В центре открытой площадки стоял стол. На столе возвышались груды бананов, ананасов, ямса, бататов, плодов манго. Здесь были и плетеные корзины с вареной пищей, и какие-то орехи с дикорастущих деревьев.
      Оранжевые, желтые и зеленые оттенки плодов контрастировали с коричневой кожей девушек, танцевавших вокруг стола. Их было около тридцати. Синие и красные набедренные повязки горели в ярких лучах солнца. Девушки сопровождали свой танец пением; их пронзительные голоса сливались с ритмичными ударами рук по бедрам и топотом босых ног. Они наклонялись вперед, перебирая ногами и покачиваясь.
      На руках у девушек были браслеты из перьев попугая и пестрых горошин. Эти алые и черные зерна украшали также их шеи, талии и запястья. В копны непослушных волос были вплетены цветы. Грудь девушек была покрыта белыми и желтыми узорами. Точечные узоры из белой глины с зигзагами из желтой охры украшали плечи и спину.
      Причитания и крики сливались в несмолкаемый гул. Пыль клубилась, как фимиам, покрывая потные тела серым налетом.
      Неподалеку от женщин танцевали мужчины. В руках они держали разукрашенные копья и копьеметалки. Их тела были обмазаны коричневой и белой глиной, глаза обведены белыми кругами. На щеках красовались коричневые и белые полосы, поперек лба проходили белые линии.
      Узоры встречались самые разнообразные. Некоторые лица были сплошь раскрашены белой глиной, другие - коричневой. На тело были нанесены цветной глиной тотемические {Тотемический - связанный с тотемизмом. Тотем животное, растение или предмет живой природы, в которых первобытные люди видели предков или родственников своих кровнородственных коллективов.} рисунки или просто белые полосы. Ноги, по-видимому, раскрашивали как придется.
      На руках мужчины носили браслеты, сплетенные из пальмовых листьев. У некоторых на ногах были браслеты из горошин.
      Мужчины перебирали ногами и притоптывали так же, как женщины, но в их голосах, более низких и громких, звучала какая-то ярость.
      В танцах принимали участие и дети. Они тоже были разрисованы и носили украшения. Я увидел мальчика с острова Бентинк. Он стоял в группе мужчин и хлопал в ладоши. На груди у него был бросающийся в глаза узор из петель и завитков. На лице отражалось возбуждение.
      Хижина, перед которой плясали мужчины, была украшена гирляндами из красного жасмина. Перед входом были протянуты гирлянды из алых цветов гибискуса {Гибискус (Hibiscus heterophyllus) - растение, корни и листья которого аборигены Северной Австралии употребляют в пищу.}. На крыше лежали ветки деревьев и листья кокосовых пальм.
      В тени пальм и хижин, окружавших эту "площадку для танцев", собрались все аборигены, не принимавшие участия в церемонии.
      Женщины, кружившиеся вокруг стола, остановились перевести дух. Они перебрасывались словами и смеялись, как гости в бальном зале во время перерыва между танцами. Атмосфера корробори не рассеялась даже тогда, когда смолкли крики танцующих: громкие причитания, доносившиеся откуда-то сзади, по-прежнему окутывали присутствующих духом древних обрядов.
      Позади женщин я увидел трех иссохших старух, которые держались на довольно значительном расстоянии от молодежи. Они медленно перебирали ногами и размахивали руками. То был танец Старых Людей. Отвислые груди старух были разрисованы глиной и охрой, по бедрам и поперек туловища проходили бурые линии. Годы избороздили морщинами их поблекшую кожу, похожую на потрескавшуюся почву в высохшем пруду. Но шрамы на телах этих старых женщин - полоски чистой, блестящей кожи - напоминали обручи из полированного дерева. Эти надрезы, нанесенные еще в юности, казались совсем свежими; то был символ преданности обычаям своего народа.
      Танцуя, старые австралийки издавали пронзительные вопли на одной-единственной ноте:
      - А-а-а-а...
