Шли дни, сменяя друг друга. В ту ночь Эриел снова видела сон, и во сне она целовала красивого золотоволосого принца Филиппа Марлина. Ее руки обвились вокруг его шеи, а он легонько привлек ее к себе. Это был нежный сладостный поцелуй, нечто большее, чем легкое прикосновение губ к губам, нежное молчаливое признание в любви.
      Потом этот сон потускнел, поблек. Его окутал густой туман, холодный, скрывавшийся где-то в тайниках ее сознания, и ее прекрасный принц исчез. Вместо него появился свирепый и мрачный граф, сжимающий ее в своих жестких объятиях, бесстыдно прижимающий к своему длинному поджарому телу.
      – Нет, – прошептала она, начиная сопротивляться и отталкивать его, пытаясь высвободиться.
      Граф держал ее крепко, постепенно привлекая все ближе к себе. Он наклонил к ней голову, нашел ее рот и поцеловал ее с такой неистовой яростью, что ее колени подогнулись. Но поцелуй не прервался, он продолжал длиться, горячий, требовательный. Этот поцелуй глубоко проник в нее, и она почувствовала, что граф поглотил ее всю, что она растворилась в нем, властном и мощном, и не способна вырваться на волю. Впрочем, теперь она не была уверена, что хочет вырваться. Она проснулась. Все тело ее сотрясала дрожь. Она содрогалась от страха и неопределенности. Кожа ее стала горячей, влажной и очень чувствительной. Этого ощущения она никогда не испытывала прежде.
      Сильви пришла несколькими минутами позже и принесла известие от человека, образ которого преследовал ее даже во сне. Ее просили присоединиться к графу за завтраком в столовой, окна которой выходили в сад позади дома.
      Сердце Эриел сжалось и ноги подкосились от внезапно охватившей ее слабости. Она подошла к платяному шкафу, выбрала простое платье из мягкого лилового шелка, затканного розочками, покроем напоминавшее тунику. Поспешно одевшись, она, нетерпеливо ерзая, ждала, пока Сильви не покончит с ее прической. Потом вышла из спальни и направилась вниз по лестнице. Обрывки сна, в котором граф обращался с ней столь властно и своевольно, еще всплывали в ее сознании явственно и живо, но она помнила его обещание никогда не прибегать к силе в отношениях с ней.
      Он сказал, что никогда не бил девушку из таверны, и обвинил в этом преступлении Филиппа Марлина. Конечно, граф солгал. Филипп был джентльменом. Он был ее прекрасным принцем. Он никогда не стал бы выдумывать столь нелепую историю.
      Но что-то все-таки грызло ее и не давало покоя. Что-то, что она заметила в голосе, в тоне графа, а возможно, она увидела ужас в его глазах, когда обвинила его в этом поступке. Но что бы это ни было, ее это мучило…
      Он ожидал ее. Встал, как только она вошла, и выдвинул для нее стул с высокой резной спинкой, заставил сесть рядом с собой. Одетый в голубовато-серый фрак и щегольские черные бриджи, сегодня он показался ей менее устрашающим, чем обычно. Даже глаза его были другими, не такими свирепыми, скорее, они смотрели оценивающе.
      Эриел внимательно вглядывалась в его лицо, стараясь лучше понять этого человека. Сейчас он не казался сердитым. Черты его сурового, но безупречно красивого лица выглядели так, будто их выточили из мрамора. С прямым носом, высокими, отчетливо выделяющимися скулами и резко очерченными черными бровями, он походил на хищника, и все же эти жесткие чеканные черты привлекали ее, хотя она и отказывалась признавать это. Он сел во главе стола, и против воли она вспомнила властный яростный поцелуй, приснившийся ей нынче ночью, а возможно, это было воспоминанием о том поцелуе в первый вечер их знакомства наверху, в его спальне. Но что бы это ни было, она старалась отогнать эту всплывшую в мозгу картину и надеялась, что он не заметит бледного румянца, проступившего на ее щеках.
