Если бы ночи всегда были такими темными, зимы такими мягкими, а свет фар так ослепительно ярок…
      Милицейский фургон резко тормознул и заскользил по снегу. Из машины выбралась бригада по расследованию убийств — будто выкроенные по одному шаблону неуклюже туповатые на вид милиционеры в овчинных полушубках и худощавый, бледный, в штатском — старший следователь. Он с интересом выслушал рассказ офицера, обнаружившего в снегу трупы — тот наткнулся на них глубокой ночью, сойдя с тропинки парка, — закоченел от холода, захотелось отлить — расстегнулся и тут увидел их.
      Группа двинулась в направлении света фар. Следователь полагал, что бедняги сбросились на троих и, веселясь, замерзли насмерть. Водка в стране всегда была «жидкой валютой». Цена ее постоянно росла. Считалось, что бутылка на троих удачно сочетала экономические возможности и желаемый результат. Великолепный пример первобытного коммунизма.
      Осветилась другая сторона поляны, по снегу побежали тени от деревьев, затем наконец появились две черные «Волги». Из машин вышла группа сотрудников КГБ в штатском во главе с коренастым энергичным майором по фамилии Приблуда. Милиционеры и агенты КГБ топали ногами, чтобы согреться. Изо ртов валил пар. На шапках и воротниках мерцал иней.
      Милиция, служба МВД, регулировала уличное движение, гоняла пьяных и ежедневно подбирала трупы. На Комитет государственной безопасности, КГБ, возлагались более важные обязанности — борьба с внешними и внутренними заговорщиками, контрабандистами, недовольными. Хотя сотрудникам комитета полагалась форма, они предпочитали ходить в штатском, чтобы быть незаметными. Майор Приблуда, расточая улыбки, беспрестанно отпускал грубоватые шутки, довольный, что тем самым сглаживает профессиональную неприязнь, которая отравляла «сердечные» отношения между милицией и Комитетом государственной безопасности. Он разглядел следователя.
      — Ренко!
      — Так точно. — Аркадий Ренко сразу направился к трупам. Приблуде оставалось идти следом.
      Оставленные на снегу следы милиционера, обнаружившего трупы, кончались на полпути к выдавшим трагедию сугробам в центре поляны. Старшему следователю полагалось бы курить хорошие сигареты, но Аркадий закурил крепкую дешевую «Приму» и глубоко затянулся — как всегда, когда он имел дело с мертвецами. Как и говорил милиционер, было три трупа. Они мирно, будто уложенные заботливой рукой, покоились под тающей ледяной коркой. Тот, что в центре, лежал на спине со сложенными как для похорон руками. Другие два — скорчившись подо льдом, будто виньетки по углам дорогой почтовой бумаги. На всех были коньки.
      Приблуда плечом оттеснил Аркадия.
      — Начнете, когда смогу убедиться, что здесь не затронуты вопросы государственной безопасности.
      — Безопасности? Майор, да здесь три пьяницы в общественном парке…
      Но майор уже махал рукой одному из своих сотрудников с фотоаппаратом. При каждом щелчке затвора снег вспыхивал голубым светом, а трупы будто парили в воздухе. Иностранная камера проявляла снимки почти моментально. Один из них фотограф с гордостью показал Аркадию. Отраженный снегом свет вспышки смазывал изображения трупов.
      — Ну как?
      — Быстро. — Аркадий вернул фотографию. Снег вокруг трупов все больше затаптывали. Чтобы унять раздражение, он снова закурил. Провел длинными пальцами по гладким темным волосам. Заметил, что ни майор, ни фотограф не догадались надеть сапог. Может быть, промокшие ноги заставят кагэбистов заняться своими делами. Что касается трупов, то он рассчитывал найти поблизости в снегу пустую бутылку — другую. Позади него, за Донским монастырем, постепенно рассеивалась ночная мгла. На краю поляны он увидел Левина, патологоанатома из милиции, с презрением наблюдавшего за происходящим.
