13.

Эван проснулся с первыми лучами солнца. Приподнявшись на локте, он посмотрел на безмятежно спавшую Кэтрин. На губах ее пряталась улыбка. Шелковистые волосы разметались по подушке.

Эвану захотелось обернуть одну прядь вокруг пальца, как он это делал ночью, но он побоялся разбудить Кэтрин. Он бы и сам поспал, но за годы жизни в Кембридже привычка вставать на рассвете стала такой стойкой, что Эван уже ничего не мог с собой поделать.

А Кэтрин, похоже, проснется не скоро. Это хорошо. Ей надо восстановить силы. У нее была трудная ночь, несмотря на то, что Эван не стал брать ее второй раз.

Хотя ему этого было мало… и ей тоже, судя по тому, с каким жаром она отдалась ему. На его плечах остались следы от ногтей, которыми она впилась в него в тот момент, когда первая волна наслаждения охватила ее.

Одна только мысль об этом вызвала в нем возбуждение. Эван стиснул зубы. Ей необходимо отдохнуть от него. Какая бы страсть ни владела ею, нельзя забывать о том, что она была девственница. И все эти ощущения для нее новы и непривычны.

Осознание этого, подобно ледяному душу, сразу сняло возбуждение. Девственница. Прежде ему не приходилось иметь дело с девушками. Он никогда не лишал женщин невинности. А у Кэтрин забрал. И что же ему теперь делать?

Натянув одежду, позаимствованную у лакея, он вышел из комнаты и оглядел гостиную. Как он и думал, его высохшая и отглаженная одежда лежала на стуле возле двери. Подхватив ее, он вернулся назад и закрыл дверь.

Не сводя глаз с все еще спавшей Кэтрин, Эван быстро переоделся. Ему надо подумать обо всем. А размышлять о случившемся, находясь рядом с лежавшей на постели Кэтрин, он не мог. Она выглядела такой соблазнительной. Если он задержится еще немного, то не сможет удержаться и начнет гладить ее… целовать… захочет снова войти в нее. Нет, здесь ему нельзя оставаться. Надо найти какое-то уединенное место, где он сможет хорошенько обдумать, что теперь делать.

Едва он осторожно вышел, притворив за собой дверь, рой мыслей тотчас взметнулся вверх. Вчера, придя к Кэтрин, он не думал о последствиях. Им владело желание увидеться с ней, добиться ее прощения.

Но стоило Эвану только взглянуть на нее, как он понял — этого мало. Услышать слова прощения и… покинуть ее? Он не в состоянии был уйти. Он и помыслить не мог о том, что больше никогда не увидит ее, никогда не сможет поговорить с ней, дотронуться до нее.

Каким образом Кэтрин удалось так увлечь его, думал Эван, спускаясь по ступенькам. Несмотря на ее восхитительную кожу и удивительного цвета глаза, ему встречались женщины и покрасивее.

Но ни одна из них не заставляла его переживать то, что он пережил с ней. И ни одна не давала ему ощущения такой глубокой уверенности в себе. Поистине королевского. Среди дам лондонского высшего общества — а это был небольшой круг — он был известен как друг Юстина, гений в своей области, но… сын фермера. Эван однажды случайно подслушал такой отзыв о себе: «Вообще-то неплохой малый, не будь он нищим валлийцем. Ну, вы понимаете, что я имею в виду».

Эван очень хорошо понимал, что при этом имелось в виду. «Нищий валлиец» — это лживый, безнравственный субъект, который скорее украдет у тебя овцу, чем купит ее. Да, разумеется, работы Эвана чрезвычайно ценят критики, он получает самые высокие похвалы. Его научная репутация безупречна. Но едва он подступит ближе чем на три шага к девице из знатной семьи, как тут же неизбежно возникает вопрос о его происхождении.

И кажется, единственная причина, по которой им увлеклась прелестная Генриетта, заключалась в том, что ее отец был купцом из Уэльса, разбогатевшим в столице. Эксцентричный старик ценил Эвана и как ученого, и как человека. Мистер Уильяме хотел, чтобы дочь вышла замуж за человека умного, а не за ловкого охотника за приданым.

