Когда его терзали сомнения и требовалось сделать выбор, Тренч всегда поступал одинаково: он обращался к Богу. И он твердо верил, что всегда получал ответ. Он не слышал раскатистого, громового голоса и не видел предзнаменований на небесах - нет. Ответ как бы исходил изнутри его. Как представитель Бога на земле, он заключал в себе сущность Бога, и, когда к нему обращались за помощью, эта сущность напрямую закладывала ответ в его сознание.
      В ту среду, после полудня, в доме стояла мертвая тишина. Остин Тренч всегда жил один, и в доме царил образцовый порядок - следствие его пристрастия к аккуратности и чистоте, а также того факта, что кроме него беспорядок устраивать было некому. Он прошел в гостиную и уселся в большое, с широкими подлокотниками кресло, которое ему подарили прихожане по случаю десятой годовщины его пребывания во главе Уэлсфордского прихода. С этого места, где он сидел, ему был виден висевший над камином портрет его отца. Его отец тоже был священником, причем хорошим священником - бесстрашный слуга церкви, он привил своему единственному сыну чувство долга, которое ныне доставляло ему столько тревог. Между отцом и сыном существовало большое сходство, причем не только внешнее. Оба они считали, что законы Божий являлись высшими законами, основой для выработки всех других законов, и что все люди должны им безоговорочно подчиняться. Всматриваясь сейчас в портрет и чувствуя, как властный отцовский взгляд проникает в его сознание, Тренч подумал еще об одной черте характера, которая роднила его с покойным отцом. Он подумал о непорочности - своей и отца. Для отца непорочность служила подлинным источником трезвости суждений и твердости веры. Мать Тренча относилась к той категории женщин, которые ни при каких обстоятельствах не приемлют нравственной распущенности и потакания своим слабостям, и она поддерживала утверждение своего мужа о том, что плоть развратить столь же легко, как убить комара. Когда Тренч достиг зрелости, мать рассказала ему, что отец и она никогда не дозволяли себе так называемых плотских утех, за исключением того раза, когда они поставили себе целью произвести на свет своего наследника. Они боготворили друг друга, как того требовал брачный союз, но средством такого боготворения им служили непорочность и воздержание. Слова матери упали на благодатную почву, и за свои пятьдесят пять лет Тренч ни разу не коснулся женщины. За исключением нескольких беспокойных лет отрочества, он никогда не испытывал ни малейшего влечения. С трудом отведя взгляд от портрета отца, Тренч ощутил новый прилив нравственной силы и целеустремленности, доставшихся ему в наследство от родителей.
      Тренч принес с собой папку, в которой лежали листки с выписками, сделанными им совсем недавно из книги, полученной по заказу из одного Лондонского книжного магазина, а также выписки, которые он делал раньше: из старинной рукописи, обнаруженной им в здании церкви, и книги, содержащей нравственные заповеди пяти теологов семнадцатого века. Эти выписки казались Тренчу очень ценными, и, переворачивая и разглаживая листки, он начал говорить, пытаясь найти ответы на столь сильно волновавшие его вопросы.
      - Господи, в смутное время обращаюсь к Тебе с мольбой осветить мой путь и указать мне, как лучше всего употребить Твое влияние. Вот уже длительное время меня все более и более одолевает беспокойство, и, обратившись к своей душе и проникнув в суть высказываний обеспокоенных прихожан, я выяснил подлинную причину происходящего со мной. - Объясняя свое затруднительное положение, Тренч говорил тихо, с достоинством, которое выработалось в нем еще в юношеские годы, сдержанно жестикулируя. - Вот уже около года я являюсь свидетелем неуклонного падения нравов, которое приобретает всеобъемлющие масштабы. Я, как мог, пытался воспрепятствовать этому, но мои попытки оказались тщетными. Болезнь распространяется, моя паства заражена ею, и мой внутренний голос говорит мне, что я сделал гораздо меньше того, что мне предписывает мой долг. Как врач, ставящий диагноз, я попытался проанализировать болезнь, поразившую человечество, понять, где ее корни, а где ветви. Возможно, работа по сбору фактического материала, которая нашла свое отражение в моих записях, самая важная из всех когда-либо предпринятых мною. Яподготовил анализ современного зла и, перечитывая мои записи снова и снова, установил, что человечество стоит на пороге самоуничтожения.