      — Похоже, что трупы лежат здесь давно, — сказал Аркадий. — Через полчаса наши специалисты смогут очистить их ото льда и исследовать при свете.
      — В один прекрасный день и ты станешь таким, — Приблуда указал на ближайший труп.
      Аркадий не был уверен, не ослышался ли он. В воздухе мерцали льдинки инея. Не мог он так сказать, решил Аркадий. Лицо Приблуды с хитрым выражением, будто он что-то задумал, то появлялось в свете фар, то исчезало. Сверкали его маленькие темные глазки. Внезапно он стал стягивать перчатки.
      — Мы здесь не для того, чтобы вы нас учили. — Приблуда, раскинув ноги, уселся прямо на трупы и начал по-собачьи разгребать снег налево и направо.
      Человек порой думает, что привык к виду смерти; Аркадию приходилось бывать в жарких кухнях, забрызганных кровью от пола до потолка, он специалист, ему известно, что летом бывает слишком много крови, поэтому он предпочитает закоченевшие в зимнее время трупы. И вот из снега показалась маска смерти. Старший следователь подумал, что он никогда не забудет это зрелище. Он еще не знал, что оно станет решающим событием его жизни.
      — Убийство, — сказал Аркадий.
      Приблуда был невозмутим. Он тотчас стал сметать снег с других голов. Они выглядели так же, как и первая. Затем он сел верхом на тело, лежавшее посредине, и начал колотить по замерзшему пальто, а потом разодрал его. Затем он содрал с тела нижнюю одежду.
      — Та-ак, — рассмеялся он. — Можно констатировать, что это баба.
      — Ее застрелили, — сказал Аркадий. Между мертвенно-белых грудей чернела рана. — Вы уничтожаете следы, майор.
      Приблуда разломал одежду на двух других трупах.
      — Застрелены, все застрелены! — Он ликовал, как удачливый грабитель могил.
      Фотограф Приблуды озарял его действия вспышками, фиксируя, как тот приподнимает смерзшиеся волосы, выковыривает из черепа одного из трупов сплющенную пулю. Аркадий заметил, что, кроме обезображенных лиц, у всех трех жертв отсутствовали последние фаланги пальцев.
      — У мужиков, кроме того, прострелены головы, — Приблуда вытер снегом руки. — Три трупа, счастливое число, следователь. Теперь, когда я сделал за вас грязную работу, мы квиты. Хватит, — приказал он фотографу. — Поехали.
      — Вы всегда делаете грязную работу, майор, — сказал Аркадий, когда фотограф удалился.
      — Что вы хотите сказать?
      — В снегу три убитых и изуродованных человека. Это работа для вас, майор. Вы же не хотите, чтобы расследованием занимался я. Кто знает, куда это может привести?
      — Куда же?
      — Всякое случается, вы же сами знаете. Почему бы вам и вашим людям не взять расследование на себя, а я бы со своими людьми отправился домой?
      — Насколько я вижу, здесь нет признаков государственного преступления. Просто дело несколько сложнее, чем обычно, только и всего.
      — Более сложное из-за того, что кто-то уничтожил следы.
      — Протокол и фотографии вам пришлют, — Приблуда изящными движениями надел перчатки, — так что мой труд пойдет вам на пользу. — Он заговорил громче, чтобы было слышно всем, кто находился на поляне. — Само собой разумеется, если вы обнаружите что-нибудь относящееся к компетенции Комитета государственной безопасности, пусть прокурор немедленно сообщит мне. Вам ясно, следователь Ренко? Через год или через десять лет, но как только вы что-то узнаете, дайте знать.
      — Так точно, — так же громко ответил Аркадий. — Можете рассчитывать на наше полное сотрудничество.