Правда, в отличие от Генриетты, Кэтрин ничего не знает о его происхождении. Она не представляет, что лет двадцать назад он мог бы только издали любоваться ею. Для нее Эван — замечательный ученый, которым она искренне восхищается… Может, только поэтому она так нужна ему? Как представительница тех женщин, которые, как правило, были для него недоступны?

Нет, вряд ли. Ведь Эван заинтересовался ею, еще не зная, кто она такая. Смесь застенчивости и ума сразу угадывались в ней. Яркая и незаурядная, она даже не догадывалась о наличии в себе этих качеств. Очень привлекательная… но не уверенная в себе. Богатая… но не придающая значения этому.

И еще. Несмотря на ее высокое происхождение, Кэтрин третируют так же, как всю жизнь третировали его, и Кэтрин изо всех сил старается скрыть свою боль от этого. И наблюдая, как храбро она отстаивает свое право жить по-иному, чем окружающие, Эван почувствовал желание защитить ее. Избавить от нападок невеж и невежд.

И потому сейчас его охватила тревога. Теперь, когда он лишил ее девственности, следовало нести ответственность за этот поступок. На его совести ситуация, в которой оказалась Кэтрин. И он, безусловно, должен предложить ей выйти за него замуж. Это будет самое правильное. Даже если она откажется — из-за своей нелепой веры в заклятие, — предложить ей брак Эван обязан.

Эван невольно представил Кэтрин в роли своей жены, и на губах его заиграла улыбка. Не только из-за того, что Кэтрин принадлежала к числу женщин, которые были способны понять и оценить его работы. Она была совершенством и в другом: внимательная, страстная… утонченная.

Улыбка сошла с его лица, и он ускорил свои шаги по лестнице. Вот именно — утонченная. И богатая. Как он может сделать предложение такой женщине? У самого него практически нет состояния. Кэтрин решит, будто он захотел жениться, только чтобы поправить свои дела.

Но существовал еще один важный момент. Содрогнувшись, Эван представил, что случится, если он вдруг забудется и покажет свою истинную, буйную натуру? Нежная, мягкая, деликатная Кэтрин просто не вынесет этого. Кэтрин видела его в припадке ярости. Но она была обращена на другого. А если вдруг это проявится по отношению к ней? Трудно измыслить, с чего вдруг он может разозлиться на Кэтрин. Но если все же такое случится? Если он не сумеет вовремя сдержаться?

Эван заставил себя вспомнить, что произошло с Генриеттой. Его бывшая невеста считала, будто принимает предложение воспитанного джентльмена, серьезного ученого. Братья Генриетты были его студентами, и с самого начала она всегда выказывала ему свою симпатию. И Эван тоже вообразил себя влюбленным, хотя, как потом понял, его привлекал к ней лишь сам факт, что столь ангельское создание способно принимать его ухаживания.

И все шло наилучшим образом. Когда он посватался, отец обрадовался и предложил Эвану войти в дело, после того как он покинет университет. Эван начал готовиться к уходу.

И все рухнуло. В один прекрасный вечер Эван неожиданно пришел в дом, когда его не ждали. И застал свою невесту на балконе в объятиях незнакомого мужчины. Эван понятия не имел, что это ее кузен, который вернулся с военной службы после долгих лет разлуки. Эван не стал ни о чем спрашивать. Оторвав его от девушки, он принялся молотить несчастного что было сил и бил до тех пор, пока на крики Генриетты не сбежались слуги.

Помолвка была расторгнута. Его поступок так перепугал девушку, что она решительно отказалась иметь с ним дело. Он до сих пор помнил, как она со слезами на глазах бросила ему в лицо: «Я думала, что вы хороший человек. А увидела зверя. Я не хочу выходит замуж за животное».

Воспоминание о том разговоре снова болезненно кольнуло его. Нет, он не должен жениться. Ни на Кэтрин, ни на ком-либо еще… Во всяком случае, Кэтрин вообще не собирается выходить замуж, поскольку у нее нет этого чертова сосуда.

