- Ты меня неправильно понял! - возразил спокойно Кудрявый. - Не так все это просто. Спроси у Рыжего: он тебе растолкует. "Мы делаем историю", говорит он. При том, как у нас в стране все складывалось, ничего другого и получиться не могло, - это Рыжий так считает.
      Никакая полиция не может вечно перегонять людей с места на место. Когда-то "хобо" должен где-то приткнуться. На станциях в Квинсленде висит плакат: "Пользуйтесь железнодорожным транспортом; вы владеете им". Я сказал одному фараону: "Ведь я же хозяин этого поезда. Вон видишь, это ваши власти говорят". А он говорит: "Заткнись, босяк! Я тебе покажу, как со мной шутки шутить". И засадил меня на семь суток за непристойные слова и сопротивление при аресте.
      Подожди, познакомишься с Рыжим, он тебе растолкует, что к чему. Не могу я объяснить, как он. Знаю только, что верх возьмем мы. Не скоро, может быть, но возьмем.
      Кудрявый вдруг умолк и стал внимательно вглядываться в дорогу.
      - Замедли немного ход, в город заезжать нам не надо. Этот перекресток проедем, а потом свернем налево, там и барак будет. Придержи на минутку, я разберусь, где мы. Пожалуй, лучше все-таки сверни здесь. Правильно... Вот черт... пылища какая. Теперь прямо. Куда же девалась проклятая плотина? А-а, вот она! Теперь опять поворот налево. Приехали. Вот он, барак, видишь, за деревьями спрятался. Какие-то парни у дверей стоят...
      Барак с крышей из оцинкованного железа примостился края большой плотины. У входа стояли четверо мужчин.
      За плотиной темнело высохшее болото, на растрескавшейся квадратами как плиты мостовой - земле росли самшитовые деревья, дальше виднелись мертвые кустики травы и чертополоха и ямки, оставленные проследовавшей мимо овечьей отарой.
      Я остановил машину у входа в барак, там, где расположились парни. Один из них сидел на ступеньках. Местная газета, которую он просматривал, и котелок с молоком у его ног свидетельствовали о раннем налете на город, начинавшийся сразу за лугом.
      Кудрявый быстро подхватил свою скатку и сумку и выскочил из машины.
      - "Хобо" по прозвищу Рыжий в бараке?
      - Нет, - ответил один из парней. - Здесь нас всего четверо. Ты что, дружка потерял?
      - Похоже на то. Но сегодня я его обязательно найду.
      - Где же ты его потерял?
      - В Тарабине. Вчера еще мы там были вместе. Садились в поезд на ходу, только он не сумел сесть.
      - А какой он из себя, твой друг? - спросил человек, читавший газету. Высокий парень с рыжими волосами?
      - Да.
      Человек с газетой вдруг замолчал, потом поднялся, протянул Кудрявому газету, ткнул пальцем в заметку на первой странице, повернулся и ушел в барак.
      Кудрявый начал читать заметку. Внезапно он страшно побледнел, лицо его помертвело; на этом лице жили одни только глаза, и я отвел взгляд.
      Он выронил газету, схватил скатку и сумку и быстро зашагал прочь. Он шел через луг, глядя прямо перед собой.
      Я поднял газету и прочел: под поездом погиб неизвестный, высокого роста с рыжими волосами, - погиб Рыжий.
      Я двинулся было к машине, хотел догнать Кудрявого.
      Но в дверях появился человек, давший Кудрявому газету.
      - Оставь его, - сказал он мне. - Он не ушел бы, если бы хотел быть с тобой.
      Я вернулся и сел на ступеньку рядом с этим человеком.
      И уже никогда больше я не видел Кудрявого.
      ГЛАВА 22
      Я не вернулся к мосту. Поехал на запад от города - в район крупных овцеводческих ферм. Я надеялся, что смогу собрать там среди стригальщиков и батраков австралийские легенды и баллады: соскучившись в одиночестве, эти люди охотно вступали в разговор с каждым заезжим человеком.
