– Ну и ну! – выпалила Крейг, покусывая лепестки маргаритки. – Итак, моя подруга Лайза – падшая женщина. Расскажи подробнее.
      Они сидели под ивой неподалеку от старого голландского кладбища, что делали много раз и в прошлом. Лайза не стала играть роль трагической королевы.
      – Все произошло именно здесь, – начала она, оглядываясь и удивляясь, что не чувствует прежней боли.
      Крейг поспешно выпрямилась.
      – Здесь?!
      – Именно, где ты лежишь, если быть точной.
      – Почему же ты, глупышка, не сказала, мы бы сюда не пришли? – спросила Крейг.
      – Я и не приходила сюда с тех пор, как это случилось… а прошел уже почти год. Но когда ты предложила пойти на старое место и сказала, что хочешь положить букет полевых цветов на могилу бабушки Ван Гулик, как всегда делали, мне захотелось прийти сюда тоже, показалось нелепым связывать место, где так хорошо проводили время, устраивали пикники, вели разговоры, с тем ужасным днем.
      – Неужели так ужасно заниматься любовью?
      – Кошмарно. Но бабушка утверждает, что нельзя назвать происшедшее любовью; она говорит, что у меня любовный опыт, как у нецелованной девственницы. – Ее смех прозвучал несколько истерично. – Мужчин, по-моему, следует обучать этому, так же как и женщин, а бедный Филип не знал – бабушка назвала это более грубым словом – совсем ничего.
      – Проклятие! – воскликнула Крейг, запустив сильные загорелые пальцы в густую копну волос, которой Лайза всегда завидовала: прекрасного насыщенного цвета, представляющего собой смесь каштана с бронзой, они окаймляли ее лицо и шею мягкими пышными завитками. – Ты можешь рассказать, что происходит, когда мужчины… ну, понимаешь… Всегда хотела получить информацию из первых рук, – призналась она.
      – Могу описать только то, что произошло со мной, – ответила Лайза. – …Не слишком много добавила к твоему багажу знаний, так ведь? – закончила она.
      – Тьфу, действительно! – Крейг потянулась за другой маргариткой, которую продолжала жевать в задумчивости. – Конечно, – медленно произнесла она после небольшой паузы, – это было в первый раз. Первый раз всегда больно, насколько я знаю, – добавила быстро, заметив вопросительно поднятую бровь Лайзы.
      – Бабушка подтвердила, что действительно может быть больно, – многозначительно сообщила Лайза, – если мужчина слишком спешит и не заботится о том, чтобы доставить удовольствие женщине, а думает только о собственном наслаждении.
      – Именно об этом и хотелось узнать! – торжествующе воскликнула Крейг. – Это та информация, которую никто не сообщает девушкам. А ты что-нибудь знаешь о том – просто сгораю от любопытства, – что мужчины делают для того, чтобы замедлить все это?
      – Не совсем уверена, но для женщины… ну, если много поцелуев и ласк, ба…
      – Да-да, знаю, «Бабушка говорит». А что ты скажешь о поцелуях и ласках?
      – Ну, они помогают подготовить девушку.
      – Подготовить к чему?
      – Когда он… входит в нее… она уже готова… становится влажной.
      – Влажной, фу! – капризное лицо Крейг скривилось от отвращения. – Не очень-то приятная картина, не правда ли? – спросила она мрачно.
      – Я тоже так думаю. – Лайза посмотрела вверх на ветки ивы, вспомнив, как они простирались над ней, подобно зеленому свадебному балдахину, когда Филип без любви овладел ею. Решительно отогнав воспоминания, продолжила: – Признаюсь, что о поцелуях и ласках можно говорить много. Почти забыла, но когда Филип делал это, еще до того дня, мне это действительно нравилось.
      – А как он ласкал тебя?
      – Всюду. Почти всюду.
      – О! А как целовал?
      – Тоже всю. Хочу сказать… ну, многие другие места, кроме рта, разве ты этого не знаешь?
