– Я думала, вы поняли, – повторила жалобно Лайза. – Никогда не имела в виду, что это будет настоящий брак. Я ведь уже говорила, что ваш брат получил бы развод, если бы женился, и мне никогда не приходило в голову, что вы… Разве не понимаете? Была уверена, что вы просто захотите помочь, раз получите…
      – Деньги?
      – Да.
      – А я был уверен, что вы понимаете мое намерение жениться частично из уважения к нашей фамилии.
      – Да, конечно, но…
      – Что подумает обо мне полковник, мои офицеры, если американская девушка, о страстной любви к которой всем объявлено, скрывается после церемонии?
      – Разве им обязательно знать? – прошептала Лайза.
      – Боюсь, исчезновение жены будет трудно скрыть. Моя новобрачная станет получать приглашения. Предполагаются, время от времени, обеды вне дома… театр… благотворительные танцы.
      – Как жаль, – с несчастным видом согласилась Лайза. – Я не понимала этого. Надо отменить бракосочетание. Можно объявить, что мы передумали – вы или я. Придумайте что-нибудь. Завтра же уеду домой.
      Торн Холлоуэй посмотрел на нее с крайним недоверием.
      – Давайте посмотрим, сможем ли мы понять друг друга, – предложил он совершенно спокойно. – Хотите сказать, что незаконнорожденный ребенок предпочтительнее жизни со мной?
      – Не конкретно с вами, – возразила Лайза. – Я не смогу никогда жить ни с одним, – она вздрогнула от отвращения, – ни с одним мужчиной.
      – Почему?
      Она сердито отвернулась от него, пробормотав:
      – Думаю, это очевидно.
      – Наверно, я не такой умный, как предполагал, – ответил он весело, – потому что это совсем не очевидно для меня. Умоляю, объясните.
      Лайза пожала плечами, поворачиваясь к нему.
      – Осмелюсь утверждать, – мрачно начала она, – что, будучи мужчиной, вы не в состоянии понять, что могу думать я… думать… – Большим усилием воли девушка заставила себя продолжить: – То, что мужчина делает с… с телом женщины, так же отвратительно, как и больно; с Филипом это продолжалось не более двух минут, с вашим братом – четыре или пять… – Она посмотрела прямо в его темные, наблюдающие за ней глаза настороженным и встревоженным взглядом. – И никогда не позволю ни одному мужчине снова проделать это со мной. Даже если…
      – Дорогое дитя, – прервал он. – Прошу прощения. Боюсь, мы говорим о разных вещах. Вы хотите сказать, что возражаете против того, чтобы делить со мной постель, а не против того, чтобы жить со мной после бракосочетания?
      – Я… я думаю… Вы хотите сказать, – спросила она наивно, – что это не одно и то же?
      – В обычных обстоятельствах – да, одно и то же, но мы находимся в необычных.
      – В самом деле? – спросила она, все еще сомневаясь и беспокоясь.
      – Рискуя смутить вас, спрошу, будете ли вы возражать, если я выскажусь довольно резко, возможно, грубо?
      – Нет, – ответила Лайза тихо, не будучи уверенной в этом.
      – Чтобы сохранить видимость нормального брака, необходимо жить в одной квартире, – объяснил он решительно. – Даю слово, что не намереваюсь использовать ваше тело таким образом, как вы описали. Предполагаю, что мы будем жить вместе как друзья; а потом, когда ребенок родится и будет зарегистрирован, как положено, и вы захотите нанести визит домой и не вернетесь, это будет не так заметно. – Он доброжелательно улыбнулся. – Как нравится мой план?
      – Мы точно будем только друзьями?
      – Надеюсь, хорошими. Это имеет для вас значение?
      – Д-да, – произнесла она одно-единственное слово, но так неубедительно и с такой тревогой, что стало ясно – абсолютно не убеждена в этом.
      – И чтобы положить начало нашей дружбе, Лайза, – попросил он ласково, – не можете ли сказать, почему все еще сомневаетесь?