      – Сегодня утром вы выглядите обворожительно, мисс Саммерс. Надеюсь, вы хорошо выспались?
      Хорошо, если бы не эти сны, тревожившие ее. Она почувствовала, что щеки ее запылали.
      – Вполне хорошо, милорд.
      – Я думал о нашей беседе, главным образом о предложении, которое вы высказали.
      Сердце ее учащенно забилось. Предложение о том, чтобы они стали друзьями, прежде чем станут любовниками? Она молилась об отсрочке исполнения приговора.
      – Да, милорд?
      – Я узнал о вас многое по вашим письмам, но вы совсем недавно познакомились со мной, и мне кажется справедливым, чтобы мы, как вы и предложили, узнали друг друга получше.
      Сердце Эриел упало. Проводить время в обществе графа казалось ей тяжким испытанием. И не важно, что она сама высказала эту мысль и молила об этом Бога.
      – Так как мой образ жизни и дела требуют кратких отлучек из города, я подумал, что вам стоило бы составить мне компанию.
      – Из города? – Ее голос прозвучал как сдавленный писк.
      – Я еду в маленький городок Кадемон, в тридцати милях к югу от Бирмингема. Недавно я купил там текстильную фабрику.
      В голове Эриел роились десятки мыслей. И в первую очередь она подумала том, что ей придется провести несколько ночей в обществе графа.
      – Бирмингем довольно далеко.
      Он кивнул:
      – Более чем день езды, если считать поездку туда и обратно. Думаю, мы уедем дней на пять-шесть.
      Эриел побледнела. Пять-шесть дней! Господи, кто защитит ее от него в эту неделю? Она нервно облизала губы.
      – Не будет ли лучше, если мы начнем наше знакомство после вашего возвращения?
      Прямые черные брови сошлись над переносицей, а губы сжались в тонкую прямую линию. Такое выражение на его лице она видела и прежде.
      – Боюсь, что выбирать не приходится. Мы выезжаем завтра утром. Думаю, отправимся часов в девять утра.
      Она сделала над собой отчаянное усилие и кивнула:
      – Как пожелаете, милорд.
      – Сегодняшний день, я думаю, вы посвятите покупкам.
      – Покупкам, милорд?
      – Я хочу, чтобы вы купили себе новые платья и все, что вам может понадобиться в дороге.
      Эриел покачала головой:
      – Вы и так потратили кучу денег на мои красивые платья. Я их почти не носила. Едва ли мне нужны новые.
      Если она будет больше должна ему, ей придется дольше с ним расплачиваться. Она едва не застонала.
      – Ради этого случая я хотел бы… видеть вас в чем-нибудь менее консервативном. Ваши платья хороши для дня, но у вас нет вечерних платьев. В своей одежде вы выглядите так, будто только что выпорхнули из классной комнаты.
      Эриел уставилась на чашку какао, только что поставленную перед ней лакеем.
      – Я и есть вчерашняя школьница, – тихо ответила она.
      На его плечах напряглись мускулы.
      – Вы больше не дитя, Эриел. И я не собираюсь обращаться с вами как с ребенком.
      Больше Эриел сказать было нечего. Она знала, что он думает о поцелуе в его спальне и намерен получить с нее долг. Повернувшись к лакею, стоявшему у двери, он дал ему знак подать легкий утренний завтрак, потом откинулся на спинку стула и отхлебнул глоток кофе. Его холодные серые глаза изучали ее лицо. Под столом Эриел сжала в руках белую льняную салфетку под стать тому комку, что образовался у нее под ложечкой. Лакей поставил перед ней тарелку с нежным пирожным и горкой спелых алых ягод, но у Эриел пропал аппетит.
 
      Они закончили завтракать в полном молчании. Как только тарелки убрали со стола, Джастин поднялся и подошел к Эриел. Он ничего не сказал, но повел ее к ожидавшему экипажу, потом сделал знак кучеру, который тотчас же взобрался на козлы. Мягкий щелчок кнута по крупам четырех одномастных серых лошадей, и они покатили. Колеса застучали по мощенным булыжником улицам.
