Глава 9

Джессика раскрыла веер, изящную вещицу с красивой росписью, и начала обмахиваться, прогоняя легкую испарину, выступившую после подвижного танца. На этот раз званый вечер давали в великолепной резиденции герцога Милтона на Сент-Джеймсской площади.

После печального фиаско, которым закончилась скандальная затея Гвен, Джессика старалась вести себя безупречно: улыбалась так ослепительно, что всерьез опасалась трещин на губах, танцевала до тех пор, пока не начинали подкашиваться ноги, то и дело раскрывала веер и снова его складывала, томно поводила плечами и трепетала ресницами — одним словом, честно старалась обольстить каждого более-менее сносного кандидата в мужья.

Когда стало казаться, что не выдержать больше ни минуты, девушка незаметно ускользнула туда, где шла игра в карты, и стояла в уголке, следя за происходящим на зеленом сукне столов. Столбцы золотых монет переходили из рук в руки (десятки тысяч фунтов, по самым скромным подсчетам). Это зрелище неописуемо волновало ее, тем более что принять участие в игре она не решалась из страха проиграть.

— Не желаете ли поужинать, мисс Фокс? Я распорядился накрыть для нас стол в парадной гостиной.

Джессика оглянулась и улыбнулась Джереми Кодринггону, герцогу Милтону. Во фраке цвета бургунди, с белым пикейным жилетом и черными лосинами он, как всегда, казался воплощением рафинированного аристократа. Восхищенная улыбка придавала породистым чертам почти полную непринужденность. Благодаря мальчишескому блеску в карих глазах и намеренно небрежной пряди светлых волос на лбу он казался моложе своих двадцати четырех лет.

Джессика кивнула в знак согласия. Ей не хотелось уходить от столов, где шла такая захватывающая игра, но девушка постаралась найти утешение в том, что сам хозяин дома, настоящий герцог, пожелал ужинать в ее обществе.

— Надеюсь, я не заставила вас ждать, милорд, — сказала она, стараясь улыбнуться как можно теплее. — Я подошла только бросить взгляд, но невольно засмотрелась. Сказать по правде, я немного проголодалась.

— Вам нравится карточная игра? — поинтересовался герцог, оглядываясь на стол для игры в вист, возле которого нашел ее.

— Нет, мне… — «Мне становится тошно при одной мысли о таких громадных проигрышах», — подумала Джессика, но оставила это при себе. — Мне нравится следить за игрой, потому что я… едва умею держать в руках карты.

Это была бессовестная ложь. Джессика, научившаяся играть еще ребенком, могла жульничать в карты даже ловчее, чем се никчемный сводный брат. Возможно, это и было истинной причиной, по которой девушка никогда не садилась за зеленое сукно.

Начав проигрывать, она могла поддаться искушению.

— Я бы мог при случае дать вам урок, — с готовностью вызвался молодой герцог. — Скажу без ложной скромности, я играю неплохо.

Вот именно, неплохо, подумала Джессика. Неплохо, но не более того. Бедняга по большей части проигрывал. Впрочем, он мог себе это позволить.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны. — Девушка заставила себя снова улыбнуться. — Я охотно стану учиться всему, чему ваша милость захочет научить меня.

Она не собиралась вкладывать двойного смысла в свои слова, но герцог подумал иначе, так как слегка покраснел. Вот тут Джессика едва не улыбнулась с полной искренностью. В списке потенциальных женихов герцог Милтон стоял у нее на первом месте. Джереми был умен, начитан и безупречно вежлив, а разговор с ним чаще всего выходил за рамки легкой беседы о театральной жизни или бессмысленной болтовни о капризах моды.

Как это ни удивительно, они говорили о возможной французской интервенции, которой так боялась Англия, об открытии новых лондонских доков и о возможностях, которые это сулило внешней торговле. Они обсуждали новости из Марселя насчет захвата французским флотом английского фрегата, обменивались мнениями об адмирале Нельсоне, Наполеоне Бонапарте и возможном ходе войны. Только с папой Реджи Джессика позволяла себе говорить на подобные темы, остальные едва ли сочли бы их подходящими для молодой незамужней женщины… да и для любой женщины, если уж на то пошло.