Тогда что ему остается делать? Оборвать их связь? Этого он сделать не в силах. Кэтрин слишком глубоко вошла в его душу, вырвать ее оттуда невозможно. Он должен быть с нею. Любым способом. А если, продолжая жить в Лондоне, он станет при всяком удобном случае наезжать к ней в замок?

Нет, это не выйдет. Слишком редко выпадает возможность отлучиться из университета. Видимо, придется убедить Кэтрин поехать с ним в Лондон. Эван задержался на последней ступеньке лестницы, ведущей в просторный зал, и обвел взглядом со вкусом убранное помещение. И отсюда, из родового замка, он собирается увезти ее в убогое жилье преподавателя? Предложить ей более чем двусмысленное положение любовницы, презираемой всеми? Это слишком унизительно для Кэтрин.

Есть еще один вариант, о котором он не задумывался прежде. Уйти из университета и просто жить с Кэтрин здесь. Эван покачал головой и двинулся мимо ряда дверей в поисках какой-нибудь уединенной комнаты.

Остаться здесь, рядом с ней? Заставить ее пренебречь общественным мнением, прослыть шлюхой среди тех, кто знает ее с детства, и произвести на свет кучу незаконнорожденных детишек? Тоже немыслимо. Даже если бы она согласилась, сам Эван не мог пойти на такое.

Похоже, женитьба — все же единственный выход. Он не сомневался, хоть это было и весьма самонадеянно, что Кэтрин пойдет за него. Сегодняшняя ночь показала, что их близость значит для нее не меньше, чем для него.

«Путь к душе женщины — через ее тело» — так, кажется, гласит пословица. И Эван нынешней ночью сделал все, чтобы пройти этот путь. Но достаточно ли этого Кэтрин? Ему вдруг страстно захотелось заглянуть в ее душу.

Он открыл какую-то дверь, которая вроде бы должна была вести в кабинет, быстро вошел внутрь и огляделся. Улыбка коснулась его губ. Кабинет Кэтрин. Скорее всего. На кресле лежала ее шаль. Рядом, на столике — открытая шкатулка с принадлежностями для шитья. Стол. И стул — как в любом другом рабочем кабинете. Только стол был на изысканных гнутых ножках, как и стул, который наверняка подкосился бы, попробуй на него сесть Эван.

Зато книжные полки выглядели более основательно. Похоже, их смастерили много-много лет назад, когда в доме еще подолгу жили мужчины. Желание посмотреть, какие книги нравится читать Кэтрин, заставило его подойти ближе к полкам.

Не без удовольствия Эван отметил, что у Кэтрин и в самом деле имелась его книга о кельтских языках. Он обнаружил и другие научные труды. В основном связанные с мифами и легендами. У нее даже был экземпляр недолго просуществовавшего валлийского журнала.

Он переходил от одной полки к другой, перебирая книги, по которым с радостью устанавливал круг ее интересов, пока вдруг случайно не задел чуть выдвинутую полку, которая неожиданно легко подалась внутрь.

Потайная полка. Сейф в обычном книжном шкафу? Интересно, знает ли о нем Кэтрин?

Движимый любопытством, он надавил еще сильнее, и хорошо смазанные шарниры выдвинули сейф целиком. Солнечный луч упал на него, высветив какое-то металлическое изделие. Нет, это скорее бронза, — заключил Эван. И вдруг похолодел. Перед ним стоял старинный массивный сосуд.

В памяти всплыла та страшная ночь, когда был убит Юстин. Отправляясь на встречу с Леди Туманов он показал Эвану сосуд. Именно этот.

Который, как уверяла Кэтрин, она так и не купила. «Боже!» — простонал он и, взяв сосуд в руки, принялся рассматривать его, терзаемый желанием убедиться, что произошла ошибка. Но ошибки не было. Он узнал этот сосуд сразу, хотя видел его лишь мельком. Но эту необыкновенную гравировку и эти загадочные письмена нельзя было спутать ни с чем. Кроме того, не будь это именно тот сосуд, который искала Кэтрин, зачем бы она его прятала? Ощущение, что она обманула его, обожгло сердце, будто к нему прикоснулись раскаленным железом. Это могло означать только одно: на самом деле Кэтрин встречалась с Юстином. И так искусно, так убедительно лгала, что он поверил ее словам и отбросил прочь все подозрения.

