- Ничего удивительного. Вы перемахнули за девятнадцать g.
      Пруэтт свистнул:
      - Неужели столько? Здорово!
      Майклз кивнул:
      - Ладно, Дик. Пока вам лучше помолчать. Оставайтесь на месте-мы еще продолжаем записывать показания датчиков на вашем теле. Нужны полные данные о переходе через максимум и о времени возвращения к норме.
      .Пруэтт кивнул и благодарно закрыл глаза. Это было труднее всего. Больше девятнадцати g... Он был поражен, что ему удалось так долго не терять сознания.
      Каждому летчику приходилось попадать в тиски перегрузок. Реактивные истребители, обтекаемые и стремительные, очень быстро набирают скорость, и когда пилот вводит свою машину в крутой вираж, у него возникает ощущение, будто в кабину ворвались- десятка полтора человек и все они усердно топчут его ногами. Но летчики-виртуозы вроде Пруэтта привыкают к этому, опыт научил их сопротивляться перегрузкам. Они инстинктивно напрягают все тело, потому что чем сильнее напряжены нервы и мышцы, тем выше кровяное давление, и человеку легче перенести воздействие силы, во много раз превосходящей его собственный вес.
      Пруэтт легко переносил перегрузки на самолете. Там он мог их регулировать. Он мог увеличить, а затем ослабить перегрузку привычными движениями ручки. Центрифуга же была непреклонна, ее не перехитришь. Огромная карусель с креслом, к которому привязывают мученика, и точной копией приборной доски и средств управления капсулы... Ему не очень досаждали перегрузки - полулежа в кресле гондолы их вполне можно было перенести. Он яростно ненавидел центрифугу за другое-за пренеприятнейшие побочные эффекты ускорения.
      Однажды при перегрузке свыше одиннадцати g он допустил ошибку-повернул голову, чтобы взглянуть на стенку гондолы. Доктор Майклз предупреждал, чтобы он не делал этого. Но Пруэтт уже несколько раз покатался на центрифуге, попробовал перегрузку в четырнадцать g и не был склонен прислушиваться к предостережениям,ему хотелось самому испытать, в чем тут дело.
      Итак, он не без труда повернул голову в сторону. Мгновенно, будто чья-то огромная рука опрокинула гондолу на бок и остервенело понесла ее в каком-то перекошенном движении. Собрав все силы, Пруэтт с огромным трудом, напрягая мышцы шеи до резкой боли, повернул голову в нормальное положение и снова стал смотреть прямо перед собой.
      Закончив тренировку, он не произнес ни слова жалобы, но доктор Майклз и другие медики прекрасно знали, что произошло. С датчиков на теле Пруэтта вся физиологическая информация поступала на приборы в кабине управления, и Майклз только понимающе улыбнулся, когда увидел, как несколько стрелок одновременно подпрыгнули.
      Когда гондола остановилась, Пруэтт был мертвенно бледен. Он еще не понимал, что сильно повредил механизм среднего уха. Доктор Майклз и его помощник взяли его под руки, привели в кабину управления и усадили на стул. Доктор как-то странно взглянул на него и сказал:
      - Дик, нагнитесь и завяжите шнурки на ботинках. Пруэтт машинально нагнулся и... упал лицом вниз.
      Он уверял, что споткнулся, и лицо его выражало полнейшее смущение, когда ему помогали встать на ноги и выйти из испытательной камеры.
      Два часа спустя, в кабинете Майклза мир для Пруэтта, наконец, пришел в норму. Огорченный космонавт благодарил доктора за внимание и заботу.
      - Бросьте, все это пустяки. Дик, - ответил Майклз.-Знаете, если говорить начистоту, то...
      Пруэтт приготовился к худшему.
      - ...то же самое случилось со мной.
      Пруэтт взглянул на него с удивлением.
      - Только у меня "гироскопы" возвращались к норме почти три недели. Правда, у меня нет опыта, привычки к перегрузкам, как у вас, летчиков.
      Он помотал головой, словно отгоняя неприятные воспоминания.
