- У нас тоже будет заложник, - сказал Тирион. - Договор предусматривает также место в королевском совете - и если принц Доран, явившись занять его, не приведет с собой армию, он окажется в нашей власти.
      - К сожалению, Мартелл потребует от нас не только места в совете. Ты обещал ему еще и возмездие.
      - Я обещал ему справедливость.
      - Называй как хочешь - все равно без крови не обойдется.
      - Ну, этого добра всегда в избытке. В битве я скакал по колено в крови. Тирион без стеснения перешел к сути дела. - Или Григор Клиган так дорог вам, что вы не в силах с ним расстаться?
      - У сира Григора свое назначение, как и у его брата. Каждый лорд время от времени нуждается в хищных зверях... ты тоже, видимо, это усвоил, судя по сиру Бронну и твоим дикарям.
      Тирион представил себе Тиметта с выжженным глазом, Шаггу с его топором, Челлу в ожерелье из высушенных ушей и, конечно, Бронна.
      - В лесу зверей полным-полно, - заметил он, - и в городских переулках тоже.
      - И то верно. Возможно, другие псы окажутся не хуже. Я подумаю над этим. Если у тебя все...
      - То вас ждут важные письма. - Тирион встал на свои нестойкие ноги, зажмурился, перебарывая головокружение, и сделал шаг к двери. После он сожалел о том, что не сделал второго и третьего шага. Но он не сделал их, а обернулся и сказал: - Вы спрашивали, чего я хочу? Я скажу вам. Я хочу то, что принадлежит мне по праву: Бобровый Утес.
      Рот отца сжался в твердую линию.
      - Наследие твоего брата?
      - Рыцарям Королевской Гвардии запрещено жениться, иметь детей и владеть землей - вам это известно не хуже, чем мне. В тот день, когда Джейме надел белый плащ, он отказался от своих прав на Бобровый Утес, но вы так и не пожелали этого признать. А пора бы. Я хочу, чтобы вы перед всей страной провозгласили меня своим сыном и законным наследником.
      На Тириона смотрели бледно-зеленые с золотыми искрами глаза, красивые и беспощадные.
      - Бобровый Утес, - холодным мертвым голосом произнес лорд Тайвин, а затем: - Не бывать этому.
      Слова повисли между ними, как отравленная сталь.
      "Я знал ответ еще до того, как спросил, - думал Тирион. - Восемнадцать лет, как Джейме вступил в Королевскую Гвардию, а я ни разу не заговаривал об этом. Должно быть, я знал - знал с самого начала".
      - Почему? - через силу выговорил он, хотя и знал, что пожалеет о своем вопросе.
      - Ты спрашиваешь "почему"? Ты, убивший свою мать при появлении на свет? Ты, исковерканное, непокорное, презренное существо, созданное из зависти, похоти и низкого коварства? По человеческим законам ты имеешь право носить мое имя и мои цвета, поскольку я не могу доказать, что ты не моя кровь. Боги, чтобы научить меня смирению, обрекли меня смотреть, как ты носишь на себе гордого льва, эмблему моего отца, деда и прадеда. Но ни боги, ни люди не заставят меня отдать тебе Бобровый Утес, чтобы ты превратил его в вертеп разврата.
      - Вертеп разврата? - Вот оно что. Теперь Тирион понял, откуда ветер дует. Он стиснул зубы и сказал: - Серсея рассказала вам об Алаяйе.
      - Если ее так зовут. Всех твоих шлюх я в памяти удержать не могу. Как звали ту, на которой ты женился мальчишкой?
      - Тиша, - с вызовом произнес Тирион.
      - А ту, лагерную, на Зеленом Зубце?
      - Вам-то что за дело? - Тирион даже имени Шаи не хотел при нем называть.
      - Мне до них дела нет, как и до того, будут они жить или подохнут.
      - Это вы приказали высечь Алаяйю. - В тоне Тириона не было вопроса.
      - Твоя сестра рассказала мне, как ты угрожал моим внукам. - Голос лорда Тайвина стал холоднее льда. - Быть может, она солгала?
      Тирион не стал отпираться.