      – Не-е-ет. Меня целовали только один раз – в губы, имею в виду. Давным-давно. Это было, – она неосознанно ласково прикоснулась к губам пальцами, – волнующе.
      – Ты никогда мне об этом не говорила! – обвинительным тоном упрекнула ее Лайза.
      – Это случилось давно. Я была почти ребенком, – надменно ответила Крейг. – Забыла.
      В течение минуты они смотрели прямо в глаза друг другу, затем Крейг неохотно улыбнулась.
      – Ладно, не забыла. И никогда не забывала, но папа умер, а мама снова вышла замуж, и голова у меня была забита другими вещами.
      – Это кто-нибудь, кого я знаю? – спросила Лайза, мысленно перебрав множество годящихся в женихи молодых людей Трентона, с которыми встречалась в разное время. Большинство из них были самовлюбленными прыщавыми юнцами, и ни одного из них отец Крейг не считал подходящими для наследницы Сент-Джона.
      – Нет. Я встретилась с ним в Вирджинии в тот год, когда гостила у дедушки, потому что родители ездили в Англию. Он был домашним учителем моих кузенов и, кроме всего прочего, квакером. – Ее глаза затуманились. – Но целовался не как квакер.
      – А разве квакеры целуются как-то иначе? – засмеялась Лайза. – Ты влюблена в него, Крейг?
      – Не говори глупостей. Он уехал из Вирджинии сто лет назад. Даже не знаю, где он сейчас. Хочу сказать, Лиззи… хотелось бы влюбиться в кого-нибудь, кому можно довериться и выйти замуж. Он смог бы унаследовать Грин-Гейтс, а я законно избавилась бы от мистера Кохрана.
      – А как же мать?
      – Не знаю. – Крейг легко поднялась на ноги. – Между прочим, мне только семнадцать, как и тебе, и, не сомневаюсь, мистер Кохран не согласится на мое замужество, даже если выберу самого лучшего человека во всех тринадцати колониях: ведь тогда он теряет возможность прибрать к рукам Грин-Гейтс.
      Лайза разрыдалась, а Крейг ошеломленно уставилась на нее.
      – Что я такого сказала? Лиззи, извини. Что не так?
      – Помнишь время, когда мы обычно сидели здесь и строили планы на будущее? Были такими самоуверенными, такими самонадеянными, – всхлипнула Лайза. – Казалось, что нам ничто не помешает, и мы добьемся, чего хотим. Вот о чем думали. О Крейг, когда все пошло наперекосяк? Почему?
      – Лайза Ван Гулик, стыдись! Мы молоды и сильны; у нас хорошее здоровье, и когда-нибудь станем обеспеченными, а может быть, и мудрыми. – Она протянула руку, схватила прядь золотистых волос Лайзы и ободряюще подергала ее. – Когда-нибудь поправим наши дела, поправим обязательно.
      – Да, конечно, – эхом отозвалась Лайза, оживившись. – Поехали, отвезу тебя домой.
      Другое неожиданное последствие приезда Крейг состояло в том, что отцы и матери неженатых сыновей не собирались упустить возможности поискать счастья у такой наследницы, каковой являлась Крейг Сент-Джон из Трентона. Совершенно неожиданно дюжина или более семей, посоветовавшись в тиши спален, приняли добродетельное решение – простить Лайзу Ван Гулик и разрешить ей вернуться в порядочное общество.
      Крейг, обеспокоенная отношением окружающих к Лайзе, после тайного разговора с Кэтрин, проявила неожиданный интерес как к дневным общественным мероприятиям, так и к вечерним приемам, на которые они постоянно приглашались.
      – Это мама уговорила тебя? – проворчала Лайза в один из прекрасных сентябрьских дней, когда пришлось отложить пикник с Арендом только потому, что надо было успеть приготовить платья и уложить волосы к скучному приему у местного судьи Зиглера.
