Глава 1

Лондон, Англия Март 1807 г.

Чертова дура

Широкоплечий Рейн Гэррик, четвертый виконт Стоунли, откинулся на обитую алым бархатом спинку сиденья в своей блестящей черной коляске, его рука непроизвольно сжалась в кулак. И как его угораздило снова связаться с этой женщиной! А ведь он вляпался в это только со скуки.

И теперь ему приходится выбирать: провести ночь в постели этой похотливой женщины или утром испытать на себе ее гнев — и пистолеты ее мужа.

Рейн энергично выругался. Какого черта он снова откликнулся на страстные авансы этой женщины? Он же прекрасно знал, что напрашивается на неприятности. С того дня, как она появилась на лондонской сцене в круговороте шелковых юбок, Женевьева Мортон, Леди Кэмпден, несла с собой одни только неприятности. И все-таки трудно было ожидать, что попытка разорвать их краткую связь приведет к тому, что леди станет угрожать натравить на него своего мужа.

А у старого дурака хватило бы глупости вызвать его на дуэль.

Черт побери. Ругая собственную глупость — и дружка в штанах, который и стал первопричиной всех этих неприятностей, — Рейн выглянул в окошко экипажа. Было совсем темно, ни луны, ни звезд, улицы сравнительно пустынны. Только временами попадались немногочисленные щегольски одетые стильные леди и джентльмены, покинувшие свои шикарные особняки в Уэст-Энде, чтобы провести вечер где-нибудь в Сити.

Рейн услышал резкий свист кучера, понукавшего пару прекрасно подобранных гнедых коней. Возница потянул вожжи, и экипаж свернул с Хаймаркета на Кингз-стрит, держа путь к собственному дому лорда Дорринга в переулке возле Сент-Джеймс-сквер.

Последние семь лет каждый вторник Дорринг принимал у себя членов боксерского клуба «Кулачный Боец». Несколько мужчин, занимавшихся вместе боксом в Джексон-парлор, собиралось у Дорринга, чтобы выпить, поиграть в карты и другие азартные игры. Позже они наносили визиты своим любовницам, отправлялись на тайные свидания или искали удовольствий в борделе.

Оставивший несколько недель назад очередную любовницу и разорвавший возобновившуюся было связь с леди Кэмпден, Рейн намеревался провести вечер за картами, а потом приятно развлечься у Мадам Дю Мои, в самом элегантном борделе города. А теперь, если он поддастся на шантаж Женевьевы, ему придется увидеться с оной леди хотя бы раз.

Рейн нахмурился. Хватит ли еще одной сладострастной ночи для того, чтобы убедить похотливую графиню, что не стоит подвергать опасности жизнь ее престарелого, но все еще ревнивого супруга?

Возможно. Если бы только Рейн мог контролировать свой ветреный нрав — а это слишком часто не получалось.

В темных недрах экипажа Рейн заворчал. Вечно что-нибудь не так. Ему необходима перемена места, нужно что-то иное, свободное от жестких рамок светского общества, — хоть он и не слишком с ним считался. Нужно что-то такое, что наполнит его L жизнь смыслом. Ему так не хватало этого с тех пор, как пришлось покинуть армию и вернуться в Лондон.

И сейчас, больше, чем когда бы то ни было, ему стало ясно, что меньше всего ему нужна еще одна проклятая женщина!

— Вишь его, Джоли, дочка?

— Придет. Можь ставить на него свой последний грош. Как раз пробил час. Чертов козел буит здеся меньше чем через пятнадцать минут — как всегда.

Броуни засмеялся — из глубины его груди послышался резкий скрежет.

— И впрямь, крошка. Его поганое лордство регулярно как месячные у осторожной девки.

Джо почувствовала, что залилась краской. Пора бы ей уже привыкнуть к непристойным шуткам Броуни — она выслушивает их каждый день два последних тяжелых года. Честно говоря, она и сама переняла немало из этого щеголеватого арго и часто и умело пользовалась им, чтобы незаметно скользить среди несчастных оборванцев, с которыми была вынуждена жить на грязных лондонских улицах.

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно: Джоселин Эсбюри, некогда — образец изящных манер, а теперь воровка и взломщица, подозрительная тень среди последних отпрысков Сити, могла даже получать удовольствие от того, что в состоянии поразить слух самого блатного обитателя трущоб и на равных общаться с последней шлюхой на пристани Святой Катерины.

— Бона он! — крикнул Такер, худенький светловолосый мальчуган лет тринадцати, которого они с Броуни приняли в свою маленькую оборванную компанию. — Карета за угол свернула. Тама, вишь — под фонарем. Вот-вот будет в проулке.

— Тихо! — шепнула Джо.

В соответствии с тщательно продуманным планом, они затаились за изгородью, шедшей от стены особняка до самой улицы. Это было всего в нескольких метрах от того места, где должен остановиться экипаж виконта. Всего лишь на расстоянии пистолетного выстрела от того места, где выйдет из коляски, направляясь в дом, высокий широкоплечий человек — человек, обрекший ее на годы нищеты и страданий.

Джоселин вытащила из-за пояса тяжелый пистолет. Девушка была одета в выцветшие саржевые панталоны, скрывавшие изящные изгибы ее тела, в домотканую кофту с длинными рукавами и некогда элегантный, а теперь рваный и поношенный жилет, расшитый поблекшей золотой ниткой. Коротко остриженные черные волосы были скрыты под низко натянутой на лоб шерстяной шапкой.

Господи, дай мне мужество, оно мне так нужно.

— Приготовились.

Джо сжала в руке пистолет и затаила дыхание. В любой момент коляска виконта может остановиться, и он спустится на мостовую. Еще мгновение, и Джоселин Эсбюри выйдет из-за изгороди, чтобы исполнить свою клятву мести.

— Приехали, ваша милость, — лакей отворил дверь экипажа и отступил, пропуская Рейна.

Все еще размышляя над тем, как поступить сегодня вечером, Стоунли схватил свою касторовую шляпу с узкими полями и вышел из экипажа. Лакей закрыл дверцу.

Но всего через несколько шагов Рейн почувствовал, что его груди коснулась холодная сталь, и услышал, как щелкнул курок.

— Порядок, хозяин.

Пожилой мужчина, с небольшим брюшком, длинными седеющими волосами и густыми усами показался из-за изгороди с пистолетом в руках.

Юноша ростом сантиметров на тридцать пониже Рейна тоже выступил вперед.

— Ваше сиятельство, по-моему, ни вам, ни вашим людям не стоит делать резких движений.

Рейн кинул быстрый взгляд на кучера и дал лакеям знак оставаться в стороне. Он заметил, что у него за спиной появился худенький светловолосый мальчик с презрительным выражением лица.

— Если вы гонитесь за моим кошельком, берите и проваливайте, — Рейн осторожно сунул руку в карман белого пикейного жилета, вытащил маленький замшевый кошелок, полный монет, и протянул его седому.

— Гони остальное. — Человек засунул мешочек за пояс и больно ткнул Рейна пистолетом в ребра. — Богатеи вроде тебя таскают с собой чертовски много королевских мордашек.

Ругаясь, Рейн снова полез в карман жилета.

— Мы пришли не за твоими башлями, — сказал второй человек, бросив предупреждающий взгляд на своего партнера.

Темные брови Рейна поползли вверх.

— Неужели?

Стоунли заметил, что у юноши удивительно голубые глаза под темными ресницами и полные, почти чувственные губы.

— Если вам не нужны деньги, тогда что же вам нужно?

Кожа у юноши была очень чистой, черты его лица — по-женски тонкими. И правда… Рейн внимательнее присмотрелся к молодому человеку, увидел нежные изгибы, скрытые поношенными коричневыми панталонами, маленькие, но заметные округлости женских грудей. Рейн протянул руку к шапке, натянутой по самые изогнутые темные брови, и сдернул ее с головы девушки.

— Держи свои грязные лапы от меня подальше! — Блестящие черные волосы рассыпались по искаженному гневом хорошенькому личику. — Еще раз шевельнешься, чертова твоя милость, и Богом клянусь, я спущу курок.

Рейн рассматривал изящную фигурку, оценивая ее вес и рост чуть выше обычного. Девушке было не больше двадцати.

— Это вы пытались остановить мою карету на прошлой неделе в аллее у Будлс? — Он тогда не достаточно хорошо их рассмотрел, но в фигуре женщины было что-то знакомое, и на сей раз он был готов.

— Верно, хозяин, — сказал седой. Он резко хмыкнул. — Таким падлам как ты не стоит так держаться привычек. — Несмотря на брюшко, его плечи были крепкими, а жесткие черты лица не оставляли сомнений в том, что этот человек — достойный противник. — Мы зря теряем время. Вперед, Джо, скажи, что хочешь, и покончим с этим.

— Эй, Джо, кончай его, — потребовал тщедушный мальчонка.

Рейн обратил все свое внимание на девушку. Черты ее лица заострились, она плотно сжала губы. Одного взгляда в ненавидящие ледяные голубые глаза было достаточно, чтобы понять, что она готова убить. Только Рейн не собирался этого допускать.

— Эй, Финч, — крикнул он кучеру, резко обрушив свое тяжелое мускулистое тело на седого и толкая девушку. Сидевший на козлах кучер вытащил из-под сиденья пистолет, а Рейн выбил оружие из рук седого, развернулся и ударил девушку как раз в тот момент, когда она нажала на курок. Спокойный воздух содрогнулся от выстрела.

— Бегите! — приказала она своим товарищам. — К чертовой матери подальше отсюда!

Мгновение ее товарищи стояли как завороженные, глядя, как она пытается вырваться из крепких рук виконта, не спуская глаз с пистолета, направленного на них Финчем.

— Первый, кто шевельнется, — покойник! — предупредил кучер.

— Бегите! — снова закричала девушка, похоже, больше боявшаяся за своих друзей, чем за себя. — А я кончу в Ньюгейте!

Ее слова заставили остальных шевелиться, мальчик кинулся к изгороди, а седой развернулся и, громко топая, побежал прочь.

— Стоять! — Финч неуверенно прицелился и нажал курок, выстрел эхом отдался в переулке. Большой мужчина споткнулся на повороте, но оба беглеца вскоре исчезли в темноте.

— Пусть они уходят, — Рейн еще крепче сжал тонкую девичью талию, так что пленница чуть не задохнулась, но она по-прежнему пыталась сопротивляться.

— Чертов ублюдок!

Даже когда он тащил ее к карете, она кусалась и царапалась, пытаясь его ударить. Ругаясь, он заломил ей руку за спину, распахнул дверь экипажа и втолкнул девушку внутрь, загородив выход своим широким телом, и влез следом за ней.

— Увези нас отсюда к чертовой матери, — приказал он кучеру, и тот снова погнал лошадей. Девушка по имени Джо какое-то время разглядывала карету и жесткие, решительные черты лица ее владельца, потом снова попыталась проскользнуть к двери.

— Э, нет, — Рейн схватил ее за блестящие черные волосы, заставил вернуться и усадил на сиденье напротив себя. — Я бы посоветовал тебе сидеть здесь и быть паинькой, — предупредил он холодным резким тоном.

Нервно глотая воздух, она мгновение приглядывалась к нему и взвешивала свои шансы, с каждым вздохом ее груди поднимались и опускались под жилетом.

— Я не собираюсь болтаться на виселице, чертово отродье!

Он смерил ее ледяным взглядом, в котором читался его яростный нрав.

— Тебе и твоим приятелям следовало подумать об этом раньше.

— Заткнись, козел! — побледнев, завопила она как торговка и бросилась на него, сжав кулаки, колотя его ногами и обзывая такими словами, которые ему не приходилось слышать со времен армейской службы.

— Черт побери! — увернувшись от ее ногтей, царапавших его щеку, Рейн схватил девушку за запястья, вывернул ей руки и придавил всем своим телом к сиденью. — Черт возьми, утихни! Я не собираюсь причинять тебе боль — если, конечно, ты сама меня не вынудишь к этому — и в мои намерения не входит отправлять тебя на виселицу, во всяком случае до тех пор, пока я не узнаю, почему ты хочешь моей смерти.

Она сглотнула, но ее тело по-прежнему оставалось напряженным, а дыхание — неровным.

— Тогда куда… куда же ты меня везешь?

Он пристально посмотрел на нее, заметил страх, который она старалась скрыть, почувствовал, как она дрожит, увидел, что, хотя у нее старая нищенская одежда, ее лицо и руки чисты, дыхание нежно, а волосы блестят. От нее пахло щелочным мылом, но к нему примешивался и нежный запах женщины.

— Как тебя зовут?

— Я скажу тебе перед тем, как спустить курок. У него на щеке заиграл мускул.

— В самом деле?

У нее стал еще более испуганный вид, но она ничего не ответила, а только с отвращением посмотрела на него своими холодными голубыми глазами. Как она ни пыталась выглядеть крутой, она не соответствовала образу типичной бродяжки или портовой девки. Даже речь ее звучала как-то не так. Временами она говорила языком лондонских подворотен, но то и дело ее слова звучали вполне утонченно.

Ему стало интересно, каким было ее прошлое, кем она, черт побери, была. И какое отношение все это имеет к нему.

Она застонала под его тяжестью, и Рейн немного отодвинулся.

— Я спрашиваю: куда ты меня везешь? — она бросила на него сердитый взгляд, но он почувствовал, что девушка снова дрожит. Он наблюдал, как она берет себя в руки, как ее глаза становятся темнее, как опускаются, чтобы скрыть беспокойный взгляд, густые черные ресницы, как при вздохах ее грудь касается грязного рваного кафтана.

— В Стоунли.

Едва эти слова слетели с его губ, как девушка перестала бороться.

Стоунли. Джоселин не верила своим ушам. Три долгих года огромный каменный особняк на краю Хэмпстедской пустоши у северной окраины Лондона преследовал ее в ночных кошмарах и возбуждал ее гнев. Стоунли. Она мечтала о том, чтобы войти в дом, зачарованная его пугающей красотой — и боясь его порочного, бессердечного хозяина.

Стоунли. Она посмотрела на человека, носившего это имя, и ей пришло в голову, что и дом, и его хозяин — оба — излучают одинаковую тревожную смесь красоты, силы и жестокости. Хотя последние два года она следила за всеми перемещениями виконта, она знала только его привычки, но не его самого.

Она видела, что он красив, но вблизи оказалось, что в нем есть что-то большее. Он излучал силу, жесткую чувственную мужественность, заставлявшую других мужчин казаться хрупкими рядом с ним. И еще он нес в себе опасность. Смертельную опасность излучала каждая мышца, каждая жила его большого крепкого тела.

Она не угадала в нем этого, когда наблюдала, как свободно он двигался в своем безупречно сшитом сюртуке с бархатной отделкой и лосинах из буйволовой кожи, за небрежностью, с какой он носил белоснежный галстук. Тогда она этого не угадала, а теперь было слишком поздно.

Джо изогнулась под ним и вздрогнула, почувствовав, с какой легкостью он удерживает ее.

— Я вдвое больше тебя, можешь перестать сопротивляться.

Она почувствовала силу его мышц, когда он прижимал ее к алой бархатной обивке. Большие сильные руки, державшие ее за запястья, не давали ей пошевельнуться, но при этом — странное дело — ей не было больно. Он не бил ее, хотя она безусловно дала ему повод. Но это ни о чем не говорило. Она знала, что он за человек, какие преступления совершил, и ни за что на свете она не откажется от мысли заставить его заплатить за все.

— Я отпущу твои руки, — сказал он, — если ты обещаешь перестать на меня бросаться.

Джо холодно взглянула на него.

— Катись в болото!

Она попыталась приподняться, потом вздрогнула, когда он с легкостью вернул ее на место.

— Я тебя предупреждал, лучше будь паинькой.

— Почему это?

— Потому что иначе я дам волю своему гневу, который так стараюсь сейчас сдерживать, и задам тебе хорошую трепку.

— Мне стоило ждать побоев от человека вроде тебя.

Уголок его рта изогнулся в улыбке, которая вовсе не была улыбкой.

— Тогда ты не удивишься, если я начну с того, что выдеру тебя.

Джоселин широко раскрыла глаза. Он способен на это. И она будет не в силах его остановить. С тех пор, как она покинула дом, ей пришлось столкнуться с разными унижениями — но, к счастью, не с подобным. И мысль о том, что подобный удар обрушит на нее ненавистный виконт, сделала эту перспективу еще более отвратительной.

Она напряженно кивнула.

— Хорошо, ты победил.

Пока, подумала она. И потом, почему она должна поступать так, как он велит? Он же не везет ее на Флит-стрит или в Ньюгейт — во всяком случае, если верить его словам. Напротив, как в своих детских мечтах, Джоселин Эсбюри едет в Стоунли.

Она подняла глаза и увидела, что он наблюдает за ней, пытаясь угадать, собирается ли она держать слово.

— И не думай, что я не сделаю того, что обещал — и, уверяю тебя, я получу наслаждение от каждого удара.

Он выпустил ее. Джо отодвинулась и прижалась к красному бархату в противоположном углу экипажа.

— Мальчик назвал тебя Джо, это твое имя?

— Не твое собачье дело.

Его чувственный рот сжался в жесткую мрачную линию.

— Тебе пора последить за своим язычком, дерзкая девчонка, или я просто ради развлечения выполню свою угрозу.

Джо почувствовала, что краска заливает ее лицо.

— То, что ты больше меня, не дает тебе права помыкать мною.

Каштановые брови виконта взлетели вверх. Поняв, что она заговорила безо всяких следов арго, Джо выставила вперед подбородок.

— Катись ко всем чертям!

— Судя по темпам, которыми ты двигаешься со своими друзьями, вы опередите меня на несколько лет.

Джо не ответила. Возможно, он окажется прав. Особенно, если план ее мести удастся. Правда, она и не собирается попадаться.

Потом ей пришла в голову другая мысль. Вполне возможно, что ее несвоевременное пленение сыграет ей на руку. Если, попав в Стоунли, она сумеет выиграть время, а виконт потеряет бдительность, ее поражение может превратиться в триумф. Пусть нажать на курок на деле оказалось труднее, чем она ожидала, ее клятва убить Стоунли будет выполнена.

Взгляд темных глаз виконта скользнул по ее телу. Он оценивал каждый его дюйм, оглядывая изящные изгибы и выступающую грудь. Джоселин содрогнулась. Стоунли — холодный, низкий, бессердечный человек. Она не смела подумать, что он ей готовит, когда они приедут Б имение.

Она заставила свое лицо изобразить маску спокойствия. Она не позволит ему победить, не позволит!

Одно только было очевидно: ее судьба решится в ближайшие несколько часов. Вскоре они оба узнают, кто из них победит в этой игре со смертью.

Во тьме безлунной ночи экипаж прогрохотал через Сити, по Хэмпстед-роуд, направляясь к Хэмпстедской пустоши. Джоселин выглянула в окно как раз вовремя, чтобы заметить вывеску таверны под названием «Гостиница шулеров», потом — вывеску «Королевской Милости» — питейного заведения ниже по дороге. Здесь было тихо, прохладный воздух чист. Неприятные запахи Лондона уже исчезли, их сменил аромат цветов.

Большую часть дороги они проехали молча, виконт небрежно откинулся на спинку сиденья, запрокинув голову и прикрыв глаза, но было ясно, что он наблюдает за девушкой.

— Как давно ты и твои друзья следили за мной? Неожиданный вопрос заставил Джоселин очнуться от грез. Она взглянула ему в лицо.

— Достаточно, чтобы узнать, что ты пьешь как сапожник, ставишь на кон половину состояния, играя в клубе — довольно, чтобы знать, что ты жуткий бабник и позадирал все нижние юбки в Сити.

Его губы изогнулись — похоже, он улыбался.

— Кажется, ты этого не одобряешь, — он скользнул взглядом по ее драному жилету, по облегавшим бедра штанам. — Ну конечно, столь деликатная леди должна счесть такую жизнь отвратительной.

Джо невольно покраснела.

— А что касается женщин, с которыми я спал — хотелось бы знать, имеешь ли ты об этом представление? Не хочешь ли меня просветить?

Она покраснела еще больше.

— Я знаю, что происходит между мужчинами и женщинами, не такая уж я дурочка.

— Достаточная дурочка, если попалась, а твои друзья остались на свободе.

— Заткнись.

Стоунли невесело усмехнулся. Они проехали через скотоводческие пригороды Лондона, мимо нескольких коровников и свиноферм, потом — мимо промышленных огородов. В экипаже было тихо, только стучали стальные колеса и ритмично цокали подковы, потом стихли даже эти звуки.

Они приехали в Стоунли.

Когда лакей в красно-золотой ливрее Стоунли открыл дверцу, Джоселин с тоской выглянула на свободу, но большое тело виконта заслонило всякий шанс на побег.

— Мне не хотелось бы тебя связывать, — сказал он, — но я сделаю это, если будет нужно. Ну, как?

— Зачем, к черту, мне сбегать? Это же не проклятый Ньюгейт?

— Нет.

Он схватил ее за руку так, что иного выбора, кроме как повиноваться его требованиям, у Джоселин не осталось. Рейн вышел из кареты и помог девушке спуститься. Они пересекли посыпанную гравием дорожку и вышли к широкому крыльцу. Джо невольно замедлила шаг.

Перед ней высился построенный сто лет назад по французскому проекту огромный четырехэтажный каменный дом с двумя павильонами по обе стороны от входа. Вдоль каждого крыла и через фасад шли высокие узорчатые окна третьего этажа, а четвертый был украшен шиферной вальмой и рядами маленьких слуховых окошек.

— Производит впечатление, не правда ли? — Стоунли остановился, но вместо того, чтобы вместе с ней смотреть на дом, он смотрел на нее.

— Чертовски смахивает на мавзолей.

Виконт только хмыкнул, словно понимая, что это неправда.

— Мой прапрадед, первый виконт, построил его в начале восемнадцатого века. Он одно время был послом в королевской Франции.

— Рассказывай.

— Раз ты так хорошо информирована, я удивлен, что ты этого не знаешь.

Она слегка улыбнулась.

— Я знаю чертовски много о твоих поганых привычках, но ни хрена — о твоей благородной семье, чтоб ее черти взяли.

Он снова сжал ее руку.

— Прежде, чем мы закончим, поверь, я узнаю о тебе не меньше.

Он потащил ее вперед, мимо дворецкого, распахнувшего массивную дверь, в большой холл. Этот холл с его блестящими мраморными полами, изысканными резными карнизами и богато расписанным потолком был экстравагантнее всего, что Джоселин могла себе представить. Ей хотелось остановиться и рассмотреть каждую деталь красивой резьбы, но на сей раз виконт не замедлил шага.

— Куда ты меня тащишь? — Джоселин уперлась пятками и заставила его остановиться.

Один уголок его рта изогнулся.

— Как это куда? Наверх, в мою спальню, конечно. Раз уж я задрал все юбки в Лондоне, почему это ты должна остаться исключением?

Джоселин с шумом глотнула воздух.

— Как ты смеешь предлагать мне… мне…

Рейн схватил ее за плечи и заставил приподняться на цыпочках.

— Ты вовсе не проклятая бродяжка, хоть и прекрасно подделываешься под нее. Кто же ты, черт побери?

— Я же тебе сказала: ты узнаешь об этом перед тем, как я тебя убью.

Джо гневно взглянула на него, виконт ответил ей таким же взглядом.

— Фарвингтон! — закричал Рейн, обращаясь к низенькому, одетому в черное дворецкому, нервно ожидавшему в нескольких шагах позади.

Человечек торопливо приблизился.

— Что, ваша милость?

— Проводи мисс… Смит в комнату для гостей. В ту, что прямо над моей спальней. Пришли наверх ванну, пока я поищу для нее что-нибудь поприличнее из одежды.

— Да, сэр.

Виконт бросил жесткий взгляд на Джо.

— Я предупрежу моих людей, что тебе нельзя выходить из дому. Мне кажется, нам есть что обсудить.

— Мне не фига тебе сказать такого, чтобы нельзя было бы сказать с пистолетом в руке.

— Попробуй только, и ты проведешь ночь в Ньюгейте. А теперь марш наверх и вылезай из этих ужасных вещей.

Джоселин выпрямилась, вздернула подбородок и обернулась к маленькому седому дворецкому. Он неприязненно смотрел на нее, сжав губы с выражением явного неодобрения. Он передал указания виконта другому слуге, бросил на нее еще один презрительный взгляд и двинулся к лестнице.

Джо не шелохнулась.

Дворецкий сделал еще несколько гулко отдававшихся на мраморном полу шагов, прежде чем осознал, что она за ним не идет. И ему пришлось спросить:

— Не будете ли вы так любезны следовать за мной?

— С радостью, — ответила Джоселин на самом лучшем благородном английском. Изумление во взгляде дворецкого уступало лишь досаде на лице виконта.

— Я с нетерпением жду нашей беседы, сударыня, — съязвил он, но Джоселин шла, не оглядываясь.

Глава 2

Рейн наблюдал, как девушка поднимается по лестнице: ее осанка была правильной, движения — грациозными, и, если не считать временами проскальзывавшей склонности к некоторой развязности, ее походка была не менее элегантной, чем у любой известной ему благовоспитанной леди.

Ее одежда была рваной и мятой, но ее блестящие волосы, немного вьющиеся, коротко остриженные спереди и по бокам и более длинные сзади, смотрелись бы модно в самых изысканных лондонских гостиных.

Он не мог отрицать, что она оказалась самым загадочным существом, которое он встречал за последние годы. По сути дела, на его взгляд, ситуация была просто фантастичной. В конце концов, эта леди пыталась его убить. А теперь она проведет ночь в его доме, и с ней будут обращаться как с гостьей!

Если бы это не так раздражало его, он бы рассмеялся. Что, черт возьми, он натворил такого, что заслужило ее гнев? Каким бы бабником он ни был, он точно знал, что она не согревала его постель. Он бы не забыл хорошенького лица с такими тонкими чертами. Не забыл бы этих ясных голубых глаз и густых черных ресниц.

Он усмехнулся, глядя, как она поднимается по лестнице в своих облегающих коричневых штанах. Он бы не забыл эту бойкую попочку.

Она была привлекательна, хотя и не по обычным меркам. Она не принадлежала к классическому типу округлых сластолюбивых женщин. Напротив, она была сильной, крепкой и грациозной как кошка. Смогла бы она убить его? Он был армейским полковником. Он знал разных мужчин — и женщин. Женевьева Мортон могла бы нажать на курок, но он не думал, что эта девушка способна на такое. Он обратил внимание на то, как дрожали ее пальцы, как она старалась взять себя в руки, чтобы совершить свое деяние.

Но нельзя быть уверенным в этом.

Он наблюдал, как Фарвингтон провел ее через холл и вверх по следующему лестничному пролету к комнатам для гостей на четвертом этаже. Это достаточно высоко, чтобы прыгать из окна, к тому же ему будет слышно, как она двигается в своей комнате.

Рейн дождался, когда девушка благополучно вошла в комнату, потом поднялся по лестнице и прошел в спальню сестры в противоположном конце западного крыла. Александра гостила в загородном имении своих друзей, но вскоре должна была вернуться домой. Оставалось лишь надеяться, что к тому времени сегодняшняя загадка будет решена, и его нынешний вагон забот будет разгружен и выведен из поля ее зрения.

Рейн подошел к огромному бело-золотому гардеробу сестры, распахнул его и стал шарить среди многочисленных платьев: муслиновых, батистовых, бомбазиновых, бархатных, шелковых и атласных. К счастью, у той девушки наверху и у его сестры почти одинаковые фигуры, хотя у Алекс бюст побольше.

Желтый муслин подойдет, решил он, представив себе, как он будет сочетаться с блестящими черными волосами, голубыми глазами и густыми черными ресницами. Он достал платье из шкафа, бросил его на постель, потом вытащил несколько ящиков комода и стал перебирать их содержимое, пока не извлек тонкую батистовую рубашку, пару белых шелковых чулок и две изысканных атласных подвязки.

Он хитро ухмыльнулся, подумав, что интимное знание дамского будуара частенько оказывалось весьма кстати, подхватил пару туфелек из ягнячьей кожи и направился к двери. По дороге он бросил взгляд на столик у зеркала и заметил желтую ленту того же оттенка, что и платье.

Было глупостью, чистым безумием поддаваться воздействию печальных обстоятельств, в которых оказалась эта молодая женщина, но, тем не менее, он схватил ленту и сунул ее в общую кучу.

Шагая через две ступеньки, он поднялся наверх и, не позаботившись постучать, распахнул дверь и вошел в комнату. Он услышал, как девушка вскрикнула, обернулся на звук и увидел, что она пытается как можно глубже погрузиться в пену в маленькой ванне.

— Вы могли бы потрудиться постучать, — проговорила она без тени уличного говора.

— Зачем? Неужели ты думаешь, что я никогда прежде не видел женщину в ванне?

Она густо покраснела. Хотя кожа у нее на лице несколько потемнела от загара, ее плечи были цвета слоновой кости, а из воды выступал изгиб ее груди. Рейн про себя причмокнул. Хотя у Алекс грудь была больше, этот бюст обещал немало. Его чресла напряглись при этой мысли.

— При вашей репутации, — сказала она, — я уверена, что вы видели немало раздетых женщин. Но я не принадлежу — и не желаю принадлежать к их числу.

Он бросил одежду на кровать.

— Подозреваю, что ты хочешь есть. Когда закончишь, можешь надеть вот это и присоединиться ко мне в столовой.

Джо ничего не ответила, лишь попыталась еще глубже погрузиться в ванну.

— Приятного купанья.

Подумав, что был бы не прочь разделить это удовольствие с ней, Рейн направился к двери.

Когда он снова оказался внизу, он налил себе бренди и залпом опрокинул его, за ним еще один. Некоторое время мерял кабинет шагами, потом взглянул на часы. Господи, эта девчонка уже давно должна быть здесь.

— Простите, милорд.

Это была горничная с верхнего этажа — молоденькая блондинка лет двадцати.

— Да, Элайза, в чем дело?

— Мисс Смит, милорд. Она подняла шум насчет одежды. Говорит, что не наденет того, что вы ей дали.

Рейн несколько резче, чем хотел бы, опустил бокал.

— Спасибо, Элайза. Я позабочусь о гостье.

Он рванул вверх по лестнице и через холл. Распахивая дверь, он был почти готов увидеть, что очаровательное платье его сестры изорвано, а нижнее белье выкинуто в окошко.

Вместо этого он увидел темноволосую девушку, завернутую в полотенце, стоявшую перед высоким зеркалом псише и держащую перед собой желтое муслиновое платье с такой тоской в лице, что у него в груди что-то оборвалось.

Но едва она его увидела, как приняла настороженный вид и отбросила платье.

— Где, черт побери, мои шмотки?

Она бессознательно потянулась руками к тому месту, где полотенце легло складками между ее грудей. Он заметил несколько старых синяков и задумался, где она могла их получить.

— Я приказал их сжечь.

— Что!

— Надевай платье.

— Я ничего от тебя не хочу.

— Я кажется сказал: надевай платье.

— Чье оно?

— Раз уж ты так много обо мне знаешь, то стоило бы заставить тебя догадываться самой, но я тебя пощажу и сообщу, что оно принадлежит моей сестре Александре.

— У тебя есть сестра?

— Совершенно верно. А теперь надевай платье. Джо не шелохнулась.

— Ты очаровательно смотришься в этом полотенце, мисс… Смит. Но даже несмотря на это, я с удовольствием сниму его с тебя и помогу одеться, — он заметил, что она замерла. — Так что выбирай сама.

Мгновение она лишь смотрела на него. Потом усмехнулась.

— Как прикажете, милорд,

Рейн заметил огонь в этих льдисто-голубых глазах. И выходя из комнаты, он посмеивался про себя.

Чертов ублюдок, думала Джо, подбирая платье, брошенное на высокую кровать с балдахином, но ее пальцы непроизвольно гладили ткань, которая была такой тонкой, что, казалось, ласкала кожу. Минуту спустя она уже надела изысканную белую батистовую рубашку, натянула тонкие шелковые чулки и закрепила их очаровательными атласными подвязками. Туфельки без задника были чуть великоваты, так что она пошарила на письменном столе и засунула в носки мятую бумагу.

— Простите, мисс, но его милость прислал меня помочь вам застегнуть платье, — маленькая светловолосая горничная, приносившая ванну, стояла в дверях и колебалась, прежде чем войти.

— Мне придется не забыть поблагодарить его, — горько произнесла Джо, уверенная, что служанка знает, что виконт был у нее в комнате и что он заставил ее повиноваться после того, как горничная потерпела неудачу.

— Меня звать Элайза, — сказала девушка, подходя к Джоселин, чтобы застегнуть пуговицы.

— Мое имя Джо.

Странно было снова говорить мягким изысканным тоном. Среди своих уличных друзей она старательно уничтожала лоск, который многие годы прививал ей отец. А теперь она обнаружила, что приятно играть роль леди — пусть всего один вечер.

Но, странное дело, это было сложнее, чем она ожидала. После того, как она много месяцев говорила лишь на уличном арго, этот акцент прорывался в самые неожиданные моменты, особенно если она сердилась или волновалась.

Джоселин посмотрела на прелестное желтое платье. Скроенное по последней моде, с завышенной талией, с глубоким декольте и маленькими рукавчиками-фонариками, платье подчеркивало ее гибкую фигуру и изящные изгибы ее тела.

Оно оказалось почти впору, обнаружила Джо, когда горничная застегнула последнюю пуговицу.

— Пойдите-ка, посмотрите на себя, — сказала Элайза.

Джоселин подошла к зеркалу, намереваясь посмотреть на себя, хотя и знала, что не следует этого делать, но тут заметила длинную желтую атласную ленту, все еще лежавшую на кровати. Она взяла ее, почувствовав мягкую и такую женственную ткань, что у нее задрожали руки.

Это заставило ее вспомнить те времена, когда такие безделицы были для нее в порядке вещей. Ей стало неуютно при мысли, что Стоунли был столь заботлив, что принес даже ленту.

— Позвольте, я повяжу ленту вам на голову, — предложила Элайза.

Джоселин колебалась только мгновение.

— Хорошо, — согласилась она, подошла к сиденью возле мраморного туалетного столика, взяла серебряную щетку, чтобы расчесать только что вымытые волосы, а потом позволила Элайзе пропустить между локонами ленту и завязать ее на макушке.

— Все, мисс?

— Да, спасибо, Элайза.

Когда горничная оставила ее одну, Джо подошла к зеркалу. Она выглядела прелестно. Очаровательно до боли. Конечно, она просто не может быть той молодой леди в зеркале. Но тем не менее ото так, и, впервые за многие месяцы, у нее в горле встал комок.

Как давно она не надевала женского платья? Два долгих мучительных года. Два года, которые она провела в сточных канавах, страдая от холода и голода. Два года в потертых обносках, купленных у старьевщика за гроши, вытащенные у пьяницы из кармана.

Даже живя дома она не носила столь дорогих вещей, хоть и одевалась вполне мило. Она сама шила свои платья, помогая в занятиях некоторым ученикам отца, чтобы заработать на ткань. И ее отцу это всегда нравилось, «У тебя нет хорошего приданого, дитя мое. Мы не достаточно богаты, чтобы ты могла выйти замуж так, как того заслуживаешь, но у тебя благородное воспитание и врожденная красота и грация. А твоему лицу и фигуре может позавидовать половина высокородных лондонских леди».

Она, казалось, видит его дорогое, милое лицо, слышит мягкие слова поддержки и любви. Одна лишь мысль о нем заставила боль у нее в горле стать еще сильнее, а воспоминания о потерях сделала острее.

Решимость Джоселин возросла. Стоунли привел их к этому плачевному концу. Стоунли в ответе за всю эту боль, за все ужасные несчастья, которые обрушились на нее после смерти отца.

И какую бы незначительную толику достойного поведения не обнаружила она в виконте, положения вещей это не меняло. И сегодня, если Бог поддержит правый суд, Джоселин заставит его заплатить за все.

— Добрый вечер, ваше сиятельство.

Рейн позволил себе медленно рассматривать ее, обращая внимание на мягкие линии груди и на изящество походки. Он медленно улыбнулся.

— А что случилось с сорвиголовой, которую я оставил наверху?

— Можете быть уверены, что она здесь, но пока отдыхает.

— Кошка убрала когти?

— Что-то вроде этого.

— Не желаете ли стаканчик шерри, или лучше наливку?

— Я предпочла бы флип, но, полагаю, мне следует остановиться на шерри.

Рейн усмехнулся.

— Флип? Эль, бренди и сахар. Питье для матроса.

Он налил шерри из графина, стоявшего на резном столике из розового дерева, и протянул ей хрустальный бокал на высокой ножке.

— С вами явно не соскучишься, мисс Смит.

— Мое имя Джоселин. Раз уж сегодня вечером я играю роль леди, я предпочла бы, чтобы вы называли меня так.

— Хорошо… Джоселин. — Он всмотрелся в ее лицо. — Если это действительно ваше имя, то оно может быть своего рода намеком на то, что происходит.

— Сомневаюсь, чтобы вы вспомнили.

— Ты хочешь сказать, что мы знакомы? Но тогда бы я вспомнил.

— Нет, мы не знакомы.

— Ну раз уж мы в такой сердечной обстановке, почему бы тебе не звать меня Рейном?

Она отпила глоток шерри.

— Почему бы и нет? Насколько я помню, я давала тебе и худшие имена.

При этих словах он рассмеялся, вспомнив их драку в экипаже.

— И правда. — Он взболтал бренди в своем бокале. — Хочешь есть? У кухарки было мало времени, но, полагаю, стол будет получше того, к чему ты привыкла.

Она на мгновение погрустнела.

— Я уверена, что это так.

Рейн проводил ее к диванчику перед мраморным камином, и они оба сели.

— Ты очаровательно выглядишь сегодня вечером. Это платье подходит тебе даже лучше, чем я воображал.

Ее изящные пальцы погладили ткань. Рейн заметил, что ее ногти коротко подстрижены и под ними нет грязи.

— Благодарю. Платье очень красиво.

— Раньше, когда я заговорил о трапезе, которую нам предстоит разделить, о чем ты задумалась?

— Я не понимаю, о чем ты, — она прикрыла глаза густыми ресницами.

— Думаю, ты все поняла, — он никогда не видел таких ярких голубых глаз.

— Я подумала о моих друзьях и о тех людях, с которыми я жила на улице, — она взяла в руки дорогую вазу клуазонне, стоявшую на чиппендейловском столике рядом с софой. — Я подумала об этом доме и о дорогих вещах, хранящихся в нем. О том, что этот кусок стекла смог бы прокормить многих из них в течение нескольких лет.

Он взболтнул темную жидкость в своем бокале, потом отпил вина.

— Странно беспокоиться о чьих-то условиях жизни, если за несколько часов перед этим пытаешься отнять у человека жизнь.

Она подняла на него холодные голубые глаза.

— Тебе должно быть ясно, что я считаю тебя не принадлежащим к остальному человечеству.

Его лицо напряглось. Он насмешливо отдал честь бокалом и отпил бренди. Бокал громко звякнул, когда он поставил его на столик перед собой.

— Из того, что ты говоришь, я понял, что роль, которую ты играешь, маска лишь отчасти.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что ты безусловно леди, получившая определенное воспитание, хоть ты и хочешь заставить меня поверить, что живешь вместе с теми двумя бродягами, которые сопровождали тебя сегодня.

— Это моя семья. Благодаря тебе, другой у меня не осталось.

шил.

Рейн стукнул по подлокотнику.

— Черт возьми, что же, по-твоему, я сделал?

— Какая вам разница, ваше сиятельство? Или ваши преступления столь многочисленны, что вы не можете их все упомнить?

— Насколько я знаю, я не совершал никаких преступлений. Разве что вы имеете в виду преступления, совершенные во время войны.

Джоселин удивилась.

— Вы были на войне?

— Да, я был армейским полковником.

— Человек выполняет свой долг, защищая родину.

Тогда расскажи мне, что, по-твоему, я совершил.

Джо опустила бокал на столик и встала.

— Раз мне не удалось тебя убить и теперь я твоя пленница, я бы хотела последовать твоему совету и что-нибудь съесть.

Рейн тоже встал. Когда она пошла к двери, он схватил ее за руку.

— Ты, очевидно, разумная женщина, Джоселин. Так почему бы тебе не сказать мне, в чем дело?

— Я так и сделаю… когда придет время. Рейн выпятил челюсть, готовый сорваться.

— Если ты не хочешь, чтобы с тобой что-нибудь случилось, лучше скажи сейчас.

Ее глаза вспыхнули голубым пламенем, руки сжались в кулаки.

— Катись к черту, ваше сиятельство. Рейн еще крепче сжал ее руку.

— Там слуги. Я советую тебе следить за своим злым языком. Я хозяин в этом доме. Расплата за дурное поведение будет быстрой и тяжелой, и как бы я ни поступил, меня никто не осудит. Ты поняла?

Спина Джоселин стала еще прямее, но внутри у нее все дрожало, и, впервые с тех пор как они приехали в этот дом, ей стало страшно. В дрожащем свете свечей мускулистый виконт выглядел темным и опасным. Каждый мускул его тела давал ощущение жесткой силы и могучего здоровья.

Голосом, похожим на смесь меда с песком, он проговорил: «Идем обедать, Джоселин?» — и протянул сильную руку.

Она заставила себя улыбнуться.

— Почту за честь, милорд.

Стараясь не обращать внимания на испуганную дрожь, она оперлась рукой на рукав его тончайшего фрака и позволила проводить себя в столовую.

Когда они вошли, виконт пододвинул ей стул с высокой спинкой рядом с главой стола. В роскошной комнате был высокий потолок, украшенные золотом стены и теплые восточные ковры на полу. Свечи в серебряном подсвечнике освещали серебряную вазу с розами посреди стола. Джо привыкла довольствоваться скудной пищей, но аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, заставили ее живот заурчать.

Виконт нахмурился. Когда он сел рядом с ней, свечи осветили его красивое загорелое лицо, скользнули красноватым отблеском по его густым, темно-каштановым волосам. У него были большие и сильные руки, но двигались они с небрежной грацией, которой она не ожидала от такого мощного человека. Джоселин поняла, что, глядя на него, вспоминает, как он несколько раз держал ее с неодолимой силой, но не причинил боли, почти нежно.

У него были широкие плечи, он выглядел очень мускулистым. Еще раньше она заметила, что у него более тонкая, чем казалось на первый взгляд, талия. У него были темные брови красивой формы и карие глаза с золотистым краем.

Ее взгляд остановился на его губах, все еще сердито напряженных, но полных и чувственно изогнутых.

Y Джоселин подумала о других, не таких полных губах, принадлежавших Мартину Сэри, сыну викария. Ей было всего пятнадцать, когда Мартин ее поцеловал, и это был единственный поцелуй в ее жизни. Она была уверена, что влюблена в стройного мальчика, умевшего говорить нежные слова, и что в один прекрасный день он предложит ей стать его женой.

Может быть, так бы оно и случилось. Но вместо этого через год умер ее отец, их очаровательный коттедж на Мичем-лейн сгорел дотла, а ей пришлось собираться и отправляться к кузине. И она никогда больше не видела Мартина. Еще одно обстоятельство, за которое придется заплатить виконту.

В животе у Джоселин снова заурчало, и виконт дико выругался.

— Почему ты не сказала мне, что умираешь с голоду? Когда ты ела последний раз?

— Вчера утром.

Ей нужно было осторожнее пить шерри. Выпитый на голодный желудок алкоголь ударил в голову.

— Вчера утром? — повторил он недоверчиво. — Черт побери! Амброз! — крикнул он слуге. — Мы будем обедать немедленно.

Они поужинали холодной олениной, жареной дичью, пирогом с барашком, тушеной морковью с артишоками и кусочком глостерширского сыра. В то мгновение, когда фарфоровая тарелка с серебряной каемкой была поставлена перед ней, Джоселин оторвала ножку от маленького жареного перепела и впилась в нее зубами, со смаком обрывая мясо с косточки и облизывая сок с пальцев. За несколько секунд она съела всю восхитительную пищу до последней крошки и выпила все вино до последней капли.

Ей пришла в голову несколько запоздалая мысль о том, что это было тестом на то, как далеко простираются ее хорошие манеры, и ей стало не по себе.

Она оглянулась на виконта, увидела, что он едва притронулся к еде и смотрит на нее со смесью жалости и презрения.

Джоселин выпрямилась.

— Я… прошу прощения, полагаю, что я была голоднее, чем думала.

— Все в порядке, — мягко успокоил он. — Я был бы не менее голоден на твоем месте.

В его голосе больше не было слышно раздражения, он звучал бархатно. Когда он смотрел на нее так, как сейчас, это странно действовало на нее.

— Хочешь еще?

Ей бы следовало отказаться, сохранив остатки гордости. Она провела языком по губам.

— Если это не доставит особых хлопот.

Он лишь слегка кивнул, и ее пустая тарелка была немедленно убрана, и на ее месте появилась полная. Слуга вновь наполнил ее бокал и поставил на середину стола блюдо засахаренных фруктов. Она съела и вторую порцию, на сей раз больше соблюдая приличия, и закончила одновременно с виконтом.

— Тебе лучше?

Теперь, когда голод прошел, она почувствовала себя глупо. Смешно было показывать ему часть ее мира, которую ему не стоило видеть.

— Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы уйти, но подозреваю, что у тебя иные намерения.

— Вряд ли.

Так как она не ответила, он отодвинул стул и встал, возвышаясь над ней. Впервые в жизни она порадовалась, что на несколько сантиметров выше большинства женщин.

— Уже поздно, — сказал он, отодвигая ее стул. — Пойдем. Я провожу тебя наверх.

Джо колебалась.

— А что будет завтра?

Она надеялась, что это не имеет значения. Если дела пойдут так, как она планировала, то Стоунли умрет, а она будет далеко и в безопасности.

— Мы начнем там, где остановились. Я по-прежнему буду скрывать тебя от властей, пока не выясню, что ты против меня имеешь. Однако, сладкая моя, должен предупредить — я не отличаюсь терпением. Если в ближайшее время ты не расскажешь мне, в чем дело, мне придется сдать тебя констеблю. Если ты плохо представляешь себе лондонскую тюрьму…

Из горла Джоселин вырвался стон, виконт остановился.

— Я вижу, что этот образ пугает тебя, и не зря. Так что подумай, не сказать ли мне правду?

Она отодвигала свой стул до тех пор, пока он не соскользнул с ковра и не заскрипел по мраморному полу.

— Я уже сказала тебе, что собираюсь это сделать.

— Когда нажмешь на курок.

Джоселин промолчала. Стоунли обошел вокруг стола, взял ее за руку и весьма ласково проводил вверх по лестнице. У себя в комнате Джо увидела Элайзу, готовую помочь ей раздеться. На постели лежала вышитая ночная рубашка. В таком одеянии плохо спасаться бегством, но у нее не было выбора.

— Благодарю, Элайза, — сказала Джоселин, когда девушка закончила собирать платье. — Почему бы тебе не оставить одежду здесь? Ее можно повесить в углу. — Она указала на шкаф розового дерева в надежде, что девушка оставит платье в комнате, но горничная покачала головой.

— Простите, мисс, но его сиятельство приказал, чтобы я принесла вещи к нему.

Черт бы его побрал! Он явно не дурак.

— Ну, тогда ты вряд ли захочешь его разочаровать.

— Да, мисс.

Элайза ушла, а Джоселин стала мерять комнату шагами, коротая время и молясь, чтобы виконт крепко уснул. Было уже очень поздно, дольше ждать она не могла. Подойдя к бюро, она открыла средний ящик и достала длинный серебряный нож для открывания писем, замеченный ею раньше. Он был тонким и острым, с массивной и удобной ручкой. Он мог послужить прекрасным оружием.

Она посмотрела, как нож лег в ее ладонь, и ей стало дурно. Одно дело застрелить человека, другое — зарезать. Она подумала о крови, о том, как нож будет скользить по мышцам и костям к человеческому сердцу.

Боже правый, я не могу этого сделать! Она глотнула, рука ее задрожала.

— Не могу, не могу.

Ты должна это сделать! — произнес ее внутренний голос. — Ты должна это сделать ради отца, ради себя! Она подумала о сэре Генри, о том мгновении, когда он снова устремился в рокочущее пламя. Она подумала о том, до чего его довела жестокость Стоунли, о его ужасных криках, когда горящая крыша погребла его под собой.

Она вспомнила их аккуратный маленький коттедж с соломенной крышей на Мичем-лейн, изгородь из белого штакетника, цветущие лютики перед домом.

А потом она увидела тот же дом, превращенный в пепел, жалкие остатки сказочной жизни. Она вспомнила похороны отца, всепоглощающую печаль, вспомнила путешествие к кузине. Вспомнила, какой ужасный год провела у нее, непристойные замечания и похотливые взгляды кузена, потные руки, которыми он пытался ее обнять.

Она вспомнила ночи, проведенные на дороге после побега, голод и холод. Вспомнила, как спала в сточных канавах, попрошайничала, воровала, об ударах, которые ей приходилось терпеть, когда ее ловили. Она подумала о Броуни, дорогом, сварливом Броуни, спасшем ее от голодной смерти и научившем выживать на лондонском дне.

— Стоунли, — сказала она вслух и крепче сжала холодную серебряную рукоять. Свет маленькой масляной лампы, зажженной на бюро, отражался от длинного тонкого лезвия.

— Ты можешь это сделать, — решительно сказала она себе. — Ты поклялась на папиной могиле, что отомстишь, и ты это сделаешь.

Взвесив нож на руке, она спрятала его в складки ночной рубашки и подошла к двери.

Глава 3

Некоторое время Рейн лежал без сна, размышляя над странными событиями этого вечера, над загадкой молодой женщины в комнате наверху. Он все еще слышал какое-то движение над своей головой, но вскоре звуки затихли, и он уснул.

Но некоторое время спустя его разбудил какой-то шум. Он не понимал, что это, но знал, что что-то слышал. Он провел достаточно много лет на полях сражений, слишком много видел неосторожных людей, погибших из-за недостатка предусмотрительности, чтобы теперь не проявить бдительность.

Он не стал открывать глаза, просто лежал, притворяясь спящим. Откуда-то со стороны двери снова послышался шум. Повернулась ручка. Шаги. Тихий шорох. Рейн напрягся. Девушка прокралась в его комнату.

Он позволил ей приблизиться, узнав легкие шаги, осторожные, но решительные, тихий шелест ткани. Рейн дождался, когда она подойдет к кровати, когда окажется совсем рядом. Сквозь прикрытые ресницы он мог видеть, как она разглядывает его лицо, смотрит на вьющиеся коричневые волосы у него на груди. Она нервно облизнула губы, потом выпрямилась, и ее рука взметнулась высоко над головой. Оружие блеснуло серебром в ее руке в последних отблесках огня в камине.

Рейн напрягся, ожидая фатального удара. Он увидел, как задрожала тонкая рука, как дернулся клинок. Он раскрыл глаза и заглянул в ее глаза, увидел в них неуверенность и борьбу эмоций. Тут она поняла, что он увидел ее, протестующе вскрикнула, и клинок устремился к его груди.

— Черт побери! — Рейн вытянул руку и заблокировал удар. Он поймал в воздухе ее запястье, вывернул руку, так что девушка вскрикнула, но оружия не выпустила. Он нажал сильнее, стремясь обезоружить ее, хоть и опасался сломать тонкую кость. Наконец нож упал на ковер.

Секунду спустя, еще более сердитый, чем прежде, Рейн поднялся, схватил девушку и бросил на постель, придавив всем своим весом к матрасу. Она сопротивлялась, но оба понимали, что это бесполезно. Всего секунда понадобилась ему, чтобы схватить ее за руки и прижать их к кровати.

— Ты — кровожадная мегера. Мне не следовало тебе доверять.

Несмотря на растущий гнев, он не мог не ощутить нежные изгибы ее тела, прикосновение ее грудей к его мускулистому торсу. Их бедра соприкоснулись, он чувствовал ее плоский живот, и жар в его крови принял иное направление.

— Пусти меня, грязный развратник!

Она попыталась освободиться, выгнула спину и напрягла ноги. Когда она ощутила прикосновение жестких волос на его икрах, ее глаза расширились, она впервые осознала, что на нем ничего нет.

— Ты… ты голый козел!

Губы Рейна скривились в холодной полуулыбке. Он хмыкнул, но звук прозвучал очень резко.

— Ты явилась сюда, чтобы меня убить, но все, что тебя сейчас интересует, это то, что я не одет? А чего ты ожидала, крошка? Что я из тех сосунков, что спят в ночных рубашках? Жаль, что пришлось тебя разочаровать.

Ее маленькое тело напряглось.

— Я чертовски разочарована. Разочарована тем, что мой клинок не попал в цель… и ты, собака, все еще дышишь.

— Роли снова переменились, — его глаза скользили по ее телу, наблюдая, как поднимается и опускается от напряженного дыхания ее грудь. — Интересно… а ты вообще способна это сделать?

Она посмотрела на него убийственным взглядом.

— Ты видел нож.

Он чувствовал тепло ее тела, а когда она двигалась, тонкая преграда между ними мягко скользила по его коже. Рейн почувствовал новый прилив жара в чреслах, его член стал еще жестче.

— Где ты его взяла?

— Это чертов нож для писем. Я взяла его в твоем чертовом столе.

— Как я был неосторожен. Но даже знай я, что он там, я не поверил бы, что ты можешь им воспользоваться.

— Это показывает только, какой ты кретин.

— Да, — ответил он, сжимая ее крепче, — похоже, что так.

Его губы скривились в хищной усмешке. Эта улыбка ужасала его подчиненных.

— Но теперь я уже не так глуп.

Схватив ее за запястья так, что он мог удерживать их одной рукой у нее над головой, он опустил вторую вниз и стал задирать ночную рубашку.

— Что… что ты делаешь?

— Мщу понемножку, — он перенес свою тяжесть так, что смог задрать рубашку до груди, раздвинул коленом ее ноги и опустился между ее бедер. — Маленькая сладкая месть.

Она издала гортанный звук, когда его рука скользнула по ее телу, пробуя его силу, чувствуя тонкие гибкие мускулы, которые так отличали ее от других мягких и полных женщин.

— Нет. О, Боже, не надо.

Он горел, его член напрягся, пульсируя от желания войти в нее. Неужели она и там такая же гибкая и сильная? Станет ли она извиваться под ним от страсти или будет сопротивляться на каждом жарком, сводящем с ума дюйме пути?

Она подскочила, когда его рука коснулась ее груди, но сосок стал напрягаться под его пальцами.

— Ты не можешь так поступить! — Она попробовала приподняться и стряхнуть его, но он только сильнее навалился на нее. — Боже, ты отнял у меня все, пожалуйста, прошу тебя, не лишай меня еще и этого.

Рука Рейна замерла на ее маленькой груди. Она была тяжелой, округлой, слегка заостренной. Его член жестко касался ее бедер.

— Ну, я конечно же не первый. Ты жила на улице, а там дюжины мужчин, которые…

Но на ее красивых голубых глазах блестели слезы, лицо выражало ужас, и дрожь ее гибкого тела говорила о том, что он не прав.

— Черт возьми! — Рейн скатился с нее, рывком опустил на место ее ночную рубашку, натянув ее до пят. — Ради Бога, тебе придется объясниться или, клянусь, я из тебя дух вышибу.

Она тихо застонала, когда он потащил ее через комнату к шкафу, достал из него темно-красный бархатный халат. Ему пришлось выпустить ее, чтобы одеться, но девушка и не пыталась убежать.

Вместо этого она задрала подбородок и прямо посмотрела ему в глаза.

— Если хочешь, можешь меня бить. Но ты не можешь заставить меня сказать хотя бы слово, пока я не буду готова.

— А сегодня вечером ты была готова? Ты собиралась мне сказать после фатального удара?

Джоселин нервно облизала губы.

— Я… я не знаю.

Честно говоря, она совсем забыла об этом. Она поклялась, что сообщит виконту в последний момент, за какой из своих грехов он заплатил жизнью, но стоя над ним, она могла думать лишь о том, как невероятно хорош он во сне, как силен и невозможно красив. Она знала, что он крепко сложен, но она и не догадывалась, какая у него крепкая мускулатура, как ладно ложились каждая мышца и каждое сухожилие, каким крепким и мощным был он весь.

Она подняла тонкий острый клинок, но, ей приходилось себе в этом признаться, не открой он глаза, она бы вероятнее всего развернулась и вышла бы из комнаты.

— Не знаешь? — повторил он, и взгляд его карих глаз пронзил ее. — Ты не знаешь, сказала ли бы ты мне, почему хочешь моей смерти?!

И когда она ожидала, что на нее обрушится его могучий кулак, он вдруг удивил ее тем, что вздохнул и провел рукой по своим волнистым каштановым волосам.

— Черт возьми, ты меня раздражаешь! — он схватил ее за руку и потащил к двери.

— Куда ты меня ведешь?

— Назад в твою комнату. Но на сей раз, однако, я намерен тебя там запереть.

— Катись к черту!

Но он не останавливаясь тащил ее на четвертый этаж. Одной могучей рукой он распахнул дверь и втолкнул ее в комнату. Она услышала скрип ключа в замке, потом тяжелые шаги Стоунли, когда он кинулся вниз в холл.

Странный он человек, в этом она была уверена. И совсем не такой, каким она его себе представляла. Господи, да любой другой избил бы ее до полусмерти, может быть, даже убил бы за то, что она пыталась сделать. Любой другой, поправилась она, упек бы ее в тюрьму, когда она напала на него на улице.

Она подумала о том, что произошло у него в спальне. Она все еще ощущала жар его тела, прижимавшего ее к матрасу, завораживающее ощущение от прикосновения его руки к груди. Он мог бы овладеть ею, но он не стал этого делать. Она чувствовала его желание, слишком отчетливо видела напряженное подтверждение этому, когда он тащил ее по комнате.

Ей и прежде случалось видеть голых мужчин-мертвецов, которых бросили на обочине дороги, сорвав всю одежду, больных, продавших все свои вещи ради куска хлеба. Но ни один из них не был так сложен, и она, конечно же, не видела ни одного обнаженного возбужденного мужчину. Это было ужасное зрелище, подумала она, пытаясь представить себе, как нечто такое большое и жесткое входит внутрь ее. Она слышала, что мужчины так делают.

Но наверняка она не знала.

И она не собиралась спрашивать Броуни — она знала, что он расскажет ей все самыми прямыми словами, а она не была уверена, что так уж хочет это знать. Она все еще сохранила детские иллюзии о романтической любви между мужчиной и женщиной. И пока еще не была готова отказаться от них.

Джоселин вздохнула в темноте. Она устала. Она так устала. Она хотела только спать — и выбраться из этого дома.

Подальше от Стоунли.

Неожиданно, словно молния, мелькнула мысль: она больше не хочет его убивать. Это стремление умерло в ней вместе с последним отчаянным усилием, а может быть, и раньше.

Она — не убийца, теперь это стало очевидным. Может, Стоунли не такой уж негодяй.

Но, может быть, и негодяй.

Она всем сердцем желала, чтобы у нее никогда не возникало этого плана, чтобы она никогда не клялась отомстить Стоунли, никогда бы не пыталась его убить, никогда бы не оказывалась пленницей в его доме.

Она снова вздохнула и, когда виконт запер дверь, упала в постель. Завтра будет новый день. Ей придется решить, что ему сказать, иначе, без сомнения, она окажется в тюрьме. Но даже если она, чтобы объяснить свою ненависть, вытащит на свет Божий все его преступления, это — она была уверена — ничего не даст. В конце концов, что значит какая-то бродяжка для человека вроде Стоунли?

Джоселин вытянулась на широкой пуховой перине. Она была глубже и мягче, чем все постели, в которых ей случалось спать прежде. Со всех сторон свешивался вниз милый балдахин кораллового цвета, а большая пуховая подушка была очень удобной. Завтра она найдет способ убежать, вернуться в Лондон. Завтра она уже снова будет спать на набитом кукурузой матрасе на чердаке кабака Боссуэлла.

Она поглубже зарылась в мягкую перину, наслаждаясь каждым мгновением роскоши. Как здесь красиво, чисто и приятно. Интересно, понимает ли виконт, как ему повезло, что он живет в таком доме?

— Джо! Джоли! Это я, Такер.

Сквозь неглубокий сон Джоли услышала, как кто-то тихо, но настойчиво постукивает в дверь.

— Джо! — снова раздался шепот.

В мгновение ока она выскочила из постели и рванулась к двери в задравшейся до колен рубашке.

— Такер! Как, черт побери, ты меня разыскал? Они разговаривали через замочную скважину.

Джоселин молилась, чтобы никто из слуг не услышал их.

— Я побег было за экипажем лорда, да понял — он тебя к себе на хату повез. Тогда я возвернулся на чердак — Броуни искал. Он и впрямь был дома с дыркой от пули — кровь из него хлестала, как из зарезанной свиньи. Я его перевязал как мог, Джо, но плохи его дела, плохи.

— Боже мой!

— Мне пришлось вернуться за тобой. Мне повезло, я въехал, спрятавшись на запятках. А потом залез в открытое окно. Как раз оказался внизу, когда лорд тащил тебя сюда. Он тебя не ранил, а?

— Со мной все в порядке, а вот Броуни нужна наша помощь. Как, черт побери, мне отсюда выбраться?

— Может, в окно вылезешь? Я уж был в соседней комнате, я там окно открою, а ты туда по крыше проберешься.

— Не знаю, тут так высоко.

— Справишься. Черт, я что твоя мартышка, лазил по половине крыш в Лондоне.

Это было правдой. Прежде чем присоединиться к Джо и Броуни, Так был учеником трубочиста. Он сбежал и принялся воровать, чтобы не умереть с голоду, но только после того, как лишился большей части пальцев на руках и на ногах.

— Ладно, идем, — Джоселин пересекла комнату, мечтая снова быть одетой в милое желтое платье и думая о том, как, черт побери, она доберется в Лондон в ночной рубашке.

Она на мгновение остановилась перед окном, потом распахнула его и перегнулась через подоконник. Потолки во всех комнатах были очень высокими, и казалось, что до земли огромное расстояние. Она перевела взгляд на окно рядом. Такер высунул из него свою светловолосую голову и ободряюще улыбнулся.

— Как не фиг делать. Просто не суетись и не смотри вниз.

Джо кивнула и взобралась на подоконник. Крыша была покрыта гладким серым шифером и оказалась более скользкой, чем представлялось на первый взгляд. Джоселин шагнула к Такеру к открытому окну, потом чуть не вскрикнула, когда ее ступня коснулась ледяного камня. Она сделала еще один неуверенный шаг, потом еще один.

Черт бы побрал эту ночную рубашку, подумала она, когда ветер облепил ее ноги тканью. Но не снимать же ее.

— Теперь уже близко, Джо, осталось совсем чуть-чуть.

Это чуть-чуть все еще казалось Джо не меньше мили, у нее начали дрожать ноги. Она согнулась, чтобы уменьшить напор ветра, и продолжала двигаться вперед маленькими, осторожными шажками.

— Вперед, Джо. Пока какой-нибудь хрен нас тут не застукал.

Это подстегнуло ее. Нельзя рисковать жизнью Такера, да и своей тоже. Она выпрямилась и двинулась вперед. Она уже почти добралась до окна, когда налетевший порыв ветра подхватил ее рубашку, обнажив большую часть ее сокровенных особенностей. Джоселин схватила подол и попыталась опустить его, покачнулась и чуть не упала вниз.

— Бога ради, осторожней, — крикнул ей Такер. Джоселин постаралась унять сердцебиение и заставила себя не смотреть вниз.

— Ты уже почти справилась, — Такер вытянул руку, но Джоселин только мельком взглянула на него.

Она боялась потерять равновесие. Она немного покачнулась, еще раз осторожно шагнула, сопротивляясь сильному порыву ветра, пытавшемуся сорвать с нее рубашку, снова попробовала поймать подол, почувствовала, что нога скользит, и вскрикнула, поняв, что падает.

— Джоли!

Джоселин уцепилась пальцами за скользкий серый камень, пытаясь найти опору. Она увидела, как приближается край крыши, последний раз в панике попыталась за что-нибудь ухватиться и уцепилась за приподнявшийся край шифера, остановивший ее скольжение. Дрожа всем телом, она попыталась взять себя в руки, но ее дыхание было неровным, а сердце было готово выскочить из груди.

Она медленно подтянулась, протягивая к окну свободную руку. Вдруг Джо ощутила резкий рывок, ее запястье прожгла боль, сустав, казалось, выворотили из гнезда.

Подняв глаза, Джоселин увидела перегнувшегося через подоконник обнаженного по пояс Стоунли. Его могучая рука крепко держала ее запястье.

— Не переживай, — сказал он, — я тебя поймал.

Он перетащил ее через подоконник и принял в свои объятия. К удивлению Джоселин, она не сопротивлялась.

— Ты маленькая идиотка, — сказал он. Теперь, когда она была в безопасности, в нем закипел гнев. — Что, по-твоему, черт побери, ты собиралась сделать?

— Смыться из твоего треклятого дома, — заявила она, продолжая прижиматься к нему. Она дрожала всем телом, промерзла до костей и была благодарна уже за то, что выжила.

Словно прочитав ее мысли, он обнял ее еще крепче, прижимая к своей массивной груди.

— Боже мой, ты же чуть не убилась.

Джоселин оттолкнула его, хотя какая-то ее часть противилась этому.

— Я… я бы справилась. Мы бы уже были далеко от этого чертова места.

— Справилась бы, говоришь? Да ты была на волосок от смерти!

Он казался по-настоящему обеспокоенным, хотя она понимала, что этого не может быть.

— Какая тебе разница?

Рейн нахмурился.

— Что бы ты там ни думала, я не такой кровожадный, как тебе кажется.

Она неохотно была вынуждена признаться, что ее представление о нем изменилось.

— А где мальчик?

Она оглянулась в поисках Такера, радуясь, что он успел убежать до появления виконта.

— Какой мальчик?

— Глупый бродяжка, который убедил тебя вылезти на крышу.

— Мне нужно было убежать, — сказала она вместо ответа. — Броуни ранен. Он может умереть, если я не доберусь к нему.

— Ты имеешь в виду того старого проходимца, с которым ты была? Да этот подлец ограбил меня… и готов был наблюдать за моей смертью. Он заслужил то, что получил.

— Он мой друг, и я должна быть с ним.

— Скажи, почему ты хотела меня убить.

Она только покачала головой. Хотя теперь она относилась к нему гораздо терпимее, доверять Рейну она была неспособна. Да и какой от этого прок? Она ни на минуту не верила, что, если она ему все расскажет, то он отпустит ее.

— Тогда ты будешь сидеть под замком в моем доме.

Джо выпятила челюсть.

— Не буду. Я найду способ сбежать.

— Останешься как миленькая. Ты скажешь мне правду или будешь сидеть здесь до второго пришествия!

С этими словами он схватил ее за руку и потащил вон из комнаты. Когда они оказались в холле, он, невзирая на ее попытки сопротивления, подхватил Джо на руки и отнес наверх.

— Все… все в порядке, милорд? — послышался голос Фарвингтона, который сонно тер глаза, стоя в ночной рубашке, едва доходившей до узловатых колен.

— Все просто замечательно, — бросил на ходу Стоунли. — Обратите внимание на светловолосого сорванца, он должен прятаться где-то в доме. Не стоит из-за этого беспокоиться. Просто убедитесь, что серебро надежно заперто.

Он вошел в свою спальню, пересек ее и оказался в смежной комнате, в которой предстояло поселиться его супруге-виконтессе после того, как он женится. Рейн опустил Джоселин на широкую, покрытую шелком кровать, сорвал один из золотых шнуров, которыми был подвязан тяжелый голубой занавес, и накинул петлю на запястья девушки. Несколько минут спустя она была надежно привязана к столбикам в ногах кровати.

— А если я скажу тебе правду, ты меня отпустишь?

Он посмотрел ей в глаза и уловил готовность соврать.

— Нет.

— Черт возьми, но я должна уйти!

Он склонился над ней, его темные глаза горели.

— Послушай, дерзкая девчонка. Уже светает. За эту ночь ты дважды пыталась убить меня и один раз чуть не погибла сама. Тебе многое придется объяснить прежде, чем ты покинешь этот дом, а сейчас у меня нет настроения тебя выслушивать. Советую тебе немного поспать, я, во всяком случае, собираюсь выспаться.

Бросив на нее суровый взгляд, он подошел к двери в свою спальню, рывком распахнул ее и шумно захлопнул за собой.

— Катись к чертям собачьим!

Джоселин вертелась на кровати, пытаясь ослабить узлы на запястьях, но у нее ничего не получалось. Дорога каждая минута, а она лежит тут, связанная как куль. Девушка осмотрелась в поисках чего-нибудь, что могло бы ей помочь. Но вместо этого на глаза ей попалось желтое муслиновое платье, которое было на ней вечером.

Ну что ж, если ей удастся освободиться, у нее будет приличная одежда.

— Где ты, Такер? — прошептала она вслух, размышляя над тем, куда он мог деться. Она была уверена, что он где-то поблизости, что он найдет ее и поможет сбежать.

И вскоре она услышала его, точнее — скрип ключа в железном замке. Усмехающийся Такер открыл дверь, в руках он держал связку ключей.

— Горничная наверху. Нашел это у нее в шкафу. Я подумал, ключ больше сгодится, чем окно.

— Вот уж правда, — согласилась Джо. — А теперь поторопись.

У Такера ушло немного времени на то, чтобы освободить ее. И еще несколько мгновений понадобилось Джо для того, чтобы набросить на себя желтое муслиновое платье. Так, застегнув лишь несколько пуговиц — чтобы платье не сваливалось — Джоселин схватила ставшую ненужной ночную рубашку: в нее можно было закутаться, чтобы не замерзнуть, а потом ткань можно пустить на бинты. И вот они уже вышли из комнаты. Отсюда до Лондона час езды на лошадях, и много дольше — пешком. Если им повезет, они смогут подъехать.

— Стоунли спит чутко, — предупредила Джоселин. — Мы должны двигаться тихо.

Она прошла мимо комнаты Рейна, пересекла холл и подошла к массивной входной двери, но Такер схватил ее за руку.

— Здесь полно слуг. Лучше вылезти в окно. Джоселин кивнула и пустила мальчика вперед.

Когда они добрались до окна, она изнервничалась так, что едва держалась на ногах. И вздохнула с облегчением только спрыгнув с подоконника на землю. Возле главных ворот стоял лакей, но у въезда в конюшни никого не было. Они пошли этим путем и выбрались из Стоунли.

Когда они бежали по траве в сторону Хэмпстедской дороги, Джоселин думала о человеке, которого она только что покинула. Она никогда больше не увидит его, если, конечно, он не натравит на нее фараонов. И даже об этом не стоило особо беспокоиться. За эти годы Джо выучилась избегать констебля и его людей, разыскивавших ее по поводу мелких проступков.

В каком-то смысле она была рада, что их пути наконец-то пересеклись. Его преступления остались прежними, но теперь она немало узнала о нем — да и о себе тоже. Самое важное, что ее столкновение с виконтом в какой-то степени освободило ее, вырвало из тисков прошлого, и теперь она сможет жить дальше.

Эта мысль опечалила Джо. Несколько лет стремление отомстить было ее целью, придавало смысл ее существованию в самые тяжелые дни. А теперь этот смысл исчез, а будущее виделось пугающим и мрачным. Никакой мечты, никакой цели, никакого будущего. Все что у нее было — это Такер и Броуни.

Броуни. Сейчас имел значение только славный старый негодяй. Она была обязана ему жизнью. А теперь его жизнь поставлена на кон, и ее очередь помогать. И она поможет, поклялась Джо себе, а потом найдет способ жить дальше.

Рейн оставался у окна кабинета всего мгновение, но этого было достаточно для того, чтобы увидеть, как его пленница выскользнула через задние ворота и исчезла в темноте. Он знал, что мальчик вернется. Он понимал, что они найдут способ бежать.

И Рейн собирался предоставить им такую возможность.

Он вышел из кабинета, полный решимости следовать за беглецами в Сити. На нем были лосины из бычьей кожи, пара черных ботфортов и белая рубашка с длинным рукавом. Он вышел через черный ход и поспешил к конюшне. За минуту сонный грум оседлал и взнуздал Трафальгара, его чистокровного гнедого жеребца, а еще через мгновение Рейн уже был в седле и скакал к дороге. Он не собирался упускать их. Не хотел он и быть увиденным.

Рейн думал о женщине, которую преследует, и на его щеке играл мускул. Она согласилась сказать ему, за что хотела его убить, но ради того, чтобы помочь своему другу, она была готова наплести что угодно. А он хотел знать правду, а другого способа выяснить ее он не смог придумать.

Он последует за ней туда, где она живет, найдет проходимца, которого, как видно, ранил его кучер, пригрозит ему силой, которую он не мог позволить себе применить к девушке, и вынудит рассказать ему правду.

Его память вернулась к тому моменту, когда она стояла рядом с его кроватью в аккуратной белой ночной рубашечке. Смогла бы она действительно его ударить? Он все еще помнил выражение ее лица, когда она подняла нож — смесь гнева, сомнений, страха и неуверенности. Гордость и упрямство толкнули ее на это покушение. Но он по-прежнему не понимал, в каком преступлении он, по ее мнению, был виновен. Не понимал хода ее мыслей настолько, чтобы знать наверняка, что она может сделать, а что — нет.

У него в голове все завертелось с тех пор, как он впервые увидел ее, замызганную черноволосую бродяжку с длинными красивыми ногами и соблазнительным задиком. В чем же он, по ее мнению, виноват?

Она была слишком взрослой, чтобы оказаться его отпрыском, незаконной дочерью от какой-нибудь давно забытой девки. Может, он дурно обошелся с ее сестрой или матерью? Бросил какую-нибудь ее подружку, считавшую себя влюбленной в него? Но возможно, за этим стоит что-то иное. Ненависть в ее глазах была слишком сильной. Она сказала, что к войне это не имеет отношения, так что дело не в каком-нибудь солдате противника, которого он убил или искалечил.

— Черт возьми! — произнес он вслух, выезжая на склон над Хэмпстедской дорогой. — В чем же, черт побери, дело?..

— Полегче, старина, — он натянул поводья, заставив Трэя перейти на шаг. На вершине гребня, скрывшись за толстым стволом дерева, Рейн остановился и спешился. Внизу Джоселин и мальчик бежали за молочным фургоном в сторону Сити. Они прыгнули на запятки, забрались внутрь и затаились под холстиной, прикрывавшей бидоны с молоком. Рейн улыбнулся про себя. За ними не трудно уследить. Небольшая прогулка в Лондон, и он все узнает.

Лондон. Женевьева. Черт. Впервые за весь вечер он осознал, что напрочь забыл о леди Кэмпден и ее угрозах. Он тяжело вздохнул. Он не хотел ее видеть. И вот вмешалась судьба, и его путь был предопределен. Женевьева может делать, что ей заблагорассудится; он упустил шанс остановить ее. Он надеялся на то, что ей хватит ума не рассказывать мужу об их недостойной связи, но если она все-таки это сделает, то так тому и быть.

Он подумал о ее бьющей в глаза чувственной красоте и, к своему удивлению, вспомнил о другой темноволосой красавице, что была моложе, гибче и грациознее. Ее грудь была высокой и крепкой. Ее глаза — васильково-синими, черты лица — тонкими, ноги — длинными и красивыми. Не будь она такой мстительной девчонкой, он бы нашел ее чертовски привлекательной.

Он подумал о ее тонкой талии, ее крепкой округлой попке, и его тело напряглось, лосины на чреслах натянулись.

Зачем обманываться? Эта женщина зажгла его кровь. За ужином, каждый раз, глядя на нее, он вспоминал о том, как она, сопротивляясь, изгибалась под ним в экипаже. А после того, как он боролся с ней в постели, он думал еще о ее нежной коже, о ее длинных упругих ногах, о ее плоском животе. Он помнил прикосновение ее грудей и желал их видеть.

Когда Рейн услышал шум в ее комнате, он поднялся наверх, увидел мальчишку и понял, что она на крыше, его сердце едва не выскочило из груди. Она чуть было не добилась своего. А могла бы погибнуть. И от одной мысли об этом у него защемило в груди.

Он втащил ее через окно и готов был задушить. Сквозь тонкую рубашку он ощутил ее груди, изгиб ее спины, и ему захотелось сорвать одежду с этого аппетитного тела и часами заниматься с ней любовью.

Если уж быть честным с самим собой, то не только правды желал он от привлекательной девчонки. А учитывая то, через что она заставила его пройти, он может себе позволить лелеять эту таившуюся где-то в глубине сознания мысль.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Посмотрим, сорвиголова, не приведет ли путь твоей мести в мою постель.

Следуя по закутанной туманом дороге за молочным фургоном, Рейн усмехнулся про себя и перевел коня в галоп.

Глава 4

Поездка в фургоне казалась бесконечной.

Джоселин и Такер почти не разговаривали, оба слишком устали от напряженных событий этого вечера и слишком беспокоились за своего друга. Они вздремнули, склонив головы на деревянные борта фургона. В теле Джоселин болела каждая косточка, ее мускулы ныли от усталости, а на ногах после драки с виконтом остались синяки.

Этот сон длился недолго, но отдых придал Джо немного сил — достаточно, чтобы увернуться от метлы в руках возницы, обнаружившего их спящими в фургоне.

После этого они двинулись в город по узким улочкам в сторону чердака над пивной Боссуэлла возле Друри-Лейн. Даже в этот поздний час в старом покосившемся здании было шумно от клиентов, в основном — любителей джина, с треском катившихся в тартарары. Джоселин так привыкла к этому шуму, что почти не могла заснуть без него.

— Слава Богу, добрались, — сказала она Таку, когда они подходили по темному переулку к черному ходу.

— Надеюсь, Броуни там не слишком суетится. Мои повязки — не фонтан.

— Достаточно того, что они смогли остановить кровь. Это главное.

— Я перетянул ему руку веревкой. Это замедлило кровотечение.

Джоселин только кивнула, у нее засосало под ложечкой от мысли об умирающем Броуни. Приподняв желтое муслиновое платье, чтобы оно не волочилось по грязи, она взобралась по скрипучим ступенькам на чердак и распахнула дверь мансарды.

Броуни лежал на матрасе рядом с уголком, который Такер обустроил для себя. В противоположном конце комнаты за занавеской была постель Джоселин — они не могли себе позволить большего уединения. Маленькое слуховое оконце едва пропускало воздух, оно почти совсем почернело и засалилось от копоти, а их единственная роскошь — старинная железная жаровня на ножках — стояла рядом с дверью.

— Броуни, — тихо позвала Джоселин, опускаясь рядом с ним на колени. — Это я, Джо, Он схватил ее за руку, и она почувствовала, какая у него холодная и влажная ладонь.

— Я знал, что ты его обставишь. Смылась, да? Я горжусь тобой, Джоли.

— Такер помог мне сбежать. Теперь мы беспокоимся только о тебе.

Она подоткнула истертое одеяло, прикрывавшее седеющие волосы на смуглой груди Броуни, и взглянула на красный от крови рукав его домотканой рубашки. Он потерял много крови. Она видела, что он очень слаб.

— Этот гад тебя не ранил?

— Нет… со мной-то все в порядке.

Она сняла бинты, оказавшиеся обрывками шерстяного одеяла Такера, второпях сложенного и запихнутого в рану. Пуля прошла насквозь на предплечье Броуни.

— Этот сукин кот слишком был, наверное, занят твоими юбками и совсем спятил, — пробормотал Броуни.

Джоселин покраснела, вспомнив минуты, проведенные в постели Стоунли.

— На мне не было юбок, помнишь?

Она сняла с плеч ночную рубашку и стала рвать тонкую ткань на полосы.

Серые глаза Броуни оглядели ее.

— Судя по тому, как шикарно ты смотришься в этом желтом платье, сейчас на тебе именно юбка.

Щеки девушки зарделись еще ярче. Она надеялась, что никто этого не заметит в слабом свете свечки.

— Он сжег мою одежду.

Она почувствовала, как мускулы Броуни напряглись.

— Этот грязный тип раздел тебя? Как тебе удалось приструнить его? Держу пари, у него все встало, едва он увидел твое тельце.

— Броуни, лежи спокойно. Виконт вел себя как джентльмен. Он… позаботился о ванне и дал мне чистую одежду. И ничего такого не случилось.

Понимающий взгляд Броуни встретился с ее глазами.

— Ты никогда не умела врать, детка.

