— Звучит весьма правдоподобно. В ожидании нашей встречи вы вряд ли явились бы сюда в сопровождении этого Баскома, — заметил Сен-Сир, и надменная линия его рта стала заметно тоньше.

Что это спросила себя Гвен. Раздражение человека, обманувшегося в своих ожиданиях, или, может быть… ревность? Нет, невозможно! Только не Сен-Сир. Неотразимым красавцам ревность просто не свойственна, тем более ревность к ничтожеству вроде Баскома.

— Если бы выбор кавалера зависел от меня, я выбрала бы вас.

Густая черная бровь приподнялась. Гвен сочла это за насмешливое одобрение, в своем простодушии не сознавая, что ее прямота сбивает Сен-Сира с выбранного тона. Впрочем, в следующее мгновение опасный блеск вернулся в его глаза, и виконт потянул ее за колонну, в укромный угол.

— Надеюсь, было сказано искренне. Если так, то все и в самом деле зависит только от вас.

Наклонившись так близко, что Гвен вдохнула полной грудью легкий запах одеколона — запах свежести с едва заметной тревожной нотой, Адам поцеловал ее бесконечно долгим поцелуем. Так, во всяком случае, показалось ей, потому что Гвен успела принять его в себя там, где соприкасались губы. Это было так, словно она отдавалась ему в каждом поцелуе.

— Уговорите родителей вернуться домой пораньше, — тихо произнес виконт, покрывая поцелуями ее шею и открытые плечи. Гвен чувствовала, что начинает дрожать, и не могла совладать с собой. — Когда окажетесь дома, ускользните потихоньку, Я буду ожидать вас в Карлтон-Хаусе, как и обещал… — Тут он ущипнул ее губами за мочку уха. — Вам не о чем беспокоиться, все давным-давно готово. Чтобы не было случайных свидетелей, открытой будет не парадная дверь, а дверь черного хода. Подумайте только, вся ночь окажется в нашем распоряжении…

Новый поцелуй заглушил протесты, готовые сорваться с языка. У Гвен подкашивались ноги, в глазах все плыло — и, Господи Боже, она испытывала сильнейшее искушение ответить согласием.

Сильнейшее, почти непреодолимое искушение… И странное, тревожное чувство, не позволяющее очертя голову броситься в омут. Некий глубокий инстинкт, присущий только женщинам, властно шептал: будь осторожна, будь осторожна!

— Милорд, мне очень жаль, но сегодня ночью я не смогу отлучиться из дома. Мы вернемся почти под утро. Лорд Уоринг готовился к этому выезду долгое время и не позволит мне нарушить его планы. Почему бы нам с вами не встретиться завтра… в парке, как уже было однажды?

— Леди Гвендолин, мне нисколько не интересны свидания в парке! — отрезал Сен-Сир, слегка повысив голос. — Я предпочитаю встречаться с вами в своей постели! Уверен, вас не оскорбит моя прямота, поскольку вы сами предпочитаете высказываться с полной откровенностью. Парк! Что нам делать в парке, если я жажду заняться с вами любовью, покрыть вас с головы до ног поцелуями, коснуться вас повсюду, — одним словом, подарить вам величайшее наслаждение жизни. Гвен! Приходи сегодня ночью!

Она вдруг подумала, что одно дело — испытывать тяготение к человеку вроде Сен-Сира и совсем другое — позволить ему распоряжаться собой.

— Это невозможно, милорд. Если так уж необходимо, чтобы этой ночью вашу постель согрела женщина, вам нужно всего лишь выйти за двери театра и подобрать одну из уличных шлюх. Или, если вы несколько более щепетильны, есть немало покладистых леди.

Гвен вывернулась из его объятий и бросилась вверх по лестнице, ведущей к ложам. Сзади раздалось грубое ругательство. На верхней площадке Сен-Сир, догнав, заступил ей дорогу.