      - Да, я угрожал ей, чтобы защитить Алаяйю и помешать Кеттлблэкам дурно обращаться с этой девушкой.
      - Желая уберечь шлюху, ты угрожал своему собственному дому и своим родным? Я верно тебя понял?
      - Вы сами учили меня, что умелая угроза бывает порой красноречивее удара. На Джоффри, не скрою, у меня руки чесались тысячу раз. Если вам опять захочется высечь кого-то, начните с него. Но Томмен... с чего бы я стал трогать Томмена? Он хороший мальчонка и родня мне.
      - Твоя мать тебе тоже была не чужая. - Лорд Тайвин встал, возвышаясь над своим карликом-сыном. - Возвращайся в постель, Тирион, и не говори мне больше о своих правах на Бобровый Утес. Ты получишь свою награду - ту, которую я сочту приличной твоим заслугам и положению. Но запомни: больше дом Ланнистеров я тебе бесчестить не позволю. Со шлюхами покончено. Следующую, кого я застану в твоей постели, я повешу.
      ДАВОС
      Он долго смотрел на приближающийся парус, решая, жить ему или умереть.
      Умереть было бы проще. Для этого только и требовалось заползти обратно в свою пещеру и дать кораблю пройти мимо - тогда смерть сама нашла бы его. Его давно уже сжигала лихорадка, исторгая из кишок бурую жижу и посылая ему трясучие, бредовые сны. Каждое утро он просыпался слабее, чем был, и говорил себе: ничего, теперь уж недолго осталось.
      А если лихорадка его не убьет, то жажда доконает наверняка. Здесь не было пресной воды, только случайные дожди порой заполняли впадины в камне. Три дня назад (или четыре? На этой скале он потерял счет дням) все эти лужицы пересохли, и вид зыблющегося вокруг зеленовато-серого моря стал почти невыносимым искушением. Он знал, что стоит только начать пить морскую воду, и конец не заставит себя ждать, но с трудом удерживался от этого первого глотка, так иссохло у него в горле. Его спас внезапно налетевший шквал. К тому времени он так ослабел, что мог только лежать под дождем, зажмурив глаза, раскрыв рот и предоставляя воде орошать его потрескавшиеся губы и распухший язык. После этого он немного окреп, а все впадины и трещины острова снова наполнились жизнью.
      Но это было три дня назад (или четыре). С тех пор почти вся вода, которую он не успел выпить, испарилась. Завтра ему снова придется лизать ил и мокрые холодные камни на дне впадин.
      А если ни жажде, ни лихорадке не удастся его уморить, это сделает голод. Его остров - это голый каменный шпиль, торчащий среди Черноводного залива. Во время отлива он находил порой на каменной отмели, куда его выбросило после битвы, крошечных крабов. Они больно щипали его за пальцы, пока он не разбивал их о камень и не высасывал скудные крохи мяса из их скорлупок.
      Но когда прилив заливал отмель, Давосу приходилось взбираться наверх, чтобы его опять не смыло в море. Во время прилива над водой выступала только верхушка скалы высотой в пятнадцать футов, а когда в заливе поднималась волна, брызги взлетали еще выше, и ему не удавалось остаться сухим даже в пещере (которая была, собственно говоря, просто мелкой выемкой под каменным козырьком). На камне не росло ничего, кроме лишайника, и даже морские птицы избегали этого места. Чайки время от времени садились на верхушку шпиля, и Давос пытался поймать их, но они улетали, не давая ему приблизиться. Он кидал в них камнями, но для хорошего броска у него не хватало сил, и даже когда его камень попадал в цель, чайка только возмущенно вскрикивала и поднималась в воздух.
      Со своего острова он видел и другие скалы, далекие каменные шпили выше, чем его собственный. Ближайший поднимался на добрых сорок футов над водой, хотя на таком расстоянии Давос не мог судить наверняка. Над ним чайки кружили постоянно, и Давос подумывал, не переплыть ли ему туда, чтобы пограбить их гнезда. Но вода здесь была холодная, течение сильное и коварное, и он понимал, что ему не доплыть. С тем же успехом можно пить морскую воду - так и так пропадать.
