Глава девятнадцатая

СУДЬБА

Когда я очнулся, мне стало страшно. Но мои глаза быстро прояснились, пелена расступилась. И тогда меня переполнило удивление, столь сильное, что оно походило на испуг. Хастингс лежал на спине, и в его груди торчал мой меч, раскачиваясь в такт его дыханию. Он был еще жив, и когда его глаза встретились с моими, я увидел в них что-то вроде приветствия.

В безотчетном страхе оттого, что он может вытащить меч из груди и ударит меня, я откатился от него в такой спешке, что стоявшие вокруг викинги расхохотались. Этот звук, такой мирный, вернул мне способность нормально соображать. Я поверил в чудо своего избавления от Хастингса и попытался осмыслить происходящее.

У многих викингов текла кровь, но никто не был ранен серьезно, а двойной киль спас севший на мель корабль от сильных повреждений. Белая ряса брата Годвина предстала перед моим взором одновременно с черными кудрями Морганы. Он поднялся к нам с «Гримхильды» и встал с ней рядом, словно желая защитить. Энит одиноко стояла на коленях, молясь. Меера держалась возле Убби, ее глаза блестели, а лицо обрело какую-то странную, печальную красоту. Эгберт гордо выпрямился, пытаясь выглядеть как король, но я даже не повернул головы в его сторону.

— Вы смеетесь! — крикнула Меера своим звучным голосом. — Вы, викинги, всегда смеетесь, когда вам следовало бы плакать над своей глупостью! И ты, Убби, смеялся тоже — я видела.

— Я не мог удержаться, Меера! — Убби попытался придать своему лицу пристыженное выражение.

— Твой отец и твой брат убиты рабом-выскочкой Ты не только дурак, но и трус. Почему бы тебе не вырезать ему Красного Орла, как хотел Хастингс?

— Заткнись, или я поступлю с тобой, как он. Говорят тебе, надо подождать! Я поговорю с Хастингсом, когда ему станет лучше. Он потерял не так уж много крови.

— Хастингс умрет, как только будет вынут меч, — заговорил Годвин, — ноя согласен с тобой, Убби, хватит убийств.

— Тогда я поговорю с Иваром и Бьёрном, — продолжал Убби, — мы должны это обсудить все вместе.

Бешеная жажда жизни, обретшей надежду, погнала горячую кровь в моих жилах, и я вскочил на ноги. У меня закружилась голова, но я все же сорвал с шеи Хастингса шнурок, на котором висела железная рыбка. Затем я встал рядом с ним и протянул руку к рукояти торчащего из его груди меча.

— Ударь его секирой, а то будет поздно, — крикнула Меера Убби. Но прежде, чем он успел ответить, величественно, будто король, вперед выступил Эгберт.

— Нет, между ними будет перемирие, пока не соберется совет хёвдингов, — объявил он. — Оге, ты согласен?

— Да, и грудь Хастингса — это самые удобные ножны, которые я только мог пожелать своему мечу.

— Убби, ты согласен?

— Да, а если эта рыжая вновь откроет рот, я протащу ее на веревке за кораблем до самого Хамбера, — поклялся Убби.

— Я знаю способ получше заставить ее замолчать, — сказал я. Я взял веревку Куолы, завязал петлю и перекинул через ветвь дерева, нависшего над кораблем. — Но есть еще кое-кто, кого бы мы с удовольствием послушали. — Я продолжал, и губы мои дрожали от удовольствия. — Я не сомневаюсь, что он раскроет нам несколько королевских тайн. Он ведь объявил себя королем Англии всего час назад. Мы ждем, трепеща от ужаса, король Хастингс! — Я пнул его носком сапога.

— Король забыл, что обещал мне смерть от Красного Орла?

Хастингс промолчал и только слегка улыбнулся, словно ему и впрямь был известен какой-то секрет.

— Что с тобой, Хастингс? — с насмешливой озабоченностью вскричал я. — Тебе следует сидеть на троне вместе со своей королевой, а твои товарищи будут преклонять колени перед тобой и подносить вино. Ты согласен, чтобы дочь Родри согревала твое ложе? Ты говорил мне, что у уэльских девушек горячая кровь. Но я уверен, что тебе придется спать в холоде.