— Черт бы побрал всех покладистых леди в Лондоне! — не нужны мне они, а ты, ты, Гвен. Проклятие, я хочу тебя! Если не получится сегодня, приходи завтра, послезавтра или в любой другой день. Когда бы ты ни пришла, я буду ждать! Все готово, и я…

— Вы напрасно тратите слова, милорд, — перебила Гвен, всерьез встревоженная лихорадочной ноткой в голосе виконта. — Я никогда не приду к вам.

Девушка снова заспешила прочь, вздрогнув при звуке нового грубого ругательства, но не обернувшись и не замедлив шага. На этот раз Сен-Сир не преследовал ее. Гвен осознала, что втайне надеялась на это, и глаза ее наполнились слезами. Она отчаянно замигала, пытаясь справиться с неуместной слабостью. Будь он проклят, этот Сен-Сир! Он такой же, как и все остальные! Подумать только, виконт заставил се желать его, заставил даже плакать — как будто хоть один мужчина в мире заслуживает этого!

Приостановившись неподалеку от ложи Уорингов, Гвен начала шарить в ридикюле в поисках платка. Эти проклятые слезы так и норовили покатиться по щекам!

Как раз в тот момент, когда Гвен вытирала глаза, она услышала внезапный шум и крики, доносящиеся снизу, из партера. К громким проклятиям, улюлюканью и треску ломающегося дерева вскоре присоединился топот множества ног: это богатые зрители в спешке покидали ложи, зная по опыту других театров, в какое общее бедствие может перерасти небольшая драка. Вскоре волна бегущей публики захлестнула Гвен и понесла по коридору к лестнице, все дальше и дальше от матери и отчима. Девушка видела их всего несколько мгновений, выбегающими из-за красной бархатной портьеры. Потом они устремились к противоположной лестнице и исчезли в толпе.

Ни лорд и леди Уоринг, ни лорд Баском даже не оглянулись в поисках пропавшей Гвен. Надо сказать, се кавалер несся впереди других и явно был занят только мыслями о спасении. Толпа, всегда быстро впадающая в панику, низвергалась вниз по лестнице, как разбушевавшийся поток. Ее движение увлекало Гвен все ниже, к парадным дверям, высоким, но узким и, без сомнения, не приспособленным для ситуаций, подобных этой.

Ей удалось краем глаза увидеть сцену и часть партера. Там вовсю шла потасовка между актерами и многочисленной группой портных, которых представленное сатирическое действо привело в ярость. Это было не слишком приятно, но куда сильнее Гвен испугала давка в дверях.

Один из зрителей, ломившихся в узкий проход, споткнулся и упал, потянув за собой еще кого-то. Раздался придушенный крик, свалка усилилась, и вскоре впереди колыхалась груда обезумевших тел, топтавших друг друга в попытках выбраться наружу,

— А ну с дороги! — рявкнул кто-то над самым ухом Гвен и так сильно толкнул ее, что девушка чудом устояла на ногах.

Едва ей удалось восстановить равновесие, как новый бесцеремонный толчок швырнул ее на колонну, и уж на этот раз она упала бы непременно, если бы кто-то не схватил ее за талию, словно стальными тисками, и не вздернул на ноги с такой силой, что Гвен ненадолго оказалась в воздухе. Еще до того как она увидела лицо спасителя, Гвен знала, кто это. Облегчение наполнило ее, оттесняя недавний гнев.

— Скорее! — раздался громкий голос Сен-Сира, слышный даже сквозь какофонию воплей. — Нужно убираться отсюда!

Гвен только безмолвно кивнула. На данный момент ей было вполне достаточно держаться за руку Сен-Сира. К этому времени в театре началось настоящее побоище. Те, кто предпочел ввязаться в драку, уже заняли весь партер, и там, в полумраке, ничего не было видно, кроме взлетающих кулаков и какой-то толкотни. Слышались проклятия, оскорбительные выкрики, воинственные возгласы, вопли пострадавших. На освещенную сцену, по-прежнему обороняемую актерами, летело все, что подворачивалось под руку нападавшим.

