— Уверяю вас, муж мой, меня это нисколько не затрудняет.

Доминик равнодушно пожал плечами, но когда пальцы их соприкоснулись, Доминик непроизвольно сжал бокал. Кэтрин почувствовала, что он взволнован, и мысль о том, что она все еще желанна, согрела ей душу.

— Давай… сядем. Я знаю, что ты устал.

Кэтрин положила руку ему на плечо. Они сели на диван. Доминик не мог оторвать взгляда от выреза ее темно-красного парчового платья. «Ведьма. Она опять околдует меня».

— Где ты взяла это платье?

Глаза его, иссиня-черные, были прикованы в точности к тому месту, к которому стремилась привлечь его внимание Кэтрин.

— Тебе не нравится?

Кэтрин надула губки. Они с Гэбби потратили не один час, переделывая нарядное, но скромное платье так, чтобы декольте своей открытостью могло сбить с ног любого.

— Да оно просто неприличное, — прорычал Доминик. — Надеюсь, тебе не придет в голову надеть его на прием.

— Отчего же. Я думала, что могу появиться в нем на ужине у Джайлсов.

Кэтрин, конечно же, врала, но, наблюдая за Домиником, она осталась довольна своей выдумкой.

— Цвет как раз по сезону, — с невинным видом продолжала щебетать Кэтрин. — Но если тебе не нравится…

— Джайлса ни к чему поощрять, — сквозь зубы проговорил Доминик. — Парень и так наматывает вокруг тебя круги как похотливый кот. Я бы предпочел, чтобы ты выбрала что-нибудь более скромное.

Кэтрин пожала плечами.

— Не очень-то ты заботился о моей скромности, когда мы путешествовали с табором. Не понимаю, почему это так волнует тебя сейчас.

— Тогда — другое дело.

— В самом деле? Что же изменилось?

— Сейчас ты моя жена, вот что изменилось. И хватит об этом.

Слуга, стройный парень по имени Фридерик, вошел в комнату с серебряным подносом в руках. Из-под серебряной крышки струился чудный аромат.

— Поставь поднос па стол, Фридерик, — распорядилась Катрин.

Фридерик кивнул, поставил поднос и вышел, Доминик проглотил слюну, подошел к столу и приподнял крышку.

— Гуляш, — выдохнул он. — Мой любимый. Откуда, скажи на милость, повар узнал, как его готовят?

— Я знаю, как он готовится. И поделилась с поваром рецептом. А когда я сказала, что это блюдо — твое любимое, он превзошел самого себя.

Доминик поднес ко рту ложку.

— Вкусно.

Он уже начал было раскладывать гуляш по тарелкам, но вдруг замер, нахмурившись,

— И все же, Катрина, что за игру ты затеяла?

— Игра? Какая игра, милорд? Я всего лишь стремлюсь угодить вам. Простите, если что не так.

— Ужином я доволен, — признал Доминик. — Но, — он бросил на нее угрюмый взгляд, — не могу того же сказать о твоем присутствии, да еще в таком виде.

— Если ты хочешь, чтобы я надела лохмотья, — сейчас устроим.

— Я бы предпочел, чтобы ты одевалась как монахиня и держалась от меня подальше. Но, поскольку я едва ли дождусь подобной милости, прошу тебя об одном.

— О чем же?

— Играй в свои игры, но только без меня.

— Но я ваша жена. В мои обязанности входит служить вам, милорд.

— С каких это пор, Катрина, у тебя возникло желание мне служить? Конечно же, не во Франции, когда мне этого хотелось!

Кэтрин ничего не ответила.

— Ты ведь знаешь условия нашего союза? Будь добра соблюдать их.

— Договаривались вы с дядей, а не со мной. Я вышла за тебя, Доминик, и собираюсь вести себя с тобой, так, как полагается добропорядочной жене. Ты поступай, как знаешь. — Кэтрин улыбнулась. — Я, право, голодна как волк. Мы будем сегодня ужинать?

Доминик проворчал что-то себе под нос, но па еду накинулся с аппетитом. Битва только начиналась, и Кэтрин не спешила. Ее стратегия требовала длительной осады и расчетливой осторожности.