      Ощутив волнение от мыслей, сопровождавших эти слова, Тренч замолк и на мгновение прикрыл глаза. В такие минуты, как эта, он знал, что его слова доходят до Бога. Руки у него дрожали, и сила Бога-духа внутри него была столь велика, что едва умещалась в его теле. Он сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, и продолжал:
      - В здании приходской церкви я обнаружил - как будто само провидение послало мне его - старинный документ, пророческую проповедь, написанную от руки каким-то давно отошедшим в иной мир священником. И в нем я нашел слова, которые, как я вправе считать, соответствуют истине. - Тренч опустил глаза на свои записи и прочитал: "Однажды длинноволосые люди с дикими глазами, одурманенные алкоголем и погрязшие в беспутстве, нанесут удар в самое сердце христианской нравственности и вырвут его из тела общества". Разве это не поразительно, Господи? Уже сейчас длинноволосые, пьяные юнцы поганят атмосферу нашей деревни, богохульствуют и своим безнравственным поведением наносят оскорбление христианской общине и тому облику, которым Ты их наделил. И опять в этом же пророчестве я читаю: "Остерегайтесь лживости развращенного братства, черного смеха и зараженного проказой вина безрассудного подражания". В нашей деревне существует подобное братство, два источника одного и того же проклятия - один, выставляемый как респектабельное место общения для узкого круга единомышленников, и другой - общедоступный и источающий отраву, телесную и духовную".
      Тренч встал с кресла и подошел к окну. В его душе священника горел неугасаемый огонь Ветхого Завета. Он всегда считал, что лучше безжалостно вырезать раковую опухоль, чем, действуя мягко, наблюдая за тем, как она разрастается, тешить себя бесплодной надеждой на перемену к лучшему. У него возникло ощущение, что Огонь в его душе разгорелся сильнее и теперь несет в себе еще более мощный заряд непорочной, несокрушимой правоты. Значило ли это, что Бог заговорил с ним и начал давать ему советы? Тренч взглянул на лежавшую перед ним деревню, на маленькие домики, на ухоженные улочки и видневшиеся сквозь деревья побеленные фасады лавочек. От ощущения непорочности, традиционной размеренности быта у него вдруг сперло в груди. Никому, никакому злу, сотворенному руками человеческими, не позволит он уничтожить и разрушить все это. При обычных обстоятельствах следовало действовать мягко, как Христос - в этом Тренч не сомневался, - но при иных, чрезвычайных, обстоятельствах мягкость в деле спасения рода человеческого была неуместна. Эта мысль захватила Тренча, и он снова уселся в кресло, весь дрожа от озарившего его своего рода откровения. И чем понятнее он изложит свое дело, тем яснее будет ответ Господа.
      - В последнее время, - продолжил он, с трудом несколько раз сглотнув, чтобы голос не выдавал его волнения, - много говорят и пишут, рассуждают и спорят о работе одного выдающегося человека науки. Я прочитал его работу, и она повергла меня в печаль. К нему, хоть и запоздало, но пришло чувство раскаяния, и он искренен в нем, ничего не могу сказать. В Америке он в течение нескольких лет работал в области создания средств разрушения. В мире ныне почитаются люди, связанные по роду своей деятельности с убийством. И если бы это было все, если бы люди, занятые такого рода деятельностью были просто поджигателями войны, тогда бы мое беспокойство не выходило за рамки опасений, существовавших на всем протяжении человеческой истории. Устроители войн и орудия войны всегда несли семена своего собственного уничтожения. Но человек превзошел самого себя. Ныне существует возможность вызывать боль и страдания в масштабах таких огромных и способами столь хитроумными, что над цивилизацией нависла угроза необратимого движения вспять. Этим людям слишком долгое время позволялось работать бесконтрольно. Например, я узнал следующее.
