Для Бандаравоя это было последней каплей. Он ухватился за Нанинджавоя и повис на нем, заливаясь пронзительным смехом. Придя в себя, он подошел ко мне и, заглядывая мне в лицо, попросил:
      - Еще разочек, Гуравилла!
      - Гуравилла? - переспросил я. - Что это такое?
      - Это твое имя. Ты Гуравилла, - сказали мальчики.
      - Так, значит, у вас есть для меня прозвище! Что же это значит? Наверное, "глупый человек"?
      Такое толкование огорчило мальчиков.
      - Нет, нет! - заверили они меня.
      - В таком случае, что же оно означает? - спросил я, уверенный, что основанием для прозвища послужила моя внешность.
      - Человек - сочинитель песен, - объяснили мальчики.
      Как я узнал позднее, прозвище Гуравилла дал мне один старик из Милингимби. В языке аборигенов нет слова "писатель". Человек, больше всего похожий по своей профессии на писателя, - сочинитель песен. Одного старика с мыса Стюарт, который прославился своими песнями, звали Гуравилла. Мне дали это имя в его честь.
      - Гуравилла - замечательное имя, - сказал Йоади.
      Я с ним согласился. Мы продолжали разговаривать о Том и о сем. Мальчики стали объяснять мне, как метать копье. Я попросил их достать копье и показать мне, как его бросают. Один из мальчиков убежал и возвратился с длинным копьем и копьеметалкой. Показав мне, как держать копье и копьеметалку и закончив общий инструктаж, они отошли в сторону. Я метнул копье. Оно полетело, заметно вихляясь, и, на мой взгляд, упало совсем близко. Едва оно коснулось земли, как мальчики принялись хвалить меня:
      - Хороший бросок!
      - Хороший бросок, Гуравилла, - твердил Бандаравой. - Бросок что надо!
      Но мне не терпелось посмотреть, как бросают копье они сами. Им, как видно, не хотелось выставлять свое умение напоказ, и они долго отказывались. Я настаивал. Мальчики поднялись, сжав губы, с решительным выражением лица. Они метали копье с разбега, напрягая все силы.
      Я был уверен, что они легко побьют меня. Но нет... Ни одно копье не упало дальше моего. Хуже всего был результат Бандаравоя. Как настоящие спортсмены мальчики продолжали без всякой зависти хвалить мой бросок.
      Возвращаясь в миссию, я не без гордости подумал, что, родись я аборигеном, из меня бы вышел выдающийся метатель копья. Поднявшись к себе в комнату, я выглянул в окно. Мальчики играли на берегу все с тем же копьем. Бандаравой разбежался, сделал плавный бросок. Тяжелое копье поднялось в воздух, как стрела, полетело далеко-далеко и вонзилось в песок. Бандаравой подбежал, вытащил копье и отнес обратно. Мальчики бросали копье по очереди. Даже при самом неудачном броске их копье пролетало расстояние по меньшей мере в шесть раз большее, чем мое.
      23
      "ЖЕНСКАЯ ПИЩА"
      Одна из главных обязанностей женщин-австралиек - собирать растительную пищу: коренья, орехи и плоды, составляющие важный элемент рациона аборигенов. В этом женщины достигли совершенства. Отношение мужа к жене в известной мере зависит от ее умения добывать для него, растительную пищу в достаточном количестве.
      Поиски этой пищи - каждодневное занятие женщин. Тут требуются зоркость, умение и не знающие устали ноги. Собранная женщинами пища называется "растительная еда", но нередко мужчины с известной долей пренебрежения называют ее "женской пищей".
      Женщинам Милингимби приходилось проходить изрядное расстояние, чтобы добраться до мест, изобилующих съедобными кореньями и растениями. Однажды миссис Эллемор договорилась, чтобы женщин подвез грузовик, и таким образом я мог поехать вместе с ними. В кузове грузовика, скрестив ноги, сидели женщины и дети. Всего было восемь женщин, пятеро младенцев и семь девочек.