И все же, как ей казалось, первый штурм закончился в ее пользу.

На следующий день, возвратившись домой еще позднее, Доминик нашел Кэтрин в той же гостиной, столь же терпеливо ожидающей супруга к ужину. Кэтрин занимала его беседой во время еды, стараясь быть как можно любезнее. На этот раз она была в платье цвета увядшей розы — тоже весьма смелом. И опять Кэтрин выглядела очаровательно.

На этот раз Доминик не стал возмущаться. Они говорили о Яноше. Доминик видел, что. Кэтрин любит мальчика.

— Я беспокоюсь за него, Доминик. Мы должны сделать так, чтобы дети хорошо к нему относились.

— Если что-то придумаешь, скажи, — мрачно заметил Доминик.

Кэтрин хотела ответить какой-нибудь колкостью, но передумала.

— Я подумаю, — ответила она.

Поскольку Доминик не намеревался продолжать разговор и старательно избегал смотреть на ее полуобнаженную грудь, Кэтрин ушла, вежливо попрощавшись с неулыбчивым мужем, раздосадованная его невниманием.

Доминик, оставшись один, подсел к камину со стаканчиком бренди в руке, а позже захватил хрустальный графин к себе в спальню. Персиваль ждал хозяина, но бедняга утомился и уснул на стуле в уголке. Доминик улыбнулся, сел на кровать, стянул сапоги и разделся под мирное похрапывание слуги.

Позже Доминик подошел к Персивалю и тронул старика за плечо:

— Иди спать, старина.

— Что?

Старик тер заспанные глаза. Не понимая, что происходит, он сказал:

— Но вам понадобится моя помощь!

— Не беспокойся, я уже разделся.

Перси засеменил к двери. Поклонившись хозяину, слуга тихо прикрыл за собой дверь. Доминик собрался уже лечь в постель, когда услышал шаги в соседней комнате. Эта комната пустовала уже много лет, и все же… там кто-то ходил.

Неужели кто-то из слуг посмел воспользоваться для амурных свиданий хозяйскими апартаментами? В гневе Доминик отодвинул засов и резко распахнул дверь. У него перехватило дыхание, когда он увидел Кэтрин, сидящую за позолоченным трюмо в тонкой ночной рубашке, с распущенными огненными волосами.

— Какого дьявола ты тут делаешь? — спросил Доминик свистящим шепотом, облизнув сухие губы.

— Я еще не привыкла к дому и уснуть не могу, — улыбнулась Кэтрин. — Вот только что подходила к окну подышать ночным воздухом.

Доминик бросил взгляд в сторону двери на балкон. Из сада тянуло прохладой, и занавески чуть колыхались.

— Это не твоя комната, — только и сказал Доминик.

— Разве? — удивленно проговорила Кэтрин. — Я считала, что это комната маркизы, не так ли?

— Да, но…

— А я маркиза, не так ли?

— Да, но…

— Может быть, и на сей счет у вас с дядей есть какая-то договоренность?

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — раздраженно заметил Доминик.

— Значит, эта комната должна быть моей. Вернее, будет моей, когда я уберу эти жуткие тяжелые портьеры и повешу что-нибудь повеселее. Ты ведь не будешь против?

— Да. То есть я хотел сказать нет. Я не против. Делай с этим гнусным домом все, что тебе заблагорассудится. Но я против того, чтобы ты здесь находилась, да еще одетая вот так.

Кэтрин пожала плечами, всем своим видом показывая, что не находит в своем наряде ничего оскорбительного для его глаз, и потянулась за шелковым зеленым пеньюаром. Медленно поднявшись, она накинула его поверх сорочки. Приподняла волосы и опустила их. Медные пряди, подсвеченные огнем из очага, заиграли золотом.

Доминик застонал. Свет падал сзади, и тело ее просвечивалось сквозь одежду. Как мог он забыть, насколько тонка ее талия, насколько красив плавный изгиб бедер, насколько хороши точеные ножки.

— Прости, если оскорбила твои чувства, — язвительно заметила она. — В следующий раз, как только в дверь постучат, обещаю немедленно одеться.

