- Последних двух тысячелетий.
      - О! Все, что было до Великой революции, кажется мне сплошным мраком. Здесь зажегся первый луч света.
      - И как ярко этот свет разгорелся теперь! - добавил Волгин.
      Он понял, что люди ничего не забыли. Человечество свято хранило память о славном прошлом, и благодарность к тем, кто создавал и строил прекрасный мир, в котором они жили, не угасла. И Дмитрий Волгин и оба его спутника испытывали одни и те же чувства, различавшиеся только неизбежным масштабом времени. Для них это была история, незабываемая и волнующая. Для него - буквально вчерашний день жизни.
      Ленинград должен был вот-вот открыться. Арелет находился от города в трехстах километрах. Владилен, управлявший машиной - без помощи каких-либо рычагов управления, а только силой своего воображения, все больше и больше сбавлял скорость.
      Молодой ученый отлично понимал, какие чувства волнуют Волгина. Он заметил, что Дмитрий почти никакого внимания не обращал на те места, где они пролетали. Когда раньше арелет, увеличив скорость до предела, поднялся на большую высоту и подробности земной поверхности стали плохо различимы, Дмитрий не возражал против этого. Его мысли стремились вперед, к тому, что ждало их в конце пути. Всеми помыслами он был уже в Ленинграде и только в Ленинграде.
      Даже при средней скорости арелета города появлялись на горизонте, оказывались прямо внизу и исчезали из виду с такой быстротой, что рассмотреть их не было возможности. Владилен не хотел, чтобы Ленинград оказался под ними раньше, чем Дмитрий почувствует и переживет его появление. Он знал, что "постепенное приближение к родине" - это как раз то, что нужно сейчас его другу.
      И он "приказывал" арелету лететь все медленнее и медленнее.
      Волгин заметил и понял этот маневр. Он был благодарен Владилену за его чуткость и внимательную заботу, но говорить сейчас слова благодарности не был в состоянии.
      Он умер во Франции, в Париже, и в час смерти его мысли рвались сюда, и вот он оказался здесь, снова живой и здоровый, с воскресшей тоской по родному городу.
      Каким он увидит его?
      Был на земле "вечный город". И грандиозные постройки этого города, полуразрушенные неумолимым ходом времени, Волгин видел своими глазами. Амфитеатр Колизея, построенного в 82-м году христианской эры, наполовину сохранился к двадцатому веку. Но не существовало ни одного здания, которое смогло бы полностью сохраниться за два тысячелетия.
      "Почему меня тянет с такой силой к тому месту, где находится Ленинград? - с грустью думал Волгин. - Ведь его нет. Моего Ленинграда, каким я знал и любил его, не существует. Там все другое, все новое и незнакомое. Но ведь не могла же исчезнуть Нева! Значит, я увижу хотя бы ее".
      - Какая погода в Ленинграде? - спросила Мэри.
      - Должна была быть густая облачность, - ответил Владилен. - Но Мунций говорил с Ленинградской станцией погоды и предупредил их о прилете Дмитрия. Сейчас небо над городом безоблачно, как и здесь.
      - Это чудесно!
      Волгин слышал и не слышал этот разговор, скользнувший мимо его сознания. Он не мог оторвать глаз от горизонта.
      И вдруг далеко-далеко в лучах солнца до боли знакомо сверкнула золотистая точка. Совсем так же, как появлялась она две тысячи лет тому назад, когда самолет на большой высоте подлетал к городу, первым приветом Ленинграда, отблеском солнечного света на золотом куполе Исаакиевского собора.
      Какое же здание послало теперь свой первый привет арелету? Что неведомое блеском своим заменило старого друга?..
      Волгин не спросил об этом. Он молча смотрел вниз и постепенно начал узнавать местность.
      Несомненно... они близко от Пушкина... Но где он, живописный пригород Ленинграда?
