— Кто это? — спросила Настя.
— Курьер от Метелкина. Поехали пиво пить.
***
Маша положила трубку и глянула на Марика.
— Не волнуйтесь, все будет тип-топ. Это я вам говорю.
Никаких деталей Марик не объяснял. Маша услышала шум, доносившийся с лестничной клетки.
Марик распахнул дверь. На площадке стояла ватага разноперой молодежи от тринадцати до девятнадцати. Не имело смысла их пересчитывать, свободного места уже не оставалось. Пара мальчишек держали бейсбольные биты на плече, девчонки чирикали как воробьи, большинство что-то пило из банок, остальные жевали жвачку.
— Мы можем идти, — сказал Марик.
Машу облепили со всех сторон, словно она залезла в пчелиный улей. Ватага двинулась вниз, растянувшись на два лестничных пролета. Ни одного членораздельного слова женщина не понимала, будто попала в компанию иностранцев. После каждого набора определенных звуков раздавался смех, от которого тряслись стены. Наконец вся банда высыпала во двор. Человек десять или больше направились к воротам. У подъезда стояли три мотоцикла, издававшие такой треск, как приземлявшийся вертолет, а клубы синего дыма заволокли всю округу.
Маше дали шлем, в котором утонула ее голова, и она видела мир сквозь узкую полоску дымчатого стекла. Ее, как ребенка, усадили на заднее сиденье, и мотоциклы, встав на дыбы, с грохотом сорвались с места. Выезд из двора был перекрыт цепочкой ребят, выкрикивавших какие-то лозунги на своем непонятном языке. Они расступились, пропустили мотоциклы и вновь слились в единое целое.
Какая-то машина попыталась выехать следом, но так и застряла. Веселая компания даже не обращала внимания на сигналы клаксона и выкрики водителя и пассажиров.
Машину все же выпустили, но минут через десять, когда она не знала, куда ей надо сворачивать. От мотоциклов и следа дыма не осталось.
Машу доставили до места с почетным эскортом. Сидевшие у окна Журавлев и его спутники глянули на улицу. Прямо возле дверей в пивной бар с визгом заскрипели тормоза, и три сверкавшие никелем и хромом громобойные двухколесные машины застыли у тротуара.
С одного из мотоциклов сошла изящная женщина в зеленом платье в горошек и сняла с головы шлем гигантских размеров. Тряхнув головой, она расправила светлые волосы и направилась в бар.
— Метелкинский почерк, — сказал Вадим. — Странно, что она не прилетела на метле.
— А мы ее уже где-то видели, — заметила Настя.
— Я уже давно никому и ничему не удивляюсь. Пойду встречу даму…
Журавлев встал. Маша вошла в зал и увидела высокого красивого блондина, который шел ей навстречу. Ей не нужно было напрягать память, она его тут же узнала и опять покраснела, как в первый раз.
— Мир тесен. Наконец-то я могу спросить, как вас зовут, милая-амазонка.
— Маруся.
— Слава Богу, не Клеопатра. Идемте за наш столик.
Теперь их стало четверо. От пива Маша отказалась, креветки ела с удовольствием. Настя попросила официанта принести бутерброды, догадавшись, что Маша голодная.
— В конверте две фотопленки и письмо. Женя сказал, что вы их сами проявите. В Егорьевске нет мастерских по проявке. У нас вообще не любят людей с фотоаппаратами.
Журавлев взял конверт.
— Вы ведь давно в Москве? — спросила Настя. — Я говорю о сегодняшнем дне. Где вы были?
— Вас искала. Телефон не отвечал, и я поехала домой к Жене. Он говорил, что вы живете у него, но вас там не оказалось.
— Вы хотите сказать, Маша, что поднимались в квартиру к Женьке? — удивилась Настя.
— Нет, он меня предупреждал о возможной ловушке. За его квартирой следят. Я это поняла и не пошла к нему.
Митрофан не участвовал в разговоре, он смотрел в окно и о чем-то думал. Маше его лицо показалось знакомым, но она не решалась спросить напрямую, а молодой человек даже не смотрел в ее сторону. Журавлев прочел письмо и передал его Насте.