      Тренч снова обратился к своим записям и зачитал целый абзац слово в слово, напоминая при этом служащего, докладывающего своему начальнику о финансовом состоянии компании:
      - "Существует возможность - и для ее осуществления не требуется сложных приспособлений - вызывать изменения в характере человека. Путем искусного варьирования приемов можно полностью и окончательно изменить взгляды и мировоззрение человека. Предыдущие убеждения, независимо от того, насколько они искренни или глубоки, могут быть устранены в результате кратковременного воздействия соответствующего излучения. Насколько известно, такие генетические травмы остаются на всю жизнь. При достаточной концентрации и грамотном размещении необходимого оборудования в течение нескольких дней целый народ может быть лишен всех своих нравственных и политических устоев". Это ужасно, о Господи! В настоящее время над человечеством нависла ужасная опасность. Но это еще далеко не все. Дети скоро смогут рождаться внутри машин, вне утробы матери, наделяющей их человеческими чертами. Уже существуют устройства, способные изменить естественное течение мировых океанов; рыб заставляют плыть в другом направлении, а в птицах небесных вырабатывают ложные инстинкты дома. Человек решил взять природу в свои собственные руки. Бог подвергается насмешкам!
      С пятнадцати лет Тренч страдал слабыми приступами, которые семейный врач почему-то назвал "небольшим недомоганием". Вот и сейчас, закончив свое обращение к Богу, он почувствовал симптомы болезни и, соскользнув с кресла на пол, содрогнулся от сильной боли, пронзившей его мозг. Свернувшись клубочком, как новорожденный, он корчился на ковре в конвульсиях, сотрясавших все его тело, а в это время в его мозгу ревел глас Господень.
      "Бог ревнив, и Господь отомстит..." - голос был похож на его собственный и произносил слова, которые он уже много раз читал. Так вот значит, какие места из обширных теологических познаний Тренча счел нужным выделить Господь и какой образ действий он указал ему. - "Господь отомстит Своим противникам, Он накопил гнев для Своих врагов". В ушах Тренча стоял ужасный звон, у него появились позывы к рвоте. Но, перекрывая отвратительный звон, голос продолжал еще громче: "Потому что наступили дни мщения, когда сбудется все, что написано. Господь будет судить Свой народ и пылающим огнем мстить тем, кто не знает Бога. Я накажу тебя за все твои пороки. Ты не получишь очищения от всей твоей мерзости, пока не испытаешь на себе моей ярости. В мерзости заключено распутство. Возмездие мое грядет, аз воздам, сказал Господь!"
      Когда последние слова отзвучали у него в мозгу, Тренч почувствовал, как спазмы сжали его внутренности, содержимое желудка подступило к горлу, и его вырвало сквозь стиснутые зубы. Он попытался прокашляться, чтобы легче было дышать, но от усилия у него еще сильнее закружилась голова, и он впал в беспамятство.
      Постепенно Тренч стал приходить в себя - очень медленно, ощущая блевотину на лице, ужасный привкус во рту и боль в голове, - и сделал слабую попытку принять сидячее положение. Его брюки были испачканы, ботинок слетел с ноги. Уцепившись за кресло и край стола, он рывком встал на ноги и направился в ванную. Там он разделся, встал в обжигающе горячую воду, намылил тело и чуть ли не до крови растерся губкой. Слабость долго не отпускала его. Он слил воду, наполнил ванную холодной водой, и только тогда дыхание его восстановилось и сознание полностью вернулось к нему.