      За окном мелькали городские улицы – таверны, кафе, лавка мясника, лавка старьевщика. Взгляд Эриел останавливался на всем новом для нее, и Джастин не мог не заметить, что она смотрит на все как зачарованная и лицо ее постепенно проясняется. Прошло совсем немного времени, и они добрались до Сент-Джеймса, района элегантных магазинов и лавок, предназначенных для богатых светских людей. Джастин приказал кучеру остановиться перед узким зданием, вклинившимся между мастерской мебельщика и лавкой, где продавались горячительные напитки. В этом доме была всего одна витрина и мрачная и убогая вывеска «Мадам Дюпрэ. Портниха».
      Он предложил Эриел руку и ввел ее внутрь. В маленькой, но целесообразно обставленной комнате работали несколько женщин, заканчивая шить модные платья. Тут же лежали штуки цветных тканей. Одна из женщин, широкобедрая и мясистая, поднялась при виде Эриел и Джастина, шмыгнула куда-то в заднее помещение и скрылась за бархатной портьерой. По-видимому, отправилась на поиски хозяйки.
      – Откуда вам известно о… – Эриел подняла на него глаза, и слова застряли у нее в горле.
      Ей, вероятно, пришло в голову, что он бывал здесь не раз, покупая наряды для своих прежних любовниц.
      – Откуда мне известно о существовании этого заведения? – закончил он за нее вопрос.
      – Думаю, я не первая женщина, которую вы привели сюда, – сказала она довольно кисло, стараясь выглядеть надменной и полной чувства собственного достоинства.
      Уголки его губ приподнялись в улыбке. Должно быть, его это позабавило.
      – Разумеется, вы первая. Я знаю об этой мастерской, потому что отец частенько пользовался ее услугами. Я оплачивал его счета после его смерти. Поскольку у меня нет оснований не доверять его вкусу, я подумал, что эта лавка может сослужить службу и нам с вами.
      Она вопросительно приподняла светлую бровь:
      – И какова же цель этого?
      – Вы ведь сказали, что хотите посмотреть город, а возможно, посетить оперу или драматический театр. Для этого вам понадобятся туалеты, которые сошьет для вас мадам Дюпрэ.
      На это ей нечего было ответить, и она промолчала. Да и что она могла сказать? Ведь это была ее идея. Он положил руку на ее тонкую талию и подтолкнул в дверь мастерской. Зашуршали портьеры. Хозяйка вышла в салон и направилась к ним.
      – Чем могу служить, милорд? – Это была седовласая дама с лицом, испещренным морщинами, и сильно нарумяненными щеками. У нее была большая, отвислая грудь, вырез ее модного шелкового платья был скромно задрапирован кружевной косынкой, прикрывавшей шею.
      – Я хотел бы приобрести вечернее платье для леди.
      Она улыбнулась:
      – Вы ведь Гревилл, верно?
      Он не был удивлен тем, что она узнала его. Хотя ему неприятно было признавать этот факт, но он знал, насколько похож на отца. Он слегка поклонился:
      – Да, я Гревилл.
      – Покойный граф, ваш отец, был очень хорошим заказчиком. Вы чрезвычайно похожи на него. – Она обратилась к Эриел: – А вы, дорогая, должно быть, подруга его сиятельства.
      Краска бросилась в лицо Эриел. Она едва нашла в себе силы чуть заметно кивнуть.
      – Идемте. Не стоит стесняться. В прошлом я имела дело с… подругами графа. Сейчас мы измерим вас. Это не займет много времени.
      Джастин смотрел, как женщины удалились за портьеру. Он нахмурился. Ему не понравилась уверенность мадам Дюпрэ. Не понравилось ему и то, как она улыбалась Эриел. Он заметил, как тяжело было Эриел, как краска смущения и уязвленной гордости окрасила ее бледные щеки.