      Никто не обращал на них внимания, а они в свою очередь забыли обо всем, поглощенные пляской. Быть может, их глаза видели совсем не то, что видели мои. Быть может, они видели девственные заросли и танцующих мужчин, таких же молодых и сильных, как когда-то были они сами. Быть может, им казалось, что у них упругие груди, полные молока, что они прижимают к себе младенцев.
      Чувствуя затаенную боль в их голосе, видя их полную отрешенность от окружающего, я с горечью подумал: быть может, они слышат лебединую песнь своего народа!
      Молодые женщины возле стола опять начали танцевать. Они стали приближаться к ожидавшим их мужчинам, которые подбрасывали копья и испускали хриплые крики. Тогда три старые австралийки подошли к столу и продолжили свой танец там.
      Наконец, женщины присоединились к мужчинам перед хижиной. Все стали полукругом. Начались "сольные" выступления. Основная масса участников выполняла роль хора, отмечая такт ногами, хлопками рук и выкриками. Низкие гортанные голоса мужчин и пронзительные крики женщин сливались в громкий аккомпанемент.
      Мужчина в маске выбежал вперед и исполнил бешеный танец. Я сел рядом с каким-то стариком в надежде, что он объяснит мне смысл танцев, но мы с трудом понимали друг друга. Он описал один танец в следующих выражениях:
      - Две старухи... Давным-давно... Он потерял сына. Его укусила змея. После этого он танцевал. И упал мертвым. Две женщины пляшут вокруг него...
      Мне показалось, что это описание имеет весьма отдаленное отношение к танцу. Старик утратил мое доверие, Тем не менее он сообщил мне название главного танца, в основе которого была драматическая ситуация: измена жены мужу и убийство им любовника неверной. Танец назывался "Апарича".
      Сначала танцоры энергично притоптывали ногами под аккомпанемент ударов деревом по дереву. Мужчины начали издавать резкие звуки, как если бы они хотели воспроизвести рычание льва. Затем раздались низкие, вибрирующие звуки. Женщины в такт испускали пронзительные вопли. Время от времени сквозь эту мешанину звуков прорывался громкий клич.
      Я заметил, что во время танца женщины вели себя по-разному: одни положили руки на бедра, другие придерживали руками грудь, третьи обхватили затылок ладонями. Какова бы ни была принятая поза, они сохраняли ее до конца танца. Один из стариков объяснил мне, что положение рук определяется степенью родства с другими участниками танца.
      - Если обе руки лежат на голове, значит, танцует муж женщины. Если она придерживает грудь, значит, танцует дочь или сын. Если танцует старший брат, сестра кладет руки на бедра.
      - А если руки кладут на плечи? - спросил я.
      - Девушка кладет руки на плечи, когда танцует ее сестра.
      - А руки на затылке?
      - Значит, танцует ее тетка.
      Тут я заметил, что три старые австралийки пляшут уже не возле стола, а в ста ярдах {Ярд равен 0,91 см.} от хижины.
      Группа, танцевавшая перед хижиной, взяла более быстрый, стремительный темп. Крики стали еще неистовее. Высокие ноты пронзали воздух, как летящее копье. Танцующие не спускали глаз с кустарника, росшего по краям площадки.
      Внезапно оттуда выбежало четверо разрисованных мужчин с копьями и копьеметалками. Из желтых полос глины, украшавших их тела, торчали перья. Их лица вселяли ужас: белая глина, которой они были обмазаны, придавала им сходство с черепом. Трое из них быстрыми прыжками продвигались вперед, потрясая копьями; их движения и крики согласовывались с ритмом танца, продолжавшегося перед хижиной.
      Четвертый мужчина, по-видимому, "охранявший" трех воинов, бегал из стороны в сторону, словно расчищая им дорогу.
      На некотором расстоянии от мужчин бежали четыре молодые женщины, по две с каждой стороны.
      Несколько раз группа танцующих перед хижиной внезапно останавливалась и замолкала. Во время этих пауз женщины и мужчины, приближавшиеся к хижине, застывали на месте.