Одетая или раздетая, все равно: одного взгляда на нее было достаточно, чтобы желание стало просто невыносимым. Плоть его под халатом восстала, сердце заколотилось, комната внезапно показалась слишком душной и жаркой. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней и не взять се прямо здесь, на полу.

— Вы не можете здесь оставаться, — назло себе заявил Доминик хриплым голосом.

— Почему?

— Ты прекрасно понимаешь почему. Или ты забыла, как я вел себя в таборе?

Кэтрин зарделась, отчего стала еще привлекательнее.

— Вы не посмеете выставить меня из моей собственной комнаты, маркиз. Представляете, что подумают слуги?

Черт побери, она права. Он должен был бы догадаться.

— Хорошо, можешь остаться. Но дверь запирай.

Доминик повернулся и услышал голос Кэтрин:

— Вы можете запереть свою, если вам так хочется.

Доминик гневно просипел:

— Ах ты, маленькая ведьма, так ты издеваешься надо мной!

— У женщины тоже есть… желания, мой господин, те же, что и у мужчины. Именно вы, милорд, меня научили этой истине.

— Проклятие!

Чертовка испытывает на нем те же приемы, что использовал он, чтобы уложить ее в постель. Скривив губы, он прошипел:

— Этого не будет, Кэтрин. Через неделю я уезжаю в Лондон. Надеюсь, к тому времени вы придумаете, как занять себя в мое отсутствие.

— Это, вероятно, джентльменское предложение? — язвительно поинтересовалась Кэтрин.

Будь неладна эта девка! В два прыжка Доминик оказался около нее, схватил за руку и притянул к себе.

— Ты моя жена, говорят тебе! Или ты будешь вести себя, как подобает порядочной женщине, или поплатишься, клянусь Богом!

Кэтрин вырвалась.

— Вы можете рассчитывать на мою верность, милорд, — с того самого момента, как вы начнете вести себя как мой муж.

Кэтрин метнулась к балконной двери.

Доминик крепко выругался и ушел к себе, хлопнув дверью.

Девка точно была в сговоре с дьяволом, он готов был в том поклясться. С дьяволом или его отцом, что одно и то же.

Следующие три дня Кэтрин была тише воды, ниже травы. Пусть Доминик остынет. Да и ей надо успокоиться. Кэтрин совсем не хотелось злиться, но его упрямство довело ее до точки. Ничего себе, заявление! Пока он будет развлекаться в Лондоне, один Бог знает как и с кем, она, По его мнению, должна скромно сидеть и ждать его возвращения в деревне. Ну так вот, пусть не тешит себя надеждами, этого он от нее не дождется!

И все же то, что он решил уехать, говорило в ее пользу. Значит, она поступает правильно. Возможно, искушение сильнее, чем он хотел бы признать.

Кэтрин улыбнулась. Сейчас она знала, как разжечь его страсть. И что тогда? Если она преуспеет в обольщении, признает ли Доминик их брак настоящим, а не фиктивным? Кэтрин не знала. И у нее оставалось всего четыре дня, чтобы узнать. Ну, Доминик, берегись. Кэтрин злорадно улыбнулась.

Она пошла в конюшню, надеясь, что Доминик там.

— Ты поедешь кататься, Катрина?! — Янош бежал к ней с черного хода.

Кэтрин улыбнулась, думая о том, как прелестно смотрится мальчик в белой рубашке с жабо и бархатных штанишках. Малыш шлепал босиком, а туфли нес в руках.

— Хочешь, поедем вместе, — предложила Кэтрин и, приподняв край вышитой салфетки, покрывавшей плетеную корзину, добавила: — Смотри, что нам собрала кухарка. Мы можем устроить чудный пикник.

— Мистер Рэйнольдс сказал, что сегодня у меня уроков не будет, — радостно сообщил Янош. — Я поеду с тобой.

— Тебе надо переодеться, — заметила Кэтрин. — Я подожду тебя здесь.

Мальчик припустил в дом.

— Оседлай лошадь для Яноша, — приказала Кэтрин молодому конюху,

— Приму? — с оттенком неодобрения спросил конюх.

— Если он ездит на ней, то седлай Приму.