Его милая, застенчивая Кэтрин не та, за кого она себя выдает.

Ошеломленный открытием, Эван даже не слышал, как дверь отворилась. Но когда нежный голосок спросил:

— Эван, ты здесь? — он повернулся, сжимая сосуд в руках.

Кэтрин, в белом шелковом капоте, с падающими на плечи завитками волос… казалась небесным созданием. Губы ее были розовыми… в глазах еще не растаяли остатки сна.

Но она вовсе не ангел, мысленно выругавшись, напомнил он себе. И тотчас получил тому подтверждение, ибо, едва ее взгляд упал на сосуд в руках Эвана, Кэтрин побледнела как полотно.

Выражение страха, промелькнувшее в ее глазах, также укрепило Эвана в его подозрениях:

— Входи и закрой дверь, — коротко велел он. — Настало время нам объясниться начистоту.

Кэтрин переступила порог, но так и не отпустила дверную ручку. Сердце ее бешено колотилось. Случилось самое ужасное. Сначала она, проснувшись, обнаружила, что его нет рядом. Самые противоречивые предположения пронеслись у нее в голове, пока она в поисках Эвана обежала дом. Но она уж, конечно, никак не ожидала обнаружить его в кабинете с бронзовым сосудом в руках.

Поплотнее завернувшись в капот, она прошептала:

— Представляю, о чем ты сейчас думаешь, но…

— Закрой дверь, — прошипел Эван.

Кэтрин без звука выполнила его приказ. Как ей объяснить все это? Как прорваться сквозь пламя ярости, бушующее в его глазах?

Он потряс перед ней сосудом.

— Это он?

Прикусив губу, Кэтрин с трудом перевела дыхание. Никогда прежде ей не доводилось видеть Эвана в таком состоянии. Даже когда он кинулся на Дейвида, лицо его не было искажено такой страшной злобной гримасой.

— Да. Тот самый.

Выругавшись, Эван повернулся и швырнул сосуд о стенку. От удара со стены сорвалась картина. Кэтрин невольно отскочила назад.

Она слышала звук шагов из зала по направлению к кабинету, потом чей-то шепоток, но Эван, похоже, не обращал внимания ни на что.

— Нам надо объясниться до конца, — выдавил он из себя, сжав руки в кулаки. — Надо полагать, ты солгала, сказав, что вернулась из Лондона ни с чем?

Скрестив дрожащие руки на груди, Кэтрин отступила е на шаг. Она не могла вымолвить ни слова. Его гнев поверг ее в ужас. Смотреть на разозленного Дейвида было достаточно неприятно. Но видеть Эвана в бешенстве было все равно, что заглянуть в пасть огнедышащего дракона.

Поскольку Кэтрин хранила молчание, Эван сначала одним махом сбросил со стола лежавшие на нем бумаги, чернильницу и перья, а потом, не удержавшись, изо всех сил стукнул по нему кулаком:

— Отвечай!

— Д-да, — прошептала она помертвевшими губами. — Солгала.

— Значит, ты виделась с Юстином? Ты купила у него сосуд? Или случилось нечто худшее? Твои люди украли сосуд еще до того, как Юстин успел дойти до постоялого двора?

Она не сразу уразумела, что имеет в виду Эван. И когда смысл сказанного все-таки дошел до нее, ей едва не стало дурно:

— Украли? Ты понимаешь, о чем ты говоришь? Не может быть, чтобы ты сам верил в это!

— Вчера — нет. — Стиснув зубы, так что они скрипнули, Эван шагнул к ней. — Но тогда я не представлял, как легко тебе дается ложь. Тогда я не знал, насколько ты двулична.

Эти несправедливые слова возмутили Кэтрин:

— Как ты смеешь! Ты обманывал меня с той самой минуты, как появился здесь. Выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле…

— Потому что хотел докопаться до истины, — парировал Эван. — А ты… ты покрываешь тяжкое преступление, перед которым моя ложь выглядит детским лепетом.