      – Ну, конечно же, она, – ответила Крейг с обычной поразительной прямотой. – Ты же не думаешь, что я добровольно согласилась бы провести этот изумительный день, слушая, как два зиглеровских сынка, заикаясь, начнут говорить комплименты и смотреть на меня поверх тарелок влюбленными глазами, а их мать, находясь справа от меня, станет уверять, как счастлива будет любая девушка, заполучив одного из ее сыночков, а отец подсчитывать в уме, каким богатством, кроме Грин-Гейтс, я владею.
      – Зачем же нам ехать к ним? Могли бы послать свои извинения.
      – Ну и тупая же ты, Лайза. Все делается для того, чтобы вернуть тебя в респектабельное общество.
      – Не нуждаюсь в этом одолжении, спасибо.
      – Действительно глупа! А кому это интересно? Ты должна думать о семье и о том ужасном положении, в котором она находится. Они ведь ничего не совершили, но если тебя отвергает общество, родные в знак солидарности должны тоже перейти в разряд отверженных, – уточнила Крейг. – Весьма пикантное положение, если учесть, что им придется прожить здесь всю оставшуюся жизнь. А каково будет Аренду, когда начнет подыскивать жену?
      – Уже нашел, маленькая глупышка. Разве не знаешь, что он хочет тебя?
      – Конечно, знаю, – пожала плечами Крейг, – но он в том возрасте, что и мальчики Зиглера. В следующем месяце ему приглянется кто-нибудь еще. Ну как насчет приглашения?
      – Если надо пойти, значит, пойду, – проворчала Лайза, – но у меня такое ощущение, что занимаюсь благотворительностью.
      – Терпи! – ласково посоветовала Крейг. Лайза сделала грубый жест.
      – Не беспокойся, вытерплю, – резко ответила она, сознавая, что ради матери должна выносить и скуку, и задевающее самолюбие покровительство, лишь бы быть снова принятой в местное общество.
      Крейг получила повелительное предписание от отчима вернуться домой в самом начале октября. К этому времени L'affaire племянника священника, как ее подруга и бабушка Микэ привыкли это называть, стало забываться.
      – Должна ехать, – обратилась Крейг к Лайзе, поднимая глаза от письма, только что доставленного из города. – Не потому, что отчим требует этого, конечно, но… послушай. – И она с беспокойством прочитала вслух: – «Твоя дорогая мать нездорова и великодушно скрывала истинное состояние, чтобы не причинить тебе боль и не помешать легкомысленным удовольствиям, которыми ты наслаждаешься…»
      – Звучит так, – заметила Лайза после минутного раздумья, – как будто он и является тем человеком, который хотел бы запретить тебе эти «легкомысленные удовольствия».
      – Так оно и есть. Ему ненавистна даже мысль, что я могу развлекаться где-то без его надзора. Но все равно, – она слегка нахмурилась, просматривая следующий абзац. – Не могу остаться, Лиззи, – решила она, не то сожалея, не то извиняясь. – Даже если не все так серьезно, мама, возможно, впала в уныние. Если я нужна ей…
      – Конечно, ты должна поехать, – успокоила ее Лайза. – А если окажется, что это ложная тревога, всегда можешь вернуться. Или, если хочешь, соберу все свои силенки, чтобы вынести мистера Кохрана, и приеду в Грин-Гейтс, когда твоей матери станет лучше.
      Крейг поднялась с кровати, где они сидели, скрестив ноги, и пренебрежительно швырнула письмо отчима на пол.
      – Ловлю на слове, – сказала она. Оказалось, что миссис Кохран действительно серьезно больна, и ее выздоровление затянулось. Прошла еще одна зима и весна, прежде чем Лайза нанесла обещанный визит в Грин-Гейтс.

      Казалось, до большей части жителей Трентона не дошли или не тронули их сердце события лета 1776 года, когда далеко от них, в Филадельфии, кучка, похоже, сумасшедших, назвавших себя конгрессом, объявила тринадцать колоний суверенной страной, свободной и независимой от британского правления.