— Когда вы возвращаетесь домой, Маруся? — спросил он, внимательно разглядывая женщину.
— Сейчас еду на вокзал. Доберусь не раньше одиннадцати или двенадцати ночи.
— Вы увидитесь с Евгением?
— Надеюсь.
— Передайте ему, чтобы он не ходил в монастырь. Это очень опасно. Как я догадываюсь, его уже подцепили на крючок.
— Да, но ему удалось ускользнуть от милиции. Сейчас он у меня, но из города уйти очень трудно. Все выходы под контролем. Нужно дождаться удобного момента.
— Такого момента не будет, — твердо заявил Митрофан, не отрывая глаз от окна. — Если его засветили, то обязательно возьмут. С каждой минутой круг будет только сужаться. Не в их манере отпускать вожжи. Помимо УВД, есть еще силы, способные найти иголку в стоге сена, и наверняка они уже подключились к делу. Гораздо менее опасные люди, не угодившие властям, исчезали раз и навсегда. Шесть лет назад три табора цыган провалились сквозь землю. Они промышляли кражей скота. Ничего, кроме перевернутых телег и порушенных шатров, не нашли. Ни одной живой души.
— И что же делать? — спросила Маша.
— Вы можете ему помочь! — Митрофан бросил на нее оценивающий взгляд, словно хотел убедиться в ее решимости. — Сначала вам надо подготовить отход. Идите к реке, пять-шесть километров от центра города через парк, потом лесом.
— Я знаю, мы ходим с подругами купаться.
— Только вам придется переплыть на другую сторону. Знаете, где село Мамонтовка?
— Найду.
— Там найдете учителя по физкультуре местной школы, Валентин Забелин, спортсмен. Он добился от властей финансовой поддержки, и сейчас в школе имеются три современные моторные лодки и один катер. Скажете Забелину, что вас Коптев-младший прислал. Он знает, что делать. Спустит по реке Евгения до Калуги, а там на рефрижераторе до Москвы доберется. И не стоит с этим тянуть. Время против него работает, а не наоборот. Я знаю, что говорю.
— Вы ведь из Егорьевска? — несмело спросила Маша.
— Кое-что знаю об этом городишке. Но я, как видите, здесь. Москва большая. А парень там, и шансов выбраться у него немного. Советую не терять времени.
— Я все поняла.
Маша встала. Журавлев проводил ее до выхода. Когда он вернулся, Настя перечитывала письмо.
— Как нам раздобыть статью Еремина? — спросила она. — В редакции нам ее не дадут.
— Сами возьмем. Поясок с отмычками у меня еще цел. Реликвия. Подарок самого Максимыча, старорежимного вора в законе, виртуоза-медвежатника. В шестидесятых и семидесятых его имя гремело на всю Москву.
— Ну, навык ты не потерял, конечно, а сигнализации к сегодняшнему дню стали куда надежнее и хитрее.
— Только люди при этом не поумнели. Пользуются теми же допотопными методами. Редакция — не банк.
— Ночью проверим, — Настя встала. — Идем пленки проявлять.
***
После совещания у Дантиста Гельфанд встретился с командой одного из подразделений Пигмея и разработал план операции, к ней были подключены все необходимые структуры для так называемой Карусели. После всех уточнений он позвонил бывшему майору и назначил Сердюку встречу в центре Москвы.
Машина ехала на высокой скорости, главный юрист треста сидел на заднем сиденье и о чем-то думал. Сейчас Сердюк его не очень интересовал. Обычная операция, каких уже было проделано немало. Тут все разложено по полочкам и неожиданностей не предвиделось. Куда сложнее складывалась обстановка в самом тресте. Дантист — слишком самоуверенная личность, он придает значение мелочам, не замечая, как почва уходит из-под ног. Гибель Сократа могла быть случайностью или глупостью. Тут можно по-разному расценивать, однако потеря серьезная.
Сократ мог ошибаться, но в целом это был великолепный стратег и отличный профессионал.
