– Тебе вообще не следовало сюда приезжать, – прошипел Франсуа. И с убийственным хладнокровием нажал спуск.
      Александр содрогнулся и, бездыханный, упал на пол.
      – Франсуа! – доносилось из-за двери.
      – Все в порядке! – крикнул он.
      Сунув полусгоревшие бумаги во внутренний карман сюртука, Франсуа обшарил карманы Александра, надеясь обнаружить еще какие-нибудь документы. Найдя письмо отца, смял его и тоже сунул в карман. Обнаружив кошелек, набитый, несомненно, деньгами отца, поморщился, но положил его обратно.
      Когда он нашел в кармане Александра пистолет, то мрачно улыбнулся и вложил его в безжизненную руку брата. Потом, бегло осмотрев комнату, открыл дверь. Алсид и Этьен ворвались внутрь и замерли на месте, увидев на полу безжизненное тело.
      – Он напал на меня, – стал объяснять Франсуа, все еще чувствуя руки Александра на своей шее. – Он умалишенный. Внушил себе, что мой отец был его врагом, и решил отомстить мне. Поскольку отца уже нет в живых, пришлось застрелить его. Иначе он убил бы меня.
      – Судья тебе за это голову снесет! – сказал Этьен. – Полнишь, что он сказал тебе, когда в последний раз ты дрался на дуэли?
      – Я знаю, знаю, – ответил Франсуа. – Но можно выбросить тело в реку! – Тут он чертыхнулся. – Нет, нам не удастся вынести его так, чтобы никто не заметил!
      – Может, удастся убедить судью, что это была всего-навсего самооборона, – сказал Алсид. – Что этот малый пришел ограбить нас, наставил на нас пушку и у тебя не было другого выхода, кроме как застрелить его. Мы свидетели.
      В том, что друзья будут свидетельствовать в его пользу, Франсуа не сомневался. Он знал об их темных делишках. И они полностью зависели от него. Поэтому ради него готовы были на все.
      – Судья ни единому твоему слову не поверит, – продолжал Этьен. – Он терпеть тебя не может. До сих пор сомневается, что ты убил Киссона в честной дуэли, несмотря на то, что у тебя было много свидетелей. И это дело он так не оставит. Еще до рассвета упрячет тебя в каталажку. И непременно отправит на виселицу.
      Франсуа задумался. Конечно же, Этьен прав. Хуан Оливейра сделает все, чтобы Франсуа повесили.
      – Значит, выбора у нас нет. Надо уходить отсюда. Вряд ли кто-нибудь слышал выстрелы, ведь в Орлеане-Холле всегда шумно… И давайте поторопимся, пока кто-нибудь не заметил нас. Этьен, засунь этому янки пару карт в рукав, пусть подумают, что его пристрелили за шулерство. Он чужой в нашем городе. Никто не станет расследовать убийство карточного шулера. В его кошельке полно денег, жандармы решат, что убил его человек честный, возможно, на дуэли. На том все и кончится.
      – Мне кажется, не следует оставлять его здесь, – прошептал Алсид. – А что, если он вернется, и будет являться нам?
      – По-твоему, лучше, Чтобы меня повесили? – спросил Франсуа.
      – Нет, конечно, – произнес Этьен, толкнув брата локтем, – Лучше убраться подобру-поздорову, пока нас тут не застали.
      – Да, – ответил Франсуа, сверля взглядом Алсида. Алсид, поймав предостерегающий взгляд брата, согласился.
      – В соседней комнате никого нет, – сказал Этьен. – Давайте затащим его туда.
      Пока друзья перетаскивали тело, Франсуа снял сюртук и принялся вытирать кровь, которая, казалось, была повсюду. Бурые пятна впитались в деревянный пол. Франсуа схватил полупустую бутылку красного вина, выплеснул его на кровавые пятна и положил бутылку на пол.
      Кое-как наведя порядок, он пошел в соседнюю комнату и бросил рядом с трупом пистолет Алекса, который выпал из его руки, когда перетаскивали тело.
