Местная чрезвычайка схватила его на улице и сейчас же расстреляла, прежде чем городские большевики могли вмешаться. Они страшно подавлены этим фактом, ввиду популярности Краковского и хороших отношений между ним и многими б[ольшеви]ками. В Рыбинске. но признанию чрезв[ычайной] комиссии, ею расстреляны два наших: Романов и Левин (секретарь советских профсоюзов), по нашим сведениям, кажется, еще двое. Никакого дела о "заговоре" там не было, никакого движения, их расстреляли просто и хладнокровно, как опасных людей. Eще раньше 2 рабочих с[оциал]-д[емократов] расстреляно в Витебске, 1 с.-д. в Вологде (Папилло), 1 -- в Нижнем (секретарь комит[ета] Ридник) -все без всяких сколько-нибудь серьезных оснований. Надо думать, что в более глухих местностях было еще много расстрелов невидных работников. Тюрьмы переполнены нашими. В Москве до сих пор сидят, кроме Абрамовича и взятых с ним, члены ЦК Югов139, Яхонтов140, Трояновский141, Кучин (Оранский142) -- последние двое уже больше 4 месяцев. -- затем оба брата Малкины (Алексей и Борис), быв[ший] офицер Стойлов, быв[ший] женевский студент Коган, редактор "Впереда"143. С.С. Кац144, экономист Г. Кипен145, известный П. Н. Колокольников146 арестов[анный] после речи на коонсрат[ивном] съезде, где критиковал кооператив [ ну к] политику большевиков), быв[ший] офицер И. Кушин147 (секретарь ЦК), быв[ший] америк[анский] эмигрант Равич148 и др. В числе арестованных с Абрамовичем по делу раб[очсго] съезда сидит до сих пор член латышск[ого] ЦК Вeцкальн149, личн[ый] друг Фр. Платтена150 и быв[ший] председатель одного союза плотников в Швейцарии. В Петерб[ургe] сидит старый меньшевик Назарьев151, кооператор раб[очий] Бройдо, рабочий Панин и еще другие рабочие. В Нижнем, Перми и других губернских центрах арестованы все видные работники, не успевшие скрыться. В Москве обычная история с этими арестами такова: после долгого времени хлопотами удается добиться передачи дела судебным властям, они приходят к заключению, что нет материала для процесса, а тогда, как это было в жандармское время, их записывают "за чрезвычайной комиссией", за которой они могут сидеть без конца, если чрезвыч[айка] не добудет одобрения своей идее послать всех политических противников в "концентрационные лагеря", т. е. в новые тюрьмы, где специально при случае будут расстреливать заложников.
      3. В общем положении советской республики, кроме очень усилившейся внешней опасности с юга, важно отметить быстрое приближение к финансовому банкротству (по смете доходы на вторую половину 1918 г. -- 2,5 миллиарда, расходы -- 37 миллиардов); годовой дефицит -- 40 миллиардов и неизбежный голод вместе с катастрофой топлива в обеих столицах. Промышленность исчезает, а по мере ее исчезновения все большую часть коммунистов приходится пристраивать в разного рода учреждения, благодаря чему совет[ская] власть испытывает бюрократическое наводнение, с которым тщетно пытается бороться и которое совершенно парализует его организаторск[ую] работу в экономической и социальной области. Специальный недуг, против которого сами большевики пытаются теперь бороться -- гипертрофия полицейского аппарата, ставшего уже самодовлеющей силой, подавляющей прочие органы власти. На этой почве, может быть, когда-нибудь произойдет разрыв между нашими Робеспьерами и нашими эбертистами152 -- представителями чистого люмпенства.
      За германскими событиями следим с жадным вниманием. Брошюра Каутского подтвердила мои опасения, что и в Германии при развитии событий будут иметь место проявления большевизма, поскольку и там рев[олю]ция будет развиваться на фоне упадка хозяйств[енных] сил, упрощения экономич[еских] функций общества во время войны и роли движения cолдатчины и, вообще, Ungeschulten Messen153, каково настроение Лнбкнехта154 и чтоделается внутри Unabhangigen?155
      Либкнехту и ЦК, и Моск[овский] Ком[итет], и товарищи из тюрем посылают приветствия, но, не имея возможности пользоваться телеграфом (от "поставленной вне закона" нашей партии цензура не пропустит), мы посылаем их почтой. Передайте ему на всякий случай это, ибо, может быть, цензура перехватит и почтовые отправления. Ему, Каутскому, Гаазе передайте наш привет. Вам шлют его все наши. Жму крепко руку. Если будет оказия, пришлите литературные новинки. В частности, у нас нет здесь посмертной книжки Энштейна156 и сборники статей Ф. Адлера157, которые могут пригодиться; также статей О. Бауэра158 о России.
