– Они нашли нас, милая.

– Люди султана? Но… но Шала говорила, что это место – святилище.

У Кэма в волосах застряли осколки стекла. Также он чувствовал мельчайшие стеклянные иглы под ногами, но в остальном с ним все было в порядке. Он схватил Леанну, быстро оглядел ее и облегченно вздохнул, когда убедился, что она не пострадала.

– Оденься.

Она быстро подняла с пола одежду и трясущимися руками натянула ее на себя. Кэм взял пистолет, снял его с предохранителя и направился к двери.

Леанна бросилась за ним.

– Кэм, подожди!

Он повернулся к ней – обнаженный по пояс, босой, с пистолетом в руке.

– Запри за мной дверь на засов.

– Нет! Я пойду с тобой!

– Запри ее на засов и не открывай, что бы ты ни услышала. Если только я не прикажу тебе ее открыть.

– Кэмерон, я не позволю тебе выйти туда одному.

– Еще как позволишь.

Леанна молча смотрела на него. На мгновение он показался ей опасным незнакомцем. Но это было не так. С ней был мужчина, которого она любила.

Что бы ни случилось, она хотела быть с ним, даже если это означало верную смерть.

– Я пойду с тобой, Кэм. Ты не сможешь меня остановить.

– Черт возьми, Саломея, у меня нет времени на споры!

– Точно, у тебя его нет. Так что не спорь. Я пойДУ.

Он схватил ее за плечи.

– Черта с два!

Вдалеке раздавались громкие крики. Ему надо было спуститься по лестнице так, чтобы его заметили. Начать убегать. Увести от нее этих мерзавцев и убить стольких из них, сколько он сможет.

Все, что у него было, – это несколько минут, чтобы попытаться спасти свою златовласую танцовщицу.

Он ни за что не возьмет ее с собой.

Леанна положила руки ему на грудь; в глазах у нее блеснули слезы.

– Я знаю, что ты пытаешься защитить меня. И… и я люблю тебя за это. Я люблю тебя за все, что в тебе есть, Кэм. Слышишь? Я люблю тебя!

Вот она и произнесла эти слова. Он с самого начала знал, что она хочет их сказать. И также знал, что на самом деле это было не так.

Тогда почему от этих слов у него защемило сердце?

– Вот почему ты должен разрешить мне пойти с тобой, – сказала она. – Разве ты не понимаешь? Я люблю тебя!

Ему надо было заставить ее замолчать. Заставить ее остаться внутри. Был только один способ сделать это, пускай и болезненный.

– Не веди себя как ребенок, – резко сказал он. – У нас был секс. Секс. Не путай это с любовью.

Она побелела.

– Ошибаешься. Я люблю тебя.

– А я люблю жизнь, и не собираюсь с ней расставаться, – выпалил он, ненавидя самого себя за эти слова.

Он не хотел, чтобы их роман закончился именно так, но у него не было выбора. Главное было – спасти ее. Этого требовала его честь.

– Я иду наружу. А ты останешься здесь, пока я не вернусь. Ясно?

У нее было белое лицо, губы подрагивали. Кэм выругался, притянул ее к себе и прижался к ее губам. Но они были холодными, и в том момент, когда он ее отпустил, он почувствовал, как его душа разлетается на мелкие кусочки.

– Не забудь закрыть дверь.

После этого он вышел, дождался звука задвигаемого засова и помчался вниз по лестнице.

Головорезы султана были во внутреннем дворе. Шесть человек. Нет, восемь. Кэм почувствовал старый добрый прилив адреналина. Еще один глубокий вдох. После этого он издал неистовый крик и побежал, стреляя на ходу.

Двое упали. Третий, а за ним и четвертый. Слыша над головой свист пуль, Кэм добежал до угла и завернул за него. Припав спиной к стене, он в первый раз допустил мысль, что они с Саломеей все-таки переживут эту… В этот момент он увидел других людей, которые стремительно приближались к нему, пригнувшись к самой земле.

Их слишком много. У них слишком много оружия.

Что ж, это конец. У них был перевес и в людях, и в оружии. Пора было возвращаться к Саломее. Обнять ее. Сказать ей, что эти несколько дней были… что они были незабываемы. Поцеловать ее в губы, приставить дуло пистолета к ее виску…

Что-то ударило его в грудь.

