Беверли МАРТИ
      Любовь на Бродвее
      Перевод с английского В.И.Матвеева
      Анонс
      Звезда Бродвея Джаффи Кейн была не только прекрасна как богиня, но и талантлива. Будущее казалось полным надежд.., но внезапно молодая актриса оказалась в цепких лапах нью-йоркской мафии. Возлюбленный Джаффи, Пол Дьюмонт, отчаянно пытается спасти любимую, но кошмары прошлого упорно преследуют Джаффи. Разносится весть о трагической гибели красавицы, но - так ли это на самом деле?..
      Глава 1
      Тот, кто был знаком с Джаффи Кейн, ничуть не удивился, узнав о том, как она погибла: была заживо погребена под лавиной в швейцарских Альпах в октябре 1957 года. Ее смерть, как и жизнь, была необычной, непредсказуемой и драматичной.
      Тридцать лет Джаффи жила ярко, бурно, так что вряд ли следовало ожидать заурядной кончины, как у обычных людей. Ее искалеченный, замерзший труп был поспешно похоронен на каком-то малоприметном швейцарском кладбище. Спустя неделю в Нью-Йорке отслужили панихиду, в основном для прессы. Организованная доверенным лицом, занимавшимся делами Джаффи при жизни, она скорее походила на шоу, раздутое средствами массовой информации, чем на траурное событие. Толпы людей стояли на улице и наблюдали, остальные прильнули к телевизорам и радиоприемникам. Панихида совпала по времени с еженедельной пресс-конференцией в Белом доме, на которой президент отметил, что страна потеряла национальное достояние.
      Лишь немногие действительно оплакивали Джаффи Кейн. Им трудно было представить жизнь без этой яркой звезды, освещавшей их небосклон. Например, Карен Райс. Карен навсегда запомнила момент, когда пришло сообщение о смерти ее лучшей подруги. В это время она лежала в постели с Полом Дьюмонтом, мужем Джаффи.
      ***
      В возрасте двадцати девяти лет Карен лишь впервые испытала оргазм, за которым быстро последовал второй, третий и четвертый. По такому случаю Пол откупорил бутылку шампанского, и они, обнаженные, расслабленные и насытившиеся, потихоньку потягивали его, развалившись на огромной постели в роскошном пентхаусе с видом на Ист-Ривер. Этот особняк Джаффи смогла приобрести благодаря своей известности и немалому состоянию.
      Пол прожил в Америке одиннадцать лет, но все еще сохранил европейские привычки. На его столике рядом с кроватью стоял коротковолновый радиоприемник, постоянно настроенный на Лондон и Би-би-си - лучшую в мире радиовещательную компанию, сообщающую международные новости. Он включил его как раз в то время, когда в заключение передавали краткое изложение происшедших событий.
      - ..и президент Эйзенхауэр сказал, что для осуществления расовой интеграции в школах южных штатов могут быть использованы федеральные войска. Бывший президент Франции Шарль де Голль снова настаивает на том, что Алжир должен оставаться французской колонией. Близ Вербьера в швейцарских Альпах произошел мощный сход лавины. Среди пропавших и, вероятно, погибших известная американская актриса Джаффи Кейн. На этом мы заканчиваем передачу новостей из Лондона.
      - О Боже! - Дьюмонт вскочил и взглянул на нее, и Карен удивилась, увидев, что глаза его полны слез. Значит, он все-таки был способен оплакивать Джаффи.
      - Пол, мы должны связаться с кем-то из официальных лиц.
      Пол покачал головой. Прекрасный профиль его теперь казался расплывшимся, а мягкие черты, заставлявшие учащенно биться многие женские сердца, сильно исказились.
      Пол Дьюмонт, герой французского Сопротивления, знаменитый импресарио, был совершенно подавлен.
      Карен глубоко вздохнула, собираясь с силами. "Будь стойкой, - сказала она себе, - и делай то, что должна делать. Не всегда получаешь от жизни то, что ожидаешь". Джаффи часто так говорила.
