Шад Саккарема, солнцеликий и царственно-рожденный Даманхур атт-Бирдженд, единовластный повелитель Восхода и Полудня, владыка всех земель от побережья Полуденного океана до Вечной Степи и Самоцветных гор, великий эмайр Междуречья и Дангары, теперь мог смело прибавить ко всем своим титулам поганенькое словечко "бывший". Бывший шад, бывший повелитель, бывший эмайр... Впрочем, под его рукой пока оставались Дангара и Дангарский полуостров, но разве может сравниться эмайрат, лишь на одну пятую превосходящий размером какой-нибудь занюханный Нардар, с великой державой, исчезнувшей с лица земли всего за три луны?
      Даманхур скучал. Ему надоело общество льстивых эмайров, в глазах которых постоянно плескался страх, не хотелось смотреть на однообразные золотисто-желтые песчаные дюны Альбакан-ской пустыни и выслушивать однообразные донесения гонцов: "Мергейты взяли еще один город в Междуречье, мергейты перешли Урмию на полудне, мергейты готовятся к штурму Мед дай... Мергейты то, мергейты се..." Не улучшали настроения и последние новости: некогда верные подданные шада, давным-давно добровольно признавшие его власть кочевые джайды и племена каталибов, вкупе с горцами, родственными манам из Аша-Вахишты, вдруг примкнули к неистовому войску степного хагана. Не поймешь, мятеж сие или просто некая колдовская сила, стоящая за Гурцатом, подтолкнула бывших саккаремцев обратиться против своего владыки и своей страны? Или это безнадежная попытка сохранить семьи и племена, которым в случае неповиновения грозило беспощадное истребление? Какая, собственно, разница... Армия Гурцата пополнилась новыми тысячами сабель, и ничего с этим не поделаешь.
      Шад скучал. Солнце жгло немилосердно, вздымаемый ветром песок горячими иглами колол лицо, а из-за жары не хотелось поднимать до глаз оконечье черно-белой клетчатой каффы, укрывавшей голову. Горло пересохло, глаза слезились от попавшей пыли, а до Священного города оставался еще полный день пути. Даманхур изредка ругался полушепотом, проклиная самого себя за то, что последние десять лет если и выезжал из Мельсины, то только на охоту. Да и вообще, никакая это не охота, а так, одно название. Все делают сокольничие, загонщики, псари. Тебе остается лишь всадить стрелу из лука в заранее выгнанную на открытое место газель или подозвать ловчую птицу, сумевшую заногтить цаплю. А тут - долгий тяжелый переход, и не по прохладным лесам или наезженным дорогам срединного Саккарема, но через пустыню, где даже пропыленная зелень оазиса ничуть не радует глаз. И вдобавок постоянное ощущение опасности и сознание того, что почти все потеряно. Бывший шад, бывший повелитель... Бывший.
      Не обнадеживало даже знание того, что за твоей спиной, возле Дангарских гор, раскинулась лагерем огромная, отлично вооруженная армия, собранная из наемников, остатков изрядно потрепанной в бессмысленных боях с мергейтами Саккаремской конницы, да и просто желающих повоевать нардарцев, нарлаков, аррантов и даже мономатанцев. Более семидесяти тысяч оторвиголов со всего света, на содержание которых расходуется последнее золото казны, чудом вывезенной из гибнущей столицы. Абу-Бахр надеется, что решительное сражение сможет переломить ход войны со степняками, и ждет момента, когда сможет двинуть свое разношерстное воинство, в котором можно встретить даже такую диковину, как легион из аррантского города воинов Аэтоса ("Ничего себе, чьими услугами приходится пользоваться! - недовольно подумал шад, вспомнив необычных аррантов. - Пакость какая... Воюют они отлично, никто не спорит, но... Странные традиции в этой Аррантиаде..."), носящий совершенно непримечательное наименование "Сизый беркут".
      Шад скучал. Он понимал, что планируемая наследником Золотого трона Абу-Бахром битва, пусть даже она завершится победой, мало что изменит. Мергейты, может быть, и будут уничтожены, но потом предстоит восстанавливать все разрушенное и сожженное, наводить порядок в своих землях, надзирать за соседями, которые, пользуясь смутным временем, обязательно захотят оттяпать себе малую толику саккаремских владений, придется расплачиваться с аррантами (однако стоит заметить, островитяне честно выполнили все условия договора), а казна пустеет со стремительностью столь же невероятной, с какой бежит по небесам падающая звезда.
      ...Отряд, возглавляемый Даманхуром, двигался по Альбаканской пустыне уже пять дней, а за седмицу до того шад с приближенными выехал из города Дангара, быстро миновал невысокий, но скалистый хребет, отделяющий полуостров от материка, направляясь в сторону Мед дай. В прошлом оставались рискованное бегство из Мельсины и два дня плавания по обширному заливу Богини.
      Когда галера "Альгалиб" прибыла в Дангарский порт в окружении нескольких десятков купеческих и военных кораблей, вывезших беженцев из столицы, шад ступил на доски пристани в гневе, который не мог усмирить даже вечно спокойный и рассудительный дейвани Энарек, ни на шаг не отходивший от господина. Даманхур жаждал крови, безразлично чьей. Следовало наказать хоть кого-то за бездарно проигранное сражение в Мельсине и сдачу столицы шаданата степнякам. Даманхур лишь злобно и молча кивнул встречавшему его наследнику трона шадов, любимому сыну Абу-Бахру, прибыл во дворец наместника и потребовал немедленно доставить к нему всех благородных эмайров, которые вместе с дружинами бежали из Мельсины.
      Действительно, какое право имели высокорожденные трусливо покинуть столицу морем в самый тяжелый миг? Десятки благороднейших мужей, родственников шада, пали, защищая город! Вероятнее всего, младший брат Даманхура Хадибу тоже убит или, упаси Атта-Хадж, попал в лапы мергейтам. Под развалинами Башни Газзала погибла вся семья шада - жены, маленькие дети, наложницы... А эти?! Даманхур метал громы и молнии; Абу-Бахр, опасаясь, что гнев отца случайно падет и на него, на всякий случай покинул Дангару, отправившись в лагерь наемного войска. А шад распорядился показательно казнить, посадив на кол на главной площади города, девятерых эмайров, приговорив их к смерти за трусость и измену. Он намеревался продолжить казни, однако глава государственного совета Энарек и посол великолепной Аррантиады Гермед, неотлучно находившиеся при шаде, уговорили Даманхура оставить это бесполезное занятие и приняться за неотложные дела. Все-таки у повелителя Саккарема еще имелась в распоряжении армия и небольшая, но отлично защищенная горами и выстроенными там неприступными укреплениями Дангарская область. Одна беда - продовольствия на полуострове оставалось всего на пять седмиц, казна постепенно истощалась, и следовало предпринимать решительные действия ради победы над мергейтами.
      Следующим утром шад выехал из Дангары осмотреть наемное войско, уже готовое двинуться к полуночи, чтобы занять склоны гор и там дать решительный бой степнякам.
      "Неплохо, неплохо, - размышлял Даманхур, рассматривая выстроившиеся специально к его появлению в лагере аррантские легионы, сотни конницы и отряды варваров-сегванов (эти никогда не упустят случая поучаствовать в ратной потехе и в придачу заработать серебра своим мечом). - Жаль только, что кавалерии у нас осталось слишком мало. Но пехота в плотном строю выдержит все атаки легкой конницы мергейтов, лучники, вне всякого сомнения, нанесут степнякам изрядный урон, а если Абу-Бахр сумеет загнать войско Гурцата в капкан... Впрочем, мы точно так же рассуждали под Мельсиной. И чем закончились наши благостные надежды?"
      Бедняга Энарек! Именно на него уставший и измотанный Абу-Бахр свалил дела по обеспечению собранного воинства провизией и обязанность распределять плату между наемниками. Когда дейвани ознакомился с состоянием сокровищницы шада, заблаговременно вывезенной из столицы, то ужаснулся: если так пойдет и дальше, к началу осени Даманхур превратится в нищего. Следует немедленно пополнить казну. Но как? Население Дангары и без того обложено самыми высокими налогами, подати взимаются едва ли не за право дышать воздухом. Сегваны и мономатанцы, привозившие на кораблях зерно и мясо, подняли цены, бесстыдно наживаясь на бедах Саккарема. Нарлаки так вообще отказались поставлять хлеб в шаданат - у них, видите ли, в этом году неурожай. И тогда Энарека осенила светлая мысль.
      Кто богаче всех в этом мире? У кого запасено столько золота, серебра и драгоценностей, что хватит буквально до конца света, даже при самой роскошной жизни? Кто много столетий накапливал сокровища, подарки царственных особ, рачительно складывал в бездонные закрома самые невзрачные монетки, прекрасно зная, что по капле собирается море?
      - Солнцеликий, выслушай меня. - Энарек вихрем ворвался в шатер Даманхура, лишь мельком кивнув собравшимся там командирам воинства. Более всего обращали на себя внимание двое легатов из аррантского "Сизого беркута", ибо в соответствии со своими непонятными обычаями ходили полуобнаженными, нося лишь ослепительно белые короткие туники. - Я придумал!
      - Что? - недовольно повернулся к дейвани шад. - Прошу извинить меня, почтенные. Мне необходимо переговорить с уважаемым Энареком.
      - Надо отправляться в Меддай, как можно быстрее! - горячо зашептал Энарек Даманхуру. - Аттали эт-Убаийяд не откажется помочь нам. Господин, у мардибов Священного города накоплены огромные богатства. Они властвуют над душами людей. И наконец, аттали ближе, чем любой смертный, стоит к божественным силам. Сейчас, когда мергейты угрожают Меддаи, эт-Убаийяду потребуется защита войск. Полагаю, для мудрейшего не секрет, что за каждый меч придется заплатить...
      - Я думал об этом, - тихо проговорил в ответ Даманхур. - Шадов отнюдь не зря называют Львами Провозвестника и Хранителями веры. Вечером ты узнаешь мое решение.
      Каким оно еще могло быть, это самое "решение"? И шады, и священнослужители из Белого города не раз выручали друг друга, тем более что династия саккаремских владык, по преданию, вела свой род от самого Провозвестника Эль-Харфа. Даманхур, оставив армию на попечение наследника и взяв с собой двести гвардейцев эскорта, Энарека и своих личных телохранителей, спешно выехал в Меддаи. Вместе с отрядом отправился младший сын кониса Нардара Юстиния Асверус Лаур, бывший послом своего отца в Мельсине. Молодой человек собирался немедленно вернуться в Нардарский конисат, чтобы предупредить соотечественников об опасности, а путь из Дангары через Меддаи и далее на полночь, хотя из-за войны стал опасен, всегда считался самым коротким.
      Проводники из кочевых племен джайдов, обитавших в пустыне Альбакан, вели конников шада от оазиса к оазису, и вскоре отряд должен был прибыть под стены Белого города.
      * * *
      - Нашел что-нибудь?
      - Сплошную ерунду, и ничего более. Кроме, пожалуй, трактата Авестиниана Аэтрийского "О древнем волшебстве, магии, искусствах колдовства и ворожбы, а такожде о способах общения с силами демоническими". Хочешь послушать? Редкостный бред. Это о детородном уде некоего козлоподобного демона, вызванного безымянной колдуньей: "...он был обычно извилистым, остроконечным и змееподобным, сделанным иногда наполовину из железа, наполовину из плоти и обычно расщепленным, наподобие языка змеи". И далее: "...колдунья сказала, что соитие не доставило ей никакого удовольствия, поскольку она испытала скорее страх и очень сильную боль от члена козла, который был холодным как лед..."
      - Кто, козел или уд?
      - Прекратите, пожалуйста, вы двое! Кэрис, убери эту отвратительную книгу!
      - Да погоди возмущаться, тут еще есть... ага, даже с миниатюрами в аррантском стиле. Иди посмотри.
      Фарр атт-Кадир только поморщился и неодобрительно покачал головой. Его приятель-вельх по непонятной причине находил в обширнейшей библиотеке Меддаи самые мерзкие трактаты и рукописи, наподобие только что процитированной, и зачитывал отрывки из них вслух. Почему-то они казались ему очень забавными.
      В прохладном сумрачном помещении библиотеки стоял кисловатый запах старой кожи, вылежавшейся несколько столетий. Большинство полок занимали деревянные футляры со свитками, ибо в Саккареме предпочитали не переплетать пергамент, но сворачивать длинные листы в плотные рулоны, помещаемые в искусно отделанные тубусы. Однако изрядная часть книгохранилища содержала толстенные неподъемные гримуары, фолианты и инкунабулы, созданные в Нарлаке, Вольных конисатах или Нардаре. Отнюдь нельзя сказать, что хранители библиотеки Священного града сваливали рукописные сокровища без всякого порядка и системы, ибо рукописям каждой страны отводилось отдельное помещение, а полки имели таблички с указаниями тематики - здесь трактаты о сущности мироздания, а здесь, к примеру, труды богословов. Тут описания путешественников, бывавших в отдаленных незнаемых землях, на соседней полке громоздились испещренные яркими рисунками "бестиарии" и "физиологии", повествующие о живом мире, дальше трактаты о волшебстве. То, что и нужно.
      Драйбен Лаур-Хельк из Кешта, высокий светловолосый нардарец, прибившийся к Фарру и Кэрис у в Самоцветных горах, первые два дня попросту не желал покидать библиотеку. Вельху приходилось бегать на суматошный и невероятно дорогой базар Меддаи за едой для Драйбена, который, не отрываясь от старинных рукописей, поглощал лепешки с медом и жаренные в горячем масле колобки из мяса и теста с пахучими травами, а глазами пожирал побледневшие от времени строки. Вскоре и Фарр заразился от нардар-ца "библиотечной хворью", как это назвал Кэрис; и даже ночами не являлся на отдых в гостеприимный шатер старого джайда Бен-Аххаза.
      Фейран, старшая и любимая дочь погибшего от рук мергейтов управителя маленького Саккаремского городка Шехдада, тоже навещала библиотеку (спасибо аттали эт-Убаийяду, согласившемуся допустить женщину в святая святых города Провозвестника), но более интересовалась книгами многоразличных предсказателей, ибо сама владела даром предвидения. В свободное время Фейран помогала семье саккаремцев, устроивших свой небольшой шатер рядом с импровизированным постоялым двором Бен-Аххаза. У этих беженцев из Междуречья было много маленьких детей, муж трех женщин лежал не вставая, ибо страдал от раны, нанесенной степной саблей, а его престарелый отец мог, самое большее, добрести до базара за покупками и вернуться обратно, не растеряв по дороге приобретенные лепешки и копченое мясо.
      Видя усердие Фейран, Кэрис - дэв, или, как он сам называл своей народ, броллайхан - внезапно расщедрился и начал помогать семейству беженцев серебром, извлекаемым из своего волшебного (похоже, бездонного) мешка. Правда, это не мешало Кэрису по-прежнему утверждать, что помочь всем не сможет никакая магия и расширять благотворительность он не собирается. Однако вельх все-таки купил по просьбе Фейран осла, на котором было проще возить воду от хрустально чистых источников Меддаи и ездить к рынку, расположенному в другой части города. Вельх выложил за эту никчемную скотину целых двадцать халисунских сиккиллов, что прежде равнялось стоимости неплохого домика с садом на окраине Мельсины.
      В полном соответствии с советами мудрейшего правителя Священного города, аттали Касара эт-Убаийяда, Фарр, Драйбен, а с ними и Кэрис от рассвета до захода солнца изыскивали в гигантской, насчитывающей десятки тысяч томов и свитков библиотеке Меддаи любые упоминания о Небесной горе и событиях Столетия Черного неба. Скорее всего, подобные упоминания могли встретиться в книгах о магии, или в исторических хрониках, или списках с летописей разных государств, но пока обнаруживались лишь глупые трактаты, которые вельх не уставал высмеивать, - как-никак, Кэрис не являлся человеком, прожил незнамо сколько столетий и разбирался в магии куда больше, нежели все живущие сейчас смертные. Блаженная тишина библиотеки периодически разрывалась в клочья искренним хохотом вельха, приводившим в ужас престарелого мардиба, присматривавшего за книгохранилищем и неожиданными гостями, которые по воле аттали получили в его владениях полную свободу. Кэрис умирал со смеху, пролистывая старинные пергаменты: самые уважаемые, чтимые многоученые мужи, по чьим трудам десятилетиями обучались послушники храмов и ваганты многочисленных учебных заведений полуночных держав, оказались примитивными шарлатанами, любителями распространять слухи и самые невероятные домыслы, более достойные неграмотных деревенских старух. Однако Кэрис, без обиняков высказав Фарру и Драйбену свое мнение, заметил, что иная старуха осведомлена в вопросах истинной магии ("Каковая является подвластной человеку силой природы", - заметил вельх) куда больше, нежели самый многомудрый и образованный аррантский логик.
      Многоуважаемые мэтры нарлакского Университета, мудрецы Аррантиады и Шо-Ситайна, звездочеты Аша-Вахишты, саккаремские мардибы, да и все прочие, славные своей ученостью мужи на придумывали, по словами вельха, такое количество нелепых баек (из которых затем сами начинали делать еще более дурацкие выводы), что все эти книги и свитки давно стоило бы выбросить в выгребную яму.
      - Пергамент жалко, - ухмыльнулся Драйбен. - Можно счистить чернила и на палимпсесте записать твои речи, кои, несомненно, истинны.
      Говорилось это с невероятным сарказмом, но Кэрис не обратил на ерничество нардарца никакого внимания.
