Эриел не видела Джастина ни в тот день, ни на следующий. Она понимала, что он избегает ее, но после того, что между ними произошло, боялась к нему подступиться. Время от времени она принималась гадать, где он пропадал в те дни, что его не было дома, и в памяти ее всплывали образы двух кричаще одетых и размалеванных женщин, что были с Филиппом. «У мужчин есть некоторые потребности», – сказал тогда Филипп. Если это было так, то такие потребности могли быть и у графа. Эриел вспомнила, как они оба трудились над конторскими книгами в гостинице. При мысли об их поцелуе у нее начинали дрожать руки и ноги, и в ней просыпались совсем непонятные ей чувства: нечто среднее между голодом и страстным томлением, ее и тянуло к нему, и чем-то он ее отталкивал и пугал.
      Она закрыла глаза. Ее преследовало видение – Джастин, держащий в объятиях разнузданную и вульгарную блондинку. Эриел пыталась представить его целующим зубастую рыжую «красавицу» и инстинктивно чувствовала, что какая бы женщина ни оказалась в его постели, ей ни одна бы не понравилась, а так как она была уверена, что он был с женщиной, то к горлу ее вдруг подкатила тошнота. Ей была нестерпима мысль о том, что граф может быть с другой женщиной. Она не желала представлять его целующим ее или занимающимся с ней любовью. А так как Эриел была прямолинейна и честна с самой собой, то и пыталась доискаться причины этого.
      Она внушала себе, что для нее это только вопрос гордости. Он говорил ей, что желает ее больше, чем кого-либо другого. Если он и в самом деле испытывал к ней такую страсть, то значило ли это, что она была для него особенной и неповторимой? А если и так, то какое значение это могло иметь?
      Но в глубине души Эриел понимала, что это имеет значение. Да, это очень много значило для нее.
      Эриел вздохнула, заканчивая свой туалет, а потом, пренебрегая утренней болтовней Сильви, сбежала вниз по лестнице в столовую. Она не была голодна, но знала, что следует поесть. С той самой ночи, как исчез граф, она едва притрагивалась к еде.
      На середине каменной лестницы она приостановилась. У подножия лестницы стояла Барбара Таунсенд, и на лице ее было обычное снисходительно-пренебрежительное выражение. В тот же миг желудок Эриел свело спазмой и есть ей совсем расхотелось. Она усилием воли заставила себя продолжать спускаться.
      – Леди Хейвуд, – приветствовала она Барбару, присев в реверансе. Эриел прикрыла глаза длинными ресницами, чтобы не выдать своих тайных мыслей и смятения.
      – Кажется, мой брат хочет вас видеть. Я сказала ему, что передам вам.
      Эриел нерешительно подняла на нее глаза:
      – В-вы знаете зачем?
      Она тотчас же пожалела о своих словах. Ее вопрос был глупым. Джастин никогда ничем не делился с сестрой и, уж конечно, не стал бы с ней обсуждать свои отношения с Эриел. Барбара сверкнула презрительной улыбкой:
      – Если мой братец похож на нашего дорогого покойного отца, должно быть, ему уже наскучили ваши сомнительные прелести. – Ее рубиновые губы изогнулись в пренебрежительной гримасе. – Но не волнуйтесь. Я не сомневаюсь, что он проявит к вам щедрость. Не в правилах Гревиллов оставлять толпу своих брошенных шлюх без помощи.
      – Я вам уже говорила – я не шлюха.
      Барбара высоко подняла совершенно очерченную черную бровь:
      – Нет? Ну, тогда, возможно, он хочет обсудить как раз это. Если он пока еще не добился вашей благосклонности, то, должно быть, решил добиться. Но что бы это ни было, вы найдете его в кабинете.
