- Мой лев, - прошептала она, когда он прервал поцелуй, чтобы раздеться. Мой сладкий лорд, мой гигант Ланнистер. - Тирион толкнул ее на кровать. Когда он вошел в нее и ее ногти впились Тириону в спину, она закричала так, что Бейелор Благословенный, должно быть, проснулся в своей гробнице. Никогда еще боль не приносила ему такого удовольствия.
      "Дурак, - подумал он потом, когда они лежали на провисшем тюфяке среди скомканных простыней. - Неужто жизнь ничему тебя не научила, карлик? Она шлюха, будь ты проклят, и любит твои деньги, а не твои мужские достоинства. Вспомни Тишу!" Но когда его пальцы коснулись ее соска, тот отвердел, и он увидел у нее на груди след своего страстного укуса.
      - Что ты будешь делать теперь, когда стал десницей короля, милорд? спросила она, когда он взял в ладонь этот теплый славный холмик.
      - То, чего Серсея не ожидает, - произнес Тирион, наклоняя голову к ее стройной шейке. - Вершить правосудие.
      БРАН
      Бран предпочитал твердый камень подоконника мягкой перине и одеялам. В постели стены потолок давили на него, в постели комната была его камерой, а Винтерфелл - тюрьмой. Широкий мир за окном манил его к себе.
      Он не мог ни ходить, ни лазать, ни охотиться, ни сражаться деревянным мечом, как раньше, - но смотреть он мог. Он любил смотреть, как в Винтерфелле загораются огни, когда за ромбами окон башен и зданий зажигают свечи и растапливают камины, любил слушать, как поют на звезды люто волки.
      Последнее время волки часто снились ему. "Они говорят со мной, как с братом", - думал он, когда они поднимали вой. Он почти что понимал их... не то чтобы по-настоящему, но почти... точно они пели на языке, который он знал когда-то, а потом забыл. Пусть Уолдеры боятся, а в Старках течет волчья кровь. Так сказала ему старая Нэн, добавив: "Только в одних она сильнее, чем в других".
      Долгий, печальный вой Лета был полон горя и тоски, Лохматый Песик был более свирепым. Их голоса разносились эхом по дворам и залам, пока весь замок не начинал гудеть, и тогда казалось, что в Винтерфелле целая стая волков, а не двое... Двое, а раньше было шестеро. "Может, они тоже скучают по своим братьям и сестрам? - думал Бран. - Может, это они зовут Серого Ветра и Призрака, Нимерию и Леди? Хотят, чтобы они вернулись домой и стая собралась снова?"
      "Кто поймет, что на уме у волка?" - сказал сир Родрик Кассель, когда Бран спросил его, почему они воют. Леди-мать Брана назначила сира Родрика кастеляном на время своего отсутствия, и его обязанности не оставляли ему времени на всякие пустяки. "Это они на волю просятся, - заявил Фарлен, мастер над псарней, любивший волков не больше, чем его собаки. -Им не нравится сидеть взаперти, и винить их в этом нельзя. Дикий зверь должен жить на воле, а не в замке".
      "Они хотят поохотиться, - предположил повар Гейдж, кидая кубики сала в большой котел с похлебкой. - У волка чутье куда лучше, чем у человека. Уж верно они чуют какую-нибудь дичину",
      Мейстер Лювин был другого мнения: "Волки часто воют на луну - а наши воют на комету. Видишь, какая она яркая, Бран? Быть может, они думают, что это луна".
      Когда Бран повторил это Оше, она громко рассмеялась. "У твоих волков мозгов побольше, чем у твоего мейстера. Они знают то, что этот серый человек давно забыл". То, как она это сказала, заставило Брана вздрогнуть, а когда он спросил у нее, что означает комета, она ответила: "Кровь и огонь, мальчик, ничего хорошего".
      Септона Шейли Бран тоже спросил про комету, когда они вместе разбирали свитки, уцелевшие после пожара в библиотеке. "Это меч, убивающий лето", сказал септон, и когда из Староместа вскоре прилетел белый ворон с известием о начале осени, стало ясно, что он был прав.