Я взглянул на Алана, в его большие мягкие глаза. Я знал, что мои сейчас жесткие и колючие.

— Король не отвечает. Как вы думаете, если я поверну меч, он проснется и заговорит?

— Берегись, Оге, — тихо сказал Алан. — Ты или сошел с ума, или бросаешь вызов богам.

— И Китти говорила нечто подобное месяц назад. Она каркала, словно ворона, с тех пор, как я убил Рагнара. Сейчас два ее предсказания сбылись. Аэла мертв, и из Хастингса помаленьку вытекает кровь. Какое твое третье предсказание, старая ведьма?

— Берегись, Оге, — повторил Алан, — кого боги хотят погубить, того они лишают разума.

Но я замолчал не из-за этих торжественных слов, а из-за слез Китти. Я увидел их третий раз в жизни, они катились из ее узких глаз по желтым щекам. Все молчали, как Кулик, и тут заговорила Моргана:

— Какое предсказание, Китти? Прошу тебя, скажи, ради любви, которую я питала к нему и теперь потеряла.

— Христианская принцесса просит предсказания от старой желтокожей женщины, — засмеялся я прежде, чем Китти смогла ответить. — Я сам скажу тебе, ради этой самой потерянной любви. Китти предсказала, что когда я убью Хастингса, из хель поднимется дракон и проглотит меня живьем.

— Пусть не оставит меня бог Песен, — крикнул Алан, — но я боюсь, что это может оказаться правдой.

— Где же дракон? — спросил я. — Хастингс, ты вернешь мне меч, чтобы сражаться с чудовищем? Это хороший меч, хоть у него плохая рукоять.

Я повернулся к побледневшим викингам.

— Дед Энит, великий эрл, завещал его самому могучему ее сыну, и Аэла первым носил его. Теперь король Хастингс носит его, хоть и не так, как нужно. Так какой король опояшется им теперь?

— Скажи нам, кто, Оге Кречет! — громко крикнул могучий Оффа.

— Бывший раб Рагнара, — ответил я, — он обменял кольцо невольника на шее на корону. Это будет корона повелителя бриттов, а под его властью будет Эгберт, которому он обещал Нортумбрию. Правда, он сын кухарки, но будет править добытым мечом. Оффа, ты знаешь его имя и прозвище?

— Оге Дан! — раздался дружный крик.

— Вы пришли в Англию, чтобы остаться, и вы завоюете всю землю от моря до моря, — сказал я викингам. — Я провозглашу себя королем, и помажу на царство жиром датской селедки. Но пусть выбор будет за вами. Каков он?

— Оге Дан! — кричали команды трех кораблей. И от толпы, собравшейся на берегу у лагеря вернулось назад мощное эхо.

— Хотя я, может, и низкого происхождения, я возьму себе жену-королеву, чтобы она родила мне сыновей, которые унаследуют то, что я захвачу. Моргана Уэльская, если ты возьмешь мою руку, я сделаю тебя королевой Англии.

Она не отвечала. Ее глаза были полны слез, и я не знал, что это означает.

Я вновь обратился к ней, и неожиданно для в моем голосе прозвучала мольба.

— Моргана, ты должна дать ясный ответ.

Она дала его, медленно и обреченно покачав головой.

Наступила мертвая тишина. Я хотел нарушить ее грубой шуткой — в противном случае окружающие поймут, как я страдаю, и потеряют веру в меня. Но молчание прервал голос, который я уже не думал услышать.

— Оге, ты думаешь, потеря Морганы — это вся месть богов? — спросил Хастингс. — Она даже еще не началась.

— Я не знаю никаких богов, — не сознавая, что говорю, ответил я.

— Ты лжешь. Ты в ужасе ожидаешь их удар, и я тоже. Я не вижу дракона в тумане смерти. Но я знаю, что боги встали на мою сторону, когда удержали от твоего убийства и позволили мне пасть вместо тебя.

— Оге, Оге! — раздался отчаянный крик Морганы. — Я вижу!

— Что ты видишь?

— Тень дракона.

— Где он? — крикнул я в припадке безумия. — Я буду драться с ним мечом!