      - Может быть, ты и прав, - кивнул вельх. - Я удивляюсь, как ты сумел извлечь из этого скопища вопиющей чуши необходимые знания. Все-таки ты владеешь основами волшебства...
      - Терпение, долгая работа, отсеивание плевел, - дернул плечом Драйбен и сморщил нос.
      Кэрис задел его за живое - нардарец с юности мечтал стать волшебником и прекрасно понимал, что его грезы неосуществимы. Магия в этом мире сошла на нет, исчезла в глубине веков или, возможно, была уничтожена при падении Небесной горы. Нардарец, вместо того чтобы развлекаться, управлять своим леном или, в конце концов, жениться и завести семью, посвятил свою молодость исследованиям остатков магического искусства, по каплям выцеживая из старинных книг сведения о древнем искусстве. По сравнению с шарлатанами, выдающими себя за магов, он сумел достичь изрядных высот: мог обратить медную монету в золотую или серебряную (но подобное заклинание отнимало у него столько сил, что приходилось отсыпаться два дня), наслать короткий мелкий дождик (только потом отлеживался не меньше седмицы) или создать кратковременные иллюзии противник, допустим, мог увидеть перед собой разъяренного тигра и, испугавшись, бежать. Однако иллюзия - не настоящее волшебство, а всего лишь воздействие на воображение другого человека мысленным внушением. Боевая магия, о которой ходили легенды, оказалась Драйбену недоступна: несколько лет назад он ради интереса решил создать огненный шар и запустить его в ближайшее дерево, дабы посмотреть, что получится, но... Случилось это в Аррантиаде, и, хвала богам, на другой день после неудачного опыта неподалеку проходил козопас, который обнаружил валяющегося без сознания чужеземца и доставил его к лекарю. Драйбена пришлось выхаживать полтора месяца, а аррантский целитель недоумевал, почему человек, чей кошель оказался набит золотом, дошел до последней стадии истощения.
      Огненный шарик, кстати, получился, и даже пролетел десяток шагов, не поразив, однако, своей цели.
      Иногда, во время краткого отдохновения от трудов в библиотеке, Драйбен секретничал с Кэрис ом - он знал, что Фарр атт-Кадир (мальчишка, несмотря на свой шестнадцатилетний возраст, уже был самым настоящим священнослужителем бога Атта-Хаджа, и сам аттали эт-Убаийяд подтвердил его права), как посвященный мардиб, не одобряет волшебство, ибо считает, что чудеса могут творить только люди, отмеченные божественной дланью, все же остальное - от Тьмы. Кэрис называл такую позицию "бараньей тупостью", Драйбен разводил руками и говорил, что чужие верования следует уважать, Фейран полностью поддерживала Фарра, а сам атт-Кадир искренне верил только в одно: все, сказанное в Книге Провозвестника Эль-Харфа, истинна.
      - Вся незадача в том, что ты не умеешь использовать силу окружающего тебя мира, а употребляешь свою, - полушепотом втолковывал Кэрис Драйбену, когда они коротали вечера в лучшей (а значит, и самой дорогой) чайхане Меддаи. Сюда редко заглядывали беженцы, наводнившие теперь окрестности Священного города, и чистенькое заведение, принадлежащее опять же джайду, посещали только мардибы или очень богатые люди. Чего нельзя было сказать по внешнему виду о вельхе или нардарце. Однако Кэрис исправно платил серебром за любимый в Саккареме зеленый чай, вино, мясные пироги и даже за запретную травку, чей запах дарил странные видения. Драйбен отказывался употреблять дымное зелье, а вот вельх, ныне переодетый саккаремцем, время от времени прикладывался к чубуку, утверждая, что это помогает ему думать.
      - Не получается, - огорченно ответствовал Драйбен. - Хоть убей, не выходит! Я чувствую, как природная сила льется со всех сторон, от земли, деревьев, источников... От солнца исходит просто целая река. А вот собрать ее и направить... Никак. Не понимаю, как у тебя получается?
      - Ты забыл, - посмеивался Кэрис, - что я не человек, а броллайхан. Каждый воплощенный дух - источник силы сам для себя. У меня другая природа, нежели у человека. В то же время некоторые великие маги древних времен, волшебники из рода людей, достигали таких вершин, о которых я даже мечтать не могу. Знаешь почему?
      Потому что мои силы не безграничны, а вы, люди, можете пропускать через свое сознание бесконечную мощь природы, значит, и творца Вселенной, мысль которого воплощена в этот мир. Понимаешь? Нет? Тогда давай заново.
      - Давай, - хмыкнул Драйбен и приложился к чаше с вином. - Только каким образом? Я умею собирать силу от окружающих меня людей. Вон, посмотри на чайханщика... - Нардарец указал взглядом на владельца заведения, который, вопреки представлениям, был отнюдь не толстым с сальными щеками и жирными губами евнухом, но высоким и худощавым мужчиной. Среди людей говорили, что хозяин чайханы своим ске-летоподобным видом только отпугивает посетителей мол, сам тощ и других уморит.
      - И что чайханщик? - поинтересовался вельх. - Я прекрасно знаю, что ты собираешься сделать. Забирать силу у людей, которые в большинстве своем слабовольны и не могут сопротивляться, почти то же самое, что пить кровь подобно гхолям, - знаешь таких вампиров? Я их видел несколько раз, неприятные твари... Сделаем по-другому: вот тебе... - Кэрис порылся пальцами в поясе и извлек блеснувшую монету, - серебряный сиккилл. Сделай из него два золотых, да мельсинской чеканки.
      - Ты что?! - вылупился Драйбен и даже приоткрыл рот от изумления. - С ума сошел? Ты меня потом отсюда потащишь на своем горбу? Да я седмицу буду лежать в лежку! Кроме того, я не умею делать из одной монеты две! И вообще - заметят! Видишь тех мардибов, они на нас весь вечер косятся.
      - Ничего они не заметят, - помотал головой вельх. - Это я обещаю. И сейчас постарайся использовать не свою личную силу, которой у тебя, как и у любого смертного, очень мало, и не силу другого человека, а мою.
      - Твою? - изумился нардарец. - Каким образом? Я знаю, как вытянуть силу из людей, но ведь ты...
      - Я, как ты правильно хотел сказать, почтенный Драйбен, как раз не человек. Я - часть природы, великого творения. Если ты научишься забирать силу у меня, значит, сумеешь взять ее у дерева, звезды или, на самый худой конец, навозного жука. Хотя у жука я бы брать не стал: подохнет. Я попробую тебя подтолкнуть. Формулу заклинания помнишь? Вот и отлично. Начинай. На нас никто не будет смотреть.
      Кэрис сделал в сторону подозрительных мардибов и чайханщика небрежный жест ладонью (те мигом завели какой-то непонятный разговор о священных сурьях Провозвестника и нынешних тяжелых временах, якобы предсказанных Эль-Хар-фом еще восемьсот лет назад) и положил перед Драйбеном крупную монету из потемневшего от времени серебра. Как и принято в Халисуне, на ней красовались выведенные замысловатой вязью слова Провозвестника: "Пусть серебро служит жизни", обрамлявшие изображение лука с пучком стрел.
      Драйбен закрыл глаза и расслабился. В Аррантиаде его учили, что волшебник в момент творения магического акта обязательно должен быть спокоен и безмятежен - не следует отвлекаться на окружающий мир, посторонний разговор, шум, яркий свет. Нужно уйти в себя, увидеть собственное сознание как бы изнутри, и только тогда в сосуд, являющийся человеческим телом, польется сила снаружи. Когда ее накопится достаточно, нужно направить мощь природы в необходимое русло определенным сочетанием частенько бессмысленных звуков, именующихся заклинанием.
      Нардарец, как и прежде, ощутил потоки силы, неподвластные ему, но пронизывающие все окружающее бытие. Магия изливалась со всех сторон: от людей, пламени светильников и очага, в меньшей степени - от досок пола чайханы и ковров (мертвая материя куда менее сильна, нежели живая). Драйбен смутно видел пятна колдовского пламени, исходящие от расположенных неподалеку храмов, слепящий факел магии и величайший источник силы, расположенный в храме-крепости, - Камни Атта-Хаджа. Могущество лилось с небес, от вечных звезд; зеленый, тягучий и очень теплый огонь истекал от земли... Окружающий мир являлся безбрежным океаном волшебства, зачерпнуть из которого, увы, большинство обычных смертных не могли.
      Чтобы начать превращение, Драйбен сознательно отказался от использования силы чужих людей и попытался обратиться к небу - звезды обладают невиданным могуществом. Но бело-синие струи магии протекали сквозь его тело, не задерживаясь в нем. Не удалось сосредоточить внутри ни одной капли огня...
      В голове Драйбена зазвучал раздраженный голос Кэриса - дэв не использовал речь, он владел мыслью:
      "Дубина! К чему обращаться к звездам, когда источник силы сидит прямо перед тобой! Проверь!"
      Нардарец сосредоточился и увидел: в непосредственной близи - только руку протяни! - полыхал яркий красивый костер из фиолетового с малиновыми прожилками огня. Сила Кэриса. И эта сила сама старалась войти в него.
      Драйбен, отдавшись полностью этому потоку, такому спокойному, постоянному и дружелюбному, начал впитывать лиловое пламя с жадностью недоучки (каковым, впрочем, и являлся), желающего получить для себя новые знания. И вот шар теплого, мирного огня образовался у него в голове, губы сами прошептали затверженное наизусть заклятие... Хотелось еще и еще. Только сейчас Драйбен начал понимать, что значит быть волшебником: магия подобна дурманящим снадобьям, с каждым разом хочется все больше и больше...
      - Эй, эй, достаточно! - Из волшебного полусна нардарца пробудил сильный тычок кулака в грудь. Кэрис смотрел неодобрительно. - Я тебя что просил сделать? Две монеты. Две! Куда тебе столько?
      Драйбен помотал головой, стряхивая последние остатки наводнившей его тело силы, и оторопело посмотрел на ковер. Да-а...
      - Не меньше двухсот золотых шади, - фыркнул вельх, как и Драйбен, глядя на кучу золотых, валяющуюся между ними. - Можно купить эту чайхану, постоялый двор Бен-Аххаза и потом безбедно существовать целый год. Нам всем вчетвером, вместе с Фарром и Фейран. Впрочем, я сам виноват. Надо было тебя вовремя остановить. Я слышал твои мысли - ты совершенно прав, приятель. Владение силой завораживает. Каждому хочется хоть немного побыть в роли создателя.
      - Что делать? - сквозь зубы процедил очухавшийся Драйбен. - Чайханщик заметит, и эти мардибы... Воображаю, какие слухи поползут по Меддаи! В карман ведь не положишь - оторвется.
      - А ты закрой глаза, - вкрадчиво сказал вельх. - Представь себе площадь у Восходных ворот... Понимаешь?
      - Кажется... - Драйбен широко улыбнулся. - Кажется, понимаю. Я попробую.
      - Только не отправь туда всю чайхану вместе с нами, а то шум поднимется на весь город.
      ...На следующее утро мардибы в храмах возвестили о чуде Атта-Хаджа: неподалеку от водоема, где брали воду самые нищие и оставшиеся без единого медяка беженцы из Междуречья, просыпался золотой дождь. Чудо чудом, но немедля вспыхнула безобразная драка, где за каждую монету пришлось пролить кровь. Халитты - стражники Священного города - с трудом навели порядок. К счастью, обошлось без серьезно раненных или убитых.
      - Хотели как лучше, а вышло... - сокрушенно вздыхал Кэрис на рассвете, когда он, ничего не понимающий Фарр и безмерно гордый собой, совершенно уподобившийся бойцовому гусю Драйбен отправились из постоялого двора Бен-Аххаза к библиотеке. - За столько лет можно было как следует изучить человеческую натуру. Для вас, людей, самое желанное - дармовщина. Впрочем, ты, чудотворец, тоже хорош. Мог бы сначала хоть немного подумать, прежде чем делать. Я, между прочим, тоже могу ошибаться.
      * * *
      Через несколько дней шатер Бен-Аххаза почти опустел. Саккаремские гвардейцы переселились в военный лагерь на окраине города, многочисленное купеческое семейство уехало в Акко Халисунский, к родственникам, а нарлакский торговец Бжеско из Влощева, купив на последние деньги запас еды, отбыл на полночь, к границам Вольных конисатов.
      - Никто не в силах долго выносить наше общество, - смеялся Кэрис. - Вот и нарлак уехал... Старина Бен-Аххаз, почитай, остался без постояльцев. Знаете, что сегодня он поднял цену за постой на два сиккилла? Ой, Драйбен, только не строй такое лицо! Чего-чего, а денег у нас в достатке.
      - Зато времени совсем нет, - угрюмо промычал бывший нардарский эрл. Вскоре приезжает шад, я видел в городе гонцов. Мардибы объявили о прибытии Солнцеликого во всех храмах. Мне что-то это все не нравится.
      - И у меня нехорошее предчувствие, - поддержала Драйбена Фейран, хлопотавшая возле котла. Ей было немного стыдно оттого, что их бесшабашная четверка каждый день плотно и вкусно кушает (неиссякаемый поток серебра, производимый Кэрисовым мешком, позволял жить, мягко говоря, безбедно. Кэрис, у которого напрочь отсутствовало малейшее представление о рачительности, швырялся деньгами направо и налево, покупая для Фейран дорогие украшения, самую лучшую баранину, безумно вздорожавшие специи и книги для Драйбена с Фарром), а в то же время семьи, жившие в палатках по соседству, голодали. Фейран тайком от своих друзей носила беженцам то овсяный хлеб, то требуху, и это при условии, что Кэрис только сегодня выбросил целых тридцать сиккиллов на серебряную посуду и фигурный чайник, выкованный мастерами-джайдами из Акко.
      На вопрос "Зачем?" вельх ответил:
      - Мир надо спасать с комфортом. Никому не будет хуже, если мы станем есть не грязными ложками прямиком из закопченного котла, а шо-ситайнскими палочками красного дерева из серебряных тарелок. Знаешь, сколько людей в Мед дай скорбны животом из-за царящей вокруг грязи?
      На заявления Фейран о "дурных предчувствиях" все, а особенно Кэрис, непременно обращали самое пристальное внимание. Ее пророческий талант вельх оценивал как "потрясающий", ибо существа, именуемые у вельхов броллайханами, а в Саккареме - дэвами, куда острее чувствовали магические способности других. Если Кэрис в глаза обзывал Драйбена "зазнавшимся типчиком со способностями, но без знаний" (на что тот непременно обижался), то к девушке из Шехдада дэв, принявший обличье человека, относился с редкостным уважением, ибо дар пророка редок даже у волшебных существ.
      - Ну-ка, ну-ка. - Полулежавший в позе аррантского патриция вельх насторожился и приподнялся на локте. - Фейран, ты можешь выразить свои мысли более четко? Что не нравится? Почему?
      - На закате, - прошелестела девушка, машинально помешивая громадной серебряной ложкой в котелке пахнущее травами и мясом варево, - я выходила к водоемам, за чистой водой... Кэрис, ты знаешь о магических часах ночи?
      - Я знаю, - влез Фарр. - Читал. Всего существует четыре подобных часа, причем каждый из них длится куда дольше, чем простой оборот клепсидры. Время от заката до полуночи - час Совы. Тогда появляются первые просыпающиеся вслед за ясным днем ночные твари. Затем - час Волка, от полуночи до захода луны. Самое опасное время. Оборотни, гхоли, призраки выходят на охоту за живой кровью. Вслед за волчьим временем следует час Быка - наиболее таинственная Грань перед самым рассветом, когда на восходе небо оранжевое, а на закате черное. Тогда происходит смешение миров Тьмы и Света и приходит время волшебников, придерживающихся Равновесия. И последний - час Жаворонка, торжество света и благородного волшебства, когда новорожденное солнце отдает свою силу тем, кто почитает добро.
      - Молодец, - похвалил Фарра Кэрис. - Все смотрю на тебя и не перестаю удивляться. Нахватался самых разных знаний из мельком прочитанных книжек, но запомнил самое важное и умеешь изложить свои мысли простым и доходчивым языком.
      Вельх развернулся к Фейран:
      - Так что ты хотела сказать о магических часах?
      - Я стояла, - медленно, будто нехотя начала Фейран, - у ограды водоема Священных Камней и, когда край солнца исчез за гранью пустыни, отчетливо увидела бурый туман, наползающий на Меддаи со стороны восхода и полуденного восхода. Он охватывал город полукольцом. Не простой туман, живой. Он словно скрывал неких тварей, подбирающихся к нам...
      - Что ж ты мне сразу не сказала, глупая женщина?! - взвился Кэрис, вскакивая на ноги, будто его тетивой баллисты подбросило. - Великие боги, почему молчала?
      - Никто не спрашивал, - робко прошептала Фейран, слегка напуганная появившейся в глазах вельха яростью. - И потом, мы в Священном городе, под охраной Камней и самого Атта-Хаджа... Никакая нечисть не может сюда проникнуть. А... а что?
      - Никакая нечисть! - Кэрис заходил вперед-назад, приминая босыми ступнями пышный ворс ковров, устилавших шатер старого джайда. - Нечисть!.. Драйбен, если ты вякнешь хоть слово о том, что я непочтительно отнесся к женщине и нагрубил ей, зарежу! Фарр, молчи! Пусть меня раздерет когтями в клочья самый зубастый демон Нижней Сферы! Фейран, коричневый туман, говоришь? Коричневый цвет ночных животных. Но при чем здесь ночь и часы?..
      - Перед моими глазами мелькнул силуэт волка, - просто ответила Фейран. Волка, бегущего среди звезд.
      - У-у, прорицательница несчастная! - взвыл вельх и тут же опомнился: Извини, пожалуйста.
