Джастин закрыл глаза, стараясь преодолеть тошноту. Грудь его сдавило так, что стало трудно дышать. Он вернулся домой через несколько минут после своего ухода, спокойно, без шума вошел в боковую дверь и направился наверх. Весь вечер он наблюдал за Эриел и видел ее растущее напряжение. Конечно, он сразу понял, что она лжет. И решил выяснить почему. Теперь он это узнал. Гнев в нем смешался с горчайшим отчаянием, и все тело его сотрясла дрожь. То, что он заметил на дорожке к конюшне Филиппа Марлина, было чистейшей случайностью. Он видел, как Филипп вошел в конюшню. До этого он слышал, как Эриел вышла из своей комнаты, и гадал, куда она собралась и почему не захотела ему сказать об этом.
      Но как только он увидел Марлина, входящего в конюшню, правда обрушилась на него как удар, хотя сначала он отказывался поверить своим глазам. Он ждал, не сводя глаз с конюшни, надеясь, что ошибся, моля Бога, чтобы Эриел не пошла к Филиппу, что есть какое-то иное объяснение ее поведению. Он представил, как застигнет их, но в прошлом однажды он уже испытал унижение из-за Марлина и не собирался повторять этот опыт. Вместо этого он стоял у окна и смотрел, и сердце его разрывалось от боли, а руки вспотели, и все-таки он молил Бога, чтобы его подозрения не оправдались.
      Наконец Эриел появилась из конюшни в платье, перепачканном грязью, с прилипшей соломой и со спутанными волосами. Было очевидно, что она ходила на свидание с Марлином, и боль, нараставшая в нем с каждой минутой, прорвалась, как нарыв. Эта боль не оставляла его, разъедала изнутри. Он был готов умереть. Он и не представлял, что способен так страдать, что боль может быть такой невыносимой. И эту боль ему причинила Эриел. Она уничтожила защитную стену, столь заботливо выстроенную им, она оставила его незащищенным и уязвимым, сломленным, с кровоточащей раной в сердце, она сломала жесткую, но хрупкую скорлупу, покончив со сдержанным и уравновешенным мужчиной, каким он был прежде. Он возненавидел ее. За то, что она сделала его слабым. За то, что она предала его с Марлином.
      Одеревеневший и бесчувственный, он мерил шагами темную комнату, освещенную лишь бледными лучами луны, просачивавшимися сквозь разноцветные стекла витражей. В темноте он упал на жесткий деревянный стул и сидел, уставившись на нетопленый камин, чувствуя, как холод проникает в его тело, пропитывает его всего.
      Сердце его билось глухо. Оно представлялось ему мертвым, окаменевшим и ледяным и в то же время пульсировало, причиняя отчаянную боль. Как он допустил такое? Как случилось, что он позволил чувству так захватить себя? Эриел. Одно только ее имя, всплывавшее из глубины его существа, вызывало в нем волну мучительной боли. Ее фальшивая ясность и рассчитанная нежность растопили его ледяной щит, его единственную защиту. Она пленила, очаровала, обманула его и лишила мужества и собственного достоинства. Джастин сидел, уставившись на холодную золу в камине, и думал, что эта зола – воплощение всей его жизни. В двадцать восемь лет в нем был только холод.
      Эта мысль исторгла из его груди резкий, леденящий душу смех. Он провел по лицу дрожащей рукой и удивился, что слезы на его глазах не превратились в лед, а скатились по щекам.
      На следующее утро Джастин послал за Эриел. Он совсем не спал в эту ночь, и, хотя зеркало отразило его запавшие холодные глаза, на его лице не проступило никаких следов пережитого. Он не позволит своим чувствам прорваться. Ни сегодня. И никогда в будущем.
      Ожидая ее появления в кабинете, он снял нитку с рукава своего безупречного черного сюртука и расправил манжеты белой батистовой рубашки. В это утро он оделся с особой тщательностью, выбрав черный сюртук в знак окончания этой фазы своей жизни. Эриел коротко постучала, потом вошла и закрыла за собой дверь. Она улыбнулась ему нежно, хотя он и заметил в ее манерах некоторую неловкость. Прошлой ночью он не пришел к ней в спальню. Возможно, она гадала почему.
