- Вы думаете на кого-нибудь из общественного центра?
      Сержант Клайд опять уклонился от прямого ответа.
      - Все ваше оборудование хранилось в общественном центре, ваши фильмы пролежали там трое суток до показа. Следовательно, можно предположить, что в деле замешан человек, который знает или посещает это заведение.
      - Вы упомянули банду бездельников. Вы думаете на какую-нибудь конкретную группу?
      - Имеющиеся факты действительно наводят на такую мысль. И, кажется, одна группа уже вырисовывается в качестве главного объекта подозрений.
      Редклиф перегнулся через стойку и пристально посмотрел на сержанта.
      - Вы мне не скажете?
      Сержант Клайд покачал головой и улыбнулся. Этот толстяк напоминал Редклифу картонного полицейского, наполненного конфетами, которого в детстве дарили ему на Рождество. Его улыбка раздражала своей претензией на огромную мудрость, которой в нем, по-видимому, отродясь не бывало.
      - Посмотрите на это дело вот с какой стороны, мистер Редклиф. Я могу понять вашу озабоченность и ваш гнев тоже. Но мне не полагается говорить вам, кто, по моему мнению, мог совершить это преступление, согласны? Понимаете, вы можете посчитать себя вправе расправиться с ним или с ними без суда. И в каком-то смысле мне будет понятно такое ваше стремление. Так что давайте следовать существующим правилам. Предоставьте это дело нам. Мы делаем все, что в наших силах.
      Редклиф кивнул головой.
      - Хорошо, действуйте, как считаете нужным. Но я надеюсь, вы дадите мне знать, как только у вас появятся какие-нибудь конкретные доказательства. Я хочу быть в курсе событий.
      - Разумеется, мы будем держать вас в курсе, на этот счет не волнуйтесь. И я уверен, что все выяснится, мистер Редклиф. Справедливость восторжествует, не сомневайтесь.
      Когда Редклиф ушел, сержант Клайд вернулся к столу и нажал маленькую медную кнопку на его крышке. Через некоторое время появилась его жена - в руках она держала кружку с чаем. Довольно худая - гораздо тоньше своего мужа - раздражительная женщина с черными глазами-бусинами. Она поставила кружку на стол и посмотрела через окно на удалявшегося Редклифа.
      - По-моему, за ним нужен глаз да глаз, не меньше, чем за другими, - сказала она сердито.
      - Твоего мнения никто не спрашивает, дорогая. Мистер Редклиф имеет право на свои причуды. Не можем же мы все одеваться одинаково, ты согласна?
      - Дело не только в его одежде. Дело в нем самом. Он постоянно критикует власти и выдает советы, как, по его мнению, должно поступать правительство в том или ином случае. Он, наверно, коммунист. - Она покачала головой и, отвернувшись от окна, проверила, не запылилась ли стойка.
      - Нет такого закона, по которому человеку запрещалось бы иметь взгляды, отличные от твоих, дорогая, - мягко сказал сержант, не глядя в ее сторону, и углубился в изучение бумаг, лежавших перед ним на столе.
      - Ты все-таки присмотри за ним, - предупредила его жена. - У него теперь есть предлог самому устроить что-нибудь эдакое. Люди этой породы могут быть мстительными.
      - Ты просто невзлюбила Редклифа. - Клайд откинулся на спинку стула и посмотрел на жену, которая смахивала несуществующую пыль со стойки и медного колокольчика. - Он, может, и выглядит несколько странно, он даже может быть потенциально опасен, но в настоящее время у нас нет никаких оснований относиться к нему иначе, как к законопослушному гражданину, в отношении собственности которого совершено преступление. У него и так достаточно неприятностей, дорогая, а тут ты еще хочешь добавить.