      - Да объяснишь ты, в чем дело, или нет? - возмутился Драйбен, сжав кулаки. - Что видела Фейран?
      - Это истинное прозрение, - скороговоркой ответил Кэрис. - Поймите вы, олухи, Меддаи действительно невозможно взять обычной военной силой, даже с помощью волшебства. Но есть животные, понимаете? Зверям наплевать на богов, веру человека и Священные Камни. У мира волков, шакалов, гиен и прочих зверюг, обитающих в пустыне, свои божественные пастыри, главенствующие над стаями. Если кто-то найдет средство повелевать этими духами, то вполне в состоянии направить животных против своего врага. Сумбурно объясняю, конечно, но даже вашего ума хватит, чтобы ухватить суть. Стены Меддаи укрывают от силы десятую часть людей, собравшихся возле священного града... - Вельх запнулся и, хмурясь, что-то неслышно забормотал себе под нос.
      Фарр начал понимать, о чем толкует Кэрис.
      Око, существо из Самоцветных гор, может управлять людьми, значит, сможет верховодить и над животными.
      - Ничего себе... - пискнул атт-Кадир, бледнея. - Кэрис, ты понимаешь, что может случиться? Коричневый цвет звериной магии, подступающий к Меддаи, завтрашний приезд шада, множество людей уже легли спать в полной уверенности, что в Белом граде им не грозит никакая опасность...
      - Именно, дорогой мой, именно. Полночь еще не миновала. - Кэрис грыз ногти, уставившись своими глубоко посаженными глазами в колышущуюся матерчатую стену шатра. - Если верить пророческому видению Фейран, опасность придет в час Волка, то есть уже вскорости.
      - И что же делать? - подал голос Драйбен. - Какая опасность? Мы ничего о ней не знаем! Вдобавок нас только четверо и предупредить несколько тысяч беженцев нам просто не под силу!
      - Я уже сталкивался однажды с подобным, - меланхолично ответил вельх. Очень давно. В годы Черного неба некоторые колдуны - из тех самых, прежних, владевших Силой, нам теперь недоступной, - часто защищали свои племена с помощью животных. Можете себе представить, каково это, когда на отряд твоего врага бросается стая обезумевших волков или медведей, не щадящих ни себя, ни противника? Похоже, наш общий враг, отлично изучивший страхи человечества, доподлинно вызнал, откуда появились легенды о Диком Гоне, и собирается проверить свои догадки на нас. Оно прекрасно знает, что на сегодняшний день Меддаи - единственный город, способный всерьез сопротивляться его колдовской мощи и войску, набранному из обманутых мергейтов и кочевников Полуночного Саккарема. Оно намеревается провести первую атаку, попробовать нас на зубок, навести ужас, которым будет питаться...
      - А делать-то что? - Фарр широко раскрытыми глазами посмотрел на вельха. Полночь наступит через полтора оборота клепсидры или даже раньше. Халитты, Священная стража, запрещают ходить по улицам Меддаи и лагерям беженцев после наступления темноты. Только мардибы могут...
      - Есть! - Кэрис поднял указательный палец. - Фарр, забирай Фейран и беги к аттали. Он наверняка еще не спит, проводит ночной молебен Атта-Хаджу. Все-таки у тебя есть бумага от самого эт-Убаийяда, тебя пропустят, Фейран тоже. Расскажи обо всех наших подозрениях, пусть мудрейший начнет действовать.
      - А он поверит? - скривился нардарец.
      - Поверит, - отрезал Кэрис. - Скажите, что я послал. Эт-Убаийяд отлично знает, кто я, и не оставит предупреждение без внимания. Драйбен, поднимайся, хватит сидеть! Залезь в мой мешок, там одежда халитта на тебя и на меня. Тебе я придам облик сотника Священной стражи, этого, как его... Джасура, я вчера с ним вино пил. Поднимем все отряды халиттов, какие найдем. Надеюсь, это нам сойдет с рук. Потом - в лагерь войска. Всех беженцев, конечно, предупредить не сможем, начнется паника...
      - Еще худшая паника, - яростно огрызнулся Драйбен, развязывая горловину чудесного Кэрисова мешка и вытаскивая оттуда багрово-черные халаты Священной стражи, - поднимется, когда на спящих людей налетит Дикий Гон. И еще хуже станет, если мы всю авантюру затеваем напрасно и ночью ничего не случится. Учти, я буду твердить, что это ты во всем виноват!
      - Заткнись, - рыкнул вельх. - У меня самого появилось не слишком хорошее предчувствие. Оно действительно решило попробовать на крепость Священный град, я ощущаю Его присутствие, вернее. Его мысль, витающую где-то над нами. Быстрее, дубина! Фарр, Фейран, марш в город!
      Ошарашенный атт-Кадир, сопровождаемый перепуганной девушкой, выбежал из шатра, и они вдвоем быстро зашагали, минуя священный водоем, в сторону храма-крепости. Вокруг Мед дай едва теплились желтовато-красные пятнышки угасающих костров, было очень тихо, мерцали на своде Верхней Сферы Очи богов звезды... И Фарр краем уха вдруг различил пока что очень отдаленный волчий вой.
      ...Кэрис и Драйбен, поругиваясь сквозь зубы, наконец облачились в просторные, не сковывающие движения одеяния Священной стражи, напялили небольшие тюрбаны, составлявшиеся из красных и черных полос ткани, бросили в ножны кинжалы, вынутые опять же из мешка.
      - Стой спокойно, - скомандовал вельх нардарцу, сложил из пальцев правой руки замысловатую фигуру, левой отмахнул в воздухе и шепнул несколько слов на неизвестном Драйбену языке. - Во-от... Господин сотник, мое почтение. Драйбен, извини, твой голос я не могу изменить, поэтому говори поменьше, а только командуй. Идем. Первый дом стражи - возле Верблюжьих ворот. Выведем всех халиттов на окраины лагеря беженцев со стороны полуденного восхода. Эх, нам бы еще парочку знающих мардибов для воодушевления войска... Ладно, двинулись.
      - Авантюра чистой воды, - зло шептал Драйбен, затягивая потуже широкий пояс сотника. - Нам не поверят! Обязательно спросят, где приказ самого эт-Убаийяда! И вдруг мы нарвемся на настоящего сотника Джасура?
      - Приказ аттали привезут не позже полуночи, - уверенно ответил вельх, поднимая полог шатра. - Фарр его уговорит. Так, а это что?
      - О почтеннейшие халитты! - донесся из полумрака скрипучий голос Бен-Аххаза. Старый джайд, как видно, решил проверить своих подозрительных постояльцев и вдруг наткнулся на сотника Священной стражи, сопровождаемого вооруженным воином. Старик подбежал поближе и, не глядя в лица, поклонился, зашептав: - Вы тоже приходили посмотреть на людей, живущих в моем шатре? Правильно, правильно, почтенные, таким господам не место в Священном городе! Я подозреваю, что это колдуны...
      - Р-разберемся, - рявкнул Кэрис. - Уважаемый Бен-Аххаз, запалите как можно больше костров и соберите всю свою семью в одном месте. Грозит нападение мергейтов.
      - Какой ужас! - взвыл джайд. - Какие расходы! Вы знаете, сколько стоит сейчас топливо? Да за одно полено я плачу столько, сколько мог бы заработать за год в лучшие времена!
      Но две фигуры в облачении Священной стражи Меддаи уже канули во тьму. Бен-Аххаз, поразмыслив, потрусил к своей шелковой палатке, выкрикивая:
      - Манассия, бездельник! Зажги три... нет, два костра! Приказ сотника халиттов!

      Никто, даже самые мудрейшие и просвещенные в столь редкостном для нынешнего угасающего мира искусстве волшбы мардибы Меддаи или ученые Аррантиады, так доподлинно и не вызнал, что именно происходило той ночью под башнями Священного города Халисуна. И хотя во времена Последней войны случалось превеликое множество самых удивительных и страшных событий, Дикий Гон в Меддаи превзошел большинство известных сражений и штурмов по жестокости и проявлениям чужого для человека волшебства.
      Основное войско хагана мергейтов отстояло от Белого града на почтенном расстоянии - не меньше шести конных переходов. Кроме того, путь в сердце пустыни Альбакан преграждала полноводная Урмия. Плоты и захваченные на реке корабли держались наготове, однако Гурцат Великий медлил с переправой, хотя знал: через несколько лун начнутся холода, его войско увязнет в непролазной грязи халисунских равнин и замерзнет в землях Полуночи, в Нардаре и Империи Нарлак. Хаган ожидал. Чего - неизвестно.
      Но вот однажды, за пять дней до внезапного нападения на Священный город, Гурцат покинул свое войско и с сотней конников уехал на полуденный закат, к берегам реки. Там его ждал паром - огромное нескладное сооружение из тростниковых связок и бревен. Переправа на враждебный, пока еще саккаремский, берег заняла половину ночи: вначале перевезли лучших воинов, затем лошадей, после - самого хагана и десяток личных телохранителей... Закатный берег Урмии пустовал, сгинули даже постоянно мелькавшие напротив основного лагеря Гурцатова войска разъезды саккаремского дозора. Мергейты поднялись в седла и растворились в утреннем тумане опустевших прибрежных полей.
      - Они нас боятся. - Полусонный Менгу, теперь неотлучно сопровождавший хагана во всех его странных поездках, краем уха слушал неторопливую речь Тонхоя, своего боевого учителя, прошедшего вместе с молодым мергейтом, ныне вознесенным хаганом к вершинам власти, от самого Идэра и первого боя великой армии при Шехдаде. Чапаны всадников намокли от росы, невысокие мохнатые лошадки уверенно шли вперед, попирая копытами осыпающуюся пшеницу, не дождавшуюся в этом году страды. Солнечный диск еще не показался, но прямо впереди багровели полосы рассвета, приглушенные поднявшимся над сырой землей туманным маревом. - Еще как боятся! Хаган сделал то, что не под силу иным богам. Полуденная держава теперь под рукой Степи!
      - Верно, - согласился Менгу. Сейчас он был склонен соглашаться с каждым словом, превозносившим величие его господина. В войске не находилось недовольных, а если таковые вдруг и появлялись, судьбу их решал железный приказ Гурцата: "Изрекшего слово супротив воли хагана, а значит, и Заоблачных должно казнить без промедления". Впрочем, тумены безоговорочно поддерживали все решения повелителя. Мергейты получили обширнейшие и прекрасные земли, десятки тысяч рабов, немыслимые богатства, но почему-то хотелось еще больше. Больше золота, которое частенько просто выбрасывалось на дорогу, чтобы не отягощать коня, больше шелка, чтобы вытирать взмыленные бока тех же самых коней, больше баранины, но не для того, чтобы готовить из нее изысканные саккаремские блюда с удивительными приправами, но лишь наскоро сварить ее в котле без соли и набить брюхо... Саккаремская роскошь беспощадно уничтожалась и преследовалась: Гурцат запретил воинам есть пищу, приготовленную по рецептам полуденных мастеров, носить парчовые чапаны, воевать на красивых и высоких саккаремских лошадях. Разрешалось только брать в бой более совершенное и крепкое оружие, созданное кузнецами разгромленного шаданата. Яса-приказ хагана гласил о тщательном сохранении образа жизни Вечной Степи. Мергейтам ни к чему привыкать к традициям изнеженного Саккарема.
      "Значит, боятся? - подумал Менгу, покачиваясь в седле. - Быть не может! Хаган уверяет всех туменчи, что саккаремцы полностью уничтожены, а наши лазутчики каждый день приносят донесения о громадном войске, собранном возле гор Дангары... Как видно, сбежавший шад собирается всей оставшейся силой нанести по нам последний удар, который станет решающим..."
      Менгу молчал. В последние седмицы ему многое не нравилось и вызывало подозрение. Его господин, Гурцат, стал бледен и излишне вспыльчив, хотя его ум сохранял прежнюю остроту и решительность. Десятитысячники-туменчи выполняли распоряжения повелителя быстрее, чем родившаяся в Сфере Заоблачных молния достигает земли, но в то же время сторонились его. И еще этот Подарок...
      Менгу и Берикей были единственными, кто покинул Скрытую Пещеру вместе с хаганом, пройдя через удивительные ворота, выведшие их из глубин Самоцветных гор прямиком к улусу, называемому саккаремцами Мельсиной. Тот день Менгу плохо запомнил: слишком много непонятных и мрачных событий тогда произошло. Стала камнем любимая жена хагана, затем по воле неведомого бога, в верности которому присягнул Гурцат, покинул круги мира уважаемый среди мергейтов шаман Саийгин, исчез неизвестно куда беловолосый советник повелителя, который, собственно, и привел хагана в горы, обещая тому открыть источник вечной мудрости и силы... Менгу напомнил об оставшихся в долине воинах сотни, спросил Гурцата, зачем он бросает на произвол судьбы лучших своих нукеров, но хаган, криво усмехнувшись углом рта, ответил: "Теперь они у Заоблачных, пусть боги заботятся..."
      Берикей, наполовину саккаремец, наполовину мергейт, после краткого пребывания в Пещере стал не в себе, будто бы заболел. .Он слушал только приказы хагана, смотрел на повелителя лишенными разума глазами, а когда тот даже на самый краткий срок забывал о нем, впадал в необузданную ярость. Именно Берикей, много раз бывавший в Мельсине, по приказу Гурцата повел отборную сотню самых опытных нукеров на штурм Синей башни, и именно о нем уцелевшие жители Мельсины передавали самые жуткие легенды, в которых из тьмы ночи являлся безумный воин со взглядом демона и окровавленными руками. Гурцат знал что-то о причинах охватившего Берикея помешательства, но Менгу не осмеливался спрашивать и только с возрастающим удивлением наблюдал, как хаган отправляет молодого саккаремца в самые опасные бои. Берикей всегда возвращался невредимым, пускай весь его отряд, кроме нескольких самых стойких воинов, погибал.
      Теперь Берикей также ехал справа от хагана, оглядывая невидящим взором туман. Он больше напоминал верного сторожевого пса, который, не раздумывая, бросится в драку и отдаст жизнь за господина.
      Но даже безумие Берикея не стало самым худшим из случившегося за последние дни. Хуже всего был Подарок.
      Как такового Подарка не существовало. Повелитель Самоцветных гор не вручал Гурцату никакой определенной вещи вроде волшебного кольца, камня или магического талисмана. Обитавший в пещере бог просто сказал хагану: "Протяни руку, раскрой ладонь и получишь то, за чем пришел". Насколько видел Менгу, длань хагана осталась пустой, но в тот же миг Гурцат крепко стиснул в кулаке нечто. Эта незримая вещь принадлежала только хагану и, видимо, наделяла его способностями, необычайными для человека. Спустя несколько дней после штурма Мельсины Менгу наконец сумел понять, чем именно одарил Гурцата Повелитель Самоцветных гор.
      После событий в горах Менгу держался настороже, чутко прислушиваясь и присматриваясь ко всему происходившему в лагере - не только из-за неутоленного любопытства, но также из-за ясно различимого чувства близкой опасности.
      Все самое необходимое для ведения войны слишком часто оказывалось под рукой господина. Нужные карты (хотя Менгу, отвечавший в ставке Гурцата за получение сведений от дозоров и лазутчиков, прекрасно знал, что такого плана в хранилище свитков, коим заведовал переметнувшийся к мергейтам многоученый саккаремец, точно нет), почтовые голуби, всегда летевшие именно туда, где находились командиры разрозненных степных отрядов... Но это мелочи, на которые в суматохе боев можно не обратить внимания. Наиболее чудовищным стало проявление силы подарка, виденное Менгу лишь однажды. Это едва не стоило ему жизни, хотя подарок не обращал внимания ни на самого Менгу, ни на других людей.
      Тогда он прибежал со срочным донесением от туменчи Цурсога, добивавшего остатки саккарем-ской конницы, не успевшей покинуть Междуречье. Цурсог просил у хагана подкреплений, и приказ Гурцата следовало получить немедленно. Мрачные тургауды ни за что не хотели пропускать новоиспеченного тысячника в шатер Гурцата, но Менгу использовал свою власть, отстранил телохранителей, стоявших у входа в юрту, вошел, сразу пав на колени и коснувшись лбом потертой войлочной кошмы, которую хаган не желал менять на лучшую саккаремскую парчу. Потом он поднял глаза и увидел перед собой госпожу Илдиджинь. Самую любимую и самую верную жену повелителя, сгинувшую в недрах Пещеры по воле ее Хозяина. Живую - спокойные миндальные глаза, мимолетная мягкая улыбка, вечно блуждающая на ее губах, красивое лицо не девушки, но умудренной жизнью женщины... От нее и пахло, как от Илдиджинь, - чистым войлоком, свежим молоком и пахучей травкой, которую женщины носят в мешочке на шее.
      - Убирайся! - Менгу вздрогнул от яростного вскрика Гурцата, внезапно появившегося за спиной призрака. Хаган был полуодет, красен и зол. - Вон, негодяй!
      - Г-господин... - заикнулся Менгу и снова склонился, прикрыв глаза, лишь бы не видеть безмятежного лица давно погибшей жены хагана. - Цурсог прислал свиток... Просит тумен в помощь...
      - Убей его, - послышался ласковый женский голос. - Он видел меня. Он чувствует мою сущность, а наш общий повелитель просил тебя хранить тайну.
      Хаган резко выдохнул, словно сбрасывая пелену безумия, и прорычал:
      - Моя жена никогда не советовала мне убивать Менгу, уходи! И ты тоже прочь!