      Я записывал все свои встречи, события, которым был свидетелем, наблюдения и мысли, однако чувствовал, что у моих заметок нет единого стержня. Я не умел сразу творчески переработать собранный материал; события должны были отодвинуться, стать воспоминаниями, занять свое место в общей картине моей жизни, охватывавшей и прошлое и настоящее, - только тогда я мог поведать о них людям.
      Отдельный случай не может представлять большого интереса и значения. Для того чтобы в рассказе об этом случае отразилась, как в капле воды, жизнь множества людей, нужно было не только время, но и целый ряд других случаев, которые дополнили бы и обогатили его.
      Позже я использовал этот материал в рассказах и статьях. Но когда я переезжал от фермы к ферме на западе Нового Южного Уэльса, мои все разбухавшие записные книжки казались мне порой ненужными и бесполезными. В них описывались события из жизни других людей. Я близко сходился с этими людьми и глубоко переживал испытания, выпавшие на их долю, но активным участником событий никогда не был, и это начало угнетать меня, внушало мысль о собственной никчемности. Я еще не сознавал тогда, до какой степени важен для формирования писателя - да, впрочем, и всех людей, стремящихся понять себе подобных, - интерес к окружающей жизни.
      К концу зимы я повернул назад: в районе Мели, на севере штата Виктория, в провинциальных городках начинался сезон ярмарок, и мне представлялся случай потолкаться в пестрой человеческой толпе.
      Бродячие комедианты, циркачи, актеры - в фургонах, на грузовиках, в старых машинах - переезжали из города в город... Они торопились разбить свои балаганы на территории ярмарки за день до ее открытия. Они строили подмостки, вывешивали выцветшие флажки и эмблемы, а потом появлялись под барабанный бой из глубин балагана перед вопящей толпой. Стоя на помостах, под кричащими афишами, они настойчиво зазывали публику:
      - Ирландец Великан! Ирландец Великан - самый высокий человек в мире! Воплощение мужской силы! Семь футов, шесть с половиной дюймов, и все еще продолжает расти! Это - колосс! Не пропустите такое зрелище! Побеседуйте с самым высоким человеком в мире! Побеседуйте с Ирландцем Великаном!
      - Пять вместо одного! - кричали под другой афишей. - Пять замечательных представлений, а плата как за одно! Заходите! У нас вы увидите женщину, которая затем исчезнет у вас на глазах! Как сквозь землю провалится. Это ново! Это невиданно! Познакомьтесь с мадам Арко - она умеет читать мысли. Да, леди и джентльмены, хотя вы никогда с ней не встречались, она скажет вам, о чем вы думаете, прочтет все ваши мысли! Она потрясающа! Она невероятна! Она чудо света! И еще вы увидите у нас Делию-танцовщицу. Смотрите в ее исполнении знаменитый танец Ламбет Уок с раздеванием. Дух захватывает от этого зрелища! Спешите, спешите, спешите! Делии-танцовщице не терпится сбросить одежду! Дети не допускаются на этот номер, ни в коем случае! Даже за пять фунтов! Посмотрите на нее - у вас десять лет с плеч скатится, а талия станет на десять дюймов тоньше. Мужчины, предупреждаю: любуйтесь издали! В нашем балагане вы увидите все, что пожелаете. Следуйте за остальными, следуйте за умными людьми... Видите, куда они идут. Пять замечательных представлений. Мы покажем вам человека - швейную машину. Он глотает иголки. Он глотает нитки. Он вдевает нитку в иголку в своем желудке. А сейчас, леди и джентльмены, сложите руки ладонями вместе, приветствуйте индийца - пожирателя огня! Сейчас, здесь на помосте, он продемонстрирует вам свое искусство! Совершенно бесплатно! Он извергает огонь. Видите, как огонь вырывается у него изо рта. Видите, как его тело извивается от нестерпимого жара!
      - Фунт стерлингов мужчине, которому удастся поцеловать вот эту японочку прямо в ее прелестные губки! Целый фунт, и никакого подвоха. А вот три красивые девушки; они борчихи! Ну-ка, попробуйте сорвать у них поцелуй! Кто первый попытает счастья?
