1

Не дразните спящую собаку

Секс у всех человекоподобных рас, населяющих Анарисс, принципиально схож. Но все идет к тому, что мне придется вплотную познакомиться с самыми неприятными его разновидностями. Причем будет ли это пассивное мужеложство, овладение моим кошельком в особо крупных размерах или просто мозгодолбство до посинения – степень насилия предвидится равная. То есть крайняя.

На такие размышления наталкивал жалкий листок серо-желтой рыхлой бумаги, пришедший с утренней почтой. Повестка. На шестимесячные сборы в полевых лагерях. Для повышения командной собранности и строевых навыков. Капралу войск магподдержки, оператору-наладчику кадавров второго класса Джеку «Догаю» Пойнтеру в собственные руки. И как я, Властитель ау Стийорр, ау Хройх, уарс Фусс на пяти реликвиях, Инорожденный в Мече, не удосужился вовремя купить офицерский чин! Теперь-то куда дороже дело станет…

Настроение решительно испортилось. Размеры предстоящих отступных были просто непредставимы. К тому же любая сумма окажется не более чем полумерой: богатые семейки платят за сыночков всю жизнь. Военное ведомство Анарисса отличается цепкостью и аппетитом, и если кто-то поставил цель сжить меня со свету, то даже деньги тут уже не помогут.

Нет ничего страшнее, чем армия мирного времени. На войне тот, кто унижает и убивает тебя – враг, и при случае ему удается отплатить той же мерой. Да и зарвавшегося из своих часто находят со стрелой между лопаток: струсил, побежал, подставил спину противнику – вот вам объяснение.

Совсем иное дело, когда отсутствует столь удобный повод для смерти вышепоставленного. Тогда ты в его полной воле. Особенно если тот выше всего на полступеньки, на ничтожный дюйм: один шеврон солдатского или капральского класса, полгода стажа службы. А уж скука мирного времени распаляет накал ленивой игры высшего с низшим сверх любого мыслимого предела…

К тому же можно представить, что ожидает в казарме мужчину, имеющего хотя бы отдаленное отношение к эльфам. Сразу придется ломать полдюжины носов и ребер, чтобы осадить всю кодлу. Если только та заранее не приготовит темную. С кого-нибудь станется заботливо предупредить казарменных «бугров».

Что-то мешало счесть повестку простой случайностью, соринкой, впустую вылетевшей из-под жерновов анарисской бюрократии. Хотя должен сказать, что особого опыта в получении корреспонденции за бытность Властителем я не накопил. Вообще едва ли не впервые уделил внимание этому вопросу – в кои-то веки сам спустился за почтой в приемную, куда поступает все адресуемое в замок телепосыльными чарами, всего-навсего желая уберечь долгожданный номер журнала от стальных зубов Харма. Вред от его кадавризированных челюстей меньше, чем мог бы быть, но все-таки довольно заметен. Обычно пес пользуется возможностью принести корреспонденцию как поводом напомнить о себе с утра пораньше, а сегодня что-то запропал.

И вот тебе… Лучше бы Харм зажевал в клочья проклятущую бумажонку!

Только ничего этим уже не поправишь. Откладывать неприятности, давая им вызреть и налиться недобрыми последствиями – не в моем духе. Стрясшуюся пакость из головы уже не выкинуть, значит, чем скорее я возьмусь за нее всерьез, тем лучше. Хоть и не тянет заниматься этим прямо-таки до предела…

Даже не взглянув на прочую корреспонденцию, я сунул повестку в карман и потащился к себе. Пока не придумал, как выкручиваться, не хотелось показывать ее кому бы то ни было. Да и чего я дождусь, показав? В лучшем случае – сочувствия и возмущения, в худшем – брезгливого непонимания масштабов беды. И во всех вариантах – беспокойства уже не только для себя. Точнее, для себя как раз удвоенного!

На выходе из приемной меня ожидал еще один сюрприз, не замеченный по пути. Наверное, солнце успело переползти над аркой замковых ворот так, чтобы высветить на сложном плетении кованого железа и черного дерева следы огромных когтей, изрядно покарябавших мощную створку. Изнутри.

Кто-то из наших домашних зверей постарался. Либо Харм со двора просился, либо дракот когти точил. Однако хорошо попорчено, надо будет дворецкому сказать, чтобы прочел литанию восстановления в надвратной башне. Заодно и ржавчина с цепей подъемного моста сойдет. Обычные, регулярные заклятия очистки с ней явно не справляются. Совсем непорядок…

Дракот, легок на помине, спланировал откуда-то к самым воротам на широко раскинутых крыльях. На следы преступления полюбоваться, что ли?

Оказалось – нет. Подходил к створкам магический зверь гордо, задрав хвост самым котовьим образом, об углы терся, скребя серебристой чешуей по камню на высоте моего локтя. А увидав царапины, разом переменил повадку: нюхнул след заинтересованно, зашипел, как кузнечный мех, хвост опустил и уши прижал – видно, почуял что-то нехорошее. Бочком, бочком от ворот попятился, крыльями хлопнул – и долой. Коротким виражом за ближайшую башню, затаился где-то среди шпилей, только и видели его. Нашкодившая животина так не бегает – зверюга словно от дурной заразы драпал.

Да и зачем зверю, самому по себе летучему, ворота драть? Так что не он сие сотворил, похоже…

Впрочем, к скопившемуся на душе грузу поведение дракота ничего особого не добавило. К тому же сказать, что оно оказалось последней странностью этого утра, было бы преувеличением безобразных размеров.

Не прошло и минуты, как я споткнулся обо что-то, мягко проскользнувшее под ногой. Демоны ночного безумия! Неужто опять певчий крикун из фонотеки младшей жены нагадил?

Келла в последнее время совершенно помешалась на собирании музыкальных записей. Крикуны на насестах ее фонотеки плодятся неудержимыми темпами, будто научились нести яйца прямо на месте и непрерывным потоком обучать подрастающее поколение новым песням. Хотя известно, что лицензионных певчих крикунов, в отличие от новостных, стерилизуют – во исполнение законов об авторском праве, чтоб никто не копировал записи бесплатно. Это породило непыльный способ дохода – торговлю нелегальными яйцами. Обычно этим занимаются речные каперы, бессовестно выдавая за «болванки» певчих крикунов перекрашенные яйца обычных новостных, а то и диких, собранные в пойме Анара. Качество звука у них ни в какое сравнение не идет!

И все равно число голосистых тварей в тон-студии моей древнейшей растет как-то слишком быстро. Нет, я не против хорошей музыки и за стреломет при слове «культура» не хватался бы… если бы все они там и оставались. А то Келла взяла моду таскать полюбившегося крикуна на плече, выкрутив ему горловую ленту на максимум, чтобы орал прямо на ухо, раздув резонатор. Сажает на спинку кресла за обедом – лишь бы куски изо рта не выхватывал. И забывает потом где попало, когда мелодия надоест. В результате твари мечутся по всему замку, не в силах найти дорогу в фонотеку – с ориентацией в пространстве у них неважно, – и совершенно немузыкально орут в любое время дня и ночи, когда дракот принимается их гонять. И гадят!

Остановившись, я брезгливо глянул под ноги. Источник бед был угадан правильно, но сама причина заминки оказалась несколько крупнее обычной кучки дерьма – почитай, с целого крикуна размером. Собственно, это и был крикун, который уже никогда не нагадит, не заорет и даже крылом не зашуршит надоедливо. Абсолютно дохлый.

На перепонку его крыла я и наступил. Кто-то исполнил мою давнюю мечту – придушил гаденыша. Причем основательно: слегка изжеванная тушка теперь была немногим толще этой перепонки. Равномерно задушен, по всей площади, если можно так выразиться. В лепешку.

Склонившись к задавленной твари, я расправил ей крыло, силясь рассмотреть расцветку. Судя по узору, ранний альбом Джорджа Саммерса, из самых любимых записей младшей жены. Сдались же ей эти вопли, полные городской безнадеги…

И что теперь лучше? Прибрать певчую дохлятину втихую – или взять младшую жену за шкирку и потыкать в плоды собственной забывчивости и разгильдяйства? Вторая задача явно не по мне, хотя с шестифутовой эльфью древнейшей крови я до сих пор справляюсь без особых потерь для здоровья и достоинства. Да и не сама же она крикуна давила…

А кто тогда, кстати?

В сих размышлениях над трупиком своего музыкального любимца меня и застукала незаметно подошедшая Келла. Как назло, я еще крыло его выпустил и руки за спину спрятал самым виноватым образом. Не отопрешься, словно перед генеральным прокурором Анарисса, все улики налицо.

Долгие полминуты эльфь переводила взгляд с меня на дохлого крикуна и обратно.

– Это не ты… – в конце концов задумчиво изрекла она. И, снизойдя до моего удивления, пояснила: – Челюсть не того размера.

И на том спасибо. При всей моей неприязни к крикунам представить себя загрызающим певчую тварь самым зверским образом я не сумел – фантазии не хватило. Скорей уж дракот постарался из ревности к хозяйке, совсем забросившей его из-за нынешней меломании. То-то он с утра по углам шугается, чуя свою вину. Или…

Или Харм. Что-то подсказывало: это мелкое злодеяние стоит в одном ряду с исчезновением общительного пса – временами даже чрезмерно общительного, – с отсутствием утренней почты на столе, со следами стальных когтей на воротах… И со страхом дракота, который в норме отличается непроходимой наглостью.

Что с этим делать?

Прежде всего – известить Хирру. Не дело, когда исконная обитательница замка пребывает в неведении насчет творящихся в нем безобразий. Опять же моя высокородная сможет дать самый верный совет.

– Хирра, будь добра, подойди к приемной, – попросил я старшую жену, переведя раковину на сеть внутреннего оповещения. – Сейчас, если можно, где бы ты ни была. Мы с Келлой уже на месте. Тут серьезный непорядок намечается…

Не прошло и двух минут, как темноэльфийская дива торопливо зацокала каблуками по лестнице. Едва не столкнув с разгону нас с младшей женой, она остановилась и вопросительно уставилась на меня. Хотя глядеть тут стоило совсем на иное. На крикуна злосчастного, к примеру…

Кратко я пояснил, что заставило побеспокоить ее столь срочно. Против ожидания, к причине этой старшая жена отнеслась вполне серьезно. Пепельное лицо исказила озабоченная гримаса.

– Как по-твоему, отчего это все? – тут же в самый корень нацелила вопрос моя высокородная.

Произнести ответ оказалось труднее, чем дойти до него, неважно, логическим или интуитивным путем. Очень не хотелось озвучивать итог раздумий, делать его общим достоянием, реальностью, а не домыслом. Поэтому только собрав все силы, я смог мрачно выдавить:

– Это Харм. С ним что-то не то.

Хирра только кивнула, соглашаясь. Правда, несколько задумчиво. Значит, моя догадка в самом деле весьма похожа на правду. И не для одного меня болезненна – Келла, округлив на услышанное глаза, даже ойкнула.

– А что теперь? – пискнула она и тут же пояснила направление своего любопытства: – С ним все хорошо будет?

– Не знаю… – Отчего-то мне так не казалось.

– Ну не взбесился же он? – рассудительно попыталась успокоить нас старшая жена. – Здесь и укусить-то некому! Даже москиты не залетают…

И правда. Оттого-то эльфийские властители так высоко строятся – первейшее средство против комаров, мух и прочих крылатых надоед. Кроме крикунов. От них бы что придумать, совсем жизнь хорошо пойдет…

На каких-то полминуты моей высокородной удалось заглушить мое беспокойство и настроить меня на привычный лад. Но проблема за эти полминуты никуда не делась, требуя обсуждения всерьез, без уже готовой сорваться с языка шуточки.

– Мог и взбеситься. Заразу можно навести заклятием.

– Защита замка отразит любую магию, соразмерную ее мощи, – покачала головой Хирра. – И оповестит о нападении.

С моими выводами это совпадало. Но была еще одна возможность, совершенно законная лазейка.

– Почта. Пес имеет с ней дело первым, и заклятие, предназначенное мне, вполне могло разрядиться на него.

Этот страх у меня с самого Мекана – перед сюрприз-минами, заклятыми под безобидные предметы. Уж больно дорого одна такая мне встала – на долгую память увечьем да на всю жизнь кличкой, сделавшейся нынче составной частью титула. Такое в одночасье не забудешь, не тот случай. Под каждым листком, конечно, мин не ищу, но при подобных неприятностях мысли почему-то всегда текут в саперном направлении.

К моему удивлению, жены совершенно серьезно кивнули на мое предположение. Хирра – озабоченно, Келла – настороженно, но обе при этом вполне синхронно. Значит, не паранойя. Способ вполне оправданный. Надо будет ввести в защитные контуры замка поправку на все входящие артефакты…

– Надо проверить, – первой вышла из задумчивости моя высокородная. – Где почта за неделю?

– В приемной, на подносе, как всегда, – непонимающе ответил я. – Да еще при мне…

Мои эльфочки вскинулись, как по команде. Оставалось только поспешать за ними обратно в зал приема телепосыльных чар. Это у них темперамент в расследовании такой или все в самом деле настолько серьезно?

Ответ, как всегда, оказался где-то посередине. К столику с подносом жены приближаться не торопились, а когда я подошел и бросил повестку в кучку корреспонденции, посмотрели на меня как на героя и полного кретина в одном лице. То есть реалистичным взглядом, в порядке вещей, что не могло не радовать.

Я демонстративно обстучал столик мячом-тестером, настроенным на обнаружение любой магии. Инструмент у меня всегда при себе – паранойя обязывает. Даже по подносу его покатал, как яблочко по тарелочке архаичного иллюзора. Пусто.

– Четырнадцатый класс точности след разряженного заклятия не берет, – авторитетно пояснила Келла. – Повыше классность нужна.

– Так тащи, если знаешь, что нужно! – перебила ее моя высокородная. – Я-то в отцовские лаборатории сроду не совалась!

– А я и не знаю, где они у вас… – растерянно ответила древнейшая эльфь, огорошенная напором подруги. – Покажешь?

– Пошли! – уже на ходу бросила ей Хирра, а на меня лишь обернулась: – Присмотри пока здесь да Фроххарта предупреди, если объявится!

Я попытался бдительно уставиться на почтовые отправления – не вышло. Стол как стол, поднос как поднос… Почта как почта: «Коммерческий Бюллетень» Концерна Тринадцати, с алым обрезом подписки пайщика и золотой надпечаткой для члена Совета. Толстая газета, солидная, за неделю порядочная стопка набралась. Ее Харм таскать не любит – скучно, каждый день одно и то же. Куда привлекательнее для него не столь регулярно приходящие музыкальные дайджесты Келлы, толстые литературные журналы Хирры, рекламные каталоги интерьеров, тряпок и прочих бесполезных вещиц для богатых бездельников… И, безусловно, мой любимый ежемесячник «За штурвалом», на сей раз с новой моделью спортивного флайбота на обложке, каждые полминуты выплывающего из облаков над горным склоном. Плюс еще два хрустальных шарика иллюзор-приложений. Опять, конечно, половина рекламы, зато в числе прочего должен быть результат бета-тестинга нового модельного ряда воздушных кораблей малого туристического класса. Теперь и не посмотреть толком со всей этой свистопляской…

Поверх снова устроился желто-серый клочок повестки, уже порядочно измявшийся за утро. Полный диссонанс на фоне прочего товарно-финансового благолепия. Угадайте с трех раз, на чем искать следы недоброго заклятия?

Если, конечно, удар был направлен на меня.

Другие варианты, правда, в голову не шли. Уж больно точно все складывается, как файрболлы в одном залпе: недолет с перелетом был – жди накрытия. Чем только накроет в этот раз?

Жены возвратились, нагруженные оборудованием для следственного эксперимента. Впереди Келла тащила ворох всяких мелочей, сложив его в здоровенную бронзовую курильницу тонкоплетеного литья с ручкой, довершающей сходство с садовой корзинкой. Следом шла Хирра с целой охапкой зеленых свечей толщиной в руку и не менее ярда длиной. По дороге они перебрасывались трудновоспроизводимыми фразами магической тематики. Моя древнейшая так часто оборачивалась на ходу к моей высокородной, что я испугался, как бы она не навернулась со всего маху, споткнувшись о свисающие цепочки и ленты артефактов.

Обошлось. Обе прибыли на место без урона, то есть не уронив ничего, включая себя самих и семейное достоинство – и тут же принялись гонять меня по всей приемной, указывая, где и как расставлять снаряжение. Задача оказалась не из простых, а результат ее исполнения весьма походил на небольшой укрепрайон с полным профилем минирования. Не хватало только на отвес загнутых штырей с треугольными вымпелами острием вниз.

Келла тем временем закончила рисовать зеленым мелом септограмму на полу вокруг журнального столика. Так старалась, что замарала цветной пылью не только ладони, коленки и концы волос, но даже кончик носа. Видно, языком себе помогала при нанесении рун в узловых точках.

Травянисто-зеленые свечи на плоских тарелках из серебряной фольги тоже заняли места в соответствующих узлах сети, которую должны были запитывать и ритмизировать. Хирра уже зажигала их, разминая фитили кончиками пальцев. Конечно, раз огонь – рабочий аспект ее симвотипа, ей и свечи в руки. У младшей-то жены тот же аспект базовый, с нее станется ненароком растопить зеленый воск.

Осталось запустить накачку поисковой сети и загрузить заклятие поиска, насколько я в этом понимаю. Но эльфочки не торопились, а продолжали копаться в амулетах и артефактах, сосредоточенно наморщив носики.

– Калибровать чем будем? – озвучила причину заминки моя древнейшая.

– А Зерна Истины на что! – не глядя, махнула рукой в мою сторону старшая жена. – Забыла, что ли, у кого они теперь?

Это точно. Реликвия у меня завсегда при себе, в поясном подсумке – одном из многих, украшающих офицерский ремень.

– Доставай! – тут же кинулась распоряжаться Келла. – И во-он туда становись, к руне опасения, лицом внутрь круга!

Ну-ну. И на что я им тут пригожусь? Свечку держать? Так те и без меня стоят прочно. Слов этой Реликвии я не знаю – многопрадед моей древнейшей, помирая, секрета не выдал. Не до того ему было.

– Что говорить-то? – Понимания у меня не прибавилось.

– Ничего. Просто возьми по одному в каждую руку и прислушайся к их силе, – скороговоркой пробормотала младшая жена, сгребая непригодившееся оборудование подальше от стола.

Хирра к тому времени запалила и курильницу, еще одним подносом разгоняя бледно-зеленый дым по всему помещению. Предварительно заклятые силовые растяжки между составными частями поисковой сети обозначились в этом дыму изумрудно светящимися линиями.

Закончив со своими частями общего дела, обе эльфочки вприпрыжку подбежали ко мне, взялись за руки и положили свободные ладошки поверх лилово-черных каменных овалов Реликвии в моих руках. Видимо, они неплохо помогли мне, потому что тепло – не от рук, а откуда-то изнутри Зерен Истины – стало чувствоваться почти сразу.

Так же торопливо, словно боясь упустить хоть каплю этого жара, Келла прочитала простенькое заклятие поиска следа. С таким я и сам справился бы без труда, но не при подобной накачке и юстировке. Свечи принялись мерцать в такт, вокруг ощутимо потемнело, будто дело не к полудню, а к закату или рассвету. Полночь – для темных эльфов, а Древнейшие – хозяева зари, утренней, вечерней ли, не важно.

В наступивших сумерках, словно иллюзии светил в планетарии, стали проступать следы. Не магические, правда, а обычные – отпечатки ног и рук, оставленные всяким, кто заходил в приемную и прикасался к чему-нибудь. Странно, почему меня не удивляет, что все они нежно-салатовые? Рубчатые подошвы моих армейских ботинок, гладкие – мокасин Келлы, каблучки Хирры и отпечатки босых ступней Фроххарта. Круглые, с блюдце, подушечки лап дракота, не только на полу, но и на стенах, со втянутыми, а иногда и выпущенными когтями. Вот стервец!

И, разумеется, следы Харма – четыре из шести лап шасси разведочного кадавра серии Мк.IV, с косой насечкой опорной поверхности и шестью радиальными когтями, как положено. Вот только отпечатки пса были как-то бледнее остальных и появились позже прочих. Проступавшие после них следы были и того прозрачнее. Похоже, чем они старше, тем слабее светятся.

Подтверждая мои выводы, легким мерцанием проявились отпечатки сапог покойного отца моей высокородной. Затем – чьи-то почти совсем неразличимые следы. Один из них цепочкой вел от входа к дальней стене и далее по ней вертикально вверх, теряясь в переплетении балок высокого свода. Хм, интересно… Надо как-нибудь потом проверить, что там понадобилось странному визитеру…

От этого намерения меня отвлекла досадливо-мрачная, хоть и вполголоса, ругань моей древнейшей. Она изощренно демонилась с полминуты, пока Хирра не прервала ее сочувственным вздохом:

– Перед «типо» надо было «магика» вставить все три раза?

– Угу… – Келла кивнула, обиженно закусив губку.

– Ничего, со всяким бывает, – продолжала утешать младшую жену старшая. – Зато теперь мы знаем, что, судя по свечению, Харм не совался сюда уже три дня.

– Отчего бы, кстати? – отвлеклась от переживаний моя древнейшая.

– Он газет не любит. Скучные они, – вступил в разговор я. – Остальное все только сегодня пришло. А наведенных заклятий, скорей всего, и не было…

– Ну да! – с ходу согласилась опозорившаяся эльфь. – На газеты их хрен посадишь!

Она с облегчением разомкнула наш треугольник, убрав руку с Реликвии. Ладонь моей высокородной, правда, отпустила чуть позже, благодарно сжав напоследок. Сумрак начал потихоньку рассеиваться, светящиеся следы и нити бледнели и гасли. Свечи слитно хлопнули, разом потухнув, их терпкий дымок поплыл длинными струями, не смешиваясь с ровным маревом курильницы.

В этот момент у меня в кармане, вибрируя, запела раковина дальней связи. Почему-то приложив палец к губам, я потянул ее за гладкие бока наружу. Жены непонимающе уставились на меня, даже рты приоткрыв от изумления.

– Властитель ау Стийорр! – слегка резковато представился я. Едва ли не рявкнул, более всего желая, чтобы в ответ из раковины донеслось испуганное аханье осознавшего ошибку и переливы сигнала прервавшейся связи. Увы!

– Арбитр Концерна Тринадцати, – неколебимо-вежливо представился собеседник. – У вас найдется немного времени для личной встречи?

– Да, – несколько оторопело признался я, прежде чем задаться вопросом, для чего это нужно. – Когда ждать?

– Немедленно, если не возражаете.

– Как это? – В самом деле, что еще за спешка?

Однако с той стороны мое недоумение расценили как вопрос о способе прибытия. И хорошо, что так: услышав в ответ «телепосыльными чарами», я успел махнуть свободной рукой в сторону вслушивающихся в мои восклицания Хирры и Келлы, указывая на магическое барахло и выход. Эльфочки на диво сообразительно кинулись уничтожать следы ритуала. Моя древнейшая даже зеленый мел септограммы умудрилась растереть до невразумительного пятна, пока я тянул время.

– Буду в полуденном кабинете внутреннего кольца, – ближайший отсюда, авось успею. – Пошлю дворецкого встретить…

Ответные благодарности и заверения в почтении я дослушивал уже на бегу, обгоняя жен, волокущих по коридору магическое барахло, и едва успев снова выхватить из кучи корреспонденции пресловутую повестку. Фроххарта я вызвал, переведя связь на ближнюю, уже в двух шагах от кабинета, влетел в двустворчатую дверь, плюхнулся за стол и попытался отдышаться.

Выходило отчего-то плохо. Не иначе из-за тематики этого самого кабинета, как нарочно, оказавшегося залом боевой славы Стийорров. Точнее даже, армейской. По углам манекены с мундирами и доспехами, на стенах тяжелые рамы красного дерева с рядами наград. Под ними – наиболее разлапистые из орденских звезд на бархатных подушках, в дутых пузырях прозрачных колпаков, венчающих витые колонны где-то по грудь мне. На углу стола, в таком же пузыре, еще и маршальский жезл времен одной из первых меканских войн.

Вот уж угадал без умысла! Моя фронтовая биография и нынешняя повестка на подобном фоне смотрятся просто изумительно. А речь вполне может дойти и до них…

На этом мои неудачные попытки прийти в себя и не выйти обратно прервал дворецкий. С поклоном распахнув створки дверей, он объявил о прибытии посетителя:

– Высокородный ау Риггор, ау Гуотт, уарс Койг, Арбитр!!!

Еще дюжину раз услышу, глядишь, и запомню. Упаси Судьба, конечно, от столь частых встреч. А если даже запомню, все равно не пойму, который он, Темный или Светлый. Хотя, судя по перечню владений, этот вроде служит Дню, а не Ночи…

Угадал, как и с кабинетом. У вошедшего была бледная кожа и светлые волосы собрата Победивших Богов.

– Чем обязан? – сухо, насколько смог, поинтересовался я, поднимаясь из-за стола. На более пространные церемонии сейчас никакого терпения не хватило бы. А также духа. То есть дыхания. Пока что его было в достатке лишь на короткие отрывистые фразы.

Впрочем, Арбитр предоставил мне дополнительное время для передышки, пространно начав издалека, с международной обстановки. В том плане, что Маг-Император – это голова, Султан Хисаха – опять же голова, а уж родной и близкий всякому анариссцу Концерн Тринадцати – даже не одна, а целая демонова дюжина голов. Включая мою собственную.

По всему выходило, что сей политический треп в духе старых рантье, протирающих зады на верандах открытых кафе, до моего сведения никто, кроме высшего функционера Совета Концерна, довести не мог. Уже интересно…

– Нельзя ли все-таки почетче? – вклинился я в длинный период, повествующий об обстановке на наших южных границах. Демоны с ним, с умником, пусть насладится непонятливостью возвышенца из человеческой расы, Инорожденного лишь в Мече. Лишь бы прекратил мотать тягомотину и перешел к делу. А то у меня нехорошие предчувствия завозились где-то на сердце. Точнее, в нагрудном кармане, где обреталась бумага, доставившая мне с утра столько головной боли…

– Необходимо обсудить один документ, – наконец внял моим внушениям Арбитр. – Очень серьезно надо поговорить.

Неприятные предчувствия начали сбываться. Документ обсудить, значит…

– Этот, что ли? – Двумя пальцами я извлек наружу повестку. Со всей возможной брезгливостью, смею надеяться. Полдня пребывания в моем кармане и относительно неудачный магический ритуал не пошли бумаженции на пользу – вид у нее был уже весьма непрезентабельным, под стать моему обращению. Но эльф узнал документ безошибочно, что само по себе наводило на размышления.

– Каждый имеет свой долг перед обществом. – Он картинно пожал плечами. Мол, что поделаешь, первейшая обязанность со стороны общества – вовремя о том напомнить. Как нельзя вовремя, особенно в данном случае. Только-только слегка отошел от прежней суматохи…

– И во сколько же общество оценивает сей долг? – указал я на злосчастный документ со всей мыслимой выразительностью. Может, обойдется все – таки? Не поверю, чтобы в славном городе Анариссе что-то за деньги не продавалось. Чай, не в Тесайре живем, где все равны перед волей Мага-Императора. У нас завсегда кто-нибудь равнее прочих окажется, за счет размеров кошелька.

Кроме, конечно, совсем уж исключительных ситуаций… вроде моей. Во всяком случае, именно это дал мне понять собеседник.

– Сами понимаете, деньгами эту проблему не решить. – Эльф тонко улыбнулся, разводя руками. – Не в вашем случае…

– Понима-аю, – протянул я, упираясь кулаком в столешницу. Стало быть, неприятные предчувствия сбылись в полной мере, и все это – умело рассчитанная провокация. Что ж, угодили они точно, отмахаться будет трудно. Ладно, прорвемся…

Однако это было еще не все. Словно почуяв мое состояние, светлоэльфийский сутяга заторопился с продолжением:

– Есть куда более приемлемое предложение. Чин премьер-капитана Рейнджеров, сопряженный с не обременительным назначением. – Арбитр, словно фокусник дракончика, извлек откуда-то гербовую бумагу с яркими печатями и золотым обрезом. Выглядел сей документ куда симпатичнее повестки. А если учесть, что премьер-капитан Рейнджеров – даже не бригадир войск магподдержки, а едва ли не полный пехотный генерал…

Впрочем, все это бесплатный сыр. Посмотрим, на что похожа мышеловка.

– Каково же назначение?

– Военным атташе в Хисах. Чисто для проформы, ненадолго – всего на дюжину-другую лет.

Так я и думал. Пытаются сбыть подальше. Нейдет из памяти у Арбитров моя вольтижировка на Престоле Спокойствия, спешат засунуть меня на дальнюю полочку, пока еще чего-нибудь не натворил.

Что ж, их понять можно. Но могли бы намекнуть и поделикатнее. Зачем так сразу, повесткой по башке…

– Надеюсь, у меня есть время на размышление?

– Разумеется, сколько угодно. Повестка ведь на двенадцатое, если не ошибаюсь?

Можно подумать, эльфийский сутяга подробно изучал бумажку! Хотя не исключено, что именно он ее и составил. Или хотя бы присутствовал при том – маловат калибр документа, чтобы мараться собственноручно. А может, хватило и простого указания. Вниз, по цепочке исполнителей, до последнего комиссариатского писаря…

Только не сорваться перед этим!Не дождетесь! Время подумать есть – так подумаю, не сомневайтесь. Крепко подумаю.

– Благодарю вас. – В глотку бы вогнал ему ту благодарность, но фасон надо держать.

– Не стоит, – тонко улыбнулся эльф. – Наш долг – способствовать росту возможностей совладельцев Концерна…

О да. Смотрите только, чтобы мои возможности как-нибудь не переросли все ваши представления о долге и способах его исполнения. А то ведь дождетесь, не приведи Судьба!

Арбитр раскланялся напоследок, не подозревая об этих моих мыслях. Или напротив, видя их насквозь и свысока посмеиваясь над рычанием загнанного в угол пса. Но мне уже сделалось все равно. Куда важнее сейчас было иное – странные дела, творящиеся с Хармом.

Впрочем, офицерский патент вместе с повесткой я все же прибрал в поясной мини-планшет, сложив вчетверо, а то еще задеваются куда-нибудь ненароком. Если приходится выбирать из двух возможностей, пусть лучше обе будут под рукой. Нечего документам по столам сукно пролеживать, когда в замке не пойми что творится.

Фроххарт на выходе осведомился у высокородного гостя о способе отбытия, предлагая подать флайбот, экипаж или верхового зверя. Но тот вальяжно попросил проводить его к причалу, куда прибудет вызванный им личный воздушный корабль. Тем самым подтвердив мои наихудшие опасения как относительно миссии эльфийского сутяги, так и по поводу путешествий телепосыльными чарами на дальние расстояния. Хотя, может, ему просто захотелось развеяться в дороге после успешно проведенной операции…

В отличие от Арбитра, сам я покинул кабинет боевой славы предков старшей жены совершенно в ином настроении. Только что законченный разговор занимал не последнее место среди его причин – но отнюдь не первое. Творящееся в замке пока что было куда актуальнее, чем отложенная на будущее угроза, да еще не с самым позорным путем отступления про запас.

Тем более что домашний беспорядок не просто не давал забыть о себе – он набирал обороты, словно заклятое мельничное колесо.

Едва гость успел отбыть, из раковин в руках кариатид-демониц и лапах нетопырей донесся прерывистый, по три удара с долгим перебоем, звон гонга. Система тревожного оповещения о нештатной ситуации. Только о какой, спрашивается?

Ответ последовал на редкость своевременно. Оповещение не живым – человеческим или там крикунячьим, – а мертвым, на медь нарезанным голосом принялось заунывно повторять:

– Огнеопасность! Огнеопасность! Огнеопасность! Оградите себя заклятием и покиньте помещение!!!

Каким заклятием, не уточнялось. Вроде как и полному дураку должно быть ясно, что против огненной стихии. Но оказалось, что с этим можно поспорить. Ибо ни огня, ни дыма вокруг не наблюдалось, а вот воды совершенно внезапно стало в избытке. Все статуи и барельефы, как один, зарыдали горючими слезами. То есть не горючими, а совсем наоборот, пожаротушительного свойства.

Однако мне от того было нисколько не легче. От дождя сверху прикрыться еще можно, но тут хлестало со всех сторон, как в хорошую бурю, когда кажется, что ливень вскользь земле идет. Или в дождевой сезон в Мекане, когда струи так лупят в болотную муть, что кажется, будто и сверху, и снизу вровень поливает. Промок я моментально, и все, что при мне, заодно сполоснуло – кроме содержимого мини-планшета, заботливо заклятого на водонепроницаемость, в чем, несомненно, усматривался знак Судьбы. Вот только мне на данный момент ни до Судьбы, ни до знаков ее дела не было.

Отфыркиваясь и шипя, я добрался до ближайшей по коридору консоли управления. С трудом протерев глаза от заливающей их воды, чтобы найти и активировать хрустальный шар, я хлопнул по нему ладонью и проорал код отмены.

Водопады, потоки и струи медленно иссякли, напор стихии, толкавшей меня в бока и норовящей вбить в пол могучими ударами, спал. Словно гигант выпустил пойманную мелочь из гибкой ловушки. Чувство внезапной свободы и легкости захлестнуло так же, как прежде – рукотворный ливень.

Однако расслабляться и доверять наступившему затишью не стоило. Хотя бы оттого, что поскользнуться на мокрой плитке пола и шлепнуться со всего маха можно не хуже, чем под ударом водяного бича.

Пенящиеся, как горная речка на перекатах, потоки неслись по коридору, потихоньку исчезая в решетках отводов и щели, которая отделяет вращающуюся внутреннюю часть замка от неподвижной внешней. Но с убылью вод мое раздражение лишь возрастало. Не знаю, кому пришло на ум столь оригинальным образом охладить негодование хозяина твердыни Стийорр по поводу визита – уж не гостю точно. Но когда я до этого кого-то доберусь, мало ему не покажется!

С таким боевым настроем я и вылетел в холл замка, решительно собираясь призвать к ответу любого, кто попадется на пути.

Как оказалось, основания для этого имелись не у меня одного. Практически одновременно с двух сторон в холл ворвались жены, взбешенные до предела. Судя по их внешнему виду, обеим пришлось претерпеть никак на меньше, чем мне, многогрешному, а то и поболее.

Хирра с ног до головы, словно рыба, вывалянная для жарки в молотых сухарях, была обсыпана каким-то оранжевым порошком. Взлохмаченные копной волосы сделались из черных рыжими, кожу как битым кирпичом припудрило, одежда пылила, словно мучной куль. Оранжевые облака срывались с моей высокородной каждый раз, когда она оглушительно чихала.

Но старшей жене еще повезло по сравнению с младшей. Келла равномерно, по всей поверхности, оказалась облита густой ядовито-зеленой пеной. Подобная грубо вылепленной статуе, вся в фестонах и потеках, моя древнейшая ожесточенно фыркала и отплевывалась, то и дело наново протирая глаза.

По всему выходило, что я отделался легче всех – поэтому заготовленную тираду выпалил уже не столь уверенно, как собирался. И вообще заговорил первым лишь потому, что имел для этого больше возможностей.

– Ну кто тут решил, что искупать меня будет хорошей шуткой? Сознавайтесь!

Хирре первой удалось довести до нас свое мнение.

– При чем тут ты? И за что меня накрыли в библиотеке пожарной тревогой? – Она еще пару раз чихнула и добавила, жалуясь: – Этот реагент тушащий только для книг безвреден! А для эльфов – чхи! – наоборот!

– Ага! Меня, значит, есть за что? – вступила с чавкающе-булькающей арией моя древнейшая. – Ладно, я магию поиска провалила, но это же не повод гасить меня в лаборатории магнейтральной пеной!!!

– Так это не ты?! – слаженным трио завопили все мы разом. И, уже не слушая друг друга, принялись галдеть, излагая претензии и домыслы о виновности. Причем я потихоньку снова распалялся, а наиболее пострадавшая Келла наоборот, стремительно успокаивалась. Едва ли не быстрее, чем сползала с нее магнейтральная зеленая пена…

Наши плодотворные обсуждения прервались самым неожиданным образом. Ставни окон с мгновенным лязгом захлопнулись. В наступившей темноте вспыхнули и замерцали алым колбы аварийных гнилушек. Из коридора снова донеслись удары гонга тревожного оповещения – на сей раз часто, без перерывов.

– Это еще что?! – У меня терпение кончилось уже давно.

– Боевая тревога! – проорала Хирра. – Нападение внешнего противника!!!

– Какого еще, к демонам гоблинячьим? – Я вопил еще громче.

– Такого же, как пожар!!! – подвела итог моя древнейшая, перекричав нас обоих разом и, похоже, с трудом удержавшись, чтобы не сорваться на визг. Но что мне, что моей высокородной слуховых раздражителей и без того хватало с избытком.

Слаженно, едва ли не единым движением, мы кинулись под лестницу. Хрустальный шар интерьер-контроля обретался именно там, чтобы не мозолить глаза гостям. Келла, оскальзываясь в лужицах пены, поспешила следом. В результате мы со старшей женой едва не столкнулись лбами над искомой сферой, а младшую придержали с разгона уже вдвоем, перемазавшись окончательно, так что не разберешь, кого чем полили и обсыпали изначально. Но если бы это было главной бедой…

На все попытки установить связь хрустальный шар реагировал с завидным равнодушием – ни ответного свечения, ни выхода на цель обращения. Наконец при запросе общего меню услуг ситуация прояснилась, и не сказать, чтобы к добру.

Поняв, в чем дело, я с размаху врезал кулаком по ни в чем не повинной сфере, отменяя запрос.

Вот дерьмо!!! С местной консоли в оборонную систему не войдешь! Только через главный хрустальный шар центрального поста в основании донжона, тремя полными ярусами ниже и на треть оборота к вечеру отсюда. Даже если бегом, минуты две уйдет. И то если никто и ничто не будет мешать – на что надежда слабая, особенно после дивного многообразия пожарной тревоги.

К счастью, против нас, обитателей замка, ни одна из его оборонных функций ни разу не сработала. Ни пока мы суматошно искали проход к главной лестнице из холла, ни пока неслись вниз, к бункеру центрального поста, перепрыгивая едва ли не по целому пролету разом – все подъемники замок заблокировал, хорошо хоть пожарные переборки еще не задраил.

Наконец дюжиной подъярусов спустя вместо обычных проемов выхода на этаж, вовне спирали, обвивающей ось вращения внутренних покоев, открылся проход вовнутрь, в самое основание опоры, увенчанной внутренним двором и родовым древом Стийорров. Кольцевой канал, заполненный шарами исполинского подшипника, остался высоко вверху, над прочнейшими сводами.

Многослойные стальные двери и решетки раскрылись перед нами, словно лепестки Цветка Судьбы замка. Проход в центральный пост сам по себе тянул на небольшую пещерку. Миновав его, мы сгрудились на пороге, пораженные открывшимся зрелищем.

За жен не поручусь, конечно. Но лично я был здесь второй раз за все время. А работающей оборонную систему и вовсе никогда не видел. Даже в тренировочном режиме.

Сейчас полусферическое помещение было заполнено объемной сетью светящихся линий, которые исходили из огромного, в пару футов, прозрачного шара на подставке, имитирующей скальное основание замка. Сам замок воздвигся над ним полупрозрачной сияющей иллюзией. Яркими точками выделялись стационарные боевые амулеты нехилой мощности: кристаллы залпового светосброса, обшаривающие небо прицельными лучами, сферы камуфляжных иллюзоров, гроздями выстраивающие ложные цели, стальные ежи искроприводов, готовые метать молнии в любую ближнюю цель. Периметр каждого яруса стен опоясывали кадавризированные метатели файрболлов всех калибров, вплоть до тридцатидвухфунтового.

Стены и пол терялись в подробных иллюзиях неба и ландшафта, окружающих замок. Даже облака плыли где-то на высоте локтя, точно воспроизведенные в уменьшенном масштабе. А на полпути до стены медленно плыл к юго-востоку крохотный воздушный кораблик, на котором сошлись три луча целеуказателей, то расплывающихся в облаках, то обретающих четкость огненной иглы. Строка дальности, плывущая рядом с иллюзорным флайботом, все время оставалась четкой, лишь меняла цвет по мере удаления цели.

Внезапно до меня дошло: воздушный корабль, в отличие от прочей картины нападения внешнего противника, совершенно реален. Арбитр! Это он завершал свое отбытие из замка Стийорр, рискуя превратить его в шаг за Последнюю Завесу!

Хирра с порога метнулась к шару, во весь голос вопя: «Отмена! Отмена!!!»

На миг даже стало жалко, что сейчас это световое великолепие погаснет. Надо будет потом сюда наведаться, запустить тренировочный режим или воспроизведение великих битв минувшего. Красиво будет…

Как бы не так! В ответ на приказ мембрана под шаром разразилась целой отповедью:

– Неавторизованное обращение! Заклятия будут задействованы немедленно!

Что прорычала в ответ моя высокородная, пришлось бы переводить с кеннэ полминуты. Одними гномами, перемежаемыми самым нетривиальным сочетанием богов Дня и Ночи в одной постельной сцене.

– Код доступа некорректен! – подвела итог ее выступлению оборонная система. – Покиньте помещение!!!

Не заставляя себя ждать, темноэльфийская дива так же споро вымелась за порог, к Келле, едва успев прокатиться под опускающейся решеткой. Мне так подсуетиться не удалось. Испугаться как следует, впрочем, тоже.

– Тебе безопасно, ты Властитель! – успела крикнуть моя высокородная, прежде чем на вход наползла бронедверь. – Придержи ее пока, а я в часовню сбегаю!!!

В часовню? Зачем еще? Лучше объяснила бы, как «придержать» взбунтовавшуюся защиту. Если это вообще возможно…

Пользуясь безнаказанностью, которую посулила мне старшая жена, я подобрался поближе к главному шару. Мелкофасеточный алмазный кристалл, ограненный в форме почти идеальной сферы, до упора налился боевым сиянием и разве что не дрожал в предвкушении битвы. Вполне понятное желание. Вот только развязывать первое сражение новой гражданской войны в мои планы никак не входило. И безучастно присутствовать при этом – тоже.

Поэтому, когда с искропривода двухчасовой башни сорвалась крохотная сиреневая молния, я безотчетно выставил перед ней ладонь, желая преградить путь смертоносному разряду. Как ни удивительно, это подействовало!!!

Молния растеклась по руке, оплетая кисть и на мгновение высветив на ладони родовой знак Стийорров. Голосовое дублирование защитной системы выдало комментарий: «Отзыв залпа». Что ж, спасибо и за это. Если бы так же легко можно было отключить режим отражения атаки! Или пусть бы все на том и кончилось…

Следующую пару минут мне пришлось метаться между иллюзиями замка и воздушного корабля, отбивая удар за ударом, иногда обеими руками сразу. Как игрок в пик-пок с его двумя мастерками или веслом. Никогда не пробовал гонять мяч над столом сквозь дыру в сетке, но вот получилось же с перепугу, ни один разряд не прорвался к Арбитру. Если он сейчас наблюдает за тем, что творится вокруг замка, – решит, что это я во гневе громы с молниями мечу. А на самом деле все совсем наоборот…

Остановиться на достигнутом не удалось. То ли от полной безрезультатности атак, то ли из-за возросшего удаления цели диапазон применяемого оружия сменился. Целых четыре светосбросных кристалла на башнях, обращенных к кораблю, принялись наливаться сиянием боевой накачки. Это тебе не молнии, плывущие к цели с масштабным замедлением – свет переносится мгновенно, с ним в пик-пок не поиграешь. Придется провожать Арбитра, спрятав иллюзию его воздушного корабля в ладонях. И не факт, что получится…

Три кристалла удалось разрядить, хлопнув по их образам ладонью. Ненаправленный сброс вернул вызванную силу в амулеты хранения. Но четвертый то ли оказался скорострельнее, то ли раньше стал под накачку. Пронзительно сверкающий луч вырвался из торца прозрачной друзы, соединяя полуденную башню с точкой у самого горизонта.

Повезло! На финальном отрезке пути цель прикрыл край плотной, почти грозовой тучи. Луч задрожал и рассеялся в нем, заставив облако засиять, словно исполинская зарница. Несколько мгновений вообще ничего не было видно от плавающих в глазах световых пятен. В крайнем волнении загородив спиной иллюзорный замок, я выхватил раковину дальней связи и одним движением прижал наборные жемчужинки, вызывая Властителя ау Риггора, чья судьба была мне неизвестна. Если жив – попрошу уносить ноги, наплевав на приличия. Лишь бы ответил…

– Арбитр?! – заорал я что было сил.

– Властитель ау Стийорр? – невозмутимо отозвался тот. На сей раз обмен приветствиями пошел в обратном порядке – и без малейшего намека на предшествовавший ему залп. Не заметил, что ли? Да нет, такое трудно пропустить. Полтучи засветило, вдобавок ударной волной должно тряхануть изрядно. Стало быть, демонстративно внимания не обращает. Силен мужик – а ведь, казалось бы, эльф, да еще и светлый…

– Вас что-то беспокоит? – меж тем участливо донеслось из раковины.

Почти одновременно раздалось сообщение оборонительной системы: «Цель покинула пределы досягаемости». Крохотное подобие воздушного корабля Арбитра уплыло в стену, рассеиваясь мерцающим диском. Обошлось, кажется…

– Да нет уже… – хрипло пробормотал я, отирая пот с лица, с трудом нашел дрожащим пальцем жемчужину разрыва связи и для верности прижал ее несколько раз. Потому что с первого все равно не попал.

Бронированная створка двери поползла в сторону. Как нельзя вовремя. Видимо, жены в часовне в достаточной мере очистились духовно, чтобы защитная система допустила их до себя.

– Мы по-быстрому посвящение прошли, – оправдывающимся тоном выдала Хирра. – Скорее нельзя – обряд подтверждения клятв требует…

Значит, угадал. Замок через реликвии часовни принял моих эльфочек как полноправных хозяек. Теперь Хирра не наследница, а Келла – не гостья рода. Серьезные, взрослые дамы. Обе, почитай, уже больше года замужем.

– Могли бы и не спешить, – проворчал я больше для виду. – И без таких торопливых справились…

Жены, однако, не были расположены обижаться на меня. Обе с порога кинулись к шару и принялись углаживать его в четыре ладошки, ласково шепча коды отмены. Под их чуткими пальцами огневые точки гасли одна за другой, меняя теплые тона активности на голубоватый цвет ожидания.

Решив вложить свою долю участия в общее дело, я тоже ткнул пальцем в какое-то световое пятно, особо досадливо сиявшее в самом основании иллюзорного замка.

– Заклятие самоуничтожения снято! – благодарно отозвалась мембрана.

Эльфочки тут же кинулись щекотать алых светляков оборонных чар вокруг того места, отменяя попутно заполнение коридоров летучим ядом, заливку «ведьминым студнем» или огневым туманом и прочие партизанские меры внутренней самообороны твердыни Стийорров.

Наконец Хирра нашла что-то, весьма ее порадовавшее. Пристукнула огненную точку длинным коготком и поделилась с нами своим открытием:

– Я Харма из списка внешних эффекторов вывела! Это с его кадавровой части сигналы пришли, и на пожарную тревогу, и на боевую!

– Так вот кто устроил нам эти развлечения! – мрачно признал я отчего-то совсем не удививший меня факт. – Ну теперь я за него всерьез возьмусь…

– Ага, – мстительно подхватила Келла. – Не все же на моих крикунов валить!

Я хотел было сказать ей на это, что теперь с псом уже точно не будет «все хорошо». Но раздумал. Ни ее, ни моей вины в том нет и не будет. Пусть за все ответит нечто, превратившее Харма из всеобщего любимца в исчадие неясной природы. Если только в моей власти призвать к ответу неведомую причину сегодняшних бед…

На выходе главной лестницы в обитаемые помещения, к купальням и гардеробам, мы с женами столкнулись с вернейшим из слуг дома, возвращенным к жизни после тысячелетнего перерыва. Невозмутимый халфлинг встретил хозяев на пороге с перекинутыми через согнутую руку полотенцами, отнюдь не лишними в нашей ситуации.

Из всех нас Фроххарт единственный не пренебрег советом охранной системы и оградил себя соответствующим заклятием. Да еще и зонтик на всякий случай над собой раскрыл. Или на этот аксессуар и было наложено заклятие – когда халфлинг сложил зонт, серебристое сияние наподобие мыльного пузыря, колыхавшееся вокруг него, тихо истаяло.

Не знай мы истинного виновника наших злоключений, так бы и накинулись на дворецкого всем сколом. Уж очень выгодно он смотрелся на нашем перемазанном и потрепанном фоне. Разве что без белого цилиндра…

Но к чему кидаться на предполагаемых виновников, если предельно точно обозначил себя настоящий? Теперь главной нашей заботой был Харм. Хорошо хоть уже не главной бедой приютившего его дома…

Кое-как приведя себя в порядок, я тут же принялся за поиски. Жены остались в купальне – им предстояло возиться с последствиями пожарной тревоги дольше, чем мне. Фроххарта я попросил страховать меня с консоли управления в холле, а сам взял хрустальный шар калибром поменьше, с двухфунтовый файрболл.

На него, не без помощи дворецкого, удалось вывести целеуказание для Харма, перехваченное с центрального поста и выведенное в цивильную сеть. Теперь алая точка, обозначающая пса, плавала в глубине хрусталя между призрачными образами стен и перекрытий, пойманная и заключенная в шар – как предстояло теперь поймать самого неполноразумного кадорга.

Надеюсь, к его пользе. Что бы ни творил пес, поверить в его злонамеренность у меня никак не получалось. Тем не менее следовало принять необходимые предосторожности. Как-никак, шасси разведочного зооморфа, служащее ныне телом кадавризированному псу, и помимо его воли способно причинить немало неприятностей.

Может, просто что-то разладилось в сложнейшем магическом приборе, каковым остается всякий, даже самый простой кадавр? Вот и носит Харма по всему замку с непредсказуемыми последствиями. А сам он ни сном ни духом не виноват в творящемся повсюду безобразии…

Жаль, нельзя прямо с центрального поста обездвижить его так же легко, как обнаружить. Но армейскую защиту от магического вторжения с полпинка не обойдешь, даже с мощью целого эльфийского замка. Будь иначе, на фронте тесайрские Воины-Жрецы пачками взламывали бы мозги нашим кадаврам, а анарисские маг-хакеры отвечали им тем же. Уничтожить чудовище из семи металлов, движимое пятью стихиями, куда проще и дешевле, чем перехватить его управление.

Кстати, надо бы озаботиться средствами поимки и обездвиживания пса. Или полного истребления, если уж иначе никак…

Для этого пришлось снова, впервые со времен противостояния Охотничьему Клубу, наведаться в заброшенную игровую комнату моей высокородной. То есть арсенал профессиональной убийцы со столетним стажем.

Увы, долгий путь туда, на добрую четверть суточного оборота замка противосолонь, себя не оправдал. В хозяйстве Хирры нашлось немало средств, пригодных к тому, чтобы отправить за Последнюю Завесу любого из смертных, коротко – или долгоживущих – но ничего, что могло бы остановить взбунтовавшееся шасси кадавра, пусть даже и не самой мощной разведочной модели Мк.IV, вдобавок облегченной за счет удаления сегмента боевой нагрузки и лишней пары лап.

Файрболлы не в счет – в замкнутых помещениях замка применять их себе дороже. Не в том смысле, что ремонт дорого обойдется – эльфы строят крепко, – а в том, что, в отличие от пострадавшей утвари, ко мне самому заклятие экстренного обновления неприменимо. А действие сгущенного заклятием огневого тумана в замкнутых помещениях поистине ужасает. Хуже только единодушно запрещенные всеми воюющими сторонами боеприпасы, снаряжаемые жидким вакуумом, да тесайрская каучуковая бомба, заклятая на тысячу прыжков.

– Фроххарт, есть у нас ловушки, сети или еще что-нибудь в этом роде? – Волей-неволей мне пришлось снова обратиться к дворецкому, пользуясь связью магических шаров.

– Осмелюсь предложить вам охотничий зал Стийорр, хай-сэр, – не замедлил с ответом как всегда исполнительный халфлинг. – Всего три часа посолонь и ярус вверх.

Оставалось лишь поблагодарить его, сетуя на собственную недогадливость. Правда, даже сообрази я самостоятельно, где искать ловчую снасть, не факт, что сумел бы обнаружить ее без помощи дворецкого. В силу принципиального отсутствия интереса к охоте.

Гоняться за чем-то, что даже не собираешься съесть, за-ради пустого времяпровождения – не по мне. В Мекане, понятное дело, любая съедобная тварь шла в котел законным приварком, а шкура ее, в зависимости от прочности, размера и мохнатости – либо на заплатки, подметки да голенища обуви, либо на топчаны в блиндажах вместо тощего казенного одеяла. Да и кинься на меня или кого поблизости какое чудовище – при невозможности удрать прибью незамедлительно и без сожаления. Но впустую, без нужды зверье добывать никогда не тянуло…

Пятнадцать минут, за которые я пешком преодолел три часовых сектора от позднего заката до полуночи, под такие размышления прошли незаметно. А аккурат под охотничьим залом, на главном ярусе оказались те самые лаборатории покойного властителя ау Стийорр, в которых жены почерпнули с утра оборудование для магического расследования телепосыльных чар в приемной.

Пожалуй, мне тоже найдется, что здесь позаимствовать. На самый крайний случай, когда других средств не останется – вместо файрболла.

Выйдя из бронированных дверей лаборатории, в которой Хирра с Келлой несколькими часами ранее, как выяснилось, учинили порядочный разгром, я сделался обладателем средства пострашнее огневой снасти и сжиженной мощным заклятием абсолютной пустоты алхимиков. В поясной сумке ничуть не приятной тяжестью обосновалась колба-«пустышка» – заклятая емкость для «ведьмина студня». Сверхагрессивный биорастворитель в столь малом объеме без магии не удержать, да и в больших баллонах, меченных тремя синими косыми полосами высшей опасности для всего живого, на донцах обосновались те же заклятые получечевицы, между которыми мерцает голубым переливом жуткая слизь.

Если ничего не удастся сделать с шасси кадавра, так хоть избавлю Харма от излишних страданий. А если дело все-таки в нем самом – тем более.

Охотничий зал поразил не столько обилием снасти, предназначенной для добычи и ловли самого различного зверья, сколько здесь же хранящимися трофеями бесчисленных охот многих поколений хозяев замка. Рога, головы и цельные чучела превращали огромное помещение во что-то среднее между исполинской мясной лавкой и магистратом, куда всевозможные животные пришли обсудить свои посмертные дела.

Главенство, как в настоящем государственном присутствии эльфам, здесь принадлежало драконам – крылатым и бескрылым, лишенным ног и многолапым потомкам Повелителя Небес от всех видов живых существ, способных к двуполому размножению. Не наделенные полным разумом Властители окрестных гор и долин стали в свой черед добычей истинно высокородных хозяев замка.

Поистине председательствующее место на препарационном столе занимал… дракот. Копия любимца Келлы, такой же ширококрылый, клыкастый и гладкочешуйчатый. По всем признакам последний из трофеев, законченных неведомым таксидермистом, он, казалось, всего лишь спал – настолько умело потрудился над ним автор.

Беспокоить вечный сон собрата домашней зверюги моей младшей жены я не стал. И без того дел нашлось в достатке. Переходя от шкафа к шкафу, от одного оружейного стеллажа к другому, я старательно разбирал надписи, а где тех не было, пытался прояснить назначение содержимого своим умом.

К примеру, в целой полудюжине застекленных шкафов с прорезными поперечинами нагло красовалась снасть на крупного зверя. Гарпуны драконобойные, простые или на две, три, четыре и даже пять раскладных лап, с магическими маячками и замками, призванными удерживать дополнительные острия от срабатывания. На других стеллажах, уже обычных – стрелы для луков и болты арбалетов с тупыми металлическими битками на кончиках, чтобы не портить шкурки мелкой дичи, россыпи свинцовых и каменных пуль для балестр в плетеных корзинках…

В ларях с прозрачными крышками пониже затаились капканы, способные удержать пещерного альтийского медведя или безлапого меканского крокодила, удавки из стальных тросиков на заанарских степных павианов, силки для крикунов… Эх, вот бы этот последний вид снасти мне как-нибудь раньше обнаружить!

Далее под стеклом на полках выстроились магические ловушки, привлекающие внимание зверя и вводящие его в транс, несмертельные разновидности мин – от спутывающих и усыпляющих до настоящих стасис-контуров на сильно разведенном квазихрустале. Тысячу лет в нем добыча не проспит, но следующего охотничьего сезона дождаться вполне способна.

Следующим в ряду, как раз за ловушками, оказался стеллаж совсем уж с несусветной снастью. Копья не копья, кнуты не кнуты… Что-то вроде толстых бамбуковых розог с прочными шнурками на самосматывающихся катушках да коваными крючьями под плоскими тарелками, типа огрских саней для спуска с гор. Еще на тех же тарелках сверху были присажены простенькие трепыхалки, чтобы передавать дрожь крючку. Кого и как ловить с помощью такой снасти, я даже предположить не смог, поэтому потратил полминуты на поиск сопровождающей таблички.

Оказалось – пескорыбу! Водящуюся в изобилии как раз в Девственной Пустыне на границе с Хисахом. Стоит скарабею или геккончику поискать в норке под барханом дневное убежище от тамошней несусветной жары, как тут же быстрая рябь по склону дюны, лязг челюстей – и все. Никто больше не появится из полуосыпавшегося укрытия…

Взять саму охотницу непросто. Только очень опытный добытчик по ему одному видимым приметам найдет пескорыбу и достанет ее острием узкой, как игла, спицы. Обычное же ловчее заклятие в иной стихии не действует. Камень, даже перетертый в песок, на Воду по свойствам не слишком смахивает. Вот и приходится прочим, не столь умелым ловцам изощряться, выдумывая специальную снасть – удилища и даже… э… Спиннинги! Вот как называется эта жуть с катушкой и упорами, как у легкого противокадаврового светосброса!

После такого мимо шкафа, полного богато изукрашенных, усыпанных драгоценными камнями мышеловок для дамских домовых охот, я проследовал уже сравнительно невозмутимо. Хотя и в крайней степени обалдения.

По счастью, больше никакие охотничьи снасти или трофеи не пытались превысить меру моего разумения. Потому что ровно за мышеловками открылась самая что ни на есть цель моих поисков – плетенные из всевозможных материалов сети и сачки. Шелковые и газовые на меканских подколибри, веревочные на зверя крупнее, вроде дивнобраза или его лишенного игл родича, попингуяs. Свертки снастей рядами висели на крюках, ощетинившись бахромой грузил, чем далее, тем толще и тяжелее.

Под конец пошли сети из того же стального тросика, что павианьи удавки. Самые крупные – с левитирующими грузилами, которые можно выставить на любую высоту, пряча сеть в кроне дерева или под сводом пещер. По команде с раковины дальней связи или хрустального шара такая сеть сама упадет, а то и бросится вперед, на добычу. Потом левитаторы, натужно завывая несущими дисками, потащат пойманную зверюгу в охотничий лагерь. Они же избавляют ловца от необходимости таскать с собой команду носильщиков для транспортировки самих сетей.

Самое то! Вытащив из шкафа пару комплектов, я принялся запускать грузила и настраивать их под свой шар. Заодно попросил Фроххарта продублировать управление на случай, если самому недосуг будет. На пару с ним мы заставили сети развернуться, свернуться, описать круг по залу, минуя все чучела, и по очереди спикировать на дракота, едва не касаясь его аккуратно сложенных крыльев. От поднятого сетями сквозняка кожистые перепонки даже чуть шевельнулись.

Или это мне только показалось. Не до чучел, когда впереди живой противник! Да еще куда более опасный своей непредсказуемостью. Я решительно повернулся спиной к препарационному столу…

И чуть не подскочил, услыхав сзади скрежет пятидюймовых когтей по металлу столешницы. Когда я развернулся, рефлекторно заставив сети, привязанные магией к движению ладоней, встать крыльями за обоими плечами, ошибочно принятый за чучело дракот закончил потягиваться и до предела заразительно зевнул, звонко клацнув здоровенными клыками. Посмотрел на меня одним глазом… Другим… Развернул собственные крылья, придирчиво сравнивая их с сетями у меня за спиной. Удовлетворился результатом, встал и лениво потрусил к выходу, полностью игнорируя властителя ау Стийорр, владельца замка и этого зала, а также мужа и повелителя своей хозяйки.

Впрочем, после того, как выяснилось излюбленное место его отдыха, ему можно было спустить и не такое. Силен зверь…

Или настроен философски. К примеру, мне ходить подремать после обеда на кладбище и в голову не придет, даже будь там так же тихо, мирно и свободно от бродячих мертвяков, как здесь. Для неполноразумного существа это собрание шкур и чучел собратьев ничем иным быть не может. Или я вообще ничего не понимаю!

Так или иначе, дракот обеспечил мне необходимую встряску перед тем, как загнать в коридорах замка и схватить в стальные лапы летающих сетей собственного пса, обращенного против меня неясным мановением Судьбы.

Сети, уже развернутые в боевое положение, складывать заново тоже смысла не имело, поэтому я так и двинулся в сопровождении колышущихся полотнищ по коридору противосолонь, навстречу алой точке в глубине хрусталя, символизирующей местоположение мятежного пса. Оно и безопаснее как-то…

Однако за полчаса, ушедших на сближение в глубине магического шара красного и зеленого светляков, обозначавших нас с Хармом, напряжение и готовность ко всему как-то опять подрассеялись. Поэтому первую на сегодня встречу с кадавризированным псом или тем, во что превратила его Судьба, я чуть было вовсе не пропустил. Едва успел поднять глаза от кристалла, болтавшегося на шее в обычном офицерском футляре, на тень в дальнем конце коридора.

Увиденное тут же заставило подобраться по новой. В предгрозовом желтоватом свете, вливавшемся в ряд окон вдоль галереи, вороненый металл шасси легкого штурмового зооморфа почти не давал отблесков. Силуэт кадавра темной массой выдвинулся из-за поворота и застыл, приподняв лапу в пародии на охотничью стойку. Подвижной оставалась лишь голова, медленно-медленно повернувшаяся в мою сторону и также застывшая на минуту – долгую и страшную, как вечность в свите Лунной Богини.

Ибо каждое движение, казалось, кричало – это не мой пес!!!

Уж к чему я привык, так это распознавать алгоритмы движения кадавров. Все стандартные и большую часть модификаций по памяти, с одного шага любого шасси. Бывало, споры на этом выигрывал – на пайку в Мекане, на пиво после… Да и живое больше по манере двигаться привык различать, с черно-белым собачьим-то зрением, которое досталось мне по армейской страховке взамен собственных глаз, потерянных на магической мине-хохотунчике. А столь сложное переплетение живого и неживого, как кадавризированный организм, и подавно ни с чем не спутаю.

Так вот, шасси разведочного Mk.IV, которое последние годы служило вместилищем остаткам собачьего тела Харма, двигалось совсем не так, как обычно заставлял его пес. И даже не так, как было изначально положено этому кадавру. Все-таки «четверке-лайт» отродясь, то есть с самого сборочного цеха тайрисского завода тяжелой маготехники, шесть лап полагается, а теперь их в наличии осталось всего-то четыре…

Удивительно, сколько всего со страху можно вспомнить-передумать за недолгое время!

Так же медленно и неестественно, как прежде, голова кадавра развернулась прочь, в сторону противоположного изгиба коридора. Только после этого я перевел дух и тихонько попятился назад, словно и не искал все это время встречи с тем, чем сделался мой пес. К тому же лишь сейчас я осознал другую странность, все эти бесконечно долгие мгновения неприятно царапавшую самый краешек сознания.

Все это время Харм не открывал глаз.

Тут уж мне стало совсем нехорошо. Обхватив руками плечи от внезапно накатившего озноба, я чуть не поймал сам себя в сети, все еще следовавшие каждому движению ладоней. Ловчие полотнища закружились вокруг, покорные невольному жесту…

И вместо того чтобы напугать еще больше, привели в чувство. Не с пустыми руками я вышел на пару длинных тонн собранных воедино магией и мастерством семи металлов, покорных пяти стихиям! Дайте мне дюжину секунд, чтобы добраться хоть до одной из коннект-точек – обездвижу как миленького, одним мячом-тестером. А там никто не помешает и в контрольной консоли покопаться, сделав рукотворное тело кадавра совсем безопасным…

Вот только Харму, кажется, этим уже не поможешь.

Разведя почти что обвившиеся вокруг меня сети одним резким движением рук, я снова решительно шагнул в только что покинутый коридор. Разумеется, пса-кадорга в нем уже не было, пришлось снова искать его отметку в хрустальном шаре.

Видно, растянувшееся в момент нашей встречи время после этого стремительно сжалось, как полоска копченого каучука, которой тесайрцы с оттяжки бьют надоедливых насекомых. За недолгие, казалось бы, мгновения, пока я выпутывался из сетей, чуть было не поймавших самого ловца, покорное неизвестной злой воле шасси кадавра успело сменить уровень и теперь неспешно продвигалось этажом выше в направлении ангара воздушных кораблей.

Нечего ему там делать, даже в исправном и полностью вменяемом состоянии! Лишний повод поторопиться с поимкой или истреблением мятежного кадорга, раз уж Судьба больше не властна над его живой составляющей.

Все же крохотная доля надежды еще оставалась, поэтому мешкать я не стал, и не только из опасения за целость флайбота и катафалка. Родовому крейсеру Стийорров двухтонное шасси особого вреда не принесет… а вот замку с его помощью, войдя в бортовую систему – очень даже!!!

Додумавшись до этого, я рванул по лестнице едва ли не вдвое быстрее. А едва влетев в ангар, проорал Фроххарту в шар:

– Отрубай ангар! Крейсер – на нейтральную автономию!!!

Ответа я не дождался, что послужило надежным подтверждением исполнения приказа. Ничего, полчаса без магической защиты даже столь стратегически важное помещение замка как-нибудь простоит, не рухнет. Правда, теперь и мне приходилось полагаться только на свои силы, потому что отсеченный от внутренней системы связи хрустальный шар погас.

Ни воспользоваться помощью дворецкого для управления сетями, ни найти Харма, если он вновь ускользнет в беспорядке запчастей и ремонтных артефактов. Зато кадорга, уже занесшего ногу над транцевой аппарелью крейсера, врубившаяся защита откинула едва ли не на дюжину ярдов. Закружившись и чуть не завалившись на бок, четвероногий агрессор глухо зарокотал ходовым котлом, разгоняясь для новой попытки.

Пандус медленно пополз вверх, чтобы закрыть проем под кормовым балконом, между башенками задних стрелковых точек. Остальные люки самозадраились куда быстрее, а габаритные гнилушки все как одна замерцали рубиново-багровым. При каждом броске озверевшего шасси кадавра по магической стене, окружившей зависший в воздухе корабль, пробегала серебристая рябь.

Хорошо, что я успел сообразить и приказал халфлингу ставить на нейтральную, а не на боевую автономию. Иначе крейсер с ходу принялся бы палить по источнику возможной опасности из всего бортового оружия. Или хотя бы из того, что не способно причинить катастрофического вреда замку, то есть из тех же искрометов, к примеру. Кадоргу, понятно, от них не поздоровится, но мне самому пришлось бы не в пример хуже. Несмотря на ограждающее заклятие из неприкосновенного запаса и всю магию Зерен Истины…

Меж тем Харм – или уже не он? – продолжал кидаться на летающее судно с упорством пса, наскакивающего на обычную повозку. Вот только масштаб действия был несколько иной, да и последствия даже без приведения в ход боевой мощи крейсера предполагались нехилые.

Несколько контейнеров с неясным содержимым уже разлетелись детскими кубиками, да и одну из стационарных светофрез кадорг, отлетая, своротил с постамента. Дюймового калибра болты, лопаясь, только взвизгнули жалобно.

Дожидаться, пока внимание обезумевшего подобия живого существа из семи металлов, движимых пятью стихиями и еще неизвестно чем, обратится на меня, всяко не стоило. Поэтому двумя короткими загребающими движениями рук я послал сети вперед. Одну за другой, чтобы обе успели захлестнуться, не мешая друг другу.

Правая первой накрыла отброшенное очередной раз, ошеломленное ударом четвероногое шасси. Грузила коротко сплясали в быстром хороводе, затягивая горловину, и тут же левая сеть прижала их к самому корпусу кадорга. Вторая затяжка!

Левитаторы взвыли несущими дисками, разогнанными на полную мощность, силясь оторвать добычу от пола. Но на многотонные туши из металла ни они, ни сами сети не были рассчитаны. Глухо ворочающийся сверток раскачивался, отрываясь от каменного пола то одним, то другим концом и гулко рушась обратно. От бешеной возни тросик за тросиком натягивались и лопались с оглушительным звоном.

Ничего, полминуты продержится. Вытащив мяч-тестер из подсумка, я со всех ног поспешил к силящемуся вырваться кадоргу. Примерился, отыскивая наиболее доступное место для того, чтобы всадить парализующий заряд, кинул мяч – мимо!

Второй раз, третий… Сеть уже лохматилась лопнувшими ячеями, словно дивнобраз иглами. Наконец пятый бросок оказался удачным – голубые искры жгутами оплели сеть, вырвавшись из пораженной заклятием коннект-точки. Пес задрожал, задергался и всей массой грянулся об пол, медленно перевернувшись на живот и подобрав лапы.

Теперь можно было не торопиться. Вручную, без посредства шара я отключил левитаторы сетей. Стянул с шеи остодемоневший ремешок футляра с бесполезным пока хрустальным шаром и присел рядышком, прямо на станину свежесвороченной светофрезы – отдышаться перед тем как возьмусь за дело всерьез.

Отдышался. Или хотя бы унял дрожь в пальцах – что осталось, можно было списать на не затихающие внутри обездвиженного кадорга вибрации. Страх тоже почти ушел. Не тот, что за себя, из-за буйства сбрендившей маготехники, а тот, что за пса, с которым уже не будет «все хорошо»…

Кое-как я распутал обрывки сети над собачьей мордой, с трудом отводя в сторону упругие и острые концы тросиков. Сталь противно скрежетала и звякала по бронзе, заставляя морщиться и вздрагивать, но уши Харма не дрогнули, а глаза так и остались закрытыми.

Уже понимая, что сбылось худшее из предчувствий, я положил руку на его голову. Неживой холод остудил пальцы, подводя итог погоне, охоте и всему этому дню. Ничего больше не изменишь, остается лишь принять неизбежное.

Мой старый пес умер во сне. Спокойно и мирно – после долгих лет войны и пограничья в меканских топях. Заснул и не проснулся, хотя система жизнеобеспечения продолжала гнать очищенную кровь по натруженным жилам. А тело кадавра не уставало метаться по замку, повинуясь приказу, пришедшему из беспокойных собачьих снов.

В последний раз я погладил короткую рыже-белую шерстку. Сдвинул защитную панель контрольной консоли, повернул ключ и выставил движки в код отключения. Подобие жизни окончательно затихло в искусственном теле из семи металлов, движимых пятью стихиями. Лапы кадорга расслабленно застыли, перестав скрести пол и подергиваться в путах.

Откупорив запасенную совсем на другой случай колбу «ведьминого студня», я опрокинул его над головным ложементом кадавра. Плоть поползла с черепа, растекаясь прозрачно-голубым светящимся киселем. Когда кость очистилась полностью и сама подернулась синевой, я дезактивировал зелье. Бережно вынул то, что было головой моего не наделенного полным разумом друга, отряхнул голубую пыль. Медленно, словно нехотя, выпрямился, чтобы сойти во внутренний двор. Отключенного кадавра можно загнать в гараж и потом.

Хорошо, что никто не повстречался мне по дороге вниз – ни жены, ни заботливый дворецкий. Дракот все еще не вылез из щели, в которую забился в припадке предусмотрительности. Запах свежей смерти не то что застарелый дух охотничьих трофеев – на совесть отпугнул чуткого зверя. Даже певчие крикуны попрятались, на свое счастье. А то с меня сталось бы положить половину фонотеки в тризне по любимому псу.

Хмурое небо над узким колодцем внутреннего двора соответствовало ситуации. Клочья перехлестывающих через края кровли облаков путались в окаменевших черных ветвях родового древа ау Стийорров, украшенных драгоценностями и покрытых затейливой резьбой. Казалось, капли оседающего тумана соперничали в богатстве и блеске с гранями камней и узоров. Ни одного солнечного луча, чтобы рассудить их спор, не нашлось в этот день. Оно и к лучшему…

Надеюсь, это не будет кощунством. В конце концов, я – Властитель ау Стийорр не в меньшей степени, чем строители этого замка и создатели его сокровенного сада неживой природы. Кто сказал, что нельзя сохранить здесь останки Харма, пережившего первую смерть и настигнутого ныне второй? Промежуток между ними пес провел, более чем наполовину принадлежа миру вещей, а не существ, будучи весьма своеобразным произведением искусства кадавризации.

С этими мыслями я отодвинул решетку, прикрывающую вход в невысокий грот на востоке, под корнями каменного родового древа Стийорров.

И обнаружил, что не ошибся с выбором, когда нагнулся к зеву заботливо обустроенной пещерки. Длинные выступы вдоль ее стен занимали черепа, никак не схожие с человеческими. Не охотничьи трофеи, те выставляют напоказ, – останки друзей, которых не примет ни одно кладбище. Тех, кому можно доверить и по смерти стеречь основу семейной святыни, для кого найдется место у самых корней родового древа. Драконы, собаки, кошки…

Пригнувшись, я спустился внутрь, отыскал место на «собачьей» полке и бережно пристроил череп Харма рядом с исполинскими челюстями какого-то дракодава, некогда любезного сердцу одного из прежних владельцев замка. Поправил, чтобы на долгие века пес улегся поудобнее. И пятясь, покинул место упокоения верных друзей любого разумного, будь тот человеческой или эльфийской крови.

Не знаю, достойным ли завершением церемонии было то, что я сделал после этого. А именно – вытащил из планшета патент премьер-капитана рейнджеров и с маху припечатал ладонью место подписи. Под пальцами уже привычно хлопнула вспышка, закурился дымок. Теперь выжженный на документе родовой знак ау Стийорров подтверждал мою причастность к политической игре Тринадцати. Признание себя новой фигурой на этом поле.

В кармане запела, нежно дрожа, раковина дальней связи. Раздраженно я выхватил округлую вещицу и поднес к самому уху. Холодный голос одного из Арбитров – никогда не научусь различать их!

– Концерн благодарен вам за совершенный выбор, Властитель ау Стийорр…

Так же резко я оборвал связь, прижав жемчужину отбоя полусведенным от бешенства пальцем. На хрена мне их благодарность и прочие цацки, вроде чинов и наград! На этот раз подловили, в следующий буду осмотрительнее. Опасное заблуждение думать, что Собачий Глаз Пойнтер – старый пес, которого не выучишь новым шуткам. В замке был лишь один такой, а теперь и его нет. Меня так легко не убить – ни армии, ни городу, ни всему миру.

Я буду кусаться.

2

Таможня дает прикурить

На шканцах встречный ветерок приятно холодил лицо, обожженное ярящимся солнцем. Далеко позади остались величаво проплывшие под днищем воздушного корабля виноградники Токкура и Окавана. А теперь полутора тысячами футов ниже уже третий час ползли пески, кое-где еще затянутые редкой сетью ублюжьей колючки. Говорят, был в Девственной Пустыне такой верховой зверь – ублюд – во времена хтангских рыцарей, да сгинул весь, вместе с ними…

Этак к исходу часа дойдем до самого Герисса, столицы южного пограничья. Уже неплохо. Если бы и дальше можно было таким аллюром!

Вот только как Хисах, так и Концерн Тринадцати к простым путям не склонны со времен самого принца Халеда и того самого Священного Воинства Хтангской Династии. Как выяснилось в самый неподходящий момент, заботу о безопасности своих пределов обе стороны распространили в самые непредсказуемые области. Посредством совершенно изощренной дипломатической и юридической деятельности, знание о которой до недавнего времени счастливо меня миновало.

Воистину во многих знаниях многие печали, а в малых – лишь одна беда, зато всеобъемлющая: если что и стрясется, то совершенно внезапно, как в данном случае…

Оказывается, соглашение о добрососедстве между Союзом Городов и Султанатом включает в себя запрет на пересечение границ воздухоплавательными средствами. То есть с комфортом долететь до пункта назначения за сутки-другие не получится. Ни на флайботе, ни, пуще того – Судьба упаси! – на фамильном летающем крейсере дома Стийорр.

Даже подлететь к границе, перетащить воздушное судно через рубеж вручную и затем снова взлететь – не получится! Ввозимое воздухоплавательное средство долженствует быть принято и опечатано в столичном хисахском представительстве, доставлено по земле в пункт назначения, и там только, по мере приемки таможенной службой, задействовано вновь. Причем строго в соответствии с местным кодексом воздухоплавсредств, по которому под каждым летающим судном должен идти глашатай с факелом, возвещающий о его передвижении трубными звуками. Дабы тень оного не пала на жителя или его имущество…

На фига мне такой комфорт?!

Нет уж. До границы, Ветровой Стены, я так или иначе решил дойти воздухом. Часов за дюжину. Причем именно на семейном крейсере Стийорров, назло всем кодексам и соглашениям. Фроххарт доведет его домой без труда. Можно и на автопилоте отправить, есть там такая опция – «возвращение из боя с потерянным или выведенным из строя экипажем». Но живая душа на борту надежнее. К тому же неизвестно, не начнет ли крейсер под означенной опцией отстреливаться по дороге от всего подозрительного.

А повидать такого подозрительного пришлось немало. Сам бы с удовольствием пальнул кое по чему… В основном, конечно, по загородным владениям особо кичливых скоробогачей. Все никак не привыкну, что нынче сам над богатеями богатей, и все эти «фиолетовые камзолы» за честь почитали бы двор у меня подметать, только допусти. Впрочем, даже ради забавы не разрешил бы. Даже если б тот двор не обновлялся регулярно заклятием самоочистки. Не люблю себя над другими ставить – в той же степени, в какой над собой никого не терплю.

Ладно, пойду под навес, к женам и дворецкому, с немалой сноровкой выступающему в несвойственной ему роли флай-шкипера. А то мозги окончательно перегреются, начну по варанам пустынным, ни в чем не повинным, из главного калибра лупить. Как дать пить. В смысле, как пить дать, но меня с жары уже на рифмы повело. Вот, оказывается, в чем секрет эпоса о принце Халеде – сочиняючи его, хисахские сказители попросту изрядно перегрелись. Так и колотили все слова в одну точку, словно цапли колодезные или шадуфы над арыками…

Нет, точно пора в тень, да хлебнуть чего-нибудь освежающего без градусов, чтобы вконец не скопытиться к прибытию. В четыре утра вылетели, часам к пяти дня дойдем – хоть и ниже будет солнце, а песок к вечеру только прокалится полной мерой, словно на противне для варки кофе по-хисахски в студенческой кофейне… Опять все мысли о питье!

– Простите, хай-сэр, вам придется обслужить себя самостоятельно. – Дворецкому явно не хотелось отрываться от штурвала при моем появлении.

– Ничего, не беспокойся, – понимаю родственную душу, поутру сам отстоял смену на месте рулевого.

– Я налью! – Хирра оказалась расторопнее Келлы, по-кошачьи завороженно жмурившейся на гребни дюн у горизонта.

Младшая жена так и не очнулась от своего блаженного транса, пока старшая подавала мне запотевший высокий стакан с почти непрозрачной коричневой жидкостью, поверхность которой прикрывал от пустынной пыли, заносимой даже на этакую высоту, кружок лимона.

Отхлебнув, я удивился непривычно кисловатой, мягкой горечи. По виду-то обычный отвар орехов Ко с листьями Ко, а на вкус скорее…

– Кофе по-хисахски со льдом, лимонным соком и пряностями, – пояснила моя высокородная, улыбнувшись при виде удивленной физиономии мужа и повелителя.

Тогда понятно. Прихлебывая напиток, позвякивающий льдинками под лимонным кружком, я стремительно приходил из слегка помраченного состояния в самое что ни на есть благодушное. Во всяком случае, две благие мысли пришли мне в голову практически сразу. Одна, разумеется, насчет того, что в пути, да и в самом Хисахе, надо будет иметь запас этого питья, разлитого по самохолодящимся флягам. А вторая…

– Вот что, – обратился я к Фроххарту. – Нас долго не будет, так ты выводи флайботы проветриться на несколько часов, все три. Не то чтобы часто… но регулярно.

Не заметить довольства на обрамленной бакенбардами физиономии дворецкого было невозможно.

– Будет исполнено, хай-сэр. – В его голосе явственно звучала благодарность, выразить которую впрямую не давало своеобразное понимание приличий. – Смею заметить, с вашей стороны очень уместна такая забота… о сохранности ценного имущества.