      – Доброе утро, милорд.
      – Доброе утро, Эриел. Полагаю, вы спали хорошо.
      Ее щеки окрасил легкий румянец.
      – Не так хорошо, как прежде.
      Этот намек на его отсутствие еще день назад обрадовал бы его. Теперь он только плотнее сжал губы.
      – Мне недоставало вас, милорд. Я думала… я надеялась, что вы придете ко мне, когда вернетесь.
      Как она могла так поступить? Неужели возможно быть такой лгуньей, в то же время ведя себя безупречно?
      – Наша встреча продолжалась слишком долго. Потом Клэйтон и я… отправились немного развлечься.
      Ее прелестное лицо потускнело.
      – О!
      Сегодня на ней было бледно-желтое шерстяное платье, а ее золотистые волосы были уложены высоко надо лбом и по бокам придерживались перламутровыми гребнями, купленными им для нее в Танбридж-Уэлсе. Господи! Как прелестна она была! У нее была самая гладкая кожа и самые синие глаза из всех, что ему доводилось видеть. При этой мысли он почувствовал, как в нем растет желание. До сих пор ему не приходило в голову овладеть ею перед тем, как отослать ее прочь. Но почему бы и нет? Ведь и прежде случалось, что он и Марлин пользовались благосклонностью одной женщины. Эта мысль не смутила его. Напротив, она показалась ему вполне логичной.
      – Подойдите, Эриел.
      Она подняла на него глаза и улыбнулась, но нежность ее улыбки больше не трогала его. Его сердце снова было защищено ледяной коркой, и теперь-то уж он никому не позволит растопить ее. Она подошла к нему. Он сидел в небрежной позе, опираясь спиной о позолоченные кожаные корешки книг.
      – Вчера у меня было много работы, – сказала она, останавливаясь прямо перед ним. – Я проверила все цифры, которые вы хотели…
      Она не смогла докончить фразу. Он заставил ее замолчать на полуслове, закрыв ей рот жадным и требовательным поцелуем, который застиг ее врасплох. На мгновение все тело ее напряглось. Потом она расслабилась и прижалась к нему, и губы ее стали мягкими и податливыми. И поцелуй Джастина стал нежнее. Он хотел запомнить это их последнее соединение, сладость этой последней победы над ней, полной и окончательной, прежде чем отошлет ее к Марлину.
      Он снова поцеловал ее, и его язык проник глубоко в ее рот, а руки принялись ласкать ее грудь. Он старался возбудить ее соски, превратить их в твердые маленькие бутоны, заставить их пульсировать от желания. В горле ее зародился тихий стон, и руки поднялись и обвились вокруг его шеи. Джастин повернулся и заставил ее опуститься так, чтобы ее плечи уперлись в книжные полки. Его бедро оказалось между ее ног, коснулось венерина бугорка, он слегка приподнял ее. Услышал ее неровное дыхание, почувствовал, как ее пальцы зарываются в его плечи.
      Он наклонился, приподнял ее юбку, рука его заскользила по ее ноге, поднялась вверх по бедру, платье ее собралось складками вокруг талии. Его поцелуй стал требовательнее, жарче, а рука проникла между ее ног, лаская и гладя ее, и это продолжалось до тех пор, пока он не ощутил ее влажность и не понял, что она готова.
      Он снова страстно поцеловал ее и принялся расстегивать пуговицы на своих бриджах, и наконец его орган выпрыгнул на волю. Он был тверд как камень и пульсировал от охватившего его жара и желания.
      – Раздвинь ножки для меня, Эриел.
