к ясновидению
      За время отсутствия Саши капитану Аксенову стало настолько плохо, что спешно был вызван врач. Разъяренный бык с такой силой ударил головой в дверь, что дело не ограничилось для начальника Н...ской милиции синяком на лбу, как сгоряча показалось самому посрадавшему. Врач обнаружил два сломанных ребра.
      Когда Саша с дедом вошли в кабинет, врач как раз говорил по телефону, вызывая машину скорой помощи. Его присутствие оказалось весьма кстати, так как старый колхозник, увидя на полу мертвого быка, того самого, который исчез на его глазах три часа тому назад в пятнадцати километрах отсюда, так разволновался, что медицинская помощь потребовалась незамедлительно.
      И как тут было сохранить спокойствие! Ведь если даже бык не "растворялся в воздухе", если его исчезновение только померещилось, то и тогда самый факт, что он очутился в Н...ске, в пятнадцати километрах от родного колхоза (быки, как известно, не отличаются резвостью орловских рысаков), был столь необъясним, что должен был подействовать на нервную систему старого человека сильнейшим образом. Дело могло кончиться совсем скверно, не окажись здесь врача.
      Степана Никифоровича не отправили в больницу вместе с капитаном Аксеновым, а уложили в одной из комнат, где стоял небольшой диван. Врач приказал не беспокоить старика в течение часа, но стоило ему только покинуть помещение милиции, как Кузьминых, оставшийся за начальника, тут же попросил рассказать обо всех обстоятельствах, при которых из колхоза исчез бык. Старшим лейтенантом руководило не любопытство (вполне простительное в данном случае), а необходимость. Очень скоро в Н.-.ск прибудет начальство из района и области, которое будет задавать вопросы, в отсутствие капитана Аксенова, ему, старшему лейтенанту Кузьминых, и он хотел быть в курсе дела, чтобы ответить на любой из этих вопросов.
      Рассказ Степана Никифоровича был очень похож на то, что рассказывал час назад Саша. Только дело происходило не в комнате, а во дворе скотной фермы. Старый Кустов работал на этой ферме, и в его обязанности входило выпускать по утрам единственного в колхозе быка-производителя во двор "размять ноги". Так поступил он и сегодня. Открыл стойло и вывел быка. И вдруг у самой двери во двор бык заупрямился и не захотел выходить, тогда как обычно выбегал весьма охотно. Степан Никифорович, удивленный поведением животного, слегка хлопнул его по крупу, но бык пятился назад, и тогда старик, рассердившись, схватил метлу и сильно ударил упрямца.
      - Вот тут и случилось это, товарищ начальник, - сказал Степан Никифорович. - Он - бык, значит - кинулся вперед и только миновал порог, как исчез, ну словно провалился сквозь землю. Вышел я, огляделся, а его и след простыл. Я туда, сюда - нет быка! Ну, пошел к председателю. Вместе поискали, потом другие подошли. Пропал бык! Тогда председатель и говорит: "Сейчас машина пойдет в город. Поезжай, Степан Никифорович, и расскажи кому следует". Ну вот я и приехал. А вы уже и сами все знаете!
      - То есть почему же это мы все знаем?
      - Да вот он, - Степан Никифорович показал на вспыхнувшего Сашу, - внук мой, значит. Он сказал, что вы, однако, все уже знаете, И что все это...
      - Постой! - перебил старика Саша, - Постой! Я, товарищ старший лейтенант, просто угадал...
      - Опять, значит, ясновидение! - Кузьминых улыбнулся. Тебя скоро придется в цирк отправить. Ну ладно! - Он встал. - Спасибо за сообщение! Лежите, Степан Никифорович, как врач велел. И не гневайтесь на нас за быка. Иного выхода, как только застрелить его, у нас не было!
      - Где уж тут выход! - сказал Кустов, довольный уважительным отношением к себе милицейского начальника. - Если не иметь опыта, с быком лучше не связываться. Но, однако, зачем вы затащили его в дом?
      - Не затаскивали мы, он сам к нам пожаловал. В этом-то вся загвоздка, Степан Никифорович! Но нам с вами ничего не понять, пока ученые люди не разберутся.
      - Это уж точно! Эх, приехать бы мне пораньше! Был бы живой наш бык.