Ощущение было как от удара кувалдой. Но зачем кому-то понадобилось бить его кувалдой…

– А-а-а.

Боль расцвела, словно цветок с тысячей лепестков, пронизав его грудь, плечи, руки. Кэм медленно съехал вниз по стене. Он посмотрел вниз, дотронулся до груди и, оторвав руку, увидел на ней кровь.

Стрельба стихла. Кто-то пнул его по ноге. Он поднял глаза и увидел, что над ним возвышается какой-то человек. Он не мог видеть отчетливо – почему-то все предметы вокруг стали расплывчатыми, – но это лицо было ему знакомо.

– Асаад?

– Мистер Найт.

Довольная улыбка. Еще один тычок ногой.

– Как я рад снова вас видеть.

Кэм застонал и попытался встать на ноги. Султан засмеялся, поставил ногу Кэму на грудь.

– Боюсь, вы никуда не пойдете, мистер Найт. Вы правда думали, что сможете от меня сбежать?

Саломея? Где она? Кэму надо было ее найти.

– Вы кого-то ищете? Ну конечно. Вы ищете женщину из моего гарема.

Кэм с трудом сделал вдох.

– Не твою, – с хрипом произнес он. – Никогда… Асаад резко мотнул головой в сторону и бросил отрывистую команду. К нему подошел один из его людей, который тянул за собой что-то… нет, кого-то…

У Кэма на глазах выступили слезы.

Это была его Саломея. На ее шею была наброшена веревка; руки были связаны. На ее перемазанном грязью лице было несколько кровоподтеков. И она плакала.

– Кэм, – рыдая, произнесла она, – боже мой, Кэм… Асаад смотрел на них, широко улыбаясь. Он позволил ей подойти к Кэму на расстояние вытянутой руки. Затем, все с той же улыбкой, он схватил ее за волосы и резким рывком подтащил к себе.

– Я сожалею лишь о том, что вы уже не увидите, как я наслаждаюсь своей добычей. Также вы вряд ли проживете достаточно долго, чтобы подписать этот нефтяной контракт, но удовольствие увидеть вашу смерть почти стоит того, чтобы…

Кэм поднял свой пистолет. Глаза султана округлились от неожиданности.

– Ба-бах, – прошептал Кэм и нажал на спусковой крючок.

Посередине лба Асаада появилось аккуратное отверстие, и его бездыханное тело рухнуло на землю.

Один из людей султана громко закричал. Кэм посмотрел на Саломею. Сейчас, сказал он себе. Сейчас. У него еще оставалась одна пуля. Одна пуля, которая избавит ее от агонии.

Боже, нет. Он не может. Не может…

И вдруг…

С неба упала огромная птица – вертолет «Черный ястреб», закамуфлированный под цвета пустыни. Зазвучали выстрелы. Люди Асаада бросились врассыпную, но было уже поздно – сверху они были как на ладони.

После этого наступила тишина, которую нарушали только порывы ветра.

Кэм с трудом приподнял голову. Попытался произнести имя своей светловолосой танцовщицы. Попробовал встать, чтобы найти ее.

– Кэмерон? Кэмерон, черт побери, с тебя что, и на минуту нельзя глаз спустить?

Кэм несколько раз моргнул. Все вокруг словно подернулось серой пеленой, но он мог бы поклясться, что увидел своих братьев, склонившихся над ним.

– Черт возьми, Кэм, не закрывай глаза. Не закрывай. Слышишь? Если ты умрешь у нас на руках, старик, мы в жизни тебе этого не простим.

Мэтт говорил с ним резко, но при этом бережно касался его руками.

– Подними ему голову, – хрипло сказал Алекс.

– Саломея, – прошептал Кэм. Мэтт нагнул к нему голову. – Что?

– Саломея. Моя златовласая танцовщица…

В этот момент серая пелена стала черной, и Кэм провалился в океан темноты.

Шум. Свет ламп. Боль, острая, как лезвие ножа. Уколы как от булавок, а затем тупая боль, пульсирующая с каждым ударом его сердца.

Саломея.

Саломея.