      Он еще долго сидел в холодной воде и думал о том, что произошло. Если Господь когда-либо и являлся людям, то в тот день таким человеком оказался Тренч. Он вспомнил рассказы святых мучеников, в которых вселялся Святой Дух, подробные описания их приступов и беспомощного состояния. Многие ли его современники, как бы ярко ни горел в них святой огонь, испытали нечто подобное? Тренч начал осознавать всю значимость этого события. Господь избрал его, чтобы направить Свой гнев против нечестивцев, он стал орудием самого высшего из всех законов. Осознание этого не смутило Тренча: если Господь избрал его, то, значит. Он знал, что Тренч лучше всех подходил для этого дела.
      Он неохотно вылез из ванной и грубым полотенцем принялся растирать свое поджарое тело, пока не почувствовал, как по нему разлилась приятная, бодрящая теплота. Укутавшись в халат, он прошел в спальню и надел чистую одежду; все это время его не покидала мысль о возложенной на него миссии, и нараставшее чувство ответственности делало его сильнее. Господь очистил его, и Тренч был готов к предстоящему.
      Потом он вернулся в гостиную и увидел, что листки с его записями лежали в стороне от того места, где он потерял сознание. Папка была раскрыта, несколько листков перевернуто, его взгляд упал на листок, содержавший только одну цитату. Почувствовав, что это знак, возможно прямое указание Господа, Тренч собрал листки с пола и прочитал выписку, сделанную им из книги Августа Брекона, безвестного, но преданного своему делу теолога, жившего в конце семнадцатого века. Беззвучно шевеля губами, Тренч прочитал отрывок - и сердце его бешено заколотилось, глаза расширились. Никогда раньше он не получал более ясного призыва к действию. "Для того чтобы восстановить мир Господень, установить и утвердить власть Бога, священнослужитель должен сделать все от него зависящее. Грешники и колеблющиеся должны быть наказаны, а их дела вычеркнуты из памяти людской. Возмездие в отношении врагов церкви должно осуществляться быстро и решительно. Возмездие это исходит от Господа, а служители Бога являются орудием этого возмездия. При исполнении законов Божьих любые средства хороши - церковь должна возобладать, возобладать любой ценой".
      Тренч положил бумаги на стол и прошел через тускло освещенную, прохладную прихожую и опрятную кухню в задний дворик. Приближался вечер, сочные звуки и богатые запахи жаркого дня начали постепенно уступать место легкому ветерку и более легким ароматам опускавшихся сумерек. Здесь царила Божья благодать, а за стеной находились морально разложившиеся люди, отщепенцы, которые намеревались уничтожить Богом данное совершенство. Тренч стоял и дышал полной грудью, теперь, когда Господь указал ему путь, он ощущал необычайный прилив сил.
      - Им не удастся победить, - сказал он и поднял глаза к шпилю церкви, чувствуя, как исходящая от нее сила сливается с его собственной силой. - Мой путь ясен, и я благодарю Тебя, Господи. Если мой приход должен стать символом, то я не прекращу своих усилий, пока не очищу его от зла, и, таким образом, Господи, я дам надежду остальной части нашего больного мира.
      Последние слова цитаты громко звенели у него в голове, когда он решительно зашагал обратно к дому:
      "Церковь должна возобладать, возобладать любой ценой".