      - Видели бы вы меня, Дик. Я не решался нагнуться, чтобы поднять карандаш, потому что боялся растянуться на полу и ободрать физиономию. Мои дети страшно веселились, а собака решила, что я с ней играю, но мне почему-то не нравилось, ложась в кровать, тут же переваливаться через нее кувырком на другую сторону, не говоря уже о прочих неудобствах.
      Он похлопал рукой по медицинской книжке Пруэтта.
      - Вы избавились от этого куда быстрее других космонавтов. Два часа-это очень небольшой срок для восстановления нормального состояния среднего уха после такой травмы.
      Пруэтт облегченно вздохнул и усмехнулся:
      - Знаете, док, о чем я сейчас подумал? У меня пик был девятнадцать?
      Майклз кивнул.
      - Черт возьми, но тогда взлет на орбиту будет просто пустяковиной по сравнению с этой штукой... - он ткнул пальцем в сторону центрифуги. - Это, можно сказать, просто ритуал посвящения в мужчины. Все равно что летать на учебном самолете в четыре раза быстрее звука, чтобы потом пересесть на истребитель, который летает вдвое медленнее.
      Недели слились в бесконечную мелькающую череду тренировок, испытаний, полетов. Час за часом проходил в тренажере для отработки элементов полетного задания и в капсуле, установленной в огромной термобарокамере.
      Здееь Пруэтту, облаченному в скафандр, приходилось испытывать на себе все колебания давления и температуры, которые ожидали его в реальном космическом полете. Инженеры то и дело ставили его- во всякие непредвиденные аварийные ситуации, начиная с потери управления ориентацией и кончая разгерметизацией капсулы. Когда начинали безмолвно кричать огни пожарного сигнала, он немедленно нажимал на рычаг разгерметизации, начисто стравливал давление из кабины и в дальнейшем полагался лишь на скафандр. Кабина капсулы, заполненная чистым кислородом, да и все оборудование ее, буквально насыщенное кислородом, были, можно сказать, потенциальной бомбой. Здесь единственный способ борьбы с пожаром-удаление пищи для огня, спуск из кабины всего кислорода.
      В двухместном истребителе F-106 Пруэтт и Дагерти носились из одного конца страны в другой. Они побывали в огромном центре фирмы "Рокетдайн", расположенном и усеянных валунами горах севернее Лос-Анжелоса. Там они наблюдали с близкого расстояния за испытаниями двигателей ракеты "Атлас". Космонавты стояли на пологом склоне глубокой котловины, и когда огромные двигатели на стендах для статических испытаний уничтожающе яростно взвыли и обрушили на них громовую лавнну звуков и коварные уколы ультразвуковых волн, они раскрыли рты и: стали кричать. Громкий крик помогал уравнивать давление и ослаблягь физические ощущения, но даже так впечатление оставалось ошеломляющим.
      В Сан-Диего они прошли по всем поточным линиям, на которых обретали форму ракеты-носители "Атлас", в Сент-Луисе поработали с инженерами, создавшими и усовершенствовавшими капсулу, в которой должен был отправиться в космос Пруэтт; многим из этих людей предстояло работать вместе с ним на космодроме на мысе Кеннеди.
      Упражнения и тренировки на "Мастифе", центрифуге и "Альфе" закончились. Но оставались еще другие дела - надо было пройти испытание в барокамере и опробовать скафандр. Времени для подготовки полета оставалось мало, поэтому программа тренировок Пруэтта по сохранению жизни в неблагоприятных условиях была пересмотрена. Ему удалось сократить эти тренировки на целую неделю благодаря подготовке, полученной в ВВС, но все-таки пришлось пройти ускоренный повторный курс на базе во Флориде и на другой базе в пустыне Невада.
      Штурманская подготовка как будто не особенно нужна пилоту космического корабля, который выводится на строго определенную орбиту, зависящую от мощности ракеты-носителя и действия сил притяжения,-все равно космонавт не может менять курса своего корабля. Правда, он может изменить ориентацию капсулы, но на орбитальную механику полета это никак не влияет. И все же космонавт обязан уметь в. любой момент определить положение капсулы, особенно при нарушениях связи, в условиях мощного облачного покрова, скрывающего земную поверхность, и в ряде других случаев.
