Потому что мои силы не безграничны, а вы, люди, можете пропускать через свое сознание бесконечную мощь природы, значит, и творца Вселенной, мысль которого воплощена в этот мир. Понимаешь? Нет? Тогда давай заново.
- Давай, - хмыкнул Драйбен и приложился к чаше с вином. - Только каким образом? Я умею собирать силу от окружающих меня людей. Вон, посмотри на чайханщика... - Нардарец указал взглядом на владельца заведения, который, вопреки представлениям, был отнюдь не толстым с сальными щеками и жирными губами евнухом, но высоким и худощавым мужчиной. Среди людей говорили, что хозяин чайханы своим ске-летоподобным видом только отпугивает посетителей мол, сам тощ и других уморит.
- И что чайханщик? - поинтересовался вельх. - Я прекрасно знаю, что ты собираешься сделать. Забирать силу у людей, которые в большинстве своем слабовольны и не могут сопротивляться, почти то же самое, что пить кровь подобно гхолям, - знаешь таких вампиров? Я их видел несколько раз, неприятные твари... Сделаем по-другому: вот тебе... - Кэрис порылся пальцами в поясе и извлек блеснувшую монету, - серебряный сиккилл. Сделай из него два золотых, да мельсинской чеканки.
- Ты что?! - вылупился Драйбен и даже приоткрыл рот от изумления. - С ума сошел? Ты меня потом отсюда потащишь на своем горбу? Да я седмицу буду лежать в лежку! Кроме того, я не умею делать из одной монеты две! И вообще - заметят! Видишь тех мардибов, они на нас весь вечер косятся.
- Ничего они не заметят, - помотал головой вельх. - Это я обещаю. И сейчас постарайся использовать не свою личную силу, которой у тебя, как и у любого смертного, очень мало, и не силу другого человека, а мою.
- Твою? - изумился нардарец. - Каким образом? Я знаю, как вытянуть силу из людей, но ведь ты...
- Я, как ты правильно хотел сказать, почтенный Драйбен, как раз не человек. Я - часть природы, великого творения. Если ты научишься забирать силу у меня, значит, сумеешь взять ее у дерева, звезды или, на самый худой конец, навозного жука. Хотя у жука я бы брать не стал: подохнет. Я попробую тебя подтолкнуть. Формулу заклинания помнишь? Вот и отлично. Начинай. На нас никто не будет смотреть.
Кэрис сделал в сторону подозрительных мардибов и чайханщика небрежный жест ладонью (те мигом завели какой-то непонятный разговор о священных сурьях Провозвестника и нынешних тяжелых временах, якобы предсказанных Эль-Хар-фом еще восемьсот лет назад) и положил перед Драйбеном крупную монету из потемневшего от времени серебра. Как и принято в Халисуне, на ней красовались выведенные замысловатой вязью слова Провозвестника: "Пусть серебро служит жизни", обрамлявшие изображение лука с пучком стрел.
Драйбен закрыл глаза и расслабился. В Аррантиаде его учили, что волшебник в момент творения магического акта обязательно должен быть спокоен и безмятежен - не следует отвлекаться на окружающий мир, посторонний разговор, шум, яркий свет. Нужно уйти в себя, увидеть собственное сознание как бы изнутри, и только тогда в сосуд, являющийся человеческим телом, польется сила снаружи. Когда ее накопится достаточно, нужно направить мощь природы в необходимое русло определенным сочетанием частенько бессмысленных звуков, именующихся заклинанием.
Нардарец, как и прежде, ощутил потоки силы, неподвластные ему, но пронизывающие все окружающее бытие. Магия изливалась со всех сторон: от людей, пламени светильников и очага, в меньшей степени - от досок пола чайханы и ковров (мертвая материя куда менее сильна, нежели живая). Драйбен смутно видел пятна колдовского пламени, исходящие от расположенных неподалеку храмов, слепящий факел магии и величайший источник силы, расположенный в храме-крепости, - Камни Атта-Хаджа. Могущество лилось с небес, от вечных звезд; зеленый, тягучий и очень теплый огонь истекал от земли... Окружающий мир являлся безбрежным океаном волшебства, зачерпнуть из которого, увы, большинство обычных смертных не могли.