Затем снова темнота.

Голоса. Некоторые ему знакомы, некоторые нет.

– Плохо дело.

– …все что можем, но…

– …значительная потеря крови.

– …молодой. Сильный. Ничего не обещаем, но… И все время, все это время только одно имя в его мыслях. Саломея.

А затем наступил день, когда Кэм открыл глаза.

Он находился в комнате с белыми стенами. Огоньки вычерчивали причудливые кривые на мониторе; откуда-то доносился монотонный пикающий звук. К его рукам были присоединены извивающиеся пластиковые трубки, а на груди словно расположился невидимый мастодонт.

Кэм застонал.

Не может быть, чтобы он умер. Даже если бы он верил в рай и ад, ни одно из этих мест не могло быть похоже на это.

Хорошей новостью было то, что он лежал на больничной койке.

Плохой новостью было то, что он лежал на больничной койке, и ни одно из лиц, окружавших его в этот момент, не было лицом Саломеи.

– Привет, братишка!

Алекс натянуто улыбался.

– Рад, что ты решил задержаться на этом свете. Кэм попытался ответить, но он чувствовал себя так, словно кто-то собрал весь песок пустыни и засыпал ему в горло.

– Он хочет пить, – сказал кто-то еще.

Это был Мэтт, который протянул к нему руку и взял его за плечо.

– Рад снова видеть тебя, – сказал он.

– Кусочки льда, – властно произнес еще чей-то голос. – Сиделка сказала: никакой воды, помните? Дайте я сам сделаю.

Кэм удивленно заморгал, когда его отец осторожно просунул ладонь ему под шею и приподнял его голову, чтобы он смог дотянуться губами до бумажного стаканчика со льдом.

Его отец? Склонившийся над ним со слезами на глазах? Тогда, может быть, он все-таки умер? Но лед был настоящим и восхитительно влажным, а на лице отца играла улыбка.

– Добро пожаловать домой, сынок. Рады снова тебя видеть.

Кэм кивнул.

– Да, – сказал он скрипучим голосом. – Хорошо… снова быть дома.

Он сделал глубокий вдох и сразу почувствовал резкую боль в груди.

– Саломея?

Отец удивленно поднял брови, а братья переглянулись.

– Кто?

– Саломея, – нетерпеливо повторил он. – Моя светловолосая… танцовщица.

– А-а. Та женщина. – Алекс ободряюще кивнул. – С ней все в порядке. Ни единой царапинки.

Кэм закрыл глаза, пытаясь не дать черной воде сомкнуться у него над головой.

– Хочу… увидеть ее.

Братья еще раз обменялись взглядами.

– Конечно, – сказал Мэтт. – Сразу, как пойдешь на поправку.

– Хочу увидеть… сейчас, – выдавил Кэм, и комната начала вращаться.

– Кэмерон, – сказал его отец, но казалось, что голос доносится откуда-то издалека.

Его снова поглотила темнота.

Он приходил в себя еще несколько раз, но картина всегда была прежней. Его братья, его отец. Врачи, сиделки, медицинские аппараты.

Саломеи не было.

А затем он наконец поднялся из темных пучин, открыл глаза и понял, что ему лучше. Мастодонта на его груди сменил слон. К его руке была присоединена только одна трубка, а мигавших, издававших пиканье аппаратов больше не было.

Кэм повернул голову. Огляделся. Его братья сидели, скрючившись, в небольших креслах у окна.

– Эй, – сказал он.

Раздавшийся звук был больше похож на кваканье простывшей лягушки, но они его услышали. И разом вскочили с кресел и бросились к нему, чуть не свалив при этом друг друга.

– Эй, привет, – сказал Мэтт.

Кэм провел кончиком языка по губам.

– Сколько я здесь?

– Две недели, – ответил Алекс.

Две недели. Боже, две недели!

– Саломея?

Мэтт цокнул языком, и Кэм сразу понял, что брат пытается выиграть время.

– А что с этой Саломеей?

– Я хочу ее увидеть.

Его братья быстро переглянулись.

– Ну-у, – осторожно протянул Мэтт, – когда ты снова начнешь ходить, уверен, ты сможешь…

– Ее здесь нет?