      - Живой-то живой! - проворчал Кузьминых, выходя с Сашей из комнаты. - Да все равно не рассказал бы, где находился в течение трех часов, вот в чем дело!..
      Только войдя вслед за старшим лейтенантом в кабинет арену недавней корриды, - Саша спросил:
      - Где он находился в течение трех часов?.. Ты думаешь, где-то находился?
      - А как же иначе!
      - Значит, и Анечка где-то находится, и наш Белка тоже?
      - По-мому, да!
      - Где же?
      Кузьминых нахмурился.
      - Я не ясновидец, как некоторые, - сказал он. - Откуда я знаю. Но где-то они должны быть, если живы. Впрочем, - прибавил он, - мертвые тоже не могут исчезать бесследно.
      Он задумчиво посмотрел на тушу быка, загораживающую половину кабинета (до приезда начальства было решено ничего не трогать), и вздохнул.
      - Вот кто мог бы рассказать многое, да не расскажет! Давай-ка, Саша, подытожим события, разберемся до приезда начальства. Если есть мысли, выкладывай!
      - Я думаю...
      - Вот и хорошо, что у тебя есть о чем думать. А у меня никаких мыслей нет.
      Могло показаться странным, что после всех происшествий сегодняшнего дня они могли спокойно говорить и даже обмениваться шутками. Словно и не исчезала трехлетняя девочка, не лежал тут же рядом неведомо как оказавшийся здесь бык, словно ничего, выходящего за рамки обыденности, не случилось. Но это, опять-таки, как в семье Кустовых, действовал инстинкт самозащиты. Мозг, неосознаваемо для них, защищал себя от вторжения того, что могло нанести ему вред. Так было не только с Кузьминых и Сашей. Все сбежавшиеся на выстрелы и видевшие быка давно разошлись по своим местам и не только не говорили о происшествии, но даже старались о нем не думать.
      - Вот посмотри! - сказал Саша, подходя к карте города и его окрестностей. - Видишь, вот наша улица, на ней расположены дома, наш и Болдыревых. Они стоят на одной линии, вдоль улицы, а она совершенно прямая. И такая же прямая идет дальше дорога от города до колхоза. Выходит, что оба дома и колхоз тоже на одной линии. Улавливаешь?
      - Продолжай! - Кузьминых начал волноваться. Он понял мысль, пришедшую в голову Кустову.
      - В одно время, а именно в десять минут восьмого, три существа - ребенок, бык и кот - пересекли эту невидимую линию и исчезли. А что было до этой минуты? И что после нее?
      - Что-то я плохо улавливаю.
      - Потому, что не видел, как исчез Белка. До своего прыжка он что-то почуял. Я видел, как он пристально смотрел сначала на пол, впереди себя, потом вперед, постепенно поднимая голову. Нечто невидимое и для человека неслышимое медленно поднималось, я уверен, не только в нашем доме, но и по всей линии, о которой мы только что говорили. А потом кот прыгнул сквозь это нечто и исчез. Теперь вспомним рассказ моего деда. Бык тоже что-то чуял, он заупрямился, не хотел выходить, а когда удар деда заставил его выйти, он тоже исчез. Трехлетний ребенок конечно ничего не почуял, пересек линию и исчез.
      - Здорово! - искренне восхитился Кузьминых. - Ну, а что было после?
      - А после происходило вот что, - сказал Саша. - Мои родители, брат, я сам, все, кто находился в доме Болдыревых (ты сам, между прочим), мой дед вслед за быком - все много раз пересекали эту невидимую линию, но, однако, никуда не исчезали. Линия, видимо, сама исчезла, во всяком случае, перестала "действовать". Впрочем, лучше называть это нечто не "линией", а "полосой", расположенной вертикально. Но что это за полоса? Откуда она взялась в нашем городе и его окрестностях? Мне кажется, - неожиданно закончил Саша, - что это какие-то опыты, проводимые какими-то учеными, вот и все!
      - Вот и все! - повторил Кузьминых. - Прав ты или не прав, сказать затрудняюсь. За такие опыты под суд отдают. Ты забыл про девочку Болдыревых? Ничего себе опыты, убивающие детей!
      - Быка этот опыт не убил, однако! Убили его мы...