Тогда Энит поднялась с колен и встала передо мной.

— А разве рукоять не выскользнет из твоих рук, как из рук Аэлы? — спросила она слабым голосом. — Мне следовало догадаться, что «Мститель» повернется против того, кто владеет им не по праву, так что позаботься вернуть навершие на рукоять.

Я стоял неподвижно, и истина открывалась мне яркими вспышками, как молния в горах Тора. Меера вскрикнула.

— Где же навершие рукояти? — услышал я свой вопрос, уже зная ответ.

— На шнурке на твоей шее. Я повесила ее туда, чтобы можно было тебя узнать. Даже тогда я знала, что ты самый сильный из моих двух сыновей. Теперь я знаю, что ты самый сильный из сыновей Рагнара.

Глава двадцатая

ПРОЩАНИЕ

Когда два великих норманнских воина хотят биться насмерть, они обычно встречаются на необитаемых островке.

Жилища вёльв тоже стоят на островках, которые считаются обиталищем духов природы и посещаются тенями умерших. Мне казалось, что драккар, севший на мель, стал таким островом на этой широкой реке, открытым для великих богов и для ударов Судьбы.

«Огненный Дракон» и «Гримхильда» встали рядом. Те из моих товарищей, кто случайно оказались со мной, перелезли через борта. Они не смотрели мне в глаза. Со мной остались Меера, Энит, Моргана, Китти, Хастингс, Алан, Марри и Куола. Я не мог сосчитать и увидеть, чьи души собрались здесь. Конечно, великого Рагнара. Наверное, Аэлы, хотя его тело уплыло вперед в гробу. Я вспомнил давно мучивший меня вопрос:

— Может ли душа, помнящая смертельный удар, нанесенный брату или полученный от него, найти покой?

Эгберт оставил нас, пока гнев языческих богов не обрушился, словно лавина, на невинных, виновных даже того, кто собирается стать королем.

— По правде говоря, его вид меня раздражает, — я вновь услышал голос Рагнара, сидящего в своем зале в ночь перед моим испытанием. — В его лице есть что-то, что вызывает у меня поток мыслей, которые крутятся и тянутся, словно нитка на веретено. Мне кажется, что его отец — мой смертельный враг.

Ты не ошибся, Рагнар! Ты сам во мне привел себя к гибели.

— Ивар, а ведь ты сам больше похож на дрожащего раба, чем на меня.

Так говорил Рагнар в ту ночь; и я не мог вспомнить других намеков на наше сходство. Но ему следовало бы догадаться по моему ответу:

— Рагнар не меня имеет в виду, Ивар, ведь я не дрожу.

Так я общался со своими родственниками, и, пока я размышлял, дракон не мог начать свой пир.

— Китти, когда мы были при дворе Аэлы, ты упала передо мной на колени. Я не мог этого вынести и поднял тебя. Ты умоляла отдать судьбу Рагнара в руки Аэлы. Если тогда тебе пришло в голову, что он мой отец, почему ты мне не сказала? Ты предала свою верность мне, и я хочу вонзить сталь в грудь, из которой я пил молоко.

— Оге Дан! — ответила она. — Мой взор бродил среди теней, но я не знала, что ты сын Рагнара.

— Я могу в это поверить и потому не совершу еще одно преступление. Но когда я хотел биться с Аэлой насмерть, ты умоляла отрубить ему руку и отпустить.

— Да.

— Когда я увидел тебя полумертвой, я спросил, что ты видишь. Ты сказала, что я проклят, и ты видишь дракона, который пожрет меня. Если тогда ты видела, что Аэла мой брат, твои глаза больше не увидят света.

— Они и так не видят света, мой родной, из-за твоей проклятой судьбы. Мне кажется, что ты убил своего отца и двух братьев, потому что такова была твоя Судьба. А Судьбе никто не может противиться.

— Мать моя Энит, ты ничего не говорила, когда Аэла хотел убить меня и отрубил мне руку. Ты знала тогда, что я твой сын?

— Нет, но мое сердце чуяло беду.

— Ты узнала это сегодня, когда лгала перед своим Богом, чтобы защитить меня от мести Хастингса. Где доказательство?

— Я говорила с Морганой и заставила рассказать о твоем обереге.