      Отличное знание звезд и созвездий; умение ориентироваться в схеме звездного неба, приготовленной специально для полета, дает космонавту возможность в любое вр"мя дня и ночи находить небесные маяки и с их помощью определять свое положение над Землей. Пруэтт и Дагерти побывали в Морхедском планетарии на Чейпел-Хилл в Северной Каролине, где изучали основные
      созвездия Зодиака. Специально для них был переоборудован корпус тренажера Линка для учебной работы с приборами. В нем прорезали окно и устроили особое изголовье, чтобы имитировать вид из иллюминатора космического корабля в полете. Космонавты учились узнавать созвездия и основные небесные тела в таких положениях, в каких они будут наблюдать их в различных точках полета. Оборудование планетария позволяло воспроизводить ход полета не только относительно небесного свода, но с визированием через звезды на земную поверхность, горизонт и положение Луны.
      Пруэтту предстояло подготовиться к десяткам научных экспериментов и выкроить для этого время в своем жестком расписании. Ему нужно было уяснить себе цель опытов и научиться работать с приборами, которыми придется пользоваться.
      Ведь его полет должен был проложить мост от настоящего к ближайшему будущему, когда с родной планеты отправится корабль "Аполлон" с тремя космонавтами на борту.
      Наконец, у Пруэтта остался последний этап подготовки к полету перед отъездом на мыс Кеннеди, где ему предстояло провести две недели до старта. В связи с тем что в ходе трехдневного полета были запланированы многочисленные медицинские наблюдения, которые, в сущности, и явились основанием для полета, доктор Майклз и его сотрудники подвергли Пруэтта такому детальному медицинскому обследованию и испытаниям, что они показались изнурительнее центрифуги. Одно дело терпеть перегрузки при ускорении и торможении или крутиться в роторе-там можно было хоть как-то бороться с внешними силами. А медицинское обследование... Он только горестно тряс головой, когда его водили, словно племенного быка, из одной лаборатории в другую. Аналогия была тем более полной, что у него взяли на исследование даже сперму.
      - А это еще зачем? - изумленно спросил он.
      - И не раз еще будем брать после полета, дружок,объяснил доктор Майклз.-Надо же проверить, не грозит ли бесплодием длительное воздействие космической радиации.
      Рентгенотехники сделали ряд снимков, чтобы определить, нет ли у него пузырьков воздуха между спинным мозгом и копчиком.
      - Такие воздушные полости довольно часто встречаются у людей, - объяснял Майклз, - и обычно мы не обращаем на них внимания. Но вы несколько суток будете дышать чистым кислородом под давлением намного ниже нормального примерно как на высоте восьми километров, и тут-то пузырьки наверняка расширятся. Боль может стать такой мучительной, что придется даже прервать полет и преждевременно вернуться на Землю. И уж, конечно, будет не очень красиво - уверен, что вы со мной согласитесь, - пускать на ветер десяток миллионов долларов, истраченных на подготовку полета, из-за того, что у вас разболелся копчик.
      Пруэтт несказанно обрадовался, когда доктор Майклз объявил, наконец, что все медицинские испытания и обследования закончены, и пригласил его к себе домой отобедать.
      Пруэтт уснул за столом, чем крайне огорчил хозяина и удивил его детей.
      Он остался у Майклзов на ночь; доктор начисто отмел все его возражения и, чертыхаясь, заявил, что он попросту приказывает Пруэтту лечь в постель-и немедленно.
      На следующий день доктор Майклз отпустил его домой на субботу и воскресенье.
      - Я хочу, чтобы вы полностью отключились от всех тренировок и вообще от всего, что связано с полетом,объяснил он.- Здесь, в Хьюстоне, у вас уже все закончено?
      Пруэтт кивнул.