      Она слегка качнулась. Сердце ее билось бурно, но она подчинилась ему, раскрылась для него, полностью доверяясь ему, как он однажды доверился ей. Он раздвинул нежные складки ее женственности и вторгся внутрь одним решительным движением, погрузился в нее полностью. Когда он начал двигаться в ее теле, Эриел застонала, а он продолжал свои мощные толчки и слегка приподнял ее, оторвав от пола. Ее голова откинулась назад, все тело затрепетало. Джастин поцеловал ее в шею, нежно покусывая, и она прильнула к нему. И каждое его движение заставляло ее прижиматься к нему все сильнее и крепче. Ее спина выгибалась, и она шептала его имя. Внутренне он усмехнулся, когда ее тело обвилось вокруг него и она сжала его в объятиях, достигнув пика наслаждения. Но он на этом не остановился, и она снова испытала вершину наслаждения, а он продолжал двигаться в ее теле, сам добиваясь жаркого извержения семени, и наконец он достиг своего предела. Через несколько секунд он отвернулся от нее и, стоя к ней спиной, ждал, пока сердцебиение утихнет. Потом с небрежным видом застегнул пуговицы на бриджах. Должно быть, в его движениях и в выражении лица было что-то необычное, а вернее сказать, лицо его не выразило никаких чувств, и это встревожило ее.
      – Джастин?
      Он повернулся к ней со столь равнодушным видом, что ее прелестное лицо побледнело.
      – Я вызвал вас сюда с определенной целью, – сказал он бесстрастно. – Думаю, нам пора с этим покончить.
      – С какой целью? Что случилось, Джастин?
      Его лицо оставалось холодным и бесстрастным.
      – Прошлой ночью Клэйтон и я… ну, мы встретили весьма привлекательных особ.
      Конечно, это было ложью. Он прошлой ночью не выходил из своей спальни, но больше он ничем не был ей обязан и мог говорить что угодно.
      – Привлекательных особ? Ты ведь не имеешь в виду женщин?
      – Прошу прощения, дорогая, но рано или поздно ты бы все равно узнала, что произошло. Ты была очень хороша, по правде говоря, лучше, чем я рассчитывал, но вкусы мужчины меняются. И уж раз такое случилось, я думаю, будет лучше, если ты покинешь мой дом.
      – Ты… вы… отсылаете меня прочь?
      – Думаю, пора положить конец нашему сотрудничеству.
      Она была потрясена.
      – Но как же насчет того, что только что произошло между нами?
      – Я вызвал тебя вовсе не для любовных забав, но у меня останется о тебе приятная память. Ты так не думаешь?
      Из ее горла вырвался какой-то глухой звук, будто ее душили. Лицо Эриел стало бледным как полотно, и она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
      – Ты говоришь, что между нами все кончено. Ты хочешь сказать, что больше… не хочешь меня?
      Он пожал плечами:
      – Ты прелестная штучка. И быть в постели с тобой не в тягость. Но есть некто, кого я хочу больше.
      Ее глаза наполнились слезами. Огромные блестящие капли покатились по ее щекам. В прошлом ему было больно смотреть на ее слезы. Но теперь было все равно.
      Эриел смахнула слезы дрожащей рукой и вздернула подбородок:
      – Мне надо найти жилье. Дай мне день-другой…
      – Было бы лучше, если бы ты съехала сегодня. – Он сунул руку в карман жилета, извлек одну золотую гинею, поймал ее руку и сунул деньги в ладонь. – На это ты продержишься некоторое время, пока не найдешь нового покровителя.
      Если Марлин ждет ее, то ей не придется долго жить на эту гинею. Мысль о том, что они будут вместе, вызвала у него тошноту и горечь во рту. Джастин так сильно сжал зубы, что на щеке у него свело мускул. Пальцы Эриел судорожно сжали монету, и она подняла на него глаза.
      – Мое первое впечатление о вас оказалось верным, – сказала она тихо. – Вы порочны и жестоки. Вы самый бессердечный человек, которого я знаю. Как я могла быть такой дурой?
      Джастин ничего не ответил. Просто смотрел, как она, выпрямив плечи и подняв подбородок, со спокойным достоинством выходит из комнаты. Если кто из них и был дураком, то, несомненно, он. Но впредь он таким не будет, он думал о прекрасном кольце, которое купил для Эриел, о том, какой представлял жизнь с ней, и испытал приступ отчаянной, почти невыносимой боли. Грудь его превратилась в ледяную стену, сквозь которую не могли пробиться никакие чувства, когда дверь закрылась за Эриел.