      Привет!
      Ю. Цедербаум
      На случай отправки письма с оказией можете отправлять человека по адресу, который даст податель письма.
      1919
      ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ
      3 июня 1919 г., Москва
      Дорогой Александр Николаевич!
      Рекомендую Вам тов. И. А. Блюма159, едущего от здешних кооператоров для того, чтобы завязать торговые связи с местным кооперативным миром. Очень обяжете, если окажете ему то содействие, в котором он, в качестве нового человека, сможет нуждаться. В частности, попрошу Вас оказать возможное содействие для получения разрешения на въезд в Германию для моего шурина, тов. Алейникова160, который тоже должен получить аналогичную миссию от кооперативных обшеств, и для моей сестры, которая едет вместе с ним в качестве секретаря (Блюм Вам это расскажет подробнее).
      От тов. Блюма Вы узнаете наши здешние новости. Большевизм переживает здесь новый пароксизм бешенства -- специально по отношению к нам -- "русским каутскианцам", т. е. левым меньшевикам. Большинство наших (Дан, Горев и др.) сидят в тюрьме уже третий месяц, меня освободили после 5-дневного ареста, но дышать нам совершенно не дают. Привет всем друзьям.
      Жму руку.
      Ю. Цедербаум
      1920
      ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
      23 января 1920 г.
      Дорогой Павел Борисович!
      После бесконечно долгого промежутка у нас является надежда доставить Вам письмо и, главное, наладить, может быть, и постоянную переписку. Давно уже мы не имели никаких известий от Вас. Как же Вы прожили весь последний год, как Ваше здоровье?
      Буду писать Вам обстоятельно, обо всем, что может Вас интересовать, чгоб, по возможности, возместить пробел целого года. [...]
      Начну с нашей личной жизни. Все мы кое-как живем и, принимая во внимание опасности, среди которых живем, и суровость внешних условий, живем даже благополучно. Очевидно, все* как-то закалились и физически, и нервно. Сыпной тиф посетил многих товарищей, кое-кого унес (из знакомых, может быть, Вам назову петербургского симпатичного рабочего Захарова). Не от тифа, но от дизентерии умер Роман (Конст[антин] Михаил[ович] Ермолаев) прошлым летом в Витебске -- вскоре после возвращения из "Колчакии", где он пробыл полгода. Переболели тифом многие, меня и братьев как-то беда эта пока миновала. В общем, все мы живем благополучно, изворачиваемся, не голодаем и мерзнем "умеренно". Федор Ильич [Дан], мобилизованный как врач, заведует одним отделом в Комиссариате здравоохранения, отдавая большую часть дня этой службе. Лидия (Дан)161 уже давно стоят во главе "Совета защиты детей" --учреждения казенного, устраивающего и обслуживающего детские колонии и столовые (не смешивать с "Лигой защиты детей" -- частным обществом под руководством Кусковой). По общему признанию это казенное учреждение делает очень много полезного (дело в том, что благодаря личному покровительству Луначарского и жены Ленина162, Лидия может не стеснять своей работы исполнением всех бессмысленных декретов, которые здесь губят всякое дело). Сергей163 с недавнего времени тоже "на государственной службе" по военному ведомству ("ведомство красноармейских лавок"). Здоровы мы все в умеренной степени: и Володе164, и его жене, и Жене165 уже пришлось вылеживаться в санаториях, так как врачи усмотрели у них туберкулезный процесс. Мое здоровье сносно, но часто простуживаюь и всегда кашляю.
      Семен Юльевич [Семковский] все эти полгода прожил "под-Деникиным"166, был арестован, но потом освобожден. Мы надеялись, что при Деникине ему возможно будет переправиться через границу, и дали сму свое благословение, но это не удалось. Об Алскс[андре] Самойлов[иче] [Мартынове] уже около года ни слуха ни духа после того, как он зарылся с Анютой в деревне167, где она служит. Это в пределах фантастического Петлюровского царства168, отрезанного даже от Деникии, и именно в его деревне, судя по газетам, было несколько кровавых погромов, так что судьба его нас беспокоит. Астров давно уже в Одессе, надеемся, что и на этот раз деникинщина его не затронула.