      ***
      В летний день 1927 года в Бостоне состоялась демонстрация. Одна из многих, начиная с семнадцатого столетия, в данном случае против казни на электрическом стуле Николы Сакко и Бартоломео Ванцетти.
      Сакко и Ванцетти были иммигрантами, откровенными анархистами и пройдохами. Семь лет назад они были арестованы и обвинены в убийстве двух человек с целью грабежа в Брейнтри. Несмотря на вмешательство губернатора штата, эти два человека должны были умереть сегодня днем в два часа. Бостонскую общину представляло около двухсот человек: они пришли с просьбой о помиловании. Среди них были Майер и Рози Кейн.
      Майер с тревогой посматривал на жену:
      - Как ты себя чувствуешь?
      - О'кей. Все нормально. Не беспокойся. - Рози подняла повыше свой плакат. Она сама смастерила его из палки от метлы и белого картона, сделав углем надпись: "Не допустим позора нашей любимой Америки".
      Она перехватила палку, чтобы удобно было ее держать. Рози Кейн была на девятом месяце беременности.
      По ее расчетам, роды запаздывали, но сегодня она была рада этому, так как могла находиться на демонстрации с Майером. Ей трудно было представить что-либо более важное, чем присутствовать здесь и отстаивать американскую мечту о справедливости.
      - Справедливость для всех! Свободу для всех! Справедливость! Свободу!
      Рози сохраняла улыбку, пока не убедилась, что Майер больше не смотрит на нее. Затем отошла назад, почувствовав схватки. Она скажет ему об этом, когда они станут чаще, но не сейчас. Ничто не должно помешать Майеру выразить свой протест. Она знала, как это важно для него и почему.
      Сквозь красную пелену боли Рози заметила эскадрон конной полиции, надвигавшийся со стороны Бикон-стрит. Позади нее больше десятка женщин тоже увидели полицейских и начали соединять руки, образуя живую цепь. Этот прием они отработали еще неделю назад во время выступления суфражисток и потому быстро осуществили его.
      Руки Рози сплелись с руками соседей. Она выпустила свой плакат, и плотные ряды женщин в спешке затоптали его. Конные представители закона медленно, но решительно приближались.
      - Давай, дорогая, - повторил тот же самый голос. - Мы поставим тебя впереди. Когда они увидят, что ты...
      Боже правый! Что происходит? Подошло время? Ты рожаешь? Эй! Кто-нибудь, помогите! Здесь леди вот-вот родит...
      Вот так и появилась на свет дочь Майера и Рози Кейн во время демонстрации в тот самый день, когда были казнены Сакко и Ванцетти, почти в тот момент, когда был включен рубильник и две тысячи вольт пронзили тела двух итальянских иммигрантов.
      Когда Рози впервые взяла девочку на руки, она не смотрела на нее. Она смотрела на Майера, который наконец осознал, что происходит, и устремился к своей жене.
      - Девочка, - Рози подняла глаза на мужа. - Не огорчайся, Майер. Мы пытались заставить их поступить по справедливости. Теперь у нас дочь, она вырастет и тоже будет бороться.
      Майер кивнул.
      Кейны жили на Уолнат-стрит в Ньютоне в трехэтажном, обшитом серыми досками доме викторианского стиля. Улица была прекрасной, достаточно широкой и казалась еще шире, так как перед домами находились лужайки, рассеченные бетонированными дорожками, ведущими к свежеокрашенным дверям.
      Перед домом Кейнов не было деревьев, а на лужайке находился скромный указатель. На дубовой доске была вырезана и покрыта золотом надпись: "Майер Кейн, адвокат". Первый этаж дома был отведен под офис. В гостиной находился стол секретаря и большая библиотека юридических книг. За ней, в бывшей столовой, располагался кабинет Майера. На втором этаже разместилась уютная жилая комната, обставленная мебелью красного дерева, обитой голубой декоративной тканью. На полу лежал серый ковер, которым Рози очень гордилась. Здесь также находились столовая и светлая солнечная кухня.
      Третий, самый верхний этаж занимали четыре спальни.