      Внизу расстилалась панорама гигантского города. Знакомые Волгину по книгам-фильмам современные здания непривычной архитектуры, построенные словно из одного стекла, бесконечные прямые улицы исполинские арки мостов, переброшенные через целые кварталы, обилие воды и зелени, серебристые линии спиральных городских дорог, как будто висящие в воздухе, масса арелетов всех размеров - все указывало, что под ними не просто населенный пункт, а один из крупнейших центров мира.
      До Ленинграда, по прежним представлениям Волгина, было еще около пятидесяти километров. Два города таких размеров не могли находиться рядом. Значит, это и есть Ленинград, разросшийся исполин, втянувший в себя все, что раньше окружало его на почтительном расстоянии.
      Ни одного высотного здания Волгин не видел, но это его не удивляло. Он знал, что уже давно люди перестали громоздить друг на друг бесчисленные этажи. Двухэтажные, редко в три этажа современные дома располагались свободно, и каждый был окружен либо садом, либо полосами густолиственных деревьев.
      Освобожденные от гнета расстояния, имея в своем распоряжении быстрые и удобные способы сообщения, люди не боялись разбрасывать дома населенного пункта по огромной площади. Характерная для больших городов прошлого скученность населения совершенно исчезла.
      Да, это был Ленинград, и слова Владилена, с которыми он обратился к Волгину, подтверждали это:
      - Где ты хочешь опуститься на землю?
      - Там, где был прежний Ленинград. Где-нибудь на берегу Невы.
      - Но там уже не город. Там Октябрьский парк.
      - Что ж! Значит, опустимся в парке, - сказал Волгин, и его голос дрогнул от горького чувства.
      Нет Ленинграда! Его опасения оправдались: город передвинулся на юг; все, что было прежде, исчезло с лица земли; там, где высились прекрасные здания, так хорошо ему знакомые, какой-то парк, название которого понятно Волгину, но ничего не говорит его сердцу.
      Его современники считали бессмертными творения Воронихина, Росси, Баженова и Растрелли. Казалось немыслимым существование Ленинграда без зданий Эрмитажа, Смольного, Мраморного дворца, без Казанского и Исаакиевского соборов.
      "А Медный всадник?" - подумал Волгин, и вся прелесть свидания померкла для него.
      Что ему новый Ленинград!
      Он удержал готовую сорваться с губ просьбу повернуть назад, лететь в другое место.
      - Тебя ждут жители Ленинграда, - сказал Владилен. - Они хотят встретить тебя первыми.
      "Жители Ленинграда..."
      Хоть бы не произносились эти слова!
      - Мы вернемся сюда немного позже, - сказал Волгин. - Я хотел бы сначала повидать Неву.
      - Хорошо, летим в парк.
      Арелет поднялся немного выше и полетел быстрее. Мэри вынула карманный телеоф и что-то сказала. Вероятно, предупредила горожан о желании Волгина, чтобы те не ждали его напрасно.
      Город внизу тянулся без конца. Вот проплыл назад огромный сад или парк, расположенный на холмах. Волгин узнал место. Пулковские высоты! Вдали блеснула гладь Финского залива.
      Что значит для природы две тысячи лет? Миг! Как в те времена, когда не существовало России, так и теперь величавая Нова несет свои воды, не обращая внимания на то, что делают люди на ее берегах. Был город, потом он исчез, может быть, вырастет другой, а может быть, нет. Природе все это безразлично!
      Нет Ленинграда!
      Но что же продолжает сверкать золотистым блеском, принимая постепенно ясно видимую форму купола? Как раз там. где должен находиться величественный собор? А там, правее, золотая игла вонзилась
      Неужели ?!
      Но острое чувство ожидания, смешанное с тоской и страхом разочарования, не долго мучило Волгина, Зоркие глаза снайпера уже видели...
      Широкая голубая лента главного русла Невы... А здесь, на ближнем берегу, из густой массы деревьев поднимаются стройные колонны верхнего яруса Исаакиевского собора... А там, дальше, за тонкой линией моста, вздымаются из воды серые бастионы Петропавловской крепости.