      По прошлым годам он помнил, что осень в Узком море часто бывает дождливой. Днем, пока солнце светило, было еще терпимо, однако ночи становились все холоднее, и порывистый ветер часто пролетал над заливом, гоня перед собой белые гребни, а Давос трясся, промокший насквозь. Лихорадочный жар и сырой холод чередовались попеременно, и с некоторого времени Давоса стал мучить раздирающий грудь кашель.
      Иного пристанища, кроме мелкой пещерки, у него не было. В отлив на берег часто выносило плавник и обгоревшие обломки кораблей, но ему нечем было высечь огонь. Однажды он с отчаяния попробовал потереть друг о друга две деревяшки, но они были гнилые, и он только мозоли себе натер. Одежда на нем почти не просыхала, один сапог потерялся где-то в море.
      Жажда, голод и непогода оставались при нем неотступно, и со временем он стал думать о них как о друзьях. Скоро не один, так другой друг сжалится над ним и прекратит его мучения. А может, он просто однажды войдет в воду и поплывет к берегу, который лежит где-то на севере, за пределами его зрения. Больной и ослабевший, он, конечно, туда не доплывет, но это не имеет значения. Давос всю жизнь был моряком и знал, что умрет в море. Подводные боги его заждались - давно пора ему отправиться к ним.
      Но теперь перед ним появился парус - сперва в виде пятнышка на горизонте, потом растущий на глазах. Корабль здесь, где никакого корабля быть не должно. Давос примерно знал, где находится его скала: в целом ряду других, встающих со дна Черноводного залива. Самая высокая из них насчитывает сто футов во время прилива, высота других разнится от тридцати до шестидесяти футов. Моряки называют их копьями сардиньего короля и знают, что на каждое копье, торчащее над морем, приходится дюжина других, предательски таящихся под водой. Любой капитан в здравом рассудке обходит их стороной.
      Давос смотрел своими красными, воспаленными глазами, как приближается к нему парус, и старался расслышать гул надувающего полотно ветра. Корабль шел сюда. Если он не изменит курс, то пройдет на расстоянии окрика от жалкого убежища Давоса. Это может спасти Давосу жизнь - если он захочет. Он еще не решил, как ему быть.
      "Для чего мне жить? - думал он, и слезы застилали ему зрение. - Для чего, о боги? Ведь сыновья мои мертвы: Дейл и Аллард, Марик и Маттос, а возможно, и Деван тоже. Пристало ли отцу жить, когда не стало стольких его сильных, молодых сыновей? Что может оправдать его жизнь? Я - сухая скорлупа дохлого краба. Неужели боги этого не знают?"
      Они шли вверх по Черноводной под знаменами с изображением огненного сердца Владыки Света. Давос на "Черной Бете" находился во второй линии боевого порядка, между "Духом" Дейла и "Леди Марией" Алларда. Марик, его третий сын, был мастером над гребцами на "Ярости" в середине первой линии, Маттос служил помощником на корабле отца. Под стенами Красного Замка корабли Станниса Баратеона вступили в бой с уступающим им численностью флотом малолетнего короля Джоффри, и река огласилась гулом летящих стрел и треском железных таранов, ломающих весла и борта.
      Вслед за этим раздался рев, словно исторгнутый из пасти некоего чудовища, и все вокруг вспыхнуло зеленым пламенем. Дикий огонь, пиромантова моча, изумрудный демон. Маттос стоял рядом с отцом на палубе "Черной Беты", когда корабль словно приподняло над водой. Давос оказался в реке, и течение крутило его и несло вниз. Выше по реке огонь поднимался на пятьдесят футов, стремясь в небеса. Давос видел, как горят "Черная Бета", и "Ярость", и еще дюжина кораблей, видел, как охваченные пламенем люди прыгают в воду и тонут. "Дух" и "Леди Мария" исчезли - затонули, развалились на куски либо скрылись за пеленой дикого огня, но Давосу некогда было высматривать их: устье реки приближалось, а поперек устья Ланнистеры натянули огромную железную цепь. От берега до берега тянулись горящие корабли, и дикий огонь плясал между ними. От этого зрелища у Давоса на миг остановилось сердце; он до сих пор помнил треск огня, шипение пара, вопли умирающих и страшный жар, бьющий ему в лицо толчками, пока течение несло его прямо в ад.