Вместо того чтобы плечом к плечу с остальными штурмовать двери, ведущие на улицу, виконт потянул Гвен в глубь театра. Они миновали лестницу, где топтались в нерешительности запоздалые беглецы, ложи, теперь уже совершенно опустевшие, и достигли занавеса точно посередине первого яруса. За ним оказалась узкая лесенка, ведущая на сцену. Они начали спускаться, и Гвен снова встревожилась, но не успела еще задать вопрос, как Сен-Сир повернул в сторону от сиены, к уборным актеров. Там находилась дверь, ведущая в переулок.

Когда они оказались на улице, Гвен испытала приступ слабости, обычный после длительного нервного напряжения. Прислонившись к грязноватой кирпичной стене, девушка сделала несколько глубоких вдохов. После духоты театра даже затхлый воздух переулка казался свежим и чистым.

— Откуда вам известно о существовании этой двери?

— Однажды я знал женщину… актрису этого театра, — объяснил виконт с усмешкой. — Мне приходилось не раз пользоваться этой дверью.

Женщины, всегда женщины, с горечью и внезапным разочарованием подумала Гвен. Что нашло на нее, когда она увлеклась этим человеком? Для него нет ничего святого, ничего даже просто серьезного, но тут его ладонь легла на ее талию. Да, это было прикосновение человека, не привыкшего получать отказ, но именно этот человек, один из всех, вспомнил о ее безопасности в час испытания.

Виконт повлек ее к своему экипажу, и Гвен не протестовала. Кучер стоял на козлах и тянул шею в сторону происходящего у театральных дверей. Сен-Сир резко прикрикнул на него, помог Гвен подняться внутрь и сделал знак отъезжать.

Когда колеса застучали по булыжной мостовой, она оглядела свой изрядно пострадавший в давке туалет. Декольте на плече надорвано и кажется глубже, чем на самом деле, дорогие кружева отделки, вырванные из шва, свисают фестоном. Гвен не знала, когда и как лишилась ридикюля, а вид истоптанных ногами атласных туфелек заставил ее содрогнуться. К тому же волосы то и дело лезли в глаза, и это означало, что прическа совершенно испорчена.

— Боже мой, на кого я похожа! — вырвалось у нее.

— На самую красивую женщину Лондона, — мягко сказал виконт, приподнимая ее лицо за подбородок.

Ей хотелось, хотелось остаться стоически равнодушной к комплименту, настолько не соответствующему истине, но Гвен не сумела и вся засветилась от удовольствия.

— Я еще не успела поблагодарить вас за помощь, милорд. Даже не знаю, что бы со мной сталось, если бы не вы.

— Зато я, увы, хорошо это знаю, — произнес он, мрачнея. — Я видывал панику в театре. Сегодня многие погибли… и еще гибнут в давке. То же могло случиться и с вами. Проклятие, это было бы несправедливо! Пусть кто угодно, только не вы. Ни один из тех, кто был там сегодня, не стоит вашего мизинца.

Гвен снова, нелепо и не к месту, почувствовала слезы на глазах. Но ведь никто, кроме Сен-Сира, никогда не заступался за нес, никто не беспокоился о ней! Поддавшись порыву, она потянулась коснуться его щеки.

— Поцелуйте меня…

Какое-то время виконт просто смотрел на нее с таким странным выражением на лице, словно старался подавить… стон? Он наклонился, и губы их встретились медленно и нежно. Кончик горячего языка коснулся сначала одного уголка рта, потом другого, скользнул вдоль нижней губы. Потом внезапно и исступленно они одновременно стиснули друг друга в объятиях, до боли. И наконец Гвен ощутила то, о чем столько думала, о чем мечтала, — прикосновение мужских рук к груди, их ласку.