      Но старая Нэн думала иначе, а она жила на свете дольше, чем любой из них. "Драконы, - сказала она, подняв голову и принюхиваясь. Она почти совсем ослепла и не могла видеть комету, но уверяла, что чует ее. - Это драконы, мальчик". Нэн никогда не величала его принцем.
      Ходор сказал только "Ходор" - больше ничего он говорить не умел.
      А волки все выли и выли. Часовые на стене ругались, собаки в конурах лаяли как оголтелые, кони в стойлах брыкались, Уолдеры у огня тряслись, и даже мейстер Лювин жаловался, что не может спать по ночам. Только Бран ничего не имел против. Сир Родрик приговорил волков к заточению в богороще после того, как Лохматый Песик укусил Уолдера Малого, но камни Винтерфелла проделывали со звуком странные вещи, и порой Брану казалось, что волки здесь, во дворе, у него под окном. А в другие разы он мог поклясться, что они бегают по крепостной стене, как часовые. Он жалел, что не может их видеть.
      Зато комету, висящую над караульной и Часовой башней, он видел отлично. Чуть дальше стояла Первая Твердыня, круглая и приземистая, и ее горгульи чернели на фоне пурпурного зарева. Раньше Бран знал там каждый камень и внутри, и снаружи; он облазил все эти строения, взбираясь по стенам с такой же легкостью, как другие мальчики по лестнице. Их кровли были его тайными убежищами, а вороны на верхушке разрушенной башни - его закадычными друзьями.
      А потом он упал.
      Бран этого не помнил, но все говорили, что он упал, - значит это скорее всего правда. Он чуть не умер тогда. Теперь, когда он видел обветшавших от непогоды горгулий на Первой Твердыне, где с ним это случилось, что-то сжималось у него в животе. Больше он не мог ни лазать, ни бегать, ни ходить, ни биться на мечах, и былые его мечты о рыцарстве приобрели прокисший вкус.
      Лето выл в тот день, когда упал Бран, и долго после, когда он лежал переломанный в постели, - об этом сказал брату Робб, уходя на войну. Лето скорбел о нем, а Лохматый Песик и Серый Ветер разделяли его горе. И в ту ночь, когда ворон принес весть о смерти отца, волки тоже узнали это. Бран был с Риконом в башне мейстера, и они говорили о Детях Леса, когда Лето и Лохматый Песик заглушили речь Лювина своим воем.
      Кого они оплакивают теперь? Может быть, враги убили Короля Севера, который прежде был его братом Роббом? Или его сводный брат, бастард Джон Сноу, упал со Стены? А может, умерла мать или кто-то из сестер? Или дело в чем-то другом, как думают мейстер, септон и старая Нэн?
      "Будь я по-настоящему лютоволком, я понимал бы их песню", - грустно думал Бран. В своих волчьих снах он бегал по склонам гор, торосистых ледяных гор выше всякой башни, и стоял на вершине под полной луной, видя у своих ног весь мир, как в былые времена.
      - Ооооооо, - попробовал провыть Бран. Он приложил ладони ковшом ко рту и поднял голову к комете: - Оооооооооооооо, аооооооооо. - Звук получился глупый, тонкий и жалкий - сразу слышно, что воет мальчик, а не волк. Но Лето сразу отозвался, перекрыв своим низким басом тоненький голос Брана, и Лохматый Песик примкнул к хору. Бран снова испустил долгий звук, и они стали выть вместе, последние из стаи.
      На шум явился часовой, Хэйхед с шишкой на носу. Он увидел, что Бран воет у окна, и спросил:
      - Что случилось, мой принц?
      Брану было странно, что его называют принцем, - хотя он и правда наследник Робба, а Робб теперь Король Севера. Он повернул голову и завыл на стражника:
      - Оооооооооо. Ооо-оо-ооооооооооо. Хэйхед сморщился:
      - А ну-ка перестаньте.
      - Оооооооо-ооооооо. Оооооо-ооо-ооооооооо. Часовой ретировался и вернулся с мейстером Лювином - в сером, с тугой цепью на шее.
      - Бран, эти звери и без тебя производят достаточно шума. - Он пришел через комнату и положил руку мальчику на лоб. -Час поздний, и тебе давно пора спать.
      - Я разговариваю с волками. - Бран стряхнул руку мейстера.
      - Может быть, Хэйхед уложит тебя в постель?