      Все, что требовалось от него тогда, - это ничего не делать. Еще несколько мгновений - и он упокоился бы вместе со своими сыновьями в прохладном зеленом иле на дне залива, и рыбы объедали бы его лицо.
      Вместо этого он набрал воздуху и нырнул, стремясь к речному дну. Его единственной надеждой было проплыть под цепью, горящими кораблями и пляшущим на воде диким огнем, проплыть и вынырнуть уже в заливе. Давос всегда был хорошим пловцом, и в тот день он не надел на себя ничего железного, кроме шлема, который потерял вместе с "Черной Бетой". Рассекая зеленую мглу, он видел, как тонут другие, которых тянули на дно их кольчуги и доспехи. Давос плыл мимо них, работая ногами изо всех оставшихся у него сил, подчиняясь воле течения, и вода наполняла его глаза. Он погружался все глубже и глубже, и ему становилось все труднее сдерживать дыхание. Он помнил, как увидел дно, мягкое и расплывчатое, и как столб пузырьков вырвался у него изо рта. Что-то задело его ногу - рыба, коряга или утопленник.
      Он начинал уже задыхаться, но боялся всплыть, не зная, оставил цепь позади или нет. Если он всплывет под днищем одного из кораблей, ему конец, а плавучий остров дикого огня сразу испепелит ему легкие. Давос перевернулся в воде, чтобы взглянуть наверх, но не увидел ничего, кроме зеленой тьмы, а слишком резкий поворот сбил его с толку, и он перестал понимать, где верх, а где низ. Им овладела паника. Он оттолкнулся руками от дна и поднял облако ила, окончательно ослепившее его. Грудь сдавливало все сильнее. Он барахтался, крутясь, страдая от удушья, он бился и метался в речной грязи, пока силы его не оставили. Он раскрыл рот в безмолвном крике. Вода, отдающая солью, хлынула внутрь, и Давос Сиворт понял, что тонет.
      Когда он снова пришел в себя, светило солнце, а он лежал на берегу под голым каменным шпилем. Кругом простирался пустой залив. Рядом с собой он увидел сломанную мачту со сгоревшим парусом и чей-то раздутый труп. Мачту и мертвеца смыло следующим приливом, и Давос остался один на скале, среди копий сардиньего короля.
      За долгие годы своего контрабандного промысла он изучил воды вокруг Королевской Гавани лучше любого из домов, которые у него были, и знал, что его убежище - всего лишь точка на морских картах, и значится она в таком месте, которого чураются все честные моряки... хотя сам Давос и проходил здесь пару раз в былые времена, чтобы остаться незамеченным. Когда его найдут здесь мертвым, если вообще найдут, то эту скалу, возможно, назовут в его честь. Луковая скала, к примеру, - она станет его памятником и его фамильным наделом. Большего он не заслуживает. Отец оберегает своих детей, так учат септоны, а он послал своих сыновей в огонь. Дейл никогда не подарит своей жене ребенка, о котором они молились, девушки Алларда - одна в Королевской Гавани, другая в Браавосе, третья в Старгороде - выплачут себе глаза, Маттос никогда не станет капитаном на собственном корабле, как ему мечталось, Марику никогда не бывать рыцарем.
      Как ему жить теперь, когда они все умерли? А с ними вместе множество храбрых рыцарей и знатных лордов - славных людей и благородных, не ему чета. Забирайся в свою пещеру, Давос. Спрячься там, дай кораблю пройти мимо, и сызнова тебя никто уже не обеспокоит. Усни на своей каменной постели, и пусть чайки выклюют тебе глаза, а крабы съедят твое мясо. Ты сам съел их достаточно и теперь в долгу у них. Спрячься, контрабандист. Спрячься, угомонись и умри.
      Парус был совсем близко. Скоро корабль уйдет, и он сможет умереть спокойно.