— Черт возьми, Броуни! Я же сказала, ничего такого не было. Мы немножко подрались, вот и все. А потом пришел Такер и вытащил меня из этого чертова дома, и вот я здесь.

Он тихо рассмеялся и, похоже, успокоился.

— Я так понял, что ты больше не собираешься его убивать.

— Я поняла, что это теперь не имеет значения.

Броуни хотел сказать что-то еще, но Джо ладонью зажала ему рот.

— Броуни, пожалуйста, лежи спокойно. Ты должен беречь силы. — Девушка обернулась к Такеру. — Дай мне кувшин с водой, мне нужно промыть рану.

Такер кивнул и пошел за кувшином.

В коридоре за дверью стоял Рейн. Оставив Трэя в гостинице, он последовал за девушкой и мальчишкой через лондонские пригороды в Сити. Постепенно улицы становились все уже и грязнее, вонь из мусорных баков наполняла воздух, и Рейну становилось все больше не по себе. И он все больше и больше беспокоился за Джоселин.

Безусловно, женщина ее воспитания не может жить в таком месте! Но становилось все очевиднее, что дело обстоит именно так.

Даже в такую безлунную ночь было нетрудно следить за ее желтым платьем. По узеньким улочкам — мимо таверн и забегаловок с огромными, покачивавшимися на ветру, деревянными вывесками; мимо оборванных босоногих нищих, спавших в сточных канавах; мимо пьяных мужиков в обнимку с полуодетыми шлюхами, — Джоселин спешила вперед. Несколько раз Рейну казалось, что она может его заметить, но она так беспокоилась о своем друге, что ни разу не обернулась.

Теперь он понял, почему она была одета в мужские штаны. В этой части города женщина в юбке оказывалась мишенью для любого негодяя и подлеца в каждой темной подворотне, в каждом дворе или переулке, которые они миновали.

От одного взгляда на то, как она торопливо пробирается по этим улочкам, у него сердце сжалось в груди от страха за девушку.

И чем дальше они шли, тем непривлекательнее выглядели улицы. Он знал эту часть города, эти узенькие, извилистые улочки рядом в Друри-Лейн. Как-то раз несколько лет назад он заглядывал сюда, чтобы вернуть на службу заблудшего солдата — молоденького паренька, который, потеряв в бою друга, связался с дурной компанией, пытаясь развеять свое горе. Рейну удалось извлечь парня отсюда, хотя ради этого ему пришлось подраться с половиной пьяниц в таверне «Красный петух».

С тех пор он еще пару раз бывал здесь ради забавы, а точнее, ради своего лучшего друга — Доминика Эджмонта, маркиза Грейвенволда. В натуре Доминика таилась темная сторона, временами требовавшая выхода. И Грейвенволд знал, где его найти, а Рейн порой составлял ему компанию.

Это место не для женщин.

Рейн последовал за Джоселин и за мальчиком вдоль Стрэнда, вниз по темным переулкам, пока они наконец не свернули в трущобы между Сент-Мартин-лейн, Бедфорд-стрит и Чэндосом, которые воры прозвали Карибами.

Господи! Дом, в который вошла Джоселин, являл собой большую развалюху, чем все, которые Рейну приходилось видеть прежде. Окна пивной были грязными, доски крыльца — старыми и прогнившими, а переулок позади дома полон отбросов.

И кишел крысами. Рейн поднялся по шаткой лестнице почти по пятам за беглецами, на каждом этаже прислушиваясь к шуму за дверями. На пятом он наконец услышал голос Джоселин, доносившийся из-за тонкой двери мансарды, но слов разобрать не смог.

Челюсть Рейна решительно напряглась. Он хотел покончить с этим грязным делом. Спокойно открыв дверь, он вытащил из-за пояса пистолет — для демонстрации силы, с помощью которой он надеялся добиться правды, и вошел в комнату.

Мансарда была маленькой и душной, вся ее обстановка состояла из пары сломанных венских стульев, приземистой жаровни и деревянного стола, посередине которого стоял железный подсвечник. Обломок зеркала заменял трюмо. Грубая красная шерстяная занавеска отгораживала угол.

Все это выглядело гораздо хуже, чем Рейн мог себе представить, но самое странное — у комнаты был обжитой вид и в ней царила абсолютная чистота. Может быть, дело было в том, что старые пожелтевшие газеты были аккуратно сложены на столе рядом с треснувшим кофейником, или в маленьком квадратике изящно вышитой занавески, прикрывавшей окно, или же в выщербленной тарелке с голубыми цветочками, служившей настенным украшением.

Как бы то ни было, это только увеличило его решимость выяснить правду о красивой, загадочной девушке. Он взвел курок.

— Очень трогательно. — Они все подскочили и уставились на него. — Я лично считаю, что умереть — самый разумный выход, если вспомнить, сколько лет вам придется провести в тюрьме.

— Ты! — Джоселин в ужасе смотрела на него.

— Он самый.

— Как… как ты нас нашел?

— Скажи спасибо украденному тобой платью: благодаря ему все было невероятно просто. Все равно что ориентироваться на маяк.

— Ты можешь сделать со мной, что хочешь, — сказал раненый, — но отпусти ее и мальчишку.

Он попытался приподняться на подстилке, но Джоселин уложила его назад.

Она посмотрела на пистолет в руке Рейна, потом перевела взгляд на его лицо.

— Я не ухожу, и плевать мне на его фиговое лордство.

Не обращая внимания на протесты Броуни, Джоселин склонилась над ним, продолжая промывать рану так, словно Рейн не произнес ни слова. Мальчик, казалось, не совсем понимал, что делать, но и он не пытался бежать.

— Эй, мальчик, как тебя зовут?

— Так… Такер, сэр, то есть, милорд.

— Сядь здесь.

— Да, сэр.

Такер подошел к стулу и настороженно сел. Рейн снова убрал пистолет за пояс. Хватит демонстрировать силу.

— Как он?

Джоселин подняла глаза, но лишь на мгновение.

— Он потерял много крови.

Рейн подошел к ней, опустился рядом на колени и принялся разглядывать рану. Она была чистой, но продолжала кровоточить.

— Жаль, что ты такая хорошая хозяюшка. Паутина часто помогает остановить кровь.

— Откуда ты знаешь?

— Я много знаю о крови… и о смерти. Такер вскочил на ноги.

— Паутины полно внизу. Ща принесу.

Яркие голубые глаза остановились на лице Рейна.

— А это действительно поможет?

— Может помочь.

— Сходи за паутиной, Так.

Пока Такер выбегал из комнаты, Джоселин промокнула еще немного крови с раны, потом сложила свежий кусок, оторванный от белой рубашки, чтобы использовать его для перевязки, и трудилась до возвращения мальчика. Когда он протянул ей большой ком серо-коричневых нитей, она неуверенно посмотрела на паутину, но начала осторожно укладывать ее на рану.

— Там внизу какая-то заварушка, — сказал Такер. — Я вернусь и посмотрю, в чем дело. Здесь надо быть осторожным.

Он бросил взгляд на Рейна, тот кивнул.

Его не особо волновало, вернется ли мальчик; этих двоих ему вполне хватит. К тому же, если назревают какие-то проблемы, стоит выяснить, чего ожидать.

— Ступай.

Мальчик поспешил назад, а Джо кончила перевязывать рану, аккуратно наложив бинты.

— Спасибо, лапочка, — Броуни пожал ей руку. — Мне уже кажется, что все подсыхает.

— Рад это слышать, — сказал Рейн, его голос снова стал ледяным, — потому что нам нужно кое о чем поговорить.

— Он ранен… Оставь его в покое, — начала Джоселин, но тут распахнулась дверь и появился перепуганный Такер с выпученными глазами.

— Нужно сматываться — чертова халупа горит!

— Что!? — Джоселин вскинула голову.

Рейн подошел к двери и распахнул ее. Оранжевые языки пламени уже поднимались по хлипкой лестнице. Он снова закрыл дверь, чтобы не задохнуться от густого дыма.

— Отсюда можно выбраться другим путем?

— Да, — сказал Такер, — в том конце коридора. Там лестница в таверну.

— Ты с Джоселин пойдешь вперед. Я понесу вашего друга.

Рейн пересек комнату и подсунул руку под плечо Броуни. Он приподнял его над матрасом, но замер, увидев, что Джо не реагирует на призывы Такера; на лице у нее ужас и она словно приросла к полу.

— Она боится огня, — сказал Такер высоким требовательным голосом. — Не может шевельнуться.

— Черт побери! — прислонив Броуни к стене и дико ругаясь, Рейн схватил потертое одеяло, которым пользовался раненый, подошел к застывшей девушке и набросил его ей на голову и плечи. — Ты должна мне помочь, Джо, — сказал он. — Если мы в ближайшее время не выберемся отсюда, никого из нас не останется в живых.

Она кивнула, словно понимая, но не двинулась с места.

Рейн схватил ее за плечи.

— Джоселин, ты меня слышишь! — таким тоном он командовал своими войсками, и его голос загремел в комнате громче треска пламени за дверью. — Мы должны двигаться и немедленно! Я понесу Броуни. А ты просто держись за меня, ясно?

Она кивнула.

Вернувшись к Броуни, Рейн наклонился и перекинул полного пожилого мужчину через плечо. Такер пошел вперед, Джоселин держала его за талию, так они двинулись к двери. К этому времени вся черная лестница уже была охвачена пламенем.

Кашляя и плюясь, пытаясь не задохнуться в горячем дымном воздухе, Такер безошибочно вел их сквозь чад вниз по лестнице, ведшей в таверну. Они задыхались от жара. Одежда намокла от пота и липла к телу. На третьем этаже прямо над пивной им пришлось остановиться — стена пламени загораживала дорогу.

— Сюда! — Рейн ногой распахнул дверь одной из комнат и вошел, громко захлопнув ее за ними, Он прямо двинулся к окну. — Нам придется прыгать. Броуни, ты справишься?

— У меня рука с дыркой, а не задница. Если выйдет приземлиться на ноги, мне будет не хуже, чем трахнутой шлюхе.

— Джоселин? — Рейн сорвал одеяло с ее головы. Ее глаза остекленели, а кожа была такой бледной, что казалась прозрачной.

— Я сигану первым и пособлю остальным, — Такер заторопился вперед.

— Молодчина, — Рейн распахнул окно, увидел, что дом в двух шагах от них охвачен пламенем, и помог мальчику влезть на подоконник. Он впервые заметил руки паренька. Они представляли собой сплошную массу шрамов, на одной руке остались только большой и указательный пальцы, на другой — уцелели три пальца, а остальные почти спеклись вместе. Рейн почувствовал прилив сострадания, но подавил его. — Прыгай!

Такер прыгнул, кубарем свалился вниз и легко вскочил на ноги. Он обернулся и улыбнулся им. Джо покорно последовала за ним. Она, казалось, лишилась дара речи. Джо приземлилась со стоном, растянулась на земле, но сумела собраться и подняться на ноги. Но теперь огонь добрался до двери и стало так дымно, что невозможно было разобрать ни зги. Дышать было невозможно, кругом летали куски пепла.

— Твоя очередь, хозяин, — выдавил Броуни.

— И не пытайся, — Рейн втащил мускулистого мужчину на подоконник, помог ему выпрямиться и отпустил. Броуни исчез внизу.

И сразу же Рейн, едва умещаясь в раме, вылез на подоконник и выпрыгнул сквозь дым и пламя, приземлившись на полусогнутые ноги легче, чем рассчитывал, сумев удержать равновесие.

— Она падает! — закричал Такер, когда крыша обрушилась в всплеске огня высотой в несколько этажей. В то же мгновение стены горящего здания начали валиться на сторону, ветер раздул пламя. Рейн схватил Джоселин на руки, Такер и Броуни бежали рядом. У них за спиной упала стена, рассыпавшись в небе фонтаном искр. Зеваки бросились врассыпную.

Наша четверка остановилась вдалеке в переулке, все они тяжело дышали, сердца их отчаянно колотились.

— С вами обоими все в порядке? — спросил Рейн Броуни и Такера. Броуни был бледен, но широко улыбался.

— Хоть ты и чертов аристократ, а не трус.

— Ты бы мог нас бросить, — Такер странно посмотрел на Рейна. — По тому, что Джо про тебя говорила, я не думал, что ты такой, черт тебя дери, герой.

Проигнорировав последнее заявление, Рейн осторожно поставил девушку на землю. Ее одежда и лицо покрылись копотью, короткие черные волосы спутались, но щеки уже порозовели.

— Порядок? — спросил он. Она кивнула:

— Да, все в порядке, только… прошу прощения, что доставила столько хлопот.

— Не стоит упоминания.

— Стоит, но… — Она отвернулась, не желая продолжать. — Уж если кому и бояться огня, так Такеру.

— А что с ним случилось?

— С четырех лет он был учеником трубочиста. Его мать умерла, а отец продал его за недельную порцию джина. Несколько лет назад он сбежал. И теперь живет с нами.

Рейну случалось слышать подобные истории. Маленьких детей нагишом опускали в трубы и заставляли их чистить. Некоторые из них сгорали заживо, другие, как Такер, оставались калеками. Были приняты законы, чтобы оградить детей от подобной жестокости, но они почти ничего не изменили.

Он посмотрел на мальчика, который явно чувствовал себя неуютно и стремился сменить тему.

— Похоже, не только нам здорово досталось, — Такер показал на улицу позади догоравших останков пивной. Стоявшие за ней здания представляли собой груду развалин, в которой раньше обитали лишь уличные бродяги. Это были дворики в двориках, переулки в переулках, тупички, которые давным-давно следовало снести.

Погруженный в созерцание нового всплеска пламени, Рейн обернулся на голос Джо.

— Боже мой — это же горит сиротский приют! — И прежде чем он успел остановить ее, девушка подобрала юбки и со всех ног кинулась в соседний квартал, Такер побежал за ней.

— Стой здесь, — сказал Рейн Броуни, который был слишком слаб, чтобы возражать. Рейн бросился бежать, снова устремившись вслед за своей пленницей, недоумевая, какая сила держит его здесь, почему бы ему не покинуть это печальное место и не вернуться в Стоунли.

Но он прекрасно понимал, что этого не сделает.

Джоселин, бежавшая впереди, свернула в переулок, шедший вдоль выгоревшего квартала, и следовавший за ней Рейн свернул как раз вовремя, чтобы увидеть, как огонь охватил вывеску «Больница для сирот».

— Боже мой!

Из открытой двери выбегали дети в грязных ночных рубашках, а некоторые — и вовсе нагишом. Они бежали босиком, плача и крича, их лица были черными от копоти, а глаза — расширившимися от страха, они оглядывались назад, чтобы посмотреть, как гибнет то, что прежде было их домом.

Рейн подошел ближе.

— Все дети вышли? — спросил он одну из нянечек, широкобедрую пожилую матрону с покрытым оспинами лицом и седеющими волосами мышиного цвета. Но еще не договорив, он заметил, что некоторые дети высовываются из окон третьего этажа и зовут на помощь.

— Господи, помоги! — женщина истерически зарыдала. Из-за угла появились лошади на полном скаку, зазвенели пожарные колокола, раздались свистки, но ждать их прибытия было нельзя.

Спасать детей будет уже поздно.

Рейн схватил ведро воды, облил ею рубашку и штаны и кинулся в открытую дверь. Вокруг люди выкрикивали приказы, пялились ему вслед или рыдали, сидя на мостовой. Пробиваясь вперед, он искал в грязной толпе Джо. Куда она подевалась?

Джо добежала до приюта и заставила себя двигаться дальше — она должна идти вперед! Девушка стояла перед дымящейся лестницей, глядя, как дым наполняет холл. Такер уже убежал наверх. Она должна идти за ним. Она должна помочь ему нести детей вниз.

В нескольких шагах от нее вспыхнула занавеска, и Джоселин с трудом подавила приступ тошноты. У нее подкосились ноги, руки одеревенели. Вся ее сила воли ушла на то, чтобы стоять здесь и смотреть, как огонь лижет стены. Он такой же рыжий, как и в ее воспоминаниях, уничтожающий все на своем пути. В ее сознании два пожара смешались. Она почти видела, как падают балки, слышала доносящиеся из гостиной предсмертные крики отца.

— Джо! — голос Стоунли вывел ее из транса. — Убирайся отсюда к черту!

— Я… я должна помочь детям. Они там в ловушке. Такер уже пошел наверх.

— Я заберу их.

— Ты? Но почему…

— Ради Бога, Джо, там же дети! Каким же дьяволом ты меня считаешь?

И прежде, чем она успела ответить, он схватил ее за руку и развернул.

— Чем дольше ты тут будешь стоять, тем хуже для всех.

Она кивнула и направилась к двери.

— Ты уверена, что доберешься сама?

— Да, справлюсь.

Выйти оказалось легче, чем войти — может быть, потому, что она так сильно хотела оттуда выбраться. Может быть, потому, что Стоунли сказал, что он спасет детей. За долгие часы этой ужасной ночи она почти поверила, что он может справиться со всем на свете.

Она знала, что он спасет их, так же как знала, что ее ненависть к виконту была ошибкой. Она больше ни на секунду не могла убедить себя в том, что Стоунли тот безжалостный, легкомысленный человек, который в ответе за смерть ее отца.

Оказавшись на улице, Джоселин стояла и смотрела на горящее здание, покусывая нижнюю губу, ломая руки и считая секунды, которые Такер и виконт проводят, сражаясь с огнем.

Она чуть не вскрикнула от облегчения, когда увидела, что они выходят, черные от сажи, неся в каждой руке по ребенку и улыбаясь до ушей.

Джоселин тоже улыбнулась. Она потеряла все те немногие пожитки, которые у нее были, но зато дети спасены. Она, Броуни и Такер живы. И все благодаря Стоунли.

Когда они с Таком подошли к ней, Джоселин улыбнулась и порывисто обняла мальчика. Так кашлянул и отпрянул.

— Я пойду к Броуни, — сказал он, оставляя их наедине.

Она посмотрела на высокого красивого мужчину, ощущая прилив благодарности, от которого у нее перехватило горло.

— Ты вынес их.

— Я же сказал, что вынесу.

— Да…

У нее на глаза навернулись слезы, и она отвела взгляд. Джо почувствовала себя такой измученной. Измученной до боли в костях. У нее раскалывалась голова, легкие еще пылали от густого черного дыма, а волосы прилипли к щекам. Она посмотрела на свои руки и увидела, что они черны от сажи.

Ее взгляд упал на красивое желтое платье.

Оно все стало изорванным и грязным, кое-где обгорело и вымазалось в саже. Один из рукавчиков оторвался, и даже изящная вышивка на груди, выглядевшая прежде так женственно, теперь была покрыта грязью.

— Мое платье, — произнесла она. Джо невольно присвоила себе восхитительное одеяние, которое было драгоценнее, чем все, что носила она до сих пор. — Оно… Оно погибло.

Ее глаза, полные боли, встретились с сочувственным взглядом золотисто-карих глаз, и слезы, которые она пыталась сдерживать, покатились по щекам.

— Оно было такое красивое, — плача, бормотала Джоселин, — такое красивое.

Слезы лились у нее из глаз, ее тело сотрясалось от рыданий, которые она была не в силах остановить. Она оплакивала аккуратную мансарду над пивной — там у них впервые появилась жаровня. Она оплакивала боль, которую пришлось вытерпеть Броуни, детей, лишенных крова, но горше всего она оплакивала себя. Горькую пустую жизнь, ждавшую ее впереди.

— Все в порядке, дорогая, у тебя есть все причины плакать, — услышала она низкий голос виконта и только тут осознала, что он обнимает ее. — А о платье не беспокойся. Я позабочусь, чтобы у тебя появилось новое.

Но плакала она не из-за платья, и они оба понимали это.

Его нежный голос и слова утешения вызвали новые слезы, Джоселин обняла Рейна за шею, цепляясь за него как за бухту в шторм.

— Спокойнее, дорогая. Не переживай. Все образуется.

Образуется, Рейн знает, что говорит. Он позаботится об этом. Эта бедная милая девушка тронула его больше, чем кто-либо за последние годы. Он поможет ей. Он не позволит ей бороться за жизнь на улице.

— Кстати, почему бы тебе не рассказать мне, за что ты меня ненавидишь?

Глава 5

— Скажи мне, — Рейн тронул ее за подбородок. У них за спиной на фоне первых рассветных лучей дым и пламя казались еще страшнее.

Джоселин кивнула.

— Скажу.

Теперь Рейн увидел в этих устремленных на него ясных голубых глазах нечто новое — искреннее и даже успокоенное. На сей раз он надеялся услышать правду.

Но сначала нужно было позаботиться о лишившихся крова плачущих, замерзших и голодных детях.

Пока шла борьба с огнем, Джоселин помогала приходским нянечкам управляться с их сорока подопечными. Рейн же отправился вместе с одним из официальных представителей прихода улаживать вопрос о пристанище для детей. Когда удалось договориться о том, что малышей временно поселят в работном доме в Белл Ярде, Рейн принялся искать транспорт, нанимая все свободные коляски и фургоны, какие только мог остановить, потом он носился из одной гостиницы в другую, собирая еду и одеяла.

— Сам Господь послал вас сюда, ваша милость, — сказал, пожимая Рейну руку, глава сиротского приюта Эзра Перкинс — низенький человечек с узким лицом. Он тряс руку виконта так долго, что тому пришлось ее вызволять. — Не представляю, что бы мы без вас делали.

— Когда будете готовы, я помогу вам и вашему персоналу переехать. Мы найдем где-нибудь более подходящее помещение.

— Спасибо, ваша милость. Вы не представляете, как мы вам благодарны.

— Рад, что мог быть полезен.

Рейн также согласился внести необходимые пожертвования на покупку одеял, одежды, кроваток и еды, чтобы приют мог начать работу заново.

Виконт улыбался про себя. Чумазый, потный, в рваной одежде, покрытый сажей, он чувствовал себя более нужным, более живым, чем когда-либо за три последних года.

— Если вам понадобится что-то еще, сообщите моему поверенному. А теперь, если вы позволите, мистер Перкинс…

— Да, да, конечно.

Управившись с насущными заботами, составив планы будущей помощи больнице для сирот, Рейн принялся помогать Джоселин и Такеру грузить завернутых в одеяла детей на нанятые повозки и отправлять их во временное пристанище. Взошло солнце, но день выдался холодный, с севера подул ледяной ветер.

— Почему бы тебе не завернуться в одно из этих одеял? — предложил Рейн Джо. Девушка выглядела еще более оборванной и грязной, чем он.

— Я слишком устала, чтобы мерзнуть.

У нее на шее повис босоногий мальчонка по имени Стиви, которого она усаживала в реквизированный хлебный фургон, уже заполненный завернутыми в одеяла детьми.

— Я не хочу уезжать, — заявил малыш, по щекам у него текли слезы.

— Я знаю, что трудно уезжать из дома, Стиви, но и все остальные дети тоже едут с тобой.

— А ты будешь приходить к нам?

— Конечно. Так часто, как только смогу.

Она поцеловала чумазую щечку и усадила мальчика к остальным.

— До свидания, Джо! — крикнула рыжеволосая девочка.

— До свидания, Кэрри! — Джоселин помахала вслед повозке и вдруг смахнула слезу со щеки.

Рейн мгновение наблюдал за ней, потом протянул руку и взял девушку за подбородок, глядя ей прямо в глаза.

— Я позабочусь о них. Не беспокойся.

— Ты очень добр.

— Мне приятно это делать. Я рад, что смог помочь.

Джо бросила на него взгляд, который он видел у нее и прежде, в нем читалось что-то похожее на изумление. Ему было неприятно, что у нее было предубеждение против него, которое ей нелегко преодолеть.

— Тебе придется часто приезжать сюда, — сказал Рейн, решительно стараясь не обращать внимания на свое раздражение.

— Я люблю детей. А эти мне еще дороже, потому что о них некому позаботиться.

Она устало шагнула к последней повозке, покачнулась, и Рейн поймал ее в свои объятья.

— Что… ты делаешь?

— Дети в безопасности, огонь почти погас, а ты совсем измучена. И раз сейчас явно не время для нашей беседы, я хочу отвезти тебя домой. Она оттолкнулась от его груди.

— Я не могу поехать с тобой… без Броуни и Такера. Им негде жить, к тому же Броуни ранен.

Рейн покорно вздохнул. Он так и знал, что этим кончится.

— Хорошо, они тоже поедут. Но предупреждаю… никаких фокусов, обмана и прогулок по крышам. Никаких побегов.

Джоселин улыбнулась.

— Нам некуда идти, куда же нам бежать?

Рейн покачал головой. Остановив последний отставший экипаж, чтобы вернуться в Стоунли, Рейн нашел Броуни с Такером и помог им забраться внутрь. Хакер сел на козлы к кучеру, Броуни с Джоселин — внутри, вместе с виконтом. На выезде из Сити Рейн остановил экипаж, чтобы забрать из гостиницы коня.

По дороге они все заснули. Однажды Рейн пробудился и увидел, что голова Джоселин опустилась на его плечо. Он повернулся, просунул руку вокруг ее талии и устроил девушку поудобнее у себя на груди.

В следующий раз его разбудил резкий толчок — экипаж остановился. Рука Рейна уютно прижалась под теплой грудью Джоселин, голова девушки покоилась у него на плече. Его тело, должно быть, откликнулось на ее присутствие — его напряженный член больно давил на лосины.

Он поднял глаза и поймал предостерегающий взгляд Броуни.

— Не беспокойся, старина, — Рейн отодвинул Джоселин. — Я не собираюсь брать у леди ничего, чтобы она не отдала сама.

Броуни еще минуту разглядывал виконта, но уже не так напряженно.

— Что такое? — Джоселин потянулась, просыпаясь.

— Ничего страшного, — сказал Броуни, — ecли, конечно, его милость будет держать свою палку в штанах.

Ворча, Рейн распахнул дверцу экипажа.

— Мы с парнишкой будем спать на конюшне, — Броуни тяжело оперся о борт наемного экипажа.

— В этом нет необходимости. А твоя рука нуждается в присмотре. И Джоселин захочет…

— Сойдет и конюшня. Я не любитель всяких рюшечек. А Такер может присмотреть за моей раной.

— Но, Броуни… — начала было Джо.

— Хватит об этом, детка.

Она поняла, что возражать не имеет смысла, и, пожалуй, Броуни не в чем было винить. Роскошный четырехэтажный особняк кого хочешь мог привести в трепет. К тому же внутри этих шикарных стен сильная натура Стоунли будет чувствоваться еще больше, чем теперь.

— Над каретным сараем есть комнаты, — сообщил виконт Броуни. — Там живут мой старший грум с сыном. В конюшне есть место, где можно вымыться, и я позабочусь о том, чтобы вам принесли чистую одежду.

Броуни кивнул. Они с Такером отправились к задам дома, а Джо позволила Стоунли проводить ее по каменным ступеням к массивной входной двери. Заметив изумленный взгляд дворецкого, когда они появились перед ним в своей рваной закопченной одежде, Джо с трудом подавила улыбку.

— Горел сиротский приют, — пояснил Стоунли, обращаясь к группе стоявших у входа удивленных слуг. — Нам с мисс Смит повезло, мы успели туда вовремя и смогли оказать помощь.

Он не стал объяснять, почему они вообще там оказались, одним взглядом остановив все дальнейшие расспросы.

Поразительно, подумала Джо, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за этим высоким мужчиной.

Хотя он весь был покрыт грязью и сажей, а его лицо было вымазано черной копотью, Рейн все равно имел величественный вид. Тон его голоса требовал почтения, а выправка не позволяла сомневаться в том, что всем здесь командует он.

Фарвингтон щелкнул пальцами, и слуги поспешили выполнять его указания. Все бросились готовить ванны и чистую одежду. Лакеи были отправлены на поиски вещей для двух мужчин, ночующих в каретном сарае. Для Джоселин приготовили спальню на третьем этаже, как раз рядом с покоями Стоунли.

— Я пришлю к тебе Элайзу, — сказал Рейн, когда они остановились перед дверью отведенной ей комнаты. — Прими ванну, поспи немного, а вечером увидимся за ужином. А потом и поговорим.

— Хорошо, — все казалось таким простым. Просто подняться по лестнице в комнату, где тебя будут нежить и холить, просто уснуть на целый день в одной из этих мягких пуховых постелей, а потом спуститься вниз, чтобы роскошно поужинать, запивая изысканные яства лучшим вином, какое только можно купить за деньги.

А потом она сможет просто объяснить… что? Что его сиятельство своими бессердечными действиями погубил ее отца? Заставил ее пережить ужасные годы на улице? Или, может быть, здесь кроется какая-то ошибка? Может быть, происшедшее имеет какое-то иное объяснение?

Как бы то ни было, отступать она уже не могла. Она дала слово и собиралась его сдержать. Скоро Стоунли узнает правду.

Все шло почти совсем так, как она воображала: роскошная ванна, долгий сон без сновидений под чистыми льняными простынями, потом одевание в еще одно дорогое платье его сестры, на сей раз — из бледно-розового расшитого розами батиста. Оно,

как и первое, пришлось ей впору, и Джоселин стало любопытно узнать, что за женщина так похожа на нее, хотя бы по фигуре. Но, конечно же, ей никогда с ней не встретиться.

Виконт ни за что не представит уличную бродяжку благородной леди вроде его сестры.

Джоселин смиренно вздохнула, мечтая, чтобы дела обстояли иначе, но в любом случае благодарная судьбе за то, что все так сложилось. Элайза помогла ей одеться, и Джо вышла из комнаты, готовая к предстоящему вечеру. Странно, но она ждала его с радостью. С тех пор, как она оказалась в Сити, она мечтала об этой встрече. Конечно, в своих мечтах она мстила. А сейчас ей всего лишь хотелось выслушать, что скажет о происшедшем виконт, хотелось, чтобы прошлое ушло и она смогла бы жить дальше.

Рейн ждал ее у подножья широкой лестницы.

— Я послал ужин твоим друзьям, так что не беспокойся о них. Позже, если захочешь, мы сможем их навестить.

На нем были бежевые панталоны, фрак шоколадного цвета, кремовый жилет, широкий белый шарф и пышный белоснежный галстук. Если прежде, после того, как он разделил с ней опасности и пришел ей на помощь, Джо находила виконта красивым, то теперь она поняла, что он просто неотразим.

— Благодарю. Я высоко ценю твою заботу о них, — она оперлась на его руку и вдруг смутилась. Так вот каково это — стоять в гостиной и принимать зашедшего с визитом джентльмена. Провести Сезон в Лондоне и прогуливаться по городу в сопровождении красивого кавалера…

Ближе к этому, чем сейчас, ей никогда не быть, подумала Джоселин и решила наслаждаться моментом.

— Платья моей сестры тебе прекрасно подходят. Когда мы вернемся в город, я свожу тебя к ее модистке и позабочусь, чтобы ты была достойно экипирована.

— Экипирована? Но, я не могу…

— Почему бы нам не обсудить это позже? Ужин уже готов. Я уверен, что ты умираешь от голода.

Он был прав. Днем она так устала, что даже не прикоснулась к холодному мясу, фруктам и сыру, которые он прислал к ней в комнату.

Джоселин улыбнулась.

— Обещаю, что на сей раз не забуду о хороших манерах.

Этот ужин был не таким формальным, как предыдущий. Стол был накрыт в удобной гостиной в задней части дома, два удобных кресла стояли возле покрытого белой скатертью стола с серебряными приборами. В мраморном камине за спиной горел огонь, и мягкий золотистый свет играл на серебряных блюдах.

— Мы зовем эту комнату Рубиновым салоном, — сообщил ей Стоунли, обращая внимание гостьи на обитые красным бархатом стены. Высокий потолок был украшен тяжелыми резными балками. Мебель тоже была выдержана в красных и золотых тонах и украшена золоченой фурнитурой, пол покрывали темные рубиново-красные ковры.

— Очень красиво, ваша милость.

Как и весь дом, комната была в высшей степени элегантной.

— Кажется, прежде ты звала меня Рейн. Виконт усадил девушку в покрытое подушками кресло, а сам расположился напротив.

— Хорошо… Рейн[1], — она улыбнулась, — по-моему, это имя подходит к твоему бурному нраву.

Он тихо усмехнулся. — Мое настоящее имя Рейнор. Рейнор Август. Оно досталось мне в наследство от какого-то средневекового предка.

Джоселин вытащила белую салфетку из серебряного кольца рядом со своей тарелкой и аккуратно расправила ее на коленях.

— Мое имя Джоселин Эсбюри.

Она внимательно наблюдала за виконтом, ожидая его реакции, но выражение его лица не изменилось. Вошел слуга, снял серебряный колпак с веджвудской тарелки и снова растворился в тени.

— Ты смотришь на меня так, словно это имя мне должно о чем-то говорить. Это так?

— Я не уверена. Теперь не уверена. Еще недавно я считала, что ты слишком бессердечен, чтобы помнить. А теперь…

— А теперь ты начинаешь понимать, что ошиблась.

Она надеялась на это. Она вдруг поняла, как ей хотелось бы ошибиться.

— Да.

Он дотронулся до ее руки и слегка пожал ее.

— К-как ты думаешь, рана Броуни затянется? — спросила Джоселин, так как не была готова обсуждать последнюю тему. Потом ей пришло в голову, что благовоспитанная леди вряд ли стала бы обсуждать подобные материи за едой. К счастью, виконт, кажется, не возражал.

— Всегда есть угроза инфекции, но ты хорошо ее промыла. Все говорит за то, что он будет в порядке.

— Ты видел много ран раньше?

Она взяла кусочек рыбы. Куропатка тоже выглядела аппетитно, мерлан был приготовлен идеально, а засахаренная морковь еще булькала в густом соусе. Все блюда выглядели восхитительно, но, памятуя о том, что ее ждет впереди, Джоселин не была уверена, что сможет проглотить хоть кусочек.

— Я был армейским полковником. Тринадцатый эскадрон легких драгун.

— Кавалерия?

— Да. Но большую часть времени я провел на континенте. Как специальный посланник генерала Берген-заха. Вы знаете, моя мать родом из Австрии. Я говорю по-немецки. Я провел там большую часть своего детства.

— Твоя мать была из австрийских аристократов?

Он кивнул и взял кусочек куропатки, запивая его вином.

— Она была графиней. Мой дед был близким другом императора Иосифа[2]. В те годы, когда я служил в армии, одной из целей политики Питта[3] было изгнание французов из Австрийских Нидерландов, так что мои связи весьма пригодились.

— Но ты, наверное, не участвовал в боях.

— Я воевал при Штокаче, Магнано и Цюрихе. Под Маренго[В битве при Маренго австрийцы потерпели поражение и были вынуждены согласиться на мир с Наполеоном на невыгодных для них условиях.

бок, и прежде, чем мне удалось бежать, я год провел д в вонючей французской тюрьме.] я заработал мушкетную пулю, и меня на некоторое время отправили домой.

— Шрам у тебя на плече, — невольно произнесла Джо, слишком хорошо запомнившая мускулы на его обнаженной груди. Она вспыхнула, а виконт весело улыбнулся.

— Совершенно верно, — он вытер рот салфеткой. — Когда после заключения Амьенского мира бои закончились, я решил, что со всем этим грязным делом покончено, но год назад меня снова призвали. Я возвращался в Австрию, когда наш корабль был атакован. Сабельным ударом меня ранили в бок, и прежде, чем мне удалось бежать, я год провел в вонючей французской тюрьме.

— Ты был в тюрьме?

— Мне бы не хотелось обсуждать эту тему.

— Да… конечно. Я понимаю.

Она легко могла себе представить ужасные условия, в которых ему пришлось жить.

— А ты следила за войной? — спросил он, когда она пыталась сделать вид, что ест, но по сути дела лишь размазывала еду по тарелке.

— Ты видел газеты у нас на чердаке… Думаю, тебя удивляет, что я умею читать.

— Наверное. По-моему, ты еще многим меня удивишь.

Джоселин не была уверена, были ли эти слова комплиментом, но судя по теплому взгляду, вполне могли им быть. Беседа продолжалась во время всего ужина, виконт старался помочь девушке почувствовать себя свободней, давая время собраться с мыслями. И Джоселин все больше и больше поддавалась его обаянию.

— Мне казалось, что ты умираешь с голоду, — заметил он, когда обнаружил, что его тарелка пуста, а она почти не притронулась к еде.

— Боюсь, у меня нет аппетита.

— Похоже, — он отложил салфетку и встал.

— Я бы хотел выкурить сигару и выпить бренди. Это вряд ли стоит делать в присутствии леди, но…

— Я совсем не против, — она отложила салфетку, когда Рейн встал за ее стулом. — Мой отец часто курил трубку после еды. Мне это даже нравилось.

Она ощутила минутную боль при этом воспоминании, но решительно подавила ее.

Они взяли бренди и шерри в маленький салон рядом с кабинетом виконта. Рейн усадил Джо рядом с собой на зеленую софу перед зажженным камином.

— Ну-с, мисс Эсбюри. По-моему, мы более чем достаточно поговорили обо мне. Теперь, я думаю, пора и тебе рассказать кое-что о себе. Мне бы очень хотелось узнать, в чем же все-таки дело.

Молясь о ниспослании храбрости, Джоселин откинулась на спинку диванчика и отпила шерри.

— Я даже не знаю, с чего начать… С Мардена, наверное.

— С дома в Мардене? — Он вынул изо рта сигару, которую сжимал своими сильными зубами, и выпустил клуб дыма в воздух.

— Точнее, с деревни Марден, — это была группка домиков под соломенными крышами, возникшая на окраине одного из имений виконта, одна из многих деревень в его огромных владениях. — Я выросла в маленьком коттедже на Мичем-лейн в дальнем конце деревни.

— Боюсь, я не знаком с этими местами. Моя семья проводила мало времени в Мардене.

— Я родилась в этом коттедже. Моего отца звали сэр Генри Эсбюри. Он был ученым. Он обучал детей окрестных дворян, а также сына викария и нескольких детей из деревни. Конечно, немногих.

По-прежнему никаких признаков узнавания.

— Я так понимаю, что он занимался также обучением своей дочери.

— Да. Моя мать умерла от родильной горячки, когда мне было десять лет. И мы с папой остались одни.

Она продолжала наблюдать за ним, ожидая хоть какого-то проблеска воспоминаний о том, о чем она сейчас рассказывала. Но его не было.

— Три года назад для моего отца настали тяжелые времена. Дети постарше, которых он учил раньше, разъехались по школам, другие перестали приходить. Денег едва хватало. Стало трудно платить за дом. Мой отец отправился в Стоунли, чтобы обсудить этот вопрос с тобой.

— Твой отец приезжал ко мне? — он наклонился к ней. — Когда?

— Я же сказала… немногим более трех лет назад. Летом 1804 года.

Мгновение он размышлял над этим, глубоко затягиваясь сигарой.

— Продолжай.

— Отец просил об отсрочке. Мы сможем рано или поздно собрать денег, сказал он. Нам только нужно немного времени. Но ты не согласился. А потом отказался принять его. Он вернулся в Марден, чтобы поговорить с твоим управляющим, а тот приказал ему освободить дом. Отец был в отчаянии. К тому времени мне пришлось начать брать вещи в стирку… у нас совсем не было денег. — Она вздохнула. — Не знаю, может быть, мне не следовало так поступать. Из-за этого отец, казалось, чувствовал себя еще хуже. Он потерял аппетит, стал худеть, плохо спал. Я так беспокоилась… я сказала ему, что мы справимся, но он… — ее голос сорвался.

— Все в порядке, милая. Не переживай.

Рейн раздавил сигару в хрустальной пепельнице, потом заставил Джоселин выпить шерри. Она сделала длинный успокаивающий глоток.

— Тебе лучше?

— Да.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но я хочу, чтобы ты рассказала мне все до конца.

Она отвела глаза.

— Я собиралась. Я должна, но…

Но она не могла совладать с голосом.

— Я понимаю, что тебе неприятно, но я должен это знать.

Она кивнула, выпила еще шерри и собрала силы для столкновения со своими ужасными воспоминаниями.

— С тех пор наша жизнь превратилась в кошмар. Отец начал пить. Он мог часами сидеть дома, просто глядя перед собой. В тот день, когда прибыл шериф, чтобы нас выселить, он был в худшем состоянии, чем когда-либо прежде. Он все бормотал что-то о прошлом, о том, что случилось много лет назад. Когда я вышла из дома, чтобы поговорить с шерифом, отец, наверное, потерял рассудок. Он, скорее всего, лишился рассудка, потому что о-он… потому что о-он…

Рейн наклонился и взял ее за руку.

— Все в порядке, Джо, все это уже в прошлом. Ты вскоре сможешь забыть об этом.

Она кивнула. Тепло его рук помогло ей успокоиться, немного растопило лед, сковавший ее сердце.

— Когда я вышла на крыльцо, отец облил мебель маслом из лампы. Он поджег дом и вышел к шерифу. Он сказал, что уничтожит все, чем мы владели, чтобы не дать тебе отнять это у нас.

Я сожгу все до последней дощечки и последней бумажонки в доме, чтобы этому негодяю ничего не досталось!

О, Боже мой, папа, что ты наделал?

— Я попыталась вернуться в дом, требовала, чтобы они отпустили меня, но дом вспыхнул как трут. Папа дольше всех стоял на крыльце. Я плакала. И только когда он увидел, что загорелись его прекрасные книги, он осознал, что же он совершил.

Она видела это сейчас так же ясно, как если бы огонь полыхал в салоне у виконта. Пожар в пивной вернул эти воспоминания, всю их страшную боль.

— Когда упала одна из внутренних стен, отец начал кричать, он говорил разные безумные слова, называл тебя негодяем, обзывал самыми грязными словами, какие только мне приходилось слышать на улице.

Когда Джоселин замолчала, Рейн пожал ей руку, эта поддержка придала ей сил.

— Прежде, чем кто-либо успел догадаться о намерениях, отец развернулся и побежал в дом. Я думаю, что он в конце концов понял весь ужас того, что совершил, но я так никогда и не узнала этого наверняка. Я знаю только, что он вбежал через открытую дверь прямо в огонь. И я слышала его крики, когда обвалилась крыша.

Она бессознательно забрала у него руку.

— Мне никогда больше не приходилось слышать такой нечеловеческой боли.

Она не осознавала, что плачет, пока Рейн не обнял ее.

— Все в порядке, милая.

Он прижал ее к себе, и Джо разрыдалась.

— О-о-он был таким мягким человеком. Он никогда ни о чем не просил. К-как же ты мог его выгнать?

— Я не делал этого, — мягко возразил Рейн. — Тогда виконтом был мой отец.

— Твой отец? — она приподняла голову, чтобы взглянуть на него. Ее глаза на побледневшем лице казались огромными. — Но я думала…

— Что ты думала?

— Не знаю. Вс-все так смешалось, — она тихо икнула, и новые слезы полились по ее щекам. — Я, конечно, никогда не видела виконта, и отец тоже не видел его до той встречи, но я ненавидела тебя за то, что ты сделал. Я могла бы пойти к тебе тогда…

— Не ко мне. К моему отцу, — поправил он. — Ты могла бы пойти к моему отцу. Он умер в декабре 1804 года. Тогда я и унаследовал титул.

Ужас ошибки обрушился на нее. Его отец. Не Рейн, а его предшественник.

— Господи! Я же чуть не убила тебя!

— Ты меня не убила. Только это имеет значение, и все это уже позади.

— А если бы я… Господи… если бы я…

— Послушай, Джо. Это недоразумение уже почти разрешилось. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все остальное.

Она взяла платок, который он достал из жилетного кармана, прижала его к глазам, высморкалась и глубоко вздохнула.

— Через два дня после похорон отца меня отправили жить к кузенам в Корнуолл — к Бэркли Петерсу и его жене Луэлле.

— Как я понимаю, из этого ничего не вышло. Она вздохнула и вытерла слезы.

— Сначала все было не так уж плохо. Я, конечно, чувствовала себя одинокой, и мне приходилось тяжело работать. Но после того, как мне исполнилось шестнадцать, дела стали идти все хуже и хуже. С тех пор, стоило его жене уйти из дому, как Бэркли распускал руки. Господи, как я возненавидела его. И в конце концов я сбежала.

— И перебралась в Лондон. Она кивнула.

— Я думала, что смогу сама о себе позаботиться. Думала, что смогу найти какую-нибудь работу. Я была такой дурочкой.

— Подозреваю, что тогда на сцене появился Броуни.

— К тому времени, когда я встретила Броуни, я уже истратила два фунта, которые прихватила с собой, — все свои деньги. Работы я найти не смогла. Никто не хотел нанимать одинокую женщину без рекомендаций. Не помогло даже мое образование.

— А что случилось потом?

— Я умирала с голоду. Спала в переулках. Воровала еду, чтобы прокормиться, но у меня плохо получалось. Хозяин таверны «Красный петух» ужасно избил меня, когда поймал за кражей пирога с кухни. В ту ночь Броуни нашел меня в переулке, где я пыталась привести в порядок свои избитые конечности и лицо. Он взял меня под свое покровительство и стал учить, как выжить. Без него я бы погибла.

Рейн улыбнулся со смесью тепла и сожаления.

— Тогда, по-моему, я очень многим ему обязан. Джо вскинула голову.

— Что… что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что я собираюсь загладить испытанную тобой несправедливость. Я не знаю наверняка, что произошло между твоим отцом и моим, но я собираюсь это выяснить. Мой отец не был жестоким человеком, Джоселин. История, должно быть, не так проста, и я собираюсь разобраться в ней. А пока я хочу, чтобы ты отдохнула и набралась сил. У меня есть дела в Сити. Мы вернемся к этому разговору через пару дней.

Джоселин улыбнулась ему. Впервые за все эти годы у нее не было груза на сердце. Все, конечно же, уладится как-нибудь. Рейн обещал это, и она ему верила.

Это была ее не первая ошибка. И вряд ли последняя.

Глава 6

У Рейна действительно были дела в городе. На Ломбард-стрит он встретился со своим поверенным, потом послал записку Уильяму Дорсету, управляющему в Мардене. Дорсет работал у Гэрриков уже двадцать лет. Земли Мардена приносили небольшой ежегодный доход, и, хотя об имении особенно не заботились, Рейна вполне удовлетворяла работа Дорсета и деньги, которые тот помогал ему зарабатывать.

Но на сей раз Рейн писал ему не о финансах. Уильям Дорсет должен помнить, что же именно произошло между сэром Генри Эсбюри и Августом Бэрлеттом Гэрриком, третьим виконтом Стоунли. А Рейн очень хотел узнать, что случилось на самом деле.

В следующие несколько дней он почти не виделся с Джоселин, еще реже встречался он с ее друзьями, но подозревал, что девушка проводит немало времени в их обществе. Рейн поручил поверенному сделать необходимые приготовления к тому, чтобы он мог осмотреть кое-какую недвижимость в разных частях города. Лучше всего его целям удовлетворял маленький, изящно обставленный городской особняк на Мэддокс-стрит, недалеко от Гановер-сквер.

Виконт был уверен, что Джоселин понравятся элегантная гостиная, просторные спальни, расшитая софа в стиле хэпплуит[4], розовые шелковые драпри.

Только, конечно, если она согласится стать его любовницей. Рейн чувствовал, как напрягаются его чресла от одной мысли об этом. С той минуты, как он увидел ее в облегающих мужских панталонах, девушка влекла его все больше и больше. Последние два дня он желал ее до боли. Все проблемы между ними разрешились, и он хотел, чтобы Джоселин Эсбюри попала в его постель и осталась в ней.

Правда, она может и отказаться, но виконт сомневался в этом.

Но просто для того, чтобы чувствовать себя еще увереннее, он решил показать ей этот городской дом. И если Джо сравнит его со сгоревшей мансардой над пивной — разве она сможет устоять?

Вернувшись вечером в Стоунли, он сообщил Джоселин, что завтра она поедет в Сити вместе с ним. Девушка уже довольно долго жила в его доме. Рано или поздно любители скандальных сплетен обнаружат, что в Стоунли поселилась свободная женщина. Собственная репутация мало заботила Рейна, но ему нужно было думать и о сестре. Александра скоро вернется из деревни, и он не хотел, чтобы с ее именем был связан какой бы то ни было скандал.

К тому же, чем скорее Джоселин станет его любовницей, тем раньше он сможет искать удовольствий в ее постели.

Рейн улыбнулся про себя, довольный избранным путем. О Джоселин будут хорошо заботиться и — можно быть почти уверенным, она будет не меньше заботиться о нем.

— Ну, каково твое мнение?

Они стояли в холле под хрустальной люстрой. Джоселин великолепно смотрелась в светло-персиковом муслиновом платье его сестры. Рейн посмеивался про себя. Александра выпросит у него по два новых дорогих платья взамен тех, которые он взял, но вид Джо окупал все затраты.

— Мне кажется, это очень милый дом. Чей он?

— А почему бы нам не пройти в гостиную? — Рейн взял Джоселин под руку и подвел к софе. Когда они сели, он взял ее руку в свои. — Ты уверена, что он тебе нравится?

— Конечно. Дом восхитителен. Но какое отношение все это имеет ко мне?

— Сколько тебе лет, Джо?

— В конце прошлого месяца исполнилось восемнадцать.

Что ж, ее возраст — не проблема.

— Я собираюсь быть с тобой откровенным, Джоселин, и надеюсь, что в ответ ты тоже будешь искренней со мной.

— Хорошо.

— Во-первых, я хотел бы, чтобы ты понимала, что какой бы ни оказалась правда, это никак не повлияет на наши отношения.

Это только упростит дело и избавит меня от угрызений совести.

— О чем вы, милорд?

— В тот вечер, когда мы познакомились… когда ты пришла ко мне в комнату, у меня возникло впечатление, что ты… — Рейн заглянул ей в глаза. — Ты когда-нибудь жила с мужчиной, Джо?

Она странно посмотрела на него.

— Конечно. Я же жила с Броуни и с Такером. Они, конечно, не аристократы, но они такие же мужчины, как другие.

Такого ответа он не ожидал. Мальчик казался слишком юным, а Броуни… тот вел себя скорее по-отечески. Рейну стало неприятно от мысли, что они были вместе, хотя он считал, что это должно быть ему безразлично.

— Так ты спала с ними обоими?

Она выглядела совершенно растерянной.

— Я понимаю, что это было не слишком прилично, но у меня не было выбора. Временами бывало так холодно. Понимаешь, мы переехали в мансарду всего несколько недель назад. А перед этим мы жили в подвале. Старая железная жаровня была для нас роскошью.

— Ты что, хочешь сказать, что вы спали втроем? — он постарался, чтобы в его голосе не слышалось неодобрение. В конце концов, эта женщина поступала так, чтобы выжить. И все же… — Я понимаю, что решала не ты, но…

Джо ощетинилась, ее спина выпрямилась, губки надулись как у маленькой сердитой курочки.

— Сожалею, что оскорбила ваши чувства, ваше сиятельство. Но если ты не хочешь знать правду, тебе не стоило спрашивать.

— Извини. Ты права, конечно, и я приношу свои извинения. Мне не следовало ожидать, что ты осталась девственницей — после всего, что пережила.

Она вспыхнула.

— Что! Какое отношение Такер и Броуни могут иметь к моей девственности?! Не думаешь же ты… ты хочешь сказать, что думал… что мы?.. — Она резко вскочила. — Я хочу уйти.

Она выпрямилась словно аршин проглотила, ее руки сжались в кулачки. Рейн понимал, что не следует этого делать, но невольно рассмеялся.

— Так ты девушка! — он снова хохотнул. — Я бы не стал спрашивать об этом, просто когда ты была в моей постели, я подумал…

— Я сказала, что хочу уйти.

Она развернулась и направилась к двери, но Рейн в два шага нагнал ее.

— Не переживай, дорогая, я не собирался тебя оскорблять. Я только хотел понять, как продолжать…

— Что продолжать?

При виде негодования на ее лице у виконта поубавилось самоуверенности. Возможно, это будет не так просто, как он предполагал.

— Почему бы нам снова не присесть?

Она неохотно, почти настороженно, согласилась.

— Я же сказал, что собираюсь быть откровенным. Я не собирался тебя оскорблять, но теперь я хотя бы знаю, как обстоят дела.

— И как же?

— Я бы хотел стать твоим защитником, Джоселин. Ты можешь жить здесь, в этом доме. Броуни и Такер тоже могут здесь жить… или работать… если это им больше понравится.

Она выглядела еще более настороженной.

— В обмен на что?

— На то, что ты разделишь со мной ложе. Джоселин снова зарделась. Она посмотрела на него из-под черных ресниц.

— И не так, как я делила его с Броуни и Такером, — мягко проговорила она.

— Нет… я хочу тебя, Джо. Так, как мужчина хочет женщину. Ты понимаешь, что это значит?

Она зашевелилась под его пристальным взглядом, беспокойно ерзая на софе.

— Я видела, как они совокуплялись в переулке. Я видела голых мужчин. Я видела тебя — помнишь? Я не такая уж идиотка.

Она все еще была встревожена. Он почувствовал это по тому, что в ее голосе снова зазвучали отголоски уличного арго.

— Я буду нежен с тобой. Научу доставлять мне удовольствие и взамен буду доставлять удовольствие тебе. Это все очень просто, поверь мне.

Черт, она собирается отказать. Он должен был уговаривать ее осторожнее, не торопясь.

Но он так хочет ее.

Рейн больше ничего не говорил, давая ей переварить его слова. Когда Джо заговорила, ее голос звучал неуверенно, испуганно, но смиренно.

— Броуни давным-давно сказал мне, что самой большой удачей для меня будет, если найдется человек, который возьмет меня в содержанки. Он говорит, что мне чертовски повезло, что ни один сучий сын меня до сих пор не трахнул, — она подняла глаза, ее щеки снова покраснели. — Так говорит Броуни.

— Я буду хорошо о тебе заботиться, Джо. Ты ни в чем не будешь нуждаться. У тебя будут красивые платья, очаровательный дом и много денег.

— Почему я? — спросила она.

Потому что только о твоем тонком гибком теле я думал все это время. Потому что я могу думать только о том, чтобы задрать твои юбки и войти в тебя.

— Потому что ты красива и невинна. Потому что ты добра и внимательна. Потому что ты не боишься мне противостоять, — и вдруг он понял, что это все тоже правда. — Потому что я думаю о тебе, и мое тело болит от желания.

Она сглотнула так, что это было заметно.

— Мне… мне нужно посоветоваться с Броуни.

Броуни. Об этой помехе он как-то не подумал. А ведь она уже почти согласилась.

— Ты думаешь, это будет разумно? Понимаешь ли, он чересчур заботлив.

— Броуни к тому же очень практичен. В этом году нам уже не раз приходилось питаться на помойках, а теперь еще и наш дом сгорел. Ему придется сказать, что лучше уж ты меня трахнешь, чем какой-нибудь амбал с куриными мозгами на улице.

Он подавил веселую усмешку.

— Да, думаю, что у меня есть какие-то достоинства.

Он мог только надеяться, что она считает его хоть немного привлекательным.

— Конечно, есть, — ответила Джо. — Ты смелый, добрый и невероятно красивый.

— Я рад, что ты так считаешь. Это упрощает дело. — Он придвинулся к ней поближе. — Но, просто, чтобы знать, что это сработает, почему бы мне не поцеловать тебя?

Господи, он столько времени желал этого. Одна мысль о ее чувственных розовых губах заставляла его пылать.

Он взял ее лицо в свои руки, наклонил голову и завладел ее ртом. Ее губы оказались мягче, чем он ожидал. И теплее. Он хотел просунуть язык между ее зубами, почувствовать атласную сладость ее рта, расстегнуть ее платье и обхватить руками ее маленькие выступающие груди.

Но вместо этого он стал покусывать ее нижнюю губу, дразняще касаясь языком уголка ее рта, потом прижался к ней губами. Он нежно привлек ее к себе, и Джоселин охотно прижалась к нему, обнимая за шею, возвращая поцелуй, хотя ее усилия были робкими и неумелыми. Он погладил ее спину и почувствовал, как девушка дрожит. Он услышал, что она стала дышать чаще, почувствовал, что ее тело напрягается. Как он и предполагал, со своим диким темпераментом она оказалась очень отзывчивой.

Дыша еще тяжелее, чем она, Рейн первым прервал поцелуй.

— Боже мой, какая ты сладкая.

Он удивленно провел рукой по ее губам, она улыбнулась в ответ.

— Если все это будет так же, думаю, я не стану особенно возражать.

— Это будет даже приятнее. Обещаю.

Дорогой Джоселин была задумчива. Рейн тоже погрузился в размышления. Все шло хорошо. Броуни, должно быть, удастся убедить, завтра Рейн пошлет своему поверенному указания насчет окончательной покупки дома. И уже послезавтра Джоселин Эсбюри будет в его постели. Рейн почувствовал напряжение и жар внизу живота. Одна мысль об этой девушке превращала его в похотливого козла.

Он скривился. Слишком давно у него не было женщины.

И тут он вспомнил, что не получал никаких вестей от леди Кэмпден — или от ее мужа. Женевьева явно пришла в себя и молчала, слава Богу, об их связи.

Он посмотрел на девушку, сидевшую рядом с, ним в экипаже. Джоселин была совсем не похожа на тех сластолюбивых женщин, которые ему обычно нравились. Она была гибкой, грациозной и сильной. За годы испытаний ее тело научилось отвечать потребностям выживания почти так же, как его руки, ставшие на войне искусней и крепче.

Несмотря на то, что Рейн уже несколько лет назад оставил полк, его тело по-прежнему оставалось сильным и спортивным. Это было тем более удивительно, если учесть, как над ним измывались — пьянки, бессонные ночи, дюжины безымянных безликих женщин.

Виконт был богат как Крез, он владел несколькими большими земельными угодьями и таким большим числом участков, что и не перечислишь. Он был дворянином и обладал огромным влиянием в свете, с ним нельзя было не считаться. Он проиграл целое состояние, по нескольку раз в неделю допивался до бесчувствия, а остальное время проводил в постели с какой-нибудь женщиной.

Но с тех пор, как Рейн вернулся в Лондон, он постоянно чувствовал себя ненужным и скучающим.

Честно говоря, безделье убивало его. Лучше бы ему было остаться в армии, но его долг перед семьей, перед титулом, перед поместьем был важнее. Все ему опостылело — он всем пресытился — и единственный интересный объект, попавшийся ему на глаза за три прошедших года, сидел рядом с ним.

Эта несчастная молодая женщина с упругим телом и голубыми глазами заинтриговала его. Он хотел Джоселин Эсбюри, хотел проникнуть в ее тайны и узнать самые интимные секреты. Он хотел изучить ее чувственные изгибы, горячо и мощно овладеть ею и вызвать в ней всепоглощающее, сводящее с ума ответное желание.

Сегодня, если удача не оставит его, она согласится стать его любовницей. Рейн обнаружил, что меряет шагами спальню, ожидая, пока пройдет время, впервые за много лет нервничая, как мальчишка. Он понимал, что это чистое безумие, но, черт возьми, он хотел, чтобы эти мучения завершились.

Джоселин вошла в Красный салон в воздушном серебристом платье, которое было красивее всех предыдущих. Она не хотела принимать это платье. Нельзя же ей все время отбирать вещи у его сестры. Но Рейн только посмеялся и сказал, что Александра давно требует у него нового гардероба и теперь наконец она его получит.

Джо увидела, как при ее появлении виконт встал с дивана. Он никогда не казался ей таким красивым, как теперь, его длинные мускулистые ноги были обтянуты кремовыми лосинами, сшитыми по последней моде. Широкие плечи казались еще шире в прекрасно скроенном расшитом золотом жилете и зеленом фраке. Пока он приближался к ней, его потемневшие карие глаза разглядывали Джо так, что ее тело охватила волна жара. Тогда его чувственные губы изогнулись в улыбке.

Джоселин посмотрела на него, разглядывая изящные изгибы его губ, думая лишь о том, как они прикасались к ее губам. От одного воспоминания о вкусе поцелуя внутри нее разлилось тепло.

На обратном пути в Стоунли она вспоминала о простой сладости этого поцелуя, сохраняя и свежее ощущение от обнимающих сильных рук. Мощные мускулы, огромная сила, соединенная с мягкостью, едва сдерживаемая страсть — таким Джо видела его теперь, и она замирала каждый раз, когда его взгляд обращался к ней.

— Добрый вечер, ваше сиятельство, — впервые за многие годы она присела в реверансе. Выпрямившись, Джоселин увидела на лице виконта удовольствие.

— Иди сюда, — пригласил он ее голосом, прозвучавшим как странная смесь меда и песка. Она приблизилась, и Рейн взял ее за руку, поднял ее к своим губам и поцеловал так, что у Джо мурашки побежали по коже. — Ты чудесно выглядишь.

— Благодарю.

Он налил ей шерри, а себе — бренди. Потом проводил Джоселин к дивану. Они поговорили о погоде, как и прежде, немножко — о войне, но ее мысли были далеко — она думала о том, что им предстояло обсудить. Почему он не спрашивает о ее решении?

Рейн откашлялся, впервые за все время их знакомства он явно нервничал.

— Джо, я не слишком терпелив. Сколько ты еще будешь держать меня в неведении?

Слава Богу, ожидание закончилось. У нее все внутри взбунтовалось, но она понимала, что иного выхода нет.

— Броуни согласился — если мы договоримся насчет кое-каких условий.

Темные брови изогнулись.

— Условий?

Она кивнула. Боже мой, а что, если он не согласится? Она подумала о возвращении к уличной жизни, о сгоревшей мансарде, которая прежде была ее домом, и взмолилась, чтобы Броуни не ошибся и Рейн согласился.

— Броуни говорит, что нужно заключить соглашение — письменное — заранее. Он говорит, что я могу тебе надоесть за неделю, и что тогда со мной станется?

— Вот уж не думаю, что недели хватит на то, что я наметил, но он рассуждает здраво. Какой же суммы он хочет?

— Пять тысяч фунтов.

— Пять тысяч…

Джоселин прикусила губу, чтобы не дать ей задрожать. Она же знала, что это не сработает. Броуни просто сошел с ума! Но теперь она уже не могла отступать.

— Броуни сказал, что за свои прихоти нужно платить.

— Правда? А что еще говорит Броуни?

Джоселин покраснела с головы до пят.

— Он сказал, что с хлыщами вроде тебя гораздо приятнее иметь дело, пока дружок у них в штанах болит.

Рейн посмотрел на нее с изумлением, смешанным с печалью.

— Подозреваю, что буду весьма рад, когда твоим покровителем стану я, а не Броуни. И первое, на чем я буду настаивать, это прекращение столь неженских бесед с твоими бессердечными друзьями.

— Он еще говорит, что ты должен гарантировать мне оплату ренты за дом в течение двух лет после твоего ухода.

— Думаю, что это я мог бы сделать. Что еще?

Пока он не отказывается. Во всяком случае категорично. Может, все-таки Броуни прав?

— Ежемесячное содержание для покрытия расходов на одежду и другие нужные мне вещи.

— Я бы выплачивал тебе большое содержание, Джоселин. Я не нищий.

Бы? Она перегнула палку?

— Если бы только я знала, насколько это честно… то есть я никогда… я не знаю, как… то есть трудно решить, сколько я стою. Если хочешь, я попрошу Броуни прийти, и ты обсудишь все с ним.

— Это тяжело, ты права, — Рейн тихо застонал. Он пристально посмотрел на нее своими карими глазами, и у нее сердце забилось еще чаще, чем прежде. — Но я думаю, что цена, которую установила ты сама — честная. Завтра утром я прикажу составить соглашение. А послезавтра ты поселишься в своем новом доме.

Джоселин вздрогнула. И тогда она больше не будет девушкой.

— Думаю, мы договорились.

Она встала и протянула руку. Рейн тоже встал, обнял ее и привлек к себе.

— Думаю, что нашу сделку лучше скрепить поцелуем.

Особенно таким поцелуем, подумала она, когда его губы овладели ее ртом. Это уже было не нежное касание, а требовательный поцелуй мужчины, который будет спать с ней. Джоселин схватила Рейна за плечи, разрываясь между жаркими смятенными чувствами, сотрясавшими ее тело, и страхом перед тем сильным и длинным, что так откровенно прижималось к ней. От Рейна приятно пахло бренди и сигарами губы были теплыми и соблазнительными.

Джо вся дрожала, когда он оторвался от нее. Выражение лица виконта было почти безумным, а взгляд жарким и хозяйским.

— Думаю, моя милая бродяжка, я заключил выгод сделку.

Утром, когда они собирались ехать в Лондон, Джжоселин услышала голоса у входа. Мягкий и возбужденный женский голос и удивленный голос и резкий смех Рейна. Джоселин замерла на вершине лесницы, когда они посмотрели на нее: виконт и гибкая стройная темно-рыжая девушка, обнимавшая его шею.

— Доброе утро, — сказала молодая женщина, улыбаясь Джо. — Рейн, ты не предупредил меня, что у нас гости.

— Считывая тот факт, что ты приехала на три дня раньше и ни словом не сообщила мне об этом, у меня просто не было такой возможности.

И тут Джоселин догадалась: красивая молодая дама сестра Рейна. И ей вряд ли понравится, что он привез домой свою будущую любовницу.

— Мне будет проще представить вас друг другу, Джоселин, если ты присоединишься к нам.

— Я… да, ваша светлость.

Ей хотелось раствориться, как дым от сигары Рей но было уже слишком поздно отступать.

— Джоселин, это моя сестра Александра.

Хорошенькая девушка улыбнулась. Они почти ровесницы, подумала Джо.

— Рада познакомиться с вами, — сказала Александра.

— Я тоже рада, — Джо почувствовала, как взгляд зеленых глаз девушки скользит по ней, разглядывая бледно-розовое дневное муслиновое платье, в котором Александра могла узнать свою собственность, и смутилась. — Ваш брат был так добр, что предоставил мне кое-какие из ваших вещей. Надеюсь, это не доставит вам неудобств. Она посмотрела на Рейна.

— Нет, конечно же, нет.

У Александры была такая же гибкая фигура и почти такой же рост, как у Джо, но грудь у нее была побольше, кожа — посветлее, а на носу виднелись веснушки. Она была чрезвычайно мила.

— Позже я все тебе объясню, Алекс, — сказал Рейн своим не терпящим возражений тоном. — Пока достаточно сказать, что Джоселин дочь сэра Генри Эсбюри. В последнее время ей не везло в жизни, но вскоре у нее все уладится.

Александра кивнула, словно понимая, хотя это было невозможно. Она дружелюбно улыбнулась.

— Мы сейчас прямо из деревни. Я умираю от голода. Вы уже завтракали?

Джоселин подумала, какой смысл имели слова «умираю с голоду» для нее в те дни, когда живот сводило до боли, а слюна смачивала рот от одной мысли о еде. А для этой защищенной девушки это слово ничего не значит. Но все-таки в ее манере было что-то теплое и добродушное, что позволило Джо преодолеть неловкость.

— Боюсь, нам уже пора ехать, — сказал Рейн. Джо была благодарна ему за это. Боже мой, что она может сказать этой девушке? — Кухарка приготовила шоколад и пирожные. А у меня еще много дел в Сити, так что я вернусь только через пару дней.

Джо прекрасно знала, что он будет делать — привезет ее в новый дом и даст первые уроки в постели. У нее засосало под ложечкой.

— То есть, — уточнил он, бросая на сестру многозначительный взгляд, — если конечно ты можешь вести себя хорошо без моего присмотра.

— Конечно. Со мной будет мисс Парсонс. А ты знаешь, как она придерживается приличий.

— Именно поэтому я ее и нанял. И полагаю, что ее общество идет тебе на пользу.

Александра приуныла.

— Неважно. Просто веди себя пристойно. Будь в меру снисходительна к несчастным, падающим к твоим ногам, а к концу недели я вернусь.

Брат с сестрой снова обнялись. Джоселин попрощалась, и они с Рейном вышли из дома.

Броуни и Такер уже ждали их. Они выглядели опрятней, чем когда бы то ни было; их коричневые штаны и белые рубашки были аккуратно выглажены и в них не имелось ни единой дырочки. Рука Броуни почти выздоровела. Волосы Такера были подстрижены. Увидев, как позаботились о ее друзьях, Джоселин почувствовала, как у нее в горле встал комок.

— Готовы? — спросил Рейн, помогая ей сесть в элегантную коляску, на дверце которой сиял герб Стоунли — медведь со змеей.

Вещи, которые она носила, были упакованы в сундук, а Элайзу отправили вперед еще рано утром, чтобы она исполнила роль горничной и привела вещи в порядок. Они отправились в город, и Джоселин вся дрожала от мысли о предстоящих событиях, но надеялась на будущее больше, чем все предыдущие годы.

Потом она посмотрела на виконта, заметила жесткие мускулы его шеи, вспомнила, как он выглядел обнаженным, подумала о силе его могучих плеч и рук. Она вспомнила ту ночь, когда прокралась к нему в комнату, вспомнила, как его напряженный член твердо касался ее живота.

При воспоминании о виденном ею в переулке Матросе, о его похотливом хрюканье и качании его голой задницы, когда он входил в пьяную шлюху, Джоселин сжалась. Ничего, она пережила голод и нищету, переживет и это. Только блестящее будущее, рисовавшееся ей перед этим, вдруг как-то потускнело.

Александра Гэррик стояла у узорчатого окна в холле, глядя вслед экипажу Стоунли. Ей пришлось уехать на три недели, брат отправил ее в Марден как непослушного ребенка, и все только из-за этой глупой истории с лордом Уильямом, вторым сыном эрла Крейфилдского. Господи, это был всего лишь легкий поцелуй, но Рейн увидел их и рассвирепел.

Честное слово, если бы ей не случалось и прежде несколько раз наблюдать невероятный нрав брата, она бы испугалась за жизнь бедного Уильяма! Ну, какая теперь разница, она уже снова дома и у нее вполне достаточно времени, чтобы подготовиться к новому Сезону.

По правде говоря, она вернулась из Мардена пораньше, зная, что с тех пор гнев брата улегся, и надеясь, что он уже начал давать балы, рауты, домашние приемы и утренники. А вместо этого он занят совсем другим, делами — или он только так говорит — и своей красивой гостьей — девушкой всего на пару лет старше ее.

Александра была удивлена, обнаружив, что в Стоунли живет одинокая девушка без сопровождающих. А как Рейн на нее смотрел! Весь свет знает, что у ее брата слабость к женщинам. Да и сами они просто кидаются ему на шею. Но ни одну из них он не привозил домой!

А девушка? Нежная и искренняя, Джоселин Эсбюри была так же далека от тех опытных женщин, к которым испытывал склонность ее брат, как Уэльс от Англии.

Алекс хитро улыбнулась. Все это ужасно шокирующе. Господи, она рада, что мисс Парсонс наверху занята распаковкой вещей.

«Этот человек, ваш брат, — могла бы заявить прямая как палка старая дева, — он просто негодяи и развратник. Я уверена, что он дурно влияет на молодую впечатлительную девушку».

Вряд ли так уж дурно, подумала Алекс. Честно говоря, с тех пор, как умер отец, Рейн был очень строг — а временами просто тиран! Он беспокоился за нее, угрожал любому приближавшемуся к ней мужчине — но он любил ее и она отвечала ему взаимностью.

Александра отошла от окна. Рейн сегодня выглядел иначе, стоя рядом с той темноволосой девушкой, он больше походил на себя прежнего. Что-то было в его походке, в том, как он улыбался.

Она не видела его таким с тех пор, как он ушел из армии. Тогда у него была работа, была цель. Потом умер Кристофер… и папа. И Рейну пришлось вернуться.

Может быть, эта женщина поможет брату. Алекс надеялась на это. Так же, как он волновался из-за нее, она волновалась за него.

Глава 7

— Послушай, детка, ты уверена, что тебе хватит на это пороху? — Броуни отложил скребницу и отошел от серого в яблоках мерина, которого только что расчесывал. Эта лошадь была из упряжки, привезшей экипаж его светлости.

— Не может быть, чтобы это было так уж ужасно, — мягко ответила Джо, но Броуни заметил, что она в этом не уверена. — Большинство женщин рано или поздно проходит через это.

Девушка зашла на конюшню, где работали Броуни с Таком. У них были приличные комнаты наверху, а в животах полнее, чем за все последние годы. Но все-таки Броуни волновался за Джо из-за Жертвы, которую она готова была принести.

Он хмыкнул.

— Это зависит от того, кто пробивает девушку, так мне кажется.

Джо задрала подбородок.

— Виконт не такой ужасный человек, как мне казалось раньше, Броуни. Он был добр и внимателен ко мне, и самоотверженнее всех знакомых мне мужчин. Многие ли стали бы рисковать жизнью, как он?

Она выдернула из яслей золотистую соломину и задумчиво обернула ее вокруг пальца.

— И потом ты сам говорил, что лучшее, на что я могу рассчитывать, это найти покровителя. А если жить, как прежде, на улице, на это мало шансов.

— Ты тут не долго продержишься, — ему было неприятно говорить об этом, но за прошедшие два года они узнали о виконте достаточно, чтобы понимать истинное положение вещей. Стоунли содержал любовниц одну за другой, потом они ему надоедали, и он начинал охотиться за следующей добычей. С точки зрения Броуни, этот человек уже трахнул девок больше, чем предназначено судьбой. Какого черта ему еще понадобилась Джо?

Он снова взялся за скребницу и стал расчесывать лошадь.

— А как насчет детей, девочка моя? Вы об этом подумали?

Джо улыбнулась нежно, почти печально, напомнив ему снова ту нежную испуганную девушку, на которую он как-то ночью наткнулся в переулке.

— Я думала об этом, Броуни. В тот вечер, когда мы с тобой обговаривали условия. Я люблю детей и при тех деньгах, на которые виконт согласился, даже если я в конце концов забеременею, я смогу позаботиться о ребенке. И я не думаю, что он из тех мужчин, которые бросят на произвол судьбы свою плоть и кровь.

Броуни неохотно кивнул.

— Думаю, ты права. Но тебя в общем-то воспитывали иначе, и все это плохо с тобой сочетается.

— Нет, все в порядке. Я же смогла шарить по чужим карманам. Или обирать пьяных. Я уже давно научилась делать то, что позволяет выжить.

— А ты понимаешь, чего он ждет от тебя?

— Кое о чем догадываюсь.

— Хочешь, я расскажу тебе?

Джо посмотрела на него так, словно была готова согласиться, но потом покачала головой.

— Нет. Я уже и так порядком напугана.

— Многие женщины привыкают к этому. И девки, и жены. И я знавал многих, которым это даже нравилось, — он усмехнулся, сверкая дырами в нижней челюсти. — Некоторые мужики умеют это делать лучше других. Куча тех, кого я трахал, не жаловались. Черт его знает, его сиятельство достаточно баб перетрахал, чтобы кое в чем разбираться. Может, он научит тебя любить это занятие.

Хорошенькие щечки Джо покраснели.

— Возможно.

Но когда она нервно отвела глаза, беспокойство Броуни возросло еще больше.

— Ты для меня была как дочка, девочка. И красивые платья, и чистое жилье — это еще не все. Если передумаешь — только скажи. Я перережу его светлости чертову глотку прежде, чем он дотронется до тебя своей грязной лапой.

Джо тихо улыбнулась и положила руку ему на плечо.

— Я уже приняла решение, Броуни. Виконт согласился на наши условия. Он выполнил свои обязательства — теперь моя очередь.

Броуни только кивнул. Ему было больно от мысли, что его милая девочка будет раздвигать ноги перед проклятым виконтом. Для его поганой светлости она только очередная юбка, но они с Такером знали ей цену — она была чистое золото.

— Ты сама не понимаешь, что делаешь, но я подчиняюсь твоему решению, — Броуни приподнял ей подбородок. — Просто помни — если я понадоблюсь, я буду неподалеку.

Усевшись за длинный стол красного дерева в гостиной своего новоприобретенного городского дома, Рейн проглотил кусок жареного каплуна. В паре метров от него Джоселин приподняла свой бокал. Ее пальцы, державшие длинную хрустальную ножку, дрожали.

— Нервничаешь?

Она храбро улыбнулась ему, но отвела глаза.

— Немного.

День они провели, распаковывая вещи, раскладывая немногочисленные пожитки Джоселин, платья, которые он забрал у сестры, одежду и кое-какие мелочи, которые виконт захватил для себя. Затем Рейн провез Джо по магазинам.

— Тебе нечего бояться, Джо. У нас все будет легко и приятно. Я не причиню тебе боли.

Ну, это было почти правдой, только он не сможет предотвратить ту боль, которую она почувствует в этот раз. Но об этом он, конечно, не станет ей говорить. Во всяком случае пока. Она и так слишком нервничает.

— Ты уже поела?

Он взглянул на застывший на тарелке соус, на овощи, к которым Джоселин почти не притронулась.

— Да. Думаю, я не голодна.

— Наверное.

Господи, он был голоден за двоих, но ему нужна была не еда. Он едва мог отвести взгляд от нежных выпуклостей под ее голубым платьем с атласной отделкой. Она была бледна, но тем привлекательнее смотрелись ее волосы цвета воронова крыла, а плечи казались такими же мягкими и нежными, как ткань ее платья.

— Послать за десертом?

— Нет, если, конечно, ты не хочешь.

Мысль о том десерте, который его ожидал, заставила его член подняться. Черт возьми, как же он ее хочет. Дьявол, ему, наверное, стоило заплатить за визит к Мадам Дю Мон, чтобы не так торопить события.

— Я сегодня замечательно провела время, — чуть позже произнесла Джоселин, нервно пытаясь поддержать разговор. — Надеюсь, я достаточно выразила свою благодарность.

Ты очень скоро меня отблагодаришь, любимая.

— Ты благодаришь меня каждые пять минут. В ответ она рассмеялась, звук этот был таким приятным, что Рейна охватила волна жара. День, который они провели вместе, прошел легко, радость видеть довольную Джоселин всякий раз, когда он покупал ей какую-нибудь мелочь, заставила время нестись быстрее. А вот вечер казался бесконечным. Рейн возбудился, едва девушка вошла в гостиную, и возбуждение не спадало весь ужин.

Теперь, подумав об ожидающих впереди удовольствиях, Рейн взял под контроль свою выступающую мужественность, бросил салфетку на стол и решительно вскочил.

— День был долгим, дорогая, — а он планировал еще более долгий вечер. — Нам пора удалиться наверх. Элайза приготовит тебе ванну и ночную рубашку, — тончайшую кружевную рубашку, которую он купил ей на Бонд-стрит. Он не мог дождаться, когда сможет увидеть ее в ней.

Джоселин провела языком по губам.

— Хорошо.

Он хотел, чтобы она попробовала расслабиться. Может, даже получить удовольствие. Черт, он чувствует себя волком, который готовится закусить беззащитным ягненком.

Рейн взял ее за руку, и Джо задрожала, когда он повел ее по лестнице.

— Через несколько минут, когда ты будешь готова, я приду к тебе в спальню.

Он почувствовал, как она напряглась при этом упоминании о комнате, которую им предстоит делить. Черт, все идет совсем не так, как он планировал.

— Как вам угодно, милорд.

Джоселин поднялась по лестнице и исчезла в спальне.

Двадцать минут, казавшихся ему часами, Рейн мерял шагами ковер. Потом поднялся наверх в комнату рядом со спальней Джо. Он долго нежился в горячей ванне, надеясь, что его напряжение спадет, но в результате только почувствовал еще больший прилив страсти. Он накинул свой бордовый парчовый халат. Взглянул на часы. У Джоселин было предостаточно времени, чтобы приготовиться, и, как он надеялся, почувствовать хоть отчасти такое же нетерпение, как и он. Он тихо постучал в дверь, распахнул ее, не дожидаясь разрешения, и вошел в комнату. Джоселин стояла перед окном в белой кружевной рубашке. Она обернулась, рубашка всколыхнулась, обнажив колени, и у Рейна перехватило дыхание.

Она была такой, как он мечтал, не надеясь на осуществление такой мечты. Невысокая и изящно-гибкая, но одновременно очень женственная. Белая атласная лента была продернута в ее черных кудрях, концы ее спускались между грудей и только тонкая вышивка скрывала ее соски от его взгляда. Кружево лишь прикрывало соблазнительный островок темных волос у нее в паху, а изгиб ее бедер четко вырисовывался под тончайшей материей, равно как и ее красивые ноги.

Когда взгляд Рейна медленно изучающе скользил по ее телу, Джоселин покраснела, ее руки поднялись, чтобы прикрыть грудь.