      – Все готово? – спросил он. Этьен и Алсид кивнули.
      Еще с минуту Франсуа смотрел на бездыханное тело. Интересно, как столько лет отцу удавалось скрывать, что у него есть другая семья?
      И тут он запаниковал. Девчонка! Как быть с этой Элиной, сестрой Александра? Впрочем, неизвестно, привез ли ее с собой Александр в Новый Орлеан. Скорее всего, она осталась дома с какими-нибудь американскими родственниками. Не получив от Александра никаких известий, она может приехать в Новый Орлеан. Что ж, в этом случае Франсуа разберется и с ней.
      Бросив взгляд на мертвое тело, Франсуа вышел из комнаты. Он все сделал правильно. Только надо сохранить это в тайне.
 
      Рене очень устал, и, когда шел по Орлеанс-Холлу, голова раскалывалась от боли. Он уже пожалел, что отправился на охоту за своим врагом. Рене уже побывал в нескольких игорных заведениях в поисках Уоллеса, но никто не видел ни самого Алекса, ни его спутницы. Вряд ли Александр окажется в таком большом игорном доме, как Орлеанс-Холл, но… чем черт не шутит?
      Проходя мимо богато обставленных игорных комнат и внимательно изучая посетителей, он заметил несколько знакомых лиц. Надо бы почаще бывать в Орлеане-Холле, подумал Рене. Когда пятнадцать лет назад, в восемнадцатилетнем возрасте, он покинул Новый Орлеан, Орлеанс-Холла еще не было. Рене с друзьями обычно посещали частные игорные заведения, в огромные новомодные дома ходили в основном американцы.
      Как сильно все изменилось с тех пор, подумал Рене. Некоторые его друзья по-прежнему избегали появляться в тех местах, где собирались американцы, но многие поняли, что американцы – деловые люди, и общались с ними.
      Бернар де Мариньи, например, давно понял, что американцы приобретают в округе все больший вес, и устроил брак кого-то из своих дальних родственников с янки. Но таких, как Бернар, было мало. В большинстве своем креолы с подозрением относились ко всем кто не принадлежал к их узкому кругу. Даже к Рене. Хотя испытывали благоговейный трепет перед его громким именем и огромным богатством.
      Точно так же Рене относился к креолам. Он пробыл в Новом Орлеане всего четыре месяца, но его уже раздражали те же тонкости креольского образа жизни, что и тогда, пятнадцать лет назад, когда он без сожаления покинул эти края. Если бы Рене не было в городе, когда заболел Филипп, и если бы его сестра Джулия не уговорила его остаться и после смерти Филиппа, чтобы помочь ей держать в узде Франсуа, Рене давно вернулся бы в Лондон, разводил бы там своих чистопородных скакунов, объезжал бы их… в общем, наслаждался бы жизнью сельского джентльмена.
      Однако Рене хорошо понимал сестру. Она не напрасно беспокоилась о судьбе сына. За короткое время Рене убедился, что Франсуа напрочь лишен чувства ответственности и долга. Рене удалось спасти от полного разорения свою сахарную плантацию, которую он в свое время, еще до отъезда в Европу, продал Филиппу, и Франсуа воспользовался возможностью вернуть плантацию дядюшке, но за деньги, которые он намеревался растранжирить в игорных домах…
      Снова став хозяином плантации, Рене мог поставить перед собой ту же цель, о какой мечтал его зять. Филипп занимался покупкой лошадей, изучал новые земли Америки, выискивая племенных жеребцов и кобыл, которых потом продавал какому-нибудь богачу. Еще юношей Рене ходил с Филиппом в конюшни, живо интересуясь этим занятием.
      Но Рене хотел пойти много дальше, чем его зять. Решил вывести новую породу лошадей. Самую лучшую. Однако плантация была ему в этом деле помехой. Уезжая, Рене оставлял ее на попечение сестры, и она как могла, следила за делами в его отсутствие. Рене знал, что Джулия не захочет уничтожать сейчас урожай лишь для того, чтобы выстроить на этом месте лошадиную ферму. Так что Рене предстояло подождать до сбора урожая.