      – Извините, – несчастным голосом начала Лайза. – Похоже, вы очень порядочный, очень честный человек, но я… я…
      – А что же вы? – подсказал он ласково.
      – Как жена, – послышалось отчаяние в голосе, – буду полностью в вашей власти. А вдруг измените свое решение?
      – Понимаю. – По его хладнокровному виду и загадочному выражению лица нельзя было определить, действительно ли он был спокоен или скрывает вызванный ею гнев.
      – Извините, – повторила она вопрос, – но это ведь может случиться, не правда ли?
      Торн окинул ее внимательным взглядом.
      – В обычных обстоятельствах – да, – ответил он так же, как несколько минут назад, – но мы находимся не в обычных – ни один мужчина не смог бы не заметить, что вы очень красивая молодая леди: прекрасные глаза, удивительно хорошенькое личико и замечательная фигура. Правда, манеры не совсем светские, – капитан колебался, подыскивая нужные выражения, – но, скажем так, провинциально очаровательные. Короче говоря, – подытожил он, игнорируя вспышку гнева в ее глазах, – нет сомнений, что вы станете соблазном для любого мужчины, даже не влюбленного в вас.
      – Но не для вас, хотите вы сказать? – спросила Лайза, демонстрируя соответствующую его дружелюбию выдержку, которой у нее на самом деле не было.
      – Совершенно верно.
      – Вы находите меня не настолько неотразимой, – продолжала она холодно, – и не боитесь, что станете обращаться со мной так же, как другие мужчины?
      – Не потому, что не хочу, – сказал он внезапно погрустневшим голосом. – Не могу быть таким, как другие.
      Он отвернулся от нее, и гнев Лайзы растаял перед лицом его несомненных страданий.
      – Вы не обязаны рассказывать, если вам будет спокойнее не…
      – Спокойнее? Мне? Никогда больше не будет спокойствия.
      Лайза подошла к нему ближе.
      – Наверняка дела не так уж плохи, да? – спросила она с сомнением.
      – На самом деле плохи. Дадите слово, – краска залила его смуглое лицо, он посмотрел ей прямо в глаза, – что никогда не проболтаетесь о том, чем я хочу поделиться с вами?
      – Даю, – пообещала Лайза.
      – Вы что-нибудь помните о битве в Огайо-Вэлли, произошедшей несколько лет назад?
      Лайза покопалась в памяти.
      – Не слишком много, – призналась она откровенно.
      – Я находился в Вирджинии по особому поручению лорда Данмора, когда…
      – Да, вспомнила, война лорда Данмора.
      – Ее так называли, – подтвердил он, – хотя нашей основной задачей было покончить с властью индейцев на той территории раз и навсегда. Мы выполнили свою миссию, однако не без потерь для меня. Я был… давайте не вдаваться в детали, последствия говорят сами за себя. Дело в том, что мои раны… то, что произошло со мной… Короче… – Он нервно прикусил губу, одновременно сильно ударив одной рукой о другую. – Независимо от моего желания, я не могу выполнять функции мужчины. Говоря иначе, каким бы сильным ни было мое желание, – закончил он с горечью, – ни одна женщина никогда не будет в такой безопасности от посягательств мужчины, в какой вы будете находиться со мной.
      – Мне так жаль, так жаль! – воскликнула Лайза, схватив его за руки и импульсивно прижавшись на мгновение щекой к его лицу.
      – Жаль? Должно быть наоборот. Она отшатнулась.
      – За какое чудовище вы меня принимаете, – возмущенно спросила Лайза, – если думаете, что я буду рада гарантиям для себя ценой ваших ужасных страданий?
      – Простите. Я не всегда так поспешен и суров в оценках, но были времена, когда мои мучения… Даже по прошествии почти двух лет не могу привыкнуть к этому.
      – Я никогда не упомяну об этом снова. И никогда не скажу о вашем несчастье ни одной живой душе, – пообещала она еще раз.