Она едва помнила себя, когда экипаж замедлил ход и остановился. Голова кружилась, перед глазами все плыло, и удивительная сладость переливалась во всем теле. Неуверенно оглядевшись, девушка смутно осознала, что занавески задернуты и сквозь них почти не виден свет висящей сбоку лампы. Стук сердца совершенно заглушил для нее звук открывающейся двери, но его прекрасно слышал Сен-Сир, потому что поспешно подвинулся на сиденье, заслоняя ее от кучера.

— Осмелюсь доложить, мы на месте, милорд.

— Отлично, Джеймс.

Холодный сырой воздух, быстро проникший в экипаж с улицы, несколько отрезвил Гвен.

— Однако… где мы?

— Это Карлтон-Хаус, — с довольной улыбкой сказал виконт.

Он протянул руку. Гвен отпрянула в глубь экипажа. Ей казалось, что она вернулась с небес на землю в стремительном падении.

— Карлтон-Хаус? Карлтон-Хаус? Поверить не могу, что вы привезли меня именно сюда!

— Только не пытайтесь уверить меня, что вы этого не хотели. — Сен-Сир нахмурился. — Пару минут назад вы страстно отвечали на мои поцелуи. Женщина позволяет мужчине кое-какие вольности только в том случае, если ожидает, что он зайдет и дальше.

Это было все равно что выслушать выговор за нескромное поведение. Гвен была смущена, почти пристыжена.

— Отвезите меня домой, — сказала девушка тоном, близким к мольбе, забившись в подушки сиденья и приготовившись сопротивляться попыткам вывести себя наружу. — Я ценю то, что вы сделали в театре, и… и благодарна всей душой, но сейчас я более всего желаю оказаться дома.

— Ах вот как! — Губы Сен-Сира сжались в тонкую линию, брови сошлись на переносице. — Выходит, я заблуждался, когда думал, что передо мной женщина, искренняя в своих чувствах?

— Это я заблуждалась на ваш счет, милорд. Я думала, что впервые в жизни могу доверять мужчине.

— О, вы вполне можете доверять мне! — с невыразимо саркастической усмешкой заверил Сен-Сир. — Когда я говорил, что осуществлю все, чего желает каждый из нас, я был абсолютно искренен. Я не солгал вам ни единым словом. В отличие от вас.

Адам сделал движение, и Гвен напряглась, наполовину боясь, наполовину надеясь, что он вытащит се из экипажа и повлечет за собой в любовное гнездышко. Однако Аркур просто вышел, захлопнул дверцу экипажа и скомандовал кучеру:

— Джеймс, отвези-ка леди домой!

Однако, когда Сен-Сир добавил тише, только для Гвен: «Очевидно, это и есть ваше заветное желание», — его улыбка оставалась все такой же уверенной, как если бы он не сомневался, что время работает на него.

Забившись в угол быстро движущегося экипажа, Гвен спрашивала себя, как поступила бы в такой ситуации Джесси Фокс: Почему-то в памяти возникла картина, давняя, но не забытая: стройная фигурка подруги, перекинутая через широкое плечо Мэттью Ситона, словно хрупкий стебелек через ветвь могучего дуба. Джесси всегда шла навстречу тому, чего желала. Если она, Гвен, по-настоящему желает Адама Аркура, то что мешает ей добиться желаемого?

Разве у нее меньше решительности, чем у Джесси Фокс?

Короткая дрожь прошла по спине Гвен. Теперь, когда решение принято, она уже не чувствовала недавнего страха. Это была дрожь предвкушения при мысли обо всем, что обещал знающий взгляд виконта.

Джессика заметила верхового издалека, и сердце ее ушло в пятки: всадник был в мундире. Подобрав юбку, она самым неподобающим настоящей леди образом припустилась вон из своей спальни и вниз по лестнице.

Однако ей не пришлось никого извещать. Из кабинета появился Мэттью, а следом и маркиз спустился из своих комнат. Мрачной группой встретились они в вестибюле, объединенные одной и той же мыслью.

Наступило время разлуки.

Раздался внятный стук дверного молотка. Дворецкий Озгуд, держась даже прямее обычного, прошел открыть дверь. Его лицо было абсолютно непроницаемым, как и у Мэттью, в то время как маркиз и Джессика не скрывали беспокойства.

