Есть среди школьных сочинений и темы более сложные, теоретические: "Взгляды Пушкина на поэзию", "Политические воззрения Пушкина", "Пушкин и народное творчество".
      Но гораздо больше, чем сочинений, написали в нынешнем году ребята стихов, посвященных Пушкину.
      Многие из этих стихов очень хороши. Их, пожалуй, тоже следовало бы издать отдельным сборником. Когда-нибудь через много лет этот сборник был бы замечательным документом 1937 пушкинского года.
      Я бы не побоялся даже включить в него стихи, которые не имеют к Пушкину никакого отношения, но показывают, как усердно в этом году читали ребята Пушкина.
      Десятилетний мальчик начинает свои стихи о возвращении с дачи в город такими словами:
      В крови горит огонь желанья
      Скорее ехать в Ленинград.
      А девочка, про которую рассказывает писательница Ильина в журнале "Костер", сочинила вот такие "стансы":
      Я помню чудное мгновенье:
      С тобой ходили мы гулять...
      Гимназические поэты тоже писали когда-то стихи, посвященные Пушкину, о Пушкине, по поводу Пушкина.
      Но в этих стихах не было ни живого Пушкина, ни его времени, а было большей частью одно только излияние самых восторженных и неопределенных чувств.
      А вот посмотрите, как ощущает далекую эпоху наш четырнадцатилетний поэт Новиков.
      Я приведу из его стихов только две строчки - портрет Александра I тех времен, когда победоносный император вернулся из Парижа.
      Новиков пишет:
      Он сам сиял, мундир сиял,
      И плешь сияла на затылке.
      Другой четырнадцатилетний поэт Шура Гольдберг описывает поездку Пушкина из села Михайловского в Святогорский монастырь.
      Дорогу дали хилые монахи,
      Отвел слепцов в сторонку поводырь.
      В крестьянской шляпе и простой рубахе
      Какой-то всадник въехал в монастырь.
      И дальше:
      Он весел искренне, бродя между рядами,
      И у него такой счастливый вид,
      И Лазаря поет он со слепцами,
      С крестьянами, как равный, говорит.
      Но в небе запылал огонь закатный,
      Базарного конец приходит дня,
      И нехотя, сбираясь в путь обратный,
      Опять садится Пушкин на коня.
      Вероятно, наши дети на всю жизнь запомнят пушкинские торжества 1937 года.
      Дело тут не только в том, что они участвовали в концертах, карнавалах, написали множество стихов и внимательно прочитали Пушкина.
      Нет, этот пушкинский год сыграл в жизни наших детей серьезную роль. Он, несомненно, наложил свою печать на литературные вкусы тех поколений, которые не сегодня-завтра будут решать судьбы советского искусства.
      ----
      Это о детях.
      А теперь несколько слов о Пушкине и о датской литературе.
      В последний месяц во всех городах и колхозах, на фабриках и в красноармейских полках шля многочисленные небывалые собрания читателей.
      Собрание, которое происходит здесь сейчас, несколько отличается от других. В нем участвуют не читатели, а писатели, то есть люди, которым имя Пушкина должно быть особенно близко. Ведь они заняты тем делом, которым занимался и сам Пушкин: пишут книги.
      Наши поэты могут - с большим или меньшим правом - претендовать на звание наследников Пушкина по поэтической линии.
      Наши повествователи - по линии прозаической.
      Писатели-историки могут вести родословную своих повестей и романов от "Капитанской дочки" и "Арапа Петра Великого".
      А вот какое отношение имеет к Пушкину детская литература? Как известно, Пушкин детским писателем не был.
      Естественнее всего было бы тут ухватиться за пушкинские сказки. Ведь сказка - это излюбленный и основной жанр детской литературы. Но я пока подожду говорить о сказках - тем более что написаны они были не для детей, а для всех читателей без различия возраста.
      Итак, сказки мы оставим пока в стороне.
      2
      27 января 1837 года, за несколько часов до своей дуэли, Пушкин написал несколько слов детской писательнице А. О. Ишимовой.
      Кончается его записка так:
      "Сегодня я нечаянно открыл Вашу _Историю в рассказах_ и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!.."
      Это письмо было последним из его писем, а детская книга, о которой он упоминает, была последней, или, во всяком случае, одной из последних раскрытых Пушкиным книг.
