17

В день, когда закончилось их свадебное заточение, Камилла стояла на пороге дома и смотрела, как Саймон затягивает на талии пояс со шпагой.

Ни один из них не обмолвился о ее дяде за последние полтора дня. Но его незримая тень смутно маячила между ними, и оба это чувствовали. Что, собственно, и придавало отчаянность их любовным играм, оба казались ненасытными. Долго ли занимались они любовью? Шесть, семь раз? Камилла не помнила. Это наконец превратилось в банкет со множеством блюд, одно лакомство следовало за другим, пока все они не слились в один нескончаемый праздник страсти.

Это было первое воскресенье в ее жизни, когда она пропустила мессу. Она вспыхивала каждый раз, когда вспоминала, в каком приятном грехе провела этот святой день. Нет, это был не грех. Они ведь женаты. Это позволено церковью.

Теперь она понимала, почему священнослужителям положено быть холостыми. Как могли они хранить свои святые мысли после столь откровенных плотских радостей, пусть даже и дозволенных.

Саймон заметил, что она за ним наблюдает. Он с усмешкой подошел и поцеловал ее захватывающим дух поцелуем.

— Я буду скучать по тебе весь день, — сказал он потом, отдышавшись. Глаза его снова поблескивали так же, как и с утра, когда он разбудил ее нежными, требовательными поцелуями. — А ты будешь по мне скучать?

Она хотела солгать, сказав «нет», чтобы стереть с его лица эту высокомерную усмешку, которая говорила, что он прекрасно знает, сколько удовольствия доставил ей за истекшие полтора дня. Но странный проблеск тревоги в его взгляде удержал ее от этого. При всей своей видимой уверенности он все еще в ней сомневался.

Смешно, конечно, но это ее согрело. И удержало от едких слов, которые могли его обидеть. Она одарила его смущенной улыбкой, поправила неряшливо завязанный шарф и сказала:

— Может, и буду.

— Не слишком-то теплый ответ, — он внезапно приподнял ее на руках. — Пожалуй, стоит затащить тебя опять в постель, чтобы убедиться, что ты действительно будешь скучать.

— Саймон, поставь меня обратно, — взвизгнула она, когда он направился к лестнице. — Ты опоздаешь на встречу с генералом!

— Он наверняка поймет, что, когда речь идет о молодоженах, точности ждать не приходится, — он озорно поглядел на нее и поставил ногу на ступеньку. — А если не поймет, я знаю, как смягчить его гнев. Я просто скажу, что хотел убедиться, что жена будет по мне скучать.

Она прервала его, поцеловав его в губы. Поцелуи мгновенно превратился в пламя, и Саймон ловко усадил Камиллу на колено, освободив руку для ласк. Он торопливо расстегнул ее платье и скользнул рукой к груди, а поцелуй его становился все более нетерпеливым.

Почувствовав, как что-то упирается в ее бедро, она оторвалась от его губ.

— Хватит, Саймон! Тебе надо идти. Опоздаешь!

Не обращая внимания на ее слова, он нагнулся, прильнув губами к ее груди.

— Я не уйду, не убедившись, что ты будешь скучать, — пробормотал он, легонько покусывая ее за сосок.

— Я буду скучать! — И тут она почувствовала себя такой ослабевшей от желания, что ей стало все равно, где он возьмет ее. Хоть прямо на улице. — Ах ты, дурень, я буду, буду скучать! Теперь отпусти меня!

Он поднял голову. На губах играла улыбка победителя.

— Так-то лучше, — он опустил ее и посмеивался, глядя, как она застегивает платье. — Я бы предпочел, чтобы ты вообще не носила одежды, Принцесса.

— Постараюсь это учесть, когда пойду за покупками, — хмыкнула она.

Он подхватил ее на руки.

— Ты прекрасно поняла, что я имел в виду, — он снова поцеловал ее. — Отошли сегодня вечером слуг, и мы оба сможем разгуливать по дому в чем мать родила, когда нам заблагорассудится.

Она постаралась принять вид оскорбленной невинности, но все, что ей удалось, — это нахмуриться, и то с трудом.