Чтобы начать превращение, Драйбен сознательно отказался от использования силы чужих людей и попытался обратиться к небу - звезды обладают невиданным могуществом. Но бело-синие струи магии протекали сквозь его тело, не задерживаясь в нем. Не удалось сосредоточить внутри ни одной капли огня...
В голове Драйбена зазвучал раздраженный голос Кэриса - дэв не использовал речь, он владел мыслью:
"Дубина! К чему обращаться к звездам, когда источник силы сидит прямо перед тобой! Проверь!"
Нардарец сосредоточился и увидел: в непосредственной близи - только руку протяни! - полыхал яркий красивый костер из фиолетового с малиновыми прожилками огня. Сила Кэриса. И эта сила сама старалась войти в него.
Драйбен, отдавшись полностью этому потоку, такому спокойному, постоянному и дружелюбному, начал впитывать лиловое пламя с жадностью недоучки (каковым, впрочем, и являлся), желающего получить для себя новые знания. И вот шар теплого, мирного огня образовался у него в голове, губы сами прошептали затверженное наизусть заклятие... Хотелось еще и еще. Только сейчас Драйбен начал понимать, что значит быть волшебником: магия подобна дурманящим снадобьям, с каждым разом хочется все больше и больше...
- Эй, эй, достаточно! - Из волшебного полусна нардарца пробудил сильный тычок кулака в грудь. Кэрис смотрел неодобрительно. - Я тебя что просил сделать? Две монеты. Две! Куда тебе столько?
Драйбен помотал головой, стряхивая последние остатки наводнившей его тело силы, и оторопело посмотрел на ковер. Да-а...
- Не меньше двухсот золотых шади, - фыркнул вельх, как и Драйбен, глядя на кучу золотых, валяющуюся между ними. - Можно купить эту чайхану, постоялый двор Бен-Аххаза и потом безбедно существовать целый год. Нам всем вчетвером, вместе с Фарром и Фейран. Впрочем, я сам виноват. Надо было тебя вовремя остановить. Я слышал твои мысли - ты совершенно прав, приятель. Владение силой завораживает. Каждому хочется хоть немного побыть в роли создателя.
- Что делать? - сквозь зубы процедил очухавшийся Драйбен. - Чайханщик заметит, и эти мардибы... Воображаю, какие слухи поползут по Меддаи! В карман ведь не положишь - оторвется.
- А ты закрой глаза, - вкрадчиво сказал вельх. - Представь себе площадь у Восходных ворот... Понимаешь?
- Кажется... - Драйбен широко улыбнулся. - Кажется, понимаю. Я попробую.
- Только не отправь туда всю чайхану вместе с нами, а то шум поднимется на весь город.
...На следующее утро мардибы в храмах возвестили о чуде Атта-Хаджа: неподалеку от водоема, где брали воду самые нищие и оставшиеся без единого медяка беженцы из Междуречья, просыпался золотой дождь. Чудо чудом, но немедля вспыхнула безобразная драка, где за каждую монету пришлось пролить кровь. Халитты - стражники Священного города - с трудом навели порядок. К счастью, обошлось без серьезно раненных или убитых.
- Хотели как лучше, а вышло... - сокрушенно вздыхал Кэрис на рассвете, когда он, ничего не понимающий Фарр и безмерно гордый собой, совершенно уподобившийся бойцовому гусю Драйбен отправились из постоялого двора Бен-Аххаза к библиотеке. - За столько лет можно было как следует изучить человеческую натуру. Для вас, людей, самое желанное - дармовщина. Впрочем, ты, чудотворец, тоже хорош. Мог бы сначала хоть немного подумать, прежде чем делать. Я, между прочим, тоже могу ошибаться.
* * *
Через несколько дней шатер Бен-Аххаза почти опустел. Саккаремские гвардейцы переселились в военный лагерь на окраине города, многочисленное купеческое семейство уехало в Акко Халисунский, к родственникам, а нарлакский торговец Бжеско из Влощева, купив на последние деньги запас еды, отбыл на полночь, к границам Вольных конисатов.