      Миссис Клайд повернулась и без единого слова удалилась в домашние покои. Сержант вздохнул и отхлебнул из кружки чаю. Ему, наверно, не следовало говорить о том, что за этим актом вандализма стояла какая-то группа людей. По сути, только одна группа достаточно регулярно посещала общественный центр. Это ребята на мотоциклах. Они были главными подозреваемыми, хотя ничто не указывало на их причастность к совершенному преступлению. Но дело в том, что, кроме них, не на кого даже подумать. Иногда приходится исходить просто-напросто из того, что один человек может совершить преступление, а другой нет. Клайд отхлебнул из кружки и снова вздохнул. Его жена и ее подозрения. К несчастью, она зачастую оказывалась права. У нее был нюх на возможные неприятности. Если Редклиф начнет слишком активно совать свой нос в ход следствия, и в самом деле могут возникнуть осложнения, подумал он.
      Тренч с крайним удовлетворением прочитал газетное сообщение о том, что Редклиф отказался от идеи создания общества кинолюбителей и собирается переехать в другое место. С неменьшим удовлетворением он воспринял факт полного уничтожения киноаппаратуры и непотребных фильмов. Вот оно - знамение. По указанию Господа Тренч ринулся в бой и, вооруженный абсолютной властью Богом установленных законов, немедленно добился впечатляющих результатов. Процесс очищения прихода от раковой опухоли вседозволенности начался. И он доведет его до конца.
      Правильный выбор времени нанесения удара всегда - ключевой фактор ведения боевых действий. Викарий с легкостью проник на территорию общественного центра. С собой он взял портфель, набитый пластмассовыми пластинками, бутылочками с растворителем и кусочками плавкой проволоки. Если бы его остановили, то он просто опять бы устроил шум по поводу молодых людей. Он был известен как человек настойчивый, и поэтому никто не усмотрел бы в его повторном визите чего-то необычного. Если бы он столкнулся с кем-нибудь в фойе концертного зала, то сказал бы, сославшись на незнание планировки здания, что пытается найти кабинет директора. Попав внутрь, Тренч быстро справился со своей задачей. Под отвратительный оглушительный шум, изрыгаемый музыкальным автоматом в одном из баров, Тренч разломал пластмассовые пластинки на мелкие кусочки и протолкнул их через вентиляционные отверстия внутрь проекторов - именно так рекомендовала поступить прочитанная им брошюра. Такой способ уничтожения средств ведения пропаганды, похоже, широко и успешно применялся в прошлом. Все получилось гораздо проще, чем он предполагал. Растворитель, приобретенный им у одного аптекаря в местечке километров за двадцать от деревни, издавал довольно-таки сильный запах, но когда он закрыл коробки, запах стал незаметен. Больше всего ему пришлось провозиться с плавкой проволокой. Тренчу долго не удавалось найти доступ к электрооборудованию проекторов. Но в конце концов он преуспел и в этом - нашел крышку, открыл ее и забросил внутрь пригоршню обрезков проволоки, как то рекомендовала та же самая брошюра. Затем он наскоро прибрал за собой и ушел. Ожидание оказалось делом весьма приятным. Никогда раньше он не испытывал такого восторга предвкушения: сидя дома и наблюдая за часами, он пребывал в состоянии приятного возбуждения, потому что знал, что с каждой минутой приближается час исполнения воли Господней.
      Не впадая в эйфорию от достигнутого и не позволяя себе расслабиться, Тренч с усердием взялся за осуществление следующей намеченной им задачи. Она была не из легких, но он знал, что если человек верит Господу своему и делает все, чтобы угодить Ему, возможность исполнить задуманное обязательно представится. Кроме того, он принялся за изучение общего состояния нравственности в Уэлсфорде. Ведь теперь, получив полную свободу действий, он мог осуществить спасение во всеобъемлющем масштабе. Некоторые факты морального разложения, не всегда очевидные, требовали уточнения. Он начал осторожно прислушиваться к людской болтовне, улавливать мимоходом брошенные слова и фразы, подслушивать женские разговоры в церкви, брать их на заметку и делать далеко идущие выводы. Важно было провести грань между грехом и свойственными человеку ошибками. Кое-что подлежало прощению, как, например, прегрешения, которые можно было отнести на счет настроения, погоды, состояния здоровья человека и обстановки в семье. Другие же проявления человеческой слабости имели более глубокие корни и несли в себе мощные бациллы зла. Тренч упорно искал пути их искоренения.