      - Знаменитая дедовская игра скуэро {Скуэро (от слова скуэр - квадрат) азартная австралийская игра, похожая на рулетку. (Прим. перев.)}. Попадете в квадрат - получите с меня выигрыш. Не суйтесь в балаган бокса - там вам дадут взбучку. А здесь вы заработаете хорошие денежки!.. Единственная честная игра на всей ярмарке - у меня! За шестипенсовик вы получаете семь пенсов. Ставка - один шиллинг, выигрыш - три шиллинга. Знаменитая скуэро! Попадете на черту - деньги хозяину. В квадрат - выигрыш ваш!
      По вечерам я сиживал с этим народом возле их балаганов или у костра и слушал их рассказы. Мне хотелось понять, как это им удается играть на человеческом простодушии, на чувствах и слабостях людей.
      Циничные зазывалы боксерских балаганов, с презрением относившиеся к доверчивым простакам, в совершенстве владели искусством доводить толпу до исступления.
      Если какой-нибудь фермер из толпы, сгрудившейся перед помостом, начинал с возмущением уличать зазывалу в отклонении от истины - это означало, что он уже попался на удочку. Толпа поддерживала его громкими криками, а зазывала с довольным видом ухмылялся. Теперь они были в его руках. Почва подготовлена, страсти накалены и вот-вот закипят.
      Шумя и толкаясь, люди устремлялись в балаган, там они забывали свои неприятности и огорчения и становились сильными, ловкими и смелыми, как тот человек, который осыпал ударами противника на ринге. Это их руки в боксерских перчатках наносили молниеносные яростные удары. А вот согнувшееся от ловкого удара существо - шатающееся, измазанное кровью, задыхающееся олицетворяло их одиночество, безысходность положения, жадных жен, банки, засуху, несбывшиеся мечты... Здесь получали выход накопившиеся обиды, здесь можно было почувствовать себя сильным, властным и достойным восхищения.
      Такие чувства испытывал и я.
      Рэд Маллиген играл в труппе боксеров роль "заводилы". "Заводила" обычно появляется в городке на несколько дней раньше, чем вся труппа, и выдает себя за известного боксера-любителя; он толкается в толпе и разглагольствует о том, до чего ему не терпится схватиться с лучшим боксером приезжающей труппы.
      Рэд был грузный, крепко скроенный человек, с подвижным выразительным лицом, таким избитым и обмякшим, что при улыбке щеки его собирались в глубокие складки. Он никогда не был в рядах первоклассных боксеров - для этого он был слишком медлителен и осторожен.
      Роль, которую играл Рэд, заставляла его держаться в стороне от остальных боксеров, и времени у него было хоть отбавляй. Поэтому он мог подолгу сидеть со мной у костра, потягивая кружку за кружкой крепкий чай, до того сладкий, что он напоминал сироп.
      Я обычно сидел на ящике близ огня, чтобы иметь возможность переворачивать отбивные на сковородке или помешивать суп, варившийся в котелке.
      Вокруг нас громко лаяли терьеры, сидящие на цепи под повозками. В тени колес испуганно жались тонкогубые, быстроглазые обезьянки, тут же лежали вороха брезента, грязные бархатные курточки, флажки и стояли крохотные фургончики, в которые запрягали во время представления собак.
      Мужчины натягивали канаты балаганов, деревянными молотками забивали железные колышки. Поблекшие, растрепанные женщины с отвисшими грудями стояли в освещенных квадратах дверей фургонов и что-то пронзительно кричали детям. Пегие лошадки, привязанные к колышкам, беспокойно били копытом.
      В тени большой палатки карлик изливал свое горе на скрипке, упершись в нее тяжелым подбородком.
      В воздухе носились запахи жареного лука, кофе я свежего конского навоза, из раскрытых ящиков, где хранились плюшевые костюмы с галунами, пахло нафталином.
      Двигались тени, мерцали огни, беспокойные и в то же время странно успокаивающие, а сверху смотрели одинокие, полные сострадания звезды.
      - Не пойму, как это люди не выведут тебя на чистую воду, - сказал я, переворачивая котлеты.
      - А зачем им это надо, - ответил Рэд. - Им хочется поволноваться, получить удовольствие.