      Барбара исчезла, зашуршав голубым шелковым платьем. Эриел тяжело вздохнула, готовясь встретиться с человеком, который мало-помалу начал занимать определенное место в ее жизни. Она не могла бы сказать, как и когда это произошло, и даже не осознала, что это произошло, до той ночи, когда он не пришел домой. Она не могла ни спать, ни есть. Все время, пока он не вернулся, ее грызло беспокойство за него. Эриел, дрожа всем телом, шла по коридору. Когда он выпрыгнул из экипажа, он был вне себя от гнева. Неужели он был настолько разгневан, что способен потребовать от нее, чтобы она выполнила условия сделки? Какая-то часть ее опасалась их встречи, но другая, тайная, жаждала его увидеть, и ей было все равно, что он потребует от нее.
      Отрывисто постучав в дверь, она услышала приглашение войти. Она застала его сидящим за письменным столом. Он не смотрел на нее, руки его были сцеплены за спиной, и взгляд обращен к рядам книг на полках, но, похоже, он не видел их. При ее приближении он обернулся, и сердце ее болезненно сжалось при виде его. Он выглядел осунувшимся и утомленным и даже каким-то подавленным. Таким ей еще не приходилось его видеть. Эриел подалась вперед, чувствуя боль в груди.
      – Благодарю вас за то, что вы пришли, – сказал он официальным тоном, указывая ей на стул напротив.
      Она медленно опустилась на него, стараясь оправить складки платья и тем самым выиграть время и успокоиться. Шли секунды, она изучала выражение его лица, тщетно ища хоть какой-нибудь намек на его намерения. Ей следовало что-то сказать.
      – Я… Мы все беспокоились о вас. Я рада, что с вами не случилось ничего худого.
      Он поднял на нее свои проникновенные серые глаза, сейчас потемневшие, как и кожа под ними. Темные круги вокруг глаз свидетельствовали о том, что он недосыпал несколько ночей.
      – Вот как?
      Она пристально смотрела ему прямо в лицо.
      – Я… Да. Я очень рада.
      Он ничего не ответил, но в глазах его на мгновение появилось нечто, похожее на радость, но только на одну секунду и тотчас же исчезло. Он подался вперед, не вставая со стула, и оперся локтями о письменный стол.
      – Думаю, вы догадываетесь, зачем я пригласил вас.
      Она разгладила складки на юбке.
      – По правде говоря, не уверена, что знаю.
      – Время идет. Нам пора обсудить условия сделки.
      Ее бросило в жар. Господи, она опасалась как раз этого.
      Эриел облизнула пересохшие губы. Ей тотчас же припомнились слова его сестры: «Если он пока еще не добился вашей благосклонности, то, должно быть, решил добиться».
      – Обсудить… что именно?
      Он выпрямился, и взгляд его остановился на пятне на обоях повыше ее головы. Он изучал его так, как если бы это был самый интересный предмет в комнате.
      – По-видимому, я ошибался, когда предположил, что со временем ваши чувства изменятся и вы ответите мне взаимностью… ответите на чувства, которые я питаю к вам. Раз вам так отвратительна мысль о том, чтобы стать моей любовницей…
      – Дело не в этом! – перебила она, шокированная теми словами, которые он выбрал для этого разговора. – Вы не должны считать, что я питаю отвращение к вам, милорд.
      – Нет? Тогда в чем же дело?
      Эриел пыталась найти убедительные слова, зная, насколько это важно.
      – Дело не в моей неприязни к вам, – повторила она. – Возможно, так было, но только в начале нашего знакомства. Тогда я еще не знала вас, и, по правде говоря, вы ведь иногда ведете себя так, что можете напугать.
      Его губы искривились, и она снова отметила про себя, как красив его рот, и вспомнила, как нежны его губы.
      – Да… я и сам знаю об этом.
      – Теперь, когда я узнала вас лучше, я нахожу вас… Ну, я считаю вас очень привлекательным мужчиной, и, думаю, любая женщина, которая пожелала бы стать вашей любовницей, была бы очень польщена, если бы вы выбрали ее.
      – Но не вы, – заметил он сухо.