      Начав претворять в жизнь поставленные перед собой задачи, Тренч почувствовал, что здоровье его улучшилось. Страшные головные боли, годами одолевавшие его, стали реже и уже не приносили ему столь сильных страданий. Приступы головокружения, с которыми он давно смирился, полностью исчезли. И только один момент продолжал вызывать его беспокойство: он так и не избавился от припадков и обмороков во время общения с Богом. Они, правда, случались не всегда, но достаточно регулярно. Тренч отнес это на счет личной слабости, естественной хилости человеческого тела, в которое вторгается божественная сила. Он намеревался победить и этот недостаток тоже. Он должен обладать достаточной силой, чтобы выдерживать присутствие Господа - к этому обязывало его положение посланника Бога. А пока что он писал и разрабатывал планы, регулярно в молитвах обращался за наставлением и испытывал праведную радость от предвкушения грядущего спасения.
      Его совершенно не волновало, что он преступает закон. Человеческие законы представлялись ему чем-то эфемерным, хилым, набором правил, сведенных воедино склонными к ошибкам людьми для руководства своими склонными к ошибкам братьями. Тренч получил разрешение от Бога, и поэтому все земное не имело значения. Однако он считал важным не допустить разоблачения. Если его схватят, то пострадает дело, а, может быть, оно так и не будет доведено до конца. А это - настоящий крах. Поэтому надо проявлять величайшую осторожность, тем более, что его положение отводило от него всякие подозрения. Все-таки священник, не обычный, рядовой человек.
      Глава VI
      Когда сержант задал свой первый вопрос, Стрелок сразу же понял, какую линию поведения ему следовало занять по отношению к этому полицейскому. Стрелок видел в нем тюфяка, человека, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца, выказав доброжелательность и послушание. По мнению Стрелка, самая серьезная ошибка, которую совершали некоторые полицейские, заключалась в том, что они в каждом пытались разглядеть хорошее. Нет, Стрелок не считал себя исключительно плохим человеком. Но, по его убеждению, многие люди были отъявленными негодяями с прогнившим насквозь нутром, и обращаться с ними по-доброму, по-справедливости, было все равно, что лезть в клетку с тиграми. Из-за своей человечности сержант никогда не поднимется выше деревенского "фараона", тут Стрелок мог биться об заклад. Сначала он почувствовал раздражение, когда увидел, как через автомобильную стоянку в их сторону направляется человек в синей форме и каске. То викарий, то теперь "легавый". Он усматривал в этом своего рода совпадение, которое на поверку могло оказаться вовсе и не совпадением. Но стоило сержанту заговорить, как к Стрелку снова вернулась уверенность. Если все полицейские похожи на этого, то пусть тогда они все приходят и задают вопросы в любое удобное для них время.
      Сержант всего лишь поинтересовался, не ошивался ли кто-нибудь из них в прошлые выходные в районе концертного зала. Как лидер и официальный представитель группы, Стрелок ответил, что они даже понятия не имеют, где находится этот зал. Сержант принял ответ и бросил оценивающий взгляд на своего собеседника, пытаясь подобрать к нему какой-нибудь ключик. В конце концов он решил втереться к ним в доверие, а может быть, Стрелку это только показалось.
      - Послушайте, я объясню вам, почему я здесь. - Он присел на корточки и лучезарно, как отец родной, улыбнулся в ответ на их скрытую враждебность. - В прошлую субботу в концертном зале случилась маленькая неприятность. Произошел небольшой взрыв, в результате чего кое-какое дорогостоящее оборудование и фильмы оказались на свалке. Теперь я, естественно, вынужден задавать вопросы всем, кого в прошлые выходные видели в зале или поблизости от него. Таков обычный, установленный порядок. Я верю вам на слово, что ни один из вас не приближался к концертному залу. Я человек разумный, и у меня нет оснований сомневаться в вашей честности.