      Глава III
      По пятницам вечером, если позволяла погода, "Желтые шлемы" собирались на автомобильной стоянке за Уэлсфордским общественным центром. Для любившей пошуметь молодежи стоянка оказалась идеальным местом отдыха; машины обычно парковались со стороны, прилегавшей к основным строениям центра, а остальная часть забетонированной площадки была свободна, и поэтому членам группы "Желтые шлемы" было где ставить свои мотоциклы и устраивать гонки друг за другом. Молодые люди на грубых, мощных машинах и в нарядах, понятных лишь посвященным, имели весьма незатейливые представления о развлечениях. Они составляли мотоциклы в кучу у стены и, выпив немного слабого пива, играли в пятнашки, гоняли пустую консервную банку и даже затевали жмурки. Но, несмотря на простоту развлечений, людей здесь собиралось довольно много. В состав группы "Желтые шлемы" входило пятнадцать человек, десять из них имели собственные мотоциклы. Каждую пятницу, вечером, ребята неслись наперегонки на своих "ямахах", "сузуки", "Нортонах" и "триумфах" в сторону общественного центра, и рев их моторов разрывал тишину Паркер-роуд. Поначалу люди, конечно, жаловались, но потом, поняв, что ребята никому не причиняют вреда, смирились с еженедельными неудобствами. Прибыв на стоянку, "Желтые шлемы" оставались там до половины одиннадцатого, потом садились на свои мотоциклы и с шумом уезжали обратно в пригород Ковентри - туда, где они жили. На них никогда не поступало жалоб по поводу вандализма, насилия или хулиганства. Но, конечно, они вызывали и недовольство. Люди постарше с тревогой и неодобрением смотрели на то, как с десяток молодых людей и пяток их подружек пили из банок, сидя на бетоне, и громко разговаривали. Беспокойство, в основном, порождала атмосфера беспорядка. Так или иначе, в анархии и шальном поведении всегда есть оттенок опасности, а люди, привыкшие к размеренному, можно сказать рутинному, существованию, легко поддаются страхам. Один или двое таких людей подняли этот вопрос перед викарием, но, по их словам, они не жаловались, а лишь выражали некоторую озабоченность.
      Возглавлял "Желтые шлемы" невысокий молодой человек крепкого телосложения по прозвищу Стрелок, у которого было двойное преимущество пред всеми остальными: раньше он состоял членом группы "Ангелы ада" и, кроме того, был совершенно лыс. Тот факт, что отсутствие волос на голове подчеркивало индивидуальность, а не вынуждало человека скрываться в четырех стенах, свидетельствовал, о прогрессе. Стрелок, которому уже исполнилось двадцать, был старше других, и ему принадлежал самый большой мотоцикл. Шлем, выкрашенный в ярко-золотистый цвет, указывал на его положение в группе, а куртку украшало распятие из алюминия, покрытого позолотой, приклеенное над сердцем. Как и другие, он любил порисоваться, но не умел четко выражать свои мысли. И поэтому, когда в пятницу вечером к нему подошел Мэрриот, чтобы поговорить о жалобе викария, Стрелок напустил на себя важный вид. Мэрриот объяснил, какую жалобу он получил, добавив при этом, что жалоба не нашла у него понимания, но все-таки он предупреждает Стрелка, и лучше бы недельку - другую его ребятам особенно не шуметь, чтобы показать свою добрую волю. Стрелок шмыгнул носом, понимая, что ему следовало каким-то образом выразить свое возмущение.
      - Когда поступила жалоба от этого хорька, а?
      - На прошлой неделе. Я отослал ответ, не волнуйся, приятель. - Мэрриот ободряюще сжал здоровенную руку Стрелка и ухмыльнулся. Хуже не будет, подумал он, если дать им ясно понять, на чьей он стороне. С этой молодежью ничего не знаешь наперед - вдруг ни с того ни с сего такое могут учинить...
      - Слышали? - Стрелок повернулся к остальным, которые сидели вдоль стены и потягивали пиво. - Какой-то ошалевший викарий жалуется на нас.
      Сидевшие зашумели.
      - Как его зовут? - спросил один из них. - Можно подкатить к его дому и погудеть там минут десять.
      Все засмеялись, кроме Стрелка. Тот, помня о своей роли, лишь скривил губы в сдержанной усмешке, а затем повернулся к Мэрриоту.
      - Мне кажется, он просто нахал - это все, что я могу сказать. Мы ведь никогда не доставляли вам неприятностей, правда?
      Мэрриот выразительно покачал головой.
      - Никогда. Больше того, насколько мне известно, вы отвадили отсюда хулиганов. Не волнуйтесь, ребята... - Он широко улыбнулся и подмигнул. - Я не собираюсь принимать никаких мер. Малый - просто чудак, вот и все. Однако не давайте ему повода собрать на вас компромат. Вы знаете, что это за люди.