— Знаешь, ты настоящий дикарь.

— Знаю, — он пожирал ее глазами, и у нее от этого взгляда побежали по спине мурашки. — Поэтому я и нравлюсь тебе.

Конечно, Камилла пыталась протестовать, но попытки эти были смехотворны. Так что Саймон вполне мог довольно улыбаться, когда шел к выходу. Да и Камилла не могла удержать улыбки, спешила к двери поглядеть, как он бодро идет по тропинке, насвистывая американскую джигу.

Когда он скрылся из виду, она вернулась в их общую спальню и принялась прибираться, задвигая ящички, не закрытые впопыхах, подбирая валяющуюся одежду Саймона. Подняв с пола его шелковую рубашку, она прижала ее к груди.

Ох, что же ей теперь делать? Теперь, когда о расторжении брака не могло быть и речи, продолжать войну не имело смысла. Она должна признать, что быть его женой очень даже неплохо. Ей нравилось просыпаться с ним рядом, нравилось, как его рука нежно ласкает ее, играет ее шелковистыми волосами. Нравилось готовить для него, ибо каждому новому блюду он расточал щедрые комплименты. Нравилось смотреть, как он купается.

Она очень хотела понять, что это значит — жить с ним как муж и жена. И она уже увидела, с какой благодарностью принимает он ее усилия привести в порядок дом, он сам сказал об этом прошлой ночью. Ах, как недурно, в сущности, могла бы сложиться их жизнь.

Но сдаться и попустительствовать планам Саймона означало предать дядю Жака. Она вздохнула, и в ее памяти возникли знакомые картины: дядя Жак объясняет, почему она должна пойти жить к Фонтейнам: мол, они лучше его смогут о ней позаботиться… дядя Жак, грызя кончик сигары, хвалит ее за хорошие оценки в школе… дядя Жак плачет над телом убитого брата, ее отца…

Она проглотила подступившие слезы. Разве она могла предать его?

Она не представляла, что теперь делать. Покориться Саймону и спокойно смотреть, как дядю повесят? Или продолжать гнуть свою линию, отказывая ему в постельных радостях. Нет, это невозможно. Слишком сладок мир, чтобы снова желать войны.

Боже, ну и путаница. Ох, как необходим ей чей-то мудрый совет! Но кому она может довериться, кто поймет, что неудержимое влечение к мужчине может заглушить все доводы рассудка. Но ей не к кому пойти, увы.

Она уронила рубашку. Нет, неправда. Есть человек, который ее всегда поймет. Дезире. И теперь, когда закончился срок ее заточения после свадьбы, никого из Фонтейнов не удивит, что ей захотелось навестить семью.

Сразу почувствовав бодрость, Камилла быстро оделась и отправилась искать Чучу. Та уж наверняка с удовольствием присоединится к ней и зайдет к старым хозяевам.

«Ах, да, конечно, Чучу — маленькая предательница Чучу! Вот кто распространяет слухи об их отношениях с Саймоном, — думала Камилла, направляясь через двор к кухне. — Только Чучу, больше некому. Хотя и отчитывать ее сейчас нельзя: она просто станет все отрицать».

По крайней мере, теперь девчонка может оповестить всех и вся, что в доме Вудвардов жизнь наладилась. Когда утром Камилла спустилась за завтраком для Саймона, Чучу хитро заметила ей, что она отлично выглядит, значит, она наверняка поняла, что произошло. Но Камилла даже поддерживала в Чучу этот интерес, чтобы маленькая сплетница побыстрее разболтала обо всем и Саймону не пришлось самому пресекать насмешки креолов. Пусть и Фонтейнам насплетничает. Пусть знают. Выходя из дому, Камилла надела перчатки и шаль — подарок Саймона.

Войдя в дом Фонтейнов, она обрадовалась: тетя Юджина ушла за покупками, а дядя Август рано отправился на работу. Дезире была дома. Хорошо, что не придется вести вежливую беседу с дядей и тетей, зная, что они наверняка уже наслышаны о произошедшем.