      Маленькая дочка Кейнов, первенец большой семьи, которую они со временем надеялись заиметь, была встречена с радостью и восхищением. Не только Майер и Рози души не чаяли в дочери, которую назвали Дженнифер, но и два деда, оба вдовца, состязались в ее баловстве.
      В воскресенье, когда Дженнифер исполнилось три месяца, отец Рози, Дино Салиателли, появился с огромной мягкой игрушкой - пандой - и маленькой коробочкой с бриллиантовыми сережками.
      - Панду я увидел в витрине Джордана и заставил вытащить ее. Сережки только в один карат каждая, потому что девочка еще очень маленькая. Но это хорошее начало.
      - Спасибо, папа, - сказала Рози. - Я уберу их, пока она не подрастет.
      Отец Рози начал было протестовать, но его прервал приход Бенни Кейна, в руках у которого была точно такая же панда, какую подарил Дино. Оба мужчины посмотрели друг на друга. Бенни первый нарушил неприятное молчание:
      - Эти подонки в магазине Джордана сказали, что отдают последний экземпляр, и сняли его с витрины.
      - Я тоже получил игрушку с витрины, - сказал Дино. - У меня оригинал, а у тебя копия, - добавил он.
      Рози поспешила взять подарок из рук свекра:
      - Спасибо, папа. Как здорово - две панды. Я поставлю их по обеим сторонам двери. Они будут как часовые на посту.
      ***
      Маленькой Дженнифер Кейн было четырнадцать месяцев, когда она произнесла свои первые слова. К двум годам она уже значительно расширила словарь и могла составлять предложения, однако никак не выговаривала свое имя Дженнифер. У нее получалось что-то похожее на Джаффи. Это имя приклеилось к ней, и вскоре все начали звать ее Джаффи. Так ребенком она впервые настояла на своем желании.
      - Мой красивый ангелочек, - называл ее Бенни Кейн.
      - Красивая куколка, - говорил Дино, качая ее на коленях.
      - Папочкина драгоценная красавица, - мурлыкал Майер, обнимая ее утром и перед сном.
      - Мама очень любит свою красивую девочку, - повторяла Рози десятки раз на дню.
      Четверо взрослых людей, определявших существование Джаффи, были чрезвычайно экспансивны в своих похвалах и обожании. Возможно, это не проявлялось бы в такой степени, если бы Рози родила еще одного ребенка, но этого не случилось. Кстати, и она, и Майер тоже были единственными детьми в своих семьях и потому надеялись уберечь Джаффи от такого испытания.
      ***
      В 1895 году, когда Бенни Кейну было тринадцать, он уже знал разницу между мошенниками и обычными людьми - у мошенников водились деньги. Они часто собирались в задней комнате в кондитерской дяди Джейка на Мэртл-стрит в бостонском Вест-Энде. Они носили шелковые рубашки, имели большие золотые карманные часы и пачки банкнот.
      - Ты думаешь, они зарабатывают эти деньги? - спрашивал отец у Бенни. Ты думаешь, мой брат Джейк так ладит с копами, потому что регулярно ходит в церковь и является добропорядочным гражданином?
      Руки, плечи и бедра Бенни были налиты крепкими мускулами. Шесть лет он разносил молоко по всей округе каждое утро, с самого рассвета таская ящики с бутылками вверх и вниз в квартиры на четвертом или пятом этаже, поднимая и снимая их с фургона мистера Полянского. Но он был низкорослым, всего пять футов, и от преждевременного созревания выглядел нескладным - чего никак нельзя было сказать о его лице. У Бенни были прекрасные, почти аристократические черты, которые сложились практически с самого рождения. Это не было обманчивым впечатлением, мальчик действительно был смышленым и обаятельным.
      Когда Бенни посмотрел на отца и покачал головой, ясно было, что он отвечал искренне:
      - Нет, я так не думаю. Мне все понятно относительно дяди Джейка. Когда копы появляются здесь, он платит им как положено, и потому они оставляют его в покое. Разве не так? - - Верно, - согласился отец. - Он мой брат, но я не могу этого отрицать. Однако скажи мне, Бенни, почему ты крутишься здесь, зная о том, что происходит? Почему мой единственный сын, мой единственный ребенок, мой ангел сшивается среди мерзких мошенников?