      - Я сам могу лечь. - Миккен вбил в стену ряд железных брусьев, и Бран мог передвигаться по комнате на руках. Это было дело долгое, трудное, и потом у него болели плечи, но Бран терпеть не мог, когда его носили.
      - Только я не хочу спать и не буду.
      - Все должны спать, Бран. Даже принцы.
      - Когда я сплю, я превращаюсь волка. - Бран отвернулся и снова стал смотреть в ночь. - А волкам снятся сны?
      - Я думаю, всем живым существам они снятся - только не такие, как у людей.
      - А мертвым? - Бран подумал об отце, чье изваяние высекал каменотес в темной крипте под Винтерфеллом.
      - На этот счет говорят по-разному, а сами мертвые молчат.
      - А деревьям?
      - Деревьям? Нет.
      - А вот и снятся, - с внезапной уверенностью сказал Бран. - Им снятся свои сны. Мне иногда снится дерево. Чардрево, как у нас в богороще. Оно зовет меня. Только волчьи сны лучше. Я чую разные запахи, а иногда чувствую вкус крови.
      Мейстер Лювин оттянул цепь, натиравшую ему шею.
      - Тебе бы проводить побольше времени с другими детьми...
      - Ненавижу других детей. - Бран подразумевал Уолдеров. - Я же приказывал, чтобы их отправили прочь.
      - Фреи - воспитанники твоей леди-матери, - посуровел мейстер, - и присланы сюда по ее особому указанию. Ты не можешь прогнать их - кроме того, это нехорошо. Куда они денутся, если мы их прогоним?
      - К себе домой. Это из-за них меня разлучили с Летом.
      - Маленький Фрей не хотел, чтобы на него нападали, - не больше, чем я.
      - Это был Лохматый Песик. - Большой черный волк Рикона так одичал, что даже Бран иногда его боялся. - Лето никогда никого не кусал.
      - Лето перервал человеку горло в этой самой комнате - забыл? Пойми: те милые волчата, которых вы с братьями нашли в снегу, выросли в опасных зверей. Фреи правильно делают, что опасаются их.
      - Это Уолдеров надо было отправить в богорощу. Пусть бы играли там в своего лорда переправы, а Лето опять бы спал со мной. Если я принц, почему вы меня не слушаетесь? Я хочу кататься на Плясунье, а Элбелли не выпускает меня за ворота.
      - И правильно делает. В Волчьем Лесу опасно - ты сам должен был это понять после своей последней прогулки. Хочешь, чтобы разбойники взяли тебя в плен и продали Ланнистерам?
      - Лето спас бы меня, - упорствовал Бран. - Принцам всегда разрешают плавать по морю, охотиться на вепря в лесу и поражать цель копьем.
      - Бран, дитя мое, зачем ты так мучаешь себя? Когда-нибудь ты сможешь проделать все это, но пока что тебе всего восемь лет.
      - Лучше бы я был волком. Тогда я жил бы в лесу, спал, когда захочу, и нашел бы Арью и Сансу. Я отыскал бы их по запаху и спас, а когда Робб пошел бы в бой, я дрался бы рядом с ним, как Серый Ветер. Я разорвал бы глотку Цареубийцы своими зубами, вот так, и война бы кончилась, и все вернулись бы в Винтерфелл. Если бы я был волком. - И Бран завыл: - Оооооо-ооо-оооооооо.
      Лювин повысил голос:
      - Настоящий принц был бы рад...
      - АААААА-000000000, - завыл Бран еще громче. - 000000-0000000000.
      - Ну, как знаешь, - сдался мейстер и ушел с горестным и в то же время недовольным видом.
      Когда Бран остался один, выть ему сразу расхотелось, и через некоторое время он умолк. "Я и был им рад, - с обидой сказал он про себя. - Я вел себя как настоящий лорд Винтерфелла - разве не так?" Когда Уолдеры только прибыли из Близнецов, это Рикон хотел, чтобы они уехали. Хочу мать, отца и Робба, визжал четырехлетний малыш, а не этих чужих мальчиков. Как раз Брану пришлось его успокаивать и оказывать Фреям радушный прием. Он предложил им мясо, мед и место у огня - даже мейстер Лювин сказал потом, что он молодец.