— Тяжкое преступление? — Кэтрин не верила своим ушам. Как может мужчина, с которым она провела такую незабываемую ночь, обвинять ее в… — Ты хочешь сказать, что это я убила твоего друга?

Эти слова, кажется, немного отрезвили его. Лицо Эвана искривилось:

— Я не думаю, что ты сама орудовала ножом, — Он судорожно перевел дыхание. — Ты либо приказала убийце поджидать Юстина неподалеку от постоялого двора, либо отправила за ним вдогонку, когда он отказался продать сосуд. — Твердым, как камень, взглядом Эван смотрел на трепещущую женщину. — Я знаю, как сильно ты хотела заполучить сосуд.

Кэтрин отшатнулась, будто он ударил ее:

— Ты с ума сошел, — проговорила она почти шепотом. Лучше убежать от него и от его безумных обвинений. Повернувшись к двери, она попыталась приоткрыть ее, но Эван успел захлопнуть дверь раньше, чем Кэтрин удалось сделать это.

Повернув ключ в замке, он положил его себе в карман и, глядя прямо ей в лицо, бросил:

— Сошел с ума? Нет. Я не в своем уме, когда поверил тебе. Поверил, что ты невинна, как голубок. Я не придавал значения всем очевидным нелепостям твоего рассказа. Поверил, будто ты понятия не имеешь о том, что произошло.

Теперь в его словах слышалась горечь:

— Даже Куинли сказал, что мне не следовало верить тебе. Но я был… так влюблен, и… — Он запустил руки в волосы. — Боже! Я даже пригрозил употребить все свое влияние, чтобы его отстранили от дела, если он посмеет выдвинуть обвинение против тебя. Какой же я осел!

Так, значит, благодаря его заступничеству мистер Куинли на время оставил ее в покое, поняла Кэтрин, глядя, как он с потерянным видом трет себе лоб. Нет, Эван не может верить во все эти ужасные вещи, в которых он только что обвинил ее. Он просто вышел из себя от гнева, обнаружив сосуд. Но как только с его глаз спадет пелена, он поймет, что она невиновна. Иначе быть не может.

Нерешительный стук в дверь прервал ее размышления:

— Мадам? — услышала она голос. — У вас там все в порядке?

Это была одна из служанок. Эван обернулся к Кэтрин, глаза его сверкали, дыхание стало прерывистым. Он взглядом приказал ей отослать служанку.

Кэтрин секунду помедлила. Находиться в запертой на ключ комнате с Эваном все равно что оказаться в клетке с диким зверем. Но ведь в глубине души он должен знать правду о Кэтрин. Надо только помочь ему увидеть, что она просто не в состоянии совершить ужасные вещи, в которых он ее обвинил.

Впрочем, слишком долгая пауза могла встревожить служанку. Того и гляди, она бросится звать на помощь миссис Гриффитс или Боса, чтобы те отперли дверь. Кэтрин попыталась придать своему голосу спокойствие:

— Все хорошо. Я… случайно разбила одну вещь. Ступай и попроси миссис Гриффитс приготовить завтрак. Я скоро приду.

За дверью сначала послышалось какое-то бормотанье. Потом тот же голос спросил:

— Может быть, позвать мистера Боса?…

— Нет, нет! — Кэтрин тут же представила, как прореагирует Бос, если узнает о происходящем. — Ступайте, уходите все! Я позову, если мне что-нибудь понадобится.

За дверью пошептались — наверное, служанки советовались, как им поступить, — и наконец послышались шаги по коридору. Кэтрин с облегчением вздохнула.

Эван оперся о хрупкий стол и с сомнением посмотрел на нее:

— Какая же ты умелая лгунья! Интересно, что сказали бы твои слуги, узнав о твоих делах. Наверное, даже твой драгоценный дворецкий не встал бы на твою защиту, узнай он правду.