      - Ну, и хорошо. Если мне не изменяет память,-продолжал доктор,- теперь вам нужно явиться на Мыс и закончить там оставшиеся тренировки в тренажере. Так вот, за субботу и воскресенье там ничего не случится, а два дня дома без всяких жестких расписаний будут для вас просто целебными. Кроме того, это, несомненно, последняя возможность:повидать семью перед полетом.
      В тот же вечер Пруэтт вылетел из Хьюстона на истребителе F-106 и взял курс на авиабазу Саффолк в восточной части Лонг-Айленда. Оттуда до его дома в Хантингтоне можно было быстро добраться на машине.
      ГЛАВА IX
      Предстоящая короткая поездка домой вызывала у него противоречивые чувства. Ему хотелось повидаться с родителями, но там была еще и Энн, а именно теперь, когда до полета в космос оставались считанные дни, ему совсем не хотелось бередить больное место. Он предпочитал не думать об Энн вовсе, потому что он... он, исполненный мрачной решимости, вычеркивал ее из памяти до сих пор только усилием воли.
      А тут знать, что она будет совсем рядом, всего в нескольких минутах ходьбы... Он тщетно гнал прочь воспоминания, желание переполнило его, целиком завладело его мыслями.
      "Господи, стоит только подумать о ней снова, и я начинаю сходить с ума. Я вижу каждую черточку ее лица, до сих пор помню запах ее волос, ощущаю ее сказочное тело, и, господи, как я хочу ее! Глупо ехать сейчас домой, мне не избавиться от этого наваждения. Как же я смогу прожить эти два дня совсем рядом с Энн и не?.."
      - Военный самолет шесть девять три, говорит посадочный радар, вступаю с вами в связь. Держите курс четыре ноль четыре, начинайте снижение с десяти тысяч двухсот метров... Доложите прохождение девяти и шести тысяч...
      Голос оператора радара вернул его к действительности, и, мысленно поблагодарив его, Пруэтт снова сосредоточил все внимание на пилотировании своего мощного истребителя. Он сбавил газ и, как призрак, нырнул вниз из стратосферы, вызывая оператора, когда его тяжелый самолет прошел высоту девять тысяч, а затем шесть тысяч метров.
      На высоте пяти тысяч метров он снова включил радиостанцию и вызвал радар. Оператор пункта наведения на авиабазе Саффолк увидел его на своем экране, а через несколько минут колеса его машины уже скрежетали по бетону. Он рванул ручку и выбросил позади самолета белое облако тормозного парашюта.
      Выруливая вдоль района стоянки, Пруэтт смотрел сквозь боковое стекло кабины. Он увидел, что его встречает отец: высокий, статный, с копной седых волос, воплощение величавой гордости, стоял он и ждал сына.
      Домой они ехали медленно. Пруэтт развалился справа, наслаждаясь передышкой от гонки через всю страну на самолете и от замысловатых электронных тренажеров. Как хорошо просто побездельничать несколько дней...
      - Мы очень рады, что тебе удалось заглянуть домой, Ричард.
      Он улыбнулся отцу.
      - Я не надеялся, что удастся вырваться даже на такой срок. Работали день и ночь. Времени было очень мало, пришлось пошевеливаться.
      - Сколько ты с нами пробудешь?
      Пруэтт закурил сигарету и жадно затянулся.
      - Не знаю. Может, улечу в ночь на воскресенье. Если повезет - в понедельник утром. Мне, наверно, позвонит Джим; он уже на мысе Кеннеди и приступил к делу. Работы еще невпроворот...
      Нахмурившись, отец перебил его:
      - Они там не очень торопятся? Я хочу сказать... ну, в спешке может получиться...
      Он не докончил фразы. Пруэтт рассмеялся.
      - Ничего подобного, папа. Там все проверяется по контрольным листам - до последнего винтика. Ничего не упустим.
      Отец недоуменно посмотрел на него.
      - Нет, правда, отец. Я знаю, это звучит немного громко, на манер сообщений НАСА: "Мы не произведем запуска, пока все не будет готово". Но так оно и есть. Я не взлечу и на сантиметр над землей, пока не будет абсолютной уверенности, что все сделано как положено. А кроме того - вспомни прежние полеты.