Точно рассчитанная пауза лучше всяких слов передала истинные чувства верного слуги дома. Может, мне показалось, но даже встречный ветерок побежал над палубой веселее. Хотя силовой ветроотбойник на бушприте, облегчающий обтекание воздушного крейсера встречным потоком и заодно повышающий комфорт экипажа, пропускал лишь малую долю напора. В полную-то его силу на палубе не устоять даже при нынешней семидесятимильной скорости, а воздушный корабль способен выдать и все двести в час…

– Герисс! Смотрите, смотрите! Ветровая Стена!!! – оторвал меня от неспешных размышлений возглас Келлы. Не меня одного, понятно, так что к перилам шканцев, как по команде, рванули все, кроме халфлинга.

Младшая жена даже подпрыгивала от возбуждения, наваливаясь всем телом на хрупкую ограду. Казалось, вот-вот перескочит ее, как фермерский плетень, и побежит вприпрыжку прямо по воздуху. Но не уверен, что у нее вышло бы это, даже со всей магией Древнейших. Поэтому я осторожненько придержал младшую жену за талию, а мгновением позже полуобнял и подоспевшую старшую. Хирра замешкалась, избавляясь от стаканов и ведерка со льдом.

На самом горизонте проступила уходящая в туманную от пыли даль редкая цепь острых неровных зубцов. Чуть правее бушприта в одном из ее пролетов открылась пологая гора, словно поросшая безлиственным лесом, а в другом – широкая россыпь разномастных строений, большая часть которых казалась пока не больше песчинки. Однако были там и коробочки покрупнее, и совсем уж заметная даже отсюда громада, над которой вразнобой плясали синие зарницы.

– Что это? – спросила моя высокородная. К счастью, у меня на этот счет имелась догадка, которую я поспешил озвучить:

– Минный завод. Про «герисские банки» слыхала?

Жена понимающе кивнула.

– Вот тут как раз и стекло из песка плавят, и банки выдувают, и молнии в них закручивают.

– Как консервы! – хохотнула на мое объяснение Келла.

– Ага, где-то так… – ухмыльнулся я, признавая сходство.

Столица южного пограничья росла на глазах. Можно сказать, мы уже на месте. Чуть ли не на час раньше, чем я думал, в чем заслуга исключительно пилотского искусства Фроххарта. И вообще уже сегодня, а не на следующей неделе – именно столько пришлось бы добираться дилижансом.

Ничего, впереди, почитай, столько же – неделя по пескам Девственной Пустыни к побережью, где стоит столица, Хасира-аль-Хисах. И то если ветер попутный будет и никакой оказии по дороге не стрясется…

Дворецкий столь плавно проделывал предпосадочные манипуляции, что я даже не заметил, когда он, снизив скорость, убрал ветровой щит и сложил боттом-мачту. Лишь по мельканию вдруг приблизившихся гребней барханов стало ясно, что до прибытия – считанные минуты.

Халфлинг зашел на посадку мимо армейских причалов, где теснились прибывшие на ремонт единицы анарисского флай-флота и их менее удачливые собратья, предназначенные на разделку. Последних ждала Дровяная Гора – тысячелетиями собиравшаяся свалка судовых остовов. Говорят, где-то в глубине завалов иссохшего, хотя и заклятого на нетление деревянного хлама прячется брошенная перед последним походом Священного Воинства флай-пинасса самого маршалиссимуса, третьего уарена Хтанг…

Не знаю. Вряд ли кому удастся проверить эту легенду – слишком много навалено сверху за прошедшие годы. Дровяная Гора, затянутая лесом мачт, виднелась даже отсюда, снизу, призрачным холмом вздымаясь над городом. Пыль, зависшая в воздухе, и жаркое послеполуденное марево не давали толком разглядеть ее очертаний.

Для фамильного крейсера Стийорров, само собой, нашлось местечко поприличнее. У причала для особо важных персон, чисто выметенного от песчаных заносов и очищенного от перекупщиков, с ходу готовых прицениться к частям корабля, пригнанного на разделку или просто залетевшего в Герисс.

Комендант порта самолично пожаловал с визитом – узнать, не нуждаются ли в чем высокопоставленные гости. Узнав же, пригнал на причал целую толпу носильщиков, среди которых я чуть не затерялся. Похоже, все здешнее население носило исключительно армейскую униформу – кто по должности, а кто списанную, так что спутать немудрено. Всей разницы, что комплект поновей да с капитан-рейнджерскими знаками различия…

Чтобы не смешиваться с этой толпой, к таможне я отправился, заметно ускорив шаг. С носильщиками и жены справятся, чай, эльфийские дивы, а не мандрагоры в стакане. Фроххарт отправится в обратный путь тоже без моего пригляда, простившись со всеми нами еще на сходнях.

От порта до таможни сбиться с пути было невозможно – одна улица, да и та прямая, словно пробита воздушным кораблем, не затормозившим вовремя у причала. Может, так оно и было на самом деле – поинтересоваться у коменданта, когда тот любезно указывал дорогу и сожалел, что более ничем помочь не может, я не удосужился. Таможня и сообщение через пустыню действительно не его компетенция. Впрочем, как и верфи, минный завод и иные алхимпромзоны…

Здание таможни капитально отличалось от прочих здешних – во-первых, стариной и приземистыми массивными очертаниями, а во-вторых, материалом, из которого было сложено. Не дерево от разобранных кораблей, не песок, спеченный на заводе тлеющей молнией, а настоящий, издалека привозной камень. Едва ли не тот же, что пошел для заклятых на вечную стражу зубцов Ветровой Стены!

Сразу видно, что пограничная служба здесь, в Гериссе – дело серьезное. По здешнему-то пустынному пиратству и контрабанде понятно, с чего так, но все равно впечатляет. Мало того, что снаружи мощное строение оказалось устроено как неплохой форт и явно приспособлено к долгой обороне в полном окружении, так еще и внутри все чисто, крепко и основательно продумано. Даже мелкие зеленые гоблины здесь были наособицу – все как один в форменных песочных шортах и с широкими ременными петлями через плечо. Для переноски товара и опознания, наверное – каждый ремень был украшен изрядных размеров крюком и не маленькой же номерной бляхой.

А уж когда в поле зрения показался их начальник и руководитель, причина здешнего порядка и обстоятельности стала ясна, как хрустальный шар без заклятия. За солидным дубовым столом на возвышении главного зала восседал не человек, даже, упаси Судьба, не Инорожденный, а самый натуральный халфлинг!

При росте фута четыре, обыкновенном для его расы, весил властелин таможни фунтов сто пятьдесят, то есть вдвое против положенного. Кроме того, и голова, и отличающие его расу бакенбарды были обкатаны под машинку, топорщась белесой щетиной. Но это лишь придавало свирепости облику чиновника, затянутого в мундир, как надувной каучуковый мяч в кожаный чехол.

– Кастом-мастер первого ранга Антонин «Шнап-пи» Серджес, к вашим услугам! – соизволил представиться первым местный авторитет, привставая и чуть кланяясь.

– Премьер-капитан рейнджеров Джек «Догай» Пойнтер. – Форма его представления продиктовала ответ, лишенный излишеств титулования.

– Как же, как же, предупрежден, Властитель ау Стийорр… – Округлая физиономия кастом-мастера расплылась в улыбке весьма дружелюбной, хоть и смахивающей на крокожабью.

Вся моя скромность вкупе с порывом соответствовать краткому и серьезному стилю заведения пропали даром. Назначенное уважение против заслуженного статира ломаного не стоит, а заработать его собственноручно, манерой держаться и отвечать за свои слова мне тут уже не светит.

Впрочем, инкогнито в любом случае не продержалось бы долго. Ибо как раз в этот момент в таможню во главе длинной череды носильщиков, волокущих бесчисленную кладь, вломились мои эльфочки, разом и бесповоротно нарушая чинность и порядок, царившие здесь до их явления, а также изрядно загромождая простор таможенных казематов, прежде казавшийся беспредельным.

Тут уж я вины не ощущал. И без того борьба за объем багажа далась мне исключительно тяжко, так что праздновать победу сил уже не оставалось. Дай женам волю, они бы ползамка с собой утащили. Особенно младшая. Хирру-то опыт Охотничьего Клуба делал полегче на подъем.

И если бы в списке безусловно необходимого главенствовало барахло! Обосновать ненужность вещей проще простого – откуда нам знать, что именно понадобится в незнакомой стране и не лучше ли при наших деньгах обзавестись всем на месте? Специально приспособленным под тамошние условия, удобным, да попросту новым! Соблазн тотального шопинга переубедил бы даже менее сообразительных женщин, чем мои эльфийские дивы, так что тут стараться особо не пришлось. Однако моей древнейшей втемяшилось обязательно взять в дальний путь на чужую сторону всех своих живых любимцев. Дракота и фонотеку.

Это тут же напомнило мне старую байку про дракона, рогача и сено, которых надо перевезти через Анар в лодке, куда помещается лишь один компонент из трех. При том, что я не перевозчик, а Девственная Пустыня – не река. Семью сравнение изрядно повеселило, но виновницу казуса не убедило ни в чем. Особенно Келла упирала на то, что за две дюжины лет без нее дракот либо сдохнет с тоски, либо отобьется от рук и заново одичает. Да и проклятущие крикуны поголовно вымрут от старости, ведь срок годности стандартного носителя – всего-то дюжина лет.

А стасисное заклятие тогда на что?! Дорогая вещь, не спорю. Но я заплатил бы вдвое за потребный для него квазихрусталь, лишь бы в дороге и на месте не болела голова от присмотра за проказливой зверюгой чуть меньше гекопарда. И уж тем более не раскалывалась вдрызг от непрерывного концерта фонотеки, вопящей по клеткам и корзинам.

Подавая пример, мы с Хиррой закляли под хрусталь всю конюшню – обоих наших гекопардов и всех гостевых рогачей, убедив таким образом мою древнейшую в серьезности намерений. Моя высокородная и Фроххарту предложила переждать отсутствие хозяев, как прежде, в стасисе, но дворецкий корректно отказался, сославшись на то, что в наше отсутствие кто-то должен присматривать за замком. Ну для разумного дело хозяйское, как провести изрядный кусок жизни. Пусть для халфлинга с его трехсотлетним веком пара дюжин лет и не столь чувствительна, как для человека или мелкого зеленого гоблина.

Под такие разговоры младшая жена тихонько вышла, убежденная наконец в необходимости оставить любимцев. По крайней мере, одного.

Когда моя древнейшая вернулась, дракот под «хрустальным» заклятием уже спал в ее полуденных покоях, заботливо устроенный на мягких подушках, укутанный от пыли прозрачной кисеей. Конечно, в заклятом виде ему и на битом стекле ничего не сделается. Или в зарослях меканской «колючки», самим легендарным Бруно проклятой в тугую спираль. Но я понимал Келлу, особенно после собственной утраты.

Гораздо труднее было перенести следующую серию ее возражений – от магического сна певчие крикуны-де хрипнут и начинают путать слова. По мне, всем бы им поголовно онеметь, впасть в маразм, а лучше сразу передохнуть. Только угроза, что фонотека, не погруженная в сон, за наше отсутствие придет в негодность с гарантией, заставила младшую жену заклясть голосистых тварей.

Благодаря этому последние сутки в замке прошли вполне сносно.

Однако и оставшаяся поклажа смотрелась несолидно лишь в трюме родового флай-крейсера Стийорров. Будучи же извлечена на свет дня и перенесена в присутственное место славного города Герисса, она выглядела грозно и всепогребающе, вроде лавины в огрских горах.

Впрочем, свирепого в чиновном рвении халфлинга не смутило ни нашествие важных персон, ни половодье клади. Одним движением бровей бросив подчиненных на прием и распределение бесчисленных кофров, со мной он объяснился все так же спокойно и чинно:

– Багаж, понятно, дипломатический, проверять нет нужды. Однако положено составить опись и опечатать. – К своему делу кастом-мастер собирался приступить обстоятельно и со вкусом.

Положено так положено. Во всякой канцелярской деятельности главное – не препятствовать ее движению по накатанной колее. А то она сама воспрепятствует всей остальной жизни. Встрянет категорически и насмерть перекосится, хуже фермерской телеги на мосту.

Здесь, на таможне, последовательное и неумолимое действие канцелярии олицетворяло собой шествие служебных гоблинов. Оравы зеленявок, сообразные размерам клади, цепочкой тащили чемоданы, баулы и корзины мимо стойки, где писарь отмечал их в своем кондуите, а кондуктор снабжал печатью на веревочке. Занятие почтенное, обстоятельное, даже почти солидное – если б только писарь не выкликал пронзительным голосом наименование каждой единицы багажа перед тем, как занести его на бумагу. В свете гоблинской манеры коверкать слова обзывал он ни в чем не повинную тару на редкость уморительно.

– Сюндюх плятенай у рямнях!!! – такого титула удостоился изящный короб белой лозы из хозяйства моей древнейшей.

Услышав, как обозвали образчик ее вкуса, Келла не сдержалась и расхохоталась в голос. Хирра хихикнула, стараясь все же соблюсти приличия, да и я не сумел отделаться от кривой ухмылки на полфизиономии. Чую, теперь злосчастная кладь навсегда останется в нашем обиходе «сюндюхом».

Раз уже вещи младшей жены, вслед за моей нехитрой поклажей и солидным багажом Хирры, подвергаются осмотру с опечатыванием, значит, дело к концу… Большая часть легкомысленных корзинок Келлы пережила таможенные процедуры. Осталась лишь парочка особо крупных, которые местным гоблинам было трудновато ворочать.

Первая из них подалась сравнительно быстро, хоть и с отчаянными усилиями. А с последней, несмотря на все старания, зеленявкам справиться не удавалось. Их попросту не хватало на каждую из сторон, чтобы ухватить поудобнее. Под днищем-то они и сейф здешний уволокли бы, но туда еще подлезть надо. Тут требовались носильщики покрупнее – или левитационное заклятие…

– Заклятие! Заклятие!!! – Похоже, таможенные гоблины самостоятельно пришли к тому же выводу.

А может быть, и нет. Поскольку одновременно с этим восклицанием служилая мелкота прыснула от корзины, точно головастики от камня, брошенного в лужу. Зелеными струйками они втянулись за ближайшие стойки, набились за конторки, а кое-кто даже внутрь отделений залез.

Брошенная корзина тихонько раскачивалась еще полдюжины секунд, замерла ненадолго, затем покачнулась снова – и чихнула.

На заклятие, наложенное неизвестным террористом, это не слишком смахивало. Зато на попытку провоза контрабандой кого-то живого – скажем, дракота – очень даже. Неужели моя древнейшая решилась-таки в последний момент все переиграть и нарушить обещание?!

Но Келла смотрела на багаж, внезапно проявивший самостоятельность, с тем же недоумением, что и все прочие. Кроме зеленокожих – те вообще зажмурились и уши заткнули в ожидании магического разряда. Частенько, что ли, с сюрпризами подобного рода дело имеют?

Однако корзина не спешила радовать их столь банальной развязкой. Только еще сильнее ходуном заходила, словно внутри нее и вправду по меньшей мере дракон обретался. Узлами завязанный на все пятнадцать футов длины…

Теперь с места привстал даже Серджес, нависнув над столешницей всеми полутора сотнями фунтов. Он вперился в подозрительный багаж, приподняв одну бровь и грозно насупив другую, прислушался, наклонив для удобства голову, и наконец пробасил нарочито громко:

– А вот мы сейчас наложим на нее самую главную печать… Никакое заклятие не вырвется! – Похоже, в отличие от подчиненных, в магическую бомбу кастом-мастер не верил.

Этот нехитрый способ разрешения ситуации сработал – гоблины выглянули из-за импровизированных укрытий, а взбунтовавшаяся тара, наоборот, затихла. Даже на переговоры пошла.

– Не надо на меня печати ставить! – раздался из-под крышки недовольный девичий голосок. – Я, может быть, только жить начинаю! Путешествовать вот собираюсь!!!

С этими словами корзина снова затряслась, будто в ней завозилась сердитая кошка, и торжественно завалилась на бок. Виновница всеобщего замешательства выползла наружу на четвереньках, с ног до головы обвешанная прозрачными чулками и еще какими-то смутно опознаваемыми предметами обихода младшей жены. Еще бы, не к Хирре же в кожаные баулы ей было лезть. Там бы с ходу задохнулась. Имелась, правда, и еще одна причина выбора хозяйки тары – проехать в Хисах «сусликом» решила не кто иная, как ближайшая креатура моей древнейшей в подотчетной ей банде, Памела. До самой пломбировки багажа дотянула, еще немного – и пришлось бы всю дорогу сидеть под заклятой печатью.

На мой взгляд, печать на ней и так некуда ставить. Хотя при всем при том вполне возможно, что мужской любви пышечка еще не познала. В силу сочетания среды и возраста…

То-то Пемси с первой нашей встречи поглядывает на меня с нескрываемым любопытством. А в последнее время и вовсе с явным обожанием. Из «Гекопардовых Орхидей» она одна, похоже, не прочь воспользоваться той частью клятвы, которая обобществляет сексуальную жизнь всей банды, и претендовать на мужа атаманши, который, получается, помимо двух законных жен чисто формально принадлежит еще пятидесяти девяти оторвам на грани выхода из подросткового возраста.

Жаловаться же Келле на ее подчиненную – последнее дело. Способностью ревновать природа эльфийских див обделила начисто. Поэтому спокойный совет моей древнейшей по данному поводу я вполне могу себе представить. В духе «трахни и забудь». Если б все было так просто…

Между прочим, молодежная женская банда – довольно выгодное предприятие. Особенно когда ею руководит моя младшая жена. До трети доходов уходит на откуп властям и судейским, но оставшаяся сумма вполне способна конкурировать с рентой Концерна Тринадцати… на которую она тоже имеет все права. Как Тринадцатая.

И если сама Келла совмещает на главенствующем посту в банде должности ведущего кадровика и генерального менеджера реорганизации, то Памела у нее – признанный зам по интригам. То есть заточена под то, кому, когда и на что намекнуть для большей эффективности, чтобы дело шло само, не мешая цвести и колоситься выдающейся, под стать фигуре блондиночки, лени. Каковой не уступает только страсть к удовольствиям любого несмертельного свойства.

Оказаться вовлеченным в круговорот всех этих отношений и интересов мне вовсе не улыбалось. Тут разок оступись, топи Мекана мощеной площадью покажутся…

Мысль о том, что Келла сама вместе с остальными вещичками заботливо упаковала в багаж свою унтер-бандершу, я постарался с ходу отмести. Тем более что моя древнейшая была поражена явлением подчиненной ничуть не меньше остальных, хоть и попыталась скрыть удивление за деловитостью и беспокойством о своем бизнесе.

– Так, стало быть… Отпуск себе устроила? Понимаю… Имеешь право. – От этих снисходительных по форме фраз бедная Пемси виновато сжалась.

Не в словах, даже не в тоне моей младшей жены кроется то, что заставляет любого тут же почувствовать свою вину. В сочетании каком-то неуловимом. Всегда срабатывает, отчего – не пойму. Хотя в данный момент суровость у нее тоже получалась неубедительно. Скорее это выглядело озабоченностью.

– На кого хоть хозяйство кинула?

– Трикси Три Заразы осталась, – с готовностью затараторила пышечка. – С ней не разболтаются!

Как же, помню. Этакая жестколицая щучка, костлявостью мне самому не уступит. Да и симвотип тот же – «топор». Что с ходу не разрубит, то обухом отобьет до приличествующей мягкости. Взбитая копна прически и разрезная юбка городской бандитки на ней смотрятся, как мочало на армейском стреломете. Но положение обязывает…

– А ты, как вижу, решила прогуляться. – Келлу же положение атаманши обязывало продолжить неспешный разнос. – С ветерком. До Хисаха… и обратно.

– Может, не надо… обратно? – жалобно вздохнула Памела, понимая, что столь восхитительное путешествие может оборваться, толком не начавшись.

– Да куда тут… – пробормотала уже задумчиво Келла и вскинула на меня вопросительный взгляд – мол, ты как? Не против?

Я торопливо закивал, подтверждая согласие. Того, кто на глазах, приструнить легче. А тут, на границе, выпускать инициативную пышечку из виду не стоило. Если не ради нас, то ради нее самой – как еще до дома доберется…

Кастом-мастер прервал наше безгласное общение, причем тоже не слишком членораздельным образом – гулко прокашлявшись. Иного пути привлечь внимание присутствующих у него не нашлось, а вернуть себе инициативу было давно пора.

Словно очнувшись, я вновь увидел таможню. Местные чины все еще опасливо выглядывали из-за стоек и конторок под неодобрительным взглядом шефа. Тот лишь тяжко ворочал головой влево-вправо, словно осадный кадавр, отмечая короткими укоризненными взглядами особо нерасторопных, да покряхтывал. От неодобрения начальства подчиненные, казалось, готовы были снова попрятаться по щелям.

– Что в дыры забились, как жуки навозные? – буркнул кастом-мастер, не в силах уже сдерживаться. – Скар-р-рабеи… Или работы больше нет?!

Эта возмущенная тирада оказала на таможенных гоблинов поистине чудодейственное влияние. К последней корзине моей древнейшей они устремились, словно фермеры на ярмарке к призовой свинье. Покидали внутрь содержимое, затянули ремни, обвесили бечевкой и провозгласили «сюндюхом» под нервное хихиканье недавней обитательницы сей тары.

Сюндюх так сюндюх. Хоть торбой пусть обзовут, лишь бы подобных сюрпризов там больше не было.

После финального представления особо задерживаться на таможне не хотелось. Ни ради того, чтобы далее смущать почтенного халфлинга эльфийскими закидонами, ни ради собственного удовольствия. Осталось только спросить, где можно найти караван через пустыню, способный переправить наш багаж и нас самих в целости и сохранности.

– Дальше-то куда? В смысле, как бы транспорт в Хисах нанять… – уточнил я предмет интереса.

– Это вам на Фрахтовую надо. Там в любой таверне свободный шкипер найдется. – Малость отошедший от шока, но все еще недовольный Серджес рад был поскорее сплавить высокородных дипломатических надоед. – Лично я вам «Песчаную Акулу» посоветую, там народ понадежнее.

– А добраться туда как?

Таверна – это правильно, а то от местной жары глотка изрядно пересохла. Да и прибавление в составе посольства обмыть надо. В смысле запить, пока вовсе колом в горле не стало.

– Провожатого я дам, – избавил нас от затруднений кастом-мастер. – А пока в документы внести надо вашу… э-э… попутчицу.

– Это к младшей жене, – перенаправил я дотошного чиновника. – Она ее… э-э… компаньонка.

С определением принадлежности Пемси к семье у меня тоже случилась заминка. Не «унтер-бандершей» же или «полустрочной сестрой» именовать ее вслух в госучреждении!

По счастью, Келла без особых заминок сумела урегулировать бюрократические формальности. Опыт проскальзывания между острыми кольями закона у нее накопился всяко больший, чем у меня и даже у Хирры, чью преступную деятельность в свое время покрывал высокородный папочка.

Документ, сфабрикованный ею на пару с кастом-мастером, я, как глава миссии, ответственный за ее состав, подмахнул не глядя. Уж больно не хотелось и дальше терять время. Найти бы фрахт до заката, чтоб не задерживаться еще на сутки…

– За багажом я пришлю, как договоримся. Или как на ночь станем… – Равная вероятность обоих исходов была отчетливо слышна в моем голосе.

– И то верно, – понимающе кивнул чиновный халфлинг. – Если понадобится, наш склад к вашим услугам хоть на неделю.

– Надеюсь, не понадобится! – заверил я его. Но Серджес уже отвлекся, выискивая нам провожатого.

– Ага… Эй, ты! – Его насупленный взгляд выхватил подходящего из подчиненной орды гоблинов. – Подь сюды!

На зов начальства из рядов таможенных разнорабочих выделился зеленокожий самого хулиганского вида – долговязый, фута в три, и с зубами кривыми настолько, что они не умещались во рту целиком, словно клыки у кабана.

– Отведешь хай-джентри в «Песчаную Акулу», понял? – свирепо пробурчал кастом-мастер и тут же отвернулся, изображая крайнюю занятость.

В ответ гоблин лишь кивнул, будучи, видимо, не в состоянии ответить членораздельно. Или проявляя независимость характера, проскальзывающую и в остальной манере держаться. Как халфлинг с ним справлялся, в голову не возьму – разве что всем своим авторитетом давил. Морально не более легким, чем плотский облик чиновника…

Старательно демонстрируя обилие неотложных дел, почтенный господин кастом-мастер не оставил никакой возможности толком с ним попрощаться и поблагодарить за участие и долготерпение. На пожелания удачи и здоровья он лишь неопределенно пожимал плечами да, не оборачиваясь, отмахивался короткопалой рукой.

Из равновесия его вывела только Келла, склонившаяся над солидным халфлингом, чуть не вдвое перегнувшись, и звонко чмокнувшая его куда-то в бакенбарды. От такого Серджес подпрыгнул на месте, всхрюкнул и вдвое быстрее принялся изображать бурную деятельность, всем своим видом показывая, что нам в здании таможни, в отличие от него, делать совершенно нечего.

Намек был очевидный, не понять его оказалось бы просто невежливо, и мы покинули гостеприимные своды присутственного места, не доставляя более беспокойства их полновластному повелителю.

От таможни до Фрахтовой площади идти пришлось совсем недолго. Держать все время на Дровяную Гору – не собьешься, так что и провожатый особо не пригодился. Разве что сам он оттянулся нехило, деловито вышагивая впереди нашей четверки и всем своим видом выказывая готовность проложить дорогу сквозь любое препятствие. Даже жалко, что по пути ему не попалось ни одной банды бичей или хоть единственного праздношатающегося зеваки, которого гоблин мог бывеличественно столкнуть на обочину во всю мощь своих двух с половиной футов, облеченных служебными регалиями кастом-сервиса.

Увы, случая проявить доверенную ему власть и изначально присущую боевитость зеленявка так и не получил. Улицы и переулки, которыми он нас вел, закончились раньше, и во всю невеликую ширь открылась Фрахтовая.

Длинная и не особо широкая, площадь сошла бы за очень короткий проспект, не красуйся в середине ее, вместо статуи или неуместного вблизи всеиссушающей Девственной Пустыни фонтана, грот-мачта флай-линкора. Врытая по нижний марс футов двадцати в диаметре, с разоруженной боевой площадкой и развешанными прямо на вантах табличками указателей.

Похоже, столь странные пропорции Фрахтовая имела потому, что все строения, выходящие на нее, когда-то были воздушными кораблями. Ныне списанные, разоруженные и лишенные подъемного оборудования, они все еще громоздко и грозно выставляли на площадь кормовые надстройки и носовые балконы, превращенные в террасы трактиров и номера постоялых дворов. Корабли, отлетавшие свое, шли на слом постоянно. Но видимо, не все превращались в груды хлама на Дровяной горе – некоторые попадали сюда, из столетия в столетие добавляя длины площади…

Выскочив с налету на открытое пространство под нависающими бушпритами, таможенный гоблин остановился и махнул рукой в сторону самого приметного входа справа напротив, за мачтой-обелиском. После чего развернулся и, едва не растолкав нас, убрался восвояси.

Впрочем, нужда в нем и без того отпала. «Песчаную Акулу» не составляло труда найти без всякого провожатого.

Спутать это заведение с каким-либо иным было попросту невозможно, ибо треугольную арку обрамляло стилизованное изображение огроменных челюстей. Что примечательно, тоже треугольных, утыканных самыми разными по материалу и происхождению зубами. В качестве таковых выступали любые отдаленно схожие предметы – дубовые и медные костыли с судовых верфей, обломки клинков, гвозди и даже настоящие клыки какого ни попадя зверья. Продраться без потерь сквозь все это разнообразие посетителям позволял только изрядный размер входа, вполне пригодного для того, чтобы даже пара огров. спокойно разошлась, не поранившись.

Наша компания тоже проникла внутрь без помех и была проведена половым, несколько обалдевшим от ее состава, в уголок, за свободный столик на помосте для важных персон. Сочтя на том свои полномочия исчерпанными, трактирный слуга отбыл за подкреплением, а мы принялись с виду лениво, но с изрядным любопытством разглядывать зал. Точнее, глазеть остался только я с женами, а Памела, смущаясь, отпросилась поискать кое-что. Что символично, обратившись за разрешением к моей высокородной – нас с Келлой она стесняться и не думала.

– С разрешения хай-леди, я пойду по… – Унтер-бандерша запнулась на полуслове. У нее никак не выходило соединить в одном предложении уличное описание своей невеликой нужды со светским обращением, которого хотя бы с виду требовала Хирра.

– Это называется дамская комната, девочка, – милостиво снизошла до ее страданий их виновница.

– Ага, – быстро кивнула пышечка, взметнув золотистую гривку. – Спасибо, хай-мэм…

Исчезла она при этом мгновенно, не слушая брошенного старшей женой вослед: «Можно без чинов, дорогая!» Почти теми же словами, какими я когда-то оборвал попытку унтер-бандерши выказывать излишние знаки уважения мне самому…

Сама смутившись, Хирра отвела глаза и с подчеркнутым вниманием уставилась на идущего мимо человека в кожаном халате хисахского небохода и пестрой чалме. Поймав ее взгляд, тот церемонно поклонился и проследовал далее по своим делам. Это не прибавило темноэльфийской диве облегчения, но и не отвратило от избранного занятия, только теперь она разглядывала присутствующих и интерьер украдкой. В отличие от старшей подруги, эльфь древнейшей крови давным-давно беззастенчиво глазела по сторонам, то и дело с коротким смешком делясь с той наиболее остроумными наблюдениями.

Мое же внимание привлекло, как водится, оружие, в изобилии развешанное на спинках стульев или прислоненное к стенам рядом с сидящими. Здесь, на краю пустыни, все было наотличку и совсем иначе, чем у нас, в Прианарье. Потоньше, поизящней – нет нужды пробивать тяжелую броню, которую в неверных и напоенных безумным жаром песках будет носить только самоубийца. Да и само оружие облегчено, насколько можно: узкие, как жала, клинки с кожаной обмоткой без деревянных обкладок, носящие имена пескорыб и ящериц, причудливо сочетали свойства стилетов и топориков, а будучи насажены на древко из бамбукового шеста, сошли бы за цепкие багры-алебарды.

Среди этого изобилия, от драконидских «гекконов» и хисахских «султанских» хас-хасов до вполне местных «пескорюшек» с «песчаными окунями», выделялось главное и наиболее совершенное оружие пустыни.

Сайса – копье песков. Точнее, и копье, и дротик, и короткий меч с очень длинной рукоятью. Смотря что владельцу понадобится. Хоть удилище для странной, немагической рыбной ловли в бескрайних песках. Таскать с собой все перечисленное по отдельности на местной жаре попросту нереально. А к столь универсальному оружию потребна лишь одна дополнительная снасть, превращающая ее в подобие метателя – раздвоенная вилкой сайсометалка с перемычкой, в которую упирается пята шипа на обратном конце чуть изогнутого древка.

Стрелометы в большинстве своем мало отличались от обычных. Разве что предпочтение оказывалось тем моделям, у которых все стволы были длинными, под болт. Да и в зарядных поясах привычных мне пучков надсеченных игл видно не было. Только у явно нездешних армейских, командированных от своих частей на местные склады, и у самых затрапезных бичей виднелись знакомые подсумки. Похоже, на краю Девственной Пустыни этот боеприпас особым уважением не пользуется, равно как и его носители. Так что надо взять на заметку – за Ветровой Стеной сей снаряд не в чести, как, по-видимому, и его любители. Видно, тут это запретное оружие, подлое. Вроде как ручные колбы с мертвящим зельем в Мекане.

Продолжить экскурс в особенности местного оружейного дела мне помешал лысенький толстячок в условно белом фартуке, нервно переминавшийся на коротеньких ножках возле нашего стола. На обычного слугу-полового не похож – не иначе владелец заведения. Не смог не заметить такое пополнение клиентуры, как мои женушки, вот и подлетел самолично, не допуская простых подавальщиков до столь важных персон. Причем рассыпался в приветствиях перед ними же, меня самого не то чтобы игнорируя, а воспринимая так, в порядке дополнения к важным эльфийским хай-леди.

Оно в общем-то и верно – в армейском, со знаками различия или без оных, как я, в зале половина мужчин и треть женщин. Остальные в пустынном на хисахский манер – чалмы, халаты, бурнусы и прочие шальвары. Специфика города себя оказывает: здесь все связаны либо с нашими военными складами, ремонтными верфями и алхимзаводами, либо с транспустынным фрахтом.

– Чего изволят высокородные? – Обращением хозяин также подчеркнул избирательность своего внимания и предупредительности.

Келла хитро прищурилась и быстро перевела взгляд с этого недотепы на меня – как-то будешь выкручиваться, муженек? Сам я только руки сложил на груди да усмехнулся криво, одной стороной рта.

Но первой успела поставить все на свои места Хирра.

– Что будет угодно мужу и повелителю. – Она неглубоко, зато весьма церемонно склонила голову передо мной.

Поначалу трактирщик скользнул взглядом хоть и в направлении поклона, но мимо меня. Однако искомого, то есть эльфа-властителя, в данном секторе не обнаружилось вплоть до самой стены забегаловки, и волей-неволей ему пришлось вернуться к единственному кандидату на прозвучавший титул. То есть ко мне. Недоумение в его глазах медленно сменялось полным обалдением в смеси с виной перед клиентом и досадой на самого себя.

Было даже жалко прерывать столь многогранную симфонию чувств, но что поделаешь – нужда пришла, метлой не отмашешься. К тому же после такого откровения еще неизвестно, не хлопнется ли в обморок хозяин «Песчаной Акулы» от чрезмерного сосредоточения на моей персоне. Лучше уж остановить процесс вовремя, пока у него ходовой котел не разорвало и весь интерес даром не пропал. Так что я не замедлил воспользоваться завоеванным вниманием, для пущего эффекта по форме подогнав заказ под цитату из одного великого жреца древности:

– Кофе, лед и фрахтовика понадежнее. Фрахтовика мне, остальное им! – Я небрежно махнул рукой в сторону жен.

У трактирщика при попытке уразуметь смысл пожелания клиента глаза от натуги завертелись в орбитах, но суть заимствования он так и не понял. Еще бы. В оригинале там были виселица, профос и стопка джина…

Тем не менее исполнять заказ он потрусил очень споро и настолько усердно, что наемный караванщик у стола образовался едва ли не раньше, чем прохладительные напитки. Жалеть об этом никому из нас и в голову не пришло – настолько колоритен оказался подошедший. Не знаю, из вежливости, как я, или из естественного любопытства, но женушки вскочили, приветствуя прирожденного пустынного жителя человеческой крови.

Роста он был едва ли не эльфийского. Ну не мужского эльфийского, конечно, но немногим ниже моей высокородной и заметно длиннее Келлы. Суровая физиономия вся в складках, словно скала, источенная песчаными бурями. Полоска золотистого меха вокруг тульи потрепанной треуголки довершала образ истинного лиса пустыни. Вот кому пошла бы моя давешняя повязка на один глаз! Разумеется, упаси Судьба любого от такой красоты, но все-таки…

– Разрешите представиться, хай-джентри. – Караванщик лихо чиркнул по треуголке двумя пальцами. – Полмачты Блоссом, санд-шкипер Ветровой Стены второго ранга, в вашем полном распоряжении!

И застыл, то и дело переводя взгляд с меня на эльфийских див. По-видимому, тоже, как и трактирщик, не зная, от кого ожидать вышеупомянутых распоряжений. Пришлось, не медля, внести ясность, представившись в ответ.

– Собачий Глаз Пойнтер с женами. – Я кивнул на Хирру и Келлу. – А ранг мой у них лучше рас сказать получится!

Моя высокородная не замедлила тоном выученной секретарши оттарабанить все родовые притязания семьи Стийорров, к которым волей ее покойного папаши я ныне имел самое непосредственное отношение. Молодчина, поддержала игру. Младшая же женушка только бедром вильнула да кокетливо склонила голову к плечу. Бравый караванщик сглотнул, дернулся и чуть не помотал головой, отгоняя наваждение.

Решив добить пескоброда окончательно, я завершил титулование:

– Премьер-капитан Рейнджеров, в настоящее время военный атташе в Хисахе!

– В Хисахе, значит? – Против ожидания, эта тирада оказала отрезвляющее воздействие на Блоссома. – Ну пока что еще не в Хисахе, а здесь, за Ветровой Стеной. Иначе бы меня не приглашали.

Здоров мужик удар держать. Безветренные титулы ему, что горох по барабану. Только Древнейшей и поддался на пару вздохов, да и то вон как быстро оправился. С таким лучше судьбой не мериться, Солнечный Бог и гнев его в душу!

Что ж, так и запишем: до первой попойки с песчаным держать ухо востро. А наутро с общего похмелья не разлей рассол будем. Если, конечно, сыщется в пустыне рассол или пива бочонок. Вот разве что… вдруг Полмачты не пьет? Тогда уж точно жди беды…

Проверить сие следовало безотлагательно, да и самому стоило выпить после всех сегодняшних перипетий.

– Что пить будешь?

– То же, что хай-леди, если позволите. – Блоссом кивнул на запотевшие хайболлы с ледяным кофе, которые как раз расставлял на столике подавальщик. – Только еще с молоком, но без сахара.

Вот тебе и раз… Похоже, опасения мои в очередной раз не прочь сбыться.

– Тогда и мне того же. – В таком разрезе лучше вести переговоры на трезвую голову.

От наших серьезных мужских заказов трактирщик впал в священный ужас, будто служка в Храме Победивших Богов, спутавший день выноса Реликвии. Забыв о том, что в его распоряжении имеется целое войско подавальщиков, он самолично притащил очередной поднос с парой хайболлов кофе, миской колотого льда и молочником. Скорее всего, просто желал не пропустить ни слова в историческом заключении договора между нанимателем, не пойми каким боком угодившим в высокородные, и матерым песчаным лисом.

Разочаровывать его не хотелось, да и самому не стоило ударять в пыль лицом перед местными авторитетами. Поэтому, добавив в кофе лед, молоко и помешав его соломинкой, я сперва сделал длинный глоток, а уж потом спросил:

– Так во сколько обойдется оказаться по нужную сторону Ветровой Стены?

Питье оказалось в самый раз, чтобы и в герисской жаре разговаривать на холодную голову.

– Очень верно изволили заметить, хай-джентри, насчет правильной стороны. – В глазах сделавшего свой глоток санд-шкипера мелькнула одобрительная усмешка. – Теперь осталось выяснить, как там правильно оказаться. А то ведь можно по-разному… Я промолчал, понимая, что надо дать ему шанс расхвалить свои услуги, показать «товар» со всех сторон и обозначить иные варианты выбора как неприемлемые. Так оно и вышло.

– К примеру, в одиночку, без воды, шатра и кар ты и вовсе бесплатно можно за Ветровой Стеной случиться… – Блоссом презрительно ощерился и подвел итог сей глупости: – Только за такого, прости Судьба и хай-леди, идиота, который подобным образом в путь отправится, гроша ломаного никто не даст!

Кто бы спорил! Но мы-то о цене сговариваться собрались, так что этот вариант к обсуждаемым изначально не относится. Пожалуй, слишком издали пескоброд начал, с чрезмерной балаганностью…

– Опять же за полсотни золотых можно сговориться с хисахским проводником, да еще и нанять носильщиков – за половину этой цены каждого. И потихоньку, полегоньку, месяца за полтора, если пустыня и ее люди милуют, прибыть себе в Хисах ко всеобщему удовольствию! – На сей раз санд-шкипер глянул всего лишь снисходительно.

Представив себе, сколько носильщиков понадобится для без малого двух коротких тонн нашей поклажи, шатров, полуторамесячного запаса пищи и полевого трансмутатора для претворения песка в воду, я невольно усмехнулся. После печально памятного похода Священного Воинства через Девственную Пустыню это будет вторая по масштабу и бессмысленности авантюра. К тому же тяготеющая к повторению итога первой, поскольку со времен Хтангской династии милость пустыни и ее людей вряд ли стала шире…

– А вот что вы скажете, хай-джентри, на то, что бы оказаться по ту сторону пустыни к исходу недели? – Хитрый мастер торговаться перешел наконец к главному, серьезному предложению, выгодно представлявшему его услуги на фоне прочих вариантов. – На трех пескобуерах, с любым количеством багажа, с теплыми ночевками и днями на прохладе, в тени парусов!

Да, песчаный лис умел показать товар лицом. Ветер словно уже засвистал в снастях, готовясь нечувствительно выдуть из моего кошелька изрядную долю золота.

Сколько же запросит пройдоха-пескоброд за такое удовольствие взамен тягот пути? Небось в тысячу звонких монет дело обойдется, не меньше…

– И все это… – Блоссом выдержал поистине драматическую паузу. – За триста пятьдесят золотых!!!

Аж поперхнувшись от несоответствия запрошенной суммы ожидаемой, я кое-как залил услышанное длинным глотком горьковатого питья и неожиданно для самого себя брякнул:

– Двести пятьдесят!

Для некоторых эти слова оказались еще большей неожиданностью. Жены чуть не подпрыгнули, причем Келла от удивления даже рот приоткрыла, а Хирра, наоборот, рефлекторно поджала губы. Препираться из-за суммы недельных мелких расходов, карманных, по сути, денег обе посчитали совершенно недостойным. Только разглядев, как довольно заулыбался трактирщик, который чутко прислушивался к разговору, эльфочки поняли, что в местной игре я сделал правильный ход.

Не торговаться – партнеру уважение не оказать. Да и себя пентюхом несерьезным выставить, транжирой, цену деньгам не знающим. С таким какое может быть обхождение, кроме пренебрежительного!

– Триста тридцать, – вступил в игру санд-шкипер. – Пенька нынче дорога…

– Двести семьдесят, – подхватил я подачу. – За такие деньги снасть из шелка кара-арахн взять можно, уважаемый!

– Триста двадцать! – Полмачты довольно улыбнулся, встретив достойного соперника. – Камень на плато грунтозацепы ест, что твой «ведьмин самогон», а кузнецы в Хисахе дороги.

– Двести восемьдесят! – Главное, поддаваться надо не больше, чем партнер, чтобы приличия соблюсти. – У ювелиров, что ли, их заказываешь, из чистого золота?!

Ясно, что сойдемся на трех сотнях, но цену пришлось сбавлять шаг за шагом – сначала по десяти, потом по пяти, по трем, наконец, по золотому. Попутно рассмотрели все стати трудного пескобродского ремесла и чуть ли не весь буер от осей до клотика оценили заново, едва ли не по щепочке перебрав.

Присутствующие заслушались, как пиесой какой в Хтангском Академическом балагане. Из той же «Халедаты», к примеру, повествующей о жизни легендарного, хотя и вполне исторического основателя Султаната Хисахского, принца Халеда…

Наконец прозвучало сакраментальное число «триста», и мы с санд-шкипером торжественно ударили по рукам. Заробевший трактирщик разбил сделку, став свидетелем ее заключения, и получил с каждого из нас свой золотой.

– Пятьдесят сейчас, сто при отправке, остальное по прибытии, как… – Внезапно Блоссом поперхнулся и застрял на середине фразы, распахнутыми глазами глядя на подходящую Пемси, пропустившую весь торг. Если Келла ошарашила Полмачты, словно хороший апперкот, то ее унтер-бандерша добила бравого шкипера, подобно удару кувалды. Или, учитывая общий стиль и пропорции пышечки, подобно сковородке в физиономию. Блоссом явственно зашатался, а звон в его ушах, по-видимому, услышали все присутствующие.

Сама же виновница если и заметила произведенный эффект, то особого вида не подала. Только носик-пуговка смешно наморщился, когда она смерила взглядом шесть с четвертью футов бывалого пескоброда. Большим тот не удостоился. Не обращая далее внимания на столь достойный объект, куколка хлопнула ресницами, крутанула округлым задиком и уставилась на меня преданным взглядом.

– …Хасира покажется, – с натугой выдавил бывалый пескоброд окончание своего предложения.

– Не сомневаюсь, что мы увидим столицу Хисаха в срок, если за дело берется такой бывалый капитан пустыни, – попыталась Хирра сгладить неловкость витиеватым комплиментом в адрес замешкавшегося санд-шкипера.

– Песчаный шкипер, хай-мэм, – поправил тот ее неожиданно сухо, быстро оглянувшись по сторонам. – А то, что вы изволили сказать, за Ветровой Стеной лучше не повторять вслух. Да и здесь не стоит…

– Простите, отчего же? – удивилась моя высокородная.

– Не та Капитан сила, о которой под дурной ветер говорят. – Блоссом небрежно обмахнулся охранительным жестом, явно приходя в себя. – Да и народ не поймет. Людские разговоры дурней дурного ветра…

С этим не согласиться было нельзя. Хорошо, что трактирщик уже отошел, удовлетворенный комиссионными и самим ходом совершенной при нем сделки. Лишний свидетель неудачной оговорке старшей жены, слабине бывалого пескоброда и чрезмерному, на мой вкус, небрежению его вниманием со стороны компаньонки младшей жены был совершенно не нужен.

Особенно если учесть, что лично мне ее совершенно излишнее внимание было абсолютно не в радость…

Свое смущение я попытался прикрыть, одним махом добив стакан кофе, решительно встав и заявив не терпящим возражений тоном:

– Стало быть, с утра мы с санд-шкипером к буерам, а вы втроем – на таможню, за багажом, – суровая отповедь отчего-то получилась адресованной женам, но те приняли ее без возражений и обид. – А сегодня тут делать больше нечего… Эй, трактирщик!

Трактирщик немедленно образовался в поле зрения, все еще со слегка одуревшей физиономией и написанной на ней готовностью исполнить любую прихоть высокородных клиентов.

– Номера есть?

В ответ он закивал, от торопливости сбившись с дыхания.

– Тогда нам с женами лучший! – Тут на глаза мне попалась просительно глядящая Пемси. – А для компаньонки…

– Ой, да я в кресле у вас как-нибудь! – затараторила, перебивая меня, пышечка, опасаясь, видимо, остаться на ночь одна в чужом месте. – В ногах на одеяле… У двери на коврике…

– Кушетку ей, в общем, поставь, – махнул я рукой на ее жалобную настойчивость. – Ужин в комнаты подашь да пришли прежде кого-нибудь с меню, чтобы лишнего не таскать.

На этом, собственно, и завершилось пребывание в общем зале «Песчаной Акулы». Эльфочки успели прикончить сбои порции прохладительного, Пемси разом выхлебала здоровенный хайболл, восполняя потерю жидкости по местной жаре, а мы с Блоссомом давно уже были на ногах. Еще раз пожали друг другу руки, условившись встретиться с утра, и разошлись – мы наверх, а он наружу, под незаметно потемневшее вечернее небо.

Одно только напоследок что я, что санд-шкипер сделали одинаково, не сговариваясь – уже не в счет заказа бросили на поднос по серебряной унции «на лед». Измененная холодом вода здесь, в опасной близости пустыни, встает дороговато даже при наличии в хозяйстве трансмутатора и морозомета.

Утро в понимании пескобродов начиналось еще перед рассветом. В пустыне лучше двигаться до полудня, покуда нет особого жара, и перед закатом, когда подступающая ночь приводит с собой ветер. А в середине дня и ночью, пока пески сковывает нестерпимый жар или леденящий холод, необходимо устраивать привалы.

Из уважения к высокородности – если не моей, так жен – Полмачты Блоссом заявился на полчаса позже. По счастью, Келла еще с вечера рассказала мне о здешних обычаях, и санд-шкипера я встретил внизу, в пустующем по раннему времени зале. У стойки, с парой бокалов того же кофе, что и вчера.

Нельзя сказать, что бодрящий напиток оказался некстати. Наоборот, продрал мозги поутру не хуже, чем охладил разгоряченную голову жарким вечером, да к тому же позволил до отбытия перемочься без завтрака. Не люблю набивать брюхо перед решающим моментом – с фронта такая привычка. Лучше потом, когда станет ясно, что жив и в кишках лишних прорех не прибавилось. По нынешним временам никакого смысла, а пересилить себя не могу.

Идти до места оказалось всего ничего. Фрахтовая располагалась точно посередине узкого города, вытянувшегося от алхимпромзоны до Дровяной горы.

Герисс лежит накрест истинным сторонам света, почти по магическим, между заводскими районами и портами воздушных и песчаных кораблей. К поднятым на сваях пирсам для летучего транспорта мы прибыли вчера, из глубины страны. Понятно, что причалы и ангары судов пустыни располагались по другую сторону города, вплотную к невидимой линии, соединяющей два самых близких зубца Ветровой Стены. И тут помосты для облегчения загрузки были совсем невысоки – вровень с осями полутора-двухъярдовых колес парусников с ободьями шириной в фут.

Пескобуера Блоссома занимали причал в первой, престижной пятерке. Третий, кажется – после яхты коменданта и целого выводка скоростных куттеров почтовой службы.

Крепкие и легкие, с косым вооружением на грот-мачте и высоко задранным, чтобы не зарываться в барханы, бушпритом. Две оси – передняя поворотная, задняя с тормозами на широких колесах, ощетинившихся сталью грунтозацепов. При весьма немаленьких, с двадцатиместный десантный флайбот размерах – никаких высоких бортов и кормовых надстроек, вроде тех, какими красуется восьмиосный трехмачтовый трамп у соседнего пирса. Вообще ничего лишнего, ни в тридцатифутовых корпусах на пятиярдовых осях, ни в сорокапятифутовых мачтах, чьи гаки и бушприт чуть ли не удваивали длину судна. Все для скорости и надежности, а что до солидных запросов – в пустыне ходить на двух-трех одинаковых кораблях поменьше всегда выгоднее, чем на одном крупном. Лучше один из них при неудачном раскладе пустить на запчасти другому, чем пытаться в той же ситуации соорудить из остова здоровенного парусника уродца, с горем пополам пригодного к передвижению…

Нет, как ни посмотри, ладный фрахтовик Полмачты и при всей своей болтливости дело знает, если судить по подбору кораблей.

Вот только насколько продуманной и неизбыточной была маленькая флотилия санд-шкипера, настолько же нелепым и лишним смотрелся ее экипаж. Ума не приложу, как может управляться с парусами семерка малорослых матросиков, замотанных в разноцветные тряпки для защиты от песчаных бурь!

Тем более что из шести рас разумных бывалый пескоброд выбрал для формирования команды последнюю, наиболее некрупную и традиционно не самую сообразительную. Хотя… исключения возможны всегда. Похоже, с одним из них мне и предстояло столкнуться, подойдя поближе к песчаным судам.

Нет, индивидуальность в среде мелких зеленых гоблинов я всегда отмечал с удовлетворением. Встречаются среди них экземпляры с нехилой фантазией и темпераментом. Но не настолько же!!!

Семь фигур, живописно рассевшихся на ближнем пескобуере, в этом смысле обещали побить все рекорды. В общем, от экипажа самого Полмачты Блоссома меньшего ждать и не стоило. Однако до этих экземпляров было далековато даже моему старому знакомцу Махровому. Тем более что в костюмах зеленокожих весьма недвусмысленно читалась половая принадлежность.

Рабочие особи гоблинов стерильны и особыми изысками в одежде не страдают. Тряпье или кое-как выделанные крысиные шкурки – вот и все разнообразие. Зато тим-лидеры помимо колпака, символа власти, обычно носят самый нелепый набор человеческого старья. Жилетки, манишки, галстуки… Или того хуже – обшлага от кафтанов, отдельные штанины на подтяжках, чаще всего к тому же разные.

Но все это разнообразие, по крайней мере в незапамятные времена, было исторгнуто из недр мужского гардероба. А то, что не без выдумки накрутили на себя подчиненные Блоссома, явно вело свое происхождение из женского.

Неужели это взаправду гоблинские девчонки?

Однако другое предположение отметалось с порога как еще более нелепое. Одиночки из отторгнутых гоблинятником колпачников порой встречаются – но они подчеркивают свою мужскую сущность еще с большим остервенением, если можно так сказать.

А о самках-имаго, вытесненных из правящего сообщества аж за пределы гоблинятника, слышать до сих пор как-то не приходилось. Однако вот они. Как есть, наяву и вживе. Неистощим мир на поводы удивляться…

– Представьтесь, девочки! – подтвердил мои вы воды санд-шкипер.

У них еще и имена есть! Не иначе я Мировую Погибель пропустил нечувствительно, и со дня на день жди еще чего абсолютно невозможного. Типа жалостливого тесайрца или бескорыстного эльфа…

Тем временем первая гоблиниха соскочила с буера – маленькая даже для своей расы, но удивительно ладная, крутобокая. Впрочем, без малейшего намека на полноту, отличающую правящих в гоблинятнике самок.

– Донна. – Голос ее, неожиданно низкий для такой малышки, заставил меня вздрогнуть. Она присела в книксене, отведя в сторону разрезной подол. Концы пестрой головной шали, кокетливо завязанной узлом над просторным ухом, мазнули по песку. Оружия при ней не наблюдалось, но вязальные спицы за поясом отличались изрядным размером.

– Реджи. – Не дожидаясь, пока та отойдет, вы сунулась из-за ее плеча вторая гоблиниха. Врезалась, как нож в масло, да и имя свое произнесла как-то режуще. Разумеется, за поясом у нее болтался немалых размеров резак. На этой гоблинихе вообще все болталось и раскачивалось с шуршанием и стуком: бахрома туники, длинные бусы, серьги, подвески браслетов и оголовья. Но выдержать заявленный ею самой темп общения у второй не получилось. Без ответа она замерла, приоткрыв рот и хлопая глазами в ожидании.

Пользуясь заминкой, очередная подчиненная Блоссома степенно подошла вразвалочку.

– Милли, если позволите. – Интонация со снижением, какая-то примиряющая. – Не обращайте на Ре внимания, она всегда на всех набрасывается.

Эта свои шали и платки намотала поперек туловища, заботливо подоткнув все кончики, чтобы ничего не свисало и не торчало. Кочанчиком, аккуратно и точно. Даже перевязь с файрболлами и метательным кольцом как-то не выделялась из всего этого.

Четвертая гоблиниха мячиком соскочила с планшира песчаного судна, в один прыжок преодолела разделяющее нас расстояние и мелко затрясла мою руку обеими ладошками, ухватив быстро и цепко, словно боясь, что я отдерну пальцы.

– Фанни, хай-сэр! – столь же прыгуче представилась она и так же моментально отскочила. Рас смотреть, в чем щеголяла стремительная зеленявка, на такой скорости не удалось. Что-то кожаное, в пестрой чешуе и ярких перьях – вот и все, что получилось заметить. На цизальтинский манер, похоже, в духе пламенных скво Союза Племен. Да и вооружена она была чем-то соответствующим – отточенной лопаткой вроде тех, какими цизальтинки отдирают от стенок тандыра традиционную пиццу или лазанью.

– Сольвейг, к услугам вашей милости. – Очередная соратница Полмачты Блоссома вполне со шла бы за горничную из хорошего купеческого дома. Что по росту – почти с полного халфлинга, – что по обхождению, что по пристрастию к кружевным фартучкам и оборочкам. Как ей удается посреди пустыни держать в порядке всю эту домашнюю роскошь, понять было трудно. Не иначе без хорошего сохраняющего заклятия не обошлось. Или аккуратностью пятая гоблиниха тоже не уступает хорошей экономке?

На ту же склонность к чистой работе указывал и большой ампутационный нож, приспособленный вместо тесака на боку, в ножнах из змеиной кожи. Может, оно и к лучшему, что гоблиних не нанимают домашней прислугой…

– Лайла, лай-ла… – Поначалу я даже не понял, представляется вновь подошедшая или на редкость фальшиво распевает, пританцовывая и отступая в такт словам сложным шагом то в одну, то в другую сторону. – Рада те видети, господин уже славный, нас в себя почтить пожалуйста…

Что она имела в виду сей тирадой, сразу понять было непросто. Слова шестой гоблинихи складывались в речь затейливо, нелепо и без видимого смысла. Вообще, в противоположность предшественнице, эта зеленявка являла собой одну сплошную беспорядочность, овеществленную каждой чертой и повадкой. По-видимому, самой ей казалось, что это придает ей некое артистическое свойство. Во всяком случае, мягкий берет и не менее мешковатый балахон, кое-как подвязанный толстой веревкой, вызывали ассоциации с обликом жреца искусств, а никак не Победивших Богов. Да и затейливой работы дата с обломанным кончиком, стершейся позолотой гарды и выковырянными из нее камнями придавала зеленокожей вид более претенциозный, чем значительный.

Последнюю, седьмую гоблиниху пришлось подождать. Если я верно понял принцип именования боевых подруг Блоссома, эту должны звать Сибил. Или, пуще того, Сирень…

Наконец столпившиеся передо мной верные соратницы песчаного шкипера расступились, пропуская товарку. Что примечательно, в отличие от остальных, одетую почти по-мужски – в штаны и жилетку. Но облик ее определяло не это, даже не бандана с кокетливой эгреткой в узле над одним ухом и пиратская серьга кольцом в другом, – а рукоять рейнджерского стреломета, выглядывающая из-за правого плеча.

Солидная машина, вроде моей офицерской модели, только нижних стволов на пару меньше и отделка не слишком, а так почти с эльфийский шестиствольник и бьет столь же сильно. Двойные ремни крест-накрест, проклепанные через каждый дюйм, набиты запасными стрелами и еще какими-то штуковинами наподобие сосисок в вощеной бумаге. Но не полицейскими резинками, это уж точно. Скорей что-то вроде малокалиберного файрболла. А вот надсеченных игл нигде не наблюдалось, что лишь подтвердило мои прежние выводы.

– Сигурни, – пискнула крутая зеленявка, неловко ткнув ладонь дощечкой, и, совсем уж стушевавшись, добавила: – Вроде как…

Голосишко у нее оказался совершенно не под стать внешности.

– Вот и познакомились! – завершил церемонию представления Полмачты. – Доверять им можно, как мне самому. Девки ответственные и бывалые, в случае чего не подведут!

Видно, у песчаного лиса уже не было сил молча наслаждаться происходящим. Ничего, я отыграюсь, когда к причалу подойдут женушки и Пемси. Сам вволю полюбуюсь на физиономии обеих сторон в процессе знакомства. Святое правило любого балагана – позабавились над тобой, позабавься над следующим. А у Блоссома с экипажем, похоже, балаган неплохо отработан. Зато хотя бы не злой, в отличие от многих анарисских забав.

Как погляжу, на ближней окраине Девственной Пустыни пугать горазды, а наезжать всерьез особых охотников нет. Будем надеяться, что за Ветровой Стеной их сыщется не больше. А с другой стороны, может, это оттого что за реальный наезд и отвечать принято по всей программе? Ладно, скоро выяснится…

Жены, компаньонка и по-вчерашнему длинная череда носильщиков с нашим багажом не заставили себя ждать. Не возьмусь сказать, кто на кого произвел большее впечатление – они сами на гоблиних или зеленокожие на двух высокородных и городскую оторву. Мы с Блоссомом замерли, похоже, в равной степени предвкушая столкновение двух противонаправленных действ. Еще немного – ставки бы делать начали, каждый на своих актрис, как в Академическом Балагане Хтангской династии…

Увы, назревающую церемонию взаимного знакомства женской части нашей экспедиции смазало явление совершенно нежданного персонажа. Размашистой походкой, вертя головой, как крикун на редакционном насесте, к стоянке пескобуеров Полмачты Блоссома подвалил какой-то смазливый типчик человеческой крови.

– Эй, есть кто?! – Замечать, кто и что у него прямо под задранным носом, пришелец решительно отказывался. – Эй, вы!!! Где все?

Одет сей деятель был почти с той же нелепой претензией, что и Лайла, но намного богаче. Точнее, сами по себе все части его костюма и снаряжения были добротны и щеголеваты, вот только вместе как-то не складывались, а будучи сведены силой, производили то же гоблинское впечатление. Вдобавок части эти оказались нахватаны вперемешку из анарисской городской моды и местной пустынной с закосом под хисахскую. Да еще призваны скрывать намечавшуюся полноту носителя, смотревшегося оттого по-балаганному ряженым. Словно для пиесы о принце хисахском – не хватает только характерно-бурого грима простака или рисованной серой полумаски мелкого приспешника.

Понятно, незваный гость был о своей особе несравненно более высокого мнения. Если судить по взгляду, которым он, заметив наконец, окинул нас с санд-шкипером и Пемси с гоблинихами, приписывал себе он никак не менее чем визирское достоинство. Только на Хирре всепобеждающая значительность во взоре сменилась не менее всеобъемлющим подобострастием.

А уж Келла заставила разбавить все вышеперечисленное еще и невероятным изумлением. Судя по всему, о существовании на свете Древнейшей Крови пришелец даже не догадывался. Наличие в природе не Дневных или Ночных, а каких-то еще, совсем третьих эльфов повергло его в обвальный ступор.

На миг я ощутил легкое сочувствие к незадачливому чванливцу – в свое время знакомство с Древнейшими обошлось мне немногим легче. Но я-то хотя бы заранее знал о том, что они существуют б природе!

Вывести его из остолбенения взял на себя труд лично Полмачты, представившись не в пример суше, чем мне:

– Санд-шкипер Блоссом, к услугам уважаемого негоцианта. Чем обязан?

Ага, значит, это купчик. Тогда все понятно с самомнением. Заанарский торговый люд по части чванства любым высокородным фору даст. Не говоря уже о халфлингах того же купеческого сословия, которые держатся высокомернее Предвечных Королей…

Догадку бывалого пескоброда подтвердил сам негоциант, расшаркавшись с изяществом слона, забывшего, сколько ног у него было с утра:

– Рональд Джоггер Ас-Саби, поставщик двора Его Великолепия, Султана Хисаха.

– Иначе говоря, Рон Толкач Седьмой-песок-с-ветра, – мельком уронила одна из Блоссомовых гоблиних, пронося мимо какой-то тючок. Фанни, кажется.

Купец едва не взвился, дико озираясь в поисках дискредитаторши. Но сдержался, не показал виду, хотя аж позеленел с лица. Мне промолчать было куда легче. Мало ли у кого какие клички, в особенности профессиональные…

Проглотив полное именование, Рон Толкач ненадолго выпал из разговора – вытащил из кармана богато украшенную раковину и, прижав жемчужину срочного вызова, заорал в нее кому-то невидимому:

– Да! Договорился! Несите к третьему причалу! Да осторожнее, ведьмины дети, не побейте тару!!! – После чего совершенно безумным взором уставился на нас, словно не понимая, что здесь делать кому бы то ни было, кроме него, занятого важными переговорами. Ну и санд-шкипера, наверное…

– Так о чем мы с вами договорились, уважаемый?! – В голосе Блоссома неразделимо смешались неприязнь и отчетливый интерес к возможной выручке.

– А!? Да! Срочный груз в Хасиру, ко двору его султанского…

– У меня уже есть наниматель, – продолжал колебаться песчаный фрахтовик.

– Что? Кто? – Джоггер завертел головой, как давеча, и не сразу углядел нас. – Ах, две хай-леди с сопровождающими…

Меня и, по-видимому, Пемси этот Рон в расчет принимать решительно не хотел. Что не говорило в его пользу, но и чем-то необычным тоже не было. На мгновение купчик притух, но тут же снова оживился:

– Послушайте, ну какой у хай-леди багаж! А у вас три буера – я справки наводил. Никого не потесню, груз небольшой, но не дай Судьба просрочить! А еще подарок Его Великолепию – прыжковый шнур, «каучуковая лиана», заклятая на неразрывность… К тому же я мог бы развлекать высокородных дам во время их прогулки. – Он с наивным расчетом обернулся к моим женам, умильно строя глазки.

После этого мне бы самому взвиться, как дракоту с прищемленным хвостом… Но торговец выглядел ничуть не опасным – скорее загнанным и жалким, при всей своей кичливости. Видимо, непростая это должность – поставщик двора, соответствовать заставляет. Любой ценой доставить груз…

Однако пора пресечь колебания санд-шкипера, а также одним махом облагодетельствовать и поставить на место злосчастного купчика. Чтобы шильцами своими по сторонам не стрелял, что твой тесайрский стрелометчик…

– Толкач дело говорит.

Поименованный таким образом Джоггер не знал, то ли взвиться по новой, то ли благодарить за поддержку. Ничего, главный удар ждал его впереди.

– Он человек благовоспитанный, обхождение знает, – неспешно, размеренно продолжил я и так же резонерски подвел итог: – Все в помощь… Моим женам будет нелегко обходиться в пути одной компаньонкой.

До лихорадочно кивавшего на каждое мое слово купчика наконец дошел смысл сказанного, судя по тому, как отвисла у него челюсть и остекленели глаза. В своем общем остолбенении он до боли напоминал выключенного кадавра.

Умница Келла подбавила эффекта, низко присев передо мной в реверансе и попутно толкнув в бок Хирру, несколько запоздало повторившую то же самое. Рон Седьмой-песок-с-ветра от такого и дышать-то, похоже, перестал и уж явно не расслышал велеречивой тирады младшей жены:

– Благодарим мужа и повелителя за заботу о нашем досуге.

Ей-боги, это стоило сорванного купцом взаимопредставления с гоблинихами!

Полмачты Блоссом сдавленно закашлялся – наверное, от пустынной пыли, принесенной порывом ветра. Семерка зеленокожих не в пример откровеннее сопела в прижатые к носам подолы и концы шалей. Пемси закусила прядку волос и лишь ресницами хлопала часто-часто.

Немую сцену смог прервать лишь первый из носильщиков, доставивших на мол груз уважаемого негоцианта. Не будучи в курсе произошедшего, он попросту бухнул прямо на ногу своему нанимателю то ли низкую корзину, выстланную кожей, то ли оплетенный прутьями бурдюк.

Иного способа вывести Рона Толкача из ступора уже не требовалось. Зашипев и подпрыгивая на одной ноге, тот разом и невпопад заорал:

– Курдюк, удрочище, рогач безрогий!!! Буду рад служить хай-джентри… Куда прешь! По мере сил и возможностей… Осторожней ставь, болван, тару береги!

Теперь изо всех сил держать серьезное лицо пришлось мне. Ибо остальные ржали в голос, не стесняясь торжественности момента.

На мое лаконичное «благодарю» купец совсем затравленно отвечал невнятным многословием, вертясь между носильщиками и корзинами, как угорь, выхваченный из воды ловчим заклятием. Лицо его шло пятнами и полосами, а из слов удавалось разобрать только многократно повторенное «Со всем усердием».

Наконец низвержение товара на причал завершилось – на каменном молу выстроилось более трех дюжин странных корзинобурдюков. Их владелец под предлогом расчета с носильщиками ретировался подальше и теперь что-то возбужденно орал в раковину дальней связи по ту сторону своего груза.

Это позволило всем малость успокоиться и приступить к делу – погрузке багажа. Кожаные кофры Хирры, плетенки Келлы и мои брезентовые мешки разместились на двух буерах без проблем, но когда черед дошел до странной тары купца, тот опять всполошился:

– Нет-нет-нет! Это нельзя друг на друга!!! Толь ко в один слой, не то замнется…

Его настойчивые причитания про нежный груз были непереносимы, но резонны. Страховка не покроет испорченного, если нарушены условия хранения. Бирки на корзинобурдюках недвусмысленно напоминали об этом на случай забывчивости поставщика.

Делать нечего, пришлось перераспределять уже разложенную тару. В результате спустя еще полчаса все три пескобуера стали напоминать колесно-парусных черепах, тускло поблескивающих кожаными бляшками новообретенных панцирей. Свободной для посадки осталось не больше трети палубы.

Песчаный лис Блоссом – уже не в первый раз – укоризненно посмотрел на меня, намекая, что ввязался в эту авантюру отнюдь не по своей инициативе. Я и сам не мог понять, с чего посодействовал не слишком симпатичному купцу присоседиться к нашему рейсу. Не оттого ли, что пусть на миг, но ощутил сочувствие к нему? А может, в качестве своеобразной жертвы Судьбе – малым неудобством отвести большую беду с нашего пути…

Не знаю, получилось ли у меня внятно изложить санд-шкиперу эту смесь суеверия с расчетом, но тот в ответ кивнул, молча пожевал губами и отправился к Джоггеру уточнять цену и завершать сделку по полному обычаю.

Готов поспорить – содрал он с незадачливого торговца втрое. Впрочем, так тому и надо. До столь мелочной заботы о чужом кошельке моя благотворительность не доходит. Свой, только что произведенный расчет недешево встал, если смотреть по обычным меркам, а не в сопоставлении с богатством эльфийского Властителя…

Наконец все заняли свои места на борту. Мы с Хиррой и три гоблинихи на одном буере, Келла с Пемси и другой тройкой – на втором, а Рон Толкач, сам Полмачты Блоссом и последняя из зеленокожих, Сигурни – на третьем.

Одна из трех санд-сейлорш пристроилась на корме, у румпеля, две остальные споро развернули паруса, управляясь при помощи кадавризированных лебедок, запитанных от простенького алхимкотла. Вот оно как, оказывается! А я-то не мог взять в толк, каким образом мелкие зеленявки способны совладать с тяжеленными снастями.

Утренний бриз наполнил хлопающую парусину, заставив заскрипеть дерево и тросы такелажа. Глухо стукнули стояночные тормоза, уходя под днище, а башмаки ходовых с шипением отошли от ступиц. Медленно-медленно, со скоростью меканского ленивца, который никогда не добирается до конца ветки, потому что та растет быстрее, пескобуера отвернули от пирса.

Гики с лязгом прошли над головами, гулко хлопнули паруса, и дело пошло быстрее. Выстроившись в кильватер, песчаные корабли покатили вдоль причалов под утлом к ветру. Кажется, это называется бейдевиндом у настоящих небоходов, мореходов и вот – пескобродов тоже.

Бушприт нашего, шедшего первым пескобуера, был нацелен прямо на постепенно растущий зубец Ветровой Стены. Монолитная скала, пока лишь силуэтом прорисовывающаяся в пыльной дымке, занимала все большую часть горизонта.

Без малого три тысячи лет назад, когда ударная сила светлоэльфийского рыцарства – Священное Воинство Хтангской династии – сгинула в Девственной Пустыне, граница с неясным тогда еще Хисахом осталась беззащитной. А сами Инорожденные Дня, победу которым принесли и гарантировали Рыцари Грома, оказались на грани нового передела итогов только что законченной Войны Сил и вдобавок внешнего вторжения.

Это теперь султанат, основанный Халедом, – наш единственный добровольный и независимый союзник. Тогда предсказать подобное развитие отношений не мог никто, а молодое, быстро крепнущее государство во главе с правителем, который безжалостно расправился со всеми своими противниками, казалось нешуточной угрозой.

Но темные эльфы отнюдь не думали о реванше, морально сломленные поражением в битве богов Дня и Ночи. Равновесие сил победителей и побежденных привело лишь к экономическому и политическому закреплению равенства обеих ветвей второй расы детей Перводракона и Первофеникса. Так были заложены основы того, что теперь, по утрате Хтангской династии в огне Первой Меканской, превратилось в Концерн Тринадцати.

А спокойствие на южной границе обеспечила не потерянная воинская сила, а магия. Светлоэльфийские заклинатели возвели здесь Ветровую Стену, потратив колоссальные средства и последний раз в истории зачерпнув силу от Победивших Богов и Реликвий. Всех, кроме Первой, которой суждено явить свою власть лишь трижды за все время, пока существует мир.

Колоссальные, стофутовые в высоту и лишь вполовину меньшие в обхвате скалы были доставлены в пустыню при помощи несущих дисков, снятых с большей части тогдашних воздушных кораблей. Фундаменты под них до самой материковой плиты сплавили из всего камня, какой собрали на сто миль окрест, но принять заклятия мог лишь самородный гранит из самого сердца огрских гор…

Покуда я припоминал все это, буера подошли к гранитным гигантам вплотную. Низкое утреннее солнце светило почти горизонтально, заставляя темный камень розоветь. Только в глубоких нишах сложного профиля, призванных направлять потоки воздуха, тлели огни накачки. Совсем маленькие искорки, и теплый ветерок из глубины лабиринта, вырезанного в монолите, тоже еле-еле чувствовался.

Необходимы усилия умелого мага Южного Корпуса Пограничной стражи, чтобы превратить этот безобидный поток воздуха в рукотворный смерч, способный смести, разметать, похоронить в песках любую армию вторжения, сбросить с небес любой воздушный флот. Или в устойчивый ветер в паруса торговых пескобуеров, дающий герисским фрахтовикам возможность достигать Хисаха менее чем за неделю.

Необходимость перед отбытием почтить источник заработка и существования, залог удачи и самой жизни в неверных песках и жестоких каменных плато Девственной Пустыни, стала очевидной. Тормоза зашипели, паруса развернулись по ветру, позволяя буерам замереть в полусотне ярдов от Ветрового Камня.

С другой стороны, встречь солнцу вдоль цепи зубцов, на легконогом рогаче степной породы, со сторожевым драконом в поводу подъехал офицер-пограничник, лихо козырнув моим эльфочкам и мне. Я со всей возможной вальяжностью ответил тем же жестом, жены милостиво опустили головы в полупоклоне-кивке. Памела помахала бравому офицеру рукой и прищурилась кокетливо, а купчик подобострастно согнулся.

Склонившись с седла, так что суб-лейтенантские знаки различия стали хорошо видны, а тяжеленный амулет управления Камнями закачался на массивной цепи, пограничник проехал вдоль строя пескобуеров, приветливо помахивая ладонью гоблинихам. С Блоссомом на последнем из песчаных судов он раскланялся, как и положено со старым знакомым.

– Как обычно? – спросил суб-лейтенант, как видно, чисто для проформы.

– Ага. Полчаса обожди и отпускай… А то у меня новички, – кивнул санд-шкипер и завозился в сумке у пояса. – Лови-ка!

Пограничник небрежно выхватил из воздуха звонко брякнувший золотом кисет. Половина моего задатка… Недешево нынче стоит ветер.

Причем в перечне обоснований цены во вчерашней торговле эта статья расходов упомянута не была. Видимо, считалась настолько в порядке вещей, что не стоила отдельного разговора. Или до заключения сделки не разглашалась, как не вполне законная…

Получив плату, пограничник поскакал дальше, с трудом оттащив за поводок дракона, заинтересованно обнюхивавшего корзинобурдюки Рональда. Сам купец робел оттолкнуть от своего товара чешуйчатую клыкастую морду и лишь шикал сквозь зубы.

Полмачты выпрямился во весь свой немалый рост, оглянулся влево-вправо и оглушительно свистнул, привлекая всеобщее внимание. Однако дальше у него случилась заминка – предмет обсуждения явно предстоял тонкий.

– Вот… Сейчас за Ветровую Стену пойдем… а там свои законы. Надо бы вас предупредить… – Присутствие высокородных, каковых в Гериссе иначе чем неусыпными стражами их же собственной законности и интересов видеть не привыкли, изрядно затрудняло речь санд-шкипера. Не в силах смотреть, как он мнется, пытаясь обойти щекотливую тему, я не выдержал:

– Ты насчет этого? – Вытащив из подсумка связку надсеченных игл к стреломету, я раскрутил стягивающую их проволоку и высыпал в песок иззубренные обоюдоострые лезвия. Поступая так же с парой оставшихся связок, обернулся к Хирре и попросил: – Ты тоже выкинь. Тут колкая сталь не в чести.

– У меня и нет, – просто ответила моя высокородная. – После смерти отца не держу.

Оставалось лишь кивнуть понимающе. Блоссом тоже успокоился, одобрительно ухмыляясь при виде того, как понукаемая Келлой унтер-бандерша опорожняет связки запретного боеприпаса. У блондиночки оказался в хозяйстве кургузый стрелометик самого бандитского вида, с «козьей ногой», сделанной в виде кастетной защиты пальцев снизу, до самой рукояти.

Не дожидаясь приказа, зеленокожая команда санд-шкипера завозилась с такелажем. Тормоза вновь заскрипели, отходя от ступиц колес, паруса наполнились ветром, обещавшим вскоре усилиться по мановению руки пограничного заклинателя. Незачем было заставлять его попусту ждать, пока до новичков дойдут местные запреты…

Всяко быстрее чем за полчаса управились.

3

Пахари барханов

Первая дневка закончилась пару часов тому назад, и под ровным горячим ветром пустыни пескобуера скользили у самых гребней дюн. Жар воздуха при движении ощущался не особенно, а вот жгучие лучи солнца, казалось, жалили каждый дюйм неприкрытой кожи. Да и пыль, точнее, мелкий песок висел в воздухе, как муть в воде, лез в глаза и в рот, набивался в ноздри, вынуждая дышать через ткань.

Жены с компаньонкой давно замотали лица легкими полупрозрачными шалями, да и мне пришлось снизу прикрыть физиономию запасной банданой. Очками с затемненным стеклом поделилась хозяйственная Сольвейг. Сами гоблинихи, их бравый командир и даже Рон Толкач озаботились средствами защиты еще при отбытии.

Понятно, им всем горячий нрав пустыни не в новость. А мне куда больше привычен влажный жар Мангровой Дельты, оставшейся в трех с лишним тысячах миль по правую руку от нашего маршрута. Только там глотку забивает не пыль, а мелкие москиты да несусветная вонь – все, что река приносит с верховьев, там скапливается перегнивать на ил, как в многосотмильной выгребной яме. Не миражи серебрятся у горизонта в дрожащем мареве, а натуральные речные протоки мерцают меж стволами, бесчисленными, как гребни дюн. Да вокруг не рассохшееся дерево скрипит, а илистые прыгуны кричат противными резкими голосами, рассевшись на ветвях мангров…

Воспоминание было настолько ярким, что показалось, будто в шуме колес и визге снастей я различаю пронзительный рыбий крик. Что за чушь! В этих широтах нормальная рыба должна сидеть на дереве, а где тут на тысячу лиг в округе дерево сыщешь?!

Характерный, с трудом переносимый звук повторился. Причем расслышал его, похоже, не я один. Хирра повернулась ко мне – удивленный взгляд был виден даже сквозь ткань, окутавшую ее голову. Гоблинихи тоже вовсю закрутили носами в поисках источника режущего взвизга.

На других буерах реакция была еще стремительней. Все, у кого были свободны руки, принялись торопливо разматывать бухты прочного, черной паутиной проплетенного линя со странного вида металлическими штуковинами на концах. Даже Келла приняла участие в непонятном издали занятии, азартно включившись в общую возню.

– Пескорюшка идет, хай-сэр!!! – подскочила ко мне Фанни, размахивая руками с той же снастью. – Вон, вон!

В указанном ею с горем пополам направлении действительно мелькнул парус-плавник. Фута в полтора высотой, радужный, рассекающий поверхность песка фонтанирующим бурунчиком. Пока я глазел, плавник сложился, уйдя в быстро текущую по склону бархана дорожку мелко вибрирующего песка, зато два других поднялись чуть в стороне, двигаясь немногим медленнее идущего на полной скорости пескобуера.

Стало быть, верно я угадал. В самом деле рыба. Только не честная, водяная, на которую годится ловчее заклятие, и не мангровая, какую лучше бичом с веток сбивать, – местная, пустынная. Соответственно и снасть на нее потребна совсем иная.

Немудрено, что у бывалого пескоброда она нашлась в избытке. Буера развернули строй и теперь шли уступом, чтобы с каждого можно было закинуть побольше ловчих линей. Сигурни было и мне протянула крепкий шкот с блесной, выгнутой в форме руны ожидания, но встретила вполне дружелюбный, хотя и категорический отказ.

Со времен посещения охотничьего зала замка Стийорр у меня в голове крутилась идея проверить в деле одну из обнаруженных там штуковин. Особенно в той самой стихии, для которой она и предназначена.

Это я о спиннинге для ловли пескорыбы, поразившем мое воображение пуще всех прочих снастей – от свирепых драконьих гарпунов до раззолоченных дамских мышеловок. Не испытать эту охотничью примочку на соответствие своему назначению я попросту не мог. Особенно если случай сам представился.

Далеко лезть за эльфийской снастью для ловли не пришлось. Загодя положил в самый ближний тюк, обмотав одеялами, чтобы не повредить, а то мало ли какой носильщик попадется… Но сейчас эта предосторожность лишь отнимала время, вынудив распутывать плотное сукно на глазах у потрясенных гоблиних и не менее заинтригованной старшей жены.

Не объяснять же им всем, что я не поспать среди бела дня после долгой сиесты собираюсь!

Наконец освобожденный от слоев упаковки и собственного чехла спиннинг явился изумленным взорам. Растопырившись сошками, катушками основного и запасного линей, а также рукоятками тормозов и переключения скоростей, эльфийская снасть являла собой столь впечатляющее зрелище, что попытки экипажей остальной пары пескобуеров разглядеть ее чуть не привели к столкновению.

Хорошо, что, желая приноровиться к неторопливой повадке пескорыбы, шли они под сильно зарифленными парусами, размеренно и чинно катясь по наветренным уклонам дюн, с небольшим креном, только помогающим уравновесить напор горячего хамсина.