      Стараясь подавить подступившие слезы, онемев от потрясения и боли, Эриел закрыла дверь платяного шкафа в своей спальне, оставив там все дорогие наряды, которые покупал ей Гревилл. Она взяла несколько необходимых вещей, сказала «Прощай» обливающейся слезами Сильви, взяла свой ковровый саквояж и вышла из дома. Как только она оказалась на улице, долго сдерживаемые слезы хлынули потоком, будто в отместку за то, что она не давала им пролиться. Слезы туманили ей глаза, и все представало перед ней размытым и нечетким. О Боже, Боже, как он мог?! Из горла ее вырвалось горькое рыдание. А она-то воображала, что знает его. Она доверилась ему. Она полюбила его.
      Но она и понятия не имела о безжалостном, холодном, замкнутом человеке, который предстал перед ней нынче утром в своем кабинете. О человеке, который занимался с ней любовью, только чтобы удовлетворить свою минутную похоть, а потом отбросил ее, как старый башмак.
      О Боже милостивый! Эриел обхватила себя руками и перегнулась пополам. С губ ее слетел тихий стон. За все годы, что она прожила с вечно бранившим и колотившим ее отцом, она не испытала такого унижения и непереносимой боли, такой муки. Она никогда еще не ощущала себя такой одинокой и потерянной, никогда не ощущала себя утратившей цель в жизни. Ей некуда было идти. У нее было только немного денег, которые он дал ей, и она не представляла, что ей делать дальше. Единственным другом, к которому она могла бы обратиться за помощью, была Кассандра Уэнтуорт, но Китт сейчас находилась в Италии, за сотни миль от Лондона. В прошлом она попыталась бы прибегнуть к помощи Филиппа, но после того, что он себе позволил, она стала умнее. Филипп был точно таким же, как Джастин. Черствым и бесчувственным. Лживым и порочным. Возможно, ненависть этих двух мужчин и объяснялась тем фактом, что они были два сапога пара.
      Эриел нетвердо держалась на ногах. С мучительно ноющим сердцем и глазами, полными слез, она сделала несколько шагов по мощенной камнем улице, споткнулась и чуть не упала. Ей с трудом удалось удержаться на ногах. Чтобы отдышаться и обдумать свое положение, она прислонилась к затейливой чугунной ограде. Ее мозг отказывался служить ей, мысли разбегались… Она так и не решила, куда идти, и несколько часов бродила по улицам бесцельно. Шла куда глаза глядят.
      День клонился к вечеру. Она знала, что скоро стемнеет и ей надо искать себе пристанище на ночь. Она опустила глаза на свои руки, ощутив их как некое инородное тело, существующее самостоятельно, и увидела, что все еще держит в руке маленький ковровый саквояж. Она тотчас же вспомнила, что в нем все ее имущество и монета, которую граф дал ей. Если она будет разумна и осмотрительна, она сможет просуществовать на эти деньги до тех пор, пока не найдет какое-нибудь место. Стараясь успокоиться, она перевела дух и огляделась. Она зашла дальше, чем предполагала. Дома в этой части города казались слегка кособокими, окна их были в трещинах, ставни болтались на одной петле. Она понятия не имела, куда забрела. Этот район был гораздо более убогим, чем тот, который она только что оставила, но в середине квартала Эриел заметила маленькую гостиницу. У нее появилась надежда найти там недорогое жилье. Она вошла в темноватый убогий холл и поставила свой саквояж на вытертый ковер.
      – Сэр! Не могли бы вы оказать мне любезность и помочь?
      Краснолицый клерк выглянул из-за горы писанины и хмуро посмотрел на нее из-под коричневого кожаного козырька.
      – Вам нужна комната?
      – Верно. Но ничего дорогого, что-нибудь попроще.
      Клерк огляделся и никого не увидел рядом с ней.
      – Комната для вас?
      Эриел кивнула:
      – Да, пожалуйста.
      Он оглядел ее одежду: простое платье из коричневой шерсти, белая муслиновая косынка на шее и простая коричневая шляпка с лентами, завязанными под подбородком.
      – А где ваш муж? Вы сбежали от него?
      – Нет! Я не замужем.
