Случай представился даже раньше, чем она ожидала.

На закате в табор пришел ремесленник, похожий на цыгана. Он продавал свои поделки, точил ножи и ножницы. Краска на стене его вагончика облупилась, некогда яркая надпись, зазывающая клиентов, выцвела, но колеса были как новенькие, да и мул, впряженный в повозку, выглядел вполне здоровым.

— Арманд — француз, — пояснил Доминик, перехватив заинтересованный взгляд Кэтрин. — Они друзья со старым Джозефом.

Большинство людей, кого ремесло заставляет колесить по земле, стараются держаться от цыган подальше, однако этот Арманд, по всей видимости, был исключением и считался в таборе своим.

— Пойдем, — предложил Доминик, — посмотрим, что он привез.

Доминик весело улыбнулся и, взяв Кэтрин за руку, повел в передвижную лавку. Пальцы его, казалось, излучали тепло и силу.

Когда Доминик обернулся, чтобы помочь ей подняться в вагончик, Кэтрин снова вгляделась в его лицо. Дрожащий свет от костра падал на его лицо, причудливо изменяя его, делая черты еще тверже, тени глубже, придавая его взгляду таинственно-опасное выражение, то самое, что она заметила вчера. Черты его были острее и выразительнее, чем у знакомых ей англичан, кожа смуглее и ровнее. Он был не похож ни на одного из известных ей мужчин.

— Домини! Веди к нам женщину-гаджио! Пора и нам взглянуть на твое приобретение.

Доминик повел ее туда, откуда прозвучали голоса. Пробравшись под натянутыми между повозками веревками, на которых сохло сильно изношенное белье, они подошли к группе цыган, сидящих у небольшого костра. Кэтрин обратила внимание на пожилого костлявого мужчину, тучную усатую женщину и молоденькую женщину на сносях. Цыгане весело смеялись.

— Катрина, это Джозеф. Он у нас главный, — сказал Доминик, — это его жена, Зинка, а это невестка, Медела.

— Здравствуйте, — не слишком уверенно произнесла Кэтрин.

Цыгане беззастенчиво разглядывали ее, но почему-то их внимание привлекло не лицо ее, а волосы.

— Бала камескро, — произнес Джозеф, по-видимому, с одобрением. — Может быть, она принесет нам удачу.

— Что такое бала кам… кам?

— Бала камескро, — повторил Доминик, — значит солнцеволосая или рыжеволосая. Считается, что рыжеволосые женщины приносят табору удачу.

Теперь Кэтрин стало попятно, почему однажды в другом таборе, когда она спала, кто-то подкрался к ней и отрезал рыжий локон. Тогда она не знала, что и подумать.

Беременная подошла к Кэтрин и коснулась се волос почти с благоговением, затем медленно погладила шелковистые блестящие пряди. Черные волосы девушки, как и у свекрови, были покрыты платком, дикло, завязанным на затылке, поскольку у цыган замужняя женщина не может ходить с непокрытой головой.

— Очень красиво, — сказала цыганка, намотав па палец прядь. Она улыбнулась нежно, почти застенчиво, совсем не так, как это делали другие цыганки.

— Спасибо.

Кэтрин повернулась к Доминику.

— Если она хочет, я могу отрезать для нее локон.

Доминик ответил ей теплой улыбкой.

— Меделе будет приятно.

Впрочем, Кэтрин заметила, что ее поступок приятен и Доминику. Он одобрительно улыбался и больше не хмурил брови.

— Если вы дадите мне прядь, я буду носить ее здесь, — Медела показала на живот, — рядом с малышом.

Доминик легко вскочил на подножку повозки, с кошачьей грацией скользнул внутрь. Через мгновение он уже опять стоял рядом с Кэтрин. В руках у него был нож.

— Поворачивайся, — коротко приказал он Кэтрин.

Честно говоря, ей не слишком понравился тусклый холодноватый блеск клинка, но что поделаешь. Доминик приподнял волосы на затылке и отрезал небольшой локон снизу.

Медела взяла протянутый ей подарок, сияя от радости.

— Мэнди паэзорхас, — сказала она, — я перед вами в долгу.

Зинка подняла свой грузный стан, при этом колокольчики на ее сережках мелодично зазвенели.

— Может статься, — сказала цыганка, — что ты заплатил за нее даже меньше, чем она того стоит.

Украдкой взглянув на Доминика, Кэтрин заметила, что напоминание о торге не очень приятно ее новому хозяину, но Доминик ничего не ответил.