      Горев, Череванин, Абрамович, Далин169 -- здесь с нами. Ева Львовна [Бройдо]170 по нашим сведениям, должна быть за границей, куда уехала, даже не предупредив нас. Сначала брюзжа на нас "слева", потом вдруг "справа", но ни разу не пытавшись использовать свои права члена ЦК, чтобы поставить вопрос о своих сомнениях, она разошлась с нами совершенно странным образом.
      О судьбе Влад[имира] Ник[олаевича] Розанова171 Вы, вероятно, знаете из газетных сообщений. Отойдя от нас уже давно, он запутался в делах "Союза возрождения", который чрезвычайке удалось связать в один заговор с совсем уже реакционным "Национальным центром"172. С большим трудом удалось спасти Р[озанова] от расстрела; его "приговорили" без суда к бессрочным общественным работам и за жизнь его можно теперь быть спокойным. Р[озанов], вероятно, не подозревал, что его кадетские контрагенты по "союзу" связаны (через "Национальный центр") непосредственно с организацией шпионажа в Красной армии, что позволило большевикам изобразить и его самого чуть ли не шпионом Антанты. Ввиду этого, он счел необходимым заявитъ, что в сношения с другими партиями в "Союзе возрождения" вступал как представитель особой группы "правых меньшевиков". Но это заявление дало чрезвычайке внешний повод пытаться привлечь к делу тех лиц, кого она считала лидерами правых меньшевиков, именно А. Н. Потресова и Дементьева. Нам, в конце концов, удалось добиться их освобождения (на поруки мои и Федора Ильича) после того, как они просидели месяца по три в совершенно невероятных, исключительно гнусных даже по сравнению с обычными, условиях. Ал[ександр] Н[иколаевич] из этого заключения вышел тенью самого себя; на него больно было смотреть, его заключение было подлинным мученичеством, и он до сих пор медленно оправляется в недурной санатории, куда удалось и его поместить. И он, и Дементьев вышли из тюрьмы как будто менее "правыми", чем были раньше, и с ними можно хоть разговаривать и спорить, тогда как прежде А. Н. был фанатически нетерпим и ко всему "интернационалистскому" и "циммервальдистскому" относился с непримиримой ненавистью средневекового монаха.
      Чтобы покончить о друзьях и знакомых, упомяну, что Лапинский продолжает жить здесь, уклоняясь до сих пор от поездки в Польшу, где ему пришлось бы заниматься безнадежным делом "борьбы извнутри" единой польской партии, которая, как Вам известно, стала коммунистической, да еще так нелепо "последовательной", что даже Варский173 считается у них "крайне правым".
      Покончив с Personalia174, перейду к нашим партийным делам.
      После закрытия последней нашей газеты в марте [19]19-го года и разгрома ЦК и Московского комитета, последовавшего за этим, мы лишились всякой возможности широкой открытой работы в массах. Влияние нашей партии стало неудержимо падать, чему немало способствовали разные Seitensprunge175 наших товарищей в Сибири, на Волге, на Кавказе, в Крыму и т. д., дававшие возможность большевикам представлять нас союзниками союзников176, Колчака177 и т. д. Вести агитацию нелегальными путями -эго показал опыт не только наш, но и правых и левых эсеров -- при таком режиме, как большевистский, который корнями все-таки уходит в массы, бесконечно труднее, чем при царизме: например, достаточно одного коммуниста или "сочувствующего" в типографии, чтобы никто не решился набирать для нас листок, как это легко делалось при старом режиме, когда доноса ожидали не от всякого благонамеренного обывателя, а только от заведомого негодяя. Теперь донос, как и при Comitite du salut public178, первая цивическая179 добродетель.