      Клерк еще больше помрачнел и покачал головой:
      – Весьма сожалею. От таких, как вы, нечего ждать, кроме хлопот. А мы не хотим осложнять себе жизнь.
      Лицо Эриел зарделось. О Господи, он принял ее за ночную бабочку!
      – Уверяю вас, сэр, я вовсе не та, что вы думаете. Я просто… просто… – Она лихорадочно пыталась придумать какую-нибудь правдоподобную историю, напрягая неподатливые мозги, что-нибудь, объясняющее пребывание в большом городе одинокой молодой женщины. – Я должна была встретиться сегодня в городе со своей кузиной. Но должно быть, ее что-то задержало. Мне потребуется комната до тех пор, пока она не приедет сюда.
      Он покачал головой:
      – Поищите другое место.
      Она поняла, что спорить с ним бессмысленно. Спотыкаясь, Эриел снова вышла на улицу, стараясь сдержать новый поток слез. Джастин должен был знать, что случится, когда отослал ее из своего дома. Она так ошиблась в нем, приписывая ему доброту и благородство. Ему никогда не было до нее дела. Она ничего для него не значила. Сердце ее сжималось от нестерпимой боли. Она сделала еще две попытки снять комнату и наконец оказалась в душном помещении на чердаке трактира на Стрэнде. Прямо над пивным залом. До нее доносился грубый смех снизу. Но к счастью, комнатенка оказалась чистой и в ней можно было запереться – на двери был замок. Эриел упала на узкую кровать у стены. Она думала о Джастине и пыталась понять, как могла так чудовищно ошибиться в нем. Почему она сразу не разглядела его, не поняла, какой он на самом деле? Как она могла так заблуждаться на его счет? Но ответа она не находила, а время текло. Стемнело. Эриел свернулась клубочком на постели и, не раздеваясь, попыталась уснуть.
      Она все еще лежала с открытыми глазами, отупевшая от гнева, горечи и боли, когда наступил новый день и взошло солнце. Она попыталась не думать о том нежном и заботливом человеке, каким притворялся Джастин, но воспоминания нахлынули на нее. Снова и снова всплывали картины недавнего прошлого. Вот они в Танбридж-Уэлсе – оба смеются. Она помогает ему в работе с цифрами. Он обещает построить каменные коттеджи для рабочих своей фабрики в Кадемоне. Вот занимаются любовью в уютном домике, арендованным им.
      Утро прошло, наступил день. Эриел пыталась убедить себя, что пора вставать и отправляться в путь, но чувствовала себя совершенно измученной. Она не могла решить, что делать, но даже если бы и знала, у нее не хватило бы сил предпринять что-либо. Она неподвижно сидела, чувствуя, как руки и ноги немеют от холода, как замедляется сердцебиение.
      Прошел еще один день. Мысли о Джастине становились расплывчатыми. Боль обманутых надежд и горечь разочарования слабели. Она знала, что все это было ложью. Его редкий, такой звучный и красивый смех, его внимание к ней – все это было притворством. Мало-помалу Эриел изгоняла воспоминания о нем, и ей удалось отодвинуть эти мысли на задний план, похоронить их на дне сердца. Когда на следующее утро она вышла из своего номера, ослабевшая от недоедания, с покрасневшими и распухшими от слез глазами, она уже примирилась с мыслью о том, что Джастин Росс – холодный и бессердечный человек, именно такой, каким запомнился ей в их последнюю встречу в его кабинете, в тот день, когда отослал ее из своего дома. И Эриел возненавидела его. Но возненавидела и себя за то, что оказалась такой наивной и доверчивой. Она получила болезненный урок, но все же была молода, и жизнь продолжалась. Она найдет способ выжить, как и в четырнадцать лет. Только на этот раз она спасет себя сама. Она не будет ни от кого зависеть, никому не будет обязана. Она найдет свой путь, чего бы это ни стоило. Не важно, что ей придется для этого тяжело трудиться. Она готова на любые жертвы.
      Но если ее охватит отчаяние от тщетности своих усилий, она тотчас же вспомнит о холодном, бесчувственном человеке, которого когда-то полюбила. И будет благодарна судьбе за то, что освободилась от него.

Глава 16