      – Спасибо, но знание о моем «несчастии», как вы любезно выразились, не станет препятствием вашему желанию пройти через обряд бракосочетания, хотя это будет всего лишь брак по расчету? Я ведь мужчина только наполовину.
      – Никогда в своей жизни не слышала такой глупости! – горячо выпалила Лайза. – Мужчина наполовину! Как будто этот… этот орган, которым мужчины так смешно гордятся, является единственным признаком мужчины. Он больше похож – кому это лучше знать, как не мне? – на орудие дьявола. Буду рада и горда выйти за вас замуж и дать ваше имя своему ребенку.
      – Вы не можете себе представить, что это значит для меня, – вымолвил он охрипшим голосом.
      – Или что это значит для меня, – уточнила она. – Неужели вы действительно думали, что я спокойно восприняла вероятность рождения ребенка вне брака? Или необходимость рассказать об этом своей семье, друзьям? Мне и сейчас многое придется объяснять им, но это же не те признания, какие бы пришлось… Сейчас могу высоко держать голову, мне не надо стыдиться, – сказала она, и внезапные слезы сверкнули у нее в глазах, прежде чем медленно скатились по щекам.
 
      Боуэри-Лейн,
      5 октября 1776 года
      Самая любимая из всех бабушек!
      Ты уже получила первое, наспех написанное письмо, которое я отправила с Хайрамом сразу после воинской церемонии, сделавшей меня женой капитана Торна Холлоуэя.
      Есть еще вопрос, который не затронут.
      При всем моем высоком мнении о муже я не перестала сомневаться, такой ли он порядочный джентльмен, каким кажется. Дала адрес своей семьи в Холланд-Хаузе, но он ничего не знает о Грейс-Холле и о твоих намерениях относительно завещания, поэтому в любое время у меня будет место, ему не известное, где всегда смогу найти убежище, если оно понадобится. Чувствую себя виноватой, скрывая что-либо от него, в то время как он откровенен со мной, но теперь, после всего произошедшего, знаю, что нужно уметь защитить себя.
      Надеюсь, бабуля, что твое здоровье улучшилось. И хотя я осталась здесь в соответствии с желанием мужа, так как он считает, что это будет лучше для меня и будущего ребенка, ничто не удержит меня, если я тебе нужна.
      Всегда преданная тебе внучка,
      Лайза Холлоуэй.

      Вечером в день бракосочетания Лайза сидела в обтянутом ситцем кресле и что-то писала на листке бумаги, когда в комнату вошла Тилли. Она неодобрительно посмотрела на молодую госпожу.
      – Вот те на, мисс Лайза, уже давно пора начать раздеваться.
      Лайза подняла глаза от длинного абзаца, содержащего раскаяния и сожаления, адресованные родителям.
      – Я еще не устала, – ответила она рассеянно.
      – Ради Бога, мисс Лайза, кто говорит об усталости? – хихикнула служанка. – Это ваша первая брачная ночь.
      – Действительно! – Она встала, потягиваясь. – Я забыла.
      – Мисс Лайза!
      – Ну и что, была незамужней более восемнадцати лет, а замужем менее одного дня, – ответила Лайза. – Почему же должна – какого черта ты делаешь, Тилли? Я не английская леди и могу одеваться и раздеваться самостоятельно.
      – Капитан Холлоуэй сказал, что у меня нет никаких других обязанностей, кроме как ухаживать за вами, – важно подтвердила Тилли. – Поэтому сейчас расстегну эти пуговицы и помогу надеть ночную рубашку, а потом расчешу волосы.
      – Согласна на помощь с пуговицами, и мне нравится, когда расчесывают волосы, но если вздумаешь надевать на меня ночную рубашку, то надеру тебе уши. Капитан Холлоуэй имел в виду, что в твои обязанности входит следить за моей одеждой и комнатой. Можешь убирать постель и протирать пыль, не говоря уже о шитье, при полном моем согласии.
      – Как прикажете, миссис Холлоуэй. – Тилли заметно обиделась.