      Джастин молча чертыхнулся, сожалея, что привел ее сюда. У него всегда вызывала отвращение погоня отца за невинными молодыми девушками. Джастин очень походил на отца. Неужели он был больше похож на него, чем сознавал? Но ему не нужны были другие женщины, он желал лишь Эриел Саммерс и поклялся себе, что наступит такой момент, когда он заставит и ее пожелать его.
      Женщины вернулись. Мадам Дюпрэ поставила Эриел на низкий круглый помост перед диваном, затканным парчой, и принялась оборачивать ее бесконечными рулонами ткани. Сначала она вела себя сдержанно, и он понял, что она размышляет, зачем он покупает ей туалеты. Он и не делал тайны из своих намерений. Он желал заполучить ее в свою постель и ради этого был готов на многое.
      Она, скованная и неловкая, стояла на помосте, стыдясь того, что оказалась в одной только нижней сорочке, и он с трудом подавил желание сгрести ее, схватить в объятия и унести, избавив от лукавых и многозначительных взглядов мадам Дюпрэ. Эриел смущенно отвечала на вопросы, когда ей их задавали.
      Все-таки она была рождена в бедности, и в конце концов роскошные ткани, матовый бархат и переливающиеся, как драгоценные камни, шелка вызвали ее улыбку. Ему это было приятно. Ее улыбка что-то растопила в его душе. Он помог ей выбрать ткань и фасоны пяти новых платьев, на два больше, чем намеревался заказать, и с удовольствием заметил, что в глазах ее появился блеск, а лицо засветилось радостью. Они обсуждали каждый заказ, удивляясь тому, что вкусы их оказались так схожи.
      Хотя все платья были с глубоким вырезом, носить который она не привыкла, эта вызывающая мода была признана всеми, и возможность видеть ее в таких туалетах смягчала его сомнения и успокаивала совесть. В таком туалете Эриел выглядела не ребенком, а женщиной, прекрасной и желанной.
      Они покинули мастерскую, нагруженные коробками, и после краткой остановки у башмачника, державшего свою лавку за углом, где они заказали бальные туфельки в цвет каждого платья, направились к ожидавшему их экипажу.
      Они уже почти добрались до него, когда Джастин заметил высокую светловолосую фигуру впереди. Филипп Марлин выходил от галантерейщика. Он шагал по мостовой, держа в руках целый ворох покупок. Эриел заметила его и остановилась как вкопанная.
      Увидев это, Джастин тотчас же воспылал гневом. Он с трудом овладел собой и сжал зубы, чтобы его бешенство не прорвалось наружу. Эриел проводила Филиппа взглядом, пока он переходил на другую сторону улицы, где его дожидался экипаж. Она нахмурилась, заметив, что дверцу экипажа для него открыл чернокожий мальчик лет шести.
      – Этот ребенок, – спросила Эриел, – этот маленький мальчик – слуга? – Она не могла отвести взора от ребенка, роскошно разодетого, в длинных и широких пурпурных атласных штанах, придерживаемых лентами на щиколотках, и в такого же цвета жилете. На маленькой черной головке ребенка был огромный тюрбан, пурпурный с золотом, и мальчик походил на цветок, привядший на солнце и теперь клонящийся к земле. На ногах у него были золотые башмачки с загнутыми носами.
      – Этот ребенок – арап, – ответил Джастин, – одно из недавних приобретений Марлина. Он держит малыша, чтобы было о чем поговорить, ну как своего рода ручного зверька. Его забавляет реакция людей на цвет кожи ребенка и его экзотическую одежду.
      Эриел не могла отвести глаз от этого зрелища. Она продолжала смотреть на них, пока Марлин совал арапчонку в маленькие ручки с розовыми ладошками свои коробки и свертки, а потом сел в экипаж и захлопнул за собой дверцу. Ребенок сражался с покупками, стараясь удержать их в руках, потом передал их лакею, с трудом взобрался на козлы и уселся наверху, причем так непрочно, что мог вот-вот свалиться. Испуганная Эриел ахнула. Наконец малышу удалось усесться поудобнее, и Филипп приказал трогаться.