Через некоторое время слуга вернулся, ведя под уздцы лошадь — высокую серую кобылу.

— Прима, лошадка моя, — подбежал к лошади Янош.

— Слишком большая лошадь для маленького ребенка, — проворчал конюх.

— Янош — отличный наездник, — возразила Кэтрин.

Она помнила, как лихо катались на лошадях все мальчишки племени пиндаров.

Конюх насупился. Кэтрин крутила головой, надеясь увидеть Доминика, и на глаза ей попался Бобби Мартисон, младший брат того паренька, что сейчас занимался их лошадьми. Оба были сыновьями старшего конюха Грэвенвольда.

— Привет, Бобби, — окликнула Кэтрин мальчика.

— Здравствуйте, ваша честь.

— Ты, конечно же, знаком с Яношем?

Бобби опустил голову и надулся.

— Да, знаком.

Лицо Яноша не выражало ничего. Настоящий цыган.

— Вы могли бы играть вместе, — предложила Кэтрин.

Мальчик мог бы помочь цыганенку почувствовать себя своим среди здешних детей.

Бобби явно напугало предложение Кэтрин.

— Он дерется, ваша честь. Честное слово, он меня побил. Поставил мне синяк под глазом. Мой отец как следует вздул бы его, не будь он барчуком.

Янош по-прежнему молчал.

— Но он не мог ударить тебя просто так. За что он побил тебя, Бобби?

— Мы его только немного подразнили. Ничего плохого делать ему не собирались.

— Почему вы его дразнили?

— Говорит он смешно. И ведет себя забавно.

— Бобби, а ты хочешь учиться в школе? — сменила тему Кэтрин. — Ты хочешь научиться читать и писать?

Бобби смотрел на новую хозяйку настороженно.

— Папа говорит, что в школе учиться — время тратить попусту.

— Неужели?

— Оттого, что лишнюю книжку прочтешь, хлеба на столе не прибавится, — повторил отцовские слова Бобби.

— Может, и так, а может, и нет, — загадочно сказала Кэтрин.

— Собираемся кататься?

Услышав за спиной голос Доминика, Кэтрин оглянулась.

— Да. — Сердце ее забилось сильнее. — Почему бы тебе не поехать с нами?

— Прошу тебя, Доминик, — присоединился к ее просьбе Янош. — Сегодня такой хороший день. Мы можем съездить в веш, в лес то есть. Мы снова могли бы превратиться в цыган — на один день.

Доминик прислонился к. стене конюшни. Видно было, что он колеблется. Скорее всего, он был бы не прочь провести день в такой приятной компании.

— Не сегодня, малыш, — ответил он. — У меня слишком много дел.

— Поезжай, Янош, — предложила Кэтрин, — и подожди меня на вершине холма. Поедем к ручью, хорошо?

Доминик посадил мальчика в седло. Янош отъехал, а Доминик обратился к Кэтрин:

— Тебе не кажется, что ты слишком снисходительна к его шалостям? Или это еще одна твоя уловка?

Кэтрин едва удержалась от улыбки. Доминик был недалек от истины.

— Он чудный малыш. Мне бы хотелось, чтобы он не чувствовал себя здесь таким одиноким.

— Верно, — вздохнул Доминик. — Иногда я спрашиваю себя, стоило ли привозить его сюда.

Кэтрин сняла соломинку с рубахи мужа и стала вертеть ею между пальцами.

— Я, кажется, знаю, как ему помочь.

— И как же?

— Я хочу открыть школу, такую, как построил мой отец в Арундейле. Деньги у меня есть свои, но твоя помощь мне все же потребуется.

— Не сказал бы, что я в восторге от твоей идеи. Ты же знаешь, многим это не нравится. Некоторые могут сказать, что ты сеешь зерна революции.

— Но ты, надеюсь, так не считаешь,

— Нет. Но даже среди крестьян будут те, кого возмутит твоя затея. Они считают, что образование не даст их детям ничего, кроме ложных надежд.

— Я знаю, что дело нелегкое, но я уверена, что дело это хорошее. Если ты хочешь, чтобы Янош почувствовал себя здесь дома, помоги мне.