Времени разобраться, как наладить диковинное снаряжение, у меня было предостаточно еще в замке, так что теперь заминки не случилось. Разлапистые сошки крепко уперлись в транец, а пята хитрой эльфийской снасти – в предпоследний шпангоут. Для крепости я еще прокрутил барашек упора, чтобы намертво распереть спиннинг в наборе пескобуера, раздвинул составное удилище во всю длину и отпустил тормоз катушки.

Тарелка с крюком полетела за борт, разматывая стальной тросик, пару раз черпанула краем песка, угрожающе раскачиваясь на краю бархана, но выправилась и уверенно заскользила по «стиральной доске» накатанного ветром склона дюны, загоняя вглубь ловчий крюк. Трепыхалка на ней забилась, изображая больного на всю голову скарабея, решившего сплясать джигу со своим навозным шаром.

Теперь осталось только ждать. Это разительно отличало пустынную ловлю рыбы от любой иной, в которой действие сразу же давало результат. Заклятие – выхваченную магией из воды честную рыбу, удар хлыстом, биткой или наконечником стрелы на веревке – древесную…

Не знаю, какое устройство характера надо иметь, чтобы находить удовольствие в подобном занятии. Ладно бы просто пялиться на прыгающую по неровному песку блесну – так еще и раз за разом слышать восторженные вопли соперников, вытаскивающих добычу!

Первым, понятно, выхватил из песка рыбину, с нехилым энтузиазмом рванувшую наперерез его приманке, Полмачты Блоссом. Второй, что любопытно, оказалась Келла – с помощью того же немудреного приспособления. А дальше дело пошло – тушка за тушкой взлетали на линях, рассеивая песок с дрожащих чешуйчатых боков и бестолково хлопая плавниками.

И лишь на мой сверхнавороченный ловчий снаряд не желала вестись ни одна дурацкая пескорыба!!! С трудом нашарив на удилище рычажок, отключающий трепыхалку длинной леской внутри линя, я остановил бессмысленную пляску блесны, но и это не помогло. Полмили подряд моя снасть сиротливо тащилась за пескобуером, не сумев привлечь ни единой пескорюшки…

Да, со времен хтангского рыцарства отношения долгоживущих со здравым смыслом в приложении к большому количеству песка никак не изменились. Инорожденные в который раз облажались с Девственной Пустыней. Чушь полная этот их спиннинг. Не знают эльфы толка в рыбной ловле…

Внезапно и у прочих поклевку как отрезало. Рыбы, только что азартно атаковавшие любую блесну, кроме моей, неожиданно охладели к столь желанной приманке, порскнули в сторону, на мгновение вылетая из гребня бархана, и затаились, уйдя в песок со сложенными парусами.

Спустя секунду стало ясно, что заставило рыбью мелочь спасаться изо всех сил. Со стороны, противоположной направлению их бегства, наперерез нашему курсу вымахнул плавник почти вдвое большей величины – острый, узорчатый черно-красным по желтому, венчающий весьма солидный холмик мелко дрожащего песка.

– Пескарь пришед есть!!! – Теперь роль комментатора исполнила как всегда невразумительная Лайла, быстренько одну за другой вытаскивая блесны на борт. – Его таки да просто ж не возьмешь, как силен…

На других буерах тоже спешно сматывали удочки. Только санд-шкипер не убрал снасть. Крепко привязал свободный конец линя к последней перед транцем банке и отпустил блесну подальше. Видимо, приманить осторожного хищника – задача потруднее, чем взять глупую стайную рыбу.

Все манипуляции Блоссома с приманкой были отлично видны, поскольку наши пескобуера, прибавив ходу, предоставили ему вести поединок с султан-рыбой в одиночку.

При всей своей хищной премудрости на приманку санд-шкипера, как видно, грамотно заговоренную, пескарь повелся так же запросто, как прочий сегодняшний улов. Вот только вытянуть его оказалось куда сложнее – норовистая рыбина рвала линь из рук, бросаясь из стороны в сторону. Захлестнув снасть петлей вокруг баллера под румпелем, песчаный лис обеими руками с трудом сдерживал напор добычи.

Самим румпелем орудовала Сигурни, размашистыми виражами ведя пескобуер меж гребнями двух отлогих дюн. Рыбина упрямым зигзагом шла за песчаным судном, то и дело взрывая цветастым плавником колею чуть ли не у самых колес. Долгие минуты казалось, что это будет продолжаться бесконечно, пока не лопнет терпение у ловцов или не перетрется линь…

Наконец на очередном повороте пескарь вылетел за гребень бархана. Здоровущее, едва ли не в мой рост, налитое тело взметнулось над песком, мелко дрожа и разбрасывая облачка пыли. Низкое закатное солнце – когда только успело сползти к самому горизонту! – полыхнуло алым сквозь муть.

Только того и ждавший Блоссом мгновенно скинул петлю с оси руля и размашистыми саженками потащил рыбину к пескобуеру, не давая ей снова зарыться, уйти на глубину. Это ему удалось, и вскорости задранная усатая морда пескаря уже болталась у самого транца, разевая зубастую пасть с закушенной сбоку блесной. Но с ходу вымахнуть жирную тушу на борт так просто не получилось.

Одной рукой с упором на колено Полмачты удерживал добычу, яростно лупившую по песку вибрирующим змеиным хвостом, а другой отпустил петлю линя побольше, коротко оглянулся и точным движением накинул ее на гик загодя убранной бизани, при стоянке служивший грузовой стрелой. Затянул, подергал и быстро махнул рукой – все, мол!

На подмогу рванули все, бросив управление совсем замедлившимся пескобуером. Санд-шкипер, Сигурни и даже Рон Толкач дружно налегли на гик, занося его вбок через ось. Нехотя оторвавшись от песка, тяжеленная рыбина вознеслась на полдюжины футов, медленно вертясь на кукане и сердито хлопая плавником.

Зашипели тормоза колес, стояночный брус пробороздил песок под днищем нашего буера. Стал и второй, хлопая парусом, развернутым плоскостью по ветру. А тот, на котором вместо вымпела развевался плавник пескаря, остановился сам собой. Ветер пронес мимо поднятое нами облако пыли и разметал, размазал по горизонту, стремительно темневшему впереди по курсу.

– Становимся на ночь! – крикнул со своего пескобуера Блоссом, еще не отошедший от азарта рыбной ловли. Перевел дух, стащил очки с глаз, утер физиономию и добавил: – Казаны доставайте, жир топить…

Ага… Вот на что пескарь годен, стало быть. На духовитое рыбье сало – такелаж тировать, оси смазывать… Что ж, чем не прок от жесткомясого хищника. Не съесть же его целиком мы тут собрались!

Чтобы не оказаться припаханными к занятию, отмыться от запаха которого посреди пустыни было бы нереально, мы с женами и компаньонкой под водительством Донны принялись разбивать лагерь. Куда основательнее, чем днем, когда наскоро сварганили обед в тени приспущенных парусов пескобуеров, вставших на тормоза.

Теперь их пришлось поставить подковой наподобие миниатюрного гуляй-города и надежно застопорить кольями, вбитыми глубоко в песок. Паруса давно были спущены и надежно принайтованы к гикам. На открытой же, подветренной стороне подковы выстроились в ряд три жаровни с салотопными казанами.

Развернув циновки и спальные мешки у последней оставшейся жаровни, я на пару с хозяйственной гоблинихой запустил трансмутатор, полными ковшами кидая в него песок, просеянный через сито и прокаленный на огне от органики. В ожидании претворения стихий жены раскладывали принадлежности для заварки благодеяния пустыни – зеленого чая.

Первые капли полученной воды звонко зацокали о днище подставленного котла, перебивая отдаленное шкворчание перетапливаемого рыбьего сала. Пемси на пару с Сольвейг деловито нарезали бастурму и раскладывала по плошкам финики с инжиром. Хлеба в рационе бывалых пескобродов как-то не предполагалось.

И то верно. Хранить его свежим под заклятием нетления слишком дорого станет, а сухари… Зачем таскать с собой пищу, требующую для усвоения лишнюю порцию воды, там, где ее не всегда в достатке? Копченое мясо и сушеные фрукты в этом смысле дают больше, чем отбирают.

Поняв, что дело пошло само собой и моего участия уже не требует, я отошел от бивачного огня к промысловому. Там работа тоже кипела без особого участия и руководства с чьей-либо стороны – Реджи вовсю орудовала тесаком, снимая с туши пласты жира, Милли делила их на куски поменьше, а Лайла с Фанни таскали к котлам.

Повертев головой в поисках Сигурни, я обнаружил ее сидящей в «вороньем гнезде» дальнего буера. Бдительная зеленявка медленно крутилась вокруг мачты на поворотной скамеечке со спинкой, не выпуская из рук стреломета. Нелишняя предосторожность, особенно если вспомнить намеки Блоссома на какого-то там Капитана Пустыни…

Где, кстати, сам Полмачты? Ни у одного из огней, да и вообще внутри периметра импровизированного бивака санд-шкипера видно не было. Не будет же он специально прятаться! Тем более что совсем стемнело, и главная луна с Даройхом вылезли из-за горизонта холодными больничными фонарями.

При более внимательном взгляде по сторонам бывалый пескоброд обнаружился за пределами лагеря, бодро выходящим из-за соседней дюны. Наверное, прогуливался по вполне понятной надобности, для которой в пустыне не бывает особых заведений…

– Хороша добыча, однако! – кивнул я в сторону неуклонно обращавшейся в скелет туши пескаря, желая как-то объяснить свое излишнее внимание. Жаль, конечно, что не мне досталась, так меньше надо полагаться на эльфийские навороты.

– Разве ж это добыча, командир… – снисходительно растянул губы в улыбке Блоссом. – Пустыня знает, что такое настоящая добыча!

Вместе мы вернулись к нашей жаровне. Вода уже трансмутировалась и даже успела вскипеть – Хирра подала нам пиалки со свежезаваренным зеленым чаем, а гоблинихи наделили мисками с мясом и сухофруктами. Санд-шкипер, присев у жаровни и приняв угощение, равно церемонно поблагодарил и ту, и других, но с темы не сбился:

– Пескарь – оно, конечно, трофей знатный… Опять же пескозмей, если Судьба одолеть пособит, еще почетней будет. Однако есть тут добыча, в сравнении с которой и пескозмей не лучше пескорюшки! – победно глянул он поверх дымящейся пиалы, пристроив ужин на колено.

– Это какой же? – После такого вступления меня тоже разобрало любопытство.

Полмачты важно прожевал ухваченный кус бастурмы, закусил фиником, запил и лишь после того соизволил ответить.

– А вот помните, хай-джентри, – он обвел свободной рукой всех нас, – где мы встретились?

– В трактире! – Пемси первая не выдержала паузы рассказчика.

– Верно, – с охотой согласился Блоссом, но тут же уточнил: – А как тот трактир назывался?

Тут до всех дошло одновременно, оттого сам собой разумеющийся ответ никто не озвучил.

«Песчаная Акула» – вот как назывался трактир на Фрахтовой. И вход его в виде гигантских челюстей, усаженных всевозможными имитациями зубов, тоже никто позабыть не сумеет, если видел…

Однако сие зрелище наводило на простенькую мысль: если б она была на свете, акула эта, то на одноименный трактир озаботились бы поставить ее натуральный зубной набор. А раз нету его там, значит, либо на деле челюсти зверюги намного скромнее, либо и вовсе не бывает их, вместе с самой обладательницей.

Впрочем, в душу самого повествователя о Главном Трофее Пустыни такие подозрения не закрадывались, судя по тому, с каким жаром принялся он расписывать стати сомнительной добычи.

– Вот именно! «Песчаная Акула»! – По накатанности зачина было видно, что рассказ звучит далеко не впервой, да и гоблинихи не столько прислушивались к нему, сколько следили за реакцией новичков, впервые столкнувшихся с излюбленной байкой санд-шкипера. – И доложу вам, зверюга эта такая, что лучше бы с ней никому не встречаться. Буер запросто пополам перегрызет, да что буер, – шняву двухмачтовую! У флейта киль хвостом перешибет, даром что сталью кован!

Ага. А еще Перводракона чихом с неба сдует и горе Дройн жерло заткнет, если ненароком туда свалится. Признанный прием охотничьей, то есть в данном случае рыболовной байки – несусветное преувеличение всех свойств мифической добычи.

– Против песчаной акулы пескозмей, что пескорюшка против пескаря, – продолжал заливаться рассказчик. – Всем песчаным тварям тварь, султан султанов, мечта любого добытчика!

– Это уж вы загибаете! – неожиданно прервал славословие санд-шкипера чудо-трофею возглас Рональда Джоггера, весь день страдавшего песчаной болезнью, а теперь так не вовремя пришедшего в себя.

При всей разнице в подходах к жизни с поставщиком двора его султанского великолепия, в пессимизме мы с ним оказались равны. Вот только, в отличие от меня, купчик, незаметно подсевший к огню и вовсю чавкающий ужином, не сумел сдержать свое недоверие. По причине отсутствия способности хотя бы выказывать, а не то чтобы испытывать уважение к кому бы то ни было, кроме себя, любимого…

Полмачты надолго замолчал, переживая смерть байки, подбитой в полете. А затем сухо и четко, без излишних фигур речи ответил:

– Воля ваша, уважаемый. Не хотите верить – не надо. Только когда-нибудь я эту тварь возьму на гарпун и уж тогда припомню вам эти слова.

Угрозы в сказанном санд-шкипером не было, а вот обида, пусть и не всем заметная, была.

Разговор после этого как-то сам собой затих. Блоссом более не стремился его поддерживать, особенно после буркнутого Толкачом «Посмотрим-посмотрим…», а гоблинихи занялись своими делами. Кто разливал по бурдюкам вытопившийся рыбий жир, кто отскребал казаны и посуду после ужина.

Сигурни же с Донной раскочегарили походную кузницу, точнее, горн с воздуходувкой. Язык мелко бьющегося, почти прозрачного пламени в темноте завораживал, а ровное свечение раскаленного тигля с накрошенными туда осколками невесть где добытой пивной бутылки, казалось, отгоняет прочь леденящие лучи главной луны.

Когда же на конце металлической трубки вишневым пузырем засияла капля расплавленного стекла, оторвать взгляд от нее оказалось попросту невозможно. Донна сноровисто выдула из стекла пузырь с крупную сливу размером, сдавила его деревянными лопаточками и, уже остывающий, разрезала пополам, отделяя от черенка.

Вторую и третью заготовку она обработала, наверное, еще быстрее, покуда Сигурни вовсю орудовала с воздуходувкой. Продолговатые чашечки темно-желтого стекла выстроились на доске в ряд, ожидая, что еще сделают с ними искусницы. Однако те уступили свое место Милли, которая весь вечер возилась с каким-то шитьем шорного свойства, собирая лоскутки и ремешки замши на кривую сапожную иглу.

Кругленькая гоблиниха умело заправила стеклянные чашечки в самодельную сбрую, затянула вощеную нить в несколько узлов и спрятала ее концы под крепления ремешков. Встала и встряхнула три пары чуть брякнувших новеньких пустынных очков – для Хирры, Келлы и Памелы.

Здорово! Эльфям с их сложным поляризующим хрусталиком и подвижными зрачками даже без защиты от лишнего света нетрудно подладиться смотреть сквозь полупрозрачную ткань, но так все же лучше. А вот Пемси обычные человеческие глаза такого не позволяют, в результате первый день любопытная пышечка провела почти вслепую…

С благодарностью приняв полезную поделку и отдарившись ценными безделушками, жены и компаньонка принялись готовиться ко сну. Особенно усердствовала последняя, пятясь круглым задиком вперед при перетаскивании своей постели с места на место.

Сейчас никаких помех ее зрению не было, и объяснить, отчего, устраиваясь на ночлег, пышечка с завидным упорством тычется около меня, норовя подобраться то с одного, то с другого боку, оказалось попросту невозможно. Не развлечься же потихоньку со мной она собралась, при тут же укладывающихся женах?!

Хотя кто ее знает… На всякий случай шуганув блондиночку посерьезнее, будто бы тоже не соразмерив в потемках силу шлепка, я отвернулся к жаровне, где дотлевали, рассыпаясь в пепел, набранные за день сачком с песка скарабейные мячики.

На сытый желудок и от усталости долгого дня сон пришел почти мгновенно, так что последняя за день мысль добродушно смазалась, теряя резкость формулировки. А именно: при всей своей суровой работе и соответствующей внешности Полмачты Блоссом оказался самым исключительным трепачом и вруном, какого я видел в жизни. Да еще и принадлежащим к категории, подающей свои басни с абсолютно серьезным лицом.

Следующий день пути мало отличался от предыдущего, разве что некоторые из гоблиних перешли с буера на буер… со скуки, что ли? Так длилось аккурат до того времени, в которое вчера раздались крики и показались плавники пескорыб. Сегодня то же время суток опять принесло знакомство с неуместным здесь и сейчас звуком.

По барханам, стремительно бронзовеющим под лучами идущего к горизонту солнца, прокатился нежный звон десятка колокольчиков. Тоже бронзовых, судя по всему.

Полмачты Блоссом мгновенно среагировал на этот невинный мелодичный звук – пригнулся и стал вглядываться в гребни дюн, словно выискивая источник звона. Гоблинихи тоже пришипились, хотя и не так явно. Мои эльфочки затихли за компанию, один Рон продолжал оглашать пустыню стоном и бессвязными жалобами.

Понять санд-шкипера было нетрудно. В Мекане мина-лягушка тоже славится благозвучным пением в прыжке, только из тех, кому довелось услышать этот звук, жив остается лишь каждый четвертый… Так что ясно одно: добра от песчаных бубенцов ждать не приходится. Одного худа. Какого конкретно, скоро выяснится.

Блоссом подвел свой пескобуер почти вплотную к нашему, выбрался на балансир и перескочил к нам одним размашистым шагом через колесо. Умница Донна тут же отвела судно в сторону, чтобы снасти и оси не спутались, но продолжала идти вровень, готовая снова подхватить санд-шкипера в обратном прыжке.

– Кто-то уже поджидает в караван-ангаре, – негромко поделился Полмачты своими выводами из того, что слышали все. – «Звонки» за добрых три лиги вывесили. Заклятие простенькое, без скрытности, но лучше поберечься…

– Побережемся, – кивнул я, поправляя наплечную кобуру.

– Ни в коем случае! – Блоссом замахал бы обеими руками, если б не цеплялся за ванты, а так лишь решительно замотал головой и, отклонившись назад, проорал, чтобы расслышали на всех трех фрахтовиках: – Оружие убрать, руки держать на виду! Песчаные купцы – люди нервные! Надо сразу показать, что с миром идем!

Что это за купцы такие, если не им проезжего при оружии, а проезжему опасаться рассердить их надо? Не из тех ли, что каждому продать песка готовы? По мерке, на фут больше роста и три фута вглубь…

Вслух, правда, свои опасения я огласить не решился. Нечего раньше времени девчонок путать. Или раззадоривать. Да и санд-шкипер неспроста цедит слова, как воду из последней фляжки. Видно, за три лиги хозяева простенького сторожевого заклятия способны услышать не только предупредительный звон.

Подтверждая мои догадки, Полмачты молча вытянул из-за пояса свой стреломет, демонстративно взвел его, не лязгнув, и убрал обратно, заботливо прикрыв рукоять цветастым концом кушака. Вся команда слитно повторила его действия, мы с женами – тоже. Даже Пемси отжала «козью ногу» своего коротенького четырехствольничка, не без некоторой лихости выставляя пружины на боевой взвод. Только поставщик двора его султанского великолепия ничего не предпринял – лишь поднял голову на мгновение, обвел мутным взором близкий горизонт и снова согнулся в приступе песчаной болезни.

Коротким взмахом руки Блоссом подозвал свой пескобуер и так же ловко перескочил обратно. Остаток пути мы проделали в напряженном молчании. Только рулевые вглядывались в свечение зеленого хрусталя путевых шаров, а впередсмотрящие – в гребни дюн, за которыми вот-вот должен был открыться Последний Приют Пустыни с его нынешними, загадочными и грозными обитателями.

Как ни жди, как ни опасайся, а все происходит внезапно. Особенно в пустыне, изрезанной бесчисленными валами песка. Спустя без малого три лиги после предупредительного перезвона с гребня очередного бархана почти мгновенно открылось невысокое вроде здание с плоской крышей. Напряжение как раз стало затухать – нельзя слишком долго опасаться даже полностью неизвестного. К тому же выглядело открывшееся достаточно мирно. Не подчеркнуто невинно, как отлично расставленная ловушка, а обыденно, с долей повседневной бестолковости. Присутствие постояльцев, суетящихся у колодца, не скрывалось специально и не подчеркивалось особо. Так – есть и есть что прятать, чем хвалиться? Это невольно наводило на философский лад.

За караван-ангаром виднелось с дюжину тонких шестов, чуть изогнутых, как удилища, с такими же, как у моего горе-спиннинга, роликами для троса у конца. Раз уж из песка ловчее заклятие живность не берет, приходится исхитряться. Оно под воду приспособлено, а земля – другая стихия, хоть бы и зыбун.

Жаль, конечно. Тогда бы мышей с крысами без проблем извести можно было, кротов опять же, чтоб садовникам не мешали. Помнится, у полковника-халфлинга в подсобном хозяйстве нашей учебки кроты урожай репы едва ли не половинили. Он однажды озверел, закачал в норы уже сгущенный, но не отформованный в файрболлы огневой туман и подпалил издалека стрелой с кресалом вместо наконечника. То есть ему казалось, что издалека. Или кроты и за пределами огорода нехило порылись.

В общем, ни репы, ни хозяйства, ни полковника. С трех бочек добротно заклятого зелья и следа не осталось. Не рассчитал в озверении, или уже по фигу было, лишь бы супостата подземного извести. В тылу от безделья мозги быстро плывут. Теперь уж и не узнаешь, как все было. А только кротам ничего не сделалось, как жили там от века, так и живут. Они бы и под Тесайром уцелели, не приведи Судьба.

Хотя вряд ли. Тесайрцы однажды по именному указу Мага-Императора враз всех крикунов у себя извели. Неделю по всей стране били в барабаны и гоняли крикуньи стаи бамбуковыми шестами, не давая ни на миг опуститься, пока те не передохли от постоянного напряга. Они бы и против кротов что-нибудь удумали. Обрекли бы Лунной Богине полным ритуалом, к примеру, или еще что похуже. Хотя что может быть хуже, даже я представить не в состоянии, со всем моим жизненным опытом…

Будем надеяться, местные рыбари настроены не столь решительно, несмотря на такую основательную снасть. И кого это из крупных пескорыб собрались ловить неизвестные постояльцы пустынного приюта? Неужто пресловутую песчаную акулу?

Да нет, для нее снасть великовата. Вблизи масштаб сооружения становился яснее – приземисто, конечно, но выше меня раза в три. В удочках за ним, стало быть, добрых четыре человеческих роста будет. Или три с лишним эльфийских…

Пескобуер вздрогнул, въезжая на площадку перед строениями. Вместо песчаного шороха из-под колес пошел стукоток грунтозацепов о камень и скрип гальки. Конечно, единственное крепкое место посреди бескрайних песков – пятачок вокруг караван-ангара, выход материнской породы. В иной год, говорят, как океанский риф выступает над морем дюн, порой же, напротив, почти скрывается под песком. А узкий, едва в пару футов шириной колодец пробит светорезом в каменном козырьке, нависающем над подземным озерцом.

Меж тем неторопливая, но нервная суета у этого самого колодца не прерывалась. Редко кто отворачивался от выложенной булыжниками горловины каменной трубы, чтобы окинуть нас коротким взглядом. Даже обидно как-то.

Рыбари попались странные – с виду солидные, но какие-то безалаберные. Вместо того, чтоб воду таскать да уху заваривать, больше кружили вокруг колодца опасливо, то приседая на корточки, то вытягиваясь во весь рост в попытке осторожно заглянуть внутрь. Словно иллюзии светил в планетарии, каждый по своей орбите. И различались на вид приблизительно как тыквы одного урожая на лотке зеленщика перед Присноднем. Все в одну масть, черные с проседью, только у младших серебра поменьше, у старших – побольше. И бороды с усами у каждого на свой фасон, от эспаньолок и кисточек до совершенно неоформленных зарослей с небольшими просветами для губ, носа и век. Фуфайки под меховыми жилетами у всех были полосатые, но опять же цвет и ширина полос ни у кого не совпадали.

Только когда пескобуера окончательно встали, когда утихли шум колес, хлопанье спускаемого паруса и скрип тормозов, скребущих по грунту, сделалась ясна причина заминки с водой. Из колодца, усиленное эхом от стенок, доносилось громкое шипение. Раздраженное и исключительно мерзкое. На углубляющее или водопризывное заклятие не похоже – фонтана нет, и светового мусора никакого. Не иначе кто добычу вниз уронил, или какая тварь сама врылась в водоносный слой, а получив по башке кожаным ведром, осердилась до крайности.

Соскочив со своего пескобуера, Полмачты Блоссом вразвалочку, разминая ноги, подошел поближе к рыбарям.

– Что, уважаемые? – вежливо поинтересовался он и, кивнув на колодезную кладку, уточнил: – Даст Судьба сегодня воду?

Проходивший мимо рыбарь постарше прочих лишь горестно вздохнул и развел руками: мол, Судьба сама знает, даст или не даст, а нам то неведомо.

– Кто это там? – упорствовал Блоссом, подтвердив вторую версию заминки с водой.

– Нык, пескозмей, эта… По сыропеси пришел и аккурат под колодцем сел, – смущенно пояснил происходящее стоящий поближе коренастый бородач в синеполосной фуфайке. – Два ведра оборвал уже, водяная сила!

Санд-шкипер понимающе закивал, сам разводя руками: что, мол, поделаешь. Все прочие тем временем тоже сошли на твердую землю, разминая затекшие конечности, и потихоньку стянулись к колодцу. Сзади притрусил Рональд, на глазах обретающий обычную наглость облика. Выслушав историю, многократно повторенную всеми рыбарями на разные лады, но с обязательным ныканьем, он изрек свой вердикт с высоты положения цивилизованного горожанина, разъясняющего очевидные истины немытой деревенщине:

– Гоблиних ему надо покидать. Одну за другой, пока не нажрется и спать не уйдет. Тут вся вода наша будет.

Семерка зеленокожих с недовольным ропотом сгрудилась позади Блоссома, мрачно переводя взгляды с поставщика двора поочередно на нас и рыбарей. Те тоже переглядывались с усмешечками, меряя взглядами городских хлыщей. Хирра и Келла у меня за спиной готовы были зашипеть, заглушая пескозмея. В том же регистре. От Пемси же я ожидал скорее злобного визга. Не ровен час, кинутся на находчивого купчишку…

– Отчего же гоблиних, уважаемый? – вкрадчиво поинтересовался санд-шкипер, засовывая большие пальцы за кушак поближе к рукояти стреломета.

Ох, чую, не довезти Толкачу его срочного груза до Мехмет-Али Двенадцатого. Задним оракулом чую. Да и нам уже имеет смысл показать, на чьей стороне Судьба. «Подельник» – звучит не слишком, но «нежелательный свидетель» – еще хуже. А расклад вполне способен обернуться именно так. Поскольку, не поняв намека, купчик охотно пояснил:

– Нашел, кого жалеть! Этих на любой бирже – статир за фунт. Колодец-то слишком узкий, никто больше не пролезет, – и махнул рукой на рыбарей, не додумавшихся самостоятельно до столь простого решения.

Усмешечки тех стали еще дружелюбнее, а движения – плавны и замедлены. Теперь уже и Блоссом спал с лица, сравнявшись цветом со своими подчиненными. И руки из-за пояса убрал быстро-быстро.

Вот тут и настала пора вступить в этот интересный разговорчик, поскольку в последних словах уже имелось рациональное зерно, наводящее на неплохую идею. В меру безумную, конечно…

– Отчего же никто? Я, к примеру, очень даже пролезу, – дыра и вправду невелика, ни санд-шкипер, ни Памела, ни тем более эльфийские дивы не пройдут.

Присутствующие с неподдельным интересом уставились на добровольца, готового к столь самоубийственному трюку. Как на жертвенного поросенка в Приснодень: известно, что не полетит, но вдруг все-таки?

Но в отличие от того поросенка я представлял, что делаю. Во всяком случае, очень хотел верить, что представляю. Правда, никто из окружающих пока не разделял со мной этой уверенности. Рональд вон даже оправдываться стал:

– Как я мог подумать… Столь важную персону… пустынной твари на съедение…

– Это еще кто кого съест! – перебил я его, пока окружающие не прониклись значимостью данной персоны. – Тащи-ка свою «каучуковую лиану». Самое время проверить ее, прежде чем представлять пред светлые очи султана!

Полностью деморализованный Толкач опрометью кинулся исполнять указание, не задумываясь, зачем понадобился заклятый для прыжков с высоты упругий шнур посреди ровной, как стол, пустыни.

Пусть даже относительно ровной – с бархана на «лиане» все одно не попрыгаешь…

А я в ответ на заинтересованные взгляды рыбарей обратился уже к ним:

– Эй, парни, гарпун-самолов с защелкой лапы на три-четыре в хозяйстве есть? Покрупнее бы…

– Нык, сыщется, – понимающе кивнул бородач. – Эта, как не быть…

Похоже, он у них за главного – не в последнюю очередь в силу скорости соображения. Теперь – Полмачты:

– Подгони буер, «лиану» за ось заведем для надежности. А вы, девочки, на тормозах станьте и у колес, – это уже гоблинихам.

Теперь забегали и засуетились все, кроме жен и Пемси. Для них, впрочем, тоже дело найдется.

– Хирра, Келла, будете страховать линь гарпуна. Вас зверюга точно в колодец не затянет. Как меня обратно выкинет, тащите его со всей силы.

Заняты будут – перестанут обо мне без толку беспокоиться. А то у моей высокородной в глазах изрядный страх обозначился, да и у Древнейшей сквозь любопытство что-то серьезное проглядывает. Но первой за поданный бородачом линь решительно ухватилась ее унтер-бандерша, слегка меня тем удивив. Впрочем, за нее тоже переживать не стоит: по росту пышечка как раз посередке между мной и гоблинихами, зато в кости широка и фигурой не обижена. В колодец Памелу тараном не забьешь.

Блоссом с командой уже подкатывал тяжело нагруженный фрахтовик вплотную к зеву колодца. Гоблинихи с рыбарями засуетились, расклинивая колеса и заводя за ось концы гарпунного линя и «каучуковой лианы». Принесший ее Рональд как-то затерялся в общей неразберихе. Никто его в упор не видел. Оно и к лучшему.

Солнце меж тем коснулось вершины бархана. Тень от невысокой оградки ветроотбойника протянулась через дворик, затягивая горловину колодца. Доносившееся оттуда шипение во тьме звучало особенно устрашающе. Все примолкли.

Что ж, назвался магом – перед файрболлом не кланяйся. Пора отрабатывать свою идею, а то все по новой начнется. Лучше полминуты страха и спокойная ночь, чем дальнейшая разборка и опасения за свои глотки при любом исходе.

Решительно затянув ременные петли «лианы» на лодыжках и поясе, я перекинул через плечи мягко подбитые лямки. Неуклюже присел на край колодезной кладки, приспосабливая к бандане склянку жука-фонарника, как в день первого налета на Храм. Снизу потянуло сыростью, по заклятому на неразрывную упругость шнуру при каждом движении перебегали алые искры.

Бородач подошел с гарпуном наготове, самолично взвел пружину и проверил предохранитель. Четыре отточенных лапы заведены под кольцо, чтобы раскрыться через полсекунды после удара острия о шкуру. Замедлитель простой, инерционный, не магия – не откажет. Неплоха снасть, надежная, да и размер подходящий. Видно, не один санд-шкипер верит в байки про песчаную акулу.

– Тебя как звать? – потянул я последнюю ниточку между собой и рыбарем.

– Джон-Чухчай… – чуть помедлив, отозвался тот.

– А меня Джек-Догай. Складно выходит, – усмехнулся я. – И сработать надо складно. Как меня наружу выволочет, подсобите змея тянуть. Не раньше только!

– Нык, понимаем, – Чухчай уважительно передал гарпун. – Судьбы тебе в парус, парень…

Не помешает, однако. Но Судьба неторопливых не любит, а значит, ни к чему дальше время тянуть. Оглянувшись, я перебрал всех взглядом: на местах ли, готовы?

Полмачты ободряюще махнул с пескобуера – мол, тормоза забиты. Девчонки мрачно закивали вразнобой, не выпуская линя из рук. Рыбари сгрудились у них за спиной, готовясь к рывку. Ну все, пошел.

Глубоко вздохнув, я вниз головой перевалился через край кладки. Древко гарпуна прижато к груди, плечи сведены. Сырой воздух бьет в лицо, свет фонарника вырывает из тьмы оплавленные наросты на стенках прогрызенной светорезом трубы колодца. Злобное шипение снизу все громче и громче, уже заглушает свист в ушах…

Тупая безглазая голова грязно-белого цвета вынырнула из влажной темноты в фонтане брызг как-то внезапно. Вот только что не было – и уже наискось распахивается щель мелкозубой пасти. Не задумываясь, чисто автоматически, я что есть силы всадил в эту пасть гарпун, вытянув руки вперед, за голову, вжатую в плечи. От удара склянка фонарника сорвалась с банданы и улетела в самую глотку пескозмею.

«Каучуковая лиана» восприняла этот толчок правильно – как сигнал к сокращению, выносящему меня назад, на поверхность земли. И все равно еще добрых полсекунды падение продолжало затягивать меня в необъятную, вровень с шириной колодца, пасть. Казалось, что я уже по пояс провалился в склизкую белую глотку. Вот-вот за пятками сомкнутся треугольники зубов, способных перетереть камень, и падение вниз станет вечным, необратимым…

Гарпун лязгнул, раскрываясь где-то невыразимо далеко внизу. Жуткое шипение твари сменилось еще более пронзительным верещанием, провожающим мое вознесение обратно, к миру живых. Как не оглох, не понимаю. Не иначе рот успел открыть вовремя, как при аркналете, когда серии файрболлов из многорогих ферробаллист ложатся все ближе и ближе.

Наконец давление на все тело звука, отбрасываемого стенками колодца, рывком ослабло. Стало быть, вылетел наружу, как пробка из бутылки, можно разожмуриться… Только лучше бы мне этого не делать. Потому что выкинуло вверх меня куда выше, чем думалось перед прыжком, и глаза открылись как раз в верхней точке траектории, почти вровень с клотиком мачты пескобуера. Здесь солнце еще не зашло, бронзовый свет на миг плеснул в глаза расплавленным металлом. А внизу уже накатил быстрый пустынный вечер – от ног к земле сквозь сумрак тянулся шнур «лианы», светящийся алым жаром разряжаемого заклятия, скручивался спиралью и потихоньку кольцами укладывался на камень колодезного дворика…

Каюсь, тут я закрыл глаза снова. И не сразу открыл их, даже приземлившись на чьи-то упруго подхватившие меня руки. Живы остались оба, что не могло не радовать, хотя удержаться на ногах неизвестному спасителю не удалось. Точнее, спасительнице. Хирра – только у нее хватило силы и решимости.

Впрочем, Пемси тоже была наготове. Зря. Ее-то раздавил – и мявкнуть не успела бы.

Дрожь не отпускала нас со старшей женой еще долгие секунды – пока не закончился самый длинный поцелуй. Не во всей моей жизни, но в этом путешествии точно. Только после сего удалось ощутить себя достаточно живым. А еще я весь, с головы до ног, был мокрый. Надеюсь, не со страху. Колодец все-таки…

Впрочем, стесняться было некого, хоть мы тут трахайся, хоть справляй естественную нужду. Остальным было не до нас. С нехилым воодушевлением все прочие, не разбирая, кто к какой команде принадлежит, тащили из дыры крепко севшего на гарпун пескозмея. Только Толкач в ужасе забился под фрахтовик, заранее представив себе облик твари по неумолчному верещанию.

Пескозмей не обманул его ожиданий. На поверхности, в полный рост, он был еще кошмарнее, чем в колодце. И уж точно мерзостней. Знал бы, не сунулся. То раздуваясь в тугой баллон, то вытягиваясь футов до сорока, скотина еще и слабо светилась бело-желтым, гнойным мерцанием. На ее фоне суетящиеся рыбари и гоблинихи смотрелись черными силуэтами из закопченной жести, вроде флюгеров на кровлях Анарисса.

Около нас с Хиррой, только поднимающихся с земли, материализовался Блоссом.

– Как тушу делить будем, командир? – деловито спросил санд-шкипер, впервые без оттенка издевки в обращении. Видно, пескозмей в списке трофеев стоит недалеко от мифической песчаной акулы. А то и вовсе на первом месте, если выдумки не учитывать. Только к чему он годен, гадость такая?

– Его что же, едят?! – не смог я сдержать удивления.

– Конечно!!! – вернул мне мое недоумение Полмачты. – А то с чего бы на него ходить? Вкусней пескозмея в пустыне ничего нет, мясо нежнейшее да хрящи, без единой косточки. Так что дели, раз на гарпун зверя взял!

И подмигнул мне, легким кивком указывая на скромно поджидающего невдалеке Чухчая. Голодная алчность в глазах обоих накалом не уступала свечению пескозмея и остывающего шнура «лианы». Похоже, и вправду добыча тут важней избавления от помехи водозабору…

– Ну так… Поровну, наверное. – На меня отчего-то напала нерешительность, вроде как на Сигурни в обычных условиях.

– Командир сказал – поровну! – тут же во весь голос подхватил чуткий на ухо Чухчай. – Поровну!!!

Все взревели в полном восторге и с удвоенным рвением набросились на тушу, кромсая ее чем попало. Шматы все еще слабо светящегося мяса потащили к навесам – вялиться и внутрь караван-ангара – готовить на ужин. Зрелище вышло не хуже, чем факельное шествие в Приснодень. Блоссом смотрел на меня со смесью уважения и сожаления: дескать, дело хозяйское, но уж он бы знал, на какой кус лапу наложить. А из процедуры выбора и дележки сумел бы устроить спектакль – куда там Императорскому Академическому балагану Хтангской династии…

Покуда мы с Хиррой распутывали сбрую «лианы», трофей был разделан окончательно. Моя древнейшая со своей унтер-бандершей, похоже, занялись нашей долей. Гоблинихи принялись деловито таскать из освобожденного колодца кожаные ведра с содой, ловко перекидывая их по цепочке до самого караван-ангара. Поскуливая, но не решаясь жаловаться в голос, Рон Толкач сматывал прыжковую снасть при слабом свете вялящегося мяса.

Внутри караван-ангара уже вовсю шла готовка. Обе команды – наша и рыбарья – обосновались у боковых стен, по обе стороны от ворот. Запахи и с той, и с другой стороны доносились превкусные. Похоже, по части кулинарных достоинств пескозмея Блоссому можно доверять. В хозяйстве у него, помимо жаровен и примусов на малокалиберных файрболлах, наподобие полицейских кофеварок, сыскались и ковры – не новенькие, но еще ничего, хоть и все разные, – посуда того же свойства и вдобавок низкие столики, вроде подносов на невысоких ножках. За самым большим, шестиугольным, уже ждали довольная Келла и раздраженный донельзя Рональд. Пемси у горелок распоряжалась семеркой зеленокожих, раскладывая мясо. Санд-шкипер, отодвинутый от командования, счел за лучшее тоже перебраться за столик.

Похоже, он не сам такой хозяйственный, а Донна с Милли, которые сейчас трудились на подхвате у адъютантши младшей жены. Не все указания они воспринимали с равным одобрением, но помыкать, похоже, привыкли только Блоссомом, а при свежем человеке робели. Хотя бы и при сопливой девчонке с приличными организационными талантами. Ей бы веры в себя побольше, а иллюзий, пусть и отрицательных, поменьше. И несбыточных желаний тоже…

Мы уже развернулись в сторону своего бивака, когда от дальнего костровища подошел бородатый Чухчай. Остановился в паре шагов, деликатно кашлянул и протянул, обмахнув напоследок рукавом фуфайки, склянку.

– Нык, ваша вроде вещь. Эта… – Потревоженный жук-фонарник засиял в его руке ярче прежнего.

– Приберите поскорей, хай-сэр, – незаметно подкатившись, Рональд тут же нашел виноватого во всех бедах. – А то знаю я эту публику…

Улыбнувшийся было сквозь бороду рыбарь снова замялся и неловко сунул склянку в руку моей высокородной. Рона же ухватил под локоток вынырнувший совершенно ниоткуда Полмачты и быстро проговорил что-то ему на ухо. После чего купчик вылупил глаза и, дико озираясь, осторожненько, бочком двинулся к нашему углу. Словно не по твердому камню, а по рисовому чеку с минами-лягушками ступал, когда неизвестно, откуда смерть выпрыгнет, только костяки прежних неудачников над водой едва видны…

Чухчай тоже было развернулся к своим, когда я окликнул его, донельзя раздраженный неловкостью:

– Постой! Еще я своего слова не сказал!

– Какого же слова ждать, командир? – У бородача в этом обращении оказалось поменьше иронии, чем давеча у Блоссома, но тоже достаточно. Что примечательно, сейчас он говорил без ныканья. Серьезный признак, разговор иначе пошел. Порви демоны печенку Рональду Джоггеру Ас-Саби за добрую услугу.

– Спасибо. Памятная вещь для меня этот светильник, важная, а с перепугу про него вовсе забыл.

– Что ж, бывает, – прищурился Чухчай, старательно обходя вырвавшееся у меня «с перепугу».

– И вот еще… Пожалуй к нашему столу. – Идея показалась неплохой. – Все веселей со свежим человеком!

– Нык, благодарствуйте… – опять зачем-то нацепил он свою словесную маску. – Только эта… Не все мне там рады будут.

– Кто это не будет? Толкач, что ли? Купчик султанский? – раззадорился я. – Да кто он такой!

– Нык, опять же, человек уважаемый…

– И для кого это он здесь уважаемый? Для нас с тобой или вон, к примеру, для Блоссома? – Не получив ответа на свой риторический вопрос, я подвел черту: – Те, для кого Рон Толкач Седьмой-песок-с-ветра столь уважаем, пусть и спрашивают у него совета, кого им к очагу звать! Только здесь таких не найдется, верно я говорю?

Не дожидаясь ответа, я решительно положил руку на плечо бородачу и подвел его к нашим коврам и жаровням. Остальные чутко потянулись за вожаком, чинно обсаживая низкие столики со своими пиалами наготове. Пемси юрко засновала между ними, разливая зеленый чай, гоблинихи Блоссома потащили следом плов и змеиный шашлык на прутьях «демоновой метлы», в изобилии росшей под стенами караван-ангара.

Сам санд-шкипер приветствовал новоприбывшего со всей полнотой достоинства и уважения, двумя пальцами поочередно коснувшись кокарды на треуголке, кадыка и груди напротив сердца. Хирра чинно кивнула, приветствуя гостя у моего резного шестиугольника. Келла вдобавок еще и улыбнулась широко, приведя Чухчая в полное смущение. Хотя куда уж ему дальше-то смущаться!

Один только Рон Толкач в непритворном ужасе отполз от столика подальше в темноту, откуда продолжал безумно сверкать глазами. Оно и к лучшему – его сторона осталась пустой, и ничто больше не мешало пламени жаровни озарять наши лица во время ужина.

Запеченное филе пескозмея воистину оказалось угощением, достойным стола самого султана. Что уж говорить о Ночном Властителе ау Стийорр, уарсе Фусс на пяти реликвиях! Шашлык был еще лучше – Милли нанизала вперемешку с кусками мяса финики и инжир, не забыв и о жгучем перце. Запивать это счастье, правда, пришлось зеленым чаем да быстроразводимыми концентратами, разминая полупрозрачные плитки твердого вина в теплой колодезной воде – никто не озаботился прихватить морозомет в пустыню. Зато глинтвейн с пряностями получился ничего. Только вино, и так слабоватое, от нагрева совсем градус потеряло, а душа жаждала чего-то покрепче. Под такую-то закусь, да еще после эпопеи с ее добыванием…

Тем более и посуда подходящая может найтись. Мозговая капсула пескозмея, заботливо отчищенная от содержимого и сухожилий. Пристроив продолговатую костяную дыньку на разделочную доску, я потянул из ножен тесак. Чухчай с Блоссомом проводили алый блик стального лезвия лениво-любопытными взглядами.

Взмах! Теперь на деревянном блюде лежали две равных половинки. Свежая хрящекость, еще полупрозрачная, разошлась под лезвием без трещин. Правда, толщина стенок оказалась побольше, чем думалось. При жизни тварь отличалась исключительной толстолобостью… за что и огребла по полной. Ну да ничего, главное, вышли вполне приличные чарочки.

Эх, жаль, Блоссом не пьет. Может, Чухчай исправит ситуацию? От моих манипуляций с фляжкой он, в отличие от санд-шкипера, не отвернулся равнодушно, напротив, уставился на пескозмейные чарочки с удвоенным интересом. В таком случае ему и посуду держать.

Бородач принял костяные полудыньки в объемистые ладони с полным пониманием. А когда я плеснул из винной фляги семидесятипятиградусного джина с можжевеловыми ягодками – на треть для начала, – растянул губы в весьма одобрительной улыбке. Но когда я, отложив флягу, потянулся за своей порцией, он передал мне обе чарки. В ответ на мой удивленный взгляд Чухчай вытащил из-за пояса свою флягу из цельной шкуры радужной пескорыбы, с хвостом и плавниками, и долил в посуду темно-янтарного напитка с запахом фиников. Порции разом удвоились. Ничего себе начало получается…

А, ладно, застолье того стоит! Решительно махнув чаркой небу и земле, я опрокинул ее. Охх… По крепости пустынная ракия не уступала джину, но пахла сильнее, перебивая в смеси можжевеловый дух.

Зато вкус и мягкость коктейля «караван-ангар» остались от джина.

Чухчаю результат тоже весьма понравился. Так я решил оттого, что мы, не сговариваясь, вновь потянулись за фляжками сразу же, как заглотили по куску обжигающего вкусом и жаром змеиного шашлыка, после выпитой чарки сразу ставшего всего лишь приятно-горячим и пикантно-острым.

Тут любопытства не сдержали уже мои женушки и Пемси, которая при всей инфантильности облика в искусстве выпивки не уступала мне самому. Мы с бородачом завозились с посудой, отмеряя бульки в протянутые пиалы. Потихоньку к раздаче подтянулись обе команды, и рыбари, и гоблинихи, всегда готовые «клюкнуть». Хорошо, что фляги меньше трех пинт в пустыне не водятся – хватило всем, еще и с треть осталось…

Только пристроив баклагу на пояс, я заметил, что в суете перепутал и ухватил Чухчаеву. Тот тоже застыл на мгновение, затем улыбнулся и повесил на пояс мою флягу. Полмачты, отчего-то настороженно вскинувшийся, обнаружив нечаянный обмен, успокоенно опустился обратно на ковер. Поднимая чарки, обе команды радостно взревели – рыбари басовито, гоблинихи повизгливее. Единым махом все опрокинули напиток в глотки и молча накинулись на горячую закусь. Некоторые, впрочем, с покашливанием и растиранием горла. Изрядная смесь получилась, надо будет запомнить рецепт.

После такого глинтвейн уже пошел, как вода, без меры. Что на вкус, что по действию – никакого сравнения с «караван-ангаром». Последствия сего в виде понятных любому позывов не заставили себя ждать. А уж покуда до выхода шел, раскланиваясь со всеми, поднимавшими чарку в мою честь, зов природы совсем ясно обозначился…

Недолго думая, я отправился в поисках укромного местечка прямиком за край караван-ангара, подальше от колодца и спальных мест. В барханы ночью уйти себе дороже – враз потеряешься. Да и днем тоже, невелика разница. И ни мачты наших буеров по ту, ни шесты по эту сторону здания не помогут. Это не ровная как стол, каменистая пустыня, а форменный песчаный прибой. За парой гребней и Храм Победивших, пожалуй, уже не разглядеть. Весь день вверх-вниз по наветренным склонам проскользили. Хорошо, что Донна оказалась таким классным штурманом – ни разу в лощину не скатились и с гребня не сорвались, и то Толкача укачало. Лучше бы тоже не у всех на виду.

Завернув за угол, за невысокий ветроотбойник, я даже замер на секунду. Вот оно в чем дело: за строением маячили не удилища, а все-таки мачты. Рядком чуть наискось у задней стены выстроились удивительные транспортные средства. Вроде бы тоже пескобуера, только малые, на одного-двоих в норме, хотя при случае и больше унесут. От Блоссомовых фрахтовиков совсем наотличку – всего лишь двухколесные. Переднее колесище под бушпритом, фута в четыре, с дугами внутренних рессор у широкого обода, сидит на поворотной вилке, как у самоката, только вилка та наклонена почти на треть отвеса к горизонту. Круг поворота, небось, добрых три десятка ярдов! Впрочем, под ветром ходить – больше и не надо. Это не на детском самокате под уклон городской улицы лететь, особая верткость ни к чему. Гик быстрей не переложишь, опрокинет. От него и так шкоты к рогам руля выведены через хитрую лебедочку с регулировочным колесом, вроде триммера, чтобы галсы выгадывать при свободных руках.

Удобно, конечно. Хотя к чему, и так машины устойчивые: вместо заднего колеса бочонок, окованный стальными обручами. Перед тем бочонком еще и длинная ось упруго загнута вверх балансиром в обе стороны, с шарами-роликами на концах, чтобы в песок при крене не зарыться. Мощные пружины подвески приделаны прямо к багажному коробу за спинкой водительского кресла, под загнутым книзу, за колесо, гиком мачты. В общем, хороша конструкция – ничего лишнего.

Все лишнее хозяева сами потом уже приспособили. Барахла со всех сторон к пескокатам этим было принайтовано до демонской прорвы: мешки, сумки, рюкзаки и прочая тара, от шкатулок до сундуков. Про корзины и говорить нечего – всех калибров и форм. Даже на рога руля какие-то коврики намотаны и кисеты навешаны. Разве что комода с выдвижными ящиками да шляпной коробки не хватает до полной бредовости.

Самоходная ярмарка, одно слово.

За спиной торопливо захрустел песок. Не так, чтобы с опаской вскидываться, а суетливо и поспешно, совершенно безалаберно. Сразу видно, что еще кого-то из парней нужда наподобие моей прихватила, только куда как крепче. Женщина бы за другую стену пошла…

Лишь бы не Рона Толкача Судьба пригнала! Вот уж с кем на одном поле не садись, да и стоя дел не справляй…

Обошлось. Блоссом это оказался, по негласному мужскому уговору вставший чуть в сторонке, но словно в одном ряду со мной. Как раз у крайнего пескоката.

– Колесо соседское почтить надо, по обычаю, – ухмыльнулся санд-шкипер. – Ребята сейчас как раз у буеров отмечаются…

Я лишь кивнул, возясь с пуговицами. Отчего бы не почтить, если обычай требует… в полном согласии с организмом. Почтил…

Заодно и «доставшийся» мне пескокат рассмотрел поподробнее. Наособицу экземпляр: вместо заднего колеса-бочонка – бронзовый дутый баллон от полевого алхимкомплекса, а балансир прямо сквозь его осевую трубу идет. Мачта вместе с багажным коробом слегка завалены назад, под наклон спинки сиденья, гик и бушприт изогнуты сильней, чем у прочих. Управление парусами ножное, а тормоз, напротив, ручной. Ну да у него и руль из натуральных рогов меканского болотного буйвола в пару ярдов размахом. Как только завезли такую экзотику сюда, в глушь песчаную!

– Это чей же такой? – поинтересовался я. Хотя и так ясно. Не иначе того стеснительного бородача в синеполосной фуфайке, к чьему молчанию остальные «перекати-пустыню» прислушиваются чутче, чем к иному окрику.

– «Бромлей-Торвальдсон», из их мастерских в Гериссе, – по-своему понял мой вопрос Блоссом. – Вторая модель. Классическая…

Сделав вид, что удовлетворен этим ответом, я кивнул. Но Полмачты не успокоился, продолжая живописать экзотическое средство передвижения:

– Да еще специального тюнинга, один риэр-ролл чего стоит! И балансирные роллеры дынькой, опора больше в три раза. Чистейший образец стиля, сам не отказался бы, если б мог себе позволить!

На мой взгляд, «образец стиля» являл собой такую же самоходную барахолку, как и прочие, разве что с претензией. Любовно декорирован всяким хламом и фенечками в духе «песчаной крысы». То ли дело покинутый мной в гараже замка флайбот – ухожен, чист, любовно вылизан до последнего шурупчика! Но на стихию и цвет товарища нет, это я уже давно затвердил. Поглядел бы на нас с санд-шкипером сейчас какой-нибудь любитель лодок, хуже того, яхт океанских – только скривился бы да плюнул презрительно. А ведь и такие найдутся, причем как раз в Хисахе. Придется и с ними как-то общий язык находить…

Меж тем поток славословий санд-шкипера в адрес чуда пескобродной техники иссяк, равно как и иные струи. Застегнув штаны и с полминуты помявшись в нерешительности, Блоссом тихонько, будто нехотя, буркнул:

– Это ты, командир, славно придумал – Чухчая к очагу позвать. А с флягой вообще замечательно вышло. И не думал, что так получится. У нас ведь как говорят: «Клятвы клятвами, а фляжки-то врозь». Теперь вы с ним вроде побратались крепче, чем на Высоком Соклятии…

Причин его тихого восторга я спьяну так и не понял. Конечно, в пустыне никакой обет лишним не будет, любая подмога при случае пригодится. Да и просто парень симпатичный, Чухчай этот. Неброский, но видно, что надежный, слова лишнего не скажет и для себя ничего не попросит, а за своих стоять будет до последнего. Впрочем, сегодня у нас с ним все тихо-мирно обошлось, что не могло не радовать. И дальнейших сюрпризов тоже вроде ничто не предвещало.

Когда мы с санд-шкипером вернулись под крышу, попойка уже шла на убыль, а кое-кто начал укладываться на ночь.

Мое семейство за время отсутствия мужа и повелителя тоже разложило спальные принадлежности – Хирра под стеночкой, Келла чуть поодаль, оставив мне место между собой и старшей подругой. От холодка пустынной ночи все трое уже забрались под одеяла, причем хитрюга Пемси устроилась аккурат между своей атаманшей и жаровней. И то хорошо – хоть ко мне под бок не полезет, как в прошлую ночевку…

Сей мыслью день как-то неожиданно завершился.

Наутро, по счастью, дело обошлось без головной боли. Качество вчерашней выпивки не предполагало, равно как и количество закуси. Плюс бурдючок с водой, заботливо припрятанный Хиррой в изголовье на предмет возможного сушняка. Разве что глаза продирать совсем не хотелось. Хотя пескоброды, похоже, отделались и того легче, если судить по негромкому гомону снаружи караван-ангара. Уже в дорогу собираются, ранние дракошки…

Гоблинихи тоже вовсю суетились в наклонных полосах утреннего солнца, падающих сквозь узкие окна-бойницы – прибирали к отбытию утварь и часть багажа, затащенную с вечера внутрь. Шестигранные столики уже сложили, тюки и подушки унесли, теперь скатывали ковры. Завтрак, по всему видать, предполагался сухим пайком.

Оно и верно – к чему зря тратить время, утренний муссон терять. Сушеных фиников с твердым вином, разведенным до едва заметной розовой кислинки, и на борту пескобуера погрызть можно. Под свежий ветерок и не набравшее полуденной злости солнышко – как хорошо!

Вдохновленный такой перспективой, я не стал мешкать с умыванием и прочими утренними делами. Обогнал даже жен с компаньонкой, блаженно-неторопливо разлеплявших глазоньки после вчерашнего.

Выстуженная ночным холодом вода быстро и окончательно привела в чувство, добавив бодрости сообразно времени дня. Лезть обратно под крышу не хотелось, стоять на месте – тоже. Так что, посетив уже привычную стоянку пескокатов и перездоровавшись со всеми рыбарями, я продолжил экскурсию вокруг обширного строения.

Низкие заборчики-ветроотбойники, открытые загончики и пристройки непонятного назначения делали караван-ангар поистине необъятным. Не большой дом – маленький город, лишь с первого взгляда беззащитно открытый пустыне. Все постройки сложены на совесть, стену тоньше ярда не встретишь. Даже за простеньким ветроотбойником можно спокойно отлежаться под очередью малокалиберных файрболлов. Двухфунтовый его уже развалит, зато центральное строение, пожалуй, выдержит и двадцатипятифунтовик из самоходной аркбаллисты «Архижрец». Планировочка тоже удачная. Если расставить на угловых площадках по ферробалисте, хотя бы шестифунтовой пехотной, держи оборону против полка любого рода войск, кроме Заклятых Рейнджеров. Да и тех с роту, пожалуй, на полдня остановит. К тому же водные хляби им куда привычнее, чем песчаное море.

Носком рейнджерского ботинка с высоким берцем я разгреб песок и камешки на самой удобной для стационарного метателя позиции. И ничуть не удивился, обнаружив заботливо заткнутые деревянными пробками шпуры для фиксаторов треноги катапульты. Похоже, весь необходимый комплект метателей схоронен где-то поблизости. Не прикопан, конечно – в камень скального выхода без хорошего заклятия не зароешься. И не в песок спрятан – в него что канет, уже не сыщешь… Хотя, если на доброй цепи спустить да между отрогами какими-нибудь, дюнный прибой не унесет. Только зачем возиться, когда в пустотах массивной кладки можно по частям спрятать все, что хочешь. Хоть разобранный пескобуер. Наверняка он тут тоже имеется, помимо бесчисленных тайников для контрабанды и «почтовых ящиков» песчаных купцов…

Рассуждать о тайнах и славе пустынного приюта я мог бы еще изрядное время, но тут от главного дворика подошли Донна с Лайлой – стеснительно, но в то же время гордо. Певчая гоблиниха сцепила руки за спиной, хозяйственная что-то прятала под фартуком. И с чего начать, явно не знали обе.

– Ну что там у вас? – попытался я облегчить задачу зеленявкам.

– Вот, – выпростала лапы из-под фартука Донна. – Положено добытчику. Как главный трофей, значит…

Ну-ка, что за рукоделье? В узловатых зеленых пальчиках гоблинихи шуршала и потрескивала снизка тупых массивных треугольников буроватой кости, просверленных простеньким дыробойным заклятием и собранных на прочный шнурок вперемежку с лазуритовыми бусинами такой же грубой выделки. Зубы пескозмея, а синий камень – знак того, что в воде добыт. Трофей из песка, как я понимаю, был бы яшмой обозначен.

Знатная бижутерия. Законный документ, подтверждающий эту невероятную охотничью историю. Рассказали бы – не поверил, что пустынную тварь на гарпун в колодце можно взять, да еще с «каучуковой лианой»! Проще представить себе охоту на крикуна через каминную трубу. Из ферробалисты какой-нибудь огнебойной…

– А я-таки песнь сложила, – вступила Лайла. – О славной тебе охоте, даже пире и вовсе братании! Ее вам сейчас будет спеть или совсем потом, для уже разом всех?

Мысленно представив себе образец поэтическое го творчества простодушной гоблинихи, я с трудом удержался от желания схватиться за голову. И не сразу сообразил, как пресечь исполнение, не обидев зеленявку:

– Спасибо за труд, девочки. Особо тебе, Донна. – Та забормотала было что-то вроде «чего уж, все старались…», но я продолжал гнуть свое: – И тебе, Лайла, спасибо наособицу. Молодец! Только не время сейчас для песен, собираться пора, пока ветер не упал!

– И то верно, – как мне показалось, тоже с некоторым облегчением подхватила старшая зеленявка. – Пошли, Ля, дел невпроворот. Будет еще случай спеть.

И споро утащила под локоток порывавшуюся оглянуться и бросавшую на меня просительные взгляды первую и единственную гоблинскую стихосказительницу. Похоже, не я один критически настроен относительно ее талантов. Но берегут не только свои уши, но и ее душу – впрямую никто не выскажется. Разве что Сигурни могла бы. Только ей все эти саги просто по фигу, в силу врожденной глухоты к искусству и глубочайшей конкретности мышления. Во всяком случае, мне представлялось именно так.

Однако шума, гама и неразберихи вокруг хватало и без исполнения эпосов зеленокожего народа. Отбытие рыбарей, выводивших пескокаты из-за караван-ангара под ветер и ставящих паруса, пропустить было попросту невозможно. Хлопала под утренним бризом ткань, метались по гребням дюн тени, скрипели снасти и колеса, глухой перестук тормозов отмечал рывки и подвижки двухколесных буеров, занимающих места в строю.

Наконец все выстроились вслед за «классической моделью» предводителя. Сам Чухчай вывел пескокат на стартовую позицию раньше всех и теперь флегматично поджидал суетящихся парней в фуфайках. Спокойствие его нарушило лишь мое появление.

Блоссом, его гоблинихи и мое семейство как раз подтянулись с обратной стороны строения – проводить нежданных, но очень уместных соседей по ночлегу и соратников в охоте на пескозмея. Так что прощания, почитай, никто не пропустил, кроме Рона Толкача. Купчика с утра видно не было – забился в какую-то щель и носа не казал.

Ну и демоны с ним, с малахольным. В сторожа трусоватому парню никто из нас не нанимался.

Чухчай меж тем лениво спустил ноги с руля, встал и, порывшись в бардачке под сиденьем, извлек флягу порядочных размеров. О содержимом ее и гадать было нечего – ракия! Причем количество печатей и заботливость упаковки явно не предполагали немедленного употребления. Подарок…

Я деловито оглянулся на своих в поисках совета насчет ответного дара. Умница Хирра с готовностью протянула развернутый алый шелковый платок с двумя чарками из мозговой капсулы пескозмея. Как заранее знала, ей-боги!

Процедуру обмена подарками мы с предводителем рыбарей произвели со всем возможным уважением, молча, под почтительный гомон бородачей и зеленявок. Отступили на шаг каждый, поудобнее прибирая обретенные сокровища…

И в один голос рассмеялись.

– Получается, ты теперь при выпивке, а я при посуде! – жизнерадостно хохотнул Чухчай. – Ни мне, ни тебе не попользоваться!

– Это ненадолго! – в тон ему ухмыльнулся я. – Чую, такие парни, как мы с тобой, без недостающего долго не останутся!

– Ага! – мотнул головой бородач. – В точку!!! Мы оба заржали и обнялись напоследок, что есть силы хлопая друг друга по спинам. Прочие тоже зашумели в голос, размахивая руками и желая друг другу удачи в пути. Даже моих эльфочек зацепило общим настроем – сдержанная Хирра заулыбалась, а и без того буйная Келла начала бесноваться пуще гоблиних. Пемси в подражание своей атаманше откалывала те же коленца, да еще и подпрыгивала…

Впрочем, расставание после таких восторгов прошло на удивление легко и быстро. Чухчай уселся в кресло своего «Бромлей-Торвальдсена», махнул рукой, и вся его команда разом привела паруса к ветру. Заскрипел песок под колесами и катками, пескокаты тронулись с места и пошли, вначале медленно и нестройно, затем все быстрей и быстрей, набирая ход. Паруса ровно загудели, разгоняя двухколесные буера, и вскоре те уже запрыгали по гребням неблизких дюн.

Все потихоньку успокаивались, шумно обсуждая случившееся. Разве что Блоссом до сих пор вел себя на удивление осторожно. Лишь когда мачта последнего из пескокатов скрылась в мареве над быстро нагреваемыми солнцем барханами, санд-шкипер прервал нетипичное для него молчание и тихонько изрек, подводя черту под ночевкой в компании приятных парней и их застенчивого предводителя:

– На тебя, командир, не иначе Судьба в кости ставила. Редко так выходит, чтобы с Капитаном Пустыни при своих разойтись. А чтобы обетом с ним заручиться – так вовсе небывалое дело. У нас, природных пескобродов, с ним свой зарок на кровь, воду и ветер. Но чтобы фляжками поменяться с самим…

До меня с некоторым запозданием дошло. Как «каучуковой лианой» в нос с оттяжкой. Лишь голевой покрутить оставалось, проверяя, все ли в ней на местах. И все равно не помогло – только звону больше стало. Страхи Джоггера, только теперь опасливо показавшегося из неведомого укрытия, стали понятны, но уважения к нему не прибавили.

После такого наше собственное отбытие как-то пролетело мимо меня. И столь давно предвкушаемый завтрак – тоже. Даже вкус фиников, разведенного вина и копченого альтийского сыра, заплетенного в затейливые жгуты, толком не разобрал. Только к полудню очухался более-менее, как раз к очередному знаку на пути, совершаемом нами в песках.

Солнце уже лупило со всей дури, не оставляя и клочка тени от парусов. Впору снова очки темные надевать или там щелевые с дырчатыми, вроде горных. А то и сон добирать под навесом. Все одно ничего нового в череде бесконечных дюн не разглядишь…

Если бы!

Над барханами мелькнуло что-то черное, вроде скрюченной головни. Еще одно, еще… Под углом к гребню выстроился, проступая из бархана, как из приливной волны, ряд шестов, к которым были привязаны иссохшие сморщенные трупы. Уже мумии, не тела. У многих песок состругал плоть с костей, открыв оскалы черепов и клети ребер.

На наших буерах все притихли. Опасения и полунамеки на опасности пустыни, нагнетавшиеся последние дни, наконец обрели зримый облик в виде без малого двух дюжин мертвецов, когда-то оставленных врытыми в песок по шею на обломках мачт своих пескобуеров.

– Кто это их? – озвучил я общий вопрос, добавив запоздало: – И кто сами были?

– А, непонятные люди, – широко махнул рукой Полмачты. – Сели на караван-ангаре, решили водяной налог брать. Половиной товара, а то и кровью, чуть что не по ним. Капитан Пустыни их и урыл, чтоб неповадно было.

Вот так застенчивый симпатяга Чухчай и его девятка роллеров! Прямо-таки восемнадцать колес справедливости…

Следующая ночевка не была богата событиями. Даже пескорыбу на ужин не ловили, обойдясь подвяленной вырезкой предыдущей добычи. В сравнении с парой прошлых дней истекших суток как не было. Одна пустота… Именно ее, а вовсе не песка или ветра, больше всего в пустыне…

Впрочем, на отсутствие последних следующим утром жаловаться не пришлось. У самой прибрежной части пустыни разница в скорости прогрева песка и камня при смене времен дня вызывала особо свирепые порывы шквала. Даже вихри временами закручивались.

То и дело приходилось жмуриться и отворачиваться от летящей прямо в глаза пыли. Рты все уже давно затянули кисеей, а для очков пока рановато казалось. Все одно через полчаса-час ветер стихнет, выровняется. Это пока он заигрался с редкой для здешних мест забавой – парусами трех пескобуеров и одеждой их экипажа и пассажиров. Других-то игрушек, кроме пыли, песка и мелких камешков, обычно где сыскать?

Внезапно шквал опрокинул и смел эти мои мысли так же легко, как куст шар-травы. Налетевший порыв ветра бросил в лицо не песок – что-то шелковистое и длинное скользнуло по щеке и виску, словно погладило мягким кончиком затейливо заплетенной косы.

С запозданием я повернул голову вслед, пытаясь проследить полет источника странных ощущений – только для того, чтобы увидеть, как золотистый гибкий блик оплетает голову Пемси, высунувшейся со своего места на пескобуере. Рефлекторно дернулся, ожидая недоброго от дара песков. Но все обошлось – девчонка уже распутывала длинную, шитую золотом ленту бирюзового шелка с легкими кистями на концах, пришедшую с ветром из сердца Девственной Пустыни.

Словно по команде, караван встал. Со своего буера соскочил Блоссом, следом Хирра с Келлой, ехавшие сегодня вместе. Последним подтянулся Рональд, едва волоча ноги. Песчаная болезнь песчаной болезнью, а на золото у него чутье безошибочное. Тем временем Памела растянула нечаянную находку в руках почти на весь размах, только кисти вились по ветру.

– Откуда такая? – Мне добираться было ближе всех, и первый вопрос остался за мной.

– Пустыня знает, – пожал плечами Полмачты. – Знатная вещица…

– Узор Хтангской династии, – тоном знатока вступила моя высокородная. – Оригинальное плетение, приборные цвета Священного Воинства.

– Это что значит? – жадно встрял Рон Толкач. – Во сколько встанет?

– То значит, что вещице самое малое три тысячи лет, – авторитетно-снисходительно преподнесла ответ Келла. – Под заклятием нетления она до Мировой Погибели не истреплется.

– Ну так, а в звонкой монете? – продолжал настаивать купчик.

– В чужом кармане не считай! – опомнилась наконец унтер-бандерша, огрызнувшись в своей привычной манере. – Сам свою Судьбу лови!!!

Видно было, что подарок ветра пустыни полностью покорил ее. Предполагаемая давность вещи изрядно польстила пышечке, чья жизнь до встречи с моей древнейшей ничем не отличалась от века поденки. Ни наполненностью настоящими делами и предметами, ни предполагаемой продолжительностью.

Что-то я не припомню удачно устроенных в жизни «выпускниц» подростковых женских банд…

Стянув шаль с головы, Пемси повязала волосы бирюзово-золотой тесьмой. На мой взгляд, это был скорее поясок или зарукавная лента, но новой хозяйке виднее. В конце концов, эльфийскому рыцарю легендарных времен, которому вещица принадлежала прежде, нынешняя владелица приходилась немногим выше пояса или запястья, так что привычная высота ношения повязки не слишком изменилась.

Рональд Джоггер Ас-Саби меж тем, как оказалось, внял совету и нелепо прыгал на гребне бархана, размахивая в воздухе скрюченными пальцами обеих рук. Ловил свою удачу, покуда ветер не переменился.

И что интересно, поймал-таки! Возникший ниоткуда темный лоскут смачно впечатался ему в физиономию. Но этот дар пустыни расползся под алчными ладонями поставщика двора Его Великолепия прежде, чем тот сумел распознать, что же именно принес ему ветер. Только темные полосы от пальцев остались на лбу и щеках. Вот и гадай теперь, какую судьбу выловил он себе и откуда пришел знак.

Хотя последнее и так ясно.

Когда-то тысяча рыцарей Священного Воинства Хтангской династии отправилась на Хисах через Девственную Пустыню, испытать Судьбу военным походом.

Судьба дала им недвусмысленный ответ – ни один не вышел из песков, чтобы рассказать о том, какое орудие было избрано ею для возвещения своей воли. А ветер тысячелетие за тысячелетием выносит частицы их снаряжения и праха, бросая в лица путникам. Словно напоминание о том, что не следует излишне дерзко искушать свою удачу. Или как аванс этой самой удачи: от одного убыло – к другому прибыло.

Надеюсь, к Пемси применим второй случай. А для Рона Толкача и первый сошел бы, хоть и нехорошо желать недоброго человеку, вся вина которого – непроходимые жадность и самодовольство.

Кому что достанется, все едино не нам решать. От каждого зависит лишь, как ответить на выпавшее – достойно, недостойно, со всем вниманием или небрежно. Принять чужой выбор или воспротивиться, как поется в самом известном монологе Принца Хисахского…

Никогда бы не подумал, что эти затрепанные по балаганам слова совсем иначе окажут себя на краю Девственной Пустыни, где они и родились. Тем более применительно к реальным людям, а не к искусно раскрашенным актеркам, представляющим магов, воителей и красавиц древности, богов и стихии…

Последние как раз приутихли – утро уступило свои права дню, и солнце поровну раскалило песок глубокой пустыни и камень недалекого плато. Дожидаться нечего, ничто более не удерживает от движения навстречу судьбе. Так что, оставив поиски своей доли, мы снова пустились в путь.

Вот ведь как на балаганный манер мысли перевело! Сам заговорил не хуже Халеда на сцене. Хорошо хоть не вслух. То-то позора было бы, на всю жизнь, сколько бы столетий ни отмерили Зерна Истины. И так по сторонам оглянулся воровато, словно вправду сболтнул…

Если б не эта неловкость, я мог бы и не увидеть того, что случилось в тот же миг. Судьба слишком быстро и неожиданно показала, что богата не только на предупреждения да знаки. Всего в какой-то паре кабельтовых от границы песка и надежного камня!

Совершенно внезапно один из пескобуеров подпрыгнул на пяток ярдов, а обратно опустился, уже разваливаясь на части. Сольвейг, Милли и Фанни порскнули в стороны от груды обломков, их пассажир, Рон, выбирался дольше. Наши буера резко разошлись в стороны, обходя место крушения. Оси скрипели, мачты вело в опасном крене. Глубокие колеи описали дуги вокруг бархана, оказавшегося столь ненадежным.

Уцелевшие два буера, едва не столкнувшись, сгрудились за разбитым, чтобы подобрать экипаж. О грузе пока речь не шла, сначала надо выяснить, в чем дело.

Полмачты соскочил на песок, вглядываясь в барханы вокруг останков катастрофы. При этом в руках у него был здоровенный гарпун – раза в полтора больше того, что я использовал в колодце караван-ангара. Похоже, опять охота намечается. Спрыгнув с борта следом за санд-шкипером, я уставился на песок.

Вовремя. Прямо по прежнему курсу каравана, теперь уже за кормой, в песке мелькнул серый шипастый гребень, не уступающий в размерах среднему бархану. Для пескозмея великоват, да и не в тон совсем. Неужели…

– Это же песчаная акула! – завопил я с непонятной радостью и повернулся к Блоссому в поисках подтверждения.

– Не иначе, – ошарашенно кивнул тот, а на мой удивленный взгляд пояснил: – Что я, видел ее когда, что ли?

В голосе его не было ни малейшего оттенка стыда, как будто не он до дыр протер нам уши историей про эту самую зверюгу. Ну да сейчас не до старых историй. В ближайшее время мы обзаведемся собственным вариантом рассказа о песчаной акуле.

Желательно бы со счастливым финалом. Чтоб осталось, кому рассказывать…

Разворачиваясь для новой атаки, тварь выпросталась из песка во весь размах. Даже пролетела немного над впадиной между барханами, изгибаясь в прыжке, как обычная пескорыба.

Что я там думал, будто мачта пескоката в качестве ловчей снасти на песчаную акулу велика окажется? Для нее и шпиль Храма Победивших Богов маловат будет. Потому что никакая она не акула, а самый натуральный дракон, просто без лап, крыльев и иных поверхностных излишеств. Зато в бронированной шкуре с жесткими гребнями и шипами по всей поверхности. Не иначе Повелитель Неба удостоил вниманием особо игривую пескозмейку – вот и результат. Легенда Девственной Пустыни въяве, на все двадцать ярдов длины и невесть сколько длинных тонн веса. И кто на кого тут будет охотиться, еще вопрос…

Гоблинихи бешено заметались по снастям, растаскивая в стороны уцелевшие буера. Мы все навалились на корму того, который встал против ветра на крутом склоне, стремясь вытолкать его за вершину. Только Джоггер, нелепо размахивая руками, побежал куда-то в сторону центра пустыни, прочь от спасительных каменистых равнин.

– Вернись, кретин! – проорал ему я, отрываясь от пошедшего наконец под уклон песчаного судна. – Сожрет ведь!!!

Но тот уже ничего не слышал – не столько со страха, сколько из-за шума песка, рассекаемого чудовищем. Плюнув, ярванул за ним, увязая в развороченных барханах. Расстояние между нами сокращалось слишком медленно. Куда быстрее настигала беглеца тварь, волнообразно стелющаяся в песчаных бурунах.

– Стой! Стой, идиот!! Остановись!!!

Новая попытка достучаться до обезумевшего купчика оказалась столь же удачной, сколь несвоевременной. Рональд услышал, обернулся – и тут же замер, как вкопанный, завороженно уставившись на неотвратимо приближающуюся песчаную акулу. Та будто текла, мелко вибрируя при погружении в песок и упруго раздвигая его литой округлой тушей. В дюжине футов от намеченной добычи тварь затормозила, растекшись по склону бархана, и подняла голову для атаки.

Пасть раскрылась, выпуская наружу сильно вытянутые вперед, словно щипцы, полукружья зубов на мясистой трубе из плоти. Выдвижная глотка разом вдвое сократила расстояние до лакомого кусочка, и это было еще не все. Между распахнутыми хрящеватыми фальшчелюстями выметнулся мускулистый и длинный, как у попингуя, язык. Только в отличие от охотничьей снасти сравнительно безопасной твари джунглей, этот на конце был снабжен не хватательной подушечкой, а богатым набором крючковатых когтезубов. Каждый в пять дюймов размером, не меньше.

Волна оглушительной вони из этой сложносочиненной пасти докатилась даже до меня. Похоже, песчаную акулу, в отличие от пескозмея, не едят. Если судить по запаху…

Рон Толкач так и не пошевелился, когда язык песчаной акулы обвился ему вокруг шеи. А когда охотничья снасть твари ленивым движением сорвала его голову с плеч, и вовсе уже ничего не мог поделать. Безголовое туловище стояло, пошатываясь, пока ритмично выстреливаемая вперед выдвижная глотка зверюги отхватывала кусок за куском. На каких-то пять глотков пошел купец зверюге, лишь сапоги остались стоять. Один, правда, завалился набок.

Прожорливая тварь и их подобрала цепким языком – аккуратно, по-гурмански, чтобы песка случаем не ухватить. Брезгует, зараза…

А затем в парадном обеде песчаной акулы на ступила очередь следующей перемены блюд. То есть моя. Прыжком уйдя в склон бархана, тяжелая туша в секунды преодолела разделяющее нас расстояние и вынырнула из песка прямо передо мной, на привычной ей охотничьей дистанции. Ну здесь легкой холодной закуски ей не дождаться!

Чисто автоматически я залпом разрядил стволы стреломета в пасть твари. Отдачей руку чуть из плеча не выбило. Да впустую – половина стрел срикошетила от зубов и бляшек панциря, а оставшиеся засели в мясистой трубе выдвижной глотки, не причинив зримого вреда. Только раззадорили зверюгу еще сильнее, не задержав и на секунду.

Безнадежно, зная, что впустую, я зашарил рукой на привычном месте у пояса в поисках огневой снасти. Но файрболла, как назло, в подсумке не оказалось. Вот тебе и поездка в Хисах, мирное добрососедское государство. На обратном пути прихвачу с собой двухфунтовую многорогую аркбаллисту с отсечкой очереди по три. Если он будет, путь этот…

Кто-то подкатился сзади мне под колени, сбивая с ног. Вовремя – зубищи песчаной акулы клацнули, сомкнувшись на том самом месте, где только что была моя башка. Бронированная труба головы наползла на выдвижную глотку, готовясь выбросить ее в новой атаке.

Нежданный спаситель завозился подо мной, отпихивая в сторону. Пемси! Вот так сюрприз!!!

Освободившись, пышечка в упор наставила свой кургузый стреломет на снова разверзшуюся смрадную пасть и клацающий когтезубами, змеящийся язык. Тщетно. Даже будь у нее надсеченные иглы, которые перед отправлением я сам велел ей выкинуть на краю пустыни. Песчаной акуле все едино, что болт, что иглы, расходящиеся в плоти стальными щепками. Файрболл бы, хоть полуфунтовый…

О существовании еще одного боеприпаса, популярного в бескрайних песках и излюбленного той же Сигурни, я как-то позабыл – и очень зря. Как и про то, что Памела давно нашла общий язык с хозяйственными и боевитыми гоблинихами.

Четыре огневых сардельки впечатались в основание языка зверюги, шкворча оранжевым фосфорным пламенем. Легли, как нарочно, руной уничтожения.

От неожиданности и резкой боли тварь рефлекторно сглотнула, втянув выдвижную глотку вглубь, в самую свою сердцевину. Ох, лучше бы она этого не делала! Для нее самой, конечно, не для нас. Особенно не для меня. Поскольку после этой нехитрой операции именно ко мне песчаная акула и потеряла интерес сразу и бесповоротно. Равно как ко всему прочему, кроме песка, в который она незамедлительно ввинтилась, попутно заглотив полбархана.

Не помогло. Обожженная зверюга так металась под поверхностью, что казалось, верхушки дюн заплясали вокруг сгрудившихся пескобуеров. То здесь, то там между барханов прорывались извергаемые ею клубы густого смрадного дыма – и все чаще с лоскутами трескучего, как от масляной лампы, желтого пламени. Похоже, упитанность твари, помогающая перетекать под песком, разжимая и разрывая любые преграды, сыграла с ней злую шутку. Весь этот жир теперь кипел и разгорался, превращая песчаную акулу в подобие ползучей зажигательной бомбы!

Не закончить бы нам всем с ней так, как тому полковнику в истории с кротами и файрболл-фогом.

Шансы уже довольно высоки. Как раз сюда заворачивает, вконец обезумев от боли…

Подброшенные вверх пескобуера промели мачтами небо. Ощутимо тряхнуло даже стоявших поодаль, а тех, под кем пронеслась зверюга, попросту раскидало, занеся песком по пояс. Борозда следа, проступившего на поверхности, источала струи донельзя вонючего дыма, завивавшегося в спирали, прежде чем рассеяться.