      - Ты что, всегда вызываешь одного и того же парня? - продолжал расспрашивать я,
      - Нет, бывает, что я дерусь со всеми.
      - Как так?
      - Видишь ли, в труппе обычно четыре боксера. Надо, чтобы они были разного веса, разной категории - на все случаи жизни. Один - совсем зеленый, который только учится боксу. И надеется пробить себе дорогу на настоящий городской ринг. Другой - любитель; по большей части - это здоровенный верзила, у нас сейчас есть такой парень. Боб его зовут. Третий - так сказать, полупрофессионал, это молодой Дэвис, он участвовал и в настоящих матчах. Говорят, что он трус, не знаю... Он - абориген...: Ну, и, наконец, чемпион, звезда труппы. У нас это Джонни. Его обычно толпа не любит. Мало кто из местных Может с ним тягаться. Иногда, если ему захочется подбодрить какого-нибудь паренька, в боксе мало что смыслящего, но имеющего много дружков среди зрителей, Джонни надевает тяжелые перчатки и некоторое время поддается ему.
      Беда вся в том, что среди местных иногда попадаются хорошие боксеры, которые могут покалечить наших ребят. Местные обычно предпочитают драться с нашим Новичком. Хозяин должен в оба смотреть, против кого он его выставляет. Я тоже часто начинаю с Новичка. Он обычно падает в начале третьего раунда или если после одного из моих ударов ему удается отдернуть голову, как будто стукнул я его со страшной силой.
      Потом мы снова выходим на ринг, тут я начинаю скандалить, из себя лезу вон, и хозяин выставляет против меня Боба. Ну, и так дальше, пока под конец я не затеваю драку с чемпионом. Он прыгает с подмостков и врезается в толпу, где я стою. Я осыпаю его ругательствами, он дает мне в зубы. В пылу драки мы сбиваем с ног несколько человек. Они это любят - когда им самим перепадает. Да завтра ты все это сам увидишь.
      - А что ты делал сегодня? - спросил я.
      - Ходил в пивную, трепался там до одури; рассказывал здешним, что копаю картошку. Ну и хвастал, конечно: "Вот подождите, откроется ярмарка, я не я буду, если не уложу кого-нибудь из этих приезжих парней".
      - Ты всегда говоришь, что копаешь картошку?
      - Нет, иногда хозяин заставляет меня водить на веревке быка. Берет на время у какого-нибудь фермера - а люди думают, что я веду быка на ярмарку. Когда я прохожу мимо нашего балагана, хозяин начинает кричать: "Где тот здоровенный скотовод, о котором все говорят? Где тот верзила, который всюду похваляется, будто его нельзя сбить с ног? Может, он сейчас здесь?" - "Это я! - кричу. - Давайте мне любого из ваших шалопаев, я ему покажу".
      Хозяин делает вид, что рассвирепел.
      "Привяжи где-нибудь своего быка и иди сюда!" - орет он.
      Толпа ужасно любит такие фортели.
      - Неужели тебе нравится такая жизнь? - спросил я. - И что ждет тебя впереди?
      - А ничего, - пожал плечами Рэд Маллиген. - Что может меня ждать? Кончаешь тем, что спиваешься или превращаешься в идиота. Если посчастливится, устроишься дворником при пивной. Некоторым удается поступить на фабрику или еще куда-нибудь, но это только если глаза еще видят и уши слышат и не ходишь, спотыкаясь, как будто под тобой земля качается.
      Он замолчал и запустил широко растопыренные пальцы в волосы.
      - Не знаю, - сказал он; потом, приняв вдруг какое-то решение, добавил другим тоном: - Сейчас я тебе кое-что покажу.
      Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги, развернул его и протянул мне:
      - Вот мой контракт. Прочти.
      Это было соглашение, изобилующее юридическими терминами - Рэд Маллиген, "нижеименуемый, работающий по найму", обязывался на протяжении девяти месяцев служить боксером у Вильяма Хадсона "и ломимо того выполнять другие работы, связанные с установкой, разборкой и упаковкой оборудования, палаток, багажа и присмотром за таковыми, а также нести любые другие обязанности по усмотрению хозяина".