- Никто не в силах долго выносить наше общество, - смеялся Кэрис. - Вот и нарлак уехал... Старина Бен-Аххаз, почитай, остался без постояльцев. Знаете, что сегодня он поднял цену за постой на два сиккилла? Ой, Драйбен, только не строй такое лицо! Чего-чего, а денег у нас в достатке.
- Зато времени совсем нет, - угрюмо промычал бывший нардарский эрл. Вскоре приезжает шад, я видел в городе гонцов. Мардибы объявили о прибытии Солнцеликого во всех храмах. Мне что-то это все не нравится.
- И у меня нехорошее предчувствие, - поддержала Драйбена Фейран, хлопотавшая возле котла. Ей было немного стыдно оттого, что их бесшабашная четверка каждый день плотно и вкусно кушает (неиссякаемый поток серебра, производимый Кэрисовым мешком, позволял жить, мягко говоря, безбедно. Кэрис, у которого напрочь отсутствовало малейшее представление о рачительности, швырялся деньгами направо и налево, покупая для Фейран дорогие украшения, самую лучшую баранину, безумно вздорожавшие специи и книги для Драйбена с Фарром), а в то же время семьи, жившие в палатках по соседству, голодали. Фейран тайком от своих друзей носила беженцам то овсяный хлеб, то требуху, и это при условии, что Кэрис только сегодня выбросил целых тридцать сиккиллов на серебряную посуду и фигурный чайник, выкованный мастерами-джайдами из Акко.
На вопрос "Зачем?" вельх ответил:
- Мир надо спасать с комфортом. Никому не будет хуже, если мы станем есть не грязными ложками прямиком из закопченного котла, а шо-ситайнскими палочками красного дерева из серебряных тарелок. Знаешь, сколько людей в Мед дай скорбны животом из-за царящей вокруг грязи?
На заявления Фейран о "дурных предчувствиях" все, а особенно Кэрис, непременно обращали самое пристальное внимание. Ее пророческий талант вельх оценивал как "потрясающий", ибо существа, именуемые у вельхов броллайханами, а в Саккареме - дэвами, куда острее чувствовали магические способности других. Если Кэрис в глаза обзывал Драйбена "зазнавшимся типчиком со способностями, но без знаний" (на что тот непременно обижался), то к девушке из Шехдада дэв, принявший обличье человека, относился с редкостным уважением, ибо дар пророка редок даже у волшебных существ.
- Ну-ка, ну-ка. - Полулежавший в позе аррантского патриция вельх насторожился и приподнялся на локте. - Фейран, ты можешь выразить свои мысли более четко? Что не нравится? Почему?
- На закате, - прошелестела девушка, машинально помешивая громадной серебряной ложкой в котелке пахнущее травами и мясом варево, - я выходила к водоемам, за чистой водой... Кэрис, ты знаешь о магических часах ночи?
- Я знаю, - влез Фарр. - Читал. Всего существует четыре подобных часа, причем каждый из них длится куда дольше, чем простой оборот клепсидры. Время от заката до полуночи - час Совы. Тогда появляются первые просыпающиеся вслед за ясным днем ночные твари. Затем - час Волка, от полуночи до захода луны. Самое опасное время. Оборотни, гхоли, призраки выходят на охоту за живой кровью. Вслед за волчьим временем следует час Быка - наиболее таинственная Грань перед самым рассветом, когда на восходе небо оранжевое, а на закате черное. Тогда происходит смешение миров Тьмы и Света и приходит время волшебников, придерживающихся Равновесия. И последний - час Жаворонка, торжество света и благородного волшебства, когда новорожденное солнце отдает свою силу тем, кто почитает добро.
- Молодец, - похвалил Фарра Кэрис. - Все смотрю на тебя и не перестаю удивляться. Нахватался самых разных знаний из мельком прочитанных книжек, но запомнил самое важное и умеешь изложить свои мысли простым и доходчивым языком.
Вельх развернулся к Фейран:
- Так что ты хотела сказать о магических часах?
