Колин Стрит не стремился к новым открытиям в мире, который он однажды уже подверг исследованию; этого человека вполне устраивала тихая гавань, обретенная ценой прежних усилий.
      - Существуют явления, которых мы не можем понять, - заключил он, вставая с кресла, и добавил: - А теперь пойдемте, я покажу вам свою коллекцию столового серебра.
      Мы прошли в ту комнату, где шпалерами стояли буфеты, и тут он, как истинный знаток, стал говорить о своем увлечении.
      - Почему вы питаете такую слабость к судкам? - спросил я.
      - Потому, что из всего, что когда-либо украшало обеденный стол, они наиболее интересны и наиболее полезны. К тому же, они красивы. Очень жаль, что время их проходит. Вместе с ними уходит и изящная, красивая жизнь. Теперь соль у нас подается в солонках, перец в дешевых перечницах, горчицу мы покупаем в готовом виде - отвратительно!
      Провожая меня к выходу, Колин Стрит сказал:
      - Пожалуй, вы стоите больше, чем три фунта десять шиллингов в неделю. Потребуйте-ка семь фунтов...
      На следующее утро я отправился к редактору Эдварду Рэмкину и получил свои семь фунтов; впрочем, он долго колебался, прежде чем согласиться на это.
      - И все-таки я сомневаюсь, стоят ли ваши статьи таких денег, - угрюмо заметил он. - Я плачу деньги в зависимости от того, какую ценность статьи представляют для моего журнала; и тут мнение автора ни при чем. Я не допущу, чтобы мне навязывали свое мнение и диктовали, что ценно и что нет. Говорю это вам, чтоб вы не вздумали снова обращаться ко мне с просьбами о прибавке. Будь вы столь же благоразумны, как Колин Стрит, я был бы спокойнее за ваше будущее в моем журнале.
      Слушая его, я испытывал странное чувство нереальности. Эдвард Рэмкин, Колин Стрит, я сам... Все мы были только марионетками, хотя и воображали себя независимыми, свободными людьми.
      Мы все притворялись, все видели друг в друге врага, все были жертвами истории, которой сами же помогали повторяться. Освободиться, стать настоящими людьми мы могли, лишь избавившись от чего-то, что унижало каждого из нас.
      И мне вдруг представилось, как я ползаю на коленях, бок о бок с другими, себе подобными, - ползаю, собирая монеты в комнате, за дверью которой слышится детский плач...
      Любой ценой я должен вырваться из этой мрачной комнаты. Прочь отсюда, прочь!