      Тысячник, сообразив, что внезапно раскрыл тайну Подарка, а самое главное услышал из уст призрака слова о том, что и у хагана есть господин, похолодел и начал отползать к пологу. Но любопытство превозмогло страх, Менгу на мгновение поднял глаза и успел заметить, как женский силуэт исчезает, растворяясь в кружении розовых искр. Хаган, наклонившись, поднял с кошмы нечто невидимое и засунул в кошель, висящий на поясе штанов.
      - Это не госпожа, - угрюмо, будто оправдываясь, бросил Гурцат своему верному тысячнику. - Это лишь ее облик. Скажи кому нужно, что я приказываю помочь туменчи Цурсогу. - Он вдруг побагровел, как закатное солнце, и резким голосом выкрикнул: - Убирайся! Сколько можно повторять - вон!
      Менгу кубарем выкатился из юрты, провожаемый бесстрастными взглядами тургаудов и холодными глазами Берикея, тоже стоявшего на страже рядом с круглой войлочной палаткой.
      "Заоблачные, просветите мой разум! - Не ощущая своих ног, тысячник шагал к юртам, где жили туменчи, командовавшие самыми крупными отрядами войска. Неужели... Неужели хаган спит с призраком своей жены? Теперь понятно, откуда он знает все и про всех. Подарок может становиться чем угодно по его желанию..."
      Менгу многое знал, но молчал. Молчал и сейчас, на рассвете прохладного дня окончания лета, когда отряд хагана двигался в глубину опустевшего Халисуна, жители закатного берега Урмии бежали к Дангарскому полуострову и прибрежным городам халисунских джайдов, бросив созревшие поля, бросив дома и отпустив скотину, которую не сумели угнать с собой, на вольный выпас. Менгу знал недаром его прадед был шаманом, а бабка со стороны матери - самой почитаемой колдуньей кюрийена Байшинт. Молодой тысячник не умел говорить с богами и не владел никакими тайнами колдунов - не мог даже волшебным способом подозвать к себе лошадь, а этим даром, доставшимся от предков, владели многие в войске. Зато наследие прадеда давало ему возможность острее других чувствовать присутствие Чужака. Он видел его: на белой лошади, постоянно следующей за конем Гурцата, громоздилось очень неясное, расплывчатое облачко, будто составленное из хлопьев серого пепла. Изредка силуэт напоминал человека, иногда животное, а чаще просто представлял собой клубок играющих и вертящихся в непрестанном вихре крупиц чужеродного творения.
      Ясного, откровенного зла в Призраке Менгу не чувствовал. Зло - оно понятно и недвусмысленно. Однажды, когда Менгу исполнилось всего тринадцать весен, он пас баранов в предгорьях вместе с двумя братьями и видел, как из щели в камне вышел горный дэв. Не просто дух гор, а то злобное создание, что режет овец, забирает людские души и пьет кровь у живых. Тогда их спасло чудо - Заоблачные послали падающую звезду, и ее свет прогнал дэва. Но эти мгновения, когда перед тремя насмерть перепуганными мальчишка-ми-мергейтами колыхалось бесформенное, наполненное ядом ненависти к жизни создание, Менгу не забыл посейчас. Той ночью он видел чистое зло, существовавшее в этом мире с самых предначальных времен, когда еще не было ни жизни, ни людей, ни коней.
      Подарок Гурцата не был злом как таковым, однако создавал зло. Почему так?
      Ехали долго, остановились только один раз, вскоре после полудня, - напоить лошадей и слегка перекусить. Менгу почти не разговаривал ни с Танхоем, ни со своим приятелем Булганом, которого поставил сотником войска всего поллуны назад ради дружбы и желания иметь верного человека за своим плечом. Затем плодородные земли оборвались, уступив место глине и первым песчаным наносам. Постепенно наползали сумерки, и наконец, когда солнце коснулось нижним краем горизонта и вошел в свои права час Совы, хаган приказал остановиться. Впереди лежала только пустыня Альбакан, где-то за ее барханами скрывался великий город Меддаи, позади виднелась синеватая полоса Дангарских гор, у подножия которых враги хагана еще тешились надеждой на победу.
      Гурцат вместе с непременным Берикеем отъехал в сторону шагов на сто, сказав остальным не двигаться с места. Белый конь бога войны послушно и понуро брел за лошадкой повелителя. Сейчас, перед наступлением колдовского ночного времени, Менгу все яснее различал кружащиеся над холкой коня холодные искры. Подарок по-прежнему сопровождал Гурцата, не желая отставать.
      Менгу напрягся, продолжая смотреть вслед своему господину. Закатное солнце погасло, и слабенький мерцающий туман над белым конем вдруг начал постепенно приобретать все более четкие очертания, пока наконец не обрел форму и тело.
      Волк. Крупный черный степной волк.
      - Иди, - различил Менгу на самом излете слуха голос хагана. Гурцат обращался к существу. доброжелательно помахивавшему пушистым хвостом у ног его коня. - Ступай и накажи их. Я буду ждать здесь.
      Когда наступила темнота, устроившийся прямо на песке и накрывшийся провонявшей лошадиным потом войлочной попоной Менгу задрожал, услышав нарастающий вой диких стай. Как видно, посланец Гурцата - Подарок, обернувшийся волчьим вожаком, - собирал свое войско.
      - Прости меня, почтенный мардиб, но женщинам запрещен вход в Золотой храм. - Очень высокий, здоровенный и пузатый халитт, казавшийся невероятно сильным, преградил Фарру дорогу. - Если госпожа хочет помолиться, пусть идет через два квартала в святилище Великой Дочери.
      - Я не могу ее бросить, - сквозь зубы процедил Фарр, сжимая во вспотевшей ладони клочок пергамента с печатью аттали эт-Убаийяда, позволявший ему беспрепятственно проходить через все посты Священной стражи и проводить друзей, числом не больше двух. Чуть позади переминалась с ноги на ногу Фейран, укутавшая лицо до самых глаз белым шелковым платком, опять же подаренным Кэрисом. - Пропустите, именем Атта-Хаджа!
      - Есть закон, - упрямо сказал халитт. - Женщинам нельзя. Если ты боишься за ее безопасность, оставь госпожу здесь. Я и мои стражники присмотрим и, если надо, обороним от любого недруга.
      - Ну... - Атт-Кадир смущенно посмотрел на Фейран и прошептал: - Тогда я сейчас быстро сбегаю к аттали... Подождешь?
      Десяток Священной стражи, охранявший боковой вход в Золотой храм, предназначенный лишь для мардибов, а никак не для обычных прихожан, выглядел довольно грозной боевой силой - плохих воинов правители Меддаи никогда не нанимали. Из летописей давно минувших войн становилось ясно: стража Белого города еще не знала поражений.
      Заметив легкий кивок Фейран, атт-Кадир нырнул в низкий дверной проем и очень скорым шагом, почти бегом, ринулся в сторону главного алтаря, где многомудрый аттали эт-Убаийяд возносил моления Предвечному и курились бесценные благовония, радовавшие верховного бога Саккаре-ма. Еще в коридоре Фарр различил старческий голос аттали, монотонно, но в то же время очень мелодично произносившего сурьи из Книги Провозвестника, и пение храмовых служек.
      Боковой проход вывел юного мардиба к правому приделу алтаря, и, едва выглянув из полутьмы коридора, он понял: отвлекать мудрейшего сейчас нельзя, это святотатство. Никогда, даже в бури, пожары, во времена самых невообразимых бедствий, службы в главном храме Атта-Хаджа не прерывались. Предвечный ревнив и наказывает своих слуг за нерадение. Но все-таки...
      Фарр атт-Кадир, который еще недавно был всего лишь учеником при храме Шехдада, никогда бы не решился на подобное. Нынешний Фарр почувствовал, что есть вещи поважнее мерных речитативов молитв для ублажения тщеславия Атта-Хаджа. Вдобавок его подтолкнуло что-то странное - будто бы голос Кэриса, появившийся в голове: "Быстрее, дубина! Скажи все эт-Убаийяду!"
      Фарра встретил изумленный взгляд аттали, узревшего краем глаза нарушение извечного благочиния, - мальчишка неуверенным шагом пересек площадку, на которой стоял мраморный, с выложенными цветными камнями и золотом завитками чудесных растений алтарь, с которого поднимались струйки сладкого дыма, уходящие под необъятный купол храма, и вдруг простерся ниц перед первосвященником.
      Эт-Убаийяд зыркнул на служек, сделав какой-то знак ладонью, и хор, заглушая изумленные возгласы собравшихся в храме людей, затянул гимн "Хвала в вышних Атта-Хаджу". Сам аттали опустился на колени перед алтарем, совсем рядом с атт-Кадиром, коснулся лицом мрамора и едва слышно прошипел:
      - Если ты не принес важной вести, я лишу тебя звания мардиба, святотатец! Говори!
      - Меня прислал, - заикнулся Фарр, - Кэрис. Дэв. Надвигается беда. После полуночи на Меддаи должны напасть.
      - Мергейты? - уточнил мудрейший, не поднимая лица от пола, чтобы прихожане не заметили, как аттали во время божественных песнопений ведет мирской разговор.
      - Хуже. Дэв и девица по имени Фейран, наша предсказательница, сочли, что Повелитель Самоцветных гор получил власть над дикими зверями. Стаи волков, может быть, гиены... Прикажи халиттам защитить людей! Звери неподвластны воле Атта-Хаджа...
      - Ему подвластно все, - чуть слышно вздохнул эт-Убаийяд. - Я верю твоему дэву, да простят меня высшие Силы. Пойди обратно за алтарь, сейчас я все закончу.
      Фарр, ерзая по полу, отполз к выходу в коридор, аттали же взглядом указал певцам замолкнуть, поднялся и вместо ожидаемой несколькими сотнями людей сурьи, восхваляющей Отца и Дочь, Повелительницу Моря, произнес:
      - Братия! - Хитро построенные своды Золотого храма отразили и усилили слабый голосок древнего старика, а потому эт-Убаийяда услышал каждый. Возвращайтесь к семьям и возьмите оружие! Мне принесли безрадостную весть: черное колдовство безбожного владыки мергейтов, дарованное ему демонами Нижней Сферы, пробудило к жизни силы, враждебные миру людей. Если вдруг на улицах Белого града вы узрите диких животных, убивайте их. Не думайте о том, что вы отнимаете жизнь, - вы лишаете сил Тьму. Идите, да хранит вас всех Атта-Хадж!
      Эт-Убаийяд изрядно напугал прихожан своими зловещими словами, но люди послушались: аттали никогда ничего не говорит без оснований, ибо он наследник Провозвестника и осиян благостью Предвечного. Сам мудрейший, приказав хору исполнить заключительный молебен, направился к ожидавшему его атт-Кадиру.
      - Первый раз, - мрачно изрек он, - за девятьсот лет нарушен ход божественного служения. Надеюсь, ты не ошибаешься и Дэв не пошутил.
      - Нет-нет, - горячо возразил Фарр, следуя за эт-Убаийядом к скрытым помещениям храма, где хранились летописи и сокровища. - Можно попросить тебя об одной милости? У входа ждет прорицательница Фейран. Я боюсь за нее, хотя она и осталась под охраной халиттов.
      - Еще одно нарушение старинных уложений, - на ходу покачал головой аттали. - Ладно, в такие времена все меняется. Кюртан! - Один из храмовых слуг незаметно возник из едва разгоняемого сальными свечами полумрака. - Снаружи, у закатного входа, ожидает некая молодая девица. Приведи ее в мою комнату. Скажи страже, что это моя воля.
      - Э-э... - Служка раскрыл рот, но, перехватив грозный и не терпящий возражения взгляд эт-Убаийяда, побежал выполнять приказ. Аттали проворчал ему вдогонку:
      - И немедленно собери сотников Священной стражи! Всех, кого найдешь! А ты, Фарр, сейчас расскажешь все, о чем знаешь. О Предвечный, сколько же от вас неприятностей!
      * * *
      Способны ли четыре человека перевернуть вверх дном весь Священный город, покой которого не нарушался столетиями? Кэрис и его друзья доказали, что ничего невозможного нет. Дэв недаром долгие годы жил среди людей в разных обличьях: то воина, то книжника или обычного пастуха. Его опыт пригодился Кэрис почти полный десяток лет (правда, случилось это не меньше столетия назад) служил в армии великого Нарлака, добравшись аж до чина пехотного тысячника, и знал, как командовать войском. Драйбен, носивший сейчас маску одного из командиров Священной стражи, помогал, как мог.
      За половину оборота клепсидры они сумели поднять четыре отряда халиттов по тридцать человек каждый, усилить внутреннюю стражу на полуденной и восходной границах города и вывести всех свободных халиттов за круг палаток беженцев, выстроив их в двойную цепь. Никто из десятников не подозревал подвоха, Кэрис с его незаменимым даром убеждения, присущим лишь волшебным существам, сделал все, что от него зависело, и теперь надеялся только на Фарра, способного убедить первосвященника Меддаи в необходимости всеобщей тревоги. Лишь когда незадолго до полуночи в двух лучных перестрелах, то есть возле окраинных домов Меддаи, появились цепочки факельных огней, Кэрис и Драйбен поняли: аттали эт-Убаийяд прислушался к словам никому не известного молодого священника и послал помощь.
      - Где я могу увидеть почтенного сотника Джасура? - Человек в одежде гонца Священной стражи, перепоясанный, в отличие от других халиттов, ярким и широким белым поясом, бежал вдоль цепи воинов, выстроившихся в тридцати шагах от крайних палаток беженцев. - Сотник Джасур, по приказанию повелителя Меддаи! Приказ эт-Убаийяда!
      - Чего молчишь? - Кэрис ткнул локтем Драйбена. - Теперь ты и есть Джасур.
      - А-а... - Драйбен встрепенулся. Их окружали шестеро мрачных десятников и следовало блюсти лицо. - Я здесь!
      Гонец подбежал к находившемуся в чужом обличье Драйбену, быстро поклонился и передал свиток.
      - На словах аттали просил передать, - выпалил гонец, - что сей пергамент должен быть зачитан перед всеми командирами стражи, а затем каждому десятнику и сотнику показана золотая печать эт-Убаийяда.
      "Влипли! - сказали глаза Драйбена Кэрису. - Аттали и так не любит колдовства, а здесь мы влезли в его личную вотчину - Священную стражу!"
      "Читай, - мысленно отмахнулся вельх. - Хуже не будет, а эт-Убаийяд не зря носит звание мудрейшего".
      - Именем Атта-Хаджа, Бессмертной Дочери и Провозвестника Эль-Харфа! провозгласил Драйбен, открывая свиток и вглядываясь в витые Саккаремские буквицы. - Сим приказываю сотнику халиттов Джасуру атт-Кераю сей ночью защищать Священный град всеми силами Священной стражи, что будут у него в распоряжении".
      Внизу стояла подпись и золотая печать аттали, которые Драйбен в соответствии со словами мудрейшего продемонстрировал всем.
      - Ты дворянин, - горячо зашептал Кэрис на ухо нардарцу, - военному искусству обучался, и, по-моему, знаешь его неплохо. Только, боюсь, враг у нас необычный. Мой совет: не отправляй людей в наступление, только держи оборону полумесяцем. Нужно много огня - он пугает зверей. Еще вот что... Если стая окажется слишком большой, замыкай халиттов в круг и отступай к городу. Уводите с собой всех, кого сможете. И напоследок самая хорошая новость - все это тебе предстоит проделать самому, почтенный сотник Джасур атт-Керай.
      - То есть? - обомлел Драйбен, уже привыкший к тому, что Кэрис никогда не оставляет его, Фарра или Фейран в одиночестве и всегда помогает. - Ты что, с ума сошел?
      - Именно, - одними губами ответил Кэрис. - Именно... Я больше пригожусь там.
      Вельх вытянул руку, указывая в сторону пустыни. Затем он быстро шагнул в сторону, уходя прочь от города.
      - Десятник! - рявкнул Драйбен, подзывая первого попавшегося командира и думая: "Великие боги, как же мне ими командовать, я даже не знаю ни одного имени!" - Десятник! Всех новоприбывших халиттов по моему приказу ставить в двойную цепь. Разжечь как можно больше костров! Дерево забирайте там, где найдете, - аттали возместит беженцам потери. Чтобы у каждого второго в руке был факел! Пошли десяток людей будить семьи в крайних от пустыни палатках, пусть до рассвета переберутся ближе к городу. Бегом!
      Безымянный десятник поклонился и бросился выполнять приказы. Небольшое войско халиттов славилось во всех землях материка своей дисциплиной и верностью слову вождя. Сам Драйбен, воспользовавшись замешательством, со всех ног рванулся в сторону, куда ушел Кэрис, надеясь его догнать.
      Догнал. Через полтысячи шагов. Вельх стоял на вершине бархана, освещенный ущербной луной и звездами. Кэрис зачем-то раздевался. Халат, сапоги, рубаха были свернуты и наполовину засыпаны песком, сейчас он развязывал узкий ремешок, поддерживающий шаровары.
      - Ты что делаешь, безумец? - выдохнул нардарец. - Я один не справлюсь! Ты же обещал помогать!
      - Я и помогаю, - яростно прорычал вельх, путаясь в необъятных штанинах. Марш назад и делай свое дело! У тебя отлично получается. Уж точно лучше, чем колдовать. Посмотри вниз!
      Драйбен повернулся и посмотрел с бархана на равнину, простиравшуюся к полуденному восходу от Меддаи. Моргнул, будто пытаясь сбросить наваждение. Ему показалось, будто пустыня полна светляков, мерцающих зеленоватыми неяркими огоньками. Лишь потом он понял, что видит перед собой тысячи звериных глаз, отражающих слабый звездный свет.