– Нет, – сказал Алекс, – здесь ее нет.

Ему только показалось, что братья говорили ему, что с ней все в порядке? Кэм с трудом приподнялся на подушках.

– Разве вы не забрали ее вместе со мной? Вы ведь забрали, правда? Вы не оставили…

– Полегче, приятель. Конечно, мы ее забрали. Посадили ее на вертолет. – Алекс сжал ладонь Кэма. – Мы приземлились на борту американского авианосца. Ты был на волосок от гибели. Тебе срочно была нужна медицинская помощь.

– Что случилось с Саломеей?

– Вертолет отвез ее в Дубай.

– И?

– И… – Алекс на мгновение замолчал, потом глубоко вздохнул. – Что было потом, не знаю.

– Как это, не знаешь?

– Он хочет сказать, – осторожно сказал Мэтт, – мы оба не знаем. Мы были рядом с тобой на авианосце, пока над тобой колдовали медики. Когда твое состояние стабилизировалось, тебя переправили по воздуху сюда.

– И вы не попытались проверить, что случилось с Саломеей в Дубае?

– Нет, – сказал Алекс прямо. – Нам это и в голову не пришло. Мы были слишком заняты, следя за тем, чтобы ты не выкинул что-нибудь еще. Например, не умер.

Кэм посмотрел на своих братьев. По их глазам было видно, что им пришлось пережить за несколько последних недель.

– Да, – тихо сказал он. – Верно. – На мгновение его лицо осветила улыбка.– Видимо, у нас такая судьба – всегда держаться вместе.

– Точно, – сказал Мэтт. – Даже отец словно приклеился к тебе на все это время.

Кэм кивнул.

– Да. – Его голос стал жестче. – Спасибо за все. Я хочу сказать, когда я был там, мне вроде бы показалось, что вы выпрыгиваете из этой большой, красивой птицы… Асаад? Я действительно его застрелил?

– Этот сукин сын теперь часть истории. Ты тоже стал бы ею, если бы не твой звонок с мобильного телефона. Нам едва хватило полученной информации, чтобы определить твое местонахождение.

– И спасти мне жизнь.

– Угу. Мы с несколькими парнями, знакомыми еще по старым денькам, спасли твой зад. Только не думай, что мы позволим тебе об этом забыть.

Братья усмехнулись, глядя друг на друга. Затем Кэм провел языком по губам.

– Она вам звонила, да? Саломея? Повисла неловкая тишина.

– Звонила? Чтобы узнать, как я?

– Вообще-то… вообще-то, нет. Мне – нет, – сказал Алекс. – Мэтт? Ты что-нибудь слышал?

– Извини, дружище. Она с нами не связывалась.

– Но… но…

Но почему она должна была позвонить? Он сказал жестокие слова, которые не могли ее не обидеть. Или… или может быть она не могла позвонить. Может быть, она так и не добралась до Дубая.

– Кэм?

– Да. – Кэм несколько раз кашлянул. – Мне надо выяснить, что с ней случилось.

– Ладно. – Мэтт взял в руки блокнот и карандаш. – Скажи мне ее имя и адрес, и я…

– Я не знаю.

– Тогда только ее имя, ее город… Что?

– Я же сказал, не знаю.

– Город?

– Ничего. Где она живет, откуда она. На виске Кэма запульсировала жилка.

– Я даже не знаю, как ее зовут.

Его братья посмотрели на него так, словно он выжил из ума. Винить их в этом было сложно. Как же он мог провести эти дни и ночи с Саломеей и так и не спросить ее, как ее зовут?

– А ее зовут не Саломея? – спросил Алекс. Кэм горько рассмеялся.

– Это мне пришла в голову мысль так ее называть.

Мэтт нахмурился.

– Ты не знаешь имени этой крошки?

– Не называй ее так, – напряженно сказал Кэм.

– Как мне тогда ее называть? Саломеей?

– Нет, – жестко сказал Кэм. – Только я могу называть ее так…

Он замолчал.

– Мне надо найти ее, – сказал он, и по тому, как он это произнес, его братья поняли, что он говорит серьезно.

Саломея исчезла. Словно никогда и не существовала, разве что только в снах Кэма.