— Пакет для капитана флота Ее Величества королевы Англии Мэттью Ситона, — провозгласил нарочный.

— Прошу вас, лейтенант, входите. — Мэттью сделал радушный жест, и молодой офицер, чье лицо носило следы усталости после долгой скачки, ступил внутрь и протянул ему пакет. — По всему видно, что вы как следует гнали лошадь. За ней присмотрят, а вы тем временем отдохните после утомительной дороги. Озгуд, будьте добры отдать все необходимые распоряжения.

— Не могу воспользоваться вашим гостеприимством, сэр, — сказал нарочный с видом сожаления. — Мне предстоит еще несколько остановок в пути, а времени отпущено не так уж много.

— Понимаю, — произнес Мэттью с несколько принужденной улыбкой.

После прощального приветствия офицер сбежал по ступеням, и дворецкий закрыл за ним дверь. Мэттью сломал печати и развернул листок. Еще до первых слов Джессика все поняла по выражению его лица.

— Под повесткой стоит подпись адмирала Данхевена. Здесь есть еще личное послание. Нельсон почти готов к сражению. Я должен незамедлительно явиться на борт «Норвича».

— Ох, Мэттью! — Джессика бросилась на шею мужу, и тот крепко прижал ее к себе.

— Э-э… ты уверен, что невозможно как-нибудь… отказаться? — спросил побледневший маркиз, откашлявшись.

— Ты не можешь говорить это серьезно, отец. Я должен ехать, но будь уверен, я делаю это только из чувства долга. Я бы охотнее остался в Белморе… дома.

Джессика собрала все силы, стараясь улыбнуться. Всю эту неделю она молилась об отсрочке, как, впрочем, и все предыдущие недели.

— Значит, уезжаешь?

— Значит, уезжаю, — эхом откликнулся Мэттью. — Сейчас не время для отсрочек, Джесси. Как только вещи будут собраны, я отправлюсь в путь.

— То есть ты хочешь сказать — сегодня?!

— Прости, милая, но у меня нет выбора. От Портсмута до Кадиса дорога морем займет две недели. Туда стянута уже почти вся эскадра адмирала Нельсона, там скапливаются и силы французов. Поскольку столкновение не за горами, мне придется спешить.

— Да, но можно ведь подождать до утра!

— Мне приказано выехать немедленно, а приказ командования имеет силу закона, особенно в военное время. — Мэттью взял ее за плечи и слегка отстранил, вглядываясь в лицо. — Прошу тебя, милая, не нужно уговоров. Мне и без того нелегко.

— Он прав, дорогая моя, — тихо добавил маркиз, взял ее руку и сжал в своей. — Приказ пришел, ему нужно подчиниться, и чем лучше мы с тобой будем держаться, тем легче будет Мэттью оставить нас.

Джессика могла только кивнуть. Она чувствовала мучительную боль в груди от слез, которые не могла выплакать, глаза жгло, в горле стоял ком.

— Прости, Мэттью, я не хотела… я просто… просто надеялась, что у нас будет еще немного времени.

— Я тоже надеялся на это, милая. — Муж ободряюще улыбнулся, но глаза оставались тревожными, мрачными. — Надеюсь, ты не откажешься помочь мне в сборах? Тогда поднимайся наверх.

Молча она подчинилась. Примерно через полминуты Мэттью вошел в спальню, где Джессика стояла над пустым чемоданом, борясь со слезами. Вместо того чтобы вызвать камердинера, он привлек жену к себе.

Это был все тот же жадный и страстный поцелуй — и в чем-то совсем иной. В нем было не только исступление страсти, но и боль разлуки, которая словно безмолвно стояла рядом. Джессика самозабвенно отдалась прощальной близости. Она едва сознавала, что именно происходит между ними, как будто тщетно пытаясь насытиться надолго… может быть, навсегда. Это было прощание, прощание во всей его полноте.

