в которой рассказывается о том, что случилось с капитаном Аксеновым, и появляется очередная загадка
 
      Саша Кустов напрасно беспокоился о том, что не выполнил полученного приказания и не позвонил по телефону в Н…ск. Кузьминых было не до него.
      Не прошло и часа после отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило необычное сообщение из городской поликлиники.
      Казалось бы, после истории с Анечкой и, особенно, после «корриды» в кабинете начальника милиции можно было ничему больше не удивляться, но то, о чем сообщили из поликлиники, было совсем в ином роде, и Кузьминых не пришло в голову связывать это происшествие с утренним. Оно было удивительно и непонятно само по себе.
      Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить районное и областное начальство, если оно прибудет до его, Кузьминых, возвращения, и чуть не бегом направился в поликлинику, до которой было всего полтора квартала.
      Никаких мыслей, а тем более предложений или догадок не возникало у него в пути. События, следовавшие в этот необычайный день одно за другим, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то требующее его присутствия на месте происшествия, вот и все. И он спешил туда, где ожидали его прихода, нуждались в содействии и помощи работника милиции.
      Главный врач ожидал Кузьминых в своем кабинете. Кроме него там находился еще незнакомый молодой человек высокого роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, расчесанными на боковой пробор. Одет он был в новый, с иголочки, синий костюм.
      — Познакомьтесь! — сказал главврач. — Это наш новый сотрудник, доктор Фальк, приехавший сегодня утром из Латвии. Кстати, у доктора есть к вам дело, товарищ Кузьминых.
      Молодой человек слегка поклонился.
      — Дело мое может подождать, — сказал он. — Оно не спешное. Я приехал сюда на автобусе, — прибавил он, очевидно считая необходимым зачем-то так подробно информировать офицера милиции.
      Говорил Фальк без акцента, но выговаривал слова очень замедленно.
      — Мы попросили вас прийти потому, — нетерпеливо сказал главный врач, обращаясь к Кузьминых, — что сами ничего не можем понять в том, что здесь у нас происходит.
      — И тогда вы решили, что мы, работники милиции, сможем понять это лучше, чем вы? — улыбнулся старший лейтенант. — Ну что ж, в таком случае расскажите обо всем как можно более подробно.
      — Я готов это сделать, но, по-моему, достаточно того, что я сказал по телефону, и лучше, если вы сами увидите.
      — Вам виднее! Но скажите, почему вы не отправили капитана Аксенова домой? Семен Семенович говорил, что капитан скоро будет дома. Я именно так и сообщил его жене. И она ждет теперь.
      — Нет, она скоро придет сюда. Я ей звонил. А домой мы собирались отправить вашего начальника только после того, как наложим давящую повязку. У капитана сломано два ребра. Необходимо было получить рентгеновский снимок, он был готов минут двадцать назад…
      — И вам помешало то, о чем вы говорили мне по телефону? — спросил Кузьминых.
      — Вот именно. Пойдемте!
      Они вышли в коридор. Доктор Фальк не пошел с ними, оставшись в кабинете.
      Идя позади главврача, Кузьминых думал, что как это ни удивительно, но он совсем спокоен и не ощущает ни малейшего волнения, хотя то, что ожидает его там, в больничной палате, где находится Аксенов, более чем необычайно, судя по телефонному сообщению главного врача.
      Продолжительность возбуждения нервной системы, вероятно, имеет предел, а для него, старшего лейтенанта Кузьминых, таким пределом явилась история с колхозным быком. Встряска нервов была слишком основательной.
      — Между прочим, — обратился он к своему спутнику, — ни вы, ни Семен Семенович не говорили о том, что у нас в городе будет новый врач. Странно, почему его прислали из такой дали, как Латвия? Разве нельзя было найти врача поближе, в нашей области или крае?
      — Не знаю. Мы давно дали заявку, так как Семен Семенович собирается уходить на пенсию. Ему уже далеко за шестьдесят. Вероятно, вы не слышали о том, что будет новый терапевт, случайно. А этот Фальк что-то говорил о своих легких, что ему необходим континентальный климат…
      — Он не производит впечатление чахоточного.
      — Туберкулез легких не всегда заметен, бывают скрытые формы болезни. Ну вот мы и пришли!