Он потребовал, чтобы рядом с его кроватью установили телефон.

Врачи были против. Ему был нужен покой. Кэм заявил, что он знает, что ему нужно, гораздо лучше их. И после того, как сиделки обнаружили его в коридоре, когда он практически ползком пытался добраться до телефона, врачам пришлось сдаться и разрешить поставить телефон у его кровати.

Только это не помогло.

Он позвонил американскому консулу в Дубае. Консул был в отпуске, но его секретарша сказала, что она с удовольствием ему поможет, но не представляет ли случайно мистер Найт, сколько американцев входит и выходит из посольства каждую неделю?

– Дело в том, сэр…

Кэма и секретаршу разделяли тысячи миль, но Кэм почти что видел поднятые брови женщины.

– Если бы вы знали имя этой леди…

– Я его не знаю, – отрезал Кэм.

– Вы уверены, что она приходила в посольство? Кэму пришлось признать, что он не был в этом уверен. У Саломеи не было паспорта, но это не значило, что она обязательно пошла бы в посольство. Возможно, она просто позвонила кому-нибудь. Кому-нибудь из ее труппы. Кому-нибудь, кто по-прежнему был в том месте, где ее похитили.

Также он не знал названия труппы, не знал, где она была в тот момент, когда ее похитили.

Будь он проклят, он не знал ровным счетом ничего!

Я люблю тебя, сказала она ему.

Да, но если она любила его, то приехала бы к нему. Позвонила бы. Черт возьми, она знала его имя, знала, что он из Далласа. Она смогла бы найти его в два счета. Тогда почему не нашла?

Потому что ты был прав, холодно сказал ему внутренний голос. Это был секс, и сильные чувства у нее вызвал не ты, а опасность.

Кэм сжал кулаки и уперся взглядом в потолок над своей кроватью.

Если это так, что ж, отлично! Он знал это с самого начала. Но он спас ей жизнь. Неужели ей даже не захотелось узнать, выжил он или нет?

Она ничем тебе не обязана, Найт, еще холоднее сказал ему голос.

Не обязана. Не обязана. Не…

Черта с два она ему не обязана. У него есть право увидеть ее в последний раз и услышать признание, что те чувства, которые, как она думала, испытывает к нему, испарились едва она оказалась в безопасности.

Тогда он сможет про нее забыть.

Врачи сказали, что он пробудет в больнице еще пару недель. Ему надо было восстановить силы. Есть предписанную ему жидкую пищу, вставать с помощью сиделки и три раза в день по пятнадцать минут ходить по коридору. Тогда, сказали врачи, и только тогда, он, вероятно, сможет поехать домой, где на первых порах за ним будут присматривать Мэтт, Алекс или отец.

– Хорошо, – сказал Кэм, одновременно строя собственные планы.

Он позвонил и договорился, чтобы ему привозили нормальную пищу. Бифштекс. Макароны. Белки и углеводы. Каждый час он сам поднимался с постели, ходил по двадцать минут, потом по сорок, а затем он встал и не возвращался в постель до самого вечера. На следующий день он попросил вернуть ему его одежду, начав с вежливой просьбы и закончив жестким требованием, когда сиделка напомнила ему, что в больнице он должен носить специальную одежду, которая лишь частично прикрывала его ягодицы.

Он стоял у окна в джинсах, кроссовках и свитере, когда рядом с ним остановились пульмонолог, который занимался его поврежденным легким, и хирург, извлекший пулю, которая прошла всего в нескольких миллиметрах от его сердца.

– Когда я на ногах и одет в привычную одежду, я снова чувствую себя человеком, – сказал он им.

В тот же день Кэм выписался из больницы и отправился в свою квартиру в Тартл-Крик. Он устал терять драгоценное время. Чем дольше он не начинает поиски Саломеи, тем больше времени уйдет на то, чтобы ее найти.

Он имел право услышать ответы, черт побери! И он их услышит.

Он полетел в Дубай, но ничего не узнал. Домой он вернулся мрачный и злой на весь мир, на Саломею и на самого себя за то, что ему было не все равно.