      Последний, эффектный пробег вывел их на открытую площадку перед возбужденной группой танцующих, которые раскачивались, тряслись и притоптывали, забыв обо всем на свете.
      Представление продолжалось. Три женщины слились с толпой танцующих, а четвертая, повернувшись спиной к главной группе, в которой находились мужчины, изображавшие ее мужа и любовника, начала исполнять медленный танец.
      Ее мягкие движения контрастировали с дикими криками и прыжками остальных. Четверо мужчин мимикой передавали ревность мужа, колебания любовника и сочувствие товарищей мужа.
      Ритм убыстрялся. Казалось, трое мужчин решили убить "любовника". Свирепое выражение лиц и угрожающие крики были настолько неподдельными, что, когда они окружили его, я встал и начал проталкиваться вперед, опасаясь, что танец плохо кончится.
      "Муж", подпрыгивая на широко расставленных ногах, высоко подняв копье, внезапно бросился на "любовника" и швырнул его на землю. Каждое движение, даже падение "любовника", было выдержано в ритме танца.
      Когда "муж" занес копье над поверженным соперником, он тоже сделал это в ритме танца. Он снова и снова набрасывался на соперника, и на его лице была написана такая ярость, что не верилось, будто он играет. Изо рта у него вырывались свирепые крики, которые подхватывала толпа.
      "Любовник" поднялся с земли. Соперники начали бороться, обхватив друг друга руками. "Любовник" снова упал. Его голова ритмично покачивалась из стороны в сторону, опускаясь все ниже и ниже.
      Женщины в центре площадки продолжали танцевать, не обращая никакого внимания на поединок.
      Мужчины подхватили выкрики воинов с копьями, сопровождая их последними, неистовыми прыжками.
      А на краю площадки три старухи-австралийки пели и пританцовывали, поднимая облако пыли:
      - А-а-а-а...
      Пора была открывать хижину. Танцоры с криками столпились вокруг нее, передние прошли в дверь. Гирлянды колыхались на ветру. Алые цветы гибискуса поникли от жары. Наступила передышка.
      Затем люди вышли из хижины. Все двинулись к столу, пританцовывая на ходу. Мы с мистером Сиднеем последовали за ними.
      Характер танца изменился. Крики и прыжки теперь выражали радость и веселье. Приближался кульминационный момент. Крики стали громче. Мужчины высоко подпрыгивали, расставляя при этом ноги и сводя их вместе у земли. Женщины подпрыгивали, разводя руки в стороны.
      А позади них три старые австралийки все размахивали руками и пританцовывали. Пот струился по их морщинистой коже.
      Когда шум стал нестерпимым, а неистовые движения танцующих достигли предела, все вдруг остановились. Все звуки стихли, все движения прекратились. Люди упали на колени, сложив руки в молитвенной позе.
      Наступила глубочайшая тишина. Я замер, невольно задержав дыхание.
      - Они молятся, - сказал мне мистер Сидней. Позади коленопреклоненных фигур три старухи снова стали петь и пританцовывать:
      - А-а-а-а...
      Жизнь опять вступила в свои права.
      13
      ТАНЦОРЫ ОРУКУНА
      Мне обещали, что вечером аборигены покажут некоторые из своих обрядовых танцев.
      Судя по тому, что я видел в Орукуне, танцы аборигенов, как правило, навеяны природой. У них есть танец крокодила, танец голубя, танец рыбы...
      Все эти танцы исполняет большая группа танцоров, так сказать кордебалет, и солисты. Во время каждого танца делают небольшие перерывы; исполнители отдыхают и разговаривают друг с другом.
      У исполнителей главных ролей способность передать содержание средствами танца сочетается с актерским дарованием. Они в равной мере и танцоры и актеры: танцуя, аборигены широко прибегают к мимике. Исполнение главных ролей доступно далеко не всем. Для этого надо много тренироваться. Некоторым исполнителям удаются танцы только одного определенного характера, в чем я получил возможность убедиться.
      Отдельные па требуют от танцоров большой ловкости. Тренировка начинается еще в детском возрасте.