      Возле одной из дверей в конце коридора толпилось человек шесть из персонала поликлиники, судя по белым халатам и шапочкам. Дверь была полуоткрыта, но никто не заходил в палату.
      Главврач сказал недовольно:
      — Праздное любопытство, товарищи! Занимались бы лучше своим делом. Есть что-нибудь новое?
      — Нет, все так же, — ответил кто-то.
      — А вы что, проверяли?
      — Нет, что вы! Просто ничего внешне не изменилось.
      — Прошу разойтись! Входите, пожалуйста! — обратился он к Кузьминых.
      Старший лейтенант перешагнул порог.
      Капитан Аксенов, обнаженный по пояс, лежал на кушетке. Его глаза были закрыты, и он казался крепко спящим. Было видно, что капитан равномерно и глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
      — Я сама положила его сюда, — объяснила вошедшая в палату вместе с ними пожилая медсестра, — чтобы он спокойно ожидал, пока приготовят повязку. А теперь вот мы не можем…
      — Постойте! — перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в спящего. — Давно он так дышит?
      — Как?
      — А вы что, сами не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными ребрами?
      — Я… Я не знаю… Как странно!
      — Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, — заметил Кузьминых, — хотя я и не медик. Кроме того, по-моему, тут есть еще одно несоответствие. Насколько я знаю, во сне человек дышит поверхностно.
      — Вы совершенно правы!
      — Но, однако, я не вижу…
      — Подойдите к больному! — сказал главный врач почему-то почти шепотом. Он словно боялся, что кто-нибудь его услышит. — В том-то все и дело, что мы тоже ничего не видим.
      Он явно волновался.
      Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Волнение старого опытного врача и его шепот были непонятны. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому, казалось, выполнить полученное указание «подойти к больному» нетрудно. Но Кузьминых помнил, п о ч е м у его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого далеко не молодого хирурга так сильно волноваться.
      И все же Кузьминых не мог поверить до конца…
      Шаг… второй шаг… третий…
      И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему дорогу. Создавалось впечатление, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но несомненно осторожно толкнул назад.
      Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперед еще раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.
      Кузьминых отступил.
      — Вот то-то и оно! — сказал главный врач.
      Пожилой медсестры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.
      — Все непонятное пугает! — словно объясняя причину ее ухода, прибавил врач.
      Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.
      — Давно появилось это? — спросил он.
      — Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок — сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?
      — Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит.
      «Скорее всего пойдет на пользу!» — прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.
      — Смотрите, он, кажется, просыпается, — сказал врач.
      Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными ребрами.
      Главврач ахнул.
      — Что это значит? — спросил Кузьминых.
      Оба были ошеломлены в равной мере.
      Аксенов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.
      — Ну вот меня и починили, — сказал он весело. — Можно встать, доктор?
      — Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? — спросил главврач, подходя к Аксенову.
      Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.
      «Неужели э т о г о больше нет? — подумал старший лейтенант. — Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»
      «Странно, — едва не сказал он громко, — мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»
      Кузьминых весь напрягся, делая четвертый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…
      — Больно?
      Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксенова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.
      — Нет, не больно!
      — А так?
      — Тоже не больно. У меня даже голова не болит, — добавил Аксенов.
      — А почему вы думаете, что она должна болеть?
      — От наркоза.
      — Какого наркоза?
      — Что-то я вас плохо понимаю, доктор, — сказал Аксенов. — Вы же чинили меня под наркозом, так я полагаю. Иначе я не мог ничего не почувствовать, а я не почувствовал. Разве это не так, а, доктор?
      — А что вы чувствуете сейчас?
      — Только одно: желание встать.
      — Придется подождать немного. Сейчас мы сделаем вам повторный снимок.
      — А это зачем?
      Главный врач ничего не ответил и вышел из палаты. Он, видимо, так и не вспомнил об исчезновении препятствия. Почти тотчас же вошла медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:
      — Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали, вы просто уснули.
      — Это странно! Почему же я не чувствую больше боли при дыхании? Разве первый снимок — ошибка?
      «Вот, вот! — подумал Кузьминых. — Именно так и будут рассуждать все. И никто не поверит ни в какую „завесу“. Ошибка — и больше ничего! Кстати, сказать ему про эту „завесу“? Нет, пока лучше промолчать. Потом, если врач позволит!»