Они любили друг друга снова и снова, сначала словно безумные, потом более медленно и нежно. Но невозможно прощаться вечно.

— Мне жаль расставаться с тобой, милая, если бы ты только знала, как жаль, — сказал Мэттью, высвобождаясь из ее объятий. — Но время не ждет. Боюсь, задержаться дольше я не смогу.

— Да, понимаю…

Они поднялись и в молчании оделись, после чего Мэттью сразу вызвал камердинера. Джессика праздно сидела в кресле и смотрела, как Ролли с привычной сноровкой укладывает чемоданы.

Прошло всего несколько часов с момента, когда к дверям Белмор-Холла прибыл нарочный от командования флота, а Мэттью в безукоризненной форме морского офицера уже стоял у подножия лестницы, прощаясь с домашними. Чемоданы уложили в экипаж, кучер держал кнут наготове, оставалось лишь сказать последнее «прости».

Маркиз, который выглядел постаревшим по крайней мере лет на пять, принял протянутую руку сына и пожал ее.

— Отец, постарайся беречь себя.

— А ты, мой сын, возвращайся живым и невредимым, — сказал Реджинальд Ситон с печальной улыбкой. — Ты ведь понимаешь, что мне одному больше не под силу заниматься таким громадным поместьем.

Мэттью склонил голову в знак согласия. Неожиданно для него и, может быть, для себя маркиз сделал шаг вперед и заключил его в объятия. Подобное выражение чувств было до того несвойственно обоим, что почти сразу же отец и сын отступили друг от друга.

— А ну-ка, ягодиночка, — раздалось с верхней ступени, где Виола опустила с рук Сару, — беги попрощайся с его милостью.

Девочка бросилась вниз, прыгая через две ступени, так что многочисленные оборки платьица затрепетали. Однако шагах в двух от Мэттью Сара остановилась и округлила глаза, зачарованная блеском золоченых пуговиц на его мундире.

— Папа уезжает?

— Да, моя маленькая.

— Но я не хочу… не хочу! — Сара топнула ногой, и ее громадные глаза наполнились слезами.

— Я тоже не хочу, — очень спокойно заверил Мэттью, поднимая девочку на руки, — но уехать мне все же придется. Зато вернуться я постараюсь как можно скорее.

Он поцеловал нахмуренный лобик, и Сара звонко чмокнула его в ответ. Мэттью опустил ее и сделал прощальный жест.

— До свидания, папочка! — Пока Виола уводила ее, Сара несколько раз поворачивалась и усердно махала рукой.

Мэттью с самым серьезным видом махал в ответ.

Наконец все остальные разошлись, оставив мужа и жену для последнего прощания. Когда Джессика повернулась к Мэттью, тот стоял очень прямо, развернув плечи и выпятив челюсть, — очевидно, он считал это достаточно воинственным видом, исключающим всякую слабость. Как всегда, безупречен, с мягким упреком подумала Джессика. Ей же хотелось броситься к нему, захлебываясь от рыданий, и бить его кулаками в грудь, требуя не оставлять ее. Или опуститься на колени и умолять. Но что оставалось делать, кроме как вскинуть подбородок под стать мужу?

— С ней все в порядке, не правда ли? — спросил Мэттью, чей взгляд все еще был прикован к дверям, за которыми скрылась Сара.

— Конечно.

— И ты, Джесси, тоже будешь в полном порядке, что бы со мной ни случилось, — сказал он, обращая к ней повелительный взгляд. — Обещай, что примешь любую весть как должно.

Сердце ее болезненно сжалось, и Джессика поймала себя на том, что отрицательно качает головой, боясь произнести хоть слово, чтобы не разрыдаться.

— Не нужно, Мэттью… не говори со мной таким тоном!

— Прости. Ты знаешь, что я буду скучать. Я даже не могу высказать, как сильно, потому что не сумею подыскать слов.

— Я люблю тебя! — сказала Джессика, заглядывая в темно-синие глаза, в которые так и не смогла насмотреться.