      Саша вдруг замолчал, пристально всматриваясь в карту. Удивленный старший лейтенант услышал, как он прошептал:
      - Кабы не мороз! Ну, а если все-таки!..
      - Ты это про что?
      - Погоди! Дай-ка линейку
      Кузьминых молча достал из ящика стола и подал Саше пластмассовый треугольник, по краю которого был нанесены риски делений.
      Саша почти вырвал треугольник из руки старшего лейтенанта. Тот ничего не сказал, терпеливо ожидая объяснений.
      - А что, если не в доме, а на улице! - тихо произнес Саша. Потом он повернулся к Кузьминых, стоявшему возле стола капитана Аксенова.
      - Товарищ старший лейтенант, - сказал он четко, но заметно взволнованным голосом, - прошу вас срочно позвонить в сельсовет деревни Фокино!
      Кузьминых даже не спросил о причине столь неожиданной и странном просьбы. Ом просто и как-то сразу поверил в то, что позвонить, и именно в Фокино, совершенно необходимо. Что он скажет, когда его соединят с фокинским сельсоветом, он не подумал.
      Младший лейтенант Кустов, самый молодой сотрудник городского отделения милиции, до сегодняшнего дня ничем не примечательный, внезапно приобрел в глазах Кузьминых непререкаемый авторитет. Раз он говорит - надо, значит - надо!
      Но старшему лейтенанту не пришлось придумывать предлога; для своего звонка или передавать трубку Саше. Едва только он сказал: "Говорит начальник Н...ской милиции", чей-то голос не том конце провода радостно воскликнул:
      "Вот хорошо! А мы только что собрались звонить вам!" А дальше ошеломленный старший лейтенант услышал такое, что в первое мгновение усомнился - yw не спит пи он? На прерывая собеседника, он слушал минуты три, потом спросил только: "В каком состоянии?" - и, получив ответ, положил трубку. Ни слова не говоря Саше, вопросительно смотревшему на него, Кузьминых позвонил и приказал вошедшему сержанту:
      - Быстро - машину!
      Сержант ответил: "Есть!" - и вышел. Кузьминых нервно потер пальцем виски, повернулся к Саше и не менее минуты смотрел на него, словно в первый раз видел.
      - Она там? -спросил Саша.
      - Послушай! - Старший лейтенант снова потер виски, хотя голова у него и не болела. - Что это означает, однако? Ты что, и в самом деле ясновидящий? Ну с чего ты взял, что Анечка в деревне Фокино, а не в поселке станции Озерная, например?
      Саша поморщился при слове "ясновидящий". Еще прилипнет к нему это прозвище, потом не отделаешься!
      - Все очень просто! - объяснил он. - Просто и не требует никакого ясновидения. Я подумал, что если мог вернуться бык, то почему должна пропасть бесследно девочка? Не логичнее ли предположить, что и она вернулась. А где ома могла оказаться? По аналогии - в пятнадцати километрах от города, но в другую сторону. А там как раз расположено Фокино, на одной линии, если провести ее от колхоза через город. Вот и все! А как она, Анечка - появилась в доме?
      - Нет, ее увидели на улице.
      - Раздетую? В одной рубашке?!
      - Да, в рубашке и босиком. На снегу, в двадцатитрехградусный мороз. И она совершенно здорова, их фельдшер осмотрел ее. Но вот что странно. Они толкуют о какой-то пленке. Я что-то не понял. Сейчас будет машина. Заезжай за Болдыревой и за доктором, я позвоню в поликлинику. Фельдшеру я не слишком верю. И в Фокино! Я бы м сам поехал. но начальство вот-вот прибудет. Только ты позвони мне оттуда обязательно!
      - А что она, Анечка, говорит?
      - Не знаю! Они об этом ничего не сказали. Главное, в конце концов, что девочка не замерзла, как это ни удивительно. Из теплой постели - и прямо на улицу, на мороз!
      - Через три часа, - добавил Саша.
      - Что через три? Ах да, верно! Где же она могла находиться эти три часа?
      - Снова тот же неразрешимый вопрос, - сказал Саша. - Я вот что думаю. Если бык мог пройти пятнадцать километров, то ребенок трех лет никак не мог. Значит, они оба не шли, не ехали ни на чем, в общем, не передвигались понятным нам способом, И все же... Да еще пленка какая-то! Что за пленка, откуда? Послушай, старший лейтенант, тебе на страшно?