      Зная, что мои карманы набиты леденцами, старшие девочки сели поближе ко мне. Со временем они тоже станут собирать пищу для своих мужей. Как только девочки немного подрастают; матери, отправляясь на поиски "женской пищи", начинают брать их с собой.
      Рядом с каждой женщиной лежала заостренная палка-копалка. Сумки, сплетенные из листьев пандануса, висели за плечами на веревке, обвязанной вокруг головы.
      Женщины были возбуждены Поездкой на грузовике. Они переговаривались, указывая на местные ориентиры, до которых сегодня добрались так быстро. Когда мы обгоняли идущих пешком аборигенов, женщины весело окликали их.
      - Мы остановились у заболоченного лесистого участка. Высокая трава, голубые лилии, растения с широкими листьями и стелющиеся побеги сливались в зеленый ковер, прикрывавший стоячие воды в низинах и углублениях почвы.
      Мы вышли из грузовика. Малыши, оседлав матерей, крепко держались за их густые волосы. Как только младенец начинает садиться, его приучают сидеть на плечах у матери, обхватив ногами ее шею. Вначале мать придерживает малыша за ножку или поддерживает рукой его спинку, чтобы он чувствовал себя уверенней, но вскоре ребенок начинает обходиться без ее помощи.
      Женщины быстро переходили с места на место, потом останавливались и, прежде чем вытащить корень, разрыхляли почву своими копалками. Они складывали коренья в висевшие за спиной сумки. Те из них, у которых на плечах сидели дети, вешали сумки так, чтобы веревка, проходившая вокруг лба, обхватывала и малыша. По возвращении в лагерь клубни и коренья моют и пекут на углях.
      Я шел позади, стараясь угадать, какие коренья выкопают женщины. стебли ямса распознать было легко, так как они вились по стволам деревьев. Тем не менее, когда я обратил внимание одной из женщин на хороший, как мне показалось стебель, она глянув на него, продолжала копать в другом месте; "Это негодный ямс", - сказал она, давая мне понять, - что клубень несъедобен.
      Бродя по зарослям, дети жевали, стебли травы. Когда под их зубами сочный стебель превращался в волокнистую полоску, они бросали его и срывали другой. Дети быстро шли вперед; останавливаясь возле вьющихся растений, на которых висели черные плоды, напоминающие мелкий виноград. У этих ягод сладкий вкус. Стоило детям наткнуться на такое растение, и они не отходили от него, пока не обрывали всех ягод.
      Дети аборигенов в значительной степени сами обеспечивают себя необходимой им растительной пищей, бродя по зарослям. Они гуляют не ради удовольствия, а в поисках пищи. Каждый поворот головы, взгляд, радостный возглас вызваны не красотами природы, а находкой съедобных плодов. Они обращают внимание только на то, что можно съесть.
      Я шел позади одной женщины, на плечах у которой сидел ребенок. Мать все время нагибалась, выкапывая клубни ямса. Ребенок цепко держался за волосы матери. Он отлично приноровился к ее движениям и держал голову прямо даже тогда, когда мать наклонялась до самой земли. Иногда женщина находила место, где было много ямса и съедобных кореньев. Тут ей приходилось подолгу стоять нагнувшись, и она пересаживала ребенка на землю, чтобы было удобнее копать.
      Мне казалось, что в таких случаях мать должна тщательно выбрать место для ребенка, откинуть ветки, и камни, на которых ему будет больно лежать. Но женщина опускала ребенка на землю механическим движением, чтобы избавить себя на время от обузы. Иногда попадалось неудачное место, и малышу было неудобно. Он удивленно глядел на прутья и камни, среди которых очутился, но не жаловался. Ведь на земле вокруг него были рассыпаны такие сокровища! От столь богатого выбора в первый момент он терялся. Глаза у него разбегались.