      «Гиены, воронье, навозные мухи, черви, — думал следователь, глядя на покидающий поляну автомобиль Приблуды. — Темные твари». Занималась заря; он чуть ли не физически ощущал, как земля ускоряет вращение навстречу восходящему солнцу. Снова закурил, чтобы выбросить из головы Приблуду. Курение — отвратительная привычка, как и пьянство, также порождение государственной монополии. Все на свете — государственная монополия, включая его самого. В первых проблесках утра уже заискрился снег. На краю поляны милиционеры все еще удивленно таращили глаза. Они уже увидели эти выступающие из снега кровавые маски.
      — Расследование поручили нам, — объявил Аркадий своим сотрудникам. — Так что пора браться за дело.
      Он приказал поскорее огородить место происшествия, а сержанту поручил вызвать по рации еще одну машину с людьми, лопатами и металлоискателями.
      — Значит, мы…
      — Продолжаем, сержант. До дальнейших указаний.
      — Хорошенькое утро, — усмехнулся Левин.
      Патологоанатом был старше других по возрасту. По виду — еврей с карикатуры в форме капитана милиции. Он равнодушно наблюдал за Таней, выездным экспертом, которая не могла оторвать глаз от изуродованных лиц убитых. Аркадий отвел ее в сторону и распорядился для начала набросать план поляны, а потом попробовать изобразить положение трупов.
      — До или после того, как на них напал милый майор? — спросил Левин.
      — До, — сказал Аркадий. — Как если бы майора вовсе здесь не было.
      Судмедэксперт группы начал искать в снегу вокруг трупов следы крови. Похоже, сегодня будет чудесная погода, подумал Аркадий. Он увидел, как первый луч солнца заиграл в окнах на здании Министерства обороны на том берегу Москвы-реки — единственные минуты, когда оживали его бесконечные серые стены. Вокруг поляны, как пугливые олени, из темноты возникали деревья. Снежные узоры засверкали розовыми и голубыми лентами. Наступал день, когда, казалось, зима начала наконец уступать место весне.
      — Черт, — взгляд его снова остановился на трупах.
      Фотограф следственной группы спросил, не фотографировали ли уже сотрудники КГБ.
      — Да, но уверен, что их фотографии годятся только на сувениры, — сказал Аркадий, — никак не для следствия.
      Польщенный фотограф рассмеялся.
      «Давай, — подумал Аркадий, — смейся громче».
      В служебной машине — откатавшем пять лет «Москвиче», а не в сияющей, как у Приблуды, «Волге» — приехал следователь Паша Павлович. Щегольски одетый мускулистый романтик, Паша был наполовину татарин.
      — Три трупа. Двое мужчин и женщина. — Аркадий сел в машину. — Замерзшие. Может быть, им неделя, может, месяц, а может, и пять. Нет никаких документов, никаких вещей, ничего. Все убиты выстрелами в сердце, у двоих, кроме того, раны в головах. Пойди взгляни на их лица.
      Аркадий остался ждать в машине. Просто не верилось, что зима заканчивалась, могла бы и подольше не раскрывать всего этого ужаса. Если бы не вчерашняя оттепель да не переполненный мочевой пузырь милиционера и лунный свет на снегу, Аркадий все еще дремал бы в постели.
      Вернулся негодующий Паша.
      — Какой идиот мог натворить такое?
      Аркадий жестом поманил его в машину.
      — Здесь был Приблуда, — сказал он, когда Паша забрался внутрь.
      Говоря это, он видел, как едва уловимо изменилось поведение сыщика, — при этих немногих словах он как-то сжался, бросая взгляд то на поляну, то снова на Аркадия. Эти три загубленные души были не столько жертвами страшного преступления, сколько создавали щекотливую проблему, нередкую во взаимоотношениях с КГБ. Но Паша принадлежал к порядочным людям и больше, чем кто-либо другой, принимал все близко к сердцу.
      — Это дело не для нас. — добавил Аркадий, — Мы поработаем здесь немного, а потом они заберут его от нас, не беспокойся.
      — Все-таки в Парке Горького… — растерянно пробормотал Паша.