      - Я не общаюсь с ними, папа. Я только хожу к дяде Джейку, когда мистер Полянский посылает меня.
      - Чтобы сделать ставки. Хаем Полянский делает ставки на боксеров, не так ли?
      Бенни кивнул:
      - Время от времени. А иногда на другую чепуху, такую, как номера в нелегальной лотерее. Каждую неделю объявляется победивший номер. Мистер Полянский всегда ставит на одну и ту же комбинацию: 3468.
      - Кто определяет победивший номер? - спросил отец с любопытством, хотя относился к азартным играм весьма отрицательно.
      - Шломо Корнблюм. Он тянет номера из шляпы по пятницам перед заходом солнца, - поспешил добавить Бенни.
      - Шломо! Этот проходимец! Должно быть, Полянский сошел с ума. Ручаюсь, в шляпу кладут только те номера, которые должны выиграть по желанию Шломо.
      - Я тоже так думаю, - согласился Бенни.
      - Поскольку Полянский так глуп, пусть сам делает эту грязную работу. Я скажу ему об этом.
      Бенни на какое-то время уставился в пол, а затем устремил на отца взгляд своих честных серых глаз:
      - Папа, многие парни желали бы иметь мою работу. Мне не хочется терять ее.
      - Да, - согласился отец после некоторых раздумий. - Мы тоже не хотим, чтобы ты потерял работу, потому что ты должен поступить в колледж, Бенни. Ты должен стать человеком. Адвокатом. Бенни, ты слушаешь меня?
      - Да, папа, слушаю.
      Бенни старался следовать наставлениям отца, но иногда, зажав в руке десять центов мистера Полянского, он должен был подолгу стоять в задней комнате кондитерской, пока кто-нибудь не заметит его. В конце концов Большой Мойша Лендлер или Толстый Йоссел удосуживались обратить на него внимание.
      - Хочешь сделать ставку, парень?
      - Да. Для мистера Полянского. Десять центов на то, что Джон Салливан победит завтра вечером.
      Мойша Лендлер удовлетворенно хмыкнул и протянул ладонь:
      - Давай деньги, парень, да сбегай к Финкелю и принеси мне сандвич. - Он достал из кармана золотые часы. - Ставлю пять центов, что ты не справишься с этим за пять минут.
      Гастроном Финкеля находился в двух кварталах на Джой-стрит, и Бенни выполнил поручение за четыре минуты двадцать семь секунд, а когда Мойша Лендлер дружески похлопал его по руке, протянув пять центов, Бенни почувствовал себя взрослым и стал, как ему показалось, членом какого-то тайного общества.
      Оказывать небольшие услуги людям в задней комнате кондитерской стало для него обычным делом. Иногда Бенни зарабатывал дополнительно двадцать или тридцать центов в неделю, выполняя поручения Мойши, Иоссела или Шломо. Он не мог отдать их родителям, так как не осмеливался рассказать, откуда эти деньги. Бенни прятал их в стеклянный кувшин, стоящий в углу на кухне позади его кровати. Когда ему исполнилось шестнадцать и он перешел на второй курс бостонской английской средней школы, у него уже была накоплена невероятная сумма - тридцать шесть долларов и семьдесят центов. Таким образом, он был почти богачом, когда встретил Зельду Басе.
      Бенни впервые увидел ее около булочной Басса на Седар-стрит, куда пришел в воскресное утро купить несколько батонов. Он делал это уже в течение нескольких лет, но никогда не видел здесь раньше худенькой девушки с очень темными волосами и глазами, сидящей на складном стуле перед магазином. Бенни остановился и посмотрел на нее.
      - Привет, - сказала она.
      - Привет. Ты новенькая?
      - О нет. Я живу наверху. Я Зельда Басе, и это булочная моего отца, но я не могу спускаться очень часто.
      Просто сегодня такое чудесное утро...
      - Почему ты не можешь спускаться? - Бенни имел склонность всегда задавать прямые вопросы, что поощрялось его учителями в школе. - Тебя держат взаперти?