— Не нужно, — сказал он хрипло. — Ты выглядишь чудесно.

Господи! Более, чем чудесно. Она вся состояла из гибких мускулов и изящных округлостей, а ее черные волосы обрамляли тонкое, до боли прекрасное лицо.

— Кто бы мог поверить, моя милая бродяжка, что твоя одежда скрывала столь прекрасную женщину.

Она еще больше покраснела, когда он приблизился. И когда его руки легли ей на плечи, он почувствовал, что девушка дрожит.

— Я… я боюсь, что совсем не представляю, что я должна делать.

Он улыбнулся.

— Для начала попробуй расслабиться. — Чтобы дать ей время, он прошел в другой конец комнаты и налил обоим бренди. — Держи, это поможет.

Только он вовсе не хочет, чтобы она была бесчувственной. Он хотел почувствовать страсть, которая, как он знал, таится в ней. Он хотел пробить ее, а потом погрузиться в поток, который вызовут его труды.

Джоселин пила бренди, но ее тело оставалось напряженным, а глаза следили за каждым его движением.

— Иди сюда.

Джо подошла ближе, и Рейн заключил ее в объятия. Он почувствовал ее неохоту, и то, как она пытается это скрыть, и когда его губы коснулись ее рта, он понял, как этот поцелуй отличается от предыдущих. Губы Джоселин были все так же мягки, ее дыхание — все таким же сладким, но руки у него на шее напряжены, а рот, приоткрывшийся навстречу его языку, казалось, сжался от покорности.

Она оставалась в его объятиях из чувства долга, покорившись судьбе, как ягненок покоряется хищнику. Черт, он не ожидал, что все так обернется.

Решительно стремясь добиться ответа, Рейн стал целовать сильнее, и Джоселин подчинилась его языку. Но ответного тепла не было, ее сердце не стало биться быстрее, дыхание не участилось. Стянув рубашку с одного плеча, Рейн залюбовался маленькой острой грудью, обхватил ее ладонью и начал массировать сосок. Плоть напряглась, Джо вздрогнула, но от страха, а не от желания.

Рейн застонал, борясь с болью в чреслах. Черт, как он мог об этом не подумать? Он был так уверен, что сумеет ее возбудить, что она окажется самой страстной из всех самок, деливших с ним постель. Какой же он самоуверенный кретин. Это же невинная девушка, а не уличная шлюха! А он знаком с ней всего несколько дней, а уже ожидал, что она сойдет по нему с ума. Вот дурья башка!

Рейн взглянул в ее лицо и увидел, что у нее дрожат губы.

— Не действует? — мягко спросил он.

— Ч-что ты имеешь в виду? — Джоселин вцепилась пальцами ему в руку.

— Ты не готова к этому, Джо. И сейчас не время для этого.

Конечно, он всегда может овладеть ею. Ясно, что она не станет сопротивляться. Его тело будет удовлетворено — а со временем все образуется.

— Не говори так. Просто, я не знаю, что нужно делать.

— Джо…

— Рейн, пожалуйста, — в ее голосе прозвучала нотка отчаяния. — Мне просто нужно немножко времени. Я научусь доставлять тебе удовольствие. Я знаю, что смогу. Пожалуйста… — она запнулась, ее глаза наполнились слезами, — я… я не могу туда вернуться. Ты должен дать мне шанс.

Рейн взглянул на нее, и его сердце перевернулось. Он провел рукой по ее щеке.

— Послушай, Джо. Бумаги уже подписаны. Тебе больше не придется возвращаться на улицу, слышишь? Никогда.

Она упрямо задрала подбородок.

— Я не хочу того, что не заработала.

Рейн мягко улыбнулся.

— Я и не прошу об этом. Я лишь говорю, что нам нужно подождать. Я хочу тебя, Джо. Это не изменилось. Но я подожду, когда и ты меня захочешь.

— Я не понимаю.

Он провел пальцем по ее щеке, потом обнял за талию.

— Помнишь, как мы последний раз целовались?

— Да, помню.

— Тебе тогда понравилось?

— Да, но теперь все иначе.

— Нет, не иначе — во всяком случае, не должно быть иначе. Но когда придет время, именно так и будешь себя чувствовать, когда мы займемся любовью.

Джо молчала. Она явно не верила ему.

— Ты как-то насмехалась над моим богатым опытом в отношении женщин — я, мол, задрал половину юбок в Лондоне, так ты, кажется, выразилась. Если ты веришь, что это правда, тогда тебе стоит мне доверять и понимать — я знаю, что говорю. Можешь сделать это для меня?

Она улыбнулась, впервые улыбнулась искренне, и стала понемногу расслабляться.

— Да.

Рейн нежно поцеловал ее.

— Раздевайся.

— Что?

— Ты сказала, что будешь доверять мне.

Она облизнула губы, но задрала подбородок и позволила прелестной сорочке упасть с плеч. Рубашка легла у ее ног белым кругом.

— Твое тело прекрасно, Джо. Никогда его не стыдись. Учись радоваться ему. А теперь иди в постель.

— Но ты сказал…

— Я сказал, что ты не готова, и это правда. Мы просто будем спать вместе. Я даже не стану снимать халат.

Он не осмеливался. Сейчас с каждым ударом сердца он чувствовал боль, и он вряд ли сможет сомкнуть глаза.

Джоселин пошла впереди него к массивной кровати под балдахином, и Рейн с восхищением смотрел на ее маленькую подтянутую попку. Он, наверное, застонал, потому что Джоселин обернулась.

— Ты на что-то наступил? Надеюсь, Элайза не обронила мою шпильку?

Рейн тихо хмыкнул.

— Родная, боль, которую я чувствую, выше от пола, — он взял ее за руку и прижал к своему напряженному члену. Изумленные голубые глаза взглянули ему в лицо, Рейн нахмурился. — Мне казалось, ты говорила, что видела меня.

— Я… я видела, но это еще больше, чем я помнила. Как же он… То есть, ты уверен, что мы… подойдем друг к другу?

— Вот это я могу тебе обещать, дорогая.

Джоселин забралась в постель, Рейн — следом.

Он уложил ее у себя на груди, но постарался, чтобы она не касалась его чресел, все еще горевших желанием. И не пытался больше притронуться к ней.

Он чувствовал напряжение в ее теле, но вскоре ее дыхание стало ровнее, и Рейн тоже расслабился. Он принял тяжелое решение, за которое придется расплачиваться каждую ночь, пока он не овладеет этим соблазнительным телом.

Он посмотрел на женщину, которая, наконец, уснула рядом с ним. Он много лет служил в армии. И когда он считал это нужным, он умел владеть собой лучше многих. Он мрачно улыбнулся. Эта способность понадобится ему теперь. Но какой-то мужской инстинкт говорил ему, что если он сможет пробудить страсть в Джоселин Эсбюри, все его усилия окупятся с лихвой. Наконец Рейн уснул.

Джоселин пребывала в полусне, улыбка блуждала на ее губах, ее голова прижималась к надежному теплу рядом с ней. С тех пор, как она познакомилась с виконтом, времена, когда она страдала от холода и голода, стали казаться такими далекими. И сейчас она лежала не на жестком тюфяке, а на мягкой пуховой перине.

Простыни были из тончайшего полотна, подушки мягкими. И ей было тепло. Казалось, так тепло ей не было уже много лет. И что-то еще случилось, подумала она, почувствовав нежное, завихряющееся ощущение внизу своего живота и на коже. Это было удивительно приятное, сладостное чувство.

Джоселин распахнула глаза, почувствовав, что восхитительные ощущения исходят от ее груди и что Рейн обхватил ее рукой, а его пальцы ласкают сосок.

— Рейн? — прошептала она, не зная, отодвинуться или дать ему продолжать, доверять ли ему, как обещала.

— Спокойнее, любимая, — он положил ее спину себе на грудь, как сделал это, когда они засыпали. Она чувствовала сильные мускулы и чувственную шелковистость его халата, все еще разделявшего их.

Рейн поцеловал ее в шею, и ее сердце бешено заколотилось. Он больше не шевелился, но его рука продолжила свою магию, пока ее сосок не напрягся и у нее не перехватило дыхание. Рейн покусывал мочку ее уха, ее тело изогнулось, ее бедра прижались к его чреслам.

И тут она почувствовала его, ту же угрожающую силу до которой дотрагивалась накануне. Она вспомнила моряка в переулке, представила, как мощная плоть Рейна так же входит в нее, и все ее тело напряглось.

Рейн, должно быть, почувствовал это, потому что сразу отодвинулся.

— Я пришлю Элайзу, она поможет тебе одеться, — сказал он. — Я подумал, что мы можем съездить к модистке моей сестры, а вечером пойти в театр.

— Ты поведешь меня в театр? — Джоселин не верила своим ушам.

— А ты что думала? Что я буду держать тебя здесь взаперти? — он усмехнулся. — Или, может быть, прикую цепями к кровати?

Она покраснела, потому что он почти угадал.

— Когда будешь готова, присоединяйся ко мне внизу, — Рейн направился к двери, потом остановился и обернулся. — Кстати, с этих пор ты Джоселин Эсбюри Уиндэм, два года как овдовевшая, только что из провинции.

— Но зачем нам…

— Я хочу, чтобы все это было для тебя как можно легче. Будучи вдовой, ты сможешь свободнее располагать собой. Я найму для тебя подходящую компаньонку, которая будет понимать свою роль в нашем маленьком спектакле, это не трудно.

— Джоселин Уиндэм, — повторила она.

— Если ты, конечно, не против этого имени, — она покачала головой. — Прекрасно. Тогда вставай. У нас очень напряженный график.

Джо кивнула, ее разум пытался освоиться с образом особы, которой ей теперь предстояло стать.

Ее первый день в качестве миссис Уиндэм превзошел всякое воображение. Они ходили по мощеным тротуарам между Чаринг Кроссом и Уайт-чэпелом мимо огромных ярких вывесок, останавливаясь в заведениях, манивших витринами. Часовой магазин Пэлхама, фарфоровый магазин Веджвуда, магазин безделушек Дирда, Бетти'з, фруктовый магазин Ст. Джеймс — и чего бы она ни пожелала, все сразу оказывалось в ее распоряжении.

В мебельном магазине Джо успела только восхититься красивым креслом-качалкой красного дерева, как Рейн уже выкладывал деньги.

— Я только сказала, что оно красивое, — сказала Джоселин. — Я не хотела, чтобы ты его покупал. Ты уже купил мне достаточно.

Боже мой, у виконта денег куры не клевали! Он тихо хмыкнул.

— Моя милая Джоселин, я проигрываю за один вечер больше, чем все, что потратил на тебя. Оставь мне заботу о деньгах, просто получай от всего удовольствие.

У Леди Клэридж, одной из самых модных лондонских модисток, он истратил еще одно маленькое состояние. Платья из тончайшего муслина, кашемира, батиста и кружев, чудо из газа с серебряной вышивкой и сапфировой нитью, богатое шелковое лиловое платье-туника, атласный спенсер, мантилья из тафты, гофрированный шелковый плащ. К ним были подобраны туфельки, зонтики и всевозможные капоры.

И даже осыпая ее подарками, он вел себя как джентльмен — в той мере, в какой он умел быть джентльменом.

— У нее красивая грудь, — заявил он Леди Клэридж, которая, как утверждал Рейн, вовсе не была леди. Джоселин покраснела с ног до головы. — Она маленькая, но очень красивой формы. Хоть мне и не хочется ею ни с кем делиться, декольте в моде. И с вашим мастерством, я думаю, мы сумеем показать ее в самом выгодном свете.

— Конечно, милорд, — одетая в модное платье из индийского муслина, в парике, скрывавшем ее короткие седые волосы, высокая модистка похлопала себя по подбородку портняжным метром. — Да, глубокое декольте, по-моему. Оно позволит выпятить ее… достоинства.

— И ноги, — продолжил Рейн, — у нее длинные ноги прекрасной формы.

— Разрез, — заявила леди Клэридж, — длинный, вызывающий и такой шикарный.

Джоселин не очень-то нравилось, как он всем распоряжается и как не пытается скрывать интимных деталей, не была она готова и к странному впечатлению, которое произвели на нее эти слова. Каждый раз, когда Рейн упоминал о ее теле столь интимным образом, она чувствовала тепло, поднимавшееся в низу ее живота.

А как он при этом смотрел на нее — так, словно его глаза уже овладели ею, хоть она и осталась недоступна его телу.

И теперь, когда они шли по улице, она размышляла об этом взгляде. Руки виконта были полны коробок. Обращай она больше внимания на то, куда идет, и меньше — на красивого мужчину рядом, она бы не налетела на джентльмена из числа знакомых его светлости, блондина почти его роста.

— Батюшки! — Блондин подхватил ее как раз в тот момент, когда, споткнувшись, она чуть не упала, чем избавил от опасности с размаху плюхнуться задом на мостовую.

— Хэркурт, — произнес виконт, передавая коробки лакею, а потом беря Джоселин под руку. Выражение лица говорило о том, что блондин не принадлежит к числу его любимцев.

— Стоунли.

Оценивающий взгляд голубых глаз скользнул по Джо. Более худощавый, чем Рейн, скорее жилистый, чем мускулистый, этот мужчина тоже был красив. Мягко вьющиеся золотистые волосы, прямой патрицианский нос, четко очерченный подбородок подкрепляли впечатление от жесткого мужественного рта. — Так вот почему тебя не видно за игрой. Не могу тебя осудить.

— Это миссис Уиндэм, друг нашей семьи. Она недавно приехала из провинции.

Хэркурт поклонился.

— Счастлив познакомиться, мадам.

— Мы со Стивеном вместе учились в Кембридже, — пояснил Рейн. — Мы, можно сказать, давние друзья.

— Можно, — согласился лорд Хэркурт. — Но точнее — соперники, — он невесело улыбнулся. — Мы боксировали, играли во множество карточных игр, спаривали наших лучших лошадей… По сути дела, мы с Рейном часто не сходимся во мнениях — но не тогда, когда речь идет о хорошеньких женщинах, — он скользнул взглядом по ее груди. — В этом вкус его светлости всегда был безупречен.

— Рад, что ты одобряешь, — холодно заметил Рейн. — А теперь прошу нас извинить, мы устали. Нам пора ехать.

— Конечно. Вы будете сегодня на вечере у Глэдстонов, миссис Уиндэм?

— Нет, — ответил за нее Рейн. — Миссис Уиндэм еще не достаточно освоилась здесь. Она будет выезжать лишь через некоторое время.

— Жаль это слышать.

— Уверен, что так, — сказал Рейн без тени сожаления, но Хэркурт в ответ лишь рассмеялся.

— Всего доброго, ваша светлость, — сказала Джо, уловив пожатие руки Рейна.

— Всего доброго, миссис Уиндэм. Я с нетерпением жду, когда наши пути снова пересекутся.

— Держу пари, что это правда, — пробормотал Рейн, распахивая дверцу экипажа Джоселин прежде, чем подоспел лакей.

— По-моему, он тебе не нравится.

— Мы оба не симпатизируем друг другу. Джо устало откинулась на спинку сиденья.

— А почему?

— Трудно сказать, это слишком давняя история. В колледже мы постоянно подшучивали друг над другом. А повзрослев, стали еще большими соперниками. А что касается заявления Хэркурта о женщинах… нам часто нравились одни и те же женщины.

— Недавно?

Рейн кивнул.

— Актриса по имени Розали Шеллгрейв. Она была любовницей Стивена… некоторое время.

Джоселин подняла глаза.

— И ты похитил ее у лорда Хэркурта?

Он пожал плечами, его чрезвычайно тонкий сюртук зашуршал по обивке.

— Можно сказать и так. Я не знал, насколько Стивен увлечен ею, пока не стало слишком поздно.

— Не удивительно, что он тебя не любит.

Он развернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, его глаза вдруг потемнели.

— Держись от него подальше, Джо. Он ни перед чем не остановится, чтобы затащить тебя в свою постель.

— Потому, что он думает, что я провожу время в твоей?

— Именно. А теперь, если позволишь, мы обсудим какую-нибудь более приятную тему, чем Стивен Барлетт.

Джоселин выглянула в окно. Из блестящего черного экипажа вышел джентльмен. Продавщица лаванды сунула ему под нос букетик. Слепой нищий выпрашивал подаяние у дверей книжного магазина по соседству.

— А что с ней случилось потом? — спросила Джо. — С актрисой, с мисс Шеллгрейв.

Рейн устало вздохнул.

— Боюсь, я очень скоро нашел ее слишком скучной, — Джо нахмурилась. — И не нужно так на меня смотреть. Я выплатил ей огромную сумму, и она вполне счастлива со своим новым покровителем.

Джоселин промолчала.

— Знай я, сколько она для него значит, я бы оставил ее Стивену. А теперь, может, мы все-таки сменим тему?

Джо отвела взгляд от окна. С виконтом трудно ладить, и она знала это с самого начала. В чем-то он слишком самоуверен, в чем-то — избалован. Но все-таки в нем была человечность. И немногие мужчины из тех, кого она знала, были готовы признавать свою неправоту.

Но то, как он отбрасывал наскучивших любовниц, беспокоило ее. Неужели и ее ждет такая, же участь?

Повозка с яблоками рассыпала свой груз на дорогу, и их кучер крыл возницу на чем свет стоит. Джоселин усмехнулась, подумав, что она бы выразилась покрепче.

— Когда мы поедем в театр? — спросила она.

— Думаю, что театр мы отложим на завтра. — Рейн обнял ее за талию и привлек к себе, его широкие плечи касались стенок кареты. — Если ты, конечно, не против.

Она облегченно вздохнула.

— Нет, ваше сиятельство. Я никогда не думала, что так утомительно собирать гардероб для леди.

— Моей сестре нравится такое времяпрепровождение.

— Но ты можешь быть спокоен, мне — нет, — она искоса взглянула на него. — Кстати, разве тебя не заденет, если леди Клэридж будет… разговорчива?

— Не беспокойся. Я пользовался услугами этой леди много раз. Она образец сдержанности.

Много раз. Много любовниц. Розали Шеллгрейв, а сколько еще других? У Джоселин засосало под ложечкой. Она скоро присоединится к этим легионам. Остаток дороги девушка молчала.

Глава 8

Домой они вернулись в сумерках.

— С этой ночи спать будем в моей комнате, — сказал Рейн, провожая Джоселин вверх по лестнице. — Там кровать шире, окна больше и вид в сад гораздо лучше.

Джоселин опустила глаза и посмотрела на свои сплетенные на животе руки. Она была все еще одета в розовое муслиновое платье. Ей хотелось развернуться и убежать, сказать, что она передумала, что она не хочет заниматься любовью, что она не хочет быть еще одной его победой. Несправедливо, что ее жизнь и жизни тех, кто ей дороже всего, снова зависят от виконта и его капризов.

Но приходилось думать и о Броуни с Такером: им же нужно где-то жить и чем-то питаться.

— А мы… это будет сегодня? — спросила она, глядя ему в глаза.

— Нет, не сегодня, как мне ни жаль. Сегодня я вернусь к тому, на чем мы остановились утром. Ведь тебе это понравилось, правда?

Она покраснела. Какой смысл отрицать?

— Я… это было очень приятно.

— Прекрасно. Сегодня я буду использовать не только руки, но и губы, посмотрим, как тебе понравится это.

Джоселин издала странный гортанный звук.

— Губы?

Он кивнул.

— Я уже давно мечтаю поцеловать твои прелестные груди.

Джоселин глотнула.

— Простите, ваше сиятельство, но, по-моему, здесь очень жарко. Я думаю, мне пора переодеться во что-нибудь более подходящее.

Не очень уверенно держась на ногах, Джоселин направилась к двери. Низкий голос Рейна заставил ее замереть на месте.

— Прелестная мысль. Рубашки, по-моему, будет достаточно. Отдохни немного, искупайся, если хочешь. Я разбужу тебя к ужину.

Отдохнуть, повторила она. Как она может отдыхать, если она думает только о красивых губах виконта, смыкающихся на ее груди? И о его языке. Господи, каким будет ощущение от прикосновения его языка? Она боялась, но уже не так сильно. Она выбрала свой путь, она уже не в силах изменить что-либо, и с каждым днем ей все меньше хотелось перемен.

Джоселин пересекла комнату, ее ноги готовы были бежать, словно эти мысли заставляли ее взлетать.

Рейн посмотрел ей вслед, его губы изогнулись. Вечер был прохладным, а вовсе не жарким. И он широко улыбнулся. Джоселин не бесчувственна — вовсе нет.

Весь день он то и дело дотрагивался до нее — легко, конечно, так, легкое прикосновение время от времени. И несколько раз он слышал, что ее дыхание ускоряется, а сердце стучит быстрее. Джоселин откликалась — ожидание оправдывает себя.

Рейн послал за ванной — он никак не мог пресытиться купанием с тех пор, как вернулся из армии. Джоселин тоже часто моется, интересно, не из-за тех ли лет, что она провела на грязных лондонских улицах? Лакей, человек по имени Барбедж, Доставшийся ему вместе с домом, принес льняное полотенце и, пока виконт вытирался, раскладывал его одежду.

— Все готово, милорд, — сказал лысоватый чопорный слуга.

— Спасибо, Барбедж, — Рейн окинул взглядом брюки, белую полотняную рубашку, парчовый жилет и галстук, аккуратно разложенные на кровати. — Оставьте только панталоны. Остальное не понадобится.

Лакей странно посмотрел на него, но покорно отложил в сторону лишние вещи и вышел из комнаты. За окном стемнело, сад внизу освещал только мягкий свет ламп. Жаровня с пылающими углями согревала комнату.

Голый по пояс, Рейн постучал в дверь комнаты Джоселин и раскрыл ее. Девушка сидела возле окна, одетая только в короткую рубашку, и листала книгу.

— Что ты читаешь? — мягко спросил он, его взгляд был прикован к изгибам под тонкой тканью.

Жар горел в низу его живота, тело напряглось.

Джо оторвалась от книги и посмотрела на его обнаженную грудь, оценивая ее ширину, мощные холмы и долины, покров курчавых коричневых волос. — В-вордсворт и Колридж[5].

— А, «Лирические баллады». А где ты их нашла?

— Внизу, в библиотеке. Ты любишь читать?

— Временами. Обычно я предпочитаю более активное времяпрепровождение. Охоту, верховую езду, стрельбу. Особенно люблю бокс. Но ты уже знаешь насчет моего бокс-клуба и о наших собраниях у лорда Дорринга… именно там мы имели счастье встретиться.

Ее глаза опустились на то место, где выпирал его член, выдаваясь на обтягивающих панталонах. Ее беспокойный взгляд выдал ее сомнения.

— Не все женщины производят на меня такое впечатление, Джоселин, уверяю тебя. Прежде чем ты организуешь оборону, почему бы нам не поужинать?

Это был самый эротичный ужин в жизни Рейна: они сидели рядом на диванчике, на Джоселин была только тоненькая рубашка, а он был обнажен до пояса и почти все время невероятно возбужден.

— Ты ничего не ешь, — сказал он, заметив, что девушка наблюдает за ним из-под густых ресниц. — Я не хочу, чтобы ты умерла с голоду лишь из-за твоего страха, что я овладею тобой.

На блюде, полном холодного мяса, сыров, устриц и больших бараньих котлеток, он выбрал кусочек холодной куропатки, оторвал его и поднес к губам Джоселин.

— Попробуй-ка.

Она открыла рот, и ее полные нежные губы скользнули по его пальцам. Они были влажными и теплыми, и боль у него в чреслах стала еще более жестокой. Джо откусила еще один кусочек у него из рук, потом еще.

— Ну, а теперь твоя очередь, — сказал он хрипло. — Угости меня устрицей.

Джоселин улыбнулась, начав понемногу расслабляться и получать удовольствие от игры. Хотя Рейн сидел рядом с ней полуобнаженный, ее нервозность улетучилась, и решимость заняла место прежних страхов. Решимость… и теплое, пульсирующее ощущение, от которого все тело пронизывал жар.

Рейн поймал устрицу языком, откинув голову. Джоселин не сводила глаз с его рта, пока он глотал, и заметила чувственное движение его губ.

— Еще? — спросила она, встретив его откровенный взгляд. Она обратила внимание на огонь, блеснувший в его золотистых глазах.

— Да… — ответил он, — почему бы и нет?

То, как он это сказал, заставило ее вдруг ощутить жар, заполнивший комнату. Она не могла не восхищаться этим мужчиной. Она никогда не видела такого могучего тела, с такими мышцами на груди, на животе и на талии.

Рейн открыл рот и медленно взял устрицу у нее из рук. Его теплый язык коснулся ее пальцев, и от нового ощущения она задрожала. И прежде, чем она успела отодвинуться, он обнял ее за талию и опустил ее ладонь к себе на шею. Джо ощутила, как движется его гортань, когда он глотает.

Потом он выпустил ее из своих объятий, но, вместо того, чтобы отодвинуться, Джо, преодолевая дрожь, опустила руку ниже и провела ею по волосам на его груди, не спуская глаз с его лица.

Рейн дотянулся до завязок ее рубашки и спустил ее с плеча. Джоселин вздрогнула от прикосновения его рук к своей коже, но теперь уже не от страха. Она приняла решение принять его в постели. В ответ он пообещал не торопить ее и попросил о доверии. Джоселин была готова дать это.

Упала и вторая бретелька, Джо осталась обнаженной до пояса.

— Понимаешь ли ты, как мне приятно на тебя смотреть?

Она слышала его сильное сердцебиение.

— И мне приятно смотреть на тебя. Взгляд Рейна стал еще жарче.

— Если бы я так не хотел прикоснуться к тебе, я мог бы быть счастлив от одного взгляда на тебя. А так… — он протянул руку, и его ладонь обхватила ее грудь.

Он приподнял ее, нажал. Его пальцы жестко касались ее кожи. Сердце у Джоселин безумно забилось. Краем большого пальца Рейн дотронулся до ее соска, заставляя его напрячься. У нее закружилась голова, в комнате снова стало очень жарко. Рейн нежно поцеловал Джо, гладя ее тело, массируя его, заставляя ее дрожать. Ее грудь стала тяжелой, болезненной. Каждый его палец жег как огонь.

Когда он опустил голову и обхватил губами маленький узелок, у Джоселин перехватило дыхание и она откинулась на спинку дивана. Просунув пальцы в его волосы, она изогнулась, а Рейн начал нежно сосать. Он провел языком вокруг ее соска, лизнул его, прикусил зубами, и Джо ощутила ответное напряжение в низу своего живота.

Он нажимал, покусывал, целовал. Господи, ее тело горело! Она то пылала, как в огне, то дрожала, как в лихорадке. И она, наверное, отдалась бы ему в этот момент, если бы в дверь некстати не постучали.

Темноволосая голова Рейна поднялась.

— Какого черта?..

— Простите, милорд, — раздался из-за двери приглушенный голос Барбеджа. — Ваша сестра, сэр. Боюсь, что произошел несчастный случай.

— О, Рейн, — Джоселин выпрямилась и поправила рубашку.

— Мне придется его впустить, — сказал Стоунли. — Завернись во что-нибудь.

Когда она торопливо выбежала из комнаты, Рейн открыл дверь.

— Что случилось? С Алекс все в порядке?

— Кажется да, сэр. Но она сломала колено. С ней врач. По-видимому, он передал эту информацию через поверенного.

Черт, он был так занят погоней за Джо, что даже не оставил записки с адресом. Но, конечно, его поверенный, Фредерик Нельсон, всегда знал, где его найти.

— Как это случилось?

— Верховая езда, сэр. Боюсь, что это все, что мне известно.

Завернувшись в голубой шелковый капот, Джоселин поспешно присоединилась к Рейну.

— Что случилось?

— С Александрой несчастье. Боюсь, мне придется уехать.

— С ней все в порядке?

— По-видимому, она сломала колено, — устало вздохнул Рейн. — Она доставляет много хлопот. Один Бог знает, как это вышло. Отцу следовало выпороть ее, а не потакать ее безобразному поведению. А теперь мне нужно ехать.

Джо схватила его за руку.

— Она слишком взрослая для порки. Особенно, если этим займешься ты.

Он мрачно усмехнулся.

— Женщину никогда не поздно выдрать. Если это пойдет ей на пользу. Помни об этом.

Джоселин задрала подбородок.

— А тебе не следует забывать, что твоя сестра — леди. И с ней нужно обходиться соответственно.

Рейн только заворчал и направился к шкафу, чтобы надеть белую рубашку. Через несколько минут он уже был у двери, едва Броуни сообщил, что экипаж готов.

— Если все пойдет хорошо, я вернусь послезавтра.

Он привлек ее к себе и поцеловал так, словно уезжал на неделю. Джоселин обнаружила, что цепляется за его шею, прижимаясь к нему всем телом.

Рейн хитро улыбнулся.

— Не забывай, на чем мы остановились. Уверяю, что я не забуду.

Когда он уехал и цокот копыт его лошадей затих, Джоселин высунулась из окна и помахала, как обычно, Броуни и Такеру, сообщая, что все в порядке.

Они помахали в ответ. Если бы она меньше устала, она бы спустилась к ним. Но сейчас ей хотелось только свернуться калачиком в постели. К тому же ее тело все еще дрожало от прикосновений Рейна. Теперь, когда она знала, как это может быть восхитительно, ей хотелось насладиться этим, снова пережить этот вечер и все, что произошло между ними.

И наконец, ей не хотелось говорить ничего, что бы обеспокоило ее друзей, например, о своей ненарушенной девственности. Ей не хотелось, чтобы Броуни стал волноваться еще больше. Ведь, честно говоря, с теми чувствами, которые Рейн пробудил сегодня, она недолго останется девушкой. Виконт овладеет ею, когда сочтет, что она готова.

Вспоминая об огне, полыхавшем в ее крови, Джоселин с удивлением обнаружила, что мечтает об этом.

— Господи, Рейн, ты меня до смерти напугал, — будь она в состоянии, Александра вскочила бы на ноги. — Я не ожидала, что ты так скоро вернешься.

Он стоял в дверях салона, похожий на разъяренного быка.

— Ты не подумала, что едва я получу сообщение о том, что ты сломала колено, я возьму на себя труд приехать и убедиться, что с тобой все в порядке?

Она облизнула вдруг пересохшие губы.

— Кто… кто сказал, что я сломала колено? — Она бросила взгляд на молодого человека, сидевшего рядом с ней на диване и нервно сплетавшего и расплетавшего пальцы. Это случалось не впервые, когда Питер Мелфорд сидел, застыв, глядя на гневное лицо Рейна, не в силах произнести ни слова.

— Я получил сообщение через поверенного. По-видимому, он узнал об этом от врача. Его сообщение было таким тревожным, что я, честно говоря, был вынужден бросить очень приятное общество, чтобы ринуться к твоей постели, — он резко взглянул на юношу, второго сына покойного лорда Таунсенда, сидевшего рядом с Александрой. — И что я обнаруживаю? Ты коротаешь время в салоне в обществе мужчины. Не поздновато ли для визитеров, моя дорогая сестричка?

Она попыталась рассмеяться, но выражение лица брата остановило этот порыв.

— Лорд Питер был со мной, когда я упала с лошади.

— И когда, скажи на милость, это произошло?

— Вчера. А сегодня он просто зашел справиться о моем здоровье.

— В такой час?

Питер Мелфорд вскочил.

— Я возвращался домой, ваше сиятельство. Я беспокоился. Я не хотел быть невежливым.

Рейн не обратил на него внимания.

— А где твоя дорогостоящая компаньонка мисс Парсонс?

— Здесь, милорд, — мисс Парсонс стояла в дверях, прямая как палка, ее губы были неодобрительно сжаты. — К несчастью, у меня болела голова. Я ушла спать прежде, чем приехал этот молодой человек, иначе он бы здесь не сидел.

Рейн перевел взгляд на Александру.

— А как твоя коленка?

— Сообщение, наверное, немного исказилось. Мы только поначалу думали, что она сломана, но оказалось, что это всего лишь растяжение.

Рейн перенес свое внимание на светловолосого юношу, нервно стоявшего перед ним.

— Полагаю, что для всех будет лучше, если вы удалитесь, лорд Питер.

— Да, ваше сиятельство.

— Вы тоже можете идти, мисс Парсонс. Я присмотрю за сестрой.

Компаньонка удовлетворенно кивнула, словно они в кои-то веки поняли друг друга, и удалилась. После ухода лорда Питера Рейн кивнул дворецкому, тот закрыл массивные двери гостиной и оставил их одних.

— Извини, Рейн. Я не хотела тебя волновать.

— Расскажи мне, что произошло.

Он с непроницаемым лицом стоял перед ней.

— Я… я поехала кататься верхом. То есть, мы с лордом Питером. И, конечно, с его сестрой Мелиссой.

— Конечно, — с обманчивым спокойствием согласился Рейн, но его сестру это не ввело в заблуждение.

— Мы скакали. А изгородь оказалась немного выше, чем я думала. Саша справился с прыжком, но я вылетела из седла. Глупо, правда? Все должно было бы пройти без проблем.

— Твои проблемы, сестричка, не с изгородью, а со мной. Я тебя последний раз предупреждаю. Или ты начинаешь вести себя как леди, как тебе положено по воспитанию, или я отведу тебя в твою комнату, перекину через колено и выпорю, как невоспитанного ребенка, в которого ты превратилась.

Не будь ее нога перевязана, Александра бы встала.

— Как ты смеешь мне угрожать, Рейн Гэррик, я взрослая женщина и не позволю обращаться со мной как с ребенком.

— Если ты хочешь, чтобы с тобой обращались как со взрослой, веди себя соответственно. А это, безусловно, не предусматривает встреч с молодыми людьми посреди ночи.

— Еще не середина ночи. К тому же Питер просто друг.

— Питер — похотливая свинья, как и все мужчины. Клянусь, Александра, в один прекрасный день все твое безрассудство сыграет против тебя.

— А как насчет тебя, мой взрослый брат? Почему это я должна вести себя как образец добродетели, когда ты, черт возьми, поступаешь, как твоя левая нога захочет?

— Потому что я мужчина, вот почему. А ты, черт возьми, лучше прекратила бы ругаться, — Рейн склонился над ней, взгляд его темных глаз пригвоздил ее к дивану.

Губы Алекс изогнулись в улыбке; она ничего не могла с этим поделать. Он повторил то же ругательство, которое произнесла она. Он, должно быть, и сам это заметил, потому что его губы тоже изогнулись, и они оба рассмеялись. Смех Рейна был ниже тоном, но смеялись они очень похоже.

— Прости, Рейн. Я не знала, что врач послал за тобой. Я бы посоветовала ему этого не делать.

— Он все равно бы послал, Алекс, потому что знает, что если он этого не сделает, я оторву ему голову, — он наклонился, просунул руку под ее колени и поднял.

— Я не хочу быть суровым с тобой, Алекс. Я просто хочу, чтобы тебе было лучше. Любители сплетен только и ждут, когда молодая леди оступится. Они могут погубить тебя, Алекс. А ты ведь этого не хочешь, правда?

Она покачала головой.

— Обещаю, что буду осторожнее.

— Умница.

Он остановился у дверей, распахнул их, вышел в холл и поднялся по лестнице.

— А как поживает твоя любовница? — спросила Алекс, и Рейн замер.

— А что именно ты знаешь о любовницах?

— Только то, что их у тебя было больше, чем нужно нормальному человеку.

Рейн вздохнул.

— Клянусь, Александра, я буду рад, когда ты выйдешь замуж. Тогда с тобой придется иметь дело твоему бедному супругу. Может, он придумает, Kaк заставить тебя вести себя прилично.

Алекс не стала говорить ему, что собирается подождать несколько лет прежде, чем это произойдет. Она только улыбнулась и позволила брату отнести себя наверх.

Джоселин стояла на коленях в саду позади городской усадьбы. Садик был маленьким и излишне аккуратным, с самшитовыми изгородями, тюльпанами и геранями в красивых горшочках. В одном углу цвела, наполняя воздух ароматом, лаванда, а здесь, среди роз, мягкая земля влажно касалась рук девушки.

Джоселин нравилось возиться в саду. Она ухаживала за двориком перед их коттеджем на Мичем-лейн, он, конечно, был не таким элегантным, как этот, но цвел почти круглый год. С тех пор она скучала по нему. И только теперь поняла, насколько.

— Привет, Джоли, — поздоровался, опускаясь на колени рядом с ней, Такер.

— Доброе утро, Так.

— Чевой-то ты делаешь?

Ветер задул пряди его волос на глаза, и мальчик тыльной стороной ладони откинул их прочь.

— Пересаживаю цветы. Корням стало тесно. А я хочу, чтобы им было где расти.

Розы она любила особенно. Нежные атласные лепестки, алые, белоснежные, нежно-розовые. В некоторых словно горел огонь.

— Его сиятельство хочут, чтобы ты ухаживала за его садом? Я скажу, грей его чертову постель, и с него довольно.

Джо покраснела.

— Он не требовал этого. Я люблю возиться в саду. С детства.

Ее научила мама. А потом они работали в саду вместе с отцом.

— Он с тобой нормально обращается? Она кивнула.

— Я не ожидала такой заботы. Он возил меня по магазинам — его сиятельство накупил мне сотни замечательных вещей. А ты как? Тебе здесь хорошо?

— Мы с Броуни работаем на конюшне. Нам было бы трудно сидеть взаперти в доме.

— Думаю, что Рейн это понял.

— Может. А может, ему просто хотелось, чтобы мы были от тебя подале.

— Вам всегда рады в доме. И ты это знаешь, Так.

Он помолчал с минуту.

— Как же нам такое вытерпеть, Джо? Его чертовы лапы на тебе? Я просто захожусь от мысли о том, как он тебя лапает. Жаль, я сам не застрелил этого ублюдка той ночью. Тогда тебе бы не пришлось лизать ему пятки.

Джоселин вскочила, Такер тоже.

— Не говори так, Так! Виконт же рисковал ради нас своей жизнью. Он заботился о нас, кормил, одевал, дал нам красивый дом.

— А ты за это платишь — как шлюха, вот. Джо смотрела на него так, словно впервые увидела. Слезы потекли по ее щекам.

— В чем-то ты прав, но только отчасти…

Как объяснить ему, какие чувства пробудил в ней Рейн. Она и сама этого не понимала.

— Виконт заключил сделку. Он был добр, очень добр… и терпелив, — она подняла глаза. — Честно говоря, его сиятельство даже не дотронулся до меня.

Такер рассмеялся.

— Он что, считает, что ты не годишься?

Потому что он хочет, чтобы я желала его, и, прости Господи, это так.

— Потому что он хочет, чтобы между нами все было хорошо. Он хороший человек, Такер. Ты и сам это должен понимать.

Он пробормотал что-то неразборчивое, разглядывая свои ботинки. Джо не стала напоминать ему, что это первые новые ботинки в его жизни.

— Он говорит, что найдет мне место. Говорит, устроит меня учиться ремеслу.

Такое место стоило денег. Но она уже поняла, каким щедрым может быть Рейн.

— А ты бы чем хотел заняться?

Они без слов понимали, что с его покалеченными руками он мало что мог заработать.

— Ты что, веришь ему?

— Верю.

Такер пожал плечами.

— Мой папаша был пекарем. Если уж говорить об этом, то я бы тоже хотел стать пекарем.

Его отец. Человек, продавший своего сына.

— Я не очень-то помню родню, — сказал Такер, — но я все еще чую запах печенья из печки. А свежий хлеб напоминает мне маму.

— Думаю, из тебя выйдет прекрасный пекарь.

— Ну, конечно, это не так просто… даже если его чертово сиятельство сдержит слово.

— Я уверена, что сдержит. Виконт всегда делает то, что обещает.

И Джо поняла, что это правда. Еще несколько недель назад она бы не поверила, что виконт — человек чести. Порадовавшись такому определению, Джо снова склонилась над грядкой.

— Он скоро вернется? — спросил Так.

Джо ощутила тепло в животе.

— Сегодня, — тихо ответила она. — Он написал, что вернется поздно вечером.

Такер кивнул, а Джоселин вновь принялась за работу. Но ее руки немного дрожали. Рейн вернется сегодня вечером. С той минуты, как он уехал, она с нетерпением ждала его возвращения.

Ее нутро дрожало при мысли о том, что может принести этот вечер.

Глава 9

Рейн дожидался своего экипажа на углу возле городского дома лорда Дорринга. Вскоре он сел в изящное черное ландо, выбранное им для поездки в город.

На дверцах экипажа не было никаких опознавательных знаков, ничего, что могло бы случайно выдать, кто он, или вызвать любопытство по поводу цели его поездки. Рейн редко заботился о соблюдении приличий, но на сей раз он с удивлением обнаружил, что не хочет, чтобы имя Джоселин склоняли бы вместе с его именем в той унизительной манере, которую свет приберегает для женщин вроде Розали Шеллгрейв или даже леди Кэмпден.

Конечно, рано или поздно это случится. Но Рейн намеревался избавлять свою будущую любовницу от подобных сплетен так долго, как только сможет.

— На Мэддокс-стрит, Финч, — крикнул он кучеру. — И побыстрее, я тороплюсь.

И Рейн откинулся на сиденье устремившегося вперед экипажа. Он спешил к своей даме.

Виконт весь вечер с нетерпением ждал возможности вернуться к Джоселин, он упустил несколько взяток в висте только потому, что его мысли уносились к Джо и их страстной встрече несколько дней назад. Но сегодня был вторник. За последние два года он ни разу не пропустил встречу в «Кулачном бойце». И если он нарушит это правило, его товарищи начнут искать причину. Хэркурт тоже был членом клуба. А Стивен с радостью воспользуется возможностью поболтать о своем недавнем знакомстве с очаровательной миссис Уиндэм.

Господи, эта девушка все еще сохраняла невинность! И он не собирался отдать ее на съедение волкам!

В начале двенадцатого подали его экипаж. Рейн уезжал от Дорринга немного раньше обычного, но не настолько, чтобы это обратило на себя внимание. По-настоящему необычным было другое: небольшое количество бренди, которое он выпил, — с тех пор, как он познакомился с темноволосой бродяжкой, взявшей его на мушку, Рейн стал пить меньше.

После своего возвращения в Лондон виконт много играл, пил и распутничал от скуки. Но с той роковой ночи перед особняком Дорринга он уже явно перестал скучать. Рейн подумал о Джоселин и улыбнулся. Он надеялся, что она ждет его.

С другой стороны, интересно было бы забраться обнаженным к ней в постель, когда она спит. Она не успеет насторожиться и, может быть, примет его ласки и даже ответит на них. И тогда он овладел бы ею, вошел бы в ее упругое тело и поймал бы ее естество, ускользавшее от него с самой первой их бурной встречи.

Рейн вздохнул, понимая тщету своих надежд, хоть его тело и начало напрягаться. Дисциплина, напомнил он себе. Ты поймешь, когда она будет готова, и тем сладостнее станут ощущения.

Экипаж завернул за угол на Гросвенор-сквер, въехал в узкий переулок позади городской усадьбы Рейна. Грум уже ждал его, направляя ландо и лошадей в конюшню. Рядом с ним работал Броуни.

— Добрый вечер, Броуни, — крикнул Рейн, спускаясь на мостовую.

— Вечер добрый, хозяин.

— Как поживает наша леди?

— Тебя ждет. И нервничает, как кошка.

Рейн кивнул, стараясь скрыть свое разочарование. Джоселин не спит. И, похоже, не горит сладким нетерпением, на которое он втайне надеялся. Ничего, со временем эта проблема разрешится. В этом он не сомневался. Ему следовало бы сходить к Мадам Дю Мон, чтобы немного расслабиться. Но он понимал, что не сделает этого.

Рейн вошел в дом через заднюю дверь, пересек холл, передал лакею шляпу и перчатки и направился в гостиную. По тому, что сказал Броуни, он ожидал, что Джоселин сидит там на диване, но в комнате никого не оказалось.

— Она наверху, милорд, — сообщил лакей с подчеркнутой чопорностью.

— Спасибо.

Нужно что-то делать с этими слугами. Ему совсем не нравилось их жесткое отношение. Он мог себе представить, как они обращаются с Джоселин в его отсутствие.

Рейн взбежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки, думая, не спит ли она все-таки, почти мечтая, чтобы она спала. Он открыл дверь ее спальни и снова испытал разочарование.

— Я здесь, милорд, — тихо позвала Джоселин, и нежный звук ее голоса обдал его жаром.

Собираясь не обращать на это внимание, Рейн вошел в свою спальню и замер на пороге.

— Добрый вечер, милорд, — Джоселин стояла рядом с большой ванной, полной горячей воды. — Я думала, что ты захочешь искупаться перед сном.

На ней была белая кружевная ночная рубашка, которую он ей купил.

У Рейна захватило дух. Он оглядел девушку с ног до головы, заметил, что ритм ее дыхания немного изменился, что жилка на шее бьется быстрее обычного.

— Да, — произнес он хрипловатым голосом, — думаю, что мне это будет приятно.

Он приблизился к Джо в надежде, что правильно понял смысл того приглашения, которое прочитал в ее голубых глазах, но он боялся двигаться слишком быстро, чтобы не нарушить очарование и не вспугнуть ее.

Джоселин улыбнулась.

— Позволь мне помочь тебе раздеться.

У Рейна пересохло во рту. Джоселин подошла к нему, белое кружево развевалось вокруг нее, черные как смоль волосы поблескивали в свете свечей и камина.

С той минуты, как он увидел ее в прозрачной кружевной рубашке, желание болезненно давило на него, и Рейн боялся, что, если Джо зайдет слишком далеко, а потом попытается остановить его, он уже не сможет совладать с собой.

— Ты уверена, Джо?

— Я буду гораздо увереннее, если ты поцелуешь меня, милорд.

Рейн застонал и обнял ее. Она охотно устремилась ему навстречу, податливая и отзывчивая, Джо ответила на его поцелуй, открываясь давлению его языка, позволяя пробовать свои губы.

Полегче, сказал он себе. Не торопи ее. Но ему не хотелось медлить. Ему хотелось сорвать рубашку с ее гибкого тела, целовать ее груди и лоно, опустить ее на пол, расстегнуть штаны и войти в нее.

Но вместо этого он прервал поцелуй, чтобы коснуться губами ее подбородка, прикусить ее нежное ухо, усыпать поцелуями ее плечи.

— Твоя ванна, милорд, — с трудом прошептала Джоселин.

— Да…

Это позволит помедлить, он сможет смягчить жар, разрывавший его тело.

Во всяком случае он надеялся на это, пока снимал фрак и жилет, но потом Рейн почувствовал, что пальцы Джоселин расстегивают пуговицы на его рубашке. Дрожащими руками он расстегнул запонки, сорвал с себя крахмальное белое полотно и потянулся к пуговицам на лосинах.

Но пальцы Джоселин поспели первыми. Он заметил, что ее руки дрожат, но не мешал ей. Вместо этого он запрокинул ее лицо, наклонился и поцеловал, его член был таким твердым и напряженным, что Рейн боялся, как бы его не прорвало. Напряжение спало, когда пуговицы были расстегнуты. Джоселин отвела взгляд.

— Твои ботинки, — прошептала она.

Рейн сел на стул и разулся, потом стянул штаны. Нагой, он подошел к ванне и влез в нее. Щечки Джоселин очаровательно покраснели, когда она встала на колени рядом с ванной, не обращая внимания на брызги, от которых ее рубашка намокла и стала совсем прозрачной.

— Только купание должно быть недолгим, — сказал Рейн, — иначе, дорогая, тебе придется присоединиться ко мне прямо как есть.

Она тихо засмеялась.

— Я уже приняла ванну, милорд. Я бы предпочла присоединиться к тебе в постели.

Она увидела жар желания в его глазах и впервые заколебалась.

— Т-то есть… если ты тоже этого хочешь. Рейн обхватил руками ее лицо, привлек к себе и поцеловал.

— Моя обворожительная Джоселин, если бы ты только знала, как я этого хочу.

Она несмело улыбнулась, потом глубоко вздохнула. Взяв в руки губку, она намылила ее и стала тереть его широкую спину. Под водой он заерзал, пытаясь совладать с растущим возбуждением. Джоселин убрала губку, облила водой его плечи и стала мыть его торс. Он ощутил прикосновение ее груди, когда она склонилась над ним.

Джоселин намылила мускулы на его груди, ополоснула, потом намылила и сполоснула его живот. Потом ее пальцы замерли на границе воды, тогда Рейн поймал ее руку и опустил в воду. Она выпустила губку, которая так и осталась плавать в мыльной пене, но рука ее осталась под водой и осторожно двигалась, оценивая размер, форму и ощущение.

— Мы подойдем друг другу, Джо. Твое тело скоро привыкнет к моему.

— Рейн?

— Что, милая?

— Ты поцелуешь меня снова?

Он чуть не рассмеялся. Когда она пугалась, она верила, что его поцелуи разгонят страхи. До сих пор это так и получалось, и этот раз тоже не был исключением. Он особенно осторожно действовал языком, дразняще касаясь уголков ее рта, требуя отклика. И она сначала осторожно, а потом все более самозабвенно ответила на поцелуй. И последняя тонкая ниточка его самоконтроля оборвалась.

Он перескочил через край ванны, выпрямился, голый и возбужденный, весь в мыльной пене.

— Рейн!

Он тихо хмыкнул, протянул к ней руки, привлек к себе и поцеловал. Просунув руку ей под колени, он подхватил ее и пошел к постели. Белая кружевная рубашка в мгновение ока стала насквозь мокрой, как и ковер, по которому он шагал мокрыми ногами. Рейн упал на массивную кровать с балдахином, опустив девушку осторожно на середину пуховой перины, он жадно целовал ее губы, а его руки коснулись ее груди.

Она только на мгновение замерла, а потом ответила на поцелуй, запустила пальцы ему в волосы, изогнулась, прижимаясь к нему всем телом.

Джоселин задрожала, и не от холода или влаги. Мускулистое тело Рейна прижалось к ней. Она ощущала его мощные очертания, мускулы на его плечах, мощный пресс. Одна из его могучих рук сплелась с ее волосами, тогда как другая обхватила ее за ягодицы, чтобы крепче прижать к нему, его пальцы массировали, дразнили, заставляя место между ее ног гореть и пульсировать.

Господи. Она никогда не испытывала таких сумасшедших ощущений, никогда так не теряла контроль над собой. Рейн коснулся ее губ, овладел ее ртом. Его язык довел ее до неистовства. Под ее пальцами мускулы его влажной груди изгибались и напрягались, и соски на ее груди стали такими твердыми, что болели от прикосновений.

Словно уловив ее потребность, он спустил рубашку с ее плеча, обнажив грудь, нагнулся и поймал сосок губами. Джоселин ощутила жар, почувствовала, как все ее тело пронзил огонь, и гортанно застонала. Рейн нежно пососал, и жар запульсировал в ее лоне. Он целовал и лизал, приоткрывая рот, чтобы поймать в него больше ее плоти, тянул, сосал, пробовал, испепеляя ее кровь. Когда он отстранился, боль от этой потери была такой острой, что она чуть не заплакала.

Но он только снял с нее рубашку. И через мгновение снова целовал ее, его губы ласкали, требовали, его язык погружался в ее рот. Его рука как огнем обжигала ее плоть, потом скользнула в нежный треугольник мягких темных завитков между ее ног, раздвигая губы ее влагалища, его палец проник внутрь.

Джоселин вскрикнула от жара, пронзившего ее тело. Пламя охватило ее, заглушив все мысли, кроме мысли о Рейне и о магическом чувстве, которое он возбуждал. Она поняла, что она там влажная, когда он стал использовать эту влажность для того, чтобы растянуть ее и подготовить, вложил туда и второй палец, потихоньку вынимая их и снова погружая внутрь.

Она боялась, тревожилась, чувствовала замешательство.

Но никаких преград больше не существовало.

Ей хотелось, чтобы его пальцы были в ней, хотя до этого мгновения она не могла в это поверить. Ей хотелось, чтобы он гладил ее и жаркое пламя охватывало бы всю ее.

— Рейн, — прошептала она, прижимаясь к его груди, умоляя о чем-то, понимая, что она просит о том длинном, жестком и напряженном, чего так боялась, одновременно нуждаясь в нем и боясь его.

— Спокойнее, любимая, не переживай, — он снова поцеловал ее, нежно, медленно, глубоко, а его рука ласкала ее грудь. — Ты готова принять меня, Джо. Ты чувствуешь это?

— Я готова. Господи, Рейн, я более, чем готова. Рейн застонал. Коленом раздвинул ее ноги, расположился над ней, целуя ее груди и посасывая их,

Потом вернувшись к ее рту и просовывая внутрь вой язык. И в это мгновение она почувствовала, как его твердый член входит в нее, такой толстый и горячий, что она снова на мгновение испугалась. Но его поцелуи манили и дразнили, а его мускулы терлись о ее груди, и мгновение спустя она раздвинула ноги шире, приглашая его, пока он не достиг преграды ее девственности.

— Будет немного больно, Джо. Но только сейчас. Я постараюсь быть как можно более нежным.

Ее тело напряглось, ожидая этого мгновения, боясь разрыва своей плоти. Но его пальцы обхватили ее грудь и стали ласкать сосок, его язык скользил по сводам ее рта, а его губы — Господи — его губы пили ее губы пока, казалось, не завладели всем ее существом. Джоселин ощутила прилив жара, открылась, как цветок на солнце, и Рейн достиг своей цели.

Боль пронзила ее. Джоселин вскрикнула, но поцелуй поглотил этот звук.

— Прости, — сказал он, сочувственно хмурясь. — Жаль, что нет другого способа.

Она увидела, какой ценой далась ему эта забота, по поту, выступившему у него на висках, по слипшимся волосам на лбу.

— Все в порядке. Больно было только мгновение.

С ней действительно все в порядке, поняла Джоселин. С ней всегда будет все в порядке, пока Рейн будет рядом.

— Слава Богу, — он снова поцеловал ее, долгим глубоким поцелуем, и, когда она расслабилась, ее тело залила волна тепла.

Рейн медленно начал двигаться снова, осторожно, стараясь не причинить ей боли. Странно, но боль не возвращалась. Осталась только тяжесть мускулистого тела Рейна и его жесткий горячий член, погруженный в нее. Она могла бы почувствовать себя уязвимой и пойманной, но она ощутила только, что в ней нежно пробили брешь.

Рейн двигался все интенсивнее, его ритм стал быстрее, увереннее, глубже. Его мускулы стали твердыми, ее собственное тело напряглось. Джо захватило удовольствие, огонь, казалось, полыхал в ее жилах. Господи, что происходит? — подумала она. Но мысль пропала, когда ее залила волна невероятного жара.

С каждым долгим мощным движением пламя пронизывало все ее тело. Ее конечности казались ватными, груди было то горячо, то холодно, тяжело, болезненно и дразняще. Она вся дрожала, поглощенная ощущением большого сильного тела Рейна, перекатывавшимися по ней сильными мускулами. Ее охватил влажный жар, залив огнем и желанием, неистовством и страстью, завладев ею наподобие какой-то неодолимой силы, которую она не понимала, но которая, казалось, звала вперед.

— Впусти его, — тихо сказал Рейн, ощутив ее напряжение. — Ты хочешь именно этого, милая. Тебе это нужно.

Она доверилась ему и, покорившись волне, закрыла глаза. И через мгновение она плыла по волнам дрожащего жара, прорываясь сквозь серебристую пену, поднимаясь все выше и выше, взлетая на волну, позволяя ей поднять себя и нести к далекому горизонту. Она выкрикнула имя Рейна, и волна обрушилась на нее, ее тело дрожало, и ее охватило невероятно сладкое ощущение удовольствия.

Она почувствовала, что он дрожит, прижимая ее к себе. Его голова откинулась, а в горле замер стон. Это был самый невероятный момент, который ей доводилось пережить, самый возбуждающий и самый пугающий.

Она тяжело дышала, Рейн тоже. Еще мгновение он оставался на ней, потом осторожно отодвинулся и уложил ее голову на свою руку.

Какое-то время они молчали. Только лежали, слушая биение своих сердец, бившихся почти в унисон. Когда мир пришел в порядок и сердце стало биться спокойнее, Джоселин повернулась к Рейну лицом.

— Почему ты не сказал мне, что это будет так? Рейн тихо засмеялся.

— Как я мог объяснить?

Она улыбнулась.

— Думаю, это было бы непросто. Это слишком приятно, чтобы описать словами. Спасибо.

— Спасибо? За что?

— За такой восхитительный дар. Я никогда этого не забуду.

Он снова засмеялся еще более низким смехом.

— Это только начало, любимая. У тебя в запасе еще тысячи таких подарков.

Тысячи подарков. Тысячи ночей? Она надеялась на это. Она поняла, что мечтает об этом.

— Большинство женщин не получают удовольствия в первый раз. Я знал, что ты страстная женщина, Джо. Но ты оказалась сокровищем.

Джоселин улыбнулась и свернулась калачиком рядом с ним. Когда его рука коснулась ее груди, она удивилась, что по ее телу снова пробежала волна жара. И при свете свечей она изогнула брови при виде напряженного члена Рейна, снова касавшегося ее лона.

— Я понимаю, что тебе может быть больно, — сказал он бархатно-хриплым голосом. — Может быть, мне лучше лечь в другой комнате?

— Думаю, милорд, мне бы хотелось, чтобы ты снова меня поцеловал.

— Но ты же понимаешь, что стоит мне…

— Если ты, конечно, не хочешь…

— Господи, ты действительно сокровище.

С этими словами он притянул ее под себя, приподнялся на локтях, нависая над ней. Восхитительный долгий поцелуй, и вот он снова скользнул в нее, снова выводя на такую же волну удовольствия, что и в прошлый раз.

Это было совсем не похоже на то, чего она ожидала. Страстная. Красивая. И пикантная. Безусловно, то ощущение, которое они делили, было для Рейна таким же особенным, как и для нее. Он, безусловно, испытывал к ней не такие чувства, как к другим женщинам.

От этой мысли ее неопределенное будущее стало казаться таким далеким. Она была счастливее, чем когда бы то ни было прежде. Она не позволит своим глубинным страхам разрушить удовольствие, которое доставляет ей Рейн. Она спрячет их на дно сердца, и в один прекрасный день они исчезнут навсегда.

К утру все беспокойство Джоселин улеглось. Она проснулась от солнечного луча, пробившегося между занавесками. Улыбнулась, потянулась и зевнула, думая о Рейне и об удовольствиях прошедшей ночи. Она повернулась, но Рейна рядом не было. На его подушке лежала алая роза.

Сердце Джоселин забилось сильнее. Он принес ее из сада. Для нее.

Она радостно перевернулась на спину, поднесла розу к лицу и вдохнула ее нежный аромат. Он ушел, но не забыл ее. И он вскоре вернется.

Он вернулся поздним вечером, как обычно, приведя слуг своим неожиданным появлением в трепет. Рейн приказал подать ужин наверх, и Джоселин покраснела от мысли, что подумают слуги. За ужином они мало говорили и еще меньше ели. Потом он поцеловал ее, прижимая с силой к себе, повернул, чтобы расстегнуть платье. Он отнес ее на большую кровать под балдахином, и они провели ночь любви, засыпая лишь ненадолго.

— У тебя восхитительные волосы, — сказал он ей за час перед рассветом. — Черные как ночь. Такие невероятно густые, но мягкие и шелковистые. — Его пальцы скользили по ним, откидывая с лица. — Мне нравится, когда они свободно падают тебе на плечи.

Джоселин улыбнулась.

— Я отращу их для тебя.

Рейн наклонился и поцеловал ее.

— Это будет чудесный подарок — и я буду его очень ценить.

Потом он снова обнял ее, поцеловал в губы, проник в рот, осыпал поцелуями плечи, грудь.

Мгновение спустя она уже была влажной и извивалась под ним, одеяло было отброшено, мощное тело Рейна вдавило ее в матрас. Он ввел свой член в нее, заполняя ее, заставляя чувствовать удовлетворение, и Джоселин приняла с радостью то удовольствие, которое всегда нес ей Рейн.

Жизнь Джоселин была бы похожа на счастливый сон, не беспокойся она все время, что все это скоро закончится. Броуни не уставал предупреждать ее, напоминая осторожно о том, что они оба знали о прежних похождениях Рейна.

— Рано или поздно, роза увянет, девочка. Лучше приготовиться к этому заранее.

Джоселин с удивлением обнаружила, что не хочет прислушиваться к советам Броуни. Хотя одна часть ее знала, что Броуни прав, другая — более оптимистичная — верила, что те сладостные мгновения, которые они делили, не могут быть похожи на мгновения, проведенные им с другими женщинами.

Она всеми силами цеплялась за эту надежду и пыталась отбросить страхи.

Если бы только прошлое Рейна отпустило их.

Но вместо этого возникали все новые напоминания о нем. Как, например, в тот вечер, когда они пшли на маскарад в сады Фокса. Джоселин с нетерпением ждала этого вечера, собираясь нарядиться Клеопатрой — в экстравагантное серебристое платье с одним плечом. На Рейне была его военная форма, в золотых полковничьих погонах его плечи выглядели еще шире.

Они танцевали под яркими бумажными фонариками, гуляли в темных аллеях.

Рейн нежно поцеловал ее, обхватив рукой щеки. Он только успел отстраниться, когда над ними раздался холодный мужской голос.

— Приятно проводите время?

На дорожке рядом с дамой, одетой в красное бархатное платье, стоял наряженный Петром Великим Стивен Барлетт, герцог Хэркурт.

Джоселин не могла разглядеть лица дамы под алым домино, но у той были красиво очерченные подкрашенные губы, ее зрелое тело привлекательно выпирало из корсета.

— Очень приятно, благодарю, — коротко ответил Рейн, — во всяком случае, до сих пор.

На Джоселин тоже было домино — белое с серебристой каймой, но Хэркурт, казалось, видел сквозь него.

— И очаровательная миссис Уиндэм здесь. Не трудно узнать ваши… прелестные черты в любой одежде, — улыбнулся он Джо. — Могу я представить вам леди Кэмпден? Не думаю, чтобы вы прежде встречались… хотя ее сиятельство и виконт хорошо знакомы.

— Слишком хорошо, — сказала дама в красном. Она бросила на Джоселин оценивающий взгляд, потом обернулась к Рейну. — Так это твоя последняя… утеха. Она выглядит очень милой, Рейн. Теперь понятно, почему тебя давно не видно у нас.

Рейн прикрыл рукой пальцы Джоселин, когда она рефлекторно вцепилась ему в руку. У нее вдруг похолодели пальцы, и Рейн покровительственно пожал их.

— Миссис Уиндэм мне почти родня. Наши отцы дружили.

Это была наглая ложь. Но она была частью той истории, которую они сочинили, чтобы избежать скандала. Джоселин удивлялась, что он идет на такие хлопоты.

— Я забочусь о ней, пока она не освоится в городе.

— Как… удобно, — произнесла ее сиятельство. Она хищно улыбнулась, в лунном свете ее губы казались кроваво-красными. — Раз она ваша родственница, я прошу ее побывать в Кэмпден Хаус. Через неделю, в субботу мы с лордом Кэмпденом даем небольшой вечер. Мы будем рады видеть вас обоих у себя.

— Боюсь, у миссис Уиндэм уже есть планы на это время, — ловко увернулся Рейн.

— Я отменю их, — возразила Джо, наглость этой женщины рассердила ее. — Я буду рада побывать у вас.

Мгновение Рейн казался сердитым. Потом он принял ее поведение как должное и посмотрел с уважением. Леди Кэмпден бросила перчатку. Джоселин просто подняла ее.

— До встречи в Кэмпден Хаус, — откланялся Хэркурт с довольной улыбкой на красивом лице.

— Думаю, мне не следовало так поступать, — сказала Джо, когда они шли к своему экипажу. — Не знаю, что на меня нашло. Надеюсь, ты не очень сердишься.

Он хмыкнул.

— Я не больно рад, скажу я тебе. Ты отдала меня собакам, а себя волкам на растерзание, но рано или поздно это должно было произойти.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ее сиятельство — одна из моих прежних привязанностей, а Стивен безумно хочет тебя соблазнить.

— Я могу о себе позаботиться, в этом ты можешь быть уверен, — она остановилась и повернулась к нему лицом. — Я обещаю, что не поставлю тебя в неловкое положение — если ты этого боишься.

— Едва ли, — усмехнулся он.

— Тогда дело в даме, — голос Джоселин звучал не так уверенно. — Я понимаю, что мне не хватает некоторых… дарований ее сиятельства. У меня, конечно, нет ее опыта. Если у тебя свидание с этой женщиной, если ты от меня уже устал…

— Джоселин, любимая, — Рейн развернул ее к себе и поцеловал, — ты самая восхитительная девчонка, какую я встречал в жизни. Я только теперь начинаю постигать твое очарование, и едва ли у меня было время устать от тебя. Меня беспокоят волки вроде Хэркурта.

— Хэркурт! Неужели ты думаешь, что меня может привлечь такой человек? Он же… он…

— Он что?

Он же не ты.

— Он не моего типа, вот и все. Один уголок его рта изогнулся.

— Рад это слышать.

Он поцеловал ее так, что у нее подкосились ноги.

Но Джоселин все никак не могла забыть об этом происшествии. Леди Кэмпден была одной из женщин Рейна. Было очевидно, что она еще испытывает к нему какие-то чувства, хотя ясно, что его она больше не интересует.

А что говорить о ее собственном ненадежном положении? С каждым часом, который они проводили вместе, она отдавала ему какую-то частицу себя. Она все больше влюблялась в него — все больше с каждым днем. А что чувствует Рейн? И как она переживет, если он бросит ее?

Это была ужасная мысль, но Джо понимала, что такое может случиться.

И каждый день она молилась, чтобы этого не произошло.

Глава 10

Это не любовь, говорила себе удовлетворенная Джоселин, лежа под золотистым шелковым покрывалом на широкой кровати Рейна. Хотя Рейн уехал сегодня рано утром, постель еще хранила его мужской запах — запах хвойного мыла и легкий запах табака, смешанный с сильным ароматом их безумной ночи наслаждений.

Это не любовь, не любовь! — твердила она в сотый раз. Это только пробудившаяся страсть, неизведанные чувства, которым Рейн помог освободиться, с которыми она просто не имела дела прежде.

Все смятение, которое она теперь чувствовала, весь трепет, охвативший ее сердце, — все это только непривычные, не знакомые ей прежде эмоции. Рано или поздно она сумеет с ними совладать.

Так, по крайней мере, убеждала себя Джоселин, хотя рациональная, логическая часть ее существа советовала ей быть начеку. Джо прогнала свои мысли, спустила длинные ноги на ворсистый абиссинский ковер, схватила красивый розовый пеньюар, накинула его и подошла к окну, чтобы посмотреть на милый садик.

Рейн влюблен в нее, в этом она была уверена. Он был добр к ней, добрее, чем кто бы то ни был. Он холил ее, потакал всем ее капризам — чего она еще может требовать?

Джоселин повернула медную ручку и распахнула узорчатое окошко, вдыхая свежий воздух. Чад от фабрик не душил эту часть Лондона. Жизнь Джо была богата и благополучна, наполнена радостью и смехом, а часы, проведенные ею с Рейном, были необычайно сладки.

И никто не был ей так дорог.

Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть. Джо обернулась навстречу Рейну.

— Одевайся, — сказал он, — мы едем кататься в парк. У меня есть для тебя сюрприз.

— Хорошо.

Радуясь, что он так быстро вернулся, Джоселин побежала в свою комнату и обнаружила там уже поджидавшую ее Элайзу. Когда спустя полчаса она была готова, Рейн ждал ее на лестнице.

— В чем дело? — спросила Джо.

— Просто я встретил друга, вот и все. Он художник, я познакомился с ним, когда служил в армии. Он сейчас рисует в парке.

Подобрав желтое муслиновое платье, самое любимое, заказанное Рейном взамен сгоревшего на пожаре, Джо оперлась на его руку, и они направились к экипажу.

— Еще я виделся с маркизом Грейвенволдом, — это был лучший друг Рейна. — Если верить Доминику, леди Кэмпден успела сообщить о твоем появлении половине света. Они толпами слетятся на ее вечер в субботу.

— Жаль, что я не держала язык за зубами.

— И мне жаль, но думаю, что мной движет эгоизм. Возможно, ты получишь от этого удовольствие, — он взял ее за подбородок. — Только прошу тебя держаться подальше от Хэркурта.

— Я же говорила тебе, что мне он совсем не интересен.

— Он не кажется тебе красивым?

— Он, конечно, красив, но… Глаза Рейна потемнели.

— Помни, что я сказал, Джо.

Джоселин только улыбнулась. Приятно было осознавать, что он ревнует, пусть даже совсем чуть-чуть. Приятно, что он испытывает кое-какие из тех неприятных ощущений, которые мучили ее.

Она выглянула в окно, начиная получать удовольствие от прогулки. Под прекрасным лазурным небом, украшенным легкими облаками, Гайд-Парк блистал свежей зеленью и яркими цветами: крокусами, тюльпанами, подснежниками. В небе пахло молодой листвой и влажной землей, звенели цикады, а пчелы пили нектар из призывно пахнущих цветов.

— Вон он, — показал Рейн на человека, сидевшего на берегу маленького спокойного пруда. — Его зовут Томас Кили.

Они вышли из экипажа и по мокрой траве подошли к стройному седому мужчине с длинной кистью в руке.

— Я рад, что ты еще здесь, Томас, — Рейн пожал слегка измазанную краской руку друга.

— Я буду писать здесь всю неделю, — Томас одобрительно посмотрел на Джо. — Очаровательное создание, Рейн. Ты привел ее, чтобы позировать для портрета?

— Для портрета? — переспросила Джо. — Ты хочешь, чтобы он написал меня?

— Именно так, Томас рисует миниатюры, когда не занят пейзажами, — Рейн подошел к столу и взял в руки медальон в золотой оправе. На нем было тонко прорисовано изящное лицо светловолосой женщины. Оправа была украшена маленькими жемчужинами, а над головой дамы были выложены три бриллиантовые звезды.

— Это эмаль, — пояснил Рейн, — каждая краска накладывается отдельно и прокаливается.

Он протянул Джо это ювелирное украшение на тонкой золотой цепочке.

— Красивая.

— Хочешь, Томас напишет и твой портрет?

Она снова посмотрела на медальон.

— Мне было бы приятнее иметь твой портрет. При этих словах Рейн рассмеялся.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я едва ли могу себе представить, что скажет Хэркурт, узнав об этом.

Джоселин тоже рассмеялась.

— Боюсь, ты прав, но все-таки…

Ее взгляд скользнул по воде, потом Джо посмотрела на мольберт и увидела почти завершенный пейзаж — пруд.

— Как ты думаешь, а не мог бы мистер Кили нарисовать для медальона этот пруд? Здесь так красиво.

Рейн взглянул на художника.

— Томас?

Седой мужчина улыбнулся, кивнул, одобрительно глядя на них.

— Меня об этом никогда не просили, но думаю, что справлюсь. И еще мне кажется, мой друг, что женщина рядом с тобой — не такая, как все.

Красивое лицо Рейна смягчилось.

— Это меня не удивляет, уверяю тебя. Я уже давно это обнаружил.

При этих словах Джоселин покраснела, всем сердцем молясь, чтобы Рейн говорил искренне. Вскоре они обо всем договорились. Виконт проводил ее в экипаж и приказал отвезти их домой.

Но он остался ненадолго. Александра настойчиво просила брата включиться в круговорот нового Сезона, бывшего уже в самом разгаре, и Рейн больше не мог откладывать.

— Если все пройдет хорошо после того, как ты будешь представлена на вечере у леди Кэмпден, тебя пригласят на все остальные вечера Сезона. Если ты захочешь разъезжать, я составлю тебе компанию, если только хватит времени.

— Я не могу представить себя в подобном положении, но, возможно, со временем…

— К несчастью, я слишком хорошо это представляю. Я только надеюсь, что ты не станешь пренебрегать моим обществом, оказавшись в центре внимания лондонского света.

Это была очевидная лесть, но Джоселин было очень приятно ее слышать, как было приятно и получить медальон, подаренный им через несколько дней.

— Какой он милый, — держа медальон за золотую цепочку, она разглядывала его при свете лампы. — Мистер Кили прекрасно схватил пейзаж, а маленькие бриллианты великолепно смотрятся в облаках. — Она протянула украшение Рейну, пытаясь скрыть слезы. — Помоги мне надеть его, пожалуйста.

Он помог. Красивый медальон был холодным, зато руки Рейна — такими теплыми. А в его глазах горел все тот же жар, жажда, казалось, никогда не покидавшая его, — жажда ее.

— Мне он нравится, Рейн.

Но ты мне нравишься гораздо больше. Эта мысль испугала ее, но это было правдой.

Может быть, это и стало отчасти причиной борьбы, начавшейся на следующий день.

Рейн рано ушел из дому, сказав, что ему надо закончить кое-какие дела. Вернувшись, он послал сказать ей, чтобы она спустилась в его кабинет. Им нужно кое-что обсудить.

Джоселин стало не по себе. Господи, неужели настал тот час, которого она так боялась? Неужели он собирается сообщить ей, что у него другая женщина? Когда она входила в кабинет, руки у нее дрожали, а глаза наполнились готовыми пролиться слезами.

— Ч-что случилось?

Обмахиваясь веером в тон бледно-розовому батистовому платью, Джоселин вошла в эту очень мужскую комнату, обитую деревянными панелями.

Рейн поднял глаза от «Монинг кроникл», отложил газету в сторону, потом отодвинул стул, обошел вокруг стола и взял Джо за руки.

— Давай присядем.

Он был одет с безупречным вкусом в темно-бордовый фрак и светло-серые панталоны, белый пикейный жилет и галстук.

— Рейн, что случилось? Что-то не так?

— Все хорошо, дорогая. Просто я только что говорил с Уильямом Дорсетом, моим управляющим в Мардене. Сегодня утром мы виделись в офисе моего поверенного.

— Я не понимаю.

Он подвел ее к обитой кожей софе, усадил и опустился рядом.

— Уильям служит семье Гэрриков уже двадцать лет. Он был в Мардене, когда приезжал твой отец. Он знал о том, что сэр Генри ездил в Стоунли к моему отцу. И он рассказал мне, что же тогда произошло.

У Джоселин пересохло в горле. Ей не хотелось думать о прошлом. Она была так счастлива, так невероятно счастлива. Она не хотела, чтобы память об ее отце встала между ними.

Но все-таки какая-то часть ее не могла покончить с прошлым.

— И что же он рассказал?

Рейн пошевелился, его посадка выдавала неловкость.

— Попытайся вспомнить, как ты тогда смотрела на вещи. Ты была совсем девочкой. Твой отец казался тебе героем — всем так кажется. Но совершенных людей нет, и сэр Генри не был совершенством.

— Я тебя не понимаю.

— Уильям говорит, что большую часть своих бед твой отец навлек на себя сам. Он говорит, что сэр Генри начал пить до того, как лишился учеников. Что он запил после смерти твоей матери. Уильям говорит, что с годами его алкоголизм усилился, потому-то ученики и перестали к нему приходить, потому-то у него не было денег для того, чтобы оплатить дом.

— Но это неправда!

Рейн взял ее за руки.

— Уильям говорит, что твой отец приехал в Стоунли пьяным. Мой брат Кристофер умер всего за неделю до этого, и отец, сраженный горем, заперся в своем кабинете. Твой отец ворвался к нему, крича что-то насчет того, что его выбросили на улицу, и мой отец приказал вывести его вон. Позже, когда сэр Генри вернулся в Марден, требуя, чтобы ему оставили коттедж, Уильям тоже выгнал его. Уильям говорит, что сегодня при тех же обстоятельствах он поступил бы точно так же.

Джоселин вырвала у него руки.

— Он лжет! Мой отец был хорошим человеком — добрым, внимательным. А жестокость твоего отца погубила его — и меня!

— После смерти сэра Генри мой отец потребовал, чтобы Уильям проверил твоих опекунов. Он лично говорил с твоим кузеном и с его женой, и в тот момент он был уверен, что они будут хорошо о тебе заботиться. К тому же им была выдана небольшая месячная стипендия, чтобы им было легче принять все хлопоты о тебе. Это было сделано в знак признательности за то, что сэр Генри сделал для населения Мардена до своего падения.

Джоселин вскочила.

— Я не верю тебе. Это не может быть правдой, не может быть!

Она отвернулась и подошла к окну. В саду цвели цветы, но Джоселин их не замечала. Она не понимала, что плачет, пока Рейн не подошел к ней и не обнял.

— Неужели ты не можешь вспомнить ничего подобного? Где-нибудь в глубине сознания?

Она покачала головой, ее щека потерлась о его ГРУДЬ.

— Порой трудно примириться с фактами, Джо. Я мог бы избавить тебя от них, но, по-моему, это единственный способ наладить наши отношения.

Она ничего не ответила, только выпрямилась и отстранилась от него.

— Ты рассказал мне то, что кажется правдой тебе. Мое мнение отличается от твоего.

— Джоселин…

— С другой стороны, ты был добр ко мне… и щедр. И мне нужно время, ваше сиятельство, чтобы обдумать ваши слова.

Рейн кивнул, лицо его было мрачно.

— У тебя будет время. Помни, Джо, все это в прошлом. Это проблема наших отцов, а не наша.

Он помолчал.

— Завтра вечер у леди Кэмпден. До тех пор у тебя есть время, — Рейн улыбнулся. — А если ты не сможешь совладать с прошлым и отбросить неприятные мысли, то я, вернувшись, отнесу тебя в комнату и буду любить тебя, пока ты обо всем не забудешь.

Джоселин промолчала, но она не могла отрицать, что слова Рейна заставили ее тело вспыхнуть. Она посмотрела ему вслед, думая обо всем, что произошло между ними, о своем отце и о словах Уильяма Дорсета.

Правда ли это? Неужели ее отец был виновником происшедшего? Ей не хотелось этому верить, но, поискав в уме и в сердце, она поняла, что кое-что из сказанного Дорсетом правда.

Ее отец запил после смерти матери. Но через несколько месяцев бросил. Или нет? Она вспомнила, что находила бутылки из-под джина в шкафу. А одну она даже нашла под изгородью в саду. Но она редко видела отца пьяным.

До самого последнего года. Но это случилось из-за Стоунли — или нет?

Она пыталась думать, вспоминать, но ее сознание было не в состоянии уловить последовательность событий. Она была слишком занята играми с подружками, мечтами о Мартине Кэри, сыне викария.

И всякий раз, когда она пыталась вспомнить, ее сознание казалось смесью бессвязных воспоминаний, ее мысли мешались с картинами пожара и обрушивающейся крыши.

Может быть, Рейн прав. Зная его так, как теперь, она едва ли могла поверить, что его отец был дурным человеком. Но и ее отец не был плохим. И никому не убедить ее в обратном.

Вопрос только в том, имеет ли все это какое-нибудь значение теперь?

Ее отец умер три года назад. Третий лорд Стоунли тоже. То, что произошло между ними, ушло в прошлое. Рейн считает, что это не должно повлиять на их отношения. И Джоселин была согласна, что сейчас важнее всего их счастье.

Ее мысли все еще кружились, когда она вышла из кабинета и поднялась по лестнице, собираясь снять в своей комнате красивое розовое платье. Сегодня она проведет весь день в саду. А завтра вечером Рейн вернется.

С этой минуты, поклялась она себе, она забудет о прошлом, обратит свои мысли на настоящее и будущее. Только Рейн имеет для нее значение. И то, что она безумно, страстно влюблена в него.

— Почему мне нельзя поехать с тобой и с миссис Уиндэм? — спросила Александра, стоя в дверях, которые распахнул лакей Стоунли.

— Так не пойдет, Александра, — Рейн отвел сестру в сторонку, чтобы их не могли подслушать. — Я не буду хитрить с тобой, Алекс: эта женщина — моя любовница, как ты, по-моему, уже знаешь. Это еще не стало достоянием гласности, но рано или поздно слухи поползут. И когда это случится, мне бы не хотелось, чтобы твое имя склоняли вместе с нашими.

— Но…

— Это окончательное решение, Александра.

Она надулась. Потом усмехнулась.

— Передай миссис Уиндэм мой привет.

Я собираюсь дать ей гораздо больше.

— Передам, — Рейн взял у дворецкого шляпу и вышел из дому. С той минуты, как он оставил Джоселин у окна кабинета, он пожалел, что ушел. Ему нужно было обсудить с ней все на месте, а потом отнести ее в постель.