      - А у викария, похоже, полно оснований считать нас злодеями, - заметил Стрелок. - На прошлой неделе он пришел сюда и начал права качать.
      Клайд осклабился.
      - Мистер Тренч - преданный своему делу человек. Надо иметь это в виду.
      - Угу, - согласился Стрелок. - Знаю. Но просто интересно, как он себя поведет, если вы подойдете к нему и спросите, что он делал в прошлую субботу. Наверно, из штанов выпрыгнет, а? Хотя, бьюсь об заклад, вам даже в голову не придет спросить его.
      Сержант кивнул головой.
      - Вы правы, это мне и в голову не придет. И зачем? Я ищу улики, зацепки. Вы что, серьезно считаете, что он может помочь мне? Если бы он знал что-то, то сам бы уже сообщил. И не верится, что он годится на роль подозреваемого. Забудьте свое раздражение и скажите честно, стоит ли мне терять на него время?
      - Думаю, нет, - пробормотал Стрелок.
      - Так. И вот еще что. Я понимаю, вы, должно быть, считаете, что к вам все время цепляются. Так оно и происходит в большинстве случаев. Но это цена, которую вы платите за свой образ жизни. Я тоже плачу свою цену: люди обычно не могут расслабиться в моем присутствии. Человеческие отношения вещь обоюдная, сами понимаете. - После возникшей поначалу враждебности, подумал Клайд, они, кажется, почувствовали к нему симпатию. Главное - завоевать их доверие, напомнил он себе. Потому что враждебность возводит слишком много препятствий между следователем и фактами.
      - А у вам есть другие зацепки? - спросил Стрелок.
      - Вот об этом-то мне и хотелось с вами поговорить. Вы находились здесь в прошлую пятницу, вечером. Предположительно преступление могло быть подготовлено и в тот день. Точно нам не известно. Поэтому я хочу, чтобы вы как следует напрягли свою память. Кроме мистера Тренча, не припомните ли вы еще кого-нибудь, кто бы слонялся вокруг или делал что-нибудь подозрительное. - Он смотрел на них глазами, полными тихого призыва о помощи. По его мнению, перед ним находились преступники, но пока что он не видел другой линии поведения. Ну же, напрягите свою память.
      Бородатый молодой человек щелкнул пальцами.
      - Вспомнил. Там, у мусорных ящиков, я видел человека... Он повернулся к своим приятелям. - А вы нет? Одет он был в древний френч и по виду напоминал фермера или кого-то в этом роде. Он стоял там целую вечность.
      Стрелок покачал головой.
      - Я его видел. Он вышел поблевать. И минут десять блевал - аж побелел весь, как полотно. Залез с головой в мусорный ящик и рычал там, как лев в пещере.
      Все засмеялись, и сержант тоже. По долгу службы. Начался дождь. Пока они разговаривали, тяжелая черная туча, весь вечер висевшая на горизонте, оказалась прямо над ними. Стрелок выставил руку и что-то проворчал. Одна из девушек заныла, и Клайд понял, что может лишиться своих собеседников. Факт малообнадеживающий. Будь они в чем-то виноваты, их расстройство по поводу ухудшившейся погоды выглядело бы более нарочитым. Тем не менее он счел необходимым надавить на них еще немного. Может, что и припомнят, если подольше потерзать их вопросами.
      - Давайте переждем дождь внутри, - предложил Клайд. Можно пойти в старую часть здания. Я уверен, директор не будет против.
      - Не будет, если с нами полицейский, - заметил Стрелок.
      Повернувшись к остальным, которые, как обычно, ждали его указаний, он сказал:
      - Пошли. Нет смысла мокнуть, да и домой в такую погоду не поедешь.