      Иногда малыш сразу хватал и засовывал в рот камушек, иногда веточку или листок. Но выбранные им предметы подвергались тщательной проверке. Малыш быстро выталкивал язычком изо рта то, что ему не нравилось, и тут же находил что-нибудь другое. Если ему попадался лакомый кусочек - ягода, жук, муравей или гусеница, - он приходил в страшное возбуждение и хлопал руками по ноге согнувшейся рядом матери, желая привлечь ее внимание. Но мать была слишком занята, и ему приходилось наслаждаться своими открытиями в одиночку.
      Удовольствие, с каким малыш поглощал; гусениц, муравьев и жуков, натолкнуло меня на мысль поставить опыт. Я бросил малышу крыло мотылька. Он покосился на это крыло, потом посмотрел мне; прямо в глаза. Меня удивил его испытующий взгляд, поскольку до этого мы обменивались дружескими улыбками и возгласами одобрения. Мне показалось, что малыш подозревает меня в неблаговидном поступке. Я протянул руку, чтобы убрать крыло мотылька, но ребенок живо схватил его продолжая внимательно наблюдать за мной. Не сводил с меня глаз, он съел крылышко. Через несколько мгновений, словно получив некое внутреннее одобрение, малыш улыбнулся мне. Я почувствовал облегчение и сказал матери, сидевшей на корточках рядом со мной:
      - Какой у тебя славный малыш!
      Она повернула голову и молча улыбнулась ребенку, потом дотронулась до него рукой.
      - Не повредит ли малышу крыло мотылька? - спросил я.
      Но мать не поняла моих слов. Мы оба любовались малышом, а он, пожевав комочек красной глины, открыл рот и выплюнул его.
      24
      ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
      Аборигенов часто называют попрошайками. Эта репутация установилась за ними потому, что они постоянно выпрашивают табак, и еще потому, что мы нередко видим аборигенов-нищих в городах и на железнодорожных станциях.
      Абориген по натуре не попрошайка. Таким его делают обстоятельства, а также его уверенность в том, что обычай его народа - всем делиться друг с другом - принят и у беглых. Поставленный в аналогичные условия, белый тоже станет клянчить табак и еду у тех, кто может его снабдить ими. Попрошайничество не типично для белых, поскольку у белых, как правило, в избытке есть все то, что выпрашивают аборигены. Лишите белых этих вещей, и они станут их выпрашивать.
      Однажды я приземлился на военном аэродроме в глухой местности. На складе кончился табак. Когда я вышел из самолета, меня окружила группа летчиков, страдавших от отсутствия курева.
      - Не найдется ли у вас закурить?
      - Ради бога, дайте сигарету!
      Закурив, они с облегчением вздохнули. Неподалеку от самолета стояло несколько аборигенов. Когда я проходил мимо, они попросили:
      - Дайте табачку, мистер!
      Я дал им закурить. Кто-то из команды самолета сказал:
      - Вот попрошайки!
      Я заметил, что, если у аборигена вдосталь курева, он нередко отказывается от предлагаемой сигареты.
      Когда аборигену нечего курить или когда у него курево на исходе, он обратится к вам. Но, поскольку он знает по опыту, что белые не любят, если к ним обращаются, как к равным, он будет клянчить; ему выгоднее принять униженный тон. Когда нуждается в куреве белый, он знает, что его просьба не будет воспринята как попрошайничество.
      Каждое утро под моим окном я видел местных женщин, подбиравших окурки, брошенные мною накануне вечером, пока я сидел за письменным столом. Случалось, когда я отправлялся на прогулку, они шли за мной, чтобы подбирать мои окурки, поэтому я не докуривал сигареты до конца. Женщины бдительно следили за мной глазами, куда бы я ни пошел. Брошенный окурок никогда не залеживался. Дети собирали окурки для своих матерей.
      Однажды утром я стоял неподалеку от амбулатории и курил. Несколько женщин внимательно следили за мной. Когда сигарета была наполовину выкурена, я бросил дымящийся окурок в их сторону. Вдруг одна девочка кинулась за окурком, несмотря на протестующие крики женщин, которые зарились на него.