      Говоря здесь об этом, я вовсе не хочу сказать, что литература для детей была настолько близка сердцу Пушкина, что он отдал ей последние часы своей жизни.
      Конечно, он раскрыл книгу Ишимовой случайно. Конечно, в этот день ему могла подвернуться под руку и какая-нибудь другая книга - роман, поэма или драма.
      Но как бы то ни было, он взялся за детскую книжку. Она оказалась в числе других у него на столе, и что-то в ней его, несомненно, заинтересовало. Ведь не стал бы он читать в такие минуты то, что ему было совсем чуждо, безразлично и скучно.
      Для того, кто знает Пушкина, понятен его интерес к этой книге, которая только тем и знаменита, что Пушкин читал ее перед смертью.
      Он был литератором в настоящем и большом смысле этого слова.
      Его внимание привлекали все жанры отечественной литературы, в том числе и рассказы из русской истории для детей.
      И не только литератором был он. Его интересы простирались значительно дальше. Он был государственным человеком, несмотря на то, что в николаевском государстве не было места для таких людей, как он.
      3
      Нам, людям, которые работают над созданием литературы для детей, над исторической, географической, сказочной, научно-фантастической книгой нашего времени, - нам следует помнить не только того Пушкина, которого забыть невозможно, не только Пушкина-поэта.
      Мы должны помнить, что Пушкин был одним из самых разносторонних людей своего времени. Его интересовал весь мир - и английская паровая машина, и камчатские дела, и быт североамериканских индейцев.
      В 1836 году он частью перевел, частью пересказал для своего журнала записки Джона Теннера {3}, - человека, прожившего тридцать лет среди индейцев. Читая эту историю, не знаешь, чему удивляться: редакторской ли самоотверженности Пушкина, который не поленился перевести на русский язык документальную, непритязательную прозу Теннера, или замечательной политической остроте и меткости пушкинского предисловия.
      Пушкин был настоящим селекционером литературных жанров. В его журнале "Современник" нет случайных компромиссных статей. Каждая напечатанная там вещь, - будь это повесть, или заметка, или рецензия, - прокладывает дорогу новым видам литературного искусства.
      Литературу он понимал так широко, как не понимал почти никто из людей его поколения. Он считал прямым делом литератора занятие историей, географией, этнографией.
      Все, за что брался Пушкин, сразу становилось искусством. Казалось бы, что может быть скучнее примечаний? Но откройте "Историю Пугачевского бунта", и вы увидите, что можно сделать из самых служебных приложений и примечаний.
      В одном из своих "анекдотов" ("table talk" {4}) Пушкин рассказывает о том, что Екатерина Вторая обыкновенно говаривала:
      "Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли было уже о том при Петре Великом, - и почти всегда открывается, что предполагаемое дело было уже им обдумано".
      В наше время, когда литература стала таким сложным и многосторонним делом, когда ей приходится ежесекундно соприкасаться и с политикой, и с наукой, и с проблемами воспитания, - нам следует как можно чаше заглядывать в пушкинский архив, потому что многое из того, что мы в литературе начинаем, "было им уже обдумано".
      И, пожалуй, больше всего это относится к писателям, непосредственно связанным с делом воспитания миллионных масс, - к детским писателям. Они найдут для себя образцы в любом из пушкинских жанров.
      4
      Теперь несколько слов о пушкинских сказках.
      Дети больше всего любят сказку о "Царе Салтане", хоть и она, как и все остальные, была написана Пушкиным не для детей.
      Любят ее за то, что она справедлива, весела и легка, как настоящая народная сказка.
      За то, что ее герой Гвидон молод и хорош собой.
      За то, что сказка счастливо кончается.
      Но не только в этом ее сила. Сказка полна движения.
      Ветер весело шумит,
      Судно весело бежит
      Мимо острова Буяна
      К царству славного Салтана.
      Вот такой веселый, легкий ветер подгоняет действие во всех сказках Пушкина.
      Дети и сами любят двигаться, и вещи они любят двигать, и в сказках любят движение.
      В детстве человек бывает нетерпелив. Пушкин как бы рассчитывает на это в своих сказках. Действие у него нигде не замедляется и не застаивается. И даже внешнее построение сказок таково, что кажется, будто они состоят из отдельных, законченных звеньев, все время сменяющих друг друга.