Теперь очередь дошла до Пигмея. Дантист со своим честолюбием ни за что не простит ему обмана. Он скрыл от главного идеолога и руководителя историю с похищением сына, ничего не сказал о том, что впутал в дело Сократа, словом не обмолвился о вызове на Петровку. Дантист принял это как вызов. Его пытались оставить в дураках, обойти стороной. Хорошо, что Пигмей во всем признался. Но так ли просто все выглядит на самом деле? Пигмей засвечен, а это означает конец карьеры и пышные похороны. По-другому Дантист вопросы не решает.
И каков итог? Из треста уйдет еще один мощный кулак. Таких людей с ходу не заменишь, одни их связи чего стоят. Трест превращается в обезглавленную гидру, не способную защищаться и иметь полный кругозор. А тут еще следствие! Чепуха, с одной стороны, не такие наезжали, и со всеми договаривались, но с другой — то, что они каким-то образом докопались до генералов и хотят задействовать военную прокуратуру, пустячком не назовешь. Предупредить он их предупредит, но остановить процесс не сможет. Слишком сложная схема задействована. Все зависит от того, с какого конца прокуроры начнут разматывать клубочек.
Гельфанд понял, что попал в тупик. Остается считать дни до полного краха.
Рано или поздно, но за ними придут. Бежать некуда. Адвокатская фирма в Москве — это все, что у него есть. К тому же он прекрасно знает, как о нем заботятся.
Дантисту известен каждый его шаг. С него глаз не спускают. Генералы тоже держат его под наблюдением. Он слишком много знает. Так просто ему не исчезнуть. К тому же все его деньги вложены в дело, а с пустыми карманами за кордоном делать нечего. Тупик! Иначе не назовешь.
Машина остановилась возле метро «Добрынинская» у подземного перехода.
Сердюку продиктовали номер машины, и он ту же увидел припарковавшийся к тротуару «мерседес». Бывший подрывник, как считал Гельфанд, тут же подсел к нему на заднее сиденье и, забыв поздороваться, начал размахивать руками.
— Эти сволочи у меня машину угнали! Мою «Волгу»! Ей цены нет! Ночью, прямо из гаража! Они лишили меня всего. Не сомневаюсь, что теперь они квартиру подпалят, а потом, когда я превращусь в бомжа, затребуют выкуп за жену. Скоты! Их уничтожать надо, это отребье!
— Эмоциями делу не поможешь, Роман Семеныч. Действовать надо хладнокровно и жестко. Среди моих клиентов немало людей, которые живут не в ладах с законом. И это закономерно. Им, как никому другому, нужны грамотные защитники. Сами понимаете, они мне многим обязаны. Я попросил некоторых из них покопаться в сложившейся обстановке, и они кое-что выяснили. Сейчас мы подъедем к одному месту. Там нас уже ждут нужные люди. Вам их знать не обязательно. Они будут вас защищать в случае конфликта, а конфликты неизбежны. Вам надо показать кавказцам свои клыки, доказать им, что и вы кое на что способны. Мне стало известно, что похищением людей с целью дальнейшего шантажа занимается группировка Мурзы, он же Шамиль Зибиров, отъявленный головорез. Если Зибиров понимает, что выкупа не будет или родственники не в состоянии его выплатить, то он избавляется от своих пленников. Так что гарантировать никто ничего не может. Есть только один способ договориться с ним — показать ему свою силу. Ведь наверняка на вашу жену его кто-то навел, иначе он ею не заинтересовался бы. Обычно его люди берут в заложники людей, зная точно, что выкуп будет заплачен. За ними наблюдают, изучают, а потом действуют. В вашем случае речь идет о мести вам лично, а Мурза лишь попался на удочку. Потом перед ним извинятся, скажут, будто напутали, поставят магарыч и уйдут. Мурза о вас и не вспомнит, а жену вашу закопают где-нибудь в подмосковном лесу. Поэтому нам не следует терять драгоценного времени и убедить бандитов оставить ее в покое и не связываться с людьми, о которых они мало что знают. Хороший урок им не помешает.
— И вы считаете, что он пойдет на попятный?