      – Не могу поверить, что он способен обращаться с ребенком подобным образом, – тихо вымолвила Эриел.
      – Есть множество такого, чего вы не знаете о Филиппе Марлине, – сухо заметил Джастин, зная заранее, что она не поверила бы ему, если бы он рассказал ей.
      Крепко взяв ее под руку и мысленно пожелав Марлину провалиться сквозь землю, он повел ее по улице.
      Как ни желала Эриел отдалить этот день, он все-таки наступил, а с ним и отъезд в Бирмингем. Эриел провела беспокойную ночь, думая о графе и Филиппе Марлине, вспоминая о том, как внимателен был к ней граф, как заботлив, припоминая внезапно обнаруженное ею сочувствие в глазах лорда Гревилла, когда они были в мастерской модистки. Он почувствовал ее смущение и унижение. И был момент, когда он был готов схватить ее и убежать вместе с нею оттуда, таким мрачным стало его лицо. И был еще Филипп. Конечно, Гревилл был несправедлив к нему, когда говорил о его отношении к ребенку. Вероятно, он каким-то образом помог мальчику. Возможно, этот ребенок был сиротой. И все же ее тревожило то, что Филипп обращался с ним как с модной вещью, которую демонстрировал окружающим. Она попыталась представить лорда Гревилла выставляющим таким образом напоказ маленького ребенка, но не смогла.
      Кучер ожидал на улице, когда Эриел спустилась по ступенькам лестницы. Она уже упаковала свои вещи и была готова к отъезду задолго до назначенного времени. Ее юная горничная Сильви, волнуясь, стояла рядом с ней. В пухлой ручке девушка держала маленький дорожный саквояж.
      Скоро в дверях появился лорд Гревилл. Эриел заставила себя улыбнуться:
      – Мы готовы, милорд.
      Он бросил на нее взгляд мимоходом и нахмурился:
      – Мне придется много работать. Мне будет необходимо уединение. И к тому же мы едем только в одном экипаже, где для вашей горничной не найдется места.
      Эриел изумленно смотрела на него:
      – Но вы должны разрешить ей поехать. Ведь немыслимо для леди… – Она заметила его кривую ухмылку, запнулась и начала снова: – Как я смогу обойтись без нее? Кто поможет мне раздеться?
      – Вы обходились без горничной многие годы, как и без других слуг. Думаю, несколько дней вы сможете прожить без нее.
      Это было в высшей степени недостойно, но Эриел не стала спорить. Она остановилась и молча смотрела, как ее маленькая горничная взбиралась по лестнице.
      Гревилл взял ее за руку, повел к двери, помог спуститься с крыльца старого каменного особняка и подсадил в экипаж, потом занял место напротив нее. Его плечи казались еще шире в тесном экипаже. И хотя одежда его была простого покроя, он носил ее с достоинством, и вид у него был внушительный. По правде говоря, титул графа ему очень подходил.
      Пока они выезжали из города, разговор не клеился. В конце концов Эриел замолчала и принялась разглядывать то, что мелькало за окнами экипажа. Незнакомая с Лондоном, она, гуляя, старалась не удаляться от дома, а Филипп катал ее в основном по парку. Даже их недавняя экскурсия с графом по магазинам не слишком далеко увела их от дома.
      Теперь же, когда их экипаж влился в ленту других экипажей и карет, она со все большим интересом как зачарованная наблюдала за толпами людей, заполнявших узкие улицы. Кого там только не было! Продавцы чернил, бродячие музыканты, распевавшие свои баллады, люди, продававшие поношенную одежду. Маленький оборванец с чумазым личиком и крошечными пальчиками, торчавшими из рваных перчаток, продавал на углу яблоки. По вымощенным булыжником боковым улочкам катили разнокалиберные повозки, развозившие товары. Они сталкивались, мешая друг другу проехать, и кучера переругивались, создавая немыслимую какофонию, в которой смешивались их крики и ржание лошадей.