      Но это все было до игры.
      Для игры необходимо было бревно, шест, водоем и большое количество шума. Главное условие составляла вода, как заявили Брану оба Уолдера. Вместо бревна можно обойтись доской или даже рядом камней, а вместо шеста взять ветку, да и кричать не обязательно, но без воды играть невозможно. Поскольку мейстер Лювин и сир Родрик не отпускали детей в Волчий Лес на поиски ручья, пришлось ограничиться одним из мутных прудов в богороще. Уолдеры никогда еще не видели, как горячая вода выходит из земли с пузырями, но оба согласились, что так играть будет еще лучше.
      Их обоих звали Уолдер Фрей. Уолдер Большой сказал, что в Близнецах целая куча Уолдеров, и все они названы в честь их деда, лорда Уолдера Фрея. "А в Винтерфелле у всех свои имена", - надменно заявил Рикон, услышав об этом.
      По правилам игры бревно клали поперек водоема, и один игрок становился посередине с шестом. Это и был лорд переправы, и когда другие приближались к нему, он говорил: "Я лорд переправы, кто идет?" Тогда другой игрок должен был сказать, кто они такие и зачем им нужно переправиться на ту сторону. Лорд мог заставить его поклясться и ответить на его вопросы. Правду говорить было не обязательно, но клятву надо было соблюдать, пока не скажешь "чур-чура", и весь фокус заключался в том, чтобы сказать "чур-чура" так, чтобы лорд переправы не заметил. Тогда можно было попробовать сшибить лорда в воду и стать лордом самому, но только если ты сказал "чур-чура" - иначе ты вылетал из игры. Лорд же мог скинуть в воду кого и когда угодно, и палка была только у него.
      На деле игра сводилась к пиханию, тычкам и, падениям, а также спорам о том, сказал кто-то "чур-чура" или нет. Уолдер Малый был лордом переправы чаще других.
      Он назывался Уолдером Малым, хотя был высок и толст, с красным лицом и большим круглым пузом. Уолдер Большой был, наоборот, тощим, остролицым и на полфута ниже Малого. "Он на пятьдесят два дня старше меня, - объяснял Уолдер Малый, - потому и считается, что он больше, зато я расту быстрее".
      - Мы двоюродные братья, а не родные, - добавлял маленький Уолдер Большой. - Моего отца зовут Джеммос - он сын лорда Уолдера от четвертой жены. А мой кузен - Уолдер, сын Меррета. Его бабушка была Кракехолл, третья жена лорда Уолдера, и как наследник он стоит впереди меня, хотя я и старше.
      - Всего на пятьдесят два дня, - возражал Уолдер Малый. - И Близнецы все равно никому из нас не достанутся, глупая голова.
      - Нет, достанутся - мне. Впрочем, мы не единственные Уолдеры. У сира Стеврона есть внук, Уолдер Черный, четвертый по очереди наследник, есть Уолдер Рыжий, сын сира Эммона, и Уолдер-Бастард - он вообще не наследник и зовется Риверс, а не Фрей. И еще девочки, которых зовут Уолдами.
      - И Тир. Ты всегда забываешь про Тира.
      - Он Уолтир, а не Уолдер. И он идет после нас, поэтому его можно не считать. Ну его, он мне никогда не нравился.
      Сир Родрик поселил их в бывшей спальне Джона Сноу, потому что Джон теперь Ночной Дозорный и никогда не вернется домой. Брану это пришлось очень не по душе - как будто Фрей пытались занять место Джона.
      Он с грустью смотрел, как Уолдеры играют с кухонной девчонкой Репкой и дочками Джозета, Бенди и Широй. Уолдеры объявили, что Бран будет судьей, который решает, кто сказал "чур-чура", а кто нет, но когда игра началась, они тут же забыли о нем.
      Крики и плеск скоро привлекли других игроков: Паллу с псарни, Келона, сынишку Кейна, Тома младшего, чей отец, Толстый Том, погиб вместе с отцом Брана в Королевской Гавани. Все они очень быстро промокли и перепачкались. Палла, черная с головы до пят, со мхом в волосах, задыхалась от смеха. Бран не слышал, чтобы столько смеялись, с той самой ночи, когда прилетел кровавый ворон. "Будь у меня ноги, я их всех посшибал бы в воду, - с горечью подумал он. - Никто не смог бы стать лордом переправы, кроме меня".