— У нас нет выбора. Судьба вашей жены предрешена. Нужно использовать последний шанс, другого не будет. Машина остановилась на Таганской площади.
— Слушайте меня внимательно, Роман Семеныч. Перейдете на ту сторону и пройдете в переулок, ведущий к набережной. Там есть ресторан «Колхида». Возле него полно палаток, где торгуют черные. У ресторана их тоже хватает. Подойдите к палатке, к любой. Скажите продавцу, что у вас есть разговор к Шамилю. Сам он, конечно, к вам не выйдет, а пошлет шестерок. Не волнуйтесь, разговаривайте уверенно. Это должен быть ультиматум. Если Мурза к вечеру не освободит вашу жену, то вы уничтожите всю его банду, а самого Шамиля вздернете в сортире. Думаю, такая наглость должна вызвать соответствующую реакцию. Остальное сделают за вас.
Гельфанд поднял с пола портфель и достал из него тонкий бронежилет.
— Наденьте под рубашку. Выглядит неубедительно, но очень надежная штука. Главное, берегите голову.
Через пять минут Сердюк вышел из машины. Может быть, обычный обыватель с твердым характером и с душившей его злобой шел бы на риск, полный решимости и жажды справедливости. Но подполковник милиции Платонов думал иначе. Его втягивают в кровавую разборку, чтобы испытать, как говорится, на вшивость. Тут имелось только два выхода. Один — сесть в троллейбус, уехать домой и забыть о тех, кто причастен к гибели его сына. Второй — идти до конца, доказать своим врагам, что он озлобленный ненавистник всех кавказцев и азиатов, и войти в доверие к главарям организации. Как на его месте должен поступить подполковник милиции? Свернуть или остаться? Вряд ли его уход что-нибудь изменит. Если решение принято, оно будет выполнено. Но он не будет соучастником, он останется чистеньким. Второй вариант предпочтительней. Организацию надо уничтожить изнутри, а для этого нужен доступ. Сейчас он его может получить или лишиться раз и навсегда.
Кажется, выбора уже не оставалось. Пока он думал, ноги привели его к месту событий. Прямо перед ним находились двери ресторана «Колхида». Теперь он попал в поле зрения противоборствующих сторон и ему придется до конца играть роль разъяренного Сердюка. Знали бы они спокойного и безобидного Рому, который сейчас тихо и мирно ловит рыбку у себя в деревне и не помышляет о своей второй жизни, которую его друг ведет в Москве!
Уверенной походкой Платонов подошел к лотку с овощами и строго глянул на толстого кавказца.
— Слушай меня, черная обезьяна. Иди к Шамилю и, скажи ему, что его ждет костлявая возле твоего лотка. Он мне должен. Не вернет должок — загнется.
Выпалил он весь текст быстро без заминки и очень убедительно. Судить можно было по реакции продавца. Того словно с места сдуло, даже деньги остались неубранными под гирей. Ожидание казалось бесконечным, а главное — вокруг царили покой и тишина. Улицы в разгар дня, когда солнце раскалило асфальт, казались вымершими. Где же они, супербоевики, готовые его защищать? Может быть, им решили пожертвовать ради высших целей? Веселенькая штучка! Пришел дядя, облил грязью джигита с горячей кровью и вызвал на дуэль банду, имея в кармане пилку для ногтей.
Банда состояла из четырех человек. Ну это еще куда ни шло. От дверей ресторана они направились в его сторону, черные в черном. Рубашки, брюки, ботинки — все черное, шелковое и щеки небритые. Не Москва, а Арабские Эмираты.
— Ты что-то здесь кудахтал, петух гамбургский? — издали начал самый высокий. Их разделяло шагов пять.
— Стой на месте!
Платонов схватил гирю с прилавка и размахнулся. Деньги подхватил легкий ветерок, и в воздухе запорхали гознаковские бабочки.
— Не приближайся! От тебя псиной несет. Шамиля вызывай, не то всех вас в сортире замочат.
— У Президента угрозам учился? Только дальше угроз дело не пошло.
— Идем с нами, он на тебя посмотрит, перед тем как разорвать на куски.