      Эриел завораживали невиданные и неслыханные раньше звуки и краски, и она забыла о своих туманных перспективах на будущее. Во всяком случае, забыла на время. Потом в ее мысли вторгся звучный низкий голос графа, напомнив ей, что она наедине с ним и расстается с городом, предоставлявшим ей хоть и иллюзорную, но некоторую безопасность.
      – До того как мы выедем из города, мне придется сделать остановку. Это не займет много времени.
      Несколько минут спустя они завернули за угол, и экипаж остановился перед трехэтажным кирпичным строением на Трэднидл-стрит.
      – Мне надо поговорить со своим стряпчим. Если хотите, можете сопровождать меня.
      Это предложение ее удивило. Сначала она хотела отказаться, потом подумала: «А почему бы и нет?» Она ехала в сопровождении мужчины, хоть и не по собственному выбору. И любая информация, которую она узнает, может ей пригодиться.
      – Благодарю вас. Я пойду с вами.
      Он взял ее под руку и помог выйти из экипажа по железным ступенькам. Потом они вошли в дом. Молодой клерк с соломенными волосами и озабоченным, серьезным выражением лица приветствовал графа, потом провел их через холл в контору – комнату со стенами, отделанными деревянными панелями.
      – Мой поверенный Джонатан Уиппл. – Граф наклонил голову, представляя седовласого джентльмена, поднявшегося из-за конторки и сделавшего шаг им навстречу. Это был еще стройный мужчина лет пятидесяти в очках в металлической оправе, сидевших на краешке его длинного крючковатого носа. – Джонатан, разрешите вам представить мисс Эриел Саммерс. Она недавно приехала в наш город.
      – Рад, мисс Саммерс. – Он улыбнулся, отвесил холодно-вежливый поклон, потом обратился к графу: – Вот данные, которые вы требовали, милорд. Я как раз занимался ими, и мне осталось немногое прибавить к уже имеющимся цифрам.
      Оба мужчины приблизились к конторке, предоставив Эриел обозревать святилище мистера Уиппла.
      Здесь было тепло и уютно. Огонь пылал в небольшом камине, облицованном дубовыми панелями. Вдоль одной стены располагались книжные полки. Возле стула, обитого коричневой кожей, была навалена гора старых пожелтевших газет, но, если не считать этого, комната имела спартанский вид и была безукоризненно чистой. Эриел пришло в голову, что граф был таким же собранным, организованным и безупречным в делах. Похоже было, что Джастин требовал этих качеств от всех, с кем работал.
      Эриел бродила вдоль стены с книжными полками, медленно приближаясь к конторке красного дерева, стоявшей в центре комнаты, и просматривала многочисленные тома в кожаных переплетах. Большей частью это были книги по финансам. Уголком глаза она увидела графа, сидевшего на стуле за конторкой, склонив голову над стопкой раскрытых папок.
      В школе ее любимым предметом была арифметика. В ней она успевала лучше всего. Глядя, как граф изучает цифры на странице, она начала мысленно складывать колонки цифр. Эриел нахмурилась:
      – Простите, милорд, но в правой колонке я заметила ошибку.
      Он изумленно поднял бровь и посмотрел на нее:
      – Меня утешает то, что среди ваших несомненных талантов есть и неизвестный мне – то, что вы эксперт по части устного счета.
      Она вспыхнула, уловив сарказм в его тоне, но решила идти напролом:
      – Я кое-что понимаю в счете и в бухгалтерском деле. Я знаю, что эти цифры не сходятся. Общая сумма равна двум тысячам шестистам семидесяти шести, а не трем тысячам ста сорока восьми.
      Гревилл нахмурился. Седовласый человек рядом с ним внезапно смутился, встревожился и тотчас же принялся за работу, снова пересчитывая цифры на странице.