Уносясь от нас к востоку, стране погибели и забвения, песчаная акула успела проделать еще ярдов сто пути, когда огненные клубы над ней вырвались одновременно из нескольких мест. Движущаяся гряда внезапно остановилась, лениво дымя. Долгие мгновения ничего не происходило… до того самого мига, когда почти сотня футов песка взметнулась, вздыбленная огненным валом. Грохот прокатился, приминая верхушки барханов, тряхнуло еще раз, хотя и послабее, чем при проходе прямо под нами…

И все стихло. Пламя опало, в ушах, изрядно травмированных предшествующей свистопляской, отдавался лишь шорох ветра, играющего снастями двух уцелевших буеров. Казалось, что запах жирной гари ему не унести никогда. Все потихоньку отходили, поднимаясь с песка и отряхиваясь.

Гоблинихи, похватав лопатки и заступы, тут же рванули к еще дымящемуся рву – зубы откапывать, главный трофей нечаянной охоты. Ох, чую, под тяжестью этого ожерелья Памела с места не сдвинется. Насколько помнится, зубов там было немерено. Или это у моего страха глаза велики? Да нет, и вправду всем зубам зубы, пусть и без челюстей. Зато на языке их тоже в достатке…

На полпути орава зеленявок разбилась по три – к каждому краю канавы, для надежности. С какой-нибудь из сторон да нароют добычу. Вот только где же еще одна? Вроде бы песчаной акуле не подворачивалась. Или та гоблиниху походя в песок втерла, даже не заметив?

Поискав взглядом седьмую, я обнаружил ее утешающей Блоссома. Тот сел, где стоял, и уткнулся лбом в кулаки, переживая неудачу в главной охоте всей жизни. Как же, легенду на гарпун взяли! Точнее, на кургузый дамско-бандитский стрелометик. И кто!!!

Меня, в отличие от него, добила кандидатура утешительницы. Нет, не обстоятельная Донна или спокойная Милли. Даже не Лайла. Неумело, но трогательно придерживала своего шефа за трясущееся плечо Сигурни, обычно отличающаяся прямотой и чувствительностью железной мостовой балки. А тут ее единственную проняло тем, каково терять мечту, в которую санд-шкипер и сам-то не особенно верил, раз не смог убедить нас в ее реальности. Вот так Си… Уж от кого не ожидал!

Похоже, сегодня вообще день сюрпризов. Еще неизвестно, кто или что выкинет следующий фортель. Лишь от одного больше не следует ждать ни неожиданностей, ни ставших вполне привычными пакостей. Рональд Джоггер Ас-Саби умер, как жил – бестолково. И бесповоротно. Хоронить, и то нечего – что не перемолола зубищами хищная тварь, то сгорело в погребальном костре, который прекрасно вышел из самой зверюги, спасибо Пемси.

Небогатая надгробная речь, и не сказать, чтобы добрая. Ну да о мертвых либо правду, либо ничего. Не окажись унтер-бандерша моей древнейшей столь тверда на руку, и по мне сейчас прозвучало бы что-то подобное. Если бы вообще уцелел кто-нибудь, способный помянуть погибших.

Кстати, а где сама виновница торжества разума над животным миром? Точнее, не столько разума, сколько нахальства в смеси с полным бесстрашием. Видно, от полного же непонимания ситуации… худым оно, сообразно комплекции пышечки, просто не могло оказаться. Да и Хирра с Келлой что-то не спешат убедиться в целости и сохранности законного супруга. Куда все подевались?

А, вот они. Вроде бы виднеются за ближним пескобуером. Всем троим не до меня, жив – и ладно. Что ж, справедливо. Меня-то древним золотом, пожалованным ветрами пустыни, только по лицу мазнуло. Вся слава и блеск достанутся забавной блондиночке, в соответствии с выбором самой Судьбы.

Огибая корму фрахтовика, я прищурился против солнца – как-то уже начали чествовать Памелу Акулью Погибель?

Картина и вправду открылась эпическая. Победительницу чудовищ шумно рвало за высоченным колесом. Обе мои жены суетились вокруг нее, придерживая волосы и золотое шитье хтангской головной тесьмы.

Каждому, кто жаждет славы, стоило бы посмотреть…

4

Дары дипломатии

Крик вахтенной гоблинихи с «вороньего гнезда» мачты разорвал жарко-волокнистое предвечернее марево над каменной равниной Хисаха, словно струя кипятка – горку расходящегося в чае сахара. Казалось, каждый острогранный осколок булыжника отражает и швыряет обратно вопль:

– Море! Море!! Санд-шкипер, море показалось!!!

Впервые с момента охоты на песчаную акулу Блоссом заинтересованно вскинулся. Прочие шесть его зеленокожих подручных едва ли не разом бросились вверх по снастям, угрожая опрокинуть буера. Только рулевые оставались на посту, но и они довольно завозились на своих скамьях у транцев.

Мы, понятно, тоже оживились, сбрасывая сонную одурь дневной пустыни. Море – значит, Хасира, крепость соленой Воды и раскаленного Камня, столица Хисаха. Огражденная двумя пустынями от любого врага, сберегаемая магией дальнего видения от любого вторжения… И защищенная от любого удара с воздуха поистине идиотским законодательством!!!

Скоро нам суждено увидеть могучие стены, высеченные из береговых скал, и увенчанные негасимыми священными огнями минареты-маяки. Если, конечно, Полмачты Блоссом, в последнее время забросивший все дела, не дал промашки в своих штурманских расчетах.

Впрочем, плохо я думал о санд-шкипере. Даже величайшее разочарование жизни не заставило его относиться к своим обязанностям спустя рукава. Пустыня небрежения не терпит, и с презревшими ее закон расправляется скоро и беспристрастно… что и продемонстрировал не столь давно Рональд Джоггер Ас-Саби, поставщик двора Его Султанского Великолепия Мехмет-Али Двенадцатого.

Всего-то два с половиной дня назад, но после плотной череды предшествующих событий эти дни промелькнули, не оставив по себе никакой памяти. На каменистой равнине само время, похоже, свивается в кольцо наподобие мирового землезмея – один день от другого не отличить.

– Право полрумба! Отдать рифы! – подтвердил свой профессионализм Блоссом, приступив к исполнению санд-шкиперских обязанностей. – На борту осмотреться, прибываем!

Да я и сам уже видел, что прибываем. Над серебряными бликами далекой морской глади, расталкивая боками струение раскаленного воздуха, вставали еле заметные дымки над дрожащими прутиками минаретов. Огонь днем не виден, но и без того чуть справа по носу вырисовывалась темная масса городских стен.

Полчаса, не больше, до столицы легендарного Принца Халеда, призрачным островом всплывшей из неизвестности на исходе Войны Сил. Три тысячи лет скалам ее стен, выведенным из моря могучим заклятием, три тысячи лет огням, бессменно пылающим над пробитыми в газоносные слои земли колодцами…

Пожалуй, самое время связаться с посольством на предмет организации встречи. Код вызова я еще перед отъездом заклял в раковину дальней связи и сам затвердил наизусть. Да и жен заставил выучить – другой опоры, иного островка своих пусть в дружественной, но все равно чужой стране нет и не будет.

Однако сейчас данный оазис спокойствия и оплот соотечественников не спешил отзываться. Всегда так – когда нужно, хрена с два дождешься этих чиновников!

Раз за разом я колотил по жемчужинкам, набирая код посольства. Самоцвету повторного вызова уже не доверял – мало ли какой сбой мог накопиться при многократных попытках связи. Посольство по-прежнему не отвечало. Стараясь, чтобы мое беспокойство не передалось другим, я потянулся убрать раковину назад в чехол на поясе. Но моя высокородная все равно что-то почуяла.

– Не отзывается? – сочувственно кивнула она на магический приборчик в моих руках.

В ответ я мог лишь неопределенно пожать плечами.

– Не беспокойся, наверное, встречать выехали. В суете не до вызовов. Недолго уже…

Успокаивающим словам старшей жены хотелось верить. Тем более что последнее ее утверждение опровергнуть было невозможно. С каждым мгновением громада городских укреплений вырастала больше и больше, открываясь во всем своем величии.

Стены Хасиры сложены морскими скалами, что вывел магической песней из волн прибоя величайший поэт всех времен Омар Копьетряс по воле своего повелителя и героя всех его творений – принца Халеда. Оттого нет в них ни регулярности, ни симметрии, но есть какая-то дикая красота. Словно не творение разума, а воля самой природы встала на защиту столицы Хисаха, готовая отразить и отбросить прочь любого завоевателя – от холодного и расчетливого хтангского рыцаря до горячего и порывистого ветра пустыни…

Казематы тяжелых метателей и башенки колесных стрелометов прилепились к уступам каменных громад, как прежде гнезда розовых чаек, а из каждой расселины, казалось, уставился смертельным зрачком залповый светосброс. Система оборонительных чар здесь следует естественному рельефу – а стало быть, совершенно непредсказуема…

Хорошо, в общем, строил Принц Хисахский и все его потомки, на совесть. Наскоком не возьмешь, а на идиота, взявшегося тащить по пустыне тяжелый осадный парк, я и смотреть не хочу, чтобы случаем не подхватить дурость, как заразу.

С воздуха и то тяжко было бы развалить такие укрепления при грамотно поставленной ПВО. А учитывая законы страны, любое массовое незапланированное пересечение воздушными кораблями далекой границы по Ветровой Стене будет воспринято как объявление войны. Причем времени на соответствующие выводы у хисахского генштаба будет предостаточно – сеть простеньких амулетов обнаружения надежно перекроет рубежи…

Впрочем, нам ни к чему всерьез разрабатывать планы вторжения в добрососедский Хисах. Сейчас не первые годы после Войны Сил, когда обезумевший от славы и безнаказанности победителя третий уарен Хтангский двинул на Хисах Священное Воинство. Сгинули в песках эльфийские рыцари, сгинул с ними их полководец, и давным-давно вослед пропавшим исчезла самая идея воевать с южным соседом.

А когда в пламени Первой Меканской отпали заанарские вотчины Инорожденных и на месте болотной да степной окраины встала грозная и недобрая Империя Людей – не врагом, союзником стал Хисах. Единственный из всех независимо, по доброй воле, ибо суверенитет и политическая независимость Огрии и поныне чисто номинальны, а уж диковатые альтийские окраины и такой иллюзии самостоятельности не имеют. Что цизальтинский Союз Племен, что трансальтинский Фольксдранг попросту не доросли быть субъектами международного права.

Маневрировать парусами вблизи скальной громады оказалось затруднительно, а на быстроразборном пандусе, ведущем к воротам, поднятым высоко над землей – и вовсе невозможно. Еще один плюс обороноспособности Хасиры и явный минус удобству торговли… если бы не предусмотрительность хисахских биндюжников. У пандуса караванщиков поджидали буксировочные упряжки. На жаре их погонщики лениво потягивали зеленый чай, развалившись под тентом, а сами звери…

Да нет, не звери. На свирепом пустынном солнышке вместо настоящей упряжной животины жарились кадавры среднего класса местного производства, точнее, одни лишь ходовые части их, собранные попарно в жесткие звенья с мощными буксирными крюками. Разумно – живому существу тут никакого терпежа бы не хватило, а при человеке на козлах распознающий и управляющий контуры маготехническому тяглу не нужны. И то, что взяли таких вот, не самых крупных, тоже правильно. Здоровенные, вроде тяжелых штурмовых или осадных, в ворота попросту не протиснутся, да и внутри города, по дороге к складу, едва ли развернутся.

Блоссом, красивым виражом подкатив к самому навесу, принялся рядиться с биндюжниками, сбивая цену за провоз. Возчики оживленно включились в беседу, попутно вываливая на приезжего ворох местных новостей и выспрашивая дальние, из-за Ветровой Стены. Законное дело и для тех, и для других – вволю почесать языки после долгого пути или не менее монотонного ожидания путников. Вот она где, высокая-то дипломатия…

Наконец, спустя не более получаса, ритуал взаимопредставления был закончен, и высокие стороны разошлись по своим делам. Биндюжники – подпрягать своих скакунов к пескобуерам, санд-шкипер – руководить этим процессом, гоняя туда-сюда расторопных гоблиних.

Более-менее завершив сей важный труд, Блоссом напоследок подошел к носу нашего судна, попинал буксирный трос, проверяя на прочность соединение, и как бы между делом прошелся вдоль моего борта пескобуера.

– Неладно у вас в миссии, – негромко, в сторону бросил он. – Посол ваш, говорят, нехорошо умер…

Самые неприятные предчувствия заскребли по сердцу, как змеи лапами по стенкам факирского горшка. Вот и причина молчания раковин дальней связи…

– Если обратно сейчас решите – за полцены повезу, – продолжил санд-шкипер совсем неожиданно. – Мне с вас лишнее брать не резон, не по совести!

– Спасибо, конечно… – Я замялся, пытаясь объяснить, почему не могу воспользоваться столь щедрым предложением. – Только нам обратного пути нет. Да и не так уж все плохо – а то еще со стен пристрелили бы!

Первая фраза внезапно прозвучала куда серьезнее, чем ожидалось. И верно – нет назад дороги, нет обратного пути. С самого начала не было, со стрелы, вонзившейся в спинку кровати в дешевой съемной комнате… А то, что костюмы и декорации раз за разом все дороже и экзотичнее – мундир капитана рейнджеров, замок Властителя, теперь вот Хисах – крайности ставок и сути игры не меняет.

Так что начал я, как получается, не с пустой отговорки – для самого себя, по крайней мере. Зато моя финальная шутка оказалась действенным аргументом уже для Блоссома. Он полминуты обкатывал ответ во рту, словно гальку, которую в пустыне сосут, чтоб не пересыхала глотка, затем сглотнул и сказал только:

– И то верно… Что ж, как знаете, – и двинулся далее, завершать свой обход.

Разделять глубину его опасений отчаянно не хотелось. Почему-то здесь, на грани залитой солнцем пустыни и теплого моря, не получалось верить в разные страхи и заговоры. Но, по крайней мере, поставить жен в известность о сложившейся ситуации стоило безусловно. Вон моя высокородная уже смотрит встревоженно – почуяла что или увязала наши с Блоссомом переговоры и загадочное отсутствие дальней связи.

Так что с объяснениями стоит поторопиться… Хотя о предложении осторожного песчаного лиса я уж лучше моим эльфочкам говорить не буду. Во избежание раздоров в семействе Хирра может с ним и согласиться, а вот Келла, несомненно, будет руками и ногами за приключения, даже там, где их нет в помине и не предвидится.

Медленно разворачиваясь, наш пескобуер въезжал на пандус, ведущий к воротам. Скрип песка под колесами сменился лязгом грунтозацепов о каменные плиты. Для объяснений с семьей остались лишь те минуты, что уйдут на неторопливый подъем к воротам. Тяжело вздохнув, я сказал прямо, без обиняков:

– Посол умер. Теперь мне за него отдуваться. Пока еще замена будет… А скорее всего, придется остаться в этой должности.

На скорую замену при стремлении Концерна Тринадцати держать меня где подальше надеяться нечего. Как-то очень удобно умер посол, словно по сговору с высокородным родственничком. Крепки Инорожденные Дня родственными связями, не хуже, чем банды Дорассветных…

– Ничего, справишься, – беспечно подбодрила меня Келла. – И не такое сворачивал!

– Я помогу, если надо будет. – Хирра отнеслась к услышанному серьезнее. – Все, что понадобится…

Удивило то, что обе среагировали одинаково спокойно. Мол, принял решение муж и повелитель – значит так тому и быть. Все само собой срастется, без проблем и препятствий, как сказано. Мне бы такую уверенность…

Долгий-долгий пандус закончился – и постоянная каменная часть, и быстроразборная щитовая. Опорные площадки тягловых кадавров звонко пролязгали по настилу и вновь глухо забряцали по камню, шаг за шагом углубляясь в тень арки ворот. Вот в сумрак нырнул бушприт пескобуера, передняя, поворотная ось, мачта – и следом мы сами въехали в прохладу, от которой успели отвыкнуть за дни пути.

Внутри надвратного скального массива пришлось еще попетлять, поднимаясь на полный круг посолонь между строгими рядами противоштурмовых амбразур, под стоками для раскаленного песка. Умело закручено – праворукому незваному гостю в таком коридоре труднее развернуться, а обороняющимся отходить в самый раз.

Наконец после еще одного отрезка – опять прямого, зато перемежающегося боковыми нишами выкатных заслонов из цельного камня в полдюжины ярдов толщиной и гулкими настилами ловчих ям – путь сквозь надвратное укрепление завершился.

Может, он длился дольше, чем представлялось, может, расстроенные нервы сыграли шутку с восприятием времени – но мне показалось, что, войдя в ворота яркой, в полную силу светлой послеполуденной порой, вышли мы из них уже много ближе к вечеру. Освещение примягчало, потеплело в сравнении с дневной режущей белизной солнца. Что, если среди оборонительных ловушек Хасиры есть и такая – похищающая время у решившихся войти в город? У желанных гостей – немного, с полдня, у нежеланных – всю жизнь, наподобие недоброй памяти переделанных кухонных ускорителей ГранМадам и Хозяина Нищих…

Признаюсь, о такой оборонной магии я прежде не слыхал, а потому не стал заниматься пустыми домыслами сверх меры. К тому же мы до сих пор не покинули толщу крепостной стены, оставаясь в узком проезде, открытом лишь сверху. Впереди истекала тенью еще одна арка – надеюсь, последняя на пути в город. Может, оттого и казалось, что уже темнеет…

Впрочем, местным уроженцам чехарда с временами дня не мешала заниматься своими делами без малейшего следа вечерней расслабленности. По крайней мере, таможенники ею не страдали никоим образом. С обеих сторон проезда открывались оконца бесчисленных чиновников. У каждого из них имелся свой вопрос, свой документ, который надо было заполнить, и своя печать, призванная закрепить законность прохождения зоны его компетенции.

К счастью, дипломатический статус избавлял от большей части формальностей, по крайней мере, меня с женами и за компанию – Пемси. К нам тут же приставили важного драконида в лиловой тоге госслужащего – немалых чинов, судя по жезлу и богато украшенному футляру для письменного прибора на массивной цепи, свисающей с тонкой жилистой шеи в мелкой чешуе.

Мне и раньше доводилось видеть представителей пятой расы разумных, редких за пределами своей жаркой страны, но до сих пор лишь издалека. Младшие дети Отца-Перводракона приняли наибольшее количество его черт, менее других походя на иные расы. Даже мелкие зеленые гоблины, последние потомки Породителей с набором особенностей вроде цвета кожи, формы черепа и ушей, более близки прочим. Или хотя бы кажутся таковыми при общих с драконидами чертах – и те и другие теплокровные, яйцекладущие не млекопитающие. Зеленявки еще и роевые, самостоятельно в полный разум войти не способны…

Но даже в сравнении с ними разумные драконьей крови смотрятся более чуждо. Наверное, дело в пропорциях и чертах лица. Если у гоблинов и огров они окарикатуренно напоминают человеческие (или там эльфийские с халфлингскими) наподобие обезьянских, то здесь совсем другое. Будто в ту же, привычную для всех рас форму – две руки, две ноги, голова сверху – попытались втиснуть некую непередаваемо иную суть, не находящую ее естественной.

Чуть отливающая в зелень оливковая кожа сложена из мельчайших чешуек, на икрах, бедрах, лопатках, плечах и предплечьях сливающихся в глянцево-радужный сегментный панцирь, так же как на скулах и надбровьях. Вертикальные прорези ноздрей на чуть выступающем носу способны сжаться в почти невидимые щелочки, как и почти безгубый рот. А главное – прозрачные змеиные веки защищают глаза от песка и ветра, но не от света. Там, где другие закрывают глаза, младшие дети Перводракона закатывают под череп узкие прорези зрачков. В сравнении с этой змеиной повадкой отсутствия волос и молочных желез как-то уже и незаметно.

Тем не менее, несмотря на все это, дракониды не карикатурны и не страшны. Их мужчины обаятельны, а женщины прекрасны. И все они по-своему совершенны… но абсолютно чужды. По крайней мере, внешне…

К счастью, хотя бы одна близкая и понятная черта у прикомандированного к нам драконида имелась в наличии. Дотошность и въедливость, общая для всех таможенников по ту ли, по эту сторону Девственной Пустыни и лишь для начала прикрытая непременной предупредительностью, подобающей при трауре.

– Тысячекратно прошу прощения, эфенди, за то, что должен омрачить печальной вестью радость вашего прибытия, – издали зашел первый из официальных лиц, встреченных в Хисахе. – Полномочный посол Союза Эльфийских Городов, высокородный ау Рийнаорр ау Гуотт, скончался три дня назад.

Драконид почтительно склонил голову, выражая соболезнование. Недолгое, впрочем – основные его обязанности ждали неукоснительного исполнения. Оттого же, видимо, остались нераскрытыми обстоятельства смерти посла. Равно как и причины, по которым эта новость не достигла нас в пути…

Впрочем, кода вызова моей раковины дальней связи никто в Хасире знать не обязан, а лезть за ним в посольство – дипломатический скандал. Пока же новость прокатится по официальным каналам от одной столицы до другой, а главное, внутри обеих из ведомства в ведомство, может пройти куда больше, чем три дня. Полной недели не хватит!

Так или иначе, не в компетенции таможенника было обсуждать столь тонкие международные материи. У него и других дел оказалось в достатке. Поклонившись еще раз, он перешел к первейшему из них.

– Теперь попрошу эфенди и хай-ханум задекларировать предметы магии, ввозимые в Хисах. Вынужден предупредить, что все незадекларированные и сокрытые заклятия будут разрушены в Проходе Последнего Испытания с утилизацией высвобожденной магии в пользу казны.

Ну-ну… Посмотрел бы я, что станется с Хасирой при попытке разрушить заклятие, дающее магическую силу Восьмой Реликвии, которую я ношу в поясной сумке со смерти предыдущего владельца. Точнее, что останется от Южной Жемчужины, если вся эта мощь вырвется на свободу. Только смотреть на такое надо бы не из эпицентра, в который придется удар, а откуда-нибудь с безопасного расстояния. С той же Ветровой Стены, к примеру, или, в крайнем случае, из караван-ангара. Там хоть стены крепкие…

Да и вообще Зерна Истины – вещь в хозяйстве полезная, как еще многопрадед моей древнейшей говорил. Нечего ее этак расходовать, на пустой шум, иллюминацию да воронку в полгорода размером, что прибавит площади и так не маленькому заливу Зодиакального моря.

Так что Реликвию, дающую мне непредставимо долгую эльфийскую жизнь, пришлось безропотно предъявить. И даже не из этих шкурных соображений, а просто потому, что не люблю нарушать закон попусту, без крайней нужды.

Хирра с той же готовностью предъявила свой магический жезл, а Келла с неожиданной подробностью начала перечислять все полезные мелочи, на которых хранила свои заклятия – вроде заколок с бубенчиками, колечек в ушах, ожерелий, фенек и амулетиков, привешенных к модной перекрашенной раковине дальней связи. Потом, правда, махнула рукой и рассмеялась, чуть не заставив узкогубого таможенника улыбнуться в ответ.

– Остальное, что забыла, не жалко! Пропадет так пропадет!

Но профессиональная невозмутимость хисахского чиновника оказалась сильнее даже чар младшей жены. И уж всяко не подействовала на него суета подскочившей с переднего пескобуера Памелы, которая по примеру и прямому приказу своей атаманши предъявила все побрякушки со сколько-нибудь значимой магией.

Вроде все… Блоссом и гоблинихи с завидной сноровкой прошли ту же процедуру у младших чиновников в окошках по сторонам проезда. Видно, навык образовался за время многочисленных рейсов через Девственную Пустыню. Они с унтер-бандершей моей древнейшей уже заняли места на своем паруснике пустыни, когда наш куратор перешел к следующей части ритуала.

– Иных запрещенных к ввозу предметов магии не имеете? – предупредительно и в то же время дотошно вопросил он. – Заклятий, артефактов, ингредиентов?

При этом змеиные зрачки чиновника пронзительно уставились на наш багаж, опечатанный еще в Гериссе. Что он хотел там углядеть? Разборный воздушный ялик, что ли?! Иной запрещенной к ввозу магии я представить не мог, а спросить побоялся, поскольку в ответ определенно мог напороться на список позиций в триста, часа на два – два с половиной. Предполагаю, что исполнительному дракониду ничего не стоило зачитать его наизусть, с развернутым толкованием сомнительных мест и изложением прецедентов.

Догадка оказалась верной. Не дожидаясь вопросов, таможенник сам любезно озвучил малую долю ожидаемого:

– К известному вам, смею надеяться, списку специальным фирманом Его Великолепия от тридцатого апреля сего года добавлены зелья аэробопродуцирующей группы и их заменители, а также трансмутационные катализаторы для претворения воды в воздух. – Тут он снова вопросительно уставился на меня. А я на него – столь же непроницаемо и с видом полного непонимания.

Здесь, в Хисахе, селиться в колодце, как основатель ордена чихающих дервишей Кирага аль-Хасири и его первые последователи, мое семейство однозначно не станет, какая бы жара ни стояла на дворе. Для чего же еще могут понадобиться указанные снадобья, я при всем опыте представить не мог. Что Воды, что Ветра тут, на грани пустыни и моря, предостаточно, и претворять одну стихию в другую нет никакой нужды. Или теперь в Хисахе профессия ныряльщика за раковинами запретной стала?

Никому, кроме поставщиков сырья для ремесла, которым славится Хасира, дыхательные трансмутаторы не нужны. Или я чего-то не знаю об этой области маготехнологии, или султан решил подрубить основу процветания собственной страны.

Ибо основная статья хисахского экспорта – раковины. Всевозможных видов, цветов и размеров, гладкие и шипастые, скромные и претенциозные. Обычно они поставляются еще не заклятыми на дальнюю или ближнюю связь. Владельцы фирм, продающих раковины, предпочитают сами выбирать каналы и способы передачи для большей конфиденциальности. Да и качество связи от этого зависит, что при неимоверной конкуренции имеет значение.

Некоторые выдумщики из фирм связи вообще сажают к дежурным раковинам певчих крикунов либо тех же новостных от ведущих издательств. А то и бордельных шлюшек с хорошо подвешенными языками, шепчущих на ухо непристойности. Что угодно, лишь бы клиента приманить. Не в публичный дом, само собой, а к их исключительно благопристойному товару.

Хисахяне и сами мастера заклинать раковины, но в их работе нет изощренности анарисских умельцев, кладущих немалые усилия на защиту связи от перехвата. Местные стараются добиться лучшего звучания и большего числа каналов для каждой раковины – а это совсем не то, что требуется при коммерческих переговорах. Наивные люди живут в Хисахе. Романтичные…

Примером тому служит широко известная история Халеда, принца Хисахского, по сю пору идущая в виде пиесы по всем сколько-нибудь уважающим себя балаганам.

Принц этот во времена Войны Сил, когда все, кому не лень, занимались весьма прагматичной борьбой за право определять дальнейшую судьбу мира, посвятил себя занятию сугубо романтическому. А именно – мести за отца всем остальным родичам, включая потенциальных. Притом не прибегая к услугам ни одной из воюющих сторон, а обходясь сугубо дружескими связями и личными симпатиями.

В противовес пиесе и сам Халед, и возлюбленная его Уфия, и старая алкоголичка-мамаша уцелели и после всего долго и счастливо жили с верными вассалами. Хотя ради этого им всем пришлось вдоволь покуролесить, то вместе, то поочередно впадая в фальшивое безумие, прикидываясь мертвыми, странствуя и сражаясь. Балаганные постановки также умалчивают об имевшей место паре изнасилований и обширном членовредительстве в процессе вынашивания и осуществления желанной мести.

Почему-то изображение эффектной смерти в искусстве, что высоком, балаганном, что низком, литературном, считается делом более достойным, нежели достоверность событий. Впрочем, и по этой статье хисахский принц оправдал все чаяния артистической души. Родственничков Халед проредил основательно, как со своей стороны, так и со стороны невесты, не стесняясь в средствах и способах. Помнится, дядю мстительный наследник престола засолил заживо моментальным заклятием иэрийской выделки. По счастливому совпадению, этот самый дядя как раз и оказался главным злодеем-братоубийцей – а также тогдашним султаном Хисаха. Нечаянно, одним ударом принц добился отмщения и трона. Выходит, настоящая, истинная романтика – дело сугубо выгодное!

А трон султана с тех пор так и переходит не по наследству – достается ближайшему свидетелю смерти предшественника. Для того же чтобы обеспечить формальности сего процесса, при дворе имеется должность Блюстителя Престола, единственного, кого это правило не касается.

Сочтя столь длительное молчание с моей стороны подтверждением непричастности к ввозу снадобий, запрещенных фирманом, таможенник завершил ритуал досмотра выдачей соответствующего документа. В мои-то бумаги раньше своего султана ему нос совать не положено, а дело требует законного заверения. То есть печати хоть на каком бланке, если уж верительные грамоты по калибру таможне недоступны.

Впрочем, этот бланк мог дать демонову дюжину очков форы многим виденным мной документам – столько разноцветных надпечаток и сияющих даже днем водяных знаков украшало лист бумаги с увесистой печатью алого сургуча. Словно кусок пламени, застывший вместо того чтобы поглотить свою законную добычу.

Красивый символ. Лармо-Огненная Борода был бы доволен таким знаком уважения от одного из своих многочисленных здешних почитателей. Хисахяне поклоняются огню, дающему единственную возможность для жизни на грани меж пустыней и морем, и его хозяину. А поскольку Лармо, или Лалл, Солнечный Бог – старший из Победивших, то хотя бы религиозных войн у нас с Хисахом нет и быть не может.

– Не смею далее задерживать, эфенди. – Поклонившись, драконид сошел с борта пескобуера, чинно подобрав тогу, и махнул рукой погонщикам. Те без возражений послали вперед свои упряжки из семи металлов, движимых пятью стихиями.

Один за другим парусники пустыни вплывали в тень Прохода Последнего Испытания. При всей серьезности именования ждать от него взаправдашнего подвоха не получалось. Ну посидим в темноте еще минутку, прежде чем отправиться с прилегающей к стене Сухотаможенной площади в посольство принимать дела, столь внезапно рухнувшие на меня…

Однако спокойно сидеть пришлось куда меньше. Спустя недолгие мгновения после того, как за нами захлопнулись ворота камеры снятия несанкционированных заклятий, темнота наполнилась звуками. Негромкими, но настойчивыми и весьма действующими на нервы: шорох, хруст, какие-то мягкие шлепки… Тут не успокоишься!

– Это ты?! – не выдержав, напряженно-обвиняющим тоном спросила Хирра. Не знаю, кого уж именно, но так или иначе принял вопрос на свой счет не я один.

– А я думала, ты! – Удивление Келлы было отнюдь не наигранным.

– Нет, хай-мэм, не я, честно-честно, как под духом!!! – закрутила Лайла несусветное оправдание.

В ее медиумические способности отчего-то верилось слабо. Как и в необходимость лязга «козьей ноги» рейнджерского стреломета Сигурни, привыкшей встречать подобным образом любую непредсказуемую смену обстановки. Тем или иным способом отметились все – и на нашем буере, и на переднем, невнятным гомоном подтверждая общность повода к беспокойству.

Один я продолжал молчать самым виновным во всем образом, хотя имел никак не меньший повод вставить свой вопрос в эту череду. Если, конечно, правильно определил причину всеобщего беспокойства по собственным ощущениям – то легкие прикосновения, то увесистые шлепки по ткани, укрывающей тело от пустынной пыли. Будто одежду то ли обшаривают незаметно, как уличный спамер, то ли охлопывают слегка, словно штурмполисмен, ищущий улики. Может, это какая-то местная разновидность таможенной магии, на столь странный манер проверяющая груз и персоны путешественников?

Возмущенно-испуганный визг Пемси с переднего пескобуера опроверг эти домыслы!

Очередной шлепок пришелся мне прямо в морду – мокрый и склизкий, будто неразорвавшаяся мина-лягушка. Бывало в Мекане и такое, что эта верная смерть сама в себе перепревала на безопасную бурду раньше, чем придет повод прыгнуть.

Бабий визг мне не к лицу, но сдержать какой-то дикий всхрип не удалось. Да и передернулся изрядно, чуть вовсе с пескобуера не слетел.

Словно того и дожидаясь, впереди распахнулись створки ворот, выпуская караван наружу. Свет ударил в глаза пусть не так болезненно, как ожидалось, но довольно чувствительно. А к нашему с Памелой невольному дуэту прибавился возмущенный галдеж всех остальных… и громогласное кваканье!!!

Лягушки, бесчисленные лягушки скакали по двум уцелевшим пескобуерам песчаного лиса Блоссома. Они каскадами низвергались по тюкам и корзинам, волнами расползались от колес фрахтовиков. Мы успели забыть о поставщике султанского двора – а товар Рональда Джоггера Ас-Саби оказался заклят на нетление, и теперь избавленные от незадекларированного заклятия деликатесные земноводные скакали по нам во все стороны!

Келла держала за заднюю ногу жирную квакшу, пойманную в прыжке, и с любопытством разглядывала ее. Лягуха раскачивалась, вяло отмахиваясь свободными лапами. Куда более активно отбрыкивались от осаждающих земноводных унтер-бандерша моей древнейшей, санд-шкипер и его семеро соратниц. Пемси вообще молотила руками по воздуху, как роторная мельница крыльями. Хирра осуждающе взирала на это безобразие, скрестив руки на груди. Одна лягушка сидела у нее на голове, еще две – на плечах, наподобие эполет иэрийского генерала.

Как освобожденные от хранивших их в пустынной жаре и сухости заклятий земноводные обошлись со мной самим, можно было лишь предполагать. Во всяком случае, их присутствие чувствовалось везде. Даже за шиворотом…

В таком вот виде и явились дипломатические посланцы могучего Анарисса с сопровождающими их лицами встречающей толпе хисахян. Полагаю, столь развесистого зрелища жители благословенной Хасиры не видали со времен принца Халеда. Не того, балаганного пафосного героя, песни-пиесы о котором разыгрывают каждый год целую неделю Потеряниц до самого Приснодня, а настоящего. Того, который въехал в их город, сидя на ублюде задом наперед с прутиком «демоновой метлы» в зубах, и основал султанат, нерушимо стоящий уже три тысячи лет…

Жаль, летопись не упоминает, каким именно образом тогдашние обитатели Хасиры встретили своего будущего повелителя. Нынешние, во всяком случае, на несколько мгновений потрясенно смолкли – а потом захохотали так, что лягушки от них обратно к нам запрыгали. Смеялись все: взрослые и дети, праздные зеваки и таможенники, облеченные властью чиновники и последняя шантрапа. Даже чихающие дервиши перестали чихать, чтобы посмеяться вволю. Даже ящеричные обезьяны, казалось, вовсю хохочут, подпрыгивая на куполах храмов.

Пемси, отмахавшаяся кое-как от своей доли лягушек, от такой встречи пришла в полное неистовство. И так травмированная нечаянным испугом, пышечка взвизгнула громче прежнего, подскочила на месте и, хлопнув себя кулаками по бедрам, высунула язык во всю длину. Еще и нос наморщила, зажмурившись – уморительнейшая вышла рожа при всей симпатичности блондиночки. Мало того, чтобы окончательно добить зрителей, унтер-бандерша развернулась к ним тылом и, присев совершенно по-обезьяньи, со всей силы хлопнула себя обеими ладонями по круглому задику. Похоже, после песчаной акулы ей Зодиакальное море было по колено и сам Безымянный Бог не брат.

Безумная пляска отмороженной девчонки среди лягушек, фонтанирующих из корзинобурдюков покойного Рона-Толкача, возымела совершенно оглушительный эффект. Разом перестав смеяться, все хисахяне высунули языки, а все лизардманки повернулись задом и повторили ее жест, задрав змеиные хвосты. Большего, по моему разумению, не добился бы и сам Принц Хисахский при своем эпическом въезде в Хасиру.

– Вот так! – Саму виновницу этой массовой сцены увиденное явно удовлетворило и успокоило. Во всяком случае, дальнейших фортелей Памела Акулья Погибель не выкидывала. Да и лягушки на редкость стремительно исчезали по сумкам и корзинкам местных уроженцев. Джоггер мог бы гордиться предугаданным спросом, сумей он хоть сколько-нибудь получить за свой товар. Но ни денег, ни самого купца теперь и в помине не было.

Оно и к лучшему. Либо я сам пришиб бы его за наш торжественный въезд, либо он меня – за разбазаренный товар и сорванный контракт. Хотя, конечно, останься поставщик султанского двора жив, ничего этого и вовсе не случилось бы. Все шло бы своим чередом, без особых неурядиц…

Тут я ошибся. Как выяснилось, Хасира еще не полной мерой отвесила нам своего внимания. Чужакам, попавшим в нее, только предстояло понять всю свою неуместность и странность на местный взгляд.

Взрослым представления с подарками хватило, чтобы занять себя на ближайшее время, не мешая нашему каравану продвигаться к выезду с Сухотаможенной площади. А вот дети, падкие на все необычное, продолжали стайками сновать вокруг влекомых кадавренной упряжкой пескобуеров. Наиболее любопытные и доверчивые даже шли у самого борта, между колес, беззастенчиво таращась на редких по эту сторону Девственной Пустыни эльфей. Хирра потянулась рукой к одному мальчишке, особенно долго не сводившему с нее завороженного взгляда, желая приласкать. Но тот немедленно отпрянул, равно с сожалением и страхом:

– Ой, не надо, тетенька!!! Я заразы боюсь!

– Какой заразы, малыш? – не поняла моя высокородная.

– Лишая вашего… Вон вы вся повязками замотанная и серая!!!

Хирру такое восприятие привычного ей цвета кожи и манеры одеваться лишь позабавило. Рассмеявшись, темная эльфь поспешила разубедить неискушенного в расовых и культурных различиях ребенка.

– Я с рождения такая. От такого отца. – Тут она горько улыбнулась, вспоминая покойного Властителя ау Стийорр.

Но обстоятельного малыша это явно не убедило. То ли он в эльфов не верил, то ли считал, что от стыда за болезнь красивая тетя что угодно придумает, то ли просто так, на свой детский манер пожелал ей хорошего:

– Вы все равно выздоравливайте…

На прощание он помахал ей рукой, но тут же застеснялся, повернулся и вприпрыжку убежал по какому-то переулку. Отчего-то старшая жена смутилась еще сильней мальчика и спрятала лицо у меня на плече, присев на дно пескобуера. Рука сама потянулась погладить ее по волосам, сбрасывая прикрывавший их всю дорогу тюрбан из полупрозрачного серебристого шифона.

По счастью, здесь случайное слово не рисковало превратиться в дурную славу так быстро и надежно, как это происходит у нас в Анариссе, по причине полного и окончательного отсутствия крикунов. Жарко им здесь чрезмерно или сухо – уж не знаю. Лично мне остается только радоваться…

По крайней мере, их местный аналог – по распространенности и склонности к обсиживанию карнизов и куполов – смотрится куда приличнее. Это лизардманк, ящеричный обезьян. Чешуйчатый зверек фунтов тридцати весом, с огромными глазами под сросшимися прозрачными веками, по-гекконьи цепкими пальцами, змеиным хвостом и синим раздвоенным язычком. Другая тварь, с шерстью и незащищенными глазами, на такой жаре да под пыльными бурями, посылаемыми пустыней, долго не выдержит.

Несмотря на такие погодные неудобья, у разумных жителей столицы Хисаха было не принято прятать свою кожу, по крайней мере, от солнца. Прозрачные бурнусы защищали лишь от пыли и песка, а набедренные повязки позволяли соблюсти приличия. Зато громоздкие украшения носили все, без различия пола и возраста.

Впрочем, скрывать несоответствие облика местной моде за бортом песчаного корабля моей высокородной оставалось недолго. Пора было пересаживаться в наемные экипажи, которые доставят нас в посольство – две фуры для багажа и точеную трехколку для нас самих, с местом кучера над поворотным колесом.

Нечего и говорить, что эти транспортные средства приводились в действие такими же полускакунами искусственного происхождения, как и упряжки биндюжников. Похоже, с крупными животными тут ощутимый напряг – не ящеричными же обезьянами повозки запрягать! А зверюгу больше лизардманка скудная земля на грани моря и пустыни, скорее всего, попросту не способна прокормить.

Сговаривался с извозчиком и городскими биндюжниками привычный к этому Блоссом. А уладив все, подошел вместе с верными гоблинихами получить окончательный расчет.

– Не поминайте лихом, хай-джентри, – пересчитав и убрав деньги, вздохнул санд-шкипер, все еще терзаемый неотступной тоской охотника, упустившего главную в жизни добычу. – Я-то завтра же с обратным фрахтом пойду, отсюда заказы всегда надежные…

– И ты прости, если что, – не понять нужности этих слов было трудно. – Вы, девочки, тоже…

Гоблинихи наперебой загалдели, прощаясь. Келла и Пемси полезли ко всем обниматься, Хирра смущенно подавала кончики пальцев. Полмачты Блоссом последним жестом вскинул два пальца к тулье треуголки и уже собрался бочком выбираться из толпы прощающихся…

– Погоди! – остановил я его. – Прими напоследок кое-что, должное прийти тебе по праву.

С этими словами я извлек шнурок с тремя зубами песчаной акулы – одним охотничьим бивнем глотки в десяток дюймов и двумя когтезубами с языка, втрое меньше, по бокам. По моей просьбе Донна соорудила ожерелья загонщиков для всех выживших участников охоты. Для этого моя высокородная сыскала в своем хозяйстве порядочный моток сверхпрочного шелка кара-арахн, а моя древнейшая уговорила унтер-бандершу поделиться зубами трофея. Зубов этих и на трех таких, как она, многовато было, даже если с ног до головы ожерельями обмотать.

Сама Донна, а также Реджи, Милли, Фанни, Сольвейг и Лайла с Сигурни тоже получили от Памелы по когтезубу на сверкающем черном шнурке. После чего расставание завершилось на куда более веселой ноте.

Путь от Сухотаможенной до посольского квартала был бы изрядно долог даже без попыток возницы послужить за те же деньги экскурсоводом. Все, мимо чего мы проезжали или что хотя бы открывалось в видимости, удостаивалось от него подробнейшего описания, нечувствительно переходящего в восхваление или историческую лекцию. Академический квартал, казармы, порт, при нем Сыротаможенная площадь и Парадный причал… Громада султанского дворца, похожая на исполинский торт-безе, изрядно пропеченный здешней жарой, чтобы подняться воздушной пеной с исполинскими пузырями куполов…

Даже ушедшие под воду кварталы получили свою долю славословий, воспевающих времена Принца Хисахского, который еще застал их над поверхностью моря. Стоило в просвете меж домами мелькнуть завораживающему блеску волн, как вновь и вновь звучали названия затонувших площадей – имена Дседе Мваны, угольнокожей атинской Жрицы Ночи, снизошедшей к страданиям принца в изгнании, Хулии Монтес, иэрийской возлюбленной Халеда, и Уфии аль-Риххол, дочери шута, которая, если верить пиесе, отдала за него жизнь самым трагическим образом…

Если б не изрядная усталость, мешавшая запомнить бесчисленные названия и факты, то к моменту, когда покажутся здания посольства, мы могли бы ориентироваться в городе не хуже местного уроженца. Подумав об этом, я попытался применить кое-что из профессиональных знаний к полученным при исцелении Мечом Повторной Жизни эльфийским магическим способностям.

– Меморо энфорсире Пойнтер! – Вроде бы прошептать стандартное заклятие усиления памяти в собственный адрес удалось незаметно, но глянув по сторонам, я увидел, как губы обеих жен двигаются в том же ритме. Келла еще и над Пемси пошептала, коротко на ухо объяснив ей назначение заклятия. Это отпечаталось в сознании ярко и четко, как сквозь заклятый на увеличение хрусталь. Вообще все события сегодняшнего дня вдруг стали удивительно отчетливыми и ясными – ничто ни с чем не спутаешь и не забудешь, даже если захочется. Сработало!!!

Заодно прояснилась несообразность, преследующая меня от самого выезда из надвратного укрепления. Столь внезапно наступивший вечер никак не кончался, хотя в пустыне переход от дня к ночи всегда бывал недолог. Что-то странное творилось здесь со временем…

Или с солнцем?!

Сумерки длились слишком долго, и слишком неизменным был золотистый цвет закатного неба. Оставаться в неведении и дальше я не мог. В спросе невелик позор, тем более для чужеземца, по определению не сведущего в местных особенностях.

– Что тут, всегда вечер?

– Вроде того, эфенди, – с готовностью отозвался возница, как раз не имевший иных поводов почесать язык. – Это затенитель.

– Что?! – Объяснение не выглядело особо понятным.

– Тень такая… Заклятая, – замялся самодеятельный гид. – С темного стекла или масла оливкового, настоянного на кофе… Я не маг, эфенди, чтоб разбираться!

О да, оливковый оттенок в сумраке отчетливо чувствовался. Не в сумраке даже, а в золотисто-коричневом мягком свете, какой бывает на закате, если воздух наполнен тончайшей пылью. Немудрено было спутать!

Хотя нет, время дня отлично угадывалось по длине теней. И наполненность, объем светового потока никуда не девались. Оттого впечатление от дня-вечера было на редкость двойственным…

Ярое пустынное солнце, проходя сквозь затенитель, теряло свою злость. К проблеме защиты от безжалостных лучей светила в столице подошли куда как радикально – на улицах Хасиры всегда властвовала вечерняя заря.

Сразу же стали понятны мнимо беспечные одеяния коренных обитателей. Зачем кутаться в плотную ткань, когда весь город накрыт прозрачным куполом золотисто-кофейного цвета – не материальным, понятно, а иллюзорным. Настоящий-то свод такого размера либо рухнет под собственной тяжестью, либо окажется совершенно светонепроницаемым от обилия несущих конструкций.

– Видите башню, эфенди? Это там, на Теневой площади. – Опростоволосившийся перед чужаком возница решил покрыть недочеты магического образования избытком географического.

Не заметить означенную башню было трудно. Более высокого строения в городе просто не было, даже дворец султана был ниже на добрую треть. Как раз с этой высоты в титанической постройке камень начинали оплетать, а потом и вовсе сменяли металлические балки. Косая сеть кованых брусьев на вершине раскрывалась чашей площадки, увенчанной шестью зубцами тень-проекторов – по одному на каждый сектор столицы, полуобнявшей бухту Зодиакального моря… если я верно интерпретирую объяснения возницы, врезавшиеся в память благодаря заклятию. Как он раньше-то не снизошел до раскрытия главной достопримечательности родного города? Видно, почитал само собой разумеющейся ее всемирную известность.

К счастью, больше ничего столь же сногсшибательного нам не попалось до самых ворот посольства. Хотя сами ворота стоили немалого внимания и в своем роде были достопримечательностью не хуже прочих. Грозный облик украшавшей их пары каменных птицеклювых драконов полностью соответствовал их назначению. Изваяния, как и остальные декоративные элементы, были сделаны из «оживающего» камня и входили в систему обороны территории посольства.

Пройти внутрь мог только тот, кто знал код отмены тревожного сигнала. Так что настала пора изрядно покопаться в солидном сейф-портфеле, обтянутом драконьей кожей. Сей атрибут дипломатического статуса был выдан мне под клятву и три расписки перед самым отъездом и до сих пор повода к применению не находил.

Не песчаной же акуле в пасть его кидать было…

Хотя от количества охранных чар, наложенных на тяжеленную штуковину, и той могло не поздоровиться. Особенно если учесть, что все они связаны лично со мной особым ритуалом – длительным и не совсем приятным. Процедура «знакомства» с сейф-портфелем включала потерю полустакана крови и нешуточное усмирение магической вещи, пробующей хозяина на слабину. Зато теперь дипломатический багаж признавал меня за такового и допускал порыться в своем сверхсекретном нутре без опасности быть искалеченным стальными челюстями.

Хрустальный шарик со сложным заклятием-ключом пребывал в особом отделении, специально предназначенном для магических артефактов. Извлекая его, я завозился и едва успел остановить возницу, дуриком завернувшего прямо в ничем не прикрытый проход между птицеклювыми:

– Стой! Стой!!! Осади назад!

По счастью, он послушался вовремя. Еще пара ярдов, и отключение оборонных функций пришлось бы проводить очень быстро. Спешно. Моментально.

Словно почуяв это, жены сыпанулись с трехколки и предусмотрительно отбежали назад к фурам. Свою унтер-бандершу Келла стащила с сиденья едва ли не за шиворот, а Хирру от того, чтобы проделать то же самое со мной, удержала лишь вера в мои же профессиональные способности. Так что свои спасательные инстинкты она переключила на возницу, одним махом выдернув того с облучка.

Очень медленно я выпрямился в покачивающемся на рессорах кузове и протянул левую руку с ключом вперед, над сиденьями, к медной холке кадавра-скакуна. На долгих полминуты накрыл хрусталь правой, активируя его через контактные точки. Когда шар снова открылся приглушенному дневному свету, его собственное сияние могло затмить солнце, ослабленное магическим светофильтром.

Свет в хрустале мерцал в странном ритме, чередуя серии коротких вспышек с длинными, медленно угасающими. Тени от них причудливо заметались по резному камню, создавая иллюзию движения.

Нет – камень шевелился на самом деле. Рывками, неуловимо меняющими положение тел, каменные драконы стронулись с мест, распростерли крылья, склонили длинные шеи, вытягивая их вперед, словно в попытке обнюхать пришельца и его магию.

Мерцание слилось в дрожащий свет, в котором движения птицеклювых стали плавными и осмысленными, как у любого живого существа. Чуть тяжеловатыми, правда, но Камень – стихия нелегкая, от нее изящества ждать нечего. Заканчивая ритуал знакомства с новым хозяином, каменные драконы низко склонились предо мной и вернулись к прежним позам.

Сияние ключа прервалось. Раз, другой, третий… Мерцающие вспышки отнимали заемную жизнь у стражей ворот так же охотно, как недавно давали ее им. Когда хрусталь потух окончательно, ничто уже не напоминало о былой подвижности каменных чудовищ.

На сем сегодняшние чудеса завершились. Но нашей компании и того хватило дальше некуда. Во всяком случае, Хирре с Пемси и мне, многогрешному. Даже безразмерное любопытство и жизнелюбие Келлы выглядело слегка потертым.

Единственное, на что мы еще оказались годны – снять печати с дверей пустующего особняка и ввалиться туда вместе со всеми пожитками. Затаскивать их внутрь биндюжники особо не рвались, тщательно отворачиваясь от вновь замерших драконов.

Нашли кого бояться – в моем-то присутствии! Но и после объяснений, а также демонстративных похлопываний стражей ворот по каменным лапам, возчики не решились зайти внутрь самого посольства. Не иначе, из суеверного страха перед послом, который ныне лежал в конференц-зале головой к востоку. Оттого же, видимо, и местный персонал загодя разбежался, едва исполнив необходимые приготовления к отправке домой тела почившего.

В результате посольство осталось в совершенном запустении. Вольнонаемных служащих мы не застали ни на месте, ни у обозначенных в списке домовых раковин дальней связи. Пускаться же в более серьезные розыски ни у кого из нас не было ни сил, ни желания. Моему семейству не привыкать к отсутствию прислуги и мертвым соплеменникам в доме. А после долгих дней пути, нападения песчаной акулы и сегодняшней жаркой встречи ни на что, кроме как помыться и рухнуть спать, никто из нас уже годен не был.

Даже удивиться и порадоваться посольской бане, размерами и качеством не уступающей купальням в замках властителей, и то не сумели толком…

Отличить утро от вечера при здешнем странном освещении было непросто. А необходимость разбирать ужасающее количество багажа угнетала прямо с момента, когда удалось продрать глаза. Да и обстановка в посольстве располагала в основном к лени и безделью, а не к чрезмерным и чрезвычайным усилиям…

Либо предыдущий посол находил вкус в местном колорите, либо вообще не обращал внимания на обустройство особняка. Так или иначе, вся мебель и утварь были здесь на местный манер – низкие столики, диваны и подушки повсюду и ни единого дюйма пола и стен без ковров. Во всяком случае, именно так принято представлять хисахский домашний обиход у нас в Анариссе. Таков ли он в действительности – понятия не имею.

Привычного вида стол и стулья обнаружились только в посольском кабинете, в который я смылся, увильнув от участия в разборке не очень тяжелого, но объемного и на редкость бестолкового багажа жен. Свои несколько брезентовых армейских мешков с запасными комплектами униформы, оружие и амулетный ящик наладчика кадавров я распихал по резным узорчатым шкафам за каких-то пять минут.

Сейф-портфель же пришлось прихватить с собой в рабочую часть посольства. Без него договориться с внутренними контурами защиты дипломатических тайн Концерна Тринадцати не вышло бы, как ни старайся. В конце концов, по армейской специальности я маготехник, а не взломщик какой-нибудь! Мое дело – работать со стандартными кодами и их отклонениями, а не со специально запутанными посредством нехилых усилий штатных шифровальщиков. Да еще и защищенными особыми ловушками на страх шпионам всех мастей.

Нет уж, мин с меня в Мекане хватило по самое не могу и еще пять лет сверху. А во что обошлась мне последняя из них, и посейчас лишний раз вспоминать не хочется. Так что пусть все идет официальным путем, нечего удалью профессиональной размахивать.

Наконец сейф-портфель перестал перемигиваться сиянием хрустальных шаров-ключей с кристаллами центрального поста посольства. Авторизация прошла успешно, теперь ни мне самому, ни женам с компаньонкой в самом здании и во дворе ничто не угрожало. Особенно актуально сие было в отношении последних – кто их знает, куда те сунут свои любопытные или забывчивые по мечтательности носы.

В качестве дополнительного бонуса открылся доступ к записям событий последних дней, сохраненных оборонительной системой в кристаллах, включая смерть посла и последовавшие за ней события. Не самого лучшего качества, но со всей возможной достоверностью.

Долгих полтора часа я потратил на то, чтобы раз за разом отсмотреть ключевые эпизоды.

Вот посол выходит из кабинета и, не ужиная, отправляется на ночлег. Сухая, прямая, как палка, фигура с чуть деревянными движениями, холеное светлоэльфийское лицо с брезгливо поджатыми губами и мрачным взглядом глубоко запавших тусклых глаз. В годах изрядных, за дюжину столетий – раньше старость у Инорожденных себя не оказывает.

Тут он уже ложится спать, вытягиваясь в полных семь футов под легким пологом. А сейчас уже за поддень, если судить по сошедшему на нет световому пятну у окна. В спальню заходит местный слуга – и находит посла в той же позе, что и с вечера. Когда после многократных обращений, сопровождаемых низкими поклонами, господин не просыпается, камердинер, или кто он там, осторожно пытается разбудить его прикосновением к плечу. И, ощутив под рукой смертный холод, путается и убегает…

Всю ночь посол провел в одной позе, лежа на спине со скрещенными на груди руками. Будто специально подгадал под то положение, в каком вольнонаемные служащие посольства уложат его на главный стол в конференц-зале, устроят на траурном белом пологе, обмыв и обрядив с торопливой опаской и стараясь лишний раз не глядеть в лицо.

Вызванные из местного храма огнепоклонников жрецы столь же стремительно наложили на покойника заклятие нетления, окурили помещение, а специально приглашенный чихающий дервиш дополнительно обчихал тем же дымом все углы, истово раскачиваясь и подпрыгивая в священном трансе. После чего все живые спешно покинули посольство, а охранная система автоматически встала на режим полной изоляции, из которого я и вывел ее трое суток спустя.

С чего все так перепугались, в толк не возьму. Тихо посол за Последнюю Завесу ушел, без признаков насильственной смерти. Разве что не понять, когда именно. Всю ночь пролежал в одной позе, как уже неживой. Однако, что делает с эльфами старость, я доподлинно не знаю, так что, может, это у них в порядке вещей – при жизни костенеть…

Для порядка отсмотрел еще дня четыре перед тем – все так же. Светлоэльфийский дипломат деревянно расхаживал по посольству, перекладывал и помечал какие-то бумаги в кабинете, а после шел спать, раз за разом устраиваясь наподобие покойника при собственных поминках. Ел и пил мало, как-то по обязанности, никуда не выходил. В общем, вел себя совершенно обыденно для дряхлеющего разумного любой расы.

Так что смерть его выглядела совершенно естественной. И поводов к слухам не давала по определению.

Для порядка я еще поднялся на второй этаж, осмотреть ждущий отправки для торжественных похорон труп Властителя ау Гуотт ау Рийнаорр – так его звали. Нынешнему Светлому Арбитру прямой родственник, а Предвечным Королям Хтангской династии – сторонний. Все равно что живой памятник целой эпохе… до недавнего времени живой.

Лежащий головой к востоку в занавешенном траурными белыми полотнищами зале эльф ничуть не изменился с момента наложения заклятия, призванного хранить его плоть от тления. Вот только попал он под него таким, что стало ясно, отчего перепугалась местная обслуга.

Высокородный дипломат смотрелся не свежим покойником, а не один день походившим мертвяком. А то и не один год полежавшим в сухом песке или соли – настолько иссохшим и затвердевшим смотрелось тело.

Эк его за ночь и утро перед магической бальзамировкой просушило… Сразу тянет списать на яд или заклятие.

Воровато оглянувшись, я вытащил мяч-тестер и обстучал им мертвеца. Подробно, не пропуская ни одной части тела, ни одного украшения парадного посольского мундира. На всякий случай и полог со столом проверил, остановившись только после второго захода. Ничего. Ни заклятий, ни ядов знакомых.

Так что суеверия это у местных. Разве что и вправду мертвяком Инорожденный перекинулся?

Этого, правда, никакой тестер не покажет. Только мертвяк ходячий, неупокоенный, тем и отличен, что все время обязан двигаться, пропитание себе искать среди живых. Покоя ему нет по определению, будь он хоть трижды эльф.

Так что пустое. Дома бальзамировщики гримом или заклятием поправят внешность усопшему Дневному Властителю, и займет он положенное место в склепе своего замка, свеженький и хорошенький, как с собственной свадьбы…

От мыслей о посмертной судьбе так некстати умершего посла меня отвлекла Хирра. Для этого старшая жена воспользовалась раковиной дальней связи, чтоб не искать мужа по всему особняку, малоосвоенному за полдня. Хотя ей, с привычкой к нашему замку, не составило бы труда обегать вдесятеро меньшее помещение, навроде городского поместья.

– Тут фельдкурьер из дворца, от султана. С приглашением на прием для вручения верительных грамот.

– Понял, спускаюсь. – Уточнять, откуда спускаюсь, я не стал, чтобы лишний раз не волновать мою высокородную.

Вот же еще досада! При ком я теперь военный атташе? При покойнике?! В каком вообще качестве обязан сегодня предстать перед правителем Хисаха? Это вам не меканский фронт, где командование автоматически принимает старший по званию из выживших. Тут дело тонкое, дипломатическое…

Хотя привычные мне дурные предчувствия твердили, что вряд ли у Концерна есть лишняя неудобная кандидатура для почетной ссылки. Только возни и напряга больше уйдет, а кончится тем же, что и в Мекане, под тесайрским огнем.

Посланцем оказался драконид в фиолетовой тоге госслужащего, к письменному прибору которого, висящему на шейной цепи, была еще прикреплена многолучевая «огненная звезда» золотой султанской пайцзы, дающей доступ во дворец. Двое его сопровождающих остались у ворот – представителям иного государства запрещен вход с оружием на суверенную анарисскую территорию.

Фельдкурьер церемонно поклонился и обеими руками протянул мне свиток бледно-зеленой бумаги. В Хисахе ее делают из водорослей, дешевую – желтого и коричневого цвета, а лучшую – такого вот зеленоватого. Фирман султана на чем попало не пришлют.

– Его Великолепие Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной, приветствует представителя Эльфийского Союза Городов и шлет приглашение на сегодняшний прием, желая узнать ваши нужды и чаяния. – В титуловании своего повелителя драконид был безукоризненно точен, а вот именование нашего государства использовал малое, неименное. К чему бы это? В дипломатии ничего так просто не бывает…

Приняв грамоту также обеими руками, я передал ее вставшей за плечом Хирре и, вновь обернувшись к посланцу двора, отдал честь, двумя пальцами прикоснувшись к полям спешно прихваченной по дороге пятнистой рейнджерской треуголки.

– Благодарю Его Великолепие за внимание и приглашение. – В ответ я сократил титул султана. – Надеюсь удовлетворить его жажду познаний.

– Прежде всего Его Великолепие устами Великого Визиря соизволил высказать удивление тем, что страна, не имеющая посла при его дворе, находит необходимым присутствие там своего военного представителя. – Сокращение было принято и использовано в ответной реплике, проясняющей главный предмет любопытства султана. К тому же в недружелюбном высказывании прозвучала значимая оговорка насчет того, кто на самом деле выразил сомнение в необходимости моего пребывания в Хисахе вообще и при дворе в частности. В рамках дипломатической игры, где каждое слово имеет свою цену, оставлять ее без ответа непозволительно.

– Передайте Его Великолепию и его второму голосу, что я буду присутствовать… в том качестве, какого потребуют интересы моей страны.

Неожиданно драконид широко, по-ящеричьи, усмехнулся.

Хорошо сказано, во имя Лармо и его огня!!! – одобрительно крякнул он, прикрыв пайцзу узкой чешуйчатой ладонью, словно та могла подслушать.

– Да не угаснет… – автоматически отозвался я памятной с армейских молебнов формулировкой. Перед большим наступлением жрецы поначалу всегда вылезали шаманить во имя всех Победивших, начиная с Лалла, которого здесь называют Лармо. Лишь потом заводили свою песню волынки, и тяжким громом рвущихся файрболлов вступала аркподготовка. Поэтому молитвенные пароли-отзывы врезались мне в память накрепко, как дрессированному псу свисток.

– Наш дух – огонь, наша плоть – песок, наша кровь – морская вода! Мы братья моря, сестры пустыни, избранники Судьбы!!! – отреагировал почитатель старшего из богов Дня уже каким-то местным дополнением. Сугубо хисахским и даже сугубо драконидским, судя по всему. Этакое сочетание стихий и единственной нерожденной богини мира никому, кроме них, не свойственно. Не случайно старейшины-пророки драконидов носят имена Говорящих – с Песком, с Водой, с Огнем… и с Судьбой.

На это мне сказать было уже нечего, оставалось только молча улыбнуться. Впрочем, и посланец султана – или в большей степени своего народа? – тоже не горел более желанием сообщить мне нечто расплывчато-многозначительное. Так же молча он отнял руку от пайцзы, поднес ее последовательно ко лбу, кадыку и сердцу, как Блоссом в караван-ангаре перед Капитаном Пустыни, поклонился еще ниже, чем прежде, и отступил к порогу. До дверей он почтительно дошел, не поворачиваясь спиной, а дальше отправился без особых церемоний.

Мне, впрочем, тоже стало не до них – надо решать вопрос с дипломатическим статусом, для чего необходимо вернуться в посольский кабинет, к центральному посту с его мощными хрустальными шарами.

Сеанс связи не обманул моих предчувствий. Случившийся у магического шара Темный Арбитр с каменной физиономией выслушал стрясшиеся не ко времени новости, сухо поблагодарил и запросил час на экстренное совещание Концерна. По истечении которого проявился в хрустале уже на пару со Светлым собратом.

Состояло ли экстренное совещание из них двоих, или взаправду удалось собрать прочих ведущих акционеров – хотя бы на удаленную конференцию посредством тех же магических шаров, – результат был один и тот же. Нового посла Хисаху не дождаться, сойдет и военный атташе, произведенный в необходимое достоинство.

Кто бы ждал иного!

Горечь неизбежного отчасти подсластило ранее невиданное зрелище – факсимильное телеписьмо. По штабам, где таким образом пересылаются важнейшие приказы, тереться не приходилось, больше под брюхом у штурмовых кадавров да в пузе осадников обретался, исходя из профессии. А в мирное время и подавно за лигу обходил документы подобной степени секретности. Не бывает от них добра…

Перо само собой скользило по гербовому пергаменту, повторяя движение своего подобия в руках у Светлого Арбитра. Одна за другой ложились каллиграфические строчки, утверждая меня в новом статусе. Затем свою подпись поставил Темный Арбитр, а уж печатями мне пришлось заняться самому. Перенос их со старого документа на новый был оговорен в особой приписке. На чем, собственно, церемония и закончилась.

Напоследок я не смог отказать себе в одной мелочи – внимательно рассмотрел почерк обоих Арбитров перед тем, как скатать свиток и уложить в ларец, в котором его примет султан. Ничего общего с манерой письма на той повестке, с которой все и началось.

Мелкий демон мстительности утих неудовлетворенным.

Надо было готовиться к приему, до которого оставалось часа четыре – пересчитывать дары, присланные Концерном, да наглаживать парадный мундир. Не посольский, понятное дело – откуда тут взять на меня посольский по размеру? – а рейнджерский. В качестве дипломатического сомнительный даже по самым скромным меркам. Хорошо хоть женам о приеме стало известно еще раньше, и времени на сборы у них в достатке. Что-то они придумают, желая поразить местный двор?

Под темнеющим к вечеру небом подсвеченный праздничными огнями дворец казался призрачным, словно облако, плывущее навстречу нашему экипажу. Шестирукая фигура впереди, управляющая упряжкой, смотрелась странной древесной кроной, шевелящейся под неощутимым ветром.

Парадный выезд посольства предполагал живого кучера на облучке, но пришлось обойтись кадавростюардом, срочно переналаженным под необходимые функции. Лишние полчаса на него убил, будто других дел не было. Насколько это было в порядке этикета, не знаю, но кому-то из нас управлять трехколесной открытой коляской было попросту невместно. Даже Пемси: упускать ее из виду в мои планы не входило, а тащить возницу на прием – это ни в какие ворота не лезет!

Даже в столь грандиозные, как главный въезд султанского дворца. Камень вздымался фонтанами, сплетался тончайшим кружевом, на взгляд легким, словно срез вулканической пемзы. Как это сооружение может сохранять прочность, не представляю.

Всю площадь перед дворцом усеивали ящеричные обезьяны, постоянно бродившие туда-сюда. Перед бронзовыми копытами упряжных кадавров они грациозно расступались, а у бортов экипажей смыкались вновь, словно восхищаясь их пассажирами. Живые кучера, в отличие от нашего кадавростюарда, не стеснялись разгонять их церемониальными хлыстами. Особенно усердствовали дракониды, брезгливо отталкивая зверьков облегченными подобиями сайс без металлического острия и спицы. Те разбегались с обиженным свистом, крутя в воздухе змеиными хвостами, но к следующему экипажу собирались вновь.

Глядя на такую настойчивость возниц, я начал опасаться, что не сдерживаемые хлыстом ящеричные обезьяны будут нахальничать, но все обошлось. Лизардманки оказались удивительно трогательны и деликатны по повадке. От просительно протянутых лапок и заискивающих взглядов невозможно было отвернуться. Не понимаю, как местные могут относиться к ним с таким неприятием. А дракониды, похоже, еще и стыдятся своего сходства с чешуйчатыми забавниками…

Тут мне стало не до рассуждений, ибо к маневрированию во дворе и парковке наскоро перепрограммированный мной кадавр оказался пригоден куда в меньшей степени, чем к движению по заданному маршруту. Пришлось застопорить коляску чуть ли не посреди двора и звать грумов с носильщиками, надрываясь во всю глотку. Другие экипажи чинно обтекали наш по сторонам, их возницы шипели, а пассажиры вежливо старались не замечать заминки. Мои жены в ответ тоже изображали ледяное спокойствие, а компаньонка ерзала, как на иголках, но боялась даже пикнуть. Это ей не Сухотаможенная площадь с простым народом – дворец!

Тем более что оснований для столь царственного поведения у всех троих было предостаточно. К приему женская часть дипмиссии подготовилась всерьез, и результаты невозможно было не оценить.

Что такое Хирра при полном параде, я запомнил по визиту ее кузена, и на сей раз масштабов тогдашней вычурности старшая жена не превысила. Даже чуть скромнее, если можно так выразиться, вариант подобрала. Отчасти потому, что по местной жаре не смогла накрутить на себя столько же, сколько в прошлый раз, а отчасти оттого, что человеческо-драконидской аудитории излишних тонкостей эльфийского вкуса все одно не разобрать.

Так что металлизированные сталью, серебром и платиной локоны в высоченной и пышной угольно-черной прическе, те же цвета грима, двухслойное платье из антрацитовой парчи, затянутой черным шифоном с узором под паучьи сети и с платиновыми же пауками в центре каждой сети, атласные перчатки, туфли лаково-смоляной кожи с такого же стиля пряжками и прочие драгоценности на ту же арахнидную тему – это все не всерьез, для порядка только…

А вот младшую жену в вечернем варианте я видел впервые в жизни, и зрелище того заслуживало. Можно только порадоваться, что всю дорогу Келла вместе с Пемси сидела напротив, на передних сиденьях коляски, позволив вдоволь налюбоваться собой.

В сравнении с пышностью убора моей высокородной стиль наряда Древнейшей смотрелся более строгим и одновременно более легким. Силуэт бледно-зеленого, в цвет водорослевому папирусу высшего класса, платья внизу терялся в сплетении изумрудного и травянистого узора, а вверху распускался почти белыми лепестками фантастического цветка. Рядом с золотисто-кофейным декольте, усеянным зеленым жемчугом, этот цвет не смотрелся траурным. Пряди взбитых хризантемой медовых волос были тонированы всеми оттенками теплых цветов, от золотистого до шоколадного, и пронизаны искрами голубого «морского» золота, которым славится Хисах. Тот же металлизатор на губах и на веках, и тот же металл в украшениях, обрамляющий зеленый жемчуг…

Засмотревшись в очередной раз, я чуть не пропустил момент, когда надо было выходить у парадной лестницы, ведущей в залы приемов. Едва успел выскочить, чтобы подать руку, помогая сойти сначала старшей, потом младшей жене, а затем и компаньонке.

Саму себя оформив подчеркнуто строго, Келла отыгралась на унтер-бандерше. Не слишком сдерживая фантазию, моя древнейшая соорудила из городской оторвы настоящую пустынную принцессу, смешав детали анарисского и тайрисского разбойничьего наряда с дорогими тканями и драгоценностями. Все – в цветах пойманной посреди пустыни тесьмы хтангской династии, бирюзовом и золотом…

Во главе этой процессии, переливающейся холодными тонами, как северное сияние над Огроморем, я и поднялся по мраморным ступеням. Следом слуги в шитых золотом прозрачных бурнусах поверх парчовых набедренных повязок несли дары, предназначенные султану. Даров заметно прибавилось, ибо мне в голову пришла неплохая, как показалось, идея.

На верхней площадке стражники в лиловых туниках почтительно, но твердо преградили нам дорогу скрещенными сайсами. Ненадолго – стоявший позади них правительственный маг человеческой крови, в того же лилового цвета плаще, сделал знак развести оружие в стороны, шагнув навстречу.

– Клянетесь ли вы, эфенди, и вы, хай-ханум, не использовать присущую или необходимую вам магию во вред Его Великолепию? – вопрос формальный, но оттого не менее значимый.

– Клянемся! – в один голос ответили все мы. Даже Пемси, у которой ни той, ни другой в загашнике не водилось. У жен-то присущая всем эльфам, как расе, имеется в полном объеме, а у меня та же от Меча Повторной Жизни, да необходимая – от Зерен Истины, продлевающих мое существование выше человеческих пределов. Так сказать, магия на внешней подвеске, вроде баллона с огневым туманом, дефером или «ведьминым студнем» под брюхом флайбота.

– Примите же свидетельства вашей клятвы! – торжественно возгласил маг.

Поклонившись в ответ, он протянул четыре уже знакомых «огненных звезды» – гостевых пайцзы не простого, а голубого золота на широких сборках цепочек. Свою я, понятное дело, приспособил на шею. Хирра тоже пристроила между иными ожерельями и колье, а вот Келла, разомкнув замок, обернула цепочками талию, а звезду пристроила на бедро.

Подражая атаманше, ее унтер-бандерша тоже привесила пайцзу на пояс. Правительственный колдун аж скривился, видя такое непочтение к артефактам, призванным засвидетельствовать наши добрые намерения в отношении султана и покарать любое отступление от оных. Но возражать вслух не стал и почтительно отступил, приглашая войти. Что мы и сделали, не заставляя ждать герольда, уже приступившего к зачтению наших титулов. На всю семью их полторы минуты набралось, аккурат чтобы маг у нас за спинами успел проверить и опечатать пайцзами поменьше дары на руках вереницы слуг и служанок.

Некоторые из этих предметов оказались настолько необычны даже для ученого колдуна, что тот не сдержал удивленного возгласа, коим отвлек меня от финала представления. Так что я пропустил, под каким наименованием проникла во дворец Памела. Ничего, впечатление стоило утраты.

Посмотрим, как удивится султан нежданному пополнению официального набора подношений. Обычные-то драгоценные и магические безделушки, наверное, давно ему надоели…

Герольд зачитывал титулы над тридакной ближней связи, разносящей его голос по всему дворцу, поэтому, когда по длинной анфиладе мы прошли к залу приемов, представлять нас повторно не пришлось.

Миновав три занавеса из усаженных хрустальными шариками нитей, мы вступили под своды круглого купола с колоннадой по периметру, поддерживающей галерею. С обоих ярусов, нижнего и верхнего, радиально расходились по шесть коридоров к иным строениям дворца, между каждыми двумя нижними один верхний.

Напротив входа в зал с ведущими на галерею лестницами возвышался тронный помост и на нем два трона. Не для султана и его супруги – по заимствованному у эльфов многобрачию одной женой повелители Хисаха не обходились со времен установившего сей обычай Принца Халеда – а для Его Великолепия и Великого Визиря.

Того самого, который с утра усомнился в целесообразности моего пребывания при дворе и в самой стране, да и сейчас не спешил обратить внимание на присутствие в зале дипломатической миссии сопредельного государства. Прибывшие позднее посольства Иэри и Атины уже были представлены султану, а временное представительство враждебного нам Тесайра вообще прошло первым!

Утешало лишь то, что некий порядок в этой пренебрежительной последовательности все же имелся. Хотя бы и обратный алфавитный…

Наконец помощница герольда в дворцовом золоте с ног до головы, включая полностью металлизированную «ведьминым чаем» высокую прическу «ракушкой», разыскала нас в толпе гостей и пригласила следовать за ней к тронам. Сделать это ей не составило никакого труда – среди пестро разряженных, обвешанных бесчисленными украшениями людей и драконидов мы были… Самыми одетыми.

Нет, ткани на некоторых и побольше нашего случалось. Особенно на тех, кто нацепил по три-четыре абсолютно прозрачных бурнуса разных цветов, расшитых золотом и драгоценностями. Парча набедренных повязок у таких исчезала под украшениями, если вообще имелась изначально.

Кроме всего прочего, эльфийский рост моих жен, еще больше подчеркнутый высоченными каблуками и прическами, не оставлял шанса спутать наше посольство с кем бы то ни было. Сам я, даже в парадном мундире Заклятых Рейнджеров с лампасами и аксельбантами по традиционному камуфляжу, на фоне этого великолепия просто терялся.

Долгий путь между гостями закончился, и субгерольдесса возвестила о нашем прибытии пред лик Султана Хисахского уже по полной форме именования государства.

– Посольство Союза Эльфийских Городов Анарисса, Герисса и Тайрисса, представляющее также интересы Огрии, Фольксдранга и Союза Племен!!! – С этими словами она приняла у меня свиток верительных грамот и упала на одно колено, передавая их обитателям помоста.

Сам я почтительно согнулся в поклоне, отрепетированном еще до отъезда из дому, жены грациозно присели в глубоких реверансах, а компаньонка с горем пополам попыталась им подражать. Хорошо хоть позади всех и не особенно разъезжаясь на сверкающем полированным камнем полу.

Подняв глаза от мозаичной плитки, я с плохо скрываемым любопытством уставился на повелителя Хисаха и его вернейшего царедворца.

Надеюсь, свое впечатление от увиденного мне удалось скрыть лучше. Ибо начинать многолетнее пребывание при дворе с вытянувшейся в гримасе неприятия физиономии, по крайней мере, неосторожно. А иной реакции двое, деливших тронное возвышение под присборенным пологом из золотой парчи, не заслуживали в принципе. И кто из них хуже, с одного маху я решить не брался.

Султан Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной, в одном лице являл собой все недостатки власти, передаваемой по наследству. Малорослый толстяк с вялым невыразительным лицом, заросшим курчавой бородой, и бессмысленным взглядом младенца-переростка теребил кисть расшитого драгоценными камнями пояса, отрывая подвеску за подвеской. Тут же отбрасывая камешки, он уже порядком замусорил помост перед своим троном. Несколько штук завалилось в складки султанских шальвар – перекатывая их, правитель Хисаха нелепо сучил ногами.

Да, достался стране султан. Слюни на ковер хоть не пускает, и на том спасибо…

Но если повелитель выглядел и являлся по своей сути обыкновенным тихим идиотом, то его приспешник, напротив, представлял собой классического лиходея-умника. Злыдня карикатурного, лубочного, балаганного в худших традициях пафосной трагедии.

Высокий лоб с залысинами уходил под лиловый, в черных с золотом узорах, тюрбан со здоровенным эгретом, усеянным алмазами и служившим основанием для целого фонтана серебристых перьев. Глубоко запавшие глаза были еще и подведены, чтобы казаться горящими в своих провалах, серповидные скулы и узкие челюсти придавали Великому Визирю сходство с хищной пресноводной рыбой. Подвижность узкогубого рта под крючковатым носом поражала. В довершение всего, явно желая выказать свою общность с государственным механизмом, царедворец с головы до ног был одет в правительственный лиловый цвет. Будто заявляя тем: «Государство – это я»…

И, словно густая тень, отбрасываемая одновременно господином и слугой, за троном маячила фигура необъятного толстяка в угольно-черном одеянии и такой же чалме. О должности Блюстителя Трона приходилось слышать и прежде, но видеть того, кто призван всю жизнь пребывать в семи шагах от власти, чтобы обеспечить законность ее перехода, было все равно странно.

– Его Великолепие и я, его скромный слуга Музафар, некоторыми также прозванный Великолепным, рады приветствовать посланцев славного Союза Эльфийских Городов в благословенной Хасире! – Вдоволь насладившись оказанным эффектом, Великий Визирь соизволил представиться сам.

– Анарисс в лице нашего посольства пребывает в восхищении столь обильным великолепием, являемым Султаном и вами. – Надеюсь, с обилием я не переборщил. – И просит Его Великолепие принять дары, скромность которых объясняется лишь трудностями доставки через пустыню.

– О! Надеюсь, эти трудности вас не утомили? Однообразие пустыни навевает непереносимую скуку… – Лениво похлопывая свитком верительных грамот о подставленную ладонь, Музафар очень живо изобразил это состояние, намекая, что иного чувства у него и присутствующих мы вызвать не способны.

– Нет, по счастью, нас развлекала охота. – Не ухмыльнуться в ответ было очень трудно. Особенно если вспомнить, как легко и весело было на той охоте… И понять, что Великий Визирь сам подвел меня к теме, которую иначе пришлось бы поднимать очень издалека. Слуги как раз разложили на помосте и развернули все свертки с дарами, кроме последнего. Знаком я придержал его распаковку.

– Полагаю, она была для вас удачной? – с наигранным вниманием поинтересовался царедворец, откладывая бумаги. – Вероятно, даже удалось кого-нибудь добыть? Какого-нибудь… э… зверька? Ящерку там, змейку… лягушку, наконец?

Похоже, история нашего прибытия в Хасиру добралась и до дворца. Именно до тех ушей, которым лучше бы ее не слышать. Лягушки, значит. Что ж… Будет тебе лягушка, пакостник. Вот сейчас и будет, прямо за пазуху.

– Нет, привычные вам виды добычи нам не встретились. – Услышав это, Музафар развел руками, демонстрируя разочарование и еще не зная, что я готовлю ему облом покруче. – Пришлось удовлетвориться иным трофеем… Песчаной акулой.

Зал ахнул. Несомненно, эту легенду знали по обе стороны Девственной Пустыни. Великий Визирь на мгновение замер, но тут же хищно улыбнулся, найдя, как показалось, слабое место в моем хвастовстве:

– Каким наслаждением было бы увидеть хоть часть этого трофея в подтверждение ваших слов!

Подразумевалось, что это невозможно по определению. Тут-то и настал момент для плана, пришедшего мне в голову перед самым выездом. Указав слуге у последнего тюка развернуть его, я во всеуслышание объявил:

– Позвольте же тогда сложить к ногам Его Великолепия драконью долю трофея – мозговую капсулу песчаной акулы, наибольший из уцелевших кусков ее шкуры и ожерелье из священного числа – семи зубов!