      Детским писателям следует учиться у Пушкина этому замечательному умению придавать отдельным двустишиям, четверостишиям, восьмистишиям смысловую и ритмическую завершенность и цельность.
      Если бы вся сказка о царе Салтане не была бы написана, а существовали бы только четыре ее строки:
      В синем небе звезды блещут,
      В синем море волны хлещут,
      Туча по небу идет,
      Бочка по морю плывет,
      то и они были бы замечательным и законченным произведением искусства.
      ----
      Народная сказка во времена Пушкина еще не имела прав гражданства. Жила она где-то под спудом, и только первые пионеры, вроде Сахарова, рисковали рыться в этой еще не исследованной и не очищенной руде.
      Пушкин не ждал, чтобы фольклористы и присяжные собиратели сказок вложили ему в руки нечто готовое.
      Он добыл сказку сам, добыл из первых рук, и с тех пор, как он к ней прикоснулся, она стала достоянием сознательного и культурного искусства.
      Пушкин подарил нам сказку как литературный жанр, и мы не имеем права выпустить этот подарок из рук.
      Сейчас нам предстоит труднейшее дело - добыть и создать сказку нашего времени. Не будем же и мы рассчитывать на фольклористов и собирателей.
      Это должно быть делом поэтов - так же, как во времена Александра Сергеевича Пушкина.
      ДЕТИ-ПОЭТЫ
      1
      Недавно я слышал интересный маленький рассказ. Сочинила его семилетняя девочка, Таня Кротова. Вот он:
      На море был остров. На острове сидела жаба. Пришел ослик. Ходил, ходил и жабу раздавил. Пришел лев. Ходил, ходил и ослика раздавил. Пришел слон. Ходил, ходил и льва раздавил. Пришел мамонт. Ходил, ходил и слона раздавил. И остался один. Ходил, ходил и целый остров раздавил. Не стало ни мамонта, ни острова. Одно море осталось.
      Этот рассказ запоминается с первого раза, как стихи - так лаконична его форма.
      У рассказа есть _начало_ и _конец_ (что не всегда бывает в произведениях взрослых писателей). Продолжать рассказ дальше - после того, как мамонт потопил остров и одно только море осталось, - немыслимо.
      Когда читаешь детям книжки, написанные взрослыми, часто приходится присочинять к сказке или повести новый конец. А еще чаще ребенок сам придумывает окончание к рассказу. Это бывает в двух случаях: когда книжка кажется ребенку незаконченной или когда она кончается "грустно".
      Ребенок спешит исправить автора. Заключение рассказа во что бы то ни стало должно быть оптимистическим!
      Правда, история "про жабу и про мамонта" кончается гибелью всех действующих лиц и даже декорации (остров погибает), но вряд ли кто-нибудь пожалеет героев этого рассказа - жабу, ослика, льва, слона и мамонта. Все они упоминаются мельком и выведены только для того, чтобы можно было сравнить их силу и вес.
      Путем таких сравнений (Кто больше? Кто сильнее?) ребенок познает мир.
      Та же тема, но в гораздо более сложной и тонкой трактовке звучит в драматической поэме "Человек все победит". Поэму эту написал двенадцатилетний мальчик. Но о ней речь впереди.
      Из стихотворений, сочиненных детьми, самым характерным для маленьких поэтов Советской страны я считаю следующее:
      ЧелюскИнцы-дорогИнцы,
      Как боялся я весны.
      Как боялся я весны.
      Зря боялся я весны:
      ЧелюскИнцы-дорогИнцы,
      Все равно вы спасены.
      Существительного "дорогинцы" в русском языке до этих стихов не было. Слово это образовано от прилагательного "дорогой" и звучит очень ласково. Гораздо ласковее, чем "дорогой".
      А "челюскинцы" - это участники нашей полярной Экспедиции, высадившиеся с погибшего парохода "Челюскин" на льдину и спасенные летчиками - Героями Советского Союза.
      Вся наша страна принимала участие в спасении челюскинцев, - начиная с ее правительства и кончая каждым отдельным рабочим, который срочно ремонтировал ледокол и снаряжал аэропланы, посланные на выручку героической Экспедиции.
      Наши дети - даже самые маленькие - тоже не были безучастны к судьбе челюскинцев.
      Когда ребенок говорит, что он "боялся весны" (а ведь мы знаем, с каким нетерпением и с какой радостью все Дети мира обычно ждут весны), это значит, что весна грозила ребенку каким-то личным горем.