      За эту работу Рэду полагалось вознаграждение в раз-" мере двух фунтов в неделю и пропитание.
      "Он должен будет отдавать все свое внимание и время своим обязанностям - гласило соглашение - и честно и преданно служить хозяину".
      Далее следовала оговорка, что контракт расторгается в случае болезни Рэда; что контракт может быть расторгнут и по другим причинам, и что Рэд "не должен разглашать или обсуждать с кем-либо содержание контракта". В заключительном абзаце Рэд ставился в известность, что хозяин имеет право уволить его за проступок или пьянство, ничего при этом не заплатив.
      - А кому дается право решать, что такое проступок? - спросил я Рэда.
      - Хозяину. Мы до конца сезона не получаем ни гроша. Предполагается, что хозяин произведет расчет после окончания сезона, но на последней неделе он выбирает день и ставит нам выпивку, мы, конечно, на нее набрасываемся - что поделаешь, уж такие мы уродились! А после выпивки объявляет представление. Мы не являемся - потому что все вдребезину пьяные. Это - уже проступок. И всех нас по шапке - да еще без гроша!
      Маллиген налил себе еще кружку чая и стал ложку за ложкой накладывать сахар.
      - Интересно, что дает человеку сахар? - спросил он.
      - Говорят, сахар дает энергию.
      - Черт возьми, как раз то, что мне нужно.
      - Сколько раз за сезон тебе приходится выходить на ринг?
      - Сейчас соображу. - Он прищурил глаза, устремил их в небо и, беззвучно двигая губами, начал считать. - Около ста пятидесяти раз. Вот, смотри сам: два представления в неделю, девять месяцев, два выхода на ринг в каждом представлении, четыре выхода в неделю, тридцать девять недель. Всего сто пятьдесят шесть выходов, верно? - Он замолчал. - Да, правильно - сто пятьдесят шесть. На деле получается еще больше.
      - И если бы еще только бокс, - продолжал Рэд. - За сезон мы покрываем расстояние больше двадцати тысяч миль. Выезжаем из города часто в восемь вечера, едем всю ночь, чтобы поспеть к утру в другой город, где в тот же день выступаем. Чтобы поставить балаган, надо два часа. Это, доложу я тебе, работенка!
      - Интересно, сколько ударов падает на твою голову в течение сезона, сказал я, все еще думая о цифрах его печальной статистики.
      Рэд улыбнулся:
      - Да с тысячу, я думаю. - Он потер пальцами щеку. - И все они дают себя знать...
      На следующий день я стоял среди нескольких любопытных перед боксерским балаганом и наблюдал, как
      Вильям Хадсон готовится зазывать зрителей на свое представление. Был он невысокий, толстый, с растрескавшимися губами и ярким цветом лица. На нем был костюм в клетку, красный галстук бабочкой и серая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок.
      Чувствовалась в нем уверенность человека, который привык, чтобы его слушались, который нажил много денег и собирается нажить еще больше.
      - Сюда, Джонни! - отрывисто скомандовал Хадсон чемпиону, пальцем указывая на место рядом с большим барабаном в конце помоста.
      Джонни, засунув руки в карманы синего халата, накинутого поверх трусов, прошел вдоль помоста к барабану.
      Остальные три боксера встали в ряд на помосте. Все они были в халатах, лица их не выражали никакого интереса ни к приготовлениям Хадсона, ни к людям, собиравшимся внизу. Они смотрели поверх голов зрителей, занятые своими мыслями. Эти привычные невеселые мысли помогали им не думать о надвигающейся жестокой схватке.
      - Давай, - сказал Хадсон.
      Джонни начал бить в барабан, ритмичные звуки привлекли внимание людей на площади. Многие оторвались от забора и пошли по направлению к балагану.
      Хадсон, сложив руки рупором, стал взывать к толпе! "Спешите! Спешите! Спешите!"
      "Бум! Бум! Бум!" - вторил барабан.
      - К нам, к нам! Вы увидите мировой бокс! Превосходные боксеры! Знаменитая труппа Хадсона. Спешите! Спешите!
      Хадсон дал сигнал боксерам.