Доминик взял соломинку из ее руки, провел по гладкому стебельку смуглым пальцем, думая о чем-то. Потом улыбнулся:

— Эта школа убережет тебя от беды, пока меня не будет?

— Убережет. Если ты сам будешь держаться подальше от бед.

— Что я буду делать, Катрина, тебя не касается. Но школу свою можешь строить.

Кэтрин подавила раздражение. Сейчас решалась судьба школы — остальное не так уж важно.

— А ты поможешь мне убедить родителей будущих учеников?

— За мной дело не станет, можешь не сомневаться.

— Спасибо, — изобразила улыбку Кэтрин.

Доминик помог ей сесть в седло. Руки его были такими теплыми, нежными.

— Хотела бы я, чтобы ты поехал с нами. Яношу было бы приятно.

— К сожалению, у меня дела.

— Ну да, как же я могла забыть, что ты такой занятой человек, — едко заметила Кэтрин и, пришпорив кобылу, умчалась прочь.

Янош ждал ее на вершине холма. Они гуляли весь день и вернулись, только когда стемнело. Они скакали наперегонки до ручья. Кэтрин дала Яношу возможность победить, но, по правде говоря, ей почти не пришлось поддаваться. Мальчишка сидел на коне как влитой и мчался как ветер. Он сильно напоминал Доминика. Глядя на мальчика, Кэтрин жиро представляла себе, как ее муж, одетый по-цыгански, лихо скачет на своем сером жеребце.

Когда они вернулись, малыш ушел с Персивалем, а Кэтрин сама повела лошадей к конюшне. Здесь мог быть и Доминик. Сама не отдавая себе отчета, она постоянно искала встречи с ним.

Она думала о нем весь день, тревожилась, злилась, представляла, чем он будет заниматься там, в Лондоне. Мысль о том, что он может проводить время с другой женщиной, была невыносимой. Нужно удержать его. Во что бы то ни стало.

Кэтрин услышала его смех, такой заразительный, густой и приятный… Когда она в последний раз слышала его смех? Наверное, в таборе. Доминик стоял возле конюшен и разговаривал с кем-то из слуг. Он всегда был на короткой ноге с прислугой, и его любили. Ну почему он не мог так же легко общаться и с ней?

Кэтрин стояла в тени, прислонившись спиной к стене, слушая их разговор. Если она покажется, слуги разойдутся, но и Доминик тоже уйдет. Если только…

Трюк был староват, по ничего другого ей в голову не пришло. Кэтрин огляделась, нет ли кого рядом, подняла пучок пыльной соломы, землю и присыпала свою одежду. Еще немного грязи потребовалось, чтобы поосновательнее испачкать лиф. Она оторвала кусок ткани от подола платья, вытащила из прически несколько шпилек.

— Доминик! — позвала Кэтрин, будто только сейчас пустилась на поиски, затем вскрикнула, изображая испуг и боль, как при неожиданном падении.

Доминик, а вместе с ним несколько конюхов побежали на зов.

— Что такое? Что случилось? — спросил, склонившись над ней, Грэвенвольд. — Кто-нибудь, принесите фонарь.

— Ничего страшного, — слабым голосом проговорила Кэтрин. — Я просто оступилась. Глупо, правда?

Кто-то из парней принес фонарь, Кэтрин попыталась встать, но, сморщившись, поджала ногу, едва не потеряв равновесие. Доминик подхватил ее на руки и отнес на низкую деревянную скамью.

— Нога, — простонала Кэтрин, прижимаясь к Доминику. Господи, как же хорошо было вот так, рядом с ним. — Наверное, вывихнула ее.

— Идите, ребята, — приказал Доминик слугам. — Я сам справлюсь.

Конюхи разошлись. Доминик приподнял подол ее платья.

— Какая?

— Правая.

Доминик осторожно прощупал место ушиба. Кэтрин тихонько ойкнула.

— Кажется, ничего серьезного, — сказал Доминик. — Я отнесу тебя в дом.

— Я думаю, что-то хрустнуло повыше, — смущенно произнесла Кэтрин.

— Выше? — переспросил Доминик, снова поднимая платье. — Колено?