      Пруэтт медленно выпустил клуб дыма и следил, как он завивается и плывет по воздуху.
      - Не беспокойся. Пока все шло гладко.
      Он разглядывал проплывающий пейзаж.
      - Да, совсем забыл спросить... Как мама? Теперь уже засмеялся отец.
      - Сам догадайся.
      Пруэтт улыбнулся.
      - Все еще огорчается?
      - Это мягко сказано. Ты бы видел ее, Ричард. Она составила список гостей и держит его в секрете... Видишь ли, мне не хочется этого говорить, но мне кажется, что твоя мать возгордилась до того, что одних она принимает, а других уже нет.- Он недоуменно покачал головой.Благодаря тебе она теперь в нашем городе важная персона.
      Пруэтта даже передернуло.
      - И все потому, что ее маленьким мальчиком собираются выстрелить из пушки.- Он сел попрямее.- Но ты все-таки сумел отвести угрозу?
      - О да, ты в безопасности. Не то что большого, даже маленького приема не будет. Правда, твоя мать вела себя так, будто ей нанесли смертельный удар, когда я сказал, что ты категорически возражаешь против какой бы то ни было шумихи. Ты расстроил все ее планы поблистать в обществе.- Он вздохнул.- И слава богу.
      Перед въездом на лонг-айлендскую автостраду отец притормозил.
      - Не хочешь поехать этим путем? Мы скорее попадем домой.
      Пруэтт покачал головой.
      - Нет, лучше будем медленно ехать по боковым дорогам. Люблю смотреть на деревья.
      Несколько минут они ехали молча.
      - Ричард!
      "Вот оно. Это уже ясно по тому, как он произнес мое имя. Видно, разговора не избежать; может, уж лучше дать ему высказаться и покончить с этим..."
      Он взглянул на отца, но не откликнулся. Старик глубоко вздохнул, а затем вдруг заговорил о том, чего они никогда не затрагивали в своих разговорах.
      - Ты переписывался с Энн? - тихо спросил он.
      - Нет,- без обиняков ответил Пруэтт.
      Отец ждал, как бы молча умоляя сына поддержать разговор, взять на себя инициативу. Пруэтт выкинул сигарету в окно и сразу же закурил другую. И не произнес ни слова.
      - Мать Энн... миссис Фаулер была у нас на прошлой неделе и...
      Он уныло оборвал фразу.
      "Бога ради, если уж ты решил сказать... говори!"
      - Сынок, могу я быть с тобой откровенным... сунуть нос туда, куда меня не просят? Это между нами,- добавил он торопливо,-только здесь, в машине. Только с глазу на глаз.-Он угрюмо смотрел вперед.-Если не хочешь, я буду молчать.
      "Мама, должно быть, пилила его по целым неделям. Черт побери, у старика это все наболело еще больше, чем у меня".
      - Нет, папа. Выкладывай. По-моему, так будет лучше.
      Неловкость, которую испытывал сидевший рядом седовласый человек, была почти осязаемой.
      - Я... мне не хочется вмешиваться, Ричард. Но ты с Энн... ну, это же было почти решено много лет назад, что вы с ней... я хочу сказать...
      - Ясно, ясно. Поженимся?
      Отец сурово посмотрел на него.
      - Да, да, поженитесь,-сказал он.-Ведь вы же не просто выросли вместе. Вы так подходили друг другу...
      "Да, подходили, да, и сейчас подходим, но, господи, как мне не хочется, чтобы ты об этом говорил! Мне не хочется, чтобы ты воскрешал это в моей памяти. Да, мы с самого начала хотели пожениться. Мы тогда целую неделю провели вместе на катере, одни, только двое - она и я, и нам было невероятно... да, невероятно хорошо. Мы были одни, нас никто не торопил, мы любили друг друга, мы укрылись в свой маленький мир на целую удивительную, бесконечную неделю, и мы знали, что мы друг для друга и...".