Герцог, однако, был даже заинтригован, когда Джессика обмолвилась, что прочитывает каждый номер утренней газеты. Он с удовольствием обсуждал все интересные события и не находил возмутительным тот факт, что у женщины достаточно ума, чтобы в них разобраться.

И все-таки Джессика вздохнула с облегчением, когда превосходный ужин из десяти перемен закончился и се кавалер вернулся к гостям. Девушка до того безупречно вела себя в течение последних двух дней, что заслужила минуту одиночества. Папа Реджи уже отбыл домой, оставив при ней графиню Бсйнбридж в качестве дуэньи. В какой-то мере роль покровителя играл и Мэттью, хотя его обычно и не было видно рядом. Позже эти двое должны проводить Джессику домой.

Мысль о Мэттью вызвала невольный вздох. С той ночи, когда он почти выволок подруг из «Падшего ангела», граф едва удостаивал Джессику словом, а если и обращался к ней, то таким тоном, словно читал мораль.

Что ж, по крайней мере капитан ничего не сказал лорду У of ингу. Да и не мог теперь этого сделать, так как был человеком слова.

Сама того не замечая, Джессика начала высматривать его среди гостей. Она заметила графиню Филдинг, но Мэттью рядом с ней не было. Это не казалось странным, так как в последнее время женщина переключила свое внимание на барона Дсн-смора, известного ловеласа.

Джессика наконец сообразила, кого высматривает, и рассердилась. Она дала себе слово даже не думать о Мэттью! Решительно прекратив озираться, девушка пробралась сквозь толпу на террасу.

Там, притаившись в густой тени подальше от входа, она стянула тесные перчатки и запрокинула голову, чтобы видеть небо, усыпанное звездами. Днем воздух Лондона, городской воздух, был полон смога и пыли, но короткий ливень очистил его. Влажная земля отдавала прохладу, капельки воды срывались с листьев и падали в траву, издавая приглушенный мягкий шорох. В льющемся из окон и дверей свете росинки переливались, словно драгоценные камни, отчего аккуратно подстриженный кустарник за перилами террасы казался гигантским бриллиантовым колье.

— Вы ведь знаете, что вам нельзя оставаться здесь… во всяком случае, в полном одиночестве.

Джессика повернулась на откровенно насмешливый мужской голос и не без труда подавила дрожь смущения.

Это был Адам Аркур, виконт Сен-Сир. В его присутствии девушке всегда становилось не по себе, и Джессика была благодарна за то, что он пригласил ее на танец всего пару раз, а говорил с ней лишь однажды, очень недолго.

— Добрый вечер, милорд, — любезно сказала она, бессознательно отступая.

В этом человеке присутствовало нечто заставлявшее нервничать. Достаточно бросить беглый взгляд на резкие черты лица и поблескивающие насмешливые глаза, чтобы угадать, какие неистовые, пусть даже укрощенные, страсти кипят в его душе.

— Я не собиралась оставаться здесь надолго. Я… мне хотелось побыть одной. — Она снова с сожалением посмотрела на небо, на это дивное, усыпанное звездами покрывало, кромешно-черное, как волосы виконта. — Порой все это скопище людей вызывает… — Она осеклась, ужаснувшись тому, что едва не сказала.

— Вызывает тошноту? Вы это хотели сказать? — закончил за нее Сен-Сир с самым непринужденным видом. — Представьте, я чувствую то же самое.

Он сделал шаг, потом другой, но на этот раз Джессика не собиралась шарахаться.

— Я хотела сказать совсем другое.

— Что же, позвольте узнать? — Очертания его рта были чувственными и одновременно жесткими (странное сочетание, наводившее на мысль об отсутствии жалости). — Почему-то мне кажется, что я угадал правильно.

Джессика улыбнулась краешками губ: можно сказать, виконт «снял слово с кончика ее языка». Она подняла взгляд и заметила, что у него необычайно густые ресницы.

— Лично я остаюсь в столице только до тех пор, пока лицемерие не начинает чересчур угнетать меня. Чтобы не согнуться под его тяжестью, я возвращаюсь в Аркур и прихожу в себя. Но и там не могу усидеть долго, не в силах вынести мыслей о том, сколько удовольствий проходит мимо. И я опять еду в Лондон, чтобы с новым пылом предаться плотским наслаждениям и азартным играм.