- Я стояла, - медленно, будто нехотя начала Фейран, - у ограды водоема Священных Камней и, когда край солнца исчез за гранью пустыни, отчетливо увидела бурый туман, наползающий на Меддаи со стороны восхода и полуденного восхода. Он охватывал город полукольцом. Не простой туман, живой. Он словно скрывал неких тварей, подбирающихся к нам...
- Что ж ты мне сразу не сказала, глупая женщина?! - взвился Кэрис, вскакивая на ноги, будто его тетивой баллисты подбросило. - Великие боги, почему молчала?
- Никто не спрашивал, - робко прошептала Фейран, слегка напуганная появившейся в глазах вельха яростью. - И потом, мы в Священном городе, под охраной Камней и самого Атта-Хаджа... Никакая нечисть не может сюда проникнуть. А... а что?
- Никакая нечисть! - Кэрис заходил вперед-назад, приминая босыми ступнями пышный ворс ковров, устилавших шатер старого джайда. - Нечисть!.. Драйбен, если ты вякнешь хоть слово о том, что я непочтительно отнесся к женщине и нагрубил ей, зарежу! Фарр, молчи! Пусть меня раздерет когтями в клочья самый зубастый демон Нижней Сферы! Фейран, коричневый туман, говоришь? Коричневый цвет ночных животных. Но при чем здесь ночь и часы?..
- Перед моими глазами мелькнул силуэт волка, - просто ответила Фейран. Волка, бегущего среди звезд.
- У-у, прорицательница несчастная! - взвыл вельх и тут же опомнился: Извини, пожалуйста.
- Да объяснишь ты, в чем дело, или нет? - возмутился Драйбен, сжав кулаки. - Что видела Фейран?
- Это истинное прозрение, - скороговоркой ответил Кэрис. - Поймите вы, олухи, Меддаи действительно невозможно взять обычной военной силой, даже с помощью волшебства. Но есть животные, понимаете? Зверям наплевать на богов, веру человека и Священные Камни. У мира волков, шакалов, гиен и прочих зверюг, обитающих в пустыне, свои божественные пастыри, главенствующие над стаями. Если кто-то найдет средство повелевать этими духами, то вполне в состоянии направить животных против своего врага. Сумбурно объясняю, конечно, но даже вашего ума хватит, чтобы ухватить суть. Стены Меддаи укрывают от силы десятую часть людей, собравшихся возле священного града... - Вельх запнулся и, хмурясь, что-то неслышно забормотал себе под нос.
Фарр начал понимать, о чем толкует Кэрис.
Око, существо из Самоцветных гор, может управлять людьми, значит, сможет верховодить и над животными.
- Ничего себе... - пискнул атт-Кадир, бледнея. - Кэрис, ты понимаешь, что может случиться? Коричневый цвет звериной магии, подступающий к Меддаи, завтрашний приезд шада, множество людей уже легли спать в полной уверенности, что в Белом граде им не грозит никакая опасность...
- Именно, дорогой мой, именно. Полночь еще не миновала. - Кэрис грыз ногти, уставившись своими глубоко посаженными глазами в колышущуюся матерчатую стену шатра. - Если верить пророческому видению Фейран, опасность придет в час Волка, то есть уже вскорости.
- И что же делать? - подал голос Драйбен. - Какая опасность? Мы ничего о ней не знаем! Вдобавок нас только четверо и предупредить несколько тысяч беженцев нам просто не под силу!
- Я уже сталкивался однажды с подобным, - меланхолично ответил вельх. Очень давно. В годы Черного неба некоторые колдуны - из тех самых, прежних, владевших Силой, нам теперь недоступной, - часто защищали свои племена с помощью животных. Можете себе представить, каково это, когда на отряд твоего врага бросается стая обезумевших волков или медведей, не щадящих ни себя, ни противника? Похоже, наш общий враг, отлично изучивший страхи человечества, доподлинно вызнал, откуда появились легенды о Диком Гоне, и собирается проверить свои догадки на нас. Оно прекрасно знает, что на сегодняшний день Меддаи - единственный город, способный всерьез сопротивляться его колдовской мощи и войску, набранному из обманутых мергейтов и кочевников Полуночного Саккарема. Оно намеревается провести первую атаку, попробовать нас на зубок, навести ужас, которым будет питаться...