      — Да, очень странно. Делай то, что я скажу, и все будет хорошо. Поезжай в местное отделение милиции и достань план конькобежных дорожек. Составь списки всех милиционеров и буфетчиц, работавших зимой в этой части парка, а также дружинников, которые могли крутиться здесь. Главное — побольше активности, — Аркадий вышел из машины и наклонился к окну. — Кстати, дали мне еще кого-нибудь из следователей?
      — Фета.
      — Я его не знаю.
      Паша сплюнул в снег и сказал: «Птичка по лесу летала, что услышит, повторяла…»
      — Ну и ладно. — В таком деле к нему обязательно должны были прицепить стукача, следователь смирился с этим обстоятельством. — Хоть какая, да помощь.
      Паша уехал. Подъехали два грузовика с курсантами школы милиции с лопатами. Таня разбила поляну на квадраты, так, чтобы можно было убирать снег метр за метром, точно обозначать места, где будут обнаружены вещественные доказательства. Правда, Аркадий не надеялся найти что-нибудь, учитывая срок, прошедший со времени убийства. Однако нужно было создать видимость работы. Если это удастся, к концу дня, возможно, заглянет Приблуда. Во всяком случае, физический труд не повредит милиционерам. Они были даже рады немного размяться. В остальном же у них не было особых причин радоваться. В милицию набирали деревенских парней прямо из армии, соблазняя их обещаниями московской прописки, в чем порой отказывали даже физикам-ядерщикам. Потрясающе! В результате москвичи считали милицию чем-то вроде оккупационной армии бездельников и скотов. Милиционеры в свою очередь видели в своих согражданах законченных диссидентов и тунеядцев. Однако ни один из них не вернулся в деревню.
      Солнце было высоко, живое, теплое, уже не тот мертвый диск, каким оно появлялось зимой. Курсанты слонялись под теплым весенним ветерком, отводя глаза от середины поляны.
      Почему в Парке Горького? Укрыть трупы было бы гораздо легче в парках побольше — в Измайлове, в парке Дзержинского, в Сокольниках. Парк Горького был всего два километра длиной и меньше километра поперек в самом широком месте. Правда, это был первый парк, открывшийся в столице после революции и пользовавшийся наибольшей любовью москвичей. На юге своим узким концом он почти доходил до университета. На севере за излучиной реки открывалась панорама Кремля. Сюда приходили все: служащие со своими завтраками, бабушки с детьми, юноши и девушки. Там были чертово колесо, фонтаны, детские театры, уютные тропинки и павильоны для игр. Зимой были открыты четыре катка и ледяные дорожки.
      Приехал следователь Фет. Он был почти одного возраста с курсантами, сквозь очки в металлической оправе смотрели голубые шарики глаз.
      — Займитесь снегом, — Аркадий жестом показал на растущие груды. — Растопите и исследуйте.
      — В какой лаборатории, товарищ старший следователь, провести это исследование? — спросил Фет.
      — Думаю, это можно сделать горячей водой прямо на месте. — Подумав, что это, возможно, прозвучало недостаточно внушительно, Аркадий добавил: — И чтобы ни одной снежинки не осталось.
      Аркадий сел в желто-красную милицейскую машину Фета и въехал на Крымский мост. Замерзшая река вот-вот должна была вскрыться. Девять часов. Два часа как его подняли с постели. Он еще не завтракал, только курил. Спускаясь с моста, он помахал красным удостоверением регулировщику на перекрестке и промчался мимо остановившихся машин. Служебная привилегия…
      Аркадий не питал особых иллюзий в отношении своей работы. Он был старшим следователем по расследованию убийств в стране, где совершалось мало хорошо организованных преступлений и не было талантливых преступников. Обычной жертвой простого русского была женщина, с которой он спал, а потом, напившись, бил ее по голове топором, к тому же и попал-то только на десятый раз. Короче говоря, преступники, с которыми имел дело Аркадий, прежде всего были обыкновенными пьяницами, а потом уже убийцами. Из своего опыта он вынес убеждение, что практически не было ничего опаснее, нежели быть приятелем или женой пьяницы, а полстраны не просыхало от пьянства.