Услышав мой повышенный тон, султан недоумевающе хрюкнул, дав возможность Великому Визирю почтительно ему поклониться вместо реакции на сказанное. Затем, выхватив кого-то из толпы взглядом, вельможа подозвал его повелительным взмахом руки. Так цапля ловила бы лягушек в меканской топи, будь она обучена магии.

Опять лягушки… Хватит уже. Явившийся по требованию Музафара старичок в громадном тюрбане на земноводное отнюдь не походил. Скорее на очень дряхлое насекомое, вроде богомола, будь тот вегетарианцем. Никакого оттенка хищности в ломком тельце и узкой физиономии маразматичного кузнечика.

– О Джамал-ага, мудрейший из смотрителей Залов Удивления дворца! Султан повелел, – Великий Визирь склонил голову перед своим мало дееспособным повелителем, – принять дар наших оригинальных гостей, дабы поместить на приличествующее ему место!

И мило улыбнулся, невинно-невинно приглашая почтенное собрание от души посмеяться над неотесанными гостями и их смехотворным подношением. Зал участливо расхохотался, не подведя мастера церемоний, одной репликой превратившего кровавый успех в насмешку.

Каюсь, не лучшая оказалась идея – наряду с официальными дарами поделиться и славой невиданной добычи. Одно дело, когда посреди Девственной Пустыни смертельно опасная тварь истекает дымом и пламенем, разлетаясь в клочья от удачного выстрела. И совсем другое – – варварского вида связка пятнадцатидюймовых клыков, треснувшая от жара ноздреватая сфера с хорошую дыню размером и рулончик опаленной шкуры, более походящей на плотницкий наждак для обдирания балок, нежели на трофей благородной охоты.

Однако конечный адресат даров отнюдь не был склонен разделить иронию высшего придворного. Старичок с неподдельным восторгом уставился на неаппетитный трофей и, не сдержавшись, разразился ответно-благодарственным словом. Несколько безадресным, на мой вкус, но оттого не менее искренним.

– О счастливейший миг! Дело всей моей жизни увенчалось успехом! Существование Дракоморфа Десерти, сиречь Акулы Песчаной, получило научное подтверждение!!!

Источник его радости немного не соответствовал нашему восприятию, но тем не менее оказался вполне понятным. Ученый дедок попался, осечка с ним вышла у Музафара Великолепного. Тот даже скривился малость, готовясь мановением руки удалить не в меру восторженного придворного антиквара. Но тот уже вошел в такой раж, что, не обращая особого внимания на распорядителя приема, с трудом отыскал нас рассеянным взором в двух шагах от себя и обратился напрямую:

– Осмелюсь просить благородных посланников поведать, кто поразил чудовище? Каковы были обстоятельства сего потрясающего события?

Тут, словно опомнившись, старичок повернулся к Великому Визирю, ожидая его позволения продолжить столь будоражащий его разговор. Видимо, в надежде позабавиться неумелым хвастовством солдафона, добывшего невиданную тварь, Музафар соизволил одобрить инициативу подчиненного.

Пришло время отыграться. Обернувшись к Келле, я одними уголками губ улыбнулся и величественно кивнул. Она, в свою очередь, низко склонила передо мной голову и, выпрямившись, невыразимо царственным жестом подозвала Пемси, мявшуюся в отдалении за нашими спинами. Та тоже не подкачала – выйдя на авансцену, упала на одно колено перед своей атаманшей, по-тесайрски упершись ладонью в пол. Ожерелье из бесчисленных зубов песчаной акулы брякнуло, едва не вонзившись в мозаичный камень, концы головной тесьмы Хтангской династии мазнули по плиткам. Встав, она развернулась к трону, прошла три шага танцующей походкой и три раза глубоко присела в книксене – перед султаном, визирем и смотрителем поочередно.

– Нык, дело так было, эта… – начала пышечка дозволенные речи, отчего-то на пустынном жаргоне Чухчая. Не иначе желая подчеркнуть несообразность чудовищного трофея, кукольно-комичной внешности охотницы и ее военного-бордельного стиля приветствий.

Но Музафару уже было все равно, хоть она на кеннэ докладывай, с танцами и битьем в бубен. Его с ходу доконало одно то, что между ним и спрашивающим наличествовала лишь одна ступень поклонения, а между мной и отвечающей – аж целых две. Похоже, оружие возмездия было избрано совершенно правильно.

Поэтому не пришлось удивляться, что следующий вопрос антиквара царедворец прервал снисходительным:

– Подробности сего поистине удивительного деяния вы можете обсудить в приватной беседе, о мудрейший, – и взмахом руки позволил тому удалиться. Делать нечего, пришлось отпустить Памелу – с теми же сложностями, через голову Келлы. Что интересно, она моментально подхватила дедка под руку и уволокла куда-то на галерею. Видимо, хвастаться понравилось.

Тем временем Великий Визирь соизволил вновь перенести огонь тяжелых метателей на меня.

– Воистину удивительны должны быть трофеи, которые военный посланник блистательного Анарисса берет на гарпун самолично, если эту, э-э… – тут он сделал вид, что не может припомнить, – песчаную акулу он оставляет жемчужине своей свиты.

– Не добываю того, что не собираюсь съесть, – согласился я, поигрывая своим ожерельем из треугольных зубов. – Пескозмей, к примеру – совсем другое дело. А несъедобное, для забавы, можно и жениной компаньонке уступить. Пусть девочка развеется…

Пескозмей – это здесь понимали. Достойный деликатес. По залу прокатился вздох с оттенком голодного сглатывания. Увесистый болт опять лег в цель, аж мишень задрожала. То есть Музафар затрясся. Надеюсь, в этот миг Судьба отвернулась и пропустила мимо ушей мое вранье, а то еще обратно через пустыню идти. Не будь Пемси, и я сейчас, может, не стоял бы здесь. По крайней мере, в целости и сохранности…

– Что ж, приятно видеть подобную умеренность в развлечениях столь высокого сановника Концерна Тринадцати. – Царедворец быстро справился с раздражением, явно питаемый мыслью о новой па кости. – И у нас есть скромный дар, сообразный вашим склонностям при выборе трофеев и свиты.

Тут Музафар Великолепный хлопнул в ладони у левого уха, еще раз – у правого и наконец прямо перед собой.

В одной из галерей позади трона заколыхались шнуры занавесей в хрустальных каплях подвесок. Кто-то шел сквозь них, раздвигая осторожно и точно. Шаги эти отдавались вдоль галереи легко, но как-то слегка жестковато, словно идущая – почему-то не оставалось сомнений, что это женщина – двигалась не своим стремлением, а внешней волей.

Гибкая фигура, укутанная полудюжиной, не меньше, полупрозрачных покрывал, вплыла в зал и остановилась перед троном. Невольно все расступились, давая место новоприбывшей. Мы и то отошли на пару шагов, хотя ничего устрашающего или неприятного в ней не ощущалось – просто чувство дистанции, требующее неукоснительного соблюдения.

– Танцуй! – как-то капризно прозвучал приказ Великого Визиря.

– Слушаюсь, мой повелитель. – Странный голос со свистяще-шипящими нотками прозвучал спокойно, но напряженно. Будто по струне, еще дрожащей от прежнего аккорда, провели листом осоки, длинным и острым, иссохшим на ветру до звонкого хруста. Словно собственное эхо заключал в себе этот голос, создавая ощущение необыкновенно слаженного дуэта, исходящего из одних уст.

Что-то в этом роде я уже слышал – кажется, на той же таможне…

Без особого требования публика, затихшая так, что все вышесказанное было отлично слышно, расступилась еще шире, образуя перед троном круг. Не слишком широкий, футов сорок, так что нам с женами пришлось отступить ненамного.

Из центра круга танцовщица чуть ли не нам под ноги пустила извлеченный из-под покрывал хрустальный шар. Остановившись в паре футов от носков моих парадных штиблет, он засиял огоньками активных точек и зазвучал, дав музыку начинающемуся танцу.

Та полилась спокойно и свободно – струнные, вроде иэрийской гитары, и мягкий духовой инструмент, скорее всего, гобой. То чередуясь, то сплетаясь, они вели мелодию, ритм которой больше всего напоминал морской прибой. Излюбленная тема ожидания, льющаяся из каждой хисахской раковины, заклятой на дальнюю связь.

Сбрасывая первое, фиолетовое покрывало, женщина обошла круг, протягивая руки в пространство, точно в поиске чего-то недостающего, вернулась в центр пустующей площадки и закружилась там, все так же пытаясь плавными, гладящими движениями нащупать в воздухе нечто невидимое.

Безуспешность и этой попытки стоила ей следующего покрывала – синего. Теперь танцовщица не сама пыталась найти, а звала, заманивала нечто, по ее мнению, однозначно существующее и необходимое, показывала каждым движением всю ласку и осторожность, с которой примет неведомое, согласись то прийти на зов.

Вновь пожертвовав очередным, голубым покрывалом в долгом взмахе обеими руками – почти броске, – танцовщица, похоже, достигла своей цели.

Нечто явилось – это было видно в каждом ее движении. Нежное, бесформенное и любопытное, оно вилось вокруг постепенно проступающей сквозь ткань гибкой фигуры, поддаваясь на осторожную ласку и постепенно доверяя себя призвавшей.

Та почувствовала свой успех и власть, медленно переступая теперь вокруг довольной и покорной добычи – сама охотница, но не убийца. Скорее наездница, готовая усмирить и обучить пойманного скакуна, сделав его верным помощником в деле. Естественно, еще одно покрывало, зеленое, было совершенно лишним при этом и отлетело в сторону небрежно и легко.

Любое обучение начинается с игры, а лучшей формой для первых игр разумных и неразумных существ был и будет мяч. Сноровисто и быстро танцовщица придала полностью подвластной ей добыче необходимую форму и пустилась в игру, заставляя ту повиноваться каждому движению танца.

Иллюзией это было или реальностью, но раз за разом мне казалось, что невидимый мяч проминает округлым боком прозрачную ткань желтого покрывала. Все шире и свободней он кружил в руках своей всевластной повелительницы, взлетая и вновь возвращаясь по мановению ее руки, пока в очередном прыжке не увлек за собой покрывало, сорвав его!

Могу поклясться, что в танце этом не было ни крохи колдовства, ни один прибор не показал бы ничего – хоть брось сейчас тот же мяч-тестер прямо в круг, как клинок в загулявший вихрь…

Это была магия без заклятий, амулетов и зелий. Магия без магии.

Обучение сущности завершилось, настала пора пустить ее в дело. Размашистыми движениями пропуская меж ладоней невидимое, женщина вытянула и изогнула его, заострив на концах. Теперь это было оружие, и в движениях танца отчетливо угадывались приемы работы с сайсой, удары, блоки и колющие выпады.

Теперь оранжевое покрывало танцовщицы вилось в воздухе, как бешеное пламя на пожаре, следуя за взмахами невидимого оружия и отчетливо проминаясь под его древком. Когда прозрачная ткань широкой огненной полосой словно стекла с лезвия, ударив в пол перед тронным помостом, я удивился, как ковры на нем не вспыхнули.

Должно быть, так Тилла-Молния сражалась в поединке богов, давшем начало Войне Сил. Огненная стихия явственно читалась в каждом движении танцовщицы, вновь решившей сменить форму и назначение подвластной ей сути.

Размеренные шаги и жесты обрели еще большую легкость, а то, что было игрушкой и оружием, стало чем-то иным. Сразу угадать, что это такое, не получалось – что-то плоское и небольшое, сложенное из отдельных частей. Причем с новой ипостасью своего невидимого инструмента женщина обращалась куда более бережно и как-то… наравне, как с осознавшим себя партнером.

Что это, я понял, лишь когда первый лист несуществующей книги вырвался из пальцев танцовщицы. А затем одна за другой невидимые страницы полетели прочь, провожаемые гладящими взмахами рук. Она не пыталась их удержать – напротив, с охотой отпускала в полет, научив всему, чему могла, и теперь освобождая.

И все-таки казалось, что каждый лист уносит частицу самой создательницы своих новых сил и качеств. Закружившись в прощальном хороводе, они сорвали последнее, алое покрывало, обнажая ее суть и раскрывая тайну.

Точности выражений и таланту в преподнесении подарков Великого Визиря можно было лишь позавидовать. Мои склонности в выборе трофеев и свиты оказались одинаково полно отражены в образе танцовщицы. Женщина, дракон и змея в одном лице – драконидка!

Умеет же злыдень, когда захочет…

Увы, даже столь потрясающему моменту было не дано завершиться безупречно.

– Иза'манка! Иза'манка!!! – вдруг радостно заагукал султан, раззявив рот и указывая на танцующую драконидку толстым пальцем с непропорционально узким и длинным ногтем.

Словно подрубленная сравнением с ящеричной обезьяной, та опустилась на колени, завершив танец круговым движением рук. Но даже высочайшая глупость Его Великолепия не смогла испортить впечатление. Мы застыли, не в силах отвести взгляда от гибкого чешуйчатого тела, прикрытого лишь украшениями. И спорю, не многие в зале захотели поддержать монаршью «шутку» приличествующим смешком. На миг застыв неподвижно, теперь женщина драконьей крови медленно поднималась.

Что ж, танец оказался истинным даром нам, а талант танцовщицы – даром Судьбы ей самой, ее стране и расе. Не думал, что когда-нибудь за что-нибудь смогу быть благодарен Музафару Подколодному, то есть Великолепному, но вот же…

– Дарю эту наложницу вам, о блистательный, – прервал во мне борьбу раскаяния с неприязнью означенный гад. – Дабы уравновесить сверкание вашей свиты второй жемчужиной под пару удивительной охотнице.

Не было у фермера печали, высидел фермер крикунов. Это как? Это что? То есть делать теперь что? Мне делать? С ней делать?! Уй-я…

В поисках поддержки я завертел головой, обращаясь попеременно то к Хирре, то к Келле. Но выражение лиц у обеих было не менее ошарашенным, чем у меня самого, как полагаю. У моей древнейшей – еще и с оттенком раздражения. В отличие от моей высокородной, которая скорее склонялась к сочувствию, но опять же не ко мне, а к даримой драконидке. Так что помощи тут не дождешься. Приехали… В Хисах.

– Возможен ли такой дар? – очень осторожно поискал я пути к отступлению. – В чьей он воле?

– Я не в своей воле силой принятых обетов, – ответила мне танцовщица раньше, чем Великий Визирь. – Нет ничего зазорного в том, чтобы принять меня, мой повелитель.

Чисто машинально я кивнул, соглашаясь. Музафару осталось только зубами скрипнуть: как же, без него все разрулили. Похоже, он надеялся не столько навредить мне, сколько самому избавиться от змеиного язычка наложницы. И то она ему все удовольствие спортила. Но все равно, несмотря на чувствительные тычки и пропущенные удары, первый раунд этого кулачного боя за ним. Поскольку меня можно уносить. В нокауте.

Однако это было еще не все. Напоследок драконидка решила отвесить прежнему хозяину какую-то особо замысловатую, похоже, ей одной понятную словесную плюху. Уже подходя ко мне, она обернулась и бросила через плечо:

– Я Исэсс, Говорящая с Судьбой, – заодно и представилась. – И для тебя, Великий Визирь, у нее тоже найдутся слова: Бирюза будет править Хисахом, приняв власть из руки, отмеченной Повелите лем Неба!

Лучше бы, конечно, она сообщила свое имя и титул непосредственно нам. Да еще без отягощения совершенно излишними прорицаниями смутного характера. По залу, во всяком случае, прокатился пораженный ропот. Разумеется, адресат пророчества не замедлил среагировать.

– Простите, забыл предупредить: бедняжка со всем помешалась на легендах «Халедаты» и еще более древних преданиях, – Музафар с лживым сочувствием пожал плечами. – Так и видит, что из пустыни выйдет Священное Воинство, осеняемое крылом Перводракона…

Вместо ответа на эту шпильку Исэсс снова упала на колени и уперлась гладким округлым лбом в мою бессознательно выставленную ладонь. Вконец оторопев, я не мог даже пошевелиться. Ни тогда, ни несколькими секундами позже, когда драконидка так же внезапно подняла лицо. Ее узкие ноздри раздувались, вертикальные зрачки взволнованно расширились почти до кругов. Прозрачные веки, искусно подкрашенные по краям, затрепетали и полностью открыли глаза. Внезапно из приоткрытых губ женщины драконьей крови выскользнул узкий раздвоенный язык и в долю секунды неожиданно сухим прикосновением обшарил мне кисть руки.

– Так это ты! – Пораженная, она распрямилась, вставая. – По слову и завету…

Хорошо, что сие прозвучало уже потише. Продолжения спектакля зал, похоже, не вынес бы. Тем более что зрителей прибавилось – в общую массу снова влилась Пемси со своим престарелым почитателем научного свойства и стайкой каких-то юнцов в зелено-голубых чалмах. Видимо, студиозусы местные, ученики вышеозначенного придворного антиквара и научного консультанта в одном лице. Их головные уборы пришлись исключительно в цвет хтангской тесьме унтер-бандерши, моментально ставшей здесь, похоже, весьма популярной.

Драконидку это явление добило вконец. По всей зеленовато-серой коже Исэсс побежали радужные волны, как у хамелеона в меканских топях. Еще на полдюжины шагов к моим женам, гордо выпрямившись, ее хватило, затем ноги подкосились, и чуть не толкнув недовольно отпрянувшую Келлу, танцовщица уткнулась прямо в грудь Хирре. Той оставалось лишь заботливо подхватить мою новую спутницу.

Меня бы кто поддержал, а то, не ровен час… Одна Памела всегда наготове, но ей бы лучше об этом забыть!

Великому Визирю увиденное, судя по всему, тоже даром не прошло. Во всяком случае, на юнцов, их седобородого вожака и обретенную теми живую реликвию в лице не к добру мной помянутой компаньонки младшей жены он покосился крайне недобро. Счастье, что Пемси этого не заметила, увлеченная иными, восхищенными взглядами. А то у нее, по старой привычке уличной бандитки, гирька на цепочке, бритва или заточка в руке не задержались бы. На такие взгляды «Гекопардовые Орхидеи» привыкли реагировать просто и незамысловато. Разбирай потом международный скандал…

Так или иначе, обошлось. Скандал если и назревал, то совсем по иной причине, тем не менее связанной все с тем же Музафаром. Точнее, именно им самим и представленной почтеннейшей публике в монологе, поистине балаганном как по форме, так и по содержанию.

– Теперь, когда все законы гостеприимства и дипломатические формальности соблюдены, я могу обрести счастье, возвестив о настающем для благословенного Хисаха веке мира и безопасности!!!

Что еще за гнусность заготовил истинный повелитель страны, лишь одной ступенью великолепия отделенный от султанского титула? Обычно обещания всяческих благ призваны подсластить неприятности как минимум не уступающего им масштаба. Долго он еще паузу собирается держать?!

– В ответ на благую волю Тесайра, давшего гарантии миролюбивого поведения Иэри и Атины, Хисах расторгает все военные союзы и выходит из иных существующих соглашений! – осчастливил наконец присутствующих Великий Визирь.

Вот тебе и новость… Длинную тираду, повествующую преимущественно о взаимоотношениях богов Дня и Ночи, их аватар и демонов с гномами как в постели, так и вне таковой, пришлось проглотить. В порядке соблюдения дипломатического протокола, в рамках которого запрещено убивать государственных чиновников высшего ранга принимающей стороны.

Как не раз уже, канцелярщина принесла облегчение там, где не смогла ругань. Какие союзы и соглашения?! Кроме того дипломатического пакта, что связывает Хисах и Анарисс, других эта страна не заключала никогда и ни с кем!

Мгновенно стали понятны утренние намеки Музафара насчет нежелательности моего пребывания здесь в качестве военного атташе. Уж не знаю, что мог Хисах не поделить с Иэри и Атиной, лежащими по ту сторону Мангровой Дельты, принадлежащей Тесайру. Море разве что…

Впрочем, какой бы раздор на деле ни связывал страны, разделенные Зодиакальным морем и заливом Ротеро, поручителя своей безопасности они выбрали худшего из возможных. Поверил рогач дракону… Обязательства Империи Людей – это что-то сроду небывалое, вроде гнома на анарисских улицах. Не ругательного, а настоящего. Маг-Император и его прихоти – вот закон страны, лежащий по ту сторону нижнего течения Анара, закон непредсказуемый и жестокий.

Меж тем Великий Визирь упивался мигом своего политического триумфа. Выпрямившись во весь свой немалый для человека рост, он широко развел руки и тоном Приснодеда, принесшего детям подарки на Приснодень, возгласил:

– В ознаменование исторического решения, принятого Его Великолепием, завтра будет проведен парад!

Аплодисментами это заявление встретили все присутствующие, кроме нас и немногочисленных военных чинов. Отмечать сверхкапитуляцию и фактический отказ от суверенитета торжественным прохождением войск – в этом было что-то глубоко извращенное. Как примут сие армия и флот, видно было сразу, и на парад не ходи.

Хотя нет, такого удовольствия злокозненному царедворцу я не доставлю.

Не знаю, как для кого, но лично для меня остаток вечера оказался окончательно смят. То есть всмятку размазан этим набором событий и совпадений. На дальнейшие реплики окружающих я реагировал исключительно вяло, включая последовавшее вручение приглашений на ранее помянутый парад. До того, чтобы исключить дипломатическую миссию Анарисса из числа приглашенных, Музафар в своей злокозненности еще не дошел.

Наконец главный герольд возвестил окончание приема. Подождав немного, чтобы не угодить в давку спешащих отбыть, мы прошли к своему экипажу, предупредительно выведенному грумами чуть ли не к самым воротам. Видно, наше прибытие столь впечатлило их, что на сей раз расторопные служители дворца решили подстраховаться.

Обратный путь особо не запомнился, разве что почему-то запало в память ощущение от узкого прохладного бедра драконидки, сидевшей между нами с Хиррой. Не к Келле же ее сажать на сиденье напротив!

Молчаливое неприятие, излучаемое младшей женой в адрес наложницы, осталось неизменным и во время позднего ужина, завершившего день. Зато я за едой помаленьку начал отходить от свалившихся мне на голову событий приема. Соображение пришло в норму, происходящее вокруг перестало теряться в какой-то дурной дымке.

Прежде всего, конечно, мое внимание привлекла наложница, исключительно аккуратно и воспитанно обходившаяся со столовыми приборами. Мне так освоиться никак не удавалось, несмотря на то что не первый год обретаюсь в темноэльфийском замке в качестве Ночного Властителя… Но куда больше, чем манеры, взгляд неотвязно притягивал сам облик представительницы пятой расы разумных, впервые предоставившей возможность толком рассмотреть себя вблизи, в неформальной обстановке. Во дворце и даже в дороге между нами все время оставалась дистанция, и только здесь, дома, она как-то начала исчезать.

Раскрывшееся поражало. Не чуждостью – схожестью женщин разных рас. Несмотря на узорчатую чешую, отсутствие грудей, вертикальные зрачки и раздвоенный язык, драконидка казалась очень привлекательной, не в последнюю очередь из-за текучих, исключительно женственных движений. Впрочем, любая эльфь не уступит ей по этому параметру. Особенно Древнейшая.

Украдкой я окинул взглядом старательно рассевшихся по дальним углам стола Келлу и Исэсс. Все-таки верно сказала одна из Великих Жриц древности: кошка – та же змея, только в шубке…

Сколько вижу младших детей Отца, столько поражаюсь, что при всех своих особенностях дракониды вполне успешно смешивают кровь с любыми другими разумными. С обычным наследованием расы вперекрест с полом.

Вообще все известные мне существа, обладающие разумом, способны иметь общее жизнеспособное потомство. Похоже, демиург мира сего был сексуальным маньяком почище меня!

Жаль, из-за неприязни моей древнейшей к наложнице мне не светит проверить, как именно преломилось это в прежде незнакомых мне столь близко творениях. Келла – Оинт-Пэт, «Шпага», а Исэсс, по всему видать – Плог-Оинт, «Копье». Против тарана нету обмана, вот и срывается то и дело. Симвотип зачастую сильнее разума, так что замирения между младшей женой и наложницей ждать не приходится.

А единственный путь обойти Высокую Клятву, связывающую нас с Хиррой, состоял в формальном вступлении драконидки в «Гекопардовые Орхидеи». Это хотя бы уравняло бы ту в правах на мужа атаманши с Пемси и остальным составом женской подростковой банды. Да только что о том рассуждать – под свою руку атаманша-«подзахватная» «захватчицу» не примет никогда…

Что ж, обойдемся. Тем более что главная ценность этой наложницы не в постельных танцах, при всей ее привлекательности и моем любопытстве. Хотя жаль, конечно…

Встряхнув головой, я вернулся к текущему моменту из весьма далеких от него размышлений. Насущная же необходимость требовала заняться изменениями в посольстве, связанными с появлением новой обитательницы. Причем рассчитывать в этом случае можно было лишь на помощь старшей жены – по вполне понятным причинам.

– Не поможешь Исэсс выбрать комнату? – Попросить мою высокородную немедленно было лучшей идеей. – А я пойду ей статус «гостя дома» обеспечу, чтобы защита случайно не сработала, – и пояснил уже самой новой обитательнице посольства: – Дипломатия – дело секретное, так что полный статус, прости, дать не могу.

– Понимаю, мой повелитель. – Драконидка на мгновение подняла прозрачные веки, показывая не прикрытые глаза. – У меня тоже есть тайны, доступ к которым для тебя невозможен.

Ничего себе! Вот так подарочек, с нехилым сюрпризом в запасе…

– А как насчет моих прав на тебя в качестве твоего повелителя? – шутливо спросил я, сбрасывая мгновенное изумление.

– Я в твоей воле, мой повелитель, но не в твоей собственности, – не заставил ждать себя ответ, исчерпывающий в своей холодной точности.

– Поня-я-ятно… – протянул я, тщательно отворачиваясь от торжествующего взгляда младшей жены, обрадованной тем, как быстро раскрыла свою суть с ходу не глянувшаяся ей женщина драконьей крови. Для меня, впрочем, не злую, хоть и пугающую жесткостью. Разница между правлением и владением действительно не маленькая. Причем наложница немедленно поспешила одарить нас еще одним ее прочтением:

– Ты можешь изменить мою судьбу, но не мою душу.

– Не собираюсь делать ни того, ни другого, – попытался я закрыть тему.

– Второе не в твоей власти, первое же – не в твоей воле, мой повелитель, – еще более четко отрезала пророчица пятой расы разумных. – Тебе суждено менять судьбы!

Что тут скажешь? Похоже, ответ, абсолютно точный и столь же неприменимый к делу, как в сказке об астрологе и сломанном воздушном корабле, драконидка способна дать на любые слова. К демонам змеиным посылая все иерархические предрассудки, поставившие меня над ней.

Урок стоил того, чтобы его запомнить. Повелитель – всего лишь тот, кто отдает приказы. В это звание никак не входит готовность окружающих эти приказы исполнять. Что, похоже, и продемонстрировала мне в полный рост хисахская наложница. Во все ее пять футов два дюйма, что для драконидки весьма немало…

В отличие от той же Келлы, первый опыт общения с этим подарочком Великого Визиря не дал мне возможности понять, как к нему следует относиться. То есть к ней.

Вот как относиться к Музафару, видно сразу – не поворачиваться к этому высокоталантливому царедворцу не то чтобы спиной, а вообще любым местом, на котором нет защитного заклятия или хотя бы боевого панциря времен Хтангской династии.

Упускать его из виду слишком надолго тоже, впрочем, не следует – никогда не угадаешь, какую гадость припасет он на следующий раз. Исключительной вредности тип, да еще и символьно – Оэт-Пинт, «Кнут». Наподобие моей высокородной до очищения Мечом Повторной Жизни, сменившим ей цвета аспектов. Только в мужском варианте сей симвотип не в пример пакостнее…

Ну и демоны с ним, все до единого! Или нет, уже не все. Одну демоницу в пестрой змеиной шкурке Великий Визирь сбагрил нам в посольство. Видно, и его довела. Поверить, что столь тщательно соблюдаемая взаимная неприязнь между подарком и дарителем разыграна специально для нас, грешных, как-то не получалось. Для легенды, прикрывающей введение шпиона в мое окружение, все это смотрелось слишком искренне и тонко.

Впрочем, почему обязательно шпиона? Провокатор во вражеском стане – тоже немало. А провокация может обладать любой долей искренности. Наоборот даже: чем чистосердечнее, тем лучше. Управлять ненавистью легче, чем неприязнью, и уж куда проще, чем спокойным равнодушием. Равнодушного не соблазнишь на лету исполнением простейшего желания. Сначала надо посеять и взрастить в нем это желание, прежде чем собирать урожай жажды…

Так или иначе, с наложницей придется держать ухо востро. Да и самому поберечься, чтобы не дать своим чувствам к Музафару Великолепному сделать себя управляемым.

Или хотя бы слишком предсказуемым, что не многим лучше.

5

Тысяча и одни сумерки

Начало парада было назначено на полдень. До пристани за полчаса добраться можно, если я правильно припоминаю пояснения гида-извозчика. На месте тоже минут за пятнадцать обернуться со всеми церемониями, плюс стандартный запас на все про все…

В общем, за час до того я уже спустился к воротам подготовить выезд. Все-таки хорошо, что в местные легкие повозки запряжены не живые скакуны, а кадавры. Настоящих-то верховых зверей в пустыне не прокормишь, да и от жары им урон слишком велик. А с искусственными их подобиями из семи металлов, движимых пятью стихиями, я всяко общий язык найти смогу по старой армейской закваске.

Переквалифицированного в кучера кадавростюарда тоже удалось натаскать на славу. Во всяком случае, в ворота он теперь попадал с первого раза и способен был маневрировать по двору, не пытаясь протаранить ни ограду, ни особняк, ни попутно задавить меня самого.

Единственное, что слегка отвлекало от привычной работы – доносящееся даже сюда с Теневой площади истошное агуканье султана, с утра пораньше начавшего осваивать прыжковый шнур, преподнесенный в числе прочих даров. Почти неразличимая с такого расстояния фигурка на светящейся нити, прикрепленной к краю верхней площадки Проекционной Башни, плясала и подпрыгивала, как йо-йо с бородой, воплями распугивая с соседних крыш ящеричных обезьянов.

Хорошо хоть те же лизардманки не мешали мне своим любопытством и навязчивостью. Окажись у них крикунячья манера тащить все блестящее при лапах столь же ловких, как руки драконидов с двумя противолежащими остальным пальцами, за целость инструментов и амулетов пришлось бы беспокоиться почем зря.

Правда, вокруг посольства ящеричных обезьянов почему-то и в помине не было. Боялись, что ли, мертвого посла не меньше местного персонала?

Так что сборы в путь особо не отняли ни времени, ни внимания – во всяком случае, у меня. Вот в ожидании женской половины семьи и свиты пришлось немного потоптаться у экипажа. Но это в порядке вещей, у любой расы и сословия так положено от начала времен.

Дорога тоже, в противовес дню прибытия, оказалась на редкость обыденна и пустынна. Немногочисленные прохожие спешили в том же направлении, что и мы, и не обращали особого внимания на кортеж посольства с анарисскими флажками на задранных кончиках задних крыльев открытой повозки. Конечно, это вам не торжественный въезд с гоблинихами и лягушками…

Чем ближе к морю, тем чаще улицы пересекали изящно изогнутые арки трубопроводов из пропитанных измененной смолой или заклятых на нетление бамбуковых стволов. Выкрашенные в зеленый цвет – для морской воды, в синий – для горючего газа, добываемого из-под морского дна со специально построенных платформ.

И те, и другие трубы чаще всего вели к очередному храму Лармо-Огненной Бороды. Алтари здешних жрецов в первую очередь были опреснителями, а минареты – маяками. Жители Хисаха не только романтику полагали выгодной политикой, но и религию предпочитали видеть жизненно необходимой.

Кружевное плетение труб зависло в воздухе достаточно высоко, но, проезжая под ним, так и тянуло наклониться. Или глаза опустить, что ли…

Поэтому море, сверкнувшее бесчисленными солнечными бликами в промежутке между домами, я увидел совершенно внезапно. Тут оно обещало показаться во всю силу – уже не призрачной полоской, едва видимой из-за крепостных стен при въезде в город, неотличимой от миража, нереальной…

«В избытке повидав огонь свободный, вихрь в небесах и гор высоких пик, лишь с танцем женщины из всех стихий природных сравню впервые видный моря блик!» – похоже, не лгут слова Принца Хисахского, впервые въехавшего в Хасиру после проведенной в изгнании юности. Во всяком случае, танцы у нас вчера были такие, что не каждое столетие увидишь, а море, даже мельком показавшееся, уже зацепило что-то внутри не слабее…

Пробиться от государственной стоянки к месту проведения парада оказалось не в пример сложнее. Принявший нас стражник в лиловой тунике минут десять водил нас от одного кордона к другому, сличая врученный ему пергамент в посольских печатях со всеми доступными образцами документов. Я уже начал нервничать, прикидывая, что отведенного в запас времени не хватит до начала церемонии.

Но тут очередной начальник, по умственному уровню способный разобраться в нашем статусе, громогласно наорал на нерасторопного служаку и уже лично направил к трибунам. Даже подсуетился так, чтобы идти пришлось не мимо рыбных складов, как прочей публике, а совершенно особым путем, чистым и благоуханным. Это он сам так выразился про туннель, может, и не воняющий рыбой, но оттого не менее темный и длинный. Султанских путей только в символометрии и ритмодинамике нет, а в жизни они существуют в изобилии. Только никто не гарантирует, что в силу предназначенности избранным они окажутся намного легче и привлекательнее прочих…

Наконец на выходе из туннеля сверкнул резкий, ничем не приглушенный сполох дневного света. Как оказалось, на вторые сутки пребывания в защищенной кофейной тенью Хасире глаза уже отвыкли от южного солнца, палящего в полную силу. Похоже, именно границей порта заканчивалось действие проецируемого на город светофильтра. Да еще тут, за пределами затенителя, морская гладь возвращала добрую половину лучей беснующегося светила белесому от жары небу.

Но все равно так и хотелось рвануть поближе к воде, к солено-горькому запаху волн и намеку на прохладу свежего воздуха. Однако от моря, солнца и порывов ветра нас отделяла еще одна неприятная процедура. По этикету, прежде чем отправиться к отведенным посольству местам, следовало засвидетельствовать почтение султану. То есть, по сути дела, Музафару Злокозненному, без чего лично я обошелся бы с превеликим удовольствием.

Понимая, что как ни вертись, перед этаким злыднем никакой повод к придиркам не утаишь, нервничать я не переставал. Все время перебирал темы, по которым мог бы осрамиться при случае, а перед тем, как окончательно сунуться на вражью территорию, придирчиво оглядел семейство и свиту, проверяя экипировку. Вроде бы все в порядке…

Наряды обеих моих жен являли собой сложную комбинацию местной и анарисской моды. То есть пока все было сооружено еще из привезенных с собой вещей, но с явной оглядкой на климат и давешнего наивного малыша. Судя по всему, из открытых вечерних платьев, посредством ножниц и заколок. Результат более всего напоминал купальники со шлейфами с претензией на минимальное приличие при максимальной роскоши.

Компаньонка, по чисто человеческой слабости, на столь открытую демонстрацию себя обществу не решилась и честно парилась в привычном для нее жилеточно-юбочном варианте.

Единственное, что все трое сделали одинаково – подобрали волосы повыше, чтоб загривки не напекло. Келла – в своеобычные два хвоста над ушами, Пемси – в один высокий, перехваченный давешней бирюзовой лентой, а Хирра – в завернутую набок «ракушку». Одна Исэсс осталась, как была, лишь в украшениях и прозрачной ткани с ног до головы, Драконидке в этом смысле изначально легче по врожденному отсутствию какой бы то ни было гривы.

Меня, в отличие от эльфов-мужчин, зачастую носящих прически длиннее женских, хотя бы эта проблема не донимала. Только бандану на свой обычный ежик не черную, а белую повязал, чтобы голову световым ударом не расшибло. Да комплект униформы подобрал не в меканской джунглевой или там тайрисской таежной, а в герисской, пустынной расцветке камуфляжа.

Видно, и вправду придется послужить родному городу, приведя должность в соответствие с формой. Уж больно много частей экипировки элитного полка Заклятых навесил я на себя за последнее время. Оно и понятно – удобнее еще ничего не придумали. Вот только любое удобство имеет свою цену…

Потому и на парад заявился в том же самом капитан-рейнджерском. Атташе, посол, военный или дипломатический чин – хрен разберет, кто я теперь и как должен выглядеть. Как будто из-за дурацких церемоний я влезу в официальный балахон или здешние их несерьезные тряпочки. Ага, ждите!

Мехмет-Али Двенадцатому, как обычно, все было по сараю, кроме мельтешения цветастых ветрячков, украшавших стойки султанской ложи. Верховный главнокомандующий завороженно тянулся пальцами к ярким игрушкам, не обращая на визитеров никакого внимания. Зато Музафар придирчиво оглядел нашу команду, встретив мою униформу долгим неприязненным взглядом, и ничего не сказал. Впрямую не сказал, а обиняками, само собой, подпустил порцию сожалений.

– Вижу, никак не оставите прежних привычек? Боюсь, здешняя жара отучит вас от них одним жестоким уроком… – На последних словах он сладко зажмурился. Но долго пребывать в довольстве ожидающими кого-либо страданиями не мог даже этот законченный себялюбец. – Или вашей коже есть что скрывать? – продолжил доискиваться он, не вытянув паузы и в дюжину секунд. Данное предположение заметно оживило Великого Визиря, вызвав целый каскад домыслов: – Язвы, лишай… Самодвижущиеся непристойные картинки?! – Последняя идея, похоже, наиболее вдохновила его, даже пальцы сами собой зашевелились, разбрасывая по сторонам радужные блики от камней в кольцах.

Какие такие картинки? У меня все прилично, как по уставу положено – клановый знак против сердца да армейские номера под языком, на крестце, загривке и всех конечностях. Чтобы в случае чего собрали правильно, ничего чужого не припутав. Целители там… Или похоронная команда.

Тотема Стийорров на черепе, под волосами, и то нет – его накалывают лишь урожденным Властителям и их высокородным дивам, еще в детстве. Вон у Хирры кончики крыльев на висках проглядывают, и на затылке раздвоенный хвост торчит из-под высоко подобранных волос. Может, это и навело Музафара на мысль?

Если так, то фантазия у царедворца работает неслабо… Даже не знаю, что ему на такое ответить и отвечать ли вообще. Вопросик-то из серии: «Перестали ли вы шарить по чужим кошелькам? И если да, то у кого – только у случайных любовников?» Тут любой ответ – самооговор. Только не все понимают это с ходу.

– У моего повелителя нет порочащих его мет! – внезапно вступилась драконидка за честь новообретенного семейства.

Ей-то откуда знать? Проверить вроде случая не было. В баню вместе не ходили, во всяком случае – не до того вчера было, чтоб по всей форме знакомство устраивать. Когда кому удобнее, тогда и ополоснулись после нелегкого дня.

Или жены наболтали, с ходу за свою признав? Быстры они на доверие…

Но на опровержении вельможных домыслов наложница не остановилась, перейдя в контратаку.

– Ему нет нужды украшать себя неподобающим образом! В отличие от некоторых прежних моих хозяев… – Многозначительная пауза должна была ясно показать, чью манеру совершенствовать свой облик она считает недопустимой.

Но Музафару подобные подколки были что слону трехведерная клизма – лишь провоцировали многократно больший поток гадостей.

– Жаль, жаль, что некоторые не разделяют вкусы своих прежних хозяев… Тогда новых они встречали бы куда более соблазнительными. – Он ощерил в улыбке острые зубы, на мгновение плотоядно пока зав меж ними кончик ярко-красного языка. – У меня все еще припасена специально для тебя пара обворожительных узоров…

В ответ драконидка только зашипела совершенно по-змеиному. Еще бы!!! С ее чувствительной кожей самая мысль об игле должна быть противна, а предлагать стойкую краску той, что меняет цвета невольно, следуя переживаниям, – издевательство, понятное даже мне.

– Впрочем, ты никогда не умела ценить боль и то, что она дает разуму, – напоследок подпустил семидюймовую зазубренную шпильку утонченный царедворец. Естественно, в самую цель. Исэсс была на полном серьезе готова кинуться на Великого Визиря. Настолько, что я столь же всерьез начал прикидывать, как будет удобнее ее перехватить. В голову, правда, не шло ничего, кроме идеи швырнуть в драконидку Пемси – увесистая пышечка способна остановить и не такой бросок, если придать ей со ответствующее ускорение…

По счастью, Хирра успела потушить опасный порыв раньше и меньшими жертвами. Просто обняла наложницу за плечи, нашептывая что-то неслышно-успокаивающее, и как та ни дергалась, увела прочь, в назначенную нам ложу. Разница в росте у них почти полтора фута, так что дергайся не дергайся, шипи не шипи отрывисто – ничего не поможет. Хотя тут моя высокородная, похоже, взяла не физическим напором, а моральным. Мягким и сочувственным, но оттого не менее непреклонным.

Мне с оставшимся составом делегации тоже пора было честь знать. Запоздало испросив разрешения удалиться за всю компанию – так, кажется, именуется это в проклятом дипломатическом этикете, – мы с Келлой и ее унтер-бандершей, счастливо избежавшей судьбы кегельного шара, откланялись. Хватит с нас Музафаровых провокаций с утречка пораньше. Наслушались уже злобной дури…

Впрочем, насчет жары он оказался абсолютно прав. На набережной, вынесенной за край проецируемого светофильтра, мощь южного солнца, смягченная в Хасире заклятием, буйствовала вовсю. Пришлось прикрыть трибуны от палящих лучей по-простецки, без всякой магии.

Натянутые над ложами и рядами скамей тенты отчаянно хлопали, словно подбадривали аплодисментами духовой оркестр, силившийся перекричать свежий морской ветер. По верхушкам волн курчавились ослепительно-белые хлопья пены. Время от времени фонтаны брызг прибоя выхлестывали над парапетом радужными веерами и рассыпались мельчайшими брызгами, оставляя в воздухе отчетливый привкус соли.

По мне, в подобную погодку не морской парад проводить, а разве что летучих катранов с мола ловить. И так чуть не выше тентов виражи закладывают.

Но султану с Великим Визирем закон был явно не писан, поэтому иностранным делегациям предстояло наблюдать либо величайший конфуз хисахской армии, либо ее победу над стихией и здравым смыслом вопреки всем стараниям верховных военачальников.

На что из этого лично мне хотелось полюбоваться больше, сам не знаю. Не лежит у меня душа к парадам со времен собственного солдатства. Показуха эта хорошо если одним дурным потом дается, а то ведь, по крайней дурости усердствующих, и кровью обернуться может.

Искать отведенное нам место пришлось долгонько даже с назначенным провожатым. Тот, похоже, больше пугался возложенной на него ответственности, нежели стремился исполнить свои обязанности наилучшим образом. Если б я не цыкал на него поминутно, несчастный просто сполз бы по стеночке в тихий обморок, оставив нас в совершенном бессилии перед проблемой ориентации. Не заблудиться среди бесчисленных трибун, ярусов и навесов было бы просто чудом.

В конце концов искомая ложа обнаружилась как раз между апартаментами, отведенными представительствам Иэри и Тесайра. Желто-красно-желтые «матрасы» на флагштоках с одной стороны, пламенеющие треугольники Теса Вечного – с другой. Атинская бело-зелено-белая «фуфайка» тоже полоскалась по ветру невдалеке. Весь гадюшник, только скрежета змеиных когтей по стенкам горшков не слышно.

Наша анарисская косая «дыба» цветов Дня и Ночи реяла над этим враждебным разнообразием гордо, но исключительно одиноко. Сочтя свою роль исполненной, робкий провожатый пискнул что-то извинительное и с явным облегчением исчез.

Зато у ложи нас ожидал сюрприз. Даже ленточкой перевязанный, точнее, ярко-синим шелковым кушаком со стальными крючьями «кошачьих лап» на концах вместо кистей. Рослый бритоголовый парень очень серьезного вида, в форменных шортах хисахской армии, легких сандалиях и портупее акульей кожи, с клинком-гекконом и легким трехствольным стрелометом под длинные подводные болты-гарпуны. На плечевом ремне его амуниции красовался гербовый щиток части с золотым силуэтом касатки на синем же фоне и офицерский шеврон – одна тонкая и две толстых полоски.

– Бинбаши Джума аль-Сахисси, ваш персональный комментатор, эфенди. – Представляясь, он за неимением каблуков щелкнул задниками сандалий. – Прикомандирован от военного ведомства.

Бинбаши… На анарисский счет – суб-полковник. Это если по общеармейскому ранжиру, по рейнджерскому-то чуть-чуть не вровень с моим премьер-капитанским званием. А младше меня лет на пять…

– Штабной? – Неприязнь к любителям покупать невыслуженные звания не смогло перебороть даже собственное скоропалительное произведение в чин.

– Нет, эфенди, – понимающе, как мне показалось, полуулыбнулся тот. – Юнга-воспитанник полка Синих Драгун. С двенадцати лет в строю, участвовал в восемнадцати приграничных конфликтах. Пожалован юзбаши в день совершеннолетия. Чин бинбаши получил вне очереди три года спустя за взятие двух кораблей трэйрской береговой гвардии. При прежнем Великом Визире…

Поня-ятно… Маху я дал. У нас-то, почитай, с бунта Суганихи Кровавого юнг, воспитанников и прочих мальчиков-барабанщиков в армии не держат. Не вынесет малолетка тягот меканской топи, да и некоторые широко известные склонности Инорожденных офицеров превратили эту должность в посмешище.

Тут же подобного быть не могло никоим образом. Как по отсутствию эльфов, так и по совершенно иной причине – в хисахской армии служат без различия пола, сословного и расового происхождения. Мужчины и женщины, бедные и богатые, люди и дракониды поровну. Всеобщая воинская повинность, как в том же Тесайре, только на год, а не на пять лет, да и сборы каждый сезон, не реже. Офицеры и унтера, понятно, на постоянном контракте. Похоже, как раз из подобных воспитанников, всем обязанных армии…

Только что же это за пограничные конфликты такие, в которых пара кораблей на размен уходит? Цельными флотами мелкие разборки учиняют?!

Примерно в таких выражениях я от ошарашенности и поинтересовался у боевитого комментатора международной обстановкой. Напоследок еще спросив для полного блеска:

– Неужели драгуны корабли в верховом строю берут?

– Наш полк сегодня участвует в прохождении, эфенди, так что сами увидите, – уже открыто усмехнулся на сей вопрос бинбаши и перешел к сути основной темы: – Существуют неразрешенные споры о разделе акватории с такими доминионами Тесайра, как Иэри и Атина. «Кефальные войны», если вам доводилось слышать…

Не доводилось, а то поменьше задавал бы идиотских вопросов. В спешке перед отправкой на должность я как-то больше внимания уделил отношениям южных соседей с нами родимыми. Да и то по большей части в историческом разрезе – от принца Халеда до нынешних дней. Подробным знакомством с современными врагами нашего верного союзника я как-то не счел нужным озаботиться. Вот и результат…

– Кроме того, остаются независимые пираты, угрожающие нашим рыбным промыслам и газодобывающим платформам, – завершил свой полит-инструктаж сахисец, если я верно понял его фамилию.

Пираты на буровых платформах – это серьезно. Если тлеющий светосброс, прожигающий породу, успеют развернуть из надира в горизонт, никакому кораблю мало не покажется. Перережут трубы из заклятого на нетление бамбука – и все, конец городам у моря. Без топлива погаснут огни на алтарях, замрут опреснители там же, под сводами храмов. В жилах Хасиры и Сахисса течет голубая горючая кровь, без которой нет воды, нет пищи, нет жизни!

Три тысячи лет Хисах добывал газ из-под окраин пустыни и залива, без счета закачивая в скважины морскую воду. Тридцать веков опускался берег, лишенный опоры – весь старый порт ушел в волны. За это время под Хасирой собралось второе море, ничуть не спокойнее того, что бьет в волноломы Розовой бухты, из года в год испытывая творения разума…

Сочтя объяснения достаточными, а процедуру представления завершенной, Джума-сахисец коротко поклонился моим женам и компаньонке, галантно предлагая им пройти в ложу. Зато с наложницей его обмен приветствиями затянулся едва ли не настолько же, насколько со мной самим. Только совершался без слов – взглядами, улыбками, незаметными знаками наподобие вольнокаменщицких.

Не скажу, что это так уж удивило. А драконидке изрядно прибавило доверия в моих глазах. Боевой полковник человеческой крови и придворная танцовщица драконьей, к тому же пророчица своего народа – довольно странная пара, только если не принимать во внимание их общую напряженность в отношениях с верховной властью. Иначе с чего бы равного мне по званию приставлять к делу, для которого и последний мичман сгодится! Одним «уважением», желанием уязвить новопроизведенного офицера соседством с кадровым сей факт не объяснить. Будь так, с Музафара по злокозненности сталось бы и мушира-маршала приставить ко мне с пояснениями. Похоже все-таки, что для Джумы это такое же проявление опалы, как для Исэсс. Особенно если вспомнить его оговорку про получение внеочередного чина при прошлом Великом Визире.

Кажется, нынешний просто решил собрать всех змей в одну корзинку, чтобы они там друг другу лапы поотгрызали. Или чтобы спалить их разом было способнее.

Вот только тут он, похоже, просчитался…

Оркестр, все это время соревновавшийся в шумности с морем и ветром, внезапно затих. Понимая, что парад вот-вот начнется, я стремительно занял место в ложе, только волей Судьбы не оттоптав попутно ног никому из жен и свиты. Успел как раз к хисахскому гимну, который в любом случае из уважения полагалось прослушать стоя.

Исполнение его было отчаянно перегружено звоном гонгов и тарелок, уханьем барабанов и взревыванием всей духовой составляющей оркестра. При этом сама мелодия удивительным образом терялась, сносимая в море резкими порывами ветра.

Под сие невразумительное звукоизвержение открытая часть причала перед ложами и трибунами заполнялась уже успевшими примелькаться мне носителями лиловой униформы древнего образца. Не успел я вяло подивиться, от кого должно защитить зрителей столь несусветное количество неуклюжих стражников исключительно человеческой крови, как приставленный к нам бинбаши начал исполнять свою обязанность, объясняя происходящее.

– Парад открывают блистательнейшие из воинов Хасиры, Сводная Лиловая Стража Великого Визиря! – Фраза не выбивалась из оркестрового шума ни стилем, ни вразумительностью. – Доблесть и верность достойнейших из достойных не знают предела, слава их самумом гремит по пустыне и смерчами вьется над морем!!!

Может, мне показалось, но «самум» в пустыне значит то же самое, что «пурга» в Огротундре. Брехня, в общем, притом по определению невразумительная. Не знаю, как там со смерчами у моряцкого народа, но можно предположить, что смысл сходный. Нельзя было не заметить, что комментатор выдает все эти славословия с видом откровенно скучающим и в чем-то ехидным.

Заученно тарабанить превосходные степени в адрес личной гвардии Музафара бинбаши продолжал еще добрых пару минут, все время, пока лиловые нестройными рядами ползли мимо трибун из конца в конец причала, салютуя сайсами как Судьба на душу положит. Уловить смысл в бесконечном нагромождении «всепобеждающих», «наисовершеннейших» и прочих «столпов порядка и спокойствия» я и не пытался. Стражники они и есть стражники. В бою от них толку ноль, а главный враг любому – свой же, одной с ним земли уроженец.

Примерно так же оценивали прохождение Лиловой Стражи и зрители – все, кроме султанской ложи. В противовес вялым хлопкам трибун оттуда неслись надрывные аплодисменты и подбадривающие крики, среди которых явственно слышались истерические взвизги Великого Визиря и гнусавое мычание Верховного Главнокомандующего.

Что показательно, ложи Тесайра, Трэйра и Атины присоединились к этой горе-овации. Похвала врага боеспособности твоих солдат дорогого стоит, не так ли?

Наконец последний из блюстителей законности исчез в дальнем конце причала, едва не уронив сайсу. Оркестр выпутался из вариаций на тему гимна, из-за которых так и не удавалось уяснить, можно ли уже присесть или так и надо стоять столбом из соображений международного этикета.

Ветер, по крайней мере, над плац-причалом, на мгновение стих, а затем ровно и сильно задул вдоль над каменными плитами. Приобретенным после возведения в эльфийское достоинство аспектным чутьем я уловил, что со стихией поработал маг, и не один. Наметанный фронтовой взгляд тут же выхватил четверых – хисахские армейские заклинатели Ветра и Воды встали попарно по краям трибун, укрощая ветер в начале прохождения войск и отпуская на свободу в конце.

Кому понадобились столь странные условия для демонстрации своей выучки, стало ясно спустя полминуты. Не пескобуера, даже не пескокаты – двухколесные доски на ветровом ходу, легкие настолько, что могли нести лишь одного вооруженного человека или драконида.

Проход, змейка, разворот в последней четверти причала с опорой на ногу… Первые четверо сложили желтые шелковые паруса на скрепленных вперекрест, как ножницы, гиках, когда следующие только выехали на импровизированный плац. Когда и эта четверка остановилась, предыдущая уже закончила разбирать свой транспорт.

Крестовины колес заняли место на поясах солдат пустыни в качестве метательных звезд, широкие ободья стали элементами панциря. Сами доски превратились в узкие и длинные щиты, гики – сайса полегче полицейской и длинный лук – легли в крепления вдоль них, а паруса плащ-палатками упали с плеч четверых мужчин и женщин человеческой и драконьей крови.

– Шестьдесят Второй Желтый Ветрострелковый полк имени Харуды Хисахской! Носители традиций, в которых она воспитывала своего сына Халеда!!! – очень своевременно прокомментировал бинбаши преображение мобильной легкой пехоты.

Судя по облику части, над которой шефствовала легендарная мать Принца Хисахского, воспитывался он в правилах одновременно строгих и игривых и должен был приобрести равносильную склонность к стильности и аскетизму.

Ветер играл переплетенными желтым шелком фейками на головах людских пар и длинными лентами того же приборного цвета у драконидских. Форменные шорты и портупеи были отделаны тесьмой такого же оттенка, как и колчаны длинных тростниковых стрел с желтым оперением. Парадные бляхи и знаки различия на ремнях портупей сияли начищенным золотом, хотя весь остальной металлический прибор снаряжения был либо выкрашен светло-бурой матовой краской, как щиты, либо обшит форменной песочной тканью.

– Именно к этому полку обращался принц перед легендарной Битвой Приснодня! – В представление ветрострелков Джума-Сахисец вложил истинные чувства, и набивший оскомину монолог Халеда сегодня и сейчас в устах одного из его наследников вновь обрел не балаганную убедительность и силу. – «Пусть будет тот забыт, кто нынче встал не с нами! Кто в старости не сможет рассказать – да, я был там! И Приснодень встречал на поле боя! И служил нам Приснодревом костер из вражьих тел!»

Слыша это здесь, где дыхание Девственной Пустыни смешивалось с соленым выдохом Зодиакального Моря в порыве вековечной страсти, породившей близнецов Сахисс и Хасиру, верилось – вот слова, третье тысячелетие подряд заставляющие сердца их бойцов биться сильнее, прогоняя из жил холод страха.

Строй заполнил середину причала и отсалютовал зрителям. Восторг тех оказался неподдельным, зато со стороны султанских апартаментов и дипломатических лож реакция была не более чем формальной. Мы с женами и свитой не последовали примеру прочих иностранных представительств и не стали чрезмерно сдерживать восхищение сыгранностью сей сцены, чем явственно заслужили одобрение военного комментатора, похоже, лишь служебной инструкцией принужденного воздерживаться от личной оценки проходящих частей.

Количество слов, которое Джума тратил на представляемые им рода войск, явно было обратно пропорционально его симпатии к ним. А также их реальной боевой ценности, насколько я вообще мог оценить местную специфику своим сторонним взглядом. Было ли сие личной особенностью бинбаши или своеобразным следствием предписанной ему политики освещения военных достижений для иностранного посла – неясно. Но не заметить такую несообразность было невозможно по определению.

Вослед ветрострелкам, быстрым шагом покинувшим причал, прошли средства их доставки и огневой поддержки. Штурмовые, с качающимися щитами для прикрытия десанта, или груженные файрболлами и фосфорной огнеснастью пескобуера с катапультами и аркбаллистами были оснащены кадавровыми лапами, приспособленными для скрытного передвижения при безветрии, а в походном положении поджатыми по бортам между колесами. Пескокаты с той же особенностью конструкции ощетинились малокалиберными светосбросами и колесными стрелометами.

Со времен Принца Хисахского военная техника его излюбленного полка явно шагнула вперед. Узкоспециально, конечно, под один-единственный театр военных действий, но впечатляюще. Другое дело, что ни зооморфных штурмовых, ни прямоходящих осадных кадавров среди средств усиления полка не было и в помине. Неверные склоны дюн и зыбуны попросту не способны удержать тяжеловесные подобия зверей и разумных из семи металлов, движимых пятью стихиями.

Впрочем, войска южного союзника оказались сильны не только в песках. Множество бурунов, приближающихся справа из-за скальной каймы бухты, возвестило о том, что следующее прохождение совершится не посуху, а в морской стихии. Отчетливо были видны белые шапки пены, но никаких судов, разрывающих волны, не просматривалось. Только какие-то шесты вроде копий торчали прямо из бурунов, отбрасывая блики металлическими наконечниками. Но на то, чтобы этак распарывать гладь воды, их одних явно не хватило бы, а заклятие невидимости, наложенное на корабль, так грубо не работает.

Оркестр сменил развеселый флейтовый строй игривой песенки «Не пей, не пей, Харуда!», ставшей неофициальным маршем полка имени жизнелюбивой мамаши Принца Хисахского, на мрачную духовую мелодию в более низких тонах. Четверка магов в желтых плащах уступила места собратьям в синих, за которыми собиралось приглядывать вдвое большее число правительственных колдунов в лиловом. Возможно, потому, что флотские заклинатели подняли перед трибунами магический щит, надежно отделяющий зрителей от причала и моря.

Вот только у Музафара, похоже, была причина сомневаться в надежности этой защиты… или ее создателей. Его собственная трибуна оказалась скрыта щитом вдвое большей мощности.

Такое вступление не могло не заинтриговать.

Приблизившиеся к причалу буруны шли частой сетью – на «усах» одного крепко сидела пара следующих, и так далее. До причала оставалось ярдов триста, когда их строй плавно развернулся вдоль парапета, и пенные шапки взорвались спинными плавниками морских зверей – белых дельфинов и касаток.

Перед каждым плавником в легком седле с привязными ремнями, вроде как для гекопарда, сидел всадник… Точнее, у дельфинов всадник, а у касаток погонщик, потому что еще дважды по трое десантников прижимались по сторонам на узких скамьях упряжи, охватывающей крутые бока зверя. У всех в зубах зажаты дыхательные трансмутаторы, а их скакунам те же магические приборы были вставлены в дыхала через гнезда в сбруе.

Издали заметные копья-багры несли кирасиры боевого охранения на одетых в ту же объемную, нулевой плавучести броню панцирных дельфинах. Чтобы сдергивать команды с судов-нарушителей да паруса с прочими снастями рвать, как я понимаю. А с касаток – высаживать абордажные команды с отточенными «гекконами» да «пескорыбами» в руках и своеобычными стрелометами в портупее. Тут и шелковые синие кушаки с «кошачьими лапами» на концах при штурме высокого борта не лишними будут.

Теперь ясно, как в верховом строю корабли берутся!

Короткого взгляда на бинбаши аль-Сахисси хватило, чтобы убедиться в справедливости моей догадки. С нескрываемой гордостью тот представил однополчан:

– Тридцать Четвертый Синий Драгунский!!! – большего к наименованию своего полка ему не позволили добавить то ли перехваченное дыхание, то ли высочайшая инструкция. И лишь когда оркестр в очередной раз перевалил с мрачного зачина звучащего марша на не менее заунывный рефрен, Джума скорее протяжно продекламировал, чем пропел, четко уложившись в размер:

В бой, вперед, рог зовет, Синие Драгуны!

В бой, вперед, смерть нас ждет в глубине лагуны!

Верховые в строю попеременно, в шахматном порядке погружались и всплывали, салютуя оружием трибунам – сначала проходя мимо причала в одном направлении, а затем, развернувшись, во встречном, пронизывая собственный строй. Мокрая кожа скакунов и всадников отбрасывала блики, голые черепа последних сверкали, искрясь под солнцем.

Тут тоже было поровну солдат драконьей и человеческой крови. Правда, похоже, что именно в подражание драконидам люди морских видов войск брили головы. В том числе и для удобства – по сотне раз в день в соленую воду и обратно, никакой магией не насушишься… То, что морских зверей оседлало где-то поровну жилистых смуглых парней и не менее крепких наголо обритых девах, уже не удивляло.

Когда, пройдя туда и обратно вдоль причала, полк стал удаляться, я было подумал, что его участие в параде завершено. Но не тут-то было – в отдалении от берега верховые звери драгун совершили перестроение, закрутившись каруселью наподобие тесайрских дактилей-штурмовиков над целью. Только не в воздухе – в воде, и не пикируя, а наоборот, высоко прыгая как раз напротив трибун. Колесо из кремово-сероватых тел морских животных с сидящими на них экипажами стремительно приближалось, пока не встало впритык к берегу. Очередной прыжок касатки, казалось, должен завершиться на каменных плитах облицовки мола.

На самой вершине траектории ее полета погонщик выпустил из метателя файрболл, а один из шестерых десантников взвился в долгом прыжке. Пришел на обе ноги на самый край причала раньше, чем осели брызги от падения зверя назад в воду, перекатился и, встав на колено, выдернул из-за спины стреломет. Лязгнул спуск, болт задрожал, увязнув в магическом щите, только что рассеявшем разрыв файрболла. Второй болт, третий… На каменные плиты соскакивал уже четвертый солдат. С этого момента высадка пошла параллельно по всему молу, чуть ли не дюжиной потоков.

Касатки выпрыгивали одна за другой, сливаясь в несколько цепей мокрых кремовых спин. При каждом прыжке на причал спрыгивал один драгун, а остальные делали залп. Высаженные на предыдущем круге стреляли по готовности между прыжками сотоварищей. Мелкокалиберные файрболлы вспухали огненными клубками, тормозя в воздухе перед трибунами, болты вязли в магическом щите часто, как щетина в щетке.

Наконец последние драгуны соскочили со своих верховых зверей. В ту же секунду касатки, ведомые погонщиками, разом отвернули от берега, а остальной полк встал и выстроился в три шеренги, салютуя трибунам. Оркестр драматически замолчал и потом снова, в ускоренном темпе проигрыша, врезал припев: «В бой, вперед, рог зовет, Синие Драгуны». Флотские маги свернули щит. Стрелы, зависшие в воздухе, с сухим треском барабанной дроби осыпались на причал финальным аккордом.

Трибуны спустя бесконечно долгое мгновение абсолютной тишины взорвались аплодисментами.

Мои эльфочки тоже со всей силы хлопали в ладоши, а Пемси еще и подпрыгивала от восторга. Каюсь, и я, не сдержавшись, присоединился к общему порыву. Все-таки сильны в Хисахе балаганные традиции, умеют местные лицедеи аплодисменты сорвать, что бы ни делали…

Единственной трибуной, безмолвствующей во время шквала всеобщего восхищения, была султанская. Агуканья Верховного Главнокомандующего просто не было слышно, а его свита явно напоказ хранила брезгливо-печальное молчание. Пусть не самому Мехмет-Али Двенадцатому, так вернейшему из его слуг увиденное явно не доставило удовольствия. Во всяком случае, никакого сравнения с неказистым проходом лиловых.

Зато прикомандированный комментатор уже никак не мог сдержать охватившего его воодушевления, вложив в пару фраз все, что испытывал. После этого усомниться в его симпатиях и антипатиях стало совсем невозможно.

– Полк формировался в Сахиссе, в котором традиции морских драгун сильны как нигде. Даже в наше… – тут он явственно проглотил рвущееся наружу слово, – э-э… сложное время.

Повод гордиться земляками и однополчанами у бинбаши был немалый. Равно как у Великого Визиря – не доверять и бояться боевых частей с немалым опытом и собственным мнением о том, как надо строить отношения с извечным противником и его заанарскими хозяевами.

По команде, развернувшись правым плечом вперед, строй превратился в колонну и под какой-то маловразумительный мотивчик, наигрываемый оркестром, скорым шагом покинул причал, чтобы не отвлекать зрителей от финального акта. Покуда внимание публики занимали морские драгуны, за стеной разрывов и фонтанами брызг на позиции вышел флот.

– Оранжевая Эскадра адмирала Тока Двадцать третьего, – не задержался с комментариями Джума. – В учебном бою с отрядом роторных фрегатов Береговой Гвардии.

До шеренги кораблей было далековато – лиги две, уж не знаю, как это у них по-морскому считается. Но даже отсюда было видно, какие громадины неотвратимо напирают на волны, вцепившись в ветер многочисленными лапищами парусов. Хисахские морские корабли оказались не в пример здоровее наших, воздушных – раза в два, а то и поболее. Родовой крейсер Стийорров на их фоне просто потерялся бы.

Внезапно один за другим, повинуясь неслышным и невидимым сигналам, водоплавающие гиганты окутались серебристыми полусферами магических щитов. Паруса их безвольно обвисли, лишившись ветра, тяжелые корпуса осели, зарываясь в волны.

Слева, из-за увенчанной скалами отлогой косы показались странные вертящиеся столбы. Словно простые, не магические, а ручные трещотки, на них вертелись жесткие полотнища роторных парусов, выклеенных из фанеры на измененной смоле. Это вооружение несли корабли многим меньше, зато и маневреннее линейных. Засада получилась эффектной – роторные фрегаты обходили замедлившийся строй с обеих сторон, как хотели, готовясь к залпу.

Ждать его пришлось не слишком долго. Над бортами фрегатов взвились чашки катапульт, откинулись аркбаллистные порты, и на линейный флот обрушился бесчисленный рой огневой снасти. Пылающими росчерками по небу две группы кораблей связали алые трассы файрболлов и желтые – фосфорных бомб.

Невидимые купола щитов обозначились гроздьями разрывов. Каждый из потерявших ход гигантов превратился в подобие пышного букета из алых, оранжевых и золотистых астр, утыканный аспарагусом дымов. Стекающие с магической преграды потоки жидкого огня побежали прочь по волнам.

В конце концов после почти минутной бомбардировки боезапас у нападавших иссяк, и они принялись разворачиваться для отхода, выставив в свою очередь щиты – хиленькие, односторонние, не в полный рост, чтобы не перебивать ветер. За что и поплатились незамедлительно.

Приоткрыв свою защиту, тихоходные морские чудовища прямо-таки вывалили на удирающего противника поток огня – различить в нем отдельные трассы было попросту невозможно. Да еще и светосбросом добавили, правда, в сравнении с их чисто огневой мощью смотревшимся не столь основательно. Наш семейный крейсер по этой части дал бы фору по крайней мере паре кораблей, вдвое превышающих его размером, а замок без труда задавил бы всю эскадру. Видно, драконья доля мощных кристаллов так и идет на буровые платформы…

Незадачливые фрегаты буквально смыло этим пылающим потопом, снесло бесследно, не оставив ни щепочки. После того, как зарево на их месте угасло, открылась абсолютно пустынная поверхность моря с мутными разводами гари и лениво перебегающими последними языками пламени.

Тем не менее на несчастный случай в ходе учений это не смахивало. Масштаб не тот, слишком все балаганно – вот и опять трибуны лишь на мгновение затихли… Чтобы взорваться аплодисментами, когда загодя удравшие фрегаты проявились у самой косы, торопливо втягиваясь за скалы. Заклятие невидимости было сброшено ими специально для зрителей, как иллюзия пребывания под огнем прежде оказалась наложена и развеяна для условного противника.

Но скрыться от погони нападавшим не удалось даже при помощи столь хитрого магического маневра. Сбросив щиты повсюду, кроме лобового сектора, тяжеловесная эскадра медленно набирала скорость, целясь прямо на песчаный перешеек, густо усыпанный каменными зубьями скал. После увиденного я верил, что у них может найтись средство как-нибудь убрать преграду.

Разумеется, все оказалось много проще. По бортам парусных гигантов у самой ватерлинии побежали цепочки багровых огней, и корпуса их явственно приподнялись, тяжко выдираясь из цепких объятий волн. Морской флот Хисаха все-таки оказался в чем-то сродни анарисскому флай-флоту – во всяком случае, какие-никакие слабенькие несущие диски и тяговики на водоплавающих кораблях стояли. Для преодоления мелей, наверное.

Потоки воды срывались с бортов, солнце играло на меди обросших ракушками днищ. Один за другим кили линейных кораблей отрывались от водной поверхности – последний как раз тогда, когда первый уже проплывал в опасной близости над нагромождением скал в самом низком месте перешейка.

Когда же замыкающий ордер корабль перевалил через косу, из-за ее оконечности куда более живо выпорхнули давешние роторные фрегаты. Так же невысоко зависнув в воздухе, они намного медленнее пересекли поле зрения, скрывшись за грядой скал справа. Способность идти против ветра без всяких тяговиков давала им преимущество над всеми известными мне типами морских кораблей, но делала совершенно беспомощными в воздухе – жесткие роторы оказались дурными парусами.

Мысль мне понравилась, обозначив первый прок от моего пребывания по сю сторону Ветровой Стены и Девственной Пустыни и настроив на правильный ход дальнейших рассуждений.

Сильный флот. Нет ему равных в море против подобного ему противника. И армия хороша – при той же оговорке. А отсутствие воздушных сил, равноценных не то что нашим, а даже тесайрским, хотя бы в какой-то мере объясняет несусветного идиотизма законодательство в отношении летающих кораблей.

И все же столь явственный пустынно-морской акцент вооруженных сил союзника несколько удивлял. Слов нет, отличные войска. Вот только катастрофически ориентированные на действия в пределах самого Хисаха. Сугубо оборонительные.

Нам, в наших извечных разборках с Тесайром, они ни в коем случае не подмога.

В общем, бесполезный союзник, избравший сторону Анарисса исключительно потому, что его извечные враги и конкуренты в рыбно-газовых промыслах находятся под покровительством Тесайра. Другое дело, если и сам он подпадет под влияние заанарских ненавистников всего эльфийского, в одну упряжку с всегдашними соперниками…

Тогда все эти морские да пустынные молодцы-девицы заодно с тесайрскими Воинами-Жрецами живо превратят нашу южную границу в такой же огненный занавес, как рубежи, пролегающие по Анару. Камням Ветровой Стены впервые со времени своего создания придется потрудиться в полную мощь…

Именно на этот вариант развития событий, похоже, и нацеливался Музафар Великолепный. Иначе зачем все эти разговоры о «гарантиях» и «мирном сосуществовании» с Иэри и Атиной? А также третирование собственной армии в угоду недополицейским силам…

Что надо сотворить, чтобы подобный вариант не осуществился, пока не было ясно. Но сделать все, чтобы он так и остался среди бредовых наваждений, я постараюсь обязательно. Сидеть сложа руки, когда кругом все рушится, всяко не сумею!

Сколь бы мрачным ни был сей вывод, уверенности в понимании ситуации он лишь прибавил. Значит, была причина отправить беспокойного пса Пойнтера подальше с эльфийского двора – не просто так, не в длинный ящик политического забвения с погребальными рунами на крышке. Все правильно рассчитали Арбитры и прочие девять акционеров Концерна Тринадцати с правом решающего голоса…

Ощутить себя на своем месте, приставленным к важному делу, оказалось неожиданно приятно. Это скрасило и прощание с бинбаши, и визит вежливости в султанскую ложу с почерпнутыми у Джумы дежурными славословиями, и обратную дорогу до стоянки экипажей уже вместе со всеми, мимо рыбных рядов.

Нет, военный атташе из меня вышел бы неплохой. Вот только опять приходится этим делом не в своем качестве заниматься, а в посольском. Которое требует больше тонкости и сторонних ходов, чем точности и напора…

Вчера, да и сегодня утром что-то удержало меня от немедленного подробного отчета Концерну по международным инициативам Хисаха. А теперь и подавно окрепло желание сначала разобраться, с чего они вообще возникли и кому это выгодно, кроме явных общих врагов. Если окажется, что кроме Музафара – никому, можно будет задуматься о том, нельзя ли переиграть ситуацию к лучшему. Тогда-то и настанет время привести в действие всю махину эльфийского государства. А шелохнись оно неловко раньше времени, нам здесь увернуться вряд ли удастся…

Поняв, что и ради чего собираюсь делать или не делать до поры до времени, я испытал немалое облегчение. Теперь можно и обратно, ни к чему дольше оттягивать возвращение в посольство. Остальные повозки уже разъехались.

По очереди помогая спутницам забраться в экипаж, я совсем уже собрался усесться следом, когда засуетилась устроившаяся на переднем сиденье Памела.

– Ой, а можете меня к Академии подбросить? – попросила она, умильно глядя и сложив губки бантиком.

– Чего тебе там? – Сдержать недоумение у меня не получилось. Пемси и академия – сочетание столь же нелепое, как «тесайрский эльф». Не может быть, потому что не может быть никогда. Вроде сытого мертвяка.

– Ну надо очень… Меня встречать будут… Договорились уже… – заныла пышечка.

– Да ладно, довезем, – поморщившись, оборвал я ее нытье. – Только объясни зачем?

– Про акулу рассказывать! Песчаную… – охотно объяснилась блондиночка. – И вообще про Анарисс…

Про акулу так про акулу. В этом вопросе городская бандитка при всей своей малообразованности сейчас главный источник и авторитет. А вот про Анарисс она им расскажет, чую, немало интересного. Будь я натуральный эльф, особенно светлый – они постоянно озабочены видимостью приличий, – в корне пресек бы эту лекцию по культурному обмену.

Но не мне блюсти чистоту образа родного города в глазах заграничной ученой братии. Сам не из самых чистых мест вышел и лакированным картинкам сроду не доверял. А по научной нужде точность нужна, а не приукрашенность, так что пусть вещает.

Только чтобы доставить ее в Академию, придется в очередной раз перенастраивать кадавростюарда, который у нас за кучера. Легче самому на козлы сесть при всей невместности.

Оглянувшись по сторонам, я так и сделал, приказав незадачливому кадавру, исполняющему функции возницы, занять место в повозке. Да еще все шесть рук заставил его сложить покомпактнее, чтобы Исэсс с Хиррой не пришлось тесниться.

Все равно остальные высокие гости уже отбыли, так что не перед кем особо позориться. Изрядно покосившись на чутких рессорах, коляска отвалила от стоянки и ни шатко ни валко отправилась по маршруту, впечатанному в память заклятием усиления, в Академический квартал.

Пожалуй, это было самое зеленое место города. Пусть вся зелень росла в громадных горшках с принудительным поливом от каменных арыков и акведуков в пару футов высотой, но по сравнению со знакомой частью Хасиры от стены до Посольского Квартала и это было что-то. В посольстве садик предполагался, но небрежением предшественника был заброшен и иссох, а до дворцового сада султана мы как-то пока не добрались, хотя и видели его при въезде на прием.

Ограда академии смотрелась чисто символической – трехфутовый бордюр из кубических каменных блоков, с воротами из кубов на фут больше, увенчанных плоскими чашами с горящим даже среди дня огнем. За ними начиналась площадь, полого восходящая низкими, но широкими ступенями, на которой располагались приземистые и солидные здания колледжей, увитых все той же зеленью.

Памела не обманула – у ворот ее действительно поджидали. Да кто – академики, натуральные, и не один, а целых трое!

Кроме вчерашнего дедка-богомола, в комитет по встрече входил еще тучный полуседой здоровяк, увешанный секстантами и прочими морскими инструментами на массивных цепях, и быстроглазый коренастый крепыш в тех же годах, обритый наголо наподобие армейского чина. Оба человеческой крови, что примечательно, по крайней мере, на мой взгляд.

Студенты же в бирюзовых чалмах почтительно толпились в сторонке, с не меньшим оживлением обсуждая наше приближение. Среди них людей и драконидов было равное число – в молодости дурь распространена поровну, без различия расы и сословия.

Чем только взяла этих ученых мужей городская оторва самое большее с начальным образованием? Одной смазливой мордашки тут маловато будет, нужен притягательный артефакт посильнее.

Ладно эти старые умники-заумники, которым кому демон в ребро под седину в бороде, кому отеческие чувства за неспособностью к прочим в голову вступили. Студиозусы-то с чего запали на простецкую пышечку? У них по возрасту затмению в мозгах еще не время, на заучившихся до потери соображения тоже не похожи. А куколок и поаппетитнее полноватой для своего роста унтер-бандерши по Хасире бродит немерено, причем одето на них не в пример меньше. Кроме набедренных, грудные повязки носят лишь те, кому необходимо поддерживать их содержимое. Остальные еще и к соскам украшения привешивают, словно других мест им не хватает, вроде ушей, ноздрей и бровей. Пемси при всей своей преступной буйности анарисского разлива по сравнению с местными домашними девочками – скромница!

Наверное, на эту самую хваткость тертой жизнью натуры в неистрепанной, симпатичной упаковке и ведутся что старые, что малые умники, закосневшие в своих отвлеченных занятиях. Реалистичности и привычки мгновенно реагировать им по жизни не хватает, а тут такого добра хоть тресни, на целую академию с избытком хватит!

– Рады видеть представителей свободного Анарисса, служащего нам примером гармоничного развития! – не дожидаясь, когда коляска остановится, зычно возгласил здоровяк, смахивающий на пере кормленную касатку.

Оставалось только кивнуть ему, приложив два пальца к треуголке. Ну-ну. Нашел образец гармонии…

Хотя чужое издали всегда кажется лучше своего устроенным. Покуда сам не проживешь внутри красивой картинки изрядный кусок жизни, не поверишь, что за очарованием дальнего и незнакомого может скрываться свое непотребство. А то и привычное.

– Действительно, давно пора отбросить навязшие в зубах сказки про Халеда и жить своим умом! – присоединился к первому ученому мужу бритоголовый, дотерпев-таки до момента, когда экипаж встал и Пемси соскочила с него, не дожидаясь помощи. – Тут будет полезен любой успешный опыт… А те, кто стоит на его дороге, безусловно враждебны при всем их так называемом великолепии!

На это у меня и вовсе ответа не было. Не пожимать же плечами неприязненно. Свое хаять каждый готов, не задумываясь, отчего оно именно такое, как привилось и удержалось здесь, не сменившись иным за тысячелетия. Мне, к примеру, слова «Халедаты» раз за разом становятся понятными и значимыми именно тут, на ее родине.

Хотя насчет носителей так называемого великолепия – нельзя не согласиться.

Хорошо хоть ветхий научный дедок не изрек никакой благодурости, а лишь поклонился нам и, галантно взяв под руку заробевшую пышечку, провел ее в ворота. Там уже поджидала подобравшаяся поближе галдящая толпа студиозусов. Зелено-голубые чалмы окружили золотистую голову Памелы и повлекли польщенную таким вниманием девчонку вглубь, к скамьям в тени увитых зеленью навесов. Словно морские валы одинокую лодку…

Махнув рукой к треуголке на прощание, я тронул скакунов с места в рысь, спеша увести коляску прочь. Оставаться не слишком-то хотелось из-за чувства неловкости за свою страну, принаряженную, будто мошенник, выставляющий себя святошей.

– Это, что ли, та бирюза, которой суждено править Хисахом? – не удержавшись, спросил я через плечо сидевшую позади драконидку, указывая на удаляющуюся ученую братию.

– Судьба знает, мой повелитель, – беспечно, как показалось, ответила она. – Истинная бирюза окажет себя в свете без теней…

Вразумительным это заявление я бы не назвал, но и глупым – тоже. Глупость и безумие разные вещи, а прорицание, которому посвятила себя Говорящая с Судьбой, издревле сродни безумию…

Впрочем, не нам первым хотелось бы пройти по тонкой грани между высоким безумием и низкой глупостью, не слишком склоняясь к одной из сторон.

На третий день нашего пребывания в Хасире вечные сумерки за окном уже никого не обманывали. Утро наступило, а значит, настала пора исполнить одну задумку, пришедшую в голову еще вчера, когда мы с женами и наложницей наконец-то освоили посольскую баню, вдоволь поплескавшись после утомительного парада.

Вчерашний день достаточно прояснил отношение армии и образования к переменам, затеваемым Музафаром. По различным причинам и с различными целями военные и ученые выказывали свое неприятие настолько явно, насколько им позволяла ситуация. Последние так и вовсе ничуть не сдерживаясь.

Осталось выяснить, как сие воспринимает прочий народ. Не занятый службой или магическими изысканиями, чиновниками всех стран снисходительно именуемый простым. Если б все было так просто…

Сети осведомителей от покойного посла я не унаследовал. Да и записей каких-либо тоже – во всяком случае, за ближайшие две-три сотни лет. В последнее время высокородный ау Гуотт явно запустил агентурную работу, пренебрегая ею по старости или из лени. А может, проведя в Хисахе без малого тысячу лет, он уже не нуждался в сторонних источниках, растворясь в среде и держа все необходимое в памяти. Во всяком случае, насквозь местные интерьеры в большей части помещений посольства можно было истолковать и так.