- А делать-то что? - Фарр широко раскрытыми глазами посмотрел на вельха. Полночь наступит через полтора оборота клепсидры или даже раньше. Халитты, Священная стража, запрещают ходить по улицам Меддаи и лагерям беженцев после наступления темноты. Только мардибы могут...
- Есть! - Кэрис поднял указательный палец. - Фарр, забирай Фейран и беги к аттали. Он наверняка еще не спит, проводит ночной молебен Атта-Хаджу. Все-таки у тебя есть бумага от самого эт-Убаийяда, тебя пропустят, Фейран тоже. Расскажи обо всех наших подозрениях, пусть мудрейший начнет действовать.
- А он поверит? - скривился нардарец.
- Поверит, - отрезал Кэрис. - Скажите, что я послал. Эт-Убаийяд отлично знает, кто я, и не оставит предупреждение без внимания. Драйбен, поднимайся, хватит сидеть! Залезь в мой мешок, там одежда халитта на тебя и на меня. Тебе я придам облик сотника Священной стражи, этого, как его... Джасура, я вчера с ним вино пил. Поднимем все отряды халиттов, какие найдем. Надеюсь, это нам сойдет с рук. Потом - в лагерь войска. Всех беженцев, конечно, предупредить не сможем, начнется паника...
- Еще худшая паника, - яростно огрызнулся Драйбен, развязывая горловину чудесного Кэрисова мешка и вытаскивая оттуда багрово-черные халаты Священной стражи, - поднимется, когда на спящих людей налетит Дикий Гон. И еще хуже станет, если мы всю авантюру затеваем напрасно и ночью ничего не случится. Учти, я буду твердить, что это ты во всем виноват!
- Заткнись, - рыкнул вельх. - У меня самого появилось не слишком хорошее предчувствие. Оно действительно решило попробовать на крепость Священный град, я ощущаю Его присутствие, вернее. Его мысль, витающую где-то над нами. Быстрее, дубина! Фарр, Фейран, марш в город!
Ошарашенный атт-Кадир, сопровождаемый перепуганной девушкой, выбежал из шатра, и они вдвоем быстро зашагали, минуя священный водоем, в сторону храма-крепости. Вокруг Мед дай едва теплились желтовато-красные пятнышки угасающих костров, было очень тихо, мерцали на своде Верхней Сферы Очи богов звезды... И Фарр краем уха вдруг различил пока что очень отдаленный волчий вой.
...Кэрис и Драйбен, поругиваясь сквозь зубы, наконец облачились в просторные, не сковывающие движения одеяния Священной стражи, напялили небольшие тюрбаны, составлявшиеся из красных и черных полос ткани, бросили в ножны кинжалы, вынутые опять же из мешка.
- Стой спокойно, - скомандовал вельх нардарцу, сложил из пальцев правой руки замысловатую фигуру, левой отмахнул в воздухе и шепнул несколько слов на неизвестном Драйбену языке. - Во-от... Господин сотник, мое почтение. Драйбен, извини, твой голос я не могу изменить, поэтому говори поменьше, а только командуй. Идем. Первый дом стражи - возле Верблюжьих ворот. Выведем всех халиттов на окраины лагеря беженцев со стороны полуденного восхода. Эх, нам бы еще парочку знающих мардибов для воодушевления войска... Ладно, двинулись.
- Авантюра чистой воды, - зло шептал Драйбен, затягивая потуже широкий пояс сотника. - Нам не поверят! Обязательно спросят, где приказ самого эт-Убаийяда! И вдруг мы нарвемся на настоящего сотника Джасура?
- Приказ аттали привезут не позже полуночи, - уверенно ответил вельх, поднимая полог шатра. - Фарр его уговорит. Так, а это что?