В окружении обозленных противников Платонов шел на встречу к главному злодею. Все вместе вошли в ресторан. В зале стоял полумрак, работали кондиционеры. Несмотря на раннее время, треть столиков заполняли посетители, и не только кавказцы, но и русские. Компания из десяти-двенадцати человек отмечала какой-то юбилей: Кавказцы сидели группками по три-четыре человека в Разных углах просторного помещения. Как догадался Платонов, Шамиля среди посетителей не было, его повели в глубь зала, после чего проводили в служебное помещение.
В ту же минуту со стороны Таганки появилось несколько автобусов, впереди шла машина автоинспекции с маяком на крыше. Так в летнее время перевозят детей в лагеря отдыха. Автобусы остановились напротив ресторана, а милицейская машина проехала дальше и свернула за угол. Стоявшие возле ресторана кавказцы с любопытством наблюдали за происходившим.
Когда двери машин открылись, любопытство сменилось испугом. Дело в том, что занавески на окнах автобусов были плотно сдвинуты и детей никто не видел.
Впрочем, их там и не было. На мостовую начали высыпать молодые ребята лет шестнадцати-семнадцати с дубинками из стальной арматуры. Все происходило с такой скоростью, что среагировать должным образом никто не успел. Компания, отмечавшая юбилей в ресторане, тут же отрезвела, и из-под стола вынырнули на свет автомат «Калашникова». Кавказцы, сидевшие в зале, повскакш ли с мест, но тут же были взяты под прицел.
— Всем на пол! — раздалась команда юбиляра.
Платонов этого не слышал, он уже находился в одном из кабинетов внутреннего помещения. За столом сидел темно-русый парень лет сорока с бородой и усами. Голубые глаза и наглый взгляд. Ему бы зеленую повязку на лоб, и вылитый полевой командир с экранов телевизоров.
Светлые волосы не могли скрыть его принадлежности кавказцам.
— Ты, кажется, мне грозил, старый пердун? — усмехнулся хозяин, закидывая ноги на крышку стола.
Трое человек стояли за спиной Платонова, держали пистолеты в руках. Подполковник не любил, когда ему приставляли ствол к спине.
— Скажи своим ублюдкам, чтобы убрали пушки. Они меня раздражают.
Мурза рассмеялся. Один из его парней сделал шаг вперед и ударил гостя рукояткой по шее. Платонов упал. Такого обращения он не терпел, даже от очень авторитетных бандитов. Болевой шок прошел быстро, сработала профессиональная реакция. В борьбе за жизнь о царапинах не думают.
Платонов резко откатился в сторону, сделал кувырок через голову и оказался под ногами одного из бандитов. Он тут же врезал ему пяткой по коленям и сбил с ног своего обидчика. Падавший на пол пистолет он поймал на лету, тут же сгруппировался и ударил головой в живот следующему по очереди. Раздался выстрел. Пуля обожгла плечо подполковника, но он успел вскочить на ноги и выбить пистолет у третьего бандита. Но стрелял Шамиль. Платонов развернул стоявшего рядом охранника лицом к столу, схватил его за шею и, оказавшись у него за спиной, сделал удушающий прием. Шамиль выстрелил еще два раза, но пули раздробили грудь охраннику, прикрывавшему Платонова.
— Брось оружие, скотина! — Платонов выставил пистолет вперед, направив ствол на Шамиля. — Живо, щенок!
Труп, загораживавший подполковника, начал сползать на пол. Держать его одной рукой становилось тяжело. Сбитый с ног бандит потянулся за пистолетом, валявшимся в метре от него на ковре. Платонов вынужден был переключить свое внимание на тех, кто захотел продолжить борьбу. Второй уже стоял на ногах.
Лишившись пистолета, он выхватил из-под брючины нож. Ничего не оставалось делать, как стрелять. Платонов сделал пять выстрелов подряд, и все они достигли своей цели. Больше ему никто не мешал. Он перевел оружие в сторону стола, но Шамиль исчез. Одна из панелей в стене была отодвинута в сторону. Подполковник разжал руку, и труп, загораживавший его, рухнул на паркет. Главарь воспользовался потайным ходом и ушел. Вся затея провалилась на корню. Теперь…
Остальное он додумать не успел. Голова взорвалась, словно была начинена не мозгами, а взрывчаткой. Из глаз вырвалось пламя, и все куда-то исчезло. У подполковника подкосились ноги, и он присоединился к компании поверженных им противников.