      - Боги... - Драйбен замер, а затем медленно развернулся к вельху, сбросившему последние одежды и выпрямившемуся во весь рост. Налетавший ветер трепал его длинные волосы, превращая их в темный ореол. - Кэрис, ты видишь, сколько их? Кэр...
      Прямо на нардарца смотрели такие же зеленые звериные глаза.
      - Уходи, - почему-то с трудом выговорил дэв. - Если останемся живы, утром увидимся. Возвращайся туда, где ты нужнее. И ради всех духов мира, прекрати на меня пялиться!
      Драйбен кубарем скатился с бархана и, возвращаясь к длинному ряду зажегшихся возле города костров, старался не оглядываться.
      * * *
      Кэрис оказался прав, утверждая, что Драйбен вполне сумеет справиться с командованием отрядами халиттов, тем более что полномочия фальшивого сотника подтверждались словом благородного аттали эт-Убаийяда, которому, видимо, Фарр рассказал все, о чем знал. Нардарских мальчиков (особо отпрысков дворянских семей) с раннего детства учили военным искусствам, и обучение состояло не только в премудростях обращения с клинком, тонкостях боя в пешем или конном строю, но и в полководческом разумении, - многие книги обширной библиотеки Кешта посвящались описаниям давно отгремевших сражений, разбору неожиданных (а в действительности тщательно продуманных) ходов военных вождей, умерших столетия назад, и тактике обороны. Последняя наука многократно помогала владельцам окраинных замков Нардара отражать нападения воинственных саккаремцев или кочевников из Альбакана да и прекрасно защищала от собственных соседей, ибо многие нардарские эрлы из-за неурожая, холопьих бунтов или других неурядиц частенько желали поправить свои дела за счет соседей.
      Однако на сей раз Драйбен изрядно озадачился. Безусловно, под его началом оказалась значительная, не меньше трех сотен, часть войска Священной стражи, десятники и сотники которой выполняли приказы с точностью и тщанием, недоступными подчас личной гвардии самого нар-лакского кенига. Халитты могли похвалиться отличным вооружением - в арсеналах Меддаи, властители которого давно уразумели одну нехитрую истину: "Атта-Хадж защищает умы людей, а сокровища Священного города - холодное железо", хранилось самое лучшее оружие из разных стран.
      Надвигающийся противник выглядел слишком необычно. Пожалуй, уже многие столетия человеку не доводилось сталкиваться с Диким Гоном. Звери не ходят в строю, ощетинившись щитами и выставив вперед копья, не способны на быстрые конные атаки, противостоять которым могут лишь искусственные укрепления или плотно сбитый строй панцирной пехоты, не наваливаются "быком" - клинообразной конной лавиной, как обычно воюют нарлаки, уповая на мгновенный разгром с помощью одного мощного и необоримого удара. Зато поднятая Повелителем Самоцветных гор звериная тьма обладает невероятной изворотливостью, ее клыкастые воины проникнут туда, куда путь человеку заказан... Сейчас спасение только в одном - в огне.
      Миновала полночь. Наступал час Волка - время темных тварей и хищников. Судя по кратким донесениям, поступавшим с флангов войска халиттов, распоряжения "сотника Джасура" исполнялись в точности: двойная цепь воинов Меддаи, расставленных в шахматном порядке, широким полумесяцем окружала палаточный лагерь к полуденному восходу от города, полыхало не менее сотни костров, и каждый второй халитт, кроме сабли, держал в руках факел. Люди в багрово-черных халатах стояли молча, нахмурившись и предчувствуя, что вскоре столкнутся с опасностью, слишком мало знакомой всем армиям обитаемого мира. Но ни слова ропота или страха - каждый знал, что за его спиной поднимаются белые стены Священного города.
      К удивлению Драйбена, среди беженцев не поднялась паника. Халитты сумели отвести значительную часть людей из палаток к оградам водоемов и постам стражи, а заодно по приказу Драйбена поднять по тревоге лагерь саккаремских гвардейцев, располагавшийся возле полуночного входа в Мед дай. Тысячнику гвардии шада было вменено в обязанность при первых звуках боя вывести спешенных конников (Драйбен предположил, что даже специально обученные лошади испугаются диких зверей) к водоемам для защиты беженцев. Последние тоже не собирались тихо отсиживаться: почувствовав опасность, все мужчины взяли в руки какое-никакое оружие, от боевых кинжалов до обычных заостренных кольев.
      Драйбен стоял на вершине песчаной дюны, наблюдая за темной равниной. Небо затянулось легкими облачками, скрывшими звезды и превратившими месяц в расплывчатое белесое пятно. Было жутко. Странные, грозящие гибелью звуки шуршания тысяч лап по песку нарастали, отчетливо различались короткие взлаивания шакалов, ехидные смешки гиен... Но более всего пугал ветер. Лицо человека обдували холодные тягучие потоки, чуть-чуть пахнущие звериной шерстью, смрадной падалью и спекшейся кровью. Почему ветер такой ровный, такой постоянный? Откуда на простершейся на многие десятки лиг песчаной равнине вспыхивают бледные огоньки, более приличествующие нардарским болотам, нежели выжженному солнцем Альбакану?
      Отсветы звериных глаз пропали, но ясно чувствовалась быстро приближающаяся чужая сила, вслед которой мчались обезумевшие звери; холод накатывал на Драйбена и двух десятников, стоявших за его спиной, непрекращающимся потоком, однако нардарец ощущал, как его спину греет сосредоточенная в Меддаи Сила, наверное, именно в этот мрачный час Драйбен впервые уверовал в истинную мощь богов, в которой ранее сомневался. Сейчас он находился как раз на границе мороза и жара, слыша, как потрескивает воздух при незримой борьбе двух величайших стихий.
      - Сотник, посмотри. - Совсем молодой, но уже успевший дослужиться до десятника халитт произнес эти слова с не приличествующим воину Атта-Хаджа страхом. - Правее двух сопок, точно под пятном от луны... Там чудовище!
      Драйбен, у которого с возрастом зрение начало портиться, сощурил глаза, не надеясь ничего увидеть, но все же различил вырисовывавшуюся на темно-серой поверхности пустыни тень абсолютной черноты, прореженную лишь двумя желтыми точками. Наверное, глаза. Существо вначале казалось бесформенным, но вскоре начало приобретать очертания гигантского волка. Драйбен за время своего долгого путешествия по миру видел шерстистых слонов, привезенных в аррантские зверинцы из Мономатаны, зверюг настолько огромных, что человеку без воображения они показались бы порождением ночного кошмара. Тварь, мерно шествовавшая ныне в сторону Священного города, высотой как раз напоминала такого вот обитателя мономатанских джунглей.
      Внезапно тень гиганта распалась на множество черных пятен, постепенно истаивающих в холодном ночном воздухе, закружился смерч из сотен огоньков розовых, фиолетовых, голубоватых... Драйбен уже видел нечто подобное - там, в пещере, где жил Владыка Самоцветных гор. Наводимые им мороки исчезали, тоже оставляя после себя быстро меркнущий след многоцветных искр.
      "Неужели сам явился? - подумал Драйбен, чувствуя, как нарастает паника. Холодный комок сжался где-то в животе, под грудиной, пальцы до боли в суставах стиснули рукоять непривычной для нардарца сабли, висящей слева на поясе. Великие боги, этого не может быть! Везде, во всех книгах, которые я читал, непреложно указывалось - Небесная гора лишь тюрьма для своего Повелителя, Он не в состоянии разбить ее стен. Однако из любого узилища можно что-то вынести, наподобие проклятого камешка, который я хранил так долго, или... Подарка, который, скорее всего, получил Гурцат там, у Него".
      - Отходим, отходим! - Молодой десятник, вцепившись в плечо Драйбена, потянул его назад, в сторону линии Священной стражи.
      Шорох в пустыне нарастал, и, зачем-то оглянувшись на бегу, нардарец увидел быстро приближающиеся точки синих, зеленоватых и красных звериных глаз, в которых отражался свет костров.
      Дикий Гон достиг окраин Меддаи.
      * * *
      Фарр наблюдал за происходящим с площадки высочайшего минтариса - узкой стреловидной башни, увенчанной забранной в солнечный круг трехлучевой золотой звездой Атта-Хаджа. Рядом стояла Фейран, напряженно вслушивавшаяся в темноту, справа от юного шехдадца опирался на изукрашенную слоновой костью трость сутулый аттали эт-Убаийяд, а возле входа на винтовую лестницу безмолвно громоздились три рослые и широкие фигуры халиттов - личных телохранителей владыки Меддаи.
      Отсюда, с головокружительной высоты сотни локтей, отлично различался ручеек огней, протянувшийся от восходной дороги к Междуречью до полуденного въезда в не защищенные стенами кварталы Священного города. К величайшему сожалению Фарра, линия костров своею яркостью затеняла черные глубины ночного Альбакана. Луна скрылась за облаками, и пустыня представлялась ныне сплошным черным болотом с кочками сопок, неясно вырисовывающихся на фоне чуть более светлого неба.
      - Очень странно. - Аттали эт-Убаийяд ни к кому не обращался, просто уронил слова, глядя в пустоту. - Все время, пока я живу на этом свете (а восемь десятилетий - срок отнюдь не малый), я учился бороться со злом во всех его проявлениях. Но сейчас я доподлинно знаю, что рядом со Священным городом отнюдь не зло, хотя эта сила, без сомнения, несет всем нам невероятную опасность. Ответь, Атта-Хадж, что же происходит ныне?
      - Да будет мне позволено заметить, - робко подал голос Фарр, косясь на мудрейшего, - человек, известный тебе, уважаемый, как Драйбен из Кешта, а с ним наравне дэв по имени Кэрис - несомненно, более просвещенные в древних искусствах волшбы, нежели я, недостойный, - утверждали, что нужно четко различать привычное нам от самого сотворения мира зло и чужеродность, коя, без сомнения, является сущностью Властелина Самоцветного кряжа...
      - Эк завернул, - хмыкнул эт-Убаийяд. - Сразу видно - слишком долго сидел в моей библиотеке. Ничего, знания никогда не бывают лишними, только не всегда используются во благо. Пожалуй, ты прав, уважаемый Фарр атт-Кадир. Может быть, существо, о котором велось столько речей в последние дни, действительно полагает, что делает для всех нас добро. Или, возможно, не осознает разницу между благом и злом. Именно поэтому мы никогда не сможем с ним договориться. Разве возможно заключить соглашение с одиноким волком - хищником, бродящим по пустыне?
      - Его можно изловить и заточить в клетку, - возразил Фарр. - Снарядить охоту и застрелить из арбалета, проткнуть пикой или просто выгнать в другие земли.
      - Несомненно, - кивнул эт-Убаийяд. - Боюсь, всем нам теперь придется заниматься такой охотой, отложив все насущные дела. Вы уже начали ее разыскали логово зверя, отчасти знаете, как он выглядит и на что способен. Но мы по-прежнему не знаем, каково оружие, что может его поразить. Лишь осмеливаемся предполагать. Охота будет долгой и кровавой, сын мой.
      - Смотрите! - Фейран впервые осмелилась заговорить в присутствии верхового первосвященника Меддаи и, вытянув руку, указала куда-то налево. С минтариса казалось, что к цепи разложенных костров подтекает черный бурлящий поток. Спаси нас Всеблагая Богиня! Сколько их!
      - Туган, - позвал аттали не оборачиваясь и, лишь заслышав за своей спиной сдержанное дыхание телохранителя, приказал: - Передай сотникам, чтобы вывели все отряды Священной стражи к восходным воротам. Потом прикажи звонарям бить в гонги. По этому знаку все мардибы храмов обязаны начать молебен. Иди и выполняй.
      Здоровенный Туган молча кивнул и, придерживая саблю левой рукой, побежал вниз по винтовой лестнице, проложенной внутри башни.
      * * *
      На вопрос Драйбена: "Ты что, с ума сошел?" - Кэрис ответил честно: "Именно так". Конечно, он был не человеком, но существом куда более совершенным, ибо народ броллайханов заселял земли этого мира от самого Момента Творения и многому научился за прошедшие десятки тысяч лет, а потому знал, что ввязывается в почти безнадежное дело.
      Броллайханы очень редко меняют свое обличье - Кэрис столетиями носил облик человека и лишь изредка (двенадцать раз в год, на очень короткое время определенных дней) возвращал себе истинную внешность. Он давно стал думать как люди и поступать в соответствии с человеческими законами и представлениями о надлежащем поведении. Ему нравились люди, и не только потому, что они обладали бессмертной душой и великим даром - свободой воли, - недоступным броллайханам. Кэрис же владел телесным бессмертием, наподобие давно сгинувших альбов, однако дух его можно было убить, и тогда личная сущность его распадалась, уходила в мир природы, некогда породивший его народ. Пока ему вовсе не хотелось становиться одновременно всем: травой, птицами, ледяной водой горного ручья и песчинками, а потому Кэрис соблюдал осторожность во всем на протяжении последних тысячи трехсот лет.
      Человек не в состоянии уничтожить броллай-хана. Стрела, холодное железо, огонь, вода, яд и прочие носители смерти слишком просты для того, чтобы убить дух. Магия, куда более опасная, давно исчезла (только за это Кэрис мог благодарить Владыку Самоцветного кряжа и его Небесную гору, уничтожившую колдовские искусства во времена Черных лет). Оставались самые опасные враги, пускай их насчитывалось немного. Воплощенные и невоплощенные, такие же броллай-ханы, частенько враждовавшие между собой, теперь, однако, отдалившиеся от мира смертных, и те, кого Кэрис называл чужаками.
      Когда Небесная гора поразила земную твердь, в мире произошло много странного. Открылись Ворота, наподобие таких, что отделяют от прочих земель Велимор или возвышаются на Черной скале над отдаленным Галирадом. Далеко не всегда такие Ворота, которые разбросаны по всем землям, вели в миры, где царит спокойствие, обычно называемое людьми добром. К счастью, большинство Врат недоступны ни людям, ни существам волшебным, но из некоторых порой лезет такая гадость... Кэрис поморщился, правда, получилось это у него плохо, потому что его истинному облику мимика была почти недоступна. Лет двести пятьдесят назад из Ворот, что стоят у истоков Светыни, выползло не воплощенное в тело существо, за которым Кэрис и несколько его сородичей охотились сорок два года. Тварь постоянно меняла облик, учиняла в вельхских и веннских землях редкостные безобразия, ибо питалась живой человеческой кровью, и лишь после длительных усилий удалось загнать ее обратно, в мир, из которого явилась. Тварь обладала природной магией, способной поглотить любого из броллайханов, и, хотя, по мнению Кэриса, охота была очень веселой и захватывающей, четверым его сородичам пришлось заплатить за успех своим существованием. С тех пор вельх крайне настороженно относился к существам "не от мира сего".
      Вот и сейчас Кэрис начал подозревать, что принял не совсем верное решение. Все-таки Меддаи - это какая-никакая, но защита, и у человеческого облика есть свои преимущества перед нынешним - истинным. Но он не собирался поворачивать обратно - ноги мягко ступали по песку, звериное войско осталось позади и справа. Кэрис искал вожака стаи, того самого чужого, собравшего и направившего волков, шакалов и диких пустынных кошек в сторону человеческого города.
      Кэрис не знал, как можно с ним справиться. Живые существа - они просты и понятны, у них есть желания, чувство опасности, они побаиваются всего необычного и жутко выглядящего ("Фарр намочил бы свой балахон, - со смешком подумал Кэрис, - увидь он меня сейчас"). Сородичи-броллайханы и прочие духи, порожденные этим миром, тоже доступны. Даже со злобным горным дэвом можно договориться, особенно если ты сильнее его. Но с тем существом (кстати, неверное слово! Это не существо! Тварь, ведущая зверей к городу, не звериный дух, она не живая, это, скорее, просто создание чьей-то мысли, умеющее двигаться и размышлять самостоятельно, без вмешательства разума хозяина) невозможно говорить лишь потому, что язык, образ мыслей, суть существования у него и у Кэриса абсолютно разные.
      Такие могут подчиняться лишь силе. Силы у Кэриса имелось в достатке, уверенности - а вернее, самоуверенности - хоть отбавляй, тело истинного воплощения оставалось гибким и быстрым... Он чувствовал радостное возбуждение, обычно возникающее перед большой дракой, и невольно перешел с рыси на тяжеловатый галоп и гигантскими скачками заспешил на встречу, которую никто не назначал.
      Рыскать по пустыне пришлось не так уж долго: обостренное чутье броллайхана с готовностью вывело Кэриса туда, где располагалась тварь, самый опасный и серьезный враг.
      Сначала Кэрис никак не мог разобраться, что именно находится перед ним. Он напрягал обычное зрение и видел невероятно огромного, поросшего черной, свалявшейся в колтуны шерстью волка-вожака. Но стоило моргнуть - чудовищная тень сменялась бесконечным вихрем тусклых розовых огоньков, затем силуэтом очень высокого человека... Волшебный третий глаз тоже не давал Кэрису четкого представления. Любая магическая тварь имеет истинный облик, но здесь было только облако, которое затмевало волшебное зрение броллайхана и мутило его человеческий взгляд, будто настоящие песчинки, попавшие в глаз. Оно было ничем и всем одновременно. У него имелась сущность - и в то же время она отсутствовала. Но прежде всего Кэрис чувствовал мысль. Воплощенную мысль, кружившуюся перед ним. Кэрис попытался заговорить.
      - Ты кто? - неслышно прозвучали слова Древнего языка. - Уходи, тебе здесь нечего делать. Уходи с миром.