      Поскольку все-таки мы действовали, мы сталкивались с тем печальным положением, в которое попадает в период острой гражданской войны всякая партия, отстаивающая против фанатиков и сектантов "умеренные" идеи: мы имели сочувственную аудиторию, но она всегда оказывалась гораздо правее нас. По здоровому инстинкту все, задавленное большевизмом, охотно поддерживало нас, как самых смелых борцов против него. Но усваивало из нашей проповеди только то, что ему было нужно -только обличительную критику большевизма. Пока мы его клеймили, нам аплодировали; как только мы переходили к тому, что другой режим нужен именно для успешной борьбы с Деникиными и т. п., именно для действительного устранения спекуляции и для облегчения победы международного пролетариата над реакцией, наша аудитория становилась холодной, а то и враждебной. Своей массы -- пролетарской и революци-онно-интеллигентской --мы не имели, то есть, имели только ее старые поредевшие кадры, новые же, более молодые, элементы, впервые втянутые в политику теперь, либо стихийно вовлекаются в коммунистический лагерь, который сотнями щупальцев при помощи грандиозного государственного аппарата охватывает жизнь и молодежи, и женщин, и беспартийных рабочих, либо, из реакции против большевизма, отбрасываются, несмотря на свое пролетарское положение, в лагерь реакции, отметающей, вместе с большевизмом, весь социализм.
      При возможности систематической работы лекциями, печатью, митингами и т. д. мы могли бы и из той, и из другой массы вербовать свою армию, при теперешних же условиях это невозможно.
      При отсутствии печати и почти полной нелегальности наших организаций во многих местах даже после того, как здесь нас выпустили и "легализовали", мы и выборами в Советы могли воспользоваться далеко не всегда (в Питере, например, эти выборы были дважды, и оба раза мы лишены были физической возможности вести какую-нибудь агитацию). В отдельных местах (Брянский район, Витебск, Самара, Тула) мы все же до последнего времени одерживали на выборах значительные успехи.
      На юге -- в промежутках между нашествиями реакции -- положение много благоприятнее (да и промышленность там не так растаяла, так что старые кадры наших пролетариев сохранились). В последний раз перед приходом Деникина большевики долго "терпели" в Харькове выпуск нашими газеты, журнала и нескольких профессиональных и кооперативных органов (на севере и это все не терпится); лишь в самом конце они прикрыли газету и в Киеве, и в Харькове. Поэтому там повсюду наша партия и сейчас сохраняет более связи с массами, пользуется влиянием в профессиональных союзах и т.д. Сейчас (пока!) в Харькове тоже выходит наша газета.
      При всех этих условиях, по существу, играла за этот год роль "пропагандистского общества", заботящегося о сохранении связи между своими членами и старающегося резолюциями и декларациями давать свою оценку текущих событий и свои ответы на наиболее важные злободневные вопросы. Активное вмешательство в события бывало только исключением.
      В этой скромной работе ЦК вел свою линию в соответствии с общими положениями, принятыми на известной Вам декабрьской конференции 1918 года. Резюмирую для Вас основные пункты этих решений, как они выкристаллизовались в нашем сознании после проверки их опытом.
      1) Мир вступил в фазу крупных социальных потрясений, результатом которых будет переход от капитализма к социализму в формах и в темпе, различных в разных странах. Переход власти в руки пролетариата и переход к коллективизму могут в одних странах осуществляться путем катастроф и гражданской войны, в других -- постепенно, частично и через ряд промежуточных форм, но по существу это будет тот же исторический процесс. В этой мировой обстановке разваливающегося или эволюционирующего к социализму капитализма передовых стран, путь развития стран отсталых тоже изменяет свое направление, поскольку они затронуты общим революционным процессом. Поэтому для России после ее двух революций немыслим простой возврат к безраздельному господству частнокапиталистических отношений или, вернее, создается возможность сочетания товарно-капиталистических отношений с элементами непосредственно общественного хозяйства, постепенно вытесняющего первые по мере роста производительных сил. Если революция в России будет раздавлена, экономическое развитие, вероятно, пойдет в направлении государственного капитализма на основе мелкой собственности в деревне. Если государственная власть удержится в руках трудящихся классов, получится возможность того постепенного "пропитывания" народного хозяйства коллективистскими началами (im Anschlus180 к обобществляющему хозяйству передовых стран), которое признавалось нами утопией в построениях Бернштейна181 для "органической" эпохи капитализма, но которое может стать реальностью в условиях мировой революционной эпохи и концентрации государственной власти в руках трудяшихся классов.