      Пока они перебегали через автомобильную стоянку, дождь усилился. Некоторые из них громко сожалели о том, что только незадолго до этого отполировали свои мотоциклы.
      В тепле винного погребка сержант снова спросил, не видел ли кто-нибудь из них незнакомых людей в районе центра в прошлые выходные. Молодые люди, как могли, напрягали свои извилины, но никто не припомнил ничего необычного. Сержант заволновался. Он не сбрасывал со счетов возможность того, что аппаратуру, и фильмы уничтожил кто-то из посетителей центра. Но тут возникал целый ряд трудностей. Будут сложности с директором центра: любое предположение о том, что он не доглядел за своими посетителями, в результате чего пострадала чужая собственность, находившаяся на хранении в помещении центра, вызвало бы бурю недовольства с его стороны и поток контробвинений. Сразу возникла бы атмосфера напряженности и подозрительности, деревня превратилась бы в разбуженный улей. И тогда могли появиться дополнительные неприятности. Слухи - величайшее зло для общественного сознания, и Клайд не хотел стать причиной появления каких бы то ни было домыслов. Пока что все пребывали в состоянии относительного спокойствия, полагая, что преступление совершено кем-то из парней на мотоциклах или каким-нибудь приезжим. Но Клайд не верил, что преступление - дело рук приезжего. Злодеяние спланировал и осуществил человек, который знал, где хранилась аппаратура. Существовали десятки причин, почему местные жители могли напакостить Редклифу: тот демонстративно афишировал свои связи с распутными женщинами, одевался нарочито причудливо, отпускал язвительные замечания по поводу дорогих их сердцу учреждений и приглашал странных личностей на просмотр фильмов сомнительного содержания. Да каждый второй мог бы сделать это. Убедившись в непричастности "Желтых шлемов" к совершению преступления, Клайд с ужасом осознал, что перед ним замаячила перспектива искать иголку в стоге сена.
      Одна из девушек, которая сидела на подоконнике, вдруг начала подавать Стрелку отчаянные знаки.
      Тот посмотрел на нее и нахмурился.
      - Что случилось?
      Она была так возбуждена и растеряна, что с трудом выговорила:
      - Там на стоянке... Быстро!
      Они все подбежали к двери и выглянули наружу.
      Стоявшие в куче блестящие мотоциклы отражались в мокром от дождя бетоне, и отражение это походило на удивительную многоколесную машину с торчащими во все стороны рулями. Через мгновение стала ясна причина взволнованности девушки. Над мотоциклами поднимался дымок, а между колес пробивалось пламя.
      - Черт возьми, мой мотоцикл! - проревел Стрелок. - Какой-то ублюдок поджег мой мотоцикл!
      Он побежал к мотоциклам; его приятели в напряженном ожидании и тревоге застыли в широком дверном проеме. Внезапно дым стал гуще, вблизи топливных баков взметнулись языки пламени.
      - Вернись! Назад! - выкрикнул Клайд хриплым голосом.
      Он рванулся было вслед за Стрелком, но притормозил, увидев, как взвивавшиеся вверх снопы пламени закружились в бешеном вихре и охватили баки трех мотоциклов. Одна из девушек закричала, и голос ее звучал все пронзительнее и пронзительнее, пока его не перекрыл оглушительный грохот разорвавшихся топливных баков. Одновременно поднялся вверх ослепительный огненный шар оранжевого цвета, и они увидели, как ударная волна подбросила Стрелка в воздух и швырнула его лицом вниз недалеко от ворот стоянки.
      В течение невероятно долгой секунды сержант Клайд безуспешно пытался сдвинуться с места - ноги не слушались его. В состоянии полного шока Клайд, как завороженный, смотрел на разверзшийся перед ним ад. Разорвался еще один бак и струя горящего топлива перелетела через стену и разлилась по дороге. Клайд почувствовал, что движется, бежит туда, где лежало тело Стрелка, и на бегу машет рукой, призывая всех оставаться на своих местах. Девушка больше не кричала - она в обмороке лежала на земле, но этого никто не видел, потому что все ошарашенно вперились глазами в одну точку.