Но мне явно было далеко до такого совершенства, да и времени в запасе имелось не в пример меньше. Что-то подсказывало – разбираться в ситуации надо быстро, пока флайбот в небо не отчалил. То есть не произошло необратимого изменения нынешней политической ситуации под воздействием позавчерашних нововведений Великого Визиря.

Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.

По преданию, используя магию сродни оборотному заклятию Рейнджеров, Принц Хисахский, уже ставший султаном, каждую пятницу покидал дворец, чтобы неузнанным бродить по улицам своей столицы. Вроде бы его наделила этой способностью Джейд аль-Сфери, дочь полубезумного эльфа-целителя, который на далеком трансзодиакальном острове вдвоем с ассистентом-трансальтинцем Хромастралем практиковал магические ритуалы, обменивающие сутью разумных и неразумных тварей.

С дочкой у папаши вообще нехорошо вышло: в результате эксперимента днем она была немыслимо хороша, однако обладала неполным разумом и повадками животного, а ночью, напротив, выглядела полным чудовищем, но отличалась редкой трезвостью соображения. На характере, понятно, это все отражалось не самым лучшим образом.

Так что влюбленность Джейд в Халеда, выброшенного на остров после кораблекрушения, обернулась тому дюжиной лет в виде слоноподобного чудища. Злосчастный принц провел их в плену у дочери мага, которая к тому времени уже погубила изувечившего ее жизнь отца и свела с ума ассистента. Как Халеду удалось выбраться с острова и насколько бесследно прошло для будущего султана знакомство с неотработанной на то время магической технологией, история умалчивает. Рассказ о том, как, вернувшись домой неузнанным, Принц Хисахский перебил любовников матери, претендовавших на хранимый ею престол, вряд ли можно признать достоверным. Даже несмотря на все тот же слоноподобный облик, справиться в бою с этакой оравой один смертный не мог. Скорее всего, в список погибших попали все те, кого Харуда насмерть заездила за двенадцать лет отсутствия сына.

А вот то, что одновременно с прогулками неузнаваемого султана в Хасире прославился Джума-Потрошитель, на прощальный «подарок» Джейд аль-Сфери указывает куда точнее. Загадочные преступления неуловимого Пятничного Убийцы на удивление точно совпадают с отлучками из дворца Халеда, прославившегося мудрым и добросердечным правлением…

В отличие от Принца Хисахского, мне не требовалось никакой магии для того, чтобы оставаться неузнанным на улицах его города. И так никто в упор не узнает, даже если захочет. На Сухотаможенной разве что… Так туда я просто не пойду, да и Пемси наверняка запомнилась пескобродам и таможенникам куда лучше.

Так что осталось подобрать что-нибудь наиболее неброское из одежды, позволяющее сойти за тамошнего завсегдатая из герисских фрахтовиков. Если учесть, что те частенько ходят в обносках нашей армейской формы, задача не из сложных. Тропический комплект без знаков различия в хозяйстве найдется, и гадать нечего…

Для достоверности образа я еще прихватил солнечные очки Хирры, перетянув ремешок под свой размер и пристроив их на ту же белую бандану, для порядка присыпанную песчаной пылью. Сами жены с наложницей и вернувшейся затемно компаньонкой уже накрепко засели в бане, там же принимая курьеров из лавок с заказами, оформленными через дальнюю связь.

Беспокоить их я не стал, оставив записку о своих намерениях побродить по городу. Отчасти чтобы не вытаскивать от прохлады бассейна обратно в жару, отчасти не умея совладать с неизбежным беспокойством Хирры и желанием Келлы самолично участвовать во всех авантюрах. И если второе удалось бы придавить невозможностью для Древнейшей эльфи пройти неузнанной по улицам Хасиры, где и обычных-то эльфов нет, то что делать с первым, я не знаю по определению. Неукротимость старшей жены сменила направление, но не мощь напора…

Выскользнув за ворота посольства, первые ярдов сто я прошел, отчаянно борясь с желанием оглянуться, но потом как-то освоился и перестал ждать обеспокоенного окрика сзади. Потихоньку начал озираться по сторонам, ловя приметы чужого города. Не из экипажа, следующего по заданному маршруту с немалой скоростью, а по своей воле, пешком, спокойно, с возможностью в любой момент остановиться или свернуть.

Разумеется, определенная цель у меня была. Потереться на базаре, послушать… Зайти в чайхану-другую, а там и перекусить посерьезнее. А для этого надо бы двигаться к порту – главное торжище там, где главное богатство, а все сокровища Хасиры ведут свое происхождение из моря.

Пересечь меньшую часть города, протянувшегося неширокой полосой вдоль бухты, особого труда не составило. К рыбному базару, начинающемуся на рассвете, я в любом случае опоздал – распродать и развезти скоропортящийся товар надо до того, как упадет жара. А вот губочные ряды оставались столь же обильны, продажа раковин тоже была в самом разгаре.

Жемчужные лавки и газовая биржа, определяющая, сколько сегодня стоит дневной выход с той или иной платформы и какой храм или мануфактура его заберут, меня не интересовали. Данные по их ценам всегда можно взять в серьезной, «желтой» прессе. Это «коричневой» и «зеленой» нельзя доверять – первой оттого, что экономит она не только на бумаге, используя самую дешевую, но и на качестве новостей. А вторая на самой дорогой печатает только угодное султану. То есть Музафару, великолепному прежде всего в умении переврать любой факт к своей выгоде.

Губки, насаженные на колышки длинных бамбуковых шестов, поражали разнообразием. Все цвета, все размеры, все степени мягкости. Здесь были такие, что не оставят следа на мягчайшем воске, и такие, которыми только балки при строительстве обдирать. Малоподвижные при жизни в иной стихии, теперь на воздухе они плясали и колыхались под малейшим ветерком, вились яркими гирляндами, нанизанные на шнуры, дрожали при каждом прикосновении продавца или покупателя к шесту.

Но в сравнение с раковинами, занимавшими вчетверо больше рядов, не шли даже губки. Ибо бывшие обиталища моллюсков, расходящиеся отсюда почти по всему миру, чтобы обеспечивать дальнюю и ближнюю связь, еще и звучали. Пробные образцы из партии бормотали и пели под временным заклятием, а по остальным продавцы осторожно постукивали костяными палочками, чтобы продемонстрировать чистоту звука.

К тому же не в пример однообразным по форме губкам раковины отличались совершенно непредсказуемыми очертаниями. Встречались рогатые, шипастые и совершенно гладкие, аккуратно свитые, словно паучьи коконы, и свернутые кое-как, будто бумажные фунтики для жареного арахиса у захудалого лоточника. Попадались гладкие и округлые, словно яйца неведомых существ и шершавые, конические, будто сверла исполинских буравов. Про размеры нечего и говорить – от гигантских тридакн в человеческий рост на грубых козлах до крохотных, с монету, россыпью в ларях. Из первых выйдут офисные многоканальные центры, из вторых – армейские звукодатчики или подслушивающие устройства для частного сыска.

Цвета же этой роскоши и вовсе не поддавались сколько-нибудь адекватному описанию. Я мимолетно пожалел о временах, когда у меня был один глаз, да и тот собачий, не различающий красок – и тут же испугался, как бы многообразие расцветок не повредило нынешнему зрению.

Однако при всем этом изобилии торговля шла не слишком бойко. Даже наоборот, похоже, что именно благодаря ему она шла на редкость вяло.

Вот ведь нестыковка – раковин на базаре навалом. Причем таких, каких никто раньше не видал. Избыток даже наблюдается, будто их таскают из моря все, кому не лень. А дыхательное зелье для ныряльщиков под запретом. Только по фирману-лицензии от султанского двора, под расписку, при патруле стражников. Да еще с такими поборами, которые непонятно, как оправдать – с ныряльщиков, с продавцов, с покупателей! Воистину, снизу Хисах размывает прибоем наступающее море, а сверху иссушает налогами Султан Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной…

Чем-либо иным, кроме раковин и губок, вовсе не торговали, хотя по количеству и названиям рядов было ясно, что раньше число и ассортимент товаров были куда шире. Куда все делось? Может, к вечеру торговля развернется?!

Отчего-то не верилось…

Пробродив по затихающему базару добрую пару часов и окончательно запутавшись в проблемах местной торговли, я понял, что пора возвращаться в город, и отойдя на полдюжины кварталов, завернул в первую же попавшуюся чайхану.

Собственно, и заворачивать особо не пришлось. Просто взойти на невысокий помост под навесом, перешагнув оградку едва в фут высотой, выбрать пустующую циновку и дождаться чайханщика. Тот особо и не заставил себя ждать.

– Что угодно будет в это время дня, уважаемый? – Ну да, для завтрака поздновато, для обеда рано.

– А что найдется? – вопросом на вопрос ответил я. Эх, колбаски бы…

– Суп из кальмаров, паэлья с моллюсками, морской салат, устрицы…

Понятно. Спорю, попытку спросить отбивную здесь не поймут. Разве что шашлык. Но и тот рискует оказаться из какого-нибудь осьминога…

Не то чтобы я не доверял рыбе, но наедаться с утра не собирался в принципе. Тем более духовитыми морепродуктами, запах которых не могли перебить даже по-южному обильные пряности. Поэтому решил для начала обойтись кофе. В конце концов, приехать в Хисах и не попробовать главный здешний напиток таким, как его готовят на родине, – если не преступление, то несомненная дурость.

– А кофе есть? – озвучил я пришедшую в голову идею.

– Конечно, эфенди. – Вопрос, как показалось, удивил чайханщика и заставил его слегка изменить тон. – Подать?

– Давай, – вздохнул я. Хоть так подсластить разочарование…

На удивление, готовили заказ долговато. Заново смололи порцию зерен, заварили, словно наготове не было. В широкую низкую пиалу положили кусок тростникового сахара, выжали на него несколько капель сока из пронзительно-желтого лимона и залили свежесваренным напитком. А на блюдце к нему насыпали коричневых воздушных меренг.

На вкус кофе оказался очень крепким и горьким, лишь отчасти смягченным легким присутствием сахара и кислинкой лимонного сока. Кончился он тоже как-то внезапно – порции здесь оказались невелики.

Расплатившись, я вышел с явным желанием попробовать еще несколько вариантов местного напитка. В каждом заведении должен быть свой рецепт, или я ничего не понимаю в торговле!

В следующей чайхане за пару кварталов от первой кофе готовили так же неспешно и молчаливо, сам он оказался с винным привкусом муската и тертым шоколадом, а из сладостей подали уже белые меренги, воздушные и круглые, как купола султанского дворца.

Хорошо, что данное мне Мечом Повторной Жизни эльфийское здоровье способно без вреда перенести любую дозу стимулятора даже посильнее, чем кофе. Да и маленькие порции напитка уже после четвертой пиалы показались мне благодеянием. Все равно за день всех местных рецептов не перепробовать, даже выбирая заведения, отстоящие друг от друга подальше, чтобы не нарваться на похожие варианты…

Все, последнюю на сегодня, седьмую порцию – и баста. Да и ту только для счастливого числа… Вон в той симпатичной чайхане на углу.

Как и прежде, я зашел под навес и занял приглянувшуюся циновку. Дожидаться чайханщика долго не пришлось, а вот кофе тот опять готовил неспешно. Зато в противовес всем предшественникам он оказался словоохотлив и не считал нужным держать дистанцию, заняв время ожидания расспросами. Причем любопытство хозяина заведения было сугубо трактирщицкого свойства, профессиональное.

– С посольством прибыл, парень? – Глаз у него оказался наметанный, не скроешься.

– Ага. – Мне оставалось лишь кивнуть головой. Плакала вся моя конспирация ртутными слезами. Оно и закономерно – ну какой из меня Принц Хисахский!

– То-то, смотрю, тряпок на себя навертел! – понимающе усмехнулся чайханщик. – Как на чесоточном повязок!

Однако… Все наше, а особо эльфийское великолепие одежд для местного глаза где смех, а где и позор, вроде как струп на коже заразнобольного. Выгладила хисахян местная природа ветром и солнцем, словно камни-голыши, одела лишь в пустынный загар…

– Да еще кофе спрашиваешь с утра! – продол жал делиться истоками своих выводов проницательный держатель заведения.

Вот так промашка… Когда же его, спрашивается, пить, если не утром? Не на ночь же горячащего напитка хватануть, чтоб сны бодрее снились! Не пойму я хисахян, все у них навыворот…

Невразумительного мычания с моей стороны хватило, чтобы поддержать разговор. С моих личных примет чайханщик переключился на посольство в целом.

– Говорят, как в город ваши въехали, дождь из лягушек пошел! – Своей интонацией он как будто просил подтверждения слухам, за эти дни, без сомнения, перевравшим и перепутавшим все, что стряслось с нами с момента прибытия в Хасиру. Но первая несусветица хотя бы имела под собой реальные корни.

– Не дождь, а фонтан. И лягушки с собой привезенные были, из купеческого товара. – Поначалу я честно постарался опровергнуть неточности.

Пустое дело – на каждое слово правды у словоохотливого содержателя заведения находилась в запасе куча новых домыслов.

– Посольство-то большое пришло… Одних эльфей, говорят, дюжина!

Так уж и дюжина… Всего-то две. Хотя иному моей высокородной с моей древнейшей и за глаза больше всякой меры покажется.

– Нет, всего пара. Послы жены, – развеял я его иллюзии максимально кратко, не желая давать пищу дальнейшим пересудам. Но здесь, в благословенном Хисахе, они и так не собирались помирать с голоду. Наоборот даже…

– Это эльфы правильно наш обычай блюдут! – уцепился чайханщик за единственный клочок информации. – Многосемейность и духу, и телу равно приятна!

Ну, положим, не всегда и не всякому. Хотя мне в этом смысле откровенно повезло. Между нами говоря, не Инорожденные позаимствовали у жителей Хисаха многобрачие, а совсем наоборот. В обиход его ввел лично принц Халед, переняв как раз у расы вторых детей Перводракона и Первофеникса. После Войны Сил, оставившей от населения мира едва ли треть, обычай сей оказался весьма пользителен Хисаху. В отличие от иных склонностей тех же эльфов, вроде мужской однополой любви, к росту народонаселения никак не ведущей…

– Когда как, – не сдержал нахлынувшего я. – Иной раз беспокойство одно от жен.

– О да, – закивал, соглашаясь, адепт многобрачия. – Оттого-то при них всегда дуэнья-телохранительница. Из-под смертного приговора взята, с плахи. Страхолюдина девка, голыми руками дракону пасть разрывает!

Только по последней примете я и сумел распознать в этаком пугале симпатичную пышечку Пемси.

А то разбойная огриха какая-то выходила по всем прочим чертам, притом больная на всю голову слоновьим бешенством или чем похуже.

– Да нет, не голыми. И не страхолюдина. – Я усмехнулся, вспомнив смазливую кукольную мордашку малолетней бандитки. – Совсем невеличка. Огневой снастью зверюгу достала.

– Ты, что ли, сам видел? – недоверчиво поинтересовался горе-сплетник, осознав наконец факт моей явно большей осведомленности.

– Если б не она, здесь бы не стоял. Огневую снасть запалить любой может, тут не рост, а кураж важен, – веско подвел я итог его домыслам. Но, как оказалось, опять не всем.

Покачав для порядка головой и удивленно поцокав языком, чайханщик ненадолго приуныл – до следующей несусветной новости, касающейся все той же многострадальной дипмиссии Эльфийского Союза Городов.

– А еще говорят, секретный посол прибыл! Который то ли есть, то ли его вообще нету!

Это как же меня нету?! Я очень даже есть!!!

То есть как посол теперь уже наличествую в полной мере. А до того, конечно, как военный атташе ехал… При прежнем после, который нынче дожидается отправки домой, лежа головой к востоку в конференц-зале миссии под заклятием нетления. Вот и получается, что у Анарисса в Хисахе посол то есть, то нет, то опять появится… Или пропадет пропадом, чтобы объявиться в самом неподходящем месте, вроде мирной чайханы. В этом последнем случае правоту местной народной молвы приходилось признать безоговорочно. Поняв это, я против своей воли усмехнулся.

– Врут все! – отрезал я и на скептический прищур рассказчика завернул ему в ответ самую безумную байку: – Ничего не прибыл, а с самого начала здесь был! Таился в посольстве заклятым в камень, а как прежнего посла отравили, объявился. Покуда не покарает убийцу, будет бродить ночами по городу и у всех спрашивать… – Тут я склонился самым заговорщицким образом, поманив чайханщика пальцем. А когда тот нагнулся, повторил: – Спрашивать… – и трагическим шепотом озвучил роковой вопрос: – «Что ты кладешь в кофе?!»

– Корицу и имбирь! – чисто автоматически ответил тот, округлив от ужаса глаза и чуть не выронив как раз подаваемую мне чашку. Но мигом опомнился и заухмылялся самым прохиндейским образом, принимая плату. Подловить такого записного болтуна, заставив надолго выйти из образа – задача почти невозможная. Но то немногое, что мне удалось сделать, похоже, поставило нас вровень. Больше хисахянин не пытался гнать самум недотепе-чужеземцу. – Тебя не проведешь, парень. – Он покачал головой, демонстративно отвернувшись к перетираемым кружкам.

– Да уж, – кивнул я и сделал шаг к примирению: – Сам посуди, на что отправлять сюда этакого страховида?!

– А на то… «Неладно все в Хисахском Султанате. Порядок в нем пора переменить!» Вот и прислали. – Серьезно или нет на сей раз ответил чайханщик, я судить не брался. Во всяком случае, для продолжения уже сорвавшейся шутки на дне этих слов таилось многовато горечи.

Неладно у них… В Хисахе три тысячи лет как неладно. Почитай, со времен самого принца Халеда, слова из балаганного монолога которого так ловко ввернул местный уроженец.

Хотя, если судить по нынешнему султану, а пуще того – по его Великому Визирю, порядки здесь действительно нуждаются в серьезной перемене. Для того, к примеру, чтобы исключить наследование власти существами, столь скорбными Судьбой, как Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной. Увы, чужеземными послами этого не исправишь, каких секретных-пересекретных ни присылай.

Даже таких, как я…

Так что ответить мастеру пиалы и джезвы на столь многозначительные предположения в адрес собственной персоны мне было решительно нечего. Только хмыкнуть и пожать плечами самым неопределенным образом. Но взгляд на предстоящую мне здесь миссию эти домыслы малость поменяли, не скрою.

Похоже, хитроумный Концерн Тринадцати не опасного смутьяна в тихий уголок сплавил, а самобойное кресало в бочку со сгущенным огневым туманом решил кинуть. Или, уважительнее говоря, человека, способного действовать – в ситуацию, требующую несомненного вмешательства. Верно я им не просигналил вовремя о здешних переменах…

Лишь в одном прокололись неведомые стратеги родного Анарисса: творить невесть что выше собственных сил я начинаю лишь под внешним давлением. А здесь, в далекой стране, под защитой посольской неприкосновенности, зацепить меня просто не за что…

Пытаясь отвлечься от не слишком приятных мыслей, а заодно сменить поднадоевшую тему разговора, я пожаловался:

– Что у вас тут, куда ни зайду, все рыба да рыба?

– Э, парень, это ты еще Аква-Кале не видал, – хитро прищурился пройдоха. – Вот там, я понимаю, рыба…

Руками при этом он, как наши рыболовы, шире своего роста развести не пытался, но и по одному взгляду было видно – всем рыбам рыба. Навроде меканского комара, выше всяких разумных представлений.

Однако чайханщик попросту не понял сути моего вопроса. Похоже, кроме даров моря, другой пищи в Хасире нельзя было достать ни за какие деньги. Кроме султанского двора, разумеется. Там и не такую экзотику, как бифштекс, попробовать можно. Разве что лягушек нельзя – и то лишь благодаря моему разгильдяйству.

Меж тем, не преуспев словесно, верный патриот Хисаха решил поразить бывалого иноземца иначе. То есть враками уже не пустыми, а сдобренными неким местным деликатесом, видимо, так истолковав мои жалобы на рыбное засилье. Во всяком случае, извлек он из-под низкого расчетного столика, отчего-то оглядываясь, именно латунную коробочку с какими-то сладостями.

Прикрыв ладонью, так что я не мог толком рассмотреть коричневый ярлык, чайханщик еще раз оглянулся и самым заговорщицким тоном произнес:

– Вот. Зимелах с корицей. Фирменный… У меня лучший в городе! Попробуй в полдень у моря – понравится!!!

Что еще за странности? Мелких сладостей типа этой в любой чайхане без счета к каждой чашке кофе сыплют… Или этот вариант столь же распространенной, как рыба, хисахской пищи не так прост, как кажется?

– С дурью, что ли? – нехорошо прищурился я на коробочку. Склонность к одурманиванию себя здесь, где сила солнца отъедает полдня невыносимым накалом, по идее, должна быть развита. Чем еще время занять, пока жара не спадет? Да и конопли на пеньку тут выращивают вдоволь…

– Зачем так говоришь? Обидеть хочешь? – отчего-то мое предположение оскорбило чайханщика. – От этого наоборот, всякая дурь прочь выходит! С заклятием – это да…

Заклятия, конечно, тоже дурманные бывают. Если прибавить к тому же «сомно» пару-другую слов, удовольствия от просмотра сновидений будут полные штаны. Поутру, когда глаза продерешь. А если поусердствовать и еще загнать в рифму «веселящую» магию, то однажды можно и вовсе не проснуться.

Но отчего-то чувствовалось, что здесь действительно не тот случай. Да и мне ли бояться – любую отраву, которая не прикончит сразу, эльфийское здоровье переборет без проблем. А на крайний случай при мне еще одна Реликвия имеется…

– Не хочешь, не бери! Кто бы заставлял! – Хисахский доброхот всерьез разобиделся и потянул коробочку к себе.

– Ладно, извини. Привык у нас всего опасаться. – Я едва успел накрыть ладонью ускользающее лакомство «с заклятием». – В Анариссе какой только пакостью не торгуют…

Польщенный выгодным сравнением своего города с эльфийской столицей, чайханщик отмяк и отпустил коробочку, правда, почему-то опять оглянувшись.

– Почем, кстати? – сообразил поинтересоваться я.

– За свободу денег не берут! – гордо вскинулся хисахянин. – Бесплатно, во имя Бирюзы!!!

Не наркоторговля, так политика… Ох, чую, влип я со своим любопытством по самое не могу! Выплыву, как обычно, куда денусь, но мог бы и не забираться в местную топь… Точнее, зыбучие пески, сообразно пустынной специфике.

– Прячь! Прячь скорее!!! – вдруг зашипел дилер местного вялотекущего заговора. – Стража Великого Визиря!!!

Точно, в чайхану ввалилась пара мрачноватых мужиков с сайсами в руках, понукаемые самого въедливого вида драконидом в лиловой чиновничьей хламиде. На лицах – ни следа расслабленного предвкушения, с каким только и подобает заходить в данное место. То есть точно по рабочей необходимости…

От одного их вида рука с коричневой жестянкой политически неблагонадежных сладостей сама собой нырнула в карман. Куда там городским служилым родного Анарисса – что стеновой страже, что полиции! Эти демонову дюжину вперед дадут всякому по ощущению рутинной, бессмысленной и бесцельной опасности. Штурмполисмены наши, конечно, погрознее будут, но в них хотя бы не чувствуется натужного проворота Колеса Судьбы, бездумно отмеряющего казнимому следующую пытку.

Оставаться в чайхане дальше как-то расхотелось, да и полдень уже был недалек. Надо успеть добраться до моря, да не просто до воды, а до такого местечка на берегу, где такой вот помехи не будет. Стало быть, точно не в порту и не на Парадной набережной. Чуть ли не через полгорода тащиться, на дальний мыс, замыкающий бухту – ближний сложен совершенно непроходимыми скалами.

По дороге стало заметно, что не я один решил прогуляться на морской берег под самое жаркое время суток. Чуть ли не весь город снялся с места и повалил в том же, не слишком удобном направлении. Причем большая часть народа спохватилась куда раньше и уже виднелась впереди плотной толпой.

Невольно я прибавил шагу. Берег пошел вверх, не круто, но заметно. Глядя в открывающиеся к морю переулки по левую руку, все чаще я замечал, что развалины заброшенных домов уходят прямо в волны. Раньше, до того, как дно опустилось, город спускался под обрыв, на который вела моя дорога.

К тому времени, как я добрался до мыса, народа на нем слегка убавилось, хотя навстречу мне никто не попадался. Должно быть, издали показалось, что просторная площадка забита до отказа. Или с обрыва вел еще один спуск, незаметный отсюда.

Солнце однозначно перевалило через зенит, поэтому тратить время на разглядывание местности и народа по сторонам я не стал. Все вокруг и так занимались одним и тем же – прогуливались, болтали, хрустели печеньем из таких же коробочек или более прихотливых футляров, призванных, видимо, защитить снадобье от сырости.

Некоторые зелья чувствительны к этому, а также ко времени приема. Не мешкая больше, я принялся за свою жестянку. Открыть ее оказалось делом непростым – откидная крышка с простеньким замочком-засовом была посажена на мастику из мягкого каучука, по жаре отчаянно липнущую. Добрых пару минут я пыхтел над коробочкой, норовящей выскочить из рук. Пальцы соскальзывали, а ножом я боялся попортить тонкую латунь. Хорошо, что моего шипения под нос при этом никто не слышал – незаметно я забрел на совсем малолюдный край обрыва.

В конце концов крышка подалась, и внутри открылся рядок симпатичных коричневых брусочков в сахаре и корице. Печенье и печенье. Решительно я взял один брусочек, разгрыз и проглотил, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ничего. Обычная сладость, чуть горьковатая от обилия корицы. От обманутых ожиданий я почувствовал себя глуповато.

Ну попробовал. В полдень. У моря. И что?!

Чтобы злиться не на себя, а на иной предмет, я принялся закрывать коробочку столь же плотно, как раньше. Дозировать усилие так, чтобы не раздавить хрупкую вещицу, было очень трудно. Каучуковая мастика сопротивлялась сжатию так же, как растяжению.

Наконец хлипкий проволочный засов скользнул за лепесток крышки. Можно было перевести дух и спокойно оглянуться по сторонам.

Пока я возился с непокорной крышкой коробочки, обрыв, недавно столь людный, совсем опустел. Кроме меня, на нем осталась только женщина с ребенком на руках. Куда делись остальные, я так и не понял – не в воду же попрыгали!

Может, и в воду… Во всяком случае, молодая мамаша, не переставая уютно курлыкать над малышом, укутала ему голову краем своего покрывала и вдруг попятилась к краю обрыва. Спокойно так, деловито, словно то, что последует за очередным шагом назад, не вызывало ни страха, ни сомнений.

Или просто не видит? То есть не замечает – затылком видеть могут только фальшивые слепцы с паперти Храма Победивших Богов да некоторые Заклятые Рейнджеры. У одних глаза хитро перекляты в другое место, у других просто на один больше, чем от роду положено. Но хисахская мамаша явно не относится ни к одной из этих разновидностей…

Все это я додумывал уже на бегу, повинуясь извечному мужскому инстинкту спасения: сначала выдернуть из опасности, а уж потом разбираться, что к чему. Не знаю, что толкает ее на этот последний, отчаянный шаг, но все можно поправить, кроме смерти близких, а самого близкого, кто есть у каждой матери, она сейчас унесет с собой за Последнюю Завесу!

Не успел я на какую-то долю секунды. Медленно, как казалось, а на самом деле стремительно и необратимо женщина уже опрокидывалась спиной вперед в многофутовую пустоту. Затормозив отчаянным усилием на самом краю, я протянул к ней руку… И не смог ухватить даже край прозрачной накидки.

Более всего поразил ее прощальный взгляд сквозь цветные линзы прямо на глазах – довольный, спокойный, умиротворенный и чуть рассеянный. Лишь тень удивления мелькнула в нем – зачем? Кто хочет помешать уже приведенным в действие последним замыслам?!

Недалеко, всего в дюжине футов внизу плеснула глубокая вода. Только пятно пены долю секунды расплывалось по пологому скату волны, и все – ни следа канувшей в море пары жизней!!!

Ничего, это еще не конец!

Не раздеваясь, даже сандалии не скинув, лишь стянув пустынные очки с банданы на глаза, я прыгнул следом, влетел стоймя в прозрачную толщу воды, в вихре пузырей проваливаясь все глубже, и завертел головой в поисках утопленницы. Вот она! Всплывать за лишним глотком воздуха не стал – не до того!!!

Женщина стремительно погружалась в ореоле струящейся ткани, сноровисто гребя стройными ногами. Ребенок у нее на руках затих – малыши воды не боятся. А я все не мог догнать упорную самоубийцу и детоубийцу заодно, барахтаясь по-лягушачьи.

Что поделать, не приучен я плавать. Водичкой из Анара в черте города хорошо тараканов выводить – столь гадостна, а в Мекане в воду попасть – оказаться на полпути к Последней Завесе. В нижнем течении та же река настолько насыщена недружелюбной к разумным жизнью, что по своей воле в нее сунется лишь полный кретин.

Именно полным кретином я и чувствовал себя за полтысячи миль от недоброй дельты великой реки, в теплой прозрачной воде хисахского залива Зодиакального моря. В груди жгло, глотку стиснуло, даже глаза ломило – про уши нечего и говорить. Похоже, в погоне за сохранением чужой жизни я упускаю свою… Если уже не упустил. Изловчившись достать край накидки утопленницы, я задрал голову, силясь разглядеть, насколько глубоко забрался.

Слишком глубоко. Солнечные блики, проскальзывающие между полотнищами волн, плескались в непредставимой высоте. Будто на тент ипподрома с арены смотришь.

Это ли зрелище, или предел, подошедший моей выносливости, заставили остатки воздуха вырваться наружу стремительно уносящимися ввысь пузырями. Понимая, что нельзя, ни в коем случае нельзя впускать воду в легкие, я еще долгие секунды нашаривал на поясе Зерна Истины в надежде заставить их сработать наподобие телепосыльного амулета…

Под пальцы с дурной настойчивостью лезла коробочка с зимелахом. В конце концов воля к сопротивлению иссякла, и я вдохнул воду… Закашлялся, давясь, выдохнул, вдохнул снова… И задышал, как ни в чем не бывало!

Хисахянка, покрывало которой я все еще не отпускал, выругалась как-то неразличимо-квакающе и покрутила у виска пальцем. Ребенок на сгибе другой ее руки засмеялся столь же скрипуче-булькающей трелью, глядя на мою ошарашенную рожу. От одного этого можно было с ума сойти. Меня же в сей абсурдной картине больше всего потрясло то, что малыш оказался столь же изукрашен узорами хны и обвешан украшениями, как и его мать. Даже в крохотных ушках мерцали сережки, усаженные яркими камешками.

Пробулькав в ответ что-то извиняющееся, я отпустил женщину. Та только вильнула искрящейся в воде полосой ткани, исчезая. Как золотая рыбка из прудов Переливчатых Медуз – вуалевым хвостом.

Уразумев, что помощь тут была по определению лишней, я дернулся было всплывать… а потом раздумал. Уж если намек чайханщика про «полдень у моря» раскрылся таким странным образом, имеет смысл как следует разобраться в этой стороне жизни хисахской столицы. Тем более что пределы города, как становилось видно, мне покинуть так и не удалось.

Медленно опускаясь на дно, я выхватывал взглядом из зеленого полумрака то обломок стены, то покосившуюся башенку. Когда-то Хасира простиралась вширь по всей бухте, заходя под обрыв, вздымавшийся тогда над окраиной на добрую сотню футов…

Три тысячелетия выкачивания газа из огромной линзы под побережьем заставили берег опуститься, скрыв под волнами древние улицы. Настанет срок, и весь город уйдет в море следом за уже затопленными кварталами, превратившись в таинственную легенду вроде сказаний о Принце Хисахском. Может быть, именно здесь, по заросшим ныне водорослями плитам мостовой, ступала его нога…

Однако улицы затонувшей окраины не пустовали и сегодня. Яркие прозрачные ткани призрачными шлейфами струились за жителями хисахской столицы, на время сиесты ушедшими в тень волн и прохладу морской воды.

Для меня стала ясна еще одна из причин одеваться столь легко. А заодно и необходимость в избыточном на первый взгляд количестве тяжелых металлических украшений – все это разнообразие служило недурной заменой балласта ныряльщиков за раковинами. От которых, по-видимому, и пришло дыхательное зелье, ныне подпольно распространяемое в зимелахе.

У меня балласта такого рода не наблюдалось, а веса одежды, сандалий и пояса едва хватало, чтобы компенсировать плавучесть тела, положительную даже без воздушного пузыря в легких. Приходилось то и дело подгребать, чтобы не воспарять над мостовой при каждом шаге, пока я не догадался набить карманы камнями.

Освоившись со своим телом в столь странном положении, я двинулся по улице, тысячелетия не знавшей света и воздуха, но отнюдь не пустовавшей. В противовес верхней Хасире, обескровленной избытком солнца сиесты и стражи султана, нижняя отличалась людностью и оживленностью.

Никакой поспешности в движениях плотная среда не позволяла, но это шло только на пользу подводной прогулке. Особенно удобно было неторопливо прогуливаться вдоль бесчисленных лотков в неожиданно частых и изобильных, не в пример сухой части города, торговых рядах. Продажа любого товара, которому не повредит морская вода, шла вообще без помех, а то, что могло не выдержать соприкосновения с сыростью и разъедающей солью, было укрыто в воздушных пузырях, удерживаемых простенькими заклятиями.

Разнообразие подводного базара в сравнении с бедностью надводного поражало. Единственное, что оставалось неизменным – мяса нельзя было сыскать и здесь. Но с этой особенностью местного рынка я уже успел смириться. Для китов в здешних водах слишком жарко, а дельфинов с касатками бить – все равно что боевых рогачей да гекопардов переводить на шашлык.

Удивляла иная особенность базара. А именно – как предприимчивые жители двуликой столицы умудрялись торговаться, сговариваться о цене и просто общаться здесь, под водой, где любые слова превращаются в неразборчивое бульканье? Особенно трудно договориться, на мой взгляд, относительно предметов отвлеченных вроде тех же украшений.

Как ни посмотри, склонность хисахян к побрякушкам выглядела поистине неудержимой. Пусть и сыскалось ей рациональное объяснение – страсть эта переходила всякие границы разумного. Мало было той бижутерии, которую уже навешали на себя жители Хасиры – торговля украшениями бойко продолжалась. Во всяком случае, лотки с многообразными побрякушками попадались чаще всего. А на них отчего-то главенствовали цветные линзы, заменявшие здесь очки для ныряния, и всевозможные серьги. Даже на ребятишках обоего пола красовались вычурные сережки, как на том малыше, которого на руках внесла в море мать, принятая мной за самоубийцу.

Очередной бродячий ювелир подвернулся, когда я уже отчаялся разобрать подводную речь. Поэтому, когда он обратился ко мне, расхваливая свой товар, оставалось лишь пожать плечами и показать указательным пальцем себе на ухо – мол, не слышу, что ж поделаешь.

В ответ лоточник неожиданно понимающе закивал, повторил мой жест, затем поболтал ладонью перед губами, очень похоже изображая дурно подвешенный язык, опять легонько похлопал себя по ушам, словно выбивая невидимые пробки, и отрицательно покачал головой – в смысле, что ни говори, все равно не слышно.

Такое понимание моих проблем не могло не пробудить заинтересованности. Может, бойкий лоточник также подскажет и способ справиться с ними? Тем более что именно это, похоже, он и хотел изо всех сил довести до моего сведения, тыкая себя в грудь и поочередно указывая то на мои, то на свои, украшенные особенно увесистыми серьгами уши.

Понять, что он мне втолковывает знаками, я так и не сумел, поэтому просто решил довериться знающему человеку. Тот, отчаявшись объясниться, под конец своих манипуляций просто зажал мне мочку уха каким-то странным пинцетом с прорезями на широких лапках. Что ж, если поможет, можно и потерпеть подобную фамильярность…

Мгновенная боль – и я рефлекторно вывернулся из рук доброхота-обманщика.

– Ну ты, чудила! Осторожней! – не сдержался я, потянув руку к уху.

– Сам чудила!!! – вполне различимо ответил ювелир. – Тебе помочь хотят, а ты дергаешься, как маленький!

Правда, нормально слышал его я только пострадавшим ухом. В другое по-прежнему вливалось неразборчивое бульканье. А в саднящей мочке рука нащупала серьгу-кольцо самого пиратского образца.

Да… Добровольно прокалывать себе уши, словно эльфийский модник, которому некуда девать очередные полфунта золота, я бы вовек не дался. А уж продолжать это после того, как попался столь по-глупому, и вовсе не стал бы. Но довод в пользу повторения нечаянной операции оказался убедительным – в ушах от разнобоя, если можно так сказать, двоилось, отчего голова потихоньку начинала идти кругом.

Делать нечего – согласно покивав на обидчивую тираду лоточника, я подставил ему и другое ухо. Ожидаемая боль показалась сильнее, но после второго прокола внезапно окончательно прошла в обоих ушах. Видно, на серьги наложено заклятие обезболивания и скорейшего заживления – предосторожность, необходимая в едкой морской, да и в любой другой воде.

Естественно, первый же вопрос, который пришлось обсудить, получив способность распознавать подводную речь – цену оказанной мне услуги. За понимание в Аква-Кале, в отличие от свободы, платить все-таки полагалось, но не очень много – три динара, в нынешнее царствование лишь крытых голубым «морским» золотом.

Обретя звук, подводная Хасира разом превратилась из волшебной картинки, словно пришедшей из глубин хрустального шара, во вполне обыденную реальность. Вопли рыб в ветвях коралла и развалинах перемежались с криками зазывал у лавок и гвалтом толпы, резкие хлопки и щелканье морских зверей – с музыкой инструментов, мало похожих на обычные. Вряд ли издали бы на воздухе хоть один звук странные, будто в жабрах, щелястые трубы. Металлические штыри струн на диковинных арфах произвели бы лишь немелодичный лязг, а наполненные воздухом, маслом и спиртом сосуды ударных в лучшем случае породили бы омерзительный дребезг.

От обнаружившегося избытка, можно сказать, половодья звуков спасало лишь одно – четко различимы они были лишь в плоскости серег-ревербераторов. Стоило отвернуть голову чуть в сторону, и слышимое тускнело, теряло краски, становилось едва различимым. Если б не это, вынести шумовой напор подводного базара было бы попросту невозможно.

Спасаясь от неистовства торговли, ничем не сдерживаемой здесь, вне хищного внимания Великого Визиря, я свернул в переулок. В стороне от площади было потише, лишь ребятишки возились с морской живностью и играли в ракушки. На всех них в придачу к сережкам красовались еще и ожерелья с амулетами против отравы – среди подводных тварей немало тех, кто защищает себя при помощи яда.

Целый косяк переливающихся, как зеркальца, крохотных рыбок неотступно следовал за яркой метелочкой на конце гибкого прута вроде удилища, предназначенного для ловли их собратьев совсем в иной стихии. Дети лет пяти-шести по очереди чертили в воде узоры этой снастью, заставляя рыбешек повторять каждое движение приманки. Сверкающий поток свивался и развивался замысловатыми узлами, разом менял направление, рассыпаясь и вновь собираясь, когда та под звонкий смех переходила из одних рук в другие. Неумелые пока буквы и цифры, магические символы и просто красивые загогулины на мгновение обретали плоть, слагаемую бессчетными серебряными росчерками, и вновь исчезали в неверной зелени воды.

Покуда ребятня помладше играла со сверкающими рыбками, двое мальцов парой лет старше дразнила в сторонке небольшого осьминога, тыкая в него острыми прутиками. Рассерженный моллюск переливался всеми цветами радуги и сердито скрипел, пытаясь забиться в щель между камнями, слагающими древнюю стену. Не получалось – строители времен принца Халеда работали на совесть.

Наконец осьминог нашел себе убежище и стремительно втек в стену, утаскивая за собой мясистые щупальца. Напоследок он выпустил струю столь же переливающейся, как сам, опалесцирующей в воде жидкости. Ребятишки смешно забарахтались, отмахиваясь от расплывающегося в воде облака и отчаянно чихая. Пройдя все цвета радуги, муть сделалась темно-фиолетовой и потихоньку рассеялась. Впрочем, немалая часть краски осела на мордашках незадачливых ловцов.

Кое-как оттершись, мальчишки переключились на другое занятие. Обнаружив на полуобвалившейся арке здоровенную красивую раковину, они подплыли к ней и принялись отдирать от древнего камня. Когда после долгой и неравной борьбы добыча подалась, один стал медленно спускаться с ней в руках, подгребая лишь ногами, а другой быстренько сплавал и достал из какой-то щели сетку, где сверкали еще три шипастых красавицы.

Из этой сценки я понял, откуда на надводном базаре избыток раковин. А подводный базар очень четко объяснил, откуда наверху недостаток иного товара. Пожалуй, с положением и настроениями народа по поводу властей все ясно. Можно и наверх отправляться. Но не хотелось…

Сколько времени прошло в изумрудном сумраке морской сиесты, сосчитать я не мог. Может, минуты, а может, и часы – стеснения в дыхании я не испытывал, да и вокруг никто особо не беспокоился. Если кто сворачивал торговлю, то неспешно и основательно, в надежде на припозднившегося клиента. Те, кто просто гулял или иначе проводил жаркое время дня, и вовсе продолжали свои занятия, лишь изредка поглядывая на иссеченное волнами «небо», прикидывая, насколько близок вечер.

Среди них стали заметны тройки с широкими лентами, повязанными на руках выше плеча. Цвет их сквозь воду был неразличим, но когда такая команда оказалась поблизости, выяснилось, что ленты бирюзовые. Тем более что один из троих был как раз из вчерашних студиозусов – конкретно его я не помнил, но распознавать парней из Академии за пару раз научился отлично.

Вторым был мужичок ремесленного вида вдвое постарше, а третьим драконид, выглядевший в воде едва ли не естественней, чем на суше. Эх, надо бы сюда с Исэсс сходить как-нибудь…

Судя по всему, троица следила за порядком и подгоняла замешкавшихся под водой поскорей собираться назад на берег. Вот и еще одни претенденты на пророчество о бирюзе, что будет править Хисахом, явившись в свете без тени…

Меня, праздно таращившегося на них, блюстители подводного порядка тоже не обошли вниманием.

– Что, первый раз под водой? – Драконид раньше других заметил мою неуклюжесть в здешнем обиходе.

– Ага! – закивал я. – В пустыне такого и представить нельзя!

– Это точно, – снисходительно согласился студент. – Здесь вам не там!

– Конечно! – снова кивнул я.

– А скажи-ка, мил-человек, ты из каких сам будешь? – бдительно поинтересовался бирюзовоповязочник постарше.

Чужого хисахяне видят наверняка, так что выдавать себя за местного уроженца резону не было. Но и в истинном варианте выступать не хотелось, какой бы популярностью ни пользовалась у местной фронды Памела Акулья Погибель. Оставался, правда, еще один вариант…

– С караваном почтенного Ас-Саби пришел, из Герисса. – Вот и пригодится покойный купчик. Тем более что вранья в моих словах при таком раскладе не было ни капли – так ведь и пришел, как сказано!

Пробыть довольным собой мне удалось недолго. Неверным человеком был поставщик двора при жизни, подвел меня и посмертно.

– А, Рона-лягушатника подручный… – с пониманием кивнул вопрошавший и вдруг сделал из этого весьма неприятный для меня вывод: – Небось такой же блюдолиз султанский, как хозяин!

– О да! Наши лягушки султану не нравятся, подавай привозных, чтоб морем не отдавали! – встрял студент особенно не вовремя.

– Шпик музафаровский! – сделал очередной шаг в цепочке неверных обобщений его напарник.

Дожидаться, пока он дойдет до совсем уж радикальных выводов, я не стал и рванул прочь со всей возможной для подводного бытия скоростью. Но в воде особо не побегаешь, поэтому шага с третьего пришлось улечься горизонтально, оттолкнувшись со всех сил, и плыть, загребая руками и ногами, как та лягушка, которой я был обязан нынешними неприятностями.

На мое счастье, прочие участники заплыва додумались до этого несколько позже, а в воде двигались еще более неуклюже, чем я сам. Правду говорят, что нет пловца хуже, чем бывалый моряк. Так что пустившийся в погоню добровольный патруль с ходу отстал ярдов на пять и теперь пытался компенсировать неудачу, бешено молотя по воде всеми конечностями.

Долго так продолжаться не могло – при всей неуклюжести под водой местные уроженцы ориентировались не в пример лучше и запросто могли загнать меня в какое-нибудь неудобье. А там и прикончить или хуже того – оставить дожидаться прекращения действия дыхательного зелья, чтобы остаться как бы вовсе ни при чем, когда сама природа покарает предателя. Нечего, мол, дуракам, счета времени не знающим, под воду соваться.

Подстегиваемый такой перспективой, я выкинул камни из карманов и с удвоенным усилием рванул к поверхности – оглядеться, в какой стороне берег. Преимущество в скорости позволяло сделать это без особой опаски. Снизу не обойдут, не окружат, если долго головой вертеть не буду.

Измятая ветром грань воды и воздуха была все ближе, переливаясь тысячами бликов свободного от затенителя солнца. С разгона я прорвал ее, вылетев чуть не по пояс, рефлекторно выдохнул воду… И тут же понял, что больше вдохнуть ее не сумею – действие заклятия прекратилось.

По счастью, обрыв, с которого началась сегодняшняя экскурсия в подводные кварталы Хасиры, был совсем недалеко. Выкашливая остатки воды, я кое-как погреб к спасительному берегу, а отдышавшись, нырнул осмотреться, как там погоня.

Патрульные – если это вообще были они – кружили далеко внизу и позади, а потом и вовсе исчезли. Конечно, чужак изгнан и больше под воду не сунется, значит, упрятать его втихую в какой-нибудь подвал не выйдет. Догонять же и топить всерьез, сразу насмерть, будет накладно, грязно – и страшно. На полное-то душегубство у простых горожан по мирному времени рука все-таки не поднимется…

И то хорошо. Мне под водой, да и в воде сегодня тоже больше нечего делать. Выбираться пора. Вот уже скалы, вызолоченные заходящим солнцем, совсем близко, только дотянись.

Дотянуться оказалось легко… А ухватиться не за что. Ветер и волны выгладили поверхность ноздреватого камня, водоросли же сделали его скользким, словно хорошо смазанная сковорода. Чуть ли не полчаса я карабкался, срывался и снова пытался взобраться по едва заметным неровностям.

Тщетно. Да еще и прибой каждый раз норовил чувствительно приложить каким-нибудь новым местом о непокорный камень. Чтобы передохнуть, я снова отплыл подальше и вовсю завертел головой, выглядывая, нет ли где подъема поудобнее.

Нет. Насколько можно было видеть, берег повсюду возвышался равно гладкой и неприступной стеной. А пристань или пологие пляжи по сторонам скального выхода, на которые как раз выбирались иные участники закончившейся подводной сиесты, были слишком далеки. Доплыть до них даже не устав так, как сейчас, я не сумел бы.

К тому же к вечеру море заметно посвежело. Ветер срывал брызги и пену с гребней подросших валов, приятное раскачивание на волнах превратилось в резкие скачки вверх-вниз. Тут вообще не до плавания, лодке – и той сейчас не доверился бы.

Впрочем, где та лодка… Амулетов телепосыльных чар, левитационных заклятий или несущих дисков в хозяйстве тоже как-то не случилось. А без магии, похоже, из воды не выбраться. Одно неясно, какая тут магия потребна из простых и доступных. Разве что…

Ловчее заклятие.

Произносить его, находясь в воде, да еще в свой собственный адрес, мне раньше, разумеется, не доводилось. Пару раз волна захлестывала рот на половине слова, приходилось начинать все сначала, отплевываясь и фыркая. Никогда простенькое сочетание трех слов не казалось мне таким длинным. Особенно собственное имя.

– Экстракто акуа Пойнтер!!! – выкрикнул я наконец, почти уже не надеясь на результат, нырнул на мгновение снова, но тут же опять оказался на поверхности. Куда быстрее, чем все предыдущие разы. Подействовало!

Вполне ощутимая тяга потащила меня вверх и к берегу. Просто замечательно, если бы при этом та же сила не старалась выкрутить все тело, словно мокрую тряпку. В конце концов, заклятие должно извлекать добычу из воды, а не выжимать воду из нее! Или и то и другое сразу? Не хотелось бы стать первым, кто проверит сие на собственном опыте.

В воздухе дело пошло еще хуже – меня завертело, как мяч для пик-пока, а в довершение всего со всей силы хлопнуло о плоскую вершину далеко выступающей в море скалы. Так вот что чувствует рыба, извлеченная из родной стихии! Лучше уж сразу на сковородку!!!

Биться на камнях и разевать рот я перестал уже через пару минут. Исключительно по причине отсутствия хвоста, плавников и прочих излишеств рыбьего свойства, вроде жабр и плавательного пузыря. Окажись он у меня в наличии, так легко бы не отделался – точно б лопнул. И так все внутренности перекрутило и сплющило. В общем, всерьез приложился…

Оттого, видимо, не отжав одежды и толком не почистившись, я поднялся, покряхтывая от ощутимой ломоты во всем теле, и рванул в город со всей возможной в таком состоянии скоростью. Одним духом миновал пригороды и торопливо затрусил к центру, в посольский квартал.

Свет реального заката, проходя сквозь призрачную тень, превращал сумерки в нереально светлую ночь с темно-кофейным небом над почти по-дневному светлыми улицами. Сейчас, в противовес полдню, они отнюдь не пустовали. Хорошо хоть не до такой степени, чтобы расталкивать встречных-поперечных. Вечерняя столица Хисаха отличалась неспешностью течения дел и передвижения жителей. На этом фоне всеобщего благодушества я, наверное, был заметен, как жирная муха лягушачьему глазу, видящему лишь подвижные предметы.

На счастье, патрулей по дороге не встретилось. Либо стражники тоже не дураки отдохнуть после трудов праведных, либо сторожить лм в это время дня уже некого. Все, кому надо, проскользнули, как рыбий косяк через слишком редкую сеть – туда, обратно, и были таковы!

Повседневная жизнь столицы сопредельного государства теперь предстала в совершенно непредсказуемом свете. Не в сиянии искаженного магическим фильтром солнца, не в сполохах бесчисленных храмовых огней, а под пронизывающими лучами понимания истинного положения дел.

Похоже, за три тысячи лет султанат изрядно утратил прочность и единство, сообщенные ему во время оно принцем Халедом.

Посольство прежде всего встретило меня нормальным освещением, более привычным глазу, нежели зеленые сумерки морского дня и кофейные – наземного вечера Хасиры. Гнилушки в оранжевых колбах давали куда более теплый свет.

После недолгой пробежки по коридорам я обнаружил разом всех нынешних обитателей здания. То есть обитательниц. В предбаннике. Точнее, в холле с бассейном, предшествующим парной.

Мог бы и сам догадаться, где искать, без лишней беготни – непривычным к жаре эльфям это помещение полюбилось с первого же дня на новом месте. Сейчас все четверо, включая драконидку и унтер-бандершу, обретались не в бассейне, а на ближней его стороне, где площадка пошире была занята массажным столом и парой туалетных столиков с трельяжами для лучшего обзора. Дело-то к ночи, жара уже спала – можно и чем полезным заняться.

Картина в мягкой вечерней палитре, оживленной бликами от прохладной ароматной воды, разворачивалась на редкость колоритная: мои жены с компаньонкой усердствовали в приведении себя к канону хасирской моды.

Первой, очевидно, решилась Хирра. Как в силу симпатии к Исэсс, так и по причине общей покладистости. В чужой алтарь со своими клятвами не ходят, а тем более в чужую баню. Хисах – это надолго, значит, лучше сразу привыкать к здешним порядкам. Так что к вечеру нынешнего дня моя высокородная уже обрела все местные признаки добропорядочного шика. Ворох прозрачных покрывал искристо-пепельного отлива не скрывал четких линий и точек хны на коже темного серебра. Всего где-то на треть площади тела – узор, подобающий жене государственного чиновника высшего ранга.

Келла, похоже, раскачивалась дольше и доверилась только рукам старшей подруги. Хотя у драконидки опыта в таких делах, конечно, побольше, допустить ее до себя моя древнейшая не захотела. Но темная эльфь не подкачала – художественного чутья у нее не отнимешь, к тому же она явно успела потренироваться на Пемси. Пышечка, правда, на полное преображение не решилась, украсив росписью лишь руки, ноги и совсем немного – физиономию. А обнажиться до набедренной повязки, как жены, хотя бы и под прозрачной накидкой, не захотела совсем. Вот уж от кого не ожидал стыдливости…

Впрочем, она же человек. А я уже привык к эльфям и их своеобразному пониманию благопристойности. Которая не в облике, а в образе. Действий в том числе, но чаще – мыслей.

Словом, унтер-бандерша сохла на пуфике, растопырив свежераскрашенные конечности, рядом с приготовленными для нее самой и ее атаманши покрывалами – в отличие от драпировок Хирры, бирюзово-синими, как стрекозиное крыло. Сама Келла нежилась пузиком вниз на низенькой кушетке, перекинув обильную медовую гриву через плечи вперед, на скрещенные под подбородком руки. Моя высокородная колдовала над узором у нее между лопатками. Под чутким руководством наложницы, ненавязчивым оттого, что почти беззвучным. Змеиный язычок Исэсс имел свои преимущества.

В разгар этой сцены я и вломился. Влетел, запыхавшись, весь в засохшей соли и приставших водорослях. Да еще с совершенно пиратскими плоскими кольцами ревербераторов в обоих ушах. Точь-в-точь песчаный купец. Только ятагана в руках не хватает. Или буздыгана какого-нибудь…

Первой из присутствующих опомнилась и среагировала на данное явление моя высокородная. Обеспокоенно выпрямившись во весь свой шестисполовинойфутовый рост и склонившись надо мной, она принялась легкими скользящими движениями обирать с моих плеч прилипший морской мусор и стряхивать соль, при этом что-то успокаивающе приговаривая.

– А? Что?! – По уже появившейся подводной привычке я завертел головой, нащупывая направление.

– Когда идут купаться, серьги снимают, милый! – Хирра как раз заботливо вынула означенные украшения из моих многострадальных ушей. Наложенное на них обезболивающее заклятие тут же перестало действовать – свежие ранки, разъеденные морской водой, принялись саднить во всю мочь. Чуть пополам не согнулся от боли.

– Эти как раз наоборот одевают, милая! – зачем-то прошипел я в ответ, схватившись обеими руками за уши.

Обменявшись этим гоблинским обращением, мы оба немного успокоились. Во всяком случае, я точно пришел в себя. Славный пример семейного общения получился для Исэсс. Памела-то уже привычная, хотя отучиться от именования старшей жены по полной форме так и не сумела.

– Где обнову подцепил? – вложила свою долю в формирование образа семьи моя древнейшая.

– В Аква-Кале, на площади Уфии аль-Риххол, – с ухмылкой ответствовал я. Пусть погадает, где это.

– Не гони, – неожиданно быстро просекла она подначку. – Таких названий и на карте нынешней нет! Только на старых да в балаганных пиесах поминается Балконная Площадь!

– Она давно ушла под воду, – сочла необходимым добавить моя высокородная.

– Будто я не знаю! – В присутствии Исэсс младшая жена неосознанно срывалась на недовольство.

– Точно, – пресек я назревавшее препирательство по пустякам. – Еще как ушла. Но местные измыслили свой способ гулять по ней. На основе зелья ныряльщиков за раковинами… – Слово за слово я изложил им историю своего путешествия как по затопленной, так и по оставшейся на поверхности частям города, преподнеся полную картину народных настроений вплоть до попытки расправы над мнимым шпиком Великого Визиря.

Вопреки ожиданиям, именно этот эпизод в наибольшей степени обеспокоил моих эльфочек, от которых я прежде всего ждал поддержки по вопросам более серьезным. Политическим, дипломатическим, стратегическим… Историческим, в конце концов. Все-таки одна родилась раньше меня без малого на две, а другая – почти на три сотни лет. Если не на своей памяти, то хоть по книгам могли бы прикинуть, что такого необычного могло произойти здесь за последнее время. Отчего содеялось «неладно» в султанате?

Сам-то я читать не по работе начал лишь с тех пор, как поселился в замке Стийорр. Больше в высокородном звании все равно делать нечего – к охоте, игре на деньги и прочим принятым у Инорожденных способам проведения долгой жизни я не склонен. Может, лет за сто и превзойду все науки, а пока, по невежеству, любой подмоге рад.

Но вместо этого жены наперебой принялись корить меня за неосторожность.

– Как ты мог! Где б мы тебя искали, если что?! – Моя высокородная разволновалась настолько, что даже перестала наносить узор на кожу подруги.

– Да-а… Это ты выдал, конечно, – при всем восхищении неодобрительно покачала головой та. – Нельзя ж так напролом лезть!

Как будто от моего симвотипа – «топор», Олог-Пинт – чего другого ожидать можно! Со злости я опять рубанул сплеча, пресекая никчемное беспокойство:

– Да хватит! Цел же домой пришел! Жив и здоров. И не о том речь. Тут не за свою шкуру трястись надо… – На мгновение я замолк, подбирая слова. – За то, как бы всем нам не отлилось больше, чем отпить сможем, не захлебнувшись. Большая буза идет…

Обеих эльфочек эта тирада заставила задуматься, хотя и не убедила с ходу. Исэсс же лишь таинственно улыбалась с видом змейки-линейки, заглотившей мыша с добрую сардельку размером, хотя при несомненной осведомленности в вопросе тоже не спешила встать на мою сторону. Но туг помощь и понимание вдруг пришли со стороны, с которой я их ждал менее всего.

– Вот! А я что говорила?! – Пемси качнулась на своем пуфике вперед и уперлась руками в колени, не боясь смазать подсыхавшую хну. – В академии тот же коленкор. Бузят все, даже прохвессора!

– Профессура, – чисто автоматически дернулась поправить Хирра тоном заботливой репетиторши при барышне-недоросле. Но унтер-бандершу моей древнейшей было не так просто сбить с панталыку. Лишь на мгновение запнувшись и обалдело хлопнув ресницами, та продолжила:

– И эти тоже, хай-мэм! Все как есть бунтуются и Визиря этого Великолепного видеть в упор не хотят!!!

В порыве обрисовать картину надвигающегося всеобщего мятежа блондиночка не жалела красок – как словесных, так и тех, что были наложены на ее кожу. Раскрасневшись в запале спора, Пемси утерла мордаху запястьем, а затем еще и ладонями по коленям хлопнула с размаху. Результат не заставил себя ждать – поперек физиономии и на предплечье пролегло по ржавой полосе, придавая пышечке самый разбойничий облик, а на бедрах расползлись бесформенные пятна хны.

– Хотят не хотят, а на стороне властей стража и правительственные колдуны, – попыталась вразумить оголтелую унтер-бандершу старшая жена, в то же время жестом указывая той на необходимость почиститься.

Но вконец исчумазившаяся блондиночка в мятежном запале была попросту не способна заметить содеянное. Осторожное замечание старшей жены лишь пуще раззадорило ее.

– Да я! Да мы!! Музафара с его стражей и колдунами одной рукой свернем! В рога… курчавые, вот!!!

Что-то новенькое в ее словесном обиходе завелось, не иначе, у соратников подцепила. По неистребимой привычке к уличной оргдеятельности.

Представить, в какой вид собрался привести Великого Визиря здешний бунтующий молодняк во главе с профессиональной бандиткой умильно-кукольной наружности, я при всем опыте не сумел. У рогачей, какой бы породы они ни были, их главное украшение максимум витым бывает; у морских наблювалов, отрыгивающих амбру, тоже бивень витой, да еще прямой к тому же. А курчавые рога… Подобной жути даже демонам в книжках про Войну Сил не пририсовывают.

Так что сие – точно местное избредие. Если только не наследство ублюдов, пропавших пропадом вместе со Священным Воинством. Диковато же те, должны были выглядеть, если это предположение соответствует истине… Рога с копытами и горб! Да еще и двуногие, вроде ездового эпиорниса, если верить легенде. Нехилое сочетаньице!

Впрочем, наличие мелкого криминального авторитета во главе ученой молодежи смотрится еще более нехило. Хуже только кабинетный умник, оседлавший волну бандитского погрома – как недолгий преемник Суганихи Кровавого, сумевший натравить остатки его «славных побирушек» на всех, у кого в хозяйстве была хотя бы одна свинья.

Действительный Магистр Тайрисской Бурсы Леон ван Хроге и поныне памятен не своими сочинениями по теологии права, а попытками соорудить на их основе практическую систему, действующую посредством огня и веревки. Триста лет спустя Маг-Император Тес Вечный, наставником которого, по преданию, был сам Хогоха Неправедный, обустроил Империю Людей на заанарских вотчинах, с кровью отбитых у эльфов, именно в духе учения леонистов…

Не мешало бы, кстати, поинтересоваться, как нынешние умники мыслят себе будущее Хисаха без Музафара. А то как бы не получить на границах второй Тесайр хуже первого. Хотя как раз именно Великий Визирь желал союза с нашим злейшим врагом, и его политические противники вроде бы должны иметь по этому вопросу прямо противоположное мнение.

В общем, не спросив, не выяснишь.

– А потом что? Когда всем, кому надо, по рогам достанется?

Как ни странно, ответ на этот вопрос у Памелы имелся, причем довольно четкий:

– Прежде всего надо султана отменить!

С этим нельзя не согласиться. Мехмет-Али Двенадцатого именно что отменить надо. За полной негодностью к употреблению в каком бы то ни было качестве.

– Казнить, что ли? – через плечо поинтересовалась у своей подчиненной Келла с явно недружелюбной ноткой в голосе, слегка напряженном от поворота головы, пережимающего горло. Оттенок сей прозвучал на грани слышимости, но вполне различимо.

– Не-а, просто так сделать, чтоб вообще султанов не было! Никаких!!! – не заметив того, поясни ла свой посыл Пемси.

До такого даже ван Хроге не доходил, не говоря уже о Тесе Вечном, который сам себя отменять отнюдь не жаждет! Хотя это смотря чем султана заменить… В Анариссе вон по утрате Хтангской Династии в смуте Первой Меканской взамен поставили над всем Концерн Тринадцати.

– А как тогда?! – недоуменно вступила в разговор Хирра.

– Все, как у нас! – торжествующе провозгласила пышечка. – Свободно избираемая власть народных представителей!!! Для беспрепятственной торговли и мирного развития!

Тридцать три раза! Это магистрат-то в Анариссе весь из себя народный-свободный?! Не смешите дохлого клоуна! И торговля у нас такая беспрепятственная, что в «Коммерческий Бюллетень» сводки налогов, пошлин и прочих протекционистских поборов Концерна просто не вмещаются. А уж про мир я бы вообще молчал, с семнадцатью Меканскими войнами за последние полтысячелетия!

Однако сама девчонка до такого бы не додумалась. Явно с чужих слов вещает, «прохвессуры» местной наслушавшись. Знать бы еще, кто тем ученым бунтовщикам этакого бреда нашептал…

Не второй Тесайр – второй Анарисс собрались соорудить они из подручных средств в совершенно неподходящей для того местности. Производить в которой что-либо для свободной конкуренции слишком дорого встанет. Здесь вода и пища стоят втрое дороже, чем по ту сторону Девственной Пустыни, не говоря уже о расходах по защите работников от жары днем или холода ночью да тратах на перевозку сырья и готового товара! В таком варианте развития событий Хисаху грозит быстрая утрата самостоятельности – и будет у нас вместо союзника еще один протекторат вроде Транс-Альт или Огрии, из которого можно без меры выжимать ресурсы для очередной войны. Нечего и говорить, что Тесайр не будет смотреть на это, раззявив пасть, а прижмет Иэри и Атину так же, как мы местных…

Так что следующая Меканская если и будет уступать по масштабам Войне Сил, то только из-за нежелания богов лично ввязываться в нее. По причине невозможности заставить одну из сторон сражаться за кого бы то ни было из себя. Восьмеро братьев и сестер Дня и Ночи в Империи Людей объявлены эльфийскими предрассудками, а единственно достойным обожествления неопровержимо признан один Маг-Император. Что и закреплено соответствующим документом, принятым на всенародном референдуме лет четыреста назад!

Объяснить все эти, мигом пронесшиеся в голове соображения не то что непокорным умникам, а даже их куда менее образованной провозвестнице я бы не взялся. Но за меня всю работу сделала младшая жена, правда, зайдя совсем с другой стороны, чем мог бы я.

– И что, у нас много лучше, чем здесь? Кому же? Тебе и Строчным сестрам на улице, дорассветным, спамерам, бедноте городской, ремесленникам, фермерам, купцам мелким, армейским чинам? Отцу твоему на больничной койке?

– Не-е… – Пышечка замерла, приоткрыв рот и осознавая, чего жаждет для местных жителей, спокойно и зажиточно бытующих в тепличных условиях замкнутой торговли. – Не лучше… Только суеты больше!

– В Анариссе только нам, эльфам хорошо живется, – продолжала Келла развенчивать заблуждения подчиненной. – Оттого он и Союз Эльфийских Городов, что весь под наши нужды сбит… Кого ты на загривок хисахцам посадить хочешь? Магистратских собственных, наших да Концерн?! Они же все только мошной мериться да в Мекане воевать годны! До Мировой Погибели!!!

Вразумлять от тяги к бунту едва ли не дословной леонистской проповедью – на это способна только Древнейшая Кровь. Я чуть челюсть не отвесил, заслушавшись. Все вроде то же, что и сам думал, но совсем на иной манер подано… Точь-в-точь так, чтоб даже уличной девчонке без труда уразуметь. Не зря Инорожденные, что Дня, что Ночи, Древнейших боятся, как демон свечки.

Ведь подействовало! Весь задор Пемси смялся, она словно очнулась, озираясь по сторонам растерянно-смущенным взглядом. И наконец-то заметила, как извазюкалась в не успевшей застыть хне. От этого она засмущалась еще сильнее, обняла плечи руками, вконец размазывая остатки узора, и уже совсем готова была впасть в ступор.

– Ты вот что: с Исэсс сходи, отмойся, и пусть она тебя по новой распишет, – заботливо пришла ей на помощь моя высокородная. – А нам тут кое – что важное обсудить надо.

Что еще может быть важнее грядущей всемирной войны?! Меня так приложило удивлением в смеси с любопытством, что я едва смог дождаться, когда поникшая унтер-бандерша вместе с драконидкой удалятся в один из кабинетов бани. А тут еще старшая жена напоследок решила снабдить наложницу какими-то полубеззвучными инструкциями. Как будто та сама с привычным делом не разберется!

Наконец мы остались втроем, в узком семейном кругу. Ну-ка, что за тема припасена для меня женушками напоследок? Не Мировая же Погибель?!

Оказалось, хуже. От темы, которую женская половина семьи признала более важной, чем назревающий в Хасире переворот со всеми его последствиями, я чуть на стенку не полез. Огрскую, гимнастическую, из толстых горизонтальных шестов.

– Когда ты наконец переспишь с Пемси? Мы устали ждать! – с ходу взяла рогача за ноздри Келла. – Перестань делать из этого проблему! Трахни и забудь!

Именно те слова, которые я так боялся услышать. И что на них отвечать?

Вообще-то Низкая Клятва даже в принципе не предполагает супружеской верности. В отличие от Высокой, допускающей измены лишь с соклятыми одним из двух этих способов или иным образом. Тут, увы, не подкопаешься – клятва банды «Гекопардовых Орхидей», наложенная на младшую жену, вполне подходит, чтобы включить ее унтер-бандершу в число допущенных к телу. Вот только к чему это моим эльфочкам?

Хирра, связанная со мной именно Высокой Клятвой, несколько разъяснила положение, развив мысль моей древнейшей:

– Почему ты не успокоишь девочку? Памела влюблена в тебя по уши. С первого же дня, и час от часу все сильнее! На все готова, чтоб ты ее заметил! Видел же, как она сейчас выделывалась…

А, вот оно что! Заботливость моей высокородной порой переходит всякие границы. Как когда-то – злонравие. Мне, впрочем, от смены ее нравственной полярности временами не легче, как в данном случае. И объясниться тут будет ой как непросто.

– Именно поэтому. Вы, эльфи, не представляете, что такое женщина человеческой крови. Это одно сплошное средоточие ревности и собственнических чувств, – после всех сегодняшних мятежных проповедей завелся я с одного рывка. – Точнее, наоборот: сначала собственничество, а затем проистекающая из него ревность!

Келла испуганно округлила глаза, быстро переводя взгляд с меня на старшую жену. Та добрую минуту напряженно молчала, потом коротко бросила:

– А, ты же не в курсе. Моя мать была человеческой крови. Я ее почти совсем не помню. Первые тридцать лет жизни всегда как-то сливаются… – Она резко поднялась, отложив кисти, и направилась к дверям. Лишь выходя, обернулась и бросила с порога: – Впрочем, тебе лучше знать людей.

Младшая жена проводила старшую долгим взглядом, затем посмотрела на меня не менее продолжительно, но совершенно иначе. Под таким взглядом начинаешь чувствовать себя даже не дурнем неотесанным, каковым я никогда быть не переставал, а каким-то совсем уж закорюком небывалым из древнего бестиария, вроде того же ублюда.

– Ну и что я теперь делать должен?!

Искать у нее сочувствия виновнику всего, конечно, не следовало. На мой невольный вопрос эльфь древнейшей крови ответила кратко и по существу:

– Ты?! Да иди ты в баню!!!

Возразить на это было абсолютно нечего. Самое время, а то соль вконец шкуру разъест. И на что, спрашивается, я тогда окажусь годен? Уж всяко не на решение двух в полный рост выросших передо мной вопросов – политического и сексуального.

И еще неизвестно, с каким из них будет труднее справиться…

6

Да здравствует султан!!!

Наутро мочки ушей, лишенные благотворного влияния заживляющего заклятия, стали размером с орех и при этом не столько болели, сколько зудели немилосердно. Чтобы вернуть их в норму, обеим моим эльфочкам пришлось изрядно поработать, напрягая весь отпущенный их расе целительский талант. Каждая вцепилась острыми коготками в свое ухо и принялась тихонько намурлыкивать какой-то заговор на почти неразличимом в скороговорке кеннэ.

Лишь поначалу это было больно, а потом все более и более приятно. Вроде щекотки под кожей, расходящейся от пораженных мест все шире и шире. К сожалению, когда все стало совсем замечательно, собственно лечение прекратилось. А что началось, расписывать можно долго и со вкусом, если бы не отсутствие привычки болтать пустое про собственных жен! Тем более когда есть возможность заняться этим на деле…

Результатом же собственно лечебной процедуры явилось, увы, полное зарастание таким трудом обретенных дырок под серьги для подводного слуха. Но в общем-то и ладно – больше в морские кварталы Хасиры соваться мне резона не было. Особенно после случившегося там напоследок острого приступа местного гостеприимства в смеси с народно-освободительным подъемом. Все и так ясно.

Еще хорошо, что для полноценного общения в воде не пришлось язык прокапывать, а то и последствия сего, и процесс исцеления выглядели бы еще своеобразнее. Хотя у морских драгун и кирасир языки как раз проколоты. Видимо, для того чтобы со своими верховыми зверями разговаривать неслышным пересвистом…

Развлекаться с утра пораньше постельными танцами мы могли себе позволить сколько угодно. Ни Памелы, ни Исэсс с рассвета в посольстве не наблюдалось. У обеих нашлись дела в городе, и слава Судьбе.

Но когда что та, что другая не пожелали объявиться дома даже к полудню, какое-то беспокойство начало закрадываться в душу. По крайней мере, у меня – жены-то без всяких сомнений приступили к сооружению не то позднего завтрака, не то раннего обеда. Сиестника, в общем, как по времени, так и по составу съестного. Полегче, послаще и чтобы все хрустело!

В процессе расхищения ими посольских запасов мы плавно переместились на кухню, попутно сполоснувшись малость и одевшись хотя бы в той степени, в какой это предполагает хисахский обычай. То есть минимально, зато с претензией – Хирра с Келлой в эти их прозрачные бурнусы поверх набедренных повязок, а я в парадный вариант тропического камуфляжа Заклятых Рейнджеров. Повседневный после вчерашнего весь закостенел от морской соли, так что его и тронуть-то было страшно. Натягивать обычное обмундирование не позволяла жара, а одеваться в местные тряпочки – стыд и срам. Хотя сидеть на кухне в мундире золотого шитья со шнурами и позументами, но при этом босиком тоже против всякого приличия, тут хоть позор меньший. Не пристает ко мне эльфийское бесстыдство, что позволяет парню в женское рядиться или в такое, что с бабьим спутать невелик грех. А то и вовсе едва ли не нагишом расхаживать без банной или постельной необходимости…

Впрочем, добравшись до содержимого буфетов и морозильных шкафов, мы разом позабыли обо всех приличиях. Причем набрали мы там не только выпечки и прочих орехов, но и более серьезного пропитания. Жажда жрать приходит вслед первому куску, как говорят в Тесайре. Им там, конечно, виднее, хотя при Маге-Императоре с его пайковой системой особо не разъешься. Ту же иэрийскую сырокопченую колбасу, думаю, не каждый праздник выдают.

Нет, все-таки умеют коптить мясо по ту сторону Мангровой Дельты! Что фаршем в оболочке из кишок или пергамента, что куском. Бастурма хороша, а уж колбасы таковы, что нетрудно поверить, будто Харуда, мать Принца Хисахского, была отравлена заклятым рубином из батона иэрийской салями, поднесенной в перерыве смертельного поединка ее сына с побратимом. Столь остра и столь вкусна колбаска, что в ней не только кристалл – рой бешеных ос, не заметив, проглотишь…

Бред, конечно. Почтенная матрона умерла своей смертью двадцать лет спустя после того поединка. Разумеется, если смерть от излишеств при употреблении горячительных напитков, иных дурманных и возбуждающих снадобий, а также обилия молодых любовников может быть признана естественной.

Так ли, иначе, но поначалу слышать что-либо, кроме хруста сметаемых разносолов и треска за ушами, мы были не в состоянии. И лишь отвалившись от стола в блаженной расслабленности, поняли, что для сиесты на улицах Хасиры как-то не по-хорошему шумно. Прерывисто, всплесками, накатывались крики, какой-то гвалт и гомон, быстро проносящийся мимо гул шагов, будто народ за стенами решил в самую жару развлечься альтийской лаптой.

В отличие от внутренних покоев и бани, кухня в посольстве выходит прямо на улицу. Тут все куда лучше слышно…

У моей древнейшей любопытство пересилило сытую лень раньше прочих. Вскарабкавшись прямо по буфету на галерейку-антресоль к узкому окну-бойнице, она осторожно выглянула, но тут же отдернула голову и, нахмурившись, обернулась к нам.

– Ой! Там стреляют!

– Кто? – Осоловение вмиг слетело с моей высокородной.

– Куда? По нашим окнам?! – У меня беспокойство приняло привычную форму. – Слезай сейчас же!!! – Я только что не подпрыгнул, протягивая руки к эльфи, не желавшей так быстро покидать наблюдательный пост.

– Да нет, это стражники… – отмахнулась та. – Им положено. По кому-то за углом лупят, как альтийцы по горному медведю!

Ну горный медведь зверь такой, что по нему и из колесного стреломета не грех садануть длинной очередью, на весь короб болтов. С файрболлом на него не ходят исключительно из-за того, чтобы шкуру не портить. А то на такого зверя и противокадавровая снасть сгодится безо всякого излишества. Не всякий дракон шале-бэру дорогу перейти решится. Дракот тот же – исключительно по наличию крыльев и возможности вовремя смыться…

Вот только откуда в столице Хисаха взяться тому медведю? Келла уже слезла вниз по тому же буфету, я же, напротив, забрался на галерейку, воспользовавшись специальной лесенкой в углу. Очень-очень осторожно выглянул в окно…

Дзынг!!! Стрела отколола кусок штукатурки и отлетела, закувыркавшись. Легкая, из обычного стреломета, не стражничий гарпун и тем более не болт армейского арбалета. К тому же вскользь, вдоль улицы. Не по нам стреляли…

По нам – не по нам, но это все я додумывал, распластавшись на галерее плашмя, пригнув голову ниже невысокого подоконничка. Больше попаданий не было, можно бы уже и приподняться…

Но тут, словно демон из коробки для бетеля, над краем помоста появилась обеспокоенная мордаха младшей жены, изрядно напугав и рассердив меня своей способностью лезть куда не надо. Только ее здесь не хватало!

Не тратя лишних слов, я сделал страшные глаза и хлопнул эльфь древнейшей крови ладонью по темечку. Та ойкнула и рефлекторно втянула голову в плечи. Не хватало еще ей словить стрелу или каменной крошки в глаза!

Со старшей женой такой способ бы не прошел, да и я уже немного успокоился. К счастью, Хирра по старым навыкам времен Охотничьего Клуба под обстрел не полезла – наоборот, отошла почти на середину кухни, чтобы я мог ее видеть, и оттуда окликнула:

– Ты чего?

Сам виноват. Молча под стрелой улегся, по меканской фронтовой привычке. Что угодно можно было подумать, до самого неприятного варианта произошедшего. Иллюстрацией сего послужила не столько обиженная, сколько обескураженная физиономия моей древнейшей, появившаяся в поле зрения рядом с моей высокородной.

– Ничего! Под болты пусть не лезет… – Оправдание получилось оскорбительнее обиды, так что у жен были все основания надуться. Однако обе поняли все как надо и лишних обид с разбирательствами не устраивали.

Я же пришел в себя настолько, что решился на вторую попытку выяснения внешней обстановки. Тем более что криков и лязга стрелометов снаружи не доносилось, все больше топот и команды. Что предполагало наличие хотя бы видимости порядка…

Увы, порядком под нашими окнами и не пахло. Хотя стражи такового наличествовали там в немалом числе. Впрочем, от них даже на параде не было особого толку, а сейчас тем более. Кроме того, наблюдалась еще одна странность – в строю лиловых сегодня была едва четверть людей, а дракониды в форменных туниках двигались как-то разлаписто и в то же время скованно. Будто не в своей воле, под заклятием. Еще более нестройно, чем позавчера, воинство Музафара Великолепного протрусило мимо наших окон, после чего улица окончательно опустела, а шум отдалился.

Приподнявшись на колено, я еще некоторое время опасливо оглядывал окрестности. Однако ничего более не происходило, и дальше тратить время на предосторожности не имело смысла.

– Что там? – Беспокойство в голосе Хирры ни куда не делось.

– Да не разберешь, – скривился я раздражен но. – Беспорядки какие-то наверняка… Непонятно, как народ раньше не взбунтовался! Я ж вчера рассказывал…

Младшая жена понимающе кивнула, а старшая нахмурилась. Вчера у нее были причины не прислушиваться к моим словам или хотя бы не задумываться над рассказами об Аква-Кале, обращенном в море лице Хасиры…

Оказалось, сегодня мою высокородную тоже беспокоит совсем иное.

– Исэсс и Памела в городе! С ними же что угодно случиться может!!!

Да… Что та, что другая мастерицы попадать в приключения. Унтер-бандерша Келлы – по должности, а танцовщица-драконидка – по призванию. И если обеих при нынешнем раскладе все еще нет дома, пора серьезно задуматься. Дело могло закончиться не тривиальным походом на базар, а чем-нибудь похуже.

От этих мрачных мыслей меня отвлекла новая картина, открывшаяся через окно-бойницу кухни. Удручающая я в то же время безопасная настолько, что я подозвал полюбоваться своих эльфочек:

– Девчонки, быстро сюда!

Ждать что ту, что другую не пришлось, мигом подобрались поближе: Келла – привычно, чуть ли не одним прыжком, по буфету, Хирра – вслед мне по лесенке. Обе поспели как раз к кульминации печального зрелища.

Из-за того же утла, за которым скрылась колонна стражников, вывалился один из них – драконид с длинной стрелой, украшенной желтыми перьями, в правом боку. Судя по оперению, ветрострелки поработали. То есть это не просто народный бунт, а еще и военный путч до кучи. А что, Иэри с Атиной отсюда недалече, а там это национальный род смены власти и второе главное развлечение после карнавала на Потеряницы. Причем едва ли не более популярное – карнавал только раз в году, хоть и всю неделю перед Присноднем, а путч хоть раз в месяц устраивать можно. Как новая хунта в войсках соберется, так и готово зелье в горшке, только крышку держи!

Относительно состава местной армейской оппозиции у меня сомнений не было. Парад отчетливо выявил предпочтения властей среди родов войск и ответную реакцию тех. Нечего спорить, на чьей стороне сыщется бинбаши Джума аль-Сахисси и его верные головокруты. Если Исэсс с ним, то беспокоиться нечего.