      Давос поднял руку к горлу, нащупывая маленькую кожаную ладанку, которую всегда носил на шее. В ней лежали кости четырех его пальцев, которые его король обрубил в тот день, когда посвятил Давоса в рыцари. Его удача. Укороченные пальцы обшарили грудь, но ничего не нашли. Ладанка пропала. Станнис никогда не мог понять, зачем Давос таскает с собой эти кости. "Чтобы всегда помнить о правосудии моего короля", - прошептал Луковый Рыцарь потрескавшимися губами. Теперь их больше нет. Огонь отнял у него не только сыновей, но и удачу, ему до сих пор снилась горящая река и демоны, пляшущие над ней с огненными бичами, и люди, превращающиеся под их ударами в головешки.
      - Смилуйся, Матерь, - стал молиться Давос. - Помилуй меня, всеблагая, помилуй нас всех. Я потерял свою удачу и своих сыновей. - Он плакал навзрыд, и слезы катились у него по щекам. - Это все огонь... огонь...
      Быть может, это ветер налетел на скалу или волна набежала на берег, но Давос Сиворт услышал ее ответ. "Ты сам его призвал, - прошелестела она тихо и печально, как морская раковина. - Ты сжег нас... сжег нас... сжег нас-с-с".
      - Это сделала она! - вскричал Давос. - Матерь, не оставляй нас. Это она сожгла тебя, красная женщина, Мелисандра! - Он снова видел перед собой жрицу, ее красные глаза, ее длинные медно-красные волосы, ее красное платье, колеблющееся на ходу, как пламя, шуршащее шелком и атласом. Она приехала на Драконий Камень с востока, из Асшая, и навязала своего чужеземного бога королеве Селисе и ее людям, а потом и самому королю, Станнису Баратеону. Король дошел до того, что поместил на своих знаменах огненное сердце Рглора, Владыки Света, Бога Пламени и Теней. А еще он, по настоянию Мелисандры, вытащил Семерых из их септы и сжег их перед воротами замка, и богорощу в Штормовом Пределе тоже спалил - всю, даже сердце-дерево, огромное белое чар-древо с вырезанным на нем скорбным ликом.
      - Это ее рук дело, - уже тише повторил Давос. "Ее и твоих тоже, Луковый Рыцарь. Это ты отвез ее на лодке в Штормовой Предел глухой ночью, чтобы она родила свое теневое дитя. Ты тоже виновен. Ты повесил ее флаг у себя на мачте. Ты смотрел, как жгли Семерых на Драконьем Камне, и не сказал ни слова. Она предала огню справедливость Отца, и милосердии Матери, и мудрость Старицы, Кузнеца и Неведомого, Деву и Воина, она сожгла их всех во славу своего жестокого бога, а ты стоял и помалкивал. Даже когда она убила мейстера Крессена, ты не сделал ничего".
      Парус, в сотне ярдах от него, быстро двигался через залив. Еще несколько мгновений - и он, миновав остров, начнет удаляться.
      Сир Давос Сиворт полез на свою скалу.
      Он цеплялся за нее дрожащими руками, и лихорадка стучала молотками у него в голове. Дважды его искалеченные пальцы сорвались с мокрого камня, и он чуть не упал, но как-то удержался. Если он упадет, ему конец, а он должен жить. Хотя бы немного, но должен. Есть одно дело, которое он должен совершить.
      Верхушка скалы была слишком мала, чтобы стать на ней во весь рост при его теперешней слабости, поэтому он присел и замахал своими исхудалыми руками.
      - Эй, на корабле, - заорал он под ветер, - сюда, сюда! - Сверху он видел гораздо яснее полосатый корпус, бронзовую фигуру на носу, наполненный ветром парус. На борту значилось название корабля, но читать Давос так и не научился. - Эй, на корабле, - закричал он опять, - помогите, ПОМОГИТЕ!
      Матрос на баке увидел Давоса и показал на него рукой. Другие тоже собрались у планшира, глядя на скалу. Вскоре после этого галея спустила парус, опустила весла на воду и пошла к острову. Она была слишком велика, чтобы причалить к самому берегу, и спустила шлюпку а тридцати ярдах от скалы. Давос, уцепившись за камень, смотрел, как она подходит. Четверо сидели на веслах, пятый на носу.
      - Эй ты, на скале, - крикнул этот пятый, оказавшись в нескольких футах от Давоса, - ты кто?