      Подхватив окурок, девочка помчалась, точно завладевший мячом футболист. Она увернулась от женщин, пытавшихся ее схватить, и, лавируя, бросилась бежать к стоявшей неподалеку хижине. У костра возле этой хижины сидело несколько австралиек. Девочка на бегу подняла руку и что-то крикнула одной из них. Прежде чем эта женщина успела подняться, другая вскочила и бросилась к девочке.
      Девочка ловко увернулась, но женщина быстро нагоняла ее. Словно заяц, преследуемый борзой, девочка, казалось, инстинктивно предвосхищала каждое движение своей преследовательницы. Но, как искусно она на уклонялась, та в конце концов ее поймала. Девочка продолжала сжимать окурок в кулаке. Она отчаянно отбивалась и кричала, стараясь вырваться. Женщина бросила ее на землю и принялась разжимать ей кулак. Когда ей это удалось, девочка прекратила визг и вскочила на ноги без всяких признаков обиды или гнева. Возвращаясь к амбулатории, она посмотрела на меня и усмехнулась.
      Случается, что аборигены из зарослей направляют за куревом посыльного. Однажды, проходя вместе с Гарри по поселку, я заметил старика в набедренной повязке из коры, которого раньше не встречал. Рядом со стариком лежали копья с каменными наконечниками. Его открытая, приветливая улыбка казалась удивительно молодой для такого старого человека. На поясе у него висела помятая жестянка для табака. Я дал ему немного дешевого табаку, из которого делают ужасные самокрутки - их иногда называют "сигаретами темнокожих". Не многие белые могут курить этот табак. Когда у меня кончился запас хорошего табака, я попробовал курить "сигареты темнокожих", но после нескольких затяжек чувствовал нечто вроде опьянения.
      Когда старик открыл свою жестянку, я заметил в ней кусок дерева с замысловатой резьбой.
      - Посланнический жезл, - объяснил мне Гарри.
      - Может быть, он разрешит мне посмотреть на этот жезл? - спросил я у Гарри.
      Гарри поговорил со стариком на родном языке. Тот вынул жезл и положил его мне на ладонь. Это был плоский кусок дерева с зарубками.
      - Спроси его, что означают зарубки, - попросил я Гарри.
      Они поговорили с минуту, и Гарри сообщил мне, что жезл дал старику абориген с островов Крокодайл, посылая его в миссию за табаком. Чтобы выполнить поручение, старику пришлось плыть на лодке.
      - Оставит ли он мне этот жезл, если я дам ему табаку?
      - Ясное дело, - ухмыляясь, сказал Гарри.
      Я насыпал табаку в жестянку, а жезл взял себе. Старик, по-видимому, был очень доволен сделкой. Вскоре об этом стало известно другим. В тот же вечер трое аборигенов явились ко мне с тремя свежевырезанными посланническими жезлами. Жезлы были разные, но, как выяснилось, все они означали одно и то же: просьбу снабдить табаком.
      Как мне объяснили миссионеры, зарубки на посланническом жезле ничего не означают. Эти жезлы лишь напоминают тому, кому их вручают, что он должен передать какое-то известие или о чем-то попросить. Но мне все-таки казалось, что зарубки на жезле, принесенном стариком, имеют особый смысл.
      Нужда аборигенов в табаке острее всех других насущных потребностей.
      Однажды я сидел в своей комнате и смотрел через окно на берег, где. искали себе пищу кроншнепы. Внезапно они поднялись в воздух и улетели. По тропинке, протоптанной от дома к морю, шли гуськом четыре аборигена. Они были разрисованы розовато-коричневой глиной. На лице у каждого была выведена белая поперечная полоса. Она тянулась от уха до уха, проходя под глазами и через переносицу. Остальная часть лица была, выкрашена в ужасный розовато-коричневый цвет, придававший этим аборигенам устрашающий вид. Их волосы были облеплены глиной. У одного из мужчин глаза были обведены белым; белые полосы тянулись по щекам, сходясь под подбородком.