      Британские солдаты, разбросанные по всему Джерси, со смехом уверяли, что это детская вспышка раздражения, не представляющая для них серьезной опасности, так как армия Его Величества для того здесь и находится, чтобы отшлепать капризных колонистов и отправить без ужина в постель – дисциплинарное наказание, которое закаленным британским войскам легко осуществить против неопытных провинциальных новобранцев.
      Обе группировки – стойкие либералы и горячие лоялисты – попали в одну и ту же беду; многие другие проводили двойственную политику, молчаливо выжидая, в какую сторону подует сильнее ветер.
      В Грин-Гейт рассуждения мистера Кохрана в это время стали не такими лицемерными, как прежде, так как он не видел смысла принимать сторону Америки, будучи уверенным, что Великобритания окажется в выигрыше в любом случае.
      Стараясь показать свою преданность, Кохран, преодолев отвращение к легкомыслию, открыл двери Грин-Гейтс, широко и гостеприимно, для любого офицера короля Георга, расквартированного в округе. Лучшие вина, которые очень экономно расходовались после смерти прежнего хозяина, были принесены из подвалов Сент-Джона. Прекрасная еда дополняла его стол.
      Мистер Кохран удивил даже критически настроенную падчерицу, не пожалев нескольких пенсов для оплаты скрипачей, оказавшихся среди его работников, – те играли по вечерам, и не только музыку для слуха, но и такую, под которую она с Лайзой могла бы танцевать с британскими офицерами. Одетые в военную форму, англичане казались совсем другими, веселыми и элегантными, трогательно благодарными за радушный прием в американском доме, хорошими собеседниками, полными естественного очарования, с изысканными, часто шутливыми манерами.
      – Чувствую себя виноватой за то, что они мне так нравятся, – однажды ночью призналась Лайза.
      – Почему, черт возьми, виноватой?
      – Ты же знаешь, Крейг, какой у меня папа либерал. Можешь представить, как он будет чувствовать себя, если узнает, что почти каждый вечер его дочь скакала с британскими солдатами. Для него они враги.
      – А мне представляется, что он будет доволен – его дочь стала прежней Лайзой, – весело ответила Крейг, – ему наплевать, с кем ты проводишь время: что плохого в том, раз уж все равно идет война, что ты танцуешь с британцами? – Подруга пожала плечами. – Это не политическое дело. Возможно, позже… – Она внезапно нахмурилась, затем снова пожала плечами. – У нас до этого были неприятности с Англией, но прошли; вероятно, появятся снова, но зачем нам беспокоиться о них, во всяком случае сейчас.
      – А что же ты предполагаешь делать?
      – Радоваться, что Грин-Гейтс – веселое, счастливое место, как при отце, когда он был жив, – вызывающе отрезала Крейг. – И тебе следует сделать то же самое. Даже мистер Кохран, – отметила она иронично, – нашел себе, если заметила, оправдание в библейских указаниях.
      – Ешь, пей и будь веселой?
      – Совершенно верно.
      Лайза ответила многозначительной усмешкой.
      – Что-то не припоминаю, чтобы Лука обмолвился о музыке и танцах.
      – Знаю, но давай не будем говорить об этом Его Величеству Самодовольству. – Она растянулась на кровати лицом вниз, подсунув под грудь подушку. – Я довольствуюсь тем, что имею в настоящее время… и ты последуй моему примеру.
      – Ты заговорила, как бабушка Микэ.
      – Должно быть, это комплимент. У твоей бабушки Микэ гораздо больше здравого смысла, чем у тебя.
      – Благодарю, однако это в равной степени относится и к тебе тоже, – Лайза дотянулась до свободной подушки и, шлепнув ее на спину Крейг, быстро вылетела за дверь, не дожидаясь возмездия.
      Лейтенанты Холлоуэй и Форбс, самые привлекательные из всех их знакомых британцев – вот что значит лихая драгунская форма, утверждала Крейг, – предложили девушкам отправиться на пикник на Рок-Хилл, самую высокую точку в округе Грин-Гейтс, и получили их согласие без всякого беспокойства.