— Еще чуть выше.

Рука его скользнула вдоль ноги.

— Давай лучше поднимемся в дом, — предложил он. — Там я смогу спокойно посмотреть, что случилось.

Кэтрин кивнула. У нее пересохло в горле от одной мысли о том, что Доминик снимет с нее чулки, что его руки коснутся ее тела. Когда он поднял ее, Кэтрин уткнулась лицом ему в грудь и крепко обняла за шею.

— Что ты там делала в темноте? — спросил он, поднимаясь по широким каменным ступеням в спальню. — И вообще какого черта вы так долго гуляли? И где Янош?

— Янош уже дома. Прогулка была чудесная.

— И что?

— Не понимаю…

— Если лошади уже были в конюшне, что ты там делала в темноте? — Доминик остановился, пристально глядя на Кэтрин.

— Подслушивала, если хочешь знать. Я уже сто лет не слышала, как ты смеешься. Не знаю… Наверное, я соскучилась…

Доминик крепче прижал Кэтрин. Она чувствовала его взгляд. Несмело она взглянула на него, всем сердцем надеясь, что он поцелует ее. Но нет. Доминик пошел дальше, ногой распахнул дверь и внес ее в спальню.

Доминик бережно опустил Кэтрин на кровать, и она неохотно разжала руки.

— Позову-ка я Гэбби, — хрипло сказал он. — Пусть поможет тебе переодеться. У тебя платье грязное.

— Я сама смогу его снять, если ты мне поможешь. — Доминик замер в нерешительности, но, видя, что Кэтрин не удается справиться со множеством пуговиц на спине, стал ей помогать. С мастерством опытной горничной, которое отметила Кэтрин, он помог ей избавиться от костюма, не забывая о ее «больной» ноге.

— Может быть, лучше пригласить доктора, — неуверенно предложил Доминик, не в силах отвести взгляда от ее обтянутой белым шелком ножки и нежной полоски белой кожи над ним, проглядывающей сквозь тонкий батист сорочки.

— Я… Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел сам. Я хочу сказать, что ты меня уже видел и я тебя не стесняюсь. Вероятно, ничего серьезного нет, и врач не понадобится.

— Хорошо, — не слишком охотно согласился Грэвенвольд. Набрав в грудь побольше воздуху, он отстегнул и скатал чулок. Рука его скользнула под сорочку, медленно поползла вверх, бережно прощупывая ногу. Кэтрин почувствовала, как стала горячей его ладонь, как задрожали пальцы, и застонала.

— Я сделал тебе больно? — спросил он, отдернув руку.

— Нет! То есть — да, немного.

— Должно, быть, ты, когда падала, потянула связку.

— Должно быть.

Доминик стиснул зубы. Приподняв рубашку, он несколько секунд смотрел на ее обнаженную ногу, прежде чем продолжить осмотр.

— Господи, — прошептала Кэтрин, не в силах сдержаться.

Доминик, казалось, ничего не заметил. Он поднял рубашку повыше, до того места, где смыкались бедра. Рука его, скользнув по бедру и выше, замерла на ягодице. Он нежно сжал се, и Кэтрин вздрогнула. Доминик прирос взглядом к ее бедрам.

— Доминик, — нежно проговорила Кэтрин.

Ее голос словно вывел Доминика из оцепенения, и Кэтрин выругалась про себя. Быстрым и резким движением он одернул сорочку и посмотрел в лицо обманщице.

— Думаю, это скоро пройдет, — пробормотала Кэтрин, ругая на чем свет стоит предательский румянец.

— Да, — хрипло согласился он. — К утру все будет прекрасно.

— Прекрасно, — эхом откликнулась Кэтрин.

— Я лучше пойду, — сказал Доминик.

Как ей хотелось крикнуть «останься», но Кэтрин не смела.

— Иди.

Доминик вышел из комнаты.

Кэтрин уткнулась лицом в подушку. Вздох вырвался из ее груди. Доминик желал ее — бешено, страстно она не сомневалась. Но у нее был серьезный противник — время. До его отъезда в Лондон оставалась всего одна ночь. Завтра всему наступит конец.