Когда Камилла вошла, Дезире еще завтракала. Дети не могли скрыть любопытства во взглядах, Дезире же набросилась на Камиллу, как ураган, утверждая, что за эту неделю она похудела без женской опеки. Хоть Камилла и пыталась ее убедить, что ест достаточно, Дезире не успокоилась, пока не усадила подругу за стол отведать знаменитых оладьев.

Поначалу дети чурались ее, но, понемногу убедившись, что замужество ничуть ее не изменило, что она не превратилась в чужую тетю, они стали вести себя с ней так, будто она просто уезжала ненадолго в путешествие.

Камилла рада была снова стать частью семьи. Несмотря на напряженные отношения с дядей, она всегда считала себя здесь своей. Она рада была поболтать с ними за столом, поделиться слухами, подразнить малышку Армандину по поводу недавно потерянного зуба, послушать мечтательные рассказы Урсулы о молодом человеке, которого она встретила на балу.

Она огорчилась, когда подошло время отправлять детей в школу. Она помогла Дезире и Урсуле собрать младших и глядела вслед им, идущим парами по улице.

— Скучаю я по детям, — сказала Камилла, когда они с Дезире шли через двор к кухне. — Я так привыкла видеть их счастливые мордашки по утрам…

Дезире кинула на нее взволнованный взгляд.

— Но ведь ты скоро обзаведешься собственными детьми, правда же? Это же… В смысле… Я хочу сказать, что ты ведь собираешься иметь детей от Саймона, да?

Камилла тяжело вздохнула. Чучу всем уже разболтала.

— Ну наверное… — сказала она задумчиво. — У нас будут дети. Мы, конечно, не торопимся… м-м… со временем…

— Со временем? — улыбнулась Дезире. Она налила кофе и принесла его за маленький столик, где сидела Камилла.

— Да ладно тебе… — Камилла глядела в чашку. Дезире задумалась и взяла Камиллу за руку.

— Надеюсь, тебе это понравилось. Скажи, а он нормально с тобой обращается? Папа пришел в ярость, когда узнал, что майор Вудвард позорит нас всех, отказываясь оставаться с тобой в доме, и Чучу рассказывала нам такие странные вещи…

— Я знаю, — Камилла подняла глаза на кузину и увидела столько заботы во взгляде, что не удержалась и обняла ее. — Ох, милая ты моя, как же я по тебе соскучилась. Мне так не хватает нашей болтовни, я так много должна тебе рассказать.

— Вот и рассказывай, ничего не скрывай, — забормотала Дезире в плечо Камиллы. — Ты можешь прибежать ко мне в любой момент, я же совсем рядом.

Камилла со вздохом выпустила Дезире и зашагала по комнате.

— Я знаю. Поэтому я и пришла. Мне ужасно нужен твой совет.

Дезире отпила глоточек кофе.

— Совет? Мой? Обычно это ты давала мне кучу советов.

— Да, но теперь ты у меня единственная, с кем я могу поделиться.

— Ты же знаешь, я всегда рада помочь. Что случилось?

— Понимаешь, в нашу первую брачную ночь я выяснила, что Саймон не совсем тот, за кого выдавал себя.

Дезире чуть не выронила чашку с кофе.

— В каком смысле?

— Ой, нет, ничего страшного, — поспешно забормотала Камилла. — Или, вернее, ничего страшного… для всех, кроме меня.

— Ничего не понимаю, — изумленно таращилась на нее Дезире.

— Саймон приехал сюда, в Новый Орлеан, чтобы арестовать дядю Жака, — ну вот, наконец она все сказала. — Поэтому он и завел с ним дружбу. Он прикинулся нечестным человеком, чтобы завоевать доверие дяди Жака и потом поймать его во время продажи пиратской добычи. А поймав, арестовать.

Прежде чем Дезире заговорила, прошло много времени.

— Ну что ж, по крайней мере, это значит, что майор Вудвард не тот бесчестный негодяй, за которого ты его принимала.

— Да, знаю. Я рада, конечно, что это так, — она повернула к Дезире несчастное лицо. — Но он хочет добиться того, чтобы дядю Жака повесили!