      – Тилли, успокойся, – убеждала ее Лайза, – ты же сама и возненавидишь меня, если я превращусь в одну из тех надменных беспомощных английских леди.
      – Возможно, и так, – ответила Тилли холодно, – но мне бы не хотелось, чтобы капитан Холлоуэй думал, что мы не знаем, как и что нужно делать в определенных случаях.
      – Обещаю поставить его в известность, на кого должна пасть вина за это.
      Тилли фыркнула.
      – Упрямая, вот кто вы, мисс Лайза, и всегда такой были.
      – Скажи об этом капитану Холлоуэю, – весело посоветовала Лайза. – Он поверит тебе. – Она спустила верхнюю и нижнюю юбки и шагнула из них, пока Тилли доставала рубашку из тонкого мягкого батиста, отделанного кружевом у шеи и на рукавах. Лайза великодушно воздержалась и не сказала, что предпочла бы что-нибудь более теплое, – всегда сможет переодеться попозже.
      Расчесав волосы, заботливая служанка уложила Лайзу в постель, оставив единственную свечу в медном подсвечнике на тумбочке возле кровати; пожелав «спокойной ночи», Тилли собралась уходить.
      – Тоже надеюсь на спокойную ночь, – серьезно ответила Лайза, испортив все хихиканьем.
      Наконец, поняв, что она пожелала Лайзе в брачную ночь, служанка залилась ярким румянцем от смущения:
      – Вы будете смеяться и на собственных похоронах, мисс Лайза, не говоря уж о брачной ночи.
      Оставшись одна, Лайза вылезла из кровати, дрожа, закуталась в шерстяную шаль и выбрала одну из полудюжины книг, которые купила после отъезда из «Голубки», вернулась в кровать и только пробежала первую страницу, как дверь из комнаты мужа открылась, и осторожно заглянул Торн Холлоуэй.
      – Ушла?
      – Тилли? Да, слава Богу.
      Муж вошел в комнату, и она заметила, что он тоже переоделся: под темно-бордовым парчовым халатом с сатиновыми отворотами виднелась ночная рубашка. В руках он держал поднос, на котором стояли два бокала, завернутая в салфетку бутылка и деревянный ящичек.
      – Что вы принесли? – спросила Лайза, с подозрением глядя на поднос.
      – Шампанское, конечно, надо же отпраздновать нашу свадьбу. – Он умело вытащил пробку, наполнил оба бокала. – Нам придется до конца сыграть свои роли, – напомнил он. – Слуги всегда обмениваются информацией, а этот город – рассадник сплетен. Не хочу, чтобы ко всем пересудам в Нью-Йорке добавились бы наши дела, – и весело чокнулся с ней, – кроме как обычные обсуждения. Ваше здоровье, мадам.
      – A ta sante' et bonheur, mon mari, – ответила Лайза на его тост.
      Он озадаченно посмотрел на нее.
      – Произношение отличное. Не подозревал, что вы говорите по-французски.
      – А как вы могли знать об этом? – пожала плечами Лайза. – Мы не слишком хорошо знакомы. У моей мамы французское происхождение, а нас, – добавила она ласково, – все-таки кое-чему обучали в этой стране.
      – Да, теперь вспомнил: когда вы подписывали брачное свидетельство, среднее имя было французское.
      – Микэ – имя родителей матери. А я – Лайза Микэ Ван Гулик.
      – Вы, – последовала поправка, – Лайза Микэ Ван Гулик Холлоуэй.
      Глотнув шампанского, Лайза поперхнулась, увидев, что муж, отодвинув поднос на середину кровати, сел напротив нее; посмотрела с некоторой тревогой, но он, видимо не подозревая об этом, открыл деревянный ящичек и достал колоду карт.
      – Знакомы с пикетом?
      – Да, – оживилась Лайза. – Бабушка научила. Мне нравится эта игра, – добавила она.