      – Нет. Дело в том, что я не хочу быть ничьей любовницей.
      – Даже любовницей Филиппа Марлина?
      Она покраснела. Неужели он и в самом деле решил, что она предпочитает Филиппа Марлина ему? Внезапно и вполне отчетливо она осознала, что, если бы ей предстояло сделать выбор, она предпочла бы графа.
      – Я теперь хорошо понимаю, что означает быть любовницей и что это совсем не похоже на то, что я воображала прежде. По правде говоря, когда я заключала эту сделку, я не думала, что мне придется расплачиваться таким образом. Я всегда считала, что, когда дело дойдет до выполнения ее условий… я найду способ заработать деньги и расплатиться. Теперь, когда я стала старше, я понимаю, каково будущее такой женщины, которая согласилась бы на это. И я… Мне претит мысль о том, чтобы продавать свое тело.
      На сухощавой щеке графа чуть дернулся мускул.
      – Я никогда не рассматривал это в такой плоскости, – сказал он тихо.
      Эриел не ответила. Он испустил глубокий вздох и поднялся на ноги.
      – Как бы то ни было, сейчас все это не важно. Однажды я сказал вам, что не стану принуждать вас силой к близким отношениям со мной. Недавно я понял, что, шантажируя вас тем, что платил за ваше обучение, я поступал неправильно. И теперь считаю, что вы, Эриел Саммерс, можете считать себя свободной от обязательств и не думать, что вы у меня в долгу.
      Боже мой! Должно быть, она плохо его расслышала или неправильно поняла. Но сердце ее билось отчаянно, а разум подсказывал, что он говорит правду. «Все кончилось! Все кончилось!» – кричал взволнованный голос ее души. Ведь она с самого начала надеялась, что граф освободит ее от этого позорного обязательства. Она сидела, вся дрожа. Голова кружилась. Но почему она не чувствует облегчения и радости?
      – Я найду вам жилье, – сказал он. – И вам ежемесячно станут выплачивать определенную сумму…
      – Нет. – Это слово она произнесла будто не по своей воле. Оно вырвалось у нее само, но теперь, когда оно было сказано, она поняла, что ей следовало его сказать.
      Граф поднял голову.
      – Я сказала «нет». Больше я не стану принимать от вас благодеяний.
      Одна из его густых черных бровей изумленно приподнялась.
      – Вы не станете принимать от меня благодеяний? У вас нет ни семьи, ни денег. Вам не к кому обратиться за помощью. О чем вы толкуете?
      – Я говорю вам, что больше не приму от вас ни фартинга. Я уже и так пользовалась вашей щедростью слишком долго. К тому же я хотела бы расплатиться с вами… – Она посмотрела на стопку бумаг на его столе – там были и папки, и просто листы бумаги, скрепленные вместе. У некоторых из них были загнуты уголки, потому что их мусолили и перелистывали по многу раз, и все эти страницы были исписаны колонками цифр. – Я хочу работать на вас и с вами, как раньше.
      На мгновение он лишился дара речи. Наконец сказал:
      – Это невозможно.
      – Почему невозможно? У вас множество обязанностей, и вы трудитесь с утра до вечера и даже ночью. Вы сами сказали, что ненавидите работу с цифрами. Позвольте мне выполнять ее для вас.
      – Уважающие себя женщины не выполняют такой работы.
      – Уважающие себя женщины не заключают таких сделок, как я.
      Он тяжело опустился на стул.
      – И где вы будете жить?
      – Здесь, конечно. Здесь много места, и, живя здесь, я смогу скорее выплатить вам свой долг. Мне ведь не придется заботиться о крове и хлебе насущном. У вас в доме десятки слуг. Я могу жить вместе с ними на третьем этаже.
      Джастин провел рукой по волосам, взъерошив густую темную шевелюру.
      – Но это безумие.
      Она почувствовала неудержимое желание улыбнуться.