      Все как было!
      Каким чудом удалось людям сохранить в целости памятники седой старины?..
      На месте старого города сплошное море деревьев. И, как утесы, стоят среди этого моря величественные здания былых времен.
      Чем ближе подлетал арелет к Неве, тем больше и больше Волгин узнавал прежние места. Их нетрудно было найти. Там, где когда-то был Невский проспект, тянулась длинная, широкая аллея, являвшаяся прекрасным ориентиром для него, так хорошо знавшего город.
      А вот другая аллея, уходящая к Неве, и в конце ее белое здание Смольного.
      Волгин не сомневался больше, что увидит все, что совсем недавно собирался с болью вычеркнуть из памяти. И с детства любимая скульптура Фальконе и Колло должна была находиться на старом месте. Ее не могли перенести в новый город. Нет другого места для Медного всадника, кроме берега Невы!
      Волгин словно видел перед собой всю историю превращения Ленинграда - города его детства - в гигантский Октябрьский парк.
      Встали как бы из глубин памяти картины жилищного строительства на окраинах. Город рос, расширялся с каждым годом, каждым веком. Его центр перемещался к югу. Социалистический город, наполненный светом и зеленью, тянулся к Пулкову, а затем и к Пушкину, пока не захлестнул их, не впитал в себя. Старые кварталы Выборгской и Петроградской стороны, Васильевского острова и района Невского проспекта все больше становились далекой окраиной. Их дома ветшали, сносились, и на их месте разбивались сады и скверы.
      Но люди зорко следили за историческими и художественными зданиями города. Им не давали разрушаться. И постепенно каждое из них избавилось от близкого соседства других зданий, окружилось зеленью садов и осталось стоять в величавом одиночестве.
      Так возник Октябрьский парк - грандиозный по величию памятник старины, музей истории зодчества, скульптуры и великих событий прошлого.
      Волгину не нужно было спрашивать об этом у своих спутников. Он знал, что не ошибается, что именно так и происходило на самом деле Это был естественный путь, начало которому положило еще его время.
      Ленинград, единственный из всех городов на земле, всегда поражал людей строгой красотой своей архитектуры. Недаром лучшие зодчие всех времен вложили в него силу своего могучего гения. Но их творения часто проигрывали из-за близкого соседства посредственных зданий. Непревзойденные шедевры ансамблей Дворцовой площади, Марсова поля, Казанского собора, Александрийского театра и площади Декабристов терялись в массе тесно обступивших их жилых домов. Их нельзя было охватить глазом, как одно целое, прочувствовать в полной мере замысел их создателей. Теперь, словно сбросившие с себя оковы, окруженные зеленым фоном вековых деревьев, они должны были предстать перед Волгиным во всем своем величии, в цельной и законченной красоте.
      Он видел их сверху, и ему казалось, что никогда еще старый Ленинград не был столь прекрасен. Отсутствие привычных улиц не замечалось. Главнейшие из них легко угадывались в линиях широких аллей, пересекавших парк во всех направлениях.
      Волгину чудилось что-то знакомое в новом облике города. Как будто он уже видел подобную картину в прежней своей жизни. Но где?
      Потом он вспомнил.
      Екатерининский парк в Пушкине, Архитектурно-парковый ансамбль Павловска. Так же, как теперь в самом Ленинграде, в зелени прятались там дворцы и павильоны работы Кваренги, Растрелли, Стасова и Росси. И как чарующе выглядели они в рамке деревьев!
      Волгину захотелось пролететь низко над землей, над самой землей, не выше одного метра, вдоль бывшего Невского проспекта, от места, где была площадь Восстания, до Невы.
      Он оглянулся, чтобы сказать об этом Владилену, но арелет вдруг плавно повернул вправо и пошел вниз. Как мог Владилен услышать мысли Волгина?..