      – О Господи! Боюсь, мисс Саммерс права, милорд. Не понимаю, как я мог допустить такую ошибку. – Он вздохнул. – Теперь мне придется перепроверить и все остальные цифры, подсчеты которых основаны на этой ошибке. Это займет довольно много времени.
      – Я могу вам помочь, – предложила Эриел. – Дело в том, что у меня есть талант в обращении с цифрами. – Она молча принялась за работу. – Общая сумма в первой колонке будет равна четырем тысячам тремстам четырнадцати, во второй колонке… трем тысячам тремстам восьмидесяти семи, а в третьей она должна быть… – Она умолкла, бросив взгляд на Джонатана Уиппла. – Вы не записали этой цифры, – сказала она ему, – и продолжали складывать неправильно.
      Однако он не обратил внимания на ее реплику и лихорадочно продолжал складывать цифры, стараясь исправить ошибку.
      – Сорок две тысячи двести четырнадцать фунтов, – подтвердил он, бросая взгляд на графа из-за оправы очков. – Леди совершенно права.
      Изумленный взгляд Гревилла остановился на лице Эриел:
      – Как, черт возьми, вы ухитряетесь делать это так быстро?
      Эриел улыбнулась, довольная, что произвела на него впечатление.
      – Это особый трюк, которому я научилась в школе. Ну, например, вы просто группируете цифры в комбинации по десяти, когда это возможно, или складываете их не в определенной последовательности, а рассматриваете две или три цифры как одно крупное число – восемь, двенадцать и десять, как равные тридцати.
      – Весьма впечатляет.
      – У нас был замечательный преподаватель математики, милорд, и за это я должна благодарить вас. Я столь же быстро могу умножать и делить и сделаю это для вас, если вам понадобится.
      Уголок его рта слегка приподнялся в подобии кривоватой улыбки.
      – Я буду иметь это в виду.
      Граф завершил свою беседу со стряпчим, и они с Эриел снова уселись в экипаж. Он говорил мало и скупо, когда их карета катилась к окраинам города, хотя ей и показалось, что он незаметно разглядывает ее из-под полуопущенных век. Его густые ресницы были еще чернее, чем волосы.
      Прошел час. Солнце пробилось из-за облаков, и его косые лучи светили сквозь окна кареты, бросая тени на лицо Гревилла, отчего его высокие, резко очерченные скулы выглядели еще выразительнее.
      Городской шум постепенно стих, и наступила тишина.
      – Думаю, после Лондона сельская жизнь может показаться скучной и однообразной.
      Она смотрела на пологие зеленые холмы, на небольшие отары черномордых овец, пасущихся на склонах, на небо ослепительной ясности и синевы, какого никогда не увидишь в городе.
      – Напротив, милорд. У меня нет ни малейшего желания возвращаться в грязную лачугу, где я родилась, но я всегда предпочту сладостный и свежий деревенский воздух и зеленую траву. В Лондоне кипит жизнь, но и здесь она кипит, только иначе. Здесь яркие насекомые, множество прекрасных птиц и интересных четвероногих тварей, и диких, и домашних. Ребенком мне было грустно расставаться с ними, а не с землей.
      Граф ничего не ответил, но ей показалось, что она уловила одобрение в его усмешке.
      – А как вы, милорд? Вы находите сельскую жизнь скучной и однообразной?
      Его взгляд обратился к окну кареты.
      – Сказать по правде, я вообще нахожу жизнь довольно однообразной и скучной. Однако жизнь на лоне природы, пожалуй, может таить в себе много приятного.
      – В таком случае почему вы так мало времени проводите в Гревилл-Холле? Особенно если там много… – Она не закончила фразы, осознав, что чуть было смертельно не оскорбила его.
      Одна из его прямых черных бровей приподнялась:
      – Много – чего, мисс Саммерс? Там больше шика? Элегантнее? Или, может быть, слово, которое вы не решаетесь произнести, – там больше похоже на дворец?
      Теперь уже она была вынуждена закончить начатую фразу, хотелось ей этого или нет.