Он связался с частным детективом, который выполнял различные задания для их фирмы, и рассказал ему все, что знал. Саломея была танцовщицей. Какой именно? Он начал вспоминать все, о чем они говорили. Она говорила про Лас-Вегас. Про чечетку. Частный детектив кивнул и сделал запись в блокноте. Ах да, еще у нее есть три брата полицейских. Детектив снова кивнул, как будто это действительно была полезная информация, и добавил еще одну запись.

– Мне бы помогло, если бы я знал, как она выглядит, – сказал детектив и устроил Кэму встречу с женщиной, которая делала наброски людей для полиции. Три часа спустя у них в руках был приемлемый портрет Саломеи.

Детектив сделал с него несколько сотен копий и уехал в Вегас. Немного поразмыслив, Кэм сел на следующий самолет. Бессмысленное повторение его действий – так это назвал детектив, но что с того? Кэм упорно ходил из гостиницы в гостиницу, из клуба в клуб. Ничего. Никто не узнал девушку на портрете; никто не знал Саломею.

Однажды вечером, когда Кэм снова вернулся в Даллас, братья затащили его в бар, в котором часто проводили время. Он понимал, что они хотят поговорить, поэтому не стал сопротивляться.

Весь вечер Мэтью и Алекс не решались спросить его, почему он так отчаянно пытается найти женщину, имени которой не знает и которая не приложила ни малейших усилий, чтобы найти его, но в конце концов Мэтт задал этот вопрос.

– Наверное, – сказал он, осторожно подбирая слова, – она для тебя много значит, да? Я имею в виду, эта…гм, эта женщина.

– Я хочу узнать, что с ней произошло. – Глаза Кэма сузились. – Тебе что-то не нравится?

– Да нет, – быстро сказал Мэтт.

– Да. – Кэм вздохнул. – Извини. Просто я…

– Раздражительный, – сказал Алекс. – Любой был бы таким на твоем месте, после всего, что тебе пришлось пережить.

Кэму не было приятно говорить об этом, но он понимал, что братья желают ему добра. Они любят его. И просто пытаются понять, что, черт возьми, происходит.

Как и он сам.

– Мы спасались бегством, – сказал он. – Были на волосок от гибели. Я назвал ее так в шутку.

– Саломея, – сказал Алекс, искоса бросив взгляд на Мэтта.

– Как звали ту танцовщицу, которая потребовала у царя отрубить голову одному известному парню, – сказал Мэтт.

– Не затратив при этом ни малейших усилий, разве что во время танца.

– Если вы хотите мне что-то сказать, то говорите прямо.

– Спокойней, приятель. Мы тебя любим, вот и все. И сильно переживаем. В тебя угодила пуля, ты потерял много крови, чуть не умер…

– Так к чему вы клоните? – спросил Кэм.

На несколько секунд повисла тишина, после чего все трое, как по команде, расхохотались.

– К тому, что ты и так прекрасно знаешь, – сказал Алекс. – Спасались бегством, на волосок от гибели… В такой ситуации все воспринимается обостренно, ведь так?

Кэм кивнул, взял свой бокал пива, но потом снова поставил его на стол.

– Я говорил ей это. Алекс кивнул.

– Хорошо. Я хочу сказать, хорошо, что ты это понимал, потому что…

– Конечно, я это понимал. Это она не понимала. Его братья с облегчением вздохнули.

– Ты не представляешь, как мы рады это слышать, – сказал Мэтт, – потому что, по правде говоря, нам там показалось, что…

Кэм стукнул кулаком по столу.

– Она солгала, черт бы ее побрал! Она сказала, что любит меня. В таком случае где она?

– Верно, – осторожно произнес Алекс, – но ты ведь сам только что сказал, что…

– Я никому не позволю мне лгать и оставаться при этом безнаказанным!

Его братья озадаченно переглянулись. Кэм только что сказал, что эта женщина, которую он называл Саломеей, его на самом деле не любит. А затем он сказал, что это не сойдет ей с рук.

Они оба были достаточно сообразительны, чтобы не обращать внимания Кэма на его непоследовательность. По той же причине они предпочли допить свое пиво молча.

Однажды поздно вечером, в холодную, унылую субботу, ему позвонил Эвери.

– Как дела, сынок?