      - Половине из них нужна хорошая трепка, - пробормотал Стрелок и присоединился к своим приятелям у стены. Он плюхнулся на сиденье мотоцикла рядом с девушкой и взял у нее из рук банку с пивом. - Чертовы викарии, - проворчал он и сделал большой глоток из банки. - Мой отец говаривал, что хуже них на земле только чума. Именно по милости одного викария он угодил в тюрягу.
      Красивая девушка странного вида опустила свои лиловые веки и свернула трубочкой того же цвета губы.
      - Да не волнуйся ты, Стрелок. - Она провела рукой по его гладкому черепу и смачно чмокнула в щеку. - Ведь жаловаться - это часть работы викария, согласен?
      Стрелок поворчал еще немного и прекратил разговор на эту тему. Двое парней начали гонять проколотый мяч. К ним присоединилось еще несколько ребят, а потом и две девушки. Минут через десять от игры в футбол они незаметно перешли к "догонялкам". И как раз в тот момент, когда три парня отрывали пятерых своих приятелей от девушек, схвативших мяч. Стрелок поднял глаза и увидел, что на стоянке появился какой-то высокий человек и остановился в нескольких метрах от игравших. Он не произнес ни слова, а просто стоял и смотрел; последние лучи заходящего солнца играли в его серебристых волосах, а высокий жесткий воротник ярким белым пятном выделялся на фоне черного одеяния. Стрелок похлопал по плечу парня, стоявшего к нему ближе других, и через минуту игра прекратилась-ее участники медленно поднялись на ноги и, осторожно отряхивая пыль, уставились на молчаливую фигуру. Инстинктивно, из чувства солидарности, они сбились в кучу, и тогда человек заговорил.
      - Меня зовут Тренч, - сказал он. Молодые люди сразу насторожились. Его голос, голос образованного человека, звучал властно, а следовательно враждебно. - Я пришел сюда поговорить с вами. Со всеми.
      Стрелок почувствовал, что кто-то подтолкнул его вперед, пробормотав:
      - Должно быть это он, тот, кто жаловался.
      Выйдя вперед, Стрелок прочистил горло, но произнести ничего не смог. Он нуждался в подсказке. А пока молча стоял, испытывая лишь чувство неловкости.
      - Мне стало известно, что вы регулярно приезжаете сюда, на эту автомобильную стоянку. И, будучи здесь, вы ведете себя, как я вижу, ненамного лучше диких животных. Вы принесли с собой шум, вы принесли с собой буйство. Вы нарушили спокойный ход жизни в нашей деревне. Вы не живете здесь, и поэтому я прошу вас вернуться туда, где вы научились своим диким выходкам. - Обращаясь к ним, Тренч смотрел прямо в центр группы, чтобы каждый из них ощутил на себе его взгляд. С Библией в скрещенных руках, викарий являл собой поразительную картину. Его лицо было спокойно, но глаза светились горячечным блеском, моргая, он медленно опускал веки, а потом так же медленно поднимал их.
      Стрелок не имел ни малейшего представления, как ему вести себя по отношению к викарию, Во всяком случае, пока не имел. Он всегда считал, что любого человека можно поставить на место, стоит только достаточно изучить его.
      - Вы не уважаете тела, которым наделил вас Господь, продолжал Тренч, слегка потряхивая головой и не меняя выражения глаз. - Своим присутствием вы оскорбляете глаза и уши порядочных людей. Многие годы мы надежно уберегали этот приход от разврата и вседозволенности. Я не отступлю и сейчас. Вы должны покинуть эту деревню, вы все.
      Бесцеремонность и, можно сказать, безграничная надменность, прозвучавшая в словах Тренча, послужили тем толчком, который помог Стрелку обрести дар речи. И когда он заговорил, стало ясно, что он готов поставить на карту все, только б не выставить себя в идиотском свете.
      - Почему бы вам не попытаться перевоспитать нас, викарий? Ведь это входит в ваши обязанности, что - нет? Вы не должны нас вот так просто отшвыривать и оставлять все как есть. Вы должны сделать из нас хороших мальчиков и девочек.