— Ох, Кэмми, ну что ты, он не зайдет так далеко…

— Вот именно, что так далеко! Он хочет отомстить ему за убийство своего брата.

— Брата майора Вудварда?! — Дезире побледнела. — Твой дядя убил его родного брата?

Камилла кивнула, удивленная столь бурной реакцией Дезире на весть о делах давно прошедших.

— Это случилось, когда дядя Жак мстил английским пиратам за гибель моих родителей. Он напал на корабль, который мешал ему, а там как раз служил Джордж, брат Саймона.

— А-а, понятно, — Дезире пыталась спрятать от Камиллы глаза и обрести над собой контроль. — Какой ужас. Наверное, твоему мужу очень тяжело.

Камилла пристально вглядывалась в ее лицо, но так и не поняла, почему она пришла в такое состояние. Наверное, очередная смена настроения, нападавшая на кузину во время беременности.

— Да, ему пришлось нелегко. Теперь он жаждет расплаты. Я умоляла его позволить мне предупредить дядю Жака, чтобы он бросил свои пиратские дела, но он не разрешил. Вот почему я отказывалась… ну, стать его женой.

Дезире покачала головой.

— А я думала, что твое «со временем» означает, что все в порядке.

Камилла вспыхнула и покраснела.

— Нет, сейчас-то все в порядке… Но это не сразу произошло… в общем… я сдалась. Он был так настойчив!

Дезире смущенно улыбнулась.

— Я знаю, как это бывает. Некоторым мужчинам удается заставить тебя хотеть того же, чего хотят они, даже если ты понимаешь, что хотеть этого нельзя.

— Господи, и что теперь? Я хочу, чтобы мы с Саймоном жили спокойно, — объяснила Камилла. — Но я не хочу, чтобы дядю Жака повесили.

— Об этом-то ты и хотела спросить моего совета?

Камилла кивнула.

— Ты же знаешь, что такое любить мужчину больше жизни. Но как же чувство долга по отношению к семье? Я не могу бросить на произвол судьбы родного человека. Что же мне делать? Если я приму сторону дяди Жака, я потеряю Саймона. Если сторону Саймона — потеряю дядю Жака.

Дезире нахмурилась.

— Да, вот это ситуация… Похуже моей. По крайней мере, мой любимый мне не муж, поэтому мне проще поставить интересы семьи на первое место… — Она закусила губу. — Но, может быть, есть какой-то способ угодить и нашим, и вашим? Скажи, а что, если тебе предупредить дядю Жака тайно, не ставя Саймона в известность?

— Он все равно узнает, как-нибудь да всплывет наружу.

— Вовсе не обязательно, если все как следует продумать. Можешь сказать дяде, что беспокоишься, как бы твой муж не попал в беду, если ввяжется в его темные дела. Потом попросишь не впутывать майора Вудварда во все это. Если ты преподнесешь это как тревогу за мужа, твой дядя наверняка сделает, как ты просишь, правильно?

— Даже не знаю, — Камилла бессильно упала в кресло. — Дядя Жак настолько непредсказуем…

— Да, но он же тебя любит. Я точно знаю. Попроси его защитить твоего мужа от неприятностей, но не говорить Саймону об этом, потому что он может на тебя рассердиться. А если у твоего мужа не найдется причин арестовывать твоего дядю, ему волей-неволей придется отступиться от этой затеи. И он не сможет обвинить тебя в таком странном поведении дяди.

Камилла отхлебнула кофе. Он уже остыл, но ей было все равно. Дезире подала неплохую идею. Почему она должна во всем потакать Саймону, даже когда он не способен вести себя разумно?

Проблема только в том, как уговорить дядю Жака. Но он становится с возрастом все покорнее и мягче. Может, это и не потребует каких-то ужасных усилий…

— Да, надо так и сделать, — сказала она наконец. — И немедленно, нынче же днем. Саймон сказал, что у него на сегодня намечена встреча. Он целый день будет занят какими-то делами с генералом и губернатором, так что я могу спокойно пригласить дядю Жака домой и поговорить с ним. Дезире нахмурилась.

— Может, лучше тебе сходить к нему в магазин?