— Ты бы открылась Хастингсу, чтобы попытаться спасти меня?

— Я не понимаю норманнов, но думаю, он вряд ли пощадил тебя, какое бы ужасное наказание его ни ждало. Так что у меня было другое средство.

— Какое?

— Убить его кинжалом.

— Но я убил Аэлу, твоего сына.

— Ты мой любимый сын.

— Ты продала его в рабство, — горько сказала Моргана. — Если бы он вырос при дворе, он стал бы христианином, англичанином.

— Придержи свой язык, — перебил я, — христианское молоко все равно сделало бы из меня Оге Дана.

— Я отвечу тебе, Моргана, — величественно сказала Энит. — Я сразу поняла, что этот сын будет великим — по его крику, по тому, как он сосал молоко. Нет, даже раньше.

— Когда?

— Когда его отец овладел мной.

— И ты все равно избавилась от него.

— Его прятала моя служанка от гнева моего мужа. Я решила отправить ребенка к своей сестре, в Кент, и послала с ним половину своих драгоценностей. Но кто-то узнал об этом, и ребенок попал к датским викингам.

— Не пора ли мне сказать? — спросила Меера сладким голосом, улыбаясь.

— Я думаю, сперва надо дать слово Хастингсу, так как его дыхание слабеет. — Я взглянул на него, и, увидев закатившиеся глаза, подумал, что он умирает. Вглядевшись пристальнее, я заметил, что «Мститель» все еще легонько качается.

— Хастингс! — позвал я. — Хастингс Девичье Личико!

Я вновь увидел его голубые глаза, которые только чуть-чуть потускнели.

— Да, Оге дан, — ясным шепотом отозвался он.

— Когда тебе привиделось, что тень Горма послал Рагнар, а не Эдит, это было правдой. Когда он просил тебя не мстить мне, это была не слабость перед христианским Богом — он оставался Рагнаром Бесстрашным. Бедная душа, он хотел спасти тебя от мести богов.

— А почему он не предупредил тебя?

— Кто знает? Наверное, он ненавидел меня слишком сильно.

— Не так сильно, как я. Но пусть говорит Меера. Мне очень больно, кровь, наверное, скоро вся вытечет.

Хотя он говорил очень тихо, даже слепой узнал бы голос Хастингса. Он почти не изменился, и его нельзя было спутать ни с каким другим голосом в мире.

— Честно говоря, я сомневаюсь, что в Вальгалле или в хель будет уж очень весело, так что мне хочется удовлетворить хотя бы свое любопытство.

— Меера, почему ты приложила столько сил, чтобы сделать меня рабом Рагнара?

— Пустяки. Это был мой каприз. Хотя тогда Север был для меня в диковинку, я увидела одно сходство между норманнами и теми, кто когда-то были моими соплеменниками. Иудеи тоже были рабами — в Египте и Вавилоне — и до сих пор помнят боль и стыд, так что я знала, какую ужасную цену заплатит Рагнар за цепи на своем сыне.

— А если бы я умер в канаве с водой? Или принял бы смерть от Красного Орла?

— Я думала об этом. Но я решила, что будет лучше столкнуть тебя с другим сыном, такое бы подняло волны вражды во всем вашем клане.

Мы слушали ее с широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова. Трудно было поверить, что она человек и живет в этом мире. Но мы не могли отвернуться и забыть о ее существовании. Она стояла, грациозно прислонившись к борту, заложив одну руку за спину, и пристально смотрела на нас своим пронзительным взглядом. Ее волосы были подобны пламени, и мы знали, что ее тело полно жизни. Вдруг я нашел слово для нее, которое ослабило бы наш ужас. Я точно не знал, что оно означает, но оно, несомненно, подходило ей, и освободило бы нас из оков кошмара.

— Меера, ты сумасшедшая.

— Нет, я переплыла Море Безумия и выбралась на другой берег.

— На что это похоже? — быстро спросил Алан.

— Тебе самому придется отправиться туда за ответом. Мой отец, рабби бен Гидеон, не учил меня верить в Хель, но, наверное, между двумя этими местами есть что-то общее.