      2) Русская демократическая революция 1917 года была погублена империализмом, парализовавшим ее развитие. Тем самым стала неизбежной новая революция, которая, по своему отношению сил, могла стать только большевистской и которая в этом смысле, несмотря на все противоречия и реакционные тенденции большевизма, должна считаться шагом вперед в общественном развитии. Отсюда вытекает весь характер нашей борьбы с большевизмом: она не может ни руководиться лозунгом наших правых: "назад к здоровому капитализму", ни вестись средствами, которые объективно вели бы к ликвидации, вместе с плевелами большевизма, и тех его завоеваний в области эмансипации России от империалистской опеки, свержения политического господства имущих классов и радикального устранения пережитков крепостничества, которые составляют исторический архив октябрьского переворота.
      3) Большевистский утопизм и терроризм отбросили в реакцию широкие массы населения и сделали большевистское правительство таким, которое держится, главным образом, страхом крестьян и рабочих перец помещичьей контрреволюцией, которая при данном соотношении сил является и показала себя единственной силой, способной в настоящее время заменить большинство. Ибо в течение двух лет гражданской войны, шедшей под знаменем "немедленного коммунизма", мелкобуржуазная демократия не могла выработаться в силу, способную, не капитулируя перед контрреволюцией, управлять без помощи тех активно революционных элементов пролетариата, которые, как-никак, собрал вокруг большевизм и без которых и остальная менее утопически настроенная часть пролетариата оказывается не в состоянии оказывать революционное воздействие на рыхлую мещанско-крестьянскую демократию (опыт с эсерами в Сибири, Поволжье и др. местах). При таких условиях немедленное торжество демократических принципов в государстве после долгого периода ленинской диктатуры и террора дало бы, несомненно, контрреволюционную комбинацию. Поэтому мы не можем сейчас делать своим лозунгом Учредительное Собрание и всеобщее избирательное право. Мы должны признать необходимость известного периода "революционного правительства", управляющего, опираясь лишь на активно революционные элементы народа, и лишь стремиться к тому, чтобы характер этого правительства и его политика сознательно направлялись стремлением перейти к демократии и объективно вели к возможности для трудящихся масс овладеть орудием демократии и сохранить это орудие, как средство консолидировать и двигать вперед революцию. Отсюда наши лозунги: не свергать большевизм во имя народовластия, а бороться за объединение революционных партий, переход от диктатуры одной партии к правительству, опирающемуся на совокупность революционных сил, демократизация данного (советского) режима, освобождение его от террористических черт и от бюрократического абсолютизма. Таков смысл наших лозунгов: "через Советы к демократии", "исполнение советской конституции" и т. п. "Новейшие" теории о непригодности, вообще, демократии для осуществления революционных задач социалистической эпохи, о "советской системе" как "высшем типе демократии" и т. д. мы отвергаем, разумеется, как чистый вздор.
      4) Свою тактику мы определяем, как борьбу с большевизмом, поскольку он есть извращение социализма и террористическая система, основанная на расколе внутри пролетариата и между пролетариатом и крестьянством, но мы соединяем эту борьбу с безоговорочной поддержкой большевизма в его сопротивлении международному империализму и его внутренним контрреволюционным союзникам. Эту поддержку мы в течение известного времени ограничивали известными рамками, не считая возможным принимать прямое участие в организации большевиками обороны против их врагов. Принципиальное значение это ограничение имело для нас пока большевизм на поле вооруженной борьбы имел против себя также и демократические силы, хотя бы своей собственной дряблостью и нелепой политикой самих большевиков брошенные в объятия Антанты и контрреволюции (эсеры на Волге, Петлюра и т. д.).Это принципиальное соображение отпало после того, как Колчак и Деникин истребили всех демократических противников большевизма и против последнего встала одна сплошная контрреволюция. Оставалось еще в силе тактическое соображение: как партия, преследуемая и протестующая против террористического режима, мы, при всем признании относительной прогрессивности большевиков в их борьбе с Деникиным и Ко., не считали возможным доводить свою политическую поддержку в этой борьбе до отдачи своих сил делу военной обороны государства. Но обострение положения принудило сначала наших южан, когда Деникин начал свой кровавый крестовый поход, сделать и этот шаг; в момент же наибольших успехов Колчака, Деникина и Юденича182 мы признали необходимым сказать, что для этого грозного момента, несмотря на все, призываем членов партии и рабочих поддержать дело обороны.