      – Tres bien. – Он улыбнулся, затем снова наполнил бокалы и поставил бутылку на пол. – Надеюсь, продемонстрируете хорошую игру, – сказал он, тасуя карты, – ведь нам надо продержаться, по меньшей мере, два часа.
      – Почему два?
      – Полагаю, – сказал он, поднимаясь, чтобы закрыть соединяющую их комнаты дверь поплотнее, – вряд ли логично оставить вас раньше, во всяком случае в брачную ночь. Вывод, который сделают слуги, если уйду намного раньше, – закончил он беспечно, – будет таков, что один из нас не оправдал ожиданий другого.
      – Тогда, пожалуйста, раздавайте карты, – согласилась Лайза быстро, сдвигая оба бокала на край подноса и протирая его середину полотенцем, в которое было завернуто шампанское. – Вызываю вас на игру на всю ночь. – Ее глаза искрились весельем.
      – На всю ночь! – Его брови удивленно изогнулись. – Даже если вы окажетесь способной бодрствовать до утра, сомневаюсь, что слуги поверят, будто мы оставались в постели такими неутомимыми.
      – Говорите за себя, – ласково попросила Лайза. – Я-то способна… однако, если вы боитесь, что не…
      – Снимите колоду, – немного поспешно предложил он, и Лайза подавила улыбку.
      После первой партии, которую ему удалось выиграть с большим трудом, он помассажировал шею, занемевшую оттого, что сидел, прислонившись к резной спинке кровати, и предложил поделиться подушками. Лайза бросила ему одну из них левой рукой, веером держа карты в правой.
      Когда первые слабые лучи утреннего света стали проникать в освещенную свечой комнату, они закончили ночную игру.
      – Ну и как мы продержались? – язвительно поинтересовалась она, а муж добавил несколько цифр к тем, что уже были на листе бумаги, лежащем на подносе, и сделал окончательный подсчет.
      – Вы должны мне сорок семь фунтов, – объявил он со сдержанным торжеством.
      – Сорок семь фунтов! – повторила она с отчаянием в голосе. – Я думала, мы играли на пенсы.
      – На пенсы? Какой тогда интерес играть?
      – Получая удовольствие от самой игры, конечно.
      – Боюсь, – печально покачал он головой, – вы не настоящий азартный игрок, моя дорогая миссис Холлоуэй. Деньги, а не интерес, – вот что в игре главное. Однако – он притворился, что раздумывает, – на этот раз… и в честь дня нашего бракосочетания…
      – Который закончился в полночь, – уточнила Лайза.
      – В честь вчерашнего бракосочетания, – продолжил он спокойно, – обменяю все сорок семь фунтов на один поцелуй.
      Лайза, избавленная от необходимости отдавать ему сорок семь из ста фунтов, выделенных бабушкой Микэ на расходы, и остаться со страшно мизерной суммой, ухватилась за это предложение.
      – Хорошо, – нетерпеливо согласилась она, опасаясь, как бы он не передумал, выкарабкалась из-под покрывала, пододвинулась к нему, сев на корточки, подняла лицо и закрыла глаза.
      Тотчас же почувствовала его руку под подбородком, и неосознанно черты ее лица исказились, представляя прелестную смесь ожидания и страха.
      – Лайза, посмотри на меня, – ласково попросил он.
      Как только Лайза широко открыла глаза, она почувствовала на своих губах легкое прикосновение – было очень приятное ощущение. Девушка вспомнила, что губы Филипа оставляли почти такое же, но до того, как он стал грубым и жестоким. Ей понравилось, что Торн повернул ее так, чтобы спина оказалась лежащей на его поддерживающей руке, голова прижатой к плечу, а лицо наклонилось таким образом, чтобы их носы не соприкасались – у Филипа и у нее было много затруднений с ними в первое время.
      Ее муж, Торн Холлоуэй, как во сне осознала она, пока поцелуй продолжался и продолжался, знает, что делает – опытен, без сомнения: требовательный рот то ласково и нежно ласкал ее, то становился твердым и жестким, добиваясь ответной реакции. Она поняла, что это восхитительно, когда тебя целует мужчина, знающий, что делает.