      Каждый нес в левой руке тяжелое копье с каменным наконечником, а в правой - копьеметалку. На руках у них были плетеные браслеты, на бедрах повязки. На шее у каждого висела маджинджи. Мужчины смотрели прямо перед собой и шли легкой настороженной походкой.
      Эти аборигены из "дикого" лагеря направлялись к хижинам лагеря Гарри.
      - Только этого не хватало, - пробормотала сестра Пик.
      Я схватил свою записную книжку и поспешил вниз. Сестра Пик что-то говорила мне вслед, советуя быть осторожнее.
      Я догнал аборигенов. Тот, что шагал последним, оглянулся и недовольно посмотрел на меня. Так хозяин смотрит на собаку, если она увяжется за ним, когда он спешит на работу. Я понял, что порчу впечатление, которое они рассчитывают произвести своим появлением. Все же я продолжал идти за ними, пока мы не вышли на поляну перед лагерем Гарри.
      Весь лагерь пришел в движение. Женщины стояли группами, держа на плечах младенцев. Дети постарше жались к матерям. Мужчины выбегали из хижин, держа в руках копья, и становились в ряд перед своими жилищами.
      Визит был явно неожиданным: обороняющиеся не были раскрашены.
      Четверо раскрашенных воинов приближались по заросшей густой травой поляне. Я следовал за ними на некотором расстоянии. Тут я заметил старика, шагавшего рядом со мной. Другой старик шел позади меня. Оба они казались обеспокоенными и переговаривались взволнованными голосами. Все происходящее казалось мне нереальным, напоминая кадры из кинофильма о жизни туземцев.
      Я подошел ближе к четырем раскрашенным аборигенам, которые теперь остановились. Старик, шедший рядом со мной, схватил меня за плечо. Я понял, что он беспокоится за мою жизнь.
      - Полетят копья, - жалобно сказал он. - Бывают ошибки - попадают не в того, в кого метят. Отойдем! Может быть ошибка, если стоять близко.
      Я отошел было назад, но любопытство взяло верх над осторожностью, и я снова приблизился, стараясь разглядеть выражение лиц и движения четырех разрисованных воинов.
      - Бывают ошибки, - с огорчением твердил старик, Молитвенно вздымая руки, словно снимая с себя ответственность за любую "ошибку". - Копье летит, попадает не в того, в кого метят...
      Я опять отошел назад.
      - Я боюсь что-нибудь упустить, - объяснил я старику.
      - Бывают ошибки, - безнадежно повторил он.
      Стоило мне сделать шаг вперед, как он начинал твердить: "Бывают ошибки".
      Четверо мужчин из лагеря Гарри выстроились в пятидесяти ярдах от раскрашенных "агрессоров". Высокий стройный абориген с гордым видом прохаживался перед ними мерным шагом. Он все время что-то говорил и сдержанно, с достоинством помахивал своими копьями, словно эта ссора была недостойна его участия.
      Четверо разрисованных воинов зорко следили за ним. Они то выкрикивали что-то, принимая вызывающие позы, то припадали к земле, сведя колени и расставив ступни. Хотя воины двигали плечами, раскачивались и подергивались, их головы словно застыли от напряжения; они не отрывали глаз от "оратора" и вооруженных копьями мужчин позади него.
      Я подошел ближе.
      - Бывают ошибки, - мрачно сказал старик.
      На полпути между обеими группами, но несколько в стороне, стояла старая женщина. Она во весь голос выкрикивала какие-то слова и размахивала худыми руками сначала в направлении одной группы, потом другой. Каждое слово она подкрепляла жестом. Как я узнал позже, это была старшая из четырех жен аборигена из лагеря Гарри; на самую молодую претендовал самый свирепый воин.
      Крики старухи сливались с более сдержанными речами "оратора", репликами женщин и гортанными звуками, которые издавали четыре воина.
      Самый размалеванный из четырех - возжелавший чужую жену - выступил немного вперед; его спутники, отдыхая, воткнули наконечники копий в землю. Он пригнулся к земле, соединив колени, и закусил маджинджи стиснутыми зубами.