      Он не сомневался в том, что капитан Аксенов уже здоров. Об этом красноречиво говорило поведение главного врача минуту назад и недоумевающее выражение его лица. Повторный снимок обязательно покажет, что переломов ребер больше нет.
      «Но как и чем можно будет объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента ведь не отмахнешься!…»
      Медсестра прервала мысли старшего лейтенанта.
      — Внизу вас ожидает ваша жена, — сказала она Аксенову и обратилась к Кузьминых: — Помогите больному встать!
      — Я могу встать и сам!
      И с этими словами Аксенов легко поднялся. Сестра укоризненно покачала головой.
      — Это неразумно!
      — У меня ничего не болит, я здоров.
      — Это мы еще посмотрим, снимок покажет. Прошу вас идти медленно и не делать резких движений.
      Идя по коридору вслед за Аксеновым и сестрой, которая упрямо поддерживала капитана под руку, Кузьминых видел, что походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шел из своего кабинета к ожидавшей машине «скорой помощи». Для старшего лейтенанта не могло быть сомнения — капитан действительно здоров. В чем же тут дело?
      Этот же вопрос старший лейтенант задал и главврачу, которого нашел в его кабинете.
      Тот удивленно поднял глаза.
      — О чем вы меня спрашиваете?
      Кузьминых был уверен, главный врач прекрасно понимает, о чем его спрашивают.
      — О том и о другом.
      — Относительно больного ничего сейчас не могу сказать. Подождем повторного снимка. А относительно «другого» позвольте повторить ваши же слова: «Вопрос не по адресу».
      — Кого же спрашивать?
      — Боюсь, что некого!
      Зазвонил телефон, и главврач снял трубку.
      — Ну, нет так нет, — сказал он. — Как только появится, пришлите ко мне. И куда только он мог деваться? — проворчал он.
      — Про кого вы?
      — Про нового врача. Про этого Фалька. Я велел его позвать, но его не оказалось в поликлинике. Не понимаю, куда, а главное, зачем он мог уйти. Он никого не знает в городе, как не знает и самого города.
      — Вы не находите, что этот ваш новый врач какой-то странный? — спросил Кузьминых.
      — Да, нахожу. Но в чем вы видите его странность?
      — Хотя бы в том, что он не пошел с нами в палату к капитану Аксенову. Отсутствие любопытства не порок, но это уже чересчур. Такие происшествия случаются не каждый день.
      Главврач усмехнулся.
      — Если бы только не пошел, — сказал он. — Когда я узнал, что к больному нельзя подойти и сам убедился в этом, я тотчас же позвонил вам. Доктор Фальк присутствовал при этом. И знаете как он реагировал?
      — Откуда я могу знать?
      — Никак. Совсем не реагировал. Точно я сообщал вам о том, что кто-то разбил окно в приемной. Я даже подумал, что он не понял, о чем идет речь.
      — Спокойных людей, лишенных любопытства, не так уж мало на свете. А может быть, доктор Фальк и в самом деле не понял. Русским языком он владеет не слишком хорошо, говорит, во всяком случае, с трудом.
      — Отлично понял! Немного спустя, когда я спросил его совета, что нам делать с больным, то есть с капитаном Аксеновым, Фальк ответил, что советует ничего не делать, а просто ждать. Чего именно ждать, он не уточнил. Получается, что он имел в виду «завесу».
      — Вот как! — Кузьминых сдвинул брови. — А его документы вы видели?
      — Нет, не видел. У него пропал чемодан в поезде. А там были все бумаги. По этому вопросу он и хочет говорить с вами. Но если у вас возникло подозрение, что Фальк самозванец, то это вряд ли. Он, несомненно, врач.
      — Документы обычно держат в кармане, а не упрятывают в чемодан, — задумчиво сказал Кузьминых. — Нет, — ответил он на слова главврача, — о возможности самозванства я не думал, это бессмысленно. Я думаю о другом… Но займемся делом. Надо составить акт.
      — Какой акт? О чем?
      — О ребрах капитана Аксенова, о том, что с ними случилось. Акт будет нужен тем, кто обязательно заинтересуется этим происшествием. Хотя вы и сказали, что спрашивать некого, я думаю, что найдется. Акт очень пригодится.
      — Кому это может пригодиться?
      — Науке!
      Молчание…
      — Пишите! — сказал главврач. — Разумеется, вы правы! Садитесь за мой стол.