— Нет. Уж об этом Саймон обязательно узнает. А вот если дядя зайдет ко мне, то Саймону нипочем не догадаться, что это я подстроила встречу. В конце концов, не могу же я запретить дяде навещать меня в собственном доме, правда?

Дезире села за стол, волнение все еще читалось в ее лице.

— Надеюсь, ты права. Я бы очень огорчилась, узнав, что мой план навлек на тебя неприятности.

— Ничего, с Саймоном я справлюсь, — проговорила Камилла с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. — Знаешь, он на самом деле не такой дикарь, каким казался.

— Да, он вроде бы добрый, — затаенная грусть слышалась в голосе Дезире. — И заботится о тебе.

Вдруг Камилла осознала, что, погруженная в собственные проблемы, позабыла о жутком положении кузины. Схватив Дезире за руку, она быстро заговорила:

— Ты же больше не хочешь выходить замуж за месье Мишеля, правда?

— А что же мне еще делать, только это и остается. Камилла с удовольствием объявила бы Дезире, что выход найден, но как можно помочь, если кузина наотрез отказывается назвать имя виновника?

— Ты по-прежнему упрямо не принимаешь в расчет, что могла бы связаться с отцом ребенка?

— Не могу я с ним связаться, — на губах Дезире появилась вымученная улыбка. — Но, Кэмми, милая, не беспокойся за меня, правда! Я выйду замуж, и мы будем чудесно проводить с тобой время, приводить вместе в порядок наши дома, воспитывать вместе наших детей… Все будет хорошо. Вот увидишь.

И хотя Камилла ни на секунду не поверила в столь светлое будущее, ничего другого она сейчас предложить не могла. Кроме нежной дружбы. Поэтому, послав записку дяде, остаток утра они провели вместе с Дезире.

Помолвка была уже объявлена. Дядя Август и месье Мишель провозгласили ее на следующий же день после свадьбы Камиллы. Свадьба была намечена через две недели. После чего молодые отправятся во Францию. И хотя это был очень короткий срок, в положении Дезире он мог оказаться слишком длинным. Как нарочно, возраст будущего супруга Дезире заставлял его торопиться с наследником, пока позволяли его мужские силы. Он жутко боялся, что настанет день, и он уже никого не сможет зачать.

Камилла ума не могла приложить, как Дезире будет объяснять столь раннее рождение ребенка. Та, разумеется, считала, что, когда придет время, она найдет что сказать, но Камилла не была в этом уверена. Месье Мишель, конечно, стар, но отнюдь не глуп.

Камилла покинула дом Фонтейнов с тяжелым сердцем. Придя домой, она стала готовиться к встрече с дядей. Он прислал слугу с ответом, что будет счастлив навестить ее где-нибудь после полудня. Впервые не она идет к нему в гости, а он к ней, потому что в семью Фонтейнов его не допускали. Она с удовольствием испекла ему его любимые пирожки и поставила его любимые цветы во все вазы, которые отыскала.

Только теперь она осознала, как приятно иметь собственный дом. Если ей удастся договориться с дядей Жаком, быть может, со временем они пригласят на званый обед Уилкинсонов и даже Фонтейнов. Разве не замечательно — приглашать кого вздумается и подавать какие вздумается тарелки, не оглядываясь на ограниченные модой вкусы Августа. «Да, о да, — думала она, оглядывая гостиную, готовую к встрече, — это будет просто замечательно. Я об этом позабочусь».

Когда в дверь постучали, она вдруг вздрогнула. Саймон, кажется, говорил, что дядя Жак в курсе их мелких неурядиц на личном фронте. А что, если дядя Жак поднимет эту тему? Она этого не вынесет.

Но стоило ей открыть дверь, как все ее страхи как рукой сняло. Дядя Жак стоял на пороге с огромным букетом цветов и такой же огромной улыбкой. И она позабыла обо всем, кроме того, как чудесно снова увидеться с ним.

— Входи, входи! — воскликнула она, когда он шутливо поклонился и, подняв голову, заразительно захохотал, обнажая ряд белоснежных зубов.