      Взгляд, брошенный Владиленом на Мэри, и недоуменное пожатие плеч девушки молчаливым отрицательным ответом показали Волгину, что его спутники здесь ни при чем. Потом они оба посмотрели на Волгина и улыбнулись одобрительно.
      И он понял, что арелет изменил направление полета по его "приказу". Желание вылилось в отчетливый импульс, и чувствительные приборы среагировали на него.
      - Извини, что я вмешался в управление, - сказал Волгин. - Но прими меры, а то мы врежемся в землю.
      - Раз начал, продолжай! - засмеялся Владилен. Арелет полого опускался. Земля приближалась.
      - Я не знаю, что надо делать, - взмолился Волгин.
      - Ничего не надо. Лети, куда хочешь, - сказала Мэри, подчеркивая последнее слово.
      - И ничего не бойся, - добавил Владилен. - Арелет никогда не упадет.
      В принципе Волгин знал, как он должен действовать. Люций не раз объяснял ему, что арелет повинуется не мыслям, а желаниям, которые, независимо от воли человека, сами создавали в мозгу нужный биоток. И хотя все это звучало для Волгина как китайская грамота, он прошел уже школу биотехнической автоматики в доме Мунция и, правда, смутно, но уловил разницу между прямой мыслью и тем, что Люций называл "желанием".
      Летчики-истребители двадцатого века добивались полного слияния с машиной, автоматического выполнения нужного маневра, чтобы между мозгом и рычагами управления не замечались действия рук. И лучшие из них достигали такого совершенства, что мышцы их рук и ног работали как бы сами по себе, не требуя постоянного контроля мысли летчика. Чем меньше думал такой летчик о том, КАК выполнить тот или иной маневр, тем послушнее была его машина.
      В арелете мышечные усилия были не нужны. Машину вел автомат. Но в отличие от автопилота он беспрекословно и с молниеносной быстротой подчинялся любому желанию человека, сидящего в машине. Достаточно было ЗАХОТЕТЬ, и арелет тотчас же менял направление полета, скорость и высоту.
      Хорошо зная, что полет всегда и во всех случаях совершенно безопасен, Владилен, не колеблясь, предоставил Волгину действовать, как ему вздумается. И он и Мэри заставили себя не думать о пути машины, чтобы не мешать Волгину. Они стали просто пассажирами и, чтобы как-нибудь нечаянно не вмешаться, оживленно заговорили между собой.
      А арелет опускался, все более и более замедляя скорость, пока не оказался почти у вершин деревьев. В метре от них умная машина словно в нерешительности остановилась. Она ждала решения человека.
      "Кибернетика, - вспомнил Волгин ускользавшее от памяти слово, -доведенная до виртуозного совершенства. Ну, вперед! К той вон полянке!"
      Но арелет не двигался.
      Невольно у Волгина явилось желание двинуть машину по нужному ему направлению. Это была не мысль, а скорее чувство.
      И арелет повиновался. Он полетел, куда хотел Волгин.
      Он внутренне засмеялся. Найдено! Теперь он твердо знает, как управлять машиной.
      Это было похоже на езду на велосипеде. Хороший велосипедист не думает, как повернуть машину, он просто смотрит на дорогу, а его руки автоматически поворачивают руль. Здесь не надо было шевелить руками достаточно было смотреть вперед, выбирая дорогу. Все остальное совершалось само собой.
      Прошло несколько минут, и Волгин забыл о том, что ведет машину. Как раньше, он сосредоточил свое внимание на окружающей местности, ища знакомого в незнакомом лесу. И знакомое появлялось.
      Невский проспект - широкая аллея парка тянулась вдаль, к видневшемуся в конце ее Адмиралтейскому шпилю, так же, как прежде. Только вместо домов ее обрамляли густые заросли огромных деревьев.