Цыгане говорили о погоде, о потеплении, о ярмарке, куда направлялся табор, и, наконец, о приезде Арманда.

— Как обычно, он предлагает нам дешевку втридорога, — сказал Джозеф, но слова его никак не вязались с улыбкой, выдававшей привязанность старого цыгана к чужаку-французу.

— Приятно увидеть его вновь, — поддержал старика Доминик.

Пришла пора прощаться. Доминик взял се за руку и повел к ремесленнику. Вагончик француза стоял отдельно от всех, на самом краю поляны. Вокруг толпились цыгане и цыганки, торгуясь на чем свет стоит. Тут же сновали вечно голодные собаки.

— Домини! — окликнул их пожилой мужчина. — Сколько лет, сколько зим, mon ami[1]!

Тщедушный человечек улыбнулся, обнажая гнилые зубы. Похоже, он и вправду был рад видеть Доминика.

— Ты не изменился, — сказал Доминик на французском. — По-прежнему остаешься единственным гаджио, способным облапошить цыгана.

Мужчины засмеялись и принялись вспоминать веселые былые времена.

Доминик по-хозяйски обнял Кэтрин за талию. Когда она попыталась высвободиться, рука его прижала ее крепче, и он бросил на нее предупредительный взгляд.

— Ты, смотрю, женился. Давно пора.

Доминик только рукой махнул,

— Она англичанка, — сказал он, будто это все объясняет. — Она не моя жена.

«А просто моя собственность, — мысленно закончила за него Кэтрин, побледнев от унижения. — Ты можешь думать, что тебе заблагорассудится, но скоро ты поймешь, что ошибся».

— Ты к нам надолго? — спросил Доминик.

— Рад бы, да не могу. Вот поем, выпью с Джозефом, послушаю его скрипку и поеду. У меня есть дело в Арли.

Доминик лишь кивнул в ответ. Среди всевозможных поделок из металла — кастрюль, сковородок, ножей и прочего — Доминик выбрал изящную оловянную шкатулочку в форме сердечка.

— Это тебе, — сказал он, улыбнувшись, и подал подарок Кэтрин, — чтобы было где хранить ленты, которые я буду тебе покупать.

Кэтрин опустила глаза. С какой радостью она сказала бы ему сейчас, чтобы он приберег для кого-нибудь другого свои дешевые сувениры, что, будь эта коробочка отлита из чистого золота, он все равно не сможет купить ее благосклонность. Вместо этого Кэтрин любезно улыбнулась и приняла подарок.

— Спасибо.

Рука Доминика вновь легла на ее талию. Отчего-то тепло его руки проникло в ее тело, пробежало по нему волной. Что с ней происходит? Неужели?.. У Кэтрин возникли кое-какие подозрения, и она разозлилась на себя.

— Я думаю, мне будет приятно делать тебе подарки, моя рыжая киска, — шепнул ей на ухо Доминик, и от его хрипловатого голоса у нее почему-то сладко сжалось сердце.

— Не пора ли нам возвращаться? Твоя мать, наверное, хочет, чтобы я помогла с ужином.

Кэтрин уже поняла, что во всем, что касается матери, Доминик проявляет почти трогательную заботу. Он явно был доволен тем, что Кэтрин выполняет значительного часть той работы, которую прежде делала Перса. И цыганка сказала правду — Доминик действительно любил те желтые цветы.

— Ты права, — сказал Доминик и, дав Арманду монету за шкатулку, попрощался, пожелав ему бахтало дром — счастливого пути.

Кэтрин запомнила это выражение, поскольку его часто говорил Вацлав. Она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. Арманд уезжает сегодня! И хотя Арли находится на юге, он все же ближе к морю, к Англии.

Все складывалось очень удачно.

Кэтрин изо всех сил старалась не выдать своей радости. Вокруг, как всегда, носились ребятишки. Кэтрин остановилась, чтобы поправить у одного из них сползающие штанишки.

— Янош, это Катрина, — сказал мальчуган приятелю, босому, без рубашки, в рваных штанах.

Кэтрин так и не могла привыкнуть к тому, что дети здесь вообще не знают обуви, а холода будто и не замечают.

— Здравствуйте, — смущенно проговорил ребенок.

— Здравствуй, Янош, — ответила Кэтрин.

Детей она любила всегда. У себя дома она входила в Общество помощи бедным и сама учила детей грамоте. Благодаря ее усилиям дело, начатое еще ее отцом, продолжалось, и дети имения Арундейл ходили в школу достаточно регулярно. Кэтрин украдкой смахнула слезу. Этот мальчуган напомнил ей о доме. Дом! Горький ком встал в горле.