Глава III
Они встретились на Красной горке в селе, что расположено в двух километрах к западу от Егрьевска. Метелкину удалось добраться до места без приключений. Он помнил о предосторожностях и понимал, что риск никак себя не оправдывал, во всяком случае в мелочах. С ним вопрос решили. Пуля в затылок ему обеспечена.
Если Аркашка Еремин не ждал смерти и шел напролом, не чуя опасности, ему можно простить роковую глупость. Но Метелкин имел поучительный пример перед глазами и обязан дойти до конца, завершив дело друга. Не мешало бы при этом остаться в живых.
До Красней горки он добирался больше двух часов и опоздал на свидание к незнакомцу на двадцать минут.
Они поздоровались.
— Как хоть тебя зовут, спаситель? — спросил Метелкин.
— Коллеги зовут Палычем. Я, Женя, из милиции. Работаю вместе с Марецким. Слыхал?
— В ушах гудит от звона. А как Марецкий в эту кашу ввязался?
— Тут рядом церковь есть. Священника этой церкви убили в Москве. Расследование ведет Марецкий. Так случилось, что все наши ниточки переплелись. Настя — свидетель, Марецкий — сыщик, Еремин погиб здесь, а отец Никодим в Москве. Уехал он туда скрытно, даже не стал советоваться со своим духовником игуменом Пафнутием, настоятелем Кинского монастыря. Очевидно, его нагнали и остановили, отправив на тот свет. Других причин я не вижу. Священник зла никому не делал, мстить ему не за что. Значит, старику хотели заткнуть рот. Ни меня, ни тебя не напугает жалоба Священному Синоду Нам до лампочки. А кого еще? Только церковников. Каких? Кроме прихода отца Никодима и монастыря, здесь нет других молитвенных мест. Вывод напрашивается сам собой. Может быть, мы идем по ложному следу и никто из верующих нам не поверит, но логика вещей ведет нас в монастырь.
— А я в этом не сомневался. Еремин фотографировал монастырь и за это пулю получил в затылок. И про Митрофана ты небось все уже знаешь. Сынок отца Никодима побывал в доме Пелагеи и все материалы Еремина унес с собой и сам скрылся в неизвестном направлении. Может быть, он и предупредил монахов, что папочка в Москву лыжи навострил, чтобы заложить монастырских.
— В чем? — удивился Горелов. — Не могу поймать ниточку. В каком грехе можно обвинить монахов? Здесь их за святых почитают, они весь район к жизни вернули.
Метелкин усмехнулся.
— Странный ты мужик, Палыч! Пораскинь мозгами. Давай отбросим слово «монастырь» и заменим его словом «группировка». Тут же все встанет на свои места. Группировка держит под собой все сельскохозяйственные угодья, земли, фермы, заводы, фабрики, магазины, рынки. Это не просто бизнес, это целая империя, где крутится крупный капитал, огромные деньжищи. Они город купили с потрохами и посадили в нем своих марионеток, начиная с мэра, милиции и кончая прессой. Мнимая свобода на территории зоны с невидимой колючей проволокой. Это местные считают, они живут в раю, потому что ничего никогда другого не видели.
Как мы все, живя за железным занавесом, попадая в Болгарию, обалдевали от изобилия. Так и эти. Им свою жизнь сравнить не с чем. Тюрьма, мэр, директор, милиция, надзиратели, монахи-хозяева, а вокруг этого муравейника витает огромный капитал. Вот где собака зарыта. А если ты очень любопытный, то тебе быстро нос откусят или голову продырявят. Возьмем, к примеру, нас с тобой.