      Было странно чувствовать удары его сердца возле собственного, как будто они бились как одно целое… так же, как его прерывистое дыхание отдавалось эхом в ее таком же. Когда он наконец отпустил ее губы, все еще удерживая спину на своей руке, она посмотрела на него затуманенным взором.
      – Надеюсь, – попыталась она подражать той Лайзе, которая, по словам Тилли, будет смеяться даже на собственных похоронах, – вы получили стоимость сорока семи фунтов?
      – Вполне, – прошептал он охрипшим голосом.
      – Если бы я поверила вам, – согласилась Лайза, и голос прозвучал соблазняюще, хотя она намеревалась всего лишь подразнить его, – занялась бы таким бизнесом.
      Торн резко поднял ее.
      – Только в том случае, если он будет полностью моим, моя дорогая жена.
      Неправильно истолковав и его слова, и сопровождавший их жест, Лайза с раскаянием посмотрела на мужа.
      – Простите, не хотела напоминать о вашем… вашем… вашем…
      – Можешь назвать это… моим несчастьем.
      – Должно быть, очень трудно ограничиться поцелуями, когда вы…
      – Да, но все равно нет причин просить прощения. Уж лучше я буду довольствоваться поцелуями, чем ничем.
      – Простите. Боюсь, была ужасно глупой и бестактной, – снова принялась извиняться она. – Несмотря на мой опыт, я знаю не слишком много о мужчинах в этом плане.
      – Ты! Опытная?! Что заставляет тебя так думать?
      – Ну как же, – объяснила она с чувством собственного достоинства, – хотя и против моего желания, но двое мужчин занимались любовью со мной.
      – Во-первых, те двое – не ожидал, кстати, такого от брата Джеймса – были просто самцами, а не мужчинами. Во-вторых, они не занимались с тобой любовью, а насиловали. И, в-третьих, из-за их грубого эгоизма они не только ничего не добавили к твоим знаниям, а наоборот, создали совершенно неправильное представление о том, какими могут – и должны! – быть отношения между мужчиной и женщиной. По твоему собственному признанию, время, которое они, вместе взятые, провели с тобой, не превышает шести минут, а этого недостаточно даже для поцелуев, касаний, ухаживаний и любовной игры, которые обязательно предшествуют половым отношениям.
      Видя, что Лайза смотрит на него удивленными, широко открытыми глазами, Торн попробовал беззаботно рассмеяться.
      – Прости долгую речь, моя дорогая. Хотелось, чтобы… если бы только мог…
      Лайза взяла его руку в обе свои и крепко сжала ее.
      – Простите, что напомнила о вашей утрате, – сказала она. – Не хотела причинить боль. Также хотела бы, – добавила она задумчиво, – узнать вас первым, до того, как…
      – Не будем жаловаться, моя дорогая. – Он перевернул ее руку и прижался губами к ладони. – Как приятно целовать тебя.
      – Очень, – искренне согласилась Лайза, снова поднимая к нему лицо.
      Пальцем он нежно обвел вокруг ее рта. – На сегодняшнюю ночь, то есть на сегодняшнее утро достаточно, любовь моя. Это все, что могу вынести, не разразившись слезами сожаления, что было бы не по-мужски. Кроме того, дом скоро проснется, и надо вернуться в свою комнату. Но подожди, есть у тебя иголка для шитья?
      – Иголка? Конечно, в ящике для рукоделия, но зачем…
      – Принеси, пожалуйста.
      Босиком, плотно закутавшись в шаль, она побежала, принесла иглу и испуганно вскрикнула, когда муж, кратко поблагодарив, взял ее и сильно воткнул в подушечку среднего пальца – появились яркие капли крови. Он отвернул покрывало и стряхнул их на белые простыни – этого показалось мало, – и выдавил еще несколько капель.