Или наоборот, очень даже есть чего. В зависимости от того, как обстоят дела у повстанцев.

Тем временем раненый стражник доковылял почти до наших окон. Пойти помочь, что ли, – хоть и лиловый, а все живая душа…

Моя высокородная настойчиво подергала меня за рукав, судя по всему, с тем же намерением. Но никто из нас не успел ничего сделать – драконид зашатался и рухнул на мостовую. Захрипел, забился в агонии, затих… И вдруг снова встрепенулся. Только теперь это было не похоже ни на предсмертные судороги, ни на движения мертвяка, восстающего от смертного оцепенения. Тело убитого извивалось и подпрыгивало на каменных плитах, словно мешок, внутри которого бесновались семь-зверей-в-одном-лукошке из альтийской сказки. Древко стрелы сломалось, желтые перья полетели по ветру.

Внезапно по телу тлеющей волной пробежало зеленое свечение срывающегося заклятия, и все кончилось так неожиданно – сперва мы и понять не смогли, что произошло. Мертвец словно разорвался натрое. Две его части споро прыснули в сторону, а одна осталась лежать неподвижно.

С обломком стрелы в боку на мостовой валялся лизардманк!!! А два его собрата, встряхиваясь и пошатываясь, медленно разбредались в стороны. На одном еще болтались остатки лиловой туники. Ящеричный обезьян брезгливо встрепенулся и сбросил замаранное бирюзовой кровью тряпье…

Вот стало быть, каким образом пополнил ряды своих сторонников Музафар Великолепный! В оригинальности и сметке злыдню не откажешь. Такую бы энергию да на что-нибудь полезное, цены бы ему не было!

Мои эльфочки выглядели не столько обескураженными, сколько обеспокоенными. Серьезность положения дошла до всех. Теперь бы еще понять, что делать – чую, за воротами посольства не отсидишься, пока снаружи кто-то из своих.

Много времени на размышления по сему поводу нам отведено не было. Даже до кухни долетел гул надвратного гонга, в который кто-то дубасил, не жалея сил и конечностей. Будто тот самый шале-бэр лапищами по стальным створкам дверей лупцует…

От такого грохота мы все трое ссыпались с галерейки, минуя лестницу, и рванули к выходу смотреть, что за незваный гость к нам ломится, больше в изумлении, чем с опаской. Одна Келла прихватила с кухни разделочный секач с кольцом под палец и медную сковороду на длинной бамбуковой ручке. Чуть бок мне этим арсеналом не пропорола, когда мы втроем сгрудились у обзорного шара, вмурованного над дверями.

Лихорадочный стук не прекращался. Кто там?! Не «медвед-с-преведом» же из той сказки про лукошко, в самом-то деле?

Изображение в шаре прояснилось. А вот и не медведь! Наоборот даже – дракон. Точнее, драконидка. Хотя тут не скажешь, кого лучше повстречать при сегодняшних обстоятельствах – горного шале-бэра, дракона какого или женщину драконьей крови…

Особенно эту. Неизвестно, кого и в каком настроении могла привести на хвосте Исэсс!

Впрочем, это я уже ворчливостью страдаю. От облегчения, не иначе – за хисахскую наложницу я отчего-то опасался куда больше, чем за бывалую и пройдошливую унтер-бандершу. Особенно если учесть, что в сегодняшних событиях танцовщица и так увязла по самые ушки, прикрытые перепонками.

Так что, открывая двери, я был готов ко всему: к тому, что следом за ней ввалится отряд израненных заговорщиков, ворвется толпа преследователей… Но то, в сколь странном виде и неожиданной компании явилась драконидка, поразило меня настолько, что впору было припоминать все известные заклятия против мороков и иных магических обманов зрения.

Прежде всего, на женщине драконьей крови, обычно источающей оппозиционные настроения, как кухня аромат съестного, теперь мешком болталась фиолетовая тога госслужащего. Вместо украшений же наличествовал только дорогой письменный прибор на шейной цепи, приличествующий чиновнику высокого ранга, да еще с дворцовой пайцзой в доказательство лояльности носительницы.

На такое же положение указывало наличие почетного эскорта, а отнюдь не конвоя, из полудюжины стражников в полной выкладке, с сайсами и гарпунными стрелометами на штатных перевязях. Вот уж этому роду должностных лиц, тем более вооруженных, на территории посольства делать откровенно нечего! Дипломатический статус подобного в корне не предполагает и приравнивает к вооруженному переходу границы воинскими частями!

Этакое несообразие и меня самого сбило на совершенно несвойственную мне манеру выражаться. Вертевшийся на языке вопрос – «Каких демонов?!» – облекся исключительно в протокольную форму:

– Какова причина вашего визита на территорию суверенного Анарисса в составе подобной делегации?

Узкогубый рот драконидки разъехался в хищной улыбке, словно она ждала именно этих слов, а не приличествующих случаю укоров и выражений беспокойства за ее судьбу.

– Расследование государственного преступления, совершенного его представителями! – не менее официально заявила танцовщица-оборотень, без приглашения переступив порог и повелительным жестом заставив свиту следовать за собой. С каждым словом она продвигалась вперед на шаг, покуда стражники неодолимо втекали в двери у нее за спиной.

Только крайней степенью изумления можно объяснить, что вместо того, чтобы пресечь незаконное вторжение на суверенную территорию Анарисса, мы с женами под градом обвинений лишь отступали в глубь приемной, устланной коврами и уставленной низкими диванчиками с грудами подушек.

– Султан Мехмет-Али погиб в результате покушения, организованного вами! – торжествующе изрекла драконидка. – Мне не удалось предотвратить это преступление против Хисаха, потому что вы подбросили орудие убийства раньше, чем я проникла в ваше логово!!!

Какое орудие? Какое логово?! Чтобы этакий бред нести, уже не провокатором надо быть, а вконец сбрендить. От подобной несусветицы у меня глаза на лоб полезли. Жены зашипели на два голоса, угрожающе выдвигаясь из-за моих плеч. При этом сковородкой нечувствительно завладела Хирра, оставив Келле только секач. Теперь Исэсс не позавидуешь, даже невзирая на полдюжины стражников позади.

Как они прошли мимо птицеклювых драконов на воротах? Что вообще с защитой посольства? Неужели взломана?!

Меж тем приведшей вооруженных чужаков в приютивший ее дом овладела какая-то тупая каменная одержимость, не слишком похожая на обычные вспышки ее огненного темперамента. Не обращая ни на что внимания, танцовщица, наложница и провокаторша в одном лице продолжала возглашать нелепые и тяжеловесные обвинения:

– Сегодня в десять часов утра, милостиво соизволив развлечься прыжками с проекционной башни при помощи упругого шнура, подброшенного среди даров от лица убитого вами Рональда Джоггера Ас-Саби, достойнейшего поставщика двора, Его Великолепие, наш светоч мудрости и доброты, разбился насмерть!

Громоздкость фразы и несоответствие высокопарных характеристик светоча его реальным умственным и моральным качествам из уст ранее вполне объективной и вменяемой драконидки поразило настолько, что смысл произошедшего сперва попросту ускользнул от меня. Неужели Музафару надоело прикрываться ширмой недееспособного повелителя и вздумалось посултанствовать самому, приведя баланс великолепия в титуле к желаемому максимуму?! Или и вправду несчастный случай спровоцировал его на срыв, а недовольство сменой власти заставило вывести на улицы усиленную магией стражу?

Сложить все эти возможности в цельную картину как-то не получалось. К тому же постоянно отвлекала еще одна несообразность в облике женщины драконьей крови, не давая сосредоточиться на чудовищных словах. Обычно ее треугольное личико то напряженно заострялось до лезвиеподобия, то довольно расплывалось почти в кошачьей округлости – сейчас же выглядело неподвижно застывшей маской. И еще кое-что, деталь, малозаметная, но режущая взгляд…

– Глаза! У нее третье веко сросшееся! – Язык сработал раньше соображения. – Это тоже подделка, лизардманк под заклятием!!!

Словно по команде, обе эльфи без вопросов кинулись на лжедраконидку с ее свитой, при этом моя древнейшая – явно не без удовольствия. Давно случая ждала, видимо. Когда настоящая Исэсс успела ее так достать, в толк не возьму…

Клубок тел прокатился по коврам, взметнув фонтан подушек. Пара из них порвалась, между колоннами зала закружились перья. Похоже, заклятие давало лизардманкам недюжинную силу – настоящие дракониды против двух эльфийских див и пары вздохов не продержались бы.

К тому же выводу пришла и моя высокородная. Выпроставшись на мгновение из общей свалки, она пропыхтела:

– Сними с них магию!

– Как? – И рад бы женушкам подсобить, толь ко маг из меня…

– Зернами!!!

Тут Хирру прервали, втянув обратно в кучу малу. Но мне и этого намека хватило. Зерна Истины – мощнейшая Реликвия – годится не только на то, чтобы жить тысячи лет, не будучи Инорожденным. Хотя именно ради этого я эти полезные камешки и имею завсегда при себе…

Сосредоточиться в гвалте и суматохе оказалось непросто. Однако теплое биение силы Реликвии я ощутил даже раньше, чем дерущиеся снесли одну из декоративных витых колонн. Продолжая одной рукой удерживать на поясе подсумок с Зернами, вторую я вытянул в сторону стремительно накатывающегося клубка тел и торопливо, совершенно без приличествующего случаю пафоса, проорал:

– Дисмутато магика!

Куча-мала словно взорвалась изнутри зелеными вспышками смены жизнеформы. Обретшие свой истинный вид лизардманки с испуганным шипением и свистом прыснули во все стороны. Лишь несколько тел остались лежать неподвижно, пачкая ковры бирюзовой кровью.

Женушки по инерции пролетели оставшиеся полдюжины футов и повисли на мне растрепанными чучелами. Перья из порванных подушек, кружась, медленно оседали на взлохмаченные гривы обеих. Лизардманки, забравшиеся со страху на уцелевшие колонны и оконные решетки, жалобно пересвистывались. Даже несмотря на потери, их было заметно больше, чем явившихся выдворить нас лжедраконидов. Похоже, заклятия Музафара лепили одну подделку из двух-трех обезьянов, на вес…

– Как ты просек подделку? – не отдышавшись толком, поинтересовалась Хирра.

Подобрать слова сразу не удалось, и за меня ответила Келла, тоже как следует не переведя дух:

– У змеищи всегда контур глаз дорисован так, чтобы третье веко подчеркнуть. Прямо по прозрачному, напоказ, чтобы никто с ящерной обезьянихой не спутал…

По ее мнению, подразумевалось, что разницы никакой нет и никогда не было. Даже в такой внимательности к драконидке сквозит неприязнь. А чего я хотел? Симвотипический «захват» – не соломина в бокале, враз не переломишь…

А где, кстати, сама Исэсс? Если Великий Визирь подсунул нам копию, значит, был уверен, что оригинал его планы не нарушит. Реальный повод поволноваться за драконидку. И если б это была единственная причина для беспокойства…

Сколько еще таких вот патрулей вышло на улицы Хасиры? Кого уводят они из домов? Куда отправляют?!

И еще Пемси невесть где шляется! Нашла время!!!

Не сговариваясь, мы с Хиррой и Келлой кинулись по комнатам – доставать оружие. Моя высокородная – излюбленный ее родом тяжелый шестиствольник и «Черную Игуану», традиционный темноэльфийский клинок. Сам я ухватил традиционную пару офицерских стрелометов, саперный тесак и обязательную после встречи с песчаной акулой полудюжину файрболлов. Да еще наведался к центральному посту, как и предполагалось, тихонько оживавшему после снятия злокозненной магии по всему особняку, перевел режим охраны в состояние «алого зрачка» и отдельно накрутил нервы сейф-портфелю, заведя на него резервные функции. После чего с максимальной осторожностью поспешил к женам.

В отличие от нас с моей высокородной, моя древнейшая не привыкла держать в запасе особого арсенала, за исключением обязательного для каждой «Гекопардовой Орхидеи» кастеня – пары гирек-кастетов, соединенных цепью фута в два. Зато она, как никто, умела разжиться всем необходимым на месте. Когда я, слегка запыхавшись, вылетел обратно в вестибюль, Келла как раз раскручивала над головой позаимствованную у одного из лжестражников сайсу. Оружие, крупное и тяжеловатое для невысокого человека или драконида, пришлось в самый раз не достигшей совершеннолетия шестифутовой эльфи Древнейшей Крови. Гарпунометы незваных гостей она тоже оприходовала – по три на каждое бедро в импровизированной сбруе из стражничьих перевязей.

Вооружившись до зубов, мы вылетели из ворот посольства, смахивая на аллегорию гнева троих богов Дня, идущих на помощь сестре. Вот только ни один из нас не имел отношения к Победившим, да и состав был противоположный – не сестра с двумя братьями, а муж с обеими женами. Спешили найти мы тоже никак не кровного родича, а сразу двух специалисток попадать в неприятности, одну человеческой, другую драконьей крови… На бога не хватит, хоть роту таких слей воедино.

Только тому, кто встанет у нас на пути, сей тонкой разницы не уловить. Снесем, не задумываясь, лишь клочья чешуйчатой шкуры полетят да кровь бирюзовая брызгами!!! Или не бирюзовая… Все едино, кто бы ни захотел перекроить то, что сшита принцем Халедом – кровью и жизнью ответит за свое желание!

Однако первым навстречу нам попался не очередной супостат, а одна из разыскиваемых потенциальных жертв «переворота сверху», Увы, не та, за кого я начал беспокоиться уже всерьез, а и без того сравнительно благополучная Памела Акулья Погибель.

Увидав нас в столь воинственно-растрепанном виде, ушлая блондиночка затормозила, как флайбот в магическом щите, так же задрав корму и растопырив снасти… то есть руки. Да еще и рот открыла от удивления. И ресницами захлопала часто-часто, переводя взгляд с перьев, торчащих из причесок жен, на оружие в их руках.

– Ой… А чего это вы? – Как будто творящееся в городе, где она пропадала с утра, не служило достаточным объяснением любой дичи и нелепости. – И ты тоже…

Моя исцарапанная рожа также удостоилась ее внимания – на сей раз с оттенком взволнованной заботы. Любвеобильную деваху следовало вывести из этого состояния любой ценой. Лучше всего, конечно, прямым призывом к какому-нибудь простому и понятному действию… Что ж, начнем приводить в чувство внутреннюю политику Хасиры без долгого планирования операции, используя неуемную энергию унтер-бандерши и ее же местную популярность.

– Пемси! Дуй в академию, бери студентов! – приказал я отрывисто. Кому еще разводить молодежь, души в ней не чающую!

Пышечка кивнула, встряхнув золотистой гривкой и с обожанием уставившись на меня. Чтобы довести до ее сознания смысл приказа, пришлось еще резко махнуть рукой, указывая направление. Только после этого та подхватилась и бойко затрусила прочь.

Будем надеяться, успеет, прежде чем лиловые прочешут общаги… Вот только одними юнцами в таком деле не обойтись. Надо собрать под свою руку всех недовольных, чтобы иметь шанс против единого кулака Великого Визиря. И помнится, в хисахской армии есть полк, способный повести прочих к верному выбору стороны в этой схватке.

– Келла! Поднимай Синих Драгун!

В противовес своей креатуре младшая жена среагировала мгновенно, но слегка по-шутовски: отобранной у стражника сайсой прокрутила в воздухе парадный прием, завершившийся странным подобием книксена, и махнула у челки двумя пальцами свободной руки, словно вскидывая их к несуществующей треуголке. После чего рванула к портовым казармам так, что только пятки засверкали.

Мы с Хиррой остались в одиночестве, если не считать лизардманков, с трудом отходящих от шока снятия магии. Мимо, поскуливая и баюкая сломанную в драке лапку, проковыляла ящеричная обезьяна. За ней тянулась дорожка из бирюзовой капель.

– Что мне оставил? – невесело улыбнулась старшая жена.

– Исэсс… – вздохнул я.

Не Келле же доверять искренне непереносимую ею драконидку! У той и с драгунами возни будет хоть отбавляй – по-хорошему начинать чистку в столице, не обложив казармы непокорной части лояльными силами, вообще не имело смысла.

– А сам с султаном разбираться пойдешь? Во-первых, не с султаном, а с Музафаром. А во-вторых, и поважнее дела найдутся.

– Нет. Пойду снимать магию с лизардманков. Хирра согласно кивнула. Да, это сейчас нужнее всего – возвращать ящеричным обезьянам их истинный облик, чтобы никто не обманывался тогой и жезлом чиновника или туникой и оружием стражника. Сколько успею, столько порушу заклятий.

Решительно, не оглядываюсь, я зашагал в глубь города, над которым впервые за три тысячелетия погасли огни храмов.

На улицах славного города Анарисса неприбранный труп – редкость. До первого полицейского патруля свободен – а там всяко самого в повозку, пару-другую попавшихся под руку подозреваемых в упряжку, и вперед, в участок на экспертизу. Мертвеца штурмполиция ценит как веский повод смениться с дежурства.

Такчто вид трупа, оставленного стражами порядка без внимания здесь, в мирном и спокойном Хисахе, неприятно поражал.

Да что там внимание правоохранителей! Сама смерть невысокого крепкого мужчины человеческой крови воспоследовала от встречи со стражниками, если судить по стрелам-гарпунам с лиловыми правительственными древками, утыкавшими грудную клетку и бедро справа. Видно, взять не смогли, вот и пристрелили – вокруг, кроме бурых потеков обычной крови, виднелись и лужицы бирюзовой, а в отдалении валялся дохлый ящеричный обезьян.

Причина смерти человека крылась в бирюзовой же, цвета драконьей крови повязке на его руке выше локтя. У лиловых был повод усомниться в его благонадежности и праве находиться на улицах надводного города со знаком бунтующего подводного.

Нехорошо с мертвеца вещи брать, но тут другое дело. Знамя за убитым подхватить – честь, при всей опасности этого деяния. А мне эта повязка и того нужнее. Со стражниками-то в любом случае не по пути, а вот сойти за своего у местных повстанцев без нее трудновато будет.

В тот самый момент, когда я захлестнул бирюзовую ленту на коротком рукаве тропического рейнджерского комплекта, убитый шевельнулся и приоткрыл закаченные глаза. Злой знак или добрый, а что-то недоделанное при жизни удержало его в посмертии, на радость Лунной Богине.

Что именно, мне предстояло узнать, не сходя с места. Хриплым и непослушным с непривычки голосом свежий мертвяк обратился к первому и единственному свидетелю своего неупокоения:

– Торрропиисссс… Ссспешшшиии… Сстрражжни-ки перрекррыыыли доррогу от обррыва… Сбррассы-вают народ в воду… – К концу фразы он разговорился до удобопонимаемости.

Сбрасывают так сбрасывают. Зимелах заклятый, почитай, у каждого обитателя Хасиры в запасе имеется. Не здесь вынырнут, так в другом месте, где обычный выход…

– Отбиррают… Все ссснадобья отбиррают, на вер-рную гххибель… – Обострившимся посмертным чутьем зомби уловил мою невысказанную мысль.

Стало быть, плохи дела. Хоть все бросай и сам беги на берег бухты. Вот только, увы, у меня есть дело поважнее. Если выведу лизардманков из-под магии, всем легче будет – оставшихся, природных стражников толпа сама сомнет…

Ничего – с женами свяжусь, объясню, какая-нибудь да пробьется к бухте. А то пока я до Теневой дойду, сколько народа переведут, клоуны балаганные!

Поняв, что его послание дошло и будет передано, зомби откинулся назад, теряя осмысленность. Не спорю, веская причина была у него задержаться по эту сторону Последней Завесы, да только расплата за исполнение жажды сильнее смерти всегда одна и та же – живоедом по земле ходить, пока кости не рассыплются трухой. Незавидная судьба для того, кто не просто жизнь – спокойное посмертие за чужие жизни отдал.

Убитый стражниками и сам это понимал даже в потемках неупокоения, ибо внезапно ухватил меня за запястье цепкой костенеющей рукой.

– Нне бррросссай так… Дддобббей… Ннне хххо – чууу… – Речь его уже плыла, а в глазах разгорался зеленый мертвяцкий огонек.

Делать нечего… Я без сомнений потянул тесак из ножен. Примерился получше – зомби отвернулся и зажмурился совсем еще по-человечески – и снес ему голову с одного удара. От несоразмерного усилия жутко заломило руку, но совесть не позволила мне затягивать мучения неупокоенного.

Как-то так всегда выходит, что тем, кого я уважаю, удается оказать только эту, последнюю услугу. Начиная с Ланса…

Воровато оглянувшись, я сложил упокоенному мной руки накрест на груди и пристроил голову на место. Хорошо лег, к востоку, стране смерти и безнадежности. Это мне прямо напротив – на запад, к башне проектора, видной в городе отовсюду. Да поскорее!!!

Уже на бегу я вытащил раковину из чехла на поясе и прижал вторую жемчужинку сверху. Над Келлой я по привычке трясусь – единственная и последняя в своем роду, да и в семье младшая, – потому первым номером в списке срочных вызовов у меня всегда Хирра. Вот только сейчас обратиться к младшей жене правильнее будет. Если она добралась до казарм Синих Драгун, то за ней сила побольше, чем за той же Пемси со студиозусами или моей высокородной, что вообще в одиночку наложницу ищет…

– Да! Слушаю!!! – сразу отозвалась раковина звонким голосом моей древнейшей. Спокойствием в интонации, с которой были произнесены эти слова, и не пахло – одна напряженность.

– Ты в казармах?! Добралась?! – Ее беспокойство разом передалось и мне.

– Добраться-то добралась! Только выбраться не могу! – Нервная натянутость в голосе Келлы потихоньку сходила на нет.

– Что, арестовали? – по своей привычке предположил я худшее.

– Нет! Стражники казармы обложили, арсенал отрезан! – Слова эльфочки сняли с моего сердца порядочных размеров камень. – А тяжелое вооружение еще вчера в Сахисс морем отправили!

Ладно, все среди своих, а не в руках сбрендившего царедворца, возжелавшего высшей власти. Драгуны анарисскую эльфь в обиду не дадут, если слово бинбаши Джумы аль-Сахисси что-то для них значит. А его позавчерашние восхищенно-почтительные взгляды в сторону моей младшей жены не заметить было трудно…

Вот только если непокорные узурпатору части не в силах сдвинуться с места, то на выручку согражданам на обрыве прийти по-прежнему некому.

– Если пробьетесь, идите к морю! – все равно на всякий случай проорал я, уже порядочно запыхавшись от бега. – Отбивать народ с морской сиесты, их стражники топить собрались!!!

– Поня-я-ятно… – уже мрачно и зло протянула Келла и разом оборвала связь.

Так… Кого вызывать следующей? Памелу со студиозусами тоже могли запросто блокировать в академии, а Хирра… что она сможет одна?

Спустя мгновение мне стало не до столь сложных вопросов. За очередным поворотом полдюжины лиловых деловито теснили тяжелыми сайсами троих повстанцев. Точнее, одного ветрострелка с разряженным гарпунометом и двоих горожан – драконида при бирюзовой повязке и человека без всяких отличительных знаков. Пустынное копье песчаного солдата было куда легче стражничьего, а цивильные вообще отмахивались каким-то бамбуковым дрекольем из ближайшего забора.

Один убитый человек и два дохлых лизардманка уже открыли счет этой баталии, обещавшей в ближайшие полминуты еще больший урожай трупов. Ветрострелок с драконидом держались неплохо, даже заработав пару-другую рваных царапин, а вот по всем признакам постороннему горожанину приходилось туго. Двигался он с трудом и все время клонился на правый бок, по которому тянулась длинная, хотя и неглубокая рана.

Быстро окинув взглядом окрестности на предмет засад или иных неожиданностей, я выдернул из портупеи собственный стреломет. Короткие болты анарисской выделки хоть и полегче местных гарпунов, зато руку не так мотают при выстреле. Так что четыре верхних ствола я опустошил за три секунды, пустив «погулять» только одну стрелу. Первый стражник с ходу полыхнул зеленым и разбежался ящеричными обезьянами, оставив одного из них валяться трупом, а двое других изрядно сбавили напор, озабоченные засевшими в мясе стрелами больше, чем добиванием повстанцев.

Эх, жаль, что надсеченные иглы в нижних стволах, оказавшиеся в посольском стреломете вопреки всем здешним установлениям, в свалке бесполезны – своих задену, а орудовать «козьей ногой» да переводчиком огня и вовсе некогда. А тут еще двое лиловых – легкораненый человек и один из незадетых драконидов – сами взялись за метатели.

Тут стало совсем не до размышлений. Я сумел-таки разрядить два нижних ствола в сторону отшатнувшегося от своих стражника, осыпав его стальным дождем, а дальше пришлось положиться на тесак. Обухом по стволу стреломета, отбивая готовый сорваться с шептала гарпун, острием в живот ближайшего противника! Рванул на себя бестолково забившееся тело – и тупой удар вражьей стрелы пришелся в обмякающую чужую плоть! Изумрудное тление срывающегося заклятия промелькнуло перед глазами быстрой полосой, и «мой» драконид рассыпался на ораву верещащих лизардманков, оставив меня без прикрытия. Стряхивая обезьяний трупик с тесака, я демонился так, что позавидовала бы торговка рыбой с Альфорт-рынка.

Но торопиться, собственно, было уже некуда. Пока я геройствовал, как последний идиот, двое здоровых повстанцев порубили оставшихся лиловых. Даже раненый не остался в стороне, с каким-то привизгом домолачивая своим бамбуковым дрыном валявшегося со стрелой в боку стражника. Оттаскивать его как-то никто не брался.

Втроем с ветрострелком и бирюзовоповязочником мы, тяжело дыша, стояли над последним оставшимся в живых вражеским драконидом, ожидая, когда агония завершится распадом на составляющих его обезьянов. Вот-вот засветится зеленым – и делать ничего не надо…

Умирающий затих, но остался прежним. Ничего не произошло. Он действительно был драконьей крови.

Хисахский солдат сложно выругался, помянув все созвездия зодиака в одном постельном танце, а драконид с бирюзовой повязкой отшатнулся, злобно зашипев и скрестив противолежащие пальцы свободной руки в отрицающем жесте. Наверное, не будь его рот сухим от рождения, так и плюнул бы на труп.

– От дурной рассыпной стрелы помер – по вине и смерть! – подытожил свою тираду ветрострелок.

Ох, не любят наш анарисский боеприпас по обе стороны пустыни. Знал бы – выкинул посольские запасы еще дома, без всякого сожаления… И может, сдох бы сейчас на улице, как этот предавший свою кровь представитель четвертой расы разумных. Себе изменять не дело даже в мелочах…

– Откуда сам такой? – перенес внимание с оружия на его владельца словоохотливый солдат.

– Из Анарисса. – Скрываться без толку, в парадном-то мундире рейнджерского премьер-капитана, даже не будь у местных чутья на чужаков. – Посольство разгромили…

– Что, ваше тоже?! – с ноткой язвительности ответил вопросом драконид. – После смерти султана разнесли все посольства, кроме вашего!

– Стражники?! – Теперь уже я удивленно встретил вопрос вопросом. К чему Музафару громить потенциальных союзников? Или это провокация, призванная объяснить необходимость столь масштабного усмирения непокорных?! Ничего не понимаю…

– Нет. Наши, – настала очередь замешательства повстанца, с трудом пришедшего к аналогичным выводам. – Или кто-то вроде наших…

Ага. Вот и я о том же.

Но разобраться в тонкостях политической интриги здесь же, на месте, нам было не суждено – с перекрестка, откуда я сам вышел минуту назад, вывалила целая орава стражников. С дюжину, наверное, и с тремя людьми в тех же лиловых туниках во главе. То есть с настоящими стражниками, не сегодняшнего обезьянского призыва…

Похватав бесхозные гарпунометы и сайсы, мы рванули к противоположному концу улицы, на ходу лязгая взводящими рычагами, затем резко тормознули, возвращаясь за горожанином, в исступлении мычавшим над трупом стражника, и дали деру вдвое быстрее. Едва-едва успели засадить гарпуны в стволы трофейного оружия…

К тому моменту, как мы, уже вчетвером, добрались до дальнего переулка, лиловые одолели полдороги до нас. Пару раз они останавливались, чтобы выпустить залп – стрелы свистели по сторонам, то и дело звякая наконечниками о стены и камни мостовой. И тут навстречу нам из помянутого переулка вывалились еще столько же стражников!

– Ложись!!! – заорал я, как под аркналетом, и первым со всего маху покатился под ноги встречным.

Ветрострелок выполнил команду не задумываясь, драконид – чуть замешкавшись, а мирный житель в своем помрачении просто скопытился, лишившись подмоги. Аккурат в этот миг преследователи, закончив тщательно прицеливаться, разрядили свои стрелометы. Рой гарпунов прожужжал над нами и с глухим стуком встретил строй преграждавших дорогу. По тем, кто уцелел, высадили из всех стволов мы трое, а ближайшему подсек ноги сайсой и вцепился в глотку вконец сбрендивший горожанин.

Дальнейшее слилось в дюжину секунд непрерывного безумия. Каждый в одиночку прорывался сквозь зеленые сполохи срывающихся с мертвецов заклятий, кроша противника направо и налево. Фонтаны бирюзовой и алой крови хлестали в небо, смешиваясь в облако тошнотворных брызг.

Каким чудом не задело никого из нас троих – вряд ли знают даже боги. Подхватившись, мы с удвоенной силой бросились прочь от настигающих преследователей, уже не делая попыток оторвать сумасшедшего от очередного трупа.

Навстречу из переулка снова послышался топот. Но, кажется, нас и это не смогло бы остановить. Похоже, каждый из нас уже перешел грань безумия… Хвала Судьбе до Мировой Погибели, это оказались свои – бирюзовые, не лиловые. С налету, с сайсами наперевес мы едва не врезались в кое-как вооруженную ораву людей и драконидов – кто со знакомыми повязками на руках, кто в песочной форме солдат пустыни.

Нашей троице хватило дурного куражу, резко затормозив, кинуться обратно на лиловых. По счастью, командир новоприбывших в чине аштегмена понял сложный взмах руки нашего ветрострелка и крикнул своим бежать на подмогу. Беззвучный язык жестов в каждой армии свой, и хисахская не исключение.

На дюжину стражников, добивавших психа над трупом среди стаи разбежавшихся из-под заклятия лизардманков, мы вылетели с таким напором, что в считанные секунды смяли всех, не исключая ящеричных обезьянов и недавнего соратника, утратившего разумный облик. Лиловые даже выстрелить не успели ни разу.

Зато теперь все наши были отменно вооружены трофеями… и пьяны от крови. Попадись нам сейчас отряд втрое больше численностью – кинулись бы на него, не рассуждая. Хорошо, никого поблизости не случилось…

Отсутствие противника давало время еще на одну попытку наладить связь. Если не армейские, то уж студенты обязаны прийти на помощь запертым на обрыве горожанам. Не теряя времени даром, я потянулся к карману, куда впопыхах сунул раковину дальней связи, кинувшись на помощь троим повстанцам – казалось, всего несколько мгновений назад…

Д-демоны всего негодного!!! Пальцы наткнулись на острые осколки и труху. Раковина не пережила безумной свалки последних минут – удары, падения или просто неловкий толчок превратили хрупкий артефакт в кучку бесполезных обломков.

Что теперь делать? Связи нет, а наш отряд слишком мал, чтобы делить его надвое. Одна надежда на Синих Драгун и Келлу…

Словно в ответ на мои мысли со стороны портовых кварталов донесся глухой рокот, и над дальними крышами медленно вспухли бурые клубы догорающих файрболлов крупного калибра. Какая-то из противоборствующих сторон добралась-таки до арсенала!

Вдобавок вдалеке полыхнуло гнойной зеленью мертвящего заклятия большой мощности. Часто затакали разрывы послабее. Над морем взметнулись жгуты смерчей, явно поднятые магами морских драгун. Напротив них с берега в небо уткнулись воронки песчаных вихрей – правительственные колдуны тоже не заикой закляты оказались. Торнадо схлестнулись, вышибая из города кучи мусора и раздувая пламя. Над портом разгоралось желтое фосфорное зарево и плыл ядовитый дым.

Да… На мятежные части надежды нет. Им бы на месте с противником совладать, а не сквозь весь город пробиваться на противоположную оконечность бухты!

Происходящее в порту послужило сигналом к действию для моих случайных соратников. Испробовав крови и победы, повстанцы просто не могли стоять без дела. Сегодняшнее утро превратило вчерашних мирных жителей и солдат в единое целое – вооруженный народ. Тот, что воюет великой храбростью и великой кровью.

При этом в ожидании приказа к действию все как один уставились на меня.

Ну да… Золота и шнуров на парадном рейнджерском комплекте на полгенерала хватит. К тому же даже номинально премьер-капитан выше суб-лейтенанта, или, по-здешнему, аштегмена. Не говоря уже про рейнджерскую надбавку к рангу. Значит, в самом деле некуда от командирства деваться. Придется…

Выхватив взглядом из толпы унтеров, я подозвал их вместе с офицером. На пару дюжин разношерстного сброда набралось трое младших командиров – тот самый ветрострелок в чине усман-чавуша, драконид-таможенник с лычками своего ведомства типа сержантских и коренастая, наголо бритая женщина из Синих с нашивкой бачавуша кирасир. Этому званию у нас и аналога нет, энсайн да мичман не то совсем, а вот у тесайрцев что-то в этом роде называется «старший прапорщик».

– Почему не со своими? – не сдержал я вопрос к столь экзотической представительнице унтер-офицерского сословия.

– В увольнении была, юзбаши-эфенди! – мрачно отрапортовала крепышка, наскоро пересчитав мое звание по местному курсу.

– Славно ночку погуляла? – поддел ее оказавшийся легким на шутку ветрострелок.

– Заткнись, ботало ублюжье, – незло огрызнулась бритая. – Детей у меня двое. Проведать ходила…

– Отставить болтовню! – оборвал их перепалку офицер. – Ждем распоряжений, эфенди!

– Погоди, успеем сегодня навоеваться, – перебил я его, снова обратившись к женщине. – На кого детей оставила?

– На бабку, – усмехнулась та. – Она уж пятый год как в отставке, но еще крепкая. Отмашется при случае!

– Что, обе девочки? – с пониманием улыбнулся я, утирая рукой вспотевшую рожу.

– Сыновья, – с явным сожалением призналась боевитая бабенка. – Какую династию рушат, стервецы!!!

В глазах ее тем не менее плясали довольные огоньки. Удалось зацепить за живое…

– Ничего, приживешь еще дочку! – обнадежил я кирасиршу и негромко прибавил: – Если сегодня на рожон без толку лезть не будешь…

Теперь беззлобно хохотнули все. На рожон, то есть на острие сайсы, никто раньше времени не собирался. Оно и хорошо, очертя голову на кого ни попадя кидаться – последнее дело. Нам сейчас тихо идти надо, ввязываясь в бой только по крайней необходимости, чтобы с гарантией добраться до Теневой площади.

Тут все мои усилия чуть не пошли насмарку. С противоположного конца улицы опять показался отряд стражи – поменьше нашего раза в два и всего с двумя людьми в составе. Видя превосходство противника, лиловые не спешили вперед. Только поэтому никто не кинулся на них с ходу, и спустя секунду мне удалось перехватить инициативу.

– Всем стоять! Держите строй, прикройте меня! Первыми не стрелять!!!

Покуда армейские, не задумываясь, доводили до прочих необходимость исполнения приказа, я выхватил из подсумка Зерна Истины. Уж им-то ничего не доспеется, это не хрупкая ракушка!

Сила Реликвии наполнила меня еще быстрее, чем прежде. Формулировка заклятия, снимающего заклятие с лизардманков, слетела с губ чисто автоматически:

– Дисмутато магика!!!

Волна дрожащего, будто от жары, воздуха сорвалась с моих рук, вытянутых в сторону лжедраконидов. Под ее напором те затряслись, словно сгорая в зеленых сполохах срываемых заклятий. Мгновение этой бешеной пляски, несказанно удивившей их соратников – и все фальшивки распались клубками ящеричных обезьянов. С обиженным верещанием зверьки прыснули в стороны, улепетывая со всех сил. Осознав всю глубину случившегося, двое стражников-людей кинулись следом.

Моих соратников сделанное поразило ничуть не меньше. Не ожидали, и ожидать не могли, даже будь они в курсе, что принятый мной из рук Концерна Тринадцати чин полностью именуется «капитан-заклинатель первого класса».

Тут, правда, магия не от офицерского патента – познания из моей настоящей армейской профессии, а мощь от одной Реликвии, направляемой телом и разумом, измененными другой… Но это объяснять долго и ни к чему. Хотя кое-что объяснить все же придется.

– Заклятие можете снимать… с этих? – остро и въедливо, чуть задержавшись на том, как поименовать лжесобратьев по расе, поинтересовался таможенник. – Тогда почему дрались?

Остальные ждали ответа с не меньшим напряжением.

– Могу только в прямой видимости. И подготовившись. Если на проекционную башню заберусь – со всего города сниму. С тамошней-то накачкой…

Люди и дракониды радостно зашумели. В беспросветье намечавшейся гражданской войны забрезжила перспектива.

– А мы тебе тогда к чему? – поинтересовался более скептически настроенный аштегмен.

– До башни еще дойти надо. Должен же кто-то прикрывать. – Объяснить очевидное мне самому было трудновато. – Видел же, моя магия не вдруг раскачивается…

– А-а, – понимающе наклонил голову офицер ветрострелков. – Тогда конечно. Доведем. Хоть все ляжем, а дойдешь.

Оптимизма в его словах не было – только уверенность. Что ж, и то ладно. Какой, к акульим демонам, сайсу им в жабры, оптимизм на залитых кровью немых улицах!!!

– Лучше бы, конечно, не все. – Я осторожно попытался перебить настрой на обреченность. – Тут для живых дело найдется…

Договорить мне не дали. Очередная порция стражи, вывалившаяся из переулка поближе, по численности была примерно равна нам и уже не колебалась. Гарпуны залязгали по камню вокруг так часто, что думать и договаривать стало совсем некогда – увернуться бы.

Так что снова к силе Реликвии я обратился, уже привалившись спиной к цоколю какого-то особняка, выступавшему ровно настолько, чтобы прикрыть двоих. Вторым был таможенник, который, упав на одно колено, орал на своих людей, приказывая отходить к переулку напротив и чуть позади нас. Трое уже были не способны услышать этот приказ, а другой переулок занимали ветрострелок с кирасиршей и их подчиненные. Аштегмен со своими прикрывал отходящих, отстреливаясь из-за тумб и каменных кадок для растений.

Наконец ток силы наполнил ладони. Дождавшись мига, когда приутих лязг стрел, я быстро вывернулся из-за укрытия и с диким криком шарахнул заклятием вдоль улицы. Драконид не устоял, скопытившись на четвереньки, и покатился. Сам я тоже не удержался и хряснулся о мостовую так, что не сразу смог понять, от удара у меня в глазах полыхнуло зеленым или так выгорело сорванное с лизардманков заклятие.

Все-таки второе. Кроме тех болтов, что просвистели как раз там, где была моя голова секунду назад, больше не прилетело ни одного. Зато между дальними домами заметно прибавилось ящеричных обезьян.

Имело смысл как можно скорее убраться с этой невезучей улицы. Хорошо еще, что держать курс на высящуюся над городом громаду было нетрудно. Изредка особо путаный проход между кварталами уводил совсем в сторону, но даже тогда не составляло проблемы снова встать на верный путь. Кажется, во всем городе не было такого места, где мощь титанического строения не проглядывала в дрожащем мареве послеполуденной жары.

Перекрестки, повороты, переулки, бульвары с арыками, дважды в день подводящими воду к буйной зелени… Побоища отряд на отряд, короткие схватки со случайными патрулями, перестрелки издали, когда гарпуны свистят и лязгают редко-редко, внезапно появляясь ниоткуда и лишь изредка, случайно находя цель…

От зеленых вспышек рассеиваемой магии уже рябило в глазах – неважно, снимала заклятие мощь Зерен Истины или пролитая бирюзовая кровь. Треть шедших со мной с самого начала уже погибла, зато вдвое больше прибавилось. Сколько дохлых лизардманков осталось валяться за нами, никто не считал. Да и настоящие стражники не всегда ударялись в бегство, когда их подельники рассыпались стаями ящеричных обезьян.

Не сразу пришло понимание, что проекционная башня уже не столько впереди, сколько прямо над нами. Но когда дошло, что до цели осталась пара кварталов, один бросок – все рванули вперед с удвоенной скоростью. Как же – дошли! Еще немного, и улочка, на которую мы вывернули с налета, вольется в саму Теневую площадь…

Вот только другим концом эта улочка вонзалась в изгиб проспекта, далее без отклонений уходившего к обрыву на окраине. В прямой видимости на нем лиловых вроде не наблюдалось, так что у моего отряда имелся шанс успеть на берег раньше прочих.

– Стой! – Я по фронтовой привычке поднял руку с раскрытой ладонью, но меня и тут поняли. Взглядом я выловил в строю давешнего мрачноватого аштегмена. Иных офицеров не прибавилось, значит, дальше вести ему.

– Помнишь, я говорил, что как дойдем до места, еще дело будет? – Вопрос был скорее попыткой привлечь внимание, перевести из жесткого боевого режима в более вменяемый.

В ответ офицер ветрострелков кивнул. Значит, сработало, поймет, что скажу.

– Почитай, дошли – вон башня. Оставишь мне пятерых для страховки, а остальных поведешь туда. – Я махнул рукой вдоль проспекта. – На берег Морской Сиесты.

– Что там? – заглянул в самый корень аштегмен.

– Стража народ топит, – так же коротко ответил я.

– Что раньше не сказал? – исподлобья уставился на меня хисахянин. Понятно, что он чувствует… Только ведь не ради выгоды да безопасности я молчал!

– Не сниму заклятие – не сладите с ними. Прикинь, сколько там, раз толпу держат? А без вас не дошел бы…

Аштегмен кивнул согласно, но оттого не менее зло, поколебался долю секунды, а затем подвел черту под услышанным:

– Будь по-твоему. Только смотри дойди! Не дойдешь – сам твои кости на мельницу снесу!!!

Подразумевалось, что остаться в живых, не добравшись до башни, мне и вовсе непозволительно. Законный подход. Только не дождется моих костей здешняя мельница. Хотя помощь лишней не была и не будет…

Быстро пройдя вдоль строя, офицер ветрострелков выбрал пятерых – не худших, но таких, у кого дыхалка не выдержит долгого бега до обрыва – постарше, легкораненых… К примеру, та же кирасирша ко мне не попала, да и вообще ни одной женщины, человеческой ли, драконьей крови. Пусть баба такой силы, как мужик, в удар не вложит, зато выносливость у них не в пример лучше. А на то, чтобы спуск стреломета или арбалета нажать, а потом взвести его воротком или «козьей ногой», особой силы не надо.

Поэтому я не удивился, что избранные пятеро по собственной воле распрощались почти со всем боезапасом в пользу женской части уходящих. Почитай, при одних сайсах и родовых клинках остались.

Проводив взглядом быстро удаляющиеся спины недавних соратников, мы не сговариваясь, развернулись к цели. Башня, казалось, застила полнеба. Вшестером идти к ней по опустевшей улице было как-то совсем неуютно. Словно по лесу в одиночку.

Звуки, которые прежде не пробивались сквозь ритм движения отряда, неприятно царапали слух – далекие отголоски грохота разрывов, воя и звона заклятий, доносящиеся от казарм и академических кварталов. А еще скрип болтающейся ставни, шорох листвы бульварных акаций и пересвист песчаных вихрей по плитам мостовой…

Должны же еще где-то таиться местные жители! Не могли все до единого сорваться на морскую сиесту или, вроде нас, бродить по улицам в поисках спасения или мести. Может, сейчас за нами следит не одна пара глаз – тех, кому не хватило духу выйти на улицу или, наоборот, посчастливилось укрыться от преследователей под защитой крепких сте…

Во всяком случае, впереди определенно замаячило впопыхах сооруженное укрытие. Все, что на улице можно было снять или сдвинуть – вывески, навесы, столики и топчанчики с открытых террас ближайшей чайханы – было свалено в длинную кучу поперек бульварного расширения улочки, как раз при самом выходе на площадь. По-глупому сделано, лучше бы вдвинулись глубже в проходы и перегородили разрывы между островками зелени бульвара. Там вообще небольшой укрепрайон насыпать можно, если потрудиться…

Впрочем, если это враг, и так сойдет. Кто сказал, что заклятие накладывает на ящеричных обезьян в том числе знания основ фортификации? А если свои, то городского дурня никогда не поздно уму-разуму подучить, чтоб более умело берег свою единственную жизнь.

Почему-то опасаться нелепой преграды после всего сегодняшнего уже не получалось. Ни у меня, ни у прочих – опьянение кровью дошло до фазы полной потери чувствительности. Как бы только похмелье не оказалось смертельно горьким…

Но пока ничто не могло поколебать уверенность в собственной безопасности. Только молчание с той стороны слегка напрягало. Пора бы уже себя обозначить…

– Эй, кто там?! – не сдержавшись, проорал рядовой ветрострелок, единственный из доставшихся мне военных.

– Твоя смерть во славу султана, желтый песчаный червяк! – злобно отозвалась баррикада.

Мимо просвистела стрела, уйдя куда-то в глубь улицы. Мы сыпанулись по укрытиям, кому куда ближе было. Лично мне – за каменную скамью с резное спинкой, венчавшей микрооазис бульварного островка зелени, а вот ветрострелку пришлось забиться за приподнятый на склоне акведук арыка. С той стороны пришла еще пара-другая болтов, и все опять затихло.

Вот и расплата за беспечность. Хорошо хоть хуже не обошлось… Пока.

Ладно, не прошли в лоб – попробуем рассеять противника мощью Реликвии. Ставший привычным процесс вызова силы я проделал едва ли не вдвое быстрее обычного, а набранный ее запас швырнул с особой лихостью, широкой дугой по всему фронту баррикады, чтобы никого не миновало.

Ответом был залп гарпунов, выбивших из резного камня подобие барабанной дроби. Ни одной изумрудной вспышки! Люди или дракониды – гарнизон башни был подобран не из заклятых стражников. Похоже, не так все просто с Теневой.

Эх, зря я отряд отпустил… К тому же, выходит, едва ли не на верную смерть. Не дело все так оставлять, надо хотя бы попытаться помочь.

Едва успев отскочить обратно, я протянул руку к ближайшему бойцу:

– Раковина есть?!

Тот на мгновение запнулся, роясь в поясной сумке, но довольно быстро нашарил искомое и кинул мне. Оставалось лишь припомнить коды вызова жен – нарезаны на медь под быстрое соединение они были только в моей собственной раковине. А как дозваться до Пемси, я и вовсе не представлял. Хотя от ее студиозусов на том же берегу был бы немалый толк…

Вспомнив наконец, я лихорадочно защелкал ногтем по жемчужинам набора и потянул ракушку к уху, пригибаясь под свистом стражничьих болтов-гарпунов.

– Хирра? – Орать под вражеским обстрелом было странновато, но сейчас я сам себя не слышал, не то что перелива мелодии отзыва.

– Да… Кто это? – раздался в раковине напряженный и почти неузнаваемый голос моей высокородной. Ну да, там же сейчас горит алым рубин «чужого вызова», а голос мой в таком раскладе узнать не проще, чем ее собственный. Даже труднее – судя по звукам, доносящимся из зева ракушки, с той стороны тоже стреляют, а орут куда громче и на разные голоса.

– Я… – Тут же сообразив, что «я бывают разные», как в цизальтинской сказке про медведя, пришедшего в гости, я запнулся в поисках неопровержимого подтверждения своей личности, но ничего не придумал и просто гаркнул: – Пойнтер это…

– Ах да, кому же еще… – признала-таки жена мужа и повелителя.

– Слушай, ты где?

– На Сухотаможенной. Хочу во дворец прорваться, Исэсс поискать. Тут со мной местные, отбившиеся от стражников, и пескоброды.

Ничего себе поиски! Брать штурмом укрепленную резиденцию со стихийным ополчением успешно выходит только в подметных лубочных картинках, прославляющих Суганиху Кровавого. Причем как раз у самого Суганихи, которого рисуют вчетверо больше прочих размером, а его «бравых побирушек» – вдвое. Но на деле-то он народ с дрекольем на стены бросал исключительно ради отвлечения оборонявшихся, а сам с бандой своих лесных мошнорезов тем временем лез в осажденные замки Властителей через канализацию. Так и стало Высоких Родов тринадцать вместо семнадцати, покуда остальные не объединились, предварительно заткнув фановые трубы…

Даже при наличии набранной с сопки по лиственнице команды боевиков повторить подвиг легендарного бунтовщика моей высокородной не светило. Для нее было другое дело, куда более реальное и срочное.

– Бросай все и беги на верхнюю окраину, к обрыву! Музафар поставил кордоны на берегу! В город никого не выпускает, а несогласных сбрасывает в воду без дыхательного зелья! Всех туда веди! Чем больше, тем лучше!!!

– Поняла… Отмашка! – после мгновенного молчания отозвалась моя высокородная, ввернув словцо, некогда подхваченное от меня. Эх, где те времена и те прохладные ночные улочки…

Сунув раковину к себе в карман – на этот раз уже в нагрудный, – я полез в подсумки за последним аргументом. Файрболлы – пусть считанная полудюжина, да и те малокалиберные, полуфунтовые, но после случая с песчаной акулой всегда в портупее обретаются. Значит, пришла пора для них, раз ни магия, ни иное оружие не может очистить нам дорогу.

– Пойдем на прорыв, – обратился я к своей пятерке, подкидывая на ладони шар из огневого тумана. – Стрелы остались?

– Три, – коротко отозвался кто-то слева.

– Пять! – добавил тот ветрострелок, что засел за тумбой у арыка.

– Восемь… – почему-то виновато признался тот, у кого я одолжился раковиной. Запасливый… Что дурного?

– Нет вообще. – Этот голос был мрачен.

– Тоже! – Оба «пустых» были справа.

Туда, на звук, я и кинул предпоследнюю пачку болтов. Судя по ответному лязгу взводящих рычагов, не мимо. Половину последней пачки передал налево, а оставшимися стрелами набил собственный метатель, с натугой водя «козьей ногой».

– Все зарядили? – выждав дюжину секунд спросил я и, дождавшись отклика, отрезал: – Как рванет – вперед, и стрел не жалеть по всему, что шевелится!!! Готовься!

Файрболл заискрил о кресало на плечевом ремне и алой дугой ушел к заслону…

Грохнуло, снеся изрядный кус баррикады, вверх взметнулось чье-то тело. Мы поднялись в рост и рванули вперед сквозь рой беспорядочно сыплющих гарпунов, опустошая в ответ стволы своих стрелометов. Файрболл за файрболлом автоматически, как из колесного метателя, летели у меня из рук в сторону любой достойной цели. Кажется, третий развалил малую аркбаллисту на складной треноге, притаившуюся за вывеской чайханы…

В опустошенном горячкой боя сознании мелькнуло: они ждали большой отряд! Наш, именно с этой улицы – кто-то из уцелевших стражников-людей навел, предупредив о фатальной для заклятых лизардманков магии!!! А не стреляли сразу, потому что нас мало было, не соответствовали описанию!

Под эту мысль последний шар сгущенного заклятием огневого тумана так и остался зажат в сведенных судорогой пальцах. Больше никого и ничего, требующего его разрыва, перед нами не было. Раненые и обожженные кричали, прося помочь, помиловать, добить – или вовсе без слов. Но у нас не было на них ни жалости, ни злобы, ни времени. Пусть не будет других застав на пути, слишком долго мы шли…

Рука с неиспользованным файрболлом никак не попадала в подсумок, а при попытке сунуть огнешар в карман наткнулась на раковину дальней связи. Отходя от напряжения, я поискал взглядом ее владельца, чтобы вернуть с благодарностью.

Тот валялся в дюжине шагов позади со стрелой в глотке. Умели целиться ящеричьи дети, или кто они там были…

Еще один – ветрострелок – остался в самом начале нашего пути, свесившись в пустой арык. Мой и без того крошечный отряд сократился до троих: двух драконидов, один из которых был обожжен близко легшим файрболлом, и пожилого мужика человеческой крови и ремесленного вида. И вот сюрприз – это был тот деятель, что вчера обозвал меня под водой султанским шпиком!

Сегодня, правда, сей обладатель весьма засаленной бирюзовой повязки не пытался искать измену в своих рядах. То ли не признал, то ли анарисский парадный мундир ему глаза застил явной чуждостью да золотым шитьем. На большое начальство особо не поорешь, не позамахиваешься…

– Помнишь меня? – спросил я зачем-то, оглядывая открывшуюся дорогу на площадь. – Вчера, в сиесту?

Тот только кивнул мрачно да плечами пожал. Мол, обмишулился, с кем не бывает…

– С караванами не одни купцы да приказчики ходят. – Понимающе усмехнуться получилось с трудом. Уж больно много мертвецов появилось за истекающие сутки на улицах благословенной Хасиры. Не по нашей с ним вине, но при деятельном в том участии. За каждый шаг к Теневой площади людям и драконидам из три тысячи лет не воевавшей столицы Хисаха приходилось расплачиваться своими жизнями…

Радовало лишь одно – путь этот был почти завершен. Один бросок с очищенной от врага улицы к подножию проекционной башни – и, можно считать, задача решена. Только чтобы вписать ответ в заготовленную строчку прописи уличного боя, придется поставить на карту и этих троих. Это им самим было понятно, но я был обязан произнести вслух, чтобы не осталось неясностей:

– Войдем в башню – я наверх, а вы вход держите. Хотя бы минут пять… Сдюжите?

Дракониды тут же кивнули, поправляя на боках ритуальные клинки-«гекконы», лишь тот, что был ранен, скривился. Пожилой ремесленник подумал пяток секунд, кусая губу, и тоже согласно мотнул головой. Значит, шанс точно есть, если даже этот тугодум решил, что совладает…

Сама пробежка до входа в башню обошлась легко. Пара шальных болтов, прилетевших из дальних улиц, только впустую чиркнула по узорным плитам площади, выбивая фонтаны искр. Широкие двери оказалась не заперты, даже стекла в них толком не выбиты. Посягать на основу комфорта своего города не поднялась рука ни у одного обитателя Хасиры.

Однако внутри царил пусть не разгром, но какое-то запустение. Одних бумаг раскидано было столько, что хватило бы на канцелярию изрядного министерства. Персонал, похоже, разбежался, но где-то высоко наверху продолжали тихонько гудеть алхимреакторы, а то и вовсе трансгрессоры – откуда мне знать, с какой базовой стихии берут здесь накачку для проекционных артефактов…

Обожженный драконид встал у дверей на стреме, двое прочих вместе со мной потащили скамьи и столы, складывая импровизированную баррикаду напротив входа. Здоровенный архивный шкаф, еще не вконец опустошенный, едва своротили, а за второй такой же, но запертый, и взяться побоялись. И так не враз пробьешься целым отделением.

Отчаянно скрепя сердце, я отдал последний и единственный файрболл здоровому дракониду. У старшего руки не под то заточены, ему с сайсой да кухонным секачом способнее – размах не тот. А самому наверху огневая снасть и вовсе без надобности. Мне там все целым и работоспособным потребно!

Я не соврал аштегмену, что Зерна Истины помогут послать магию, разоблачающую поддельных стражников, повсюду в прямой видимости. Только собственной силы ни мне, ни Реликвии на это не хватит. Однако накачку подведенной извне стихией сверхмощный артефакт способен претворить в заклятие любой представимой действенности.

Вот почему именно Проекционная Башня – зданий, с которых виден весь город, хватает и без нее. Но ни в одном из них не найдется заодно парка алхимреакторов, способных дать необходимую мощь Реликвии.

Как использовать такую силищу, не погорев на этом, как лопнувшая гнилушка, я размышлял все бесчисленные пролеты лестниц, ведущих наверх, в артефактный зал и проекционную…

Тяжело дыша, я привалился плечом к краю дверного проема. Унять колотящееся в груди сердце и ходуном ходящие колени никак не удавалось. Все-таки высоковата оказалась для меня Проекционная башня, даже со всеми кондициями, набранными за сытую жизнь последних лет. Или это нынешняя спешка подвела?

Неважно. Спешка не спешка, сбилась дыхалка или в порядке, а на долгий отдых времени нет. Не у меня – у тех, кто заперт на обрыве, и тех, кто спешит им на помощь. А стало быть, если пока в руках ни сил, ни точности, надо хоть оглядеться с пользой, чтобы взяться за дело сразу же, как приду в себя.

Утерев пот непослушной рукой, я задрал голову, осматривая цель своего безумного забега вверх по бесконечным лестницам.

Артефактный зал поражал масштабами. Оплетенная трубами и волноводами полудюжина алхимреакторов тихонько, по-деловому гудела, перегоняя принятый на спроецированный светофильтр солнечный свет в искровую энергию, а ту снова в накачку для проекторов. Впрямую перевести не получалось как из-за особенностей приема, так и по причине разности вибраций исходного солнечного и гармонизированного проекционного света.

Каждый алхимреактор был минимум в четыре моих роста, а светосбросные кристаллы, которые они питали, лишь вдвое меньше. Как, а главное – зачем затащили этакие махины на подобную высоту, поначалу понять было сложно. Однако, прикинув, сколько должен стоить, а главное – весить силовой волновод толщиной с человеческое туловище для каждой пары, я понял, что держать тяжелый артефакторий на земле, подальше от проекционного уровня, было попросту маготехнически нереально.

Во всем этом изобилии радовало одно: самого амулета, задающего параметры светофильтра над городом, здесь не оказалось. Не иначе этажом выше расположен. Туда вел еще один пролет, точнее, винтовая лесенка между кожухами двух алхимреакторов.

Как я одолел этот последний марш лестницы, лучше не задумываться. А то придется песнь слагать, наподобие «Смерти Халеда», которую исполняют с перерывом на обед, чтобы актеры и зрители, чего доброго, с надрыва взаправду не померли. Такую же долгую да жалостливую…

Последние ступени выходили на открытый ярус с невысокой оградой и шестью – по числу алхимреакторов – треугольными зубцами, скрывавшими эмиттеры накачки и проекционную артефактуру. Почти невидимые в ярком даже под куполом затенителя дневном свете, мерцали энергетические шнуры, вырывающиеся из жерл эмиттеров, чтобы сомкнуться в центре площадки.

Невысокий постамент, в основание которого вонзались покоренные магией молнии, венчал эталонный светофильтр. Словно стократно увеличенная капля почти прозрачного свежесваренного кофе, упавшая мимо пиалы и теперь сияющая на полированной столешнице драгоценным камнем.

Именно что стократно…

Оценив предстоящий объем работы, я мимолетно пожалел об отданном файрболле. Размерами и массивностью светофильтр не уступал крепко памятному мне Зерцалу Видения. Запросто не сковырнешь – только отвинчивать полдня, да еще сворочу ли вообще в одиночку…

Осторожно, бочком пробираясь между опасно изгибающимися шнурами накачки, я вплотную подошел к фокусу проектора. Едва не ушиб бедро о маховик регулировки оптических осей, затормозив в последний момент.

Вблизи задача представлялась еще более трудновыполнимой. При редкостно массивном основании сам светофильтр оказался не выточен из слитка, а сделан из половинки стеклянного пузыря, выдутого чечевицей, наподобие пустынных очков! В самом толстом месте пузырь доходил едва ли до четверти дюйма толщины.

Снять его, не повредив, да еще под накачкой, один человек был просто не в состоянии. Файрболл же превратил бы в совершенстве отполированную деталь даже не в осколки, а в мельчайшую пыль!!!

Словно в ответ на эти мысли гул алхимреакторов накачки перекрыло раскатистым рокотом далекого разрыва. Над казармами к северо-западу встал еще один столб дыма, стремительно разрастающийся в толщину.

Увиденное и услышанное еще раз запомнило – времени раздумывать нет. Обойдутся жители хисахской столицы без затенителя день-другой, пока ремонтная команда затащит сюда сменный эталон…

Не тратя понапрасну драгоценные секунды, я извлек из ножен верный саперный тесак, стараясь не задеть клинком опасно близкие шнуры накачки. Примерился, хватит ли длины рук, и со всей силы вдарил рукоятью по самой середке светофильтра. Звон тончайшего стекла слился с гудением раскручивающихся вхолостую алхимреакторов. От жерл их эмиттеров по стенам поползли сиреневые молнии.

Но безумие, назревавшее здесь, было детской забавой по сравнению с тем, что творилось на улицах трехтысячелетнего города. По закону магии подобия повторяя судьбу светофильтра, на благословенную Хасиру исполинскими призрачными осколками рушилось ее кофейное небо…

Потоки бешеного солнечного света пролились на беззащитный ныне город, ослепляя и ошарашивая всех, кто сражался на его древних улицах. Фальшивые гвардейцы и чиновники терли глаза со сросшимися прозрачными веками, под ударом всесильной стихии забывая о воле своего повелителя. Лизардманки – существа изначально ночные, света не любят, что и собрало их в таком количестве под сенью ныне бездействующего затенителя.

Но одно – привести в замешательство зверье, заклятое на временное подобие драконидам, и совсем другое – полностью лишить его силы и облика разумных существ. Именно это было главной целью, ради которой многие умерли на опустошенных страхом и бесчинством улицах.

Вытащив Зерна Истины из подсумка, я взял их в обе руки и решительно свел те в фокусе проектора. В горячке было очень трудно сосредоточиться и призвать силу Реликвии. Но и это вышло – слишком часто пришлось заниматься этим в последние часы.

Внутреннее тепло выплеснулось из продолговатых камней, оплело сдвинутые вместе кулаки, потекло вверх к локтям. В тот миг, когда по лучам, задающим подходы проекционных шнуров к фокусу, метнулись сиреневые молнии, Зерна Истины вышли та рабочий режим. Так что я едва успел проорать крепко памятное «дисмутато магика» с необходимым теперь дополнением:

– Суб урби омним!!!

А вот отскочить так и не сумел, и сияние пущенного в ход заклятия рвануло во все стороны прямо через меня. И так, конечно, на тесной проекционной площадке никуда не скроешься, но теперь я оказался че жертвой сверхсильной магии, а ее элементом, частью заклятия, задавая раскрытие вырвавшейся на свободу мощи.

Что происходило снаружи, отсюда толком видно не было, да и не до того мне оказалось. Но пропустить решающий момент краха злого чародейства Великою Визиря не удалось бы лишь полностью слепому глухому и вдобавок лишенному маломальского чутья…

За краем площадки, сквозь облако света, залившего ее, открылось бегущее прочь от основания башни кольцо призрачного сияния. Разряжающиеся заклятия вспыхивали в нем изумрудными искрами и таяли. Похоже, наложены они были не на одних лизардманков – повсюду на пути освобождающей от магии волны клубился переливчатый зеленый туман. Значит, от выхода из домов жителей в этот день удерживал не только страх, а защита посольств исчезла не сама собой.

Сияние докатилось до горизонта и пропало. Все. Дело сделано, заклятие, направляемое Зернами Истины, очистило Хасиру…

Мощь разогнанной до предела накачки, не встречая более на пути противостоящей магии, казалось, сорвалась с цепи. Даже ничтожной обратной связи по цепям подобия хватило, чтобы прочувствовать все ее безумие, текущее сквозь самую глубину сознания вовне, на улицы и дома, в обнаженное впервые за тысячелетия небо.

На мгновение от клонящегося к закату солнца город заслонила иная тень – моя. Протянулась во всю длину, разрослась, касаясь горизонта… Но тут же, не выдержав перегрузки, проекционные шнуры заплясали особенно буйно и лопнули с оглушительным звоном, болезненно отдавшимся в голове. Внизу вой алхимреакторов рывком начал поднимать тон, доходя до непереносимости, и вдруг оборвался каскадом гулких ударов, словно пьяный огр-барабанщик в праздничном шествии на Приснодень прошелся дубиной по гигантским литаврам.

А затем все смолкло. Только потрескивали вокруг и внизу, остывая, приведенные в негодность сверхмощные артефакты. Как всегда, при моем участии без разрушений не обошлось.

Хорошо хоть сам цел остался. На что шансов было не так уж много, особенно если учесть порядок бесновавшихся здесь стихий. Теперь бы еще выбраться из башни без помех – и на берег, к своим. Суда по тому, что я отправлял туда всех, с кем удалось связаться, именно там сейчас самое безопасное место.

Пошатываясь, я оторвался от постамента безнадежно разбитого эталона и дрожащими руками кое-как убрал Зерна Истины на место. Потихоньку, еле-еле, на каждом шаге заново осваиваясь с телом, добрел до проема, ведущего вниз. Но начать в подобном состоянии спуск по крутым ступеням я не решался. Этак еще прибуду к основанию лестницы куда быстрее, чем хотелось бы – кувырком и с переломанными костями.

Долгую пару минут я приходил в себя, навалившись на перила грудью и тяжело дыша. Было тихо-тихо, лишь от алхимреакторов тянуло дымком и горелым металлом. Внизу неровно мерцал разгорающийся огонек – надо будет загасить, когда спущусь, а то еще пожар тут начнется, не приведи Судьба…

Наверное, из-за этой тишины и мнимого спокойствия завершенного дела я и смог расслышать лязг стрелометного выстрела. Одного, другого… ответный звон стражничьего гарпуна о стену. Полая труба башни работала, как резонатор, донося издали звуки завязавшегося боя.

Только этого не хватало! Нет, для того чтобы собраться и прийти в норму, встряска новой опасностью оказалась лучшим средством. Вот только расплачиваться за это чужими жизнями – слишком дорого. Надо бы поскорее на подмогу спускаться…

Снизу из люка донесся глухой грохот файрболла и толкнуло теплым воздухом. А после ничего слышно не было – ни криков, ни стука стрел. Судя по всему, моя славная троица не смогла удержать вход. Легкого им шага за Последнюю Завесу…

Что ж, подождем гостей дорогих. Спешить уже некуда, а им отсюда только способнее будет вниз лететь. Топот по лестнице гулко отдавался от стен, возвещая о приближении стражников или кого еще. Уж всяко не фальшивых драконидов, из лизардманков переклятых – от этой напасти город моими стараниями избавился.

Обратный путь к постаменту эталона я одолел уже вполне приличным шагом, лишь неловко прохрустев скользящими подошвами на осколках светофильтра. Изготовился поудобнее за широкой тумбой, справа, чтобы рабочая рука посвободнее была. Проверил стреломет – ни одного болта при штурме баррикады не израсходовано. Одними файрболлами обошелся. Лучше бы, конечно наоборот…

В пролете люка взметнулся лиловый шелк, поймав две стрелы, рефлекторно высаженных мной при первом же движении. Покуда я перекидывал стреломет вслед выброшенному вперед плащу, из проема на настил площадки вымахнул мой предстоящий противник. Ничего не скажешь, лихо подловил…

Навык неизвестного бойца неприятно поразил меня. Разглядев же, кто явился по мою душу, я удивился еще сильнее.

В «Халедате» или там сказках сестер Грипп достаточно замочить главного негодяя, чтобы все его подручные разбежались, а построения разрушились. В жизни же обычно выходит как раз наоборот – сначала разогнать боевиков, раздолбать все опорные точки, а потом уже долго и методично вылавливать измельчавшего злыдня для последующего истребления. Или для правосудия, что на мой вкус не в пример хуже: долго, муторно и с неочевидным исходом.

Так что Музафар показал себя злодеем эпического масштаба, лично заявившись на финальную разборку. С немалым энтузиазмом – вон как запыхался, покуда одолевал лестницу. Ну так в маготехнике, как и в символометрии, султанских путей нет. Нечего сановным лицам по маякам и проекционным башням лазить, подъемников для них там не предусмотрено. Они только для тяжелых силовых артефактов построены, вроде алхимреакторов и котлов накачки, оттого чистотой и заметностью для вышеозначенных сановников не отличаются…

Впрочем, мне ненаблюдательность высокомерного злыдня только на руку. Может, усталость ему прицел собьет, да и вообще малость выровняет наши шансы. Я-то: в отличие от него, с детства в воинских искусствах не упражнялся – все умения от капрала Айронхэндса из учебки да с трех лет последней меканской войны.

Как раз аналогичных навыков у Великого Визиря, а ныне узурпатора нет и в помине. А насчет остального… Сейчас посмотрим, что понимают в Хисахе под воинскими искусствами для благородного сословия! Жаль только, что на мне так круто сказались последствия ритуала – меня все еще ощутимо мутило и подтрясывало.

Утешало то, что Музафар не стал тут же развивать прорыв, позволивший ему выбраться на площадку, минуя мои первые стрелы, а припал на колено за эмиттером напротив, тяжело дыша и сторожко выцеливая меня своим гарпунометом, посолиднее даже стражничьего. При этом он посекундно оглядывался на лестничный пролет за спиной, будто поджидал кого-то…

Если погоню – хорошо, если подмогу – плохо! Заслышав на лестнице какой-то новый шум, я в который раз за день потянулся к силе Реликвии, прикидывая, удастся ли поставить щит на Зернах Истины. Но это упорно не выходило. После проекции на город сверхмощного заклятия собственная сила Реликвии словно дремала, мягко ускользая в полусне от попыток пробуждения, как спящая кошка, от любого прикосновения сворачивающаяся в клубок.

Покуда я безрезультатно пытался воззвать к магии единственного артефакта, уцелевшего на вершине башни, неведомый преследователь Великого Визиря настиг его. На площадку, пыхтя и отдуваясь в тщетных попытках сохранить достоинство, выбрался Распорядитель Престола. Полы его торжественно-черного одеяния развевались, а тюрбан слегка съехал набок.

Да… Если это и подмога узурпатору, то невеликая.

У каждого «Кнута» есть свой предел – то количество людей, которым он способен заменить возлюбленных, семью, пищу и воду, которых способен послать за себя на смерть и любое преступление. Судя по всему, Музафар свой лимит израсходовал – потешный престолоблюститель не в счет. А вот запасы злобы у него оказались поистине неисчерпаемы, так что здравый смысл утонул в них без бульканья. Иначе Великий Визирь не явился бы сюда самолично для финальной битвы в стиле балаганных героев…

Вот сейчас в позы встанем и начнем друг друга обличать почем зря. Особо сложным стихотворным размером, с иносказаниями. Кто кого нахрапом пересилит, того и верх будет…

Ага, ждите!!!

Похоже, такое развитие событий показалось очевидно невозможным даже толстяку в черном, потому что, поклонившись по очереди нам обоим – своему господину и мне, его непримиримому противнику, – он неспешно растворился в воздухе. Убрался под несложное заклятие невидимости, только для глаз. Те же дракониды и лизардманки с их тепловым чутьем, к примеру, без труда могли бы его различить…

Однако ни тех, ни других здесь не имелось. А нам… с Музафаром было не до того, чтобы выискивать магическим видением зрителя, не пожелавшего изображать восторженную публику и случайную мишень. Хотя тут как повезет. Иногда стрела и вслепую ложится куда не надо, точнее, чем с магическим прицелом на трех хрустальных шарах…

Словно дождавшись лишь появления пусть даже столь куцей и индифферентной аудитории, Великий Визирь метнулся из-за одного эмиттера за другой, обходя меня по краю площадки. Еще две стрелы ушли впустую – одна свистнула над загривком вовремя пригнувшегося злыдня, другая прозвенела о закопченный металл станины сгоревшего артефакта. Пришлось живо поворачиваться, чтобы постамент оказался между нами и при этой, и при следующих перебежках Музафара. Битое стекло эталона так и хрустело под ногами, пару раз чувствительно впившись в задевшее настил колено. Демоны побери шорты тропического комплекта!!!

Самое же неприятное было то, что со второго броска узурпатор принялся стрелять из своего гарпуномета незнакомой конструкции – одноствольного, с кадавризированной «козьей ногой», после каждого выстрела самостоятельно взводившей мощную метательную пластину в рукояти. Причем в отличие от моих болтов, раз за разом уходивших «на пасеку», его стрелы-гарпуны, начиная с третьей, столь же регулярно чиркали меня по коже, оставляя чувствительные царапины. Пристрелялся, гад…

После пары-другой перебежек Великий Визирь менял направление, проскакивая сразу две опоры эмиттеров. Шансы на то, чтобы зайти мне в спину, у него были нехилые – приходилось тянуть время и оставаться на виду дольше необходимого, силясь угадать следующий шаг противника.

Ох-х!!! Не угадал…

Выдернуть болт из левого плеча, стремительно утекая на корточках за постамент, было трудновато. Хорошо хоть свой выстрел сэкономил, опершись при ранении стволом стреломета в пол, чтобы не завалиться на острые стекляшки.

Эту игру Музафар у меня выиграл. Значит, пора менять правила…

Не пытаясь более скрыться, я рванул от центра площадки к ближайшему эмиттеру, высадив одну из трех последних стрел в почудившееся или реальное шевеление у станины напротив.

Впустую. Гарпуномет Великого Визиря лязгнул слева, из-за укрытия, отстоящего на треть круга. Мимо… Нет, еще одна царапина.

Озверев, я бросился ему навстречу, выцеливая лиловую фигуру в промежутках между станинами. Предпоследняя стрела… Последняя!

Не попал. Хисахский узурпатор изогнулся в немыслимом, почти танцевальном па наподобие балаганного и картинно пропустил под рукой мой последний выстрел. А на выходе из этого пируэта саданул из своей машинки чуть ли не мне в лицо.

Чтобы увернуться от одинокого ствола его оружия, казалось, нацеленного мне прямо между глаз, я до предела откинулся назад, подогнув колени, потерял равновесие, пытаясь опереться на раненую руку… Резкая боль пронзила плечо, и я грохнулся на спину на самом краю площадки, чудом не разбив голову об ограждение и выпустив опустевший стреломет. Кувыркаясь, тот полетел вниз, чтобы через три сотни футов вдребезги разлететься на плитах Теневой площади.

Я понял, что рискую вскоре повторить судьбу своего оружия. Затылок холодило не столько реальным ветерком, сколько ощущением жуткой бездны прямо под загривком.

Музафар, видя это, подходил уже без особой опаски. Стреломет, конечно, в сторону не отводил, но на мои лихорадочные попытки вытянуть тесак смотрел презрительно. Остановившись же так, что я не мог ни дотянуться до гада клинком, ни кинуть им в него с достаточной силой – сбоку, со стороны раненой руки, – вдруг вообще выстрелил в сторону, не глядя всадив стрелу в настил.

Это не оказалось ни безумием, ни попыткой разрядиться. Со злобной усмешкой Великий Визирь поднял ствол на пол-отвеса и, прижав большим пальцем рычажок над рукоятью, остановил перезарядку. Кадавризированная «козья нога» замерла, взведя пружину стреломета, но недослав очередной болт с подающей звездочки.

Вместо него в казенник скользнула стрела, с изяществом фокусника извлеченная Музафаром из необъятных шелков его просторного одеяния. Длинная, под стать холеным ногтям перстнястых пальцев, и отравленная даже на вид, то есть вся в шипах, зазубринах и желобках, источающих вязкие капли. Настоящий гарпун на песчаную акулу в миниатюре.

– Это только для тебя, о презренный сын собаки! – выпалил он с торжеством. Воистину, без таких выражений великий злодей просто не канает.

– Чтоб сукиным сыном быть, не обязательно родиться в конуре и вдоволь собачьей жизни нахлебаться, – пробурчал я в ответ. Не так цветисто и длинновато вдобавок, но для полевых условий сойдет. Гордо молчать на заявы вроде Музафаровых жизнь меня так и не научила. Правда, и к лучшему. Покуда мы с Великим Визирем обмениваемся словесными залпами, стреломет он в ход не пустит. С тесаком-то, да еще лежа, против того много не навоюешь – пока замахнусь, чтобы метнуть клинок, самовзводящаяся машинка меня болтами нафарширует…

Рука, словно безвольно разжавшись, отпустила бесполезный сейчас клинок и потянулась к кармашку, вшитому в отворот шортов над коленом. Покуда до местного суперзлодея доходил смысл моей отповеди да покуда он наливался праведным гневом, мне удалось согнуть ногу так, чтобы клапан кармашка сам скользнул под пальцы. Жаль, застежка туговата, нечасто туда лазить приходится. А долго возиться сейчас не с руки…

Мое «оружие последнего шанса» – однозарядный стреломет-слипган без лишних деталей, практически один только стволик со спусковым рычажком. Остался он мне в наследство от весьма неоднозначной памяти лейтенанта штурмполиции Ланса Обезьяньей Лапы. Лучшего друга, которому я собственноручно отсек голову после того, как тот поставил меня на линию всему Охотничьему Клубу.

Впрочем, история это длинная, куда длиннее даже монолога Великого Визиря, выданного в ответ на мое заявление. Занятый борьбой с застежкой и воспоминаниями, я упустил его почти полностью, ухватив лишь самый финал сего шедевра высокопарного сквернословия:

– …И да отсохнут они и скрутятся в рога курчавые!!!

Пожелание впечатляющее. Интересно только, какие части моего многострадального тела он имел в виду?

Умный же вроде мужик: вон на какую интригу соображения хватило. Да и в перестрелке оба раза подловил меня грамотно. А как припрет его – становится в позу и начинает нести бредятину наподобие крикуна, новостного или храмового. Или нет, еще хуже – предвыборного, пойманного дичком и заклятого на агитацию с пропагандой без всякого выключателя, пока с голоду не сдохнет.

Токовать узурпатор закончил, но переходить непосредственно к расправе над поверженным противником не спешил. Очевидно, ждал аплодисментов, ответных проклятий, мольбы о милости или уж не знаю чего еще. Однако при этом оружие не налицедействовавшийся вволю злыдень держал твердо, не отводя в сторону.

Теперь главное – подловить Музафара, отвлечь хоть на мгновение. Мой «последний шанс», он же единственный. Второй попытки не будет, раз уж от предшествующих болтов офицерского стреломета Великий Визирь увернулся с некоторым даже изяществом, а до меканских приемов работы с тесаком дело и вовсе не дошло.

Классно все-таки суперзлодей местного значения маятник качает! Хоть и трепло редкостное, как многие из встреченных мной по обе стороны Девственной Пустыни…

Значит, надо достать Музафара в последний момент перед его собственным выстрелом. Причем без риска получить царапину, как от полудюжины миновавших меня стрел, или дыру в левом плече, как от единственной попавшей. Яд на «акульем гарпуне», которым Великий Визирь снарядил свою пижонскую машину, не оставлял выбора.

Стало быть, впереди – поединок нервов, когда надо дожидаться рокового мига выстрела. Или самому спровоцировать на него экспрессивного злыдня, но так, чтоб промазал…

Терпением Музафар не отличался и в нормальной обстановке, а тут вообще был готов взорваться, как порядком разгоревшийся файрболл. Вот только в отличие от него, у меня сейчас плоховато было с выдумкой на оскорбления и подначки. Поэтому, недолго думая, я сказал как есть чистую правду:

– Извини, не повторишь? А то я прослушал, отвлекся…

Подобного небрежения собой до предела взбудораженный самолюбец вынести не смог – завизжал каким-то не мужским, обезьянским визгом, подпрыгнул на месте и нажал на спуск стреломета. Ядовитый гарпун со звоном вонзился в брус настила, пришпилив к нему мою рубаху слева – едва успел дернуться в сторону, когда у Его Великолепия сорвало крышку с котла.

Отбросив в сторону впустую лязгнувший «козьей ногой» стреломет, он с рычанием выхватил из-за пояса ятаган и кинулся на меня. Теперь, и только теперь я выдернул из кармашка свой «последний шанс», для надежности навел Великому Визирю прямо в солнечное сплетение и прижал спусковой рычажок.

Пружина, скрытая в неказистой трубке, оказалась едва ли не от эльфийского шестиствольника – мощней обычной раза в два. Легкий слипган толкнуло назад так, что он чуть не ободрал мне пальцы, силясь вырваться из руки.

С непривычки моей к подобному оружию болт ушел выше и пробил сановную глотку, войдя снизу в основание черепа. Музафар захрипел и умер в замахе для последнего удара, от неожиданности сделав лишний шаг. На долгое мгновение он завис прямо надо мной, качнулся и медленно завалился вперед через ограждение. Лиловый шелк его одеяния проструился над моим лицом, исчезая в бездне.

Рефлекторно я повернул голову, провожая взглядом поверженного узурпатора. Падал Великий Визирь, недолгий султан, неплохой боец и отчаянный позер уже молча. Какой шанс я вынудил его упустить! Одних проклятий сколько бы влезло в долгие секунды падения!!! А последний, исполненный ненависти взгляд…

Теперь летописцам придется самим все придумывать.

Звук удара тела о плиты долетел до площадки несерьезным хлопком. Темное пятно внизу не шевелилось и с трехсотфутовой высоты выглядело совершенно безобидно. Все. О Музафаре Великолепном можно больше не беспокоиться – пора позаботиться о себе самом.