Джессика поражалась: никто и никогда не говорил с ней так откровенно, называя вещи своими именами.

— Я вас шокировал, мисс Фокс? По-моему, нет, Я угадал? Она тотчас же насторожилась. Неужели виконт что-то выяснил насчет ее прошлого? Или он слишком проницателен?

— Почему вы так решили?

Сен-Сир пожал плечами, такими же широкими, как у Мэттью. Он и высок под стать ему, но выглядел совсем иначе: смуглый, насмешливый, внутренне порочный. И все же девушка не могла не признать, что не встречала более красивого мужчины.

— Потому что на вашем лице лежит отпечаток мудрости, которую нельзя развить в себе, которая дается лишь тем, кто испытал удары судьбы, но не согнулся под ними. И это заставляет размышлять о том, какие испытания могли наложить на ваше прекрасное лицо подобный отпечаток, что за секреты таятся в глубинах вашей души?

— Я… у меня нет секретов!

— Разве?

— Конечно! — Джессика заметила, что нервно мнет и крутит в руках перчатки, и заставила себя немедленно прекратить это занятие, тем более что от виконта происходящее тоже не укрылось. — Простите, мне давно пора вернуться в дом.

Она рассчитывала проскользнуть мимо, но Сен-Сир ловко поймал ее за руку. Теперь их разделяло всего несколько дюймов. Так близко он выглядел еще более высоким и крепко сложенным. «Ему стоит только наклониться, чтобы поцеловать меня!» — мелькнула безумная мысль. Джессика испытала мгновенный приступ страха, смешанный с властной потребностью испытать нечто новое… понять, способен ли другой мужчина вызвать в ней ощущения сродни тем, что породил поцелуй Мэттью.

Как если бы это воспоминание было услышано, совсем рядом раздался знакомый голос:

— Итак, мисс Фокс, вот где вы скрываетесь!

Мэттью стоял всего а нескольких шагах, и его лицо, хорошо освещенное светом факела, пылало гневом.

— Милорд, я… я как раз собиралась возвращаться.

Адам Аркур отнюдь не встревожился оттого, что ему неожиданно помешали, выражение его лица нисколько не изменилось. Руку, однако, он убрал.

— Хм, Стрикланд… я слышал о том, что ты наконец-то выбрался в Лондон во время сезона. — Уголки его рта насмешливо дрогнули, и он продолжил: — Я бы мог сказать, что рад тебя видеть, но ты вряд ли поверишь, учитывая то расположение духа, в котором находишься.

Мэттью ничего не ответил.

— Мне говорили, что прелестная мисс Фокс находится под покровительством твоего отца, но я никак не думал, что и под твоим тоже.

— Зато теперь ты об этом знаешь, — отрезал Мэттью, недвусмысленно играя желваками.

Виконт некоторое время молча его рассматривал — пристальное, скрупулезное изучение, закончившееся долгим взглядом в глаза. К великому удивлению Джессики, резкие черты лица Сен-Сира вдруг осветила и смягчила открытая улыбка, с которой он выглядел намного моложе.

— В таком случае оставляю мисс Фокс на твое попечение. И вот что, Стрикланд, я и в самом деле рад тебя видеть. Надеюсь, наши пути еще не раз пересекутся.

Виконт исчез так же быстро, как и появился, оставив Джессику наедине с мрачным графом, буравившим ее взглядом.

— Что, черт возьми, вы делали здесь наедине с Сен-Сиром?

— «С Сен-Сиром» я не была! Мне хотелось побыть немного в одиночестве…

— И Адам совершенно случайно оказался поблизости? Нет, только не он! Поймите, , это человек со скверной репутацией, повеса и ловелас. Неужели не ясно, что им всегда движет отнюдь не благородная цель? А если бы кто-нибудь заметил вас здесь, наедине? Вы хоть представляете, что бы было?

— Мы просто немного побеседовали. Неужели в этом можно усмотреть нарушение приличий?

— Не думаю, что Сен-Сир вышел сюда для беседы.

— Вот как? — Внезапная вспышка возмущения заставила Джессику выпрямиться и вздернуть подбородок. — Откуда вам знать, милорд, каковы были намерения виконта? Почему вы берете на себя смелость утверждать?..