      Для того чтобы потушить пожар, потребовалось двадцать минут. В дополнение к местной добровольной пожарной команде было вызвано подкрепление из трех округов. Какое-то время существовала серьезная опасность, что здание общественного центра сгорит дотла, но его удалось спасти, а вот уберечь от значительных повреждений - нет. Из-за сильного жара вылетели все стекла в окнах с тыльной стороны здания, горящее топливо попало через одну из дверей внутрь, в результате чего сгорел дверной косяк и дочерна прокоптился потолок. Директор центра Мэрриот в страшной злобе носился вокруг, как полоумный, и готов был придушить любого, на кого бы ему указали как на возможного виновника случившегося. В конце концов на то время, что пожарные тушили пожар, его силой увели в полицейский участок.
      Стрелок был жив, но получил повреждения столь серьезные, что, пожалуй, ему было бы лучше умереть. На него со всей силой обрушилась первая и самая мощная ударная волна, а в лицо полыхнул горящий бензин. Но основные травмы он получил при падении. От лба до уха его лысую голову прорезала рваная, зияющая рана. Пострадала вся правая сторона лица: через рваное месиво щеки и ноздри проглядывали осколки белых костей. Левая сторона была обожжена, изуродованные веки прикрывали пустую глазницу. На него пало проклятие не только выжить, но и остаться в сознании: он корчился в муках и жутко кричал сквозь обломки зубов; так продолжалось целую вечность, пока не приехала машина скорой помощи и врач не сделал ему укол, на время избавив его от мучений.
      Никогда в жизни Клайд не чувствовал себя так отвратительно. Пока он осматривал тело Стрелка, его не покидало ощущение мрачной реальности насилия, с которым за годы службы в полиции он сталкивался, в основном, теоретически, и вот теперь оно перестало быть далеким и отвлеченным. Рядом с ним лежал изломанный, изорванный, искалеченный человек. Только минуту назад это было живое, разумное и полное сил существо. Пока парня не увезли в больницу, Клайду еще удавалось скрывать обуревавшие его чувства. Но когда он снова взглянул на место невероятной трагедии и увидел столб дыма, поднимавшийся над черными обломками некогда красивых и ухоженных мотоциклов, почерневшую штукатурку и зияющие пустотой окна общественного центра, бледные испуганные лица ребят, сбившихся в кучу у входа в винный погребок, его охватили гнев, ужас, и в то же время ему стало так мерзко и тошно, что он упал на колени и его стошнило. Рвало его долго, так долго, что ему подумалось - он не выдержит такого напряжения и умрет.
      Из толпы, стоявшей за воротами стоянки, вышла его жена и, подойдя к нему, осторожно положила ему руку на плечо. Ее лицо утратило обычное раздраженное выражение, и, когда она пыталась успокоить мужа, губы ее подергивались.
      - Успокойся, дорогой. Пойдем домой. Ты здесь больше ничем не поможешь. Пойдем домой.
      Клайд поднял голову и посмотрел на нее. Его лицо осунулось и посерело, а тело все еще по инерции содрогалось. Он медленно покачал головой и неуверенно встал на ноги.
      - Пойдем, - сказала жена и взяла его за руку. - Сегодня ты уже не в состоянии работать.
      Он выдернул свою руку и сделал глубокий вдох и выдох.
      - Меня ждет работа, - сказал он хриплым-хриплым голосом. - И я собираюсь ею заняться.
      Он повернулся и показал в сторону винного погребка.
      - Видишь тех ребят? Отведи их всех в участок. Они сегодня на многое нагляделись, слишком на многое. Свяжись с региональным отделом уголовного розыска и расскажи им, что случилось. Инспектор быстро приедет и займется этим делом. Да, и напои ребят чаем.
      Он опять сделал глубокий вдох и выдох и зашагал прочь.
      - Куда ты?
      Он остановился и махнул в сторону деревни.