Всем сердцем она желала, чтобы этот человек, ее муж, повторил признание, которое вырвалось помимо ее воли. Почему он не может сказать эти три слова? Даже если это неправда…

Горло Мэттью шевельнулось, и на секунду Джессике показалось, что сейчас она услышит признание в любви. Но муж продолжал всматриваться в се лицо, как если бы старался выгравировать его в своей памяти. Прекрасные слова не прозвучали. Мэттью никогда не лгал.

Прошло несколько бесконечно долгих минут. Наконец он наклонился и запечатлел на ее губах невинный прощальный поцелуй.

— Прощай, Джесси. Береги себя.

— До свидания, Мэттью, — тихо ответила она, чувствуя невыразимую печаль.

Мэттью отошел и начал подниматься в экипаж, помедлил немного и снова спрыгнул на землю. На этот раз он стиснул ее в объятиях так, что перехватило дыхание, и поцеловал иначе, продолжительно и страстно. У Джессики подкосились ноги. Слезы, которых она не могла больше сдерживать, хлынули потоком. Однако они не могли уже ничего изменить.

Мэттью отстранил се и снопа направился к экипажу. Джессика надеялась еще на какую-то отсрочку, на еще одно мгновение вместе, но он поднялся внутрь, захлопнул дверцу и постучал в стенку, давая сигнал к отправлению.

Джессика следила за тем, как блестящая черная задняя стенка с окошечком вверху удаляется, покачиваясь на рессорах, по направлению к воротам. Даже когда черная точка исчезла из виду совсем, она оставалась в той же позе, глядя вдаль.

Зябкий осенний ветер пронесся вдоль фасада особняка, проникая под одежду, наполняя тело пронизывающим холодом. Но Джессика чувствовала совсем другой озноб — озноб при мысли о том, что Мэттью может никогда не вернуться.

Реджинальд Ситон остановился в дверях импровизированной классной комнаты. Дети давно уже разошлись по домам, но Джессика оставалась за столом. Она ничем не была занята, просто угрюмо смотрела перед собой, должно быть, не замечая ничего вокруг.

С того самого дня, две недели назад, как Мэттью уехал в Портсмут, ее можно было застать в этой позе очень часто. Ее любовь к мужу не вызывала сомнений (не то чтобы маркиз хоть одну минуту сомневался в этом, когда Мэттью был дома). Однако его сын не спешил ответить жене взаимностью. Оставалось надеяться, что со временем все образуется.

Конечно, если наградой за выполнение долга для Мэттью не станет смерть на поле брани.

Маркиз переступил с ноги на ногу. Услышав шорох, Джессика повернулась, и на ее лице появилась улыбка, увидеть которую в последнее время удавалось нечасто.

— Дорогая, в Белмор доставлено письмо, адресованное тебе. Оно из Лондона, от твоей подруги Гвендолин Локарт. Насколько я понимаю, лорд Уоринг и его семья вес еще в столице.

— На прошлой неделе я писала Гвен, — сказала Джессика, разглядывая почтовый штемпель на конверте и адрес, написанный аккуратным женским почерком. — Рассказала, что Мэттью вынужден вернуться на борт «Норвича». Странно… я думала, что лорд Уоринг переберется в провинцию сразу после окончания светского сезона. Очевидно, его что-то задержало.

В другое время маркиз непременно оставил бы ее распечатывать письмо подруги в одиночестве, но на этот раз не спешил уйти.

— Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего? — спросил он, выждав, пока Джессика пробежала написанное.

— Гвен, как всегда, неугомонна, — с улыбкой ответила Джессика. — Пишет, что отдала бы все на свете за то, чтобы я оказалась в Лондоне. Полагаю, теперь, когда я стала замужней дамой, она считает меня источником житейской мудрости, из которого не отказалась бы почерпнуть.

— И что же, она упоминает, по какому поводу требуется совет?.. Впрочем, мне это не интересно. Куда важнее то, что в данном случае наши с ней мысли поразительно схожи.