      Я удивился, что аборигены выбрали для танцев площадку прямо перед хижинами. Мужчина, которого я спросил об этом, объяснил, что они хотели избавить меня от утомительного пути.
      По краям площадки под пальмами расположилось много людей. Свет газовых фонарей падал на плечи и лица девушек. Они мелодично переговаривались между собой. На лежавшем перед хижиной бревне сидел юноша, держа за руку девушку. Обрывки разговора, смех, шелест пальмовых листьев как бы сливались в одну мелодию.
      Тут я заметил Шарка. Он медленно вышел из темноты и сел неподалеку от меня, обхватив ноги руками. Шарк искоса поглядывал на меня, не поворачивая головы. Я протянул ему сигарету. Он схватил ее, бросив вокруг себя быстрый взгляд, словно опасаясь, что кто-нибудь захочет отнять у него эту сигарету. Мистер Сидней, сидевший рядом со мной, тоже заметил Шарка.
      - А, Бентинк тут! - воскликнул он. - А где же твои жены?
      Шарк улыбнулся и оглянулся на трех женщин, сидевших позади него. Сидней включил принесенный им с собой фонарик и пошел поговорить с женщинами. Когда свет упал на их лица, я увидел, что они смеются, сверкая белыми зубами. На коленях они держали спящих детей. Одна девчушка лежала на песке, свернувшись клубочком, как щенок. Женщины подняли руки над головой, приветствуя миссионера. В трепещущем свете фонарика их розовые ладони напоминали мотыльков.
      - Вот счастливые, правда? - сказал Сидней, вернувшись на свое место. Всегда смеются!
      Перед нами стояла группа человек в пятьдесят - женщины по бокам, мужчины в центре. Высокий мужчина, по-видимому исполнявший роль церемониймейстера, что-то крикнул. Начался "танец крокодила". Исполнители пригнулись к земле, притоптывая в такт. Ритм отбивали мужчины, ударяя одной деревянной дощечкой о другую. Каждому притопу соответствовал хлопок в ладоши. Танцующие подхватили ритм, издавая звуки, напоминающие резкое покашливание.
      Один из "солистов" вышел на середину полукруга, образованного танцующими, и опустился на землю боком, скрестив ноги. Опершись о локоть, он подражал движениям крокодила: ритмично подрагивая всем телом, скрещивал и разводил ноги, подергивал плечами и, продолжая лежать, медленно поворачивался, опираясь о локоть. Время от времени он быстро переворачивался и переносил тяжесть тела на другой локоть, обращая лицо в противоположную сторону.
      Второй "солист" кружился вокруг первого с копьем и копьеметалкой. Он потрясал копьем в такт; иногда он приближался к танцору-"крокодилу", прикасался к нему копьеметалкой, а затем, продолжая танцевать, отдалялся от своего партнера.
      Танцор-"крокодил" несколько раз бросался на воина с копьем. Он так правдоподобно изображал крокодила, что у меня по коже пробегали мурашки. Всякий раз, когда воин с копьем убегал от "крокодила", "кордебалет" начинал еще энергичнее притоптывать ногами, издавая громкие крики.
      Воин с копьем, пригнувшись к земле, стал осторожно приближаться к "крокодилу". Он стал над ним и, когда звуковой аккомпанемент достиг кульминации, взмахнул копьем. Копье прошло между рукой и грудью "крокодила". "Крокодил" прижал копье>рукой к боку, так что оно стояло прямо, колеблясь в унисон с конвульсивными движениями танцора, имитировавшего агонию.
      В следующем танце - "танце голубей" - ведущие партии исполняли мужчины и женщины. Менее драматичный, чем "танец крокодила", "танец голубей" давал исполнителям возможность импровизировать и поэтому представлял больший интерес.
      Двое мужчин, держась вместе, вышли в центр площадки. Они выделывали ногами шаркающие движения, которые повторял "кордебалет". "Солисты" показывали, как голуби клюют и пьют, как они ухаживают за голубками. Они складывали губы бантиком и имитировали воркование голубей, вскидывали руки вверх, подражая взмахам крыльев, вытягивали шеи. Затем мужчины уступили место двум женщинам. Склонив голову и сложив руки под грудью, женщины проделали аналогичные движения, изображая голубок.