      Этот шаг, кстати, не" всеми одобрен из тех, которые во всем остальном идут с ЦК. Многие, как Федор Андреевич [Череванин] у нас, и практики в разных местах, предпочли бы. чтобы наша оппозиционность проявилась и в вопросе обороны, отказались что-нибудь делать, пока не изменится режим. Но теперь, когда разгром контрреволюционных войск привел к снятию блокады, я надеюсь, что эта правая оппозиция (не имеющая ничего общего с правым крылом Либера и Ко., отвергающим всю нашу политику) признает нашу правоту. Гораздо неприятнее имеющаяся у нас оппозиция слева, которая целиком почти овладела Бундом183 и имеет корни и в русских организациях. Не говоря уже о Бунде, который на девять десятых усвоил себе коммунистическую идеологию (Рахмилевич184, читающийся там "умеренным", во всем, по существу, большевик; Абрамовича они считают отпетым оппортунистом), но и другие "левые" утратили всякую принципиальную линию, отличную от большевизма: готовы признать Советы "высшей формой", а III московский Интернационал185 -- единственно способным объединить пролетариат и т. д. Время от времени, иные из них уходят от нас формально и кончают вступлением в коммунистическую партию. Из крупных имен за последнее время ушли Хинчук и Булкин186 (вообше, преимущественно уходят бывшие правые, проявляющие в отношении к коммунизму тот же оппортунизм, который проявляли раньше к буржуазии). Оба пока еще к коммунистам не ушли.
      Теперь о нашем отношении к проблемам международного движения. После Берна и Люцерна187 мы окончательно укрепились в убеждении, что, и сущности, говорить о восстановлении Интернационала в данное время не приходится. Не только нельзя представить себе в одном Интернационале правых социалистов, с одной стороны, и партии, вошедшие в ленинскую организацию, с другой, но и сколько-нибудь органическое единство между правыми и центром невозможно до тех пор, пока первые не расквитались окончательно с политикой национализма и готовы вместе с буржуазией подавлять вооруженной силой движения другой части пролетариата. А до этого расквитания дело далеко еще не дошло. В этой невозможности органического единства мы видели и действительную причину неудачи кампании за социалистическое вмешательство в русские дела: ибо всякое осуждение большевистских методов и формулирование позиции в вопросе о диктатуре и демократии a priori188 лишены какого бы то ни было морального и политического значения, или являются результатом соглашения с Вандервельдом183, Гомперсом190, Тома191 или Шейдеманом, которые в русской политике связаны соучастием в империалистских видах буружазии Антанты respective192 Германии на Россию и соучастием в совместной с своей буржуазией борьбе против местного большевизма и которые в вопросе о демократии уже обличены фактами в том, что под этим словом понимают формы (и только формы) парламентаризма, прикрывающие нынешнюю военно-полицейскую диктатуру плутократии.
      Поэтому мы признали, что может идти речь о конгрессах и конференциях, на которые допускались бы все рабочие партии и которые позволили бы достигать некоторых общих шагов по отдельным вопросам и дали бы возможность формироваться принципиальной действенной программе центра, сплачивающего элементы, порвавшие и с Burgfriedenpolitik193 и с коммунизмом; но не должно быть речи о "восстановлении II Интернационала" как организации, претендующей на руководство международным движением и связывающей отдельные партии взаимной ответственностью. В этом духе мы еще в прошлом апреле приняли прилагаемую резолюцию с выводом, что на конференциях типа Люцерн-Берн мы можем быть представлены только для информационных целей.
      С тех пор опыт лишь укрепил в нас это мнение. Добрая половина национальных партий и фракций II Интернационала сейчас сидит в правительствах своих стран или не сидит, [но] являются, по существу правительственными. Попытки при таких условиях демонстрировать на конференциях единое мнение интернационального рабочего класса лишь дискредитируют эти конференции и создают в революционных элементах представление, что единственно независимым от буржуазии и способным к мобилизации международного пролетариата является московский центр Ленина. С другой стороны, элементы центра, вопреки Вашим попыткам к правильному пониманию многих из них, чересчур замкнулись в местную борьбу и не делают никаких серьезных шагов, чтобы сплотить свои собственные силы в единый интернациональный блок с действенной программой, прежде чем определять свои отношения к объединительным попыткам справа и к деятельности ленинского Интернационала. В течение полутора лет центр, не осуществив даже экспедиции в Россию, очистил все поле для коммунистов и, в конце концов, в лице независимых, стал на путь, ведущий в Каноссу194. Мы (я говорю о себе, Федоре Ильиче, Абрамовиче и других близких товарищах), хотя и допускаем, что, быть может, в будущем, за невозможностью полного единства, образуется Интернационал из одних центра и левой, но это считаем возможным лишь после значительной эволюции левых, сейчас же такая группировка означала бы капитуляцию перед большевизмом и априорный отказ от восстановления объединяющего все пролетарские партии Интернационала. Сейчас, думаем мы, центр может (и должен) сделать одно: собрать в международном масштабе свои собственные силы, выработать свою принципиальную программу и свою международную политику и вести идейную борьбу направо и налево. Если нам удастся теперь "пробить окно в Европу", мы будем воздействовать на немцев, французов и т. д. в этом направлении195. Наши собственные "левые" в этом вопросе особенно поддаются импрессионизму196 и теперь, после съезда независимых197 требуют установления блока центра с левой и ориентации на московский Интернационал как единственный действенный центр международной революции. На этом пункте нам предстоит выдержать бой на предстоящем 24 февраля совещании комитетов (неполноправная конференция).