Он вошел и остановился в дверях, окидывая ее оценивающим взглядом.

— Прекрасно выглядишь, моя маленькая камелия. Небось и дела у тебя идут прекрасно, а?

Она зарделась.

— Да, я… Замужество, похоже, пошло мне на пользу, — она отвернулась и направилась в гостиную, он следовал за ней по пятам.

— Серьезно? А я слышал совершенно обратное.

Она не в силах была поднять глаза.

— Ах, это все сплошная чушь!

— Ну, скажем, не сплошная. Кое-что и правда. Это «кое-что» я слышал из уст самого твоего муженька.

— Я знаю. Но… с тех пор, как ты с ним разговаривал, многое… изменилось.

Его негромкое хихиканье вызвало новый всплеск румянца на ее щеках.

— Ах, вот как, значит. Почему-то я так и предполагал.

— П-присаживайся, пожалуйста, — пробормотала она, запинаясь. Скорее бы переменить тему на что-нибудь менее постыдное.

Но дядюшка вовсе не желал менять тему, он вольготно расселся на кушетке и продолжал:

— Так ты действительно отказалась лечь с ним в постель, покуда он не порвет со мной? А как же святой супружеский долг?

Она не торопясь наполняла его тарелку, делая вид, что не слышит.

— Камилла! — повторил он строго, как когда-то в детстве.

— Да, отказалась.

— А прав ли я, предполагая, что ты не слишком долго в этом упорствовала?

Она вздохнула. Она не рассчитывала на столь откровенную беседу. Хотя, конечно, надо было учесть нетерпеливый дядюшкин характер.

Она принесла ему тарелку и села рядом на кушетку.

— Да, в этом ты прав. Но это не значит, что я полностью сдалась. — Она вглядывалась в темные, непонимающие дядины глаза. Вот тут-то она и должна солгать. Но до чего же трудно сказать неправду, причем намеренно и продуманно. И все же придется. Ради него же самого… — Я ужасно беспокоюсь за Саймона. Что, если его поймают, когда он станет тебе помогать? Это значит, что его ждет тюремное заключение или еще что похуже, а я этого не переживу.

Он отставил тарелку с угощением и взял ее за руку.

— Какая же ты трусиха. Прямо как твоя матушка.

— Ага, и моя матушка, между прочим, оказалась права. Правда, это не принесло ей счастья, а лишь раннюю смерть, — с жаром проговорила Камилла.

Губы Жака Зэна сжались, он до сих пор не мог без боли говорить об этом, даже теперь, когда прошло столько времени. Он поднялся с места и рассеянно подошел к окну, глядя в сад.

— Она сама выбрала свой жизненный путь, дитя мое. Она выбрала жизнь с моим братом, твоим отцом. А ты выбрала жизнь с майором, невзирая на риск, с этим связанный.

— Невелик был выбор, — пробурчала Камилла. — И в любом случае не о том сейчас речь. Я не выбирала жизнь вдовы через несколько месяцев после свадьбы. А именно это, боюсь, меня и ожидает, если он будет продолжать вести с тобой дела.

Он пожал плечами.

— Опасность, конечно, всегда есть, но не думаю, чтобы она была так велика.

— Нет, мне не по силам это вынести, — сказала Камилла.

Он отвернулся от окна и задумчиво посмотрел на племянницу.

— Так чего ты от меня хочешь? Не могу же я отговорить его принимать участие в контрабандных делах, если он сам того пожелал.

Она закусила губу.

— Я знаю, что у тебя не всегда есть каперское свидетельство на корабли, которые ты… э-э… ну, не важно. Все, что я прошу, — пожалуйста, не приноси сюда нелегальных товаров, — я имею в виду в дом Саймона. Пользуйся его помощью только для тех товаров, на чьи корабли у тебя есть лицензия.

— А какой мне с этого будет толк? Легальные я и так могу прямо в порту выгрузить.

Об этом она не подумала.

