отозвался тот. – Можно «сэр», можно «сэр рыцарь», я не обижусь. Слушай, а ты сам-то дворянин?

– Дворянин… – проворчал под нос Гунтер и подумал: «Папа из благородных, даже в родстве с герцогом Дармштадским. А у нас в Райхерте долго ходила легенда, будто прапрабабушка спуталась с самим Генрихом де Валуа и понесла от него прадедушку. Если так, то во мне есть кровь французских королей и германских курфюрстов… Конечно, дворянин».

– Дворянин, дворянин! – скрывая улыбку, прокричал Гунтер. – Даже родственник Валуа, таких не знаешь случайно?

– Знаю! – просиял сэр Мишель. – У них еще золотые лилии на лазурном поле в гербе! А какой у тебя герб? Тоже с лилиями? Красиво, должно быть!

– Другой, – отрезал Гунтер и подумал: «Этого придурка все-таки надо посадить в кабину. Как есть под винт залезет!» – Эй, сэр, а ну залезай на крыло!

Сэр Мишель уже почти без опаски, но довольно неуклюже вскарабкался на плоскость и с любопытством заглянул в кабину.

– А что это у тебя тут?

– Всякие… штуковины! Они нужны, чтобы я мог повелевать Люфтваффе.

– А-а-а… – с понимающим видом протянул сэр Мишель.

– Вроде глаз и ушей, – пояснил германец, изо всех сил пытаясь не расхохотаться. И потом, «сэр рыцарь» выглядел исключительно потешно в грязной, съехавшей на затылок пехотной каске с маленьким имперским орлом на боку.

– А где у него рот? – тут же спросил нормандец, подозрительно оглядывая «Юнкерс».

– Закрыт, потому и не видно, – не вдаваясь в подробности, сказал Гунтер. – И без моего приказа он его не откроет.

Немец, в который раз вздохнув и отчетливо представляя себе всю абсурдность ситуации, вылез из кабины, взял сэра Мишеля за плечо, подвел к месту бортстрелка, затем, выудив откуда-то грязную промасленную тряпку для протирки пулемета, привел немного в порядок сиденье Курта («Бывшее…», – скользнула мысль) и указал на него рукой.

– Полезай туда, покатаю.

– Может, не надо? – мигом скис сэр Мишель, озираясь в надежде отыскать пути к бегству. Рыцарь решил, что кровожадный Люфтваффе сделает с ним то же, что и с погребенным человеком. И будут две могилки рядом… Если вообще найдется что хоронить!

– Я сейчас разбужу… дракона, чтобы он перешел на другое место и спрятался. – Гунтер давился со смеху, представляя себя, уговаривающего помешанного, со стороны. – А если ты будешь стоять рядом, Люфтваффе тебя покусает. Может, и до смерти.

«Нет, не жить мне на свете! Внутрь залезу – съест. Снаружи останусь – покусает. Бежать бы надо отсюда. Да разве убежишь от дракона?» – думал сэр Мишель, слушая Гунтера.

Тот невозмутимо продолжал.

– Единственное безопасное место – внутри, – гнул свое германец. – Того, кто под защитой этого… – он указал взглядом на откинутый фонарь кабины, – этого прозрачного колпака, дракон не тронет. Понял?

Сэр Мишель, вспомнив наконец, что благородному рыцарю трусить не пристало, решился и обречено полез через борт в залитую присохшей кровью драконью глазницу. Усевшись в кресло и терпеливо дождавшись, пока Джонни застегнет какие-то ремни, перетягивающие грудь и прижимающие к сиденью, а также щелкнет непонятной штучкой на странного вида длинном железном предмете, торчащем из глазницы в сторону хвоста дракона (Гунтер ставил оружие на предохранитель, чтобы «благородный» сэр» в цыплячьей панике не схватился за пулемет и не принялся палить в белый свет, как в пфенниг), сэр Мишель обдумывал, как покуртуазнее задать следующий вопрос, но, так ничего не надумав, брякнул прямо:

– Послушай, а того… погребенного, чем его убило?

– Другой дракон напал, – хмыкнул Гунтер. «Неужели драконов настолько много, что они запросто встречаются в небесах и устраивают там драки? Но почему тогда я никогда не видел ни одного? Может, они летают очень высоко и их не видно?»