      Глаза Тренча расширились.
      - Мое дело - дело Господа... - Он несколько утратил свой величавый вид и поморщился, пытаясь овладеть собой. - Не дано тебе спрашивать с меня, но мне дано приказывать тебе... Тренч являл собой странное зрелище: одна из девушек не удержалась и прыснула в ладонь. Тренч поджал губы и выпрямился? В голове у него будто что-то заскрежетало. Знакомое ощущение. Оно появлялось всякий раз, когда с ним говорили в таком наглом и дерзком тоне. Его глаза с трудом фокусировались. Он должен сосредоточиться. "Спасение хорошо в более спокойные времена, когда нет большой опасности, нет чрезвычайных обстоятельств. Сейчас же пришло время отрезать и очищать. Дело Господа не терпит отлагательств".
      Они смеялись над ним. Не громко и даже не вызывающе, но не скрывая своего веселья. Он напоминал им священников из старых фильмов на библейские темы. Вместо грозного представителя власти они видели пародию на проповедника, угрожающего огнем преисподней, и, кроме того, он показался им пьяным. Чувство неуверенности прошло, Стрелок почувствовал себя в своей стихии. Он подошел к викарию поближе. Для него викарий был просто ошалевшим старым священником.
      - Ты что - управляющий Его делами, да? Он что - послал тебя, чтобы выгнать нас отсюда и освободить Ему место под Его небесные колесницы? - Все загоготали и, хлопая Стрелка по плечу, подначивали его идти дальше. - Ты нас одной левой разгонишь, да, начальник? Или твой большой приятель, что на небесах, поразит нас громом и молнией?
      Тренч почувствовал, как сквозь туман в голове прорывается дикая ярость. Никто в жизни так с ним не разговаривал. Его достоинство священника втаптывали в грязь. Этот сброд оскорблял его духовный сан.
      - Прекратить! - закричал он, и, подняв Библию над головой, потряс ею перед гоготавшей толпой. - Над Богом не насмехаться! Как вы смеете выказывать такое неуважение!
      - Смеем, потому что мы просто дикие животные, - сказал Стрелок, уперев руки в боки и угрожающе выставив вперед подбородок. - Мы не уважаем наши тела, да и всех остальных тоже, если верить тебе.
      Тренч опустил поднятую руку и указал ею на ворота.
      - Уходите, убирайтесь отсюда. Я вам приказываю...
      - Во имя Отца, Сына и Святого Духа, - закончил Стрелок, отчего его приятели взвыли от смеха.
      - Это богохульство! - закричал Тренч и сделал шаг в сторону Стрелка, как будто собирался ударить его. Толпа притихла.
      - Только попробуй, викарий, - сказал Стрелок тихим голосом, глаза его при этом сузились. - Только попробуй дотронуться до меня.
      Тренч оцепенел. Что же он делает? Он ставил под угрозу все мероприятие. Если он применит рукоприкладство по отношению к одному из них, то остальные набросятся на него, изобьют, может быть, навсегда сделают его калекой. Как же он тогда сможет исполнить волю Господа? Он должен пойти на хитрость, он не должен доверяться слабой, ненадежной плоти. Он отступил назад.
      - Я не намерен дотрагиваться до тебя. Но ты будешь наказан. Попомни мои слова. Приказываю тебе в последний раз покинь это место и больше никогда сюда не возвращайся!
      Кто-то пренебрежительно фыркнул, и толпа опять разразилась смехом. Тренч продолжал стоять перед ними, кипя от негодования. И в этот момент появился Мэрриот, он быстро оценил обстановку.
      - Так, викарий, - сказал он и, подойдя прямо к Тренчу, вызывающе сложил руки на груди. В костюме из зеленого шелка он походил на разбогатевшего букмекера. - Что все это значит?
      Тренч уставился на него.