Кэтрин отвела взгляд от мальчика, который, взобравшись на широкие плечи Доминика, путешествовал верхом, вцепившись в его черные кудри. Но взглянув на Доминика, она поймала в его глазах удивленное выражение.

Он опустил ребенка на землю, и мальчонка побежал догонять приятелей.

— Ты любишь детей? — спросил он.

— Да, — тихо ответила она, — очень.

На ужин они поели жареной картошки, капусты и цыпленка. Кэтрин узнала, что цыгане держат кур всех расцветок, чтобы, если крестьянин из близлежащей деревни явится искать украденное, ему можно было предъявить несколько таких же, на выбор, и он, растерявшись, ушел бы ни с чем.

Доминик сел с ней рядом, слишком близко, отчего она чувствовала себя несколько неуютно. Разговор шел о погоде. Действительно, хотя ночи оставались прохладными, днем солнце светило вовсю, именно так, как предсказывал Вацлав. Доминик еще говорил о своих лошадях, к которым он, как видно, питал особую страсть, и о предстоящем торге.

— Я думаю, тебе понравится, — сказал он, — зрелище интересное.

«Странно, для цыгана речь у него слишком правильная и гладкая», — подумала Кэтрин. Но сейчас ее волновало не это. Она думала только о том, как бы ей улучить момент, чтобы пробраться в повозку Арманда, молилась лишь о том, чтобы не опоздать. И старалась не замечать взглядов, которые на нее искоса бросал Доминик.

— Я устала, — наконец сказала Кэтрин. — Если вы не возражаете, я пойду спать.

— Ты вес еще уверена, что хочешь спать одна? — с блеском в глазах спросил Доминик, прямо раздевая се глазами.

У Кэтрин заныло от страха сердце.

— Совершенно уверена.

Он поднял руку, убрал упавшую на лоб рыжую прядь и кончиком пальца погладил ей щеку. Кэтрин показалось, будто бабочка задела ее крылом, и сердце ее затрепетало.

— Спокойной ночи, малышка, — сказал он и, пристально посмотрев на нее, отвернулся и зашагал прочь.

Кэтрин торопливо поднялась по ступенькам, распахнула дверь вагончика и, залетев внутрь, захлопнула за собой дверь. Тяжело дыша, она прислонилась к стене. Тускло горела свеча. Здесь, за плотно закрытой дверью, ей стало немного полегче, хотя чего она так боялась, от чего так старалась убежать, Кэтрин сказать бы не могла.

Чуть попозже она затушила свечу и легла. Кэтрин полагала, что цыган едва ли придет. Он не из тех, кто бросается словами. Он даст ей знать, когда надумает получить то, что ему принадлежит, вот только ее здесь уже не будет.

Ожидание чуть не свело ее с ума. Лаяли собаки, ржали лошади, дети никак не могли улечься, но в конце концов цыганский табор утих. Кэтрин не слышала скрипа колес, значит, пока все были на месте, и она вполне успеет спрятаться в повозке ремесленника. Сколько получится, она проедет вместе с ним, а там поглядим. А пока нужно кое-что украсть отсюда.

Кэтрин выбралась из теплой кровати и подошла к большому деревянному сундуку справа от входа. Она видела, откуда Доминик доставал деньги, чтобы заплатить Вацлаву, и молила лишь о том, чтобы там еще что-нибудь осталось.

Просунув руку под попоны, упряжь, гребни и прочий хлам, Кэтрин наконец добралась до дна, туда, где лежал тяжелый мешочек с деньгами, и в нем оказалось золота больше, чем она думала.

Конечно, воровать было неприятно, но что делать, если нет выбора? Как только она доберется до дома, тогда попытается как-нибудь вернуть деньги. Кэтрин сунула несколько монет в карман юбки, накинула на себя старую шерстяную таль и выскользнула из вагончика. Убедившись, что вокруг никого, она тихонько прикрыла дверь и спустилась по ступеням.

Перса спала в вагончике по другую сторону от костра, но Доминика нигде не было видно. Вздохнув с облегчением и надеясь, что удача не оставит ее и дальше, Кэтрин проскочила открытое пространство между повозками и дальше побежала, стараясь не попадать а круг света, образованный догорающими угольями.