      С крыш свисали мокрые сосульки. Пешеходы шарахались от мчавшейся машины следователя. Но все же было лучше, чем два дня назад, когда машины и люди расплывчатыми тенями передвигались в клубах тумана. Обогнув Кремль, он выехал на проспект Маркса, повернул на Петровку и через три квартала подъехал к желтому шестиэтажному зданию — Управлению московской милиции. Поставив машину в подвальном гараже, он поднялся на лифте на третий этаж.
      Газеты обычно писали об оперативном штабе милиции как о «настоящем мозговом центре Москвы, готовом в считанные секунды среагировать на сообщения о несчастных случаях или преступлениях в самом безопасном для жизни городе мира». Одна из стен представляла собой огромную карту Москвы, разделенную на тридцать районов и усыпанную лампочками, обозначавшими сто тридцать отделений милиции. На пульте связи — ряды переключателей. Отсюда офицеры связываются с патрульными машинами («Пятьдесят девятый», ответьте «Волге») или по кодовому названию — с отделениями («Омск», ответьте «Волге»). Едва ли во всей Москве был другой такой зал, где царили бы столь продуманный порядок и спокойная атмосфера — порождение электроники и тщательно организованного процесса просеивания информации. Существовали определенные квоты. Участковому милиционеру полагалось официально докладывать только об определенном числе преступлений; иначе он поставил бы своих коллег с других участков в нелепое положение — им пришлось бы докладывать об отсутствии преступлений вообще. (Все признавали, что хоть какая-то преступность должна быть.) После этого отделения милиции друг за другом подгоняли свою статистику, с тем чтобы показать надлежащее сокращение убийств, разбойных нападений и изнасилований. Это была эффективная система, которая требовала спокойствия и добивалась его. На большой карте сейчас мигала только одна лампочка, означавшая, что за последние двадцать четыре часа в столице, насчитывающей семь миллионов жителей, отмечен всего лишь один значительный акт насилия. Лампочка мигала там, где был Парк Горького. В центре оперативного зала, глядя на лампочку, стоял комиссар милиции, крупный широколицый мужчина в отделанном золотыми галунами сером генеральском мундире с орденскими колодками во всю грудь. С ним были два полковника, заместители комиссара. Аркадий в своей будничной одежде имел затрапезный вид.
      — Товарищ генерал, докладывает старший следователь Ренко, — согласно ритуалу представился Аркадий. «Побрился ли?» — подумал он про себя, удерживая желание провести рукой по подбородку.
      Генерал едва кивнул в ответ.
      — Генералу известно, — сказал полковник, — что вы специалист по расследованию убийств.
      — Генерал хочет знать ваше предварительное мнение по этому делу, — сказал другой полковник. — Можно ли рассчитывать на то, что дело будет раскрыто быстро?
      — Я уверен, что с нашей лучшей в мире милицией и при поддержке народа мы сможем разыскать и задержать виновников, — убежденно ответил Аркадий.
      — Тогда почему, — спросил первый полковник, — в отделениях милиции нет сводки с информацией о жертвах?
      — На трупах не было документов. Они в замороженном состоянии; трудно сказать, когда они умерли. Кроме того, они изуродованы. Установить их личность обычным путем не представляется возможным.
      Бросив взгляд на генерала, другой полковник спросил:
      — На месте преступления был представитель Комитета государственной безопасности?
      — Да.
      — В Парке Горького… Просто в голове не укладывается, — в конце концов вставил свое слово и генерал.
      В управлении Аркадий позавтракал, выпив кофе с булочкой, затем, опустив двухкопеечную монету, позвонил из автомата.
      — Можно товарища Ренко, учительницу?
      — Товарищ Ренко на совещании в райкоме партии.
      — Мы собирались вместе пообедать. Передайте товарищу Ренко… передайте ей, что муж будет вечером.