      Древний язык - наречие Творения, доступное воплощенным духам, - достаточно просто и сложно одновременно. С его помощью можно без лишних затруднений общаться с самыми древними тварями этого мира: гигантскими морскими ящерами, иногда встречающимися возле берегов Шо-Ситайна, ледяными драконами, обитающими на недоступных человеку ледниках к северу от Сегванских островов, или воплощенными духами огня с архипелага Меорэ.
      - Пойдем лучше со мной, - вкрадчиво прошептало в ответ пепельное облако. К чему тебе смертные? Мы выше их. А главное - мы никогда не принесем им зла.
      - Тогда что ты собираешься делать? - возмутился Кэрис, не обратив внимания на то, что это чудовище его даже не поприветствовало. Впрочем, сам он тоже не поздоровался. - Ты ведь намереваешься убивать людей при помощи обманутых тобою животных, ведь так?
      Краем глаза Кэрис заметил, как облако невесомой пыли постепенно охватывает его с двух сторон, но решил пока не трогаться с места.
      - Тебе никогда не доводилось слышать такое высказывание: "Причинять добро"? - на Древнем языке ответили Кэрису. - Его придумали смертные, иногда они остроумнее нас. Оправдание у меня одно: я хочу забрать то, чем они не умеют и не могут пользоваться. Это не воровство, а право более сильного и благоразумного. Не стоит бояться гибели людей - их душа бессмертна, в отличие от твоей и моей. Смерть телесная - лишь грань, незаметный рубеж, после которого человек продолжит жить, и куда лучше, нежели мы. Либо уходи с дороги, либо пойдем вместе.
      - Забрать то, чем смертные пользоваться не умеют и не могут? насторожился Кэрис, сознавая, однако, что более сильное волшебство чудовища постепенно забирает его в кольцо. - Их чувства? Их страх? Я знаю, что любое чувство каждой твари, от мыши до человека и броллайхана, является Силой. Ты хочешь завладеть их силой?
      - Почему бы и нет? - Занятый разговором чужак монстр отвлекся на несколько мгновений, и Кэрис различил настоящим живым зрением, как он снова воплотился в тело громадного черного волка. - Мы сможем использо... Что ты делаешь?
      Кэрис не стал дожидаться окончания фразы. Он присел, быстрое, стремительное тело разогнулось в прыжке, и броллайхан атаковал первым, зная, что в момент битвы враг не сможет сбросить с себя нынешнее воплощение.

      ...Драйбен сумел увернуться от первого прыгнувшего на него хищника, и поджарый пустынный волчара еще в полете встретился с саблей одного из халиттов, прикрывавших сотника. Следующий зверь, видимо здраво оценивший опасность, исходящую от странных металлических полос, сжимаемых людьми в передних лапах, бросился под ноги нардарцу, ударился о его голени и повалил. Не один раз потом Драйбен благодарил богов за то, что надоумили его надеть кольчугу с оголовьем, прикрывающую горло. Внушительные клыки волка скрипнули по металлу колечек, но кожу не поранили, хотя и изрядно стиснули гортань. Нардарец правой рукой отталкивал от себя разъяренную зверюгу, а левой судорожно шарил по поясу, надеясь нащупать рукоять кинжала. Узкий и длинный клинок выскользнул из ножен, лишь когда халитты убили волка пиками.
      - Надо прикончить вожака! - прохрипел Драйбен, отбрасывая в сторону окровавленную волчью тушу. - Передай по цепи - пусть ищут вожака, он должен быть крупнее остальных!
      "Какого вожака? - тут же мелькнула мысль. - Стаю ведет вперед вовсе не простой зверь, а магическая сила! С ней способен управиться только Кэрис, а где он шляется?.."
      На строй халиттов вылетело не менее пятисот хищников, собранных, как видно, по всей пустыне. Пересекающий Альбакан путник вряд ли за все время путешествия встретит больше двух-трех волков или шакалов: обычно они сторонятся людей, зная, какую угрозу представляют двуногие, недолюбливающие мохнатых охотников, режущих овец или верблюдов.
      На сей раз все происходило по-другому. Не помогал даже огонь: обуянные невиданным бешенством животные перелетали через костры, почти не обращали внимания на факелы и рвались дальше, к палаточным городкам и голубовато мерцавшим в темноте зданиям Меддай. :
      Очень скоро Драйбен удрученно сообразил, что избрал неверную тактику, хищников насчитывалось гораздо больше, нежели вооруженных людей, они просачивались через строй халиттов, несколько стай, издевательски завывая, беспрепятственно обогнули цепь справа и слева... Похоже, начиналась резня Драйбен различал доносящиеся из саккаремского лагеря перепуганные людские крики, яростную ругань и злобное рычание волков.
      - Отходим! - Решение представало единственно верным. Если халитты займут оборону в узких улицах, то Дикому Гону будет затруднительно прорваться в сам город, где на площадях возле храмов уже скопилось значительное число беженцев, разбуженных Священной стражей перед нападением. Только самые нерадивые остались в своих непрочных матерчатых домишках. - Десятники! Разбиться на отряды, отступать плотным строем к полуденным и восходным въездам! Гоните всех с собой!..
      Обороняющиеся несли потери: воины Священной стражи гибли от зубов и когтей стаи, другие с трудом ковыляли из-за укусов на ногах... Отступление казалось единственным надежным способом сохранить войско, и Драйбен, не колеблясь, отдал приказ отходить к городу. По счастью, увлеченная азартом охоты стая пока не перенесла внимание на халиттов, предпочитая уничтожать беззащитных людей в палатках, окружавших священные водоемы.
      Драйбен отлично знал, что ни одно животное не станет убивать просто так. В том кроется величайшая разница между миром неразумных тварей и людьми. Охота, защита от врага своей семьи или стаи, драка за самку... Только в этих случаях звери расправляются с себе подобными. Так было всегда, так останется до скончания мира. Но почему этой ночью степные хищники изменили своей природе?
      * * *
      - Наши храмы велики, во многих могут молиться до пяти тысяч человек, бормотал под нос аттали эт-Убаийяд. Взгляд старика блуждал по простершейся далеко внизу центральной площади Мед дай, где сияли рыжие пятна факелов и плескалось темное людское море. - Фарр, ты меня слышишь?
      - Да, мудрейший, - торопливо откликнулся атт-Кадир.
      - Пойди... - Эт-Убаийяд оглянулся. Всех своих телохранителей он давно отослал с распоряжениями, а рисковать жизнью Фейран не хотел: женщина не должна подвергаться опасности, достойной лишь мужчины, какое бы звание он ни носил. - Пойди вниз. Разыщи Джебри - ты его помнишь? Вот и отлично! - передай ему, чтобы людей впустили в храмы. Потом Джебри должен собрать все священные хоры - пускай возносят молитвы и отвлекают собравшихся. Двери храмов запереть, у выходов поставить охрану из халиттов. Ступай!
      Фарр атт-Кадир, не задавая лишних вопросов, рванулся к винтовой лестнице, спотыкаясь и беззвучно сквернословя, - Кэрисова наука! Вельх никак не мог обойтись в жизни без крепких выражений - пробежал по казавшемуся бесконечным всходу и вылетел во двор Золотого храма, углы которого отмечали высоченные островерхие минтарисы наподобие того, на вершине которого он только что стоял. Узорчатые кованые ворота, ведущие на площадь, охранялись прежде Священной стражей, но сейчас почему-то стояли приоткрытыми. Ничего не понимая, Фарр стремительно зашагал к боковому выходу из Золотого храма, предназначенному только для мардибов и охраны, споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое, а когда глянул под ноги - едва не взвыл от ужаса.
      Носки его сапог коснулись жутко обезображенного человеческого тела. Судя по одежде, это был халитт. Только сейчас его шея представляла одну огромную рваную рану, правая щека и ухо оторваны, явив белесую кость черепа, глаз вытек... Подошвы Фарра мерзко хлюпнули в луже крови, растекшейся по мраморным плитам двора.
      Атт-Кадир ошарашенно отступил на несколько шагов назад и с затравленным видом горного кролика, угодившего в середину стаи облизывающихся голодных лисиц, оглянулся. Шум доносился только с площади, куда продолжали стекаться беженцы с окраин и разрозненные отряды Саккаремской гвардии да халиттов. Во дворе храма было тихо... Тихо до странности. Такая тишина обычно несет опасность. Фарр осматривался, медленно отходя к светившемуся желтоватым пламенем масляных ламп входу, но ничего особенного не замечал. Справа, судя по всему, валяется еще один труп - черная бесформенная куча на сером мраморе. Темные линии, ползущие от нее, наверное, потеки крови. Чуть дальше - кусты тамариска, украшающие внутренний двор храма. И возле кустов заметна неясная неподвижная тень.
      Фарр начал пятиться быстрее, почувствовав угрозу. Ему почудился силуэт насторожившейся большой собаки, однако он уже знал, что в центр Священного города не допускают животных, а сторожевых собак - свирепых в драке, но отлично слушающихся хозяев пастушьих псов из предгорий Самоцветного хребта содержат только в загонах при домах Священной стражи.
      До спасительного дверного проема оставалось шагов десять, не более. А там можно захлопнуть дверь, опустить тяжелый металлический засов и позвать на помощь. В конце концов, не все халитты, охраняющие Золотой храм, находились во дворе и погибли...
      Фарр никогда не предполагал, что его голосовые связки способны на такое. Когда тень внезапно ожила, превратившись в крупную горбатую и пятнистую гиену, атт-Кадир заорал так, что задребезжали витражи в круглых окнах дома Атта-Хаджа. В первое мгновение Фарр оказался парализован страхом - животное выглядело слишком крупным и опасным, - но все-таки нашел в себе силы побежать, хотя и сознавал: к такому врагу не стоит поворачиваться спиной.
      Шаг, второй, третий... До трехступенчатого крыльца рукой подать. Еще совсем немного...
      Гиена оказалась быстрее. Некая могучая сила толкнула Фарра в спину, да так, что перехватило дыхание, он не устоял на ногах, полетел вперед и больно ударился ребрами о каменные ступеньки. Зверь, поваливший человека, стоял в двух шагах. Казалось, гиене интересно смотреть на новую жертву, - видно, зверюга до этой ночи никогда еще не имела дела с людьми и сейчас оценивала возможную новую добычу. Фарр в ужасе заметил, что короткое тупое рыло гиены, выхваченное полосой света храмовых ламп, окровавлено. Значит, именно она расправилась с халиттами.
      Зверь пока не нападал, явно озадаченный неподвижностью Фарра. Сам он старался не дышать, чтобы убедить зверя в своей смерти. В Шехдаде охотники частенько промышляли степных волков, и одной из их хитростей являлся обман: если лежишь и не шевелишься (плеснув вокруг приготовленной заранее бараньей крови, запах которой хищники чувствуют за много лиг), обычно осторожный и чуткий зверь сам к тебе подойдет. А тогда исход зависит только от твоей быстроты и длани Атта-Хаджа, которая направит арбалетный болт. Но, увы, сейчас у Фарра не имелось под рукой не только арбалета, но и самого обычного костяного ножа для разрезания пергамента. Правда, оставалась слабая надежда лишь на то, что подоспеет помощь.
      Однако гиена желала поиграть с добычей. Раскачивая горбатым туловищем, она подошла к Фарру, шумно обнюхала его сапоги, фыркнула и зачем-то вцепилась зубами в загнутый носок. Потянула, отпустила, затем снова тронула человека мордой и подтолкнула лапой. Гиену озадачивала неподвижность жертвы пошевелись Фарр, зверь моментально вцепился бы ему в шею. Зверь ощущал, что он живой, но раз так, то почему человек не бежит и не сопротивляется?
      "До рассвета валяться, что ли? - Фарр пребывал в смятении, ибо видел, что хищник сделал с халиттами, однако способность здраво размышлять его не покинула. - Как это чучело сумело пробраться в город? Драйбен и Кэрис обещали, что остановят Дикий Гон за пределами Меддаи. Убирайся, мерзкая тварь! Уйди, пожалуйста, а?"
      Свет на мгновение мелькнул, но Фарр, как ни косил глаза, не сумел заметить, чем вызвано мерцание ламп. Гиена, наоборот, насторожилась, опустила голову еще ниже, исподлобья наблюдая.
      Вдруг послышалось:
      - ...чик - пиу-у-у... - короткий щелчок тетивы самострела, визг рассекающей воздух стрелы и предсмертный всхлип зверя. Толстый металлический болт ударил гиене точно между глаз, прочно застряв в черепе. Зверюга повалилась на бок, судорожно елозя лапами по гладко отесанному мрамору, и затихла.
      - Живой?
      - Почти... - буркнул Фарр, приподнимаясь на локте. Ушибленная грудь болела безбожно. - Благодарю, уважаемый.
      Атт-Кадир поднял взгляд и рассмотрел, что над ним стоит тот самый высокий и широкоплечий, чернобородый телохранитель аттали эт-Убаийяда. Кажется, его звали Туганом.
      - Повезло, - прогудел Туган. - Хвала Атта-Хаджу, ты догадался лежать неподвижно. И что вообще ты тут делаешь? Ну-ка вставай! Тебя мудрейший послал?
      - Угу. - Фарр оперся на могучую мозолистую ладонь халитта и не без труда поднялся. Колени изрядно дрожали. - Мне приказано отвести всех людей с площади в храмы. Только священные стены охранят жителей Меддаи от опасности.
      - Сам эт-Убаийяд распорядился? - уточнил педантичный халитт. - Если так, идем. Проклятые твари проникли в город, пока их немного, но что будет дальше?
      Теперь, когда его охранял личный страж святейшего аттали, Фарр позабыл страх - такой могучий и умелый воин, заслуживший доверие самого наследника Провозвестника Эль-Харфа, спасет от любой опасности. Мимолетно Фарр подумал о том, что нехудо бы в ближайшем времени раздобыть какое-никакое оружие, хоть самый завалящий ножик, и попросить Кэриса или Драйбена обучить его начаткам обращения с клинком. Да, мардибам положен единственный вид защиты - слово, но в нынешние времена придется позабыть о многих незыблемых традициях.
      * * *
      А на окраинах Меддаи творилось нечто невообразимое.
      Поднявшийся ветер разнес искры костров, матерчатые палатки вспыхивали одна за другой, едкий дым жег глаза и легкие, во всеобщей свалке никто не разбирал дороги; вопили ничего не понимающие дети, упавших затаптывали... Среди перепуганных людей сновали мохнатые огрызающиеся хищники, которым, как казалось, было все равно, куда мчаться и кого атаковать. По счастью, они не набрасывались всей стаей на жертву, а в основном мимоходом хватали убегающих, нанося клыками небольшие, но очень болезненные и глубокие раны.
      Военная сила почти ничего не могла противопоставить Дикому Гону. Звери быстро догадались, что следует избегать схваток с вооруженными людьми, и предпочитали добычу более доступную.
      В прорезаемой языками пламени полутьме, кишащей людьми и животными, луки и арбалеты приносили больше вреда, нежели пользы, и потому командиры халиттов и саккаремских гвардейцев старались держать плотный строй и с помощью выставленных вперед пик отгоняли взбесившихся тварей, но защитить простых людей не могли. Вскоре стало очевидно, что надежда на спасение заключена в каменных домах: даже навалившись всей гурьбой, волки не смогут пробить тяжелые двери, а с крыш можно прекрасно отстреливать зверей до тех пор, пока не кончатся стрелы или не наступит рассвет.
      Паника еще больше усилилась благодаря вмешательству какого-то человека, оставшегося неизвестным, - носил он одежды странника, посвятившего свою жизнь служению Атта-Хаджу и проповедованию Истинного Знания, открытого Книгой Эль-Харфа. Этот грязный, волосатый и вшивый мужичонка небольшого роста и с посохом никуда не бежал, но приплясывал на высокой мраморной ограде священного водоема, выкрикивая тонким дребезжащим голоском:
      - Всепокайтеся! Зряще како пасти волчьей жрать твой дух! Погибель на нас! Будет тут рыкающий каратель! Возмоли, Провозвестник Атта-Хаджа, пред концом мира! Видно, вам люб сей глум! Ox, ox, сгинь, демон! Пропади прочее пропадом! Атта-Хаджу помолимся! Изойдут души наши к Звездному мосту!..
      Возле проповедника моментально собралось несколько пастухов из Междуречья, напуганных женщин и старцев, уверовавших, что слова Эль-Харфа сбываются и грянула Последняя Битва меж богами Небесной Сферы и злом, вырвавшимся из Сферы Нижней. Действительно, разве мог подобный ужас произойти у стен града, осиянного милостью Атта-Хаджа? Страха добавляла темная ночь, непрекращающиеся крики и вспыхивающие смертным зеленым огнем глаза обезумевших животных.
      Проповедник недолго смущал умы: когда основная стая дорвалась до поребрика водоемов, крупный шакал прыгнул прямо ему на грудь, уронил в воду и уже там порвал зубами гортань. Однако семя смятения, брошенное в благодатную почву, дало самые опасные всходы. Многие перестали сопротивляться, видя в Диком Гоне кару богов, обрушившуюся на Мед дай. Тем более что Атта-Хадж молчал, не появлялись в небесах знамения и не исходили из Верхней Сферы огненные стрелы, должные поразить врага.
      Давка у входов в город приобрела поистине чудовищную величину. Меж домами, составлявшими внешний круг строений Мед дай, прорывались немногие, остальные же бесцельно и бесполезно сжимались во все более плотную толпу, становясь жертвами новых беглецов. Дети падали с рук матерей, погибая под подошвами, мужчины отталкивали женщин, а по краям толпу осаждали звери.