      Вошла медсестра и подала мокрый еще снимок.
      — Милое дело! — сказал главврач, посмотрев его на свет. — Поглядите-ка, старший лейтенант!
      — Зачем мне глядеть? Я в этом все равно ничего не смыслю. Знаю, что капитан Аксенов здоров и переломов у него нет. Больше нет!
      — Что значит «больше»?
      — А это значит, что переломы были, а теперь их, однако, нет. И именно поэтому мы с вами составляем акт.
      — Фиксируем то, чего не понимаем.
      — Да! И вряд ли поймем когда-нибудь.
      — В таком случае еще раз: кому нужен наш акт?
      — Повторяю — науке! Но не медицине и не криминалистике. Впрочем, — прибавил Кузьминых, — относительно медицины я, возможно, неправ, судя по тому, что произошло с капитаном на наших с вами глазах.
      «А что произошло на наших глазах? — тут же подумал он. — Ровно ничего! К капитану, а вполне возможно — только к кушетке, на которой он случайно оказался, нельзя было подойти, потому что что-то мешало этому, вот и все, что мы знаем. Правда, опять-таки что-то, вылечило его за то время, пока никто не мог подойти и помешать. Но чему помешать? Или, быть может, кому? Нет, лучше не пытаться даже найти разгадку! С ума не долго сойти!»
      — Давайте писать акт! — сказал он, словно желая успокоить себя и главврача. — Что еще нам остается? Это тот редкий случай, когда думать вредно…
      Сотрудники н…ского отделения милиции не очень удивились, когда вместе с Кузьминых, вернувшимся из поликлиники, увидели своего начальника, которого всего полтора часа назад увезли отсюда на машине «скорой помощи». Капитан выглядел как всегда, а на вопросы о самочувствии коротко отвечал: «Нормально!» — не вдаваясь в подробности, о которых они с Кузьминых решили пока не распространяться. Все поняли это так, что после перевязки капитан не захотел идти домой, а вернулся в отделение, чтобы лично встретить начальство.
      Н…ск стоял на полпути между районным и областным центрами, поэтому обе машины прибыли почти одновременно. Из района приехали майор и капитан, а из области — тоже майор и человек в гражданской одежде, в котором капитан Аксенов узнал судебно-медицинского эксперта областного управления, психиатра по специальности. Его присутствие красноречиво свидетельствовало о возникших относительно начальника н…ской милиции подозрениях.
      У приехавших на лицах было ясно написано, что поездка совершена ими зря и что это немедленно выяснится, как только они на месте разберутся во всем.
      — Ну что ж, давайте показывайте, что у вас здесь приключилось, — сказал майор из области, и в тоне, каким была произнесена эта фраза, отчетливо прозвучало: «Если у вас действительно что-то произошло, в чем я сомневаюсь».
      «Ладно, дорогие товарищи, — подумал Кузьминых. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Посмотрю я на вас через пару минут, там, в кабинете».
      Уходя в поликлинику, он запер дверь на ключ, чтобы никто не входил и ничего не трогал в его отсутствие. Он хорошо понимал, что никакие запрещения не смогли бы на этот раз удержать любопытных. Туша застреленного быка в служебном кабинете — не часто встречающееся зрелище.
      Приехавшее начальство должно было увидеть все точно в таком виде, в каком он оставил, на случай, если оно захочет произвести следствие по всем правилам. По этой же причине ни он, ни Аксенов не заходили в кабинет, вернувшись из поликлиники.
      Кузьминых отпер дверь.
      — Прошу вас! — сказал Аксенов.
      Переступив порог, все остановились: гости — от удивления, хозяева — в полной растерянности…
      ТУШИ БЫКА В КАБИНЕТЕ НЕ БЫЛО!
      — Так! — многозначительно сказал майор из области. — Этого следовало ожидать!
      Капитан Аксенов протянул руку, указывая на что-то лежавшее на полу.
      Это были шесть кусочков свинца, в которых нетрудно было распознать слегка деформировавшиеся пистолетные пули. Они лежали на том самом месте, где упал сраженный ими симментальский бык, непостижимым образом исчезнувший из запертого кабинета.
 
      Разговор по необходимости короток. Планета, на которой находится Норит сто одиннадцать, вращается вокруг оси. Фиксирующий луч не поспевает за движением ее поверхности, он «следит» только за перемещением всей планеты по орбите. Голос Вензот «затухает» для Норит сто одиннадцать, а его голос — для находящихся в помещении пульта.