      Должно быть, слова противника привели его в ярость, потому что он ловким движением переложил копье из левой руки в правую наставил его в копьеметалку. Выбросив вперед левую ногу, он балансировал на носках, покачиваясь, как готовая к атаке змея.
      Казалось, бросок копья неминуем. Наступила напряженная тишина. Все застыли в ожидании. Но воин опустил копье и снова принял позу наблюдателя: старуха продолжала кричать, а "оратор" - произносить свою величавую речь.
      Зачарованный выражением лица воина, требовавшего себе жену, я подошел ближе.
      - Бывают ошибки, - причитал старик.
      Лицо воина исказилось, изо рта вырвалось свирепое рычание. Внезапно он пригнулся и вскинул" копье над головой, держась за оба конца. Он слегка согнул копье, как фехтовальщик, пробующий рапиру, потом резким движением поднес его ко рту, вцепился в него зубами и стал грызть. Он впал в неистовство. В уголках губ выступила пена, он вращал глазами. Сдавленные звуки вырывались у него из горла.
      Толпа аборигенов стояла неподвижно, словно в ожидании чего-то ужасного. Я весь дрожал.
      Воин взмахнул копьем. Казалось, оно вот-вот взовьется в воздух. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я начал дрожащими пальцами вертеть самокрутку.
      - Дай и мне закурить, - жалобно попросил старик.
      Я машинально сунул ему в руку свою самокрутку. Мое внимание было приковано к неистовствующему воину.
      - Дай и мне закурить!
      Я сунул другую самокрутку в чью-то протянутую руку.
      - И мне!
      Я раздавал щепотки табака и курительную бумагу, не отрывая глаз от война, готового метнуть копье. Одни аборигены сворачивали самокрутки, другие подступали ко мне с нетерпением во взгляде.
      Воин отвел назад копье, вытянув для равновесия левую руку. Он еще раз судорожно передернул плечами и повернул свое искаженное лицо в мою сторону.
      Тут он увидел, что я раздаю табак. На его лице отразилось удивление. Несколько секунд он стоял, пораженный этим зрелищем, потом вытащил копье из копьеметалки и бросился ко мне, протягивая руку и улыбаясь сквозь слой глины, покрывавший его лицо.
      Я наблюдал за его приближением с отсутствующим видом человека, едва очнувшегося от сна, и молча протянул ему курительную бумагу и немного табаку. Но воин лишь беспомощно смотрел на табак, и я сам свернул ему самокрутку.
      Старуха оборвала свою тираду и застыла в драматической позе, глядя на меня через плечо. Смекнув, в чем дело, она выпрямилась и направилась ко мне, разыгрывая полное равнодушие.
      "Оратор" остановился, наблюдая за мной с открытым ртом. Его копья опустились и уперлись наконечниками в землю.
      Наконец, ко мне подошли трое спутников грозного воина. Я свернул самокрутки для двоих. Третий держался позади: он чуть отвернулся, словно стесняясь подойти.
      - Сигарету замечательному воину! - сказал я, подзывая его жестом.
      Он повернулся на одной ноге, опустив голову, словно говоря: "Ну ладно уж, будет тебе!"
      Все-таки и он подошел взять курево.
      Первый воин положил сигарету за ухо и вернулся на исходную позицию. Старуха с удовольствием посмотрела на свою сигарету, сунула ее в волосы и тоже вернулась на свое место. "Оратор", слишком высоко ценивший свое достоинство, чтобы бежать за куревом, ждал, пока одна из жен принесет ему свой трофей.
      Воин принялся грызть маджинджи, чтобы снова прийти в ярость, но прежнего пыла в нем уже не было. "Оратор" повернулся к нему спиной, рассматривая принесенную женой сигарету.
      Воин был этим недоволен. Он вынул из-за уха сигарету и посмотрел на нее. Вид сигареты подбодрил его. Он подпрыгнул с пронзительным криком. Но на него никто не обращал внимания. Он решил уйти восвояси.