      Контрабандист, вылезший из грязи в князи, подумал Давос, дурак, который отрекся от своих богов из любви к своему королю.
      - Я... - В глотке у него пересохло, и он разучился говорить. Странно было выговаривать слова и еще более странно их слышать. - Я участвовал в битве. Был капитаном... рыцарем. Да.
      - А какому королю вы служили, сир? - спросил человек. Давос внезапно смекнул, что галея может принадлежать и
      Джоффри. Если он назовет не то имя, его бросят тут на погибель. Впрочем, нет - корпус у нее полосатый, это лиссенийское судно, корабль Салладора Саана. Это Матерь в своем милосердии послала ее сюда. У Матери есть к нему поручение. "Станнис жив, - понял Давос, - и у меня по-прежнему есть король. И младшие сыновья, и жена, верная и любящая". Как он мог забыть о них? Поистине милосердие Матери не знает предела.
      - Станнису, - крикнул Давос лиссенийцу. - Я служу королю Станнису.
      - Да, сир. Мы тоже.
      САНСА
      Приглашение казалось совершенно невинным, но каждый раз, когда Санса перечитывала его, в животе у нее все сжималось. Теперь королевой будет она, красивая, богатая и всеми любимая, - зачем ей нужно ужинать с дочерью изменника? Возможно, из любопытства; возможно, Маргери Тирелл хочет своими глазами увидеть соперницу, которую победила. Быть может, она невзлюбила Сансу с самого начала? Или думает, что Санса таит обиду на нее?
      Санса смотрела из замка, как Маргери со своей свитой поднимается на холм Эйегона. Джоффри встречал свою новую невесту у городских Королевских ворот, чтобы с почетом ввести ее в город, и они ехали бок о бок посреди ликующих толп, Джофф - в сверкающих золоченых доспехах, а девица Тирелл - в зеленом платье и плаще из осенних цветов. Ей шестнадцать лет, у нее карие глаза и каштановые волосы, она стройна и прекрасна. Люди выкликали ее имя, протягивали ей детей для благословения, бросали цветы под копыта ее коня... Ее мать и бабушка ехали следом в высокой карете со стенками в виде переплетенных роз, сияющих позолотой, и народ их тоже приветствовал.
      Те же самые люди, которые стащили Сансу с коня и убили бы ее, если б не Пес. А ведь Санса не сделала ничего, что могло бы вызвать ненависть народа, как и Маргери Тирелл не сделала ничего, чтобы заслужить его любовь. Может, она хочет, чтобы я тоже ее полюбила? Санса вновь и вновь разглядывала приглашение, написанное, вероятнее всего, собственной рукой Маргери. Хочет получить мое благословение? Любопытно, знает ли Джоффри об этом ужине. Эта затея вполне могла принадлежать ему, и мысль об этом внушала Сансе страх. Если пригласить ее придумал Джофф, за этим наверняка таится какая-то жестокая шутка с целью посрамить ее в глазах новой королевской невесты. Вдруг он снова прикажет своим гвардейцам раздеть ее догола? В последний раз Джоффу помешал его дядя Тирион, но теперь Бес ее не спасет.
      Да и никто не спасет, кроме ее Флориана. Сир Донтос обещал устроить ей побег, но произойдет это только в ночь свадьбы Джоффри. Верный рыцарь, превращенный в шута, заверил ее, что он все продумал, но до тех пор надо терпеть - терпеть и считать дни.
      И ужинать с моей преемницей.
      Возможно, она несправедлива к Маргери Тирелл. Возможно, приглашение просто проявление доброты и учтивости с ее стороны. Обыкновенный ужин, ничего более. Но это Красный Замок, это Королевская Гавань, это двор короля Джоффри, и если Санса Старк чему-то здесь и научилась, то это недоверию.
      Однако приглашение все равно придется принять. Она теперь никто, отставленная невеста, дочь изменника и сестра мятежного лорда. Разве может она отказать будущей королеве?