— Потому что я тоже мужчина, — перебил Мэттью, намеренно откровенно скользя взглядом по округлостям грудей, вздымающихся над лифом при каждом вдохе. — Мне ли не знать, что происходит в душе мужчины, стоящего так близко от вас?

— В любом случае это вас не касается! — Ее подбородок приподнялся еще выше. — Если из нас двоих кого и могут интересовать намерения Адама Аркура, то только меня!

Она сделала попытку с вызывающим видом пройти мимо, но мужская рука снова остановила ее, на этот раз поймав за талию.

— Ты глубоко заблуждаешься, Джесси, — вкрадчиво начал Мэттью. — Для общества ты — наша родственница, а это значит, что каждый твой поступок, каждое слово отражаются на имени Белморов. Именно поэтому меня касается все, что с тобой происходит.

— Подите к дьяволу!

— Эта вспышка наводит меня на интересную мысль, — еще тише сказал граф, улыбаясь с обидной насмешкой. — Что, если ты хотела, чтобы Сен-Сир позволил себе кое-какие вольности? Тогда, возм^ркно, и я на что-то сгожусь?

Хватка на талии стала болезненной, когда он рывком притянул Джессику к себе. Перчатки, которые девушка так и не успела надеть, отлетели в сторону. В следующее мгновение горячий рот буквально обрушился на ее губы, тем самым выказав всю ярость, бурлившую в Мэттью. Джессика уперлась руками в широкие плечи, стараясь вырваться, но ее только сильнее стиснули в объятиях. Сквозь пышный, но тонкий подол бального платья она чувствовала каменно-твердые мышцы его ног, ощущала на языке вкус бренди, недавно выпитого Мэттью. Сквозь горьковатый, чуточку пряный запах одеколона пробивался запах его тела, уже знакомый и волнующий, прикосновение к ткани фрака почему-то щекотало пальцы.

А потом сквозь все се тело прошла щекочущая, горячая волна. Не растаяла, а свилась спиралью внизу живота, и Джессика не сразу заметила, что поцелуй уже не мучает се, а ласкает. Язык Мэттью больше не рвался внутрь рта, а скользил мягко, едва касаясь.

Джессика смутно чувствовала, что граф изменил позу, прижав се еще ближе. Девушка ошутила твердое, подталкивающее прикосновение и знала, что это значит. Он уже был внутри ее, пусть только внутри рта. Он узнавал се, пробовал на вкус, изучал какие-то невероятно чувствительные уголки. А она держалась на ногах только благодаря силе его объятия, и единственным местом во всем теле, которое не стало невесомым, была развилка ног, куда разом опустилась вся ее кровь.

— Мэттью!..

Они словно оказались внутри маленького, но удивительно жаркого костра, и чем сильнее обнимали их языки пламени, тем более земным, более распаленным становилось тело. Горячая влага собралась между ног, и сладостные легкие спазмы следовали один за другим. Это было желание, и он, Мэттью, тоже желал ее…

В другом углу террасы кто-то появился. Донеслись голоса, смех, шарканье ног. Эти звуки заставили Ситона оторваться от Джессики и поднять голову. Капитан весь дрожал и едва сознавал, где находится. На время он совершенно потерял рассудок.

— Боже милостивый… — прошептал Мэттью, делая гигантское усилие, чтобы взять себя в руки.

Постепенно осознание случившегося проникло сквозь дурман, и граф выругался сквозь зубы, поспешно отстраняя Джессику.

— Я, видно, сошел с ума! — пробормотал он и добавил что-то, чего девушка не расслышала.

Бессознательно проведя рукой по волосам, он изрядно растрепал их, Волны дрожи продолжали сотрясать его с головы до ног.

— Мэттью!..

Она не сумела подыскать никаких приличествующих случаю слов. Джессика и сама трепетала, а губы дрожали так, что пришлось прижать к ним ладонь.

Граф огляделся в поисках перчаток, заметил их и поднял, а когда выпрямился, то в его безупречной осанке не осталось и следа недавнего смятения. Лишь упаошая на глаза прядь говорила о том, что случившееся не приснилось Джессике.

— Прошу простить меня, мисс Фокс. Я возлагаю вину за этот случай всецело на себя. Пожалуйста, примите мои глубочайшие сожаления… и самые искренние заверения в том, что подобное не повторится.