      Я уверен, что очень немногие профессиональные поэты могли бы отозваться на далекое от них событие такими горячими, такими непосредственными стихами.
      Как прекрасен этот неожиданный переход от глубокого отчаяния к радости и торжеству в стихах маленького поэта:
      Как боялся я весны...
      Зря боялся я весны:
      ЧелюскИнцы-дорогИнцы,
      Все равно вы спасены!
      В этих стихах чувствуется настоящий детский голос, искренний и звонкий.
      2
      Мне кажется, никогда и нигде нельзя было встретить среди ребят такого множества стихотворцев и прозаиков, как в нашей стране и в наше время. Правда, и в пору моей юности в каждой гимназии был обязательно свой поэт, чаще всего самонадеянный рифмоплет, выступавший с декламацией на всех торжественных, актах и вечерах.
      Но такие поэты-лауреаты были украшением только классических гимназий и кадетских корпусов. В школе, где учились дети "простых" людей, - в городском училище и * сельской школе, - стихописанием занимались редко. Может, там и были никому не ведомые сочинители песен или частушек, но это было творчество устное, которое трудно поддается учету.
      Сейчас вы не найдете класса без своих поэтов и прозаиков.
      У нас нет больше ни гимназий, ни кадетских корпусов. Все дети учатся в "единой советской трудовой школе". И эта школа необыкновенно богата поэтическими дарованиями. На детский литературный конкурс, организованный Ленинградским советом, было представлено около 12 000 рукописей.
      Чем объяснить такой урожай?
      Мало сказать, что воздух революции рождает поэтов и героев.
      Должны быть еще какие-то простые, конкретные причины. А их-то не так легко установить.
      Может быть, это влияние наших обыкновенных школьных "стенгазет" с отчетами о лагерях и с шуточными стихами.
      Может быть, это влияние радио, выездных концертов и спектаклей в колхозах и заводских клубах.
      А вернее всего, расцвет школьной поэзии - прямое следствие того демократического объединения городских, окраинных и деревенских ребят, которое стало возможным только в советской школе.
      У одних ребят в этой школе есть какие-то наследственные книжные навыки, у других еще жива традиция народной песни или частушки.
      Я думаю, что это хорошее сочетание. Оно много обещает в будущем.
      На одном из детских собраний я слышал, как читали свои стихи разными голосами и разным говором ленинградские, пригородные и деревенские, вологодские ребята.
      Один из школьников, недавно приехавший из колхоза, читал такие стихи про старую русскую деревню:
      Избенка наша маленька,
      В ней сыро и темно,
      Я не один у маменьки,
      Нас семеро былО.
      Другой мальчик, из интеллигентской семьи, торжественно скандировал:
      ...И над вершиной Кара-Дага
      Летают горные орлы,
      И Чертов Палец, точно шпага,
      Вонзен средь неба синевы.
      Я слушал обоих и думал о том, как несовместимы были бы раньше, в годы моего детства, эта "избенка маленька" и "вершина Кара-Дата".
      Не знаю, из всех ли ребят, которые сидели передо мной на собрании, выйдут настоящие поэты.
      Но сейчас они учатся в какой-то новой поэтической школе, - в единой советской трудовой поэтической школе.
      3
      Мы все знаем, что наши школьные библиотеки еще не очень богаты. Ведь наша детская литература молода, как наша революция. Тем удивительнее видеть, что у нас есть ребята, рядовые советские школьники, которые сами находят пути к подлинным богатствам мировой культуры.
      Мы еще не успели ввести их в права наследства, а они уже выбирают из большой литературы для себя то, что им нужно на сегодняшний день.
      Им нужна героическая эпопея, нужна трагедия, нужна комедия нравов, философская лирика, баллада.
      И нужно им все это потому, что их занимают серьезные, ответственные темы.
      "Человек все победит" - так называется драма в шести частях, написанная школьником, которому двенадцать лет.
      Тема не новая. Она легла в основу множества весьма холодных и дидактических аллегорий. Но автор шестиактовой драмы верит в эту тему всерьез, как верит в нее революция.
      Поэтому у него возникают не схематические, а живые и причудливые образы - наивные, но зато величественные. "Действующие лица драмы": лев - царь; Парамона - царь Вестигмона и брат льва (необходимое примечание автора: "Вестигмон - дружественное льву царство"), тигр, слон, лиса, человек, жена человека, заяц - гонец из Вестигмона, звери, собаки.