      Но, реально разделив эту прибыльную землю, он смог бы жить так же, как жил в Англии. Он должен сделать это ради сестры. Умирая, Филипп не оставил завещания, и все состояние перешло к его жене. Рене был единственным, кто беспокоился о здоровье и делах Джулии, следил за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась и чтобы никто ей не досаждал.
      Рене был так поглощен своими мыслями, что не заметил, как прошел через шумные залы и оказался в длинном уединенном коридоре. Должно быть, он набрел на закрытые комнаты, предназначенные для развлечения богачей. Может, в одной из них находится Уоллес? Ведь целью этого молодого человека было доить богатеньких дилетантов, решивших попытать счастья за игральным столом, а в этих апартаментах таких «клиентов» хоть отбавляй.
      «Не спускай с противника глаз, и ему конец», – подумал Рене. На какой-то момент он забыл об этом золотом правиле, и в результате пострадал не только его кошелек, но и голова. А еще пострадала его гордость, ведь эти двое мошенников теперь торжествовали победу.
      Осмотрев первые, пять комнат и, увидев, что все они пусты, Рене заглянул в шестую. Поначалу он решил, что и здесь никого нет, как вдруг увидел мужчину, лежащего ничком в самом дальнем углу слабо освещенного помещения. Насколько Рене мог видеть, мужчина не шевелился. Рене подошел ближе и заметил, что одежда мужчины залита кровью.
      – Бог мой! – присвистнув, произнес Рене. Присев на колени, он принялся осматривать тело. Положив пальцы на шею мужчины, старался нащупать пульс. Его перчатки пропитались кровью, но Рене не обращал на это внимания. Пульса не было. Тихо выругавшись, он снял перчатки и засунул в карман брюк. Он снова приложил пальцы к шее, но пульса по-прежнему не ощутил. Тело было еще теплым, но сердце не билось. Человек был мертв. Тогда Рене перевернул его на спину.
      И, пораженный, отпрянул. Ирония судьбы. Мертвым мужчиной оказался Уоллес!
      – Все-таки ты нарвался на того, кто не стал смотреть на твое жульничество сквозь пальцы, а, начинающий шулер? – пробормотал он, придя в себя после пережитого потрясения.
      Потом он резко поднялся на ноги и вышел из комнаты, намереваясь поскорее найти хозяина Орлеанс-Холла, Джона Дэвиса.
      Когда они вернулись и Дэвис увидел окровавленное тело, его лицо стало белым как снег.
      – Черт побери, Бонанж! – воскликнул он, вытирая лоб рукавом. – Только этого мне не хватало, чтобы вконец очернить свою репутацию и репутацию своего игорного дома!
      – Он был карточным шулером, – объяснил Рене. – И получил по заслугам.
      – А вы его знали?
      – В общем-то да. Его имя – Александр Уоллес. Он и его спутница сегодня утром меня обокрали.
      – За это вы и убили его, – любезно заметил Дэвис. Рене с досадой повернулся к нему.
      – Я его не убивал.
      – Кто же тогда?
      – Понятия не имею. Я нашел его мертвым. Дэвис почесал голову.
      – Кто-то уличил его в шулерстве и без раздумий пристрелил. После чего сбежал.
      Рене сощурился.
      – Возможно.
      Дэвис наклонился и засунул руку в карман сюртука Алекса.
      – У него довольно тугой кошелек. Итак, мы знаем хотя бы, что это было не ограбление. – Он убрал руку, и в этот момент что-то выпало из рукава Александра. Две карты.
      Рене нахмурился. Неужели Уоллес был настолько глуп, что решил испробовать один и тот же трюк дважды за день? Тем более что первый раз он ему не удался.
      Внимание Дэвиса привлек какой-то темный предмет лежавший рядом с телом. Дэвис поднял его, и Рене увидел свой собственный пистолет.