      Под конец из богорощи прибежал Рикон вместе с Лохматым Песиком. Он посмотрел, как Репка с Уолдером Малым дерутся из-за палки. Репка потеряла равновесие и со страшным плеском плюхнулась в воду, а Рикон закричал: "Теперь я! Я тоже хочу играть!" Уолдер Малый поманил его к себе, и Лохматый Песик хотел тоже прыгнуть на бревно. "Нет, Лохматик, - сказал ему Рикон, - волков в игру не берут. Оставайся с Браном". И волк остался.
      Он сидел смирно, пока Уолдер Малый не перетянул Рикона палкой поперек живота. Не успел Бран и глазом моргнуть, волк махнул на бревно, вода окрасилась кровью, и Уолдеры завопили что есть мочи. Рикон смеялся, сидя в грязи, и Ходор примчался к пруду с криком: "Ходор! Ходор! Ходор!"
      После этого случая Рикон, как ни странно, проникся приязнью к Уолдерам. Больше они не играли в лорда переправы, зато играли в дев и чудовищ, в кошки-мышки, в приди-ко-мне-в-замок и всякое другое. Когда Рикон был на их стороне, Уолдеры вторгались на кухню за пирожками и пряниками, носились по крепостным стенам, бросали кости щенкам в конурах и упражнялись с деревянными мечами под бдительным надзором сира Родрика. Рикон показал им даже глубокие склепы под замком, где каменотес трудился над памятником отцу. "Не имеешь права! -наорал Бран на младшего, узнав об этом. - Это наше место, место Старков!" Но Рикон и ухом не повел.
      ...Дверь в спальню открылась. Вошел мейстер Лювин с зеленым кувшинчиком, в сопровождении Оши и Хэйхеда.
      - Я приготовил тебе сонный настой, Бран. Оша подхватила его в охапку - она была очень высока для женщины, жилистая и сильная - и без труда отнесла на кровать.
      - Теперь ты будешь спать без сновидений, - сказал мейстер, раскупоривая кувшин. - Крепко и сладко.
      - Правда? - Брану очень хотелось в это поверить.
      - Да. Пей.
      Бран выпил. Снадобье было густое и отдавало мелом, но в него добавили мед, и оно легко пошло внутрь.
      - Завтра тебе станет лучше. - Лювин улыбнулся Брану, потрепал его по голове и вышел, но Оша задержалась и спросила:
      - Снова волчьи сны?
      Бран кивнул.
      - Ты бы не боролся так, мальчик. Я видела, как ты говорил с сердце-деревом. Быть может, боги пытаются ответить тебе.
      - Боги? - уже сонно пробормотал он. Лицо Оши расплылось и стало серым. Сладко и крепко, подумал он.
      Но когда тьма сомкнулась над ним, он очутился в богороще. Он тихо пробирался между серо-зелеными страж-деревьями и скрученными дубами, старыми, как само время. "А ведь я хожу", - ликующе подумал он. Частью души он сознавал, что это только сон, но даже сон о том, что он ходит, был лучше, чем действительность его комнаты: стены, потолок и дверь.
      Между деревьями было темно, но комета освещала ему путь, и ноги ступали уверенно. Он шел на четырех ногах, здоровых, быстрых и сильных, чувствовал под собой землю, тихое потрескивание палых листьев, толстые корни и твердые камни, глубокие слои лесной подстилки. Это было славное чувство.
      Запахи наполняли его голову, живые и пьянящие: пахучий зеленый ил горячих прудов, густой перегной под лапами, белки на дубах. Запах белок напоминал ему вкус горячей крови и косточки, хрустящие на зубах. Его рот наполнился слюной. Он ел всего полдня назад, но в мертвом мясе нет радости, даже если это оленина. Он слышал, как стрекочут и шуршат белки над ним, в безопасности среди своих листьев: они не так глупы, чтобы спускаться вниз, где он бегает с братом.
      Брата он тоже чуял. Знакомый запах, сильный и земляной, черный, как братнина шерсть. Брат носился вдоль стен, полный ярости. Круг за кругом, день и ночь, неутомимо ищущий... добычу, выход, мать, других братьев и сестер, свою стаю... ищущий и никогда не находящий.