      Жаль, что Пса теперь нет в замке. В ночь битвы Сандор Клиган пришел за ней, чтобы увести ее из города, но Санса не согласилась. Иногда, лежа ночью без сна, она думала, правильно ли тогда поступила. Его испачканный белый плащ она спрятала в кедровый сундук под шелковыми летними платьями, сама не зная зачем. Она слышала, что Пес струсил и так напился в разгаре битвы, что Бесу пришлось принять на себя командование его людьми. Но Санса, зная тайну его обожженного лица, понимала Клигана. Он боится только огня, а в ту ночь на реке бушевал дикий огонь, выбрасывая зеленые языки высоко в воздух. Сансе даже в замке было страшно, а уж снаружи... даже вообразить трудно.
      Санса со вздохом взяла перо и написала Маргери учтивый, выражающий согласие ответ.
      В назначенный вечер за ней пришел другой королевский гвардеец, столь же не похожий на Сандора Клигана, как... как цветок на пса. При виде сира Лораса Тирелла, возникшего у нее на пороге, сердце Сансы забилось чуточку быстрее. Она оказалась так близко рядом с ним впервые после его возвращения в Королевскую Гавань. Он командовал авангардом в войске своего отца.
      Санса не сразу нашла, что ему сказать, и наконец проговорила:
      - Сир Лорас, вы... вы очень красивы. Он бросил на нее озадаченный взгляд.
      - Миледи слишком добра и слишком прекрасна. Моя сестра с нетерпением ожидает вас.
      - Я так рада, что мы наконец увидимся.
      - И Маргери тоже, и моя леди-бабушка. - Он взял Сансу за руку и повел к лестнице.
      - Ваша бабушка? - Сансе было трудно идти, говорить и думать одновременно, да еще когда сир Лорас держит ее за руку Она чувствовала тепло его пальцев сквозь шелковый рукав.
      - Леди Оленна. Она тоже будет ужинать с вами.
      - О-о, - (Я говорю с ним, и он прикасается ко мне, и ведет меня за руку.) - Ее еще называют Королевой Шипов, правда?
      - Да. - Сир Лорас засмеялся, и она подумала: какой у него славный смех. Но советую вам не упоминать об этом прозвище в ее присутствии, иначе вы можете уколоться.
      Санса покраснела. Какая же она дура! Конечно, ни одной женщине не понравится, если ее будут звать Королевой Шипов. Неужели она в самом деле так глупа, как утверждает Серсея Ланнистер? Санса в отчаянии стала думать, какую бы умную и приятную вещь ему сказать, но в голову, как назло, ничего не приходило. Она чуть не сказала, что он очень красив, но вспомнила, что уже говорила это.
      Но он и правда красив. Со времени их первой встречи он как будто стал выше ростом, но остался таким же стройным и грациозным, и Санса ни у одного юноши не видела таких чудесных глаз. Впрочем, он уже не юноша - он взрослый мужчина и рыцарь Королевской Гвардии. По ее мнению, белое шло ему даже больше, чем зелень и золото дома Тиреллов. Единственным цветным предметом в его одежде была застегивающая плащ пряжка, хайгарденская роза из мягкого желтого золота в венке из зеленых яшмовых листьев.
      Сир Бейлон Сванн открыл перед ними дверь крепости Мейегора. Он тоже весь в белом, но ему это далеко не так к лицу, как сиру Лорасу. За сухим рвом два десятка человек упражнялись в фехтовании с мечами и щитами. Внешний двор отдали под палатки и павильоны многочисленным гостям, и местом Для учебных боев стали маленькие внутренние дворики. Сир Таллад с нарисованными на щите глазами теснил одного из близнецов Редвинов. Тучный сир Кеннос из Кайса, пыхтящий при каждом взмахе своего меча, довольно стойко оборонялся от Осни Кеттлблэка, зато брат Осни сир Осфрид лупил почем зря похожего на лягушку оруженосца Морроса Слинта. Мечи у них, конечно, тупые, но к завтрашнему дню Слинт будет весь в синяках. Санса поморщилась, глядя на них. Только-только успели похоронить тех, кто пал в недавней битве, а они уже готовятся к следующей.
      В углу двора одинокий рыцарь с парой золотых роз на щите отбивался сразу от трех противников. На глазах у Сансы он нанес одному из них удар в голову, и тот повалился без чувств.
      - Это ваш брат? - спросила Санса.