      – Вы одарили меня бесконечным числом благодеяний. Вы дали мне образование, цивилизованную речь, даже одежду, которую я ношу. И я намерена отплатить вам за все это трудом. Что же безумного в моем предложении?
      Он посмотрел на нее так пристально, будто стремился приковать ее взглядом к стене. И снова она подумала, что, будь он усталым или рассерженным, он всегда оставался и останется самым красивым мужчиной, какого ей доводилось видеть.
      – Вы забыли, что есть еще один вопрос – плотское влечение, которое я испытываю к вам, – сказал он. – Я хочу вас, Эриел. И мое влечение не станет слабее, пока вы будете жить здесь, у меня на глазах.
      Маленький бесенок поднял голову и заговорил ее голосом:
      – Вы всегда сможете вернуться к женщине, с которой провели все время, пока отсутствовали.
      – Я не был с женщиной.
      – Разумеется, это не мое дело, но…
      – Если хотите знать, я напился до чертиков и был пьян два дня и две ночи. И все еще был пьян, когда вернулся домой. Поверьте мне, что я заплатил за свою глупость.
      Она вспыхнула:
      – Прошу прощения. Это не мое дело.
      Но бесенок все не унимался. Он ухмылялся во весь рот, а Эриел почувствовала, что ей это гораздо приятнее, чем должно было быть.
      Джастин обошел письменный стол и направился к ней. Эриел тоже встала ему навстречу. Он остановился, глядя ей прямо в лицо.
      – Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но я ставлю три условия…
      Она смотрела на него с зарождающимся подозрением.
      – И каковы они?
      – Во-первых, вы останетесь в комнате, которую занимаете теперь. Мы оба приложили столько усилий, чтобы превратить вас в настоящую леди. И я прослежу за тем, чтобы с вами обращались как с леди.
      – Едва ли я стану протестовать, если вы предлагаете мне жизнь в условиях комфорта. Каковы два остальных условия?
      – Пока вы здесь, мы должны решить вопрос о вашем будущем.
      – И?..
      – И вы будете держаться подальше от Филиппа Марлина.
      Итак, ей запрещалось видеться с Филиппом, пока она останется в доме графа. Как ни странно, но теперь ей это не казалось таким уж лишением.
      Эриел застенчиво улыбнулась, впервые за все эти годы почувствовав себя свободной. Свободной и способной распоряжаться собственной жизнью. Что бы теперь ни случилось, какое бы будущее ее ни ждало, она сделает выбор сама.
      – Согласна, – сказала она твердо. Потом спросила с улыбкой: – Когда начнем?
 
      В дымной комнате клуба «Брукс» Клэй Харкорт отдыхал в удобном коричневом кожаном кресле, сидя напротив Джастина Росса. В прошлом Джастин редко бывал в клубе. В последние две недели он бывал здесь почти каждый вечер.
      Клэй вяло потянул дым сигары и лениво выпустил его голубыми колечками.
      – Как идут дела у твоей новой служащей?
      Джастин посмотрел на друга, стараясь выбраться из тумана своих навязчивых мыслей.
      – Прошу прощения. Что ты сказал? Я задумался и не слышал.
      – Понятно. Ты, конечно, думал не о женщине? Впрочем, возможно, ты думал о соблазнительной малютке с улыбкой святой и ангельским личиком, обрамленным бледно-золотыми локонами?
      Джастин издал какой-то звук, свидетельствовавший о раздражении.
      – К сожалению, в последнее время я постоянно думаю о ней. Я почти хочу, чтобы моя сестра осталась подольше в моем доме. Барбара всегда была колючкой, но она служит чем-то вроде буфера. Без нее и Томаса жизнь для меня стала бы сущим адом.
      Клэй тихонько рассмеялся. Джастина часто можно было видеть мрачным и погруженным в свои мысли, но таким Клэй не видел его никогда, даже в дни, когда он был влюблен в Маргарет Симмонс.
      – Мужайся, мой друг. Она сможет выплатить свой долг… не раньше чем через десять лет. Так ведь?