      Вот несколько стихов, показывающих, как говорят и ведут себя эти разнообразные действующие лица.
      Действие пятое
      Поляна, окруженная лесом. В скале - пещера, из которой
      видна голова льва, лежащего там.
      Лев
      Хоть царь зверей я, но скрываюсь,
      Хоть род мой знатен, но бегу;
      От Человека я спасаюсь,
      Вести войну с ним не могу.
      Пусть я красив, громаден, мощен,
      Пусть я свиреп, могуч, силен,
      Пусть Человек так слаб, немощен,
      Но ум зато имеет он.
      И потому он побеждает
      Зверей и все, что на пути,
      И потому он сокрушает
      Все, что не даст ему пройти.
      С такими торжественными монологами выступают только главные герои драмы - лев и человек.
      Лиса, как ей и подобает, говорит рассудительным и простым языком басни.
      Лев
      (озабоченно)
      Но отчего твой мрачен взгляд?
      Лиса
      Он мрачен потому, что я не победила.
      Лев
      Проклятие! Но почему?
      Лиса
      Да потому,
      Что там вкруг домика собачья стая,
      Не помогла мне хитрость никакая.
      Нельзя же к домику пройти,
      Когда собаки на пути.
      Героям вторит почти классический хор - остальные звери. Они жалуются льву на человека.
      Палкой громовою
      Множество зверей
      В день он убивает
      И еще грозит,
      Что тебя убьет он,
      Что с тебя сдерет он
      Шкуру и продаст;
      Кости ж с мясом даст
      Острозубым псам.
      Горе! Горе нам!
      Даже по этим отрывкам можно сказать, какие литературные воздействия прямые или косвенные - испытал двенадцатилетний драматург. Тут есть и отзвук гетевского "Рейнеке-Лиса", и, вероятно, влияние шекспировских трагедий.
      Недавно я слышал, как на одном из библиотечных собраний один школьник 5 или 6 класса говорил другому почти таинственно: "Ты хочешь, я дам тебе "Отелло"? Вот интересная вещь. Я уже знаю, где ее достать".
      Гете, Шекспир - мальчик выбрал себе хороших учителей. Вряд ли многие из наших взрослых поэтов могут похвастаться такими.
      Чем же это объяснить? Как набрел двенадцатилетний школьник на первоклассные образцы поэзии? Случайно ли это? Нет, не случайно.
      В стихах и прозе его сверстников и товарищей тоже чувствуется влияние крупнейших поэтов. Мы имеем в виду не то вредное, засушливое воздействие классики, которое приводило когда-то поэзию к убожеству, к эпигонству или стилизации. Нет, у ребят это влияние выражается в стремлении к торжественному и вескому слову, к строгому синтаксису, а главное - большой героической теме.
      Именно она, большая тема, указывает двенадцатилетним ребятам дорогу к одам, трагедиям и философским стихам.
      О чем эти ребята пишут?
      Один о водном пути, прорезавшем массивы Карелии и соединившем два моря, - о Беломорском канале:
      Теснились гор угрюмые громады,
      Озера разливалися весной,
      Потоками струились водопады
      В Карелии - стране лесной...
      В тот край нетронутый, в озера и болота.
      Пустынные от века в век,
      Пришел с машиною разведчиком работы
      Решительный и смелый человек...
      . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Ожили гор угрюмые громады,
      Бараками долины поросли.
      Ручьи гремучие, крутые водопады
      В размеренные русла потекли.
      . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Вчерашние вредители и срывщики работы
      Теперь строительства отважные борцы,
      Защитники Страны Советов
      И полноправные ее творцы.
      Они - в числе ударников-героев
      Страны озер, лесов и рек...
      Гигантский водный путь построен
      И крепко перекован человек.
      (Мальчик 12-ти лет)
      Другой школьник, его ровесник, пишет о штурме горных богатств Советского Севера. Его стихи, посвященные Хибинам, - это настоящая ода геологии и социалистическому строительству:
      В далекой юности земли
      Цветы кристаллов расцвели.
      Эпохи там они лежали.
      Теперь веселый молоток
      Дробит блестящей сталью скалы,
      Срывает за куском кусок...
      . . . . . . . . . . . . . . .