Джоселин была таким страстным созданием, что он не сомневался — он заставит ее понять, как глупо позволять прошлому вмешиваться в их отношения. Но тогда ему казалось, что разумнее всего дать ей время совладать со своими чувствами.

А теперь Рейн боялся, что снова обратит на себя ее гнев, что снова всплывут ее прежние обиды и мстительность.

Он, конечно, не станет этого терпеть. Он отбросит в сторону все проблемы, и Джоселин снова обоснуется в его постели. Однако ему хотелось вновь увидеть в ее глазах этот особенный жар при взгляде на него, он хотел, чтобы ее пальцы, как прежде, скользили по его волосам, когда она целует его. Он хотел бы, чтобы, принимая его в свое гибкое тело, она была по-прежнему горячей и жаждущей.

Рейн улыбнулся, почувствовав смесь ожидания, решимости и только намек на беспокойство. Она будет ждать его. Он заранее сообщил о своем возвращении. Он вошел в дом и стал искать ее в гостиной, но там никого не оказалось.

— Она в вашем кабинете, милорд, — сообщил лакей.

Рейн поднял брови.

— В моем кабинете?

Неужели он и вправду ожидал, что она ждет его в постели?

— Пришел посыльный с какой-то запиской. Она пошла положить ее вам на стол.

— Спасибо.

Рейн пересек холл и вошел в кабинет, обитый ореховыми панелями и заполненный книгами. Джоселин склонилась над столом, сжимая что-то в руке.

— Рейн!

При звуке его тяжелых шагов она развернулась ему навстречу. Он увидел серебристый отблеск предмета, который она держала в руке.

Пуля вылетела резко и быстро, ударив его в грудь, отдаваясь эхом в комнате, боль и мрак оглушили его, как обухом.

— Рейн!

Это было последним словом, пробившимся в его сознание, когда он свалился на ковер, прижимая руку к сердцу, истекая кровью, понимая, что любимая убила его. Господи, Господи, только не Джо. Не веря, но зная это наверняка — и он так жалел, что не умер прежде, чем понял это. Он закрыл глаза и позволил тьме окутать его, но с каждым слабым ударом сердца он чувствовал боль от ее предательства, большую, чем боль от пули, более страшную, чем смерть.

А потом боли не стало.

— Рейн! Господи, Рейн!

Серебряный поднос выскользнул у нее из рук, письмо от его сестры упало на ковер, когда Джоселин встала на колени рядом с виконтом, ее глаза расширились от ужаса перед произошедшим, от вида крови Рейна, вытекавшей на пол.

Она развернулась, услышав за спиной тихий звук, удар чего-то тяжелого о ковер. Это был пистолет, все еще горячий и дымящийся. Она попыталась разглядеть, откуда он появился, смахнула слезы, но увидела только колышущуюся занавеску на окне.

Тут в комнату ворвались слуги, крича и причитая при виде тела виконта.

— Помогите ему! — вскричала Джоселин, не осознавая влаги на своих щеках, панически боясь, что уже слишком поздно.

— Это она сделала! — показал на нее пальцем лакей. — Это она его застрелила.

— Что? — комната закружилась перед ней.

— Это она — виконтова девка! Она пришла сюда и ждала его. Она его убила, помяните мои слова.

— Смотрите! — воскликнула одна из горничных. — А вот и пистолет, из которого она стреляла! Хватайте ее!

— Но я этого не делала!

Я люблю его!

— Держите ее! — закричал дворецкий. Они кинулись к ней, лакеи в ливреях, служанки в черно-золотом, горничные. Она поискала глазами Элайзу, в надежде, что та, зная Джо лучше других, защитит ее, но горничной нигде не было видно.

— Я… этого не делала!

Но у ее ног лежал пистолет, а виконт умер или умирал.

Он был так бледен и безжизнен, что она зарыдала, но на слезы не было времени. Джоселин рванулась к окну.

— Держите ее!

Но Джо уже не раз приходилось спасаться бегством. Она взобралась на подоконник и выпрыгнула вон. Она жестко приземлилась, содрав коленки, вскочила на ноги и снова побежала.

Конюшни — Броуни и Такер помогут ей — надо только до них добежать.

Она остановилась, схватившись за угол дома, чтобы не упасть. А что, если констебль поверит, что ее друзья замешаны в стрельбе? Если Броуни и Такера отправят в тюрьму? Может быть, даже повесят?

Слезы ослепили ее, и она утерла их рукой.

Убегая из дому, Джоселин едва слышала голоса у себя за спиной, она пронеслась еще квартал и скрылась в переулке. Перед ней тащился старенький ослик с тележкой. Джо проскользнула мимо повозки, подбежала к старой замшелой церкви и толкнула дверь, но церковь была заперта, и Джо снова бросилась бежать. Она выскочила на Гросвенор-стрит, пересекла Сент Джордж, пронеслась мимо торговцев вениками, шнурками, носками и яблоками.

— Вон она! — закричал кто-то, и ее снова охватила паника. — Черноволосая девка в голубом платье. Она убийца!

Сердце билось у Джоселин где-то в горле. Убийца! Господи, Рейн, наверное, умер.

У нее перехватило дыхание, как она ни боялась за себя, ее мысли обратились к нему. Неужели никто не смог ему помочь? Ему больно? Спрашивал ли он о ней? Как она могла его бросить? Эти мысли терзали ее сознание, пока она прижималась к стене, пытаясь отдышаться, ее легкие горели, бока пылали.

На Брук-стрит она снова свернула на восток, в отчаянии пытаясь снова оказаться в старых знакомых местах, в ужасе, что ее успеют поймать прежде, чем она туда доберется. В следующем переулке — грязном, с ужасающим запахом, с дохлой кошкой — ее туфельки заскользили по застоявшейся воде, влага разъедала голубую замшу.

Эти туфли купил ей Рейн. Рейн. Его имя болезненным эхом отозвалось в ее сознании. Не оставляй меня! С этой мыслью она завернула за угол и наткнулась на троих полицейских.

Глава 11

— Как он?

Александра посмотрела на Кэтрин Эджемонт, Маркизу Грейвенволд, которая вошла об руку со своим красивым загорелым мужем в холл их городского дома. Высокий импозантный мужчина был лучшим другом Рейна.

— О, Кэтрин, — вышедшая из дверей комнаты брата Алекс бросилась в объятья рыжеволосой женщины. Снова полились слезы, которые не иссякали с тех пор, как Рейн был ранен.

— Все в порядке, Алекс, — утешала красивая дама. — Мы с Домиником здесь, и мы собираемся здесь и оставаться, пока твой брат снова не встанет на ноги.

Александра попыталась улыбнуться в ответ на ободряющие слова, но ее губы, казалось, не хотел! подчиняться и рыдания сдавили ей горло.

Грейвенволд обратился к низенькому седому хирургу.

— Полагаю, вы доктор Чэндлер.

— Совершенно верно.

— Что вы можете сказать нам о состоянии Рейна?

— Боюсь, дела обстоят не лучшим образом. Он ранен в грудь, понимаете. Рана грязная. И очень болезненная. Мы смогли вытащить пулю, но он потерял много крови. Он очень слаб и почти обезумел от… от случившегося.

— Удалось ли установить, что же все-таки произошло?

— Отчасти. Временами он приходит в ceбя. Констебль допросил его, насколько осмелился, учитывая серьезность ранения. Он также допросил слуг и Александру, конечно. Так удалось установить, что женщина, известная под именем Джоселин Уиндэм, ранее жила с виконтом в Стоунли. Ее настоящее имя Джоселин Эсбюри.

Щека Доминика дрогнула. Он слышал об этой женщине. Рейн много говорил о ней при их последней встрече.

— Что еще они узнали?

— Теофил Финч, кучер виконта, уверяет, что эта женщина дважды пыталась убить виконта. Один раз рядом с домом Будла, другой — у особняка Дорринга, куда виконт приезжал для игры в карты л, каждую неделю.

Кэтрин протянула Александре носовой платок, который та прижала к глазам.

— Фарвингтон, наш дворецкий, говорит, что Рейн привел эту женщину прямо с улицы, — сообщила Александра. — Когда он привез ее, на ней были рваные мужские штаны. Рейн взял у меня несколько платьев, чтобы одеть ее. Этот дом он купил для нее. Он относился к ней как к леди — и посмотрите, как она ему отплатила!

Алекс опять разрыдалась, и Кэтрин снова обняла ее.

— Куда они ее забрали? — спросил Доминик.

— В Ньюгейт, по-моему, — лицо доктора стало мрачным. — Кучер уверяет, что в дело замешаны еще двое. Слуги считают, что это те люди, которых недавно нанял виконт.

— А они где?

— Исчезли. Растворились в воздухе. К несчастью, нет никаких сведений о том, где они находились во время выстрела.

— Рейн не говорил о них?

— Нет. Он упоминал только девушку, — доктор снял лупу, — если у вас есть еще вопросы, полагаю, что его светлость может ответить вам на них. Он спрашивал о вас.

Доминик двинулся к двери.

— Можно просто войти?

Седой врач опустил лупу в карман синего полосатого жилета.

— Только будьте кратки. Не говорите ничего, что могло бы обеспокоить его.

Доминик вздохнул и вошел в спальню.

Как можно спокойнее, стараясь не обращать внимания на металлический запах свернувшейся крови и терпкий дух болезни, он сел у кровати друга. Обычно загорелое лицо Рейна сейчас казалось восковым, он дышал слабо и прерывисто. Глаза его были закрыты, влажные пряди каштановых волос свисали на лоб и виски. Свежие повязки на груди снова начали краснеть от крови.

— Доминик? — едва слышно прошептал он, и сердце маркиза сжалось при звуке этого слабого голоса.

— Я здесь, дружище.

Он схватил Рейна за руку, но ответное пожатие было слабым.

— Я… рад, что ты пришел.

— Я приехал как только смог.

Рейн пошевелил головой, словно кивая.

— Это была Джоселин, — проговорил он.

— Я знаю.

— Куда… куда они ее забрали? Мне никто не говорит.

— Вероятнее всего, в Ньюгейт. Так обычно бывает.

Линии вокруг рта Рейна пролегли еще глубже, его лицо выглядело серым и мрачным.

— Она… она не могла простить мне, то… что случилось с ее отцом. Долгая история. Напомни, я тебе расскажу… потом.

— Хорошо, — Доминик глотнул, пытаясь преодолеть спазм в горле. — Когда поправишься.

Рейн снова едва кивнул. Его глаза закрылись.

— Я не хочу… чтобы ее повесили. Я знаю… мне не следовало бы… думать о ней. Часть меня хотела бы… увидеть ее. Но другая… — он с усилием открыл глаза и посмотрел в лицо Доминику. — Вызволи ее оттуда, Дом. Проследи, чтобы ее куда-нибудь отправили. Сделай все возможное.

Доминик хотел возразить. Он хотел, чтобы эта женщина попала в ад за то, что натворила.

— Ты уверен, что хочешь этого? Она же пыталась тебя убить, Рейн.

Может, даже убила.

— Я не могу вынести мысли о том, что она там… в этом ужасном месте. Я знаю… каково там… в таком месте.

— Ей там самое место. Она должна заплатить за то, что сделала.

Рейн так резко приподнялся на локте, что Доминик не успел его остановить.

— Обещай мне, черт побери! Что бы ни случилось… обещай!

— Хорошо, Рейн. Не беспокойся, — он снова уложил друга. — Ты же знаешь, что я это сделаю. Все сделаю.

— Спасибо, — Рейн расслабился. — И еще… одно.

— Да, конечно.

— Если мне станет хуже… если я не выживу…

— Выживешь, черт побери!

— Если не выживу… обещай, что присмотришь за Александрой.

Спазм в горле Доминика стал еще болезненнее.

— Само собой. Она будет жить с Кэтрин и со мной. Честно говоря, мы собираемся оставаться здесь, пока ты не поправишься.

Глубокие карие глаза посмотрели ему в лицо.

— Думаешь, это случится? Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.

Пожатие Доминика стало крепче.

— Правда состоит в том, что многое зависит от тебя. Я знаю, что ты борец. Если ты собираешься победить смерть, ты победишь. И я хочу, чтобы так и было. Все мы хотим. Но и ты должен этого захотеть.

— Почему… ты думаешь, что я не хочу?

— Мы с тобой давно дружим, Рейн. Я знаю, как ты относишься к этой женщине. Я увидел это по твоему лицу, когда ты говорил о ней.

Рейн снова прикрыл глаза. Долго молчал. Когда он заговорил снова, Доминику пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова:

— Я же говорил тебе, что глупо влюбляться, — виконт выпустил руку Доминика и погрузился в тревожный болезненный сон.

Джоселин Эсбюри поплотнее натянула на плечи драное шерстяное одеяло. В маленькой темной камере было холодно, невероятно холодно. Она вздрогнула, ощутив влажность под ногами, ее туфли погрузились в целый пруд стоячей воды, покрывавшей каменный пол. Воздух был влажным и затхлым. Вонь человеческих экскрементов и грязных тел давила на нее.

В этой камере, освещенной всего одной свечой, было темно, ее соседями были лишь тараканы да пауки, но путешествие в недра тюрьмы показало Джоселин скопище воров, грабителей, головорезов, проституток и попрошаек. Голодающие и бездомные, безнравственные и просто пытающиеся выжить, все они износили свои жизни, как рваную шерстяную кофту.

И теперь она снова одна из них. Джоселин упала на старый табурет на трех ножках и приподняла мокрые ноги на перекладину. Этот стул да жалкий соломенный тюфяк и ночной горшок составляли всю обстановку камеры.

Она подоткнула под себя тонкую муслиновую юбку, пытаясь согреться и тщетно стараясь перестать стучать зубами. На ней все еще было голубое муслиновое платье, кое-где порванное, с повисшей на груди вышивкой, с оборванной подкладкой.

То, что на ней вообще осталось платье, было уже чудом, или, как минимум, чудом в лице дорогого друга по имени Броуни, заплатившего, как она подозревала, мзду, за которую охрана обеспечивала минимум заботы.

Плати или раздевайся, — такое здесь правило. Броуни появился даже раньше, чем ее приволокли, полицейские грубо лапали ее, один из них откровенно ласкал ее грудь.

— Какой-то тип заплатил за тебя, — плотоядно усмехаясь сообщил похожий на быка охранник. — Даже жаль. Интересно, что у тебя там под дамским платьем.

Но деньги были уплачены, охранник сдержал слово и оставил ее в покое. Этих денег хватило на одиночную камеру, на кое-какую еду, заплесневелую и с насекомыми, но все-таки позволявшую выжить, и даже на маленькую свечку. Денег было достаточно, и она задумалась над тем, где Броуни их украл.

Она думала, где он и удалось ли им с Такером избежать бури, поднявшейся после выстрела. Она подумала о Рейне, жив ли он? У нее перехватило горло, когда она вспомнила его бледное, неподвижное тело, его прерывистое дыхание, текшую на ковер кровь. Она вспомнила о нем, и у нее защемило сердце, ей захотелось плакать, но слезы не шли. С той минуты, как ее схватили, Джо не уронила ни слезинки. Она слишком оцепенела, чтобы заплакать, слишком отчаялась.

Даже теперь, когда она услышала приближающиеся шаги, Джоселин чувствовала себя слишком слабой, чтобы подойти к двери. В ржавом замке заскрежетал большой ключ.

— Выходи-ка, крошка. Тут к тебе пришли. Она сжала в руках одеяло, пронзенная неожиданной надеждой, и вышла за дверь. Стук ее сердца громко отдавался в ушах. С Рейном все в порядке? И он рассказал правду о том, что случилось? И они пришли, чтобы освободить ее?

У нее безумно колотилось сердце, пока ее вели ко входу в тюрьму, мимо голодных толп в переполненных камерах, вдоль сырых и грязных коридоров, в которых воняло хуже, чем в сточных канавах, ее руки дрожали от неуверенности, но сердце ожило от надежды и ожиданий.

Но когда она увидела, что посетитель — Броуни, увидела углубившиеся морщины на его измученном лице, она поняла, что надежды не оправдались.

— Броуни!

Она подбежала к нему, едва охранник закрыл дверь, заперев их вдвоем. Броуни обнял ее. У Джо на глаза навернулись слезы, но сейчас было не время давать им пролиться.

— С тобой все в порядке, детка? Они тебя не тронули? Тебе не сделали больно?

Да, чуть не крикнула она. У меня болит сердце. Боль просто невыносима. Но она не могла рассказать ему о своей ужасной боли. Не могла сказать, что ее горе и ужас заключения почти убийственные.

Она покачала головой и попыталась улыбнуться.

— Нет, они меня не тронули. Это ты заплатил за меня?

Он невесело улыбнулся.

— Взял деньги у его треклятого сиятельства. Мы с Таком собирались стибрить их, если вдруг что-нибудь не заладится. И вот оно и не заладилось.

— А Рейн… — у нее перехватило дыхание. Она кусала губы, чтобы они не дрожали. — О-он умер?

Ее сердце, казалось, остановилось, пока она ждала ответа.

— Нет, черт побери, — сказал Броуни. — Ты почти убила его, но он силен.

— Я не стреляла в него!

Я люблю его!

— Я бы ни за что не сделала ему больно. Я думала, что ты это понимаешь.

Броуни минуту пристально разглядывал ее.

— Ты не стреляла в этого сукина сына?

— Нет, конечно, нет.

И он жив! Ее сердце забилось спокойнее впервые за эти дни.

— Но если не ты, то кто, черт побери?

— Я… я не знаю. Честное слово, я думала об этом, но теперь, когда я хорошо его знаю, я не думаю, чтобы кто-нибудь хотел убить его.

— Но тем не менее кто-то чертовски хочет его убить.

Кто стрелял в Рейна? Она пребывала в слишком большом оцепенении, чтобы размышлять над этим. Конечно, есть Стивен Барлетт, может, еще актриса, любовница Барлетта. Или леди Кэмпден в припадке ревности.

— Я не знаю, кто это сделал, Броуни, но если Рейн не умер, он может сказать им, что это не я, — она вцепилась ему в руку с новой надеждой. — Понимаешь, Броуни? Это все — ужасная ошибка, и как только Рейну станет лучше, он все уладит.

Надежда разгоралась все ярче. Рейн поправится. Она выберется из этого адского места, Рейн придет за ней и все будет так же прекрасно, как было до сих пор.

Броуни откашлялся. Он выглядел несколько неуверенно, но Джо не обращала на это внимания. Рейн жив. Жив! Все остальное не имеет значения.

— Я позабочусь, чтобы охрана получила еще денег. Чтобы хватило на то, чтобы дождаться перемен. А эти гроши прибереги для себя. Никогда не знаешь, когда они могут пригодиться.

Она засунули деньги в вырез платья.

— Ты сказал, что взял деньги у виконта. А как ты узнал, где они лежат?

— Нетрудно догадаться. Ясно, что он где-то держал пару соверенов, скорее всего — в кабинете. Я бы не стал их трогать, если бы между вами все было ладно.

— Они не знают, что ты их украл? У вас с Таком все в порядке?

— Парнишку я не видел. Мы вместе рванули на улицу, едва увидели, что началась заварушка.

Броуни зацепил пальцем за пуговицу своей рубашки и потянул ее.

— Не думаю, чтоб нас искали. Констебль считает, что ты одна виновата. Но не бось, я буду держать ухо востро.

— Все уладится, Броуни. Нам только нужно молиться, чтобы Рейн поправился.

Мужчина тронул ее за щеку. Она ощутила мозоли и старый шрам на его руке.

— В жизни ни за что не молился, детка. Но если это может вызволить тебя из этой поганой дыры, я буду молиться, пока лоб не расшибу.

Джоселин улыбнулась впервые после того, как раздался страшный выстрел в кабинете виконта. Она накрыла руку Броуни своей.

— Рейн выздоровеет, я уверена. А когда он поправится, он обо всем позаботится.

Броуни не ответил, он обернулся на звук ключа в замке. Джоселин молча прошла мимо него, следуя за охранником обратно в камеру.

— Ты пользуешься успехом, девочка. Это за то, что ты задирала перед ними свои красивые юбки, а? — это снова появился охранник.

С визита Броуни прошло три дня.

— Еще кто-то пришел?

Охранник — толстый седеющий бородатый мужчина с грязными каштановыми волосами, маленькими поросячьими глазками — повернул ключ и открыл тяжелую дверь.

— На сей раз жентельмен. Красивый парень. Последи лучше за своими манерами.

Джентльмен. Не Рейн; он еще не может вставать. Но он прислал кого-то вместо себя? Наконец-то пришли ее освободить? Снова затеплилась надежда. Джоселин пошла вслед за охранником по коридору, нервно пытаясь пальцами пригладить волосы, тщетно стараясь выглядеть поприличнее.

Они прошли мимо комнаты, в которую охранник водил ее в прошлый раз, вышли из общей тюрьмы и вошли на господскую половину. Здешние заключенные были достойнее тех, кто сидел в общей части, или просто у них было побольше денег.

— Сюда, — сказал охранник, распахивая низкую деревянную дверь.

В комнате было светло, ее освещали, как заметила Джоселин, длинные свечи. Обстановка состояла из массивного деревянного стола и стульев. Джо остановилась, увидев в противоположном конце комнаты стоявшего к ней спиной темноволосого человека со сложенными за спиной руками. При ее появлении он обернулся.

Грейвенволд. Это он. Темные глаза, загорелая кожа. Рейн часто говорил о нем. С бьющимся сердцем Джоселин опустилась в реверансе, боясь, что что-то случилось.

— Ты знаешь, кто я?

— Лорд Грейвенволд, — сказала она, приближаясь к нему. — Друг Рейна.

— Верно.

— Он не… не…

— Нет. Пока еще нет, во всяком случае, — решительный взгляд его черных глаз был так холоден, что она содрогнулась. — Но даже сейчас, пока мы разговариваем, его жизнь висит на волоске.

В поисках поддержки Джо ухватилась за спинку стула.

— Господи.

— Какое сожаление! Я не ожидал этого от тебя. Но не будь ты такой талантливой актрисой, Рейн не лежал бы сейчас при смерти.

— Ч-что! Неужели вы думаете, что это я его застрелила?

Его высокие скулы побледнели.

— Ваше представление чрезвычайно трогательно, миссис Уиндэм… или мисс Эсбюри? Но дело в том, что мой друг опасно ранен, и только вас можно в этом винить.

— Но я не стреляла в него! Когда Рейн поправится, он сможет сам рассказать, что произошло, — она склонилась над широким деревянным столом, умоляя его поверить, что она говорит правду, — Рейн сам сможет вам сказать, что это не я.

— Боюсь, мисс Эсбюри, что вы заблуждаетесь на этот счет. Понимаете ли, его сиятельство уже несколько раз приходил в себя. И он ясно назвал вас убийцей.

— Но Рейн не мог этого сделать! Не мог!

— Уверяю вас, он так сказал.

— Я не верю вам. Вы лжете! Я думала, вы его друг.

— Да, я его друг. И еще я человек, верящий в правосудие. И если бы не Рейн, я бы с радостью дождался, когда вас повесят.

Дрожа всем телом, Джоселин упала на стул, пытаясь побороть приступ тошноты и собраться с мыслями.

— Если вы считаете, что я виновна, зачем же вы пришли?

— Если говорить прямо, я пришел, чтобы предоставить вам выбор. Вы можете оставаться здесь, на господской половине, в ожидании процесса за попытку убийства в случае, если Рейн поправится, или обвинения, десятилетнего приговора и пожизненного заключения в случае его смерти — или быть сосланной за свое преступление.

— Сосланной?

Его взгляд был по-прежнему жестким.

— Скорее всего, на Ямайку. Так как вывоз рабов запрещен, возникла большая потребность в труде заключенных.

— Но я… я не убивала его, — слабо возразила она.

— Если правда такова, предлагаю вам предстать перед судом. Если вы невиновны, суд вас оправдает.

Суд или ссылка, у Джоселин перехватило горло.

Господи, о Господи, этого не может быть! Но так было.

Она хотела возразить, сказать, как это несправедливо, но боль в горле помешала говорить. Разве жизнь когда-нибудь была к ней справедлива? Конечно, нет, с тех пор, как умер отец. После встречи с Рейном все изменилось. Но теперь снова все обратилось против нее.

— Если вам требуется какое-то время на то, чтобы принять решение, я приду через день или два и вы сообщите мне его, — маркиз направился к двери.

— Нет, — Джоселин облизнула губы, пересохшие вдруг настолько, что она едва могла говорить. — Вы можете узнать мое решение сейчас.

Как будто она приняла решение. Как она может решиться предстать перед судом, когда неизвестно, кто истинный виновник? Когда ей ничем не доказать своей правоты? Предстать перед судом — безнадежно. У нее не было доказательств, слуги осудили ее, и даже Рейн считал, что она виновна.

— Я приму ваше предложение о высылке. Мы оба понимаем, что у меня нет другого выбора.

Маркиз поднял густые черные брови. Он мгновение смотрел на нее, потом сухо поклонился. Его лицо ничего не выражало.

— Как вам угодно. Я сам позабочусь о деталях. Он направился к двери, его темно-красный фрак и белоснежная рубашка контрастировали с серыми стенами тюрьмы. Молча пройдя мимо Джоселин, он кивнул охраннику, открывшему низкую деревянную дверцу.

— Я бы хотела, милорд, — сказала ему вслед Джоселин, — чтобы вы знали, что я не стреляла в его сиятельство. Он был… чрезвычайно дорог мне. Я надеялась, что он мог… сохранить какие-то добрые чувства ко мне. Но после того, что он сказал, очевидно, что это не так. И все-таки я желаю ему скорейшего выздоровления с Божьей помощью. Прошу вас передать ему это.

Маркиз не ответил, просто наклонился в низком дверном проеме и вышел.

Когда толстый охранник снова вошел в комнату, Джоселин подняла подбородок и заставила себя встать. Вся ее воля, вся невероятная решимость ушли на то, чтобы не упасть на каменный пол и не предаться отчаянию.

Ее глаза были полны слез, но она смахнула их, стараясь, чтобы охранник ничего не заметил.

— У тебя новая камера, киска. Просто чудо для убийцы.

— Виконт жив.

— Все едино — ты же пролила его дивную голубую кровь.

Джоселин не ответила. Она следовала за охранником по коридору в новую, не столь отвратительную камеру. Но сердце ее было разбито. Она так надеялась… она была так наивна. Она доверяла ему, смотрела на него так, как не смотрела ни на кого другого. Она его любила.

И цена, которую ей придется за это заплатить, выше любой другой.

— Как он? — спросил Доминик у Кэтрин, заходя в их спальню, как раз напротив комнаты, в которой Рейн забылся лихорадочным сном.

— Достаточно хорошо, учитывая обстоятельства. У него по-прежнему лихорадка. Мы купали его в холодной воде.

Доминик выглядел усталым, заметила Кэтрин, он беспокоился за друга. Ее сердце устремилось к нему.

— Доктор еще с ним?

— Да. И Александра с ним. Бедняжка спит даже меньше нас.

Ее муж, одетый в тот же темно-красный фрак, что и в тюрьме, пересек комнату и опустил занавески, пытаясь загородиться от яркого вечернего солнца.

— Может быть, мы сможем немного поспать до ужина, — сказал он, возвращаясь к ней.

— Надеюсь, малютка Рэндалл спит спокойно. Он ведь впервые остался без нас так надолго.

Доминик коснулся рукой ее подбородка.

— Наш сын поживает замечательно. У него прекрасная кормилица и нянюшка, балующая его донельзя. Скорее его папа и мама с трудом обходятся без него.

Кэтрин улыбнулась, глядя в прекрасные темные глаза мужа. Потом ее улыбка угасла.

— Ты виделся с ней? Доминик кивнул.

— Я не хочу, чтобы об этом услышала Александра. Я знаю, что она не одобрит этого. Честно говоря, я тоже не одобряю, но Рейн пожелал этого, и так тому и быть.

— Что она сказала? — спросила Кэтрин.

— Именно то, чего я ожидал. Что она ни в чем не виновата.

Доминик опустился в кресло перед камином, Кэтрин приблизилась к нему сзади. Она положила руки на его широкие плечи и стала массировать их, чтобы расслабились мышцы.

— Я так понимаю, что ты ей не поверил.

— Я сказал ей, что если она говорит правду, ей следует остаться в Лондоне и дождаться суда.

— И?

— Она согласилась на высылку.

— Тогда она должна быть виновна.

— Она виновна, в этом нет сомнений. Рейн сказал констеблю, что она направила на него пистолет, едва он вошел в комнату. Накануне они поссорились, что-то связанное с ее отцом, — он провел Рукой по своим густым черным волосам. — Рейн не дурак. Я не могу поверить, что она сумела так его провести.

— Ты уверен, что другого ответа нет? Что нет хоть какого-то шанса, что Рейн и слуги ошиблись?

— Господи, как бы я этого хотел. Но улики кажутся неопровержимыми.

— У тебя была возможность поговорить с судьей?

Доминик кивнул.

— И с капитаном «Морского волка». В конце месяца он повезет женщин-заключенных на Ямайку.

Кэтрин вздохнула.

— Я так переживаю за Рейна. Судя по тому, что ты говорил мне, он был почти влюблен в нее.

— Она, безусловно, обманула его.

— При всей той ненависти, которую она копила. Она должна была сойти с ума.

— Мне она показалась вполне нормальной, — он покачал головой, густые пряди черных волос упали ему на лоб. — Она сказала, что он ей очень дорог. Что она желает ему скорейшего выздоровления. Она просила меня передать это Рейну.

— Ты передашь?

— Не знаю. Я не хочу беспокоить его еще больше.

— Я только надеюсь, что он протянет до тех пор, пока жар не спадет. Врач говорит, что если это случится, у него будет шанс.

Доминик только кивнул в ответ. Потом встал, и Кэтрин обняла его.

— Давай займемся любовью, Доминик. Заставь меня забыть все печали — хоть ненадолго.

Он не ответил, только жадно поцеловал ее, ведь он тоже нуждался в разрядке. Потом подхватил ее на руки и отнес к большой пуховой постели.

Сила любви снова поддержит их. Кэтрин хотелось, чтобы она могла поделиться этой силой с их другом.

Глава 12

Одетая в прямую коричневую полотняную юбку и простую белую домотканую блузу — платье, выданное им на время долгого морского путешествия, — Джоселин стояла у борта корабля «Морской волк».

Бригантина длиной в триста метров с полной оснасткой неуклюже выбиралась в открытое море. Это была потрепанная старая посудина, на которой осталось только самое необходимое, ее трюм был превращен в спальню, где в тесноте жили сто двадцать заключенных женщин.

Опустошенная, Джоселин наблюдала, как удаляется берег, становясь лишь точкой на голубом горизонте. Удалявшиеся скалы ничего не говорили ни о доме, ни о людях, которых она привыкла любить и которых лишилась теперь, как когда-то лишилась семьи.

Она не знала, через какие страдания предстоит ей пройти. Какое жестокое обращение придется вытерпеть за ее воображаемые преступления, какие тяготы выпадут ей на долю в ближайшие годы, все это она могла только вообразить. Но теперь она уже не зеленая девчонка, которая кончит тем, что станет умирать от голода на улице, не невинная девушка, готовая поддаться на обещание будущего счастья… и любви.

Джоселин чувствовала, как ветер овевает ее кожу, колышет волосы у щеки, и ей вспомнилось другое столь же нежное прикосновение. Прикосновение теплых пальцев к ее груди, мягкое и в то же время твердое прикосновение мужских губ.

Рейн.

Его ложь убедила ее: он бросил ее, предал. Но ей все равно его не хватало, тоска по нему причиняла ей боль, которая оказалась сильнее всех прежних мучений, всех пережитых несчастий.

Зачем он это сделал? Чего он этим добивался? Ей приходил в голову лишь один ответ, такой же желчный, как и все остальные. Она надоела виконту, как и предупреждал Броуни. И хотя, конечно же, он не сам организовал это покушение, ему не составило труда воспользоваться представившейся возможностью. Этот выстрел дал ему такой легкий способ избавиться от нее. И такой дешевый.

Теперь пять тысяч фунтов и аренда дома большее не были проблемой. Ее изгнали из города. Броуни и Такер легли на дно, и даже если бы им не пришлось этого делать, им ли тягаться с аристократом. Им бы только хуже от этого стало.

Рейн бросил ее, как и всех остальных. Но несмотря на всю боль и отчаяние, ее сердце стремилось к нему. Или хотя бы к тем горестно-сладким воспоминаниям, которые у нее остались. Она попыталась не позволять себе думать о нем, как пыталась с той минуты, когда к ней в тюрьму пришел темноволосый маркиз.

Но она не могла забыть.

— Еще десять минут! — крикнул первый помощник капитана. Над его головой матросы карабкались на мачты. Чайки, крича, кружились над ними, а холодный воздух полоскал огромные полотняные паруса. — Еще десять минут, и отправляйтесь к себе.

Им рассказали правила: на два часа утром и вечером они группами будут подниматься на палубу, где смогут гулять. Все остальное время они должны оставаться в трюме. Там были узкие койки, по семь, друг над другом, так что высота между ними составляла всего тридцать сантиметров. Длинный деревянный стол шел вдоль всего трюма, закопченные лампы на китовом жире давали слабый желтоватый свет, которого едва хватало, чтобы что-то разглядеть.

Все женщины были одеты одинаково, хотя представляли собой самые разнообразные фигуры и национальности. Большинство из них были англичанками, но встречались среди них и шотландки, ирландки, француженки и итальянки, несколько негритянок и одинокая испанка. В основном — воровки, попрошайки и проститутки — и даже хуже. Старые и молодые, слабые и сильные, они были объединены одним — суды признали их виновными.

— Как тебя зовут, милашка? — обратилась к Джоселин толстая немолодая женщина с гривой светлых волос. — Меня Долли кличут. Долли Уайт-хэд, — она протянула полную руку, Джо пожала ее.

— Джоселин Эсбюри.

— За чё сидишь? Мгновение Джо не отвечала.

— Попытка убийства, — наконец проговорила она, бессознательно распрямляя плечи.

Женщина по имени Долли только хмыкнула, от чего ее полное тело заколыхалось.

— Вот уж не подумала б. Ты ж совсем девчонка. Джоселин вспомнила о смертельно бледном распростертом на полу Рейне.

— Я в него не стреляла. Это все ошибка.

— Верно, ягненочек. Как и со всеми нами.

Она стала было отрицать, а зачем? Это ничего не даст, понимала Джо, и молилась о том, чтобы со временем принять то, что преподнесла ей судьба.

Она задумалась над тем, как скоро сможет примириться с предательством Рейна.

— Сколько недель мы будем плыть на Ямайку? — спросила она у толстухи, пытаясь сменить тему.

— Недель шесть, кажись. С Божьей помощью и с попутным ветром.

Шесть недель и даже больше. В этом переполненном трюме они покажутся шестью годами.

— Время вышло! Пошевеливайтесь. Спускайтесь вниз.

— Думаю, нам следует идти.

Долли двинулась прочь, и тут Джоселин увидела, что к ней подходит высокий загорелый моряк. У него была обнаженная грудь, только на шее алел платок, и он был босиком. Мускулистые руки похожи на ветки, а черные волосы заплетены в косичку.

— Лучше слушайся, детка. Кэп не любит, когда нарушают правила.

Джоселин кивнула, благодарная за дружественную нотку в его голосе. Что-то в нем напоминало Броуни, и она тепло улыбнулась в ответ.

Могучий моряк тоже улыбнулся, разглядывая ее вьющиеся черные волосы и яркие голубые глаза.

— Ты Эсбюри?

— Я Джоселин Эсбюри.

— А я Микс, — сказал он. — Второй помощник здесь. Кэп приказал позаботиться о тебе. Дополнительное одеяло, чуток лишней еды и все такое. Просил за тобой приглядеть.

— Почему?

— К нему приходил джентльмен. Аристократище. Он-то и заплатил капитану за то, что тот доставит тебя на Ямайку в целости и сохранности.

Грейвенволд. Совесть Рейна. Неужели виконт верит, что заплатив немного денег, он компенсирует тот огромный ущерб, который он ей причинил?

— Я не дурочка, мистер Микс, — ответила Джоселин. — Я возьму все то, что могу получить, и не пожалею об этом. Обо мне некому позаботиться, кроме меня самой, а я уже давно выучилась умерять свою гордость.

Моряк улыбнулся еще шире.

— Но не всю, сдается мне. Думаю, у тебя ее еще немало осталось в этой прямой спинке, — он хмыкнул, мускулы у него на груди пошевелились. — А теперь иди-ка лучше вниз. Коли захочешь, можешь ненадолго подняться после ужина.

— Спасибо, мне это будет приятно.

— Мне придется за тобой заходить. А не то парни решат, что ты заявилась на полубак, чтобы покрутить перед ними задом.

Джо покраснела. Благодаря Рейну она перестала сталкиваться с изнанкой жизни; и трудно было признаться себе, что она снова попала на дно.

— Извиняйте, мисс, — сказал второй помощник, и Джо заметила, что и его худое лицо тоже покраснело.

— Все в порядке, мистер Микс.

— Вовсе не в порядке, и больше вы от меня такого не услышите. А теперь уходите, пока мистер Дирлинг на вас не наткнулся.

— А кто это — мистер Дирлинг?

— Первый помощник. Держитесь лучше от него подальше, милочка. Он может и сподличать.

Внимательно выслушав совет второго помощника, Джоселин пошла вместе с другими женщинами вниз по лестнице в затхлый трюм.

Там в тусклом свете кто-то сел играть в карты за деревянным столом, другие расположились на своих узеньких жестких койках. Когда Джоселин подошла к постели, которую ей назначили раньше, — к одной из лучших, как она теперь понимала, — койка оказалась занята кем-то другим. Темноволосая, смуглая девушка-испанка, которую Джо заметила еще в начале пути, вытянула свои босые ноги на ее дополнительном одеяле, о котором говорил мистер Микс.

— Боюсь, вам придется перебраться на другую койку, — сказала Джо. — Эту койку дали мне. Если я правильно помню, ваше место наверху.

Темные глаза хорошенькой девушки сузились.

— Боюсь, это вы ошиблись. Та койка наверху — ваша.

За три года, прошедшие со смерти ее отца, Джоселин уже не раз проходила по этой неприятной дорожке. Речь шла не о койке, даже не об одеяле или подушке. Дело было в том, что если одна из этих женщин сумеет что-либо у нее отобрать, остальные станут поступать так же. Она подошла к кровати и наклонилась к лежавшей женщине.

— Эта клятая койка — моя, — сказала она, нарочно сбиваясь на самый сильный акцент кокни, какой только знала. — Катись отсюда, пока я не помогла тебе свалить.

Глаза испанки расширились. Она выкарабкалась с узкой койки и встала перед Джо. Она оказалась пониже ростом, но тяжелее, мощнее фигурой.

— Предупреждаю, puta[6]. Это моя койка, — она уперла руки в бока и откинула назад свои черные волосы. — Ты мне не нравишься, Ingles[7]. Мне приятно будет проучить тебя.

Джоселин напряглась, ее руки невольно сжались в кулаки.

— Только попробуй.

Испанка впервые поколебалась в своей уверенности. Ее кулаки были сжаты, но глаза нервно шарили по комнате, словно она кого-то искала.

— Прекратите — обе — сию минуту! — воскликнула Долли Уайтхед, становясь между двумя женщинами. — Кончита, отправляйся на ту койку, которую отвели тебе. А ты, Джо, пойди-ка прогуляйся, если сможешь найти место в этой вонючей дыре. Нам придется ладить друг с другом еще шесть недель — а может, и больше. А это не лучшее начало.

Джо была почти готова к тому, что испанка накинется на Долли. Но та, напротив, выглядела огорченной.

— Двигайся, — потребовала Долли, и девушка подобрала свои юбки и взобралась наверх.

Джоселин начала прогуливаться, стремясь выполнить свою сторону сделки.

— Не злись на Читу, — сказала, подойдя к ней, Долли. — У нее испанский норов, понимаешь ли, а в остальном она ничего.

— Я так понимаю, вы с ней подруги?

— В некотором роде и так. Мы с ней закорешились в тюрьме. Привязались друг к другу прямо как мама с дочкой. Она и впрямь одинока, понимаешь.

Мы все одиноки, подумала про себя Джо.

— Она тута за кражу, но на самом деле все дело в ее чертовом характере. Она прикатила в Англию со своей мамашей, но старуха сбежала и бросила ее. Чита прекрасно справлялась, работая горничной, пока не повздорила с хозяйкой.

— Рассказывай, — сказала Джо с мрачным сарказмом, — она, небось, пыталась влезть в постель к хозяину.

Долли рассмеялась.

— Не в этом дело. Похоже, та баба немножко слишком резко обращалась со своими детьми: била их березовыми розгами до крови. А Чита любила этих детей. И накинулась на эту бабу. Сказала, что та бы лучше оставила детей в покое. На следующий день за ней пришли.

— Понятно.

Джо замолчала. Если Чита так любит детей, она не может быть плохой.

Они подошли к самому носу корабля. Через толстые сырые стены трюма было слышно, как волны бьются о корпус судна. Тут они остановились.

— Я послежу, чтобы она на тебя не наскакивала. Это я обещаю. Не боись, она тебе забот не доставит.

Джо вздохнула.

— Вот уж чего бы мне совсем не хотелось, так это забот.

Уходя, Долли улыбнулась. Джоселин заметила следы сифилиса у нее на шее, уходившие под вырез блузки. Джо погуляла еще немного, пробираясь между толпившимися женщинами, размышляя об испанской девушке, которую тоже предали. Это их объединяло.

Вспомнив о Рейне, Джо впала в задумчивость, сердце у нее защемило от знакомой боли. Зачем он это сделал? Почему так решительно отказался от нее? С какой женщиной делит он теперь постель? Вопросам не было конца.

Когда она вернулась на свою койку, втиснутую между шестью другими, она почувствовала себя одинокой и несчастной, а мысли о Рейне по-прежнему омрачали ей сердце и разум. Ее поглотили воспоминания о днях, проведенных вместе с ним. О том, как Рейн в грязной от сажи одежде сажает детей в повозку. О том, как Рейн смеется над какими-то ее словами своим теплым гортанным смехом. О том, как Рейн втаскивает ее по крыше в безопасное место своими невероятно крепкими и неизмеримо нежными руками.

Она вспомнила, каким он был в ту ночь, когда она впервые приняла его в постели. Такой высокий и красивый. Она не забыла ни одной черты его лица, ни одной линии его мускулистого тела. В темноте трюма ей казалось, что стоит только протянуть руку, и она дотронется до него, почувствует, как его мощная грудь прижимает ее к койке, как целуют ее горячие губы.

Она ворочалась, то страдая по нему, то ненавидя, но постоянно тоскуя.

В темноте она нащупала под тонкой хлопчатой ночной рубашкой медальон. Она спрятала его от охранников, засунув в дырочку на подоле своего платья. И теперь носила его под одеждой, и всякий раз, дотрагиваясь до медальона, вспоминала о Рейне. Ей бы следовало выбросить его, понимала она, и освободиться от болезненных воспоминаний, которые он вызывал, но она не могла примириться с к подобной потерей.

Ее рука скользнула ниже на грудь, и на мгновение она вообразила, что это рука Рейна, лаская, касается ее. Она прикусила губу, чтобы не поддаться дрожи, охватившей ее тело, и порыву желания, прокатившемуся по жилам.

Это был единственный способ заставить себя не опустить руку ниже, не коснуться себя так, как касался он, чтобы облегчить безумную боль, которую приносили мысли о нем. Но она понимала, что жар ее не покинет. Только Рейн в состоянии усмирить это пламя.

Только Рейн.

Джоселин повернулась к грубой деревянной стене корабля. Красивое лицо Рейна улыбалось ей, его карие глаза светились теплотой. Рейн.

И впервые после отъезда из тюрьмы Джоселин расплакалась.

— Приятно видеть тебя, Доминик. Я рад, что ты зашел.

Одетый в лосины из оленьей шкуры и белую полотняную рубашку, Рейн подвел своего высокого темноволосого друга к обитой коричневой кожей софе перед камином.

— Я надеялся получить от тебя какие-нибудь известия, — сказал, усаживаясь, Доминик. — Когда же ничего не пришло, я решил поскорее узнать, в чем дело.

— Боюсь, я немного замкнулся, — ушел от ответа Рейн. После того, как жар спал, он медленно и тяжело пошел на поправку. Как только у него появились на это силы, он переехал из городского дома в Стоунли. Ему не хотелось оставаться в комнатах, которые он делил с Джоселин.

Ему не хотелось вспоминать.

— Я надеюсь, что ты понимаешь, насколько мы с Александрой благодарны тебе и Кэтрин за то, что вы тогда приехали и обо всем позаботились.

— Ты бы поступил так же, случись что-нибудь со мной. На то мы и друзья.

Виконт напряженной походкой подошел к резному буфету орехового дерева: его не совсем зажившая рана причиняла небольшую, но постоянную боль. Рейн взял хрустальный бокал.

— Бренди?

— Неплохо.

Рейн налил обоим по бокалу, протянул один Доминику и сел в удобное кресло напротив друга.

— Ты, безусловно, выглядишь лучше, чем в нашу последнюю встречу, — произнес, потягивая бренди, Доминик. — Александра, должно быть, хорошо о тебе заботится.

Лучше выглядит? Это не совсем правда. Он, конечно, выглядел более здоровым, кожа перестала быть такой бледной и он немного поправился. Но под глазами залегли синяки, а ввалившиеся щеки оставались бледными, загар совсем сошел с его обычно смуглого лица.

Рейн больше, чем обычно, сидел дома. Его мучила боль, и он не мог спать.

— Насчет Алекс ты прав, — улыбнулся Рейн. — Она печется обо мне как наседка. Отец говорил, что от всего бывает прок. Александра беспокоилась обо мне и не успела попасть в историю. Юный франт Питер Мелфорд еще крутится вокруг нее, но в остальном она ведет себя относительно смирно.

— Ты прав, от всего бывает прок.

Рейн кивнул и отпил бренди. Доминик наблюдал за ним, похоже, оценивая. Маркиз опустил свой хрустальный бокал на чиппендейловский столик перед софой немного резче, чем требовалось, и наклонился вперед.

— Ладно, Рейн, мы можем болтать хоть весь вечер — я не прочь, даже если это займет так много времени — но ты должен мне объяснить, что же все-таки происходит.

— Боюсь, я не понимаю тебя.

— Разве? Ты уже некоторое время на ногах, но еще ни разу не появился в свете. Я знаю, что ты еще не вполне в форме, но ты же ни разу не был ни на бегах, ни на боях за приз, даже ни разу не сыграл в карты у Уайта или Будла. Что происходит?

Рейн вертел бокал в ладонях.

— Ничего… во всяком случае, ничего, с чем бы я не мог справиться сам.

— Что это значит?

Рейн выпил большой глоток.

— Буду честен с тобой, Доминик, легче всего во всем этом проклятом деле было выжить после выстрела. Все остальное — сущий ад.

Доминик потягивал бренди.

— Хочешь рассказать об этом?

— Нет. Не думаю, что это что-то даст.

— Но почему бы не попробовать?

Рейн поиграл бокалом, потом отпил еще один глоток.

— Ладно. Дело в том, все это треклятое дело чертовски мучит меня. Джоселин… — Рейн откашлялся. — Джоселин много значила для меня. Больше, чем я думал. Теперь, когда ее нет, я постоянно думаю о ней. Я почти не могу есть, совсем не сплю. Я все вижу перед собой ее красивое лицо, думаю о том, что она пережила в прошлом, воображаю ее в ужасной тюрьме. Я-то знаю, что это за адское место.

— Мы сделали для нее все, что могли. И потом, она уже не в тюрьме.

— Да. Она заперта в каком-то старом проклятом корабле со ста двадцатью другими женщинами, большинство из которых — подонки. На таких кораблях живут как животные.

— Капитан Боггз известен своей честностью. Говорят, он лучший из тех, кто занимается этим делом.

— А дело это — перевозка преступников, — Рейн откинулся на спинку кресла. — Господи, Дом, я не могу думать о том, что она — одна из них.

Доминик отставил свой бокал и встал.

— Черт побери, тебе пора это прекратить. Она же пыталась тебя убить! И ей это почти удалось. Мы же оба знаем, что это была не первая попытка. Ты мне сам говорил, что вы поссорились из-за ее отца. Ты же сам видел, как она нажала на курок!

Рейн тоже встал.

— Дело еще вот в чем. В те редкие ночи, когда мне удается уснуть, я вижу во сне то, что произошло в моем кабинете, но в моем сне все не так. Я вхожу в комнату, Джоселин поворачивается и поднимает руку — но в моем сне сначала доносится выстрел и только потом она кричит мое имя. После того, как в меня попадает пуля, а не до этого момента. И, прежде чем упасть, я вижу ужас в ее глазах. Я вижу, как ей больно видеть то, что случилось со мной. Почему она так смотрит, если сама же меня и застрелила? Почему она выкрикнула мое имя?

— Но это только сон, Рейн.

Он провел рукой по волосам, потом друзья снова сели.

— Она сказала тебе, что невиновна.

— А чего еще можно было от нее ожидать?

Мгновение Рейн обдумывал это.

— Черт, я же видел, как она нажала на курок! Как же это можно объяснить?

— Дело в том, что она виновна. Тебе придется это понять и признать, и жить дальше.

Рейн откинулся в кресле.

— Господи, как же я ее ненавижу. Так же, как когда-то любил, так же я теперь и ненавижу ее за то, что она сделала.

— Это пройдет, Рейн. Ненависть и желание отомстить были первопричиной всех этих несчастий.

Рейн кивнул, немного склонив голову.

— Я знаю, что ты прав, но…

— Сказать легче, чем сделать. Это я понимаю. Думаю, на твоем месте я бы чувствовал себя так же, — Доминик допил бренди и отставил бокал. — Мне пора. День уже клонится к закату, а я обещал Кэтрин, что вернусь из Сити как можно быстрее.

Рейн заставил себя улыбнуться.

— Как я уже говорил, я благодарен за то, что ты заехал ко мне.

— Ты выдержишь, Рейн. Время все вылечит. Так всегда бывает.

Рейн вздохнул.

— Думаю, ты прав. Немного выпивки, партия в карты с друзьями и здоровая девчонка — может быть, это мне и нужно.

Доминик улыбнулся.

— Может быть.

— У леди Таунсенд завтра небольшой вечер. Александра просит меня сводить ее туда. Думаю, я мог бы нанести визит.

— Прекрасная мысль, — по пути к двери Доминик похлопал Рейна по спине. — Ты выдержишь. Только дай себе этот шанс.

Рейн кивнул.

— Передавай привет Кэтрин.

Доминик пожал Рейну руку и направился к двери. Виконт посмотрел вслед его высокой фигуре, вспоминая слова друга и пытаясь побороть ужасную дрожь внутри, болезненные сомнения и невыносимую боль.

Что он чувствует: ненависть — или любовь? Как две столь противоположные эмоции могут так тесно переплестись? Любовь, ненависть, гнев, нежность, страсть. Что же он чувствует по отношению к Джо?

Он задумался о том, где же она теперь и что ей приходится переносить. Он задумался о том, вспоминает ли она его, сожалеет ли о том, что сделала.

Думал он и о том, испытывает ли Джоселин какие-то чувства, похожие на те болезненные, мучительные ощущения, которые она вызывала в нем.

Через две недели налетел первый шторм. Несколько часов спустя пол трюма стал скользким от рвоты, параши были наполнены до краев, а матросы на палубе были слишком заняты парусами и борьбой с накатывающей волной, чтобы выносить их.

Джоселин несколько раз вырвало, но потом ей удалось успокоить свой желудок. По совету других, она оторвала полоску ткани от подола рубашки и обвязала ею рот и нос, чтобы легче было дышать.

На четвертый день этих мучений некоторые женщины так ослабели, что уже не могли слезть с коек, и Джоселин вместе с другими стала заботиться о них. С тех пор, как начался шторм, их только один раз выпускали на палубу. Волнение на море было таким сильным, что моряки опасались, как бы какая-нибудь шальная волна не смыла кого-нибудь из осужденных за борт.

Так как разжигать огонь в камбузе было слишком опасно, их рацион, состоявший прежде из ломтя соленой свинины и печенья на ужин да миски овсяной каши с кукурузной мукой и черной патокой на завтрак, свелся теперь к сухарям два раза в день и куску твердой сушеной говядины на ужин.

Дополнительный рацион, полагавшийся Джоселин, раньше доставлялся ей мистером Миксом во время вечерних прогулок, а теперь его просто клали ей на тарелку. При виде завистливых взглядов Джоселин уступила укорам совести и поделилась едой с самыми слабыми. В большинстве случаев в этом не было проку — еда не задерживалась в их желудках. На койках валялись стонущие истощенные тела, и, пока погода не прояснилась, казалось, что этому не будет конца.

Слава Богу, вечером четвертого дня море стало успокаиваться. Те женщины, которые еще были способны передвигаться, вышли на палубу, пока матросы драили трюм морской водой, чтобы избавиться от тошнотворного запаха.

Через пару дней большинство из них встали на ноги, даже Кончита, которая страдала, как показалось Джо, сильнее всех. Ее смуглая кожа стала пепельно-серой, а щеки ввалились.

Джоселин пережила качку лучше многих, и путешествие уже перевалило за половину. Она была уверена, что переживет и остальное. Во всяком случае, так ей казалось до тех пор, пока как-то утром капитан не приказал женщинам выйти на палубу раньше, чем обычно.

— Порядок, дамы, собирайтесь-ка, — выкрикивал указания первого помощника Сайлас Микс. — Успокойтесь! Мистер Дирлинг хочет вам кое-что сказать. Тихо — или вам же будет хуже!

Джоселин стояла рядом с бортом вместе с Долли Уайтхед и худенькой, бледной и нетвердо державшейся на ногах Кончитой Васкез.

— Как ты думаешь, что стряслось? — прошептала Джо на ухо толстухе.

— Я… я не знаю. Может быть, они просто хотят нам сказать, когда мы доберемся до Ямайки.

— Может быть, — согласилась Джо, только она не очень-то в это верила. Судя по тому, как ворчала команда, и по мрачному виду мистера Микса, что-то было неладно.

— Молчать! — приказал Дирлинг. Это был стройный светловолосый человек лет тридцати на вид. Мистер Микс рассказал Джо, что когда-то он был лейтенантом на флоте Его Величества, но его уволили со службы. Он выглядел довольно безобидным, но Сайлас сообщил ей, что Дирлинг «чванливый помощник», известный своей жестокостью.

— Женщины, вы знаете правила, — говорил Дирлинг, и по спине Джо пробежал холодок. — И вы знаете, что капитан не позволит их нарушать.

Женщины нервно зашевелились и забормотали про себя.

— Кроме воды, — продолжал Дирлинг, — самым важным удобством на корабле является еда. И если дела пойдут плохо, кража продуктов окажется покушением на убийство. И тут до нашего сведения дошло, что одна из вас проникла в кладовую.

Дирлинг кивнул, и два могучих матроса — один с уродливой татуировкой на руке, а другой с густой черной бородой — стали продвигаться по толпе женщин. Десятки беспокойных взглядов следили за ними, явно вздыхая с облегчением, когда те проходили мимо.

Джоселин заметила, что Долли Уайтхед нервно сплетает и расплетает свои толстые пальцы.

— Если бы они знали, кто это сделал, — прошептала Долли, — они бы не стали так долго ждать.

Но ее плечи дрожали, и она нервно облизывала губы.

Джоселин наблюдала за ней, за приближающимися мужчинами, за женщинами, расступавшимися перед ними как море перед Моисеем, и вдруг у нее упало сердце.

Господи! Ей впервые пришло в голову, что все то время, пока Кончита болела, она не просила есть. Ей удавалось удержать в себе только самую мизерную порцию, но Долли всегда предлагала ей еще что-нибудь, чтобы поддержать ее силы.

Глаза Джоселин уставились на татуировку на руке матроса, когда он остановился прямо перед ней. В первый, страшный момент Джоселин показалось, что он пришел за ней, но вместо этого они схватили Долли за руки и потащили ее, упиравшуюся и сопротивлявшуюся, на корму.

— Миссис Уайтхед, — объявил Дирлинг, всегда очень официально. — После всестороннего разбирательства по поводу воровства продуктов мы обнаружили, что в этом преступлении виновны вы.

Долли не ответила, но ее немолодое тело свело от страха.

— За преступление такой важности не может быть снисхождения. Вас привяжут к мачте и выпорют, как и полагается поступать с такими ворами, как вы.

— Нет! — Долли попыталась освободиться, но мужчины крепко держали ее. — Я сделала это только для того, чтобы она не умерла. Мне показалось, что она скоро умрет, неужто вы не понимаете? Я же не могла дать ей умереть!

Стоявшая рядом с Джоселин Кончита жалобно застонала — а ведь прежде девушка была такой гордячкой.

— Долли… она сделала это ради меня, — прошептала Чита, когда матросы поволокли толстуху к мачте. — Я не могу позволить им так поступить с ней.

Кончита смотрела прямо перед собой, смертельно бледная, с серыми тенями под глазами. Она покачнулась, и Джоселин схватила ее за руку.

— Ты не должна этого делать. Ты еще слишком слаба. Они тебя убьют.

— Какая разница. Долли мой друг. А у меня мало друзей. Я должна ей помочь, ведь она старалась, помочь мне.

Она снова попыталась пойти вперед, но Джоселин заступила ей дорогу.

— Я пойду. Я молодая и сильная, я не болела. Десять плетей — это не так уж много, — она вспомнила Броуни. — У меня есть друг, которому пришлось вынести пятьдесят.

— Ты… ты сделаешь это для меня… для Долли.

Джоселин не ответила, а направилась на нос корабля, проталкиваясь между рядами женщин, молясь, чтобы смелость не оставила ее.

Глава 13

— Это не она! — выкрикнула Джо громким и чистым голосом. — Это я сделала!

Привязанная к мачте Долли в разорванной на спине блузе, обнажившей следы сифилиса на ее прозрачной, испещренной сосудами коже, резко обернулась.

Дирлинг замер.

— Прошу прощения за то, что не соглашаюсь с вами, — проговорил он, — хотя мне безразлично, если вы желаете занять место этой старой женщины, — он так злобно улыбнулся, что Джоселин вздрогнула, — отвяжите ее.

— Ты… ты уверена, крошка? — прошептала Долли, когда ее руки высвободились и она смогла повернуться к Джоселин.

— Все нормально.

— Я никогда этого не забуду.

Долли поглотила масса женщин, сквозь которую она прокладывала себе путь к своей маленькой темноволосой подруге.

Руки Джоселин связали, закинули за голову и привязали к мачте. Дирлинг собственноручно разорвал ее блузу и тонкую сорочку под ней. Она ощущала его распутную улыбку так же отчетливо, как и холодный воздух.

— Думаю, что я сам окажу вам эту честь, — Дирлинг взял плеть из рук матроса.

И тут Джоселин впервые заметила, что это не один ремень, а несколько. Девятихвостная плетка. Господи, помоги мне!

Она набралась мужества, но это не помогло — когда плетка обрушилась на нее, боль была такой острой, что она вскрикнула и у нее подкосились ноги. На ее спине появились алые шрамы, и кровь струйкой потекла на юбку. Господи, как же пережить еще девять?

Ее всю трясло, она боялась закричать, ее спину жег нестерпимый жар. Она услышала, что Дирлинг снова поднял плетку, и закрыла глаза, невольно вцепившись в мачту. Мачта заскрипела, когда корабль качнуло. Плетка стукнула по палубе.

— Остановитесь, мистер Дирлинг! — из толпы матросов выступил Сайлас Микс и подошел к первому помощнику. — Вы сказали, что вам все равно, кто займет место старухи. — Расставив ноги, выставив вперед обнаженную мускулистую грудь, он опустил руки на пояс, посмотрел в глаза Дирлингу и улыбнулся. — Я встану вместо девчонки.

Джоселин повернула голову, чтобы встретиться с ним глазами. Она понимала, что должна возражать, но у нее не достало на это мужества.

Сайлас Микс положил конец ее колебаниям еще более широкой улыбкой и подмигиванием.

— Это весьма необычно, — сказал рассерженный Дирлинг.

— Отвяжите девушку! — на мостике появился капитан Боггз в безупречной синей форме. Он был ниже Дирлинга ростом, старше его и уже начал лысеть, но в нем чувствовалась власть. Первый помощник открыл рот, чтобы возразить, но встретил мрачный предупреждающий взгляд капитана и стал выполнять приказание.

Через несколько минут Джоселин была на свободе, а Сайлас Микс занял ее место у кипарисовой мачты. Удары, наносившиеся под наблюдением капитана, были быстрыми и чистыми, они падали на обнаженную спину моряка, пока она не покраснела. Сайлас остался стоять, лишь пару раз тихо простонав. Потом несколько его товарищей, явно потрясенные его мужеством, отвязали его и проводили в каюту.

— Не могу в это поверить, — Чита ждала внизу трапа, ведущего в трюм, пока Долли помогала Джоселин спуститься. — Я никогда не видела более смелой женщины.

— Совсем не такой смелой, как мистер Микс. Джо перекосило от приступа страшной боли, и она двинулась к скамье у деревянного стола.

— Он замечательный человек, правда.

— Правда, — согласилась Джо.

— А ты замечательная подружка, — глаза Читы наполнились слезами. — Я была неправа, когда так плохо относилась к тебе. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

Джоселин взяла девушку за руку.

— Друзья должны прощать друг друга.

Чита тихо улыбнулась, Джоселин улыбнулась в ответ, а Долли стала натирать спину девушки бальзамом.

Джо подумала, что, может быть, новая жизнь будет не такой уж ужасной. У нее уже появилось несколько новых друзей. Тут Джо вспомнила о Броуни и Такере, о друзьях, которые стали ей ближе родных и которых она потеряла. Рейн лишил ее их так же верно, как если бы он их убил.

Рейн.

Джоселин представила себе его красивое лицо, но теперь его взгляд больше не был нежным. Он смеялся над ее глупостью. Она ведь сначала ненавидела его. И теперь эта ненависть стала еще сильнее. Гнев и боль росли в ней, укрепляясь и усиливаясь. Она поняла, что Рейн — единственный человек на свете, которого она никогда не простит.

— Добрый вечер, ваше сиятельство.

— Добрый вечер, Фредерик. Я знаю, что вы заняты, я не отниму у вас много времени.

Поверенный виконта Фредерик Нельсон посмотрел на стоявшего перед ним высокого мужчину. Хотя его сиятельство был одет как всегда безупречно — сегодня на нем был темно-коричневый фрак с коричневым бархатным воротником — после ранения он изменился, похудел и несколько побледнел. Но в нем появилось и еще что-то, заметил Фредерик, что-то трудно уловимое.

Если раньше виконт был жестким человеком, то теперь он стал твердым как сталь.

— Присаживайтесь, — Фредерик сел за свой шератоновский[8] стол, а Стоунли занял одно из черных кожаных кресел. В Стоунли появилось какое-то беспокойство и нервозность, а в глубине его холодных темных глаз блестел огонь сдерживаемого гнева.

— Что привело вас ко мне, ваше сиятельство? Надеюсь, не печальные новости, — Фредерик поправил очки в тонкой оправе и взял карандаш с зеленого суконного бювара перед собой.

— Нет, ничего подобного. Но мне нужно уладить одно важное дело.

— Да, конечно.

— Я решил расширить свои земельные владения. Меня интересует какая-нибудь заморская собственность. Например, в Карибском море. Насколько я слышал, из этих земель можно извлечь немалую выгоду.

— Совершенно верно. Вест-Индия подарила немалое состояние разумным инвесторам. Честно говоря, некоторые из моих клиентов и многие клиенты моих коллег уже начали там дела. Потребуется не больше двух месяцев, чтобы получить список имений для вас. Мне, конечно, понадобятся подробности о том, какого рода угодья вас интересуют, сколько вы готовы на них потратить. Через три-четыре месяца…

— Я не могу ждать больше трех недель.

— Но я не в состоянии… — Фредерик так сильно нажал на перо, что чернила оставили на бумаге отвратительную кляксу.

— Не сомневаюсь, в Лондоне должны быть люди, которые бы хотели продать такого рода собственность — если назначить достаточную цену.

— Конечно, ваше сиятельство, но как инвестор, вы должны действовать более благоразумно и не торопиться, чтобы вложить деньги как можно надежнее.

Виконт слабо улыбнулся.

— Я не привык медлить. Я собираюсь в ближайшем будущем стать владельцем земель в Вест-Индии.

— В Индии… да. Должны быть какие-нибудь предложения.

— Я особенно заинтересован в землях на Ямайке.

— На Ямайке! Но для сахарных плантаторов настали тяжелые времена.

Стоунли пожал своими мощными плечами.

— Тогда мне придется выращивать там что-нибудь другое.

— Но, ваше сиятельство, что вы можете знать…

— Просто найдите мне земельный участок, Нельсон. И чем скорее, тем лучше. Вы получите за это комиссионные. И можете быть уверены, что чем быстрее вы это сделаете, тем больше получите.

Фредерик глотнул.

— Да, милорд.

Стоунли поднялся, и Фредерик обратил внимание на трость с золотым набалдашником, которую прежде виконт никогда с собой не брал. Нельсон задумался, не скрыта ли, как это часто бывает, в трости шпага, или, может быть, виконту приходится пользоваться ею после ранения?

— Я буду ждать от вас вестей как можно раньше.

— Да, ваше сиятельство. Я сегодня же начну поиски.

— Прекрасно, — Стоунли пошел к двери. С тех пор, как Нельсон видел его последний раз, походка Стоунли стала немного медленнее, хотя шаги по-прежнему были широкими и мощными. Несколько раз виконту пришлось опереться на трость. — Не подведите меня, Нельсон.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство. Считайте, что ваше поручение уже выполнено.

Едва виконт, кивнув, вышел из комнаты, Фредерик упал в кресло. Господи, голос Стоунли стал острым как кинжал, а его лицо казалось каменным. Фредерик не собирался разочаровывать виконта. Честно говоря, ему было бы жаль того, кто осмелился бы на такое.

Нельсон подумал о выстреле, после которого виконт едва оправился. Что там случилось с той женщиной?

У него перехватило дыхание. Если он правильно помнит — ее сослали на Ямайку.

— У тебя есть характер, девочка. Я думаю, с тобой все будет в порядке, — Сайлас Микс стоял в открытой двери таверны «Шпага и пират».

Это было прокуренное помещение с низким потолком, но, если верить Сайласу, оно лучше многих, в которые попадут другие женщины. Кроме нескольких женщин, оставшихся на борту «Морского волка», направлявшегося теперь на Барбадос, остальных продадут с аукциона тем, кто больше заплатит, и отправят на тяжелую работу на далеких плантациях.

А участь лучших, сообщил ей Сайлас, решили еще раньше: самых молодых и сильных, тех, кто может создать меньше всего проблем… и самых хорошеньких. Эти женщины отправятся к хозяевам в городах — в Кингстоне, в Мэндвилле или в Порт-Антонио, чтобы работать в домах, в магазинах и в тавернах.

Удивительно, но они с Читой — обе — оказались у Барзилая Хопкинса, владельца «Шпаги и пирата» и еще дюжины питейных заведений на набережной. После того происшествия на корабле девушки быстро сдружились и, хотя работали отдельно друг от друга, часто виделись, когда бегали по каким-то поручениям или когда замещали какую-нибудь больную работницу.

К несчастью, Долли Уайтхед повезло меньше. Ее судьба была пока неясна, она была во власти капризов аукциона.

Джоселин подняла глаза на стоявшего перед ней высокого загорелого моряка.

— Со мной все будет в порядке, Сайлас, — улыбка получилась немного вымученной. — Я умею выживать. Я как-нибудь пробьюсь. Мне это всегда удавалось.

— Чудная ты, девочка. Было приятно с тобой познакомиться.

— Я никогда не забуду о том, что ты сделал для меня.

Сайлас пожал плечами, словно отмахиваясь от благодарности.

— Пойду-ка я. Завтра наш корабль уходит. Мы взяли на борт кой-какой груз: перец, бревна, ром. Остальных женщин мы высадим на Барбадосе, доберем баланс сахаром и двинемся домой.

Прежде, чем он успел уйти, Джоселин встала на цыпочки и поцеловала его в обветренную щеку.

— До свидания, Сайлас. Могучий моряк покраснел.

— Береги себя, детка, — бросив на нее еще один нежный взгляд, он вышел.

— Черт побери! Что здесь, черт возьми, происходит! — потребовал отчета Барз Хопкинс — круглолицый человек со злобными глазками и самой похабной улыбкой, какую только Джо случалось видеть. Когда он не орал, он усмехался. Или щипал какую-нибудь из женщин.

— Шевелись! Нужно наливать вино мужикам и подавать баранью ногу голодным. Пошевеливайся или я тебе задам, бездельница чертова!

Джо понимала, что свои угрозы он выполнит. Хозяин уже не раз ее поколачивал. Он не терпел никаких возражений, держал в чулане розги и нередко пользовался ими. Рубцы на спине и ягодицах Джоселин красноречиво свидетельствовали об этом.

— Простите, мистер Хопкинс. Я просто прощалась с другом.

— Скатертью дорожка. От вас не добьешься нормальной работы, ленивые вы девки. Трудно было управляться с вами, пока мне через плечо все глядел этот амбал Микс.

Это означало, что когда Микс бывал в таверне, Барз не слишком цеплялся к Джо. Теперь же она лишилась этой защиты. Ей снова приходилось рассчитывать только на себя.

— Поворачивайся, девка! Да побыстрее. Мужики начнут мереть от жажды, пока ты тут копаешься.

Джоселин отвернулась от Барза Хопкинса и поспешила выполнить требование громкоголосого моряка. Она уже привыкла к шуму, стойкому запаху табака и резкому запаху потных пьяных тел.

К концу первого месяца она к тому же привыкла спать на соломенном тюфяке на полу чердака, привыкла и к двадцатичасовому рабочему дню, приноровилась уклоняться от приставаний пьяниц.

Она ненавидела свою красную юбку до колен и белые кружевные нижние юбки, которые была вынуждена носить, еще больше она ненавидела блузку с глубоким вырезом, который слишком открывал ее грудь. Подаренный Рейном красивый эмалевый медальон на золотой цепочке снова благополучно скрывался в подоле, но Джо приходилось постоянно отбиваться от матросов, пытавшихся задрать ее юбки или поцеловать ее.

Но больше всего она боялась Барза Хопкинса. Его похотливая улыбка появлялась все чаще, а ее ягодицы стали сине-черными от его щипков. И, что хуже всего, день ото дня Барз все чаще выходил из себя — и Джоселин очень боялась, что понимает причину этого.

Джо со вздохом пересекла комнату. Сегодня вечером в таверне было полно народу, под толстыми потолочными балками стоял густой дым от курева, то и дело раздавался хохот. Трактир находился на бойком месте на углу напротив пристани. В нем были пивная, обеденный зал и галерея с маленькими занавешенными кабинетами для шлюх из борделя на втором этаже, а над обеденным залом — комнаты для постояльцев.

— Эй, девка, где ты там застряла! — крикнул моряк с корабля, направлявшегося в близлежащий Форт Чарлз.

Джоселин поспешила к загорелому бородачу.

— Простите, что так долго. У нас много работы. Она поставила на стол три оловянных кружки рома и собралась было уйти, когда моряк обхватил ее рукой за талию и усадил к себе на колени.

— Я же сказала, что у меня много работы! — Джоселин попыталась вырваться, но тот держал ее слишком крепко. — Пустите меня!

Матрос захохотал.

— У меня куча денег, — заявил он. — Вполне хватит, чтобы заплатить за твое время.

Джоселин застыла.

— Мне это не нужно, — она выпрямилась перед его мощной и твердой как железо грудью. — Тут найдется немало таких, которых это заинтересует больше.

Бородач обхватил ладонью ее подбородок.

— Но, боюсь, они не такие милашки, как ты. У меня слабость к шелковым черным волосам и глазам, похожим на синее море.

— И к парочке сисек, как два свежих манго! — закончил второй, и моряки грубо загоготали.

Наверху в темноте под нависающей галереей, наблюдая за развитием событий, стоял Рейн. У него на щеке заиграл мускул, а пальцы впились в разбитый деревянный стул.

Вчера он сидел на этом же самом месте, незаметно наблюдая, как в другом конце зала Джоселин подает напитки, лавируя среди буйных мужланов. Он мог и сегодня уйти, как ушел вчера, удовлетворенный жестокостью, понесенного ею наказания, удовлетворенный тем, что она страдает не меньше него.

Он бы ушел, если бы не увидел, как грубые пальцы матроса хватают ее за грудь, если бы не увидел в ее прекрасных голубых глазах отвращение и отчаяние.

Он мог бы уйти. Но не теперь.

Рейн отодвинул стул и встал, потом стал пробираться через толпу туда, где за грязным деревянным столом сидели три моряка. Он уже слышал их грубый смех и жестокие замечания, видел, как покраснела Джоселин, когда один из них похлопал ее по заду. Когда матрос попытался ее поцеловать, силой заставляя ее прикоснуться к своим мокрым липким губам, она вырвалась и расцарапала ему щеку.

— А ты маленькая чертовка!

На всю таверну раздалась звонкая пощечина. Матрос снова поднял руку, но Рейн перехватил ее, впившись ногтями в мощную плоть.

— Отпусти ее, — тихо предупредил он своим жестким как гранит голосом.

— Рейн… — это был даже не шепот, а только дуновение. Джоселин так и замерла на коленях бородатого матроса, когда вся таверна умолкла.

— Я сказал, отпусти ее.

Моряк выпустил Джоселин, и она, шатаясь, пошла прочь. Матрос отодвинул стул, ударив им о стену, и устремился вперед.

— Эта девка — моя! — матрос стиснул зубы от гнева.

Рейн отразил тяжелый удар и мощно съездил матросу в живот, так что тот согнулся, но вскоре снова выпрямился. Рейн отразил и следующие два удара, но третий попал ему в челюсть, заставив повалиться на спину, и тогда проснулся его борцовский инстинкт. Он разбил в кровь нос матросу, расшиб ему челюсть и мощным ударом направил кулак ему в живот. Понадобилось еще три хука, и наконец его могучий противник упал на колени. Еще один удар в челюсть, и матрос со стоном повалился на пол, закатив глаза.

Джоселин стояла в нескольких шагах от них, бледная и дрожащая. Рейн схватил ее за руку и притянул к себе. Хотя его жилы еще были налиты жаром борьбы, он ощутил, какая у нее нежная кожа, какие шелковые ее волосы, коснувшиеся его щеки.

— Ч-что ты здесь делаешь? Почему ты…

— Почему я еще жив? — он грубовато усмехнулся. — В чем дело, дорогая? Ты разочарована?

Она уставилась на него так, словно перед ней появилось привидение.

— Черт побери! Что здесь происходит? — крикнул Барзилай Хопкинс, невзрачный хозяин таверны с кислым выражением лица. Рейн все о нем знал. Он дал себе труд выяснить все детали.

— Живо за работу, девчонка. Ты уже и так здесь набедокурила, — он поднял розгу и с силой ударил ее по спине, так что она задохнулась. — Можешь рассчитывать на большее попозже. Может, тогда ты научишься вести себя как следует.

— Я… простите, мистер Хопкинс.

Она заторопилась прочь, но Рейн поймал ее за руку.

— Останься, — сказал он и обернулся к хозяину гостиницы, гнев снова застучал в его венах. — Я хочу переговорить с вами, Хопкинс.

— А кто вы, к черту, такой?

— Наедине.

Внимательный оценивающий взгляд Хопкинса окинул его с ног до головы. Он заметил хорошо сшитые лосины, дорогие модные высокие мягкие сапоги, тонкую батистовую рубашку. Ему хватило одного взгляда на гневное лицо Рейна. Он кивнул.

— Следуйте за мной.

Глава 14

Джоселин посмотрела им вслед, а потом почти без чувств опустилась на один из стульев, который освободили поспешно убравшиеся прочь матросы.

Господи. Рейн.

На мгновение ее заполонила радость от того, что она видит его живого и невредимого и по-прежнему красивого. А с этим пришла и безумная надежда, что она сможет проснуться из этого кошмара, что Рейн наконец-то пришел за ней.

Но одного взгляда в его карие глаза было достаточно, чтобы понять, что это не так.

У Джоселин перехватило дыхание, сердце застучало. Она задрожала при воспоминании о ненависти в его взгляде.

Теперь ей стало ясно, что Рейн не лгал властям, что он действительно уверен в ее вине. Это можно было прочитать в обострившихся чертах его лица. Каждый непрощающий взгляд, каждое резкое движение говорили о том, насколько он презирает ее. Он судил ее и счел виновной.

Она не понимала, как он мог поступить так после всего того, что было между ними, после всей любви, которую она испытывала к нему; она не могла поверить, что он смог осудить ее, не дав возможности объясниться. Но не приходилось сомневаться, что это произошло.

И она ненавидела его за это. Больше, чем могла подумать.

Благодаря гневу и гордости, она сумела сохранить прямую спину, благодаря им она не стала делать попыток оправдаться. К тому же было очевидно, что он не поверит ей, даже если она решится доказать свою невиновность. Она увидела, как Рейн, на голову возвышавшийся над толпой, появился снова. Его каштановые волосы блестели в свете масляных ламп. Когда он повернулся и направился к ней, во рту у Джоселин пересохло.

Зачем он появился здесь? Разве того, что он сделал, не достаточно? Чего он еще хочет?

Рейн пересек комнату, не глядя по сторонам, жесткое выражение его лица заставило обычно шумных клиентов на мгновение притихнуть.

Он остановился в нескольких шагах перед ней.

— Иди соберись. Ты уезжаешь отсюда.

— Что!

— Я сказал, иди соберись.

— Я никуда с тобой не пойду.

— Ты уходишь отсюда — так или иначе — в этом можешь быть уверена.

И он сделает, как сказал. Джоселин поняла это по его глазам. Если придется, он вытащит ее отсюда силой.

— А что мистер Хопкинс? И мой приговор? Рейн улыбнулся, его губы стали тонкими и жестокими.

— Не бойся, дорогая, ничего не изменилось. Ничего… только с этих пор ты будешь отбывать свои срок, работая на меня. А теперь собирайся.

Джоселин схватилась за спинку стула, ее тело одеревенело. Ей едва достало сил пошевелиться, пока Рейн не потащил ее за собой.

— Иди! — крикнул он, и Джо чуть не упала. На подгибающихся ногах она пробралась через толпу, поднялась на чердак и собрала свои скудные пожитки: сорочку, ночную рубашку, простую коричневую юбку и домотканую блузу, которые носила в дороге, пару грубых коричневых ботинок, щетку и расческу, подаренные ей Читой, и, конечно же, медальон, который был спрятан вместе с монетками, полученными от Броуни, в подоле ее красной пышной юбки.

Еще у нее был кусочек мыла и кое-какие мелочи, ничего существенного. Нетвердой рукой Джо связала узел из юбки и торопливо спустилась вниз.

Она остановилась на минуту, прежде чем приблизиться к виконту, разглядывая его безупречный костюм, заметив, что он выглядит более стройным, чем прежде, а его мускулы стали еще жестче. Еще она увидела, что в жестких чертах его лица не осталось ни тени нежности и тепла.

— Куда мы идем? — спросила она, когда он взял ее за руку. У нее в животе все задрожало от столь знакомого ощущения его прикосновения.

— У меня комната в «Королевской гостинице». Переночуем там.

Джоселин замерла, они даже не успели отойти от таверны.

— Если ты только думаешь… если ты собираешься начать там, где мы остановились…

— Не будь дурочкой.

Он снова потащил ее по улице, заставляя почти бежать, чтобы поспевать за ним.

— Если только ты не хочешь путешествовать в темноте, мы останемся в городе до рассвета. Завтра мы отправимся на мою плантацию «Фернамбуковая долина». Дорога займет почти целый день.

— У тебя есть земля на Ямайке?

Он холодно и насмешливо улыбнулся.

— Недавнее приобретение.

Джоселин почувствовала, что у нее по спине пробежали мурашки.

— Я так понимаю, ты не веришь, что я получила достаточно жестокое наказание. И ты решил принять личное участие в отправлении правосудия.

Он невесело рассмеялся.

— Можешь предполагать все, что хочешь. Я просто поселился здесь, чтобы попробовать себя в роли плантатора, вот и все.

— Конечно. Как я могла подумать, что у тебя есть еще какие-то скрытые мотивы.

Кто этот чужак? Как она могла когда-то доверять ему? Как могла любить его?