— О том, что я превратилась в источник житейской мудрости?

— Моя дорогая, ты еще слишком молода для этого, — заверил маркиз со смешком. — Я согласен с Гвен в том, что тебе не помешает вернуться в столицу. Там ожидание покажется тебе не таким мучительным.

— Поехать в Лондон? — Джессика не сумела скрыть удивления, — Но ведь сезон уже закончился!

— Можно подумать, в связи с этим Лондон впал в спячку! Дорогая, на то и столица, чтобы развлечения не иссякали там круглый год. Ты так поспешно вышла замуж, что вряд ли успела сполна насладиться ими, даже если принять во внимание твой единственный светский сезон. Опера, театр, время от времени раут у кого-нибудь из друзей — увидишь, время полетит как на крыльях.

— И вы думаете, я смогу наслаждаться жизнью, сознавая, что Мэттью в опасности?

— Если ты будешь сиднем сидеть в Белморе и часами смотреть в окно в ожидании почты, ни война не закончится скорее, ни опасностей не поубавится. Да и Мэттью не одобрил бы твоего затворничества. А Сара? Подумай о ней. Только представь себе, какое удовольствие получит малышка от поездки. Одно это должно заставить тебя согласиться.

Джессике не хотелось ехать. Маркиз явно читал это в ее глазах и в какой-то мере понимал ее. Однако его доводы сделали свое дело — и не только они. Джессика открыла было рот для новых протестов, но промолчала и приподняла светлую

— Прежде чем возражать, мне следовало бы вспомнить, что в Лондоне для вас есть магнит попритягательнее, чем театр и рауты. Допустим, я согласна. Оказавшись в столице, нам ведь представится возможность проводить время в обществе леди Бейнбридж? Не так ли, папа Реджи?

Маркиз прокашлялся. Черт возьми, подумал он, девчонка слишком быстро соображает!

— А почему бы и нет? — с некоторым вызовом ответил маркиз. — Раньше ты не возражала против такого сопровождения.

— А как насчет скандала? — спросила Джессика, посерьезнев. — Вдруг нам придется столкнуться с герцогом Милтоном?

— Во-первых, прошло достаточно времени для того, чтобы прекратились всякие разговоры. Во-вторых, твое появление в обществе покажет всем, что ты не чувствуешь себя пристыженной скандалом. — Маркиз улыбнулся довольной улыбкой. — Я умело распустил слух, будто мой сын был настолько ослеплен любовью, что совершенно не помнил себя. Большинство светских дам нашли это весьма романтичным и охотно простили Мэттью эту маленькую шалость.

— Думаю, женский пол находит вашего сына настолько интересным, что готов простить ему вес что угодно. Ну а мужской пол его попросту побаивается. Жаль, что слух о безумной любви — выдумка от слова до слова.

— Так ли, дорогая моя? Почему же тогда наш чопорный Мэттью повел себя так предосудительно?

— Потому что он желал меня, папа Реджи, — откровенно и печально ответила Джессика. — Мы с вами оба знаем, что жениться он собирался вовсе не на мне.

— Дай ему время, дорогая моя, — примирительно сказал маркиз, не желая вступать в спор. — Когда дело касается чувств, мой сын теряет почву под ногами. Мэттью ведь запрятал их поглубже после смерти матери. Какую-то роль в этом сыграло и то, что он командует кораблем, но наибольшая вина лежит на мне. В нашей семье никогда не было принято между мужчинами выказывать свои чувства… Однако всегда возможно изменить положение дел. Мне кажется, оно уже изменилось. Ты дорога Мэттью, Джессика, и он сам не заметит, как с годами это чувство перерастет в любовь.

— Возможно, — сказала Джессика, отводя взгляд.

Ей не нужно было добавлять то, что они оба знали: недолгое время, прожитое ею с Мэттью, может оказаться единственным сроком, отпущенным судьбой на их совместную жизнь.