- О почтеннейшие халитты! - донесся из полумрака скрипучий голос Бен-Аххаза. Старый джайд, как видно, решил проверить своих подозрительных постояльцев и вдруг наткнулся на сотника Священной стражи, сопровождаемого вооруженным воином. Старик подбежал поближе и, не глядя в лица, поклонился, зашептав: - Вы тоже приходили посмотреть на людей, живущих в моем шатре? Правильно, правильно, почтенные, таким господам не место в Священном городе! Я подозреваю, что это колдуны...
- Р-разберемся, - рявкнул Кэрис. - Уважаемый Бен-Аххаз, запалите как можно больше костров и соберите всю свою семью в одном месте. Грозит нападение мергейтов.
- Какой ужас! - взвыл джайд. - Какие расходы! Вы знаете, сколько стоит сейчас топливо? Да за одно полено я плачу столько, сколько мог бы заработать за год в лучшие времена!
Но две фигуры в облачении Священной стражи Меддаи уже канули во тьму. Бен-Аххаз, поразмыслив, потрусил к своей шелковой палатке, выкрикивая:
- Манассия, бездельник! Зажги три... нет, два костра! Приказ сотника халиттов!
Глава вторая. Час вожа
Никто, даже самые мудрейшие и просвещенные в столь редкостном для нынешнего угасающего мира искусстве волшбы мардибы Меддаи или ученые Аррантиады, так доподлинно и не вызнал, что именно происходило той ночью под башнями Священного города Халисуна. И хотя во времена Последней войны случалось превеликое множество самых удивительных и страшных событий, Дикий Гон в Меддаи превзошел большинство известных сражений и штурмов по жестокости и проявлениям чужого для человека волшебства.
Основное войско хагана мергейтов отстояло от Белого града на почтенном расстоянии - не меньше шести конных переходов. Кроме того, путь в сердце пустыни Альбакан преграждала полноводная Урмия. Плоты и захваченные на реке корабли держались наготове, однако Гурцат Великий медлил с переправой, хотя знал: через несколько лун начнутся холода, его войско увязнет в непролазной грязи халисунских равнин и замерзнет в землях Полуночи, в Нардаре и Империи Нарлак. Хаган ожидал. Чего - неизвестно.
Но вот однажды, за пять дней до внезапного нападения на Священный город, Гурцат покинул свое войско и с сотней конников уехал на полуденный закат, к берегам реки. Там его ждал паром - огромное нескладное сооружение из тростниковых связок и бревен. Переправа на враждебный, пока еще саккаремский, берег заняла половину ночи: вначале перевезли лучших воинов, затем лошадей, после - самого хагана и десяток личных телохранителей... Закатный берег Урмии пустовал, сгинули даже постоянно мелькавшие напротив основного лагеря Гурцатова войска разъезды саккаремского дозора. Мергейты поднялись в седла и растворились в утреннем тумане опустевших прибрежных полей.
- Они нас боятся. - Полусонный Менгу, теперь неотлучно сопровождавший хагана во всех его странных поездках, краем уха слушал неторопливую речь Тонхоя, своего боевого учителя, прошедшего вместе с молодым мергейтом, ныне вознесенным хаганом к вершинам власти, от самого Идэра и первого боя великой армии при Шехдаде. Чапаны всадников намокли от росы, невысокие мохнатые лошадки уверенно шли вперед, попирая копытами осыпающуюся пшеницу, не дождавшуюся в этом году страды. Солнечный диск еще не показался, но прямо впереди багровели полосы рассвета, приглушенные поднявшимся над сырой землей туманным маревом. - Еще как боятся! Хаган сделал то, что не под силу иным богам. Полуденная держава теперь под рукой Степи!