      Джастин бросил на него мрачный взгляд:
      – Я заплачу за ее работу королевское вознаграждение. А твои потуги рассмешить меня в этой ситуации только раздражают меня.
      Клэй задушил улыбку.
      – Прости, – сказал он, хотя не испытывал ни малейшего раскаяния. Он считал, что время от времени Джастину требуется хорошая встряска. И Клэй был счастлив взять на себя роль возмутителя спокойствия. Он плеснул в свой коньячный бокал бренди и вдохнул его чуть сладковатый аромат. – Но ведь Эриел жила в твоем доме до приезда твоей сестры? Почему все так осложнилось теперь?
      – Потому что с тех пор, как я сказал ей, что освобождаю ее от всяких обязательств, она изменилась. Прежде она была подозрительной, недоверчивой, боялась меня. Теперь, освободившись от этих мыслей о долге, она, похоже, стала относиться ко мне лучше.
      – Вероятно, она стала доверять тебе. Ты мог потребовать, чтобы она выполнила условия сделки, но ты не стал этого делать. Ты сделал то, что считал правильным. И это расположило ее к тебе.
      – Думаю, это так. По правде говоря, я вел себя эгоистично, старался просто избавиться от уколов совести. Едва ли это можно счесть благородным поступком.
      Клэй на это ничего не ответил. Джастин всегда был склонен сурово осуждать себя, если его поступки давали к этому повод. Клэй отлично знал, что его друг сделал то, что сделал, потому что эта девушка была ему небезразлична, потому что он восхищался ею и уважал ее. И в его поступке не было ни капли эгоизма.
      Джастин вздохнул:
      – Самое худшее то, что чем больше она мне доверяет, чем откровеннее и бесхитростнее ведет себя, тем сильнее я хочу ее. Могу тебе признаться, что мой благородный образ уже истрепался до дыр. Каждый раз, когда она улыбается мне, я борюсь с желанием сорвать с нее одежду, бросить ее на ковер и насладиться этим прекрасным юным телом. Не знаю, сколько еще я смогу выносить ее близость.
      Клэй глотнул бренди.
      – Если ты так сильно желаешь ее, почему бы тебе не жениться на ней? Ты всегда можешь это сделать.
      Смуглое лицо Джастина побледнело до синевы.
      – Жениться?
      – А почему бы и нет? Ты холост. Эриел достигла брачного возраста. Конечно, это всегда риск. Есть опасность, что она с самого начала пыталась привязать тебя к себе и опутать.
      – Ну, это нелепая мысль. Я не гожусь для брака. И Эриел это известно.
      – Но ты ведь говорил, что она очень умна. Едва ли можно назвать твоего отца легкой добычей, и все-таки ей удалось уломать его и добиться от него, чего она хотела. – Он усмехнулся. – А ведь ей в то время было всего четырнадцать.
      Джастин только фыркнул:
      – Брак для меня невозможен.
      – Почему?
      – Потому что такие отношения предполагают хоть какую-то степень эмоциональной зависимости, нежной привязанности. А то, что я чувствую к Эриел, всего лишь здоровая животная страсть.
      Клэй снова втянул дым своей сигары, и опять к потолку поплыли голубые колечки. Он не собирался спорить с Джастином. Но по мнению Клэя, его друг испытывал к Эриел Саммерс нечто большее, чем животное влечение. Но Джастин никогда бы не признался в этом даже самому себе.
      – Может быть, тебе отчасти поможет еще один визит к мадам Шарбоннэ, – предложил Клэй просто для того, чтобы проверить свое предположение. – Женщины там красивые, и мы оба знаем, как они талантливы в деле любви.
      Лицо Джастина выразило брезгливость.
      – Не думаю, что это поможет. По крайней мере сейчас. – Он не желал другой женщины. Он желал только эту белокурую красавицу, гибкую, как ива.