      - Мне кажется, вы отлично знаете, что здесь происходит. Я потребовал от этих нечестивцев убраться с автомобильной стоянки. - Его лицо покраснело и покрылось потом. Ему было больно слышать, как эти варвары издеваются над Богом, и видеть, как они открыто попирают нравственность.
      Лицо Мэрриота залилось краской.
      - Вот как? Могу ли вас спросить, по какому праву вы здесь распоряжаетесь?
      - По праву человека, стоящего на страже нравственности в этом приходе, - сказал Тренч срывающимся голосом. - У меня есть все права делать то, что я делаю.
      - Послушайте, викарий, Я приказываю вам, - и у меня тоже есть на это все права: убирайтесь отсюда, и немедленно. Вы мешаете моим клиентам. Если вы не уйдете, я вызову полицию, чтобы вас отсюда убрали. Понятно?
      Тренч потерял дар речи. Он посмотрел на скалящихся в ухмылке юнцов, потом опять на Мэрриота. Его окружала стена неприятия.
      - Проваливайте, мистер Тренч. Я не шучу. - В свое время Мэрриот работал вышибалой и знал, когда человеку можно спокойно поддать. А Тренч нервничал, был ошеломлен. Самое время дать заключительный аккорд. - Я сейчас ухожу. И если, выглянув из окна, я все еще увижу вас здесь, то подниму трубку, и полицейские прибудут через две минуты. - Он повернулся и, подмигнув Стрелку, зашагал прочь, в сторону бара.
      Тренч последний раз пристально посмотрел на стоявшую перед ним молодежь - он вглядывался в каждое лицо и везде видел только злорадство и скрывающуюся за усмешкой враждебность. Никакой надежды на исправление, подумал он. Но Господь восторжествует. Он попробовал действовать напрямую и потерпел неудачу, но эта неудача только разожгла огонь его решимости. Любой ценой, какой бы она ни была, это место будет очищено от скверны.
      Когда он повернулся и шел к выходу, кто-то кинул ему вслед пустую банку из-под пива и выкрикнул:
      - Вот так-то, проваливай, викарий!
      Он шел ровным шагом, с высоко поднятой головой и чувствовал, как крепнет его решимость. Они еще понесут кару, и Уэлсфорд избавится от них. Ему предстоял еще один визит, и он старался собраться с мыслями. От неожиданного звука за спиной он вздрогнул и отскочил в сторону - со стоянки на бешеной скорости выскочил мотоцикл и, проносясь мимо, едва не задел его. За ним выскочил еще и еще один, и, проезжая мимо, водители и их пассажиры смеялись и тыкали в него пальцами. О, что за время наступило, если люди позволяют себе спокойно насмехаться над священным лицом! Когда гул моторов стих, Тренч с трудом сглотнул и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Он заставил себя успокоиться. В конце концов сильные чувства и достойный вид вполне совместимы. А во время посещения клуба консерваторов он хотел выглядеть невозмутимым и рассудительным.
      Незадолго до появления Тренча в клубе консерваторов несколько его членов как раз обсуждали личность викария. Письмо, которое он прислал в адрес клуба, прикололи к доске объявлений среди прочих забавных вещиц, и, хотя поначалу требования викария вызвали волну негодования, вскоре они превратились всего лишь в предмет для шуток. Банти Кармишел, одна из самых шумных женщин, регулярно посещавших клуб, припомнила, как мистер Тренч отчитал ее однажды за то, что она припарковала свою машину рядом с церковными воротами. А в следующее воскресенье он произнес проповедь о развязности и невоспитанности крашеных девиц, разъезжающих на грохочущих машинах. Другие тоже припомнили нечто подобное. Не подлежал сомнению тот факт, что Тренч рассматривал свой приход как мир в миниатюре, и когда он сталкивался с проявлениями зла, то открыто писал о них в местном журнале и громко говорил с кафедры проповедника. Если речь шла о греховности, то прихожане могли быть уверены, что Тренч говорит о ком-то из местных жителей. У людей даже существовала игра - кто угадает, кого имел в виду викарий.