      – Я бы сказала, что там более жизнерадостная атмосфера, милорд. Гревилл-Холл – самое красивое место, какое я когда-нибудь видела. Этот дом легкий и изящный, он веселый. В нем так много окон, в которые льется солнце и струится свежий воздух. Сады там, кажется, всегда в цвету и даже мебель и драпировки веселого солнечного цвета.
      – Как случилось, что вы так хорошо изучили Гревилл-Холл? – спросил он сухо. – Не думаю, чтобы мой отец приглашал вас на ужин.
      Она бросила на него взгляд искоса:
      – Не думаю, что и вас туда приглашали.
      – Ценю ваше умение парировать, мисс Саммерс. Попали в самую точку.
      – Я знаю, как выглядит дом, потому что имела обыкновение перебираться через ограду в сад, прокрадываться сквозь живую изгородь из кустарника и заглядывать в окна, выходившие в заднюю часть сада. Иногда, если свечи долго не гасили, я могла видеть там танцующих дам. Они казались мне такими красивыми и веселыми. И я поклялась, что наступит день, когда и я тоже стану как эти леди.
      – И добились своего.
      Но она знала, что это только иллюзия, она не добилась чего хотела. Настоящая леди не отправилась бы путешествовать по стране с едва знакомым мужчиной. Леди не стала бы его любовницей. Граф отвернулся от нее и уставился в окно.
      – Я был в Гревилл-Холле только раз, незадолго до смерти отца. Моя сводная сестра Барбара теперь живет там со своим маленьким сыном Томасом. Мы с ней не ладим.
      – Почему же?
      Это был недостойный и дерзкий вопрос, и она это понимала. И все же надеялась, что получит ответ. Граф бросил на нее высокомерный взгляд, от которого она съежилась и уже пожалела о своем неуместном любопытстве. Должно быть, он унизил ее намеренно.
      Он все медлил, не желая отвечать, но наконец сдался:
      – Барбара – вдова. Если бы мой отец не сделал меня наследником, то титул Гревиллов и их состояние достались бы ее сыну.
      Эриел тотчас же вспомнила красивую черноволосую девушку, жившую в этом доме, когда она сама была еще ребенком. Она видела ее с друзьями проезжавшей в открытом экипаже своего отца. Она не знала, что леди Барбара Росс вышла замуж. Похоже, что многое случилось с тех пор, как ее попутал черт заключить нелепое соглашение и уехать из этих краев в школу.
      – Она слишком молода, чтобы стать вдовой, – сказала Эриел. – Она всего на несколько лет старше меня, если память мне не изменяет. Должно быть, ей несладко пришлось, когда она потеряла мужа так скоро после свадьбы.
      Граф только хмыкнул.
      – Барбаре двадцать шесть лет, и, думаю, моя сестра только испытала облегчение, когда умер ее муж. Граф Хейвуд был старше жены на добрых сорок лет. Это был брюзгливый старый болван, у которого больше денег, чем мозгов. Думаю, Барбара и вышла за него в надежде на то, что он проживет не слишком долго, а она останется богатой молодой вдовой. К несчастью для нее, она вторая жена Хейвуда. У графа уже было двое взрослых сыновей, когда они поженились, а это свело на нет шансы Томаса стать наследником.
      – Но он ведь обеспечил ее и мальчика на случай своей смерти?
      – Думаю, сначала он имел такое намерение. Но случилось так, что он застал ее в постели со своим управляющим. Потом возникли вопросы о растратах, которые совершил этот субъект, и вскоре после этого граф изменил завещание. Моему отцу удалось кое-как сгладить трения. И все же, когда Хейвуд умер, оказалось, что он оставил Барбару почти без копейки.
      – Вы хотите сказать, что теперь она существует только за счет вашего милосердия?
      – Более или менее. Конечно, она могла бы выйти замуж снова, и я не сомневаюсь, что со временем так и будет.
      – Но если она такая, какой вы ее описываете, почему вы ей помогаете?