      Здесь было много людей. Вместо автомобилей и троллейбусов плыли в воздухе арелеты. Вместо тротуаров - движущиеся ленты, окрашенные в различные цвета. Ближе к середине аллеи шла голубая полоса, за ней находилась синяя, а последняя была темно-лиловой. Было видно, что ленты движутся с различной скоростью.
      Гуляющие узнавали пассажиров вишневого арелета. Всем было известно, что Волгин в Ленинграде. Его приветствовали улыбками или жестами рук, но он ничего этого не видел. Его внимание целиком поглощалось пейзажем.
      3
      На углу Невского и Литейного Волгин остановил арелет. Налево не было видно ничего, кроме зелени, направо, далеко, виднелась арка моста. Волгин решил лететь прямо, чтобы выйти к Неве у Дворцовой площади.
      Через минуту арелет снова остановился.
      Фонтанка изменила свой вид. Она стала уже, и вместо каменных стенок набережной в обе стороны тянулись пологие откосы из блестящего темно-зеленого материала, немного похожего на мрамор. По берегам реки рос лиственно-хвойный лес.
      Но Аничков мост сохранился. Волгину показалось, что он несколько иной ширины и решетка парапета другого рисунка. Конные статуи Клодта стояли на своих местах.
      Как на потерянных и снова обретенных друзей, смотрел на них Волгин. Вздымались на дыбы дикие кони, сдерживаемые железной рукой укротителя. Развевались по ветру спутанные гривы. А внизу, по хрустально прозрачным водам реки, которым искусственное дно придавало зеленоватый оттенок, скользили легкие лодки. Картина была очень красива в рамке зелени, под безоблачным небом.
      "Положительно так гораздо лучше, - думал Волгин. - Но как умудрились они сохранить скульптуры от действия времени?"
      Люди останавливались на мосту, глядя на Волгина. Постепенно образовалась толпа. Он не видел этого.
      Аничков дворец исчез. Одиноко стояла на старом месте чугунная ограда работы Росси с южным и северным павильонами по концам. За нею должна была открыться панорама Александровского ансамбля. Еще с воздуха Волгин видел ее характерные очертания с узкой щелью улицы Росси.
      Арелет полетел дальше.
      Люди, гулявшие в Октябрьском парке, вероятно, удивлялись, что Волгин совершенно не обращает на них внимания, не отвечает на их приветствия хотя бы движением руки. Вряд ли они могли понять причину его поведения.
      Мэри сказала об этом Владилену. Он молча пожал плечами в ответ.
      Повинуясь желанию Волгина, арелет облетел Александринский театр, миновал желтые здания-близнецы улицы Росси и снова остановился вплотную у памятника Ломоносову.
      Площадь имела такой же вид, как и в двадцатом веке. Только мост через Фонтанку был другим, и на том берегу не видно Было ни одного дома.
      Потом они вернулись на Невский.
      Волгин сам удивлялся, как легко и быстро он привык к новому виду Ленинграда. Как будто так было всегда. Ему уже не казался странным и непривычным зеленый фон, на котором так резко выделялись знакомые ему здания. Они выглядели очень красиво на этом фоне.
      Вот и Казанский собор, как и прежде, музей истории религии. И так же стоят по концам Воронихинской колоннады скульптуры Орловского. И даже фонтан Томона, построенный в 1808 году христианской эры, бьет, как и прежде.
      Забыв обо всем, Волгин любовался с детства знакомой картиной. Арелет неподвижно стоял на месте, повиснув в воздухе на высоте одного метра над землей.
      Заметив внимание, с каким Волгин рассматривал здание музея, люди в аллее стали переходить на другую сторону, чтобы не загораживать собой вида. Между вишневым арелетом и собором образовалась пустота. Другие машины останавливались выше или позади их. Снова, как и на Аничковом мосту, собрались сотни людей.
      И тогда Волгин наконец заметил это скопление.
      - Так происходит всегда, - спросил он, - или это из-за меня?
      - Думаю, что из-за тебя, - осторожно ответил Владилен, давно уже убежденный в этом.