      - Пойду повидаюсь с мистером Редклифом, - сказал он.
      Стоя у окна кабинета, Остин Тренч через старую, доставшуюся ему от отца подзорную трубу наблюдал за тем, что происходило на автомобильной стоянке. И даже когда все закончилось и опустилась тьма, он не сдвинулся с места - сердце его учащенно билось, и выражение радости на лице сменилось выражением страдания. Он следил за происходящим, и у него спирало дыхание при виде величественной картины полыхавшего ада: он снова и снова поражался силе гнева Господнего. Тренч даже не предполагал, насколько яростен, велик и ужасен Его гнев. Он был потрясен.
      Когда на улице окончательно стемнело и нельзя было разглядеть ничего, кроме фонарных столбов, Тренч наконец отошел от окна и сел в кресло. Он был вынужден признаться себе, что почувствовал сильную слабость. И неудивительно. Он испытал громадный подъем от того, что являлся участником столь грандиозных событий, и в самый разгар пожара и охватившей людей паники он ощутил дрожь по всему тела. Пережил он и еще одно ощущение, о котором постарался поскорее забыть - просто выбросил его из головы. Та часть его тела, которая является вечным напоминанием о смертельной слабости человека, тот мерзкий отросток, что может самых могущественных превратить в дураков, вдруг ожил и напрягся. Случайность, решил он, ощутив, как он снова обмяк, стал вялым и безжизненным - таким, каким был всегда. Не более чем побочный эффект его общего возбужденного состояния. Он с ужасом отогнал от себя мелькнувшую было мысль о том, что ощущение доставило ему смутное наслаждение.
      Как прекрасно быть слугой и орудием господина столь могучего, столь надежного и непорочного. Тренч упорно добивался поставленной цели, и, в чем он не сомневался, Господь ему покровительствовал. Он послал дождь, внезапный и проливной, чтобы Тренч мог незаметно пересечь дорогу, недалеко от которой он прятался, поджечь большой ком ваты и забросить его между мотоциклами на автомобильной стоянке. До -того как пожар разгорелся, он успел вернуться домой и занять наблюдательный пункт у окна. Он хорошо видел, как орудия безбожников обернулись против них самих. Господь даже выделил главаря хулиганов, и, погнав его навстречу опасности, обрушил на него свой особый гнев.
      Тренч поднялся, прошел в центр комнаты, сцепил руки на груди и опустил голову. "Мы побеждаем, о Господи, - сказал он. - Мы только начали выкорчевывать из мира Твоего распущенность и разврат - главные пороки, угрожающие этому саду любви Твоей. Мы победим, Господи. Я не подведу Тебя. Я исполнен цели Твоей и силы Твоей. Не оставляй меня без помощи, молю Тебя, дабы я мог быстрее выполнить нашу миссию. Все мои дела - во славу Твою".
      Глава VII
      Редклиф видел, что сержант Клайд ему не верит. И поэтому даже не пытался убедить полицейского в том, что молодые люди с автомобильной стоянки относятся к такому же типу людей, что и он сам, разве что, пожалуй, были попроще. Он же сам хотел знать - причем очень настойчиво, - кого сержант подозревает в уничтожении проекторов и фильмов. Его стремление узнать имена подозреваемых можно было приписать жажде мести. Сержант, со своей стороны, сожалел о том, что выдал эту зацепочку Редклифу. И вот теперь произошла трагедия, носившая все признаки ответных действий. Редклиф не сомневался, что правда в конце концов всплывет наружу - хотя сейчас, по вполне понятной причине, подозрение просто не могло не пасть на него.
      - Вы чертовски хорошо знаете, что я не одобряю насилия, сказал он жалостливым голосом.
      Клайд сидел в кухне на стуле и с безучастным видом наблюдал за тем, как Редклиф выстраивает защиту. Сержант просто ждал, когда он кончит говорить - в этом Редклиф не сомневался. Он не слушал его.