      Она заливисто засмеялась.
      - Нет, конечно, меня не держат взаперти. Но... - Она приподняла подол длинного в голубую и белую полоску платья. Только чуть-чуть, чтобы он смог увидеть съемные ботинки и ортопедические скобы. - Папе трудно спускать меня вниз через два пролета.
      Бенни стало плохо, но не от отвращения, а от жалости. Вид этих кожаных и металлических приспособлений, охватывающих обе ее ноги, был неприличным и казался кощунством.
      - Сожалею, - прошептал он.
      Зельда пожала плечами:
      - Я тоже, но ничего не поделаешь. Я подхватила полиомиелит несколько лет назад.
      Следующие три воскресных дня она поджидала его, когда он приходил покупать хлеб, и они болтали некоторое время, а когда Бенни приходил домой, он чувствовал себя одновременно счастливым от того, что поговорил с Зельдой, и ужасно подавленным от того, что она калека и жизнь ее так ужасна. На четвертый выходной ее не оказалось перед магазином.
      - Мистер Басе, где ваша дочь? С ней все в порядке? - спросил Бенни пекаря.
      - Моя Зельда?
      - Да, ваша дочь.
      - У меня четыре дочери. Зельда старшая. С ней все в порядке. Просто вчера я потянул спину, таская мешки с мукой, и не смог спустить ее вниз сегодня утром.
      - Я могу это сделать, - тотчас вызвался Бенни. - Я могу подняться наверх и забрать ее, если вы позволите.
      Пекарь внимательно посмотрел на юношу.
      - Ты должен быть очень осторожен.
      - Я буду осторожен, мистер Басе. Я буду беречь ее.
      Обещаю.
      - Ты Бенни Кейн, не так ли? - спросил пекарь.
      Бенни кивнул. Мистер Басе посмотрел на него еще более пристально. Зельда рассказывала о тебе. Она говорит, ты учишься в школе, а затем, может быть, поступишь в колледж.
      - Да, через два года, когда окончу английскую школу. Я хочу стать адвокатом.
      Пекарь улыбнулся:
      - Адвокат - это хорошо, Бенни. Обычно я никому не разрешаю выносить мою Зельду. Однако она говорит, что ты хороший юноша, и потому можешь подняться наверх и принести ее сюда.
      Когда он усаживал ее в кресло на тротуаре перед булочной, ее щека скользнула по его щеке, и ему показалось, что он прикоснулся к прекрасному шелку, прохладному и очень мягкому. Она задержала его руки в своих на несколько секунд дольше, чем требовалось, когда благодарила его.
      Четыре месяца спустя Бенни бросил школу. Родители не знали об этом. Они думали, что он посещает занятия как обычно, потому что его не было дома целый день. Вместо этого он работал на Большого Мойшу, зарабатывая четыре доллара в неделю.
      - Ты крепкий парень. Иногда работа, которую надо сделать для меня, требует крепких парней. Например, когда жильцы пытаются обмануть меня и не платят за аренду. Ты понял?
      Бенни понимал. Ему не особенно нравилась такая работа, но он знал, что, если собирается жениться на Зельде и пригласить лучших докторов, которые могли бы вылечить ее, ему нужны деньги. Прямо сейчас, а не через семь или восемь лет, когда он, может быть, наконец станет адвокатом.
      Неясно было только одно, как сообщить родителям о своем решении. Поэтому он не очень сожалел, когда к ним домой пришел работник школы, наблюдающий за посещаемостью, и сообщил матери, что ее сын не был на занятиях уже почти месяц.
      Последовал жуткий скандал. Отец сделался таким красным, что Бенни казалось, его вот-вот хватит удар. А мать так сильно плакала, что ее больные глаза покраснели и распухли еще больше. Но мысль о Зельде поддерживала Бенни, и он не смягчился.
      - Убирайся вон! - в конце концов заорал старший Кейн. - Ты больше никогда не переступишь порога этого дома! Слышишь? Никогда! Обманщик! Мошенник!
      Пройдоха! У нас нет больше сына, он умер. Мы прочтем заупокойную молитву за нашего умершего ребенка...