      Бесстрашно прыгая по скалам,
      Но штайгер впереди идет...
      Грозя горам своим запалом,
      Геолог свой маршрут ведет,
      Глядит на каменные стены
      Обрывов. Там читает он
      Историю времен нетленных,
      Архея сумрачных времен.
      (Мальчик 12-ти лет)
      Кажется, после поэта XVIII века Ломоносова у нас еще никто не писал таких пламенных од науке и природе.
      Третий юный поэт, тоже ровесник предыдущих, пишет всего только о паровозе. Но послушайте эти стихи, и вам станет ясно, чего требует вся ваша страна от всех своих паровозов, машинистов и кочегаров.
      Паровоз, паровоз,
      Силы в тебе сколько!
      Ты везешь тыщи тонн,
      Как не лопнешь только!
      Ты идешь день и ночь.
      И идешь ты быстро.
      Нету друга у тебя
      Лучше машиниста.
      . . . . . . . . .
      Впереди откос
      И на рельсах балки,
      Стой, стой, паровоз,
      Коль не хочешь свалки!
      Опозданья целый час
      Разве это можно?
      Полетишь вперед сейчас
      Ты, гудя тревожно.
      . . . . . . . . .
      И в Москву ты прилетел,
      Обливаясь паром,
      С машинистом удалым,
      С черным кочегаром.
      Может явиться мысль, что все эти маленькие поэты учатся в одной какой-нибудь исключительной школе, где умный, очень культурный словесник воспитывает ребят на строго подобранных образцах. Но это совсем не так. Стихи, которые я цитирую, присланы учениками самых разнообразных школ города и области на конкурс, устроенный Ленинградсоветом.
      Достаточно просмотреть все листки и тетради, исписанные детским почерком, чтобы убедиться в том, что авторы стихов и прозы - вовсе не воспитанники Петербургского аристократического лицея прежних времен, а самые настоящие советские ребята.
      Они растут вовсе не в какой-то особой теплице, а в обычной школе, где рядом с сыном профессора и инженера учится сын рабочего и крестьянина.
      Я спросил у одного из мальчиков, который собрал редкую коллекцию горных пород, что увлекает его в этом коллекционировании. Он мне ответил:
      - Я все время изучаю землю снаружи и внутри.
      - Почему ты заинтересовался этим делом?
      - Я прочел когда-то путешествие "К центру земли" Жюля Верна.
      - А чем занимается твой отец?
      - Кочегар. Работает на "Красном Гвоздильщике".
      Эти ребята роются на полках детских библиотек в поисках утоляющей книги.
      Они учатся у классиков, но они вовсе не изолированы и от современной советской поэзии.
      Из всех песен они больше всего любят партизанскую песню, которую сейчас поют красноармейцы.
      По долинам и по взгорьям
      Шла дивизия вперед,
      Чтобы с бою взять Приморье,
      Белой армии оплот.
      Они бережно хранят в памяти детские стихи, которые читали еще до школы.
      Среди длинных и торжественных стихов попадаются такие:
      Бортмеханик
      И пилот
      Быстро входят
      В самолет.
      . . . . .
      Завертелся
      Винт мотора,
      Затрещал он
      Скоро-скоро.
      Быстро двинулся
      На взлет
      По площадке
      Самолет.
      Набирая
      Быстроту,
      Поднимаясь
      В высоту.
      Алюминиевые
      Птицы
      СССР
      Хранят границы.
      (Мальчик 11-ти лет)
      В этих стихах, несомненно, сказалось влияние нашей советской поэзии для детей. Тут есть и словесная скупость (почти одни глаголы и существительные), и ритмическая четкость, и тема движения, очень характерная для тех наших поэтов, которые пишут стихи для маленьких читателей.
      Но все то, что ребята берут от современной поэзии, и взрослой и детской, они как бы устанавливают на прочном постаменте классического стиля, если понимать этот стиль в самом широком смысле, включая сюда и большую, значительную тему, и строгую, чистую форму.
      Это радостное и замечательное явление.
      Значит, правда, что у нас уже создается большая и самая демократическая из всех культур, если даже первая прививка, первые годы всеобщей грамотности дают такие ростки.