— Мэттью!

Это прозвучало как мольба. Девушка вовсе не хотела, чтобы он сожалел о случившемся. Все, чего она хотела, — это еще одного поцелуя.

— Не нужно ничего говорить, Джесси. Ты ведь и сама понимаешь, как недопустимо я вел себя.

— Я уже ничего не понимаю! — вырвалось у нее, и окружающее расплылось за пеленой слез, которые она всей душой желала бы скрыть, но не могла. — Я тоже хотела этого, хотела, чтобы ты меня целовал! И если это недопустимо, то вина здесь не твоя, а моя!

Джессика повернулась и бросилась в дом, отчаянно мигая, чтобы не позволить слезам покатиться.

Мэттью не отводил взгляда, пока девушка не скрылась из виду, потом начал витиевато, от души сыпать проклятиями. Но не последовал за ней.

Оказавшись в зале, Джессика сразу заметила среди гостей леди Каролину Уинстон. Это означало, что Мэттью непременно встретится с ней. Мысленно она произнесла ругательство, которое вогнало бы в краску и бывалого матроса.

Чувствуя себя униженной, разрываясь между виной и болезненным желанием, Джессика поспешила затеряться в толпе. Через несколько минут девушка уже стояла в уголке туалетной комнаты, то уговаривая себя, то приказывая успокоиться.

Интересно, думала она с горечью, стал бы Мэттью сожалеть о поцелуях, если бы набросился с ними на леди Каролину?

Генри Уинстон, граф Лэнсдоун, обнял Мзттью за плечи.

— Я рассчитывал повидаться с тобой куда скорее, мой мальчик, но если вспомнить, сколько времени ты провел в океане, становится ясно, как много дел должно на тебя свалиться. Наверное, непросто было их уладить?

Граф был невысок, крепко сбит, но не слишком ладно скроен. Живот его напоминал небольшой аккуратный бочонок, внушительную лысину окружал скудный венчик седеющих волос. При взгляде на него возникала мысль, что леди Каролина унаследовала свое изящество от другой фамильной ветви.

— Жаль, что я не сумел нанести визит в Уинстон-Хаус, — уклончиво начал Мэттью. — Что касается приезда в Лондон, то намерение отца явилось для меня неожиданностью.

Они стояли у окна лондонского дома Лэнсдоунов, за которым бурлила жизнью Беркли-сквер. Граф провел с семейством Уинстон несколько часов, обсуждая предстоящее пребывание в море, срок, на который назначено отплытие, а также светски беседуя обо всем понемногу. Леди Лэнсдоун наконец удалилась, сославшись на предстоящие визиты к знакомым, а теперь и граф собирался покинуть гостиную, чтобы оставить гостя наедине с дочерью на допустимые несколько минут.

Разумеется, это не могло быть «наедине» в полном смысле слова. В соответствии с правилами приличия двери гостиной оставались нараспашку, и за ними время от времени проходил кто-нибудь из слуг.

— Каролина, дитя мое. — Граф обратил на дочь взгляд, полный отеческой любви.

— Да, папа.

— Оставляю тебя занимать нашего дорогого гостя так, как он того заслуживает.

— Разумеется, папа.

Каролина ласково улыбнулась и подставила отцу лоб, который тот звучно поцеловал. Сердечно пожав Мэттью руку, лорд Уинстон оставил гостиную.

— Насколько я понимаю, до дня обручения нам не полагается более полного уединения, — заметил Ситон, усаживаясь на диване рядом с Каролиной. — Может быть, после этого одну створку дверей будут все-таки закрывать. А между тем я сейчас сообразил, что ни разу не целовал тебя.

Нежный, кроткий, женственный смех был ему ответом.

— Вы ошибаетесь, милорд, — шутливо-чопорно возразила Каролина. — Однажды, когда мы были еще детьми, вы позволили себе поцеловать меня за живой изгородью нашего розария.

В первые минуты визита она казалась настороженной, необычно нервозной, и Мэттью не мог понять, чем это вызвано. Постепенно это состояние как будто изменилось, но рассеялось до конца лишь теперь, когда они остались (пусть лишь иллюзорно) наедине. Сейчас вся непринужденность Каролины вернулась.

— Неужели я и впрямь тебя поцеловал? — засмеялся граф, стараясь припомнить.