      Британцы обещали захватить полную корзину вкусной еды, приготовленной хозяйкой их квартиры. К удивлению Лайзы, мистер Кохран добровольно выделил несколько бутылок прекрасного вина из подвалов Сент-Джона.
      – Не будь дурой! – жестко напомнила Крейг. – Больше всего ему хочется выдать меня замуж за англичанина и отправить жить за Атлантику, а самому остаться королем в Грин-Гейтс. – Ее губы скривились в злую усмешку. – Но это – через мой труп, и пусть пока что старый Кохран помечтает, надеясь на это. – Она беспечно рассмеялась. – Могу флиртовать и веселиться с британскими офицерами, в то время как дорогой отчим даже не подозревает, что я американка… американка до кончиков ногтей.
      – О, Крейг, – пропела Лайза, – я тоже. – И продолжала дурашливо:
 
Мой папа и я отправились в лагерь,
Отправились в лагерь,
И с нами пошел молодой капитан…
 
      Крейг взяла Лайзу за руки, и они пустились в пляс по комнате, прыгая, как кузнечики, и весело напевая.

* * *

      На следующий день пикник удался на славу – погода благоприятствовала, и было очень весело. После ленча девушек попросили спеть, они, обменявшись многозначительными взглядами, запели песню «Болваны янки».
      Британские офицеры, к этому времени превратившиеся в Джеймса и Генри, с удовольствием выслушали все шесть куплетов этой песни, которую они, по незнанию, принимали за насмешку над разгромленной американской армией, собиравшей свои остатки в Новой Англии.
      Жара к полудню усилилась, и, ободренные непринужденностью американских девушек, два офицера сделали то, что раньше показалось бы им немыслимым, – сбросили теплые ярко-красные кители, освободившись от тяжелых шлемов еще раньше, закатали рукава рубашек.
      – Не прогуляться ли нам? – предложил Форбс. Крейг, соглашаясь, подмигнула Лайзе.
      Лейтенант Холлоуэй растянулся в тени дуба.
      – Расскажи о себе, Лиза, – попросил он, лениво облокотясь на одну руку и вращая фужер с вином длинными, не по-солдатски изящными пальцами.
      – Не Лиза, а Лайза. А может, ты расскажешь об Англии? – задала она встречный вопрос.
      – Англия, – начал он хриплым, обольщающим голосом, – очень зеленая и прекрасная, такая же зеленая, как Джерси, и прекрасная, как Лайза Ван Гулик.
      Он поклонился, и Лайза, приняв комплимент, важно кивнула в ответ.
      – А если серьезно? – спросила она.
      – Это дом и самое прекрасное место для тех, кто богат. К несчастью, мы, Холлоуэй, не богаты, поэтому-то я в армии.
      – Ты находишься в армии не по собственному желанию? – уточнила Лайза, слегка озадаченная.
      – Британская армия – убежище для не имеющих титулов и земли младших сыновей. Мой дядя, виконт Водсвортский, оплатил мой патент на офицерский чин. Очень трудно жить на скудное армейское жалованье, если нет, кроме этого, личного дохода. К несчастью, мой отец оставил меня без поддержки.
      Допив вино, он протянул Лайзе фужер, предлагая его снова наполнить, что она и сделала, как радушная хозяйка.
      – Итак, патриотизм не играет никакой роли в твоей армейской карьере? – продолжала она расспрашивать его. – У тебя нет глубокого убеждения в необходимости воевать с Америкой?
      – Напротив, дорогая, – покровительственно произнес он с подчеркнутой медлительностью. – Очень сильно убежден, – сказал он, допив вино. – И сама должна догадаться – мы не можем допустить, чтобы кучка чертовски дерзких провинциалов осмелилась диктовать условия Британии.