      Убегающие смели шатер старого джайда Бен-Аххаза и палатки его семьи. Манассия, старший сын, погиб глупо - бросился к строю отходящих в город халиттов, надеясь на их защиту, но, не заметив в темноте выставленных вперед коротких копий, напоролся животом на наконечник, порвавший ему весь правый бок. Упав, Манассия просто истек кровью, так и не дождавшись помощи, которую призывал шепотом.
      Семейство беженцев из Междуречья, находившееся под покровительством Фейран, одаривавшей дармовым серебром из мешка Кэриса и провизией, потеряла только одного ребенка - в суматохе его забыли взять в город. Полугодовалый малыш ползал по опустевшей палатке, слепо тычась в толстые шерстяные ковры и хныкая. Привлеченная звуками, явилась молодая голодная гиена, ухватила человеческого детеныша за ногу и уволокла в темноту. Ее очень раздражал крик, но голод и слово вожака победили страх перед людьми и отвратительный запах жилища двуногих.
      Этой долгой ночью Драйбен показал все, на что был способен, - происходи все в Нард аре, выступай он под своим именем и в своем обличье, конис обязательно одарил бы эрла Кешта драгоценным оружием или золотой цепью. В жизни обычно происходит иначе: самые выдающиеся деяния воинов никем не замечаются. Из подчиненных ему халиттов Драйбен потерял убитыми лишь двенадцать человек, приведя три сотни к полуденному входу в Священный город и оттеснив закупоривших широкую улицу людей далее к центру Мед дай.
      - Десятник! - Охрипший Драйбен позабыл об опасности, полностью захваченный своим делом. Ему пришлось столько кричать, отдавая приказы, что голос почти исчез. - Выставить караулы по пятнадцать воинов у всех проулков, ведущих за пределы города! Тащите все, что может гореть! Большие костры у каждого входа в город!
      Мельком подумалось: "Мы защищаем только полуденные кварталы Меддай. Если ничего не будет предпринято на восходе и полуночи города, нам ударят в спину".
      - Гонца ко мне, быстро! - просипел нардарец, но его услышали. Через несколько мгновений самый молодой и быстроногий халитт уже отправился по крышам домов к оборонявшим отдаленные улицы гвардейцам шада, передать распоряжение сотника Священной стражи...
      Сколько ни собралось животных возле Меддаи и сколь многие ни падали под ударами сабель и остриями копий, стая, казалось, не уменьшалась, но увеличивалась. Драйбен с легким страхом подумал, что нынешнее сражение заведомо проиграно. Конечно, после восхода солнца волки уйдут, и Священной страже, да и самому городу не будет нанесено слишком большого ущерба. А вдруг не уйдут? И будут сражаться до последнего, когда единственная оставшаяся тварь еще будет ползти по запаху человеческой крови и умрет, лишь когда ей в глаз войдет сталь кинжала?
      - Кэрис... - сквозь зубы прошипел бывший эрл Кешта. - Где тебя носит, зар-раза? Только ты мог бы нам помочь!
      * * *
      Кэрис не слышал отчаянного мысленного воззвания своего приятеля-человека. Ему приходилось гораздо хуже, чем Драйбену. В настоящий момент его настойчиво пытались убить. Причем убийство означало не гибель живого тела, наполненного горячей кровью, а уничтожение духовной сущности броллайхана, того незаметного для людей духа, что порожден силой камней, песка, травы, пахнущего цветами воздуха и солнечного света.
      "Не дамся! - постоянно мелькали в мыслях у Кэриса агрессивно-упрямые слова. - Просто не дамся! Разве стоило две с лишним тысячи лет жить, радоваться солнцу, обходить весь этот мир едва только не пешком, чтобы безвестно сгинуть в этих дурацких песках? Хотел связаться с чужаком - получай! Ну, тварь, я с тобой еще посчитаюсь!"
      Громадное черное чучело, отдаленно смахивавшее не то на волка, не то на пса Кор Айнунн, а иногда и вовсе на грязного, драного шакала, упорно пыталось зайти справа, улучить момент и броситься на серьезно раненного Кэриса сбоку, сбить с ног и вцепиться зубами в глотку. Но если бы только так... Вельха не пугали размеры и жестокость видимого противника - крупного зверя черной масти. Гораздо разрушительней на него действовала незримая мощь того, кто стоял за этим чудовищем. Сотни лет никто из народа Кэриса не сталкивался с волшебством настолько упрямым, стойким и, как кажется, неисчерпаемым. Силы вожака Дикого Гона поддерживал кто-то другой, точно так же черпавший свое могущество неизвестно откуда. Впрочем, известно - от людского страха, которого сегодня в окрестностях Мед дай набралось предостаточно. Что может быть сильнее чувств? Пожалуй, только воля богов. Да и то не всегда.
      Телесной смерти Кэрис не боялся - такое с ним уже случалось, и не раз. Он прекрасно знал, что, сбрось он смертную оболочку, будь она телом человека или его природной, которую он носил сейчас, ничего страшного не произойдет. Совсем недолго (по меркам броллайханов, и лет десять-пятнадцать по человеческому счету) придется накапливать силу для следующего воплощения, а затем все вернется на прежний путь. Но смерть духа...
      Чужое волшебство туманным серым облаком охватывало Кэриса со всех сторон, пытаясь пробить защиту, созданную им. Удары были точными и безжалостными, словно Оно - тот самый Повелитель Самоцветных гор, управлявший сейчас черным волком, а точнее, воплотивший в него свою мысль, - знало, где и в чем слабые стороны духов природы. Странно, ведь в Пещере Оно не замечало Кэриса. Но там Кэрис был в обличье человека, да и чувствовал: Оно еще не до конца проснулось, еще только сбрасывает тысячелетнее оцепенение. Значит, Оно учится. Учится, собирает знания о мире, пристально рассматривает всех его обитателей, изучая их достоинства и недостатки, посылает свою мысль во все известные и тайные пределы, интересуется друзьями и врагами, сидя в своем логове. Еще луна, две, полгода...
      Оно вызнает все и про всех. Тогда - конец. Оно перебьет противников поодиночке, отлично зная, как к ним подступиться и каких действий от них ждать.
      "Если миру придет конец через полгода, - саркастично подумал Кэрис, - я точно не застану сего печального зрелища. Потому что моя смерть прямо передо мной. Еще несколько таких потоков магии - и прощай, Кэрис! Живи в песчинках, запахах, ветре... Не имей своих мыслей, а подчиняйся лишь великому и упорядоченному хаосу Большого Творения. Это прекрасно, но как не хочется терять способность бродить по земле разумным существом..,."
      - Постой! - Черный волк вдруг замер на месте, и вельх услышал его призыв. - Остановись! Ты почти побежден и не можешь этого не сознавать. Ты исполнил свой долг, и я только восхищаюсь тобой. Я могу отпустить тебя. Без всяких условий. Я даже не стану просить тебя не вмешиваться больше в дела мира смертных. Повернись и уходи. Я не нападу.
      "Убить его невозможно. Попробуй убить мысль! - мелькнула молния в голове Кэриса. - Сражаться дальше? Это моя смерть, причем довольно быстрая. Боги, как бок болит!.. Но повернуться спиной и уйти? Эх, гордыня, порождение смертных! Я ведь ничего не теряю - он прикончит меня, и я вновь стану частью своей матери и своего отца, Сотворенного Мира. Это не потеря. Хотя как жалко навсегда расставаться с разумом!.."
      - Нет, - ответил Кэрис. - Нападай.
      - Ну и дурак, - снисходительно процедило чудовище. - Гордый дурак. Хотя ты все равно мне симпатичен.
      В тот же миг вельх почувствовал новый водопад волшебной силы, обрушивающий на него и захлестывающий подобно жестокому водовороту в горной реке, уже затуманенным взглядом умирающего заметил, как угольно-черное чудовище прыгает - легко и изящно, ударяет лапами ему в грудь...
      Тьмы для броллайханов не существует. Они всегда видят свет, звезды, золотистые лучи других миров и зелень этого мира... Кэрис с головой окунулся в свет.
      Большое, только на первый взгляд кажущееся неповоротливым создание, видом напоминавшее обросшего смоляной шерстью степного волка, выросшего до размеров лошади, заинтересованно рассматривало поверженного противника. Оно зачем-то обнюхало его, сморщило нос, почуяв запах крови из большой раны на ребрах, тронуло Кэриса лапой... Казалось, волк усмехался и сочувствовал одновременно.
      - Отдыхай, - унесся в пространство волшебный голос, слышимый только бессмертными. - Тебе жизнь оставить можно. Спи.
      Черный волк, озабоченно покосившись на бывшего врага и недовольно - на желтовато-синюю полосу рассвета, разгоравшуюся на небе, быстрой рысью побежал в сторону Мед дай. Он еще не выполнил главной задачи - найти Камни. Что по сравнению с ними жизни смертных или умирающий в пустыне броллайхан?
      "Но все равно жаль, - подумало чудовище. Эта мысль, выражавшаяся в мельтешений розовых огней, возникла одновременно над холкой зверя-гиганта и за сотни лиг к полуночному восходу, над Самоцветными горами. - Он и его сородичи - из моей касты. Они почти равны мне. Почти".
      * * *
      Фарр больше не боялся. Надо полагать, пережил собственный страх. Или, что скорее всего, это крайне неприятное чувство улетучилось, когда атт-Кадир вместе с телохранителем мудрейшего Туганом занялся делом. Серебристый халат мар-диба и возвышающийся за плечом Фарра мрачный громила с черной курчавой бородой и полосой зеленой ткани на тюрбане, обозначавшей особую приближенность к персоне аттали эт-Убаийяда, внушали уважение и доверие каждому. Священная стража их пропускала, объятые страхом люди кланялись и призывали благословение, более выдержанные вояки из кавалерии шада провожали этих двоих встревоженными и серьезными взглядами... Но перед мысленным взором Фарра все еще плавали две зеленые искры глаз пятнистой гиены и чудился сладковатый запах крови, разлившейся во дворе Золотого храма.
      - Именем Атта-Хаджа, всеведающего и всеблагого! - Атт-Кадир с помощью Тугана взобрался на высокую паперть здания библиотеки Священного города и закричал как можно громче. Вначале на него обратили внимание те, что стояли рядом, затем по встревоженной толпе, собравшейся на главной площади Мед дай, прошел ропот: "Мардиб, мардиб говорит!", и вот уже люди притихли, ожидая слов служителя верховного бога Саккарема.
      Такого вдохновения Фарр не чувствовал со времен его первой проповеди в Шехдаде, когда он коснулся осколка Священного Камня и мудрость Атта-Хаджа вошла в его разум. Однако сейчас слова сами шли на язык, внезапно вспоминались позабытые фразы из книг известнейших проповедников, стихи Эль-Харфа, просто оброненные кем-то в миру, но оказавшиеся мудрыми изречения, кои можно услышать как от благороднейшего эмайра, так и от пропыленного ветрами Аль-бакана погонщика коз.
      Атт-Кадир убеждал, уговаривал, сыпал давно позабытыми мудростями, рожденными саккаремскими и халисунскими народами, подтверждал свои слова жестами... Он то срывался на крик, то говорил тихо, будто обращался к собеседнику, сидящему прямо напротив него в тихой комнате, но все его слышали так, будто молодой безусый мардиб стоял рядом. Спустя многие годы уже повидавший полмира и умудренный долгими летами Фарр атт-Кадир, коему многие прочили зеленый тюрбан аттали, утверждал, что лучше и красивее он не говорил никогда. А про себя добавлял не без доли гордыни: "Атта-Хадж тогда не помогал мне, я сделал все сам. Всеблагой позволил мне использовать свою силу, ибо силы человека во многом равны божественным. Но я все равно благодарю Атта-Хаджа".
      Речи Фарра каким-то чудом изгоняли страх, толпа успокаивалась, шума становилось все меньше, даже несмотря на то, что ночные хищники метались по улицам Мед дай, подбираясь к самой площади. Мужчины брались за ножи, их жены и дети подбирали разноцветные камни, украшавшие бесчисленные сады Священного города, воля к победе постепенно начинала преобладать над растерянностью и испугом. И у всех на слуху были слова не знакомого никому мардиба: "Не бойтесь! Страх побеждаем человеческой волей. Не поддавайтесь тому, кто хочет вас запугать, ибо тем вы отдаете врагу две трети победы".
      Туган, служивший у благочестивого эт-Убаийяда полных девять лет, лишь на первый взгляд выглядел туповатым и знающим только свое ремесло охранителя высочайшей персоны. В действительности этот халитт, частенько пренебрегая отдыхом после обязательной службы (как и многие воины Священной стражи, посвятившие себя служению Предвечному), просиживал долгие часы за свитками в библиотеке, наполняя свой разум мудростью древних воителей. Туган очень быстро заподозрил, что Фарр, вроде бы еще мальчишка, непонятно почему удостоенный милостей светлейшего эт-Убаийяда, осиян лучами славы Предвечного. Мардиб сделал главное - привлек внимание людей, оторвав их мысли от подступающего к главным улицам Священного города Дикого Гона.
      - Аль-Тури. - Глаз Тугана выхватил в темноте знакомое лицо халитта. Стражник перевел взгляд на телохранителя аттали. - Собери всех халиттов, каких увидишь, причем немедленно. Веди людей в храмы. Неважно, женщины это, мужчины с непокрытой головой или чужеземцы. Веди всех! Атта-Хадж простит нам этот грех.
      Аль-Тури заколебался, услышав такие слова, - в главные храмы Меддаи допускались только истинно верующие в Предвечного и Слово Эль-Харфа мужчины, и никто другой. Для женщин предназначались выстроенные в полуденной части города особые и очень красивые святилища Дочери (или Великой Матери, как Богиню называли на побережье океана). Еще никогда женская ступня не касалась выложенных самоцветами и горным хрусталем узорчатых полов Золотого храма.
      - Я приказываю, - повторил Туган и на свой страх и риск добавил: - Слово аттали! Выполняй!
      Атта-Хадж все-таки вмешался. Великому богу, в чье имя и сущность верили сотни тысяч Саккаремцев и их братьев по крови в Халисуне и побережных землях, как видно, показалось оскорбительным зреть посвященный ему город-храм разоряемым чужой силой. Едва Туган произнес эти слова, над вытянувшейся к небесам луковицей Золотого храма, кою венчала трехлучевая звезда, появились сполохи зеленого пламени - напоминавшие знамена ленты, изменявшие цвет от изумрудного до почти лазоревого, с оттенком перьев павлина и прозрачности волны Великого океана. Божественное пламя, явившееся в ночи, не красило лица людей мертвенным оттенком болотного мха, но подчеркивало красоту изгибов скул и бровей, яркость глаз и воронову черноту ресниц. Страх исчез окончательно. Осаждавшие площадь звери превратились из явившихся от глубин Нижней Сферы демонов в обычных животных из плоти и крови, да и сам Дикий Гон вдруг начал отступать. Пришедшие из пустыни хищники словно растерялись: появившаяся в небесах Сила удивляла их своей неизведанностью, благо мир безмысленных тварей подчиняется совсем иным богам...
      Мгновенно собравшиеся халитты, услышав приказ Тугана, начали действовать. На главной площади, именовавшейся по названию храма Золотой, сейчас находилось не меньше двадцати тысяч человек, но все же немногочисленная Священная стража, изредка и благоговейно посматривая в окрасившиеся малахитовым огнем, изгоняющим ужас и возвращающим человеку самообладание, небеса, разбила толпу на отряды и начала отводить в храмы. Захлопнулись тяжелые бронзовые двери Золотого храма, опустились подъемные створки святилища Эль-Харфа, где хранились реликвии Провозвестника, с тяжелым натужным скрипом поползли к проемам храма Отца и Дочери каменные притворы, кои разбить можно было лишь самым тяжелым тараном... Совсем недолго по Золотой площади метались запоздалые беглецы, обязательно принимаемые охранявшими врата халиттами, и наконец...
      Фарр, абсолютно обессиленный, был готов свалиться прямо на террасу библиотеки, выложенную плитками розового гранита. Однако его подхватили широченные и мозолистые ладони Тугана. Высокий халитт не дал упасть юному священнослужителю, прижал его к своей необъятной груди и чуточку встряхнул.
      - Надо уходить! - услышал Фарр хриплый шепот телохранителя аттали. - Ты говорил словами Атта-Хаджа, словно сам бог вложил эти речи в твои уста. Не ошибусь, предсказывая тебе Хрустальный трон Меддай. Есть в тебе что-то... особенное. Но посмотри вокруг!
      Туган довольно жестко поставил Фарра на ноги и придержал за плечо. Атт-Кадир постепенно проясняющимся взглядом обозрел опустевшую площадь и в свете льющегося с небес зеленого огня увидел темные тела погибших и затоптанных, черные ручейки крови, протекшие по мраморным мостовым, несколько силуэтов бегущих куда-то и пока живых людей и в отдалении - быстро движущиеся тени. Дикий Гон преодолел заставы халиттов и теперь рыскал в поисках добычи по белоснежным улицам города Провозвестника.
      Атта-Хадж, как видно, вновь посчитал, что люди сами управятся с опасностью. Свечение над головами Фарра и Тугана меркло, однако атт-Ка-дир, непроизвольно подняв глаза к небесам, вдруг различил в проносящихся над Меддаи черных тучах лицо человека лет сорока с короткой и окладистой черной бородой. Он смотрел вниз с тревогой и заинтересованностью. Но, скорее всего, это было лишь видение, явившееся измученному разуму Фарра атт-Кадира. Ибо известно со времен Эль-Харфа: Всеблагой ныне и вплоть до Последнего Дня не станет спускаться в Среднюю Сферу - обитель смертных.