Допустим, что местный фельдмаршал от ментуры с уникальной фамилией Мягков закроет на нас глаза. Зачем зря задницу от кресла отрывать? Пусть ребята гуляют. И мы с тобой получаем полную свободу действий. А дальше что? К монастырю тебя и близко не подпустят. Там у них дозорный на колокольне с рацией бдит. Через стену не перемахнешь. Ну а если и попадешь туда, то ничего интересного не найдешь. Потому что не знаешь, что искать! Тычем пальцем в небо и мечтаем, как бы собрать букет на минном поле.
Горелов немного подумал и сказал:
— Во многом с тобой можно согласиться, но я привык исходить из фактов.
Если бы в монастыре шла размеренная монашеская жизнь и вопрос касался только его величества капитала, то все выглядело бы иначе. Вряд ли церковники укрывают свои доходы и организовали Центробанк на территории монастыря. Я думаю, они исправно платят подати в лоно святой Церкви. Всем известно — деньги они умеют вкладывать и оборачивать. Финансы — материя тонкая и журналисту не по зубам.
Еремин не приехал бы из Москвы в эту дыру с фотоаппаратурой разоблачать темные стороны монашества на ниве незаконных денежных махинаций. Их на пленку не сфотографируешь. Отец Никодим не стал бы углубляться в эти дебри, непостижимые его уму и портящие весь пристойный вид. Бревно в глазу, которое можно сфотографировать. Вот почему Мягков задергался и репортера пристрелили, и отца Никодима остановили, не дав ему заговорить. Да, согласен, нам не все понятно.
Извини, но и сыщики с более солидным стажем уткнутся в тупик. Не каждый день расследование приводит следствие к вратам святой обители. Тут даже соответствующих законов нет. Не подумали. Церковь стоит особняком, и никто к ним не лезет. Туда идут с другими целями. Чтобы нам понять или попросту наткнуться на след, необходимо пройти путем Аркадия Еремина. Мы начали с того места, где Еремин нашел свой конец. На что он напоролся? Может быть, случайно, так часто бывает. Ищешь одно, а находишь другое. Подумай, Женя, ты Еремина хорошо знал.
Метелкин долго не думал.
— Я уже отправил послание в Москву. Уверен, Дик достанет ту статью, которую Аркадий сдал в свою редакцию. Скорее всего, статья имеет взрывной характер. В одном ты прав — Еремин за сенсациями не гонялся, чернуху не лепил, клубничкой не баловался. Похоже на то, будто он и впрямь напоролся на бревно в темноте. Что-то выплыло на его пути. Неожиданно. Он ездил в Тулу в командировку. Там какой-то съезд проходил, партийный или аграрный, короче говоря, стандартная тягомотина для одной-двух колонок на пятой полосе. Вернулся в Москву, сдал материал, взял отпуск, аппаратуру и рванул сюда. Уверен, раньше он о Егорьевске даже не слышал, а уж о Кинском монастыре и подавно. Это говорит о том, что тема его задела. Я знаю их главного редактора. Перестраховщик, каких трудно сыскать. На каждую заметку ищет подтверждение, боится место потерять.
Мужик без семи пядей во лбу. Начинал с корректора, по сути, им и остался. В другое место ему не уйти. Выгонят на улицу, пойдет воздушными шариками торговать. Предполагаю, что материал Еремина ему понравился и даже увлек, но в печать без фактов он его не дал. Тут Аркаша и сорвался, сорвался и влип. Не был готов к препятствиям. Пошел искать правду к протоиерею Никодиму, а тот ему поверил и так испугался, что в Москву рванул. Оба за свое рвение и поплатились жизнью.
— Нам нужно знать содержание статьи, — твердо заявил Горелов.
— Ее еще добыть надо. На это время уйдет.
— Марецкий добудет.