— Но у тебя же были и другие цели, кроме уничтожения Рагнара и его детей, — крикнул я, — ты заставила его предоставить убежище Эгберту и отправить Хастингса захватывать Моргану. Я не вижу…

— И никто не увидел бы, кроме Хастингса. Но я помогу тебе понять. Ты видел, как Эгберт и его эконом играют в шахматы. Они оба новички, а хороший игрок двигает фигуры, не надеясь на быструю выгоду, а порой даже без ясной идеи о будущей пользе. Он двигает их потому, что имеет некий план, и все его ходы, пусть отдаленно, но подчиняются этому плану. Так как Аэла и Эгберт были врагами, я подумала, что, приютив Эгберта, Рагнар станет еще большим врагом Аэлы. Так бы и получилось, если бы я не нашла путь покороче.

— Ты узнала, что Моргана, дочь Родри, обручена с Аэлой? — спросил Алан.

— Я знала, что она самая завидная невеста во всей Англии. Аэла и его лорды ненавидели Рагнара из-за Энит. Если бы Рагнар похитил еще и невесту Аэлы, над Северным морем пронесся бы шквал ненависти. Еще я подумала, что Рагнар захотел бы Моргану для себя, или между его сыновьями вспыхнула бы вражда из-за нее. Но мне и не снилось, что оборванец, вроде Оге, нарушит все мои планы. Игра — моя жизнь, но она закончилась слишком рано.

— Ловко ты проделала все это, Меера, — голос Хастингса был неожиданно ясен и громок.

— Было бы лучше, если бы ты вытащил Оге из канавы? — спросила Меера. — Нет, Хастингс, игра не удалась. Правда, Рагнар умер от руки своего сына, но умер сражаясь. Твой брат нанес тебе смертельную рану, но твоя душа была проклята еще раньше. Вот если бы ты обрек Оге на смерть от Красного Орла, она бы корчилась в нескончаемых муках. А Рагнар должен был бы умереть последним.

— Тебе не удалось натравить на меня Убби, — сказал я, — но ведь есть еще Ивар, Бьёрн и Хальвдан.

— Когда они узнают, что ты сын Рагнара, они не поднимут на тебя руку. Ты оказался одним из них, а не безымянным рабом. Ты имел право на месть по рождению. Хастингс отправится в геенну огненную, а ты, словно Каин, будешь скитаться по земле. Но Рагнар пирует в Вальгалле, а трое его сыновей завоюют Англию. Вот так заканчивается игра, которая должна была уничтожить корни и ветви древа Рагнара.

— Она еще не совсем закончилась, — усмехнулась Китти. Меера перевела взгляд на нее, а затем на ветви дерева над своей головой.

— Корень и ветвь, — прошептала она с широко раскрытыми глазами, и совсем по-детски засмеялась. — Китти права. Можно подумать, что это придумали хитрые греческие боги, а не ваши неуклюжие и потные боги Севера.

— Я вижу ветвь, — сказал Алан, — а где корень?

— Корень в Кордове, в моей молодости. Из-за страсти — или любви? — к Рагнару я привела его к сокровищам богатого иудея. Этим иудеем был Гидеон, торговец. Мой дед.

Стремительно и легко, словно подбираясь к добыче, она устремилась к навесу на корме.

— Ты куда? — спросил Алан.

Казалось, она не услышала. Взяв один конец веревки, которую я раньше перекинул через ветку, она прочно привязала его к борту. Со свободным концом в руке она вскарабкалась наверх. Словно кокетливая девушка, примеряющая дорогое ожерелье, она надела петлю на шею.

— Я спрашиваю, Меера, куда ты? — мягко повторил Алан. Ее глаза расширились от удивления.

— Хотела бы я знать, — ответила она.

Она легко прыгнула вперед, словно беспокоясь об удобном приземлении. Но ее полет прервался, и она закачалась в воздухе. Веревка скрипела, волны шлепали берега нашего деревянного острова, Кулик издавал мягкие свистящие звуки, но казалось, будто наступила глубочайшая тишина, словно в звездной дали.

Шли долгие минуты — мне подумалось, что за такое время Локи мог бы порвать свои цепи и наступили бы Сумерки Богов, — и тут Хастингс глубоко вздохнул.