      - Гей, гей, гей! - выкрикнули они в унисон. - Гей, гей! Гей! Закричали они еще громче, затопали ногами, замахали руками. Барабанный бой участился.
      Толпа росла, заполняя дорожку вокруг арены, мешая проходить. Женщины с детскими колясками, ребята с шарами, целые семьи с термосами и корзинками с едой, наткнувшись на препятствие, останавливались послушать.
      - А где ваши собственные боксеры? - взывал Хадсон громовым голосом. Желающие, поднимите руку. Кто первым поднимет, тот пойдет первым.
      - Гей, гей, гей! - кричали боксеры.
      Местный паренек, стараясь скрыть робость под лихим видом, поднял руку.
      - Рискну, пожалуй!
      - Как тебя зовут, сынок?
      - Том Филдс.
      - Когда-нибудь занимался боксом, Том?
      - Немножко.
      - С кем хочешь драться?
      - А вон с тем парнем. - Том показал на Новичка, который сразу сбросил с себя скучающий вид и окинул паренька быстрым оценивающим взглядом.
      - Он твой, сынок. Поднимись на помост.
      Когда Хадсон начал выкликать боксеров из публики, я подумал, что Рэд сейчас появится, но он, видимо, хотел прежде посмотреть, сколько здешних парней отзовется на приглашение помериться силами с приезжими боксерами.
      Хадсон, закончив приготовления к первому поединку, занялся подысканием противника для чемпиона, - схватки, которая должна была стать гвоздем программы.
      - Кто примет вызов? Кто рискнет? Где этот картофельный землекоп, который похвалялся уложить чемпиона? Как же, как же! Я слышал об этом. Или он только трепался? Где этот горе-боксер из пивнушки? Тут он или нет? Пускай выходит! Где он?
      Стоявший позади толпы Рэд поднял могучую руку и угрожающе потряс кулаком.
      - Не беспокойтесь, мистер, я и не думаю прятаться. Я вас самого двину как следует, если не заткнетесь. За одну пятерку разделаю под орех вон ту здоровенную обезьяну, которая вертится около вас!
      Рэд указал на Боба, который, по всей видимости, не обладал актерскими способностями, - по лицу его было видно, что оскорбление только позабавило его. Джонни оказался куда опытнее. Презрительно махнув рукой, он сердито крикнул:
      - Проваливай отсюда, дурень! И картошку-то ты копать умеешь только из миски с жарким.
      Рэд сделал вид, что пришел в ярость. Расталкивая толпу, он быстро двинулся к помосту, выкрикивая на ходу:
      - Слезай оттуда, брехун проклятый, я с тобой расправлюсь. Тут же, на месте! Ну, давай, прыгай, чего стоишь? Струсил, а?
      Джонни шагнул вперед, делая вид, что сейчас прыгнет с помоста, но Хадсон обхватил его руками и оттащил назад.
      - Перестань сейчас же, - отрывисто приказал он, лицо его искусно выражало беспокойство, движения были резки и энергичны.
      Зрители напряженно ждали. Женщины быстро хватали на руки детей и выбирались из толпы. Мужчины кричали:
      - Пусти его, пусть подерутся! Хадсон успокаивающе поднял руку.
      - Спокойно, ребята, спокойно. Не волнуйтесь. - Он посмотрел вниз, на Рэда, и лицо его исказилось презрительной гримасой.
      - Не беспокойся, любезный, хочешь драться - пожалуйста, сколько твоей душе угодно, только не здесь, а в балагане. На улице мы не боксируем.
      - Пустите меня, я ему покажу! - вырывался Джонни.
      - Замолчи, Джонни, - оборвал тот. - Сейчас мы все устроим. - И, обращаясь к Рэду, сказал: - Так ты готов помериться силами с нашим чемпионом?
      - Я же сказал, что хочу драться вот с этим парнем. - Он указал на Боба. - А если боитесь, как бы я его не покалечил, то так прямо и скажите.
      - Никого ты не покалечишь, любезный. Значит, драться с чемпионом тебе не с руки, так я понял? А он как раз твоего веса. Сколько ты весишь?