      - Куда уходить? - очень слабо пробормотал Фарр. Уверенность в себе куда-то исчезла, и смелости добавляла лишь тяжелая ладонь Тугана, покоившаяся на плече. - Посмотри, рассвет скоро... Небо синеет. Глядишь, и переждем, а?
      - Не думаю, - коротко бросил халитт. - Мы на высоте, но сюда можно забраться по ступеням библиотеки. Я не смогу долго защищать тебя.
      Атт-Кадир осмотрелся. Здание хранилища свитков (его строили арранты лет двести назад, в знак уважения к саккаремской религии) представляло собой огромный прямоугольный фундамент из гранитных блоков, на котором, поддерживая крышу, стояли розовые резные колонны. Основание колоннады поднималось над площадью на четыре с половиной локтя - запрыгнуть, особенно зверю, можно, но трудновато. Лестница с другой стороны здания. Попасть внутрь библиотеки невозможно - с вечера служители заперли двери, а ключи сейчас находятся один Атта-Хадж знает у кого. Двери близлежащих храмов закрыты. Вокруг - Дикий Гон.
      Фарр и Туган не двигались с места. Сейчас они находились в относительной безопасности, но внизу, на Золотой площади, все чаще и чаще мелькали черные приземистые силуэты хищников, чуявших кровь. Большая стая царапала когтями неприступные двери храма Отца и Дочери, другие просто рвали зубами мертвую человеческую плоть, разбросанную в самом центре города, где многие века не происходило ни одного убийства... Значительная часть хищников собралась внизу, в четырех локтях от стоящих на возвышении Фарра и верного телохранителя аттали. Еще немного - и они бросятся в атаку.
      ...Аттали эт-Убаийяд по-прежнему наблюдал за происходящим с вершины минтариса Золотого храма, единственный проход наверх перегораживала тяжелая дверь, а рядом с правым плечом стоял халитт, недавно принесший безрадостное донесение с окраин города: "Священная стража отступает". Он и остался последним телохранителем Предстоятеля Веры.
      Эт-Убаийяд боялся. Причем боялся так, как никогда в жизни. Аттали рассмотрел, как через улицу Полудня, посвященную немеркнущей силе Атта-Хаджа, входящей в зенит вместе со светилом, обозревающим мир из высшей точки, его город посетило Нечто. Гигантский черный волк, отнюдь не порождение сил природы, однако и не демон; дар таинственного и чужого волшебства. Огромный зверь, чья голова равнялась с крышами домов, как хозяин шествовал к Золотой площади и далее к храму-крепости. К Камням Атта-Хаджа.
      * * *
      Гон закончился так же внезапно, как и начался. Уставшие и изрядно напуганные всем происходящим халитты довольно вяло оборонялись, устроив завалы на окраинных улицах города, большинство жителей прятались в подвалах домов, снедаемые ужасом, те, кто не успел укрыться в храмах, становились жертвами почуявших вкус человеческой крови диких зверей... Ржали чуявшие близкую и неотвратимую опасность лошади, взревывали принадлежавшие беженцам волы, где-то неподалеку от конюшен выпущенные Священной стражей псы насмерть дрались с волками, слышались крики людей, как яростные, так и предсмертные, на минтарисах большинства храмов били гонги, внося в общую какофонию дополнительные мрачные нотки... Холодно мерцала на очистившемся от облаков небе луна, приобретавшая неприятный красноватый оттенок тем более, чем ниже склонялась она к краю неба. Звезды светили тускло и недовольно. Восход постепенно беременел рассветом, раскрывая пока что слабые и бессильные перья солнечных лучей. Сильно пахло дымом - ветер сменился и доносил со стороны Междуречья запах тлеющих останков саккаремских крепостей и деревень...
      Драйбен счел, что минувшая ночь была худшей в его жизни. За много лет путешествий бывший эрл Кешта повидал всякое: удивительных чудовищ, волшебных существ, войны, нападения разбойников, что морских, что сухопутных. Ему всегда удавалось вывернуться - счастье не покидало нардарца. Вплоть до того самого дня, когда его собственная гордыня расстелила перед ним путь в Пещеру. Минувшая ночь - лишь следствие необдуманности.
      Некогда Драйбен вычитал в книге нарлакского мудреца следующие слова: "Зло - не вожделение плоти, а ярость разума". Что ж, именно такая "ярость разума" и позволила Драйбену возжелать давно исчезнувшего таланта - волшебства. Только для себя одного. Смешно, но Кэрис за время пути почти убедил нардарца в том, что волшебник из него не получится. И способности вроде бы имеются, и желание, и самые простые фокусы он умеет делать (как известно, все великое начинается с простого), но... Человеку, способному произнести не столь уж и простенькое заклинание, изменяющее суть материи, а именно превращающее медь в золото, недоступно другое, не менее важное искусство: своей колдовской силой противостоять другой магии. И сейчас, видя перед собой невообразимое чудовище, спокойно шагающее по улица Священного города, Драйбен тщетно призывал все свои умения для того, чтобы хоть ненадолго остановить призрачного волка.
      "Какого еще призрачного? - Драйбен спиной прижался к выбеленной стене одного из домов. Он уже приказал оставшимся в его подчинении ха-литтам спрятаться на крышах или в узких переулках и, по возможности бережно расходуя стрелы, палить из луков и арбалетов в монстра, превосходящего ростом самого крупного быка. - Я отчетливо вижу: черный волк живой, хотя под этой странной "жизнью" скрывается совсем другая сущность! Так просто его не победить... Куда, интересно, делся Кэрис?"
      Нардарец, обученный вельхом, умел отсылать свою мысль к мыслям Кэриса, если это требовалось. Броллайхан мог ответить ему когда угодно - во сне, будучи предельно занятым в библиотеке или, например, любезничая с какой-нибудь прекрасной саккаремкой (броллайхан не чуждался маленьких человеческих слабостей и зачастую находил время на охмурение женщин). Однако сейчас Драйбен не мог отыскать даже промелька того фиолетово-лилового огонька, которым светилась душа его приятеля. Используя все накопленные знания, Драйбен обшаривал город, окружавшую его пустыню, дороги, ведущие на полдень и восход... Кэрис пропал.
      "Он что, умер?! - смятенно подумал нардарец. - Великие боги, вельх всегда твердил, что убить его почти невозможно! "Почти" - коварное словечко... Если он сцепился с этим... этой... в общем, с этим чучелом... Что мы теперь будем делать без него?"
      Волк вышагивал по мрамору мостовых, бесшумно касаясь мягкими подушечками лап камня. Людей он словно не замечал - в его холке и боках торчали десятки стрел, две или три, засевшие в веках, раскачивались в такт движениям, одна, особенно удачливая, пробила верхнюю губу. Вожак Дикого Гона не обращал внимания на боль, если вообще был способен ее чувствовать. И он точно знал, куда шел.
      "Где же Кэрис? - Драйбен, опустив глаза, отчетливо увидел, как дрожат его пальцы. Скрыться негде - до ближайшего переулка шагов пятьдесят, если побежишь, волк может и прыгнуть, - кто знает, что кроется в его голове? - А это что еще?"
      Нардарец замер, глядя на свои руки. Он уже привык к новому облику "сотника Джасура", но сейчас смуглая саккаремская кожа посветлела, Драйбен увидел старый шрам на запястье, полученный еще в детстве при обучении владению клинком... Значит, и волосы из вороново-черных вновь стали по-нардарски светлыми, исчезла полнота, присущая уважаемому халитту... Человек с подобной внешностью не может носить одеяния Священной стражи: войско халиттов набиралось только из жителей полуденных областей материка. Светлокожие и белобрысые нардарцы и нарлаки относились к неверным и правители Священного города никогда не удостаивали их чести служить в своей гвардии.
      "Что же получается? - У Драйбена дернулась щека. - Если заклятье рассеялось, значит, его создатель... Я же предупреждал его: сиди в городе! Как мне теперь выкручиваться? Бурнусы и обязанности халиттов священны. Меня изловят мои же десятники, которыми я командовал этой ночью, и прикончат не задумываясь - ведь ладонью неверного я осквернил клинки Священной стражи".
      Драйбену повезло - сейчас на него никто не смотрел. Все защитники Мед дай наблюдали за двигавшимся к центру города черным волком. Заклятье возвращаться не собиралось, это нардарец уже понял, благо был научен распознавать направленную на него самого магию. Выходит, Кэрис погиб...
      Пояс никак не желал развязываться, а потому нардарский эрл кромсал полосы зеленой материи кинжалом - изумрудным шелком подпоясывали халаты только сотники. Потом с плеч полетел на землю тяжелый бурнус, тюрбан с перышком... Драйбен остался только в нижней рубахе, заправленной в шаровары. В полу десятке шагов прямо посреди улицы лежал мертвый джайд - сдирать халат затруднительно и времени нет, зато подбитый овечьим мехом плащ подойдет в самый раз... Прекрасно, у мертвеца есть еще и сабля! Не такая, как у халиттов, попроще, но, судя по клейму, выкованная в Шоне, знаменитом городе кузнецов, что стоит на границе Саккарема и Хали-суна, на побережье, двадцатью лигами полуденное Акко.
      - Глупейшая маскировка. - Драйбен не без отвращения набросил на плечи окровавленный плащ. Если судить по ранам на теле джайда, кочевник попал на ужин небольшой стае шакалов, промышлявших в городе. - Шаровары Священной стражи, рубаха и лицо нардарские, накидка от джайдов... Кто я такой, а?"
      Надо было пробираться к центру, к Золотой площади. Обычные дикие звери разбежались, видя, что идет вожак Гона, - как видно, пришедшие из пустыни стаи сами преизрядно его побивались. Если следовать в тридцати-сорока шагах за спиной черного волка, будешь в относительной безопасности. Драйбен видел, что создавшее это умопомрачительное существо магия с рассветом слабеет. Возможно, когда появятся прямые солнечные лучи, тварь исчезнет. Тогда сразу разбегутся по своим барханам звериные полчища.
      "Первым делом - разыскать аттали эт-Убаийяда, - раздумывал Драйбен, пробираясь в предутренних сумерках вдоль стен. - У мудрейшего отличная охрана, он и Фарр (если этот мальчишка не вытворил очередную глупость и не пожелал умереть героем!) наверняка уцелели - спрятались на минтарисах или в храме-крепости, куда никакому врагу пробиться невозможно. Все рассказать. А что потом? Кэриса мы потеряли, а значит, разъяснять все, что связано с чужим колдовством, нам никто не будет. Жалко парня... Фарра и Фейран я пристрою в Меддаи - аттали не откажется им помочь. Самому придется ехать в Нардар, предупредить кониса. Потом в Аррантиаду - великолепные, уверен, смогут помочь отыскать первопричину пробуждения Самоцветных гор. Аттали со своими помощниками пусть начнут поиски третьего Камня Атта-Хаджа - кто знает, вдруг он действительно существует? Камни - это оружие. Мы не знаем, как оно действует, как его употребить, но нужно постараться выяснить это, хотя бы для того, чтобы наш материк не превратился в пустыню, где будут только обугленные остовы домов, непогребенные трупы и волчий вой..."
      В утренней мгле внезапно вырисовалась Золотая площадь. Стройная аррантская колоннада библиотеки, зеленые и золотые лезвия минтарисов, вспарывающие небо, громада Золотого храма и тусклая коробка храма-крепости... Трупы, запах крови и вывороченных кишок, жмущиеся к стенам гиены и шакалы, напуганные явлением вожака.
      И черный гигант, пересекающий усеянное телами пространство площади. Волк неспешно миновал открытое место, направляясь к седым стенам возведенного руками Провозвестника храма.
      Драйбен буквально раскрыл рот, увидев, как вожак, не встретив на своем пути никаких препон, растворился в стене храма-крепости, войдя в обитель, доступную далеко не всякому человеку.
      "Волк - не животное, это воплощенная мысль, - неожиданно для себя сообразил нардарец. - Мысль проникает всюду. Но кто мне ответит, почему Оно направило свои мысли именно сюда, в сердце Меддаи?"
      Ответить было некому. Драйбен остался единственным живым человеком на площади...

      Мрамор резиденции кесаря в лунном свете казался не белым, но голубым, с искринками серебра. Царственный Тиберис несколько лет назад запретил украшать факелами морской фасад дворцового комплекса, раскинувшего свои бесчисленные здания, храмы и пристройки над падающим к волнам океана скалистым обрывом, более всего напоминавшим чуть скошенный нос гигантского корабля, бороздящего изумрудные просторы Великого моря. От факелов, по мнению Божественного, нет никакой пользы - только вонь, копоть, масляные следы на камне, да и сам дворец со стороны моря выглядит (особенно в ночные часы) гораздо загадочнее и удивительнее, когда желтоватые проблески огня изливаются лишь из окон или неугасимых бронзовых чаш, что громоздятся перед святилищами, а благородная твердь камня отражает естественный огонь природных светил.
      Любому корабельщику, проводящему свое судно мимо загородной резиденции басилевса, должно было казаться, что тяжелая, мрачная скала увенчивается слитком чистейшего и таинственного света, амфитеатром грандиозных зданий, возведенных ради вящей славы Аррантиады на широком и длинном мысе, имеющем на мореходных картах название Хрустальный. Днем же белоснежный и розоватый мрамор построек обращал жилище басилевса в рукотворный каменный венец, достойно украшавший чело Острова Великолепных.
      Благородному Луцию, первому Всаднику Сената и эпарху Аррской провинции, мужу любимой старшей дочери басилевса, прихоть Тибериса была малопонятна: если ты прибыл вечером на лодке к мысу, то почему приходится подниматься по узкой и крутой лестнице, ведущей по телу скалы наверх, в полнейшей тьме, разрываемой лишь скупыми отблесками звезд и лучами нарождающейся луны? Лампа, несомая ликтором из охраны Царственного, не столько помогала, сколько отвлекала внимание и слепила благороднейшего сенатора. Луций получил сегодня строжайшее предписание басилевса: не медля ни мгновения прибыть с Паллатия - сенатского холма столицы где размещался высший совет Острова - и предстать перед немеркнущими очами владыки Аррантиады и колоний в его резиденции на Хрустальном мысе.
      Что за спешка? Или басилевс недоволен Сенатом? А может, что хуже, своим наместником и правителем Арра? Впрочем, особых поводов к этому не было - Луций не боялся приема у Царя-Солнце хотя бы потому, что дела в государстве шли относительно благополучно. Плебс после недавних волнений успокоился, видя, что власти опять начали выдавать бесплатный хлеб из запасов Сената, далекая война на материке Длинной Земли способствовала приобретению новых земель, аррантская торговля процветала, вести из колоний приходили вполне утешительные, а тетрархам провинций удалось изгнать безумных проповедников с острова Толми, со дня на день ждавших Конца времен и смущавших умы. Отчего сенатор Луций Вителий столь внезапно потребовался басилевсу, оставалось только гадать.
      - Пройдите, господин, - шепнул ликтор, взглядом указывая на приоткрытую створку тяжелой позолоченной двери, ведущей в личные покои Царственного. Басилевс ждет...
      Величие Острова следует доказывать наглядно. Прежде не бывавший в этой части дворца, Луций только усмехнулся, разглядывая залу, где его должен был встретить кесарь: как все огромно, строго и в то же время прекрасно! Черные колонны уходят в полутьму, многоцветные мозаики, барельефы, скульптуры богов и героев, чаши-светильники, - наверное, варварские послы, изредка посещавшие дом басилевса, безоговорочно признавали божественную сущность владельца всего этого холодного великолепия. Человек, являвшийся на Хрустальный мыс, терялся на фоне помпезного каменного леса, где колоннады исполняли роль древесных стволов, цветы превращались в вычурные вазы, пахло не медом, но бесценными благовониями, а солнце заменял сам государь Тиберис...
      - Мой дорогой Луций! - Сенатор непроизвольно вздрогнул. Настолько громким показался ему отраженный куполом залы знакомый голос. - Прости, что отвлек тебя от забот на Паллатии.
      - Никакие мои труды, недостойные и жалкие, не сравнятся с заботой божественного о вечном благе Аррантиады, - не без скрытой иронии ответил Луций. Перед ним стоял человек в пурпурно-фиолетовой тоге с серебристой оторочкой. Видимо, кесарь незаметно вышел из-за постамента статуи, изображавшей аллегорию Победы. Ба-силевсу Тиберису было всего сорок шесть лет, но чрезмерные излишества, непрестанно вкушаемые Божественным, состарили его на удивление рано: седоватые редкие волосы, тройной подбородок, залысины на лбу. Однако взгляд по-прежнему цепкий и жесткий. - Что было угодно моему владыке?
      Тиберис взял гостя под локоть и медленно повел к балкону, выходящему на ночной океан.
      - Как дела на материке? - был первый вопрос.
      - Война, - кратко ответил сенатор. - Саккарем истощен и разгромлен, варвары собираются сделать ход на полночь, к пределам Нарлака. Войско, собранное шадом Даманхуром, велико, но решающего перелома в ход борьбы не внесет, - благородный Гермед получил соответствующие указания, и я не сомневаюсь в преданности легата своему владыке и в его исполнительности. Полагаю, к зиме все будет кончено.
      - Хотелось бы... - преувеличенно тяжело вздохнул Тиберис. - Заботы, связанные с этой войной, так отвлекают... Ты уверен, что к следующей весне мы сможем начать строительство на нарлакском побережье?
      - Без сомнения, о Царственный. Флот готов, списки переселенцев составляются поместными эпархами. Как только армия Гурцата возьмет столицу Империи Нарлак, можно будет начинать действовать.