      Стены высились за деревьями, мертвые человечьи скалы, со всех сторон замыкающие этот кусочек живого леса. Пятнистые, серые, поросшие мхом, но толстые, крепкие и высокие - через такие ни один волк не перепрыгнет. Холодное железо и расщепленное дерево загораживали все отверстия, оставленные в этих грудах камней. Брат останавливался у каждой дыры и яростно щерил клыки, но путь оставался закрытым.
      Он сам кружил так же в первую ночь, но понял, что пользы от этого никакой. Рычи не рычи, путь все равно не откроется. Сколько ни бегай вдоль стен, они не отступят. Сколько ни задирай ноги, чтобы пометить деревья, человека не отпугнешь. Мир вокруг них сузился, но за огороженным стенами лесом по-прежнему стоят большие серые скалы с человечьими пещерами, Винтерфелл, вспомнил он внезапно. А за высокими, до неба, человечьими утесами зовет настоящий мир - и он должен ответить на зов или умереть.
      АРЬЯ
      Они ехали с рассвета до сумерек, мимо лесов, плодовых садов и опрятных полей, через деревеньки, шумные рыночные города и крепкие остроги. Когда темнело, они разбивали лагерь и ели при свете Красного Меча. Мужчины поочередно несли стражу. За деревьями Арья замечала костры других путников. С каждой ночью их становилось все больше, и с каждым днем Королевский Тракт делался все более людным.
      Они шли и утром, и днем, и ночью, старики и малые дети, мужчины высокого и низкого роста, босоногие девушки и женщины с младенцами на руках. Некоторые ехали в фермерских повозках или тряслись в телегах, запряженных волами. Еще больше народу ехало верхом -на тягловых лошадях, пони, мулах, ослах, на всем, что могло передвигать ноги. Одна женщина вела за собой дойную корову с маленькой девочкой на спине. Кузнец толкал тележку со своим инструментом молотками, щипцами и даже наковальней, а чуть позже Арья видела другого мужчину с тележкой, где лежали двое детишек, завернутых в одеяло. Больше всего людей двигалось пешком - с пожитками на плечах, усталые, настороженные. Они шли на юг, к Королевской Гавани, и едва ли один из ста перекидывался словом с Йореном и его подопечными, едущими на север. Арья не понимала, почему в ту сторону никто больше не направляется.
      Многие путники были вооружены. Арья видела кинжалы, серпы, топоры, а кое-где и мечи. Некоторые делали себе из толстых веток дубинки или узловатые посохи. Люди сжимали свое оружие в руках и не сводили глаз с катящихся мимо повозок Йорена, однако пропускали их. Тридцать человек - это внушительная сила, что бы они ни везли в своих повозках.
      Смотри своими глазами, говорил Сирио. Слушай своими ушами. Однажды какая-то сумасшедшая закричала им с обочины дороги:
      - Дураки! Вас убьют там, дураки! - Она была тощая, как огородное пугало, с впалыми глазами и сбитыми в кровь ногами.
      В следующий раз к Йорену подъехал купец на серой кобыле и предложил купить у него повозки со всем, что в них есть, за четверть цены.
      - Идет война, у тебя все равно все отнимут - лучше продай мне, дружище.
      Йорен повернулся к нему своей сутулой спиной и плюнул.
      В тот же день Арья увидела первую могилу у дороги - маленькую, вырытую для ребенка. На сыром холмике лежал кристалл, и Ломми хотел взять его, но Бык сказал ему, что мертвых лучше не тревожить. Через несколько лиг Прейд заметил целый ряд свежих могил. С тех пор дня не проходило без подобных находок.
      Однажды Арья проснулась затемно, испугавшись сама не зная чего. Вверху Красный Меч делил небо с тысячью звезд. Ночь показалась Арье необычайно тихой, хотя она слышала негромкий храп Йорена, потрескивание костра и шорохи, производимые осликами. Но чувство было такое, словно мир затаил дыхание, и это наводило на Арью дрожь. Она уснула опять, прижимая к себе Иглу.