      - Страшно? Пожалуй, да, есть немного. Не по себе как-то! Что ни говори, а к чудесам мы не привыкли, однако!
      ГЛАВА ШЕСТАЯ,
      в которой подтверждается старая истина, что шила в мешке не
      утаить
      В милицейском "пикапе" с закрытым кузовом было тепло. Полина Никитичне отказалась сесть рядом с шофером и попросила Сашу ехать с нею в кузове. В кабину сел врач из городской поликлиники, Семен Семенович, который по совместительству исполнял обязанности судебно-медицинского эксперта.
      Полина Никитична всю дорогу донимала Сашу вопросами, на которые он не мог ответить. Она еще не оправилась от потрясения, вызванного исчезновением внучки, а затем и известием о ее появлении, и хотела знать подробности, вообще никому пока не известные. "Какой же ты, Сашенька, милиционер, если ничего не знаешь?" - говорила она и плакала.
      - Тетя Поля, - убеждал Саша, - о чем вы плачете? Радоваться надо, а не плакать. Анечка жива и здорова и ничего с ней не случилось. Сейчас вы ее увидите!
      Но на Полину Никитичну его доводы не действовали.
      Но вот наконец и фокинский сельсовет.
      Их ждали, и председатель совета сразу же доложил, как только Саша вышел из машины:
      - Девочка в полном порядке, чувствует себя хорошо и не чихает!
      Если судить по тону, это последнее обстоятельство казалось председателю наиболее важным.
      - Даже не чихает, - сказал Семен Семенович, торопливо проходя мимо них в дом. - Тогда мне здесь делать нечего!
      - Это вы говорили по телефону с начальником милиции? спросил Саша.
      - Так точно, я.
      - Что это за пленка? Слышимость была плохая, начальник не понял.
      - Пленки больше нет.
      - Кто первый увидел девочку на улице?
      - Не на улице, на дороге, метрах в двухстах от околицы. А увидели ее два брата Седых, кузнецы наши.
      - Где сейчас братья Седых?
      - Тут, ожидают вас.
      - Пойдемте! - сказал Саша.
      Загадочная пленка не давала ему покоя. Он чувствовал, что именно в ней заключена была разгадка более чем странного факта, что трехлетний ребенок, совершенно раздетый, не замерз на таком морозе.
      Анечку он увидел не сразу, ее заслоняла широкая спина доктора. Девочка сидела на коленях Полины Никитичны, закутнная в шерстяной платок, концы которого свисали до пола. Семен Семенович, видимо, только что закончил выслушивать ее и сейчас с озабоченным лицом медленно свертывал трубки фонендоскопа, пытливо смотря на юную пациентку, которая выглядела совершенно здоровой. В комнате находились еще две пожилые женщины и братья Седых.
      В углу стоялабольшая круглая печь, от которой шел сильный жар. Видимо, в нее подкинули сухих дров, чтобы Анечка могла как следует прогреться.
      "Уж не от жара ли исчезла пленка?" - подумал Саша.
      Он и не подозревал, что снова, который раз в этот странный день, угадал верно. Была ли эта необычайная проницательность не имевшим до сих пор случая проявиться свойством его ума? Или сами необычные обстоятельства вызвали ее? Человек часто, особенно в молодом возрасте, сам не подозревает, какие способности в нем скрываются.
      - Ну как, доктор? - спросил Саша.
      - В высшей степени странно, - ответил Семен Семенович. Девочка как будто здорова! Никаких показаний! В легких чисто! Просто чудеса какие-то!
      - Вот и наш фельдшер говорил то же, - сказал председатель сельсовета.
      - Кстати, где он? - спросил Саша.
      Председатель усмехнулся.
      - Ушел! Обиделся, что вы захватили с собой доктора. "Мне не верят, пусть сами разбираются", - так он сказал и ушел. Он у нас, однако, сильно самолюбивый.
      - Семен Семенович, - спросила Полина Никитична, - Анечку можно одевать?
      - Не можно, а нужно. Давно пора. Да что вы, право, словно боитесь выпустить ее из рук! Никуда она не денется!