      Я понял, что расстроил драку.
      - Сегодня ошибки не будет, - сказал я старику.
      - Не будет, - ответил он. - Рядом со мной тебе не страшно, а?
      - Ты хорошо меня оберегал, - сказал я и дал ему еще одну сигарету.
      Я пошел в миссию с четырьмя раскрашенными "головорезами". Мы обменялись несколькими словами; они говорили на своем языке, а я - на своем. Тем не менее они улыбались. По-видимому, они не сердились на меня.
      Когда я расстался с ними возле миссии, они вдруг вспомнили, что возвращаются с поля боя, и зашагали гуськом, гордо выпрямившись. Я не сомневался, что их возвращение произведет большое впечатление в лагере.
      25
      ГАРРИ ИЗ МИЛИНГИМБИ
      На следующий день я попросил Гарри объяснить мне причину вторжения в его лагерь четырех воинов.
      Объяснение было довольно сложным. Чтобы понять, в чем дело, требовалось основательное знакомство с системой родства аборигенов. В результате общения Гарри с этнографами его описание системы родства и обычаев аборигенов было сложным для понимания. Любого белого человека, вооруженного карандашом и бумагой, он считал специалистом-этнографом.
      Из его пространного введения я уяснил следующее.
      Аборигены восточной части Арнхемленда разделяются на две половины Иритжа и Дуа. Мужчины из одной половины женятся на женщинах другой. Дети принадлежат к группе отца.
      Все члены двух половин состоят в родстве. Слова "отец" и "мать" у них не имеют того значения, какое вкладываем в них мы. Ребенок может иметь много отцов и много матерей. Брат отца тоже считается его отцом, а сестра матери матерью. Вот почему возможны случаи, когда "отец" или "мать" ребенка моложе его самого.
      Если родная мать умирает, одна из других "матерей" принимает на себя заботы о воспитании ребенка.
      Здесь нет брака в нашем понимании {У австралийцев существовали различные способы заключения брака. Чаще всего вопрос о браке решали родители и родственники жениха и невесты, а не они сами. Будущих супругов обычно обручали еще в детстве. Иногда юноша я девушка, полюбившие друг друга, вопреки брачным правилам бежали от надзора родителей и самовольно вступали в брак. Существовал также брак посредством похищения или умыкания, когда женщину уводили без ее согласия.}. Абориген приобретает тещу не в результате брака. Какая-нибудь женщина находится с ним в этой категории родства еще задолго до того, как он решил обзавестись женой. Дочь этой женщины автоматически должна стать его женой. Когда девочка достигает необходимого возраста, ее отдают предназначенному ей мужу без всяких церемоний. Кроме жены, приобретенной таким образом, мужчина обязан принять всех жен своих братьев в случае смерти последних. В Арнхемленде не бывает вдов.
      Есть еще один "законный" способ приобрести жену. Это похищение.
      Я знал, что, после того как аборигены Милингимби дали мне прозвище "Гуравилла", меня автоматически отнесли к определенной группе племени. Поэтому я спросил одного из австралийцев, которую из женщин я имею право взять в жены.
      Мне указали девушку - по-моему, самую непривлекательную во всей миссии. Глянув на нее, я понял, что похищение - незаменимый метод. Только так можно приобрести жену, которая тебе нравится. Будь я аборигеном, я бы стал ярым приверженцем этого метода.
      Из-за смерти братьев, а также благодаря приобретению тещи еще до брака у некоторых мужчин жен оказывается больше, чем нужно. Во всяком случае, они не в состоянии заботиться о таком количестве женщин.
      В Милингимби у одного мужчины оказалось восемь жен и ни одного ребенка. Его "гарем" был предметом постоянного соблазна для каждого аборигена из зарослей, которому не хватало жен.
      Мужчина не всегда уверен, что женщина, которую он решил похитить, хочет уйти от своего мужа. Тем не менее женщина, недовольная мужем, может довести до сведения другого мужчины, что она согласна бежать с ним.