— Ничего он не получит. Шершнев ее скорее сожрет, чем ментам отдаст. Я же тебе сказал, что главный редактор — трус и перестраховщик. Как Марецкий докажет, что Еремин ему какой-то сенсационный материал передавал? Там нет расходно-приходных книг и учет не ведется. Статью могли и не регистрировать, даже наверняка. Она упала на дно ящика Шершнева и лежит как макулатура, заваленная бумагами и папками. Нет, Марецкому там делать нечего. С чем придет, с тем и уйдет. А Дик — дело другое. Этот своего не упустит. Только ведь с одного захода статью не найдешь. Он в том же положении, что и мы. Иди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что! И даже не знает о чем статья, несколько страничек печатного текста. Подпись ничего не значит. Псевдоним, как правило, а название может быть отвлеченным. Знаешь, сколько таких бумажек со скрепочками валяется во всех углах каждого кабинета?! А Шершнев статейку наверняка закамуфлировал под доклад какого-нибудь депутата Ободдуева на конференции по правам потребителя в селе Кукуеве. Иголку в стоге легче найти.
— Пусть твой Журавлев ищет, а нам сваливать из Егорьевска надо. Попробуем в Тулу прорваться. Метелкин хлопнул Горелова по плечу.
— Ты читаешь мои мысли, Палыч! Сегодня следователь областной прокуратуры в Тулу уехал. Толковый парень. Тут ему все равно разгуляться не дали, вот он и отправился восвояси. Он мужик сообразительный и положение дел в городе знает. И все же перед отъездом я еще разок глянул бы на монастырь.
— Для того я и позвал тебя сюда. Уже темнеет. Пять километров лесом. К ночи доберемся. Компасом я обзавелся, фонари тоже есть, авось не заблудимся.
***
За вековыми стенами монастыря в огромной рубленой избе сидел отец Платон, всемогущий правитель тихой обители и всех земель, что раскинулись на двадцать верст. Тихий, незаметный, с жестким рубленым лицом, лысиной, обрамленной жидкими длинными волосами до плеч, с редкой бороденкой, клоками разбросанной по щекам и подбородку. Он восседал на черном деревянном кресле посреди огромной залы, где вдоль стен прятались длинные скамьи, занятые молодыми послушниками.
Стены сруба, украшенные иконами с лампадами, свечи в канделябрах и полумрак очень контрастировали с огромным столом, на котором стоял компьютер и несколько телефонных аппаратов. Обычно его прикрывали ширмой, но сегодня этого не сделали.
Возле дверей замерли шестеро монахов с автоматами наперевес, что так же резало глаз, как манекены под распятием. В центре залы под свечной люстрой поставленные на колени со связанными за спинами руками маялись три таких же, как и остальные, монаха.
Говорил только Платон, восседавший на деревянном троне.
— Трудные времена приходят, братья мои! Не вправе мы уйти с выбранного пути нашего по доброй воле. Однажды нас уже вышибли с поля боя безмозглые политиканы и принудили сложить оружие и уйти, чуя, как в спины нам смотрят стволы черни неподвластной. Теперь над нами нет никого, кроме гласа Божьего. Мы живем по христианским законам — око за око. Никто нам не указ в священной войне. Не за то мы кровь свою проливали, чтобы нас сожрал червь из собственной утробы. Позор лег на братство «Белых волков»! Страхом парализованные все уставы порушили и десяток невинных душ загубили. Свидетелей испугались! На всю столицу прославились! Вы не воины, а шакалы. В батальоне «Белых волков» шакалам не место.
Один из монахов поднял голову и взглянул на вожака.
— А не ты ли, брат Платон, учил нас убивать свидетелей, когда мы в Чечне дрались? Не ты ли говорил, что каждый оставшийся в живых чеченец — твой смертный враг? Тебя не достанет, твой дом найдет и родню всю перережет. Мы твоей науке верны остались.
— Молчи, старлей. Другом ты мне был, верил в тебя. Так ты же пошел поперек устава.
— Свидетели братству угрожали, а значит, враги! И ты мне рот не затыкай.
Перед смертью каждый свое слово сказать может. Не ты ли первый заповедь нарушил и погнал нас следом за Никодимом?! Я не спорил. Пошел губить душу невинного святоши. Знал, что он в монастырь ревизию синодскую приведет. И над святостью есть что-то более высшее. Знал, что Никодим мог погубить на корню наше дело. Но если лес рубят, то щепки летят. Все это случилось за неделю до телепередачи, где все наши морды прописаны. Или ты не видел этого? Оставить за собой след — то же, что визитки по пути разбрасывать.