- Верно, - согласился Менгу. Сейчас он был склонен соглашаться с каждым словом, превозносившим величие его господина. В войске не находилось недовольных, а если таковые вдруг и появлялись, судьбу их решал железный приказ Гурцата: "Изрекшего слово супротив воли хагана, а значит, и Заоблачных должно казнить без промедления". Впрочем, тумены безоговорочно поддерживали все решения повелителя. Мергейты получили обширнейшие и прекрасные земли, десятки тысяч рабов, немыслимые богатства, но почему-то хотелось еще больше. Больше золота, которое частенько просто выбрасывалось на дорогу, чтобы не отягощать коня, больше шелка, чтобы вытирать взмыленные бока тех же самых коней, больше баранины, но не для того, чтобы готовить из нее изысканные саккаремские блюда с удивительными приправами, но лишь наскоро сварить ее в котле без соли и набить брюхо... Саккаремская роскошь беспощадно уничтожалась и преследовалась: Гурцат запретил воинам есть пищу, приготовленную по рецептам полуденных мастеров, носить парчовые чапаны, воевать на красивых и высоких саккаремских лошадях. Разрешалось только брать в бой более совершенное и крепкое оружие, созданное кузнецами разгромленного шаданата. Яса-приказ хагана гласил о тщательном сохранении образа жизни Вечной Степи. Мергейтам ни к чему привыкать к традициям изнеженного Саккарема.
"Значит, боятся? - подумал Менгу, покачиваясь в седле. - Быть не может! Хаган уверяет всех туменчи, что саккаремцы полностью уничтожены, а наши лазутчики каждый день приносят донесения о громадном войске, собранном возле гор Дангары... Как видно, сбежавший шад собирается всей оставшейся силой нанести по нам последний удар, который станет решающим..."
Менгу молчал. В последние седмицы ему многое не нравилось и вызывало подозрение. Его господин, Гурцат, стал бледен и излишне вспыльчив, хотя его ум сохранял прежнюю остроту и решительность. Десятитысячники-туменчи выполняли распоряжения повелителя быстрее, чем родившаяся в Сфере Заоблачных молния достигает земли, но в то же время сторонились его. И еще этот Подарок...
Менгу и Берикей были единственными, кто покинул Скрытую Пещеру вместе с хаганом, пройдя через удивительные ворота, выведшие их из глубин Самоцветных гор прямиком к улусу, называемому саккаремцами Мельсиной. Тот день Менгу плохо запомнил: слишком много непонятных и мрачных событий тогда произошло. Стала камнем любимая жена хагана, затем по воле неведомого бога, в верности которому присягнул Гурцат, покинул круги мира уважаемый среди мергейтов шаман Саийгин, исчез неизвестно куда беловолосый советник повелителя, который, собственно, и привел хагана в горы, обещая тому открыть источник вечной мудрости и силы... Менгу напомнил об оставшихся в долине воинах сотни, спросил Гурцата, зачем он бросает на произвол судьбы лучших своих нукеров, но хаган, криво усмехнувшись углом рта, ответил: "Теперь они у Заоблачных, пусть боги заботятся..."
Берикей, наполовину саккаремец, наполовину мергейт, после краткого пребывания в Пещере стал не в себе, будто бы заболел. .Он слушал только приказы хагана, смотрел на повелителя лишенными разума глазами, а когда тот даже на самый краткий срок забывал о нем, впадал в необузданную ярость. Именно Берикей, много раз бывавший в Мельсине, по приказу Гурцата повел отборную сотню самых опытных нукеров на штурм Синей башни, и именно о нем уцелевшие жители Мельсины передавали самые жуткие легенды, в которых из тьмы ночи являлся безумный воин со взглядом демона и окровавленными руками. Гурцат знал что-то о причинах охватившего Берикея помешательства, но Менгу не осмеливался спрашивать и только с возрастающим удивлением наблюдал, как хаган отправляет молодого саккаремца в самые опасные бои. Берикей всегда возвращался невредимым, пускай весь его отряд, кроме нескольких самых стойких воинов, погибал.
Теперь Берикей также ехал справа от хагана, оглядывая невидящим взором туман. Он больше напоминал верного сторожевого пса, который, не раздумывая, бросится в драку и отдаст жизнь за господина.
Но даже безумие Берикея не стало самым худшим из случившегося за последние дни. Хуже всего был Подарок.