      ШУТ КОРОЛЯ ЛИРА
      В трагедии "Король Лир" песенки шута занимают не слишком большое месте. Да и вся роль шута невелика. Она почти ничего не вносит в сюжетное движение шекспировской пьесы. Шут только откликается на то, что происходит и на сцене, и за пределами сцены - в современном ему обществе, - откликается то краткой эпиграммой, то целой обличительной тирадой.
      Переводить эти песенки нелегко.
      Меткость и ясность суждений, продиктованных народным здравым смыслом, сочетаются в них с причудливой, нарочито дурашливой формой. Философское, этическое и даже политическое содержание песенок шута почти всегда замаскировано, упрятано в загадку, в пословицу, в шутку, как будто бы простодушную и ребячливую. По существу же самый взрослый персонаж в трагедии - именно шут, видящий подоплеку всех отношений и трезво их оценивающий.
      Для того чтобы перевести его стихотворные реплики, нужно сначала раскрыть, расшифровать подчас загадочный смысл подлинника, а потом вновь замаскировать его, облечь в уклончивую, игривую форму прибаутки.
      Пословица, поговорка трудно поддаются переводу. Они своеобразны и сопротивляются пересадке на чужую почву. Буквальный перевод - слово за слово - может их убить.
      Для каждой шутки, для каждой пословицы, для каждой присказки нужно найти в своем языке равноценную шутку, пословицу, присказку. Только тогда перевод будет точен не в школьном, а в поэтическом смысле этого слова. Только тогда в нем можно будет узнать подлинник.
      В этом-то и, заключалась сложность перевода песенок шута.
      Мне хотелось сохранить в переводе и предельную лаконичность подлинника, и его свободную непринужденность, которая заставляет верить в то, что каждая реплика шута рождается тут же на сцене, как острое словцо, сказанное вовремя и к месту, как счастливая импровизация.
      Шут не лезет за словом в карман. Не задумываясь, он бросает как будто бы первые пришедшие ему на язык слова, но эти слова бьют метко, клеймят беспощадно.
      В его песенках редко можно найти прямое обращение к тому или другому герою трагедии, но и сценическим персонажам, и зрителям совершенно ясно, кого имеет в виду шут, когда в присутствии неблагодарной королевской дочки он произносит насмешливые стихи:
      Вскормил кукушку воробей
      Бездомного птенца,
      А та возьми да и убей
      Приемного отца!
      А иной раз реплики шута направлены не против персонажей трагедии, находящихся тут же на сцене или за кулисами, а метят дальше и шире. Голос шута становится громким и патетичным:
      Тогда-то будет Альбион
      До основанья потрясен,
      Тогда ходить мы будем с вами
      Вверх головами, вниз ногами!
      Живую и разнообразную импровизацию, врывающуюся в текст трагедии Шекспира, мне хотелось донести до советского зрителя, не утратив ее непосредственности и остроты.
      В поисках того варианта, который был бы наиболее выразителен и более всего соответствовал бы требованиям театра, я переводил каждую из песенок шута по три, по четыре раза.
      О том, удалось ли мне справиться со всеми трудностями, пусть судят читатель и зритель. Мне же эта работа, сделанная по предложению Малого театра в Москве и Большого драматического в Ленинграде, доставала немало забот, но и немало радости.
      ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ
      Много раз случалось мне за эти четырнадцать месяцев войны видеть на железнодорожных станциях, на рельсовых путях длинные цепи вагонов, из окон которых выглядывали только дети, - множество белокурых, темных и золотисто-красных головок в каждом окне.
      Издали эти поезда казались веселыми. Дети - всегда дети. Детские вагоны полны шума и суеты, полны какого-то нетерпеливого ожидания. Маленькие пассажиры кого-то зовут, кому-то машут руками, выскакивают на площадки, высовываются из окошек.
      Но если приглядеться к каждому ребенку в отдельности, нельзя не заметить, что многие из этих шести-семилетних путешественников перестали быть детьми, оставили свое детство где-то далеко - там, где сгорели их дома, где у них на глазах были убиты их отцы и матери.
      С такими детьми нелегко заговорить. Страшно разбудить в них память, которая вновь заставит их пережить то, что не по силам перенести и взрослому.
      Детей увозят от войны в края, куда не долетают самыо мощные самолеты врага, где земля не вздрагивает от взрывов фугасных бомб и артиллерийских снарядов, где дома стоят совершенно целые и невредимые, со всеми стеклами в окошках и вечером за этими стеклами беспечно зажигается свет.