      Мистер Басе побледнел, услышав эту историю:
      - Собственный отец отпевает тебя, а ты хочешь жениться на моей дочери?
      - У отца помутился разум, потому что я не собираюсь стать адвокатом. Но я люблю Зельду, и она любит меня. Я приглашу ей лучших докторов. Она поправится.
      Пекарь месил огромную гору теста. Он был белым с головы до ног, даже его борода и усы были покрыты мукой. Размышляя, он не прекращал своей работы. Он был вдовцом, и у него не было никого, кроме дочерей.
      Из-за того что Зельда была калекой, три другие девушки не могли найти себе мужей. Кто стал бы заботиться о ней и о доме, если бы они вышли замуж и ушли?
      - Доктора стоят много денег, Бенни, - сказал он наконец. - Гораздо больше, чем ты можешь заработать, разнося молоко у мистера Полянского. Даже если бы ты работал полный рабочий день.
      - Я уже не разношу молоко. Я работаю на моего дядю Джейка. - Он давно придумал это и говорил всем, включая Зельду.
      - Джейк Кейн, который владеет кондитерской на Мэртл-стрит?
      - Да. Его дела идут хорошо. Я зарабатываю четыре доллара в неделю и накопил уже сорок долларов. Я могу позаботиться о Зельде, мистер Басе. Я буду беречь ее, обещаю вам.
      - Ты собираешься жить здесь, с нами?
      - Только до тех пор, пока мы не поженимся. Затем у нас будет свое жилье. В Челси. - У Большого Мойши там было несколько хороших домов. Бенни знал, что хозяин может выставить одну из семей за просрочку платежа и сдать ему и Зельде квартиру.
      - Челси. Это довольно далеко.
      - Да. Но мы будем приезжать сюда каждую пятницу на ужин. Так что вам не придется слишком скучать по Зельде. Я закажу для нее такси.
      - Такси. Понятно. Но скажи, кто будет следить за квартирой в Челси? Кто будет готовить еду? Зельда не может много работать.
      - Знаю. Я найму кого-нибудь ей в помощь, пока доктора не поднимут ее на ноги, так чтобы она могла ходить.
      Мистер Басе вздохнул:
      - Бенни, я вижу, ты хорошо обо всем подумал. Мне нечего возразить, но когда все эти планы могут осуществиться? Все это кажется сказкой для Зельды, ее сестер да и для меня. Хорошо, ты можешь спать здесь в булочной до свадьбы. Я поговорю с раввином.
      ***
      Четыре года спустя молодая пара по-прежнему жила в Челси, но уже не в арендованной квартире. Они занимали весь низ в трехэтажном доме, которым владел Бенни Кейн.
      Два года назад Большой Мойша умер, а так как у него не было семьи, за исключением дальних двоюродных кузенов в Польше, он оставил все свое состояние Бенни. К тому времени молодой человек знал, что у Большого Мойши были и другие деловые интересы, из-за чего произошла небольшая война.
      Бенни Кейну пришлось помериться силами с Толстым Йосселом и Шломо Корнблюмом, а также с некоторыми другими конкурентами. Все они были намного старше и опытнее его, однако он победил, потому что был сообразительнее и жестче других и потому что думал о Зельде и ее нуждах. Ему удалось перехватить внука Толстого Иоссела по дороге домой из еврейской школы и передать записку для деда, в которой говорилось, как легко можно расправиться с ребенком. После этого все стало проще.
      Во многих сражениях Бенни легко добивался победы, за исключением борьбы за здоровье Зельды. По крайней мере раз в месяц он показывал ее новым докторам, но никто из них не преуспел в восстановлении подвижности ее усохших ног, чтобы можно было выбросить ненавистные скобы.
      Однако в постели Зельда была без них. В темноте ее недостаток не проявлялся. Бенни и Зельда страстно занимались любовью почти каждую ночь. Он был удивлен ее ненасытностью и тем, что она придумывала, чтобы доставить ему удовольствие, Бенни полагал, что ни одна проститутка в публичных домах на Сколлей-сквер, которыми он частично владел, не могла дать за деньги столько наслаждения, как его жена.