Подойдя к повозке ремесленника сзади, Кэтрин подтянулась и, откинув парусину, забралась внутрь, стараясь не шуметь. Скорчившись за деревянными ящиками на жестком полу, Кэтрин вслушивалась в голоса, доносящиеся со стороны повозки старого Джозефа. Скрипка прекратила играть несколько минут назад, значит, скоро Арманд вернется. Кэтрин уже пожалела о том, что не прихватила с собой одеяло, и сейчас дрожали от холода. Оставалось только ждать.

Доминик стоял в тени у вагончика Яны. Увидев Кэтрин, он удивился, но уже в следующую минуту понял, что она задумала.

— Домини?

Яна вышла из вагончика, соблазнительно покачивая бедрами. Черные волосы рассыпались по плечам, миндалевидные черные глаза блестели.

— Почему ты не заходишь? Ты и так заставил меня долго ждать!

Пряди черными змеями падали на полную грудь, вздымавшуюся при каждом вздохе. От холода соски ее отвердели и заострились, натягивая тонкую ткань простой белой блузы.

— Подожди немного, — сказал Доминик. — У меня тут одно дело осталось.

Яна обольстительно улыбнулась.

— Дело может подождать. Пойдем, мой милый, иди ко мне, любовь моя, позволь Яне сделать тебе приятно.

Она протянула ему руки, ждущие, манящие, но он словно и не заметил ее жеста.

— Позже, — бросил он, уходя.

Честно говоря, он стоял у вагончика уже довольно долго, думая: войти или нет. Он собирался прийти к ней, как и обещал, но вместо этого медлил, выпил палинки, крепкой цыганской водки, потом выкурил сигару, потом пошел проверил лошадей. Все откладывал и откладывал встречу. Доминик выругался. Все оттого, что сегодня, как и вчера, он хотел не Яну, а Кэтрин. Да, Кэтрин, а не ту женщину, которая согревала ему постель вот уже несколько недель. Кэтрин, рыжую плутовку, ту, что как раз сейчас пытается от него удрать.

Доминик подбежал к повозке, рывком открыл дверь и вошел. У цыган не было надобности в замках, красть у своих было делом неслыханным, все равно что украсть у брата или сестры. Но у гаджио другие традиции, и от женщины, которую он спас, он мог ожидать любой подлости.

Доминик зажег свечу из белого воска и подошел к сундуку, где хранил деньги. Откидывая кованую крышку, он уже знал, что не найдет на дне золота. Не должен был он ей доверять, вел себя как дурак. Доминику было досадно. Эта рыжая воровка обвела его вокруг пальца.

И все же он продолжал искать. Нащупав мешок, он почти удивился. Вынул, взвесил на руке. Легче, но не намного. Почему она не взяла все? Доминик не знал ответа. Одно радовало: женщина гаджио оказалась лучше, чем он о ней думал. Почему-то это очень обрадовало его, показалось чрезвычайно важным.

Воздух в комнате хранил ее запах. Доминик вдохнул полной грудью. Она пахла чистотой, наверное, от мыла, которым часто пользовалась, и было нечто еще в ее запахе, какая-то сладость, похожая на запах меда, нечто неуловимое, чему он не мог найти названия. Он представил, как Кэтрин прячется в дальнем углу повозки. Должно быть, она замерзла.

Господи, что с ним творится? Вместо того чтобы скрежетать зубами от злости, он улыбается. Какую храбрость нужно иметь, чтобы покинуть теплоту и уют его вардо, более-менее сытую жизнь ради неизвестности.

Конечно, без хорошей выволочки он ее не оставит, и все же у этой женщины есть и мужество, и характер, а англичанка с характером — настоящая редкость. Она стоит денег, что он за нее заплатил.

Когда Доминик вышел из вардо, повозка Арманда уже тронулась. Цыган пошел к лошадям. Доминик не без ехидства представлял себе, как вытянется ее хорошенькое личико, когда он перехватит их на пути, и усмехался. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не пуститься в погоню немедленно.

Повозку качало, кастрюли, сковородки гремели, но все это можно было пережить. Только бы добраться до порта. Кэтрин выглянула из-под парусины. Костры цыганского табора еще виднелись вдали, но вскоре и они пропали. До рассвета, когда Доминик обнаружит, что она сбежала, пройдет не один час. И многие мили лягут между ней и мужчиной, чьи темные глаза и волосы, чья смуглая кожа вызывали в ней странное беспокойство.

Кэтрин прислонилась к грубой обшивке вагончика, вся отдавшись позабытому чувству свободы. И воздух казался слаще, и ночные звуки безмятежнее. Свободна! Глаза ее смежила дрема. Свернувшись калачиком, она сладко заснула.