      - Не надо расписывать,- грубовато перебил он отца.- Подробности мне хорошо известны... Прости. Я не хотел тебя обидеть. Просто мне, понимаешь ли, удалось не думать об этом каждый день, и когда так вот снова заговаривают об этом, мне больно.
      - Мы никогда не знали - и сейчас не знаем, что... что случилось. Знаю только, что твоя мать с миссис Фаулер толковали об этом часами. Энн обрывает мать всякий раз, когда та пытается завести об этом разговор, и я... ну, я тоже старался никогда не вмешиваться в твою личную жизнь.
      Пруэтт ласково положил руку отцу на плечо.
      - И не думай, что я этого не ценил. Мне трудно рассказывать... все случилось так неожиданно. Все было прекрасно и вдруг...-Он замолчал, не пояснив своих слов.-Ты знал, что я купил ей кольцо?
      Старик медленно покачал головой.
      - Нет, не знал.
      Он замолчал, ожидая, что сын сам раскроет ему душу.
      "...кольцо. Красивое. Прекрасный камень, чистой воды, оно бы так ей шло. Энн так и не узнала, что я носил кольцо с собой целый месяц, что я только ждал подходящего момента. Я хотел надеть кольцо ей на палец, но только так, чтобы это было наше собственное маленькое торжество, потому что мы знали, что поженимся, хотя и не говорили этого вслух. Иногда между возлюбленными бывают такие удивительные отношения, что все понятно без слов. А затем вдруг рее пропало. Все кончилось. Кто мог предвидеть, что приезд Энн в ЛосАнжелос приведет к полному разрыву?.."
      Их отношения развивались годами, пока наконец оба не решили, что женитьба - это только вопрос времени.
      Они отправились в поездку на катере, и в ту ночь он бросил якорь в укромной бухточке. С моря дул теплый свежий ветер, катер мягко покачивало. Они лежали рядом на одеялах, и он обнимал ее. Это была какая-то необычайная идиллия, они потеряли чувство времени, они не торопились. Часы во всем мире как бы остановились и ждали их, а они держали друг друга в объятиях и глядели на звезды и неспешно обретали друг в друге то, что искали.
      В тот вечер Дик подал ей руку, и она встала. Не говоря ни слова, не спеша, уверенный в себе и в ней, он медленно снял с нее одежду.
      Он сделал шаг назад и с нескрываемым восхищением смотрел на ее гибкое молодое тело, на крепкую грудь...
      Они многое узнали друг о друге за ту неделю. Они научились любить друг друга, каждый из них старался доставить радость и наслаждение другому. И это им удалось.
      А потом... четыре года длительных разлук, очень редких его приездов по воскресеньям, никогда не иссякающего желания...
      Однажды она получила письмо, которое он написал, взволнованный новым назначением в школу летчиковиспытателей, находившуюся в Калифорнийской пустыне.
      Не могла бы она приехать туда? Не могла бы она устроиться на работу в Лос-Анжелосе или каком-нибудь городке поблизости? Но Лос-Анжелос находился в сотне километров от базы Эдварде, и Энн нашла работу поближе, в Бэрбанке. И как только у нее появилась квартира, она, так и не сообщив ему о своем приезде, навестила его на аэродроме. Разговор их был коротким. Она дала ему свой адрес.
      Они встречались по субботам, потому что в обычные дни он летал и работал по двенадцать-шестнадцать часов. Ей сразу понравилась Пэм Дагерти; много вечеров они коротали вместе, пока Дик и Джим учились и летали, многие воскресенья они проводили вчетвером.
      Па мела знала, что Дик Пруэтт купил Энн обручальное кольцо. Но Дик молчал, и она, уважая его сдержанность, не сказала об этом ни Энн, ни своему мужу.
      А через четыре месяца после приезда Энн в Калифорнию произошло самое страшное для них обоих...