      Уже не раз встречались с высокоорганизованной жизнью, с развитой наукой, и каждый раз ее уровень оказывался слишком низким, никакой помощи ожидать было нельзя. Что же может дать эта встреча, если Норит сто одиннадцать даже не смог показаться аборигенам в своем подлинном облике? А без помощи обитателей планетной системы все равно нечего и думать о возможности «акклиматизироваться» в ней… Но что-то удерживает Норит сто одиннадцать на этой планете…
       Норит сто одиннадцать.Во имя жизни! Впечатление благоприятно! Это не мало! Прошло много тысяч секади, а мое состояние не становится хуже. Вывод — мы можем приспособиться к жизни в этой планетной системе. Это главное. К сожалению, я оказался в неудачном месте…
       Вензот.Пустынном? Малонаселенном?
       Норит сто одиннадцать.Нет, в другом смысле. Разве вас не удивило небольшое число экспонатов?
       Вензот.Мы отнесли это за счет пустынности района, куда ты попал.
       Норит сто одиннадцать.Эта планета имеет наклонную к эклиптике ось и — как следствие — лето и зиму, как были и у нас когда-то. Сейчас здесь зима, и холод держит обитателей в жилищах, а животных — в убежищах, где они неподвижны.
       Вензот. Теперь ясно! У нас побывали птицы, небольшой зверек с очень густой белой шерстью, как у наших шидри. И крупный рогатый зверь. Все отправлено обратно после обследования. Выводы зоологов обнадеживают. Но птиц всего три, и все одинаковые, одной породы. Это плохо!
       Норит сто одиннадцать. Возможно, я смогу помочь, а пока луч автоматичен, выбора быть не может.
       Вензот. Ты имеешь в виду аборигенов-ученых?
       Норит сто одиннадцать. Здесь небольшое поселение — и ученых нет. Но я понял, что они прибудут сюда. Их ждут. А пока придется довольствоваться тем, что дает отбор случайный.
       Вензот. Мы готовы и на это.
       Норит сто одиннадцать. Почему ты не упомянул об аборигене-детеныше?
       Вензот. Он также обследован. О том, что это детеныш разумного существа, мы догадались, когда увидели тебя в облике аборигена. И разница в одежде обратила на себя внимание. На всякий случай мы заключили детеныша в пленку.
       Норит сто одиннадцать. Поступили правильно и спасли этим детеныша! Но дальше работайте, ничего не опасаясь. Я не допущу, чтобы пострадал кто-либо. Работу надо вести по программе два.
       Вензот. Как ты оцениваешь развитие аборигенов?
       Норит сто одиннадцать. У меня еще мало данных. Но и то, что я уже знаю, заставляет думать — развитие их цивилизации не ниже десятой. Но отнюдь не пятнадцатой.
       Вензот. Если так, почему ты не показываешься им? Цивилизации десятой ступени можно не опасаться.
       Норит сто одиннадцать. Мне не все нравится и не все понятно. Хочу подождать.
       Вензот. Разумно! Кого пошлем?
       Норит сто одиннадцать. Конечно, шидри!
       Вензот. Хорошо, пусть будет шидри. По твоему сигналу отправим по лучу, с коррекцией на тебя. В каких условиях ты находишься?
       Норит сто одиннадцать. Вполне терпимо для гостя, о котором не знают хозяева. Но тут нет наших бассейнов, а естественные водоемы замерзли. Это самое тяжелое. Не тревожьтесь! Я в центре событий. Еще одно — обратный луч отклоняется на восемь арэ, но в другую сторону.
       Вензот. Причину выясним. Этого не должно быть. Но твой голос уже плохо слышен. До следующего сеанса, Норит сто одиннадцать! Будь осторожен! Во имя жизни!
 

      о том, как первый день н…ских событий — 12 января — закончился — Кому вы оставляли ключ от моего кабинета? — спросил капитан Аксенов у Кузьминых.
 
      — Никому! Вот посмотрите! Все ключи на месте. Вот ключ от вашего кабинета.
      От волнения оба совсем забыли, что всего две минуты назад старший лейтенант этим самым ключом открыл дверь на глазах у всех.
      — Значит, у кого-то имеется дубликат.