      - Конечно, из-за тебя, - сказала Мэри. - Все знают, что ты здесь, и всем известно, что ты больше не избегаешь людей.
      Волгин обернулся.
      Сотни глаз смотрели на него, сотни улыбок приветствовали его. Было ясно, что все эти люди искренне расположены к нему и рады его видеть.
      Он поднял над головой руки со скрещенными пальцами - старый приветственный жест его времени.
      Толпа ответила тем же. Гул голосов проник сквозь стенку машины.
      - Может быть, ты скажешь им несколько слов? - обратился к нему Владилен.
      - Не хотелось бы, - ответил Волгин. - Я никогда не умел говорить и, признаться, не люблю этого.
      - Летим дальше? - спросила Мэри.
      Она ничем не высказывала своего отношения к отказу Волгина, принимая его так же, как это делал Владилен и как они всегда принимали любые его решения, без тени недовольства или критики.
      Они находились в воздухе уже несколько часов. Волгин видел, что Мэри устала. Ему хотелось еще долго-долго летать здесь, где когда-то находился его родной город, но нужно было подумать об отдыхе.
      В Ленинграде не жил никто из тех современных людей, которых Волгин знал или о которых слышал. Он понимал, что был бы желанным гостем повсюду, что в любом доме его примут, как родного, но ему не хотелось никого беспокоить. Побыть одному, даже без своих теперешних спутников, которых он любил, было сейчас необходимо Волгину.
      "Где же мы остановимся? - думал он. - Есть ли у них что-нибудь вроде гостиниц?"
      Арелет быстро пролетел оставшуюся часть Невской аллеи. Волгин намеренно не обратил внимания на Дворцовую площадь: он знал, что неизбежно снова задержится на продолжительное время. Он прямо направил машину к площади Декабристов.
      Он так и не спросил, стоит ли там по-прежнему Медный всадник, он был в этом совершенно уверен и хотел закончить сегодняшний осмотр именно в том месте.
      И вот перед ним Нева. Водный простор, всегда казавшийся ему необъятным. Мучительно знакомые здания университета на том берегу "Двенадцать коллегий", Дворец Петра Второго, Дом Меншикова. Ростральные колонны Томона и гранитная набережная Стрелки со спуском к Неве были те же. Не хватало здания Военно-морского музея.
      А здесь, на этом берегу, все было то же. Как две тысячи лет тому назад, возвышалось здание исторического архива; за зеленью, как будто той же, что раньше, закрывало небо грандиозное творение Монферрана. Находился ли за ним памятник Николаю Первому, Волгин не видел. Стены Адмиралтейства замыкали площадь.
      Арелет опустился на землю.
      Волгин вышел из него и остановился перед чудесным памятником, простоявшим здесь уже двадцать один век, символом Ленинграда, во все времена известным всему миру.
      Толпа окружила Волгина с трех сторон. Он не замечал никого. Из этой толпы, где только дети были ниже или одного роста с Волгиным, ни один не встал перед ним.
      Люди редко носили в это время года головные уборы. Но если бы они были, толпа обнажила бы головы. Выражение лица Волгина заставило смолкнуть говор. Все, кто был здесь, сразу почувствовали, что в этом свидании человека двадцатого века с почти что современным ему произведением искусства особый, не известный им смысл.
      По лицу Волгина катились слезы. Он не замечал и не вытирал их.
      С острой болью почувствовал он в этот момент свое жуткое одиночество среди людей. Во всем мире не было человека, с которым он мог бы поделиться своими мыслями, нахлынувшими воспоминаниями, вновь проснувшейся тоской по прошлому. Все это были отдаленные потомки тех людей, уже потерявшие с ними прямую связь.
      Нет, они не поймут его! Не могут понять!
      Он повернулся и, как слепой, пошел к арелету, прямо на стоявших сзади него людей, которые поспешно расступались перед ним.
      Он сел не на свое место, а позади, показывая этим, что не желает больше вести машину и предоставляет Мэри и Владилену свободу действий.