      - Даже если бы я и хотел отыграться на этих ребятах, то все равно так бы не поступил.
      - Да? И как бы вы поступили? - прервал свое молчание Клайд.
      В комнате воцарилась мертвая тишина - Редклиф пытался найти ответ на вопрос полицейского.
      - Откуда мне знать? - сказал он наконец. - Никогда не знаешь, как поступишь, когда преследуешь кого-нибудь. Да и вы сами, я уверен, не знаете.
      - Откуда такая уверенность?
      - Уверен и все тут. Черт возьми, сержант, вы просто пытаетесь поймать меня на слове. Неужели до вас никак не дойдет, что мне ничего не известно о сегодняшнем происшествии. Я все это время, весь этот чертов вечер просидел дома и никуда не выходил.
      - Есть свидетели? - Клайд выглядел очень бледным и, несомненно, еще не оправился от потрясения.
      - Нет, свидетелей нет. В настоящее время я живу один.
      - А ваш плащ мокрый, - сказал Клайд, указав на белое пальто, которое висело на кухонной двери. На его спине и плечах блестели капельки воды.
      - Боже всемилостивый, я выходил в сад...
      - В проливной-то дождь? Не слишком ли оригинальничаете, мистер Редклиф?
      Редклиф схватился руками за голову, как будто она могла вот-вот разорваться.
      - Я заносил в дом растения. Вон те... - Он указал на три горшочка, стоявшие на подоконнике. - Я их выставлял наружу для поливки. Подойдите и потрогайте листья, ну же, подойдите.
      - Верю вам на слово, что они мокрые, мистер Редклиф. Но вы могли намочить их, чтобы оправдать мокрый плащ на тот случай, если я вдруг появлюсь у вас, что я и сделал.
      - Ну, ладно, хватит - надоело. - Окончательно расставшись со всякой надеждой на то, что ему поверят, Редклиф решил, что хватит пыжиться и изображать вежливость, когда общаешься с полицейским. И, как это часто бывает, отсутствие надежды заставило его проявить настоящие, подлинные черты характера.
      - Не стоит тебе так себя вести, Редклиф.
      - Ну вот, мы уже опустили слово "мистер", да? Теперь что, сорвем с себя куртку, покажем здоровенную свастику на руке, и выбьем из меня все мозги?
      Клайд встал и отодвинул стул.
      - Я тебя предупреждаю, не испытывай судьбу...
      - Это я тебя предупреждаю, сержант. Попробуй хоть пальцем дотронуться до меня, и ты в мгновение ока, как в сказке, очутишься в своей собственной кутузке. Не испытывай судьбу. Впрочем, испытывай - не испытывай, какая разница, для таких, как ты. Ты живешь со своими суевериями и называешь это чутьем. Кто совершил преступление? Да, конечно, тот, кто живет здесь недавно. Все та же старая история. Охота на ведьм. Клич "Бей жидов!".
      Клайд снова уселся на стул. Он промахнулся второй раз подряд за один вечер. Редклиф был невиновен. И если никакие разумные доводы не смогли бы сейчас послужить ему защитой, то эта вспышка гнева, когда он сорвался на крик и на шее у него набухли жилы, свидетельствовала о его непричастности к происшедшему. Человек, совершивший подобное злодеяние, не отказался бы так легко от защиты и не ввязался бы вместо этого в словесную перепалку. Клайд чувствовал себя уставшим, ошарашенным и сбитым с толку. Он решил отправиться домой.
      - Очень хорошо, мистер Редклиф, - сказал он тихим голосом, поднялся и направился к двери. - Я верю вам. Мне жаль, что вы не очень-то доверяете полиции, но, может быть, когда-нибудь ваше отношение к нам изменится. Извините за беспокойство.
      Еще с целую минуту после ухода сержанта Редклиф стоял без движения и смотрел на дверь. Что случилось, удивлялся он, какую струну он задел? Он подошел к буфету, достал бутылку джина и плеснул себе порядочную порцию в бокал.