Рейн молчал, только продолжал двигаться по улице в изнурительном темпе, не обращая внимания на то, что она тащит еще и неудобный сверток с одеждой. Ей пришло в голову, что можно попытаться сбежать, но она не знала этой страны, ей некуда было пойти, не к кому обратиться — а расплата за провал будет слишком тяжелой.

Они завернули за угол и вскоре оказались возле «Королевской гостиницы», трехэтажного белого деревянного здания с балконом на верхнем этаже. Все еще держа ее за руку, Рейн втащил Джо в холл и вверх по деревянной лестнице с белыми перилами. В коридоре перед дверью он остановился, достал ключ и, отперев дверь, втолкнул Джоселин внутрь и вошел сам.

Рейн подошел к ней. Он забрал у нее сверток с одеждой, бросил его на высокую кровать с балдахином, развязал узел и стал рыться в его содержимом.

— Что ты делаешь?!

— Хочу убедиться, что у тебя нет оружия, — он развернулся, притянул ее к себе и провел своими большими руками по ее груди и вниз по ее телу.

— Как ты смеешь? — Джоселин отступила, ее лицо раскраснелось.

— Я могу себе позволить все, что пожелаю, и тебе следует к этому привыкнуть, — холодные карие глаза пригвоздили ее к месту. — Я не хочу провести всю жизнь, ожидая удара в спину, Джоселин. Если ты только посмеешь мне пригрозить, снисхождения не жди. Можешь быть уверена, что тебя повесят.

Она бы рассмеялась, если бы ситуация не была такой ужасной.

— Постараюсь запомнить.

— Эта кушетка вполне сойдет вместо кровати… если ты только не предпочитаешь спать на полу.

Джоселин посмотрела на стоявший у окна маленький диванчик с одним подлокотником, потом перевела взгляд на удобную кровать посреди комнаты. Она посмотрела на Рейна, увидела в его глазах жестокую насмешку и задрала подбородок.

— Последние четыре недели я спала на полу над таверной. А перед этим — на узкой койке в ряду из семи подобных, стоявших на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Так что кушетка — это просто роскошь, — она улыбнулась горькой и смиренной улыбкой. — Смиреннейше благодарю тебя.

Челюсть Рейна напряглась. Он отвернулся и начал расстегивать рубашку.

— Предлагаю тебе немного поспать. Завтра будет нелегкий день.

Джоселин фыркнула.

— Ты не представляешь себе, что такое тяжелый день.

Высоко подняв голову, она удалилась за ширму в углу и начала переодеваться в ночную рубашку.

Рейн посмотрел ей вслед. Подойдя к столику из атласного дерева, он налил себе бренди, выпил залпом, налил еще. Отставив бокал, он закончил раздевание. Его движения были немного медленнее, чем обычно, потому что напряжение этого вечера снова вызвало боль в спине. Потом он забрался под чистые простыни.

Комната была большой и просторной, гостиница считалась лучшей в Кингстоне. Кровать прочная, матрас пуховый и мягкий, а аромат свежесрезанной сирени в вазе времен королевы Анны наполнял ночной воздух.

Здесь было тихо и мирно, только время от времени стучали по мостовой колеса проезжавшего экипажа или доносился звон подков. Все навевало покой, но Рейн меньше всего собирался спать.

Он прислушивался в темноте к звукам, к шороху одежды, которую снимала Джоселин. Он слышал, как шелестит ткань по ее коже, когда она расстегивала платье, мог вообразить себе ее длинные гибкие ноги, грациозно двигавшиеся, когда она снимала юбку.

Ему не нужно было заглядывать за ширму, чтобы в точности представить себе, как выглядит ее обнаженное тело. Он помнил каждый его соблазнительный изгиб, каждый дюйм ее нежной кожи. Ее красивое лицо мерещилось ему много недель. Его тело пылало от воспоминаний о прикосновении ее гладкой светлой плоти.

Пока он ехал сюда из Англии, эти воспоминания усиливали его ненависть. Рейн вспоминал о каждом жарком поцелуе, о каждом страстном мгновении, которое они делили, и убеждал себя, что все это было ложью. Он даже сумел поверить, что она не была девушкой. Ей понадобились для этого, предположил Рейн, квасцы, чтобы стянуть влагалище, да, наверное, кровь цыпленка. Старый, но верный прием.

Но теперь он был убежден, что его инстинкт с самого начала не обманул его. Джоселин способна на убийство, но она не проститутка. Даже в грязной старой таверне она вела себя как леди, всеми силами борясь за сохранение той части себя, которую когда-то подарила ему.

Какой же сильной была ее ненависть, если она сумела поступиться чем-то столь ценным для нее. Но, возможно, это оказалось той частью ее обмана, которую она не планировала заранее.

Рейн услышал, как прошлепали по полу босые ноги Джоселин, и та же тяжесть, которая преследовала его все ночи после ее ухода, сдавила его грудь. Кушетка заскрипела, когда ее гибкое тело свернулось на ней, и Рейн вспомнил, что не дал ей одеяла.

Господи, здесь совсем не холодно. А даже если и так, что ей после того, что она совершила, еще одна ночь без удобств? Рейн полежал еще некоторое время в темноте, прислушиваясь к ее движениям, слыша, как она ворочается, пытаясь поудобнее устроиться на узкой козетке. Но не пошевелился.

Прошел час, может, два. Дыхание Джоселин стало глубоким и ровным, Рейн понял, что она наконец уснула. Он прислушивался к ее дыханию, представляя, как поднимается и опускается ее грудь, вспоминая, как приятно было к ней прикасаться, и его плоть напряглась и запульсировала.

Тихо выругавшись, Рейн встал, схватил легкое атласное покрывало и подошел к спящей женщине. Он набросил покрывало на ее свернувшееся тело и поспешно вернулся в постель.

Почему-то чувствуя себя лучше и чертовски желая, чтобы это было иначе, он закрыл глаза, чтобы не видеть Джоселин, свернувшуюся на узкой кушетке. Как такое невинное с виду существо могло оказаться способным на убийство? Этот вопрос преследовал и мучил его с той самой минуты, как он очнулся после ранения.

Рейн посмотрел туда, где она спала, всего в нескольких шагах от него. Он совсем не боялся ее, хотя, помоги ему Бог, может быть, следовало бы бояться. Он был вдвое больше, и он был тренированным солдатом. Она бы никогда не преуспела в своих намерениях, если бы он не доверял ей так полно. Кроме того, даже если она и желает его смерти, она не дура. И одной его угрозы достаточно, чтобы ее остановить.

Но все-таки он слишком долго был солдатом, чтобы перестать беспокоиться. Он не станет терять бдительность — во всяком случае, совсем.

Мысли Рейна стали расплываться, и он начал поддаваться овладевшей его телом усталости. Продолжая следить за неожиданным движением со стороны Джоселин, он уснул. И долгие ночные часы его не тревожили никакие заботы, никакие сомнения. Он знал, где Джоселин, знал, что она в безопасности.

Проснувшись, Рейн обнаружил, что отдохнул лучше, чем за все последние недели.

Джоселин потянулась, ей было немного жарко под голубым атласным покрывалом. Она откинула его, пытаясь вспомнить, как оно здесь оказалось, потом поняла, что его, должно быть, принес Рейн, и обернулась в его сторону. В постели его не было, его вообще не было в комнате.

Благодарная за то, что он дал ей время прийти в себя, Джо пробралась за ширму, быстро воспользовалась ночным горшком и совершила утреннее омовение. Затем надела свою простую коричневую юбку и блузу, практичные коричневые кожаные ботинки и уже кончала причесываться, когда вошел Рейн.

— Я вижу, ты готова. Прекрасно. Собирайся, пора ехать.

Джо завернула одежду в красную юбку и вышла вслед за виконтом. Помня его изящный экипаж с золотыми украшениями, она была удивлена при виде тяжелой неуклюжей повозки, доверху загруженной припасами и экипировкой. Там были длинные бревна, бочонки с гвоздями, молотки, пилы, холст; и всякие продукты: мешки с мукой, сахарные головы, банки с кофе, с рисом, с бобами и даже кое-какие детали упряжи.

— Ты серьезно относишься к своей земле, — удивленно произнесла Джо.

— Это действительно так.

Рейн обхватил ее за талию, его руки были такими же теплыми и сильными, какими она их помнила. Он помог ей забраться на большое деревянное колесо.

— Джо! Джоселин! — с улицы бегом выскочила Кончита Васкез, ее красная юбка развевалась, черные волосы растрепались.

— Чита! — Джоселин спрыгнула с колеса, и женщины обнялись. — Я не думала, что смогу увидеть тебя до отъезда из Кингстона. Как ты меня нашла?

— Старый хрен сказал, что ты уехала. Говорит, какой-то ненормальный богатей-плантатор заплатил целое состояние, чтобы он отпустил тебя. И я решила, что если он так богат, он наверняка остановился в лучшей гостинице.

Джо замерла, а Чита повернулась к возвышавшемуся над ними высокому мужчине.

— Кончита, это его сиятельство виконт Стоунли.

Черные глаза Читы округлились.

— Madre de Dios[9], — она опустилась в реверансе, что выглядело немножко странно при ее безвкусной одежде трактирной служанки. — П-прос-тите, ваша светлость. Я не думала… Мне не следовало это говорить.

Рейн улыбнулся, услышав, что к нему обращаются как к герцогу.

— Все в порядке, Чита. Разве меня впервые называют ненормальным?

— Я… я не это имела в виду, — сказала Чита, — я только подумала…

— Могу представить, что вы подумали, — он повернулся к Джо. — У нас впереди дальняя дорога, Джоселин. Попрощайся с подругой.

— С тобой все будет в порядке? — спросила Джо, увидев слезы в глазах немного побледневшей хорошенькой девушки.

— Я буду скучать по тебе так же, как по Долли. Теперь у меня никого не осталось.

Джоселин прекрасно понимала, что это значит.

— Я тоже буду скучать по тебе, — они снова обнялись, глаза Джо наполнились слезами. — Держись подальше от старого хрена.

— Попытаюсь, — Чита схватила ее за руку. — Vaya con Dios[10].

Девушка с отчаянием отвернулась и побежала обратно в таверну, лишь однажды обернувшись, чтобы помахать рукой на прощанье. Потом она исчезла за углом.

Джоселин подняла глаза, но не смогла понять выражения лица Рейна. Он обнял ее за талию немного сильнее, чем следовало, поддерживая, пока она забиралась в повозку.

Утренние улицы Кингстона были наполнены народом: торговцами, моряками, богатыми плантаторами и их женами, темнокожими рабами в простой одежде. На большинстве мужчин были лосины из бычьей кожи и широкополые соломенные шляпы, а женщины были одеты в простые юбки и блузы, их головы были повязаны платками. По улицам бежали ослики, груженные корзинами с фруктами и овощами, предназначенными для Юбилейного базара.

Было воскресенье — ярмарочный день на острове. Хотя Джоселин совсем не долго находилась на Ямайке, ее уже несколько раз посылали на рынок. Это было красочное место, аборигены продавали свои поделки, рабы торговали продуктами со своих маленьких наделов, рыбаки — уловом, а мебельщики — мебелью из прекрасных сортов дерева, росших на острове: красного, атласного, розового дерева и испанского вяза.

Рейн забрался на повозку; когда он усаживался, его лицо исказилось от боли. Ясно было, что он еще не совсем оправился после ранения, и невольно Джоселин пожалела его.

Он вытянул ноги насколько это было возможно в тесной повозке и взялся за поводья, похлопывая ими лошадей по крупам, пока те не двинулись в путь.

— А Фернамбуковая долина — это сахарная плантация? — поинтересовалась Джо.

— Была сахарной плантацией, но она слишком высоко расположена, чтобы приносить доход.

— Тогда зачем ты купил ее?

— Я же сказал, что она была сахарной плантацией. И, так как цены на сахар падают, я собираюсь выращивать кофе.

— Кофе?

— Именно так.

Он сидел всего в нескольких сантиметрах от нее, одна из его длинных ног была вытянута, его мощные мускулистые плечи почти касались ее. Джоселин ощущала тепло его мощного тела, и ее гибкое тело тоже стало горячее.

— П-почему вдруг кофе? — спросила она. Она была готова вести разговор на любую тему, лишь бы отвлечься от своих мыслей.

Он бросил на нее суровый взгляд, словно решая, заслуживает ли она ответа.

— Зеленый змий, — наконец произнес он. — Джин. Бич низших классов. Теперь, когда свет развернул против него кампанию, по всему Лондону, стали появляться многочисленные кафе. Здесь уже пытались разводить кофе, в небольших масштабах, но то немногое, что выращивалось, приносило прибыль, — они свернули на Кангз-стрит, направляясь к границам города. — Я просто собираюсь заняться этим в больших масштабах.

Почему ее это не удивило? Может быть, потому, что Стоунли был человеком, который согласен заниматься только чем-то монументальным.

— А я тут при чем? Он даже не повернулся.

— Фернамбуковая долина — маленькая плантация. Там сейчас всего пятьдесят работников да домашняя прислуга, плюс полдюжины португальцев, приехавших по контракту за три месяца до того, как я купил этот участок. А там многое надо сделать.

Он повернулся к ней, оглядывая с ног до головы, уголки его губ насмешливо изогнулись.

— При других обстоятельствах тот факт, что ты провела какое-то время в моей постели, мог бы дать тебе кое-какие… привилегии.

Джоселин рассердилась.

— А так ты будешь работать наравне с остальными. Ты будешь работать столько же времени и есть ту же пищу, что и они. И с тобой будут обращаться как с любым из них.

Джоселин стиснула зубы так, что едва смогла ответить.

— Приходило ли вам, ваше сиятельство, когда-нибудь в голову, что я могу быть не заинтересована в ваших так называемых привилегиях? И еще я не хочу, чтобы мне напоминали о тех отвратительных часах, которые я провела в вашей постели.

Рейн дернул за поводья, остановив лошадей по-среди дороги под развесистым манговым деревом, желтые цветы на котором уже начали краснеть. Джоселин вдруг напряглась.

— Меня это давно занимает. Тогда мне казалось, что тебе это нравится — и даже весьма. Я прекрасно помню, как ты стонала и цеплялась мне за шею, как обхватывала мою спину своими гибкими ногами, чтобы я мог глубже войти в тебя. А теперь ты говоришь, что это было тебе противно. И после того, что случилось, мне остается только поверить в это. И все-таки странно…

Он замолчал и привлек ее к себе.

— Что… что ты делаешь?

— Считай, что я хочу удовлетворить свое любопытство.

Он заставил ее откинуться назад, впился губами в ее рот, просунул язык между ее зубами.

Джоселин охватил гнев и чувство унижения. Она попыталась вырваться, но он зажал ее крепко, как кролика в ловушке. Она почувствовала, как напряглись мускулы у него на груди и на плечах, услышала ритмичное биение его сердца. Его губы были теплыми и сильными, его чресла напряженными там, где они касались ее, а его язык — Господи, его язык был шелковым, горячим и каждым движением все больше завоевывал ее рот.

По ней прокатилась волна жара, ошеломившие ее волны страсти. Она хотела закричать, высказать свой гнев. Она хотела ощущать лишь пустоту от его прикосновений, только отвращение. Но вместо этого ее тело все больше охватывал жар страсти, тот пыл и томление, которые овладевали ею и прежде, когда он касался ее.

Господи, нет, о Господи! Ей хотелось сделать ему больно, расцарапать ногтями его щеки и выкрикнуть ему в лицо все отвратительные имена, какие она только могла придумать. Ей хотелось ударить его и наброситься на него за то, что он разрушил ее жизнь, ее мир.

Но вместо этого она обняла его за шею и ответила на поцелуй, касаясь своим языком его языка, пытаясь сдержать стон, готовый вырваться из горла. Она почувствовала, как его пальцы расстегивают пуговицы на ее блузе, как раздвигают ткань; его загорелые руки скользнули внутрь, чтобы охватить ее полные груди.

— Рейн…

Услышав, как нежно она прошептала его имя, он замер.

Он по-прежнему прижимал ее к себе, но прикосновение его руки стало резким, она вскрикнула. Рейн горько рассмеялся.

— Так ты не притворялась, а, Джо? — он засмеялся снова, так холодно, что Джоселин вздрогнула. — Ну и каково это, дорогая, желать мужчину, к которому испытываешь отвращение?

Жар жег ее щеки сильнее, чем яркое солнце Ямайки. Она хотела сказать ему, что он ошибся, что она когда-то любила его. Она хотела сказать, что не виновна, что она бы никогда не причинила ему боль. Но одного взгляда в эти темные глаза, на жесткий профиль было достаточно, чтобы понять, что он ей не поверит. Он уже все решил для себя — он уже признал ее виновной.

— Ты просто мужчина, — сказала она. — Такой же, как другие. И все, что ты пробуждать во мне, это похоть. Такое же чувство, какое и ты когда-то испытывал ко мне.

— Чувство, из-за которого я едва не погиб. Поверь, я не забыл.

— Насколько я помню, похотливое стремление к слабому полу всегда было твоим хобби.

— А твоим, дорогуша, — врать своими алыми губками.

Он снова взял в руки поводья, отпустил тормоз и пустил лошадей вперед. Колеса медленно завертелись, а звон упряжи перекрыл даже жужжание насекомых на густо заросшей травой дороге.

Ублюдок! Вонючий ублюдок! Но вслух Джо этого не произнесла. Она не могла себе этого позволить. Все время с их первой встречи козыри были на руках у Рейна. Чтобы выжить, ей придется играть по его правилам. Она не позволит ему подстрекнуть себя на какую-нибудь глупость, которая добавит еще несколько лет к ее сроку или приведет ее на виселицу.

Она взглянула на него из-под ресниц. То, что после всего содеянного Рейн еще мог возбуждать ее, рассердило Джо. Он был красив и обаятелен, мужчина, изощренно овладевший искусством обольщения. То, что она влюбилась в него, не удивительно — а вот то, что она снова ощутила влечение к нему, снова поддалась его обаянию, вот это было невероятно странно.

И все же такова была правда. Это случилось, едва он прикоснулся к ней, даже, может быть, едва она увидела его в таверне.

Это сердило, злило ее, но она не даст ему погубить себя. Она может желать его, но теперь она знала, каков он на самом деле, и она будет начеку.

Рано или поздно эта игра в месть надоест Рейну. Плантация — не лондонский особняк. Привычка к комфорту заставит его уехать, и она снова будет свободна. Ей еще придется отбывать свой несправедливо присужденный срок, но это она вынесет. Она не знала, что готовит будущее, но пока она жива, у нее был шанс на счастье.

Они проехали по извивавшейся в горах узкой и грязной дороге. Окрестности были прекраснее, чем Джоселин могла себе вообразить. Временами был виден океан — невероятно яркая бирюза, обрамленная белыми песчаными пляжами.

Они миновали несколько маленьких селений чьи белые домики отделяли от дороги увитые розами изгороди.

Рейн почти всю дорогу молчал, но его спина была столь же прямой, как и ее спина, в его плече еще читался гнев. Ее же гнев прошел при виде такой красоты. Слишком ясным был день, слишком ароматным воздух, слишком чистым голубое небо. Когда Джоселин увидела бабочку с шестидюймовыми крыльями, она забыла свой гнев на Рейна возбужденно указала на нее, вскочив так резко, что чуть не свалилась с повозки.

Рейн поймал ее своей сильной рукой и вернул на деревянное сиденье.

— Что ты, черт возьми, тут выделываешь хочешь убиться насмерть?

— Ты ее видел? — Джо снова указала на красивую бабочку, которая почти скрылась из вида, глаза блестели от восторга.

Мгновение Рейн мрачно смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Это махаон.

— Господи, невероятно. Это самая большая бабочка, какую я когда-либо видела.

Он цокнул языком, в его карих глазах заблеете смех.

— Погоди, ты еще не видела здешних ящериц.

Джоселин почти улыбнулась в ответ. Рейн усмехнулся и поторопил лошадей, которые с трудом тащили повозку вверх по горному склону. Джоселин сидела молча, пока они поднимались по узкой, извилистой дороге к небольшой плантации, расположенной на притоке реки Яллах.

Через несколько часов они были на месте. К тому времени Рейн снова стал мрачным, а Джоселин не могла решить, беспокоит ли его рана или он так сердит на нее. Она постаралась забыть об этом, когда оглядывала окрестности: синее безоблачное небо, более яркое, чем море; заросшие лесом горные вершины вдалеке; пологие склоны и небольшую уединенную долину — Фернамбуковую долину.

Когда они подъехали ближе, то, что издали казалось черными и белыми пятнами, превратилось в погруженных в работу батраков и в деревянные тележки, запряженные осликами, тащившимися по свежевспаханным черным полям.

Джоселин ожидала увидеть большой плантаторский особняк с белыми колоннами и была удивлена, обнаружив перед собой комфортабельный двухэтажный деревянный дом с острой крышей, большим крыльцом и затененным балконом вдоль второго этажа. Когда они въехали во двор, Джо еще больше удивилась, увидев, что белая краска облупилась, крыльцо покосилось, а клумбы заросли.

— Я же говорил, что здесь много работы, — сказал, словно защищаясь, Рейн, увидев ее недоумение. — Работники расчистили уже почти все поля. Домом мы займемся как только земля будет готова к посадке.

— Боюсь, я плохо представляю себе, что сажают, чтобы выращивать кофе.

— Черенки от взрослых кустов кофе. Мне должны доставить их с Гаити, — Рейн бросил на нее насмешливый взгляд. — Скоро ты познакомишься с этим хозяйством, потому что все заботы по посадке, сборке, очистке и сортировке кофе лягут на плечи работников.

После этого язвительного замечания он натянул поводья, и повозка остановилась перед домом. Рейн спрыгнул на землю, застонав, когда удар оказался жестче, чем он рассчитывал.

Джоселин на мгновение обрадовалась, увидев, как ему пришлось заплатить за свои насмешки. Но тут она увидела струйки пота у него на лбу и раскаялась. Когда Рейн обошел повозку и протянул руку, чтобы помочь ей спуститься, она проигнорировала его и спрыгнула на землю. Черты его лица ожесточились.

— Насколько я помню, там, на дороге, мое прикосновение не казалось тебе таким уж отвратительным.

Джоселин прямо взглянула в его темные глаза.

— И дураку ясно, что тебе больно. Я просто хотела избавить тебя от лишних усилий. А теперь, если ты покажешь мне, где положить вещи, я буду готова к работе.

Мгновение Рейн молчал, просто глядел ей в лицо, словно пытаясь разгадать ее мысли. Потом повернулся и направился к дому.

— Иди за мной.

Глава 15

Рейн подвел Джоселин к дверям и прошел вперед. Купленный им дом внутри выглядел гораздо менее убого, чем снаружи, и, хотя в его убранстве не было и следа щегольства, обстановка была дорогой, а обои гармонировали с восточными коврами на натертых деревянных полах.

Планировка была типично колониальной. В одном крыле располагалась гостиная, в противоположном — столовая, друг от друга их отделяла красивая лестница. Малая гостиная выходила окнами во двор, рядом с ней располагалась уединенная веранда и кабинет, где прежний хозяин вел дела по управлению плантацией.

— Твоя комната наверху, — вывел Джо из задумчивости Рейн. — Справа на втором этаже. Если тебе что-нибудь понадобится, спроси горничную. Она обычно где-нибудь неподалеку.

Джоселин, все еще державшая в руках небольшой сверток со своими вещами, подняла глаза.

— Ты хочешь, чтобы я жила в доме?

— Я хочу, чтобы ты была рядом, так мне проще будет за тобой проследить. А что касается работы, то ей тебе придется посвящать все свое время, а приступишь к ней ты завтра же. А пока я прикажу кухарке прислать тебе что-нибудь поесть.

Рейн замолчал, и Джоселин пересекла холл и, приподняв юбку, чтобы та не мешалась под ногами, стала подниматься по лестнице.

Рейн смотрел вслед ее грациозной гибкой фигурке. Он наблюдал, как покачиваются ее бедра, как мелькает временами изящное колено, слышал шорох юбок, трущихся о ее ноги. Когда она повернулась на площадке лестницы, ее маленькие острые груди колыхнулись под блузкой, и кровь закипела в его жилах. Он вспомнил ее мягкие сладкие губы, и внутри у него все сжалось, а в чреслах запульсировала боль.

Черт побери! Это женщина действует на него просто невероятно. Он не мог смотреть на нее без желания, не мог равнодушно слышать звук ее голоса без того. Он совершенно не желал, чтобы она спала в его доме. Он не хотел привозить ее с собой.

Или все-таки хотел?

Или все-таки это и было, на самом деле, истинной причиной того, что он приехал на этот проклятый остров?

Ведь все старались его отговорить. Особенно Доминик и Кэтрин, но больше всех — сестра.

— Ради Бога, Рейн, — увещевала Александра, — ты рискуешь жизнью из-за этой женщины. Неужели ты этого не понимаешь?

— Алекс права, — поддерживал ее Доминик. — Ты уже раньше недооценил эту женщину. Ты не можешь знать, на что она еще способна.

— Я не боюсь ее. Просто тогда она застала меня врасплох.

— Дело не в этом! — протестовал Доминик, но Рейн уже принял решение.

Ему нужно с ней встретиться, нужно успокоить свои сомнения. Он должен увидеть ее лицо, говорил он себе. Ему достаточно будет одного взгляда в эти ясные голубые глаза, чтобы увидеть в них ненависть, которую она прежде так искусно скрывала. Достаточно будет одного пытливого взгляда, чтобы разгадать ее обман. И тогда его сознание примирится с правдой о том, что произошло, и он успокоится.

Рейн был так уверен в этом, эта идея захватила его, он так стремился найти покой. И ради этого он пересек океан, купил эту проклятую плантацию! Но едва наступил решительный момент, как все пошло совсем не так, как он планировал.

Он размышлял об этом, наблюдая из своей комнаты, находившейся в противоположном конце коридора, как Джоселин закрывает за собой дверь спальни. В ее больших ясных глазах читалось удивление, сменявшееся всплесками гнева, которые он не раз наблюдал со времени их первой встречи. И, может быть, на мгновение в этих глазах промелькнул страх. Но ненависть, как и прежде, оставалась незаметной, вместо нее глаза Джоселин говорили о невинности и отчаянии, а временами даже о боли.

Но ненависть была, Господи, ее не могло не быть! Джоселин же предала его — он видел, как она спустила курок! Ненависть сохранилась в ее сердце, она вспыхивала в этих ярко-голубых глазах, но эта женщина с извращенным стремлением к мести, женщина, овладевшая искусством обмана, таила ее в себе.

И если только эту ненависть можно будет разглядеть, Рейн будет готов ее заметить.

Виконт заплатил хозяину таверны Барзилаю Хопкинсу вдвое больше, чем стоили ее услуги, — а теперь расплачивался еще дороже.

Рейн вошел в кабинет, взял с полки бутылку и налил себе щедрую порцию рома. Он проглотил его залпом и почувствовал, как обжигающая жидкость проникает в желудок. Но даже этот жар не мог сравниться с тем, который все еще пылал в его жилах. Всякий раз, когда он видел ее, в нем разгоралось пламя.

Он опустился в кожаное кресло с высокой спинкой позади широкого письменного стола красного дерева. Рейн уже провел за этим столом немало ночей, изучая книги, пересматривая списки работников, живших в маленьких хижинах, выстроенных из обмазанных глиной циновок.

Он купил пришедшую в упадок плантацию и поселился в этом доме задолго до того, как впервые побывал в таверне. Ему нужно было время, чтобы приготовиться, и он по много часов работал рядом с батраками, расчищая поля от негодного сахарного тростника. Он купил эту землю не глядя, просто для того, чтобы оправдать свое путешествие. Но изучение острова и его экономики подстегнуло его интерес. Во что можно превратить это имение, приложив к нему кое-какие усилия? Как бы органиовать здесь дело?

Поначалу мысль о кофейной плантации казалась абсурдной, но мало-помалу эта идея укоренилась в нем, как некогда укоренился в этой земле тростник, и теперь Рейн не собирался ее отбрасывать. Тяжелый труд закалил его тело, хотя от работы сильнее болела спина, а мысль об успехе давала стимул, какого он не знал со времен войны.

Рейн налил себе еще один стакан рома. Он не очень-то его любил, но Рейн слишком много работал, слишком погрузился в свои планы насчет имения и купил столько более важных вещей, что до бренди просто не дошли руки.

Он сморщился, глотая новую порцию алкоголя и прислушиваясь к тому, как по телу разливается оцепенение. Вчера он спал хорошо. Усталость прогнала все сновидения, и он смог подавить пульсирующую боль желания, пронзившую его, едва он заметил Джо в таверне.

Вчера он спал. Сегодня это будет не так легко.

Рейн прислушался к шагам наверху, представил себе, как Джоселин ступает по ковру. Он все еще помнил жар ее губ, ощущал тяжесть ее маленькой острой груди. Может, ему пригласить к себе Дульцет? Соблазнительная экономка-квартеронка строила ему глазки с первого дня.

— Я быть у масса Джемса, — сказала она, имея в виду прежнего хозяина. — Я ему хорошо угодить. А теперь я — у тебя.

Рейн окинул взглядом ее тяжелую грудь и тонкую талию. У Дульцет были карие глаза, высокие скулы и самые сладострастные губы, какие он когда-либо видел. Его тело нуждалось в разрядке — почему бы ему не принять то, что она так откровенно предлагает?

Рейн вздохнул. Дульцет может успокоить его тело, но не душу. Только Джоселин могла бы это сделать — и только с помощью правды.

Пока она лжет, но рано или поздно ей придется признать свое поражение. И как только она признается в своем предательстве, он освободится.

Стоя у высокой кровати с балдахином, Джоселин стянула с себя пыльную одежду и бросила ее на розовое ситцевое покрывало. Она чувствовала себя усталой после пути по ухабистой дороге в неудобной повозке. Но, даже несмотря на то, что рядом был Рейн, портивший настроение, ей понравилось это путешествие — каждая его секунда.

Она надела рубашку и подошла к окну. Воздух здесь был так невероятно чист, а на небе столько звезд. Что если выйти на улицу? — подумала Джо. Остановят ли ее? В доме стояла тишина, слуги уже легли спать. У нее не было пеньюара, но если она будет вести себя тихо, ее никто не увидит.

Понимая, что не следует этого делать, но слишком мечтая о ночной прохладе, Джо вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Она не станет отходить далеко, просто посидит немного в темноте, впитывая ночные звуки и свежее дуновение ветерка с гор.

Она прокралась в тень и села на низенькую каменную ограду, окружавшую заросший сад. Здесь было тихо, спокойно и мирно. И мгновение спустя Джоселин погрузилась в этот мир, которого ей так не хватало с тех пор, как она покинула деревню. Она даже не заметила, как кто-то открыл дверь, как гравий захрустел под тяжелыми мужскими ботинками.

— Мне показалось, что я что-то слышал. Мне следовало догадаться, что это ты.

Джоселин вскочила, с удивлением услышав голос Рейна.

— Я… мне не хотелось спать. А здесь так мило, я просто… — Как объяснить, что значит для нее глоток свежего воздуха? — Я не собиралась никуда уходить.

Хотя она едва различала его в темноте, Джо не могла не почувствовать, как его взгляд скользит по ее телу.

— Черт побери, что на тебе надето? Ты что, вышла на улицу в ночной рубашке?

Она невольно отступила на шаг.

— Меня никто не видел. Здесь темно и никого нет.

— Кроме меня.

Она не нашлась, что ответить.

— Что ты здесь делаешь?

— Смотрю на звезды. Я всегда любила созвездия, — она показала пальцем вверх. — Вон Гончие Псы. А вон там — Таурус.

Он усмехнулся.

— Совершенно верно.

— В это время всегда так красиво… и так тихо. Совсем не похоже на Сити… или на таверну. Там, кажется, не было ни минуты покоя.

— Тебе не следует здесь находиться.

— Думаю, да. Удивляюсь, почему ты не запер меня на замок.

— Остров сам по себе тюрьма для тебя. Тебе здесь некуда бежать.

Джо замерла. Он по-прежнему не был готов услышать правду. Это чувствовалось по его голосу. Она задумалась, сможет ли он когда-нибудь выслушать ее.

— Если дело в этом, то ты вряд ли станешь возражать, если я посижу еще немного, — и она снова опустилась на каменную ограду. — Мне нравится наблюдать за светлячками — они составляют мне компанию.

Рейн схватил ее за руку и заставил подняться.

— Если ты будешь здесь разгуливать нагишом, кто-нибудь из здешних парней составит тебе компанию.

Или я.

— Если ты думаешь, что я с тобой дурно обошелся, тебе придется узнать, что это значит на самом деле.

Она вырвалась из его рук, ее щеки пылали.

— Ваше участие очень тронуло меня, милорд. Рейн вглядывался в нее в темноте.

— Я знаю, что говорю — в этих краях женщине опасно гулять в одиночестве. Наши работники, может быть, и не станут создавать проблемы, но поблизости есть и другие, от которых можно ожидать чего угодно. Я не хочу, чтобы ты в одиночестве гуляла по ночам.

Он что же — волнуется? — усмехнулась про себя Джо. Боится, как бы с ней чего не случилось, пока он сам ей не отомстит?

Она встала и направилась к дому.

— Работа начинается рано утром, — сказал он.

Джоселин не обратила на него внимания.

Привыкшая к долгим трудовым дням, Джоселин проснулась до рассвета. В первую минуту она не могла понять, откуда взялась противомоскитная сетка и почему матрас такой мягкий.

Она вздохнула, вспомнив, где находится, потом минуту позволила себе понежиться. Она потянулась и зевнула в темноте, которую еще не осветил рассветный луч. Наконец Джо откинула покрывало и придвинулась к краю кровати, чтобы зажечь свечу.

Она не очень хорошо спала эту ночь, несмотря на мягкую постель и спальню, оказавшуюся гораздо более удобной, чем комната для прислуги, в которой она ожидала оказаться. Но ее всю ночь мучили сны о нем, мысли об их разговоре в темноте и обо всем, что случилось с тех пор, как появился Рейн.

Ненависть, которую она видела в его глазах, сердила и пугала ее. Несколько раз она просыпалась в холодном поту: ей снилось, что он стоит рядом с ней, обезумевший от злобы, его руки обхватили ее шею и жизнь потихоньку покидает ее тело.

Она пыталась сказать ему, что не стреляла в него, но пальцы давили все сильнее.

«Если не ты, то кто же тогда это сделал?» — рычал он.

Этот вопрос она сама задавала себе тысячи раз с того рокового дня, и список потенциальных злодеев становился все длиннее и путанее.

Джоселин знала, что у Рейна есть враги. Она почти два года следила за его передвижениями, была свидетельницей десятка ссор в трактирах, видела, как он завлекал и бросал множество женщин, мало заботясь об их чувствах. Он и сам рассказывал ей, что леди Кэмпден была его любовницей и что ее муж ревнив. Еще к этому списку нужно прибавить Стивена Барлетта, лорда Хэркурта. И, конечно, Розали Шеллгрейв, актрису, бывшую некогда любовницей Стивена — пока она не стала любовницей Рейна.

И было еще одно имя, которое она боялась упомянуть даже в глубине души. Имя хрупкого светловолосого мальчика со страшно обожженными руками. Поначалу она отвергала такую возможность. Но потом вспомнила почти незаметную перемену в их отношениях, то, как странно он стал вести себя, когда она надела платье и стала держаться как дама. Может быть, у Такера зародилось что-то вроде юношеской влюбленности? Может быть, он ревновал ее к Рейну? Не могло ли ему показаться, что он каким-то образом защищает, может, даже, спасает ее?

При этой мысли у Джоселин внутри все сжалось, она молила Бога, чтобы это не было правдой. И даже если это правда, то, что она была осуждена за это преступление, обеспечивает парнишке безопасность. Это было слабым утешением перед лицом столь вопиющей несправедливости, но все-таки ей стало немного легче.

Джоселин оделась, прошлась щеткой по волосам, взяла в руки свечу. Она открыла тяжелую деревянную дверь и вышла в холл. В доме было темно, во всяком случае ей так казалось, пока она не подошла к кабинету. Из-под двери пробивался желтоватый свет, слышалось движение.

Но Рейн вряд ли встал так рано.

Ей было очень любопытно, кто там, но она не хотела рисковать. Поэтому Джоселин вышла из дома и прошла в людскую кухню. Работа в доме, в наполненной паром душной и жаркой кухне была самым неприятным для нее делом, но она не собиралась ждать, пока Рейн найдет ей работу. Она не хотела, чтобы он оказался недовольным каким-то ее поступком или ею самой.

Несколько мгновений Джоселин незамеченная стояла в дверях кухни. На старомодной печи из белого камня кипели большие черные чугунки. Из чайника шел пар, на длинных деревянных столах были разложены овощи и фрукты: кукуруза, маниока, сладкий картофель, манго, гванабана и джек-фрут. В комнате уже было жарко, но запахи были приятными — аромат вареного мяса и свежевыпеченного хлеба.

— Хлеб готов, — сказала высокая женщина с кофейного цвета кожей, высокими скулами и с улыбкой на полных губах. — Хочешь, я достану?

— Это мочь мало гореть, — низенькая черная, как уголь, женщина втрое шире в бедрах, чем первая, распахнула дверцу печи. — Я делать.

Джоселин не могла не улыбнуться, услышав их необычный выговор. Женщина говорила на креольском английском. Даже проведя несколько недель на Ямайке, Джо не всегда понимала, о чем речь.

— Хэлло, — сказала высокая женщина. Она говорила гораздо понятнее. — Ты приехала с новым масса?

— Да. Меня зовут Джоселин.

— Джо-се-лин?

— Можно Джо, если так удобнее. Женщина улыбнулась, обнажив белые зубы. Она была хороша собой, заметила Джоселин. Она была красива экзотической красотой — гибкая, с большой грудью, она отличалась чувственностью, делавшей ее непохожей на большинство других женщин.

— Я Дульцет, а это — Гвен. Я — экономка, а Гвен — кухарка. А те вон — Сойка и Малиновка.

Джо обернулась и увидела двух девушек, которые хихикали, прикрывшись ладошками.

— Прекратите! — сказала Гвен. — Я вам дать, если не делать быстро.

Улыбки сразу сошли с лиц девушек, и они снова прилежно принялись нарезать свежую маниоку.

— Неумехи, — покачала головой Гвен и вытащила новый противень хлеба. У Джо потекли слюнки.

— Ты девушка массы? — спросила Дульцет.

— Нет.

— Хорошо, — еще шире улыбнулась Дульцет.

Джо не понравился ее тон и то, как смотрела эта женщина, когда говорила о Рейне. Но она тепло улыбалась, и стоило Джоселин предложить свою помощь, как ее приняли словно старого друга.

— Бебо сегодня болеть, — Дульцет откусила кусочек от манго и облизнула свои длинные пальцы. — Гвен — моя друг. Масса сказал пускай помогут.

И в ее лице снова появилось прежнее выражение, какая-то вспышка, делавшая ее скулы еще темнее.

— Он тебе, похоже, нравится.

— Масса — красивый, — женщина улыбнулась. — Большая руки. Сильная тело. Большой пака.

— Большой пака? — переспросила Джо.

По другую сторону стола толстуха Гвен, раскладывавшая вареные бананы и рис, тряслась от смеха. Она сделала руками несколько непристойных жестов, так что Джо поняла, что Дульцет имела в виду «большую палку», и покраснела.

— Она хотит они это дейть, — сказала Гвен, и хотя Джо не имела понятия, что означает каждое из этих слов в отдельности, общий смысл она поняла: Дульцет хочет спать с Рейном.

Если бы не растерянность на лице красивой женщины и не то, что она, очевидно, еще не добилась этого, в Джоселин пробудилась бы ревность. Но сейчас она просто усмехнулась, когда все остальные расхохотались. Господи, как приятно смеяться.

Рейн с порога наблюдал за женщинами. Он стоял там уже некоторое время, завороженный видом улыбающейся Джоселин.

В снах он часто видел ее такой, смеющейся и беззаботно болтающей, но наяву его рационализм побеждал и заглушал все оставшиеся у него светлые воспоминания. То, что она уже встала и принялась за работу, удивило его. Но ведь она всегда охотно работала, она всегда находила себе больше дел, чем от нее требовалось, и в их городском доме.

Джо наклонилась над большим деревянным столом, нарезая зеленые бананы. Ее лицо зарделось от смеха и от жара кухни, влажные пряди черных волос прилипли к щекам. Она выпрямилась, и груди соблазнительно выдались вперед. Он представил себе ее обнаженную грудь, и жар пронзил его чресла.

Она снова потянулась, разгибая затекшее тело, и его мысли перенеслись с ее соблазнительного вида к тому времени, когда она рассказывала о своей работе в кабаке в Ист-Энде.

«Это была самая собачья работа в моей жизни, — говорила она, снова переходя на кокни при неприятных воспоминаниях. — Я не выносила адскую жару и пар и эти бесконечные кучи грязной посуды. Господи, воровать было приятнее».

Тогда он только посмеялся. Теперь ему было не смешно.

И Джо тоже. Она заметила его появление в дверях, все женщины умолкли.

— Я… я не ожидала увидеть вас так рано, милорд. Я подумала, на кухне всегда нужна помощь.

— Да… помню, как ты любишь такую работу, — она невольно скривилась, а губы Рейна изогнулись в едва уловимой улыбке. — Но, все же, думаю, что тебе стоит на время оставить работу здесь. У меня есть для тебя другое занятие.

— Конечно, — она стала развязывать фартук.

— Он может тебе понадобиться. Работа предстоит грязная.

Джо приподняла подбородок. Было ясно: она уверена, что он приготовил ей нечто ужасное. И стоило. Черт побери, очень даже стоило!

— Сюда, — Рейн повел ее к участку обработанной земли позади дома. Высокие стебли кукурузы раскачивались на ветру, по аккуратным грядкам тянули свои усы дыни. Черно-белая собачонка бегала за одним из чернокожих работников, он отгонял ее мотыгой.

Рейн остановился у края огорода рядом с невысоким хорошо сложенным темноволосым человеком не старше двадцати шести.

— Джоселин, это Пауло Баптиста. Он следит за садом и землей вокруг дома.

Пауло встал, отряхиваясь от земли.

— Bon dia, senhorita[11].

— Джоселин говорит по-французски и по-английски, но, боюсь, не по-португальски.

Заметив интерес молодого человека, Рейн почувствовал укол ревности.

— Рада познакомиться с вами, Пауло, — Джоселин протянула тонкую руку, но португалец посмотрел на грязь на своих ладонях и покачал головой.

— Я тоже рад, уверяю вас.

Молодой человек был невысокого роста, но мощного сложения, у него были умные глаза и легкий нрав. Рейну он понравился с самого начала, он увидел в нем талант к работе на земле и способность управлять работниками.

— Джоселин особенно хорошо умеет выращивать цветы. Я подумал, что она, возможно, сумеет что-то сделать с нашим захиревшим цветником.

Джо посмотрела ему в глаза.

— Ты хочешь, чтобы я работала в саду? Но я думала…

— Я знаю, что ты думала, Джоселин, и можешь быть уверена, что не будь сад в таком плачевном состоянии, я отправил бы тебя на расчистку самого дальнего поля.

Эта мысль приходила ему в голову. Господи, вполне это заслужила — это и даже кое-что похуже. Но когда он накануне вечером увидел, как она наблюдает за светлячками, услышал утром ее смех на кухне, эти соображения улетучились у него из головы.

— Пауло покажет тебе оранжерею и сарай для инструментов. Там ты найдешь все, что тебе понадобится. Напиши мне список нужных растений, и я попробую их купить, когда в следующий раз буду в городе.

Джо вгляделась в его лицо.

— Хорошо.

В ответ Рейн лишь кивнул. Радость, промелькнувшая на ее лице, когда она узнала, какую работу он ей нашел, заставила его сердце сжаться. Черт, он не хотел, чтобы она так смотрела на него. От этих взглядов его сердце наполняли чувства, которым давно пора было умереть. И снова его одолели сомнения.

И он желал ее со страстью, равной по силе лишь гневу, который возбуждал в нем ее поступок.

Черт побери! Рейн отвернулся, чтобы не видеть, как Джоселин идет рядом с невысоким темноволосым португальцем к сараю. Она уже смеялась над какими-то словами молодого человека, и Рейн пожалел, что познакомил их. Черт бы побрал эту девку!

Полный решимости во что бы то ни стало выкинуть ее из головы, Рейн направился к конюшне. Как и большинство надворных построек, она была старой и нуждалась в ремонте. Крыша протекала, во всех углах болталась паутина. Пахло животными, навозом и соломой.

Подойдя к дальнему стойлу, Рейн открыл калитку и вывел большого черного жеребца, на котором привык кататься. Рыцарь здесь был лучшей лошадью, единственным сколько-нибудь породистым животным, которое еще не было продано перед его приездом. Рейн сам оседлал коня и вскочил в седло. Боль пронзила спину, он поморщился, но не стал обращать внимания.

Ему нужно было проследить за работой в полях, нужно было проветриться. Ему нужно было развеять жар желания, поселившийся в низу его живота.

Если понадобится, он будет работать дотемна, чтобы усталость освободила его от этого адского желания. А если не поможет, он подумает, не переспать ли с Дульцет.

Он поклялся себе, что сделает это. Он сделает все, лишь бы только его тело и разум освободились от потребности в Джо.

Одетая в чепчик, который дала одна из португалок, Джоселин проработала весь день под ярким карибским солнцем. После такого трудного дня она должна была бы чувствовать себя усталой и раздражительной, но этого не было.

Каждая минута, проведенная на воздухе, приносила ей радость, она чувствовала себя почти свободной. Пауло Баптиста был внимателен и мил. Она узнала, что он наемный работник, а не заключенный, как она.

— Я сам продаю себя в рабство, — сказал он. — Ради шанса на новую жизнь. Всего лишь через пять лет я буду свободен. И у меня будет достаточно денег, чтобы начать новую жизнь в Америке.

— Это звучит восхитительно, Пауло.

И ей это придало надежду. Может, в один прекрасный день и она начнет где-нибудь новую жизнь.

Вечером, раздеваясь, она думала об этой привлекательной перспективе. Она надела ночную рубашку, откинула покрывало и тут увидела это — огромного волосатого паука размером с ее ладонь. Она невольно вскрикнула, развернулась и кинулась к двери. Дверь распахнулась еще до того, как Джоселин добежала до нее, и она налетела на Рейна. Его руки обхватили ее, когда она покачнулась, и он прижал ее к груди.

— Что случилось? В чем дело?

Она вся дрожала, но вдруг почувствовала, как глупо было устраивать такую сцену.

— Извини. Это просто паук. Он — такой громадный!

Рейн улыбнулся. Она не верила своим глазам — он действительно улыбался.

— Боюсь, это шутки местной природы. Они безобидны, хоть и весьма велики. Ты еще не видела здешних ящериц.

Джоселин прикусила губу. Она изо всех сил старалась не рассмеяться, но позыв был слишком силен. Она посмотрела на Рейна, увидела шутливый блеск его глаз, и они оба рассмеялись. Они хохотали, прижимаясь друг к другу, сотрясаясь от веселья. Это было почти как прежде.

И в эту минуту сильнее, чем прежде, Джоселин хотелось, чтобы Рейн знал правду о ее невиновности. Она подняла глаза и увидела, как меркнет его улыбка, как мрачно заблестели его глаза.

— Рейн, я не…

Его поцелуй оборвал ее на полуслове, он был таким жарким, что у нее подкосились ноги. Если бы не этот смех, соединивший их на мгновение, она бы попыталась его остановить. Но теперь она приоткрыла рот, приглашая его язык, почувствовала шелковистую мягкость, жаркое требовательное желание и прижалась к его крепкой груди. Его мускулы напряглись, сердце громко стучало под ее руками, все ее тело пронзила страсть.

Руки Рейна опустились по ее спине, обхватили ягодицы, прижимая к его телу. Она ощутила его мощный член, вспомнила, что чувствовала, когда он входил в нее, и застонала, а ее пальцы гладили его волосы.

Она почувствовала, как он замер, как отстранился, и ощутила невыносимую жажду, как в пустыне. Когда она подняла глаза и увидела лицо Рейна, еще мгновение назад бывшее веселым и нежным, она вздрогнула от нескрываемой ненависти в его глазах.

— Я не дурак, Джоселин. Я знаю, что ты думаешь. Я понимаю, что когда-то вел себя, как идиот, но можешь быть уверена, что это не повторится.

— Рейн, прошу тебя. Если бы ты только…

— Нет, — ответил он, — ни слова больше.

— Но я…

Он схватил ее за руку.

— Все, что я могу сделать, это не ударить тебя. Считай, что тебе повезло, что я смог сдержаться.

Она не сомневалась, что это так. Это можно было прочитать в каждой черточке его сердитого лица. Бросив на нее последний жестокий взгляд, Рейн развернулся и вышел из комнаты.

Джо смотрела ему вслед, пока один из слуг не пришел забрать паука. Комната погрузилась в тишину, Джо осталась одна.

Ее сердце все еще колотилось, а в груди осела тяжесть, когда она улеглась, глядя на тонкую сетку от москитов. У нее в глазах стояли слезы, горло горело.

На одно короткое мгновение Рейн снова превратился в человека, которого она знала и любила прежде. Смех в его глазах вызвал в ее сердце надежду и вернул ее в прошлое, словно ничего не изменилось.

Потом смех затих и возникла страсть. Она не устояла перед ней, как и Рейн. Его гнев был вызван этой страстью, желанием, которому он не хотел подчиняться еще больше, чем она. Но страсть была. Ее тело еще дрожало от желания, которое он возбудил. Перед ее глазами еще стоял его образ.

Горько всхлипнув, Джоселин сжала руку в кулак и стукнула по кровати. Если бы только он выслушал ее! Когда-то он был разумным человеком. Безусловно, горячим, но он редко выходил из себя без достаточной причины. Но теперь гнев ослепил его. Он был уверен, что она виновна, и хотел, чтобы она была наказана.

Но все же было это мгновение смеха. Один нежный взгляд, выдавший еще не умершее глубоко запрятанное чувство. Возможно ли, что старое чувство сохранилось? Может, оно всего лишь загнано поглубже. Может быть, если она будет ждать и молиться… Если только она сможет завоевать его доверие хоть немножко, со временем он ее выслушает.

Может быть, пока он будет оставаться здесь, на острове, он научится ей доверять.

И если это случится, у нее будет шанс стать свободной.

Глава 16

В тот вечер Рейн напился до отупения, а днем, преодолевая ослеплявшую головную боль, проработал шестнадцать часов. Следующие три дня он делал все возможное, чтобы избежать встречи с Джо. Ему иногда приходило в голову поинтересоваться, как она поладила с молодым португальцем, но он гнал эту мысль прочь.

Каждый вечер он пил больше, чем намеревался, но это был единственный способ заставить себя уснуть. Объезжая верхом на Рыцаре свои плантации, Рейн видел склоненную над клумбами изящную фигурку Джоселин — маленькую точечку среди высокой травы, которую он узнал бы повсюду. Вместе с другими закупками из Кингстона прибыла целая повозка садовых цветов, и вот они уже цвели красным и розовым цветом под живительным солнцем.

Дважды он видел Джоселин с детьми батраков. Он слышал, как она смеется вместе с ними. Он вспомнил найденышей в приюте, ее любовь к ним и ее заботу. Это не вязалось с образом обезумевшей от ненависти женщины, но Рейн все еще был уверен, что этот образ — и есть ее истинное лицо.

Он же своими глазами видел, как она направила на него пистолет, видел серебристый отблеск ствола перед тем, как раздался выстрел. Он все еще живо ощущал липкую кровь на пальцах и непереносимое жжение от пули.

Боль в спине постоянно напоминала об этом, и все же…

Как безумный загоняя себя работой от рассвета до заката, Рейн ел у себя в кабинете или брал завернутую в скатерть еду с собой. Он почти восстановил свой вес, тяжелая работа укрепила мускулы, а часы, проведенные на солнце, придали его коже южную смуглость.

К концу недели последнее поле будет расчищено и вскопано, но корабль с саженцами кофе еще не прибыл. Его ждали в понедельник.

Сидя за письменным столом, Рейн взглянул на часы. Близилась полночь, а сна не было ни в одном глазу. Он закрыл бюро и налил себе еще один стакан бренди, привезенного из города вместе с остальными припасами.

Но Рейн по-прежнему чувствовал себя слишком трезвым, к тому же всего мгновение назад он слышал, как на лестнице Джоселин разговаривала с Дульцет, весело откликаясь на какие-то слова экономки. Женщины долго не ложились спать — шили новые вещи для детей; эту работу им никто не поручал, но она доставляла им радость.

Он видел Джоселин своим мысленным взором. Видение в белой кружевной ночной рубашке, которую она надела для него в ту ночь, когда он лишил ее девственности, отблеск ее волос цвета воронова крыла в мягком свете лампы. Ее кожа была цвета слоновой кости и такая нежная. Джо шла ему навстречу с улыбкой, откликаясь на его желания, усыпив его бдительность настолько, что он поверил в силу ее желания.

Рейн посмеялся над горькой иронией судьбы, уверенный, что уж это-то было правдой. Ее тело предало ее так же, как она предала его. Он вспомнил о поцелуе в ее комнате. Она желала его. Он не сомневался, что она отдалась бы ему.

Рейн отодвинул стакан и встал. Если он будет сидеть здесь и думать, от этого станет только хуже. Вместо этого он, слегка шатаясь, вышел из-за стола и подошел к двери, ведущей в холл. Несколько часов назад он уже развязал галстук, теперь же Рейн сорвал его с шеи и начал расстегивать рубашку. К лестнице он подошел уже обнаженным до пояса.

Он бы отправился в свою комнату, если бы не услышал шорохов и не увидел света из-под двери спальни Джоселин. Как бы то ни было, мягкий желтоватый свет влек его, и рука сама собой потянулась к двери. Он распахнул ее и вошел в комнату.

Джоселин оторвала взгляд от книги, при виде виконта ее глаза расширились. Она захлопнула книгу, положила ее на маленький столик рядом с собой и медленно поднялась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, когда он вошел.

На ней не было той белой кружевной ночной рубашки, но Рейн не был разочарован. После того, как он увидел ее в ночном саду, ее простая белая сорочка казалась еще более соблазнительной.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — услышал Рейн собственный голос. — Не думаю, дорогая, что ты не догадываешься.

Он наткнулся на стул и жестоко выругался.

— Ты пьян, — она посмотрела на его расстегнутую рубашку. — Уходи.

Он невесело рассмеялся.

— Почему? Ни один из нас этого не хочет.

Джоселин напряглась, но Рейн заметил, что сказал правду. Это подтверждало учащенное биение ее пульса и то, как она невольно облизнула губы.

— Ты ошибаешься. Это моя комната. Тебе здесь не место. Тебе никогда не будет в ней места.

Его темные брови изогнулись.

— Ты уверена? Давай проверим.

Но она только отступила еще дальше.

— Ты плохо соображаешь. Если ты попытаешься ко мне приблизиться, я буду сопротивляться, мы разбудим весь дом. Ты этого добиваешься?

— Дорогая Джо, я добиваюсь, чтобы ты сняла свою ночную рубашку и забралась в эту постель. Я хочу, чтобы ты раздвинула ноги и приняла меня с той же нежной страстью, с какой принимала прежде.

Он заметил гнев в ее глазах. Он хотел ее рассердить. Он пришел сюда ради этого — и ради еще большего.

— Я сказала — уходи.

Она схватила книгу и кинула в него. Но попала в кровать, и книга упала на пол, никому не причинив вреда.

Рейн только усмехнулся.

— Мне всегда нравился твой темперамент, Джо. Думаю, благодаря ему ты и бываешь такой страстной в постели.

Он направился к ней, опьянение немного рассеялось, уступая место растущему жару желания. Его член уже напрягся и болел, выпирая из штанов.

Джо вывернулась из его рук, схватила фарфоровый кувшин и обрушила его ему на голову. В последний момент виконт увернулся и осколки рассыпались по полу.

Рейн холодно улыбнулся.

— Тебе бы стоило потренироваться, золотко. Он рванулся вправо, Джо — влево, обежала его и кинулась к двери. Неудобная сорочка цеплялась за ее стройные ноги, не давая разбежаться, и в два прыжка он нагнал ее.

— Пусти меня! — она попыталась освободиться, но его захват был крепким.

— У тебя есть характер, дорогая, мне это нравится. Но у меня есть кое-что, чего ты хочешь, и я прослежу, чтобы ты это получила.

— Нет.

Она упрямо покачала головой, встряхивая блестящими черными волосами, в то время как ее глаза пристально смотрели ему в лицо. Она впервые выглядела испуганной, и у него внутри все сжалось.

— Боишься? Не стоит. Я не собираюсь причинять тебе боль. Я только хочу, чтобы ты согрела мою постель.

— Нет, черт побери!

Когда Джоселин попыталась вывернуться, Рейн схватил подол ее рубашки и разорвал ее до талии. С широко открытыми от ужаса глазами Джоселин отпрянула, прикрываясь остатками ткани.

Рейн перевел взгляд с ее лица на золотую цепочку, которая случайно попала ему в руку. Замочек сломался, цепочка болталась у него на ладони, но медальон остался цел — это была элегантно выполненная эмалью пастораль, украшенная сверкавшими в облаках бриллиантами.

Если прежде он разрывался между гневом и желанием, то теперь он целиком отдался ненависти.

— Что это, дорогая? — насмешливо поинтересовался Рейн, провоцируя ее. — Талисман? Или, может быть, трофей? Напоминание о том, как замечательно ты меня надула?

Джоселин всхлипнула, когда он швырнул медальон о стену. Украшение со стуком упало на пол, и Джо застонала, словно от боли. Ослепленный бешенством, Рейн в два шага приблизился к ней и схватил прежде, чем она успела убежать.

— Ты — моя должница. И я добьюсь того, что ты заплатишь.

— Пусти меня!

Но он не собирался этого делать. Он то ли отнес, то ли отволок ее на кровать и бросил на перину.

— У тебя есть трофей. А теперь я заберу свой, — прижимая ее своим телом, он сорвал остатки рубашки с ее плеч, обнажив ее тело. Джоселин затихла. Он посмотрел в ее голубые глаза, увидел в них гнев, который она не считала нужным скрывать — и что-то еще.

В ее лице читалась боль, тоска и горькое отчаяние. Словно какая-то последняя драгоценная надежда была отнята у нее вместе с одеждой. Он не мог вынести этого взгляда, не мог поверить, что унизился до такого.

Господи — он же не дикарь!

Он выпустил ее руки, он не двинулся с места, просто смотрел в эти голубые озера и мечтал, чтобы в них загорелась любовь и радость, в которые он когда-то верил.

— Почему, Джо? — спросил он хриплым от боли голосом. — Почему?

Она встретила его взгляд своими затуманенными от слез глазами. Тогда он опустил голову, касаясь ее губ самым нежным из поцелуев. Его язык скользнул по ее губе, и он почувствовал, как Джо задрожала. Он испробует ее сладость последний раз и уйдет, поклялся он себе.

Стараясь быть максимально нежным, он коснулся своими губами ее губ и почувствовал, как они слегла округлились. Еще мгновение, всего одно мгновение, говорил он себе, в последний раз.

Пряди блестящих черных волос скользнули по его пальцам, и он дрожащей рукой откинул их с ее щек. Он собирался встать и уйти. Но вместо этого он позволил ее пальцам погрузиться в свои волосы, привлекая его все ближе, почувствовал, как раздвинулись ее губы, как несмело коснулся его рта ее язык.

Ее тело под ним изогнулось, ее маленькие острые груди прижались к нему. Она пахла горячими ягодами. Ее кожа была нежнее орхидеи.

Рейн застонал и лишился остатков самоконтроля. Он погрузил язык в ее рот, целовал ее губы, глаза, нос, щеки. Он обхватил ладонями ее груди, ласкал их, массируя соски, пока они не напряглись. Он ощущал, как ее тонкие гибкие пальцы скользят по волосам на его груди, стягивают с него рубашку. Он расстегнул последнюю пуговицу, торопясь освободиться от одежды. Потом расстегнул штаны, выпуская на свободу напряженный член.

Руки Джоселин были там, даже когда он двигался по ней, направляя его в ее лоно, требуя, чтобы он вошел в нее. Он чувствовал, как она дрожит, ощутил жар ее тела, и его поглотил огонь желания.

Его язык коснулся нежного розового соска, он слегка сжал его зубами и услышал, как она застонала. Тогда он раздвинул ее бедра, погрузил пальцы внутрь, чтобы подготовить ее к принятию жаркого члена.

Она желала его. Он понял это по стуку ее сердца, по тому, как изогнулись ее бедра, и обрадовался своей власти.

Обрадовалась и Джо.

Она ощутила горячее желание Рейна, и это сознание возбудило ее собственную страсть. Она почувствовала обжигающее прикосновение его пальцев, влажный жар у себя в паху, и ее дрожащее тело изогнулось ему навстречу. Она была не в состоянии здраво мыслить с той самой минуты, как увидела томление в глазах Рейна, его болезненно-страстное желание, боль, которую он так тщательно скрывал.

Ее пальцы вцепились в его мускулистые плечи, лаская их невероятную силу. Он снова поцеловал ее, и невероятный жар охватил ее, забывшую за время лишений подобные порывы, всю сладость этих ощущений. Господи, как она могла! Именно этого она хотела. Они оба этого хотели. Это казалось таким правильным, хотя при том, что лежало между ними, все казалось неправильным.

Но все-таки она не могла этого отрицать. Не теперь, когда удовольствие было таким пьянящим, когда жар был таким горячим, сладостным и всепоглощающим. Не теперь, когда близость, пусть даже ненадолго, стерла боль и горечь прошлого.

— Рейн, — прошептала Джо, но его поцелуй заставил ее замолчать. Поцелуй уже не был нежным, и не нежность была ей теперь нужна. Она хотела, чтобы он вошел в нее, наполнил ее, засаживал до тех пор, пока не пройдет этот ужасный голод, это невероятное, болезненное желание.

И Рейн вошел в нее. Одним решительным движением он наполнил ее, их тела соединились, словно этим действием он соединил вместе все их предыдущие соития.

Рейн! — мысленно воскликнула она, моля Бога, чтобы его сердце услышало это.

Она не хотела желать его. Она не хотела любить его. Она хотела ненавидеть его, хотела освободиться от рабства, которое он ей навязал, но не могла. Не теперь. Безусловно, не в этот сладостный бесконечный миг. Не теперь, когда с каждым движением, с каждым толчком он увлекал ее все выше и выше, к высотам удовольствия, света и удовлетворения. Не теперь, когда она снова с любимым.

Она ощутила напряжение его мускулов, его страсть увлекала ее, он входил в нее все глубже и мощнее, заставляя двигаться вперед и выше. И тут она достигла высот, кружась в золоте и серебре, ощущая такой прилив радости, что на мгновение ей показалось, что она умирает от счастья.

В это мгновение ничто не имело значение, кроме ощущения, что он здесь, кроме восторга от того, что они вместе. Она отдалась этому огню, ощутила новый прилив удовольствия, почувствовала, как Рейн дрожит и двигается на ней, ощутила его мокрую сперму, когда он погрузился в нее, и потом оба стали приходить в себя.

Им потребовалось немало времени, чтобы вернуться на землю, а еще дольше ее ум не мог примириться с тем, что произошло. Она очень неохотно смирилась с этим только тогда, когда Рейн уже поднялся и стоял рядом, застегивая свои кожаные черные штаны. Его лицо было совершенно непроницаемым, маска безразличия ранила больше, чем насмешки, которыми он дразнил ее раньше.

Мгновение виконт молчал, глядя на нее так, словно она была кем-то, кого он мог встречать где-то прежде.

— Очевидно, что мое предположение о твоих потребностях было верным, — он наклонился, чтобы поднять рубашку, брошенную на пол, выпрямился и бросил на Джо холодный взгляд. — С этих пор я буду иметь тебя как захочу и когда захочу. Тебе стоит смириться с этой мыслью.

Джоселин вздрогнула как от удара.

— Если ты думаешь, что я это допущу, то ты еще глупее, чем думаешь.

Его губы скривились в горькой полуулыбке.

— Увидим, дорогая. Он открыл дверь.

— Предупреждаю, милорд, если ты попытаешься меня принудить, на сей раз я всажу-таки пулю тебе в грудь.

Рейн нахмурился. Он, казалось, размышлял над ее словами, звучавшими, на его взгляд, бессмысленно. Потом его верхняя губа насмешливо изогнулась.

— Я как-то уже предупреждал тебя насчет угроз. Я не шутил. А если ты попытаешься бежать, тебя поймают за пару недель. Я предлагаю тебе смириться с судьбой, так будет проще нам обоим.

С этими словами он вышел в холл и захлопнул за собой дверь.

Джоселин смотрела ему вслед, не веря тому, что произошло. Она ощущала удовлетворение во всем теле, но какая-то часть его уже требовала новых прикосновений. Но как она может желать человека, который столь явно презирает ее? Как она могла, позволить обмануть себя одним отчаянным взглядом?

Дрожащими пальцами Джо прикоснулась своим зацелованным губам, все еще мягким после порывов Рейна. У нее на сердце лежал камень. Горло горело от слез, которые готовы были затопить ее.

Выбравшись из постели, Джоселин медленно пересекла комнату и опустилась на пол у края ковра, мгновение спустя ее пальцы нащупали медальон, который Рейн так нагло сорвал. Дрожащими руками, с болью в сердце, она поднесла его к свету. Тонкую золотую цепочку было уже не починить, но красивая эмаль была так же прекрасна, как прежде. Джоселин прижала медальон к груди.

Ей хотелось рыдать, оплакивая свое разбитое сердце и растоптанные мечты. Но, как ей этого не хотелось, она сдержалась.

Боль по-прежнему оставалась здесь, глубокая, мучительная, разрывавшая сердце и душу. Ее смягчил лишь один взгляд, непрошенная нежность, возникшая на мгновение в глазах Рейна.

Из-за этого ему не пришлось ее насиловать.

А за мгновение до того, как он отпустил ее, она поняла, что он не станет этого делать.

Она пыталась себя убедить, что все это ей только показалось. Что она просто позволила себя одурачить, что он ее совсем не любит и никогда не любил. Но стоило ей закрыть глаза, как она видела это томление, это отчаянное желание и боль.

И раз ей не удавалось убедить себя, что этого не было, отчаяние укоренилось в ней не так глубоко, как могло бы. Оно было здесь, болезненное, мучительное, едва скрытое. Но стоило ей вспомнить этот взгляд, и надежда пробуждалась снова. Она не признает поражения, пока не признает, за годы тяжелых испытаний она убедилась, что утром ей станет легче.

Будет светить солнце, она проведет день в саду. Эти простые радости будут по-прежнему сладостными и неомраченными. Она станет брать от жизни то, что может, и этого ей будет достаточно.

Пауло Баптиста наблюдал, как хорошенькая девушка его хозяина наклоняется над клумбой, как ее тонкие гибкие пальцы зарываются в жирную землю. Хоть его сиятельство и отрицал это, Пауло знал, что девушка принадлежит виконту так же верно, как если бы священник совершил над ними обряд. Это было видно по тому, как он на нее смотрит, как по-хозяйски прикасается к ней, даже по его мужскому стремлению ее защитить.

А Джо отвечала ему почти тем же, хотя оба они этого не осознавали. Каждый делал все возможное, чтобы не замечать друг друга. Пауло не думал, что это пойдет им на пользу.

— Bon dia, menina[12].

— Bon dia, senhor[13], — отвечала Джо. Пауло понемногу учил ее своему языку. Кроме португальского он говорил еще по-испански, и потом, заявил он, Джо научится и этому языку.

— Вы сегодня без шляпы, — нахмурился Пауло, садясь рядом с ней на корточки. — Вы не боитесь солнечного удара?

Джо улыбнулась в ответ.

— Сегодня мне полезно ощутить его лучи, хочу впитать его тепло.

Пауло неуверенно оглядел ее.

— Да, я вижу, вы немного бледны. Может бы вы заболели?

— Я прекрасно себя чувствую, Пауло. Спаси за заботу.

Пауло был здесь самым близким другом Джоселин. Дульцет и Гвен были дружелюбны, но из-за языкового барьера болтать с ними Джо было трудно, а отношение Дульцет к Рейну еще больше затрудняло общение.

— Вам одиноко? Я видел это в ваших глазах, когда вы работали.

Она выдернула сорняк из низенького кустарника и бросила его в кучу к остальным.

— В какой-то мере да. Мне было бы приятно иметь подругу, с которой можно было бы поболтать, поделиться.

Она вспомнила Броуни и Такера, ощутила, как скучает по ним. Она подумала о Долли и о Кончите — как они там?

— Женщина ваших лет уже должна быть замужем. Вам нужны муж и дети.

— Дети мне нравятся. Кто знает… возможно, когда-нибудь, если повезет, я кого-нибудь найду.

Черные глаза Пауло вгляделись в ее лицо.

— Мне кажется, вы его уже нашли. Я видел, как вы на него смотрите — и как он смотрит на вас.

Джоселин покраснела.

— Вы не понимаете.

— Я могу понять, когда мужчина хочет женщину. Если бы я не увидел такого же взгляда в ваших глазах, я бы сам претендовал на вас.

Джоселин вскинула голову.

— Вы, конечно, сказали не подумав. Мне казалось, что мы с вами друзья. Я думала…

— Конечно, querida[14], именно это вы и чувствуете. Но я-то мужчина, у меня есть желания. Если бы вы не были его женщиной, я сделал бы вас своей.

— Но…

— Не говорите больше ничего, meu bela[15]. Ваши глаза рассказывают мне о том, что у вас на сердце, больше, чем может выразить словами ваш прелестный ротик.

Джоселин замолчала, но ее взгляд невольно стал искать Рейна. Во всяком случае, он больше не приходил к ней в комнату. Честно говоря, он делал все возможное, чтобы совсем не приближаться к Джо. Даже если он себе в этом и не сознавался, виконт был не меньше ее потрясен тем, что случилось. А если учесть, что он был уверен, что она стреляла в него, то, наверное, даже больше.

Несколько раз Джоселин подумывала о том, не найти ли его и не рассказать ли ему правду о том выстреле. Но она была уверена, что он ей не поверит. Рейн был убежден. Слуги осудили ее, у нее не было доказательств, а ее побег, казалось, подтверждал вину.

И Рейн, конечно, не взял на себя труд выяснить правду.

— Не работайте долго без шляпы, — сказал Пауло, его загорелое лицо стало строгим. — В этом вам придется подчиняться мне.

Джоселин почти улыбнулась. Он был сильным,

мягким и добрым мужчиной. Он будет хорошим мужем какой-нибудь счастливице. И где-то в глубине сердца она хотела оказаться на ее месте.

Кончита Васкез наклонилась над горшком в уголке своей маленькой комнатки за кухней, ее рвало. Обычно приступы тошноты к утру прекращались, но доносившийся из кухни запах рыбы трехдневной давности заставил ее снова убежать в комнату.

Madre de Dios, временами Чита чувствовала себя так плохо, что ей хотелось лечь и умереть. Конечно, старый паршивец ей этого не позволит. Даже после того, как она сказала ему о ребенке, он потребовал, чтобы она работала, пока ее живот не станет таким тяжелым, что она не сможет передвигаться. Чита содрогнулась от ужаса. Dios mio[16], неужели тогда он выгонит ее на улицу?

— Чита! Спускайся, ленивая шлюха! Ты тут нужна! — раздался скрипучий голос кухарки. Она была столь же бессердечна, как и ее хозяин.

Чита налила воды в тазик на поцарапанном столике, чтобы смыть неприятный запах изо рта, умылась и утерла лицо фартуком.

— Чита!

— Иду! — она распахнула дверь кухни таверны «Синий кабан» и вдохнула запах рыбы. Она с трудом подавила позыв к рвоте.

Отступив на мгновение назад, она заметила высокого мужчину, в котором сразу узнала человека, купившего контракт Джо.

— Сеньор виконт! — воскликнула Чита, кидаясь к нему. — Скажите, пожалуйста, как поживает моя старая подруга Джо?

Он окинул ее взглядом с головы до пят.

— Ваша подруга поживает прекрасно. Но вы ее сами скоро увидите.

— Джо едет сюда? — улыбнулась она. — привезли ее назад?

Рог Dios[17], для нее будет таким облегчением, если рядом кто-нибудь окажется, когда придет срок. Она так этого боялась!

— Боюсь, нет. — Улыбка Читы погасла. — Собирайтесь. Вы едете к ней.

— К ней? Вы забираете меня с собой? Вы везете меня к Джо?

Его лицо словно захлопнулось, понять его выражение было невозможно.

— В Фернамбуковой долине много работы. Нам нужны дополнительные рабочие. А теперь идите, собирайтесь.

— Si, si, senhor[18].

Не понимая, благодарить или пугаться, Чита поспешила к себе в комнату. Что бы ни ждало ее впереди, хуже, чем ее участь в доме Барза Хопкинса, быть не может. Или может?

Что сделает Стоунли, когда узнает, что она в положении? Побьет ее? Заставит отказаться от ребенка? Dios mio! Она перекрестилась и сглотнула, борясь с новым приступом тошноты.

Глава 17

— Дульцет, ты не видела Джоселин? — остановил Рейн высокую экономку.

Она улыбнулась ему, в ее черных глазах горел нежный призыв.

— Джо на кухня с Гвен. Гвен делать сладкий хлеб из кокос. Джо прийти с работы его пробовать.

Рейн кивнул.

— Скажи, что я хочу ее видеть. Я буду в кабинете.

— Да, масса. — Экономка направилась к выходу, потом остановилась и обернулась. — Хочешь, Дульцет придет сегодня ночью? Делать это? Сделать тебя счастливый мужчина?

Рейн окинул взглядом соблазнительные изгибы ее тела, тяжелый крепкий зад и почувствовал позыв в чреслах. Какая-то часть его хотела этого, но другая колебалась. Рейн не очень понимал, почему, но пока он не поймет наверняка, он подождет.

— Твое предложение, конечно, соблазнительно, Дульцет. Но сейчас не время. Может быть, потом… — он не закончил.

Дульцет посмотрела на него с некоторым сожалением, потом улыбнулась.

— Я ждать. Ты хотеть — я приходить.

— Спасибо.

Господи, от солнца он совсем перестал соображать! Эта женщина удовлетворила бы его не хуже любой другой, и к тому же получила бы от этого удовольствие. Черт побери, что с ним такое происходит? Но тем не менее он не передумал. Вместо этого Рейн направился в кабинет и уселся за стол. Через несколько секунд Джоселин тихо постучала и вошла.

— Дульцет сказала, что ты хотел меня видеть. Он указал на ящик, полный тюков ткани -

индийского муслина, бомбазина, батиста, шелка и кружева.

— Мне надоело, что ты одеваешься в лохмотья. Ты мне говорила, что прежде сама шила себе платья. Я хочу, чтобы ты немного меньше времени проводила в саду и сшила бы себе что-нибудь пристойное. Я хочу, чтобы в доме ты была одета прилично. Ясно?

Он видел, что она разрывается между требовательностью в его голосе и блеском тканей.

— Если вам это угодно, милорд, у меня нет иного выхода.

— Именно.

Он не оставил без внимания ни плохо скрываемый сарказм в ее голосе, ни то, как она непроизвольно распрямила плечи. Ее слова прозвучали так, словно это она оказывает ему любезность, и его губы изогнулись в улыбке.

— Я прикажу мальчишке отнести коробку в твою комнату.

Она кивнула и собралась уходить.

— Еще кое-что.

— Да?

— Твоя подруга присоединится к числу наших работников.

— Подруга?

— Женщина, которой ты меня представила в Кингстоне, Кончита Васкез.

Джоселин изумилась.

— Кончита здесь? В Фернамбуковой долине?

— Пауло Баптиста устраивает ее в комнате для прислуги. Я подумал, что ты будешь рада с ней увидеться.

Джо улыбнулась.

— Рада? Господи, я этого просто жду не дождусь. — Она подобрала юбки и заторопилась к двери, но потом остановилась и обернулась. — С ней в порядке? Хопкинс не слишком плохо с ней обращался?

— Она мне показалась вполне здоровой, но толком я ничего не знаю.

— Как ты нашел ее? Почему ты…

— Нам нужны еще работники. Я вспомнил, что она выглядит здоровой и крепкой. И решил, что она подойдет.

Это не было правдой, и взгляд Джоселин подтвердил, что она не поверила такому объяснению.

Что же, черт возьми, его дернуло? То, что Джо здесь одиноко? Что он прочитал в ее глазах тоску по друзьям? Черт, она и должна быть несчастной.

Она же должна быть наказана за то, что совершила!

— Благодарю, милорд.

Ему хотелось, чтобы она назвала его Рейном, как в ту ночь. Он снова хотел овладеть ею, войти в нее прямо здесь, на столе, и он ненавидел себя за эту слабость.

— Это все, — сказал он резко. — Можешь идти.

Рейн понимал, что этот вызывающий тон делает ей больно, и был этим доволен. Снова принявшись за работу, словно Джо не было в комнате, он ждал, пока за ней закроется дверь, потом вздохнул.

Он все еще не совсем понимал, почему так поступил. Может, из стыда за свою пьяную выходку у нее в комнате. Он не мог понять. К тому же часть его существа была согласна с тем, что он сказал ей тогда. Она принадлежала ему, и, хотя он не станет ее принуждать, но если он снова ее захочет и она тоже захочет его, он овладеет ею.

Он только молился, чтобы, если это произойдет, огромное влечение к ней, которое он все еще испытывал, не стало еще сильнее. Чтобы не разрушился защитный экран, который он установил между ними.

Господи, он может хотеть ее, но это не перечеркивает того, что она чуть не убила его!

Рейн отодвинул стул, подошел к полке позади стола, налил себе бренди и залпом проглотил его. Правда в том, что за внешней нежностью Джоселин Эсбюри все еще сохранила убежденность, что он ответствен за смерть ее отца. Готова она это признать или нет, но в глубине души она ненавидит его, как ненавидела с самого начала.

Рейн пообещал себе никогда не забывать об этом.

— Кончита! — Джоселин вбежала в спальню для слуг.

— Джо! — испанка выронила блузку, которую складывала, и обняла подругу.

— Никогда не думала, что мы снова увидимся, — сказала Джо. — Я так беспокоилась за тебя.

— А я много беспокоилась за тебя.

Они снова обнялись, потом Джо отступила на шаг.

— С тобой все в порядке? Хопкинс с тобой нормально обращался?

— Так, побил пару раз, nada mas[19], — она улыбнулась, сверкнув белыми зубами. — Я сказала ему, что у меня сифилис. Я сказала, что если он попытается навязать мне матросов, я им об этом расскажу и они убьют его за то, что он пытался продать им сифилитическую шлюху.

Джоселин засмеялась.

— Не удивительно, что он оставил тебя в покое.

— Я не знала, как долго смогу дурить его, но si, он оставил меня в покое.

— Ты что-нибудь знаешь о Долли?

Чита покачала головой.

— Ничего не знаю. Надеюсь, с ней все в порядке. — Она схватила Джо за руку. — А ты как? Виконт с тобой хорошо обращается?

— Стоунли — тот человек, в покушении на которого меня обвинили. Он привез меня сюда, чтобы проследить за наказанием.

— Madre de Dios, — перекрестилась Чита. — Он бил тебя?

— Нет.

— Изнасиловал?

— Нет, — Джо покраснела. — Я думаю, он хотел это сделать, но… в конце концов, ему не пришлось меня принуждать. — Они никогда не говорили о таких интимных вещах, но Джоселин так стосковалась по друзьям, что слова лились сами собой. — Я любила его когда-то.

Черные глаза Читы расширились от изумления, потом она кивнула.

— Я тоже когда-то была влюблена — или мне просто так казалось. Это ведь очень больно?

— Да… больно.

— Я рада, что он не причинял тебе зла. Я бы никогда не смогла полюбить такого человека, — она содрогнулась. — Он тяжелый человек, мне кажется.

— Я не стреляла в него, Чита. Я так хочу, чтобы он мне поверил, но не думаю, что поверит.

Чита стала мрачной.

— Боюсь, что в этом ты права. Виконт очень сердит на тебя. Когда мы вместе ехали, я видела это в его глазах, стоило мне упомянуть твое имя. И я испугалась за тебя.

— Я тоже порой пугаюсь, — Джо печально улыбнулась. — А временами… я вижу в его глазах что-то, что заставляет меня думать, что я еще нужна ему.