      В этом танце участвовало большое количество танцоров обоего пола. Уровень мастерства исполнителей был далеко не одинаков. Эта разница особенно бросилась в глаза при исполнении следующего номера программы - "танца рыбы". На землю положили два копья. Два танцора подняли их и стали изображать, как пронзают копьем рыбу. Казалось, это несложный танец, и все-таки в нем в большей мере, чем в остальных, выявилось мастерство каждого танцора. Появление двух молоденьких девушек, по-видимому, "солировавших" в этом танце впервые, вызвало большое оживление. Они заметно волновались. Их неловкие движения порой вызывали смешок у зрителей. Хотя девушки явно путались, они все-таки довели танец до конца и были вознаграждены бурей аплодисментов.
      Был исполнен еще один танец - "Мальпа" - и представление окончилось. Матери унесли спящих детей. Все разошлись.
      На следующий день мы уехали из Орукуна. Утром, когда я вышел на улицу, под деревьями манго меня ждал трактор с прицепом, набитым ребятишками. Я взобрался на прицеп, и мы отправились к реке. Вереницы людей тянулись по дороге в том же направлении. Шагавшие рядом с матерями дети завистливо смотрели на нас. Я окликнул их, знаками давая понять, что на прицепе есть еще места. Когда они подбежали, я помог им взобраться. Шлюпка уже ждала. На берегу собралось много аборигенов. В стороне от других я заметил Шарка. Он стоял неподвижно, уставившись на воду. Могло показаться, что Шарк задумался, но я знал - он прекрасно видит все происходящее. Я не спускал с Шарка глаз, уверенный, что он посмотрит на меня. В самом деле, Шарк медленно повернул голову.
      - Прощай! - крикнул я и помахал ему рукой. Он вздрогнул и украдкой бросил взгляд на стоящих вокруг, желая проверить, наблюдают ли за ним. Удостоверившись, что это не так, он снова посмотрел на меня и приоткрыл зубы в улыбке. Он быстро поднял руку и неловко махнул ею, потом отвернулся и опять уставился на воду.
      Прощай, Шарк, темнокожий Дон-Жуан! Ты мне очень понравился.
      Я забрался в шлюпку.
      - Апо-о-о-о!- закричали аборигены, когда шлюпка отчалила.
      "Апо" значит "до свидания". До меня еще долго доносились голоса людей, хотя сами они уже казались цветным пятном под деревьями.
      14
      ДЭН ДЕ БУШ
      Солнце не взошло, а выскочило из-за узкой полоски земли на горизонте. Я сидел, свесив ноги за борт, и любовался длинной серебряной дорожкой, пересекавшей море.
      Рядом сидел старый метис с острова Самоа, которого мы взяли на борт, когда на обратном пути заехали в Мапун. Его звали Дэн де Буш (по его словам, частица "де" означала, что в его жилах течет французская кровь).
      На нем была ярко-красная набедренная повязка; на груди и голове росли белые, как снег, волосы. Взгляд у него был усталый. Он сказал, что много раз наблюдал точно такой же восход, когда солнце выскакивает из-за горизонта, как пробка из бутылки, только бесшумно.
      Свет отражался от волн, гребни которых перерезали линию горизонта. Я сказал Дэну:
      - Посмотри вдаль. Интересно, что происходит на горизонте? Видишь, как там поднимаются волны?
      - Там рождаются ветры, - сказал Дэн.
      - Я тоже так думаю!
      Мне было приятно общество этого человека, который так хорошо почувствовал мое настроение. Я сказал:
      - Взгляни-ка туда! Кажется, что земля на небе!
      Действительно, тонкая полоска земли, отделявшая на горизонте небо от моря, напоминала кинжал, лезвие которого, занесенное над водой, повисло в легком тумане.