      – Провинциалов, как и я? – спросила Лайза, сладко улыбаясь, в то время как внутри кипела от его самодовольного превосходства и английской надменности.
      – Конечно, не такие прелестные создания, как ты, – ответил он, улыбаясь в ответ.
      Прелестное создание! Ей хотелось выплеснуть оставшееся в бутылке вино прямо ему в лицо, но она вылила его в фужер, про себя считая до десяти.
      – Кроме того, – добавил он вкрадчиво, – из того, что говорят, можно сделать вывод: ты совсем не провинциалка, дорогая мисс Лайза.
      – О! И где вы слышали это, лейтенант Холлоуэй?
      – Джеймс, – напомнил он, сделав еще глоток вина и добавил таинственно: – Ходят слухи.
      – Какие? – добивалась Лайза ласково.
      – Что ты искусница в любовных забавах, – ответил он охрипшим голосом, внезапно обняв ее одной рукой за шею, а второй за талию.
      – И кто же сказал тебе это?
      – Одна ревнивая кошечка из Элизабеттауна, которая сейчас гостит в Трентоне, много чего сообщила, не подозревая, что каждое ее слово делает тебя в моих глазах еще желаннее.
      Лайза не успела отстраниться – он поцеловал ее так сильно, что его зубы впились в нее. Девушка только открыла рот, чтобы запротестовать, как сразу же британец поцеловал ее снова, на этот раз его язык проник ей в рот с такой силой, что можно было задохнуться.
      Она попыталась подняться, но он, смеясь, прижал ее руки к туловищу и, продолжая целовать, уложил на землю.
      – Не сопротивляйся, милая, и испытаешь радость, – обещал он с таким веселым пьяным бесстыдством, что Лайза одновременно замолотила по нему руками, лягнула ногой и попыталась дать пощечину.
      – А вот это уже совсем не по-дружески, – сказал он, задыхаясь и падая на нее.
      Беспомощно барахтаясь, лежа под ним, Лайза видела лишь густые ветки дуба, оставаясь более рассерженной, чем напуганной.
      – Боже, что же это такое происходит со мной, мужчинами и деревьями? – закричала она громко, не переставая драться.
      Страх и паника появились позже, когда юбки оказались задранными вверх, руки больно засунутыми под ее тело, а ноги грубо раздвинутыми его коленями.
      – Нет! Нет! Нет! Пожалуйста, только не это!
      – Давай живей, милая, зачем притворяться? Ты ведь не жеманная девственница, – прошептал он ей на ухо, прикусывая мочку довольно сильно.
      А дальше все происходило, как и в первый раз, исключая, как он правильно заметил, отсутствие девственности; кроме того, на это ушло уже три минуты, а не две, как с Филипом. Будучи мужчиной с определенным опытом, а не зеленым юнцом, даже будучи довольно пьяным, соблазнитель понимал, что удовольствие от их короткого совокупления, несомненно, получила только одна сторона.
      – Извини, милая, – проворковал лейтенант, приподнимаясь на локтях и глядя на нее сверху вниз. – Несколько минут, – продолжил он, ничуть не смущаясь, – и займемся этим снова, на этот раз – в твое удовольствие.
      Лайза, приподнявшись, неожиданно сильно оттолкнула его назад – потеряв равновесие, насильник упал, а девушка, не мешкая, из груды его вещей выхватила шпагу.
      – Если сделаешь хоть один шаг ко мне, я проткну тебя насквозь, – произнесла она, решительно стиснув зубы.
      – Но, милая… – льстиво начал он, приближаясь, а Лайза, еще сильнее сжав рукоятку из слоновой кости, угрожающе подняла шпагу.
      – Сделаю то, что сказала, ублюдок! – Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, и ненависть в глазах не вызывали сомнений.
      – Очень хорошо, милая, – согласился он тем же веселым, беззлобным тоном. – Слышу и повинуюсь. – Неторопливо, с нарочитой заботой о брюках из оленьей кожи, сел под дерево.