      — Это исключено, товарищ капитан. От вашего кабинета всегда было только два ключа, один у вас, второй у меня. Мой всегда здесь, в этой связке.
      — А мой у меня в кармане, — сказал Аксенов. — Значит, по-вашему, быка вытащили, не открывая дверей?
      Кузьминых удивленно посмотрел на своего начальника, сказавшего такую странную фразу.
      — Но ведь этот бык и появился здесь при запертых дверях, товарищ капитан!
      — О чем вы спорите, товарищи? — спросил майор из области. — Вижу, что на вас здорово подействовало случившееся. Но подумайте сами: туша быка — это же не коробочка спичек. Чтобы протащить ее через дверь и по коридору, нужна лебедка или несколько человек, по меньшей мере десять, если не больше.
      — А окна закрыты и даже заклеены, — прибавил второй майор. — Впрочем, туша быка через окно все равно не могла пройти.
      Кузьминых нахмурился.
      — Если я правильно понял, — спросил он, — вы хотите сказать, что никакой туши быка здесь не было?
      — Хотел бы так думать, товарищ старший лейтенант, очень хотел бы, но… не могу!
      — Приходится верить своим глазам, — прибавил майор из области. — Вы поторопились обидеться. Мы теперь знаем, что все, сообщенное вами по телефону, чистая правда. Как бы это ни противоречило здравому смыслу, как бы ни было странно.
      — Куда же девалась туша быка? — недоуменно спросил врач-эксперт.
      — А вот на этот вопрос вряд ли сможет ответить кто-либо. Из присутствующих здесь никто!
      — Но вы почему-то уверены, что бык здесь был?
      — Я это вижу, — коротко ответил майор.
      Казалось бы, отсутствие туши быка должно было убедить приехавших как раз в обратном и только подтвердить все подозрения, возникшие по адресу начальника н…ской милиции, но произошло наоборот. Именно теперь они поверили всему, и совсем не трудно было догадаться, почему поверили.
      Для криминалистов, а оба майора и капитан были достаточно опытными криминалистами, следы, оставшиеся в кабинете капитана Аксенова и в разгромленной комнате следователя, которую было хорошо видно через раскрытую настежь дверь, говорили красноречивее любых рассказов о том, что здесь происходило недавно. И следов этих для профессионального глаза было множество.
      — Надо допросить всех, кто участвовал в расстреле быка или присутствовал при этом, — сказал майор из области после внимательного осмотра обеих комнат. — Это должно быть нашим первым шагом в предстоящем расследовании. Таких шагов будет много! Судя по всему, работка нам предстоит нелегкая.
      — Не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду, товарищ майор, — сказал Аксенов.
      — Все! — коротко ответил тот. — Все, что случилось, начиная с девочки.
      — И все же мне неясно, что может дать вам допрос моих офицеров.
      — Мне лично — ничего! Но этот допрос даст акты, документы, которые будут необходимы, когда всей здешней «фантастикой» займутся люди, далекие от нашей с вами профессии.
      Кузьминых с внутренним удовлетворением кивнул головой. Он ничего еще не сказал о другом, уже составленном, акте, который лежал у него в кармане. Капитан Аксенов об этом акте знает, и если найдет нужным, скажет сам. Кузьминых никогда не забегал вперед начальства. Он был доволен, ему было приятно, что там, в поликлинике, он принял правильное решение и что слова майора подтверждают это, — акт будет нужен. Этого сознания старшему лейтенанту было достаточно.
      Спросив разрешения удалиться, Кузьминых вышел, чтобы вызвать офицеров, которые присутствовали на утреннем совещании.
      — Разрешите задать вопрос, товарищ майор, — сказал Аксенов.
      — Слушаю вас!
      — Что вы имели в виду, когда, войдя и не увидев туши быка, сказали: «Этого следовало ожидать»?
      — Ага! — сказал майор. — Значит, не только ваш заместитель, но и вы сами обиделись.
      — Что вы, товарищ майор, какие могут быть обиды! Я спрашиваю об этом по более серьезной причине.
      — Эта фраза была с моей стороны ошибкой, и я прошу за нее извинения.
      — Я понял вас иначе, — с оттенком разочарования в голосе, которое не ускользнуло от его собеседников, сказал Аксенов. — Но, впрочем, это понятно! Вы еще не все знаете.