Седых приветливо поздоровался.
– Скажите, товарищ Седых, – без предисловий сказал Саша, – чем объяснить ваше поведение и ваши слова, когда я позавчера приезжал за девочкой, которую вы с братом подобрали по дороге? Почему вы мне явно не верили?
Кузнец улыбнулся.
– Догадались?
– Ну, это было очень заметно.
– Только не сердитесь, – сказал Седых. – Мы же знали, кто эта девочка и откуда.
– Как знали? От кого?
– От меня, – последовал неожиданный ответ. – Я рассказал Василию, как пропала Анечка.
– Но вы-то сами от кого узнали?
– Так я же в ту ночь ночевал в Н…ске. А утром шёл на автобус мимо дома Болдыревых…
– Так это вы услышали крик и вошли в дом?
– Ну да! И вас я там видел, да вам, видно, было не до меня. Потому и не припомнили.
– Тьфу ты пропасть! А я ломал голову… Почему же вы не сказали тогда, в сельсовете?
– Ну, мы поняли, что вы хотите сохранить тайну. И мы с Василием никому не сказали…
Донёсшаяся до них фраза полковника Хромченко прервала разговор:
– Если верить Норит, как раз время!
Последние минуты прошли в полном молчании. В морозном воздухе отчётливо слышалось стрекотание кинокамер и шипение прожекторов. Из автофургона с надписью «Телевидение» на борту доносился ровный гул генератора.
И вот… хорошо знакомый многим из присутствующих звенящий свист возвестил, что освещено именно то место, которое нужно. Звук раздался как будто из дверей клуба.
И почти одновременно точно в скрещении прожекторных лучей, на самом удобном для съёмки месте, «возник из ничего» учёный-физик.
В руках он держал тот самый чемодан, в котором биолог унёс с собой на планету-гостью материалы, нужные ему и профессору Тарану.
Но чемодан сразу выпал из руки учёного, а сам он пошатнулся и, как было хорошо заметно, едва удержался на ногах.
Но никто не бросился к нему на помощь.
Все знали: появиться должен не один, а трое!
Никто не рискнул оказаться «на пути» двух недостающих.
Так прошло минуты две…
Физик, видимо, оправился, пришёл в себя. Он поднял чемодан и сам пошёл к встречавшим.
– Где остальные? – встретил его вопросом полковник.
Казалось нелепым и неуместным здороваться, ведь разлучились всего четыре часа назад.
– Они остались там, – очень просто ответил физик. – Времени было слишком мало. Кроме предусмотренных возникли новые вопросы.
– И вы не смогли их отговорить?
– А я и не хотел этого делать. Понимаю и одобряю их решение. И если бы мог принести пользу и не имел другой задачи, сам бы остался, хотя известная степень риска тут имеется. Но что может значить риск и даже самая жизнь двух или трех человек, когда дело идёт о спасении жизни миллиардов… разумных существ!
Заминка после слова «миллиардов» была очень заметна.
– Но как же они вернутся?
– Есть два пути. Вместе со всей планетой или, если планета почему-либо не вернётся, по лучу, направленному на вас, Саша! – кивнул он Кустову.
– Но ведь место вашего возвращения было указано нам заранее. Я мог и не быть здесь.
– Сейчас да, вы ни при чем. Но они двое вернутся с вашей помощью. Который час?
– Четыре двадцать.
– Через десять минут планета уйдёт из нашей системы. И никто, даже они сами, не знает, где она окажется через мгновение после этого.
Пока шёл разговор, съёмки окончились и прожекторы один за другим погасли. Их поспешно грузили в автофургон. Мороз подгонял людей.
– Поехали! – сказал Хромченко.
– Пора! А то ещё замёрзнешь тут, на вашей Земле, – пошутил физик.
Видимо, он совсем оправился после своего фантастического путешествия.
– Там у них теплее?
– Просто тропическая жара.
– Без солнца?
– Тепло и свет дают растения.
– Очень любопытно!
– Весьма! Наш биолог даже заявил, что не покинет планету, пока не изучит структуру этих растений. Но они обещали отправить с ним вместе несколько штук.
Жители Фокино, окружившие их плотным кольцом, расступились, давая дорогу «волге», и проводили её аплодисментами.
– А как ваша цель, достигнута? – спросил Хромченко, когда все машины уже мчались в Н…ск.