      – Оставайся там, – приказала Лайза и, не произнеся больше ни слова, направилась к Грин-Гейтс.
      – О, мисс Лайза, – его беззаботный, смеющийся голос донесся до нее, – что ты скажешь своему хозяину, вернувшись домой одна и с моей шпагой?
      – Скажу, – Лайза вложила в голос все свое презрение, – что одолжила у тебя, чтобы убить змею.
      Если сделаешь попытку вернуть ее через мистера Кохрана, – добавила невыразительно, все еще отвернувшись от него, – пойду к твоему полковнику и подам жалобу – тебя будут судить за изнасилование гостьи известного лоялиста, подумай, что это значит.
      Очевидно, этот аргумент оказался эффективным: он не сделал ни малейшей попытки преследовать ее, спускающуюся с холма на небольшое ровное поле, на краю которого, ссутулясь, сидел лейтенант Генри Форбс, уткнув лицо в колени.
      Лайза хотела незамеченной проскочить мимо него, когда услышала смеющийся голое Крейг, зовущий ее по имени.
      – Лиззи! Лиззи! Я здесь!
      Крейг стояла, скорчившись от смеха, возле покрашенной калитки, ведущей к скромному домику одного из арендаторов; овладев собой, заметила шпагу, прижатую к груди Лайзы, и снова затряслась от смеха.
      – Ты действительно воспользовалась ею, чтобы защититься? – заикаясь, спросила она между приступами смеха. – О, Лайза, поцелуй Аренда, когда вернешься домой. Возможно, в конце концов выйду за него замуж.
      Лайза посмотрела на нее с тревогой. Не сошла ли Крейг с ума?
      – Эта большая скотина обидела тебя? – свирепо спросила она, поднимая шпагу.
      Крейг снова зашлась от смеха.
      – Н-нет! Я наказала эту большую скотину, – проговорила подруга, давясь от смеха. – Благодаря Аренду, его номер не прошел.
      – Аренду?
      – Да, Аренду… знаешь, это твой брат? – спросила она, все еще смеясь, затем взяла Лайзу за локоть. – Пошли. Нам лучше добраться до дома, пока тот солдатик не пришел в себя. Расскажу все по дороге.
      С волочившейся шпагой и ощутимой болью между ногами Лайзе было трудно идти быстро. Кроме того, в отличие от Крейг, продолжавшей посмеиваться про себя, у нее не было причин для веселья.
      – Что такого сделал Аренд, за что ты так благодарна ему? – спросила Лайза.
      – Еще в прошлом году в Холланд-Хаузе он научил меня, как женщина может противостоять мужчине, который попытается силой овладеть ею. Удар коленом, но, Боже мой, какой неожиданный эффект!
      – Значит, лейтенант Форбс пытался овладеть тобой?
      – Самонадеянный британский ублюдок, – ответила Крейг кратко, – думал, что я упаду в его объятия, как переспелая слива. Пришлось вывести его из этого заблуждения. – Она жестоко усмехнулась. – О небо, как хорошо, что так произошло! В течение длительного времени ему не захочется повторить это с какой-либо другой девушкой.
      – Как бы я хотела, – тихо произнесла Лайза, – чтобы Аренд научил меня тоже.
      – Видишь ли, – начала Крейг извиняющимся тоном, – тогда в Холланд-Хаузе, в прошлом году, я попросила его, но для тебя это была слишком больная тема, и мы ничего не сказали. Но как прекрасно это сработало, не правда ли? – снова спросила она радостно. – А как ты умно поступила, завладев этой шпагой. Действительно тебе пришлось воспользоваться ею, чтобы отбиться от него?
      – Да, в самом деле, взяла ее, чтобы отбиться. А что касается того, как мне удалось это, – она холодно улыбнулась, – то установила, что мужчины всегда становятся легко уязвимы после того, как имели девушку. Вот тогда и использовала эту возможность, чтобы быть уверенной – второго раза не будет.