Кэтрин даже прикрыла глаза, не желая показывать, как ее оскорбило это замечание:

— Бос знает обо всем, что произошло в Лондоне. Эван опешил от неожиданности:

— Да ну? Неужели обо всем? И каким способом ты заполучила сосуд?

— Я расскажу, что именно знает Бос, — Кэтрин постаралась взять себя в руки. Ей никогда не удастся переубедить Эвана, если она будет впадать в истерику. — Он знает, что я отправилась в Лондон, взяв с собой двести фунтов. Что ожидала лорда Мэнсфилда в «Козероге». Еще на подходе к постоялому двору у меня возникло ощущение какой-то опасности. — Она старалась говорить ровным голосом. — И после того, как я купила сосуд у лорда Мансфилда, какой-то инстинктивный страх заставил меня поскорее выскользнуть через задний выход постоялого двора и вернуться в гостиницу, где я остановилась. Желваки заходили по лицу Эвана:

— Значит, ты обманула и Боса.

Слезы навернулись ей на глаза, и она шагнула к письменному столику:

— Это не ложь и не обман, Эван. Именно так все и произошло на самом деле. Единственная разница между сказанным мною прежде и сейчас — то, что я виделась с лордом Мэнсфилдом и купила сосуд. Все остальное не меняется. Клянусь, я не сделала ничего дурного.

Испытывая потребность во взаимопонимании, Кэтрин положила ладонь на руку Эвана.

— Не смей прикасаться ко мне! — рявкнул он, отдернув руку, словно его ошпарило кипятком, и отошел от столика, который находился между ними.

Отчаяние охватило Кэтрин:

— Эван, я не имею никакого отношения к убийству твоего друга. Поверь!

— Как я могу верить тебе? — На лице его была написана страшная боль. — Все свидетельствует о твоей вине. Исчезновение письма… твой обман… то, что ты сбежала из Лондона, и словом не обмолвившись о встрече с Юстином.

— Куда делось письмо, я понятия не имею. А уехала я из Лондона как можно быстрее, потому что боялась: а вдруг кто-нибудь придет к тому же заключению, к которому только что пришел ты. — Она вцепилась в спинку стула, стоявшего у письменного стола. — Я признаюсь, что лгала. Наша встреча с лордом Мэнсфилдом состоялась. Он продал мне сосуд. И когда он вышел из комнаты, то был жив-здоров и имел при себе двести фунтов. Клянусь тебе!

Отвернувшись от Кэтрин, Эван пересек комнату и подобрал с пола сосуд:

— Тогда почему ты мне сразу не сказала правды? —

Он постучал пальцем по металлу, и он отозвался странным глухим звуком. — Если ты ни в чем не замешана, то почему так бессовестно обманывала меня даже в ту минуту, когда понятия не имела, зачем я приехал сюда?

И в самом деле, почему она скрыла от него правду? Да потому, что, как всегда, боялась слишком раскрываться перед кем бы то ни было. Но на этот раз привычная сдержанность сыграла с ней злую шутку.

— Сначала я вообще не собиралась обсуждать с тобой эту тему, — ответила она, — но, когда заговорила… открываться до конца я все же не решилась. Видишь ли, я с самого начала подозревала, что ты следователь. И побоялась вызвать у тебя подозрения.

— Побоялась вызвать подозрения? Человек, который не чувствует за собой никакой вины, не побоится, что его запятнают подозрением. Он не станет лгать и спасаться бегством. — Он указал на потайной сейф. — И не прячет купленное подальше от посторонних глаз.

Более всего его, конечно, терзало сознание того, что Кэтрин обманывала его. И неудивительно. Кэтрин сама пережила нечто подобное накануне и почти понимала его терзания. Но это не помогло растопить обиду, ледяной коркой сковавшую ей сердце. После всего, что произошло между ними… после тех слов, которые он шептал ей на ухо… Как он может подозревать ее в таких страшных вещах?

— И ни в чем не повинные люди могут бояться, — еле слышно проговорила Кэтрин. — Ты сам прекрасно знаешь, скольких отправляют в тюрьму по одному лишь подозрению. Неужто, по-твоему, я не понимаю, как выглядит моя встреча с лордом Мэнсфилдом теперь, после его убийства? Неужто не понимаешь, почему я пыталась защитить себя?