      - Теперь-то никуда, а вот терять ребенка на дороге!.. Председатель сельсовета укоризненно покачал головой.
      - Одевайте, одевайте! - поспешно сказал Семен Семенович. - Девочка здорова, и нечего ее кутать в платок.
      - Мы ее горячим молоком напоили, - сказала одна из женщин, оказавшаяся женой председателя, - вот и здорова.
      - Побудьте сами голой на морозе, поможет вам тогда горячее молоко! - проворчал доктор.
      Саше очень хотелось расспросить Анечку, но он подумал, что здесь, в присутствии людей ни во что не посвященных, не знающих даже, что эта самая девочка три часа назад таинственно исчезла. Этого делать, быть может, не следует.
      Саша взялся за братьев Седых.
      Кузнецы охотно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в трехстах от деревни, на дороге к кузнице. Девочка появилась перед ними внезапно, словно из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, им самим непонятно. Увидели, и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте, где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного, кустика, ничего, они товарищу младшему лейтенанту сказать также не могут. Просто увидели вдруг что-то маленькое и черное.
      - Черное? - удивленно переспросил Саша.
      - На ней было что-то черное.
      - Почему "что-то"? Платок, платье, шубка?
      - Нет, что-то! Вроде пленки, облепившей все тело. Только глаза и нос не были ею закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что перед нами неведомо откуда взявшийся негритенок, и притом совершенно голый. Только подойдя ближе, мы поняли, что это девочка, и отнюдь не негритянка. Глазки голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как должно быть, если бы она замерзла. Розовый, самый обычный, вот как сейчас. Но обо всем этом мы подумали только потом. Сначала очень перепугались: ребенок на морозе, почти голый! Пленка казалась совсем тонкой, да она и оказалась тонкой, хотя и не прозрачной. Что подобная пленка может согревать человека, нам и в голову не пришло.
      - А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
      - Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то ведь не шуба, ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.
      - Как растаяла, сразу или постепенно? - спросил Семен Семенович.
      - Почти что сразу, как вошли в помещение. Сперва посветлела, потом стала серой, а не черной. А потом - смотрим, а ее и нет уже! Что это было?
      Кузнецов больше всего заинтересовала пленка. Появлению девочки на дороге, где только что никого не было, они ме придавали того значения, которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли совсем близко.
      Саша поспешно записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить. Братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они могут вспомнить подробности, которые потом забудутся. Кто знает, что здесь важно, а что не важно! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не в милиции.
      - Вернемся назад, - сказал он. - Когда вы подошли к девочке, что вы делали и что говорили?
      - О чем тут было говорить? - ответил один из братьев. Мы не говорили, а действовали. Я скинул доху, завернули в нее ребенка, и обратно в деревню! Сильно торопились. Разве можно было думать, что ребенок совсем не замерз. Таких пленок мы прежде никогда не видели. Новое что-то! По дороге я спрашиваю: "Ты откуда?" - "Из дому", - отвечает. А какой дом в той стороне? Лес только. Километрах в двадцати - верно, есть деревня. Не пришла же она оттуда? Я говорю брату: "Ехали и ребенка выронили. Не иначе, пьяные". Василий отвечает: "Верно! Если не пьяные, обязательно заметили бы". "Тебе не холодно?" - это я у девочки спрашиваю. "Нет, - отвечает. Мне тепло. Меня не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?" - "Да, - говорю, - к бабушке". А сам думаю: не может быть, чтобы ей было тепло. В дохе согреться еще не могла успеть. Наклонился к ее личику, а от нее и вправду теплом пахнет.
      - А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? - спросил Семен Семенович.
      - Ну не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового ребенка. Что у меня, детей нет?
      - А во что превратилась пленка, когда растаяла?
      - А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! - Седых указал на председателя. Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
      - Странная штука! Верно Федор говорит - таких пленок у нас не вмдываям. Как трико, но гладкая что шелк. А на ощупь, однако, будто и нету ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, не замерзшая нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и исчезла!
      Председатель развел руками, словно желая сказать: "Ну и ну! Вот чудеса-то! Чего только люди не выдумают!"
      Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более неясно!), а до конца разберутся другие, те, кому положено заниматься подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют!..
      Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых, как тот просил. Но в помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще, говорить при всех этих людях, разумеется, нельзя. Придегся старшему лейтенанту еще потерпеть немного!