Кэм по-прежнему не мог привыкнуть к новым ноткам в голосе отца, но они ему нравились. Старая пословица была верна. «Лучше поздно, чем никогда».

– Все в порядке, пап.

Это ему тоже нравилось. Думать об Эвери как о «папе».

– Что-то я тебя почти не вижу в последнее время.

– Да, пожалуй. Просто я занят.

– Сегодня мне надо пойти на одно из этих благотворительных мероприятий. Я подумал, может, ты составишь мне компанию?

– Спасибо, пап, но…

– Мы могли бы провести немного времени вместе. – Эвери неестественно рассмеялся. – Это будет концерт, Кэмерон. Я не могу туда не пойти, но как досижу до конца, я тоже не представляю. Вот если бы там был ты, тогда дело другое. Сам понимаешь – два варвара, сидящие бок о бок среди культурных людей, и все такое.

Это было так не похоже на то, что ему когда-либо говорил отец, что Кэм почувствовал, как к его горлу подступил комок.

– Твоя мать, – сказал Эвери, негромко рассмеявшись. – Твоя мать любила ходить на такие вечера.

Кэм затаил дыхание. Он еще ни разу в жизни не слышал, чтобы отец упоминал при нем о матери.

– Правда? – осторожно спросил он.

– Это из-за нее я стал жертвовать деньги на все это – Совет по искусствам, театр, музей. – Эвери прокашлялся. – Сам не знаю почему, но я много думал о твоей матери несколько последних недель. Какую гордость она бы испытала, увидев, какими взрослыми стали ты и твои братья.

– Да. – Кэм вздохнул. – Мы… я… тоже о ней думаю.

– Я невероятно, ее любил, Кэмерон. – Голос отца стал хриплым. – Так сильно, что иногда я боялся это показывать. Я знаю, что это прозвучит неправдоподобно, но…

В эту секунду Кэм против собственного желания представил себе Саломею, лежащую под ним с потемневшими от страсти глазами. Усилием воли он отогнал от себя эту картину как раз тогда, когда его отец заговорил снова.

– Ну, так что, – спросил Эвери, – как насчет сегодняшнего вечера? Если ты к этому не готов, я пойму.

– Я готов, папа.

– Отлично, сынок. Я заеду за тобой в половине седьмого.

Кэм побрился. Принял душ. Надел смокинг. Сказал себе, что провести вечер в обществе – это прекрасная мысль. Он не будет думать о Саломее. Совсем не будет – разве только для того, чтобы испытать презрение к себе за то, что он вообще когда-то думал о ней.

Она для него больше не существовала. Ее больше не было в его жизни, и ему это было абсолютно безразлично.

Их места в концертном зале, оформленном в стиле барокко, находились в середине четвертого ряда. Они одновременно раскрыли свои программки.

– «Вечер встречи с искусством», – прочитал вслух его отец и глубоко вздохнул. – Это надолго, Кэмерон. Немного одного, немного другого, и все – одинаково плохо. Речи. Выступления. Сопрано, которое будет похоже на кошачий визг; хор мальчиков, которые будут стараться петь ангельскими голосами. Фламенко в исполнении гитариста и, боже мой, кордебалет. Спасибо, что пришел, сын. Я бесконечно тебе признателен.

Кэм кивнул. Каким-то образом им с отцом удалось вытерпеть первую часть. Во время перерыва они отправились купить себе что-нибудь выпить, по пути здороваясь с самыми разными людьми, хотя его отец делал это не так активно, как в былые времена. Потом они вернулись на свои места.

Кэм устроился в кресле поудобнее. С трудом подавил зевок, когда полная женщина выводила трель, протягивая руки к полному мужчине в никудышном парике. Переложил ногу на ногу, когда другой мужчина загубил совсем неплохую игру на гитаре тем, что пытался выглядеть значительным и загадочным.

Вежливые аплодисменты гитаристу. Шорохи. Покашливания. Занавес снова поднялся; зазвучала музыка.

Кэм сложил руки на груди и прищурился, глядя, как на сцене одна за другой появляются балерины.

– Должен признать, они хорошенькие, – прошептал его отец…

А Кэм чуть не сорвался со своего места, потому что последней балериной, выбежавшей на сцену из-за кулис, была Саломея.