      След ноги аборигена - его роспись. Любой из аборигенов Милингимби, взглянув на отпечаток ноги, оставленный мужчиной или женщиной, сразу скажет вам, чей это след. Таким образом, следы ног имеют большое значение. Они сообщают о местонахождении друзей или о поспешном уходе, рассказывают о возвращении охотников. При ходьбе аборигены, как правило, смотрят на землю. Они редко оставляют без внимания те сведения, которые дают следы.
      Увидев след мужчины, к которому женщина неравнодушна и с которым согласна бежать, она наступает на его след. Таким образом мужчина узнает о ее готовности. Со своей стороны, женщина оставляет свой след, чтобы мужчина на него наступил и тем самым дал ей знать о своих намерениях.
      Согласно объяснению одного аборигена, девушка как бы говорит мужчине: я оставлю свой след и уйду; ты должен наступить на него, тогда я вернусь.
      Один из четырех воинов, посетивших лагерь Гарри, искал жену. Ему приглянулась самая молодая из четырех жен пожилого мужчины. Вместе с тремя своими братьями он начал кампанию угроз и оскорблений, включая воинственные вторжения в лагерь Гарри, свидетелем одного из которых я стал.
      Функции "оратора", который держал себя с таким достоинством и произвел на меня большое впечатление, Гарри объяснил следующим образом:
      - Он их отец. Они его слушаются. Он разукрашивает себя перьями, берет копье. Он говорит этим молодым парням: "Зачем вы идете к другому мужчине, чтобы украсть у него жену? Вы не должны этого делать. Ничего хорошего из этого не получится. Придется тебе обойтись женой, которую тебе обещала ее мать, когда девочка была еще маленькая. Стыдись! Нехорошо задевать жену другого мужчины".
      Гарри рассматривал поведение молодых аборигенов как проявление современной тенденции неуважения к старым традициям и обычаям. Он сказал мне с некоторым сожалением:
      - Раньше все были один народ. А теперь нет. Раньше мы знали, что можно делать нечего нельзя. Теперь нет. Теперь им ничего не стоит убить человека. Плохие люди нарушают наши обычаи.
      Неожиданно он добавил, следуя грустному ходу своих мыслей:
      - Когда я умру, моя жена, ее мать и все мои дети пойдут к моему брату. Если я умру, мой брат возьмет мою жену. Это его долг.
      Гарри родился на побережье залива Арнхем, к востоку от Милингимби. Он принадлежал к половине Иритжа. Его тотемом был мангровый червь, обитающий в тине под мангровыми зарослями. Я попросил Гарри рассказать мне что-нибудь о своем детстве.
      - Его родичи никогда подолгу не задерживались на одном месте, сказал он мне.
      - Если мы находили еду, мы останавливались.
      Они жили в шалашах из коры. Спали на подстилках из коры, положенных прямо на землю. Иногда бывало очень холодно. Ночью в сухое время года он заворачивался в кусок коры и ложился поближе к костру, который разводили посередине шалаша.
      Не всегда удавалось поесть досыта.
      - Помню, иногда я был очень-очень голодный. Часто целый день и целую ночь мы ничего не ели.
      Вставали они рано. Все время уходило на поиски пищи. Маленьким мальчиком он ходил с матерью собирать ямс, корни водяных лилий и растений, а когда подрос, стал ходить с отцом на охоту.
      Охотились на валляби {Валляби - австралийский горный кенгуру.}, бандикутов {Бандикут - сумчатая крыса из семейства Peramelidae.}, опоссумов, игуан {Игуана - ящерица семейства игуановых. Ее мясо используется аборигенами в пищу, а жир - как кровоостанавливающее средство.}, змей, ящериц, крокодилов, гусей, уток; ловили угрей. Больше всего Гарри любил мясо бандикутов, обжаренное в золе костра. Рассказывая об этом, он улыбался и облизывал губы.