      Весь следующий час он просматривал досье молодого сыщика Фета. Удостоверившись, что тот занимался только делами, представлявшими особый интерес для КГБ, Аркадий покинул управление через двор, выходящий на Петровку. Милицейские служащие и женщины, возвращавшиеся после долгого хождения по магазинам, пробирались между стоявшими у подъезда машинами. Помахав дежурному в будке, он направился в лабораторию судебной экспертизы.
      В дверях прозекторской Аркадий остановился и закурил.
      — Что, боишься блевануть? — взглянул на него Левин, услышав, как чиркнула спичка.
      — Нет, просто не хочу мешать работе столь высокооплачиваемых специалистов, — парировал Аркадий, намекая, что патологоанатомы получали на 25 процентов больше обычных врачей, имевших дело с живыми людьми. Это была «надбавка за вредность» да постоянную опасность заразиться от трупного яда.
      — Всегда есть риск, — сказал Левин. — Одно неосторожное движение ножом…
      — Они заморожены. Единственное, чем они могут тебя наградить, — это простуда. Кроме того, ты никогда не ошибаешься. — Аркадий несколько раз глубоко затянулся, пока носоглотка и легкие как следует не пропитались дымом.
      Подготовившись таким образом, он шагнул в атмосферу, насыщенную запахом формальдегида. Эти три жертвы при жизни были абсолютно разными людьми, но смерть сделала их какими-то страшными близнецами. Белые как мел тела, лишь легкая синева на ягодицах и плечах, покрытых гусиной кожей, у каждого — отверстие против сердца, обрубленные пальцы и безликие головы. От линии волос до подбородка и от уха до уха вся плоть была срезана, остались только костяные маски в запекшейся крови. Глаза выколоты. В таком виде их достали из-под снега. Ассистент Левина, страдающий насморком узбек, еще больше разукрашивал трупы, вскрывая дисковой пилой грудные полости. Чтобы согреть руки, узбек время от времени откладывал пилу. Крупный труп мог оставаться куском льда целую неделю.
      — Как же ты раскрываешь убийства, если не выносишь вида покойников? — спросил Аркадия Левин.
      — Я арестовываю живых людей.
      — И гордишься этим?
      Аркадий взял со стола предварительные заключения и прочел:

      "Мужчина. Европеоид. Шатен. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-25 лет. Смерть наступила от 2 недель до 6 месяцев назад. Замерз до начала заметного разложения. Причина смерти — огнестрельные ранения. Мягкие ткани лица и третьи фаланги пальцев обеих рук отсутствуют ввиду умышленных повреждений. Два смертельных ранения. Рана "А" — от произведенного в упор выстрела в рот, раздробив верхнюю челюсть, пуля прошла под углом 45 градусов через мозг и вышла через затылочную кость. Рана "Б" — от выстрела в область сердца в 2 сантиметрах левее грудины с разрывом аорты. Пуля, обозначенная ПП-Б, извлечена из грудной полости".

      "Мужчина. Европеоид. Шатен. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-23 года. Смерть наступила приблизительно от 2 недель до 6 месяцев назад. Мягкие ткани лица и третьи фаланги отсутствуют из-за умышленных повреждений. Два смертельных ранения. Рана "А" от произведенного в упор выстрела, раздробившего верхнюю челюсть и выбившего передние зубы. Пуля, обозначенная ПГ2-А, с отклонением прошла через мозг и застряла в задней стенке черепа, в 5 см выше мозговой пазухи. (ПГ2-А была пулей, которую выковырял Приблуда.) Вторая рана в 3 см левее грудины, проникающая в область сердца. Пуля, обозначенная ПГ2-Б, извлечена из левой лопатки".

      «Женщина. Европеоид. Шатенка. Цвет глаз неизвестен. Возраст приблизительно 20-23 года. Смерть наступила приблизительно от 2 недель до 6 месяцев назад. Причина смерти — сквозное огнестрельное ранение в сердце с разрывом правого желудочка и верхней полой вены, входное отверстие в 3 см левее грудины, выходное — в спине, между третьим и четвертым ребрами на 2 см левее позвоночника. Лицо и руки повреждены, как у мужчин ПГ1 и ПГ2. Пуля, обозначенная ПГЗ, обнаружена в одежде под выходным отверстием. Признаки беременности отсутствуют».