— До меня до сих пор не доходит, почему ты придавала такое большое значение этой посудине. И так же трудно мне понять, почему ты так вела себя в тот вечер. — Эван приподнял сосуд, так что лучи утреннего солнца заиграли на его поверхности. — Господи! Он ведь не стоит тех денег, которые ты заплатила за него!

— Для меня он дороже всяких денег, — возразила Кэтрин. — Без него я не могу выйти замуж и иметь детей — если только хочу, чтобы у них был отец, который увидит, как они станут расти. И не могу обеспечить спокойное будущее моим слугам и арендаторам. Женщина, владеющая поместьем, — редкость, я знаю, но у женщины такие же обязанности перед слугами и арендаторами, как и у мужчины. И ей тоже необходимы наследники, чтобы было кому передать свои владения.

Он смотрел на нее тяжелым неподвижным взглядом: — И поэтому тебе необходим был сосуд — любой ценой?

— Нет! — Кэтрин в изнеможении опустилась на стул и покачала головой, — Нет… нет! Ты не то говоришь. Причинить, даже ради этого, кому-то вред, я не могла бы. Неужели ты не понял этого до сих пор? После того, что произошло между нами, как ты можешь подозревать меня в убийстве?

Глаза их встретились. И Кэтрин осознала, в каком он смятении. Потом Эван отвел взгляд:

— Этой ночью, лежа рядом со мной… в те минуты, когда мы были близки, как только могут быть близки мужчина и женщина… ты продолжала обманывать меня. Вчера ты заставила меня униженно просить прощения за мою ложь. В то время как твоя собственная ложь была несравненно серьезнее моей. — Он прерывисто вздохнул. — Ты не та женщина, какою я тебя считал. Теперь я не знаю, что ты способна совершить.

Кэтрин с трудом поднялась со своего места и, приблизившись к Эвану, почти шепотом проговорила:

— Это неправда. Ты знаешь, какая я на самом деле. В глубине души ты веришь мне.

Глаза его снова вспыхнули яростью:

— Ты полагаешь, будто только потому, что я… хочу тебя, ты можешь заставить меня плясать под твою дудку? Будто, проглотив крючок, я забуду обо всем на свете? Нет, не выйдет!

Он не слушает ее. Все слова оказались бесполезными. Кэтрин в отчаянии пролепетала:

— Пожалуйста, Эван… ты должен…

— Я ничего не должен! И тем более не обязан верить новым нагромождениям лжи. — Схватив за руку, он притянул Кэтрин к себе и бросил ей прямо в лицо. — И сколько бы сладких песен ты ни пела мне, каким бы трогательным взглядом ни смотрела, — это уже не имеет никакого значения. Больше тебе не удастся меня дурачить!

Глаза его напомнили Кэтрин бездонные озера, в которых, по преданию, прятались демоны. Ей уже случалось заглядывать в темную бездну его глаз — и она догадывалась, что в жизни Эвана все не так гладко, как представлялось ей вначале. Но ни разу еще эта бездна не раскрывалась Кэтрин во всей своей мрачной безысходности. И Кэтрин отчетливо поняла — недоверие Эвана к ней объясняется не только болью за погибшего друга. И не только разочарованием в ней самой из-за ее лжи. Корни этого недоверия уходили намного глубже.

Рука ее, которую он стиснул, ныла, но Кэтрин не обращала внимания на эту боль. Встретившись с ним глазами, она попыталась погрузиться как можно глубже в темную пучину, чтобы извлечь оттуда то, что он прятал, быть может, даже от самого себя:

— Эван, мне очень жаль, что я не сказала тебе всего раньше. Но ты же знаешь, как я всего боюсь. Мне было так страшно признаться кому бы то ни было…

— Боишься? — повторил он. Холодность, звучавшая в его голосе, ранила ее более всего. — Трепетная лань, которая одна отправилась в Лондон, лишь бы заполучить желаемое… и готовая на все, лишь бы иметь возможность снова выйти замуж.