      - Да, миледи. В учебных боях Гарлан часто сражается сразу с тремя или даже с четырьмя. Он говорит, что в бою ты редко оказываешься с кем-то один на один, поэтому надо быть готовым ко всему.
      - Должно быть, он очень храбр.
      - Он славный рыцарь и бьется на мечах лучше меня, зато я лучше владею копьем.
      - Я помню. В поединке вы были великолепны.
      - Миледи очень любезна. Вы имели случай видеть мой поединок?
      - Да, на турнире в честь десницы - разве вы не помните? Вы скакали на белом коне, в доспехах с узором из ста разных цветов. Вы подарили мне розу красную розу, хотя другим девушкам бросали белые. - Санса покраснела, сказав это. - Вы сказали, что ни одна победа не может быть и вполовину так прекрасна, как я.
      Сир Лорас скромно улыбнулся.
      - Я всего лишь сказал правду. Это увидел бы всякий, у кого есть глаза.
      "Он не помнит меня, - поняла Санса. - Он только старается быть любезным, а сам не помнит ни меня, ни розы, ни всего остального". Напрасно она думала, что в этом есть какой-то смысл - нет, не какой-то, а вполне определенный. Ведь роза была красная, а не белая.
      - Это было после того, как вы выбили из седла сира Робара Ройса, - в отчаянии произнесла она.
      Он отпустил ее руку.
      - Я убил Робара у Штормового Предела, миледи. - Это не было похвальбой - в его голосе звучала печаль.
      Его и еще одного рыцаря Радужной Гвардии Ренли. Санса слышала, как судачат об этом женщины у колодца, но потом забыла.
      - Это случилось, когда был убит лорд Ренли, верно? Какой удар для вашей бедной сестры.
      - Для Маргери? Да, конечно. Впрочем, она была тогда у Горького моста и ничего не видела.
      - Все равно, когда ей сказали...
      Сир Лорас провел рукой по рукояти своего меча, обтянутой белой кожей, с эфесом в виде алебастровой розы.
      - Ренли мертв и Робар тоже. Зачем о них вспоминать? Резкость его тона ошеломила ее.
      - Я... я не хотела вас обидеть, милорд.
      - И не могли бы, леди Санса. - Но в его голосе больше не было тепла, и он не стал больше брать ее за руку.
      По наружной лестнице они поднимались молча.
      Ну зачем ее угораздило упомянуть о сире Робаре? Теперь она все испортила. Заставила его рассердиться. Ей хотелось сказать что-нибудь, чтобы поправить дело, но все приходившие в голову слова казались ей неуклюжими и вялыми. Уж лучше помолчать, чтобы не сделать еще хуже.
      Лорда Мейса с его домочадцами поместили за королевской септой, в длинном здании под сланцевой крышей, прозванным Девичьим Склепом после того, как король Бейелор Благословенный заточил там своих сестер, дабы их вид не внушал ему плотских помыслов. У высоких резных дверей стояли двое часовых в золоченых полушлемах и зеленых плащах с каймой из золотистого атласа, с розой Хайгардена на груди. Оба были молодцы семи футов ростом, широкие в плечах, узкие в поясе, с великолепными мускулами. Лицом они походили друг на друга как две капли воды - те же крепкие челюсти, синие глаза и густые рыжие усы.
      - Кто это? - спросила она сира Лораса, забыв на миг о своем конфузе.
      - Личная стража моей бабушки. Их зовут Эррик и Аррик, но бабушка не может их различить и поэтому называет Левый и Правый.
      Левый и Правый отворили двери, и Маргери Тирелл сама сбежала по короткой лестнице навстречу вошедшим.
      - Леди Санса, как я рада, что вы пришли. Добро пожаловать.
      Санса опустилась на колени перед будущей королевой.
      - Ваше величество оказывает мне великую честь.
      - Пожалуйста, встаньте. И зовите меня просто Маргери. Лорас, помоги леди Сансе подняться. Можно, я тоже буду звать вас Сансой?
      - Как вам будет угодно.
      Сир Лорас помог Сансе встать. Маргери отпустила его, чмокнув в щеку, и взяла Сансу за руку.