      - Ну, все! - сказал он, вставая. - Спасибо за заботы о девочке!
      - А тех, кто потерял ее на дороге, найдете? - спросил Федор Седых.
      - Конечно!
      В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не померещилась, она действительно была и относилась именно к нему - не к Александру Кустову, разумеется, а к младшему лейтенанту милиции, который в глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось Саше, прилагал все усилия "навести тень на плетень". Да и не так уж трудно было заподозрить что-то неладное во всей этой истории: чудесная пленка, предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе, говорила сама за себя, красноречивее слов.
      Саша обратил внимание, что никто не пытался получить какие-нибудь объяснения от приезжих, ни о чем их не расспрашивал. Такой выдержке можно было позавидовать!
      "Но ведь и я сам, - подумал он, - выгляжу спокойным и ничем не выдаю смятения в моих мыслях. Откуда у меня это? Неужели только потому, что на моих глазах исчез Белка?"
      Вспомнив о Белке, он тут же подумал и о том, что вот все трое - Анечка, бык и Белка - исчезли одновременно, а затем двое из них - девочка и бык - оказались в пятнадцати километрах к западу. Почему же исчезнувший кот нигде не появился? Не появился... А так ли это?.. Может быть, и он тоже! Где? Да здесь же, в этой самой деревне! Появления быка в запертом кабинете не могли не заметить. Появления трехлетнего ребенка тем более! А кота могли и не заметить! Спрашивать о нем бесполезно. Только увеличивать этим подозрения! Жаль, но ничего не поделаешь, о Белке надо молчать!
      Саша неприметно вздохнул.
      - Прежде чем мы уедем, - сказал он, - покажите мне место, где впервые была замечена девочка,
      - Это по дороге к городу.
      Председатель и оба кузнеца вышли проводить гостей. Полина Никитична несла Анечку на руках, точно и вправду боялась поставить ее на ноги. На этот раз она села в кабину к шоферу. Семен Семенович забрался в кузов, а остальные пошли пешком.
      Саша шел позади, рядом с Василием Седых. Неожиданно для себя он заговорил о том, о чем решил промолчать. Подсознательно желание разрешить мучивший его вопрос крепло в нем с того момента, как он вспомнил о Белке и подумал, что любимец их семьи может погибнуть здесь.
      - Вот теперь, когда пропавшая девочка нашлась, - сказал Саша, обращаясь к своему спутнику, - я как-то невольно вспомнил, что три дня назад пропал наш кот и до сих пор не нашелся.
      Он тут же подумал, что упоминание о кошке в связи с историей пропавшего и найденного ребенка звучит по меньшей мере странно. Но было уже поздно.
      Седых удивленно посмотрел на Сашу и красноречиво пожал плечами.
      - Что это вы вдруг вспомнили?
      - Так, случайно, - сказал Саша, мысленно ругая себя за отсутствие выдержки.
      Шедший впереди с председателем сельсовета Федор Седых обернулся.
      - Уж не их ли кот бегает по деревне, а, Василий? Помнишь? Ульяна говорила.
      - Сомнительно! Что же он, три дня добирался сюда из города? - ("Три дня" была Сашина хитрость - как и следовало ожидать, бесполезная.) - Видите ли, - обратился к нему Василий, - у нас видели сегодня чужого кота. Соседка рассказывала. Большой белый кот, породистый. Носится по деревне, как ошпаренный. А ваш пропавший кот какой, белый?
      - Да! - У Саши дух захватило от этих слов кузнеца. Большой белый!
      - Если это ваш, то с чего бы, однако, он убежал так далеко от дома? Кошки этого обычно не делают.
      - А трехлетние девочки? - не оборачиваясь, спросил Федор Седых.
      Василий не реагировал, словно не слышал слов брата.
      - Вы не тревожьтесь, товарищ младший лейтенант, - сказал он. - Этого кота мы поймаем, и кто-нибудь завезет его вам. Скажите только адрес. В город ездят каждый день.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
      в которой рассказывается о том, что случилось с капитаном
      Аксеновым, и сообщается об очередной загадке
      Саша Кустов напрасно тревожился о том, что не выполнил полученного приказания и не позвонил по телефону в Н...ск. Кузьминых было не до него, хотя он и не забыл, разумеется, о внучке Болдыревых. Не прошло и часа после отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило такое сообщение из городской поликлиники, что у старшего лейтенанта глаза полезли на лоб от удивления. Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить областное начальство, если оно прибудет до его возвращения, и чуть ли не бегом направился в поликлинику.