— Ну да. Но… наверняка есть какой-нибудь способ удержать его. Пока его на этом не поймают…

— Это невозможно, — отрезал дядя. — Ну хватит, моя маленькая камелия, негоже тебе ввязываться в дела твоего супруга. Не женского это ума дело…

Но Камилла уже не слышала дядиных слов. Она с тревогой вслушивалась в другой звук, доносящийся снаружи. Свист. Когда Саймон утром уходил, он насвистывал.

Нет, не может быть. Она взглянула на часы на каминной полке. Саймону еще слишком рано возвращаться. Он сказал, что задержится до ужина. Потом она услышала, как открывается наружная дверь, и сердце у нее упало.

— Так что твоей красивой маленькой головке беспокоиться совершенно не о чем, — проговорил дядя в тот самый момент, когда в гостиную вошел Саймон. — Мы с твоим мужем будем крайне осторожны.

— Насчет чего это мы будем так осторожны? — поинтересовался Саймон по-английски.

Кровь отлила от лица Камиллы. Она знала, что он подумал. Он ни за что не простит ее. Она кинула на дядю умоляющий взгляд: молчи, мол, но тот, казалось, ничего не замечал.

— Насчет наших с вами дел, майор, — ответил он тоже по-английски. Вид у него был насмешливый, даже немного снисходительный. — Как вы мне и говорили в субботу, она беспокоится о нашем бизнесе.

— Серьезно? — мрачно сказал Саймон.

Она чувствовала, как его взгляд прожигает ее насквозь, но встретиться с ним глазами не могла. Дрожа, как осиновый листок, она поднялась и направилась с подносом к мраморному столику с закусками около кушетки.

— Я не ждала тебя так рано, — сказала она, стараясь не показать своего страха.

— Генерал сжалился над молодоженом и отпустил меня домой.

— Я рада, — старательно изобразила она довольную улыбку. — Хочешь паштета? Я напекла пирожков, они еще горячие.

— Я не голоден, — он вошел в комнату. От него исходили почти видимые волны ярости. — Я бы предпочел услышать, о чем именно ты так беспокоишься.

Теперь наконец и дядя заметил повисшее в воздухе напряжение.

— Ну, не будь к ней строг, mon ami. Все жены до единой волнуются за своих мужей. Ты должен только радоваться, что она о тебе заботится.

— Обо мне? — удивленно переспросил Саймон.

— Разумеется. За кого же еще ей бояться? — Дядя говорил таким невинным тоном, что у Камиллы сжалось сердце. Он продолжал успокоительным тоном: — Сам знаешь, какие они, женщины. Волнения, треволнения, и всегда без повода. Она боится, что тебя могут арестовать, если ты будешь иметь со мной дело, — он расхохотался во все горло. — Она даже предложила отговорить тебя здесь появляться, когда я доставлю товары, приобретенные… скажем, не совсем безопасным способом. Вот это идея! Как будто в другом случае ты мне понадобился бы!

Ответный смех Саймона звучал искренне. — Да, действительно, идея замечательная. Что же ты так оплошала, Камилла! Надо было лучше думать. Она наконец осмелилась взглянуть на него. Понятно, что они с дядей Жаком говорили совсем о разных вещах. Саймон хотел сказать: «Надо было придумать что-нибудь получше, чтобы помешать мне».

— Это было всего лишь предположение, — сказала она негромко. Похоже, он был прав.

— Предположение? — воскликнул дядя Жак. — А я уж было подумал, что ты вполне серьезно это предлагаешь. Не тревожься, ma chere, мы будем очень осторожны, не так ли, майор? У тебя не будет ни малейшей причины для беспокойства.

— Ну, конечно. Мы будем предельно осторожны. Да. — Голос Саймона был мягким, но достаточно ироничным, чтобы она рассердилась.

Нет, вы только поглядите на него. Сидит и притворяется дядиным товарищем, когда единственное его желание — убить дядю на месте. Жаль, что она не может бросить эти обвинения ему в лицо, чтобы дядя Жак узнал, что этот негодяй затевает.

Но если дядю и поймают, всегда можно надеяться на то, что смертный приговор ему не вынесут. А если она обмолвится дяде о планах Саймона, то Саймон будет убит наверняка. Она достаточно хорошо знала дядин вспыльчивый нрав.