— Это был самый настоящий поцелуй. Ты сказал, что однажды видел, как мачеха целует твоего отца, и тебя интересовало, что люди при этом чувствуют.

— И ты мне позволила? Должен заметить, леди Уинстон, я удивлен вашим легкомыслием.

— Милорд, вы и не подумали спрашивать моего позволения. — Каролина снова засмеялась. — Насколько мне известно, это называется «сорвать поцелуй». Вспомните, лорд Стрикланд, было ли хоть что-нибудь, чего вы пожелали и не сумели получить?

О да, подумал Мэттью мрачно, и прекрасное лицо Джессики всплыло в его памяти. Черт возьми, он продолжает желать ее! Желает заниматься с ней любовью, желает днем и ночью, и это уже похоже на манию.

Вот то единственное, чего он никогда не сможет получить.

— На этот вопрос ответить несложно. — Он заставил себя улыбнуться. — Я хочу проводить время наедине с тобой, Каролина… по-настоящему наедине, а это невозможно.

— Невозможно сейчас, но не после того, как будет объявлено о нашей помолвке, — возразила та, слегка нахмурившись, словно ей вдруг пришла в голову неприятная мысль. — Это ведь случится скоро… не так ли, Мэттью?

Прежде чем ответить, капитан как следует прокашлялся.

— Пока трудно сказать наверняка, но, думаю, долго ждать не придется.

— О! — тихо произнесла Каролина, и черты ее лица снова смягчились. — Отец станет более снисходителен, когда все будет решено. Он доверяет тебе безоговорочно, Мэттью. Л пока отец просто хочет пресечь возможные слухи.

На этот раз Джессика явилась из глубин памяти в мужском наряде, за столиком притона на Джермин-стрит. Ее нимало не волновали «возможные слухи». Нет, он снова несправедлив к ней. Почему бы не поверить в то, что сказала Гвендолин Локарт: Джесси просто сопровождала ее в качестве ангела-хранителя. Ему ведь случалось видеть у нее вспышки материнского инстинкта.

В этот момент впервые Мэттью признался себе, что чувствовал тогда не только гнев, но и возбуждение. Она так смотрелась в одежде денди, так… извращенно-привлекательно для него! Бог свидетель, в этой девчонке больше дерзости, чем в самом наглом из его матросов!

— Друг мой! Ты слышишь хоть слово?

Ситон вздрогнул, возвращаясь к действительности, а значит, к леди Каролине, рядом с которой было его место.

— Ради Бога, прости, любовь моя! Должно быть, я отвлекся.

— Я спросила: ты сознаешь, что побывка вот-вот закончится? В связи с этим нам следует чаще встречаться, не так ли? На конец этой недели назначен уик-энд в поместье лорда Пике-ринга. Ты будешь там? Отец говорил с лордом Белмором, и тот заверил, что будет сопровождать туда мисс Фокс.

Мэттью прекрасно это знал. Граф приложил немало усилий, чтобы отговорить отца, но только зря потратил время. Это означало, что и он, не надеясь на хорошее поведение Джессики, должен будет отправиться с ними.

— Я также намерен быть там. Однако я ничего не знал о том, что и ваша семья планирует выезд на природу. Могу расценить это только как мою личную удачу. — Капитан сжал кончиками пальцев затянутые в перчатки руки Каролины. — Я подумаю насчет «сорванных поцелуев».

Легкий румянец покрыл ее щеки. Каролина была мила, более чем мила. Несколько иначе, не так ошеломляюще, как Джессика. Мэттью приподнял ее лицо за подбородок, и румянец девушки стал более явным. В нем шевельнулось тяготение сродни братской нежности. В течение многих лет граф знал эту девушку, и хотя встречался с ней не так уж часто, чувствовал себя в ее обществе непринужденно. Каролина Уинстон воплощала все, что он желал видеть в супруге. Кроткая, хорошо воспитанная леди голубых кровей, которую легко представить в роли хозяйки дома.

Но сейчас впервые Мэттью понял, что этого недостаточно. Почему он прежде не испытывал странного предчувствия, что жизнь его будет обделена? Не потому ли, что не мог даже представить, чтобы жена разожгла в нем страсть сродни той, которая вспыхивала от одного только зовущего взгляда Джессики?