Эван все еще держал сосуд. Теперь он разжал руки, и сосуд с глухим стуком упал на ковер у самых ног Кэтрин. С тяжелым вздохом Эван провел рукой по щеке Кэтрин.

Хотя прикосновение это было почти нежным, выражение лица Эвана по-прежнему оставалось каменным:

— Зря я не прислушался к словам Куинли. Он ведь предупреждал меня, — пробормотал Эван. — И зря я не слушал тех, кто называл тебя прекрасной, но смертельно опасной. Но меня всю жизнь учили преклоняться перед такими женщинами… защищать их от жестокости мира. — Голос его надломился. — Меня всегда мучило то, что я будто бы недостоин таких, как ты. Но теперь я вижу, мне пора отказаться от этого ошибочного мнения.

Кэтрин не могла понять, о чем он говорит:

— Что это значит — «таких, как я»? Чем я отличаюсь от тебя?

Лицо его еще больше напряглось, и он сжал ее руку с такой силой, что Кэтрин испугалась, как бы он не сломал ей кость.

— О, отличаешься, да еще как, дорогая моя! Разве ты не знала? Я сын фермера. Я не достоин поцеловать даже кончик твоего башмака, не говоря уж о том, чтобы спать с тобой. — Он притянул ее к себе, и она ощутила каждый мускул его напряженного тела. — Но это еще не значит, что я совершенно слеп. И теперь я вижу, какие пороки прячутся за всей этой красотой и благовоспитанностью.

Тирада Эвана ошеломила Кэтрин. Но только на секунду. Хотя Кэтрин не принимала его за человека достаточно благородного происхождения, то, что он всего лишь сын фермера, ее нисколько не волновало. Все это ровным счетом ничего не значило для нее. Но для Эвана, судя по всему, значило, и очень много.

Она лихорадочно искала слова, которые могли бы рассеять его заблуждение насчет нее:

— Ты прав. Я не из тех женщин, перед которыми стоит преклоняться. Но я вообще не встречала подобных женщин, ни в одном сословии. Подобно тебе, я просто стараюсь по возможности достойно прожить свою жизнь. Я не безгрешна, Эван. И за последние две недели, как и всегда, совершила немало глупых поступков. Но ни одного столь ужасного, какие ты мне приписываешь.

И когда он закрыл глаза, словно отгораживаясь от нее, Кэтрин подняла свободную руку и нежно откинула волосы с его виска:

— Неужели я должна быть только либо ангелом, либо дьяволом? Я просто женщина и делаю ошибки, как и все другие смертные.

Он застонал. И едва заметно наклонил голову, как бы навстречу ласке Кэтрин. Но потом, переборов себя, резко отстранился:

— Уверяю тебя — ты не «просто женщина». — Он открыл глаза. И с откровенностью, граничащей с дерзостью, взгляд его заскользил по ее едва прикрытому легким одеянием телу. И несмотря на страх, который внушал ей Эван, Кэтрин почувствовала, как в ней снова вспыхнуло желание. Отчего Эван по-прежнему оказывал такое воздействие на нее даже после всех ужасных вещей, в которых он ее обвинил?

Когда Эван вновь заговорил, голос его дрожал — от гнева или от желания, Кэтрин не могла понять:

— Мне трудно сказать, кто ты на самом деле. Но ни в коем случае не «просто женщина».

Они стояли напротив друг друга. Кэтрин слышала его дыхание. И блеск его глаз заставлял ее трепетать.

Как он намерен поступить с ней — теперь, когда решил, что она имеет отношение к убийству? Ждать, когда он заговорит первым, у нее не было сил:

— И что же ты надумал делать?

Он помолчал мгновение, а потом отчеканил:

— Мы с тобой отправимся в город.

— В город?

— Куинли остановился в «Красном драконе». Мы возьмем сосуд, и ты расскажешь следователю свою новую версию происшедшего. И он решит, как поступить с тобой.

Кэтрин замерла от ужаса. И когда он наклонился, чтобы поднять сосуд, Кэтрин бросилась на пол и схватила свое сокровище в тот же момент, когда и Эван.