      - Зельда, - каждый раз шептал он потом, - ты невероятно хороша. Я так счастлив.
      - Я люблю тебя, Бенни. Очень люблю, - всегда отвечала она. Но однажды ночью, накануне пятой годовщины их супружества, Зельда ответила по-другому:
      - Я рада, что ты счастлив, Бенни, дорогой. И хочу, чтобы ты стал еще счастливее. Я беременна.
      - Что? Но доктора говорили...
      - Знаю. Я знаю все, что они говорили. Но это правда. Я беременна. Уже три месяца. Наш ребенок родится в октябре.
      Зельда взяла его руку и плотно прижала к своему животу. Она многое предвидела, но не могла рассказать об этом своему любимому мужу.
      - Это мальчик. Я чувствую. Мы назовем его Мойшей в честь нашего благодетеля.
      - Мы будем звать его Майер, это более по-американски.
      - Хорошо, - согласилась Зельда. - И он будет адвокатом, Бенни. Замечательным адвокатом. Обещай, что так и будет.
      - Эй, это зависит не только от меня, - запротестовал Бенни, стараясь не показывать, что внутри у него все опустилось при этих ее словах. - Ты его мать и должна оказывать на него большее влияние, чем я.
      - Адвокатом, дорогой. Обещай.
      - Хорошо, - прошептал он, крепко прижимаясь к ней.
      В день своего рождения, в октябре 1901 года, Майер Кейн весил восемь фунтов и четыре унции и был поразительно похож на отца. Это очень обрадовало бы Зельду, если бы она не умерла сразу же после родов.
      ***
      В отличие от Бенни Кейна Дино Салиателли с самого рождения готовили к темным делам. Он принадлежал к восьмому поколению мужчин, которые были связаны с мафией, сначала на Сицилии, а затем в итальянских кварталах различных американских городов. К тому времени, когда он родился в Бостоне в 1885 году, его семья была уже очень влиятельной. Франко Салиателли, отец Дино, импортировал оливковое масло из Палермо и продавал его бакалейщикам по всему Норт-Энду, Восточному Бостону, Медфорду и Эверетту. Он также предупреждал своих покупателей о возможных подвохах, за что те исправно платили ему каждый месяц.
      Дино являлся последним ребенком и единственным сыном в семье, где было пять дочерей. Его рождение было встречено с большой радостью, и Франко неустанно следил за тем, как мужает мальчик. Дети в их роду, как правило, росли высокими и худыми. Он решил нарушить эту традицию.
      - Ешь, мой мальчик, ешь... - непрестанно повторял Франко. Затем, обращаясь к жене, говорил:
      - Дай ему побольше мяса и спагетти. Что с тобой, Анна? Мой сын чахнет, а ты ничего не предпринимаешь.
      Дино ел, ел и ел, однако становился все выше и худее.
      - У него такая натура, - настаивала мать, заламывая руки и призывая Господа в свидетели, что она дает сыну еды более чем достаточно.
      - Ешь, мой мальчик, ешь, - настаивал Франко.
      К пятнадцати годам Дино вырос до пяти футов и десяти дюймов и весил сто двадцать пять фунтов. У молодого отпрыска богатой и могущественной семьи Салиателли была еще одна примечательная особенность - его глаза. Они вобрали в себя все то бесчисленное оливковое масло из Сицилии, которое щедро переливали в кувшины и разливали по котелкам и кастрюлям на кухне Анны. Они были влажными, черными и огромными.
      С раннего детства, казалось, эти глаза пронизывали человека насквозь и видели все.
      - Мама моя, посмотрите на эти глаза, - повторял Франко. - Это глаза капо, которому должны подчиняться.
      Иногда глаза сына пугали его и заставляли сомневаться, кто главный в его собственном доме.
      - Он должен знать больше, чем я могу научить его, - размышлял Франко однажды ночью вслух. - Надо послать его на время в Сицилию в дом моего отца.
      Анна запричитала и заплакала. Это было безумством посылать единственного сына так далеко, в страну, где существовали вражда и кровная месть. Кто знает, что может случиться?