      Арелет быстро поднялся и скрылся из глаз толпы.
      Пожилой мужчина, близко стоявший от Волгина и успевший хорошо рассмотреть его лицо, сказал задумчиво:
      - Несчастный человек! Я всегда считал, что опыт Люция жесток и не нужен.
      - Почему несчастный? - возразил кто-то. - Он снова живет.
      - Да, конечно. Но я лично не хотел бы быть на его месте.
      Арелет летел быстро. Прошло несколько минут, и под ними снова показался современный Ленинград.
      - Где бы ты хотел остановиться? - спросила Мэри. - В гостинице, ответил Волгин на старом русском языке.
      Мэри и Владилен удивленно переглянулись. По сходству слов они поняли, что сказал Волгин, но этот ответ был бессмысленным для них.
      Они ничего больше не стали спрашивать, а заговорили между собой о посторонних вещах, давая Дмитрию время прийти в себя. Минуты через три Мэри повторила вопрос.
      - Где угодно, - ответил Волгин. - Там, где хотите остановиться вы. Только... лучше бы без людей.
      - Ты устал? - ласково спросила Мэри.
      Волгин вздохнул.
      - Да, я устал. Я очень устал. Нет, я не голоден, - сказал он, предвидя следующий ее вопрос. - Впрочем, вы можете накормить меня, если хотите. Мне... все равно.
      Мэри и Владилен вторично переглянулись. "Что с ним?" - взглядом спросила Мэри. "Не знаю, но он явно не такой, как всегда", - так же молча ответил ей Владилен.
      Волгин понял их немой разговор.
      "Если бы здесь со мной были Ио, Люций или Мунций. они поняли бы меня, - подумал он. - А эти двое... они слишком молоды".
      Он чувствовал себя сейчас дряхлым стариком. Словно все тысяча девятьсот лет, промчавшиеся по Земле, со дня его первой смерти, вдруг легли на его плечи тяжелым грузом.
      Мэри снова поговорила с кем-то по карманному телеофу.
      - Дом номер тысяча девятьсот четырнадцать по улице Волгина свободен, - сказала она.
      - Как ты сказала? - спросил Волгин. - Улица Волгина? Кто он был, мой однофамилец?
      - Почему однофамилец? - улыбнулась Мэри. - Это ты сам. Все прежние Герои Советского Союза имеют улицы своего имени в тех городах, где они родились... Есть улица...
      - Улицы, - перебил Владилен, поняв, что хотела сказать Мэри, носящие имена ученых, писателей, художников твоего времени.
      - Мы не забываем людей, если они этого заслуживают, - добавила Мэри, понявшая, что едва не допустила непростительный промах.
      Но Волгин хорошо понял, что хотела сказать девушка. Здесь в Ленинграде, была не только улица Волгина, но и Волгиной. Ведь Ирина тоже была Героем Советского Союза. И она также была уроженкой этого города.
      Он улыбнулся грустной и смущенной улыбкой.
      - Значит, Волгин поселится на улице Волгина. Любопытно. Но тут еще одно странное совпадение. Номер дома точно такой же, как год моего рождения.
      - Тысяча девятьсот четырнадцать, - сказала Мэри.
      Она знала это и раньше. Но, когда он так просто и естественно, вот так, сидя перед ней в современном костюме, такой обычный, совсем такой же, как все, сказал это, она вздрогнула. Названная ею самой цифра показалась вдруг совсем не обычной, не похожей на все другие цифры.
      1914 !
      Не новой, а христианской эры!
      Это был год РОЖДЕНИЯ этого человека, которого она запросто называла по имени... ее брата!
      Кровь хлынула ей в лицо, и, охваченная сильных волнением, она отвернулась.
      - Тем более это должно быть тебе приятно, - сказал Владилен.