— Тогда подожди, mi hermana[20]. Если ты заговоришь слишком рано, он только еще больше рассердится. И тогда он уже не поверит, что ты говоришь правду.

Джоселин опустилась на кровать.

— Я и сама так думаю, — она попыталась улыбнуться. — Но хватит о моих проблемах. Как ты? Когда я видела тебя последний раз, ты была совсем худенькой. Сейчас ты слегка поправилась, но немного бледна.

Кончита села рядом, взяла руку Джоселин, приложила ее к своему округлившемуся животу и расплакалась.

— О, Господи!

История оказалась короткой.

— Он был другом того человека, на которого я работала, — сквозь слезы рассказывала Чита, — сыном местного сквайра. Каждый раз, когда он приходил в дом, он искал встречи со мной. Мне казалось, что он меня любит. Он был очень красивым, а я была такой глупой.

Джоселин потрепала ее по плечу.

— Мы все временами ведем себя глупо. Не казни себя.

Она протянула Чите носовой платок, испанка утерла слезы.

— Я боюсь этого ребенка, но я уже люблю его.

— Думаю, что твой страх естествен, — Джо обняла ее. — Когда придет срок, я буду с тобой, и я уверена, что из тебя выйдет прекрасная мать.

— А что он сделает?

И правда, как поступит Рейн, когда узнает об этом?

— Он не отошлет тебя, — во всяком случае Джо так думала. — Он может быть суровым, если считает, что с ним дурно обошлись, но он никогда не причинит вреда молодой женщине, которой не повезло.

И не заставит ее избавиться от ребенка.

Но все же Джоселин пока не собиралась ему об этом говорить. Вместо этого она предложила найти способ, чтобы Чита работала у Пауло в огороде.

— Работа там не тяжелая, а Пауло — заботливый и добрый. Когда придет время, мы скажем Рейну о ребенке. Я уверена, что он разрешит тебе работать в доме.

В глубине души она надеялась, что если Пауло и Чита будут часто видеться, они полюбят друг друга. Пауло говорит по-испански, какое-то время жил там, к тому же ему нужна женщина. А Чите, безусловно, нужен мужчина.

На следующий день Джо заговорила с Рейном в его кабинете, надеясь, что он позволит Чите работать с Пауло. Он слушал ее, сидя перед кипой бумаг, без особого интереса.

— Там работы тоже немало, так что, если Пауло согласится, это будет прекрасно.

— Благодарю, милорд. — Чита была только на четвертом месяце, работа не должна ей повредить. Но когда ее живот округлится, Рейн обязательно это заметит. Джоселин молилась, чтобы то, в чем она уверяла Читу, оказалось правдой и он бы понял ее. — И спасибо, что привезли ее сюда.

Лицо Рейна сразу стало жестким.

— Как я уже говорил тебе, мне нужны рабочие руки. Чита годится не хуже любой другой.

— Да — вы сказали именно это.

— А теперь предлагаю тебе вернуться к работе. Пауло слишком снисходителен к тебе. Если ты и дальше будешь уклоняться от дела, можешь быть уверена, что меня не так легко будет провести.

Джоселин рассердилась.

— Вам уже случалось видеть, что я бездельничаю, милорд? Неужели вы можете предположить, что я дам вам хоть малейший повод жаловаться? А если я стану бездельничать, какое наказание меня ждет? Может, меня выпорют? Или еще одна грубая сцена в постели?

Загорелое красивое лицо Рейна побледнело. Потом все черты его лица исказила злоба.

— Временами мне кажется, что я и сам охотно прошелся бы плеткой по твоей предательской плоти.

Теперь уже побледнела Джо.

— Но не бойся — порку, которую ты заслуживаешь, ты получишь не от меня. А что касается времени, проведенного тобой в моей постели, то мне странно было бы об этом сожалеть, потому что ты явно получила от этого удовольствие. И я не буду обещать, что этого не повторится.

Взгляд его темных глаз скользнул по ней, его губы изогнулись в насмешливой жестокой улыбке.

— Советую тебе побыстрее вернуться к твоим цветам, дорогая, или это произойдет прямо здесь. Мне ничего так не хочется, как прижать тебя к этому столу, раздвинуть твои длинные красивые ноги и овладеть твоим вероломным телом.

Джо вскрикнула, подхватила юбки, развернулась и, с трудом подавляя рыдания, кинулась к двери. Ее сердце бешено колотилось от ужаса перед тем гневом, который она увидела в его глазах — или это был блеск желания?

Дрожа всем телом, она бежала до самого огорода. На другом конце длинного прямоугольника земли Чита с Пауло стояли в тени пальмы, где она и оставила их, направляясь к Рейну. Джо остановилась, лишь услышав тихий смех подруги. Ей потребовалось немало усилий, чтобы подавить свои эмоции. Пауло улыбался каким-то словам Читы, его черные глаза смеялись.

Джоселин заметила его интерес к красивой испанке почти сразу, а Чита не осталась равнодушной к гордой мужественности Пауло. Увидев их вместе, счастливых и улыбающихся, Джоселин вдруг ощутила неожиданную болезненную зависть.

Когда-то и они с Рейном так смеялись. Когда-то и они были счастливы. Это не могло бы продолжаться вечно, но она никогда не предполагала, что конец может оказаться таким. Джо отвернулась и устало пошла назад, к цветочным клумбам перед домом.

С каждым днем ненависть Рейна, казалось, росла вместо того, чтобы ослабевать. Он доверял ей все меньше. И все больше презирал ее. Одно ее присутствие выводило его из себя. Как она могла надеяться, что он поймет ее?

Перспективы становились все мрачнее. Джо делала все возможное, чтобы избегать Рейна. В редкие их встречи виконт выглядел безразличным, его взгляд оставался холодным и насмешливым. Хотя он дни напролет работал как безумный, доводя себя до истощения, вечерами он сидел без сна, поглощая гораздо больше алкоголя, чем следовало.

Джоселин слышала, как он бродит по кабинету, как поднимается по лестнице к себе в комнату перед рассветом, плохо держась на ногах. Его поведение очень беспокоило ее — слишком хорошо помнила Джо судьбу своего отца. Из-за выпивки сэр Генри стал мрачным и беспечным, печальным и лишенным жизни задолго до того, как умер в тот роковой вечер.

В глубине души Джоселин была не в силах вынести мысль, что Рейн тратит свою жизнь таким образом, но что она могла поделать?

К вечеру следующего дня прибыли саженцы кофе. Вся Фернамбуковая долина возбужденно бурлила, когда запряженная двумя лошадьми тяжело груженая подвода въехала во двор.

Все работники собрались вокруг, чтобы посмотреть на ее содержимое: тяжелые мешки с семенами, крепкие маленькие саженцы с острыми темно-зелеными листочками и странной формы черенки, которым предстояло стать благодатью или проклятьем для прекрасной старой плантации.

Джоселин обнаружила, что этот ажиотаж захватил ее не меньше, чем остальных. В своем новом муслиновом платье персикового цвета — одном из простеньких, но милых платьев, которые она сама сшила из привезенной Рейном материи, — Джо вышла из дома, чтобы присоединиться к толпе, поджидавшей повозки. Рейн ехал во главе колонны, его большие руки с легкостью управляли парой гнедых лошадей, навостривших уши, едва они сделали последний поворот на дороге, ведущей к дому.

Джоселин не могла не восхититься тем, каким высоким и ладным выглядел Рейн, каким невероятно красивым он казался в этот момент. Работа на воздухе, похоже, доставляла ему удовольствие — Джо прежде не могла этого даже предполагать. Его энергия и решимость были безграничны. Она и не подозревала об этой стороне его натуры, и теперь не могла отрицать, как это ей нравилось. Он был внимателен к работникам, интересовался их благополучием, всегда готов помочь, какой бы сложной — и какой бы неприятной — ни была работа. Честно говоря, похоже, что красавец виконт был гораздо больше мужчиной, чем ей когда-либо казалось.

— Как волнующе, правда? — сказала Кончита, присоединяясь к Джо. Пауло был рядом с ней.

— Да. Ради Рейна я надеюсь, что ему все удастся.

— И ты способна говорить так после всего, что он с тобой сделал? После всех своих страданий?

Джоселин пожала плечами.

— Он уверен, что я виновна. Было время, когда я относилась к нему почти так же.

— Леди, леди! — Джоселин почувствовала, что кто-то потянул ее за подол. — Подними меня, я тоже хочу видеть!

Это были Туни и Майк, дети работников, с которыми Джо познакомилась сразу по приезде: симпатичные ребятишки, один — низенький толстячок, другой — худенький, Туни было три, Майку — четыре.

Джоселин подняла круглолицего малыша и поставила на бедро. Пауло усадил Майка на свои широкие плечи.

Майк вцепился в густые черные волосы Пауло, чтобы не упасть.

— Полегче, moco[21], лучше поменьше дергайся, тогда не упадешь.

Малыш улыбнулся от уха до уха.

— Мне отсюда здорово видно. Пауло улыбнулся в ответ.

— Масса! Масса! — улыбаясь, маленький Тони помахал Рейну рукой.

Когда Рейн понял, откуда слышатся эти крики, он тоже улыбнулся и помахал в ответ, но потом увидел, что малыша держит Джо. Что-то промелькнуло при этом у него в глазах, что-то, чему Джоселин и через сто лет не сумела бы найти названия, но это перевернуло ее сердце. Их взгляды ненадолго встретились, потом Рейн отвел глаза. Джо оцепенела, от потрясения у нее сдавило горло.

Она следила за движениями Рейна, направлявшегося к одной из повозок, где рядом с темнокожим кучером сидел полный лысый человечек в очках и в фиолетовом фраке.

— Эй! Внимание! — Толпа, уже и так начавшая успокаиваться, замерла от этого приказа. — Мы все тяжко трудились ради этого дня. Ни один из вас не отлынивал от работы. Мы очистили поля и взрыхлили землю, готовясь к этому дню. И вот он настал. Прибыли саженцы, а вместе с ними и этот человек. Его зовут Бертран Шрютенберг. Он поможет нам выращивать кофе.

Датчанин, решила Джо, оглядывая щеголеватого человечка. Может, с Явы. Никто лучше их не разбирается в кофе.

— Я надеюсь, что вы будете слушаться его указаний почти как моих. Если мы все будем делать так, как он скажет, и будем продолжать трудиться так же тяжело, как прежде, нам ничто не сможет помешать. По-моему, у нас есть все шансы на успех.

Работники повеселели, и Джоселин поняла, как они уважают человека, взявшего в свои руки их пришедшую в упадок плантацию.

И она тоже испытывала к нему уважение — горестное, разрывающее сердце уважение.

— Леди, леди! Опустите меня.

Джоселин засмеялась.

— Уже насмотрелся? — она опустила мальчугана на землю. — Вот что я тебе скажу: у Гвен на кухне есть сахарный тростник. Почему бы нам не сходить за ним?

Малыш радостно улыбнулся.

— И для Майка возьмем?

— Конечно, и для Майка тоже. Ты сможешь отнести ему.

Туни кивнул и схватил Джо за руку. Бросив последний взгляд на Рейна, который уже принялся за разгрузку повозок под пальмовым навесом, прежде служившим сахарным складом, Джоселин направилась на кухню.

Несмотря на то что рядом с ней смеялся и болтал без умолку Туни, у Джо из головы не выходила нежность, которую она заметила в глазах Рейна, когда тот увидел ребенка у нее на руках. О чем он подумал? И как сделать так, чтобы он снова посмотрел на нее таким взглядом?

Следующие десять дней Рейн работал рядом с Бретом Шрютенбергом от рассвета до заката. Пробуя разные методы выращивания, один участок свежевспаханной земли они засеяли, на другом посадили годовалые саженцы, на третьем — черенки от веток взрослых деревьев.

Это был титанический труд, но он доставлял Рейну радость, и с каждым днем в нем крепла уверенность, что его план удастся. Он так привык к долгим трудовым дням, что забыл, что не все приспособлены к такому режиму. Наконец бодрый датчанин настолько спал с лица, что Рейну пришлось замедлить свой темп.

— Я знаю, что вам пришлось изрядно потрудиться, — говорил он сидевшему на диване человечку. — Но то, чего мы достигли, стоило затраченных усилий.

Из окна кабинета Рейну были видны некоторые из новозасаженных полей, и его охватила гордость от достигнутого.

— Почему бы вам не отдохнуть пару дней? — предложил Рейн. — Если хотите, можете съездить в город. «Королевская гостиница» — приятное место. Вы можете жить там за мой счет.

Маленький датчанин взглянул на него с облегчением.

— Это прекрасная мысль, не буду отрицать. Кофе может быть полезен для головы, но сажать его — безумно утомительно для тела.

Рейн усмехнулся. Как и многие англичане, датчанин был уверен, что кофе способно стимулировать умственную деятельность и придавать силы телу. Но растить кофе и пить его — не одно и то же.

— Завтра я прикажу одному из слуг отвезти вас в город. Если через пару дней вы вернетесь, это будет в самый раз.

— Если это не доставит вам особых неудобств, я предпочел бы отправиться сегодня вечером, — датчанин улыбнулся. — Я так давно не был в женском обществе.

Затянувшись сигарой, Рейн выпустил в воздух колечко дыма.

— Хорошо, я скажу Пауло, чтобы он нашел кого-нибудь, кто отвезет вас.

— А вы не желаете ко мне присоединиться? Любезная шлюшка пошла бы вам на пользу.

Вероятно, он прав.

— У меня слишком много дел.

Рейн поднялся с кресла.

— Насчет плантаций можете не беспокоиться, — сказал, присоединяясь к нему, Берт. — Все идет как нужно. И даже быстрее.

Рейн похлопал датчанина по спине.

— Можете быть уверены, я ценю то, что вы сделали.

Но Берт ошибался в своих сомнениях — Рейна беспокоили не плантации. А слова датчанина насчет женского общества. За последние десять дней Джоселин почти не показывалась, а Рейн был слишком занят, чтобы задуматься над этим, хотя и не мог не обратить на это внимания.

Сегодня вечером он видел, как она работала на грядке с крокусами. Она так нежно брала руками каждый желтый цветок, и, как и тогда, когда он увидел ребенка у нее на руках, в нем что-то оборвалось.

Ее власть над ним сводила с ума. Он должен положить этому конец и побыстрее. Он все откладывал разговор с ней, убежденный, что когда-нибудь чудесным образом наступит подходящий момент. Но момент все не наступал, а Рейн ждал уже слишком долго. Пора с ней поговорить, спросить ее о выстреле и заставить сказать правду. И как только она сознается, он сможет выкинуть ее из своей жизни, перестать думать о ней, погрести печальные события в прошлом.

Как только он сделает то, что намеревается, он отправит ее из Фернамбуковой долины, чтобы она отбывала наказание где-нибудь в другом месте. Но не у Барза Хопкинса — этого он никогда не потерпит. Но найдется же какое-нибудь место, куда она сможет поехать, кто-нибудь, кто поймет, что она пережила, кто будет обращаться с ней хорошо.

Если не на Ямайке, то где-нибудь еще.

Честно говоря, каждая отсрочка этого разговора на день, на мгновение разрывала ему душу. Каждый час он думал о том, где она, что делает, пытался увидеть ее работающей среди цветов или смеющейся с детьми, с которыми она здесь подружилась.

Это стало для него мучением, но он не мог остановиться.

Рейн пересек комнату, открыл резной шкафчик и достал графин бренди. Он не станет много пить, пообещал он себе, просто приведет себя в порядок. Ему нужно сохранить трезвую голову, когда он посмотрит ей в глаза. Он должен быть готов столкнуться с ложью, которую ожидал увидеть, с ее ненавистью из-за отца, которую она почему-то обратила на него. Он хотел, чтобы она увидела его решимость — и наконец призналась.

Он хотел, чтобы с этим было покончено.

Рейн налил себе бокал бренди и выпил его одним глотком, обжигающая жидкость успокоила его. Еще одна рюмка, и он пойдет к Джо.

Он выглянул в окно. Смеркалось; работники уже начали расходиться по своим мазанкам. Джоселин тоже скоро придет — а если нет, он найдет ее.

Сегодня, поклялся Рейн, он положит конец этой муке.

Глава 18

Джоселин как раз закончила поливать только что посаженные розовые герани, она была довольна своими успехами.

Вытерев мокрые руки о фартук, который она надела поверх платья цвета лаванды, Джо направилась к сараю, чтобы убрать большую лейку, которой только что пользовалась. Она еще утром закончила с цветами, а потом переоделась, чтобы помочь работницам с детьми.

Обычно за малышами, которые были еще слишком малы, чтобы ходить с матерями в поле, присматривала женщина по имени Магда, но сегодня у нее начались месячные и она чувствовала себя очень плохо. Джоселин охотно вызвалась ей помочь, она была рада провести время с Туни и Майком, с остальными малышами. Когда стало смеркаться, матери пришли за своими отпрысками. Снова оставшись одна, Джоселин решила полить цветы, которые днем посадила перед домом.

Теперь, покончив со своими делами, она вернулась в сарай, стоявший особняком за огородом.

Как обычно, в длинном каменном здании было прохладно и безупречно чисто, все лежало на своих местах, лавки были чисто вытерты, пол выметен веником из листьев кукурузы.

Последние лучи солнца заглянули в окошки под черепичной крышей, с гор подул свежий ветер. На Джо пахнуло землей от мотыг, лопат, совков, грабель и тысяч других садовых орудий, ароматом фиалок, цветущих в маленьких плошках на одной из полок. Она едва успела поставить лейку на скамью, когда у нее за спиной раздался шум открывшейся двери.

— Я так и думал, что найду тебя здесь.

Рейн стоял в лучах закатного солнца, золотившего его волосы. На нем были нанковые панталоны и белая льняная рубашка с расстегнутым воротом. На его высоких черных сапогах осела пыль.

— Я как раз заканчивала работу и собиралась идти ужинать.

Джо старалась не обращать внимания на то, каким красивым, каким мужественным он выглядит.

Она старалась не обращать внимания на то, как панталоны облегают его мускулистые бедра, как на шее у него выступают жилы, намекая на мощь скрытого рубашкой тела. Она старалась, но не смогла подавить сердцебиение при мысли о его мускулистой груди, о том, как двигалось его тело, когда они занимались любовью.

— Я уже почти закончила с клумбами вокруг дома, — сказала она, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее голос. — Я надеюсь, вы довольны тем, что я сделала.

Против воли ее сердце забилось сильнее, а между грудей выступил пот.

— Я больше чем доволен твоей работой. Но, к несчастью, я пришел поговорить не о цветах.

— Если не о моей работе, то о ч-чем же?

Ее глаза вглядывались в его лицо, но оно оставалось в тени. Он держался напряженно, его ноги были расставлены как тогда, когда он дрался с матросом в таверне.

— Джоселин, нам пора разобраться с прошлым. Я искал тебя сегодня, чтобы поговорить о выстреле. Я не намеревался обсуждать это здесь, но теперь мне кажется, что так будет даже лучше. Здесь мы, во всяком случае, скрыты от любопытных глаз и ушей.

Джоселин глотнула.

— Да… здесь уединенно. Пауло мало кого сюда пускает.

Она с трудом выдавливала из себя слова. Во рту у нее пересохло, руки дрожали. Он пришел, чтобы услышать правду? Была ли это именно та возможность, о которой она молилась все это время? У нее появилась надежда, но вместе с ней и ужас.

— Насчет случившегося… — сказала она. — Я надеялась, что настанет день, когда мы сможем это обсудить.

В поведении Рейна что-то неуловимо изменилось. Когда он вышел на свет, она заметила резкие линии у него на лбу и напряженную челюсть. В его глазах читалась холодная, продуманная решимость, и ее сердце упало.

— Я не думаю, что здесь есть, что обсуждать. Мы оба и так знаем, что произошло — в меня стреляли с очень близкого расстояния. Рана была очень тяжелой. Я чуть не умер. И вот я пришел узнать, что ты можешь сказать об этом.

Джоселин скользнула по нему взглядом, заметила, как непреклонно он держится, как готов не верить ни единому слову. Его глаза стали совсем темными, губы сжались. И ее как удар грома поразила мысль, что он пришел сюда не за тем, чтобы услышать правду, он пришел противостоять ее отрицаниям вины. Он был уверен, что она солжет, уверен, что она виновна, — как был уверен с самого начала. И он уже предубежден против нее.

Как и прежде, Рейн заранее осудил ее.

Джоселин охватила волна гнева и отчаяния. Боль и злость были так сильны, что ей стало дурно. Она была не в силах выговорить ни слова, она не могла заставить себя сказать правду, которой он все равно никогда не поверит.

Ей хотелось броситься на него, борясь с ужасной уверенностью, в которой до сих пор она отказывалась себе признаться: что бы она ни сказала и ни сделала, Рейн все равно ей не поверит. Ей казалось, что она умирает. Все в ней болело от беспомощности, от поражения и потери. Ее жизнь предстала перед ней как черный колодец без будущего, полный беспросветного отчаяния и горького одиночества.

— Ну же, дорогая Джо, я проехал тысячи миль, чтобы выслушать тебя. Мы оба знаем, что это сделала ты. Тебе осталось лишь объяснить, как ты все это задумала и организовала. Неужели в тебе не найдется мужества даже на то, чтобы опровергнуть мои слова или наконец сказать правду?

Она по-прежнему молчала. От гнева и унижения она утратила дар речи, она не могла даже думать в этот ужасный, мучительный момент. Она так долго ждала, она позволила себе надеяться, даже мечтать. А теперь все надежды были разрушены.

— Ты хочешь правды? — наконец выдавила Джо, собрав все свое мужество, хотя сердце ее разрывалось. — Правда в том, что я с самого начала тебя ненавидела. Я ждала, пока не увидела, что ты потерял бдительность, а потом заманила тебя в кабинет. А когда ты вошел, я вытащила пистолет из кармана юбки и выстрелила!

Боль в его глазах была велика, но она не могла сравниться с ее болью. Ей хотелось сделать ему больно, наказать его так, как он наказал ее.

— Ты ведь это хотел услышать? За этим ты пришел сюда? Ты хотел, чтобы я сказала, что пыталась тебя убить? Ну, теперь ты это услышал — а если ты дальше будешь меня мучить, я найду возможность сделать это снова!

В глазах Рейна блеснул гнев. Он подошел к ней, исполненный презрения, но Джоселин не сдавалась. Она была выше страха перед возмездием, выше того, что он собирается с ней сделать, какая бы расплата ее ни ожидала.

— Оставить тебя в покое? — усмехнулся он. — Ты этого хочешь? Не думаю. Не тогда, когда ты так смотришь на меня. Твой разум может желать мне смерти, но твое тело жаждет меня. Эта часть твоего плана вышла из-под контроля, да?

Рейн резко и горько рассмеялся.

— Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? А я думаю, ты хочешь, чтобы я был в тебе. Я думаю, что ты жаждешь меня с утра до ночи, как и я жажду тебя.

Он схватил ее за руки и привлек к себе.

— Ты дурак, если думаешь, что я хочу тебя. Я ненавижу тебя — вот каковы мои чувства!

— Разве?

Он попытался ее поцеловать, но Джоселин сопротивлялась и сумела освободиться. Полная негодования, она размахнулась и ударила его. Звук пощечины звонко отдался в тишине комнаты.

Сердце Джо затрепетало. Он сейчас так разгневан, что обязательно побьет ее.

— Я рад, что тебя не сломали, — сказал Рейн, потирая щеку. — Мне всегда это нравилось в тебе.

Несмотря на всю горечь, это признание удивило ее. Когда Рейн снова обнял ее, она даже не обратила внимания. Она ощутила под своими ладонями его мускулистую грудь, когда он запрокинул ее голову и страстно поцеловал, его губы обрушились на ее рот с жестокой силой. Она ожидала, что он причинит ей боль, что он станет кусать ее нежные губы, будет жестоким и грубым, чтобы наказать ее за пощечину и ужасные, гневные слова.

Но вместо этого его губы касались ее с ослепляющей страстностью. Казалось, он намеревался не брать, а заставить ее понять, что она хочет дать. Его прикосновение обжигало, требовало и не уступало, и Джоселин чувствовала его влекущую силу с каждым ударом сердца.

Объятия Рейна постепенно становились все сильнее. Она ощутила, как его мощное тело нажимает на ее лоно, груди и бедра. Его пальцы скользнули ей в волосы, заставляя откинуться назад еще больше, его поцелуй становился все глубже. Он легким нажимом заставил ее разомкнуть губы, языком лаская ее верхнюю губу, потом просунул язык ей в рот, чтобы сплести его с ее языком.

Его поцелуй был сильным и требовательным, но при этом его губы удивительно нежно касались ее. Он сильно прижал ее к себе, но его руки ласково гладили ее спину и бедра.

Она ощутила его напряженный член, вспомнила, каковы ее ощущения, когда он входит в нее, и вся покрылась жарким потом.

Рейн был лед и пламень, нежность и неистовство обжигающая самозабвенность и леденящий самоконтроль. Он прибегал ко всем известным ему приемам, пробуждая все ее затаенные эмоции, разжигая болезненное влечение к нему, за которое он так насмехался над ней и которому она больше была не в силах противиться. Ее охватила волна жара, обжигающе горячая и невероятно восхитительная. Мурашки пробежали по ее лону, в крови бешено закрутились тысячи искр.

У Джо все закружилось перед глазами, она утонула в волшебстве, которое он вызвал к жизни, ее чувства были в смятении, ее тело во власти страсти и неистовства, пока разум еще тщетно пытался противостоять силе желания. Она поняла, что прижимается к Рейну, тихо гортанно постанывая, вплетая пальцы ему в волосы. Ей не следовало позволять ему выиграть эту полную ненависти игру, но почему-то теперь ей все это стало безразлично. Ненависти больше не было, что бы ни было прежде между ними, все исчезло. Остался только этот мучительный жар увлекавшей их обоих страсти, с которой ни один из них не был в силах справиться.

Она ощутила, как руки Рейна коснулись ее спины, как он начал расстегивать пуговицы на платье. И вот он уже стянул одежду с ее плеч, обхватил руками ее груди.

— Скажи, что ты хочешь меня, — потребовал он, терзая ее соски, заставляя их болеть и набухать, заставляя ее желать его так сильно, что она вся дрожала. — Скажи же. Скажи, что именно это тебе и нужно.

Она глотнула и прижалась к нему, ее губы разомкнулись, готовые к новому дождю поцелуев, ее тело напряглось от желания, увлажнилось и с болью жаждало разрешения.

— Ну, скажи же это, Джо. Скажи, что у меня есть то, чего ты хочешь, и я позабочусь, чтобы ты это получила.

От него слегка пахло бренди и табаком, пылью, кожей и мужчиной.

— Господи, — простонала она, чувствуя прикосновение его рук к своей груди, потом — влажный жар его рта, когда он взял губами ее напряженный сосок. Он запрокинул её на своей руке, чтобы удобнее было сосать, в низу ее живота запульсировал невероятный жар, между ее ног горел влажный огонь.

— Скажи, Джо, — он снова вернулся к ее рту, поймал ее верхнюю губу и нежно потянул. — У меня есть то, что тебе нужно, и мы оба это знаем.

Рейн терзал ее грудь, обводя пальцем розовый круг, распространяя влагу, оставшуюся после прикосновения его губ, заставляя огонь пробегать по ее жилам. Потом он обнял ее крепче, и его рука двинулась вниз, его пальцы коснулись женского жара, горевшего между ее ног.

— Ты же хочешь меня, Джо, сознайся. Она глотнула и прижалась к его руке.

— Я… я хочу тебя.

— Да… так же, как я хочу тебя, — на мгновение он отстранился, вглядываясь в ее лицо. — Даже когда я ненавижу тебя, я хочу тебя. Иногда мне кажется, что я буду хотеть тебя до последнего своего вздоха.

Джоселин застонала, когда его губы снова коснулись ее рта. Она горела от желания, она совсем потеряла власть над собой. Ее охватил такой жар и такая боль, что она едва заметила, как он развернул ее и опустил так, что ее локти оперлись о скамью. Все, что она ощущала, это были обхватившие ее руки, ласкавшие грудь, его губы, касавшиеся ее шеи, его язык, скользнувший ей в ухо.

Она не обратила внимания и когда он задрал ее розовую юбку, обернув ее вокруг талии, поднял и подол ее рубашки, когда расстегнул свои штаны.

Джо заметила, как его, твердый как камень, Член коснулся ее ягодиц, она ни с чем не смогла спутать эту шелковистую твердость. То, что он овладел ею таким образом, было его наказанием, поняла она, но ее желание поглотило обиду и унижение.

— Раздвинь же ноги, Джоселин.

И она послушалась слепо, не думая ни о чем, мечтая лишь о его прикосновении, отчаянно желая его. Она ощутила, как его рука коснулась изгиба ее ягодиц, пробуя нежность ее кожи. Его пальцы опустились между полушариями, раздвинули лепестки влагалища и скользнули глубоко в нее.

Огонь, казалось, лился со стропил. Искорки плясали в ее груди, опускались в лоно, болезненные волны жара пронизывали плоть, которую ласкали его руки. Его пальцы входили и выходили из нее по шелковистому тоннелю. Джоселин изогнулась, приглашая его войти все глубже, нуждаясь в удовлетворении, которое мог дать только он.

— Не торопись, дорогая, — прошептал он, нежность в его голосе удивила ее, утихомиривая — ведь прежде они никогда не занимались любовью в такой позе. — Расслабься. Я не сделаю тебе больно.

Потом он ввел в нее свой жесткий член, растянув ее благодаря его силе, наполнив ее одним длинным мощным толчком.

Джоселин застонала, вцепившись в скамью, дрожа всем телом, едва держась на ногах. Удовлетворение охватило ее сразу после этого мощного толчка, наполнив ослепительным блаженством прежде, чем она успела это осознать. Рейн вышел из нее, потом снова вошел своими мощными длинными толчками, гоня по ней волны наслаждения. Он овладевал ею жестко и глубоко, один мощный толчок за другим, и вторая волна наслаждения охватила ее.

Господи. Всякий раз, когда они занимались любовью, он бывал нежен. Со временем, сказал он, он научит ее искусству любви. Никогда даже в самых безумных своих снах она не ожидала, что это может быть так.

— Еще раз, Джо.

Она даже не поверила, когда накатила третья волна. Руки Рейна, державшего ее за бедра, казались единственным, что удерживало ее на ногах. Она ощутила его жесткий член, ощутила, как жарко вливается в нее его сперма, но он по-прежнему двигался вперед.

Наконец его толчки прекратились, его рука обвила ее за талию, чтобы теснее прижать. Джоселин откинулась назад, ее голова устало опустилась ему на плечо. Их плоть больше не была соединена, но он по-прежнему прижимал ее к себе, его прикосновение было нежным и почти покровительственным.

Она ощутила, как его руки касаются ее бедер, осторожно одергивая платье, разглаживая ткань. Потом он застегнул пуговицы. Его пальцы дрожали, в его движениях сквозила какая-то неуверенность, какое-то колебание, почти сожаление. Джоселин не отрывала глаз от стены, боясь увидеть его лицо, боясь насмешки в его глазах.

Одна только мысль об этом наполнила ее глаза слезами, и, как она ни старалась, она не могла их сдержать. Но только когда она услышала, как закрылась дверь у нее за спиной, слезы потекли по щекам.

Джо закрыла глаза, но горячие слезы лились из-под ресниц. Она смахивала их тыльной стороной ладони, ее сердце чуть не разорвалось, когда она обернулась, чтобы встретить тишину сарая. Он дал ей время прийти в себя, уйдя так, чтобы она могла в одиночестве вернуться в дом, оставив ей этот последний клочок уважения. Этот незначительный жест в тот момент, когда она ожидала злобной насмешки, стал последней каплей.

Джоселин упала на низкую деревянную скамью и расплакалась. Она была не в силах сдерживаться. Ее тело содрогалось от рыданий, от слез, в которых она так давно себе отказывала и которые прежде удавалось осушить тонкому лучику надежды, но увы — теперь он исчез навсегда.

Правда, с которой Джо теперь придется примириться, была горше, чем ужасающая ложь, сказанная ею. Этот простой факт разрывал ей сердце бил как погребальный колокол в ее висках.

Рейн ей никогда не поверит, и она никогда не будет свободной.

Но другая правда была еще горше. Так же верно, как то, что Рейн презирал ее, Джоселин все еще любила его.

Рейн прямо из сарая пошел к себе в кабинет открыл шкафчик позади стола и налил себе щедрую порцию бренди.

Его сжигали изнутри боль и чувство вины, и то, как он сегодня овладел Джоселин, только усугубило положение. Он собирался положить конец своим страданиям; но вместо этого он только усилил их. Как может она ненавидеть его и при этом отдаваться ему с такой страстью? Почему он с таким гневом стремится овладеть ею и при этом так старается быть нежным? Как ей удается заставить его ненавидеть себя самого так же сильно, как и ее?

Он вытащил из хрустального графина с коротким горлом стеклянную пробку и налил себе новую порцию бренди. Рука Рейна немного дрожала, когда он поднял бокал, собираясь влить в себя обжигающую жидкость, но его взгляд упал на капли вина, переливавшегося через край переполненного бокала, и его рука остановилась на полпути ко рту.

Черт побери! Что, черт возьми, он делает? Oн же не какой-то последний пьяница, не способный оторваться от бутылки! Он же не опустившийся неудачник-алкаш, все будущее которого связано с пивной на углу!

Да, он страдает, его терзает рвущая душу мучительная боль, от которой он не в силах избавиться. Но у него же есть свои обязанности, долг, люди рассчитывают на него. Ему нужно вести, дела плантации, растить урожай, кормить и одевать людей. Он поставил перед собой гигантскую задачу и теперь не мог позволить себе не выполнить урок, как ленивый школьник.

Неужели Джоселин заставила его пасть так низко?

Честно говоря, он не мог винить в происходящем ее одну. Он сам вступил на этот губительный путь, когда ему пришлось оставить военную службу. Ему было нечем себя занять, и он стал от скуки пить. А после ранения он пил для того, чтобы забыть.

Рейн посмотрел в окно на тучные нивы, которые помогал возделывать, подумал о тех долгих и тяжких трудах, которые все они вложили в процветание Фернамбуковой долины. Работа доставляла ему удовольствие, ему нравилось то, чего они достигли. И ему не нужен алкоголь. Даже для того, чтобы прогнать мысли о Джо.

Рейн взглянул на бокал, который все еще держал в руке, поднес его к свету и вдруг швырнул через всю комнату, вдребезги разбив о противоположную стену. За стаканом последовал графин. Грохот привлек слуг. Рейн отпустил их движением руки, и они торопливо выскользнули за дверь.

Алкоголь никогда не имел над ним той власти, какую обретает над некоторыми людьми, но он, безусловно, злоупотреблял им. Этого больше не повторится.

Рейн тяжело вздохнул и подошел к окну. Если Джоселин не вернется вскоре, он пошлет за ней. Он беспокоился о ней и все-таки не желал ее видеть. Он не хотел, чтобы она поняла — то, что произошло между ними, он перенес так же мучительно, как и она.

Он знал, что после его ухода она расплакалась. Он стоял в темноте за дверью, прислушиваясь к ужасным рыданиям, сотрясавшим ее тело. Он едва удержался, чтобы не войти и не утешить ее, не обнять ее и не осушить слезы поцелуями.

Как он мог? Джоселин наконец призналась в своем предательстве. Призналась? Ее слова прозвучали скорее как горькое отрицание. И после них он стал еще неувереннее, еще беспокойнее.

Доверять ей снова было бы самоубийством, и все-таки ему хотелось это с поражавшей его самого силой.

Господи, эта женщина стала для него наваждением! Он должен вырвать ее из своей крови, из своей жизни, и поскорее.

Стоя у окна, Рейн заметил в лунном свете лавандовый проблеск. Джоселин пересекла лужайку и открыла заднюю дверь. Рейн облегченно вздохнул, убедившись, что с ней все в порядке. Он прислушался к ее усталым шагам в холле и на лестнице. Он дал ей время добраться до своей спальни, а потом направился к себе.

Рейн чувствовал себя совершенно опустошенным — и ему было стыдно за то, что он сделал. Он никогда прежде не овладевал ею таким образом, хотя часто представлял себе, как это может быть приятно. И снова Джоселин не могла отрицать, что это доставило ей удовольствие. Он никогда не видел в ней такой страсти, такой самозабвенности. Одна только мысль об этом заставила его кровь бежать быстрее, а член снова напрячься. Он понял, что ему хочется опять пересечь холл и войти к ней в комнату, лечь в ее мягкую пуховую кровать и снова овладеть ею, теперь уже нежно и деликатно.

Но вместо этого ему придется лежать в одиночестве в своей постели, ворочаясь без сна, несмотря на усталость, сгорая от желания.

Следующий день выдался очень жарким. Обычно влажный и теплый воздух словно застыл. Все страдали от палящего жара, и Джоселин не была исключением. Погруженная в боль и отчаяние, она к тому же чувствовала себя потной, ей было дурно, она молила, чтобы морской ветер облегчил ее страдания.

По другую сторону дорожки Чита отдыхала, опираясь на мотыгу, краем блузки утирая пот с лица. Вскоре после приезда ее утренние приступы прекратились. Она поправилась, щеки у нее снова разрумянились. Стоя на краю сада, она выглядела такой же усталой, как и остальные, а ведь она неустанно трудилась, вырывая упрямые сорняки и просматривая тыквы и дыни в поисках насекомых. Джоселин подумала, что, возможно, Чита надеется, что мужественный португалец неподалеку и что он оценит ее трудолюбие.

Чита бросила взгляд в сторону красивого темноволосого мужчины, но он оказался погружен в беседу с хорошенькой девушкой с шоколадной кожей по имени Хэтти. Хэтти захихикала над чем-то, нежно улыбнулась Пауло, отложила мотыгу и беззаботно пошла прочь.

Увидев, как Пауло словно похотливый дурак пялится вслед покачивающимся бедрам Хэтти, Чита кинулась к краю огорода.

— Ты позволил ей уйти? — накинулась она на Пауло по-испански. — Она же работала только последние два часа. Это я здесь ишачу, я тут взмокла от жары и грязи. Я больше других заслужила отдых!

— Мы все тяжко трудимся, nina[22]. Сегодня жарко. Хэтти стало плохо из-за погоды.

— Из-за погоды, ха! Все вы мужики ведете себя как идиоты, стоит вам увидеть хорошенькое личико и крутые бедра. Если тебя может завести женский зад, почему бы тебе не посмотреть на мой!

Она развернулась и предоставила ему возможность созерцать свою спину, потом оглянулась через плечо и увидела, что его взгляд остановился именно на этом месте и что он довольно улыбается.

Она снова повернулась к нему, рассердившись еще больше.

— Надеюсь, это зрелище доставило тебе удовольствие, потому что теперь я ухожу.

Она попыталась проскочить мимо него, но Пауло поймал ее за руку.

— У тебя прелестная попка, nina. Что если я тебя по ней отшлепаю?

У Читы от негодования захватило дух.

— Но ты же не угрожал Хэтти!

— Хэтти не вела себя как невоспитанный ребенок.

— Что! Я не собираюсь здесь оставаться и позволять меня обзывать.

Чита попыталась вывернуться, но Пауло только крепче взял ее за руку.

— Мое дело следить за лужайками и садом. Мне нужно заботиться не только о тебе. Если бы ты просто попросила, я бы позволил тебе посидеть в тени. Но теперь все видели твое представление и ждут, как я поступлю.

Чите вдруг стало неловко. Пауло Баптиста обращался с ней весьма хорошо, но она уже поняла, что он жесткий человек, которым непросто управлять.

— И что… что ты теперь будешь делать?

Он улыбнулся, радуясь ее замешательству.

— Я лично прослежу, чтобы ты хорошенько поработала после того, как остальные закончат. Если этого будет недостаточно, чтобы научить тебя хорошим манерам, я придумаю еще что-нибудь.

Чита проглотила сердитый ответ. Она недовольно посмотрела на Пауло, ее черные глаза сверкали, но ее взгляд встретился с другим взглядом таких же черных глаз, в которых она прочла, что Пауло поступит именно так, как сказал.

— Ты бессердечное животное.

— А ты, мой дикий тигренок, лучше снова принимайся за работу, не жалея своей красивой попки.

Обзывая его самыми грубыми испанскими словами, какие только приходили ей в голову, Чита вернулась к своей работе. Из-под полей соломенной шляпы она видела, что Пауло смотрит в противоположную сторону.

Ей-то что за дело, если он влюблен в Хэтти? Какая ей разница? Он всего лишь мужчина — а в этом она совсем не нуждалась. Но все-таки Чита наблюдала, как он направляется в розарий, который Джо начала расчищать от давно засохших кустов и засаживать новыми.

— В чем было дело? — поинтересовалась Джо. Пауло посмотрел на темноволосую девушку, занимавшую его с самого своего появления.

— Ваша подруга Чита, кажется, решила, что у меня завелись любимчики.

— О?

Острым металлическим совком Джо окапывала корни засохшей розы.

— Хэтти почувствовала себя плохо. Я разрешил ей сегодня отдохнуть.

— Хэтти очень хорошенькая. Может, Чита права.

— Вы думаете, что я…

— Нет, не думаю.

Пауло пожал плечами.

— Хэтти ничего для меня не значит. Она не та женщина, на которой мне захотелось бы жениться.

— Мужчина не всегда думает о браке, когда его привлекает хорошенькая девушка.

Пауло усмехнулся.

— В этом вы правы, но я не из тех мужчин, которые позволяют своим чреслам управлять их головой. Утром Хэтти придется вернуться к работе или я пошлю к ней врача. Если я выясню, что она лжет, я прослежу, чтобы ее должным образом наказали.

— Если Хэтти не в вашем вкусе, то как насчет Читы? Она достаточно хороша собой, чтобы понравиться почти любому мужчине, так мне кажется.

— Чита — ребенок.

— Ребенок? Я знаю, что в чем-то она наивна, но у нее доброе сердце и у нее есть характер.

— Мне нужна женщина, а не ребенок.

— Дети становятся женщинами. Они выходят замуж и заводят детей. Если им везет и они находят достойного мужа, им требуется не так много времени, чтобы научиться жить.

Пауло задумчиво посмотрел на нее. Он никогда не думал об этом так. Честно говоря, испанка влекла его. Он только не был уверен, что она стоит тех усилий, которые на нее потребуются.

— Она хорошая девушка, Пауло. Для подходящего мужчины она станет прекрасной женой.

Пауло улыбнулся ей.

— Si, menina belo[23]. Возможно, вы правы. Я еще подумаю над этим.

— Скоро воскресенье. Может, вы проведете этот день вместе?

Пауло покачал головой.

— Она рассердится. Она откажет мне.

Джо посмотрела туда, где Чита набросилась с мотыгой на беззащитные сорняки.

— Не знаю, думаю, что это ее удивит.

Пауло улыбнулся.

— Если подумать, то у нее нет выбора. Я думаю, что я проверю, правы ли вы. Посмотрим, сумею ли я пробудить женщину в этой сорвиголове.

Приложив на прощанье пальцы к полям шляпы, Пауло, улыбаясь, ушел.

Джоселин же улыбнуться не смогла. Вместо этого она сидела, копаясь в старых розовых клумбах весь день напролет, пытаясь забыть то, что случилось между нею и Рейном.

Пытаясь решить, что ей теперь делать.

Она по-прежнему была не в силах поговорить с ним. Ее желания ошеломили ее, для нее было пыткой сознавать, что он так легко возбудил ее. Она представляла себе, что же он мог о ней подумать, и клялась, что он больше к ней не прикоснется.

Может быть, она может сбежать. Эта мысль пришла ей в голову накануне ночью. До этих последних принесших отчаяние мгновений в сарае она надеялась, что Рейн в один прекрасный день поверит ей. Если нет, она была намерена отбыть свое наказание в Фернамбуковой долине.

Джо уже успела привязаться к старой плантации. У нее здесь появились новые друзья. Чита, Пауло, Дульцет и Гвен. Она любила детей, и они отвечали ей тем же. Остров был прекрасен в своем буйстве красок, а жаркая погода ей нравилась. Ей было приятно работать в саду.

А теперь ее надежда на свободу погасла, а оставаться здесь при тех отношениях, которые сложились между ней и Рейном, было невыносимой пыткой. Мысль о том, что снова придется оставить друзей, расстаться с маленькими радостями, которые она нашла в Фернамбуковой долине, больно резанула Джо по сердцу, но иного выхода не было.

Ей придется бежать. Но куда пойти? Как выжить? Как сбежать с острова? И что, если ее поймают?

Как ни трудны были эти вопросы, Джоселин полна решимости найти на них ответ. Она поклялась себе справиться, нужно только все продумать и подождать благоприятного момента.

Она не станет торопить события, как бы ей ни хотелось вырваться. Она потянет время, все спланирует, подождет наилучшей возможности. И когда момент наступит, она будет к нему готова.

А до тех пор она будет держаться подальше от Рейна.

Глава 19

Измученный нежеланными мыслями о Джо, Рейн очень много времени проводил в поле. Они рыли канал вдоль восточного участка, где были высажены саженцы, надеясь, что это поможет решить проблему дренажа.

Нуждаясь в физической усталости, Рейн, к ужасу рабочих, обнажился до пояса и взял в руки лопату. Он весь взмок, пот сочился изо всех пор, его густые темные волосы прилипли к шее и вискам. Рейну все это было безразлично. Сегодня ночью он хотел выспаться, и усталость была единственным надежным способом добиться этого.

Виконт приехал с полей незадолго до полуночи, безумно усталый, но довольный своими успехами, и прямиком отправился в спальню. Он приказал сонным слугам приготовить ванну, вымылся и лег в постель. Вскоре он уснул долгим глубоким сном без сновидений, преодолевшим его напряжение, охватившим его нывшее тело.

И во сне ему было видение.

Поначалу неясное и ускользающее, это видение манило его как прекрасная женщина, увлекая в прошлое, заставляя вспоминать. Как и много раз прежде, ему привиделся день, когда Джоселин выстрелила в него.

И как бывало десятки раз прежде, он увидел себя сидящим в экипаже, направлявшемся в Сити, чувствующим невероятное влечение и предвкушение которые приносила ему одна мысль о Джо. Как прежде, он прибыл в свой городской дом, поговорил с дворецким, прошел через холл в кабинет и нежно окликнул ее.

Он отчетливо видел, как она повернулась при звуке его голоса, как улыбнулась ему, ее рука поднялась, направив пистолет ему в грудь. Блеснуло дуло, и пуля с безудержной силой впилась в Рейна. Потом Джоселин выкрикнула его имя, на ее очаровательном личике застыли ужас и боль.

Этот сон всегда был одним и тем же, но сегодня все было не так. Сегодня он увидел ее приветственную улыбку, увидел, как она подняла руку, увидел серебряный отблеск, но предмет в ее руке не был похож на дуло пистолета, это был скорее поднос, и на нем что-то лежало.

Рейн неожиданно проснулся, в его мозгу еще звучали испуганные крики Джоселин, сердце бешено колотилось у него в груди. Покрывшись холодным потом, Рейн сел на кровати, пытаясь удержать последние ускользающие видения, но они сразу рассеялись, такие же неясные, каким было его сознание после ранения.

Но что-то в этом сне беспокоило его больше, чем прежде. Он пытался вспомнить, но воспоминания ускользали от него.

Он молил Бога дать ему понять, что же это было.

Хотя наступило воскресенье — выходной в Фернамбуковой долине — Джоселин работала в розарии. Она побывала на краткой службе в маленькой временной часовне — просто грубые скамьи под навесом из циновок.

Она посмотрела, как Чита с Пауло отправились на свою воскресную прогулку, потом поиграла в мяч с Туни, Майком и другими детьми, но ее мысли бродили далеко, а когда она увидела Рейна, скакавшего на черном жеребце, Джо совсем загрустила. Она так давно его любила, но теперь, после той лжи, которую она ему сказала, он был потерян для нее навсегда.

Джоселин была так погружена в свои печали, что не заметила, как солнце скрылось и температура начала падать. Когда она подняла голову и посмотрела из-под полей шляпы на небо, она увидела, как оно потемнело. Мгновение спустя упали первые капли дождя. Порывы ветра трепали ее юбки, на горизонте появились тяжелые серые тучи.

— Иди в дом, — сказал Рейн, проезжая мимо нее на большом вороном коне. Это были первые слова, с которыми он обратился к ней за последние два дня. — Надвигается гроза. Она может оказаться сильной. Проследи, чтобы ставни были закрыты, а в кладовых — достаточно припасов, дом и кухня должны быть надежно закрыты. Пусть Дульцет поможет тебе.

Джо кивнула, глядя вслед Рейну и стараясь не думать о том, каким усталым он выглядит. Вместо этого она перенеслась в то время, которое они провели в сарае, вспоминая, как безжалостно и в то же время нежно он овладел ею.

Джоселин не совсем понимала, что произошло. Она только понимала, что чем больше времени проводит с Рейном, тем меньше понимает свои чувства.

Она должна бежать от него, и пока она шла к дому, ей подумалось, что грозовая ночь — как раз та возможность, которой она ждет. В дождь и ветер легко ускользнуть незамеченной, и хотя путешествовать будет нелегко, на дорогах никого не должно быть, и она успеет далеко уйти от Фернамбуковой долины прежде, чем ее отсутствие заметят.

С этой мыслью Джоселин выполнила приказания Рейна, обеспечивая безопасность дома, закрывая окна и запирая ставни, убеждаясь, что запасов доме достаточно и выходить за ними на улицу не придется.

Эти приготовления дали ей прекрасную возможность собрать припасы и для себя: одеяло, баклагу на кожаном ремешке, в которую можно будет набрать воды, маленькую пачку свечей, сменную одежду и большой запас еды.

Когда Джо закончила, уже стемнело. Гвен прислала в дом холодный ужин: баранину, сыр, хлеб, ананас, манго и сок. Джоселин поставила поднос на стол в кабинете виконта, взяла свою долю и пошла ужинать к себе. Теперь ей нужно только дождаться, когда Рейн вернется с поля и ляжет спать. Хотя Дульцет сообщила, что он перестал каждый вечер напиваться до одури, Джо была уверена, что усталость заставит его быстро уснуть. Но даже если он не уснет, гроза заглушит ее побег.

Резкие порывы ветра, завывая, сотрясали крепко запертые ставни, раздавались раскаты грома. В такую ночь ужасно оказаться на улице, но было хотя бы не холодно. И всем следовало находиться в доме.

Нервничая с каждой минутой все больше, Джоселин ходила взад и вперед по своей спальне, прислушиваясь, не раздадутся ли в темноте шаги Рейна. Чуть позже на лестнице послышалась его тяжелая поступь, выдававшая усталость и заставившая сердце Джоселин вздрогнуть.

Он не задержался в кабинете. Джо задумалась, поел ли он. Даже теперь, когда она хотела, чтобы он побыстрее ушел к себе и уснул, она беспокоилась за него.

Прошел час, за ним другой, минуты тянулись с Мучительной неторопливостью. Из комнаты Рейна не доносилось ни звука. Джо была уверена, что может спокойно сбежать. Поглубже вздохнув, чтобы набраться смелости, Джо залезла под кровать и вытащила свой сверток.

Она выглянула в холл. Ветер по-прежнему завывал, ставни скрипели, но никого не было. На дрожащих ногах проскользнув мимо спальни Рейна, навострив уши, озираясь по сторонам, Джоселин прокралась вниз по лестнице. Она уже спустилась в холл и заторопилась мимо двери кабинета, когда заметила выбивавшийся из-под нее свет.

Господи! А что, если Рейн вернулся вниз? Она постаралась не запаниковать. Может быть, он просто забыл погасить лампу. Стараясь не обращать внимание на сердцебиение, Джоселин двинулась вперед. Она успела сделать всего несколько шагов, когда дверь распахнулась и появился Рейн.

Затаив дыхание, Джо замерла на месте. Тяжесть ее чемодана вдруг сделалась невероятной. Ручка жгла пальцы.

— Джоселин, — спокойно произнес Рейн. — Я думал, что ты легла. Я думал…

Он замолчал, увидев ужас на ее лице. В мгновение ока он заметил все доказательства ее побега: чемодан, простое серое платье и тяжелые коричневые башмаки, чепец и крепко повязанную на плечах шаль.

Господи — что же делать? Что сказать?

Холодный взгляд темных глаз Рейна остановился на ней. Он прекрасно понял, что она намеревалась сделать. В карей глубине мелькнул гнев и что-то еще, чему она не нашла названия.

— Уже поздно, Джоселин. Думаю, тебе следует вернуться к себе в комнату.

Она была не в силах сдвинуться с места. Хорошо хоть, что она еще держалась на ногах.

— Я сказал, что ты должна вернуться к себе, повторил Рейн, стараясь сдержаться. Я собираюсь сделать вид, что ничего не произошло. Что я не понял, что ты собиралась сегодня сбежать.

Казалось, что она не может понять его слова. Он, безусловно, накажет ее сам или передаст властям. В последнем случае ей назначат новый срок.

— Ч-что ты сказал?

— Ничего не произошло, ты слышишь?

Джоселин облизнула губы, когда его слова стали доходить до нее. Господи, Господи, он не станет ее наказывать! Она ощутила такое облегчение, что ноги у нее чуть не подкосились.

— Спасибо, — только и сумела она пробормотать прежде, чем повернулась и устремилась прочь.

Ослепленный гневом, Рейн смотрел ей вслед. Черт бы ее побрал! Черт бы побрал эту девчонку! Если бы он уснул, если бы не спустился в кабинет, чтобы перекусить, он бы мог не поймать ее. И теперь она могла бы уже быть на улице, в бурю. Она могла бы заблудиться или покалечиться — даже погибнуть!

При этой мысли у него внутри все перевернулось, а сердце замерло в груди. Он подождал, пока за Джо не закрылась дверь спальни, потом стал ходить взад и вперед по кабинету.

Он думал о том, что она кралась мимо его кабинета, готовая уйти в бушующую грозу. Неужели она была настолько потрясена, что собиралась бежать, не думая о своей безопасности, прекрасно отдавая себе отчет в последствиях своих действий? Он не отрицал, что вел себя грубо, но Джоселин могла остановить его тогда, и они оба это знали.

Рейн стукнул кулаком по столу, резким движением смел с него все предметы. Тяжелый обитый кожей бювар упал на пол, за ним посыпались листки бумаги и резное хрустальное пресс-папье. Гром заглушил грохот их падения.

Рейн бросил взгляд на учиненный им беспорядок, жалея, что эта выходка не принесла ему облегчения. Он отпустил Джо наверх, чтобы дать себе успокоиться, но только еще больше вышел из себя. Черт бы ее побрал, неужели она не понимает, что на дороге можно встретить негодяев? Мужчин, для которых нет большего удовольствия, чем изнасиловать хорошенькую молодую женщину. Там молнии, завалы и оползни…

Рейн подошел к двери, распахнул ее так резко, что она чуть не слетела с петель, и устремился вверх по лестнице.

Джоселин стояла у окна, хотя ставни были закрыты и смотреть было не на что. Она слышала грохот в кабинете на первом этаже. Его причины она могла лишь предполагать.

Рейн был разгневан больше, чем когда-либо прежде. Это был еще один шаг в растущей вражде между ними. Ей стало страшно при мысли, что может произойти, если все так и будет продолжаться. О, Рейн, если бы ты только мог понять.

При звуке его шагов на лестнице у нее сжалось сердце. Он шел к ней — в этом Джо была уверена. С каждым новым столкновением между ними ему все труднее становилось сдерживаться. Господи, что же делать?

Дверь распахнулась, Джо обернулась и увидела Рейна. В несколько длинных решительных шагов он очутился в комнате, при свете лампы он выглядел еще больше и страшнее. В неверном желтоватом свете Джо увидела гнев, исказивший его черты, сжавшиеся кулаки, и кровь отлила у нее от лица.

Как бешеный медведь он приблизился к ней и теперь возвышался рядом как башня, с неистовым презрением глядя на нее сверху вниз. Он протянул л руки, схватил ее и заставил приподняться на цыпочки.

— Ты хоть понимаешь, что могло с тобой случиться? Черт возьми, ты же могла погибнуть!

В его голосе звучал гнев и — страх. Страх за нее? Беспокойство о том, что она может быть ранена? — Возможно ли это, если он чувствует к ней одно лишь отвращение?

— Ради Бога, Джо, тебе некуда бежать на этом острове. Власти тебя обнаружат. Тут негде скрыться.

Он выпустил ее, но Джоселин по-прежнему молчала. Ей нечего было сказать.

— Я этого не позволю, слышишь! Я не позволю тебе губить себя!

В его последних словах прозвучала такая убежденность, что Джоселин подняла глаза.

— Я больше не позволю тебе меня использовать.

— Использовать? В том, что произошло? Разве я использовал тебя?

— Разве нет?

Он отвел глаза.

— Возможно. А ты? Ведь ты хотела этого не меньше, чем я. Ты ни разу не отказала мне по-настоящему. Не обманывай себя, Джо.

В глубине души она не обманывалась. Только гордость заставляла ее притворяться.

— Возможно, ты прав насчет того, что произошло. Это действительно не имело значения.

Не имело? Думаю, имело. Я думаю, что ты хотела меня, как прежде. Почему бы тебе не признать это?

Да, она нуждалась в нем. Когда-то. Безумно, отчаянно, совершенно. А он обманул ее. Так было… прежде.

Он всматривался в нее долгим тяжелым взглядом, видя перемену в ней, видя, до чего довел ее.

— Я несу за тебя ответственность. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, чтобы тебе было больно.

Мне больно сейчас, Рейн, мне больно всякий раз, когда я вижу тебя.

— Я больше не в силах это выносить. Я не могу дольше бороться. Я умоляю тебя, Рейн, — неужели ты еще недостаточно меня наказал?

Он схватил ее за руку, его черты снова исказились от бешенства.

— Неужели ты не понимаешь, что все наоборот? Это ты меня наказываешь!

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но Джоселин отвернулась.

— Нет, Рейн, не сегодня.

Она попыталась вывернуться, но он не отпустил ее. Наконец она все же вырвалась, но пуговички на платье отлетели, тонкая материя порвалась под его пальцами.

— Прости, — произнес Рейн. В его голосе слышалось сожаление. — Я не хотел этого.

Ее рубашка тоже пострадала, бретельки оторвались и одежда соскользнула с ее плеча, обнажив грудь.

Его взгляд скользнул на бледную налитую плоть, Джо услышала, как он вздохнул. Потом он заметил еще что-то и подошел ближе. Она осознала это только в тот момент, когда Рейн коснулся этого рукой.

— Что это? — спросил он, стараясь разглядеть получше. Маленький золотой круг блестел при свете лампы — прекрасная мирная сцена, хранимая беспокойной груди, болезненное напоминание о том, что никогда не повторится.

Когда Рейн узнал маленький медальон ручной работы, который сам подарил ей, медальон, который он сорвал с нее и бросил в угол, его глаза вгляделись в ее лицо.

— Вряд ли он так много значит для тебя, — Джоселин задрожала в его руках. — Почему ты зашила его здесь… у сердца?

Как объяснить ему? Как рассказать? Но ее молчание говорило за нее.

Он посмотрел на медальон, и его рука дрогнула. Он снова взглянул в глаза Джо, умоляя высказаться, но еще неуверенный в том, что услышит.

— Он так много значит для тебя?

Она научилась переносить его гнев, но к этому она не была готова. Она не знала, что ответить, но правда была только одна.

— Его подарил мне человек, которого я любила, — прошептала она.

Его глаза потемнели от замешательства.

— Но ведь его подарил тебе я.

— Да…

У Джоселин перехватило горло, ее охватила горячая, невыносимая волна боли.

— Но если ты меня любила… тогда почему ты… почему?..

Рейн едва дышал, кровь отлила от его лица. Он глотнул, когда правда обрушилась на него, звуча в невысказанных словах громче, чем грохот грома. Если она любила его, она не могла его застрелить.

А она безусловно любила его. Она все еще любит его. Доказательство этого хранилось у ее сердца. И оно всегда было в ее глазах, если бы он только заглянул в них.

Его черты исказились от боли. Глаза потемнели и затуманились. Он пришел в отчаяние, что-то оборвалось в груди Джо.

— Так ты этого не делала? Ты в меня не стреляла?

Эти слова звучали жестко и выстрадано, словно вырванные из сердца.

Слезы потекли у него по щекам.

— Я любила тебя. Как ты мог подумать, что я могла причинить тебе боль? К-как ты мог позволить им…

— О, Боже, — он заключил ее в объятья, тоска в его сердце росла с каждой минутой, с каждым ее словом. — О, Боже.

Она пыталась уговорить себя отвернуться, чтобы он страдал так же, как она. Но мучения, которых он не мог скрыть, говорили ей, что и он тоже страдает.

— Рейн, — прошептала Джо с болью в сердце. У нее сдавило горло, она едва могла говорить.

Он еще крепче прижал ее к себе, зарылся лицом ей в волосы. Руки, державшие ее, всегда такие уверенные и крепкие, теперь дрожали от боли и отчаяния. Она чувствовала прикосновение его щеки, жар его тела, поцелуи его губ. Она мечтала об этой минуте, тысячи раз представляла ее себе, но никакой сон не был так сладок. Он так крепко сжимал ее в объятиях, но был так нежен. Она чувствовала, как напряглось его тело, словно одним физическим усилием он мог повернуть назад стрелки часов и изменить прошлое. Потом она ощутила, как его щеки увлажнились от слез.

— Джо…

А ведь он был таким мужественным, таким сильным. Это тронуло ее сильнее, чем что бы то ни было, говоря ей, что гнев был его оружием, средством скрыть боль.

— Не нужно…

Ее рука коснулась его щеки, стирая слезы.

— Все это неважно… теперь. Пока ты веришь мне.

Рейн еще крепче обнял ее, гладя по голове, повторяя снова и снова ее имя.

— Я тебе верю, — сказал он. — В глубине души я всегда знал правду. Я просто боялся…

Джо отодвинулась, чтобы взглянуть на него, но слезы слепили ее, горло саднило.

— Это я боюсь, Рейн. Я боюсь, что все это окажется сном.

Джоселин прижалась к нему, его сердце бешено колотилось под ее ладонью.

— Не бойся, Джо. Тебе больше не нужно бояться.

Рейн целовал ее нос, губы. Джоселин расплакалась, ее рыдания разрывали его сердце, забирая частицу души. А он только обнимал ее.

Его разум мутился от мысли о том, что он наделал. Его сердце болело, его горло саднило, его грудь разрывалась, словно пронзенная клинком. Он думал о том, что ей пришлось пережить, об изгнании, о лишениях. Он думал о том, как ей было одиноко, как страшно.

— Почему ты не сказала мне раньше? — спросил он, когда рыдания сменились тихим плачем. Он достал из кармана носовой платок, Джоселин вытерла слезы и высморкалась.

— Разве ты поверил бы мне?

Его глаза закрылись от нового приступа боли.

— Нет.

— Ты был настолько уверен?

— Я же видел тебя… во всяком случае, мне так показалось. Что было у тебя в руках?

— Твоя сестра прислала записку. Она лежала на маленьком серебряном подносе.

Рейну показалось, что он сейчас упадет без чувств.

— Я не знала, что было в этой записке, и я хотела сразу отдать ее тебе.

Он тяжело вздохнул. В записке Алекс просила взять ее с собой на вечер у Кэмпденов. Записка лежала на блестящем серебряном подносе, который он видел во сне и о котором вспомнил только теперь. Сложились вместе все части головоломки. Казавшиеся странными слова Джоселин: На сей раз я действительно спущу курок и выстрелю тебе в сердце. То, как она, рассердившись, описала тот выстрел, не совсем совпадало с тем, как все произошло на самом деле.

— Прошу тебя, Рейн, я только хочу, чтобы ты обнимал меня.

— Я буду тебя обнимать, и я никуда тебя не отпущу.

Подхватив ее на руки, Рейн отнес ее в постель. Он еще ощущал дрожь, пронзавшую ее тело, и его стремление все уладить росло.

— Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться, — нежно пообещал он, поставив ее на ноги возле кровати. Дрожащими руками он стал снимать с нее порванное платье, но Джоселин остановила его.

— Все в порядке, — нежно сказал он. — Я не стану делать тебе больно.

При этих словах она, казалось, расслабилась. Рейн бросил платье на пол, потом снял с нее ботинки и чулки. Когда она осталась в одной рубашке, он мягко поднял ее и опустил на кровать.

Не говоря ни слова, он забрался туда следом, словно забыв, что еще одет. Он облокотился на резное деревянное изголовье, не обращая внимания на боль в спине, прижал Джоселин к своей груди, его руки мягко скользили по ее волосам.

Рейн поцеловал ее в макушку, ощущая шелковистое прикосновение ее черных волос.

— Твои волосы отрастают. Я удивился, что ты не стала их подстригать, ведь с короткими легче управляться.

— Мне хотелось, чтобы ты увидел их длинными — объяснила Джо. — Я же сказала тебе однажды, что отращу их специально для тебя.

Его грудь пронзила боль, хотя он угадал правду еще до того, как Джоселин заговорила. Зачем он не прислушался к сомнениям, мучившим его все это время? Его сердце знало правду даже тогда, когда логика твердила иное. Сердце привело его на Ямайку. Сердце заставило его узнать правду.

Слава Богу, он наконец-то смог ее понять

— Больше никто не сделает тебе больно, — повторил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. — Я обещаю тебе это, Джоселин. Ни я, ни кто бы то ни было другой.

Но она уже уснула. Усталость взяла свое.

Или она поняла, что теперь в его объятиях ей будет спокойно?

Глава 20

Джоселин вдруг пробудилась. В голове у нее мутилось, мысли обгоняли одна другую, когда она Вспоминала прошедшую ночь. Она оглянулась, увидела, что она у себя в комнате и что она одна.

Господи, так это был всего лишь сон.

Что-то оборвалось у нее в груди, когда Джо осознала ужасную явь. Руки Рейна, обнимавшие ее всю ночь, казались такими реальными, и теперь ей стало больно от сознания того, что это ей только привиделось.

Потом взгляд Джоселин упал на подушку. И она увидела одинокую белую орхидею. На ее изогнутых лепестках еще лежали капли ночной грозы, роса таилась в пурпурной глубине.

Дрожащими руками Джо подняла цветок. Это был не сон — Рейн был здесь. Он обнимал ее. Он поверил ей.

Она откинула простыни, выбралась из постели, все еще не до конца уверенная в том, что случилось. Где же Рейн? Что он думает? Что теперь с ними будет?

Джо завернулась в тяжелый хлопчатобумажный халат. Потом оглянулась, когда дверь отворилась. Хэтти просунула голову в комнату. Чернокожая девушка вскрикнула от удивления, увидев Джо в комнате.

— Масса приказал тебя не будить. Он сказал, тебе нужно отдыхать, а потом есть, — она улыбнулась. — Он сказать, ты больше не слуга. А прямо английская леди. Я заботиться.

— Понимаю.

— Хочешь еда?

— А где Рейн? То есть, где его сиятельство?

— Гроза пройти. Мистер Спрут, он вернуца смотреть поля. Масса уехать в город, — она улыбнулась. — Я помогать тебе одеть?

Джо никто не помогал одеваться с тех пор, как она рассталась с Элайзой в Лондоне. Но эта добродушная широкобедрая девушка была так возбуждена переменой положения, что у Джо не хватило мужества отказать ей.

— Хорошо, Хэтти, можешь помочь.

У Хэтти были густые вьющиеся волосы и маленький носик, она была женственной и привлекательной, но часто использовала это свое качество для того, чтобы увильнуть от неприятной работы.

Хэтти приготовила розовое муслиновое платье, которое Джоселин сшила из купленной Рейном ткани, поставила у постели туфли с чулками, потом занялась уборкой комнаты.

— Спасибо, Хэтти, — поблагодарила Джоселин, когда кончила одеваться. — Почему бы тебе не пойти и не помочь Дульцет?

Несколько минут спустя Джо спустилась вниз и с удивлением обнаружила там Читу, которая меряла шагами гостиную. Увидев Джо, девушка резко обернулась, по-детски радостно улыбнулась и выпалила целую тираду по-испански.

Джоселин рассмеялась.

— Тебе придется говорить по-английски, Чита. Пауло еще не научил меня испанскому.

— О, si, si, perdoname[24], — Чита глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Произошло что-то невероятное — я знаю! Расскажи скорее, что случилось?

Джоселин обняла подругу.

— О, Чита, это все Рейн. Он поверил, что не я в него стреляла.

— Ай! Какая хорошая новость. Виконт подошел ко мне сегодня утром. Он сказал, я больше не буду работать в саду, я буду твоей ком-ком… как это называется?

— Компаньонкой?

— Si, точно — компаньонкой. Он сказал, что я должна переехать в дом.

На душе у Джо стало так тепло.

— Замечательно! Теперь нам не придется беспокоиться из-за ребенка, а рядом со мной всегда будет подруга, с которой я смогу поболтать.

Джоселин прочла про себя благодарственную молитву и улыбнулась девушке.

— О, Чита, мне просто не верится.

— Все будет прекрасно. Вот увидишь.

— Надеюсь, Чита.

Ее дела были еще далеко не улажены, но радость и надежда полнили сердце.

Чита тоже улыбнулась, но что-то мелькнуло в ее глазах.

— Что такое? Что-то не так? Рейн сказал еще что-нибудь? Чита, пожалуйста, если я должна еще что-то узнать…

— Виконт ничего не говорил. Джоселин внимательно вгляделась в нее.

— Это связано с Пауло? Между вами что-то произошло?

— Ничего. Не беспокойся за меня. Сейчас ты должна быть счастлива.

— Расскажи мне, Чита. Друзья для того и существуют.

Храбрая улыбка исчезла, Чита заморгала, пытаясь сдержать слезы.

— Давай сядем.

Джоселин усадила подругу на диван. Ей потребовалось некоторое время, чтобы разобраться, но, по-видимому, Джо не ошиблась и двое ее друзей испытывали влечение друг к другу.

— Вчера мы с Пауло провели вместе весь день и вечер. Madre de Dios, он такой красивый, что у меня сердце бьется сильнее от одной только мысли о нем. Он такой нежный и добрый… а его поцелуй — как сладкий огонь. Он совсем не похож на Антонио.

— Антонио? Это тот человек, который… это отец твоего ребенка?

Хорошенькое личико Читы стало грустным.

— Si. Энтони Филдхэрст искал удовольствий только для себя. Я позволила ему прикоснуться ко мне потому, что поверила, что он любит меня, но на самом деле я ничего не чувствовала. А когда целует Пауло — мне кажется, словно небеса разверзлись, — Чита смущенно улыбнулась, теребя юбку. — Думаю, что в него влюбилась.

— Но это же замечательно, Чита.

— Совсем не замечательно.

— Почему? Ты думаешь, что Пауло не так относится к тебе?

— О нет. Я уверена, что нравлюсь ему.

— Тогда в чем же дело?

— Пауло считает, что я девушка. Что мы скажем, когда он узнает правду?

— Если Пауло действительно тебя любит, то твоя беременность не будет иметь значения.

У Читы задрожали губы.

— Пауло захочет свежую, нетронутую девушку. Меня он не захочет.

— Почему бы тебе не рассказать ему все и не узнать правду?

Чита покачала головой.

— Я никогда не смогу этого сделать. Я слишком стыжусь этого.

Она снова расплакалась, Джо взяла ее за руку.

— Подожди немного. Если Пауло действительно тебя любит, он не оставит тебя и твоего ребенка. А если нет, он тебе и не нужен.

— Когда я думаю об Антонио, я готова его убить.

— Не говори так, Чита, Поверь мне, месть не окупается. Оставь лучше все в руках Божьих.

Чита слабо улыбнулась.

— Ты всегда такая умная. В глубине души я знаю, что не один Тонио виноват в том, что случилось. Я поступила глупо, поверив ему. Я ни о чем не задумалась тогда, и он воспользовался этим.

Что бы там ни было, все в прошлом. В тебе растет дитя, и если Пауло действительно тебя любит, то он примет ребенка вместе с матерью.

Чита опустила глаза на свой живот.

— Вот в этом ты ошибаешься. Мужчина не захочет жениться на женщине, которая уже побывала в чьих-то руках. Даже в его руках.

Джоселин замолчала, ей трудно было что-нибудь возразить на это. На падших женщинах не женятся. С этим она примирилась уже давно. Она осознала это еще до того, как приняла виконта в своей постели. Тогда необходимость выжить не оставила ей выбора: она приняла место любовницы Рейна. Она не знала, предложит ли он ей снова занять это место.

И не знала, примет ли его на этот раз.

Джо была в своей комнате, когда поздно вечером вернулся Рейн. Буря утихла, ночное небо было черным, ясным и сверкало бриллиантами звезд. Как она успела узнать, новопосаженные годовалые саженцы сильно пострадали, но черенки выдержали, а засеянные поля гроза не затронула совсем.

Весь день и вечер Джоселин беспокоилась, поджидая Рейна, зная, как тяжела дорога до Кингстона.

Последние два часа она провела за книгой, хотя ей было трудно сосредоточиться, ведь она постоянно прислушивалась к шагам за дверью.

Наконец у входа раздался шум. Ее сердце бешено заколотилось, когда она услышала низкий голос Рейна, выкрикивавшего распоряжения, когда на лестнице раздались его быстрые шаги. Стук в дверь оказался для нее неожиданностью — ведь он обычно врывался без предупреждения. Когда она пригласила его войти, Рейн ногой распахнул дверь и втащил в комнату огромный букет роз.

— Где их положить? — спросил Рейн, словно такие подарки были для них обыденным делом.

— Н-на туалетный столик, наверное. Спасибо. Они такие красивые.

Это были алые розы — несколько десятков алых роз.

В дверь снова постучали, и Рейн пошел открывать.

— Несколько коробок положите на кровать, — сказал он маленькой армии слуг. — Остальное — на пол.

— Что это?

Рейн улыбнулся, будто они не виделись много дней. Он весь сиял, словно с его плеч свалился какой-то тяжкий груз. Но при этом в его глазах таилась какая-то мрачность.

— Большая часть посадок перенесла грозу. И так как Бертран вернулся и может наблюдать за работой, я провел день в городе. А это то, чем мне хотелось тебя купить.

— Купить меня? Я… я не понимаю.

— Не понимаешь? — он положил руки ей на плечи, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Тогда позволь мне внести ясность. Ты больше не пленница. Как только мне удастся все уладить, твой приговор будет отменен и пятно на твоей репутации снято. Как дочь сэра Генри ты займешь в обществе место, подобающее леди благородного воспитания. С этой минуты к тебе будут относиться здесь как к гостье — дорогой гостье, со всей необходимой учтивостью. Я привез из Кингстона портниху. Ей, конечно, далеко до французских модисток, но под твоим руководством, я думаю, она справится.

— Портниху?

— Именно. Ты превосходно сумела превратить ткань в простые неброские платья, но я хочу, чтобы у тебя был гардероб как у леди. В этих коробках ты найдешь туфельки десятков цветов, метры тесьмы и кружев, перья и другие пустяки, которыми ты сможешь отделать платья — надеюсь, это все, что тебе может понадобиться, и еще чуть-чуть. Если не так, я привезу еще.

Джоселин вглядывалась в его лицо, но оно оставалось непроницаемым. Она подошла к кровати и приподняла крышку одной из коробок. Ее до краев наполняла пена белого белья. Тут были чулки, подвязки, тонкие сорочки. В другой коробке оказались бархатные и атласные ленты всех цветов и размеров. Еще в одной Джо увидела богато украшенную щетку для волос из слоновой кости с серебром, расческу и зеркальце на серебряном подносе.

— Рейн, не нужно было этого делать.

— Безусловно, нужно, — ответил он с преувеличенным весельем. Он взял коробку в цветочек, перевязанную бледно-розовой лентой. — Особенно мне понравилось это. Надеюсь, и тебе понравится.

Джоселин развязала бант, ее руки задрожали, когда она достала прелестную фарфоровую музыкальную шкатулку. Она вся была покрыта изящными пастельными цветами. Когда Джо подняла крышку, из шкатулки донеслись нежные звуки клавикордов.

— Какая она красивая, спасибо.

Из глаз Джоселин потекли слезы, ей пришлось отвернуться. Если не считать медальона, у нее никогда не было такой прелестной вещицы.

Рейн откашлялся, но его голос все равно звучал хрипло.

— Я рад, что тебе понравилось.

Джо разворачивала свертки, коробки, сумки, пока комната не наполнилась шляпками, зонтиками бархатом и кружевами, золотым и серебряным шитьем, шкатулкой из розового дерева, инкрустированной перламутром — всем, что только могло заинтересовать женщину.

— Это всего лишь начало, Джоселин. Мне нужно расплатиться за многие месяцы. Я хочу, чтобы у тебя было все, чего только пожелает твоя душа.

Единственное, чего желает моя душа, это ты. Джо хотелось сказать ему об этом, дать понять, что ему не нужно покупать ее прощение. Вчера она поняла, почему он верил в ее виновность. Это была ужасная, роковая ошибка, заставившая их обоих страдать. Если бы они не познакомились, когда она целилась в него, если бы знали друг друга лучше, если бы больше доверяли друг другу, этого бы не произошло.

Но это все же произошло, и Рейн явно чувствовал себя виноватым. Она не знала, к чему все это приведет.

— Ты очень внимателен, но в этом нет необходимости.

Его плечи напряглись, а тьма, которую Джо еще раньше заметила в его глазах, казалось, омрачила все его лицо.

— Разве? — он снова схватил ее за руки. — Неужели ты не понимаешь, как мучительно мне думать, что ты вынесла в этой страшной тюрьме? Сознавать, что я был тому причиной?

— Ты не виноват. У тебя были все основания считать меня виновной.

— Это так, и если бы дело обстояло иначе, не думаю, что я смог бы примириться с самим собой. И все же, за многое ответствен именно я. Безусловно, лишь я виноват в том, что произошло между нами здесь.

Джоселин коснулась рукой его щеки.

— И даже это не целиком твоя вина. Правда, ты был разгневан на меня почти все время, но ни разу ты не поднял на меня руки.

— А как насчет остального, Джо? Как насчет тех раз, когда я заставлял тебя отдаваться мне? Я овладевал тобой без капли нежности, не задумываясь о твоих чувствах. Я считался только со своими потребностями.

— Неужели ты хочешь заставить меня поверить, что я не смогла бы тебя остановить — даже там, в сарае?

Рейн покачал головой, но боль все еще искажала его черты.

— Нет, я бы остановился, если бы ты только попросила об этом.

— Ты же сам однажды сказал: мы оба получали удовольствие друг от друга.

Он отвел глаза, стараясь не дать воли чувствам.

— Эти подарки лишь знак моей привязанности к тебе. Все дары, все сокровища мира не могут искупить мою вину. — Он провел рукой по ее тяжелым черным волосам. — У них есть и практическое назначение. Тебе же нужна достойная одежда.

— Мои скромные запросы можно было бы удовлетворить гораздо меньшим.

Мне только нужно понять свое положение.

— Мы в десятках миль от города. Мне было 6ы вполне достаточно несколько новых платьев.

— Мы в четырех тысячах миль от города, от Сити. А там, в Лондоне, тебе все это понадобится.

У Джоселин сжалось сердце.

— Лондон! Неужели ты собираешься уехать отсюда? Ты же только что засадил плантации. С ним все может случиться. Ты должен остаться здесь следить за делами.

— Речь идет о том, чтобы отменить твой приговор и снять пятно с твоего имени. Я считаю, что нам нужно отправляться в путь, как только мы будем готовы.

— А как же Фернамбуковая долина? Все твои усилия, весь труд?

Он снисходительно улыбнулся.

— Эти кусты кофе дадут плоды лишь через пять лет, не раньше. А самое тяжелое уже позади. Если в наше отсутствие руководить плантацией будут Пауло и Бертран, у нас есть все основания надеяться на успех.

— Но я не хочу ехать обратно в Англию. Я хочу остаться здесь.

Рейн нахмурился.

— А как же Броуни и Такер? Я думал, ты скучаешь по ним.

— Я… я скучаю, очень скучаю.

А если Так стрелял в тебя?

Джоселин ощутила, как ее охватывает паника. Она вспомнила дни, проведенные в Ньюгейтской тюрьме, о грязи и разложении.

— А что если дела пойдут не так? Если они тебе не поверят? Если снова посадят меня в тюрьму? — она всхлипнула. — Я не вынесу этого, Рейн, — еще раз.