      Кажется, все существенное Вам сообщил. Остается -- о наших отношениях с правящей партией. После поездки за границу-Литвинова198, когда запахло переломом в политике Антанты, она стала заигрывать с нами (по-своему, по-медвежьи). В ответ мы потребовали разрешения нам выпускать хотя бы ежемесячный журнал и бюллетень ЦК. Большевики, согласившись "принципиально", тянули полтора месяца с практическим решением вопроса, и когда мы, разоблачив этот "саботаж", потребовали немедленного ответа: да или нет? --они ответили: "преждевременно".
      Потом дали нам понять, что другой ответ сможет быть дан после съезда Советов, куда нас пригласили199. Наше поведение на съезде (прочтение декларации с обличением террористической политики и абсолютистского режима) их "разочаровало", и дело осталось в прежнем виде. Теперь хотим возобновить "ходатайство". За границу упорно не пускают никого из нас. Сейчас здесь -- в составе делегации латышского Красного Креста -- находится Мендерс200. Как и все члены делегадии, он, в качестве представителя союзной державы, находится под охраной и не может общаться с местными учителями. Все хлопоты и его, и наши, чтобы ему позволили повидаться со мной, до сих пор не увенчались успехом.
      Посылаю Вам свое письмо, которое я недавно поместил в органе группы отколовшихся от Чернова влево эсеров "Народ"201 по поводу инсинуации черзвычайки против Александра Павловича [Аксельрода] 202. Чрезвычайка не отвечала. Шлю привет ему и Самуилу Давыдовичу [Щупаку] 202а (все еще он в Швейцарии?).
      Наши все шлют Вам привет и пожелание здоровья. Письма и материалы для нас можете посылать в Ригу на имя члена Национального совета Ф. Мендерса. Крепко обнимаю и жму руку.
      О смерти Веры Ивановны [Засулич]203 Вы, конечно, знаете. Алскс[андр] Никол[аевич] [Щтейн]204 говорит, что она умирала в ужасном состоянии, проклиная всю свою революционную деятельность. Жилось ей в последнее время довольно тяжело.
      На всякий случай: разумеется, все слухи, будто я, Федор Ильич и другие должны были войти в правительство, чистый вздор, как видно, намеренно распространенный азиатским дипломатом Литвиновым. Никогда не велось об этом не только переговоров, но даже намеков на переговоры.
      ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ
      26 марта 1920 г.
      Дорогой Александр Николаевич!
      С месяц назад я отправил большое письмо Каутскому с оказией, с которым, я надеюсь, Вы ознакомились, если оно дошло. Теперь спешу воспользоваться новой оказией, чтобы отправить Вам это короткое письмецо. К сожалению, уезжающий товарищ не предупредил заранее, и я не мог приготовить для Вас копию с только что принятой нами резолюции по вопросу об Интернационале, который мы снова рассматривали в связи с решением Независимой партии. Сведения, приходящие из Германии в передаче, главным образом, американских радио, не дают сколько-нибудь ясной картины событий205. Большевистская печать старается комментировать их в том смысле, что это -- немецкий "октябрь", хотя Радек206 и предостерегает их от этой иллюзии и не скрывает в интимных разговорах, что он считал бы счастливейшим исходом "если бы Unabhangige207 удалось добиться той "сделки", которая предотвратила бы разгром левых элементов и реванша военной клики и за которую, конечно, он же немедленно начал бы травить их как "предателей и изменников".