      - Двенадцать стоунов {Стоун - 6,36 килограмма.} или около того.
      - За пятерку я выставлю против тебя чемпиона.
      - Не пойму, к чему это вы клоните? - нетерпеливо выкрикнул Рэд, в голосе его звучала злость.
      Они громко заспорили, а Джонни подливал масла в огонь, то и дело ввязываясь в спор и вставляя иронические замечания по адресу Рэда. Кое-кто из зрителей начал покрикивать на Хадсона.
      - Пусть дерется, с кем хочет!
      - Довольно ловчить!
      Продолжая препираться с Рэдом, Хадсон наклонился было с помоста, но, услышав крики, распрямился и окинул толпу зорким взглядом.
      - Послушайте, ребята! - начал он. - У этого землекопа как будто и впрямь есть хватка, да и вес подходящий. Ему скорее под пару будет...
      Рев толпы заставил его замолчать, зрители с криками подступали к помосту.
      Хадсон внезапно сдался. Циничная усмешка скользнула по его губам.
      - Ладно, ладно, - сказал он и с подчеркнутой неохотой обратился к Рэду: - Ну, давай сюда, на помост. Будешь драться с Бобом.
      Опершись рукой о край помоста, Рэд подпрыгнул и встал рядом с Хадсоном. Рэд был в потрепанных штанах, подхваченных кожаным поясом, рукава линялой рабочей рубахи были засучены выше локтей. Скрестив руки на груди, он с улыбкой глядел на толпу.
      Его приветствовали громкими криками, аплодисментами - они считали его своим. Это он должен был отомстить за высокую входную плату, за пренебрежительную осанку и стальные мускулы боксеров на помосте - за все, что было даровано этим свободным бродягам и их хозяину и чего были лишены они сами.
      - Условия вам известны, - говорил между тем Хадсон. - Три раунда по две минуты. Если после этого ребята, вызвавшие моих боксеров, будут стоять на ногах, они получат приз - два фунта этот паренек и пятерку - землекоп.
      И тут же громко возвестил:
      - Билеты покупаются у входа в балаган. Не устраивайте давки. Места хватит всем.
      В кассе рядом с помостом седовласый мужчина с сигарой в зубах предупреждал:
      - Пять шиллингов. Дети платят половину. Спокойно, спокойно, не толкайтесь.
      Хадсон спрыгнул с помоста и, заняв свое место у входа, стал проверять билеты. Мне он только кивнул. Мне билета не требовалось. Хадсон считал меня членом циркового мирка. Он показал пальцем в сторону - там возле столба стояли Рэд и местный паренек.
      - Пойди туда, - почти не разжимая губ, бросил он мне. - Надо бы подбодрить того мальца.
      Я остановился рядом с Рэдом и пареньком. Не глядя на меня, Рэд спросил:
      - Ну, как у меня получилось?
      - В порядке.
      Он снял с себя рубашку. Под ней оказалась белая спортивная майка. Местный паренек искоса поглядывал на Рэда. Паренек явно нервничал. Сжав зубы, он пытался сдержать судорожное подергивание лица.
      - Успокой его, - шепнул я Рэду.
      Рэд наклонился и заговорил с пареньком:
      - Старайся держать его на дальнем расстоянии, сынок. Тогда тебе нечего бояться. Не слушай, если твои дружки станут орать, давай, мол, свали его одним ударом. Если ты их послушаешь, он тебе обязательно влепит.
      Спустя немного времени паренек сидел, прислонившись спиной к столбу, и тяжело дышал; лицо его было в крови, один глаз заплыл. Это было после второго раунда. Крики дружков и пассивность противника подстегнули его; забыв про осторожность, паренек нанес Новичку сильный апперкот. Тот разозлился и стал гонять его по кругу, беспощадно молотя кулаками, пока не прозвучал сигнал к концу раунда и не спас беднягу.
      Хадсон, склонившись над пареньком, массировал его пониже ребер. Тот сидел с открытым ртом, зубы были испачканы кровью.
      Хадсон невнятно и торопливо советовал ему:
      - Не входи в ближний бой. Старайся все время уходить в оборону. Ничего, ты продержишься.