– Всё здесь! – Физик похлопал по чемодану. – Они сдержали слово. Но работа предстоит огромная. У них нет письменности в нашем понимании. Всё на лентах вроде магнитофонных, на видеоплёнках, на чертежах, схемах, таблицах. Правда, они дали ключ, с помощью которого мы сможем расшифровать эти «иероглифы». Тяжёлая задача!
– Когда должны вернуться ваши коллеги, где их встречать?
– Я этого не знаю. Во всяком случае, не позднее чем через неделю. Для «луча» расстояний не существует. От Нептуна до Земли или от края Галактики до Земли – все едино! Нуль нулю всегда равен. А где их встречать, зависит от того, где будет находиться в этот момент младший лейтенант Кустов. Незримая нить протянута от него к стартовой площадке на их планете. Длина этой нити тоже, конечно, равна нулю. Объяснений не спрашивайте, сам ничего не понимаю!
– Значит, оба ваши коллеги могут врезаться в Кустова?
– Нет, вероятность исчезающе мала. Всегда есть, выражаясь языком артиллеристов, процент рассеивания. В радиусе трехсот – четырехсот метров от Кустова. Профессор Таран просил проследить за тем, чтобы он в эту неделю избегал опасных мест – например, озёр, рек, густых лесов. Думаю, что этого юношу затребуют в Москву. Так что н…ские события окончательно закончились.
– Как выглядит их планета?
– Разве расскажешь в трех словах? Я мало успел увидеть, подождите возвращения профессора и его спутника. Могу сказать одно: то, что я видел, впечатляет. Во многом это наше будущее.
– Во многом, но не во всем?
– Да, слишком различна наша и их жизнь. Многое, необходимое им, не нужно и никогда не будет нужно нам. Хотя бы потому, что они… амфибии!
После небольшого молчания Хромченко спросил:
– Почему вы споткнулись, перед тем как сказать о них «разумные существа»?
– Заметили все-таки, – без улыбки сказал физик. – Потому, товарищ полковник, что, говоря «разумные существа», мы всегда подразумеваем людей. А они, с нашей точки зрения, не люди! Лучше всего называть их просто «разумными». Этим все сказано!
Хромченко пристально посмотрел на физика.
– Боюсь, вы не ответите мне, но все же спрошу. Как они выглядят?
– Я их не фотографировал, не было аппарата. А у них не просил. Это обещал сделать Таран. Если планета вернётся, мы, земляне, увидим их много раз. А пока… Да, вы угадали, я не отвечу на ваш вопрос, хотя бы потому, что сделать это почти невозможно. Я понимаю теперь, почему Норит сто одиннадцать отказался предстать перед нами в своём естественном облике. Пожалуй… он был прав! И если я сейчас исполню вашу просьбу, а они никогда не вернутся, то этим причиню им неприятность. Этого не хочу. Они не заслуживают чувства неприязни, брезгливости или тем более отвращения, которые легко могут возникнуть. Понимаете, могут возникнуть против воли. Слишком уж они… необычны! На других мирах их посланцы несколько раз погибали только из-за своего внешнего вида. Увольте меня от описаниия. Они мне импонируют своим умственным развитием. Но поскольку мы с вами одни, все же скажу по секрету: первое впечатление от форм их тел было… бесформенным!
– А они не говорили вам, часто ли встречали в Галактике таких, как мы? Я имею в виду внешний вид.
Физик почему-то ответил не сразу.
– Говорили, – сказал он словно нехотя. – Таких, как мы, они не встречали ни разу.
– А мы-то думали!
– Впрочем, они так же не встречали и таких, каковы они сами. Получается, что формы тел разумных существ бесконечно разнообразны. Здесь уместно процитировать академика Колмогорова. Я помню эти строки наизусть. «В настоящее время… имеется принципиальная возможность встречи с такими формами существования высокоорганизованной материи, которые обладают всеми основными свойствами не только живых, но и мыслящих существ и которые могут существенно отличаться от земных форм». – Он снова сделал паузу и закончил: – Вот мы, люди Земли, и встретились с такой формой существования мыслящей материи. И мыслящей, надо признать, на очень высоком уровне. При чем же тогда их внешний вид?
– Да, это действительно верно! – вздохнул Хромченко.
Ленинград,
1973—1975.