С предельной осторожностью я попытался выдернуть глубоко ушедший в настил отравленный гарпун. Крепко засел, зараза, всеми зазубринами зацепился. Только яд по ткани размазал… Пришлось отмахнуть тесаком порядочный кус тропической рубахи вместе с одним из дурацких аксельбантов.

Теперь ничто не задерживало меня на злосчастной для узурпатора башне. Оглядевшись по сторонам в поисках невидимого престолоблюстителя, я проорал:

– Все, конец твоему подопечному! Пошли отсюда!

Никто не отозвался, громоздкая фигура в черном не проявилась. Опасается, что ли, или вообще сбежать успел? А, не все ли равно! Демоны с ним, с Распорядителем Престола!

На ходу осваиваясь со сквозняком в прорехе на боку и силясь попасть тесаком в ножны, я подошел к проему лестницы. Еще за несколько шагов оттуда потянуло жаром, а заглянув в пролет, я едва успел отдернуть голову обратно, когда из глубины лестничных маршей с гулом выплеснулся огонь.

Покуда мы с Музафаром выясняли личные отношения и определяли дальнейший политический курс Хисаха, огонек, вырвавшийся на свободу из контура алхимреактора, разгорелся в полномасштабный пожар!

Путь вниз оказался отрезан, да и здесь, на площадке, припекало все ощутимее. Дым валил из всех щелей, то и дело с хлопком выпускающих языки огня, а лестница гудела, как заправская доменная печь, выбрасывая туго скрученные жгуты пламени на добрую дюжину ярдов вверх.

Становилось отчаянно неуютно. Явно не хватало амулета телепосыльных чар в кармане… Может ли Реликвия работать в таком качестве? Проверять это хотелось в последнюю очередь.

Тем более что на дальнем краю площадки обнаружилось средство попроще и понадежнее. Если, конечно, подойти к его использованию с умом…

Прыжковый шнур, подаренный ныне покойному султану не менее потузавесным Роном Джоггером. И весьма пришедшийся по душе адресату – позавчера радостное агуканье Мехмет-Али Двенадцатого разносилось над городом несколько часов. И свой финал Его Великолепие нашел тоже посредством подарка, что, по замыслу Музафара, должно было бросить тень на Анарисс.

По счастью, для совершения сего злодейства подручные Великого Визиря ограничились разрегулировкой натяжения шнура, не доведя дело до явной порчи. Теперь мне предстояло по-быстрому пересчитать настройку прыжковой снасти под свой вес. Задача не из легких даже тогда, когда пятки не припекает пожар, разгоревшийся под проекционной площадкой. Сто тридцать фунтов со всем снаряжением на триста футов башни… так…

Надеюсь, я все сообразил правильно, поскольку времени на пересчет и повторную наладку шнура уже не осталось. Язык пламени выхлестнул из какого-то люка уже в нескольких ярдах, отрезая путь на другую сторону площадки.

Извиваясь, как пескозмей на камне, я влез в прыжковую сбрую. Бесчисленные пряжки отнимали секунду за секундой, а в дыму, валившем из-под настила, уже мелькали клочья огня. Наконец с подготовкой было покончено, осталось только перевалиться через край.

Подтянуться на руках по перекладинам ограждения удалось лишь со второй попытки – левое плечо дико саднило, а правой руке мешал тесак, подвешенный на темляке к запястью. Позже вытащить его уже времени не найдется, да и улететь в падении может, а без него весь мой план летит к демонам копченым через три мандрагоры! Уж если едва удалось более-менее свободно упаковаться в привязные ремни, то выбраться из них на весу, раскачиваясь на шнуре, даже переставшем играть со мной в йо-йо, – задача вообще невозможная!!!

Еле-еле удалось перевалить через край стянутые сбруей ноги. Бросать окрест последний взгляд было просто некогда, оценивающий вниз – тем более. Скоро сам там буду, нечего прикидывать. Не с обрыва в речку, на сваи или камни, невидимые под водой, – на ровную, даже выметенную с утра площадь отправляюсь. А случись там не ко времени какой-нибудь идиот с сайсой – ему же хуже. Зашибу без всякого намерения, в силу сугубо магического закона о квадрате скорости…

Воздух взревел в ушах, унося прочь жар минувшей схватки, набирающего силу пожара и клонящегося к закату солнца. Стена башни полетела вверх, а площадь – навстречу, окружающие ее дома стремительно росли, пытаясь вновь скрыть горизонт.

Лететь вниз оказалось неожиданно приятно. Ощущение абсолютной легкости пьянило в обход разума, твердящего об опасности. Теперь понятно, почему покойный султан впадал в столь неистовый восторг от прыжков…

Правда, за все приходится расплачиваться в свой срок. Особенно за удовольствие. На последней сотне футов шнур неумолимо развернул меня вниз головой и, растягиваясь, заставил вновь почувствовать собственный вес. Сначала отчасти, затем полностью, а потом многократно!!!

В то мгновение, когда тяжесть торможения навалилась сильнее всего, а падение почти прекратилось, я изогнулся, едва пересилив непослушное тело, и за долю секунды до того, как до предела растянутый прыжковый шнур стал вновь сокращаться, одним махом перерубил многожильный плетеный ремень, идущий от сбруи к узлу крепления измененного каучука.

В нормальном состоянии я вообще не знаю, кто способен на такое. Разве что огр какой-нибудь. Но то ли отчаянность момента, то ли накачка от магических артефактов помогли совершить небывалое.

Недолгий миг триумфа моих возможностей промчался слишком быстро. Точнее, это я сам пролетел оставшихся ярда три до земли, выпав из воздуха, в котором на долгую долю секунды завис, словно под заклятием левитации. И даже не до земли – до узорных плит Теневой площади, падать на которые оказалось ой как неприятно!

Все же я как-то уберегся от того, чтобы сломать себе шею или еще что-нибудь полезное – мягким клубком пришел на камень, да еще и прокатился. Дух, конечно, вышибло подчистую, двигаться снова получилось не сразу, но все-таки цел остался. Не лопнул, как бурдюк, и внутри тоже ничего вроде не порвалось…

Перевернувшись на спину, я в каком-то оцепенении смотрел, как в алом мерцании сбрасываемого напряжения каучуковый шнур с оттягом врезался в самое основание порядком выгоревшей проекционной площадки, выбив фонтан искр и головешек. Может, от этого толчка, а может, оттого что несущие конструкции уже разрушил огонь, но верхушка башни покосилась и стала рассыпаться, торжественно заваливаясь на сторону. Не прямо на меня, конечно, но все равно имело смысл убраться подальше.

Непослушной еще рукой я нашарил выпавший при падении тесак – хорошо, что темляк прочно захлестнул запястье – и, чудом не порезавшись, принялся быстро-быстро распарывать прыжковую сбрую. А затем в том же темпе рванул подальше от башни, прямо на четвереньках, не разгибаясь и не поднимаясь под градом обломков и головней, разбрасывающих при падении снопы искр.

Балки и целые глыбы принялись рушиться, когда я удрал таким манером довольно далеко. Так что даже успел привстать и обернуться, когда о плиты площади тяжело грянулся один из алхимреакторов, озарив окрестности лиловой вспышкой разряжающегося впустую заклятия.

По коже прокатило колющей волной, сухим жаром толкнуло так, что глаза заслезились. Воздух словно исчез на мгновение, чтобы потом вновь со всей силы хлопнуть по ушам, как вблизи от разорвавшегося файрболла. У самого места удара артефакта о землю дрожащее дымное марево пошло трещинами, оплыло, как кусок желе, да так и застыло.

Хорошо, что удалось слинять оттуда вовремя. С жизнью магия такого порядка явно несовместима. Сложное и дорогое заклятие, такое не враз наложишь даже при наличии всех ингредиентов. Да и маг хороший нужен.

Долго теперь жителям Хасиры не видать привычного неба над головой. Покуда не отстроят заново проекционную башню со всеми артефактами…

Последним во все это безобразие шлепнулся пылающим клубком прыжковый шнур, мерзостно дрыгаясь, как издыхающий моллюск, шкворча и распространяя жуткую вонь горелого каучука. Трещиноватое марево не выдержало столь бесцеремонного вторжения и потихоньку перетопилось обратно в воздух, очищенный огнем от всякой магии. Закономерный финал аферы Великого Визиря. Очень показательный и в чем-то даже иносказательный.

Увы, заговор, даже с отсеченной головой и выпущенной из жил бирюзовой кровью лизардманков, так быстро не дохнет. Еще ничего че кончено, и надо бы повнимательнее оглядываться по сторонам, чтобы ненароком не попасть под раздачу…

Впрочем, на первый взгляд вокруг не просматривалось никого, кроме противников политико-экономических нововведений свежеупокоенного злыдня. Все, кто осторожно выглядывал из улиц и переулков на Теневую, либо носили цвета повстанцев, либо принадлежали к перешедшим на их сторону родам войск.

Исключение оказалось единственным. Как по дистанции, так и по принадлежности к сторонам конфликта. В предписанных его статусом семи шагах от меня обнаружилась тучная фигура Распорядителя Престола. Как он умудрился вовремя смыться с башни, где нашел закономерный финал его повелитель? Не иначе с помощью телепосыла или комплекта спасательных чар наподобие тех, что используют аэромобильнные части при высадке с малых высот.

Нет чтобы мне пособить выбраться!

Хотя это не входило в его обязанности. В них входило лишь следовать за султаном до самой его смерти и перехода власти к ее ближайшему свидетелю. В случае с Мехмет-Али Распоследним – к его убийце. То есть к ныне не менее покойному Великому Визирю…

– Султан умер, да здравствует султан! – С этими словами толстяк склонился передо мной до самой земли. Словно глобус в своем подвесе провернулся – ножки на месте остались, а макушка тюрбана уставилась прямо мне в пузо, как если бы Распорядитель Престола надумал меня боднуть, да не посмел из глубочайшего почтения к избавителю Хасиры от узурпатора. Так и завис, словно кадавр на ошибке пускового заклятия…

Умер твой султан, умер. Давно уже. И тот, кто его прикончил, тоже отправился следом за Последнюю Завесу – исключительно благодаря моим усилиям… Хотя и по прихоти Судьбы едва ли не в большей степени.

Так что теперь важнее выяснить, кто именно «да здравствует». Вымерять шаги от эпицентра неаппетитной кляксы по ту сторону догорающей башни до ближайшего кандидата в наследники. Правда, упал столь неприглядно покойный Музафар уже мертвым – это мог бы увидеть каждый, кто удосужился задрать голову, да и сам толстун, не озаботься он излишне своим спасением…

– Султан умер, да здравствует султан!!! – нестройным хором отозвались морские драгуны, ветрострелки и горожане, случившиеся на Теневой в сей знаменательный миг. А также несколько чиновников и стражников, затесавшихся среди переклятых лизардманков из чувства лояльности повелителю – неохотно в силу корпоративной солидарности, но без малейшего признака неповиновения. И все они, друзья и враги, повторили церемонный поклон распорядителя – с меньшей или большей степенью изящества, уж как у кого вышло… Только направление у всех было общим. На мою персону.

Вывод из сего доходил до понимания на редкость медленно.

Это они МНЕ?!

Ну да, учитывая способ перехода власти в Хисахе. Видно, недооценил я кое-чьи возможности проследить за последними мгновениями жизни Музафара Великолепного.

Я посмотрел на толстяка-распорядителя с большим, чем ранее, уважением. Завидная верность профессии – всю жизнь ходить в семи шагах от власти, чтобы обеспечить ее передачу с рук на руки… Тяжелая работенка.

Впрочем, мне теперь впору не о чужих трудностях беспокоиться, а о своих собственных, которые свалились на меня покруче, чем Музафар с башни тень-проектора. Править целой страной в мои планы никак не входило, особенно если учесть, что я был послан в нее с дипломатической миссией. Но теперь волей-неволей придется свыкнуться с новым положением…

Стало быть, теперь я – Султан Хисаха, мир с нами обоими. В смысле, и со мной, и с Хисахом.

Очень своевременное пожелание. Еще бы довести его как можно быстрее до всех участников событий…

7

Долги в наследство

Путь к берегу Морской Сиесты, который проделали сегодня столь многие, давался мне нелегко. Все тело ныло от удара о плиты, плечо, кое-как стянутое неумелой повязкой, все еще кровило, пусть дыра от стрелометного болта и не столь велика, как от арбалетного. Но миновать этой дороги на исходе дня, сделавшего меня Султаном Хисаха, было не суждено.

Причем не мне одному, как видно. На обрыв мы с младшей женой ворвались одновременно, я – во главе всех, кого удалось собрать по пути с Проекционной, она – не менее чем с полутысячей Синих Драгун. Но оба мы опоздали.

Нет, не фатально, не настолько, чтобы дать сторонникам ныне покойного Музафара завершить свое злодеяние. Мирного населения, пойманного на желании провести морскую сиесту своеобычным образом, здесь не было совсем не потому, что его отправили под воду без дыхательного зелья. Просто освобожденные жители Хасиры разбежались быстрее, чем прибыла очередная порция спасителей.

Так что теперь на обрыве оставалась лишь горстка успевших сюда раньше нас. Те, кого привела моя старшая жена, и те, кого послал я сам. Во всяком случае, аштегмена, таможенника, ветрострелка и кирасиршу взгляд выхватил из общей массы без труда.

Все они, знакомые и незнакомые, сгрудились неподалеку от входа на обрыв, смотря в одну сторону. Туда, где аккурат посреди целого поля трупов в лиловых туниках застыли две фигуры – коленопреклоненная и стоящая.

Поначалу я не узнал их, не разобрал даже, что обе они женские. Едва державшаяся на ногах драконидка бережно прижимала к груди голову эльфи высокого рода. Понять, что это Хирра, никак не получалось…

Хотя кому же еще здесь быть! Других живых Инорожденных на тысячи лиг вокруг и в помине нет. А Келла – вот она, с другой стороны подходит, пытаясь осторожно переступать через бесчисленных мертвецов и дохлых лизардманков.

Получалось у нее плохо. С невиданной жестокостью измолоченные тела лежали плотным ковром, не всегда сохраняя целостность. Будто осадный кадавр-антропоморф сплясал здесь джигу, наотмашь крутя над землей пятнадцатифутовым джунглерубом… И не скажешь, что тут поработал всего-то наследственный темноэльфийский клинок – «Черная Игуана», длиной впятеро меньше, с кончиком, загнутым наподобие фермерской косы, чтобы легче срывать головы с плеч. Его-то и не могла до сих пор выпустить из веденных пальцев моя высокородная…

То, что творилось на обрыве по приказу Великого Визиря, принудило Хирру нарушить данное самой себе обещание не проливать более крови.

А меня заставило понять, что такое на самом деле Инорожденная Ночи, одержимая Волчьей Жаждой. Впервые с момента исцеления старшая жена в полную силу проявила навыки, отточенные за сотню лет Охотничьего Клуба. Ни один из стражников, сбрасывавших с обрыва женщин и детей Хасиры, не ушел от ее белоснежного, смертельного гнева…

Исэсс, сама истерзанная, едва могла поддерживать темную эльфь, впавшую в оцепенение от сотворенного. Кровь из ран драконидки, бережно обнимавшей мою жену, неразличимо мешалась с бирюзовой кровью лизардманков, покрывавшей ту с ног до головы жуткой глазурью, расцвеченной алыми ручейками обычной крови. По обилию последней я испугался, не ранена ли и сама Хирра.

Нет, ее шок шел только изнутри. Душа разрывалась между безусловной правотой деяния и дикой для себя ценой этой правоты.

Моя высокородная подняла ко мне страшную бирюзово-алую маску, на которой лишь слезы промыли пару дорожек. Ее лицо жалобно кривилось в беззвучных рыданиях, глаза молили о снисхождении… или нет, требовали воздать ей по заслугам, убить, изгнать, навсегда покинуть преступившую всякую меру во зло другим. Что угодно сотворить, лишь бы избавить ее от себя, такой, какой она себя сделала…

Я мог только одно – шагнуть к ней, стоящей на коленях, встать рядом, выпрямившись во весь рост, и прижать голову жены к груди. Гладить по запекшимся в кровавой корке волосам и шептать, что никогда, никогда ее не брошу, что все правильно… Не хорошо, а правильно.

Сколько мы так простояли втроем, я понять не мог. Общее оцепенение нарушит Келла, которая за это время сорганизовала народ соорудить импровизированные носилки из трофейных сайс и туник и выхватила из рядов морских драгун пару магов в синих бурнусах, по уставу знакомых с исцеляющими заклятиями.

Нежно, бесцеремонно и сердито она растащила нас – никто другой просто не взялся бы за это. Прежде всего, конечно, Хирру, собственноручно погрузив ее в успокаивающий сон. Сам я не догадался, хотя такое заклятие уже и без амулета потяну – навострился с благоприобретенными эльфийскими способностями, а после сегодняшней магической накачки и вовсе легко бы сумел…

Перед тем как отдать Исэсс в руки целителей, младшая жена коротко оглянулась на меня и что-то прошептала той на ухо. Драконидка удивленно сверкнула узкими зрачками, но затем безропотно приняла то, что проделала с ней недавняя ненавистница. А Келла вдруг припала к глубокому порезу на груди наложницы, слизывая сочащуюся кровь, затем молниеносно чиркнула себя меж ключиц лезвием кухонного секача и приложила ранку к губам драконидки. Поднялась, закрыла обе раны ладонями и чуть слышно прошептала:

– Приму твою жизнь с первой кровью, сестра. Я пораженно узнал слова присяги «Гекопардовых Орхидей».

– Отдам свою жизнь с последней кровью, сестра. – Откуда хисахская танцовщица узнала традиционный отзыв?! Хотя откуда, как не от самой же атаманши несколько мгновений назад!

Вот те на… К чему был со стороны Келлы этот знак невиданного доверия и уважения, несомненно, заслуженного женщиной драконьей крови, я так и не разобрался. Ибо, передав Исэсс армейским магам, мной младшая жена занялась самостоятельно.

Не слушая возражений, эльфь древнейшей крови обеими руками вцепилась в продырявленное стрелой плечо и принялась вылизывать и выкусывать из раны засохшую кровь и приставший песок. Фыркая, шипя и мотая головой, как сердитая кошка, она высосала всю грязь, сплюнула и стала зализывать изрядную дыру от болта.

Терпел все это я исключительно потому, что не имел возможности вырваться, но все же косился в ту сторону скептически. Стрела – не булавка, чуть ли не насквозь руку пробила… Это не простая царапина или ссадина, которые лечебная по своей природе эльфь мастерица закрывать. Равно как и получать, лазая где попало в силу неуемного темперамента!

Закончив с процедурой, Келла надолго прижалась лбом к ране, что-то неразличимо шепча на кеннэ. Слабее жечь от этого не стало – только глуше, не так остро, как тогда, когда она только взялась за меня.

Наконец младшая жена отпустила мою многострадальную руку и, шатнувшись, как пьяная, отступила в сторону. Удержаться от взгляда на итог ее стараний я не сумел… Вместо раны красовался свежий шрам. Сверкал розовой кожей и отчаянно, смертоносно чесался.

На мой потрясенный взгляд эльфь древнейшей крови лишь плечами пожала смущенно. Мол, вот так все и есть… Знал, кого за себя берешь!!!

– Куда сейчас? – как ни в чем не бывало спросила она.

– В посольство. Надо же их в спокойное место, – кивнул я головой на носилки со старшей женой и наложницей. – Сам вперед пойду, проверю и подготовлю, а вы следом…

– А потом? – требовательно продолжила моя древнейшая.

– Во дворец. Заканчивать это безобразие… – Я изо всех сил старался не расчесывать затянутую ее усилиями рану.

– Ясно… Пошли! – Приняв услышанное, Келла без промедления приступила к своей части дела. Пока она отбирала носильщиков и конвой, я взмахом руки подозвал аштегмена ветрострелков.

– Ну что, подыскал по дороге мельницу для моих костей? – вспомнил я последние слова угрюмого служаки.

– Целых три… о султан, – показал тот осведомленность о случившемся в его отсутствие. – Только ни к чему они…

– Что ж, хоть объяснять ничего не придется. Таким не словами – делами надо свое право доказывать. А уж если доказал, то пока сам не порушишь достигнутое иным, дурным делом, верен тебе будет выше всякого предела.

– Тогда бери людей, и за мной!

В начальствовании главное – четко понимать, чего самому делать не надо. Командовать всеми одновременно, сверху донизу, нельзя прежде всего. Подчиненных можно любить, уважать, пить с ними горькую и помирать вместе, но в их дела, отдав приказ, вмешиваться совершенно непозволительно. Это я крепко по Мекану запомнил – лучшие офицеры у нас таковы были. Оттого и шли солдаты за ними во все стихии, под смертное заклятие и парадные волынки…

И уж если Судьба сделала меня офицером и джентри, а теперь еще и Султаном Хисахским, учиться правильно распоряжаться народом просто необходимо.

Поэтому, отдав приказ, за весь долгий путь к посольскому квартану назад я больше не оборачивался. И без того знал – следом идут лучшие из лучших, проверенные утренней мясорубкой на улицах родного города и признавшие перемену власти. Ну и забежавшие вперед дозорные из тех же ветрострелков по флангам виднелись…

Посольский квартал встретил нас особым, настороженным запустением. Недавние коллеги из дипломатических миссий, пережившие утренний погром, еще не знали о том, что тот был провокацией, и не спешили показываться на глаза изрядной толпе, неотличимой от погромщиков. Путь к особняку с драконами на воротах был свободен, если не считать куч мусора и дохлых лизардманков.

Остановившись за дюжину ярдов до ограды и дождавшись, когда встанут идущие за мной, я подозвал аштегмена ветрострелков, уже освоившегося в качестве командира моей лейб-гвардии:

– В посольство местным нельзя, один пойду. Расставь людей вокруг.

– Ясно, о султан. – Привычную краткость офицера порядком корежило сановное обращение.

– Без чинов! – поморщившись, я отменил неуместное титулование. – И вот что… Найди мне какой-никакой стреломет. На всякий случай…

– Сейчас. – Тот обернулся, высматривая, у кого изъять подходящее оружие. – Может, все-таки…

– Нет, внутрь можно только мне, моим женам и наложнице. – Очухались драконы на воротах после снятия магии с города или нет – не знаю, но рисковать не стоит. – Остальным нельзя, что бы внутри ни происходило…

Может, это и слишком самонадеянно, но засады внутри я не ожидал. Файрболл одного калибра дважды в одну воронку не ложится.

Казалось, что я оставил здание посольства не в полдень этого дня, неодолимо катящегося к финалу, а неделю назад. Возвращаться в пустой дом, да еще со свежим покойником, никогда не представлялось мне особо веселым действием, а уж в разоренном гражданской войной городе – особенно…

Отчего-то через приемную с разгромленными диванами и перебитой фальшколонной я прошел именно в конференц-зал, где пребывал ныне покойный посол. Не в свои покои, не на женскую половину – приготовить все к прибытию Хирры и Исэсс, даже не в посольский кабинет к сейфу с ключевыми заклятиями ко всей магии связи и охраны – а к безучастному ко всему предшественнику.

Который и оставил мне разгребать весь этот политический хлам!

Как будто Инорожденный Дня, так не ко времени отправившийся за Последнюю Завесу, мог встать и уйти за время моего отсутствия. Или быть похищенным прежде хрустальных шаров посольских кодировок и драгоценностей для парадных выходов дипломатических чинов и их супруг.

Никуда бывший посол не делся. Все так же торжественно пребывал на главном столе, затянутом ради такого случая траурным белым покрывалом. Разве что окна конференц-зала, лишенные магической защиты, не уцелели в сегодняшней перестрелке. Сквозняк от вечернего бриза запорошил пол, стол и покровы покойника какими-то бумагами.

Отбрасывая смятые листы носком полотняного ботинка, я медленно прошел к столу и, особо не церемонясь, присел на его край, в ногах у так не вовремя отправившегося за Последнюю Завесу предшественника. Сбросил пару бумаг ленивым движением руки, вздохнул и сказал ему зачем-то:

– Вот и все, надо нового преемника искать, – подразумевая, что сам при себе послом быть никак не сумею. – Смена власти в Хисахе произошла…

Реакции на свое заявление, понятно, я никак не ожидал. Тем большим оказалось мое удивление, когда внезапно уже, почитай, неделю лежащий головой к востоку эльф зашевелился, расцепил сложенные на груди руки, вытягивая их перед собой, и начал приподниматься, желая сесть.

Нервы после прошедших суток и так были ни к демонам, так что я чуть было не всадил в него стрелу по фронтовой привычке. В меканских болотах свежий, при тебе в первый раз поднимающийся мертвяк – зрелище обычное. Был твой приятель, незнакомый солдат или вовсе тесайрец просто трупом, да что-то не так повернулось в его посмертии – вот и готов зомби. Способ против такого тоже новизной не отличается: хорошенько взболтать мозги неупокоенному, и вся недолга. Стрелой в лоб пользительно, надсеченной иглой в глазницу или хотя бы рукоятью тесака по башке. Просто в куски порубить тоже можно, да уж больно неаппетитный результат получается.

Однако тут действовать столь прямолинейно, увы, не выйдет. Высокородный все-таки – родственничкам его вряд ли понравится, если их дражайшего неупокойника так грубо приведут к должному знаменателю. То есть к естественному положению дел, когда у него не останется позывов почем зря разгуливать и живых покусывать.

Впрочем, с причиной возврата посла из-за Последней Завесы я промахнулся. Ибо голод неупокоенного терзал отнюдь не плотский, а сугубо информационный. Деревянно выпрямившись, эльф заорал отнюдь не «Кр-р-ровии!!!» или там «Кор-р-миии м-меняяя, см-мер-р-ртныыый!!!», а совсем напротив:

– Тр-ребую отчета по пр-роведенной опер-ра-ции…

Мертвяцкое утробное прискрипывание в его речи было почти незаметно, высокородный как-никак…

От такого выражения посмертной воли, разом несусветного и несутемного, я ненадолго впал в ступор и, не задумываясь, выпалил единственное, что пришло в голову:

– Какой такой операции?!

Похоже, в своем посмертии Инорожденный Дня растерял положенную ему как дипломату и шпиону бдительность – ответ на мой вопрос прозвучал незамедлительно.

– Операции «Самум». По созданию режима благоприятствования нашим внешнеполитическим инициативам в отношении Тесайра. – Это неупокоенный эльф оттарабанил единым духом, как будто не мертвяк какой, а крикун предвыборный. Разве что крыльями не захлопал, демонстрируя цвета кандидата или партийного блока.

Впрочем, цвет всей этой демагогии был виден насквозь, через любой словесный туман – бирюзовый, в тон приборному сукну Священного Воинства. Независимость Хисаха с самых времен последнего похода хтангских рыцарей много кому не дает покоя. Особенно из числа тогдашних, да и нынешних сторонников Победивших Богов, позиции которых изрядно пошатнулись вследствие исчезновения цвета светлоэльфийских родов в безвестности Девственной Пустыни.

Трехтысячелетней выдержки жажда мести и реванша, замешанная на пятисотлетней потребности переломить безвыходность патовой ситуации с Тесайром, способна творить чудеса без всякой магии. Не то что мертвых поднимать – воды Зодиакального моря расступиться заставит…

Как же должна была допекать та жажда полномочного посла в Хисахе, Властителя ау Гуотт ау Рийнаорр – родича как тогдашнего маршалиссимуса Священного Воинства Хтангской династии, так и нынешнего Светлого Арбитра, спровадившего меня в Хисах! Ох и подставил меня светлоэльфийский законник, переменись ему цвет под присягой!!!

Тем временем припекаемый глубинным жаром мести высокородный мертвяк продолжал изливать застарелые обиды:

– Как ведущий хисахолог тысячелетия, я не однократно рекомендовал более масштабное воздействие на внутриполитическую ситуацию в Хасире. К моим советам не пр-р-рислушивались! – Работай его легкие, неупокоенный дипломат задохнулся бы от возмущения, а так просто слегка прирыкнул по-мертвяцки. – Поэтому мне пр-р-ришлось самостоятельно, в одиночку разработать и провести операцию, используя мизерную долю доступных мне средств, таясь от своих так же, как от врагов!

Ух ты! Кто нашим и вашим услужить готов – агент двойной, а кто и тем и другим вредит ради личной корысти, получается нулевой, что ли? Или вовсе отрицательный, а то и мнимый – в математических основах программирования кадавров я никогда не был силен.

– В результате я потратил слишком много времени… Надо было столько сделать… Развратить власть… разобщить людей и драконидов… настроить народ против государства… опорочить завоевания их предков… заразить образованную верхушку чуждыми идеями… Спровоцировать соседей… Привести ситуацию на грань распада страны… Всей моей жизни не хватило, чтобы завершить необходимое!

Вот значит, как… Оказывается, все сегодняшние бедствие произрастают из одного корня. Затаившегося к тому же у меня под ногами, и самой сердцевине единственной опоры в чужом краю. Во вред всему миру, а прежде всего – дружественной нам стране, достойной уважения прежде всего за то, что хотел отнять у нее неупокоенный эксперт.

– Х-х-халед и все, что он постр-р-роил, должно было пр-р-ропасть пр-р-ропадом! Стать басней, пустословием, балаганным кривлянием!!! – не утихал тот, особенно разъярившись при упоминании легендарного основателя местного государства.

Разделить его неистовство я никак не мог. Не по нраву мне как-то, что высокородный мертвяк собирался превратить Принца Хисахского из мудрого правителя, даровавшего своему народу независимость, совсем уж в балаганного персонажа. Причем с моей же помощью.

– Вокруг уже забыли, с чего все началось… Забыли дядю и его Священное Воинство, их героический последний поход и коварство Хасиры, скрывшей причастность к гибели цвета светлоэльфийского рыцарства… – Тут откровения дипломата-диверсанта совершили неожиданный поворот, приобретя личную окраску. – Их помню только я, помню, как они уходили в переклятую пустыню, чтобы растоптать непокорство! Я был слишком мал, чтобы идти с ними…

Прямо пожалел бы урода, если б не сегодняшнее. Очень трогательно все сложилось, особенно дядя к месту пришелся. Оказавшийся самолично третьим уареном Хтанг, братом основателя одноименной династии и предводителем Рыцарей Грома. Вот тебе и расшифровка родового притязания «ау Рийнаорр» в полном именовании дипломатического мертвяка…

Только одна нестыковочка получается – чтобы видеть маршалиссимуса Священного Воинства уходящим в поход, ныне неупокоенному эльфу надо было родиться во времена Войны Сил. А за Последнюю Завесу он отправился буквально накануне нашего прибытия в Хисах.

Три тысячи лет от одного события до другого – ровно вдвое больше, чем отпущено жизни Инорожденным без продлевающей ее срок уникальной магии. Зерна Истины, единственно способные дать подобный эффект, существуют в одном экземпляре и находятся как раз у меня. Да и до того пребывали в руках более надежных, чем цепкие лапы отмороженного мстителя…

На счастье, позыв к откровенности у бывшего посла еще не прошел, и ответ на эту загадку в свой черед прозвучал под сводами конференц-зала.

– Уже полторы тысячи лет, как я мертв… Я убил сына и выдал себя за него, изменив облик заклятием… а потом внука, и снова занял его место… Тысячу лет я жр-ру лизар-р-рдманков вокр-р-руг посольства – теперь твар-р-ри боятся здесь показаться! Чтобы продолжить дело дяди и свер-р-ршить месть пр-р-роклятому выкор-р-рмышу Хаар-р-руды-ыыы!!! – Неистовство превратило высокородного дипломата в обычного мертвяка, мычащего и рыкающего от неутоленной жажды чужой жизни.

Чтобы привести в действие свой безумный план, ему требовался всего-навсего неосведомленный, но деятельный исполнитель на своем посту. Так что перед нашим прибытием Инорожденному зомби всего лишь стоило снять с себя заклятие, благодаря которому он извел весь свой род…

Вот теперь все окончательно ясно с нашей дипломатией в регионе. Уж на что Инорожденные Ночи привычны использовать смерть как способ, как технический прием, и то до такого ввек бы не додумались. Как раз оттого, пожалуй, что знают толк в этом деле и подобную мерзопакость себе не позволят чисто из чувства самосохранения и профессиональной чести. Светлый же эльф в своем стремлении к мести умудрился учинить гнусность, достойную восхищения самого Безымянного Бога, повелителя всех обманов и подлостей в мире!

Сдержаться я не смог и в голос выругался – длинно, изощренно и с отменным чувством, го и дело поминая гномов, которые таких доброхотов международного масштаба должны бы погребать каждый день на новом месте еще три тысячи чет подряд!

Видимо, зря я выразил свое неприятие столь явно, потому что неупокоенный интриган-сыноубийца прервал свой монолог. Профессиональная скрытность и недоверчивость светлоэльфийского агента влияния наконец-то пробились сквозь посмертное помрачение. С натугой выворотив закаченные глаза зрачками в щель полураскрытых век, он догадался-таки спросить:

– Кто ты, смер-ртный? Какое твое пр-ааво спр-р-раш-ш-шивать? – В разгорающемся гневе опять явственно проступили мертвяцкие интонации.

Знать хочет? Пусть знает!

– Джек Собачий Глаз Пойнтер, Властитель ау Стийорр, ау Хройх, уарс Фусс на пяти реликвиях! – Добавлять «к вашим услугам» я не стал, чай, не халфлинг на побегушках.

Хватит, услужил я уже ведущему хисахологу тысячелетия. Помимо своей воли, но изрядно, как выходит. Теперь разрулить последствия по любым меркам дорого встанет, с проделанным не сравнить…

– Человек?! – Несообразие облика и титула дошло до высокородного куда быстрее, чем мое отношение к происходящему.

– Инорожденный в Мече, – прояснил я нестыковку и добавил мрачно: – А что, не предупредили?

– Нет. – Удивление сработало не хуже гнева, делая речь мертвяка-эксперта неразборчивой. – Кан-дидатур-ра не р-рассмматр-ривалась…

Похоже, тут светлый Арбитр уже не меня втихую подставил, как Ланс когда-то, а напротив, родственничка. Не иначе высокородный интриган за три тысячи лет под разными личинами ему самому, если не всему Концерну Тринадцати, плешь проел, даром что эльфы принципиально не лысеют…

То-то меня отправили сюда Колесом Судьбы работать! Как ведущий фактор нестабильности тысячелетия – заразу заразой лечить. В смысле на месте встрять в ситуацию и повернуть ее к наиболее естественному разрешению.

Вот и повернул!

Теперь гнев – уже на себя, так некстати оказавшегося марионеткой-буратино в руках дохлого шарманщика, сдвинутого на хтангском рыцарстве – захлестнул меня окончательно. Это ж надо было так глупо попасться!!!

Виновник всех моих хисахских треволнений этой перемены настроения умудрился не заметить. Как прежде – все перемены, случившиеся в мире со времен, когда Священное Воинство отправилось в поход через Девственную Пустыню. Дивная избирательность восприятия…

Напротив, переварив кое-как новость о моем происхождении, посмертный политолог воспрял если не духом, то новыми инициативами:

– Неплохо, неплохо, молодой человек… Без инструкций и руководства со стороны… – тут он запнулся на мгновение, подбирая слова, – стар-ршиххх товар-рищей…

Выкрутился, хоть и снова мертвечиной от голоса потянуло. Мне же эта формулировочка живо напомнила недоброй памяти на все шесть дюжин лет отсутствия высокородную ау Риер. Похоже, сдвиг на потребности всего на свете в их руководстве у всех светлых эльфов единый…

– Пр-ри напр-равляющей деятельности со стороны опытного наставника… – По мере охватывающего мертвяка воодушевления утробный рык сходил на нет. -…вы будете способны неплохо послужить делу…

Ага, вот прямо-таки горю желанием и далее проворачивать делишки застарелого политдиверсанта! Я представил себе жизнь парня вроде меня, вседневно осчастливленного руководством всезнающего и притом изрядно замороченного на своих пунктиках мертвяка… Нет, мы уж как-нибудь сами!

Столь неусыпная инициатива окончательно истощила мое терпение. Мандрагора с ними, с родственничками высокородного неупокойника! Перетопчутся без торжественных похорон с личным присутствием виновника торжества!

Ничего не говоря, я просто вынул из подсумка Зерна Истины. Развел руки широко в стороны, рявкнул: «Темпоре мутанто!» – и свел кулаки с зажатыми в них округлыми камнями так, чтобы голова величайшего со времен Войны Сил криптоаналитика оказалась между ними. Серебряное сияние, просочившееся меж пальцев, оплело руки до локтей и соединило их подобием герисской дуги, пронизывающей череп злокозненного даже в своем посмертии светлого эльфа.

Тот затрясся мелко, потянул закостенелые руки к вискам, словно при головной боли, но не донес – уронил бессильно, лишаясь последнего подобия жизни. Судороги и спазмы становились все размашистее, пока мертвец не забился неудержимо, как моя высокородная в ночь оживления. Но эта Реликвия, в отличие от Меча Повторной Жизни, жизнь не возвращала – напротив, отнимала даже то отдаленное ее подобие, которое еще оставалось у высокородного ау Гуотт ау Рийнаорр. Надеюсь, в отличие от того случая, она ничего не отбирала у нас наравне и не передавала мне ничто из отнятого у владетельного мертвяка.

Словно черная чешуя посыпалась с бьющегося в судорогах трупа. Истлевающие на лету хлопья прахом осыпались на стол, на пол, вихрями закрутились по углам конференц-зала. На темную метель, на глухую мглу изошел долгоживущий собрат Дня, еще при жизни напитавшийся мраком старых счетов и закостенелой мести за выдуманную вину тех, чье прегрешение состояло лишь в желании жить по-своему. Без руководящей и направляющей роли каких бы то ни было эльфов, хоть самых разосветлых!

Лишенный связи скелет высокородного зомби распался, обугленные кости хрупкими головешками упали в горку праха на столешнице, череп брызнул осколками, как чайная чашка из драгоценного черного фарфора. Кончилось все, истлело…

Убрав Зерна Истины на место, я утер рукой лицо. На ладони отпечатались полосы сажи, как у Рона Ас-Саби после его столкновения с наследием Рыцарей Грома. Упаси нас Судьба от таких аналогий, конечно…

На зубах при вдохе тоже заскрипело. В воздухе висела серая муть, туман из сажи и пепла. Как всякий политик, Властитель ау Гуотт ау Рийнаорр оставил после себя до невозможности много грязи. Терпеть ее впредь я был не намерен – ни здесь, в посольстве, ни во всем Хисахе!

В руках, казалось, сам собой закрутился зарождающийся вихрь. Хлестким движением от себя я швырнул его над столом. Хлопья сажи, мусор, обрывки документов закружились, срываясь с места, взлетели к потолку. Выбитые окна не стали преградой для рукотворного смерча, и всю эту дрянь вынесло прочь, чтобы утопить в Зодиакальном море.

Больше в посольстве мне делать нечего. Пора бы поспешить в султанский дворец, пока его еще кто-нибудь занять не догадался. С предсказуемыми выводами в отношении моей персоны соответственно местным традициям перехода власти…

Небо над Хасирой, лишенное затенителя, было еще светлым и даже более золотым, чем обычно, но улицы уже затянула тень, чуть отступавшая лишь на открытом пространстве. Лизардманки усеивали площадь перед султанским дворцом, рассевшись группками не меньше дюжины, умильно склонив головки и сложив передние лапки в молитвенном жесте. Но теперь я в этих тварях уже не обманывался.

Впрочем, разгонять их пинками я тоже не собирался. И без того добровольных разгонщиков в дороге прибилось предостаточно, это если не считать становящегося своеобычным блюстителя трона. По мере выхода с суверенной территории посольства толстяк в празднично-черном с готовностью нарисовался рядом по новой. Потом придумаю, куда его девать, а пока придется потерпеть раздражающее присутствие сообразно новому чину.

Султан, блин. Всея Хисаха. Хоть агукать начинай, как недоброй памяти прапредшественник. Или зубами скрежетать, как злыдень, весьма недолго занимавший ту же должность непосредственно передо мной. Уж если я с двумя женами, одним дворецким, дракотом и бессчетными крикунами справиться не могу, то как тогда, спрашивается, совладаю с целым государством?

Эх, мне бы заместителя толкового в наместники, вроде Пемси при Келле…

Может, младшая жена поделится? В таком качестве пышечка подойдет мне куда больше, чем на правах неизбежной любовницы при попустительствующих супругах. Заодно и от блюстителя трона избавлюсь, приставив его к безусловно смертной исполнительнице султанских обязанностей…

Но так далеко загадывать пока было рановато. Поднявшись на ступени парадного входа, я тихонько обратился к своей здешней династической тени:

– Как во дворце, много верных Музафару?

– Службы султана верны сану, а не лицу, – с достоинством ответствовал главный среди служителей.

В словах его имелся определенный резон. Хотя бы уличных сторонников внутрь можно не тащить. Это не к тому, что сопрут чего или поломают – дело при переходе власти вполне законное. А вот в саму власть случайных свидетелей, особенно утвержденных в своем праве опьянением победы, лучше не допускать. Некрасиво получиться может…

Тем более что не все еще завершено и на улицах города. С фальшивой стражей покончено, но остатки настоящей и колдуны все еще отбиваются у казарм и держат в блокаде Академический квартал. Вот туда я и отправлю жаждущих славы, подвигов и сопричастности победе. А пока они добираются пешим ходом, попробую привести к присяге отмалчивающийся на рейде флот и проверю, как обстоят дела на газовых промыслах.

Может, и обойдется без дальнейшей крови. Хотя лично я не могу представить, как без нового витка кровопролития разобраться с тем, что открыл мне ныне окончательно покойный посол, наследный хтангский рыцарь и эпический мститель в одном лице.

Тихонько поручив аштегмену с его людьми оцепить дворец и послать гонцов в посольство с просьбой к женам перебираться сюда, я обратился к прочей прибившейся по дороге толпе в духе лучших монологов Халеда.

– Вашей помощи ждут Синие Драгуны! – Отправлять народ на подмогу студиозусам, пока сам не разберусь, что с теми делать, я все-таки не решился. – Ударьте вражьим выкормышам с тыла! Хасира вас не забудет!!!

В ответ с азартом раздались приветственные вопли, и толпа, размахивая родовыми клинками драконидов и людей, трофейными стражничьими сайсами и гарпунометами, а также импровизированным оружием вроде сковород на длинных ручках, ломанулась в сторону порта.

Даже без волынок дело обошлось. Я и не подозревал за собой подобных организаторских способностей. Или это дух мятежа сам по себе облегчает срыв с места? Спорю, еще вчера этих же горожан вряд ли удалось бы парой фраз отправить на превосходящего противника…

Так или иначе, теперь никто более не претендовал на то, чтобы наравне со мной войти во дворец по праву победителя. Лизардманки не в счет, тем более что они-то как раз стремились покинуть чуждые и негостеприимные для них покои. В чем им только помогали люди и дракониды обоего пола, одетые в традиционное для дворцовых слуг золото и вооруженные не более чем метелочками из перьев.

Блюститель трона представил и поручил меня первой же группе золотых, чтобы тут же накрыться своим простеньким, только для глаз, заклятием невидимости и удалиться. Тактичность его службы, оказывается, состояла в том, чтобы присутствовать и, пуще того, показываться лишь в моменты ее исполнения и во время протокольных мероприятий вроде вручения верительных грамот иностранными послами. Все остальное время душеприказчик престолонаследия пребывал наготове, способный явиться к султану по зову специального амулета в момент, когда жизни того угрожает опасность…

– Эй, послушай! – напоследок обратился я к исполнительному толстяку. – Где тут Центральный Пост… ну главный пункт связи и наблюдения?

– Попросите проводить вас в Зал Тридакны, Ваше Великолепие. – Учтивый ответ прозвучал уже из пустоты. Передавать его кому-либо из слуг не понадобилось. Расслышавшая совет блюстителя девчушка в золоте и хне с ног до головы низко склонилась передо мной, приглашая следовать к намеченной цели.

Покуда я спешил за бойко семенящей служаночкой, перед глазами переливались все оттенки золотого и оливкового на ее фигуре – зеленоватые от особого сорта хны и вызолоченные «ведьминым чаем» пряди волос, узоры той же хны по всему телу и золотое шитье бурнуса, а также бесчисленные украшения, составлявшие, похоже, всю прочую одежду. Хотя нет, набедренная повязка на субретке все же имелась. Понятно, что из золотой парчи, но была-таки…

Наконец за очередной анфиладой провожатая с тем же низким поклоном отступила в сторону, пропуская вперед своего новообретенного султана и при этом всем видом показывая, что ей самой там делать нечего. Но я еще придержал торопливую субретку, отдавая необходимые распоряжения:

– Оцеплению до особого распоряжения выдавать еду с дворцовой кухни, но без вина! И переписать всех для дальнейшего пожалования. Прибудут мои жены с наложницей – предоставить им покои и все необходимое. Прочий распорядок по дворцу без изменений.

Та склонилась передо мной в глубоком книксене, прометя по полу прозрачной тканью в золоченом узоре, и привычно оттараторила:

– Слушаю и повинуюсь, о султан!

Это самое «о» в обращении начало задалбывать меня уже со второго раза. Зато исполнять мой приказ она начала практически сразу, выхватив из бесчисленных подвесок на поясе золоченую снаружи крохотную раковину ближней связи и с ходу вызывая кухню, кастеляна и главную горничную.

Удовлетворившись тем, как осуществляются административные функции во дворце, теперь принадлежавшем мне, я шагнул под высокую стрельчатую арку входа, другой рукой раздвигая своеобычный занавес из бус. С порога открылось зрелище, уверившее меня в попадании именно туда, куда я и стремился.

Название залу не случайно дала тридакна. Огроменная, в три фута раковина возвышалась на помосте в глубине продолговатого помещения. Заклята на двести сорок каналов связи – жемчужины выбора усеивают всю верхнюю створку. А звук от нее способен наполнить зал целиком. Царственная вещь, однако.

Кроме нее, на том же возвышении присутствовали шесть магических шаров придворного калибра. То есть если и не с блюстителя трона в обхвате, то не многим меньше. Надеюсь, активация у них стандартная и не придется звать на помощь штатных криптомагов.

Для пробы я пробежал пальцами по ближайшему, сдвинув подвешенный на экваториальной оси стеклянный колпак. Бирюзовые, под цвет здешних политических амбиций активные точки с готовностью засияли под рукой.

Ага, работает… Хрустальная сфера с готовностью показала один из секторов города. Первичная настройка именно такова, хотя среди стандартных наличествует раскрытие того же сектора за пределы стен Хасиры, от ближней к ним местности до самого отдаленного пограничного района. Поняв, как все устроено, я активировал прочие пять сфер, чтобы создать полный обзор.

Призрачное подобие города окружило тридакну, высящуюся как раз на месте султанского дворца. Вот посольский квартал, по которому носит хлопья копоти еще не успокоившийся вихрь, вот Сухотаможенная площадь в обломках разбитых пескобуеров, вот порядком разгромленные казармы Синих Драгун у Парадной Пристани, вот почерневший от огня и дурной магии остов Проекционной Башни, вот голый и неприкаянный обрыв с неразличимым отсюда рваным бирюзовым ковром трупов… Всюду разгром и запустение, мусор, ветер и дым. Шаг за шагом, все наши дела и вехи за бесконечный день Бирюзовой Революции.

Хотя нет, круг не замкнут. Надо сделать еще один шаг, еще один очаг загасить, втоптав в песок тлеющее лиловое пламя мятежа.

Академический квартал. Именно туда стянулись остатки отброшенных по всему городу сторонников Музафара, которых не остановила даже его смерть. И тем более не остановила она его противников, готовых во имя своей завиральной идеи перемолоть собственную родину на костяную муку. Во имя беспрепятственной торговли и мирного развития…

Чистые ребятишки и старые умники, искренне или с расчетом желающие обновления древнего Хисаха. Враги моего врага, но мне не друзья. Однако и не враги тоже. До нынешней секунды…

Если они останутся в живых, резня на улицах кончится не сегодня. Не завтра, не через неделю – при царствующем султане, даже таком, как я. Только тогда, когда древняя и гордая страна превратится в подобие кадавра-буратино, пляшущего под чужую шарманку на забаву почтенной публике.

О да, достаточно быстро они поймут, что к чему, и те, кто сохранит яростный идеализм среди окружающей беспринципности, радикально изменят свое мировоззрение… Но будет поздно. Рухнувшей стране их прозрение уже не поможет! Ибо состояние с низкой энергетикой устойчивее состояния с высокой – это азы маготехники, известные любому недоучке…

Тысячелетиями высокородный мертвяк расплачивался молодыми жизнями за свою застарелую месть. Видно, в привычку вошло – вон какой счет незакрытым оставил.

Что ж, если оплатить его выпало мне, так тому и быть. Поставлю подпись под величайшей интригой тысячелетия, подобью баланс: так, мол, и так, закрыто и окончено. Пересмотру не подлежит.

Пальцы сами собой пробежали по усеянной жемчугом створке тридакны, перенося код вызова эскадры из ныне доступного мне, как верховному главнокомандующему, свода информационных и магических ключей к государству. Почти мгновенно огромный, с кулак, изумруд индикации налился сиянием отзыва. Порядок на флоте пребудет тверд, хоть мятеж, хоть смена власти бушуй на неверной зыбкой земле…

– Капудан-паша Ток двадцать третий ожидает приказаний истинного султана! – Формулировка, не двусмысленно указывающая на политические симпатии как самого флотоводца, так и представляемой им силы, доселе немо нависавшей над городом.

Истинного, говоришь… Других не держим.

– Говорит Джек Пойнтер по прозванию Собачий Глаз, Властитель ау Стийорр, ау Хройх, уарс Фусс на пяти Реликвиях, Султан Хисаха по праву Последнего Присутствия! – На мгновение я замолк, давая возможность капудан-паше проглотить и начать переваривать мой невдолбенный титул, теперь украшенный еще и местным бантиком, а затем продолжил бесстрастно-деловым тоном: – Остатки банд уничтоженного узурпатора захватили центр сопротивления в академии. Приказ по флоту – бомбардировать академический квартал. Отомстим за пролитую кровь! Вечная память нашим соратникам, погибшим за Хисах!!!

Пока еще живым… Полным надежд на будущее своей страны, на освобождение от гнета старых легенд и имен, некогда поднявших из небытия на грани двух пустынь – песчаной и водной – невозможную страну-сказку… Пока. Еще. Живым. Но об этом бравым морякам знать не обязательно. Даже просто не нужно.

Достаточно того, что об этом знаю я.

– Слушаю и повинуюсь, о султан. – Флотский был по-хорошему краток.

Не прошло и минуты, как рев раздираемого воздуха возвестил о начале обстрела. Памятное по параду огненное облако сорвалось с бортов застывшей на рейде эскадры и медленно поплыло к дымящему академическому кварталу. Спустя долгие секунды пылающий поток пролился на непокорный очаг сопротивления, зажигая в нем новое пламя.

Клубящаяся черно-оранжевая туча поглотила строения и пальмы, нападающих и обороняющихся, глухую тиранию и продажную свободу – оба неверных пути, по которым мог бы пойти Хисах.

Все сгорело без следа. Лиловые тоги, бирюзовые повязки, стражники, колдуны, студенты, их духовные лидеры, шкура «дракоморфа десерти», сиречь песчаной акулы…

И Пемси.

До меня дошло, кому я подписал, не рассуждая, смертный приговор.

Услужлива человечья натура – с легкостью вымарывает из памяти все, что может помешать осознанию собственной правоты. До поры до времени держит ненужное в загоне, лишь ненадолго выпуская на волю злые воспоминания – через незаметные щелки, по никчемным зацепкам, с каждым разом все надежнее забивая эти лазейки, чтобы ничто не смогло нарушить покой самодовольства.

Неужели и мне теперь всю жизнь так же прятать от себя вину?!

Невольно завертелась и чуть не добила вконец совсем пакостная, мелкая мыслишка: вот оно, окончательное решение вопроса с назойливой обожательницей. Само сложилось как нельзя лучше. Кто теперь поверит, что, отдавая приказ, я меньше всего думал о девчонке, оседлавшей прибойную волну мятежа? И кому вообще будет до нее дело спустя годы, когда кровь и грязь этих дней застынет благородной патиной истории?

Мне будет.

На шаги, раздавшиеся по гулким коридорам султанского дворца, я обернулся почти с радостью. Во всеобщем разброде толком не налажены ни охрана, ни обслуживание, но оно и к лучшему. Сейчас я был бы рад даже наемным убийцам, недобиткам «лиловым», да что им – Лунной Богине и всем демонам ее, лишь бы не оставаться наедине с собой и непотребством, только что сотворенным мной из высших политических соображений.

А всем вышеперечисленным лучше бы сейчас самим опасаться меня…

Однако увиденное заставило меня отшатнуться, будто и взаправду передо мной въяве предстала владычица неупокоенных. Или хотя бы одна из душ ее свиты, вечно воющей в ночном небе песнь могуществу своей повелительницы. Во всяком случае, считать незваную гостью пребывающей по ту сторону Последней Завесы я имел все основания.

Однако Судьба сыграла со мной немыслимую шутку. В ставку верховного командования, закопченная и потрепанная, но несомненно живая, влетела Памела Акулья Погибель!

Моя древнейшая, приходящаяся ей атаманшей и непосредственной начальницей, едва поспевала за несущейся во весь опор пышечкой, сдав на руки слугам совсем расклеившегося ученого дедка-богомола, наиболее безопасного из местных умников. За ними всеми разве что шлейф дыма не плыл, и отнюдь не по причине попадания под огонь эскадры – от него никто не ушел, да и слишком быстро появились уцелевшие, чтобы поспеть от академквартала после залпа.

Нет, распалилась вдохновительница бирюзовой революции сама собой и совершенно по иному поводу. В роль вросла, будто всю жизнь командовала не мелкой бандой, а минимум полком.

– Ты что тут сидишь?! Где помощь, где армия, флот?! Ребята там насмерть стоят, из последних сил! – не удержав взятого тона, Пемси сбилась на хрип, но не замолчала. – Ты вообще представляешь, что там творится?

Ага… Можно подумать, будто одна она провела этот день на улицах воюющего с самим собой города. Пожалуй, из нас четверых, явившихся в Хисах не ко времени, ей за стенами академии выпало меньше всего. В сравнении с Хиррой, преступившей себя ради других, Келлой, выжившей в магической мясорубке осажденных казарм, да и мной самим, в конце-то концов!

Но сейчас наш счет сравняется. Потому что я представляю, что творится на месте столь своевременно покинутой ей академии. А маленькой блондиночке еще только предстоит узнать, что те, за кого она так переживает, уже не нуждаются ни в чьей помощи и участии по эту сторону Последней Завесы.

Молча я отступил на шаг, открывая хрустальный шар, заполненный пламенем и черным жирным дымом.

– Там уже никого нет. Музафаровы колдуны взяли Академию. А флот накрыл их файрболлами. По моему приказу. Никто не уцелел…

Пемси рванулась вперед, будто хотела нырнуть в магическую сферу. Алые и оранжевые блики заплясали по ее лицу, отражаясь в глазах, скользя по скулам, мерцая на полуоткрытых губах. Девчонка онемела и оцепенела, в самое сердце пораженная тем, что открылось ей.

Что ж, это ее расплата. За славу и обожание, за место во главе мятежа…

За предстоящее ей наместничество.

Где-то в глубине души я понимал, что сейчас перекладываю свою вину на чужие плечи. Но смотреть на дело иначе уже не мог. Даже сквозь радость оттого, что хотя бы двое из обреченных мною на смерть избежали уготованной им судьбы.

Все-таки крохотное облегчение. А то я уже начал ощущать себя какой-то исключительной сволочью. Хуже Охотника…

Молчание длилось недолго. Отойдя от первичного остолбенения, пышечка впала в совершеннейшее бешенство. Бессловесное, но оттого не менее понятное – в визге, от которого закладывало уши, явственно читались обвиняющие нотки. Оборванные только звонкой пощечиной, после которой моя древнейшая крепко взяла подчиненную за плечи, совсем негромко выговаривая:

– Пемси! Пе-емсиии… Памела Фелиция Дженкинс! – Не знал, что Келла способна так неожиданно оборвать чужую истерику. – Ну ты что?! Не у себя в подворотне орешь! Тут тебе не улица и не отцовский гарнизон.

Кое-что в услышанном потрясло меня совсем наособицу. На сей раз откровение касалось уже не младшей жены, а ее унтер-бандерши – забавной девчонки, которую я привык не воспринимать всерьез. Пемси и Пемси, от Памелы уменьшительное, имечко не из редких.

Зато фамилия ее у меканских парней всегда на слуху была, а у меня в особенности. Не забыть, как ни старайся, при ком меня вчистую из строя списали!

Памела Фелиция Дженкинс. Вот как, оказывается… Генеральская дочка, по табелю о рангах – вровень с магистерской супругой, не многим ниже городской эльфи без наследственной ренты. Папаша ее, помнится, командовал сектором фронта, где я от роду доставшиеся глаза оставил. На позиции «Отметка 77», как сейчас помню. Днем-другим позже и вовсе бы ног не унес. Даже праха горелого от той позиции не осталось.

Дженкинс на том, в самом начале перехваченном тесайрском наступлении изрядно поднялся – до высшего для человека чина премьер-генерала. Жаль, не сумел насладиться достигнутым в полной мере. Волна атакующих докатилась-таки до его командного пункта. Когда на третий день тяжелейших боев новопроизведенного полководца отрыли из-под рухнувшего наката личного бункера, он уже был изрядно повредившись в уме.

Так, говорят, и по сей день держит до последнего оборону в обитой мягким комнате. Только свет в ней никому не дает гасить – темноты с тех пор отчего-то боится и луны главной видеть в упор не может. Корчи от нее делаются у премьер-генерала…

Все равно пенсия и наградные – дай Судьба кому другому, вся семья безбедно жить может. Законная жена из богатого купеческого рода, бездетная баба с вечно поджатыми губами… а также военно-полевые наложницы и дети их, в недолгом озарении разума официально Дженкинсом признанные и введенные в фамилию.

Памела как раз из таких, дочь одной из личных связисток. Могла бы в храмовом колледже для благородных девиц подвизаться, солнышки жрецам на стихарях вышивать да манеры благородные усваивать, а вот же – пошла в банду. От наследственности не сбежишь, выходит: папаша-то в ее годы три квартала кулачных бойцов держал, до того как образумиться и в офицерскую школу податься. Видно, и дочурке пришла пора в разум войти, своевременный поворот карьере учинить…

Что ж, стало быть, со всех сторон кандидатура подходящая. Высокого происхождения и немалых личных качеств. Будет на кого Хисах оставить. Да и мне спокойнее будет вдали от ее несытого обожания и жесточайшей преданности.

Откладывать разрешение столь важного вопроса в длинный ящик с погребальными рунами на крышке не стоило. Сейчас же и надо обозначить нужду страны в деловитом управлении. Пусть даже нечестным приемом, цепляясь за память тех, кого сам же угробил в последнем бою однодневной гражданской войны.

– Они погибли, но ты-то жива! И во имя тех, кто сегодня дрался на улицах против узурпатора, должна принять в свои руки их дело! Удержать страну, сохранить власть…

– Это как же? Султан у нас вроде бы ты?! – Пемси, по крайней мере, съехала с обличительного тона. Сделала ли она это благодаря усилиям эльфи древнейшей крови или попросту от изумления, уже неважно. Келла тоже смотрела на меня с неподдельным интересом, ожидая разъяснений. Но вполне одобрительно, что только придало мне сил.

– Ага, а атаманша у вас в «Орхидеях» вроде как она, – кивнул я на младшую жену. – Однако вся текучка на тебе. Государство – та же банда, только масштаб побольше. Ничего, справишься!

– Не буду! Других ищи за тобой углы прибирать… в больших масштабах!!! – Обида за своих еще не оставила бойкую пышечку. – Или сам справляйся!

– Мне здесь не остаться в любом случае. После того, что на Проекционной Башне учинил… – с удрученной ноткой в голосе прибавил я. Кстати, так оно и есть. Радость избавления от гражданской войны продержится недолго, а вот недовольство жителей, лишенных привычной защиты от бешеного солнца, вряд ли даст мне спокойно султанствовать. – Наместник нужен надежный, из своих… Наместница то есть.

– Это верно! – с неожиданным жаром поддержала меня Келла. – В Хасире нам теперь нельзя задерживаться. Ты с ней обручился сильнее, чем кровью. Город твой дух себе в покровители забрать хочет, как с Халедом было…

Вот тебе и помощь… Привычки выдумывать пустое у моей древнейшей никогда не было. Даже ради самого крайнего случая, вроде нынешнего. Получается, и это – правда?!

Удружил я себе, ой удружил…

Не знаю, что именно убедило унтер-бандершу в серьезности положения – моя донельзя удрученная рожа или слова младшей жены. Но возражать и препираться Пемси прекратила, теперь лишь испуганно переводя распахнутые глаза с нее на меня и обратно.

Эльфь древнейшей крови не могла не почуять коренной перелом в состоянии подчиненной. И мягко, по-своему, словами легкими и непринужденными, как дружеские касания, дожала дрогнувшую девчонку.

– Это нужно, маленький, – сказала она тихо – тихо, будто по секрету признаваясь в чем-то, никому доселе не известном. – Мне нужно… Больше всего на свете.

Поначалу Пемси в ответ лишь смотрела жалобно, не замечая выступивших слез, но с каждым словом все заметнее кивала, соглашаясь, вторя услышанному, принимая его как единственно возможное для себя. До тех пор, пока сама не прошептала:

– Да, да, да… Я стану наместницей… Раз тебе надо.

– Надо. Во исполнение твоей клятвы банде! – так же тихо, но непреклонно сказала Келла. – Первой кровью и жизнью!!!

– Жизнью и последней кровью… – ошарашенно пролепетала отзыв унтер-бандерша, прежде чем осознала суть повеления атаманши. После чего, похоже, утратила последние остатки воли и способности к соображению заодно. Во всяком случае, когда Келла, полуобняв за плечи, отвела ее к выходу из зала и сдала очень своевременно возникшим откуда-то драконидкам в золотых бурнусах горничных, упрямая блондиночка даже не попыталась обернуться и вырваться.

Так и пошла покорно навстречу неминуемой после уличных боев бане, коронационному убору, трону и городу, который хотя бы не жаждет забрать ее душу себе в покровительницы…

Все-таки страшновато бывает смотреть, что мы, эльфы, делаем с людьми.

Что хотим, то и делаем. Даже не замаранные дурными раздорами между Днем и Ночью, как моя младшая жена, или новопроизведенные, лишь осваивающиеся с эльфийским долголетием да магической мощью, вроде меня самого!!!

В таком вот расположении духа и застала моя древнейшая мужа и господина по возвращении от высоких стрельчатых дверей зала. Смерила меня долгим, все понимающим взглядом. И тихо-тихо, совсем буднично и равнодушно подвела итог всему сотворенному нами в Хисахе:

– Что смотришь? Надо было сразу от ворот назад поворачивать, как Блоссом говорил. После-то чего уж…

Пораженно я вскинул взгляд на ее спокойное холодное лицо. Эльфь древнейшей крови поймала его и без всякой задней мысли пояснила:

– У меня очень хороший слух.

Перебивать ее и уточнять, что меня поразила не осведомленность, а сделанный из нее вывод, я не стал. Скорее даже не сам вывод, а та безучастность, с которой сумасбродная и порывистая эльфочка заявила о своей готовности отказаться от приключений еще в самом их начале. И даже не сама эта готовность – желательность, предпочтительность такого выбора, прозвучавшая в ее словах…

Младшая жена приоткрылась совсем с незнакомой стороны. Какой-то взаправдашней древностью дохнуло от нее, силой и сутью более властной, чем преходящий узор личности. Словно волны от легкого ветерка и круги от капель на прозрачной чистой воде разгладились, показав холодную глубину, в которой, как ни старайся, не угадаешь дна.

Моя древнейшая… Шутливое прозвище обернулось совсем нешуточной стороной.

Полностью вступившая в свои права ночь не добавляла происходящему оптимизма. А вдобавок ко всему разговор, как выяснилось, оказался вовсе не закончен. Просто перерыв в нем несколько затянулся. Как раз в той мере, чтобы коренная тема назрела во всем своем великолепии:

– Зачем ты так… с Пемси?

Похоже, эльфь древнейшей крови действительно еще не все прояснила для себя в случившемся, предоставив мне самому решать, с какого из многозначных смыслов вопроса начать ответ. В результате выбирать оказалось особенно не из чего.

– Это оказалось легче, чем трахнуть и забыть, – ни с того ни с сего вернул я жене ее же столь не давние слова.

Как оказалось, в самую точку. Теперь Келла посмотрела на меня еще дольше, чем тогда, когда вернулась, проводив грядущую наместницу всея Хисаха и мою несостоявшуюся любовницу к уготованной ей судьбе. И приговор услышанному ли, сделанному ли взвесила еще точнее и короче:

– Ты жестокий человек, Пойнтер.

Не понимаю, как ей удалось произнести все слова с одинаковым напором. Таким образом, осталось неясным, что более возмутительно: то, что я жестокий, или то, что я человек?

Или то, что жестокий человек – именно я, Пойнтер.

Дурное оцепенение, охватившее меня после отдачи приказа по флоту, постепенно отпускало, перегорая в простую усталость и боль во всем теле. Давно пора, а то уже больше часа минуло с тех пор, как моя младшая жена, эльфь древнейшей крови и бескомпромиссная судия всему сотворенному нами под гостеприимным небом Хасиры, ушла, более не потратив на меня ни слова.

Что ж, хотя бы в баню не послала, как в предыдущий раз. Но вот сейчас именно туда мне и стоило бы пойти. Причем куда с большими основаниями, чем вчера… То есть уже позавчера. Занимающийся дымный рассвет вскоре неодолимо превратится в утро – начало нового дня в столице, небо над которой уже не будет прежним. Да и сам город встретит наступавшее время суток совсем иным.

Впрочем, гарь и кровь с улиц скоро смоют… Просто в отношении себя самого эту полезную операцию я могу проделать намного раньше. И не как попало, а посредством дворцовых бань, славящихся роскошью и полным магическим самообслуживанием, гарантирующим безопасность и приватность пользователя. Именно что-то в подобном роде мне теперь и требовалось. Надо же поиметь хоть какую-то пользу от своего нечаянного султанства!!!

Лишь бы не заснуть, разомлев в теплой воде. А то список покойных правителей Хисаха может самым неожиданным образом пополниться аж трижды за одни сутки. Причем в этом случае определение преемника будет наиболее затруднительно…

Однако реальность быстро показала, как несостоятельны подобные опасения. Что-что, а сон в сравнительно быстро найденных банных покоях дворца мне не грозил никоим образом. Не столько из-за безлюдного чудо-сервиса, сколько из-за компании, которая меня там поджидала.

То есть не то чтобы именно компании – одна драконидка за целую компанию никак не сойдет. Но полным одиночество на пару с Исэсс тоже не могло быть. Даже на бескрайних просторах султанских терм с хамамом, огрской сауной и иными парными в многочисленных пристройках округлого зала со сводом не ниже, чем боковой притвор Храма Победивших Богов…

Драконидка нежилась на невысоком ложе в глубине зала, поодаль от бассейна. Очевидно, целители из не примкнувших к Музафару или из городских, срочно введенных во дворец, изрядно над ней потрудились – ни шрама, ни синяка на шероховатой мелкочешуйчатой коже. Все полосы крупных чешуек на икрах, бедрах, спине, плечах и затылке сияли радугой омытого дождем неба.

Услышав мои шаги, наложница, выглядевшая царственно даже в полной наготе, повернула голову на звук. Блик скользнул по чешуе от шеи до самой переносицы, словно огонь по запальному шнуру к бочке с огневым зельем, и разорвался радужным сиянием распахнувшихся почти до круглизны вертикальных зрачков.

Драконья кровь оказала себя в ней так явственно, что я чуть не отшатнулся.

– Где тут лучше шкуру от копоти отодрать? – спросил я чуть грубовато, желая скрыть смущение. – А то третий час султанствую грязный, как боров на гнездовье.

– Следуй за мной, мой повелитель! – неожиданно вместо совета Исэсс встала, решив сама указать мне лучшее место.

Делать нечего, пришлось идти, скользя взглядом по ее бликующей коже с головы до пят. Изящная походка танцовщицы была разом кошачьей, драконьей и донельзя женственной, но притом не возбуждающей, а напротив, успокаивающей и примиряющей со слиянием в ней столь несообразного.

Для приведения меня в норму наложница избрала тесайрскую баню с метелками-опахалами из пальмового листа, круглыми сандаловыми бочками для мытья и такими же, только многократно уменьшенными шайками, чтобы поддавать пару на раскаленные камни. Да еще с низкими топчанами для пенного массажа и целыми кипами полотенец в плотно затворяемых шкафах.

Пропустив меня вперед, Исэсс и сама зашла следом, легкими движениями рук приводя в действие амулеты парной. За это я был ей только благодарен, но на сем деловитая драконидка не остановилась. Покуда многочисленные горелки раскаляли булыжники и грели воду, женщина драконьей крови без малейшего стеснения принялась раздевать меня, начав с оружейной сбруи, но на ней, понятно, не остановившись…

Сопротивляться особо не хотелось. В конце концов, пока мы с младшей женой и ее унтер-бандершей разруливали политические проблемы Хисаха, распоряжаясь наследием Музафара и его противников, наложница хоть как, но все-таки отдохнула после исцеления. А мне шевелиться уже окончательно расхотелось. Поэтому все прочее, что драконидка проделывала надо мной сначала в наполненной горячей водой бочке, а затем и на топчане, застланном мягкой теплой пеной, я воспринимал без особых попыток соблюсти самостоятельность.

Надо отдать Исэсс должное – банщицей она оказалась не худшей, чем танцовщицей. Собственно, ее мыльное священнодействие было подобием того же памятного первого танца, просто сегодня место несуществующего предмета, покорного гибким рукам наложницы, занимал я сам. Только успевал поворачиваться, раз от раза все больше запаздывая с необходимым движением.

Пар и вода, пена и касания скользящего в самозабвенном трансе массажа гибкого тела завораживали и убаюкивали, рождая странное ощущение – будто столь близкая телесно женщина драконьей крови на самом деле пребывала где-то в неизмеримой дали. Наедине с собой, глухая и слепая ко всему, что вне ее…

От этого и меня потихоньку покидало напряжение как минувшего дня, так и всех прочих, ему предшествующих. Подступающий сон все более властно затягивал, скрывая, отсекая ненужное и лишнее.

Прежде чем заснуть, я все-таки сумел уловить момент, когда пар и влага сменились сухостью свежего воздуха и бесконечных, бесчисленных махровых полотнищ. Вновь же обрел сознание спустя многие часы. Почитай, к полудню дело уже шло, если судить по свету, врывавшемуся в помещение без помех затените ля.

В ворохе мягкой, пушистой ткани мы двое переплелись так, что спросонья не получалось толком разобраться, где чьи руки и ноги. Хотя нет, гладкая и сухая змеиная шкурка драконидки позволяла без труда распознать ее прикосновения. Не спутаешь, как не спутать вчерашний вечер и сегодняшнее утро.

Но главное, что отличало пробуждение от погружения в сон – то, что почти неподвижная и внешне бесчувственная Исэсс на сей раз присутствовала здесь во плоти и высших ее желаниях. Едва заметными и внешне невинными движениями немо, незримо звала и требовала совершенно недвусмысленного внимания.

Ее страсть не разгоралась медленно, как у иных женщин, а словно прорывалась наружу из глубин, где была скрыта все это время, не угасая притом ни на секунду. Только танец, прорицание и соитие открывали дорогу наружу ровно гудящему пламени внутренней сути Говорящей с Судьбой.

Безумному и всепоглощающему огню, равному по мощи трехтысячелетнему пыланию горы Дройн…

Спустя время, которое никому из смертных не дано измерить, мы оставили друг друга, чтобы окончательно пробудиться от сна наяву так же, как от предшествующей ему дремоты. На коже драконидки, приводящей себя в порядок поодаль, все еще затихала пляска радужных узоров высшей степени переживания. Как в хрустальном шаре, заклятом на преобразование музыки в цвет.

Если судить по переливам цветов, внутренняя мелодия танцовщицы была прекрасной и абсолютно сумасшедшей. Огонь, раздуваемый Ветром, обретает мощь, несоизмеримую с обыденными мерками возможного и допустимого…

Вослед ей я тоже сполоснулся по новой и оделся в униформу, очищенную и обновленную за ночь заклятием. Казалось, в наступившем дне не осталось ничего от прошедшего – грязь, кровь и копоть минувших суток исчезли, растаяли в неверном жарком мареве наступающего полудня, чтобы стать еще одной легендой Хасиры. Присоединиться к Халеду и Харуде, Слеподырому Билли или Омару Копьетрясу, вплавившемуся в собственную историю, как мушиный дракончик в кусок янтаря, вынесенного прибоем на берег…

– «Так мир в ничто проходит перед нами, из ниоткуда облик свой явив». – На этот раз я не сумел сдержать памятные любому посетителю балагана слова из «Халедаты».

– «Сэхх а-суу та, эсс хаох э-суу таххэ», – словно перевела услышанное на неведомое мне наречие женщина драконьей крови. Наверное, на свой родной язык. Красиво и лаконично. Кстати, на кеннэ эта строка звучит так же кратко, а переводится еще короче: «Из ничего в ничто сверкнул зарница-мир».

– На редкость созвучно переводу на староэльфийский. – Опять я не смог не поделиться наблюдением. Что-то пробило меня на болтовню. Совсем размяк…

– Не просто созвучно. Это одни и те же слова, – легко, как само собой разумеющееся, бросила Исэсс в ответ на мою блажь.

– Как это? – Такое попросту не укладывалось в голове.

– Чередование длящихся и прерывистых звуков одинаково, только сами звуки разные. Сиххэ драконидов – то же самое, что кеннэ эльфов.

– Странно… – Вместить все мое изумление в одно слово было невозможно.

– Что в этом странного? – Похоже, для всезнающей провидицы не было ничего удивительного в факте тождественности языков двух столь разных рас. – Народам Отца дан язык Отца, как народам Матери – ее язык.

– Это чей тогда – Матери? – Я так и не понял, что она имела в виду. – Человеческий, что ли? Так на нем вообще треплются все, кому не лень.

– Нет, огрский и гномский. Вы, люди, разговариваете на языке своего грядущего бога, – терпеливо продолжила объяснения драконидка. – Просто ваше наречие удобнее для всех прочих рас. В пользовании им нет преимущества или уступки ни одному из породителей.

Яснее ничего не стало. Как же тогда мелкие зеленые гоблины? Их собственное наречие, «хоба'а-зух», вообще ни на что не смахивает. Ни на кеннэ-сиххэ, ни на огрское воркотание – о гномском судить не могу, так как вообще никогда его не слышал, как и любой другой житель Анарисса.

Что же получается, зеленявки тоже говорят на языке своих грядущих богов?

– Чем замечательны межрасовые браки и связи, – попытался я скрыть свою растерянность от вставшего за шуткой, – это тем, что многое узнаешь от женщин иной крови!

– Заметь, все мы у тебя иной крови, – остро заточенный, словно раздвоенный скальпель, язычок драконидки продолжал терзать меня.

– Да как-то уж так всегда выходит! – Мне осталось только пожать плечами с усмешкой. – Даже и не знаю, отчего бы…

– Ты боишься женщин своей расы, мой повелитель, – спокойно заметила Исэсс.

– Почему это еще? – не раздумывая, вскинулся я, хотя где-то глубоко внутри уже знал, что наложница, как всегда, права. Впрочем, ответ и на сей, невольно вырвавшийся и чисто риторический вопрос не заставил себя ждать:

– Тебе кажется, что все они могут быть только жалкими, как женщины твоего детства, или жадными, как женщины твоей юности.

На такое осталось лишь невразумительно крякнуть, проглатывая возражения. Как она меня, однако… И ведь еще не закончила, оказывается!

– Но это не так. Любая из нас может быть жалкой и жадной. – Достойная дочь Хисаха скромно потупилась, опустив прозрачные веки. – И вовсе не того следует бояться…

Подозреваю, что спроси я – она объяснила бы, чего на самом деле следует. Так же холодно и четко, в свободном запале чистейшей логики, примененной к столь неподходящему предмету. И возразить было бы нечего, пришлось бы принять к сведению и впредь страшиться пуще белого траурного шелка Последней Завесы и любви Лунной Богини. Но вместо этого я задал совсем другой вопрос:

– А чего боишься ты?

– Ничего. И никого, – с легкостью отозвалась драконидка. – В том числе и тебя, мой повелитель. Ведь я Исэсс – Говорящая с Судьбой!

И открыто улыбнулась тонкогубым змеиным ртом. Спрашивать, отчего бы это надо бояться именно меня, такого свойского парня, было уже совсем бессмысленно. Особенно после вчерашнего, о котором и знать никто не знает…

Похоже, в моей жизни нечувствительно объявился новый страх, даже ужас. Перед неумолимыми ответами хисахской наложницы.

Не знаю, чего мне захотелось – уязвить ее в ответ или просто показать, что не все так просто. Но только утаивать знание о сути пророчества, которому драконидка отдала всю свою холодную страсть, больше не было резона.

– Уверена, что с самой Судьбой? Эльфы живут долго… А помнят еще дольше. И достаточно лживы, чтобы подменить Судьбу своими интересами, а пророчества – оперативными разработками. Бирюза будет править Хисахом, да? Бирюза – не только цвет твоей крови, но и приборный цвет Хтангского Священного Воинства, шедшего отобрать независимость вашей родины! А весь этот заговор и кризис, который привел к нему, выпестованы предыдущим послом за долгие столетия!!!

– Неважно. – Против ожидания, это откровение не потрясло Исэсс. – Судьба говорит со мной своими знаками. Что или кого она изберет, дабы объявить свою волю – все равно. И тем более все равно, что думает по этому поводу сам несущий ее послание.

Вот тут, признаюсь, мне сделалось по-настоящему страшновато. Оттого, что при таком раскладе я со своим нечаянным султанством и всем прочим участием в этой афере оказывался не более самостоятельным и самоценным, чем высокородный мертвяк с его замшелой местью. Руна в письменах Судьбы, песок с жерновов времени…

Бездумный исполнитель пророчества в глазах женщины драконьей крови, чью неистовую в своей жажде страсть разделял столь недавно. Не думаю, чтобы между нами могла случиться плотская близость, предшествуй сей разговор немому приглашению друг друга к постельному танцу…

И вряд ли она когда-нибудь случится между нами вновь.

Нас навсегда разделила отстраненность более высокого свойства, чем чуждость драконидского облика или непостижимость женской натуры. Может, устройство личности симвотипа Плог-Оинт, основанное на холодном расчете Ветра и творящее безумной правотой Огня?

Не знаю…

– Главное не то, что Судьба течет сквозь тебя помимо твоей воли, – сочла нужным пояснить Исэсс, почуяв, что ее слова задели что-то в моей душе. – Главное – находить в этом радость!

Ничего нового о себе она мне этим не сказала.

Не понять, что разговор между нами завершен, как кончено и все иное, провидица пятой расы разумных не могла. Тронуло ли ее это, нет – не мне судить. Быть может, принимая знаки Судьбы как должное, она и в происшедшем нашла для себя радость?!

Не мне судить.

Исэсс улыбнулась – чисто, открыто и совершенно безумно. Встала и пошла к выходу, пересекая полосы солнечного света из высоких окон, отводя рукой легкую, как дым, кисею занавесей. Свет, отраженный и рассеянный полупрозрачным мрамором, мягко обтягивал плавными бликами ее удаляющуюся гибкую фигуру.

Лишь на пороге женщина драконьей крови обернулась и бросила, как всегда, спокойно и легко:

– Прощай, мой повелитель!

Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Будто не навсегда расстаемся, а расходимся до утра, как старые супруги по разным спальням. Чтобы встретиться назавтра, как за день до того, и через день, и так день за днем до самой смерти в один и тот же час…

Но набат этих бесконечных дней, которые нам предстояло провести не вместе, не мог заглушить странного чувства освобождения. Словно отпустило то, что не давало покоя все это время, с первого взгляда в змеиные зрачки и до последнего – в чешуйчатую спину драконидки.

Прощай, Исэсс. Прощай, сказка жаркого полдня. Прощай, Хисах.

О многом теперь придется тосковать вдали, многое покинуть здесь, на грани Юга. Навсегда останутся в стране меж пустыней и морем Исэсс и Памела, моя политическая невинность и сексуальные мифы, победы и ошибки, удачи и неудачи. Да мало ли что еще – кофейно-золотое, вечно вечернее небо, мелодичный пересвист лизардманков на сводах храмов, полуденный сумрак морской сиесты…

И лишь об одном я буду жалеть безраздельно и свободно, без оттенка облегчения. Кофе по-хисахски готовят во многих местах.

Но кофе по-настоящему – только в Хисахе.

1

Здесь и далее – И. Бродский, «Конец прекрасной эпохи».