Сэр Мишель некоторое время смотрел на пулемет, теряясь в догадках, что бы это могло быть, и вдруг его осенило.

– Слушай, Джонни, а вот те штуки, которыми убило твоего… оруженосца, это зубы другого дракона?

– Ну? – Гунтеру даже интересно стало: что новый знакомый еще придумает?

– А эта палка, – рыцарь покосился на пулемет и продолжил восхищенным шепотом, сам удивляясь своей догадке, – она мечет зубы дракона?..

После этой фразы сэр Мишель затих, зачарованно глядя на оружие, которое казалось ему божественным чудом, дарованным небесами христианам. У сарацинов такого точно нет! Мозг, избавившись от тяжкого груза похмелья, усиленно заработал. «Так, Джонни сказал, что не собирается меня покидать. А что, если мне удастся уговорить его пойти со мной в Святую Землю? Там мы вдвоем, точнее, втроем, с Люфтваффе, присоединимся к Воинству Христову и поможем христианским королям очистить Святую Землю от проклятых сарацинов! Вот это да!» Он зажмурился, погрузившись в мечты.

Гунтер, перестав обращать внимание на бредни нормандца, убедился, что его новый приятель привязан накрепко и ведет себя тихо, закрыл фонарь задней кабины, а потом забрался на свое место.

То, что произошло потом, сэр Мишель не любил вспоминать, так как перетрусил самым непотребным образом. Люфтваффе несколько раз чихнул, просыпаясь, потом мелко задрожал, и в уши рыцаря ворвался драконий громоподобный рык.

«Неужели меня возьмут живым на небо? – пронеслась шальная мысль в гудевшей голове сэра Мишеля. – Ой, а вдруг архангел Михаил меня в рай не пустит, ибо грешник я великий?.. Как же я тогда на землю вернусь, если Джонни с Люфтваффе на согласятся отвезти меня обратно?»

Однако сэр Мишель видел, что лететь дракон пока не собирается, а просто медленно ползет по полю в направлении перелеска, явно намереваясь спрятаться там. Небольшой участок поля, с трех сторон окруженный деревьями, по мнению Гунтера, был идеальным укрытием. Конечно, загнать «Юнкерс» в эдакую лощинку так, чтобы ветви деревьев не попали под винт и стволы не задели плоскости, было почти ювелирной работой, но, как ни странно, Гунтер справился с этим без особого труда, остановив машину почти в полуметре от густых зарослей крушины. Ветви низко пригнулись к земле под воздушным вихрем, созданным вращающимся винтом, поднялся маленький смерч сухих листьев, травинок, каких-то лепестков. Наконец лопасти остановились, двигатель заглох, точно задохнулся, и машина замерла.

– Напугался? – улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.

– Вовсе и нет, – зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? – А я мыслил, полетит дракон…

– Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз. – Лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан и Курт обрел вечное успокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» – не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше – со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77 машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро? Вопрос не менее насущный – что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или, на худой конец, чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда, неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории и французы примут «завоевателя» не с распростертыми объятиями, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется. «Какая, к дьяволу, «оккупированная территория»? – настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль; – Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и, пролетая над Ла-Маншем, не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь что будет…»

Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:

– Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался – и не шелохнется.

Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.

Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбра-сывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу 5С-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек – не знает, что такое бомба!»

– Джонни, а я понял, что это такое! – с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. – Я правильно подумал, а?

Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились чувства, потом изумление, и наконец он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.

– Да, ты совершенно прав… – выдавил наконец из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. – И ты не сумасшедший – у помешанных нет чувства юмора… Ну хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.

– А чего искать-то? – Сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. – Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…

«Ну наконец-то! Появились знакомые названия, – возликовал Гунтер. – Все же мы приземлились недалеко от своих!»

Сэр Мишель тем временем продолжал:

– Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папеньке, в Фармер, завтра к утру доберемся.

– Пошли сначала в деревню, – рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов, он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит – вот мой папенька. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно, детские забавы, но, в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, не изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…

Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бесчувственного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову – и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.

Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно – с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, – но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.

На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из-под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленные в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй – повыше, рыжий, коротко стриженный, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящем спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.

Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.