      Дэн чуть улыбнулся и сказал:
      - Здесь недалеко до другого моря. Оно начинается по ту сторону полуострова. Может быть, мы его увидим
      - А ты бывал когда-нибудь в северной части полуострова Кейп-Йорк? спросил я его.
      - Мой отец когда-то работал на Фрэнка Джардина. Мальчишкой я жил в Сомерсете.
      Я побывал в Сомерсете во время своего первого посещения полуострова Кейп-Йорк. В свое время там обосновался Джон Джардин, который в 1863 году был назначен представителем австралийского правительства в этих краях.
      Два его сына, Фрэнк и Алек, приехали туда из Рокхемптона в 1865 году. После возвращения отца в Рокхемптон Фрэнк поселился в Сомерсете. Он расширил добычу жемчуга. Именно Фрэнк Джардин в 1869 году открыл, что команду судна "Спервер" убили аборигены с острова Принца Уэльского. В отместку он истребил всех жителей этого острова.
      Усадьба в Сомерсете находится примерно в пяти милях от мыса. Теперь она заброшена и стала обиталищем термитов. Чудесный сад пришел в запустение.
      Там растут сотни кокосовых пальм. Земля под ними усеяна опавшими орехами. Внутри дома - царство тараканов и сороконожек. Толстая паутина свисает со стен и потолков. В просторных комнатах стоит запах плесени.
      - Расскажи мне что-нибудь о Фрэнке Джардине, - попросил я Дэна.
      - Когда я был мальчишкой, - начал Дэн, - я видел, как Джардин обучает солдат-туземцев. Он учил их убивать людей. Отправляясь в заросли верхом, Джардин брал с собой двух собак. Он срубал дерево, покрывал бревно одеялом и оставлял в палатке, а сам ложился в кустах. Приходили туземцы, бросали копья в палатку. Тут Джардин из кустов убивал семь-восемь человек.
      - А были люди, с которыми он обращался хорошо? - спросил я.
      - На Джардина работало много народа - гавайцы, малайцы, филиппинцы. Если они его обманывали, он их убивал,
      - Не можешь ли ты описать какой-нибудь такой случай?
      - Помнится, однажды Джардин смотрел с веранды в подзорную трубу через пролив на остров Олбани и увидел мужчину, который стоял на скале и держал в руке копье. На груди у мужчины висела большая раковина. Джардин выстрелил, потом свистнул. На свист явились солдаты-туземцы. Он приказал им: "Берите лодку и плывите на остров. Привезете крокодила, которого я убил".
      Они поплыли на остров, увидели убитого и сказали: "Это не крокодил, это человек". Мужчина лежал на земле рядом со своим копьем. В раковине была пробита дыра.
      Мы помолчали, потом я спросил:
      - А твой отец ладил с Джардином?
      - Мистер Джардин никогда не направлял на моего отца ружье. Мой отец очень помогал ему. Он был единственный, кто ладил с Джардином.
      Через несколько недель я встретил белого, отец которого работал у Джардина. Я упомянул о карательных экспедициях и расстрелах, с помощью которых Джардин "управлял" населением островов Торресова пролива и Кейп-Йорка.
      - Расстрелы - это слишком мягко сказано! - воскликнул мой собеседник. Отец рассказывал мне об одном туземце, который с двумя товарищами в отсутствие Джардина совершил налет на Сомерсет и увез какие-то припасы. Джардин бросился в погоню, убил обоих сообщников туземца, а его самого тяжело ранил. Туземец залез в болото и дышал через камышовую трубочку. Джардин знал, что туземец где-то недалеко, и сел на берегу с ружьем, чтобы подкараулить его. Но тот оставался под водой до темноты, а потом убежал.
      Такова первая страница истории приобщения аборигенов к цивилизации на полуострове Кейп-Йорк...
      К вечеру мы прибыли на остров Четверга. Я решил переночевать на люгере. Гарди отвез мистера Кейна на берег в шлюпке, потом пошел смотреть фильмы, демонстрировавшиеся для солдат, расквартированных на острове. Дэвид Мамуз Питт отправился спать. Мы с Дэном, обливаясь потом, сидели на палубе и прислушивались к отдаленным раскатам грома.