      На авиабазе Эдварде был день открытых дверей, и Энн приехала из Бэрбанка, чтобы посмотреть демонстрацию полетов. До тех пор она имела представление об истребителе только по фотографиям да по сверкающей точке, порой пролетавшей в небе. Теперь она воочию увидела грохочущие машины, которые так любил ее Дик.
      Они стояли рядом в двухстах метрах от взлетной полосы, когда два истребителя со скошенными крыльями начали разбег одновременно, для взлета строем.
      Она следила за клубами черного дыма, вздымавшимися позади самолетов и над ними, а затем увидела первые медленные движения машин, когда пилоты отпустили тормоза. С новой силой взревели двигатели, позади обоих истребителей захлестало пламя.
      Дик наклонился к ней.
      - Ты знаешь Майка Бруно? - прокричал он.
      Она кивнула; она видела его несколько раз, когда он приезжал вместе с Диком и супругами Дагерти на какое-то свидание в Лос-Анжелос.
      - Майк-ведущий. Он и его ведомый-настоящие летчики, они сейчас покажут взлет строем, а затем наберут высоту и только потом разойдутся. Следи за ними...
      Она следила за самолетами, мчавшимися все быстрее и быстрее. Грохот нарастал. Передние колеса одновременно оторвались от полосы, фюзеляжи приподнялись, и вдруг позади того самолета, что несся справа, появилось облачко черного дыма.
      Это случилось так быстро, что она не поверила своим глазам, раскрытым широко, до боли. Показалось только маленькое облачко дыма, самолет как будто покачнулся, и его занесло. Энн видела, как острым концом крыла он ударился в самолет Майка, который был поближе, и тот, потеряв управление, повалился набок. Энн показалось, что самолет споткнулся, а затем, ударившись брюхом о бетон, стал разваливаться на части. Мелькнул острый язык багрового пламени, оно мгновенно разрослось в стороны и рванулось вверх, принимая грибовидное очертание. В воздух полетели куски металла, а самолет, распадающийся на части, все еще несся вперед, но уже не по взлетной полосе, а как-то вкось, ближе к стоявшим сбоку людям. И вдруг все со страшной ясностью увидели, как пламя объяло кабину. Майк замахал руками неистово и часто-часто, будто крохотная заводная куколка... Энн запомнила крик Джима Дагерти, полный смертельной муки. Он успел только крикнуть: "МАЙК!". Все было кончено, сверкающий колпак кабины подбросило, взрывом вверх, а фюзеляж самолета раскололся на две, на десять, на сотню частей, и все они были объяты пламенем и бешено разбегались всего метрах в пятнадцати от стоявших людей, захватывая все. более широкую полосу, и из них вывалилось что-то в лужу пылающей жидкости почти перед Диком, Эин и Дагерти, и это что-то было еще живо, и обрубки ног еще шевелились и дергались...
      И Энн почудилось, что этот бесформенный кровавый комок - ее Дик. Она не чувствовала, как в кровь раздирает ногтями голову, как кричит, кричит, кричит, она не замечала, что Дик рядом и поддерживает ее. Она видела только зияющий провал там, где был рот,.. и конвульсивно дергающиеся обрубки. И тут милосердный мрак скрыл от нее все...
      Это случилось на следующее утро. Бледная, вся оцепеневшая, она стояла перед Диком в гостиной дома Дагерти. Она стояла перед человеком, которого любила больше собственной жизни, и собственные слова доносились до нее как будто издалека, ей не верилось, что произносит их она.
      - Я... никогда не смогу пройти через это еще раз,- дрожа всем телом, запинаясь, повторяла она.-Никогда!
      Дик беспомощно смотрел на нее и страдал вместе с ней, но ничего не мог поделать-она отгородилась от него тем, что завладело ее душой.
      - Всякий раз, когда ты будешь уезжать на аэродром, всякий раз, когда ты будешь отправляться в полет... всякий раз...-с мукой говорила она,-я буду видеть это. Я буду видеть только это.
      Голос ее был так слаб, что Памела и Джим почти не слышали слов, но для Пруэтта они гремели страшным громом, от которого раскалывалась голова.
      - Я... я не смогу так жить, - сказала она.