      Прислонившись к стене и накурившись до головокружения, Аркадий сосредоточенно читал эти бумаги.
      — Как ты определил возраст? — спросил он.
      — По зубам.
      — Значит, зубные формулы уже сделал?
      — Да, но от них мало толку. У второго толстенная стальная коронка на коренном зубе, — пожал плечами Левин. Узбек передал формулы и коробку с выбитыми передними зубами, помеченными номерами пуль.
      — Одного не хватает, — Аркадий пересчитал зубы.
      — Рассыпался в порошок. Что осталось — в другом контейнере. Но, если хочешь взглянуть, есть очень интересные вещи, не отмеченные в предварительном заключении.
      Он снова отчетливо увидел мрачные бетонные стены, пятна вокруг водостоков, мигающие лампы дневного света, белую плоть и лобковую растительность. Следователь старался смотреть и не видеть, но… Три мертвеца. Взгляни на нас, говорили маски. Кто нас убил?
      — Как видишь, — сказал Левин, — у первого массивный скелет и хорошо развитая мускулатура. Второй — хрупкого телосложения. У него был сложный перелом левой голени. И что самое интересное, — Левин протянул между пальцами похожий на перья хохолок, — он красил волосы. Их естественный цвет — рыжий. Все это будет зафиксировано в окончательном заключении.
      — Жду с нетерпением, — Аркадий вышел.
      Левин нагнал Аркадия у лифта и вслед за ним проскользнул в кабину. Когда-то он был главным хирургом Москвы, пока Сталин не тряхнул врачей-евреев со своих мест, и с тех пор держал в кулаке свои эмоции.
      — Это дело не по твоей части, — сказал он Аркадию. — Тот, кто резал лица и руки, настоящий специалист. Он это делал и раньше. Снова все, как на Клязьме…
      — Если ты прав, майор завтра же заберет это дело к себе. И они не дадут ему ходу, только и всего. Ты чего так волнуешься?
      — Ты-то почему спокоен? — Левин открыл дверь и, прежде чем она закрылась, повторил: — Снова все, как на Клязьме.
      Помещение баллистической лаборатории почти целиком было занято четырехметровым резервуаром с водой. Аркадий оставил пули и направился в центральную лабораторию — большой зал с паркетными полами, мраморными столами, зелеными грифельными досками и высокими, по колено, пепельницами, поддерживаемыми свинцовыми нимфами. Одежда каждой из жертв лежала на отдельном столе, и разные группы работали над ее мокрыми остатка-ми. Эту лабораторию возглавлял полковник милиции с прилизанными волосами и пухлыми ручками по фамилии Людин.
      — Пока что ничего, кроме крови, — сияя улыбкой, доложил Людин.
      При появлении следователя сотрудники подняли головы. Один из подчиненных Людина пылесосил карманы, другой счищал грязь с коньков. Позади них, как конфетки, переливались всеми цветами радуги стеклянные сосуды с реактивами, кристаллами йода, растворами нитрата серебра, гелями агара.
      — Откуда одежда? — спросил Аркадий. Ему хотелось увидеть высококачественные заграничные шмотки, которые бы свидетельствовали о том, что троица была связана со сбытом контрабанды, а это уже в компетенции КГБ.
      — Вот, посмотрите, — Людин указал на этикетку на внутренней стороне одной из курток. На ней было слово «jeans». — Нашего шитья. Все здесь барахло, которое можно купить в любом магазине. Взгляните на бюстгальтер. — Он кивнул на другой стол. — Не французский, даже не немецкий.
      Аркадий увидел под рабочим халатом Людина широкий цветастый галстук. Он заметил его потому, что широкие галстуки были недоступны простой публике. Полковник радовался разочарованию Аркадия по поводу одежды убитых — важность криминалистов возрастала прямо пропорционально разочарованию следователя.