      - Так надо, - твердо сказал отец. И летом 1901 года в возрасте шестнадцати лет Дино отплыл в Палермо.
      В течение четырех лет, которые юноша провел на острове, кое-что произошло. Во-первых, он глубоко познал семейный кодекс преданности и чести, существовавший в обширном клане, которому он принадлежал, а также узнал о других, соперничающих кланах. Во-вторых, он убил первого в своей жизни человека.
      Это не было просто убийством. Убийство как таковое, в порыве гнева или ради обогащения, считалось подлым поступком в их мире, позорным и запретным.
      То, что сделал Дино, было казнью. Человек был пойман на воровстве цыплят из курятника деда. Преступника привели к деду на террасу, расположенную высоко над аквамариновым Средиземным морем, среди вьющихся красных роз и бледно-голубых ирисов, которые цвели в изобилии в эту свежую весеннюю пору. Здесь вора приговорили к смерти.
      - Ты сделаешь это, Дино, - сказал дед. - Теперь ты уже мужчина, пора.
      - Я был голоден! - заскулил осужденный. - Моя жена беременна, а у нас нет...
      Дино взял пистолет, а двое других парней держали жертву за руки. Они хотели связать вора, но старик не позволил:
      - Трусы, ведь это мой внук, он не промахнется.
      Может быть, от того, что дед так уверенно сказал это, первый выстрел Дино оказался удивительно метким. Пуля попала в лоб и отбросила вора назад к стене террасы, так что мозги забрызгали камни. Затем набежавшие волны смыли их.
      За десять месяцев до того как Дино должен был вернуться в Бостон, произошло третье важное событие. Он влюбился. Объектом его страсти стала девушка по имени Катарина, дочь Луиджи Паскуале, помощника деда, человека богатого и независимого. У нее были густые темно-рыжие волосы и фиалковые глаза, а груди едва не разрывали блузку, стремясь вырваться наружу. Бедра были широкими, ягодицы круглыми, тогда как талия, которую она всегда подчеркивала туго затянутым поясом, казалась такой тонкой, что, по мнению Дино, ее можно было обхватить двумя ладонями.
      Каждое воскресенье многочисленное семейство деда собиралось на большой каменной террасе над морем, где родственники ели, пили и вели беседы, подтверждая свою преданность человеку, которого они называли дон Фиделио. На таких собраниях Катарина и Дино жадно смотрели друг на друга, так что вскоре все заметили это.
      - Дон Фиделио, - сказал отец девушки. - Простите, если я при всем уважении к вам скажу что-то не так, но мне кажется, вашему внуку нужна жена.
      - Хм... Разумно. Но Дино должен вернуться домой в Америку, и это не подлежит обсуждению. Он нужен моему сыну. Так что любой отец сицилиец, который отдаст свою дочь за моего внука, должен понимать, что ему придется надолго проститься с нею и он не сможет подержать на руках своих внуков.
      - Однако, дон Фиделио, несомненно, честь стать вашим близким родственником должна компенсировать эту потерю.
      Так было заключено соглашение.
      Дино был безгранично счастлив иметь такую невесту. До сих пор он только предавался мечтам, онанировал и ждал, когда же у него появится женщина. Все это наконец позади. Теперь он обладал женщиной, и какой!
      Ее тело было именно таким сочным, как он представлял себе, когда видел ее одетой. Обнаженной Катарина была еще красивее, чем он мог вообразить. Кожа ее была нежной, как персик, а дыхание - свежим, как аромат цветов апельсиновых деревьев в саду деда. Но самым прекрасным было то, что она, как и он, страстно хотела заниматься любовью. Их ночи стали нескончаемым наслаждением, и даже днем, если им удавалось остаться одним, она сразу прижималась к нему, а однажды в жаркий полдень она подняла свои юбки и позволила ему овладеть ею прямо на террасе, в то время как дед дремал на кушетке в доме всего в нескольких шагах от них. Поэтому неудивительно, что когда в марте 1905 года новобрачные отправились в Америку, Катарина была уже на шестом месяце беременности и ее живот сильно увеличился.