      Никаких предположений или догадок в пути у него не возникало. События, одно поразительнее другого, следовавшие одно за другим в этот необычайный день, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то, требующее его присутствия на месте происшествия, и он спешил туда, не думая ни о чем и не зная, что он будет там делать.
      Если бы он мог рассуждать, как рассуждал обычно, то скорее всего остался бы в отделении, так как было очевидно, что точно так же, как и в случае с исчезновением Анечки и в других, произошедших сегодня, милиции делать было совершенно нечего. Это должны были хорошо понимать и те, кто вызвал его в поликлинику, но и они действовали, очевидно, по привычке. Случилось нечто выходящее из ряда обыденного, - эначит, нужно сообщить в милицию!
      Главный врач ожидал прихода Кузьминых в своем кабинете. Там же находился неизвестный старшему лейтенанту мояодой человек - очень высокого роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, чисто выбритый. Одет он был в новый с иголочки синий костюм.
      - Познакомьтесь! - сказал главврач. - Это наш новый работник, доктор Фальк, прилетевший сегодня утром из Латвии. Кстати, у него есть к вам дело, товарищ Кузьминых.
      - Дело мое может подождать. Не срочное! - Фальк говорил без акцента, но выговаривал слова очень замедленно.
      - Мы попросили вас прийти потому, - нетерпеливо перебил его главврач, - что сами ничего не можем понять в том, *по произошло.
      - И думаете, что смогу я? Тогда расскажите подробно!
      - Будет лучше, если вы увидите сами.
      - Хорошо! - согласился Кузьминых. - Но почему вы не отправили капитана Аксенова домой?
      - Мы собирались это сделать после того, как наложим давящую повязку. А для этого нужен рентгеновский снимок. Снимок был готов минут двадцать назад. У вашего начальника сломано два ребра.
      - А потом вам помешало то, о чем вы сказали по телефону?
      - Вот именно!
      Доктор Фальк остался в кабинете. Идя по коридору, Кузьминых думал, что, как ни странно, он совсем спокоен и не чувствует ни малейшего волнения, хотя то, что его ожидает, более чем необычайное. Продолжительность возбуждения нервной системы имеет предел, а для него, старшего лейтенанта Кузьминых, таким, пределом явилась история с быком.
      Возле одной из дверей, за которой, очевидно, и находился капитан Аксенов, толпипось человек шесть из персонала поликлиники.
      Главный врач сказал недовольно:
      - Праздное любопытство! Занимались бы лучше своим делом. Войдите! - обратился он к Кузьминых.
      Старший лейтенанта перешагнул порог. За ним в палату вошли главный врач и медсестра.
      Капитан, обнаженный по пояс, лежал на кушетке, обтянутой светло-серой клеенкой и покрытой белоснежной простыней. Было видно, как он равномерно и глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
      - Мы положили его сюда, - объяснила сестра, - чтобы он спокойно ждал, пока приготовят повязку. А теперь мы не можем...
      - Постойте, - перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в капитана. - Давно он так дышит?
      - Как?
      - А вы что, не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными ребрами?
      - Я... Я не знаю. Как странно!
      - Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, заметил Кузьминых, - хоть я и не медик. Но, однако, я не вижу...
      - Подойдите к больному! - сказал врач почему-то почти шепотом. - В том-то и дело, что мы тоже ничего не видим.
      Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому казалось, что подойти к больному ничего не стоит. Но Кузьминых помнил, ПОЧЕМУ его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого пожилого и опытного хирурга так волноваться.
      И все же он никак не мог ПОВЕРИТЬ...
      Шаг... второй... третий... И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему путь. Казалось, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но, несомненно, ОСТОРОЖНО толкнул назад.
      Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать еще шаг вперед. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо воспринимаемый толчок назад. Не умом, а подсознанием он понял, что никакая сила не сможет преодолеть это "слабое" сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не хотевшее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.