      – Он мой, – сказал Бонанж. – Уоллес украл его у меня.
      – Ну что ж, – с безразличным выражением лица произнес Дэвис, выпрямляясь. – Похоже, он попытался смухлевать, и кто-то поймал егоза этим занятием. Возможно, он даже успел выхватить… э… ваш пистолет. Кто знает? Но кем бы ни был его противник, двигался он гораздо быстрее, чем бедняга Уоллес.
      Было совершенно очевидно, что именно так все и произошло, однако Рене беспокоило это дело. Если убийца защищался, тогда почему он сбежал? Тут Рене напомнил себе, что рано или поздно нечто подобное случается со всеми шулерами. Уоллес встал на путь саморазрушения задолго до того, как Рене увидел его впервые.
      – Пожалуй, пошлю за жандармами, – сказал Дэвис. – А вы подождите здесь. Они наверняка захотят с вами поговорить. Рене поудобнее устроился в одном из кресел и принялся разглядывать тело. Он с интересом поднял пистолет, чтобы посмотреть, удалось ли Уоллесу на этот раз выстрелить или нет. Оказалась, что нет. Все пули были на месте.
      Несчастный трус. Рене даже пожалел его. В Новом Орлеане много креолов, а также американцев, готовых пристрелить карточного шулера, если представится такая возможность. У Уоллеса не было ни единого шанса выжить в Новом Орлеане.
      Дожидаясь прибытия жандармов, Рене вспомнил о спутнице Алекса. Какую роль она сыграла в этой истории? Была ли она здесь? Или Уоллес бросил ее после того, что случилось на корабле? Какова будет ее реакция, когда она узнает, что ее покровитель мертв?
      Рене вспомнил ее губы, ее изумрудные глаза, ее грудной голос, когда она умоляла его отпустить Уоллеса. Эта девушка заставляла каждую клеточку его тела изнывать от желания, хотя он знал, что она обманщица, воровка, мошенница… да мало ли кто еще!
      – Значит, вы все же отыскали этого мошенника и пристрелили, а, месье Бонанж? – раздался голос позади него. В сопровождении Дэвиса в комнату ворвались трое. Говорил крепкого телосложения сержант. – Оливейру заинтересует это дело. Вы избавили его от необходимости сажать негодяя за решетку.
      – Я его не убивал! – прорычал Рене. – Когда я нашел его, Уоллес был уже мертв.
      Сержант хитро подмигнул:
      – Капитан уже рассказал нам о случившемся сегодня утром между вами и месье Уоллесом. У вас было полное право отстаивать свою честь. Однако я удивлен, что этот трус согласился драться с вами на дуэли.
      Рене бросил на сержанта гневный взгляд.
      – Я его не убивал. Не было никакой дуэли. Сержант помрачнел.
      – Кто же тогда его убил?
      – Не знаю, – твердо ответил Рене.
      Дэвис поспешил изложить сержанту свою версию случившегося, демонстрируя доказательства и улики. Сержант снова глянул на Рене. Затем, пожав плечами, согласился, что убийца – кто-нибудь из игроков, слишком бурно отреагировавший на попытку Уоллеса одурачить его. Он прикончил Уоллеса и скрылся, не пожелав иметь дело с законом.
      Рене подумал, что у жандармов есть все основания подозревать его в убийстве.
      – Похоже, револьвер и деньги действительно ваши, но мне придется забрать их с собой, месье, в качестве улик, – сказал сержант.
      – Конечно. Вернуть их вы всегда успеете.
      – А что известно о сообщнице, которая ударила вас по голове? – поинтересовался Дэвис.
      – Когда Уоллес мухлевал при раздаче, эта девушка нас отвлекала, – объяснил Рене. – Они представились братом и сестрой, но я в этом сильно сомневаюсь.