      Он молчал.
      - Мы никогда не сможем быть вместе... если ты будешь летать.
      Она заставила себя сказать эти слова, она знала, что должна их сказать теперь же.
      Лицо его исказилось. И он сказал медленно и ласково:
      - Энн... ну, пожалуйста... пожалуйста, не говори этого.
      Руки ее безвольно опустились.
      - Я сказала, что думала. Я...
      Голос ее затих.
      - Неужели это так потрясло тебя, Энн?
      Она молча кивнула.
      - Но... но ты же должна была знать, что такие вещи случаются! Не часто, но время от времени случаются...
      Она грустно покачала головой.
      - И с тобой случится то же,-сказала она.-Я хочу, чтобы ты... ты должен решить...теперь же, Ричард.
      - Энн, пожалуйста...
      - Ты должен решить!
      Гримаса страдания, искажавшая ее лицо, как в зеркале отразилась на его лице. Ни он, ни она не слышали приглушенных рыданий Памелы Дагерти.
      Пруэтт медленно перевел дух. С заметным усилием он заставил себя сказать:
      - Я люблю тебя, Энн. Ты... ты знаешь...
      - Прошу тебя! Решай теперь же!
      Выражение сострадания в его взгляде мгновенно погасло, и Энн Фаулер вдруг стало страшно.
      - Хорошо, Энн. Ты с самого начала знала, что я тебе отвечу.-Он на мгновение запнулся.-Тебе никогда больше не придется просить меня об этом.
      Он повернулся и вышел из дома.
      * * *
      С тех пор Пруэтт ни разу не видел Энн.
      В ту ночь, дома, в нескольких минутах ходьбы от нее, он не мог, не в силах был уснуть.
      Часа в три ночи он вдруг сбросил одеяло и быстро оделся.
      Он говорил по телефону с авиабазой и просил приготовить к взлету свой истребитель, как вдруг заметил отца, стоявшего в холле. Он медленно положил трубку.
      - Это невыносимо, папа,-сказал он просто.-Она совсем рядом...
      Отец кивнул.
      - Я вылетаю сейчас же.-Он схватил саквояж и повернулся лицом к двери.-Ты объяснишь маме?
      - Конечно.
      Они обменялись рукопожатием.
      - Храни тебя бог, - прошептал отец, а затем вдруг подался вперед и поцеловал сына в щеку. Он не делал этого с тех пор, как мальчику исполнилось девять лет.
      На рассвете Пруэтт заходил на посадку над авиабазой Патрик. В тридцати километрах к северу, на Четырнадцатой стартовой площадке, его ждал серебристый гигант.
      ГЛАВА X
      Пруэтт вышел из автобуса и ступил в совершенно иной мир.
      Он поднял голову и был потрясен величием картины, простиравшейся перед ним вширь и ввысь. Это был мир слепяще ярких бело-голубых огней, басовитого рокота и воя работающих механизмов. Он услышал шарканье сотен ног по бетону и металлу, напоминавшее шуршание бумаги, прислушался к ночному ветерку. И тут откуда-то из-за пылающих дуговых ламп, с ярко освещенных площадок и из голубых теней, с металлической громады, уходящей своей вершиной в темноту раннего утра, до него донеслись аплодисменты. Гром аплодисментов нарастал, послышались приветственные возгласы. Рукоплескания... Это ребята из пусковой команды бурно выражали ему свое одобрение и дружеские чувства.
      Он готовился произнести речь, но горло так сдавило, что он-не мог вымолвить ни слова. И он даже был доволен этим, Так как боялся, что будет говорить нескладно, не так, как надо, ответит на стихийно возникшую и потрясшую его овацию этих людей. Он оглядел их всех, и они поняли, что его взляд обращен к ним, что в этом море лиц он увидел людей, на попечении которых находился гигант, заключенный сейчас в решетчатые недра стальной горы за их спинами. Эти люди отдавали себя без остатка, работали день и ночь, чтобы подготовить к полету башнеподобный "Атлас" и капсулу, ожидающую Пруэт