      Утром Прейд не проснулся. Тогда она поняла, чего ей недоставало; его кашля. Они выкопали ему могилу, схоронив наемника на том месте, где он спал. Перед этим Йорен снял с него все ценное. Одному достались сапоги Прейда, другому его кинжал. Кольчугу и шлем Йорен тоже отдал, а меч протянул Быку.
      - С такими ручищами, как у тебя, невредно будет научиться владеть им.
      Мальчуган по имени Тарбер бросил на тело Прейда пригоршню желудей, чтобы над могилой вырос дуб.
      В тот вечер они остановились на ночлег в деревне около увитой плющом гостиницы. Йорен сосчитал монеты в своем кошельке и решил, что они могут позволить себе горячий ужин.
      - Спать будем снаружи, как всегда, зато у них тут есть баня, если кому охота помыться горячей водой с мылом.
      Арья на это не решилась, хотя пахло от нее теперь не лучше, чем от Йорена. Живность, обитающая в ее одежде, проделала с ней весь путь от Блошиного Конца, и топить ее было как-то нечестно. Тарбер, Пирожок я Бык встали в очередь ожидающих омовения, другие расположились перед баней или собрались в общей комнате. Йорен даже послал Ломми отнести пиво трем закованным.
      Все - и мытые, и немытые - поужинали горячими пирогами со свининой и печеными яблоками. Хозяин налил им по кружке пива за счет заведения.
      - У меня брат надел черное, давно уже. Умный был паренек и услужливый, но однажды попался на том, что воровал перец со стола милорда. Ну, любил он перец, что поделаешь. Он всего-то щепотку стянул, но сир Малкольм был человек крутой. У вас на Стене есть перец? - Йорен покачал головой, и хозяин вздохнул: - Жаль. Уж больно Линк его любил.
      Арья отхлебывала из своей кружки потихоньку, между кусками теплого пирога. Отец тоже иногда давал им пиво. Санса морщилась от его вкуса и говорила, что вино гораздо более благородный напиток, но Арье, в общем, нравилось. От мыслей о Сансе и об отце ей стало грустно.
      В гостинице было полно людей, направляющихся на юг, и весть о том, что Йорен следует в другую сторону, встретили общим презрением.
      - Скоро вы повернете обратно, - сказал хозяин. - На север проезда нет. Половина полей сожжена, а тот народишко, что еще остался, сидит, запершись в своих острогах. У нас одни постояльцы на рассвете уходят, а к сумеркам прибывают другие.
      - Нам до этого дела нет, - упорствовал Йорен. - Талли или Ланнистеры, нам все едино. Дозор ни на чью сторону не становится.
      "Лори Талли - мой дедушка", - подумала Арья. Ей было далеко не все едино, но она прикусила губу и стала слушать дальше.
      - Воюют не только Ланнистеры и Талли, - возразил хозяин. - Там еще и дикари с Лунных гор - попробуй-ка втолкуй им, что ты ни на чьей стороне. Кроме того, в дело вмешались. Старки - их ведет молодой лорд, сын покойного десницы.
      Арья встрепенулась и навострила уши. Уж не Робб ли это?
      - Я слыхал, этот парень ездит в бой на волке, - сказал желтоволосый малый.
      - Дурьи россказни, - плюнул Йорен.
      - Человек, который мне это рассказал, сам видел. Клянется, что этот волк здоровый, как лошадь.
      - Клятва еще не значит, что это правда, Ход, - заметил хозяин. - Ты вот клянешься, что уплатишь мне долг, а я от тебя еще гроша ломаного не видел. Гости расхохотались, а желтоголовый побагровел.
      - У волков нынче голодный год, - молвил другой, в замызганном зеленом плаще. - Вокруг Божьего Ока они так осмелели, что такого никто и не помнит. Режут кого попало - овец, коров, собак - и людей не боятся. Кто сунется в тот лес ночью, может проститься с жизнью.
      - Опять-таки сказки, и правды в них не больше, чем в других.
      - Я слышала то же самое от моей двоюродной сестры, а она не из тех, кто лжет, - заявила одна старуха. - Она говорит, что стая, эта большая, сотни голов, и все на подбор людоеды. А вожаком у них волчица, тварь из седьмого пекла.