      То, что Джастин продолжал отрицать свои чувства к Эриел Саммерс, не показалось Клэю удивительным. После того как он испытал отсутствие внимания со стороны отца, после того как его бросила мать, после предательства Маргарет Джастин прятал свои чувства так глубоко, что и сам не мог их распознать. И в тех редких случаях, когда они все-таки вырывались на свободу, он убеждал себя, что ничего подобного не произошло, что это нечто совсем иное, гораздо более рациональное, чем простые человеческие привязанности.
      Клэй отхлебнул глоток бренди, не зная, жалеть друга или смеяться над ним.
      – Пусть пройдет некоторое время, – сказал он. – И все пойдет как надо. Ведь так всегда бывает.
      Джастин не ответил. Клэй гадал, сколько еще времени пройдет до тех пор, когда терпение Джастина лопнет. Он полагал, что это было только вопросом времени. Скоро его доверчивый маленький ангел окажется лежащим на спине в пуховой постели графа Гревилла. И вполне возможно, как сказал Клэй, это было как раз тем, что входило в планы маленькой интриганки.
 
      Наступил октябрь. Но Эриел не замечала, что пришла осень. Этим утром, спускаясь вниз по лестнице на пути в кабинет, куда несла очередную папку, которую забрала в свою комнату, чтобы поработать с ней, она напевала. Целый день она изо всех сил трудилась, а иногда работа затягивалась и на весь вечер.
      Как ни странно, она получала от этой работы удовольствие. Было приятно сознавать, что делаешь что-то полезное, используя знания, давшиеся с таким трудом. Она удивлялась, как это другие женщины не понимают, что работа вовсе не означает тоскливых и нудных занятий, обычных для мужчин. Если делаешь что-либо интересное для себя, это большая радость и удовольствие. Эриел подошла к двери кабинета, повернула серебряную ручку двери и вошла без стука. Теперь они оба с графом пользовались этой комнатой. Он обычно сидел за своим огромным письменным столом, Эриел – за меньшим напротив. Первое место в жизни обоих теперь занимала работа. И это сблизило их. Они уже не держались так скованно и официально, как прежде. Гревилл поднял голову, пробормотал что-то едва слышно, потом снова погрузился в бумаги. На мгновение Эриел приостановилась, чтобы взглянуть на него. На нем была белая батистовая рубашка и темно-серые бриджи. Его фрак был небрежно брошен на спинку стула. Рукава рубашки были закатаны выше мускулистых предплечий, слегка поросших негустыми темными волосами.
      Погода стояла сырая и промозглая. Солнце закрывали плотные тучи. На письменном столе графа горела лампа, отбрасывавшая тени на его лицо, высокие скулы и впадины под ними были видны особенно отчетливо. Его черные волосы, обычно аккуратно причесанные, теперь слегка отросли, и локоны, ниспадавшие на белую рубашку, выглядели на ее фоне особенно красиво. Эриел вдруг подумала, такие ли они шелковистые на ощупь, какими кажутся, а также столь ли мускулиста его шея, как руки, и при этих неподобающих мыслях она испытала приятное замирание сердца. Ход ее мыслей ужаснул ее. Эриел крепко вцепилась в свою тяжелую папку и подошла к полке за его спиной, чтобы оставить ее там. При этом она старалась смотреть прямо перед собой и думать только о предстоящей работе. Она попыталась поставить папку на верхнюю полку на предназначенное ей место, но даже при своем высоком росте не смогла до нее дотянуться. Она услышала скрип стула и почувствовала, что Джастин подошел сзади.
      – Разрешите мне помочь вам.
      Он стоял так близко, что грудью почти касался ее спины. Эриел чувствовала, как напряжены мускулы на его груди под тонкой рубашкой, когда он потянулся, чтобы поставить папку на место. Дело было сделано, но ни один из них не тронулся с места. Теплая волна омыла все ее тело. Часы на каминной полке продолжали тикать в унисон с глухими ударами ее сердца. Медленно, будто опасаясь, что она может убежать, он положил руки ей на плечи, легко касаясь их своими длинными смуглыми пальцами. От него слегка пахло чернилами и еще чем-то, чего она не могла бы назвать словами. Это был особый запах, присущий ему одному. Она чувствовала, как поднимается и опускается его грудь, она ощущала его теплое дыхание на щеке, от которого взлетали легкие пряди ее волос.