      Внезапно совсем стемнело. Два светлых пятна - белая голова Дэна и белые волосы на его груди - вот все, что можно было разглядеть.
      Прежде Дэн был ныряльщиком. Теперь он состарился ("Уже не хватает дыхания!"). Одно время Дэн жил на острове Нагир. Он рассказал мне, как ему приходилось нырять за перламутровыми раковинами, из которых делают пуговицы.
      - Когда я был молодой, я опускался чуть ли не на десять саженей {Морская сажень = 182 см.}. Вода совсем прозрачная, опускался все ниже и ниже. Как увижу две раковины, хватаю одну, вторую - вот так! (Он показал мне, как он быстро захватывал раковины.) Беру по одной в каждую руку и начинаю подниматься.
      Приподняв голову, Дэн имитировал руками движения пловца.
      - Некоторые жадничали. Опустятся на десять саженей, увидят три раковины, схватят одну, схватят вторую - все им мало. Хватают третью и начинают подниматься, но очень медленно: воздуху не хватает. Приходится бросать все раковины. Случалось, на берегу они теряли сознание.
      Когда опускаешься на полторы сажени - времени много: надевай на каждый палец по раковине. Раз нырнул - десять ракушек.
      - Наверное, ты начал нырять еще мальчиком?
      - Каждый мальчик учится нырять за раковинами. Иногда мальчикам делают надрез на переносице и на макушке.
      - Зачем?
      - Делают надрез осколком стекла, чтобы воздух не задерживался. Мне сделали такие надрезы, видишь?
      - Вижу. А кто их тебе сделал?
      - Однажды я увидел, как парню делают надрезы. Я спросил у него, зачем они. Он ответил: "С надрезами можно нырять глубже - чувствуешь себя более легким". И он сделал мне надрезы.
      - Странный обычай, - сказал я. - По-моему, от этого только ослабеешь. Ты в самом деле считаешь, что надрез делает тело более легким?
      - Так оно и есть. Когда кровь вытекает, чувствуешь себя легче.
      - Сколько же времени ты оставался под водой?
      - Три-четыре минуты. Некоторые могли и дольше.
      - Я могу пробыть под водой только минуту, - заметил я.
      Дэн усмехнулся.
      - Когда ныряют, не едят ни мяса, ни сахара, ни джема. Если их есть, не хватит воздуха. Завтрак - пресная лепешка и вода. Целых восемнадцать лет проработал я ловцом...
      До меня донесся скрип весел. Я встал и перегнулся через поручни.
      К люгеру подошла шлюпка, из которой на борт перебрались четыре аборигена. Услышав наши голоса со своего люгера, стоявшего неподалеку на якоре, они решили поболтать с нами. Я тепло поздоровался с гостями, обменявшись рукопожатием с каждым, что привело их в смущение.
      - Мы с Дэном говорили о ловле раковин, - сказал я, когда все уселись. Кому-нибудь из вас случалось нырять?
      - Мне, - ответил один из гостей. - И вот что я заработал.
      Он вытянул ногу. Я зажег спичку. На том месте, где положено быть икре, я увидел впадину.
      - Акула, - тихо сказал Дэн, заглянувший через мое плечо.
      - Вот это да! - сказал я. - Как это случилось?
      - Я нырял за раковинами, - объяснил абориген. - Вижу - акула. Я вынырнул, полез в лодку, а нога оставалась еще в воде. Акула как схватит - и вырвала все мясо.
      - Большая акула? - спросил Дэн.
      Зубы аборигена сверкнули в улыбке:
      - Около трех футов.
      - Удивительно, что такая маленькая акула напала на человека, - сказал я. - И не побоялась же!
      - Маленькая акула, да большая пасть, - сказал абориген.
      Тут все заговорили о своих встречах с акулами. Акул привлекают светлые цвета, так что ловцы раковин стараются не показывать ладони и ступни. Им зачастую приходится неподвижно сидеть на дне, пока вокруг плавают акулы. Вспомнили и каменную рыбу {Каменная рыба, или рыба-камень, - австралийская рыба вида Centropogon.}. Она прячется на скалах, готовая выставить свои ядовитые иглы, если на нее нечаянно наступить.