      – Почему? – спросил Дэвис. Рене пожал плечами:
      – Ну, во-первых, у них не было ни малейшего сходства. У нее волосы рыжие, а кожа белая. К тому же она красавица. Да и какой мужчина позволит своей сестре сидеть в окружении картежников и покрывать свои бесчестные действия?.. Он просто должен был найти ей богатого мужа…
      – Возможно, мадемуазель не была… э… чиста, и никто не хотел на ней жениться, – заметил сержант.
      Рене не сдержал улыбки.
      – Чиста? Очень в этом сомневаюсь. Но, уверяю вас, это не остановило бы ни одного мужчину, пожелавшего на ней жениться. Достаточно посмотреть в ее дивные, ясные, зеленые… – Он осекся, заметив на лице Дэвиса ухмылку. – Кроме того, – как ни в чем не бывало продолжил Рене, – мне сказали, что, когда я был без сознания, он дал ей пощечину. Но кто себе позволит ударить сестру? Другое дело – любовница. Он был ее покровителем, и, надо сказать, не самым лучшим.
      Сержант криво усмехнулся, чем весьма раздосадовал Рене.
      – Можно мне идти, сержант? – сухо поинтересовался Бонанж.
      Ухмылка тут же сошла с лица полицейского.
      – Конечно, но…
      – Да?
      – Вы придете завтра в суд дать показания Оливейре?
      – Если это необходимо…
      Сержант поспешно добавил:
      – Не беспокойтесь. Судья вас очень уважает и не станет обвинять в чем бы то ни было без веских на то причин.
      – Вы хотите сказать, что, будь я даже виновен, он хорошенько подумал бы, прежде чем выписать ордер на мой арест?
      – О… нет… он просто не станет сомневаться в правдивости ваших слов.
      – А вы?
      – Нет, нет, месье, – затараторил сержант, поняв, что наговорил лишнего. – Но вы не можете не признать, что все это выглядит весьма подозрительно. Здесь ваш пистолет, к тому же в Новом Орлеане дуэли – обычная вещь, разве не так?
      Рене понял, к чему клонит сержант. В Новом Орлеане дуэли были в чести.
      – Если бы я дрался с этим человеком на дуэли, сержант, то непременно сообщил бы об этом вам.
      – Не сомневаюсь. Но я хочу, чтобы все было по закону и никто не смог обвинить меня в том, что я пытаюсь увильнуть от своих обязанностей.
      – Прекрасно, – сказал Рене. – Но в этом деле против меня есть лишь одна улика – мой пистолет. Однако свидетели могут под присягой подтвердить, что Уоллес украл его у меня.
      – Это так. Если, конечно, не считать крови на ваших перчатках.
      – Что? – спросил Рене и с удивлением посмотрел вниз. Черт! Окровавленные перчатки торчали из кармана его брюк. – Это легко объяснить.
      – Конечно. В любом случае это мелочь. Мы не станем вас арестовывать, даже если вдруг выплывут новые доказательства…
      – Хватит, – прервал его Рене, которому порядком опротивел весь этот разговор. – Я этого человека не убивал. И не хотел ему мстить. А если кто-то думает иначе, пусть скажет это мне в глаза.
      – Так вы придете к судье?
      – Да, – нетерпеливо проговорил Рене, – приду.
      – Я пошлю кого-нибудь в похоронное бюро Джона Бонно, чтобы забрали тело, – сказал сержант и повернулся к пришедшим вместе с ним жандармам. – Здесь мы закончили, – сказал он и направился к двери.
      И вдруг остановился на пороге.
      – А как насчет его компаньонки? Нам следует ее найти?
      – Если получится – да, – сказал Рене и тут же подумал, что не без удовольствия сам займется этим.
      – Как ее зовут? – спросил сержант.
      – Уоллес называл ее «киска», а все остальные – мисс Уоллес. Думаю, вам следует искать мисс Киску Уоллес.
      Все рассмеялись, и атмосфера разрядилась.
      На сержанта и жандармов месье Бонанж произвел весьма приятное впечатление. Уходя, они были уверены, что он убил негодяя в честном поединке, но у него хватило мудрости не признаться в этом.

Глава 4