Как такового Подарка не существовало. Повелитель Самоцветных гор не вручал Гурцату никакой определенной вещи вроде волшебного кольца, камня или магического талисмана. Обитавший в пещере бог просто сказал хагану: "Протяни руку, раскрой ладонь и получишь то, за чем пришел". Насколько видел Менгу, длань хагана осталась пустой, но в тот же миг Гурцат крепко стиснул в кулаке нечто. Эта незримая вещь принадлежала только хагану и, видимо, наделяла его способностями, необычайными для человека. Спустя несколько дней после штурма Мельсины Менгу наконец сумел понять, чем именно одарил Гурцата Повелитель Самоцветных гор.
После событий в горах Менгу держался настороже, чутко прислушиваясь и присматриваясь ко всему происходившему в лагере - не только из-за неутоленного любопытства, но также из-за ясно различимого чувства близкой опасности.
Все самое необходимое для ведения войны слишком часто оказывалось под рукой господина. Нужные карты (хотя Менгу, отвечавший в ставке Гурцата за получение сведений от дозоров и лазутчиков, прекрасно знал, что такого плана в хранилище свитков, коим заведовал переметнувшийся к мергейтам многоученый саккаремец, точно нет), почтовые голуби, всегда летевшие именно туда, где находились командиры разрозненных степных отрядов... Но это мелочи, на которые в суматохе боев можно не обратить внимания. Наиболее чудовищным стало проявление силы подарка, виденное Менгу лишь однажды. Это едва не стоило ему жизни, хотя подарок не обращал внимания ни на самого Менгу, ни на других людей.
Тогда он прибежал со срочным донесением от туменчи Цурсога, добивавшего остатки саккарем-ской конницы, не успевшей покинуть Междуречье. Цурсог просил у хагана подкреплений, и приказ Гурцата следовало получить немедленно. Мрачные тургауды ни за что не хотели пропускать новоиспеченного тысячника в шатер Гурцата, но Менгу использовал свою власть, отстранил телохранителей, стоявших у входа в юрту, вошел, сразу пав на колени и коснувшись лбом потертой войлочной кошмы, которую хаган не желал менять на лучшую саккаремскую парчу. Потом он поднял глаза и увидел перед собой госпожу Илдиджинь. Самую любимую и самую верную жену повелителя, сгинувшую в недрах Пещеры по воле ее Хозяина. Живую - спокойные миндальные глаза, мимолетная мягкая улыбка, вечно блуждающая на ее губах, красивое лицо не девушки, но умудренной жизнью женщины... От нее и пахло, как от Илдиджинь, - чистым войлоком, свежим молоком и пахучей травкой, которую женщины носят в мешочке на шее.
- Убирайся! - Менгу вздрогнул от яростного вскрика Гурцата, внезапно появившегося за спиной призрака. Хаган был полуодет, красен и зол. - Вон, негодяй!
- Г-господин... - заикнулся Менгу и снова склонился, прикрыв глаза, лишь бы не видеть безмятежного лица давно погибшей жены хагана. - Цурсог прислал свиток... Просит тумен в помощь...
- Убей его, - послышался ласковый женский голос. - Он видел меня. Он чувствует мою сущность, а наш общий повелитель просил тебя хранить тайну.
Хаган резко выдохнул, словно сбрасывая пелену безумия, и прорычал:
- Моя жена никогда не советовала мне убивать Менгу, уходи! И ты тоже прочь!
Тысячник, сообразив, что внезапно раскрыл тайну Подарка, а самое главное услышал из уст призрака слова о том, что и у хагана есть господин, похолодел и начал отползать к пологу. Но любопытство превозмогло страх, Менгу на мгновение поднял глаза и успел заметить, как женский силуэт исчезает, растворяясь в кружении розовых искр. Хаган, наклонившись, поднял с кошмы нечто невидимое и засунул в кошель, висящий на поясе штанов.
- Это не госпожа, - угрюмо, будто оправдываясь, бросил Гурцат своему верному тысячнику. - Это лишь ее облик. Скажи кому нужно, что я приказываю помочь туменчи Цурсогу. - Он вдруг побагровел, как закатное солнце, и резким голосом выкрикнул: - Убирайся! Сколько можно повторять - вон!
Менгу кубарем выкатился из юрты, провожаемый бесстрастными взглядами тургаудов и холодными глазами Берикея, тоже стоявшего на страже рядом с круглой войлочной палаткой.