      - Я криком кричал всю ночь напролет, - сказал Дэн, припоминая, какую боль причиняют эти иглы.
      Мои собеседники заспорили, какими средствами лучше лечиться от яда каменной рыбы. Парень с изуродованной ногой верил в сок молочного дерева {Молочное, или коровье, дерево (Brosimum galactodendron) - растение из семейства тутовых. Его млечный сок употребляется в пищу, за что он и получил свое название.}.
      - Оно растет по соседству с ризофорами. Сломаешь ветку, и сок вытекает. Он смягчает боль и снимает отек. Но если съесть лепешку, испеченную на костре из веток этого дерева, можно умереть.
      Тем временем взошла луна. В ее бледном свете отчетливо выделялись небольшие круглые шрамы на кистях рук моих собеседников.
      На мой вопрос, откуда эти шрамы, один из мужчин ответил:
      - Угорь укусил. Большой угорь, он живет среди скал.
      Заговорили об осьминогах. Дэн сказал:
      - И все-таки хуже всего гроупер {Гроупер - так в Австралии называют крупную рыбу рода Oligorus, достигающую 2м 30 см в длину. В некоторых районах земного шара это же название применяется к другим видам рыб.}. Хватает тебя, как наживку. Акула откусывает кусок, а гроупер заглатывает целиком.
      Все согласились, что гроупер страшнее всего. Он достигает огромных размеров. Живет он в расщелинах скал. Абориген с искалеченной ногой сказал:
      - Плохо придется, если остановишься перед такой расщелиной, когда ныряешь за раковинами. Он тебя схватит, и нет человека. Я делаю так...
      Он встал и вытянул руки в стороны, как ловец, прислонившийся к коралловому рифу. Он повернул голову в сторону и посмотрел налево, на палубу.
      - Расщелина там, куда я смотрю. В ней гроупер. Раковина лежит на песке перед расщелиной. Глядите!
      Он быстро наклонился вбок и схватил воображаемые раковины, лежащие на песке перед убежищем страшного гроупера.
      - Главное - быстрота, - сказал он. - Если станешь перед расщелиной, он тебя схватит.
      Мне это показалось бессмысленным.
      - Зачем же брать раковины, лежащие перед расщелиной? Зачем рисковать жизнью из-за нескольких жалких раковин? Их всюду сколько хочешь.
      Они посмотрели на меня с некоторым изумлением. Ловцы опускаются под воду за раковинами в любом месте. Они никогда не жалуются на опасности. С их точки зрения, это звучало бы смешно. Ведь ловцу платят именно за то, что он добывает раковины.
      Выслушав их аргументы, я спросил:
      - Сколько же платят за такую работу?
      - Двадцать пять шиллингов в месяц, - последовал ответ.
      15
      ЗАТОНУВШИЙ КОРАБЛЬ И ЦЕРКОВЬ
      На следующий день мне представился случай увидеть, как островитяне Торресова пролива плавают под водой.
      Баржа, перевозившая солдат на остров Гуд, высадила трех аборигенов и меня близ Уэйвира - крошечного островка, расположенного на полпути между островом Четверга и островом Гуд. Баржа должна была зайти за нами вечером, на обратном пути. За это время аборигены обещали показать мне, как они бьют рыбу копьями.
      Наша шлюпка направилась к берегу. Вскоре мы достигли подветренной стороны острова. Здесь море было совсем спокойное, шлюпка плавно покачивалась на воде.
      Один из аборигенов надел защитные очки, взял короткое копье и погрузился в воду. Я ожидал, что он помедлит какое-то время, набирая воздух в легкие, но он погрузился мгновенно. На поверхности воды осталась лишь легкая рябь. Перегнувшись через борт, я вглядывался в прозрачную воду. Я видел морское дно. Плоские камни, лежавшие среди водорослей, которые ритмично поднимались и опускались, казалось, тоже колыхались.