      Волчица? Арья хлебнула пива. Где это Божье Око - не рядом ли с Трезубцем? Жаль, что карты нет. Нимерию она оставила около Трезубца. Ей не хотелось этого делать, но Джори сказал, что выбора нет, - если волчица вернется с ними, ее убьют за то, что она покусала Джоффри, хотя тот вполне это заслужил. Пришлось кричать и бросаться камнями, и только когда несколько камней Арьи попали в цель, волчица наконец отстала. "Наверно, она меня теперь и не узнает, подумала Арья. - А если она меня помнит, то ненавидит".
      - Я слышал, что как-то адова сука явилась в деревню, - сказал человек в зеленом плаще. - День был базарный, народу полно, а она пришла как ни в чем не бывало и вырвала младенца из рук матери. Когда это дошло до лорда Мотона, он и его сыновья поклялись покончить с ней. Они выследили волчицу до ее логова со стаей гончих и едва-едва ушли живыми, а из собак ни одна не вернулась.
      - Сказки это, - не сдержавшись выпалила Арья. - Волки не едят младенцев.
      - Тебе-то почем знать, паренек? - спросил человек в зеленом плаще.
      Не успела Арья придумать ответ, как Йорен сгреб ее за руку.
      - Мальчишка нахлебался пива, только и всего.
      - А вот и нет. Не едят они младенцев...
      - Выйди вон, мальчик... и поучись молчать, когда взрослые разговаривают. Йорен пихнул ее к боковой двери, ведущей на кухню. - Ступай и присмотри, чтобы конюх напоил наших лошадей.
      Арья вышла, сама не своя от ярости.
      - Не едят, - буркнула она и пнула камень, подвернувшийся ей под ноги. Он укатился под фургон.
      - Мальчик, - позвал чей-то ласковый голос. - Славный мальчик.
      Это был один из закованных. Арья настороженно приблизилась, держа руку на рукояти Иглы.
      Узник, брякнув цепями, показал ей на пустую кружку.
      - Человеку охота еще пивка. Эти тяжелые оковы вызывают у человека жажду. Он был самый молодой из трех, стройный, красивый и всегда улыбался. Волосы его, рыжие с одной стороны и белые с другой, сбились в грязный колтун после тюрьмы и дороги. - Человек и в баньку бы с радостью сходил, - добавил он, видя, как смотрит на него Арья, - а мальчик завел бы себе друга.
      - У меня уже есть друзья.
      - Это вряд ли, - сказал безносый, толстый и приземистый, с мощными ручищами. Руки, ноги, грудь и даже спина у него поросли черными волосами. Он напоминал Арье картинку из книги, где изображалась обезьяна с Летних островов. Из-за дыры на лице на него нельзя было смотреть долго.
      Лысый открыл рот и запищал, точно огромная белая ящерица. Арья отшатнулась, а он разинул рот еще шире - там болтался обрубок языка.
      - Перестань, - вскричала она.
      - Человек не выбирает, с кем ему сидеть в каменном мешке, - сказал красивый с бело-рыжими волосами. Что-то в его манере говорить напоминало ей Сирио, но и отличалось от него. - Эти двое невежи, и человек просит за них прощения. Тебя зовут Арри, правда?
      - Его зовут Воронье Гнездо, - сказал безносый. - И он ходит с палкой. Гляди, лоратиец, как бы он тебя ею не огрел.
      - Человеку остается только стыдиться своих спутников, Арри. Человек имеет честь быть Якеном Хгаром из вольного города Лората. Попасть бы туда снова. Товарищей человека по заточению зовут Рорж, - он указал кружкой на безносого, - и Кусака. - Кусака снова зашипел на нее, показав желтые заостренные зубы. Нужно же как-нибудь называть человека, правда? Кусака не может говорить и не умеет писать, но зубы у него очень острые, поэтому его называют Кусакой и он улыбается. Тебе приятно с нами познакомиться?
      - Нет. - Арья попятилась прочь от повозки. "Они ничего мне не сделают, твердила она про себя, - они прикованы".
      - Человеку впору заплакать. - Красивый перевернул кружку вверх дном, а безносый Рорж с ругательствами швырнул свою в Арью. Оковы сделали бросок неуклюжим, но тем не менее тяжелая оловянная кружка угодила бы ей в голову, если бы она не отскочила.