      — Правда, нам еще нужно применить газовую хроматографию, спектрометрию, выборочную нейтронную активацию, но для трех отдельных комплектов одежды это обойдется в копеечку, — Людин беспомощно развел руками. — Не говоря уж о машинном времени на ЭВМ.
      «Цену набивает», — подумал про себя Аркадий.
      — Полковник, для правосудия средства не ограничены, — сказал он.
      — Верно, верно, но, видите ли, если бы у меня было что-нибудь с подписью, указание провести полную гамму, анализов…
      Аркадий в конце концов подписал бланк. Конечно, полковник Людин впишет в него ненужные анализы, которые он и не собирается проводить, а неиспользованные химикаты сбудет налево. Но специалист он классный — грех жаловаться.
      Когда Аркадий вернулся в баллистическую лабораторию, эксперт, согнувшись над микроскопом, проводил сравнительный анализ пуль.
      — Видите?
      Аркадий прильнул к окулярам. Одна пуля из Парка Горького была под левым, другая под правым окуляром. Одна пуля была сильно повреждена при прохождении сквозь кость, но обе имели одинаковую левую нарезку. Поворачивая их, Аркадий насчитал примерно дюжину признаков сходства в нарезке.
      — Из одного пистолета.
      — Все из одного пистолета, — согласился специалист. — Все пять. Калибр 7,65 довольно редкий.
      Аркадий принес от Левина только четыре пули. Он вынул из-под микроскопа две пули. Одна из них не была помечена.
      — Только что привезли из парка, — пояснил эксперт. — Обнаружили металлоискателем.
      Три человека были убиты на открытом пространстве с близкого расстояния спереди из одного оружия. Застрелены, а потом изуродованы.
      …Приблуда… Река Клязьма…
      Московская городская прокуратура располагалась на Новокузнецкой улице, среди построенных еще в прошлом веке магазинов и мастерских. Само здание прокуратуры делилось на две половины — желтую двухэтажную пристройку и серый трехэтажный корпус. Следователи в пристройке видели из окон унылый крошечный садик, где на скамейках обычно сидели сгорбленные фигуры — вызванные на допрос граждане. Его украшали клумба размером с могильный холмик и пустые бетонные вазоны для цветов. Прокурор сидел в основном здании, выходившем окнами на спортплощадку.
      Аркадий вошел в здание, где помещались следователи, и через ступеньку взбежал на второй этаж. В вестибюле ему встретились следователь по особо важным делам Чучин и Белов, специалист по хозяйственным преступлениям.
      — Тебя искал Ямской, — предупредил Чучин.
      Аркадий, не замечая его, прошел в свой кабинет. Белов вошел следом. Белов, старейший из следователей, питал к Аркадию, как он сам говорил, «бесконечную привязанность». Кабинет размером три на четыре метра с двойным окном был обставлен простой сосновой мебелью. Бурые стены украшены планами городских магистралей и фотографией Ленина, сидящего в летнем плетеном кресле.
      — Зачем ты так с Чучиным? — заметил Белов.
      — Из-за таких, как он, нас и зовут легавыми.
      — Он делает нужное дело, — Белов почесал свой редеющий ежик. — Все мы на чем-то специализируемся.
      — Я не говорил, что ищейки не нужны.
      — Вот и я говорю. Ведь ему приходится иметь дело с отбросами общества.
      Как всегда, Всеволод Белов, был одет в потертый пиджак и брюки с пузырями на коленях. Великая Отечественная война, как пулеметная очередь на стене, оставила в его сознании глубокие выбоины. Его пальцы рук были изуродованы старостью. Он был великодушным, отзывчивым человеком, но реакционером в душе. Если Белов бормотал про себя о «китайских бандитах», Аркадий знал, что на границе повышенная боеготовность, а коль Белов упоминал «хаимов», значит, закрывали синагоги. Если у Аркадия появлялись сомнения по политическим вопросам, он всегда мог обратиться к Белову за советом.