Рейн сжал ее в объятиях.

— Я этого не допущу. Апелляционный суд поверит мне. Почему бы им не поверить? Я же сам тебя и обвинял. Я же и скажу им, что ты невиновна.

Она подняла на него глаза.

— В любой момент могут пробудиться твои прежние сомнения и подозрения. И они доведут тебя до того, что ты решишь, что я обманом заставила тебя мне поверить.

— Этого никогда не произойдет.

Но это может случиться, и Джо это понимала. Она не может себе позволить довериться ему. Господи, неужели он хочет заставить меня вернуться!

— Пока мы здесь, это не имеет значения, — сказала она. — Здесь я могу быть счастлива, даже если мне придется работать в поле. А в Англии может произойти все, что угодно, — я даже могу снова попасть в тюрьму. Я не могу, Рейн. Лучше мне умереть!

— Перестань, Джо! Я знаю, что ты мне не доверяешь. Да и как ты можешь мне доверять? Но я клянусь, что все улажу.

— Я не поеду. Ты сказал, что я не пленница. Ты сказал, что я гостья. А гостья не обязана повиноваться твоим приказам.

— Неужели ты не понимаешь, что я должен вернуться? Я никогда не собирался задерживаться здесь надолго. У меня есть другие обязанности. Мне нужно заботиться о сестре. Я должен вернуться домой, Джо.

И я хочу, чтобы ты была со мной.

— Нет.

— Пожалуйста, Джо. Не заставляй меня снова вести себя как негодяй.

— Я не поеду, Рейн.

Рейн отошел от нее, его челюсть напряглась, его лицо снова стало суровым.

— Пока твое дело не будет пересмотрено, ты отбываешь заключение под моим надзором. Мы возвращаемся в Лондон. Это окончательное решение.

— Всегда одно и то же, правда? Ты распоряжаешься, я повинуюсь.

— Черт побери, Джо, речь же идет о твоей жизни. Ты же никогда не была трусихой. Не бойся же и теперь.

Джоселин не ответила. Если смотреть на вещи так, как он, то Рейн был прав. Она не виновна в преступлении, за которое ее осудили, и даже если ей страшно при мысли о том, чем это может закончиться, она должна вернуться.

— А ты? — тихо спросила она, вглядываясь в его красивое лицо. Он загорел за время работы на солнце, а глаза его были похожи на дорогой коричневый бархат. — Если ты вернешься, твоя жизнь снова будет в опасности.

А если что-нибудь случится? Если он снова будет ранен? Если его убьют?

— Я не забыл об этом. Я убил полдня на то, чтобы понять, кто мог бы быть виноват в этом.

— И ты понял?

— Можешь быть уверена, что со временем я все выясню. Это еще одна причина, из-за которой я хочу вернуться.

Дрожь пробежала у Джо по спине, когда она подумала, что он снова будет подвергаться опасности. Может быть, если она будет рядом, она сможет ему помочь, убережет его.

Она подняла подбородок.

— Хорошо. Я сделаю так, как ты просишь.

Рейн сжал ее в своих объятиях. Пальцами она ощущала его ровное мощное сердцебиение. Ей было так хорошо. Господи, это просто как в раю. И в его надежных руках ее страхи понемногу успокоились.

— Ты не пожалеешь, Джо, — он зарылся лицом в ямку между ее шеей и плечом. — Я позабочусь о тебе. Я позабочусь обо всем. Обещаю тебе.

Но уже были обещания, и все они были нарушены. А на этот раз сама ее жизнь зависела от Рейна и от обетов, которые он сейчас давал.

Джоселин молилась о том, чтобы ее поступок оказался правильным.

— Добрый вечер, мистер Шрютенберг. Ваше сиятельство.

Прежде, чем Берт успел воспользоваться случаем, Рейн, одетый в золотисто-коричневый фрак, янтарного цвета жилет и светло-бежевые панталоны, взял Джоселин за руку и повел ее в столовую.

У него пересохло во рту, когда он увидел ее, восхитительно женственную и сладостно-привлекательную в новом розовом шелковом платье.

— Вы очаровательны, — сказал он. Интересно, заметила ли она хрипотцу в его голосе?

— Видение, — сказал Берт, когда они усаживались за стол.

Сегодня на ужин был лучший банановый суп, устрицы, собранные на подводных корнях мангового дерева, печеный краб, сладкий картофель и ассорти из папайи, яблок и других сладких фруктов. Это было, конечно, не континентальное великолепие, но Рейн научился получать удовольствие и от местных деликатесов.

Он усадил Джоселин справа от себя, Берт сел слева.

— Миссис Педигру, кажется, поработала на славу, — сказал Рейн. — Это платье вам очень идет.

Он голодным недвусмысленным взглядом окинув округлости ее грудей. Он не станет овладевать ею. Но он даст Джо понять, что он этого очень хочет.

— Миссис Педигру — одаренная портниха, тихо ответила Джо, ее щеки покрылись очаровательным румянцем. — Она привезла с собой несколько модных выкроек, и мы взяли их за основу.

— Я думаю, вам не терпится вернуться домой, — сказал Берт, и Джоселин побледнела.

— Честно говоря, я привязалась к этим местам. Если бы я могла выбирать…

— К несчастью, ни у кого из нас нет выбора, — вмешался Рейн. — Мы отплываем через неделю. В отличие от мисс Эсбюри, хотя я и сам привязался к этим местам, я с нетерпением жду возвращения домой.

Джоселин взглянула ему в лицо.

— Вам так не хватает праздности, а? Голубизна ее глаз была еще ярче, чем обычно, но в их взгляде сквозила неожиданная неуверенность.

— Праздность меня совсем не привлекает. По правде говоря, мне было очень полезно вырваться из Сити. Я обнаружил, что мне больше не хочется до бесконечности пить и распутничать ночи напролет.

Джоселин залилась румянцем, в ее глазах блеснула боль. Черт возьми, неужели она поверила, что речь идет о ней?

Берт поднял бокал и глотнул вина.

— Раз подобная жизнь вас не привлекает, что же вы собираетесь делать?

Рейн ни Бертрану, ни кому бы то ни было еще не говорил о цели своей поездки в Англию; и сейчас он не собирался менять свои намерения.

— Мне нужно сделать кое-какие дела в Сити, а когда я с ними покончу, я отправлюсь в Марден.

Джо подняла голову.

— В Марден? Зачем?

Изогнутые черные брови тревожно нахмурились, ее лицо стало еще более беспокойным, чем прежде.

Им еще предстояло обсудить планы на будущее. Рейн хотел дать ей время, чтобы она успела примириться с мыслью о возвращении в Лондон и была готова встретить все то, что ее там ожидает.

— Марден мэнор — одно из самых больших поместий в Англии. Последние сто лет о нем хорошо заботились на благо семьи Гэрриков, но там мало пеклись о прогрессе. Здесь, в Фернамбуковой долине, я многому научился. Когда я вернусь в Англию, я собираюсь научиться еще большему. Я надеюсь провести в Мардене кое-какие перемены, которые увеличат его доходность и обеспечат будущее. Короче говоря — я собираюсь там поселиться.

— Понятно, — Джоселин опустила глаза. Она делала вид, что ест, но просто ковыряла еду вилкой.

Наблюдая за ней, Рейн пожалел, что не повел разговор иначе. Завтра, решил он, он положит конец ее страхам.

— А какие новости в Кингстоне, Берт? — спросил Рейн в поисках безопасной темы. Он взял кусочек печеного краба, обнаружил, что это превосходное блюдо, и с радостью заметил, что и Джоселин тоже принялась за еду.

— Я встретил старого приятеля с Явы. Специалиста по возделыванию кофе, с которым мы были знакомы на Гаити. Он считает, что на большей части острова можно ожидать хороших урожаев. Скоро они уже будут собирать их.

— А кофе собирают прямо с дерева? — полюбопытствовала Джо, и Рейн понял, что ему не приходило в голову рассказать ей об этом.

— Их получают из того, что называется плодами кофе, они похожи на орешки, — объяснил Рейн. — От цветения до созревания плодов проходит восемь месяцев.

— А, прелестные беленькие цветочки, — воскликнул Берт. — Они похожи на жасмин и пахнут так же чудно. Когда кофе цветет, его аромат заполняет всю долину.

— Это звучит восхитительно, — сказала Джо. — Мне хочется это увидеть.

Рейн не стал обращать внимание на намек.

— В каждом орешке два зерна. Когда они созревают, они становятся сначала зелеными, потом желтыми, а затем красными. И тогда их можно собирать.

— К сожалению, зреют они не сразу, — вставил Берт после нового глотка вина. — Иногда прежде приходится делать три-четыре сбора.

Рейн проглотил кусочек сладкого картофеля.

— Когда плоды собраны, их сушат и лущат. Потом снимают серебристую внутреннюю защитную пленку. Так что это нелегкий труд.

— Судя по вашим словам, это так, — согласилась Джо.

— Но кофе стоит того, — Бертран откинулся на спинку стула. — Только представьте себе — получается превосходный напиток, способствующий работе мозга. После пары чашек любая проблема покажется простой. Кофе придает силы, развеивает усталость, возвращает энергию.

Рейн тихо усмехнулся.

— Как бы то ни было, кофе ценится на рынке, а Фернамбуковая долина сможет использовать прибыль, которую получит. Я высоко ценю все, что вы сделали, Берт.

— У этой плантации большое будущее, милорд. Вы можете рассчитывать на мою помощь.

Когда ужин закончился, Рейн наклонился к самому уху Джо.

— Завтра я приготовил для тебя сюрприз. Я хочу показать тебе одно место. Думаю, Гвен сможет приготовить нам корзину еды.

Джоселин натянуто улыбнулась.

— Хорошо.

— Джо, все пойдет на лад.

Но она по-прежнему выглядела неуверенной, это выражение сохранилось у нее на лице и когда она к себе в комнату.

Глава 21

С корзиной в руках Джоселин уселась поперек седла на вороном жеребце Рейна.

— Это недалеко, но дорога нелегкая, — Рейн обнял Джо за талию. — Но я обещаю, что ты не будешь разочарована этим путешествием.

Во многом это обещание уже исполнилось. Рядом был Рейн, ветерок смягчал солнечный жар, а небо хрустальным куполом поднималось над их головами. Глядя виконту через плечо, Джоселин всматривалась вниз в долину, в лоскутное одеяло полей, в синеву океана на горизонте.

Этот ясный день омрачали лишь мысли о будущем.

— Наверху — озеро. Там мы пообедаем.

Рейн повернул коня к заросшей лощине, и воздух наполнился журчанием воды.

Джоселин устроилась поудобнее, стараясь не обращать внимания на прикосновение мощных бедер Рейна к своим стройным ногам, на стену мускулов, бывшую его грудью. Джо покраснела, почувствовав его набухшее желание, услышав хрипотцу в его последних словах.

Через минуту виконт остановил коня у высокого водопада. Воздух вокруг был наполнен влагой и сверкал маленькими радугами.

— О, Рейн, как красиво.

— Не так давно Пауло рассказал мне об этом месте. Я подумал, что тебе здесь понравится.

— Мне действительно нравится.

Рейн спешился и помог Джо спуститься на землю. Потом позаботился о лошади.

— Я ненадолго.

Джоселин разложила лоскутное покрывало, которое Рейн взял с собой, и вдруг, расправляя на траве складки ткани, наткнулась на что-то, показавшееся ей поначалу необычным поленом. Но когда она присмотрелась повнимательнее, ее глаза расширились и она вскрикнула.

— Что случилось?

Рейн подбежал к ней, обнял и оглянулся в поисках возможной опасности.

— В-вон там! Какое-то чудовище!

Рейн углубился в густые заросли.

— Осторожнее, — предупредила она.

К счастью, Рейн вскоре вернулся. Пробившись сквозь пальмовые листья и папоротники, он, усмехаясь, подошел к Джо.

— Пойдем. Мы не будем подходить совсем близко, только настолько, что ты можешь рассмотреть ее.

Он взял ее за руку и потащил сквозь листву. Джоселин выглянула через его плечо.

— Ч-что это?

Он снова засмеялся, и на сей раз она поняла, почему. В траве она увидела огромную зеленую ящерицу.

— Не верю.

— Я же сказал, что не поверишь.

— «Ты не поверишь, когда увидишь, какие здесь ящерицы», — произнесли они в унисон. Рейн захохотал, и Джоселин тоже рассмеялась.

Ящерица, должно быть, услышала их, она открыла рот, так что уродливая зеленая кожа собралась на подбородке в складки, и зашипела. А потом торопливо убежала на своих кривых лапах, таща за собой длинный острый хвост. Вскоре все ее полтора метра скрылись в листве.

— Так ты не шутил, — сказала Джо, когда Рейн вел ее назад к одеялу.

— Она называется игуана. Их нечасто можно встретить, но раз увидев, уже не забудешь.

Джоселин снова засмеялась, потом стала серьезной.

— Я никогда ничего не забуду об этих местах, Рейн.

Выражение его лица изменилось. Он потер подбородок.

— Судя по тому, как я с тобой обращался, некоторые из твоих воспоминаний должны быть неприятными.

Она покачала головой.

— Может, немного печальными. Мне бы хотелось, чтобы у нас были и счастливые воспоминания. — Она печально улыбнулась. — У меня здесь появились новые друзья. Мне приятно было играть с детьми. И остров такой красивый.

И ты был здесь.

— Мы вернемся, Джо. Мы будем приезжать сюда так часто, как только захочешь, — он опустился на одеяло и усадил ее рядом.

Джоселин вглядывалась в лицо Рейну, пытаясь угадать его мысли.

Мы вернемся, Джо. Мы будем приезжать сюда так часто, как только захочешь. Что он хотел этим сказать? Вчера он говорил, что уедет из Лондона и поселится в Мардене. Может, он собирается оставить ее своей любовницей, но жить от нее как можно дальше?

Она не сомневалась, что он по-прежнему желает ее — это можно было прочитать в каждом его пылком взгляде, в каждом прикосновении его пальцев к ее коже. Она испытывала такое же желание по отношению к нему, оно стало еще сильнее, чем прежде. Каждый раз, когда он касался ее, ее сердце начинало биться сильнее, а тело пронизывал жар.

Но так много всего произошло. У нее было так много сомнений, так много страхов.

— Гвен приготовила баранину и цыплят, — сообщила Джо, избегая серьезных тем. — Еще у нас есть сыр, свежий хлеб, ананас и кокос. Я думаю, что ты голоден.

— Звучит как целое пиршество.

Взгляд его темных глаз скользнул по ее телу, намекая, что он жаждет не только пищи. Но потом он стал помогать ей доставать из корзинки продукты, накрывать импровизированный стол, достал бутылку вина.

Джоселин взглянула ему в глаза.

— Я не знала, что Гвен положила вино. Я слышала, что ты перестал пить.

Рейн поставил бутылку в центр одеяла.

— Я не такой, как твой отец, Джо. И никогда таким не стану. Я признаю, что потакал своим слабостям гораздо больше, чем следовало, и это случилось уже не первый раз. Но это не повторится.

Он тепло улыбнулся.

— Если я принимаю какое-то решение, Джо, то, могу тебя уверить, что я чрезвычайно дисциплинированно его выполняю. Если ты в этом сомневаешься, то знай же, что в этот момент я ничего так не хочу, как уложить тебя на это одеяло и овладеть твоим восхитительным телом. И то, что я не стану этого делать, — свидетельство в пользу жесточайшей дисциплины в английской армии.

Джо рассмеялась, но его страстный взгляд заставил ее ощутить новую волну жара.

— Но ты же не захочешь упустить возможность попробовать цыпленка.

— Я готов на неделю отказаться от пищи, если ты снова вернешься в мою постель.

Эта мысль отрезвила Джо и одновременно наполнила тоской. Она перестала смеяться.

— Мне хотелось бы понять, что происходит, Рейн. Что ты хочешь сказать?

Это все было так непросто. Он сказал, что хочет ее, хотя с тех пор, как он узнал правду о выстреле, он ни разу не пытался ею овладеть. Он даже не поцеловал ее. Может быть, он вообще не собирается этого делать?

Рейн взял ее за руку.

— Я привез тебя сюда, чтобы мы могли обсудить планы на будущее. Мы оба прекрасно понимаем, что вернуться в Лондон будет нелегко.

От страха у Джо по спине побежали мурашки.

— Ты хочешь сказать, что есть вероятность того, что тебе ничего не удастся? Что мне придется вернуться в тюрьму или меня сошлют еще куда-нибудь?

— Господи, нет, конечно! — он обнял ее и поцеловал в щеку. Почувствовав, как напряглось ее тело, он стал гладить ее по голове. — Я только хочу сказать, что нам придется столкнуться и с другими проблемами.

Джоселин посмотрела ему в лицо.

— С какими?

— Например, со скандалом. Все в Лондоне знают о тебе. Они знают, что ты никогда не была замужем, что ты не вдова. Они знают и то, что ты была моей любовницей.

Джоселин вскинула голову.

— Рано или поздно это должно было произойти. Мы оба это понимали. С твоей стороны было очень мило защищать меня от этого, насколько это было возможно. Теперь, когда правда выплыла наружу, мне придется с ней примириться.

— Черт побери, это у тебя не выйдет! Джоселин сразу ощетинилась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что нужно заставить их проглотить свои злобные языки. Я хочу сказать, что необходимо обеспечить твою безопасность и твое будущее. Я хочу сказать, что собираюсь на тебе жениться.

Джо показалось, что она никогда не сможет вздохнуть.

— Ты шутишь.

— Я говорю абсолютно серьезно.

— Почему? Потому что тебе меня жаль? Потому что ты чувствуешь себя виноватым? Тебе не кажется, что ты наложил на себя слишком тяжкую епитимью?

— И ты можешь спрашивать об этом после всего, что пережила? На мой взгляд, и сорока лет не хватит на то, чтобы загладить мою вину перед тобой.

— Черт побери, ты же виконт. А я уличная девчонка без гроша в кармане и с криминальным прошлым.

— Ты дочь сэра Генри Эсбюри.

— Ты не можешь вот так наплевать на все, что произошло. Тебе нужно учитывать и интересы своей сестры, и положение своей семьи, и ее доброе имя. Ты не можешь всерьез намереваться жениться на мне.

— Я не собираюсь намереваться, я собираюсь сделать это.

Джоселин молча смотрела на него. За все время, которое они провели вместе, мысль о браке никогда не приходила ей в голову. Слишком различны были их жизненные пути. Слишком различны миры, в которых они жили.

Самое большее, на что она могла надеяться с самого начала, было то, что он будет любить ее настолько, что не оставит в течение нескольких лет. Она даже позволила себе мечтать родить от него детей, но ни минуты не сомневалась, что они будут законнорожденными.

А теперь между ними стояли еще и выстрел, скандал и многие месяцы ее мучений. Она любила его — она никогда не переставала его любить. Но она больше не доверяла ему. Она не осмеливалась.

— Нет.

— Что ты сказала?

— Я сказала «нет», Рейн. Ты предложил мне выйти за тебя замуж — и ты, как обычно, решил, что я соглашусь. Но на самом деле я не собираюсь этого делать.

— Ты не принимаешь моего предложения?

Я не принимаю предложения мужчины, который женится на мне лишь из чувства вины. А любовь? — подумала она. Желание она возбуждала у него почти с самого начала. Но любовь? О ней никогда не было и речи. О ней не было речи и теперь.

— Если ты хочешь сформулировать это так, пожалуйста.

Рейн смотрел куда-то над ее головой, вглядываясь в некую точку в густой зеленой листве.

— Так значит твоя привязанность ко мне совсем прошла?

Я люблю тебя. Кажется, я всегда тебя любила. Но я не доверяю тебе.

— Слишком многое произошло за эти долгие месяцы. А теперь ты ждешь, что несколько последних дней сотрут из моей памяти многие недели боли и неуверенности. Я не могу так, Рейн.

Что-то промелькнуло в его лице, потом пропало.

— Ты всегда была практичной, Джо. Ты всегда умела выживать. И теперь ты не можешь не понимать, что это единственно возможное решение твоих проблем.

Но она только покачала головой.

— Я не хочу быть практичной. На этот раз.

Я хочу, чтобы меня любили.

Его тело, казалось, дрожало от напряжения.

— Ты не можешь не отдавать себе отчета в том, у тебя может быть ребенок от меня.

Джоселин дотронулась рукой до живота. Она знала, что это возможно, но не позволяла этой мысли укорениться в своем сознании. Когда она услышала, как Рейн говорит об этом в своей грубоватой мужской манере, у нее внутри все размякло и задрожало от волнения.

— Даже если это так, это не повлияет на мои чувства. Я всю жизнь оказывалась жертвой обстоятельств. Алкоголизм отца разорил нас и стал причиной того, что я очутилась на улице. Бедность и тяготы моего существования привели меня в твою постель. Ужасная ошибка отправила меня в тюрьму. Но ничто на свете не заставит меня выйти за тебя замуж.

Рейн долго молча всматривался в ее лицо.

— Чего же ты хочешь? Чего ты от меня добиваешься?

— Не думай, твои деньги мне не нужны. Но мне понадобится твоя помощь, чтобы вновь выстроить свое будущее.

— Продолжай.

— Я образована. Я люблю детей. Мне всегда казалось, что из меня вышла бы замечательная гувернантка. Если бы ты помог мне найти такую работу, я бы сумела сама себя обеспечить. И тогда ты не был бы обязан на мне жениться и…

— Черт побери, я ничего не обязан делать! — Рейн глубоко вздохнул, провел руками по лицу, пытаясь успокоиться. — Я недостаточно хорошо все это обставил. Мне бы следовало ждать, ухаживать за тобой как подобает. А я решил избавить тебя от страхов.

Он наклонился, нежно, как перышком, коснувшись поцелуем ее губ.

— Ты заслуживаешь большего, чем жизнь в услужении. Ты выйдешь за меня, Джо. У тебя впереди немало времени, чтобы привыкнуть к этой мысли. Важно только, чтобы все это было сделано до того, как мы прибудем в Англию.

Джоселин стукнула кулаком по одеялу, горячие сердитые слезы жгли ей глаза.

— Почему у меня никогда нет выбора?

Она вскочила и побежала. Рейн поймал ее прежде, чем она успела спуститься с горы.

— Извини, — сказал он, крепко держа ее за руку. — Черт, я сделал все так неудачно. Я так привык приказывать, что делаю это уже автоматически. Я забочусь лишь о твоем благе, Джо. Поверь мне, прошу тебя. Я не буду принуждать тебя ни к чему, чего бы ты не захотела сама. Даю тебе слово.

Своей большой рукой он смахнул слезы с ее глаз.

— Это правда?

Рейн кивнул.

— Я сделаю все возможное, чтобы ты была счастлива. Я сдержу свое слово, Джо. Тебе больше ни о чем не придется беспокоиться.

Она немного успокоилась и прижалась к нему, пряча лицо у него на груди.

Он гладил ее по волосам, перевязанным ярко-желтой лентой.

— Мы просто подождем немного, хорошо? Недель шесть. Вот сколько у него времени.

Шесть недель на то, чтобы убедить ее принять его предложение. Он сожалел о том, что пытался надавить на нее. Но он был полон решимости защитить Джо. Если она станет виконтессой, то, чтобы ни случилось, она будет в безопасности.

— Я все еще голоден, — сказал Рейн через некоторое время. — А ты?

Джоселин кивнула.

Джо нетрудно было развеселить, хватило нескольких легких шуток и насмешливых улыбок. Она всегда была готова находить приятное в жизни, всегда рада простым сиюминутным удовольствиям. Когда она станет его виконтессой, он засыпет ее всеми земными радостями, не говоря уж о более утонченных удовольствиях. И в каждой ее улыбке он найдет свою награду.

Наконец, расслабившись, они разделили обед, собранный Гвен, пока от него не остались только крошки, а они не могли больше засунуть в себя ни кусочка. Покончив с едой, они болтали в озерке ногами и брызгались, как дети. А потом Джо снова ехала, сидя у него на коленях.

Они вернулись, когда уже начало смеркаться. Рейн помог Джоселин спешиться, предоставил коня заботам маленького темнокожего грума, и они направились вдвоем к призывно блестевшему огнями дому.

— Джо! Слава Богу, я нашел тебя! — воскликнул Пауло, выбегая к ним из темноты.

— В чем дело? — спросил Рейн. — Что случилось?

— Сам не знаю. Я боюсь за Читу. Я везде искал, но не могу найти ее.

— Может быть, она просто пошла к кому-нибудь в гости? — предположила Джо.

— Не думаю.

Напряжение обострило черты лица Пауло. Джо схватила его за плечо.

— Расскажите мне, что случилось, Пауло. Вы поссорились?

— Sim[25]. Я поступил глупо. Deus[26], если бы я только мог взять свои слова назад.

— Она тебе все рассказала, да? Все дело в этом?

— Что рассказала? — спросил Рейн. — Объясните-ка мне лучше, что происходит.

Джоселин подняла на него затуманенные печалью голубые глаза.

— У Читы будет ребенок.

Рейн некоторое время переваривал это сообщение, а потом бросил на Пауло гневный взгляд.

— Если ты отец ребенка, я надеюсь, что ты поступишь с девушкой честно.

— Будь я его отцом, ничего бы подобного не случилось.

— Думаю, тебе лучше начать с начала, — предложил Рейн юноше.

— С начала, — сообщил Пауло, — между нами кое-что произошло. Мы провели воскресенье у горного озера. День прошел великолепно. Но потом Чита отказалась меня видеть. Она сказала, что у нас ничего не выйдет, но я думал, что она просто испугалась своих чувств. Я почувствовал это, уже когда мы были с ней вдвоем, Джо правильно все сказала. Чита — дитя, но в то же время она женщина. Я хотел жениться на ней…

— Продолжай, Пауло, — тихо попросила Джо, когда молодой человек умолк.

— Я убедил ее, что нам нужно немного подождать. И мы были вместе все время… до сегодняшнего дня. Сегодня она пришла ко мне вся в слезах. Она сказала, что больше не может терпеть и обманывать меня. Она рассказала мне о мужчине, которого знала в Англии. Она рассказала мне о ребенке.

Пауло покачал головой, на его лбу пролегли морщины.

— Я так рассердился, что назвал ее puta, — увидев непонимание в лице Джо, Пауло стал еще печальнее. — Это значит шлюха.

— Господи!

— Я не хотел этого. И едва я увидел ее лицо, я понял, что натворил. И еще я понял, что мне наплевать на мужчину, который был до меня. Меня заботит только она сама.

— Но этого ты ей не сказал, — резко заявила Джо.

— Не успел. В поле произошел несчастный случай. Один из рабочих был ранен, меня вызвали на место. Когда я вернулся, Читы не было.

— Мы найдем ее, Пауло, — сказал Рейн. — Она не могла уйти далеко.

Джоселин посмотрела в сторону кухни.

— Я пойду поговорю с Дульцет и Гвен. Если кто и знает, куда она пошла, так это одна из них.

Джо подобрала юбки и поспешила на кухню. Рейн посмотрел на темноволосого хорошо сложенного мужчину рядом с собой.

— Если в ближайшие два часа мы не найдем ее, я вышлю мужчин на поиски.

— Это все моя вина. Это я испугался своих чувств. Если бы это было не так, ничего бы не случилось.

Рейн положил руку ему на плечо.

— Похоже, что назначение мужчин — причинять женщинам боль.

Пауло лишь кивнул в ответ и снова удалился в темноту.

— Рейн, скорее. Я знаю, куда пошла Чита.

Джоселин подбежала к нему, он обнял ее за талию.

— Где она?

— Она спросила Гвен, где найти знахаря. Гвен направила ее куда-то в Тамаринд, — это была соседняя сахарная плантация за холмом. — У нее есть немного денег, она смогла спрятать несколько монет от Барза Хопкинса.

Джоселин вцепилась руками в его рубашку.

— Она хочет избавиться от ребенка, Рейн. Но нее уже большой срок. Это убьет ее.

— Идем.

Они вдвоем побежали на конюшню. На полдороге к ним присоединился Пауло, и Джоселин торопливо рассказала ему о том, что произошло.

— Deus, я не могу поверить, что она способна на такое.

— Чита любит детей, — сказала Джо. — Я знаю, что она хочет родить этого ребенка. И сама не верю в то, что случилось.

— Часто в гневе люди делают то, о чем потом сожалеют, — взгляд Рейна показал, что он имеет виду себя.

— Sim. Мы должны ее остановить.

— Ты умеешь ездить верхом? — спросил Рейн Пауло, когда они оказались на конюшне.

— Достаточно, чтобы добраться куда нужно. Рейн вывел Рыцаря из стойла, оседлал

взнуздал его, а грум приготовил лошадь для Пауло. Мгновение спустя Джоселин почувствовала, как руки Рейна сомкнулись у нее на талии, он посадил ее в седло и вскочил следом.

— Есть короткий путь через горы, — сообщил Пауло. — По тропинке, которой она пошла.

С Пауло во главе они проехали через горы к Тамаринду.

— Если верить Гвен, — сказала Джо, — позади домов рабов есть хижина. Женщина по имени Пена знахарка. Гвен сказала, что та сможет дать Чите питье, которое заставит ее выкинуть ребенка.

Она почувствовала, как расширилась грудь Рейна, когда он вздохнул.

— Будем надеяться, что еще не поздно.

Вскоре они подъехали к хижине. На окне стояла свеча, отбрасывавшая в темноту отблески света. Рейн быстро спешился и помог Джо спуститься с лошади, а потом они втроем кинулись к двери. Рейн застучал так, что им не могли не открыть. Перед ними появилась высокая чернокожая женщина, худая — кожа да кости.

— Мы ищем женщину, — сказал Рейн. — Кончиту Васкез. Ты видела ее?

Когда женщина заколебалась, Рейн достал из-за пояса кошелек и высыпал несколько монет на ладонь.

— Я спросил, видела ли ты ее.

Женщина посмотрела на деньги, увидела, что их немало, и пригласила их в дом.

— Сюда.

Пауло бросился вперед, отодвинул потрепанную шерстяную занавеску и шагнул в слабоосвещенную заднюю комнату. У одной из стен стояла узкая койка. Чита сидела на ней, прижав колени к подбородку, ее смуглые щеки были мокрыми от слез. Ее черные волосы влажными прядями свисали ей на лицо, а ее одежда испачкалась и порвалась. Она сжимала в пальцах чашку с темной мутной жидкостью.

Пауло осторожно приблизился к ней, словно она была испуганным, загнанным зверьком.

— Я искал тебя, — тихо произнес он.

— Зачем?

— Чтобы сказать, что мне очень жаль, — он подошел поближе. — Я не хотел тебя обидеть, querida[27]. Если бы я только знал, что мои слова доведут тебя до такого, я бы скорее отрезал себе язык.

— Как… как ты меня нашел?

— Я искал тебя весь день, но только Джо догадалась спросить у Гвен. Она рассказала нам, куда ты пошла.

Руки у Читы задрожали, жидкость стала выплескиваться из чашки, но она не выпускала ее из рук.

— Неужели ты хочешь погубить своего ребенка?

У Читы по щекам потекли слезы.

— Нет.

Пауло медленно протянул руку к чашке.

— Отдай ее мне.

Чита задрожала еще сильнее. Руки Пауло очень легко коснулись ее. Он забрал чашку у нее из рук и поставил ее на стол рядом с койкой.

— Я бы не смогла этого сделать, — прошептала она. — Я уже очень сильно полюбила своего ребенка.

Она заплакала еще сильнее, когда Пауло обнял ее.

— Тсс, namorado[28]. Больше не о чем плакать. Твой ребенок в безопасности, я сейчас отвезу тебя домой.

— Извини, Пауло. Если бы я знала, что встречу такого человека, как ты, я бы никогда не позволила ему прикоснуться ко мне.

Пауло прижался щекой к ее макушке.

— Он прикасался к тебе не так, как прикоснусь я. Он не показал тебе, что такое любовь. Это он предоставил мне.

Чита подняла голову и посмотрела на него полными слез глазами.

— Я люблю тебя, Пауло.

— Я тоже люблю тебя, meu amor[29].

Стоявший в дверях Рейн кашлянул.

— По-моему, нам пора домой.

Пауло кивнул, наклонился и взял Читу на руки. Когда они покинули хижину, он посадил девушку перед собой на лошадь и они отправились обратно в фернамбуковую долину.

Когда Джоселин посмотрела им вслед, ее слезы высохли. Я люблю тебя, сказал Пауло, благодаря этим словам будущее Читы обеспечено.

Джо мрачно размышляла, услышит ли она когда-нибудь такие слова от Рейна.

Глава 22

Возвращение в Англию было совсем не похоже на то путешествие, которое привело Джо на Ямайку.

Рейн тщательно выбрал корабль — красивый парусник с полной оснасткой, всего год назад сошедший с ливерпульской верфи. В основном он перевозил сахар, но брал и пассажиров, обеспечивая им первоклассное обслуживание. Кают было немного, но все они были роскошно обставлены, а салон и столовая, украшенные резным деревом и обитые алым бархатом, были просто шикарны.

К удивлению Джоселин, Рейн забронировал две отдельные комнаты. Свою каюту она должна была делить с компаньонкой. Грейс Кинвуд, пожилая седовласая дама из Кингстона, тоже направлялась в Лондон. Поддавшись уговорам виконта и соблазну путешествовать бесплатно, она согласилась разделить каюту с Джо, придавая их путешествию оттенок должной респектабельности.

Вид Джоселин выражал некоторое недовольство. Она понимала, что ей следует быть благодарной Рейну за то, что он обращается с ней с таким уважением, но каждый вечер после ужина, возвращаясь в свою каюту и устраиваясь на койке напротив миссис Кинвуд, Джо чувствовала себя несчастной.

Рейна, казалось, вполне устраивало такое положение. Он был невероятно вежлив и всегда вел себя как джентльмен. Но когда они оставались одни, его глаза начинали пылать тщательно сдерживаемым огнем, который говорил больше, чем любые слова.

Он больше не заговаривал о свадьбе. Это должно было бы обрадовать Джоселин, но вместо облегчения, которое она ожидала испытать, ее чувство было больше похоже на горькую обиду. Как же легко он успокоил свою совесть! Как быстро сошли на нет его благие намерения!

Конечно, так даже лучше, уговаривала она себя. Тебе не нужен человек, который хочет жениться на тебе только потому, что чувствует себя виноватым. Не говоря уж о проблеме доверия и предательства, о разнице в их положении, о приговоре, который еще не был с нее снят — и о нераскрытом покушении на жизнь Рейна.

Но Чита высказала совсем другие соображения, когда Джо рассказала ей новость.

— Что! Он предложил выйти за него замуж, ты отказалась!

— Рейн на самом деле не хочет на мне жениться. Он просто жалеет меня.

— Он не тот человек, который женится вопреки своим желаниям. Думаю, что он влюблен в тебя.

— Рейн не верит в любовь.

Джоселин не потрудилась рассказать, что даже если он и любит ее, это не решит всех проблем, стоявших между ними.

Но все же она не могла отрицать, что он был к ней добр. Его подарки были бесконечны и уступали только вниманию, которым он окружал ее. Когда Чита узнала, что они уезжают, то разрыдалась, боясь, что ей придется рожать в одиночестве. Рейн прислушался к просьбам Джоселин и согласился выяснить, куда сослали Долли Уайтхед. И меньше чем через неделю удалось договориться, что Долли продолжит отбывать свой срок в Фернамбуковой долине.

— Неужели ты не понимаешь, что он все это делает, чтобы доставить тебе удовольствие? — сказала Чита. — Неужели ты не понимаешь, что он тебя любит?

— Он хочет меня. И всегда хотел. Он чувствует только желание и вину за происшедшее.

Не то что Пауло. Через два дня после происшествия в Тамаринде Пауло сделал Чите предложение. Она приняла его со слезами счастья на глазах, и в следующее воскресенье они поженились. Одного взгляда на гордое сияющее лицо Пауло было довольно, чтобы самый последний дурак понял, что значила для него Чита.

Но Рейн? Сидя напротив него в столовой, Джоселин больше не была уверена, что понимает его чувства. После нескольких недель в море она была готова на все, лишь бы его формальная вежливость очаровательная галантность уступили место хоть одному из его неджентльменских восхитительно зовущих поцелуев. О, если бы он только затащил ее к себе в постель, обнимал и ласкал ее, пока она лишится чувств, если бы только она снова могла воспарить на крыльях страсти.

— Вам нравится ужин?

Рейн отпил глоток красного вина. Верный своему слову, он пил теперь очень немного, никогда не напиваясь. К несчастью, как и все его поступки последнее время, его воздержанность только подогревала ее недовольство.

— Окунь пережарен, — недовольно ответила Джоселин, — а картошка старая. В остальном все замечательно.

Она могла поклясться, что его губы скривились.

— Мне очень жаль, что вам не все нравится. По-моему, вы в последнее время вообще немного не в духе. Я искренне надеюсь, что не я тому виной.

Не скажи. Она не могла удержаться.

— Совсем напротив, сударь, это ваша вина, — Джоселин отодвинула свое резное кресло из розового дерева. — Я думаю, что мне стоит отказаться от вечерней прогулки. У меня болит голова. Боюсь, вам придется меня извинить.

Рейн немедленно вскочил.

— Конечно.

Он протянул руку, Джоселин оперлась на нее. Она ощутила у себя под пальцами напряженные мускулы и почувствовала, как в животе разливается непрошенное тепло. Когда они проходили между столами с элегантно одетыми пассажирами, некоторые улыбались, но Джоселин почти не знала их в лицо.

На корабле было еще четырнадцать путешественников, но Рейн с самого начала избегал их общества, давая понять, что он не стремится к общению — кроме общения с ней. Одного тяжелого взгляда было довольно, чтобы отпугнуть большинство мужчин, и даже женщины, постоянно вившиеся округ него, понимали, что сердце Рейна занято.

— А, лорд Стоунли… и мисс Эсбюри. Неужели вы так рано покидаете нас?

Большинство пассажиров держалось от них подальше, но не Флетч Мартелл, состоятельный магнат, владелец пароходной кампании, услугами которой они сейчас пользовались. Это был красивый человек, на год или два старше Рейна, со светло-каштановыми волосами и зелеными глазами. Он был уверенным в себе мужчиной, способным оценить очарование представительниц противоположного пола.

— У мисс Эсбюри болит голова. Я имею честь проводить ее в каюту. Прошу нас извинить…

В холодных словах Рейна звучала угроза, но когда он снова двинулся вперед, Флетчер Мартелл еще решительнее заступил им дорогу.

— Возможно, к утру мисс Эсбюри станет лучше, — он любезно улыбнулся, но в его зеленых глазах горел вызов. — Я буду счастлив показать ей корабль.

Не делай этого, предостерегал ее внутренний голос.

— Буду рада, — ответила Джоселин.

Мартелл взял ее руку и поднес к губам.

— В десять я зайду за вами.

Краем глаза она увидела гневное лицо Рейна. Иди к черту, подумала она. Ты хочешь быть галантным и соблюдать приличия. Ты хочешь меня, но ты не дотрагиваешься до меня. Посмотрим, чего хочет Флетчер Мартелл.

Когда они подошли к ее каюте, лицо Рейна выглядело угрожающе. Когда Джоселин вошла в свою комнату, он, к ее удивлению, последовал за ней и, увидев, что миссис Кинвуд нет поблизости, решительно захлопнул за собой дверь.

— Черт возьми, чего ты всем этим хочешь добиться?

Он посмотрел ей прямо в глаза. Быстрыми рывками Джоселин стянула перчатки и бросила их на стол.

— Я хочу добиться от тебя хоть какой-то реакции. — Она дернула за бант под подбородком, сняла шляпку и положила ее рядом с перчатками. — Последние несколько недель ты чрезвычайно учтив, и хотя я полагаю, что мне следует быть за это благодарной, на самом деле это не так. Мне гораздо больше нравилось, когда ты буянил и неистовствовал, когда изводил меня и… и…

— Целовал тебя? Ты ведь об этом думаешь, правда?

Джоселин отвела глаза.

— Ты меня хочешь — во всяком случае, мне так кажется. Но ты не… но мы… я не понимаю, что изменилось.

Он схватил ее за руку и развернул к себе. Черты его лица смягчились, их сменило выражение, которое она не могла понять.

— Дорогая Джо, изменилось лишь то, что теперь я знаю, что ты невиновна в тех преступлениях, в которых прежде я обвинял тебя. Ты такая же, какой была, когда мы вместе жили в Лондоне. Ты добрая, эмоциональная и самоотверженная. Ты нежная и женственная, и ты всегда умеешь находить в жизни радости, какими бы простыми они ни были. Единственное, что изменилось, моя милая Джоселин, это то, что я хочу на тебе жениться.

Джоселин удивленно посмотрела ему в лицо. У нее на глаза навернулись слезы, и ей пришлось отвернуться.

— Т-ты не говорил об этом с того дня на озере. Я думала, что твои намерения изменились.

Он поднял ее подбородок, заставив смотреть ему в глаза.

— Изменились? Да я только об этом и думаю все это время.

— Но ты едва прикасался ко мне. Ты даже не поцеловал меня.

— Я не целовал тебя только потому, что знал, что стоит мне начать и я уже не смогу остановиться. У меня была безумная уверенность, что ты заслуживаешь лучшего обращения, и мне не следует овладевать тобой как портовой девкой всякий раз, когда мне того захочется.

Джоселин вскинула голову.

— Разве все происходило именно так? Неужели ты так обо мне думал?

— Господи, конечно нет! Я виню во всем лишь свое проклятое поведение. — Он провел ладонью по ее щеке. — Я полагаю, что будущая жена заслуживает лучшего обращения. И еще я хочу, чтобы и ты захотела меня — безумно, отчаянно, без намека на сдержанность. Я думаю, что если дам тебе время… если постараюсь загладить свою вину…

— Я хочу тебя, Рейн. Я хочу тебя всякий раз, когда вижу.

Я всегда хочу тебя.

— Достаточно, чтобы выйти за меня замуж?

Она прикусила нижнюю губу. Если она имеет для него такое значение, то, возможно, он когда-нибудь полюбит ее.

— Да, — произнесла она, понимая, что не следовало этого говорить, стараясь подавить нахлынувшие сомнения.

Рейн заключил ее в свои объятия.

— Слава Богу.

Она обняла его, надеясь, что поступила правильно.

— Но при одном условии, — добавила Джо.

Он сурово посмотрел на нее, но не смог удержать улыбку.

— При каком же?

— Что мне не придется все время быть леди — во всяком случае, в твоей спальне. Для меня это было бы слишком тоскливо. Ты должен мне обещать, что будешь заниматься со мной любовью так же страстно, как прежде.

Красивое лицо Рейна расплылось в улыбке.

— Ни один мужчина не был счастливее меня у меня будет леди в гостиной и девка в постели. Он приподнял ее лицо и поцеловал. Это был манящий поцелуй, полный любви и обещаний. У Джо перехватило дыхание. — Ты не представляешь себе, каким счастливым ты меня сделала.

Но Джоселин промолчала. Она снова отдала свое сердце, снова стала доверять ему. Последний раз это привело к катастрофе. Она молила Бога, чтобы на сей раз все вышло иначе.

В конце концов именно Джоселин отказалась лечь в постель с Рейном.

— Ты сказал, что мы поженимся. Раз так, подожду, пока мы не произнесем своих обетов.

Рейн только улыбнулся в ответ.

— Можешь не сомневаться, любимая, что так оно и будет. И раз ты хочешь подождать, можешь быть уверена, что обеты будут произнесены так скоро, как только мне удастся все организовать. Если нам повезет, то уже завтра вечером ты снова уютно обоснуешься в моей постели и останешься в ней.

Джоселин хитро улыбнулась.

— А как надолго, сударь?

Он тихо хмыкнул.

— Во всяком случае, ты можешь рассчитывать на каждую свободную минуту до нашего прибытия в порт. Нам нужно наверстать месяцы, дорогая Джо. Я намерен любить твое гибкое тело, пока ты не запросишь пощады.

Джоселин засмеялась.

— Это мы еще поглядим, кто запросит ее первым.

Флетчер Мартелл первым узнал новости об их помолвке — в десять часов на следующее утро. Когда Мартелл пунктуально прибыл к двери Джо, его встретил Рейн, сообщивший новость.

— Хорошо, приятель, — сказал Флетчер. — Я полагаю, вас можно поздравить.

— Думаю, да.

— Вы не теряли времени, завоевали сердце леди, — но я вас не осуждаю. Она чрезвычайно очаровательная, разумная и сильно чувствующая женщина. Если бы мне выпало счастье встретиться с ней первым, я бы тоже поторопился.

Рейн добродушно усмехнулся, от счастья он стал более приветливым. Мужчины пожали друг другу руки, Рейн похлопал Мартелла по спине, и они вдвоем пошли в салон к капитану. К тому времени, когда солнце сияющим полукругом опустилось за горизонт, Джоселин стояла рядом с Рейном на корме. Вокруг них собрались все, бывшие на корабле.

Одетая в светло-голубое — под цвет глаз — платье, Джоселин нервно сжимала в руках букет сухих цветов, второпях сделанный миссис Кинвуд. Эта дама стояла в нескольких шагах от них, прижимая к глазам платочек.

Нервничая, Джоселин теребила маленькие жемчужинки, которыми было расшито ее платье. Ей следовало бы чувствовать себя счастливой — и часть ее существа была счастлива. Но другая часть заставила ее провести день меряя каюту шагами, с болью вспоминая все, что произошло с тех пор, как она познакомилась с Рейном, в ужасе от шага, который намеревалась совершить.

Что если он просто хочет облегчить свою совесть? Что если он бросит ее в Мардене и вернется в Стоунли один? Что если заведет новую любовницу? Еще хуже: что если на него будет совершено еще одно покушение? Что если он снова будет ранен или, на сей раз, убит? Как его жена, учитывая, что ее уже обвиняли в таком преступлении, Джоселин будет в числе подозреваемых. И кто спасет ее на этот раз?

А если Рейн предаст ее, как предал прежде?

И все же она любила его. С каждым днем все больше.

Сначала, когда он вытащил ее с грязных лондонских улиц, она влюбилась в него, как невинные девушки влюбляются в героев. Теперь, когда она знала, каков он внутри, знала его как человека, управлявшего Фернамбуковой долиной с железной решимостью и с неослабевавшей заботой о людях, она научилась восхищаться им, стала испытывать к нему глубокую любовь женщины к мужчине.

Джоселин выпрямилась, когда легкий ветерок зашевелил голубую атласную ленту на ее наскоро сшитой тюлевой вуали. Она поняла, что капитан Оуэнс говорит уже некоторое время, его голос постепенно становился хриплым. Джоселин остановила взгляд на лице седого мужчины и поняла вдруг, что слова, которые он читает, обращены к ней. Она задрожала.

— Согласна ли ты, Джоселин, взять этого мужчину, Рейна, в законные супруги? Обещаешь ли любить его, утешать его, почитать и поддерживать в болезни и в здравии и отвергать всех других, пока вы оба живы?

Она облизнула губы.

— Да.

Стоявший рядом Рейн тепло улыбнулся. Он выглядел таким красивым в своем темно-терракотовом фраке и облегающих коричневых панталонах. Его волосы отблескивали рыжим под лучами заходящего солнца, а лицо казалось невероятно загорелым по контрасту с белоснежным галстуком. Она ощущала его присутствие, его силу и покой, так, словно он касался ее.

Джоселин попыталась улыбнуться ему в ответ, но улыбка получилась натянутой. Она не думала, что давать эти обеты будет так трудно, она не подумала о воздействии этих слов. Но теперь, повторяя свое обещание быть законной супругой Рейна в радости и горе, свою клятву любить его и заботиться о нем до самой смерти, она поняла, что говорит от всего сердца.

Она задумалась над тем, что эти слова значат для Рейна, и сдержит ли он эти обещания, особенно в той части, где он согласился отвергать всех других.

Его голос звучал мощно и ясно, когда он произносил свою часть, а его взгляд ласкал ее лицо. Ей хотелось верить. Ей так этого хотелось. Но она не могла.

— Властью, вверенной мне как капитану этого корабля, я объявляю вас мужем и женой. Вы можете поцеловать невесту.

Джоселин безразлично выслушала эти слова, думая лишь о том, как это повлияет на ее будущее. Но Рейн вдруг обнял ее, поднял вуаль и поцеловал так, как скорее следовало бы целовать в спальне.

Рейн, улыбаясь, прервал поцелуй, а у Джоселин подкосились ноги.

— Всем шампанского! — воскликнул Флетч Мартелл, и по улыбкам, которым они обменялись с Рейном, стало ясно, что они быстро станут друзьями.

Свадебный пир был великолепен, несмотря на то, что они находились в открытом море. Прием шампанским в главном салоне, потом шикарный ужин из омара, морского окуня с соусом из каперсов и гарниром из риса, разнообразные овощи Ямайки и роскошный пудинг на десерт.

Они сидели за столом капитана, терпеливо перенося бесконечные тосты, пока Рейн не прервал вечер. Они вежливо откланялись.

— Слава Богу, все это позади, — сказал Рейн мягкой улыбкой, когда они подошли к двери.

Джоселин лишь кивнула и позволила ему npoводить ее из салона по коридору в каюту, которую он для них приготовил. Едва они добрались туда, как Рейн схватил Джо в объятия, отпер замок ногой распахнул дверь. Он внес ее в комнату, приподняв над полом.

— Ну и каково это, дорогая, чувствовать себя виконтессой?

Джоселин дразняще улыбнулась.

— Пока не знаю. Покажи мне.

Он глухо застонал, и его губы коснулись ее. Это был ослепительный поцелуй, о котором она мечтала последние несколько недель, и он был таким нежным. Джоселин обняла Рейна за шею и вся отдалась поцелую. Рейн целовал все сильнее, жадно, но ласково, его язык скользнул в ее рот, лаская и маня.

Мгновение спустя она уже дрожала, без капли стыда прижимаясь к нему, мечтая освободиться от одежды.

Словно читая ее мысли, Рейн развернул ее и расстегнул пуговицы на платье.

— Я уже давно мечтал об этом.

Ему потребовалось немного времени, чтобы стянуть с нее голубое шелковое платье, пока она расстегивала его рубашку. Ее пальцы коснулись раны у него на плече.

— Она еще болит?

— Немного.

Джо коснулась шрама губами, подняла голову и поцеловала Рейна. Рейн стянул с нее нижнюю рубашку, снял чулки и подвязки. На кровати лежала ночная рубашка персикового цвета, но когда Джо потянулась к ней, Рейн поймал ее за руку.

— Я хочу видеть тебя такой, какая ты есть, какой я не видел тебя все эти долгие месяцы. Я прошу тебя о таком подарке в день нашей свадьбы.

Джоселин залилась краской.

— Тогда я прошу у тебя такого же подарка, — сказала она, преодолевая свое замешательство. — Ты красив, мой господин. Я хочу видеть тебя таким, каким я тебя часто вспоминала.

Что-то мелькнуло в глазах Рейна, но он только кивнул. Через минуту на нем уже не было ни фрака, ни жилета, ни ботинок, ни штанов. Не стыдясь своей наготы, он подошел к Джоселин, стоявшей у кровати. Его член уже напрягся. Он прямо стоял перед его животом, обещая удовольствия, которые она могла только вообразить.

Взгляд Рейна ласкал ее так же откровенно.

— Мне не хватало возможности видеть тебя таким — он провел пальцем между ее обнаженных грудей, заставив мурашки пробежать по ее коже. — Я почти забыл, как ты хороша.

Щеки Джоселин запылали.

— Спасибо, мой господин.

— Повернись… совсем медленно, чтобы я мог тебя рассмотреть.

Она не стесняясь повернулась, стараясь порадовать его, дать ему подарок, о котором он просил, готовая стать такой женой, какой поклялась быть. И тут она услышала, как он резко вздохнул.

— Господи, твоя спина.

Рейн подошел ближе, когда она развернулась ему навстречу. Удовольствие, игравшее на его лице всего мгновение назад, сменилось стальной суровостью.

Джо облизнула губы. Большая часть следов плетки уже сошла. Она не думала, что это выглядит так страшно.

— Я… мне очень жаль. Я совсем о них забыла. Я… я не думала, что шрамы останутся навсегда.

Она потянулась за ночной рубашкой, чтобы прикрыться.

— Не нужно, — сказал он хрипло. — Я должен знать, как это случилось.

Джоселин отвела глаза, а потом ответила, пожав плечами.

— Чита была больна. Долли брала для нее еду в кладовой на корабле, и капитан приказал побить ее плетьми. Но она была слишком стара, а Чита слишком слаба для этого. И я…

— Ты заняла место Долли.

— Таково было мое намерение. К счастью, я получила лишь первый удар. Я подружилась со вторым помощником капитана. Он смело принял на себя остальные.

Рейн промолчал, но его темные глаза смотрели угрожающе.

— Мне следовало помнить о них, — сказала Джо. — Мне очень жаль, что тебе пришлось их видеть. Я только хотела быть послушной.

— Тебе жаль, что я их увидел? — Руки Рейна дрожали, когда он опустил их ей на плечи. — Это меня следовало выпороть. Неужели ты не понимаешь, что я чувствую? Я должен был защитить тебя — за этим ты ко мне пришла — этого ты ждала от меня в обмен на свое прекрасное тело. Я должен был позаботиться о тебе, а я не сумел.

— Это не имеет значения. Все это в прошлом.

Рейн покачал головой.

— За что еще я в ответе, Джоселин? Я должен знать. Я спрошу тебя лишь один раз, но я должен знать.

Она коснулась рукой его красивого лица и улыбнулась.

— Ты ответствен за то, мой господин, что показал мне, какими прекрасными могут быть отношения мужчины и женщины. За бесконечную радость, которую ты мне подарил, за многие часы удовольствий. Если тебя беспокоит, что какой-то другой мужчина смог похитить у меня то, что я отдала тебе, то тут ты можешь быть спокоен. Деньги, которые ты заплатил, были мне достаточной защитой.

Рейн прикрыл глаза и облегченно вздохнул.

— Слава Богу, — прошептал он, прижимая ее к себе.

От него пахло мылом, изысканным одеколоном и немножко табаком. Джоселин поцеловала его в шею, потом стала покрывать поцелуями его плечи и грудь.

— Если ты хочешь расплатиться, мой господин, ты можешь это сделать, оставаясь, как и обещал, страстным любовником.

Рейн отстранился, чтобы взглянуть на нее.

— Если бы я только думал, что одной ночи любви будет достаточно, к утру моя совесть была бы чиста. Но не хватит и тысячи таких ночей, — он слегка улыбнулся. — Но нужно же когда-то начинать.

Потом Рейн поцеловал ее, раздавив о свою грудь ее нежные груди, его мускулистая нога интимно нажимала между ее бедер.

Она застонала от эротического ощущения, когда он пошире раздвинул ее ноги. Ее охватило удовольствие, безумный влажный жар появился между ее ног. Рот и язык Рейна терзали ее губы, одна из рук ласкала грудь, тогда как другая обхватила ее спину, прижимая все крепче.

Господи. Каждый раз, когда они занимались любовью, все было еще эротичнее, чем в прошлый. Теперь она была его женой и ей незачем было сдерживать себя. Какие бы преграды еще ни лежали между ними, они не имели значения.

При этой мысли Джоселин задрожала. Под ее женским горячим лоном вращалось мускулистое бедро Рейна, чуть не отрывая от пола, заставляя трепетать, заставляя тысячи искр пронзать ее тело, прижимавшееся к нему.

Она почувствовала его поцелуй у себя на плече, потом его руки обхватили ее за талию и он усадил ее на край постели. Ее ноги были широко раздвинуты. Рейн стоял между ними.

— Рейн? — она попыталась сесть, но он заставил ее снова лечь на постель.

— Расслабься, дорогая. Я знаю, что этого мы еще не делали, но я тысячи раз представлял себе, как доставлю тебе такое удовольствие. Ты вряд ли со мной не согласишься.

Она не очень понимала его намерения, но по его взгляду угадала, что ее протест ничего не даст. Что бы он ни собирался делать, он это сделает. Джоселин расслабилась, помня, что она и прежде доверяла ему вести ее по дорогам страсти, и что ей никогда не приходилось об этом жалеть.

Он, должно быть, почувствовал, что ее напряжение ослабело, потому что наклонился и поцеловал ее. Новые поцелуи прочертили путь от губ к груди до пупка, в который погрузился его язык, посылая волны жара по ее телу. Потом он поцеловал ее бедра, опустился на колени у кровати и приник губами к самому интимному месту, целуя и лаская, потом скользнул языком внутрь.

Господи, о, Господи! Джоселин изогнулась, ее кулачки впились в атласное покрывало. Ее поглотило пламя, растекавшееся по жилам, стучавшее в висках. Она инстинктивно погрузила пальцы в волосы Рейна, не зная, оттолкнуть его или прижать теснее. Он, казалось, не слышал ее тихих возражений, только лизал и сосал, ласкал и пробовал, его руки скользнули ей под ягодицы, чтобы ближе придвинуть ее к его губам.

— Боже мой, Рейн!

И тут она достигла серебряных высот наслаждения, погружаясь в бездну и снова всплывая на поверхность в блистающих потоках воздуха. Она облизывала губы, словно пытаясь поймать наслаждение. Она глубоко вздохнула и стала ждать того мгновения, когда все закончится.

Но оно не закончилось.

Рейн поднялся над ней в полный рост. Он установил свой член у входа в ее влагалище, ввел его внутрь и одним мощным толчком вошел в нее, наполнив всю и сделав своей.

Когда он поцеловал ее, она ощутила на его языке свой собственный мускусный запах, но это странное впечатление заставило ее только еще острее почувствовать охватившее ее пламя. Теперь он овладел ею жарко и мощно, и она отзывалась на каждый его требовательный толчок. Мускулы у него на груди напряглись под ее пальцами, потом она скользнула руками по его спине и обхватила ягодицы. Они были крепкими и круглыми, твердыми и гладкими как атлас поверх стали, они напрягались и расслаблялись при каждом толчке.

Ее охватила новая волна пламени, еще жарче, чем прежде, исходившая из какого-то более глубокого, более изначального места, словно его душа позвала ее и она откликнулась. Она тихонько вскрикнула, ее поглотила вспышка всепобеждающего оргазма.

— Рейн! — воскликнула она, когда удовольствие захлестнуло ее.

Она почувствовала, как напряглись его мускулы, увидела, как откинулась его голова, ощутила жаркий поток его спермы. Ее тело инстинктивно сомкнулось вокруг него, словно она могла удержать в себе эту животворящую силу, чтобы та укоренилась в ее лоне. Никогда прежде не ощущала она такого острого желания сохранить в себе его частицу.

Они медленно успокоились. Джо почувствовала, как пальцы Рейна смахивают влажные пряди у нее со лба.

— Все в порядке? — спросил он, ложась рядом и устраивая ее у себя на плече.

— Это было восхитительно.

Он поцеловал ее в висок.

— Все?

— Каждое мгновение.

Он тихо засмеялся.

— Я надеялся, что тебе это понравится. Не всем женщинам это доставляет удовольствие.

Ну и дуры, подумала Джо, но промолчала. Ее щеки покраснели, когда она вспомнила, что сделал Рейн.

— А тебе? — спросила она с некоторым сомнением. — Безусловно, большинству мужчин такое покажется оскорбительным.

Он усмехнулся и поцеловал ее в губы.

— Но не этому.

И он снова принялся ее целовать, подминая под себя и снова входя в нее.

— Я предупреждал тебя, госпожа супруга, что я буду любить тебя, пока ты не запросишь пощады.

Джоселин усмехнулась и изогнулась ему навстречу-

— А я предупреждала тебя, мой господин, что мы еще посмотрим, кто запросит пощады первым.

Глава 23

Наступили спокойные дни. О Джоселин никто никогда так не заботился, так не оберегал. Чувство, которое испытывал по отношению к ней Рейн, возможно, не было любовью, но он безусловно был к ней очень привязан. Всегда оставалась опасность, что это чувство угаснет, что Рейну скоро надоест роль идеального мужа, но не было на корабле женщины, которая бы не позавидовала Джоселин.

Она снова ощущала внимание Рейна, его обаяние, его заботу. Она отказывалась слышать голос, предупреждавший, что уже было время, когда он так относился к ней.

Как ты могла забыть, как ужасно все это закончилось? Как ты могла забыть, каково оказаться за теми серыми стенами?

Но теперь все иначе, возражала она сама себе, на этот раз я его жена. Но никакие возражения на свете не могли заставить этот внутренний голос умолкнуть.

На следующей неделе беспокойство Джоселин приняло новое направление. Она проснулась от ужасной головной боли и с приступом морской болезни. Во всяком случае, она думала так до тех пор, пока не обнаружила, что океан спокоен. У нее уже второй месяц подряд не было месячных, но до сих пор она объясняла это волнениями, которые ей пришлось пережить.

Как отнесется Рейн к тому, что она носит его ребенка? Она еще не была уверена, что понимает его отношение к их браку. Не увидит ли он в ребенке еще одну цепь, которая ограничит его свободу?

Следующее утро подтвердило ее подозрения, а вместе с уверенностью пришла и безумная сладостная тоска. Джо желала этого ребенка, она уже любила его, хотя пока он был лишь соединением их семени. Она всегда хотела детей, а его ребенка она будет любить особенно.

Господи, пусть он захочет этого ребенка так же сильно, как я.

Когда Рейн застал ее склонившейся над ночным горшком третье утро подряд, его торжествующий возглас заставил ее вздрогнуть.

— Ради Бога, Рейн, в чем дело?

Она вытерла лицо намоченным в холодной воде полотенцем. Рейн улыбаясь подошел к ней. Ее сердце заколотилось, когда она увидела радость на его дорогом прекрасном лице.

Он обхватил руками ее ноги и поднял, так что их лица оказались рядом.

— Скажи мне, что то, о чем я думаю, правда. Джоселин опустила руки ему на плечи, у нее закружилась голова от облегчения, когда она увидела радость в его глазах.

— Правда в том, что если ты не поставишь меня сейчас на пол, то тебе придется испытать на себе не очень приятные последствия этого опрометчивого действия.

— Ну и пусть.

Она улыбнулась еще шире.

— Мне кажется, что есть все основания считать, что у нас будет ребенок.

Он снова закричал, еще громче, чем прежде, и обнял ее еще крепче.

— Ты рискнешь кружить меня?

Гортанно рассмеявшись, Рейн опустил ее на пол.

— И не подумаю. Честно говоря, я не стану делать ничего, что могло бы повредить нашему ребенку.

Джоселин нервно гладила руками отвороты его сюртука.

— Так ты действительно рад? Я не знала, что ты скажешь. Я хотела немного подождать, удостовериться, прежде чем сообщить тебе.

Рейн перестал улыбаться.

— Никогда не бойся ни о чем мне говорить. Я твой муж, Джо. Твои проблемы — мои проблемы, но и твои радости — тоже мои.

Джоселин протянула было руку к его лицу, но на нее напал новый приступ тошноты. Она отвернулась от его обеспокоенного лица и поспешно убежала за ширму, за которой стоял горшок.

— Хотела бы я, чтобы и мое утреннее недомогание было твоим, — ехидно заявила она из-за перегородки и услышала, как Рейн расхохотался.

Через две недели тошнота почти прошла, лишь временами продолжая беспокоить Джоселин, если она съедала днем что-нибудь не то. Они с Рейном вернулись к своим страстным занятиям любовью после того, как Джо заверила его, что ребенку это не повредит. Теперь она чувствовала их близость еще острее из-за того, что носила в себе его частичку. Она молила Бога, чтобы и Рейн испытывал к ней подобные чувства.

— Мне хочется, чтобы мы никогда не приплывали, — сказала она.

Рейн обнял ее, прижимая к своей груди.

— Иногда и мне этого хочется.

Она подняла голову, стараясь встретиться с ним взглядом.

— Мы мало говорили о проблемах, которые ждут нас впереди. Что будет, когда мы вернемся, Рейн? Что скажут люди? Что они сделают? От одной мысли, что вас с Александрой станут избегать из-за меня, мне делается больно.

Рейн поцеловал ее в лоб.

— Что бы ни случилось, все будет не из-за тебя. Это я похитил женскую честь у невинной девушки. И это я обвинил тебя в преступлении, которого ты не совершала.

И это у него был враг, желавший его смерти. От этой мысли у нее внутри все сжалось.

— Мы станем отверженными? Рейн вздохнул и посмотрел на море.

— На нашей стороне власть и богатство. Мы исправились. А свет смотрит сквозь пальцы и на гораздо худшее.

— Мне трудно в это поверить.

— Ты когда-нибудь слышала о Псе, Иноходце и Крысе?

Джоселин рассмеялась.

— Нет, не думаю.

— А о пятом герцоге Девонширском, герцогине Джорджине и леди Элизабет Форстер? Они одно время жили втроем.

— Втроем? Ты хочешь сказать…

Он усмехнулся.

— Именно так.

— Они что… все трое… были в связи друг с другом?

— Menage de trois[30], как говорят французы.

— Но их отношения, безусловно, тщательно скрывались.

— Леди Элизабет переехала к герцогу и герцогине. Случилось так, что обе женщины родили ему детей. Все это дурно выглядело, но все трое остались закадычными друзьями.

— И уважаемыми в свете?

— Даже если их и не уважают, то во всяком случае терпят. Салон герцогини — один из самых популярных в Лондоне.

Джоселин прижалась к Рейну, опустив голову ему на плечо. Его палец гладил прядь ее волос.

— Если дело обстоит так, то у нас есть хотя бы надежда.

— Предоставь все мне, любимая. Если это можно провернуть, я позабочусь об этом.

Он произнес это небрежно, но Джо понимала, что ему придется совершить небольшое чудо. А теперь ей еще нужно позаботиться о ребенке. Джоселин вздохнула и взглянула на скучный серо-голубой океан. Рейн не говорил, как будет рад вернуться домой. Он очень хотел повидать сестру, своих близких друзей Доминика и Кэтрин, очень хотел, чтобы жена и будущий ребенок обосновались в новом доме.

С более ранним кораблем он отправил Доминику письмо, которое должно было прийти за неделю до их возвращения и подготовить их к предстоящей свадьбе, хотя в тот момент Джоселин еще не дала согласия. Рейн хотел, чтобы у его близких было время примириться с его решением, он объяснил свою ошибку и свое намерение все уладить. Он молил Бога, чтобы они все поняли и приняли Джоселин как его жену.

Когда корабль приблизился к гавани, Рейн стоял рядом с Джо у борта. Лондонский порт был таким же, каким он оставил его: на мачтах бесконечных судов, заполнивших гавань, развевались флаги всевозможных стран. Торговцы разложили свой товар вдоль причала, а проститутки искали клиентов, скрывая под густым слоем пудры следы сифилиса на лице. Широкоплечие грузчики соседствовали с моряками в парусиновых штанах и тельняшках или в форме флота Его Величества.

Здесь можно было увидеть и признаки продолжавшейся войны: кое-где среди кораблей стояли канонерки, в неведомые порты направлялись дополнительные людские ресурсы и продовольствие, быстро шагали офицеры, их головы были полны мыслями о еще не выигранных сражениях. Это зрелище, как обычно, заставило сердце Рейна забиться учащенно, напомнив то время, когда он чувствовал себя мужчиной больше, чем когда-либо прежде и после.

Он компенсировал это. Работа на земле, возрождение Фернамбуковой долины заставило его ощутить это. И ребенок, которого ждала стоявшая рядом женщина. Что-то затрепетало у него в груди, когда Рейн посмотрел на макушку своей молодой жены, и ему пришлось откашляться, потому что у него сдавило горло.

— Они будут ждать нас в Стоунли, — сообщил виконт. — Они знают, что мы прибудем на этой неделе.

Джоселин взяла его под руку, и Рейн почувствовал, что она дрожит.

— Тебе нечего бояться, — тихо сказал он, не зная, как успокоить ее страхи. — Они знают, что ты не стреляла в меня. Они знают, что мы поженились. Все будет прекрасно.

— То, что ты мне веришь, еще не значит, что поверили они.

Он и сам говорил себе это.

— Они доверяют моему мнению. Сейчас этого будет достаточно.

До тех пор, пока он не найдет настоящего преступника. Рейн невольно сжал кулаки. Он заставит негодяя заплатить за все, что им пришлось вынести. Он уже отправил письмо Харви Малкому, следователю, которого Доминик нанимал раньше и которого весьма хвалил. Рейн надеялся, что тот уже принялся выполнять его поручение.

Корабль быстро вошел в порт. Их сундуки были вынесены из каюты и погружены на извозчика. Джоселин попрощалась с миссис Кинвуд, поблагодарив за компанию, хотя на самом деле они мало времени провели вместе. Потом Рейн проводил пожилую даму к кебу, который должен был доставить ее к сыну.

Вскоре и Рейн с Джоселин пустились в путь, пробираясь по людным лондонским улицам, прислушиваясь к привычным просьбам попрошаек, крикам торговцев — хлебопеков, ткачей, старьевщиков; мимо проезжали наполненные досками или овощами телеги, слышался грубый смех, а временами и рыдания, доносившиеся из-за окошек экипажей.

Подпрыгивая и качаясь, кеб проехал мимо пивных и винных лавок, мимо мастерских сапожников и модисток, мимо переполненных забегаловок. В воздухе висел запах жареного мяса, смешанный с отвратительной вонью разлагающихся отбросов.

Сидевшая рядом с Рейном Джоселин, казалось, не обращала ни на что внимание.

— Мне бы хотелось как-нибудь повидать детей, — тихо проговорила она, отрываясь от разглядывания толпы. — Не представляю, как они могли вырасти.

Задолго до выстрела Рейн позаботился о приюте, найдя вместе с Эзрой Перкинсоном новое помещение для детей и обеспечив им должный уход. Джоселин сопровождала их сначала во временное пристанище в Белл Ярде, а потом в новопостроенное здание, куда переехал детский дом.

Рейн пожал затянутую в белую перчатку гибкую руку Джоселин.

— Как только мы обустроимся в доме, мы к ним съездим, — он нежно улыбнулся. — Я тебе обещаю.

Джо попыталась улыбнуться в ответ, но ее губы дрожали. Она невероятно нервничала; это нетрудно было прочитать в ее испуганных глазах. Он хотел найти способ успокоить жену.

Рейн молил Бога, чтобы его сестра и друзья не усложнили ситуацию еще больше.

На крыльце дома в Стоунли их встретила армия улыбающихся слуг. Даже Фарвингтон улыбнулся — подобного подвига он не совершал с того дня, когда Рейн вернулся из армии. Виконт помог Джоселин выйти из экипажа и проводил ее по широким каменным ступеням к дому.

— Приятно снова видеть вас, милорд, — сказал дворецкий.

— Спасибо, Фарвингтон. Я уверен, что в мое отсутствие вы прекрасно следили за домом.

— Безусловно, милорд.

Рейн обнял Джоселин за талию.

— Я хочу представить вам новую хозяйку, леди Стоунли.

Низенький седой дворецкий склонился в очень церемонном поклоне, делая вслед за Рейном вид, что это их первая встреча.

— Добро пожаловать в новый дом, миледи.

— Благодарю.

Джоселин говорила с дворецким, высоко подняв голову, но ее щеки слегка зарумянились.

— Я пойду сообщить вашей сестре и остальным, что вы прибыли.

Но в этом, конечно же, уже не было необходимости. Они уже услышали шум и поспешили в холл.

— Рейн!

Александра прибежала первой, бросилась в объятия брату и повисла у него на шее.

— Как поживаешь, детка?

— Прекрасно — ведь ты вернулся.

Алекс снова обняла брата. Улыбка делала ее совсем юной, она выглядела моложе ее недавно исполнившихся семнадцати.

— У меня где-то есть подарок к твоему дню рождения. Мне очень жаль, что я не успел вовремя, но обещаю, что заглажу свою вину. — Он высвободился из объятий сестры. — По-моему, вы с Джоселин уже встречались. Джо, ты помнишь Алекс?

Джоселин улыбнулась, но Александра напряглась.

— Да, я помню, мы встретились в этом доме, — произнесла она с натянутой улыбкой. — Как вы поживаете?

— Здравствуй, Александра.

— Что это тут за суматоха? — поинтересовался Доминик, выступая вперед. — Неужели все это только из-за того, что эта старая боевая лошадь наконец поумнела настолько, что вернулась домой?

Мужчины пожали друг другу руки, Кэтрин подошла и обняла Рейна.

— Добро пожаловать домой, Рейн, — она тепло улыбнулась ему, потом обернулась к его тоненькой немного побледневшей жене. — А это, должно быть, Джоселин. Я рада, что мы наконец встретились.

В голосе Кэтрин была так много тепла, что Джоселин наконец искренне улыбнулась.

— Рейн писал нам о вас. Я уже давно жду встречи с вами.

Доминик обратил на Джо взгляд своих темных глаз.

— Думаю, что я должен перед вами извиниться, леди Стоунли. Ради Рейна, я надеюсь, вы забудете о наших прошлых размолвках.

— В-вы ничего мне не должны. Это все было ужасной ошибкой. Мне очень жаль, что все так сложилось.

Доминик улыбнулся, его белые зубы сверкнули на фоне смуглой кожи так ярко, что не оставили бы равнодушной и самую пресыщенную женщину в Лондоне.

— Речь истинной леди, — он поднял ее руку к губам. — Добро пожаловать, виконтесса.

С этого момента дела пошли на лад; во всяком случае, Рейн думал так, пока дамы не удалились наверх, чтобы переодеться к обеду, и друзья остались в гостиной одни.

— Ну что? — изящно, как пантера, прислонившись к стене красного салона, Доминик смотрел, как Рейн пересекает красный восточный ковер.

— Что? — переспросил тот, наклоняясь, чтобы взять сигару из хрустальной коробки на резном столе розового дерева.

— Может, ты мне все-таки расскажешь, каким образом ты сделал это ошеломляющее открытие? Как ты узнал, что мисс Эсбюри невиновна?

Рейн с трудом заставил свое лицо казаться непроницаемым.

— Это неважно. Важно лишь то, что это так.

— У тебя есть какие-либо доказательства?

— Я же сказал тебе, что Джоселин невиновна. И я прошу тебя, своего ближайшего друга, поверить моему мнению. Я прошу тебя принять женщину, которую я избрал себе в жены, так же, как я признал твою.

Доминик долго молчал.

— Мы с тобой слишком давно дружны, чтобы я мог отказать тебе в какой-либо просьбе. Если ты готов рисковать жизнью ради этой женщины, я могу понять, насколько сильны твои чувства по отношению к ней. И, как ты уже сказал, она твоя жена. Этого для меня довольно.

— А Кэтрин?

— Кэтрин — романтик. Она всегда ищет в людях что-нибудь хорошее. Я думаю, что она хотела найти хорошее и в Джоселин с той минуты, как узнала о твоих чувствах к ней. Она будет защищать твою жену изо всех сил.

Рейн кивнул, довольный тем, что сказал Доминик. Он отрезал кончик сигары, зажал ее зубами, зажег и глубоко затянулся, пока на ней не зарделся огонек.

— К сожалению, — добавил Доминик, — я не могу сказать того же о твоей сестре.

Рейн нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Александра убеждена, что Джоселин виновна. Она уверена, что мисс Эсбюри обманом заставила тебя поверить в ее невиновность. Что касается твоей сестры, то тут Джоселин придется нелегко.

Рейн вздохнул.

— Девчонку надо выдать замуж.

— Она уже получила даже слишком много предложений. Среди последних — от Питера Мелфорда, но она, конечно же, ему отказала. Бедный дурачок вообразил, что у него есть шанс. Насколько я знаю, он тяжело переживает ее отказ.

Рейн кивнул.

— Могу себе представить. Напомни мне заняться проблемой ее замужества после того, как мы уладим остальное.

Доминик отошел от стены, легкими широкими шагами приблизился к Рейну.

— А это подводит нас к тем проблемам, которые нужно разрешить в ближайшее время.

Рейн затянулся сигарой.

— К каким проблемам?

— Кто же, черт побери, в тебя стрелял.

Рейн выпустил в воздух колечко дыма и откинулся в обитом парчой кресле.

— Боюсь, я не имею об этом ни малейшего представления. У меня чертовски длинный список подозреваемых, как ты можешь себе представить, но ни на одного из них я не могу с уверенностью возложить вину.

— В своем письме ты сообщил, что собираешься нанять Харви Малкома.

— Я это уже сделал. Я также передал ему список лиц, которые могли бы желать моей смерти, и инструкции установить, где они были во время покушения.

— Он хороший сыщик, Рейн. Если виновного вообще можно найти, он это сделает. А пока, я надеюсь, ты позаботился об охране?

— Пока нет, но я собираюсь это сделать.

— Не откладывай. Даже теперь твоя жизнь может быть в опасности.

Рейна раздражало, что с ним обращаются как с ребенком, но он понимал, что нужно прислушаться к словам друга. Он позаботится об этом, поклялся он, а потом раздавит проклятого негодяя, принесшего им столько страданий.

Чем дольше Рейн оставался в Лондоне, тем сильнее становилось его разочарование. Вместо быстрой отмены приговора, на которую он рассчитывал, судья снова и снова допрашивал его. А потом ему пришлось предстать перед членами апелляционного суда, которые были убеждены, что он ослеплен любовью к своей молодой жене и не хочет смотреть правде в глаза.

— Мне бы хотелось ее видеть, — сказал один из четырех председательствовавших на процессе судей — худой, мрачный человек, смотревший на Рейна поверх своего носа крючком и почесывавшего завитой седой парик. — Мне хочется получить ответы на несколько вопросов. Мы должны быть уверены, что доискались правды прежде, чем дело будет завершено.

Рейн подумал, как это испугает Джо. Он обещал ей, что она будет в безопасности. Его лоб покрылся капельками пота.

— Уверяю вас, Ваша Честь, нет нужды в подобных трудах. Моя жена стала невинной жертвой ужасной несправедливости. Я один должен страдать за это, а не она, — он заставил себя улыбнуться. — Если вы позволите, я охотно возмещу все убытки. Я слышал, что здание суда нуждается в перестройке — нужно добавить к нему новое крыло. Я был бы счастлив внести посильный вклад в это дело, скажем, десять тысяч фунтов? Я убежден, что вы позаботитесь о том, чтобы этим деньгам нашлось достойное применение.

— Ну… — острые глазки судьи блеснули. Он посмотрел на остальных судей, закивавших в знак согласия, и Рейн вздохнул с облегчением. Дело было сделано, Джоселин будет свободна. Хотя он не успокоится, пока бумаги не окажутся у него в руках, но процесс был налицо.

Его встречи с Харви Малкомом прошли гораздо хуже.

Хотя коренастый лысый сыщик был, как и обещал Доминик, весьма проницателен, пока он не обнаружил никаких улик.

— Местонахождение леди Кэмпден засвидетельствовано, — сообщил Малком во время их очередной встречи. — Она провела день покушения у модистки. Конечно, она могла и подкупить свидетелей. Сейчас я изучаю эту возможность.

— А что Барлетт? — спросил Рейн.

— Он по-прежнему остается наиболее вероятным подозреваемым. Похоже, что никто не знает, где он был во время покушения. Накануне он напился. Кажется, он сделал несколько опрометчивых заявлений насчет вашей подлости. Один из членов боксерского клуба, — он сверился со своими записями, — некий лорд Шофилд, утверждает, что лорд Хэркурт сказал, что кому-нибудь следовало бы застрелить вас за то, что вы сделали. Никто, похоже, не знает, что именно он имел в виду, но такими, по всей видимости, были его слова.

— Барлетт, — гнев переполнял Рейна от одного звука этого имени. — Я не думал, что он зайдет так далеко, но если это так…

— Если это так, мы передадим его властям.

Рейн помолчал. Он кивнул, но в глубине души он был уверен, что поступит именно так. Он вспомнил дни, которые провел на краю могилы, боль, которую перенес, свое разбитое сердце. Он подумал о Джоселин, одинокой и испуганной, старающейся выжить в грязной Ньюгейтской тюрьме, о ее долгом мучительном путешествии, о следах девятихвостой плетки на ее прелестной спине.

Он подумал о том, что могло бы случиться, не отправься он на Ямайку. С каждым днем его ненависть к стрелявшему росла и крепла.

Только по ночам его гнев проходил. Лежа в постели, удовлетворенный и довольный как никогда прежде, Рейн думал о своем растущем чувстве к Джоселин. На Ямайке он ошибочно полагал, что достаточно будет жениться на ней. Этим он облегчит свою совесть, обеспечит ее — и свое собственное — будущее и удовлетворит невероятное желание, которое она всегда в нем вызывала.