      – Эриел, – прошептал он, и голос его был тихим и хриплым. И этот голос, в котором прозвучала мольба, тронул ее до глубины души. Она не спрашивала себя, что ей делать, просто обернулась и посмотрела на него в ответ на мольбу, которую прочла в его глазах. Он легонько коснулся ее щеки. Провел пальцем по ее губам, и по коже ее пробежали сладкие мурашки.
      – Джастин, – прошептала она, просто чтобы насладиться звучанием его имени. Его глаза удерживали ее взгляд, проникали в нее, и в них она читала, как в книге. Они скрывали тысячи невысказанных мыслей.
      – Эриел, о Господи! Что вы делаете со мной!
      Его дыхание со свистом вырывалось из груди. Он приподнял обеими руками ее лицо, заключив его в ладони. И со стоном прижался губами к ее губам. Этот поцелуй был нежным и долгим. Он насыщал и возбуждал, он был страстным и проникновенным. Этот поцелуй всколыхнул все ее чувства, и казалось, ему не будет конца.
      – Я старался, – прошептал он тихо, снова целуя ее в уголки рта. – Вы никогда не поймете, как я старался.
      Он поворачивал ее голову, целовал ее то в одну, то в другую щеку. Его язык пытался вторгнуться в ее рот все глубже и глубже. Он пробовал на вкус ее губы и искушал ее своими поцелуями. Его язык скользнул во влажную шелковистую глубину ее рта. Эриел застонала и прильнула к нему. Ее руки обвились вокруг его шеи. Она качнулась к нему всем телом. Влажный жар охватил ее, ноги ее стали неподатливыми и непослушными. Никогда он не оказывал на нее такого действия, как теперь. Но ведь раньше она боялась его. Теперь этот страх прошел.
      Джастин снова поцеловал ее. Он сделал едва заметное движение, и его руки легли на ее груди, и соски ее тотчас же ответили на его прикосновение – они стали твердыми. Эти длинные смуглые пальцы, лежавшие на ее груди, проникали сквозь ткань платья, обвивались вокруг ее округлых грудей, ласкали и дразнили ее. И из горла ее вырвался приглушенный стон.
      – Эриел, – прошептал он, продолжая ласкать ее груди и сжимать соски, и при каждом его прикосновении все ее тело пронизывали языки огня.
      Эриел прижималась к нему, и по телу ее пробегала сладкая судорога. Она знала, что ей следует остановить его, но, Господи, наслаждение было таким острым, ощущения столь новыми и сладостными, что ее предательское тело отказывалось повиноваться голосу разума.
      Она прижималась к нему все теснее, ощущая все более отчетливо твердость его мужской плоти. Джастин поцеловал ее в шею, потом стал целовать в губы. И Эриел снова застонала. Теперь она дрожала всем телом, и сердце ее билось сильно и глухо. Его руки принялись расстегивать пуговицы у нее на спине. Одна уже была расстегнута, и он принялся за вторую.
      – Джастин?
      Она с трудом выговорила его имя. Произнесла его шепотом, но в голосе ее прозвучало такое отчаяние, что он не мог его не расслышать. Главное, что она понимала: если она не остановит его теперь, то потом уже не захочет этого сделать. По всему его телу пробежала дрожь. В течение нескольких бесконечно долгих секунд он стоял неподвижно, и его красивые руки застыли на месте, пока он пытался овладеть собой. На мгновение она пожалела, что заставила его остановиться, что не позволила ему продолжать околдовывать ее, что не дала огню разгореться еще ярче. Но Эриел была уверена, что в этом случае ее ожидало бы несчастье.