      – Вот теперь достаточно, – через минуту объявил он с удовлетворением.
      Лайза почувствовала себя униженной и, покраснев, отвернулась. Он подошел сзади и положил ей руки на плечи.
      – Лайза, тебе нечего стыдиться, это делается для других. Как я уже говорил, да ты и сама знаешь, слуги будут сплетничать. Хочу, чтобы они говорили о моей леди только хорошее.
      Повернувшись, она сильно прижалась к нему. Удивившись, он отдался ее пылкому объятию.

      После первой брачной ночи они стали играть в карты почти ежедневно в одной из комнат, служившей одновременно столовой и гостиной.
      Так как Лайза неоднократно напоминала Торну, что она дочь экономных голландских бюргеров, а не расточительных англичан, они снизили ставки в игре до шиллингов.
      Она продолжала оплачивать проигрыши поцелуями, и ему оставалось только скептически закатывать глаза, когда она, сделав в очередной раз это заявление, краснела от смущения.
      – Я рад, – прошептал Торн однажды вечером, когда пришел к ней в комнату, что уже вошло у них в привычку, для небольшого разговора и долгого прощального поцелуя, – что твоя бережливость не распространяется на это.
      – На что? – спросила она мечтательно, с трудом отрываясь от его губ.
      – На то, что мы делаем, моя радость.
      Она удобно устроилась у него в руках, прижавшись еще крепче.
      – Не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотала она.
      – Ты очень щедро отдаешь себя, Лайза.
      Она оттолкнулась от него, чтобы лучше увидеть его лицо.
      – В самом деле? – спросила она, наполовину довольная, а отчасти озадаченная.
      – Да, – подтвердил он. – Если бы обстоятельства были другими, ты бы…
      Он замолчал, его взгляд стал напряженным, и Лайза, поспешно отодвинувшись от него, сменила тему разговора.
      – Сегодня получила письмо от отца. Моя семья очень хочет познакомиться с тобой. Можно это устроить? Не могли бы мы поехать к ним домой?
      – В Элизабеттаун? Он находится в округе Юнион, не так ли? Боюсь, мои обязанности не позволят сделать это сейчас. Но обещаю организовать твоим родителям сопровождение, если они приедут сюда.
      – Наверное, они не поедут. – Лайза смахнула внезапные слезы. – У отца твердые убеждения. Для него непостижимо, как я могла выйти замуж за британского офицера, хотя он и упомянул, что ты написал хорошее откровенное письмо, и при других обстоятельствах вы бы понравились друг другу.
      – Ах ты, моя бедняжка. – Он заботливо посмотрел на нее. – Холлоуэи действительно испортили твою жизнь, не правда ли? Джеймс должен был бы ответить за это.
      – Если уж на то пошло, – возразила Лайза, – то Ван Гулики в большей степени испортили твою жизнь, Торн. Но полагаю, что я оказалась в надежных руках.
      – Merci, madame, ma femme.
      Лайза отступила назад и сделала глубокий реверанс.
      – Il n'y a pas de quoi, monsieur, mon mari. Она выпрямилась и рассмеялась – им обоим не хотелось расставаться.
      – Мне не хватает игры в пикет, – сказал он. Сегодня они обедали не дома, а во французской таверне и домой приехали поздно.
      – Мне тоже.
      – Хочешь спать? – задал он провокационный вопрос. – Или сможешь не заснуть, пока сыграем хоть одну партию?
      – Не только буду бодрствовать, – сказала Лайза, доставая карты, – но сегодня возьму реванш.
      – Наверно, надо устроиться удобнее, – предложил Торн, и жена кивнула в знак согласия.
      – Мне нужно десять минут, – попросил он и прошел в свою комнату через внутреннюю дверь.
      Торн вернулся несколькими минутами позже назначенного времени в своем обычном темно-бордовом халате, надетом поверх ночной рубашки. Лайза, тоже одетая соответственно, уже сидела за игровым столиком, который муж приказал принести в ее комнату сразу же после женитьбы.