      – Второго ра… – Глаза Крейг расширились от ужаса. – О, Лайза, нет, нет, нет! Только не это!
      – Как странно. Именно это я и говорила ему, пока… пока он… делал это. – Ее прерывистое дыхание перешло в сдерживаемые всхлипывания. – Но он все равно продолжал. Ты, наверно, думаешь, что один такой случай должен был научить меня, не правда ли? Как думаешь, Крейг, это из-за того, что во мне есть что-то такое, что видят только мужчины?
      Крейг вырвала у нее шпагу и бросила на землю. Она была ниже Лайзы, и ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы притянуть голову подруги себе на плечо.
      – Не смей говорить так! Даже думать об этом не смей! – жестко приказала она, укачивая Лайзу в руках и ласково поглаживая ее золотистые волосы. – Тебе нечего стыдиться. Ты просто славная, хорошая, удивительная девочка, которой так не повезло.
      Лайза подняла голову.
      – Так не повезло, что изнасиловали дважды? – криво улыбнулась она. – Нет, это все из-за того, что мужчины считают меня подходящей для этого. О Боже, Крейг, – всхлипнула она, – как ненавижу мужчин. Они такие… безобразные. Причиняют только боль, и их это совсем не волнует!
      – Ты не должна так думать, Лиззи, это разрушит твою жизнь. Вокруг есть много хороших мужчин. Просто потому…
      Ее голос беспомощно прервался – Лайза вздрогнула и затряслась от ярости и страха.
      – Да, это же говорила бабушка Микэ после первого раза, – повторила Лайза тоскливым недоверчивым голосом, – но сейчас более чем когда-либо я не уверена в этом.
      – Есть Аренд, и твой папа… и мой папа… Есть…
      – Есть Филип, племянник священника, благородные офицеры там, на холме, парни Зиглера, хотевшие бы иметь меня из-за моих земель и приданого, и есть много других мужчин, считающих меня законной добычей, раз репутация подорвана. Боюсь, Крейг…
      – Знаю, дорогая Лиззи, но ты не должна бояться. Сегодня… завтра… когда только захочешь, покажу тебе то, чему научил меня Аренд. Это легко. – Она наклонилась, чтобы поднять шпагу лейтенанта Холлоуэя. – Легче, чем это. Ты больше никогда не будешь беззащитной.
      – Не этого я боюсь… во всяком случае, не сейчас. На этот раз было все иначе, чем с Филипом. Сейчас, когда он сделал это со мной, он… он…
      – Что, Лиззи, дорогая?
      – Остался во мне. Его… так зарождаются дети, – пробормотала она.
      – Немедленно возвращаемся домой, – объявила Крейг. – Надо рассказать Абигайль, которая знает, что нужно делать, она все знает.
      – И расскажет твоей матери! – ужаснувшись, запротестовала Лайза.
      – Нет, не скажет. Это моя няня, ни за что не выдаст, если попрошу ее держать все в тайне, – немножко хвастливо пообещала Крейг. Она посмотрела на шпагу, которую до сих пор держала в руках. – Тебе она нужна, или выбросить в пруд?
      – Нет! Нужна! – Лайза рванула шпагу на себя, но Крейг крепко держала ее. – Хочу, чтобы она оставалась со мной всю жизнь! – возбужденно воскликнула Лайза. – И собираюсь научиться пользоваться ею!
      Они отправились домой, успокаивающе держа друг друга за руки, и Крейг несла шпагу.
      – Сегодня вечером покажешь то, чему научил тебя Аренд, – попросила Лайза уже спокойнее. – Позже, когда поеду домой – ты не будешь возражать, если уеду быстрее, чем планировалось, Крейг? – найду кого-нибудь, кто научит меня владеть ею.

      Старая Абигайль, нянчившая Крейг с раннего детства, приготовила для Лайзы ванную, о которой та больше всего мечтала. Погрузившись по шею в горячую ароматную воду, девушка на некоторое время забыла, что с ней произошло нечто совершенно отвратительное.