Но, как он и подозревал, его чувства по отношению к Джоселин были не только корыстными.

А что она? — подумал он. — Что она думает, что чувствует? Затронул ли он ее чувства настолько, насколько затронула его чувства она? На корабле ему показалось, что то, что она носит его ребенка, привяжет ее к нему. И, конечно, в какой-то мере так оно и было. Но достаточно ли этого? Он не мог не вспоминать, как она любила его, когда они жили в их городском доме. Его подарил мне человек, которого я любила… любила… любила.

Сможет ли она снова полюбить его? Сможет ли доверять ему так же полно, как прежде? Почувствует ли по отношению к нему что-то большее, чем неистовое желание, вспыхивавшее каждый раз, когда они оказывались вдвоем?

Рейну было безразлично, почему это так много значит для него. Он только понимал, что хочет, чтобы Джоселин полюбила его. Но она не сможет любить его, пока не станет ему доверять, а он понимал, что во многом она ему еще не доверяет. Даже теперь, когда он уладил дело в суде. Она приняла эту новость с облегчением и благодарностью, плакала и обнимала его, благодарила, хоть он и говорил, что лишь воздал ей должное.

Но ее доверие не было полным. А без него неполной была и ее любовь.

Первые недели в Стоунли ушли у Джоселин на знакомство со своим новым домом. Или с домом, который она будет делить с Рейном, пока они не переедут на жительство в Марден.

Дом был таким же огромным, каким она его запомнила, и ее удивляла мысль о том, что теперь она стала хозяйкой такого обширного и прекрасного имения. Она уже почти полюбила его, хотя мысль о том, что большую часть года они будут проводить в окруженном широкими просторами Мардене, имела свое очарование.

К тому же в Мардене Рейн будет дальше от города, от возможной опасности. Броуни и Такер, безусловно, попадут в число подозреваемых. Джо была уверена, что Броуни в этом не замешан, а вот Так? Даже если он виновен, он же всего лишь мальчишка, и она была уверена, что им руководило лишь неверно понятое представление о справедливости. Она не могла вынести мысли о том, что его могут повесить или на всю жизнь заключить в тюрьму.

Ко всему прочему у нее возникли проблемы с сестрой Рейна. Было очевидно, что Александра по-прежнему уверена в ее вине. Она была насторожена, неприветлива, старалась избегать Джоселин. Конечно, не в присутствии Рейна, этого не могла себе позволить и Александра. Джо хотелось как-нибудь это поправить.

Она вздохнула, поднимаясь к себе в комнату. Рейну давно уже пора было вернуться, но она не слышала, чтобы он вошел. Надеясь, что, может быть, он все же дома, Джо открыла дверь в его спальню и с удивлением увидела его стоящим перед высоким зеркалом и примеряющим новый белый галстук.

— Я не думала, что ты здесь, — объяснила Джоселин. Она заметила, что на кровати лежит вечерний костюм.

— Я решил провести вечер в городе. Вернусь поздно. Не жди меня.

Он надел парчовый жилет.

— Но куда ты собрался? Там для тебя небезопасно, особенно ночью.

В его поведении было что-то уклончивое. У Джоселин пересохло во рту.

— Не могу же я вечно сидеть дома. К тому же меня повезет Финч. А он умеет обращаться с оружием.

— Куда? Куда ты едешь?

— У Шофилда небольшая вечеринка. Я решил разведать, куда ветер дует.

— Мне это не нравится, Рейн. С тобой может что-нибудь случиться.

— Ничего со мной не случится.

— Почему, если ты готов столкнуться со скандалом, мне этого нельзя?

Он наклонился и поцеловал ее.

— Потому что сначала я хочу их утихомирить. Что-то вроде жертвенного ягненка, которого бросают львам прежде, чем войти в их логово.

Почему она ему не верит?

— Ты уверен, что мне нельзя с тобой?

— Нет, дорогая, не сегодня.

Черт возьми, о чем он умалчивает? Она было открыла рот, чтобы спросить об этом, но он просто снова поцеловал ее, развернулся и направился к двери.

Джоселин смотрела вслед мужу, и у нее внутри все сжалось. Он едет к другой женщине? Она с самого начала знала, что его привязанность может угаснуть, но все же инстинкт говорил ей, что сейчас дело в другом.

Это было как-то связано с покушением? Она знала, что он думает об этом день и ночь. Один Бог знает, что случится с виновным, когда Рейн его обнаружит.

Если только этот человек не обнаружит Рейна первым.

— Элайза! — позвала Джоселин, вдруг решив, что нужно делать, и заставив маленькую блондинку поторапливаться. — Приготовь мое голубое платье с серебром. И попроси Фарвингтона заложить еще один экипаж. Я проведу вечер вне дома.

Джоселин торопливо оделась, думая о том, какой путь ей предстоит. Лорд Шофилд жил на Беркли-стрит. Она бывала там, когда следила за Рейном в те дни, когда они с Броуни скитались по трущобам. Если экипаж Стоунли будет стоять перед входом, она войдет. Если она найдет мужа, то выяснит, какова его цель, и позаботится о его безопасности.

А если свет их не одобряет, то может катиться к черту.

Глава 24

В четверть двенадцатого Рейн прибыл в городской дом Шофилдов. Огни дома манили торопившихся гостей. Моросил дождь, Сезон заканчивался. Рейн поднял бобриковый воротник пальто и вошел.

— Добрый вечер, сударь, — приветствовала его леди Шофилд, чрезмерно хрупкая, но по-своему привлекательная женщина лет сорока. — Мы слышали, что вы вернулись в Лондон.

Рейн был почти уверен, что может рассчитывать на то, что Эмма и Макс примут его, что бы он ни сделал. Во всяком случае, они с ним разговаривали.

— Да. Мы с женой наконец решили остепениться.

— Так я и подумал, — сказал Макс. — Поздравляю.

Рейн не мог не заметить, как блеснули пытливые глаза Шофилда.

— Благодарю. Я уверен, что познакомившись с моей женой, вы поймете, как мне повезло.

Они продолжили учтивую беседу. Рейн извинился за Джоселин. Его взгляд искал в комнате лорда Хэркурта. Он заметил Стивена у двери на террасу.

— Извините меня, Макс, я, кажется, вижу своего друга.

Честно говоря, вся комната была полна ими… если понимать это слово достаточно широко. К тому времени, когда виконт проделал половину своего пути сквозь толпу, он понял, что о нем шепчутся.

— Говорю вам, это просто скандал, — круглолицая благородная вдова спряталась за моноклем, но не потрудилась понизить голос. — Я знала, что этот человек негодяй, но это уже переходит все границы, это абсурд.

Рейн вскинул голову.

— Говорят, он подобрал ее на улице! Грязную, оборванную девку. Может статься, у нее нехорошая болезнь!

Рейну потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не останавливаясь двигаться вперед. Только решимость добраться до Хэркурта помешала ему обрушить весь свой гнев на этих гнусных болтливых сплетников.

И не обращая внимания на многозначительные смешки и любопытные взгляды, на обмахивающихся веерами дам, которые, казалось, готовы были упасть в обморок от одного его присутствия, Рейн шел по направлению к террасе. Последнее время Хэркурт редко появлялся в свете. Это было подозрительно. И Рейн хотел узнать, что за этим кроется.

Даже в темноте Джоселин легко разглядела змею и медведя — герб Стоунли — на дверце кареты Рейна. Она с облегчением вздохнула. Он, как и сказал, поехал к Шофилдам. Но что именно он здесь делает?

Лакей помог ей выйти из ландо. Она поплотнее завернулась в свою накидку на горностаях и направилась к серому каменному зданию, изо всех окон которого лился свет. Около входной двери она помедлила, не совсем уверенная, что поступает правильно, но полная решимости.

Слуга принял ее накидку. Джоселин неохотно отдала ее: ей не хватало безопасного уюта этих складок. Но она понимала, что без накидки проще остаться незамеченной.

— Добрый вечер, мадам. Боюсь, я не имел чести видеть вас раньше, — произнес статный седеющий мужчина — по-видимому, хозяин дома.

Джоселин нервно облизнула губы.

— Я леди Стоунли. Я ищу своего мужа. Он должен быть здесь.

Седые брови взлетели вверх.

— Когда я видел его последний раз, он направлялся на террасу. Я лорд Шофилд. Я рад, что вы чувствуете себя лучше.

— Что? Ах, да… я подумала, что мне будет полезно ненадолго выехать из дома, — Стоунли находилось не то чтобы по соседству, но его светлость не счел нужным заострять на этом внимание. — Счастлива познакомиться с вами, сударь.

Шофилд открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Джоселин торопливо отправилась прочь. У нее за спиной женщина, стоявшая рядом с Шофилдом, наклонилась, чтобы спросить, кто она такая. Джоселин услышала его ответ и изумленный вздох женщины.

Джоселин вскинула голову и продолжила свой путь по изумрудно-золотой гостиной, которая вся кипела от волнения. Сливки высшего общества были представлены здесь во всей красе, во всем своем блеске. Слуги в ливреях бегом выполняли любые приказания, и, хотя двери были открыты, а на улице — прохладно, в комнате стояла жара.

— Прошу прощения. Не позволите ли вы мне пройти, — Джоселин прокладывала себе путь сквозь хлещущие, цепляющиеся любопытные взгляды. Она уже почти подошла к ведшей во двор двери, когда вдруг осознала, что в комнате стало тихо.

— … и вовсе не оборванная девка, — произнес какой-то одетый по последней моде светловолосый мужчина в панталонах горчичного цвета и зеленом фраке — я понимаю, почему Стоунли так хотел ее заполучить.

Джоселин подняла голову еще выше.

— Э, я видел эту женщину в садах Воксхолла, — заметил другой. — Мне и в голову не приходило, что об этой очаровательной штучке и судачит весь Лондон.

Ее губы задрожали. Это не должно было ее оскорблять, но ей стало больно.

— Это возмутительно, — женщина в бархатном платье отступила, чтобы избежать ее прикосновения.

Джоселин не останавливаясь пробиралась вперед. Терраса была уже недалеко. Рейн стоял у самой стеклянной двери. Ее сердце забилось сильнее, когда она увидела его, такого высокого и спокойного.

Но тут она увидела женщину. Та была восхитительна в элегантных локонах серебристо-русых волос. Она смеялась над какими-то словами Рейна, флиртуя изо всех сил. Джоселин почти остановилась. Она знала, что это могло случиться. Знала и все же не была готова к волне охватившего ее гнева, к обрушившейся на нее тяжести.

И тут она увидела глаза Рейна. Его взгляд был обращен не на женщину, а устремлен куда-то поверх ее русой головы. Он кивал своей собеседнице, но его внимание было сосредоточено на чем-то другом. И посредине одной из ее ласковых тирад он вдруг извинился и отошел прочь.

Джоселин чуть не упала от облегчения. Сердитый шепот вокруг стал ей безразличен, легкая улыбка появилась у нее на губах.

Невольно выпрямившись, она вышла на террасу, лишь на мгновение остановившись, чтобы поискать глазами Рейна. Он направлялся в противоположную сторону к высокому светловолосому мужчине. Лицо его было мрачнее тучи. Когда блондин обернулся, Джоселин узнала Стивена Барлетта, лорда Хэркурта — и ее сердце заколотилось в груди,

— Добрый вечер, Стивен.

— Стоунли. — Хэркурт холодно улыбнулся. — Так ты наконец перестал прятаться. Ты оказался смелее, чем я предполагал.

— Потому что, ты полагаешь, я сидел дома, боясь нового покушения?

— Потому что ты лишился толпы своих поклонниц — почти всех, за немногим исключением — или ты этого не заметил?

— Заметил. Это не было для меня неожиданностью.

— Я слышал, ты женился на той девушке. И где же она?

— Дома. Я не желаю подвергать ее этим испытаниям.

— Почему же? Ты подверг ее почти всему на свете.

Челюсти Рейна сомкнулись, руки сжались в кулаки.

— Я приехал, потому что узнал, что ты будешь здесь.

Хэркурт холодно посмотрел на него.

— И чего же ты от меня хочешь?

— Я хочу знать, не ты ли был тем негодяем, который в меня стрелял.

Стивен отпил шампанского.

— Временами мне этого хотелось, не стану отрицать.

— И ты проник в мой дом, нажал на курок и позволил возложить вину за это на Джоселин.

— Даже ты не можешь быть так глуп, чтобы считать, что это сделал я…

— Почему же? Никто, похоже, не знает, где ты в тот момент находился. Если, конечно, ты не сочтешь нужным меня просветить на этот счет.

— Тебя это не касается.

— И меня не касается, что напившись накануне вечером, ты угрожал меня убить?

— Насколько я помню, я сказал так: «Кто-нибудь должен был бы застрелить его за то, что он сделал».

— И этот кто-нибудь — ты.

— Едва ли.

Рейн посмотрел ему в глаза. В манере Барлетта не было ничего уклончивого. Его взгляд был холодным и безжалостным, почти насмешливым, но, похоже, он говорил правду.

— Но если бы я узнал, что Розали затевает что-то подобное, я бы не стал вмешиваться.

Хэркурт усмехнулся.

— Я выставил себя дураком в этой истории. Честно говоря, ты меня даже выручил. Нет, я в тот вечер говорил не о том, как ты поступил со мной. Речь шла о том, как ты выставляешь своей любовницей невинную девушку. Она явно была не того сорта. Всему есть предел, мой друг.

Рейн выслушал его, понимая, что заслужил эту резкую отповедь.

— Так ты говоришь, что не имеешь никакого отношения к покушению?

— Если бы я хотел тебя убить, я бы просто послал тебе вызов.

— И где же тогда ты был?

— Как я уже сообщил тебе, это тебя не касается.

Рейн протянул руку и схватил Хэркурта за манишку, расплескивая по ней вино.

— Рейн! — Джоселин бросилась к нему из темноты. Испуганные тонкие пальцы ухватили его за руку — Прошу тебя, Рейн, не делай этого. Не здесь.

Черт, она права. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы заставить себя выпустить рубашку Хэркурта. Стивен разгладил складки. В его льдисто-голубых глазах сверкал гнев и еще какое-то чувство.

— Леди Стоунли, — приветствовал он Джоселин, склоняясь над ее рукой. — Рад снова видеть вас. Примите мои наилучшие пожелания.

Судя по его тону, правильнее было бы сказать «соболезнования».

— Благодарю.

Джоселин перевела взгляд на Рейна, умоляя его сдержаться.

— Стивен? — в дверях появилась невысокая светловолосая женщина. — Я надеялась, что ты окажешься здесь. Извините, я не думала, что вы заняты.

Женщина покраснела, пригладила свое белое платье из органди и повернулась, чтобы уйти, но Хэркурт мягко остановил ее. Она выглядела хрупкой и деликатной. Совсем не в духе Хэркурта.

— Все в порядке, дорогая, — сказал он, его лицо неожиданно разгладилось. Рейн никогда не видел, чтобы он смотрел на женщину с таким обожанием. Стивен взял девушку под руку, мгновение колебался, переводя взгляд с нее на Джо, и представил их друг другу.

— Леди Стоунли, это моя невеста, леди Энн. Она совсем недавно приехала из деревни, — он повернулся к Рейну. — Я думаю, что ты знаком с ее отцом, его сиятельством герцогом Бэрлингтоном.

Улыбаясь, женщины сразу завязали беседу. Очаровательная леди Энн была приветлива и скромна, и Джоселин приняла ее дружеское расположение с теплой благодарностью.

Рейн взглянул на Стивена.

— Благодарю, — сказал Стоунли, понимая, что Барлетт только что сделал для них этим прилюдным знакомством. — Я думаю, что понимаю, где ты провел тот день, и хочу принести свои извинения.

Стивен коротко кивнул.

— Принято.

— Почему ты это сделал?

Его признание и знакомство с дочерью герцога почти наверняка обеспечат им с Джоселин возвращение в свет, и Хэркурт это понимал.

— Ты оказал мне услугу, избавив от Розали, теперь мы квиты. К тому же мне нравится наше соперничество. Если бы тебя здесь не было, с кем бы я мог сразиться?

Рейн кивнул. Он протянул руку, и Хэркурт пожал ее. Потом Рейн повел Джоселин к дверям. Когда они проходили через моловшую языками толпу, виконт заметил, что обстановка изменилась.

— Она совсем не такая, как о ней говорили, — произнесла пожилая седовласая дама.

— Она наверняка невиновна, — сказала другая. — Ее отец получил дворянство за свои заслуги перед английской литературой. Стоунли должно быть стыдно за свое поведение.

— Ну что вы, Сара, виконт принес свои извинения. Он же женился на девушке, — она вздохнула, когда они прошли мимо. — К тому же это явно брак по любви. Я не могу себе представить что-нибудь более романтичное, чем поездка Стоунли через океан, чтобы спасти ее.

Рейн про себя улыбнулся, поцеловал Джоселин и направился к выходу.

Джоселин выглянула в окно. Дом был окутан серым туманом. По настоянию Рейна, после обеда она вздремнула, а потом они рано поужинали. Ребенок уже давал о себе знать. Сегодня она чувствовала себя вялой и немного не в духе.

Рейн работал в своем кабинете, планируя преобразования, которые вскоре намеревался произвести в Мардене. Он предупредил, что будет занят весь вечер. Джоселин вздохнула, ощущая какую-то апатию и не зная, чем заняться. Может, ей сесть почитать? Она уже подошла к двери, когда услышала за спиной шаги.

— Добрый вечер, Александра, — Джоселин улыбнулась зеленоглазой девушке, пытаясь, как пыталась каждый день, сократить пропасть между ними.

Хорошенький ротик Алекс скривился.

— Добрый? Мне он показался просто ужасным.

— Почему?

— Во-первых, из-за этой погоды. И потом, все эти сплетни. Я слышала о прошлом вечере — как у вас хватило духу с ними встретиться?

— Мне нечего стыдиться, Алекс.

— Нечего стыдиться! Вы можете кружить голову моему брату, но меня вам не обмануть. Я знаю, что это вы в него стреляли, и ваше присутствие в этом доме — постоянная угроза его жизни.

— Алекс, прошу вас…

Но девушка пробежала мимо, у нее на щеках блестели сердитые слезы. Через несколько минут она уехала в гости к леди Таунсенд и ее дочери.

Джоселин вздрогнула. Подожди, уговаривала она себя. Рейн когда-нибудь найдет истинного виновника, и Александра поймет правду.

Джоселин снова направилась в библиотеку, но ее нервы были на пределе. Хотя стоял густой туман, ей захотелось выйти на свежий воздух. Может быть, в саду она найдет покой. Она вернулась к себе в комнату, завернулась в теплый плащ, спустилась вниз и вышла на улицу, чтобы прогуляться по дорожкам сада.

Сады Стоунли были огромными и ухоженными. Джоселин прогуливалась между тщательно подстриженными живыми изгородями, ее тень скользила в слабом свете фонарей. Все еще думая об Алекс, она положила руку на живот. Он уже округлился, временами Джо чувствовала, как ребенок шевелится.

Она задумалась, полюбит ли ребенок прогулки так, как любят они с Рейном, будет ли это мальчик или девочка. Александра никогда об этом не заговаривала, но когда она смотрела на эту округлость, скрывавшую ребенка Рейна, ее глаза теплели.

Джоселин сорвала розовую камелию и поднесла к носу пахучий цветок. Наконец успокоившись, она уже повернула к дому, когда тихий вечерний воздух разорвал треск выстрела.

Боже мой! Рейн! Подхватив юбки, Джо бросилась к дому. Ее сердце бешено колотилось. Распахнув дверь, Джоселин вбежала в холл, ее ноги едва ей повиновались. Господи, прошу тебя, защити его!

Когда она вбежала в комнату, Рейна нигде не было видно, окно было распахнуто, ветер колыхал занавески. Джоселин подбежала туда и перегнулась через подоконник.

— Рейн! Где ты?

Пожалуйста, пусть все будет в порядке. Подойдя к окну, она услышала тяжелое дыхание мужа.

— Что случилось? — спросила Джо. — Ты не ранен?

Он покачал головой. Его глаза всматривались в темноту.

— Кто-то стрелял в меня. Я думал, что смогу его поймать, но сегодня слишком сильный туман.

— Ты никого не видел?

— Ни души.

— И я никого, — сообщила Джоселин. — Я была в саду. Я услышала выстрел, но ничего не видела.

В кабинете собралась дюжина слуг.

— Я сейчас войду, — сказал Рейн, на сей раз собираясь воспользоваться дверью.

— Все в порядке, миледи? — поинтересовался обеспокоенный Фарвингтон.

— Я… я не уверена.

В этот момент вернулся Рейн. Джоселин бросилась в его объятия.

— Слава Богу, с тобой все в порядке? Увидев его целым и невредимым, она едва не лишилась чувств от радости. Рейн крепко обнял ее. Его тело еще было напряжено.

— Что случилось? Черт возьми, что происходит? — все обернулись при звуке этого незнакомого голоса. Рука Рейна по-прежнему обнимала Джоселин. — Ваш лакей сказал, что здесь что-то произошло.

В дверях стоял плотный лысеющий светловолосый человек с холодными серыми глазами.

— Кто-то стрелял в меня, — объяснил ему Рейн.

Потом повернулся к Джо. — Это Харви Малком. Тот человек с Боу-стрит, о котором я тебе говорил.

— Добрый вечер, сударыня, — рассеянно поприветствовал ее сыщик.

— Рада с вами познакомиться, мистер Малком, — произнесла Джоселин. — Я рада, что вы здесь.

— Мне только жаль, что я не прибыл несколькими минутами раньше.

Теперь Малком исследовал комнату, рассматривая колыхавшиеся занавески, ощупывая маленькую дырочку в стене позади письменного стола Рейна. Он проследил путь пули до все еще открытого окна.

— Я пытался его догнать, — пожал мощными плечами Рейн. — Но его и след простыл.

— Я полагаю, что он был где-нибудь в саду, — решительно заявил Малком, и Джоселин почувствовала, что побледнела.

В саду? Но, Господи, это она была в саду. И Рейн знает об этом. Она уже призналась в этом, когда он стоял у окна.

— Всех ли слуг опросили?

— Еще нет, но это скоро будет сделано. Александра поехала в гости.

— Вы не знаете, не был ли кто-нибудь в саду?

Джоселин посмотрела на Рейна. Господи, Господи, только не это — опять это! Она облизнула губы и попыталась заговорить, но не смогла выдавить из себя ни слова. Рейн еще крепче обнял ее за талию.

— Джоселин только что вошла в комнату, — спокойно сообщил он. — Я благодарю Бога, что она не попала под пулю негодяя.

Джо чуть не вскрикнула. Она едва справилась с собой. Боже мой, Рейн солгал ради нее! Он знал, что она имела возможность это сделать. Он знал! После всего, что случилось, как он мог не поверить в ее вину? Не поверить, что он ошибся, доверившись ей? Женившись на ней?

Даже его сестра считала ее виновной.

Джоселин сжала руки, чтобы они не дрожали. Ее сердце обливалось кровью, когда она думала о сомнениях, которые она сейчас прочтет на лице Рейна. И все же она заставила себя взглянуть на него. Возле его рта пролегли морщины, лоб был нахмурен. Но в его глазах блестела лишь решимость защитить ее.

Джоселин была готова расплакаться. И, когда она увидела подозрение в глазах Харви Малкома, она чуть не зарыдала.

— Мне бы хотелось переговорить с мистером Малкомом, — мягко сказал ей Рейн. — Я знаю, что это было для тебя потрясением. Почему бы тебе не подняться наверх и не подождать меня там?

Она глотнула.

— Хорошо.

— Нам нужно сообщить об этом властям, — сказал Малком, когда она выходила.

— Не думаю, — ответил Рейн и решительно захлопнул дверь.

Глава 25

Когда Рейн вошел, Джоселин стояла у огромного богато украшенного напольного зеркала. Она невидящими глазами смотрела на свое отражение, ее мысли были заняты тем, что он скажет, что она должна ему ответить.

При появлении мужа Джоселин обернулась, но его решительные шаги не замедлились, пока он не приблизился к ней. Он тихо прошептал ее имя, осторожно обнял и прижал к груди.

— Все в порядке, дорогая. Все будет хорошо.

Она не собиралась плакать, но слезы сами потекли из глаз. Джоселин прижалась к мужу, не зная, что сказать ему, в ужасе от того, что чуть было не произошло, от того, что он мог подумать.

Она смахнула слезы, пытаясь сдержать поток рыданий, но могла думать только о Рейне, защищавшем ее изо всех сил, лгавшем, чтобы обезопасить ее, готовом противостоять любому, кто будет угрожать ей. Она почувствовала, как его пальцы скользят по ее волосам, как его рука гладит ее спину, а его голос повторяет ее имя, успокаивая, убеждая, что все будет хорошо.

— Не бойся, — сказал Рейн хриплым от волнения голосом. — Я никому не позволю причинить тебе боль.

Но в ответ Джоселин только еще крепче вцепилась в него, обнимая за шею, словно так он сможет понять, что он для нее значит, как она любит его и как благодарна за то, что он для нее сделал.

— П-почему ты это сделал? — спросила она сквозь рыдания, заглядывая ему в лицо. — Почему?

Она почувствовала, как задрожали пальцы, нежно гладившие ее по волосам.

— И ты еще спрашиваешь? Неужели ты не знаешь?

— Я знаю, что была в саду. Я м-могла быть тем человеком. Я могла…

— Ты не могла, — возразил он, невольно сжав ее сильнее. — Ты никому не могла бы причинить боль. Я понял это в ту грозовую ночь. Я не сомневаюсь в этом ни на йоту. Я верю в это сердцем и душой.

И он действительно верил ей. Джоселин видела эту веру в его глазах. С пониманием этого к ней пришла надежда, ей стало легче дышать. Она глубоко запрятала свою боль, но та ее никогда не оставляла. Боль от неуверенности и памяти о предательстве.

— Я никогда больше не усомнюсь в тебе, Джоселин. Я обещаю тебе. Что бы ни случилось, я никогда в тебе не усомнюсь. Я люблю тебя. Сегодня я понял, насколько я люблю тебя.

Казалось, время остановилось, тиканье часов стало медленнее, заполняя паузу в ее сердцебиении. Она так хотела ему верить… хотела больше всего на свете, и все же…

— Когда-то ты меня ненавидел.

Боль исказила черты его лица.

— Я знаю, что так могло показаться. Я и себя ненадолго обманул, но это было неправдой.

— Ты преследовал меня, ты презирал меня.

Он провел ладонью по ее щеке.

— Неужели ты думаешь, что я стал бы плыть за сорок тысяч миль, чтобы найти женщину, которую ненавижу?

Джоселин вгляделась в его лицо.

— Ты человек чести, Рейн. Ты женился на мне из чувства долга, а не по любви.

— Долга? — повторил он, отстраняясь немного — Ты так думаешь?

— Ты чувствовал свою ответственность. И сейчас чувствуешь.

— Я женился на тебе, потому что люблю тебя. Мне потребовалось время, чтобы это понять, порой я бываю чертовски упрям.

При этих словах Джоселин улыбнулась, а Рейн вздохнул.

— Я понимаю, что тебе трудно в это поверить, — он по-хозяйски поцеловал ее в губы. — Но со временем я заставлю тебя поверить.

— Рейн, — прошептала она, обнимая его за шею.

Я люблю тебя.

Рейн снова поцеловал ее, его рот был как сладкое пламя, его язык завлекал и требовал. Она ощутила, как быстро забилось ее сердце, почувствовала, с какой нежностью и заботой он обнимает ее.

Она ответила на его поцелуй со всей любовью, которую ощущала, но никак не могла высказать, и Рейн застонал. Он подхватил ее на руки и отнес на огромную кровать. Мгновение спустя он снял с обоих одежду, потом коснулся ее губ долгим и глубоким поцелуем. В его прикосновениях горела страсть, но с ней соседствовала и невероятная нежность.

В сладостнейший момент, охваченная любовью, исполненная надежд на будущее, Джоселин молилась, чтобы это никогда не кончалось.

И тут она вспомнила о выстреле в его кабинете. Господи, не отнимай его у меня.

Рейн почувствовал, как тонкие пальцы скользят по густым волосам на его груди. Солнце только встало, но они уже страстно занимались любовью. Рейн ощущал себя удовлетворенным и очень довольным. Он наконец признался в своей любви к стройной красавице рядом с ним, и хотя она ничего не сказала ему в ответ, ее страсть и внимание к нему были красноречивее слов.

Однажды, моя славная женушка, ты придешь ко мне как прежде. Ты станешь доверять мне и не будешь бояться любви.

Во всяком случае, он молился, чтобы все было именно так.

Он пожалел, что не может провести весь день с ней в постели. События прошлого вечера требовали действия, и Рейн спустил длинные ноги с кровати и потянулся за брошенным на ближайший стул халатом.

— Что сказал мистер Малком после моего ухода? — тихо поинтересовалась Джоселин, приподнявшись на локте.

Рейн недовольно вздохнул. Каким бы сладостным ни было мгновение, нерешенные проблемы не оставляли их в покое.

— Он сказал, что изучил передвижения почти всех людей из нашего списка. Леди Кэмпден серьезно увлечена герцогом Хеиверлэндом. Лорд Кэмпден по всей видимости ничего не знает о моем романе с его женой и слишком легковерен, чтобы этим интересоваться. У Розали Шеллгрейв появился любовник. Она никогда не представляла серьезной угрозы, когда речь шла обо мне. Я убежден, что и Хэркурт в этом не замешан. Он просто хотел защитить репутацию своей дамы. Я не могу его за это осуждать.

— А остальные?

Рейн раздраженно вскинул брови.

— Я уверяю тебя, что список подозреваемых велик, но все же в него включены не все англичане.

Джоселин рассмеялась. Ему нравилось, как она смеется — словно колокольчик.

— Ты же знаешь, что я имела в виду не это.

Он улыбнулся, но его ответ прозвучал не утешительно.

— Если говорить прямо, то у Малкома по-прежнему нет улик.

— Но он обязательно должен был что-нибудь обнаружить.

Джоселин села на кровати, ее блестящие черные волосы рассыпались по плечам. Он любил прикасаться к шелку ее волос.

— Не много, боюсь. Я попросил его найти Броуни и Такера. Я знаю, что ты беспокоишься о них. Малком искал их, но пока не обнаружил.

Рейн не стал говорить Джоселин, что хотя старшего из ее друзей видели в конюшне во время покушения, никто не знал, где находился тогда мальчик. Ради Джоселин и самого Такера он надеялся, что мальчик не замешан в этом.

— Мне бы хотелось повидаться с ними до отъезда в Марден.

— Я знаю. Если Малком сможет их найти, их привезут сюда немедленно.

Она нежно поцеловала его в плечо.

— Что еще говорил Малком?

— Ничего существенного, хотя он и сделал одно любопытное замечание.

— О чем?

— Он сказал, что мы, возможно, не там ищем.

— То есть?

Мгновение Рейн колебался.

— Хотя с тебя сняты все обвинения в покушении, — черт побери, когда наконец будут готовы документы? — Малком узнал, что ты пыталась стрелять в меня перед домом лорда Дорринга. Он спросил, почему.

— И что ты ему рассказал?

— Что ты приняла меня за моего отца. Я рассказал ему о пожаре на Мичем-лейн, о твоих родственниках и о том, как ты оказалась на улице.

— И?

— И вот тут-то и начинается нечто любопытное. Он спросил меня, не мог ли бы кто-нибудь еще желать мне смерти по той же причине. Я сказал, что никого не знаю. Разве что твой отец, но сэр Генри уже умер.

Рейн наклонился и поцеловал Джо, потом выбрался из постели. За его спиной Джоселин не шевелилась. Когда-то Броуни и Такер хотели убить Рейна по той же причине, что и она. Она знала, что Броуни этого не делал. И обвиняющий перст указывал теперь на Така.

Господи. Разве она не объяснила ему? Она же рассказала, что Рейна не в чем винить, что его вообще не было в Англии, когда все это случилось. Он должен был понять… но понял ли?

— Я прошу тебя собраться, — сказал Рейн, натягивая панталоны и застегивая их. — Завтра мы отправляемся в Марден.

— Слава Богу, — ответила Джо, мечтавшая увезти его как можно дальше от опасности.

— А пока мне нужно съездить в город. Нам понадобятся дополнительные люди. Я не хочу, чтобы у этого негодяя был еще один шанс меня убить, — он подошел к жене и решительно поцеловал ее в губы. — Мне, черт возьми, есть ради чего жить.

В конце концов Джоселин удалось уговорить Рейна позволить ей сопровождать его в Лондон.

— Мне нужно кое-что купить до отъезда в деревню.

Казалось очевидным, что не она была мишенью убийцы, а один лишь Рейн, только Рейн.

— Ты, конечно, возьмешь с собой Элайзу. Она заставила себя улыбнуться.

— Конечно.

На самом деле Джо собиралась разыскать Такера. Она не вполне была уверена, что знает, где его найти, но если она встретится с Броуни, есть шанс, что мальчик с ним.

Надев простое коричневое саржевое платье и обычный плащ с капюшоном, она направилась через холл в гостиную, чтобы выпить с Рейном шоколаду перед отъездом в город. Она как раз проходила мимо комнаты Александры, когда дверь распахнулась и рыжеволосая девушка почти налетела на нее.

— Доброе утро, Александра.

— Я… я как раз шла к вам, — девушка теребила завязки на тонком батистовом платье персикового цвета. — Мы можем поговорить несколько минут?

— Конечно.

Они вошли в комнату Алекс. Она вся была наполнена розовыми и белыми рюшечками, которых было многовато для семнадцатилетней девушки. Джоселин решила намекнуть Рейну, что Александре пора сменить обстановку.

Они стояли друг напротив друга на абиссинском ковре.

— В чем дело, Алекс?

Александра облизнула свои прелестные розовые губки, и Джоселин впервые заметила, как она нервничает. Пока Джоселин задумчиво смотрела на нее, Алекс вздернула подбородок и распрямила плечи. Этот жест напомнил Джоселин ее собственный.

— Похоже, я должна перед вами извиниться, — сказала Александра. — Я слышала, что случилось вчера вечером… Рейн рассказал мне о покушении на него. И еще он сообщил, что вы были тогда в его кабинете. Похоже, я ошибалась насчет вас. Я сожалею о своих словах. Я надеюсь, что вы меня простите.

— Алекс…

— Я просто очень беспокоилась. Я сделала поспешные выводы вместо того, чтобы задуматься. Мой брат никогда не женился бы на вас, если бы не был убежден в вашей невиновности. Мне следовало бы больше ему доверять.

Мгновение Джоселин не знала, что ответить. Она хотела подружиться с этой девушкой, хотела, чтобы ее признали членом семьи.

Но основывать это на лжи?

— Рейн для меня все, — закончила Александра. — Я просто боялась его потерять.

Джо вздохнула и попыталась успокоиться.

— Я знаю, как вы любите своего брата. Я знаю, насколько он был близок к смерти. По тому, как испугалась я сама, я могу судить и о ваших переживаниях. — Джоселин невольно приблизилась. — Вы с Рейном моя единственная семья. Мне бы хотелось, чтобы вы доверяли мне, Александра. Поэтому я рискую так же, как рисковал ваш брат. Я собираюсь сказать вам правду.

— Правду? Какую правду? Я не понимаю.

— Меня не было в кабинете, когда прозвучал выстрел: я была в саду. Рейн солгал ради меня. Он любит меня и потому солгал, — Александра побледнела. — Но я уверяю вас, что я в него не стреляла.

Джоселин подошла ближе, протянула руку, надеясь, что девушка поймет ее.

— Я люблю вашего брата, Алекс. У меня будет от него ребенок, и я люблю его больше всего на свете. Вы женщина, Александра, и вы не могли не увидеть во мне этой любви к Рейну.

Александра всмотрелась в ее лицо, потом перевела взгляд на сложенные на животе руки. Когда она подняла глаза, они были полны слез.

— Я вижу, Джо. Я увидела это еще при нашей первой встрече. Я уже тогда знала, что вы его любите.

Глаза Джоселин вдруг затуманились слезами. Александра смахнула влагу со своих щек.

— Вам потребовалось немало мужества, чтобы сказать это. Можете быть уверены, что вам не придется об этом пожалеть. Мой брат любит вас. Я уверена, что тоже сумею вас полюбить.

Когда Джоселин протянула руки, девушка упала в ее объятия.

— Спасибо. Вы никогда не поймете, как одарили меня сейчас.

Александра кивнула. Джоселин последний раз тепло улыбнулась ей и пошла к двери.

— Джоселин.

— Да, Алекс.

— Вы не могли бы звать меня Алекса? Меня так зовут друзья. Все, кроме Рейна.

— Алекса, — Джо задумалась. — Да… это милое имя, я думаю, что оно больше вам подходит. И с этих пор я буду звать вас Алексой.

Они улыбнулись друг другу.

Закрыв за собой дверь, Джоселин пересекла холл и пошла вниз по лестнице. Она немало рисковала, доверившись Александре. Но почему-то она была убеждена, что это доверие оправдано. Улыбаясь, Джо вошла в столовую. Рейн тоже встретил ее улыбкой.

— Сегодня у тебя хорошее настроение.

— Учитывая то, что случилось, это так.

— Может расскажешь, что?

— Спроси Александру. Кстати, я думаю, что нужно поменять обстановку в ее комнате. Она сейчас уже почти взрослая и…

— Алекс — взрослая? Это было бы событием.

— И оно не за горами, сударь. Уверяю вас.

Но в ответ Рейн только пробормотал что-то неразборчивое. Они закончили свой легкий завтрак и отправились в город. На Бонд-стрит кучер остановил экипаж перед галантерейным магазином Гроссмана.

— Ты уверена, что экипаж тебе не понадобится? — спросил Рейн.

Там, куда она собиралась, ей меньше всего была нужна запряженная четверкой карета Стоунли.

— Нет, в твое отсутствие я только пройдусь по ближайшим магазинам.

— Ну тогда ладно. Через два часа я за тобой заеду.

Рейн поцеловал ее, Джо зарумянилась.

— Будь осторожен, — попросила она.

— Я вернусь окруженный телохранителями. Боюсь, я буду чувствовать себя как сэр Уолтер по пути в башню.

Джоселин рассмеялась.

— Только тогда ты будешь в безопасности, — Джоселин в свою очередь поцеловала Рейна. — Будь осторожен, — повторила она, когда он снова сел в экипаж. Она смотрела ему вслед, пока карета не скрылась за углом.

— Мне нужно кое-что сделать, — сказала Джо Элайзе, терпеливо поджидавшей ее на тротуаре. — Я ненадолго уйду.

— Но, миледи, мне конечно же нужно идти с вами.

Джоселин мгновение колебалась. С девушкой ей будет спокойнее, но вероятность найти Броуни и Такера заметно упадет, если она появится там как леди со служанкой. И потом ей придется пробираться переулками, выискивая знакомые лица, задавая вопросы людям, готовым испариться при малейших признаках опасности.

— Тебе лучше остаться здесь. Посмотри, что нам может понадобиться в деревне. Просто скажи продавцам, что это для Стоунли, и они запишут это на его счет.

Глаза Элайзы разгорелись при мысли о возможности потратить хозяйские денежки.

— Как вам угодно, миледи, как скажете.

— Я вернусь часа через два. Элайза кивнула и пошла прочь.

— И, Элайза… если Рейн приедет раньше, чем я вернусь, скажи ему, что я встретила знакомых и пошла их навестить. Скажи, что я скоро вернусь.

— Каких знакомых, мэм?

— Просто скажи так, Элайза.

Джоселин взяла плащ с капюшоном, набросила его на плечи и повернула за угол. Мгновение спустя она наняла извозчика и села в кеб. Она не имела понятия, где может обитать Броуни, и с ним ли Такер, но она знала нескольких его приятелей, места, где он проводил время. Кто-нибудь да скажет, куда отправились ее друзья.

Встреча с Харви Малкомом заняла у Рейна меньше времени, чем он ожидал. Малком даже взял на себя труд нанять опытных охранников. К тому же он разузнал, где живет Броуни.

Рейн улыбнулся. Этот старый распутник — лучший подарок его жене. Он собирался его добыть. До их намеченной встречи оставалось еще много времени. Если повезет, Броуни окажется недалеко от того места, которое указал Малком, — подвала под винным магазином на углу Холбурн и Грейз-Иннлейн.

Рейн быстро добрался туда. Он понял, что на месте, по запаху тухлой рыбы и человеческих испражнений. Вывеска на магазине гласила: ЗДЕСЬ МОЖНО НАПИТЬСЯ ЗА ПЕННИ, УПИТЬСЯ ЗА ДВА ПЕНСА, СОЛОМА БЕСПЛАТНО.

Очень благородно с их стороны. Местечко, где несчастные алкаши могут отоспаться, чтобы проснувшись, повторить. Он ощутил вину за то, что когда-то почти уподобился им, а потом подумал, не был ли подвал, в котором обитал Броуни, именно таким местечком. Он вздрогнул при мысли, что его жена была вынуждена бороться за жизнь в этих отвратительных условиях.

Так как вход в подвал должен был быть в переулке, Рейн направился туда. Он миновал пару оборванных нищих, обошел стороной престарелую шлюху, увидел открытую дверь и стал спускаться по шаткой деревянной лестнице. Пройдя несколько шагов, он услышал женский голос, тихо проклинавший кого-то. Рейн был уверен, что это какая-нибудь шлюха пытается выманить несколько лишних шиллингов за свои услуги. Он услышал внизу шум драки, но тьма стояла такая, что он ничего не мог разглядеть.

Внизу лестницы Рейн заметил мужчину — широкоплечего толстопузого матроса, который усмехаясь ласкал маленькую фигурку, почти полностью скрытую плащом. Рейн оглядел комнату в поисках Броуни, но никого, кроме этой пары, там не было. Он уже собрался возвращаться, разочарованный бесполезным путешествием, когда услышал, что женщина закричала. Теперь он понял, что она сопротивляется всерьез. Маленькая женская фигурка в плаще, прижатая к стене.

— Не кочевряжься, детка, — предупредил матрос и ударил ее.

Обзывая себя последним дураком, Рейн повернулся к женщине, которую матрос сумел повалить на солому. Мужчина уже стал расстегивать штаны.

— Чертов ублюдок! Отпусти меня!

У Рейна перехватило дыхание, когда он услышал этот голос, ругавший напавшего матроса. Он не поверил своим ушам. Он знал этот голос и очаровательное личико, обрамленное черными блестящими волосами.

Его охватил гнев.

— Рановато для нашей встречи, дорогая.

— Рейн!

Схватив матроса за шею, он бросил его к своим ногам как куклу и опустил мощный кулак ему на лицо.

Джоселин поднялась с пола, сердце ее бешено колотилось. Рейн! Она никогда не была так напугана — и никогда не была так рада увидеть его высокую мощную фигуру.

Матрос попытался дать сдачи. Рейн парировал удар и снова огрел шатающегося противника своим могучим кулаком. Виконт провел несколько быстрых ударов левой и правой, уверенно держась в боевой стойке. Матросу удалось достать Рейна левой сильно дав в челюсть. Рейн отступил на шаг и, к удивлению Джоселин, улыбнулся.

Черт побери! Он же получает от этого удовольствие! Но она увидела в его глазах и неприкрытую ненависть. Джо вздрогнула при мысли, какая часть этого гнева достанется ей.

Рейн увернулся еще от трех ударов, развлечение ему, похоже, стало надоедать, и он тремя мощными затрещинами свалил матроса на пол. Тот застонал, когда последний мощный удар лишил его сознания.

Джоселин перевела взгляд с мощного мужчины, лежавшего на покрывавшей пол грязной соломе, на его не менее мощного противника, приближавшегося к ней. Лицо Рейна пылало гневом.

— Не будет ли мадам столь любезна, — сказал он тихо — слишком уж тихо, — объяснить, что она делала в подобном месте?

Джоселин задрала дрожащий подбородок.

— Я… я пошла искать Броуни. Я расспросила кое-каких старых знакомых. Я узнала, что он живет здесь. Я хотела увидеться с ним и пришла сюда.

— Тебя следовало бы выпороть.

Она слабо улыбнулась.

— Я признаю, что, возможно, заслужила порку. Но, если ты не возражаешь, я бы предпочла уйти из этого неприятного места.

Уголок его губ дернулся.

— Ты меня насмерть перепугала. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Смею признаться, что мне случалось чувствовать себя лучше.

Рейн только хмыкнул. Потом поднял ее на руки и понес вверх по лестнице. Она обхватила руками его шею для равновесия и подумала, как же ей повезло, что он пришел так вовремя.

Когда он поставил ее на землю в переулке, Джоселин оглянулась, обратив внимание на застоявшиеся лужи, на кучи гниющих отбросов, на тощего рыжего полосатого кота, закусывавшего дохлой крысой.

— Я забыла, как это все ужасно.

Рейн рукой повернул ее лицо, чтобы рассмотреть темневший на ее подбородке синяк.

— Если ты еще раз только подумаешь направиться в подобное местечко, дорогая, тебе за это придется чертовски дорого расплачиваться.

— Прости.

— Я не шучу, Джо. Я твой муж. И я собираюсь обеспечить твою безопасность.

Странно, подумала она, как замечательно, что кто-то заинтересован в ней настолько, что готов так угрожать.

— Конечно, ты прав. Мне не следовало сюда приходить, но мне нужно найти Броуни.

У них за спиной кто-то гортанно хмыкнул.

— Броуни? Если ты ищешь Броуни, детка, то он туточки.

— Броуни!

Джоселин повернулась на звук этого хриплого голоса и бросилась в объятия старого друга. Он сжал ее так крепко, что у нее чуть не треснули ребра.

— Ты в порядке? — спросила она. — У тебя хватает на еду? А где Такер? Он с тобой? Я так беспокоилась.

— Думаешь, я нет?

Броуни заметил синяк у нее на щеке, весь ощерился и бросил недобрый взгляд на Рейна.

— Это не он сделал, — ласково улыбнулась Джо. — Он мой муж.

Броуни расслабился.

— Муж, говоришь? Боюсь, тебе придется кое-что рассказать, детка.

Ей потребовалось немного времени, чтобы поведать свою историю. Когда Джоселин увидела облегчение на лице Броуни, ее сердце забилось от любви к другу.

— А что Такер, Броуни? Он еще с тобой?

— Парень здесь. Объявился, как тебя выслали. Он тут за угол отошел. Ща придет.

— Джоли! — воскликнул, заметив ее, тонкий светловолосый мальчишка и кинулся к ним со всех ног.

— Такер! — Джоселин бросилась в его протянутые руки и крепко обняла.

— Прям глазам не верю.

— Рада тебя видеть, Так.

Мальчишка настороженно посмотрел на Рейна, но тот не переставал улыбаться.

— Как это ты вернулась? — спросил Такер. — И что, черт побери, делает здесь этот тип?

— Мы с Рейном поженились, — Джоселин вглядывалась в глаза Такеру, пытаясь разгадать его мысли. — Это долгая история. Я надеялась вас найти. Я… я надеялась…

— Порядок, детка, — мягко сказал Броуни, взяв ее за руку. — Этот парень в него не стрелял. Я так говорю, сынок?

— Я боялся, что ты так подумаешь, — сказал Такер. — Вот и сбежал. — Он посмотрел на Рейна, потом снова на Джо. — Богом клянусь. В жизни ни в кого не палил. Я, может, того, взъелся немного — ну в смысле, мой лучший друг вдруг становится чертовой леди и все такое. Но можешь верить, мочить его я не собирался — причин не было.

— Слава Богу, — Джоселин снова обняла его. — Я и не думала, что это ты сделал, но все так перепуталось… Я страшно волновалась.

— Все путем, Джо. Я тут и сам пытался все ето скумекать.

Рейн обнял Джоселин за плечи.

— Теперь, когда мы все выяснили, почему бы вам с Броуни не собрать ваши вещи? Мой экипаж за углом. Ваша старая работа еще ждет вас, если вы хотите к ней вернуться.

Броуни хлопнул мальчишку по спине.

— Только подумай, парень! Опять полное брюхо! — Он повернулся к Рейну. — Вам не придется меня уговаривать, хозяин.

Такер колебался лишь мгновение, потом кивнул в знак согласия и побежал в подвал за своими скудными пожитками.

— Так вы не нашли того типа, что в вас пальнул? — спросил Броуни у Рейна.

— К несчастью, нет.

— Тогда не дурно, что мы тут, а? — усмехнулся Броуни. — Кто-то же должен вас сторожить. Мы с Такером присмотрим за этим. Можете ставить на это хоть свой конец — не прогадаете.

Рейн засмеялся, а Джоселин попыталась не покраснеть. Броуни никогда не переменится, да она и не хотела, чтобы он менялся.

— Спасибо, — сказала она. — Так я буду чувствовать себя спокойнее.

Джоселин показалось, что камень упал с ее сердца. Рейну все еще угрожала опасность, но ее друзья здесь были ни при чем. Завтра они уедут в Марден. Она горячо молилась о безопасности Рейна.

Глава 26

Весь вечер Джоселин не сиделось на месте. Она очень хотела уехать в Марден и с трудом могла дождаться утра, а вот Александру это радовало гораздо меньше.

Алекс снова оказалась в центре внимания своих друзей — скандал по поводу женитьбы виконта на недавней узнице Ньюгейта уже начал угасать. Более того, Великая Несправедливость, как стали называть эту историю, только повысила интерес к Александре. Разве ее красивый и богатый брат не исправил ужасной ошибки? Разве в конце концов любовь не победила все преграды?

Женщины, прежде находившие Стоунли привлекательным, теперь возвели его в ранг эпического героя. Подобно рыцарю в блистающих доспехах, он преодолел все, чтобы спасти попавшую в беду даму сердца. Виконт и виконтесса стали главной темой светских разговоров. Можно было не сомневаться, что когда весной откроется новый Сезон, их имена окажутся в первых строках списков самых желанных гостей Лондона — факт, о котором Рейн не преминул напомнить сестре, когда она стоически собиралась в дорогу.

— Осенний сезон практически завершился, — мягко заметил он. — Вскоре весь свет разъедется по поместьям. Ты просто немного опередишь эту волну.

— Я и не возражаю, — Александра улыбнулась с видом благородной жертвенности. — Для меня важнее твоя безопасность.

С этим все были согласны.

Если бы только Харви Малком смог найти человека, угрожавшего жизни Рейна, — подумала Джоселин, — все бы вернулось в нормальное русло.

Тут она задумалась.

Разве когда-нибудь ее жизнь с Рейном была нормальной? И все же она боялась и ждала дня, когда ее муж наконец будет избавлен от постоянной опасности.

Только когда они оказались в Мардене, Джо почувствовала себя лучше. Это огромное поместье она помнила с детства: высокие холмы, густые леса, богатая темная почва, ухоженные поля. Хотя она никогда не бывала в господском парке, а жила всегда в деревне Марден рядом с ним, она помнила дом на дальнем пригорке, возвышавшийся над окрестностями, словно могучий старый рыцарь.

Уильям Дорсет, управляющий этим имением, хорошо заботился о нем, это было заметно даже на расстоянии. Поднимавшийся на горизонте массивный белый дом оказался еще огромнее, чем Джо помнила. В нем был и главный фасад с колоннами, и два дополнительных крыла, образовывавших U-образный корпус, в который вели две симметричные лестницы.

Еще в доме были башни, башенки и пристройки. Сады проектировал Капабилити Браун, расположивший их так, что они гармонично вписались в открытые холмистые окрестности. Скрытый в высокой траве ров не давал овцам выщипывать газоны.

Оглядев все это великолепие, Джоселин улыбнулась, потом нахмурилась при мысли о том, как много здесь мест, где мог бы укрыться нападающий.

— Завтра я покажу тебе имение, — сказал ее муж после того, как представил ее слугам и провел по многочисленным комнатам.

Джоселин улыбнулась. Этот дом с мраморным входом и высокой ротондой, с бесконечными рядами гостиных, будуаров, столовых и салонов был еще шикарнее Стоунли. И все-таки она чувствовала себя здесь как дома. Слуги, казалось, были рады, что господа собираются здесь поселиться. Конечно, Рейн привез с собой и личных слуг, которые должны были обеспечивать их нужды.

И все же этот переезд был утомителен. В первый вечер по приезде Джоселин упала в постель без сил, измотанная долгим путешествием, и Рейн оставил ее спать в одиночестве к немалому ее огорчению. Сегодня ей стало лучше. Если он к ней не придет, она была намерена сама отправиться к нему.

И сейчас, направляясь через освещенный свечами холл к своей спальне, Джоселин думала о Рейне. Войдя в комнату, она почувствовала, как зашевелился в ней ребенок, и коснулась этого места рукой.

— По-моему, мой сын дает о себе знать, — сказал Рейн, стоявший всего в нескольких шагах от нее.

Джоселин улыбнулась. Она была рада встрече с мужем.

— Да, — она подошла к Рейну, взяла его руку и положила на свой живот. — Он будет сильным, как его отец.

— И смелым, как мать, — нежно ответил Рейн. И тут ребенок заворочался под его рукой. Его лицо засветилось гордостью.

— Но это может быть и девочка, — предупредила Джо.

— Меня это не разочарует, — он наклонился и поцеловал жену. — Кроме того, я намерен наполнить весь дом своими шумными отпрысками.

Когда Джоселин засмеялась, губы Рейна жадно заскользили по ее шее, впитывая вибрацию. Потом он подхватил ее на руки, пронес через дверь, соединявшую их спальни, поставил, но не выпустил из объятий, прижимая к своему жесткому телу.

— Мне не хватало тебя вчера, — он жарко поцеловал ее в шею. — Я понял, как мне неприятно спать без тебя.

Он прикусил мочку ее уха, потом его губы коснулись ее рта, и у Джо подкосились ноги.

— Рейн, — прошептала она, едва дыша, пока он стягивал с нее одежду. Интересно, подумала она, неужели она когда-нибудь пресытится?

— Как тебе нравится твой новый дом? — поинтересовался Рейн в промежутке между нежными поцелуями.

— Мне хорошо везде, где есть ты.

Этот ответ ему очень понравился. Или ей это показалось из-за жара его прикосновений? Они со страстной самозабвенностью занимались любовью, потом снова, уже нежно. Джоселин отбросила со лба Рейна пряди каштановых волос, когда он заснул. Но ей не спалось. Если бы только я могла быть уверена в его безопасности.

Эта мысль не покинула ее даже тогда, когда она уютно устроилась рядом с мужем.

Рейн пробыл в своем загородном доме почти две недели, когда появился Харви Малком. Занятый давно задуманными преобразованиями, Рейн провел день, обсаживая поля изгородями из боярышника и размещая купы деревьев. Он намеревался организовать смешанный выпас овец и рогатого скота и постоянную смену культур на полях. Второй лорд Таунсенд расхваливал использование корнеплодов для очистки земли перед новым четырехлетним циклом. Судя по тому, что он об этом читал, это было именно то, что нужно в Мардене. И Рейн намеревался привести свой план в исполнение.

Это означало, что ему придется проводить в поле такие же долгие дни, как сегодняшний, но от этого у него появлялось чувство удовлетворения своим трудом и осмысленности жизни, которое он обрел в Фернамбуковой долине.

Несмотря на усталость, Рейн уверенно вошел в кабинет и протянул руку Малкому. Опасность, висевшая над ним, была занозой, которую ему очень хотелось вытащить.

— Какие новости, Малком? Вы проделали немалый путь. Очевидно, вы что-то обнаружили?

— Именно так, сударь, — коренастый сыщик подошел к указанному Рейном стулу у камина. Впервые в холодных серых глазах этого человека появилось что-то кроме разочарования. — Полагаю, что я наконец нашел именно то, что мы ищем.

— Вы нашли человека, стрелявшего в меня? — спросил Рейн, откинувшись на спинку своего стула.

— Весьма вероятно, сэр. Все именно так, как я и опасался. Мы подошли к делу совершенно не с той стороны. Это оказался не ваш враг, сударь, а враг вашего отца. Я полагаю, что в вас стрелял сэр Генри Эсбюри.

— Эсбюри! Но это невозможно! Он же умер.

— Боюсь, что нет. После нашей последней беседы я решил связаться с кузеном ее сиятельства в Корнуолле, с Бэркли Петерсом. Был небольшой шанс найти там какую-нибудь зацепку. Понимаете ли, когда я заговорил о пожаре на Мичем-лейн, Петере проявил явное беспокойство. Я стал расспрашивать настойчивее, и он наконец признался, что сэр Генри не погиб в ту ночь. Старик получил опасные ожоги, но каким-то образом сумел выбраться из пламени уже после того, как обрушилась крыша. К несчастью, его разум пострадал еще больше, чем тело.

— Что с ним сталось?

— Петерс с женой решили, что для ее светлости будет лучше, если она ничего не узнает об отце. Он после всего произошедшего был страшно обезображен и лишился рассудка. Когда его раны зажили, его забрали в Вифлеемский госпиталь. Он полностью сошел с ума.

Рейн подумал о том, как Джоселин воспримет эти новости, и ему стало больно за нее.

— Как я понимаю, сэру Генри удалось бежать.

— Совершенно верно, сударь. Он оказался на свободе за два месяца до покушения. Он, без сомнения, считает вас ответственным за все, что случилось, — вместо вашего отца, конечно.

— Вы знаете, где сейчас может находиться сэр Генри?

— Я сейчас направляюсь в Кингсбюри. Один из моих осведомителей сообщил, что слышал, как говорили о каком-то обезображенном человеке, поселившемся в «Рыцаре и подвязке».

— Кингсбюри всего в полудне езды отсюда. Вам не кажется, что он снова за мной охотится?

— Боюсь, что так, сударь.

Рейн вытащил часы из жилетного кармана.

— Уже поздно отправляться в путь. Так как я намерен поехать с вами, я предлагаю дождаться утра. Мы рано выедем и положим конец этому делу раз и навсегда.

— А как насчет ее сиятельства?

— И правда, как же быть с ней? — Рейн устало вздохнул, глядя в лицо Харви Малкому. — Нельзя говорить Джоселин ни слова. Пока все не будет кончено. Я не хочу, чтобы она волновалась, а она обязательно будет нервничать, если узнает, в каком состоянии ее отец.

— Не стоит беспокоиться, сударь. Я всегда был крайне сдержан.

— Грейвенволд говорил мне, — Рейн встал. Малком последовал его примеру. — Я прикажу дворецкому проводить вас и вашего человека в комнаты наверху. На рассвете мы отправляемся в путь.

— Как вам будет угодно, сударь.

Рейн указал на дверь, и они вышли. После того, как Малкома провели наверх, виконт поднялся к себе. Он беспокоился за Джоселин. Понимая, как ужасно она будет переживать, когда узнает правду об отце, он решил откладывать это известие как можно дольше.

У двери ее спальни он помедлил. Она чертовски проницательна, а он не хотел, чтобы она угадала, что его заботит. Но при этом он нуждался в ней сегодня ночью, как, впрочем, и всегда.

Он подождет, пока она погасит свет, а потом войдет. И он овладеет ею с такой страстью, что она уже не сможет думать ни о чем, кроме удовольствия, охватившего ее тело.

А завтра, сказал себе Рейн, он попробует разрешить эту проблему.

Джоселин вяло вынырнула из глубокого удовлетворенного забытья. Вчера Рейн был таким страстным любовником. И поэтому она долго спала, а он уже встал и уехал. Ее щеки зарделись от одной мысли об этом. Он овладел ею быстро и решительно, а потом начал все сначала и медленно и томно любил ее еще несколько часов.

После такой ночи она должна только радоваться, что дела в Кингсбюри задержат его сегодня вечером. Днем она может начать готовиться к большому балу, который запланировал Рейн, чтобы отпраздновать их брак, познакомить Гэрриков с местным дворянством и представить Джоселин как виконтессу.

Раз муж уехал, она сможет провести вечер с Александрой, быстро ставшей для нее хорошим другом, а потом почитать. Она должна радоваться спокойному вечеру.

Но к тому времени, когда они с Алекс — с Алексой, поправила себя Джоселин с улыбкой — закончили ужинать и Джоселин удалилась к себе в комнату, чтобы почитать, настроение у нее переменилось.

Она немного разочарованно вздохнула. Она уже скучала по Рейну, а ведь он отсутствовал еще не полный день. Это только еще раз доказывало, как сильно она его полюбила.

Ее охватило чувство вины. Вчера Рейн десять раз сказал ей о своей любви. Он говорил эти слова, целуя ее губы, произносил их, лаская ее грудь, шептал их между поцелуями, которыми осыпал ее живот и женские прелести.

Но она не говорила этих слов ему в ответ.

Почему? — задумалась она, стыдясь этого, потому что давно знала, что это правда. Она любит Рейна. Почти с самого начала. Почему же она не сказала об этом, если понимала, как нужны ему эти слова?

Доверие, решительно приказала она себе. После всего, что произошло между ними, она должна быть уверена, что может доверять ему. Она содрогнулась при мысли, что лжет сама себе. На земле не было человека, которому бы она доверяла больше, чем Рейну.

Джо покраснела, когда начала осознавать горькую правду. Наказание. Она заставляла Рейна платить за свои страдания. Это было эгоистично и зло, и все же она не могла остановиться. Всякий раз, когда Рейн говорил о своей любви и она не отвечала ему, она заставляла его расплачиваться за то, что ей пришлось пережить.

Но разве Рейн не страдал? — возразил ей внутренний голос. — Неужели ты все еще играешь в месть? Или ты уже готова отбросить прошлое и стать доброй и преданной женой человеку, которого любишь?

Святой Боже, безусловно, своей нежностью и вниманием, своей любовью и заботой он уже расплатился за все.

Словно рассеявшиеся после грозы тучи, мысли Джоселин стали светлыми, ее смятение прошло. Прошлое забыто. Она любит Рейна, а он любит ее. И пора ему сказать об этом.

Улыбаясь, с радостно бьющимся сердцем, Джоселин пересекла комнату. Она не могла дождаться возвращения Рейна. Господи, она так хотела, чтобы он вернулся сегодня. Он не приедет, но сегодня она будет крепко спать. Она приняла решение. Ее сердце наконец-то освободится от груза.

Сквозь сон Джоселин едва расслышала, как тихо пробило три. Трудно было выбраться из ласковых рук Рейна, хотя она и понимала, что это всего лишь сон.

Какое-то неясное беспокойство овладело ее чувствами, превратившись в уверенность — что-то не так.

Джоселин открыла глаза с большим трудом, чем должна была бы. Веки казались тяжелыми и ватными, минуту спустя их стало щипать. В это мгновение она вздохнула и поняла, что воздух тяжелый от копоти, дышать почти невозможно. От кашля она окончательно проснулась и осознала, что комната пылает.

Пожар! Господи, Господи, только не это! Комната была заполнена густым черным дымом, по занавескам побежали язычки пламени, уже пожиравшие край ковра. Пожар! Это давно уже стало для нее кошмаром — с той ночи в коттедже. Джо охватила паника, на мгновение она перестала что-либо понимать. Она не шевелясь сидела на кровати, не сводя глаз с огненной стены, со все растущим ужасом понимая, что если она сейчас ничего не предпримет, дым поглотит ее прежде, чем кто-либо догадается, что случилось.

Она попыталась заставить губы шевелиться, попыталась выдавить из себя крик, но звуки не шли из ее горла, парализованного, как и ее руки и ноги.

Ты же не можешь просто так сидеть и ждать — сделай же что-нибудь. Но тело не повиновалось ей, а огонь подбирался все ближе. Где же слуги? Почему никто не идет ей на помощь? Тут Джоселин подумала, что первым могло загореться это крыло, и поэтому тревога еще не поднялась.

Она одна знала о страшной опасности.

В глубине ее сознания вспыхнуло иное пламя. Злобный огонь пожирал ее маленькую гостиную, лизал крышу, поглощал стены, уничтожая все следы дорогого ей мира. Гудение пламени наполнило ее уши, но не смогло заглушить крики. Голос ее отца проникал даже через оглушительный треск рассыпавшегося дерева.

Она могла бы так и остаться сидеть, вспоминая ужасы прошлого, глядя на приближающееся пламя, если бы не зашевелился ребенок. Его желание жить было гораздо сильнее ее собственного, и тоненький голосок пробился в ее молчащий разум.

Господи, Господи, только не ребенок! Инстинкт, живший в тысячах поколений, победил страх и заставил Джоселин двигаться ради ребенка. Занавески полыхали, через окно бежать было невозможно, к тому же ее комната находилась на третьем этаже.

Соскользнув на пол, прижимая руку к тяжелому животу, Джоселин поползла к двери. Огонь уже лизал косяки, но даже треск пламени и толстое дерево не могли заглушить крики перепуганных слуг, спешивших ей на помощь.

Джоселин схватилась за ручку двери, но с криком выпустила ее — горячий металл обжигал пальцы. Наклонившись ниже, чтобы вздохнуть, она бросилась к комоду, схватила полотенце, обернула им дрожащую руку, пробралась назад и распахнула дверь.

— Джоселин!

— Слава Богу, миледи!

Это кричали Александра и толпа перепуганных слуг, боровшихся с огнем вокруг зиявшей в полу холла огромной дыры.

Западное крыло дома являло собой ад в миниатюре — стены объяты пламенем, оранжевые языки поглощали персидские ковры, потолок казался живым от жестокого жара, и все это тонуло в густом угрожающем дыму, от которого было невозможно дышать.

— Вам не следует пытаться пройти здесь! — крикнул Фарвингтон, словно была иная возможность. — Вам придется вернуться!

Джоселин стало дурно.

— Но я не могу туда вернуться!

К этому времени комната была уже вся объята пламенем.

— Спускайтесь в холл! — крикнула Александра. — Попытайтесь найти спальню, где нет огня.

Пламя лизало стены за спиной Джоселин, но пол остался нетронутым, насколько можно было различить в густом дыму.

— Не могу! Я не могу этого сделать!

Но ей нужно было думать не только о своих страхах. Ей нужно было помнить о ребенке Рейна. Она не могла позволить ему погибнуть.

— Джо, это нужно сделать! — требовала Александра. — Мы попробуем добраться до вас по черной лестнице. Вам нужно хотя бы дойти до конца коридора!

С развевающимися волосами Александра побежала вниз по главной лестнице, за ней последовало полдюжины заплаканных слуг.

— Быстрее, миледи! — крикнул Фарвингтон. Он и другие слуги еще боролись с огнем, пытаясь сбить его в крыле, где она оказалась в западне. Но до нее им было не добраться. — Быстрее!

Кашляя от дыма, заполнившего ее легкие, сгибаясь в попытках вздохнуть, Джоселин молила Бога даровать ей силы. Она прикрыла рот полой ночной рубашки и босиком бросилась в жар и дым. За первыми тремя дверьми оказались комнаты, напоминавшие пекло, сердце Джоселин падало при каждой неудаче.

Ее глаза были в слезах, и не только от едкого дыма. Если она не найдет выхода в ближайшее время, ей не справиться. Погибнуть в огне — страшная участь, это она знала с самого начала, но теперь она больше думала о Рейне. Он никогда не увидит своего ребенка, никогда не узнает, как она его любит,

Слезы ручьем потекли у нее из глаз, она не могла с этим ничего поделать, да и какое это имело значение. В густом дыме она не видела ни зги. Джо нащупала у себя за спиной еще одну дверь, но и из-под нее вырвалось пламя. Где же узкая черная лестница? Почему никто не пришел за ней?

Когда Джоселин завернула за угол, она узнала ответ. Пламя преградило ей путь вперед, а за спиной все ближе надвигалась другая стена огня.

Бежать некуда, спрятаться негде, спасения нет. Ужасный кошмар — и он был явью.

Сердце Джоселин мучительно колотилось, потом стало замедляться. Ее охватила пугающая, но желанная бесчувственность. Скоро все будет кончено, но все же недостаточно скоро. Сможет ли она встретить смерть мужественно? Она не хотела умереть, крича, как ее отец.

Она молила Бога дать ей силы не опозориться.

Дрожа всем телом, она призвала на помощь остатки мужества и крикнула в сторону скрытой огнем лестницы.

— Если кто-нибудь меня слышит, скажите Рейну, что я люблю его! Скажите, что я всегда его любила! Скажите, что всегда буду его любить!

— Ты можешь сказать это ему лично, — раздался низкий мужской голос.

— Рейн!

Она не могла рассмотреть его лицо сквозь одеяло, накинутое ему на голову, но она безошибочно узнала направлявшийся к ней силуэт. Он обернул ее во второе влажное одеяло. Он не стал дожидаться ее ответа, не знал, что ее охватила огромная надежда и еще больший страх — страх, что Рейн может погибнуть здесь вместе с ней.

Уверенная, что в любой момент они оба могут умереть, она почувствовала, как Рейн обнял ее, заставляя идти сквозь огонь, потом поднял на руки, пронес через стену пламени и вниз по лестнице.

Жар обжег ее легкие и подпалил волоски на руках. Мокрое одеяло шипело, но Рейн шел не останавливаясь. Кашляя, хватая ртом воздух, он вступил на охваченную пламенем лестницу, доски подломились под его тяжелыми шагами. Джоселин вскрикнула. Рейн выругался, восстановил равновесие, перепрыгнул через сгоревший пролет, потом еще.

На другом этаже дела обстояли не лучше — их окружала масса из тлеющих обоев и ковров. Но Рейн не замедлил шага, его сильные ноги несли их вперед. Когда тяжелый дым рассеялся, они спустились по последнему пролету лестницы под радостные возгласы слуг и рыдания Александры.

Броуни и Такер тоже были там, их лица стали черными от копоти, они кричали от радости.

— Здорово сделано, хозяин. Вы спасли мою девчонку, — Броуни смахнул слезу, а Такер рассмеялся.

— Теперь это моя девчонка, — ревниво заявил Рейн и потребовал, чтобы все поскорее вышли в безопасное место. Он остановился, только когда оказался на свежем воздухе. Слуги вернулись тушить пожар, который начал уже утихать, столкнувшись с мощными каменными стенами более старой частей дома.

Через широкое плечо Рейна Джоселин смотрела на угасавшее пламя. Когда они оказались в безопасности, он остановился под раскидистым платаном и осторожно поставил ее на ноги.

— С тобой все в порядке?

— Ты пришел за мной, — тихо произнесла Джоселин. — Как раз в тот момент, когда я потеряла последнюю надежду, ты пришел.

Рейн целовал ее глаза, нос, губы.

— Я пришел за тобой, как приходил и прежде. Как всегда буду приходить. Я посвящу всю свою жизнь твоей защите, Джо.

— Я люблю тебя, Рейн. Я так тебя люблю, — она прижала ладонь к его щеке и ощутила колючие волосы отросшей за день бороды. — Я говорю это от всего сердца. Я всегда тебя любила. Даже когда я не хотела тебя любить, я не могла побороть это чувство. Я всегда буду тебя любить, Рейн.

Рейн обнял ее еще крепче и поцеловал в губы.

— Я уже думал, что потерял тебя, — он вздрогнул. — Я никогда так не боялся.

Рейн сел под деревом и усадил ее себе на колени. Он поцеловал ее макушку.

— Повтори-ка все это еще раз.

Джо ласково улыбнулась ему.

— Я люблю тебя. Я должна была сказать тебе это раньше. Я хотела сказать тебе это, когда мы были в городе.

Рейн нежно поцеловал ее, потом немного отодвинулся.

— Мне нужно тебе кое-что сообщить. Я готов все отдать, чтобы мне не пришлось этого говорить.

Она взглянула ему в лицо.

— Это был твой отец, Джо. Тот человек, который в меня стрелял.

— Отец? Но…

— Он тогда не погиб в огне. Его тело, по крайней мере, пережило это испытание, к несчастью, этого нельзя сказать о его рассудке.

— М-мой отец пытался тебя убить?

Рейн кивнул.

— Малком оказался прав. Мы не там искали. Когда он расспросил Бэркли Петерса, он узнал, что случилось на самом деле. Петерс скрывал безумие твоего отца.

Он как можно мягче рассказал ей о том, что ее отец сидел в сумасшедшем доме, но бежал.

— В том состоянии, в котором он находился, сэр Генри был не в силах отличить меня от моего отца, мы оба в его глазах были в ответе за воображаемые преступления. И это он поджег дом, Джо.

— Что?

— Твой отец поджег дом. Мы с Малкомом уехали в Кингсбюри в надежде его найти. Но, добравшись туда, узнали, что он уже уехал. Мы поняли, что он направился сюда, но уверенности в этом не было. К тому времени, когда мы проследили его окольный путь, он опережал нас уже на несколько часов. Я опрометчиво полагал, что в мое отсутствие ты будешь в безопасности. Мне никогда не приходило в голову, что он может совершить что-либо подобное.

Он обернулся на дымящиеся развалины западного крыла, еще вспыхивавшие местами красными огнями.

— Я могу лишь благодарить Бога, что не опоздал.

Джоселин прижала дрожащие пальцы к вискам. У нее на сердце лежал камень, оно невыносимо болело.

— Где он?

Рейн подбадривающе обнял ее.

— Он остался там, Джо. Малком видел, как он вошел в дом. Он был весь покрыт страшными шрамами, ошибиться было невозможно.

Джоселин вздрогнула.

— Боже милосердный.

— Малком пытался его найти, но не думаю, что сэру Генри удалось выйти оттуда живым. На него упала балка. Харви считает, что сэр Генри умер еще до того, как до него добралось пламя.

Пальцы Джоселин вцепились в лацканы сюртука Рейна. Она зарылась лицом в его рубашку, слезы текли у нее по щекам.

— Не стесняйся, дорогая. Выплачь это горе. Теперь прошлое позади. Как только ты его забудешь, мы сможем двигаться дальше.

Джоселин вгляделась в красивое лицо мужа. Несмотря на усталость и черную копоть, оно в каждой черточке выражало любовь и беспокойство за нее. Она знала, что такая же любовь горит и в ее сердце.

— Я люблю тебя, Рейн.

Он нежно поцеловал ее.

— Мне никогда не надоест слышать это от тебя.

— Я люблю тебя, — повторила она. Рейн поцеловал ее, радуясь, что это правда.

Эпилог

Ямайка, 1809 год

Раздался еще один ужасный крик, потом еще и еще, все громче и громче.

— Уже почти все, — утешала Джоселин, вытирая пот со лба Читы. — Просто продолжай толкать. Все идет прекрасно.

— Уже показалась головка, — объявила Долли. — Худшее позади, милочка. Еще один толчок и все.

Чита повиновалась, тяжело дыша и борясь с ужасной болью. Хотя это были уже вторые ее роды, они шли труднее, чем предыдущие. Ее дочка появилась на свет сравнительно легко. А этот сильный ребенок Пауло был куда упрямее.

— Толкай! — приказала Джо.

— Я толкаю, — измученная и отчаявшаяся Чита разразилась потоком испанских ругательств, но еще одно усилие дало результат. Маленькое тельце скользнуло в подставленные Долли руки.

— Все, справилась, милочка!

Пока Джоселин перерезала пуповину и убирала послед, Долли похлопала младенца по попке. Едва он издал мощный крик, как дверь распахнулась и влетел Пауло.

— Что такое? Что случилось?

Джоселин рассмеялась.

— Как раз то, что должно было случиться. У тебя очаровательный сынок.

— А Чита? С ней все в порядке?

— Она в порядке, Пауло, — Джоселин протянула завернутого в одеяло младенца. — Такой же черноволосый и черноглазый, как отец.

И без того широкая грудь Пауло стала казаться еще шире. Он полюбовался своим ребенком, потом подошел к Чите, наклонился и поцеловал ее.

— Obrigado — спасибо, моя милая женушка, — он глупо улыбнулся женщинам. — И вам спасибо, друзья.

И тут в дверях показался Рейн.

— Так у тебя сын? — Он подошел к другу и похлопал его по спине. — Теперь у Эндрю Аугустуса будет товарищ. Мои поздравления.

Он радостно улыбнулся Джоселин.

— Я думаю, дорогая, что нам пора заняться делом и позаботиться о подружке для маленькой Серены.

Серена была первым ребенком Читы и приносила Пауло огромную радость, уступавшую лишь радости его жены.

— А теперь идите-ка вы отсюда. Дайте моему ягненочку роздых.

Джоселин пожала Чите руку, Долли уложила ей под бок малыша. Хотя Пауло остался рядом с уснувшей женой, остальные вышли. Долли отправилась в детскую, чтобы присмотреть за маленьким Эндрю. Рейн тихо закрыл дверь.

— Хочешь дочку? — спросил он у Джо, когда они остались одни.

— Ты же знаешь, что да.

— Тогда почему бы нам не пойти и не узнать, не удастся ли мне ее сделать?

Джоселин улыбнулась. Господи, как же она его любит. После пожара эта любовь выросла в десятеро.

Она, конечно, оплакивала отца, но утешилась быстрее, чем думала. За четыре года до этого она уже пережила его смерть и примирилась со своей потерей. А этот человек был ей чужим. Она сожалела о том, что ему пришлось пережить, но вскоре она уже смогла оставить переживания в прошлом.

Огонь удалось остановить прежде, чем сгорел весь дом. Пострадало только западное крыло. Его перестроили еще с большим размахом, добавив несколько запасных лестниц.

Джоселин почувствовала, как Рейн обнял ее за талию, увлекая в спальню.

— А как же Александра? Она в любой момент может вернуться.

Алекса отправилась в гости к соседям в Тамаринд. Они отослали ее из дома подальше от страшных криков Читы. Бедняжке и так пришлось пережить немало.

— С ней все будет в порядке, — заверил Рейн. Он крепко поцеловал жену. — Идем.

Алекса наконец оправилась после своей собственной трагедии — смерти ее друга Питера Мелфорда, но на это ей потребовалось более двух лет. Смерть лорда Питера изменила ее, потому что она корила себя за его самоубийство, хотя в этом едва ли была ее вина. Он, правда, был в нее влюблен, но не больше, чем добрая половина лондонских повес.

То, что девушка так тяжело переживала случившееся, свидетельствовало в ее пользу.

— Идем, дорогая, — настаивал Рейн. — Вчера ты опустошила мое тело, сегодня моя очередь.

Он поцеловал ее ухо и нежно укусил за шею, вызвав дрожь в руке.

— Ладно, ладно, ты выиграл, — Джо обернулась и поцеловала его.

— Выиграл? Что же я выиграл?

— Право на месть за вчерашнюю ночь. Право на небольшую сладкую месть.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я думаю, что самая сладкая месть — это счастье.

Джоселин улыбнулась в ответ.

— Это правда, дорогой. И никто не знает этого лучше меня.

И чтобы показать, какая она умная, Джоселин повела мужа в спальню.

1

Имя героя (Rayne) созвучно английскому слову rain — дождь.

2

Иосиф — австрийский эрцгерцог Иосиф II, император Священной Римской Империи в 1765-1790 г.г., соправитель императрицы Марии-Терезии.

3

Питт — Питт Уильям Младший, премьер-министр Великобритании в 1783-1801 и 1804-1806 г.г. Один из главных организаторов коалиции против наполеоновской Франции.

4

Стиль хэпплуит был характерен для английского мебельного дизайна в 1780-1795 г.г. Назван так по фамилии основателя создавшей его фирмы Джорджа Хэпплуита (ум. в 1786 г.).

5

Уильям Вордсворт (Уордсуорт) и Сэмюэл Тейлор Колридж — английские поэты-романтики. Их совместный сборник «Лирические баллады» появился в 1798 году.

6

Проститутка, путана (исп.).

7

Англичанка (исп.).

8

Стиль шератон был изобретен английским мебельщиком Томасом Шератоном (1751-1806 г.г.).

9

Матерь Божья (исп.).

10

Иди с Богом (исп.).

11

Добрый день, сеньорита (португ.).

12

Добрый день, барышня (португ.).

13

Добрый день, сеньор (португ.).

14

Дорогая (португ.).

15

Моя красавица (португ.).

16

Боже мой (исп.).

17

Ради Бога (исп.).

18

Да, да, сеньор (исп.).

19

Ничего больше (исп.).

20

Сестричка (исп.).

21

Парнишка (португ.).

22

Дитя, милая (португ.).

23

Да, красавица (португ.).

24

Да, да, прости меня (исп.).

25

Да (португ.).

26

Господи (португ.).

27

Дорогая, любимая (португ.).

28

Любимая (португ.).

29

Любовь моя (португ.).

30

Жизнь втроем (франц.).