      - Да, конечно, - с оттенком иронии ответил Волгин. Разумеется, тут не было ни совпадения, ни случайности. В городе знали, что рано или поздно Волгин будет здесь. Вероятно, этот дом давно ждет или его освободили сейчас, когда Волгин действительно прилетел сюда.
      Подобных совпадений не бывает.
      Но эти люди были правы. Ему было приятно их внимание. Только было бы еще приятнее поселиться на другой улице, носящей имя Ирины.
      "Этого они не могли знать", - подумал Волгин.
      По тому, как уверенно Владилен привел арелет именно к этому дому, Волгин окончательно убедился, что был прав. Дом давно ждет его, предназначен для него, и не случайно он оказался свободным.
      "Если бы это была улица Ирины", - еще раз подумал Волгин, выходя из машины.
      Здание выглядело очень своеобразно: не было видно ни одного окна. Огромная веранда, так же как в доме Мунция, была увита зеленью дикого винограда. Крыша плоская.
      - В доме искусственное освещение? - спросил Волгин.
      - Нет, почему? - удивленно ответила Мэри. - Обычное.
      - Стеклянная крыша? - догадался Волгин.
      - Нет. Крыша также обыкновенная. Это самый простой, обыкновенный дом. Такой, каких сотни тысяч.
      Волгин замолчал. Новая загадка! Но через полминуты она должна была объясниться, не стоило расспрашивать.
      Дом был больше, чем дом Мунция: вероятно, здесь было комнат десять или двенадцать.
      В первой - обширной гостиной, дверь которой выходила на веранду, их ожидал молодой человек лет тридцати. Его лицо показалось знакомым Волгину. Вглядевшись, он узнал Сергея, одного из помощников Ио и Люция, которого он часто видел в круглом павильоне на острове Кипр.
      Комната оказалась залитой солнечным светом, свободно проходящим сквозь совершенно прозрачные потолок и наружную стену.
      Но ведь только сейчас Волгин видел эту самую стену из сада, и она была совсем не прозрачной.
      Ему захотелось выйти на веранду и посмотреть еще раз снаружи, но он удержался. Было ясно, что Мэри сказала правду и крыша, которая выглядела такой же прозрачной, как и стена, не стеклянная. Дом был выстроен из материала, пропускавшего наружный свет, но задерживавшего внутренний.
      "Чересчур светло", - подумал Волгин.
      Вслух он ничего не сказал. Уже с хорошо усвоенной манерой внешнего равнодушия к непонятным ему явлениям, словно не видя здесь чего-либо загадочного, он обратился к Сергею:
      - Здравствуйте! Я рад вас видеть.
      - А я еще более,- ответил Сергей, обеими руками пожимая протянутую Волгиным руку. - Мне поручено встретить вас и познакомить с домом.
      - А разве вы живете в Ленинграде? - лукаво спросил Волгин. Молодой человек смутился.
      - Я живу в Москве, - ответил он. - Но это так близко. Мы думали, что вам будет приятнее увидеть знакомого.
      - И вы были правы, - серьезно сказал Волгин.
      - Я покажу вам все и удалюсь.
      - Побудьте с нами.
      Волгин не мог сказать иначе. Прежние представления о вежливости крепко держались в нем.
      Но, к его большому облегчению, Сергей отказался, сказав, что рад будет прийти завтра.
      - Вам надо хорошенько отдохнуть, - прибавил он. - Слишком много новых впечатлений.
      - Да, вы правы, - со вздохом согласился Волгин.
      Он жаждал полного одиночества. Побыть наконец наедине с самим собой, собраться с мыслями, разобраться во всем, что он видел.
      Его нетерпение было столь очевидно, что Мэри сразу предложила осмотреть дом позже, а сейчас разойтись для отдыха.
      Сергей тотчас же повел их внутрь.
      - Вот эту комнату мы предназначили для вас, - сказал он, останавливаясь перед дверью в левом крыле здания. - Но если вам не понравятся...
      - Уверен, что понравится, - ответил Волгин. - Благодарю вас.