      - Черт побери! - бормотал паренек. - Сколько же можно бить одного человека!
      Но к концу третьего раунда он все еще держался на ногах. Толпа бурно приветствовала его - отныне он был героем. Он выдержал испытание. Теперь все дружки будут ему завидовать.
      Рэд с непроницаемым лицом выслушивал инструкции Хадсона, пока тот шнуровал ему перчатки. Должно быть, он уже много раз слышал эти инструкции. Они, конечно, менялись в зависимости от обстоятельств, но сводились все к одному - надо довести зрителей до белого каления, привлечь их на сторону Рэда, обеспечить на следующем представлении полный сбор.
      - Во втором раунде, перед самым концом, падай. Покатайся немного по полу. Подними шум, кричи, что Боб ударил тебя ниже пояса. В свой угол ковыляй еле-еле. В последнем раунде кинь его в публику. Не останавливайся, когда зазвонит колокольчик, подожди, я сам вас разведу.
      Рад с точностью выполнял указания. Когда Боб нацелил ему в ребра, Рэд как бы взлетел в воздух и грохнулся, хватая ртом воздух.
      Толпа была всецело на стороне Рэда. Боба она ненавидела. Боб стоял под градом оскорблений, тяжело дыша, и мрачно глядел на поверженного Рэда. Хадсон сдерживал его.
      В последнем раунде, когда боксеры стали осыпать друг друга ударами, вырываясь порой за пределы ринга, так что толпа отшатывалась в страхе, а Хадсон отчаянно звонил в колокольчик, крики и вопли были слышны так далеко, что люди стали сбегаться к балагану со всех концов площади.
      Во время второго представления Рэд снова дрался с Бобом; бой шел с переменным успехом - это было задумано специально для того, чтобы подогреть интерес к решительной схватке Рэда с чемпионом, завершавшей выступление боксеров.
      - Приходится поднять цену на билеты, - кричал Хадсон. - Это будет бой на славу - вы такого еще и не видывали.
      Так оно, вероятно, и выглядело со стороны. Наверное, схватка эта казалась более реальной, жестокой, отчаянной и неистовой, чем любой подлинный бой.
      Рэд был на ногах, когда битва закончилась. И получил свою пятерку, получил от Хадсона под торжествующий рев толпы, - получил только затем, чтобы вернуть ее, когда балаган опустеет, и в нем останутся одни лишь боксеры, молча сидящие на ящиках, обхватив голову руками.
      Забрав раздувшийся от выручки портфель, Хадсон ушел в свой фургон. Я присел на жестянку из-под бензина. Рэд и Джонни посмотрели друг на друга.
      - Ты уж прости меня, Рэд, за то, что я тебя так двинул, - сказал Джонни. - Я думал, ты успеешь отскочить.
      - Понимаешь, реакция у меня уже не та, что прежде, - ответил Рэд. - Я же видел, к чему дело идет, - да не хватило проворства отскочить.
      - Вот черт! Все тело ноет, - сказал Джонни. - А ты как?
      - Фасад немного побаливает, - сказал Рэд, ощупывая щеки и подбородок. Ну да ничего, заживет.
      - Завтра мы что, в Гамильтоне выступаем? - спросил Боб.
      - В Гамильтоне, - ответил Рэд.
      - И опять все снова-здорово, - сказал Джонни. - Доколе же это!
      Они немного посидели молча. Боб поднялся первым.
      - Ну ладно, пошли разбирать балаган. В восемь мы отчаливаем.
      ГЛАВА 23
      Я поставил свою машину неподалеку от барака для путников, находившегося за городской чертой, и прожил там несколько дней, пока не записал свои последние впечатления, а потом двинулся по шоссе, к Босуэллу, процветающему городку на юге земледельческого района. Через четыре дня в Босуэлле открывалась ярмарка, там я снова должен был встретиться с бродячими труппами, которые гастролировали в этом округе.
      Милях в четырех от Босуэлла река делала крутой поворот, в излучине ее росли старые эвкалипты и кусты акации. Я затормозил недалеко от этого места и стал приглядываться к травянистым кочкам между деревьями, соображая, пройдет ли по ним машина.