И сухопутный и морской,
      Не стоит славословья.
      Готов я кровь отдать свою
      В том жизнетворческом бою,
      Что мы зовем любовью.
      Я славлю мира торжество,
      Довольство и достаток.
      Создать приятней одного,
      Чем истребить десяток! {11}
      Как стихи нашего современника, написанные не далее чем вчера, читали мы во время последней войны маленькую лирическую балладу:
      Где-то девушка жила.
      Что за девушка была!
      И любила парня славного она.
      Но расстаться им пришлось
      И любить друг друга врозь,
      Потому что началась война... {12}
      И уже музыкой не вчерашнего, а самого сегодняшнего и даже завтрашнего дня звучат сейчас его пророческие слова, призывающие разумные существа на земле к братству и миру.
      Забудут рабство и нужду
      Народы и края, брат,
      И будут люди жить в ладу,
      Как дружная семья, брат! {13}
      Читая и перечитывая эти написанные в восемнадцатом веке стихи и поэмы, понимаешь, почему шотландцы, провозглашая тост в память своего любимого национального поэта, даже не упоминают лишний раз его имени, а говорят коротко и просто:
      - Бессмертной памяти!
      - То the Immortal Memory!
      И всем присутствующим понятно, что речь идет о Бернсе, о чудесном поэте, который оставил миру такое четкое и властное завещание:
      Настанет день, и час пробьет,
      Когда уму и чести
      На всей земле придет черед
      Стоять на первом месте! {14}
      ПОЧЕРК ВЕКА, ПОЧЕРК ПОКОЛЕНИЯ
      Подвиг тех, кто за несколько десятилетий перевел на родной язык целую библиотеку классической и современной литературы, лучшие образцы величавого народного эпоса и тончайшей лирики, по достоинству оценен читателями.
      Еще больше должны ценить его мы, литераторы. Те из нас, чьи книги переведены на другие языки, знают, как редко выпадает на долю автора счастье увидеть свои стихи или прозу в переводах, сделанных рукою настоящего художника, а не ремесленника литературного цеха.
      Только такие переводы по праву входят в золотой фонд поэзии, а не остаются мертвыми душами в библиографических списках.
      Великая русская литература сохранила и усыновила немало вдохновенных переводов различных времен. Вспомним "Илиаду" Гнедича {1}, "Одиссею" Жуковского {2}, "Горные вершины" и "На севере диком" Лермонтова {3}, Коринфскую невесту и "Бога и баядеру" Алексея Константиновича Толстого {4}, "Не бил барабан перед смутным полком" И. Козлова {5}, "Во Францию два гренадера" М. Михайлова {6}, "Песнь о Гайавате" Ивана Бунина... {7}
      Разве не стали русскими стихами полные лиризма и юмора песни Беранже Курочкина: {8}
      Как яблочко румян,
      Одет весьма беспечно,
      Не то, чтоб очень пьян
      А весел бесконечно... {9}
      или знаменитые стихи ирландца Томаса Мура в переводе И. Козлова:
      Вечерний звон, вечерний звон!
      Как много дум наводит он...
      Правда, речь здесь идет о поэтах, занимавшихся не только переводами. Но ведь именно в переводах проявилось особенно сильно и ярко дарование В. Курочкина и М. Михайлова.
      Впрочем, история литературы знает и поэтов, прославившихся исключительно переводами. Таковы, например, переводчики Омара Хайяма англичанин Эдуард Фицджеральд {10} и русский Иван Тхоржевский {11}, или известный ученый Л. В. Блуменау {12}, который посвятил много лет жизни русскому переводу "Греческих эпиграмм". (Эта книга превосходных, поражающих своей остротой и лаконичностью переводов была издана в 1935 году благодаря стараниям я заботам Алексея Максимовича Горького и с тех пор, к сожалению, не переиздавалась {13}.)
      Организуя в первые годы революции беспримерное по размаху издательство "Всемирная литература", Горький всячески заботился о том, чтобы переводы стали важной и неотъемлемой областью нашей большой литературы.
      Можно с полным правом сказать, что поэты и прозаики, занимающиеся у нас переводом художественной литературы, в значительной степени оправдали надежды и ожидания Горького.
      Настоящим искусством, кровно и неразрывно связанным со всей нашей литературой, являются переводы К. Чуковского, М. Лозинского, М. Исаковского, Н. Заболоцкого, М. Рыльского, М. Бажана, П. Антокольского, Л. Мартынова, В. Левика, В. Державина, В. Рождественского, Н. Любимова, М. Зенкевича, Л. Пеньковского, С. Липкина, И. Кашкина, Н. Волжиной, М. Лорие, Евг. Калашниковой, О. Холмской, В. Марковой, А. Адалис, В. Потаповой, В. Звягинцевой, М. Петровых, Аре. Тарковского, Л. Гинзбурга, Е. Благининой, Н. Гребнева, Т. Спендиаровой... Но перечислить все имена выдающихся мастеров художественного перевода, к сожалению или к счастью, невозможно.
      И все же нам могут возразить, что далеко не все переводчики прозы и поэзии имеют право называться полноценными писателями, что есть среди них и весьма посредственные мастера и подмастерья переводного искусства, коих и следует, дескать, выделить в особую категорию.
      Но ведь не собираемся же мы создавать особые объединения или союзы посредственных поэтов и прозаиков, которых тоже немало среди литераторов.
      Каждый трудится в меру своих сил и таланта. Нередко писатель, не суливший нам до сих пор ничего значительного, нежданно-негаданно радует нас превосходными страницами, и, напротив, недавний призер может глубоко разочаровать своих читателей. То же относится и к переводчикам.
      Но будем говорить о переводчиках-художниках, богато или скромно одаренных талантом, а не о простых перелагателях чужих мыслей, чувств и наблюдений.
      Ведь стоит - сознательно или бессознательно - подменить одно понятие другим, чтобы окончательно и бесповоротно запутать вопрос или придать ему ложное направление.
      Переводя "Гайавату", Бунин отнюдь не занимался механическим переложением поэмы Генри Лонгфелло, простой заменой английских слов и предложений русскими. Он внес в свой труд присущее ему тонкое и свежее "бунинское" - чувство природы, поэтическое видение мира и то богатство образов, красок и звуков, которое заключено в самом русском словаре.
      Оттого-то русский "Гайавата" оказался ничуть не слабее английского. Я бы не побоялся сказать больше: русский перевод этой поэмы, при всей его близости к оригиналу, живет своей жизнью и подчас лучше и непосредственнее передает благоуханную прелесть и причудливость народного сказания, чем английский подлинник.
      Переводчик поэтических творений неизбежно окажется механическим перелагателем, если для него мысли, чувства, воля переводимого поэта не станут живыми и своими. К такому переложению остается равнодушен и читатель.
      Но дело не только в том, чтобы заново глубоко и по-своему пережить то, что переводишь.
      Одного этого мало.
      Поэт-переводчик (стихотворец или прозаик) не может и не должен быть глух к голосу своего времени. Недаром каждая эпоха переводит наиболее близких и созвучных ей писателей. Одно поколение выбирает Байрона, другое Эдгара По {14}, Бодлера {15}, Метерлинка, третье - Уитмена, Роберта Бернса, Петефи.
      Переводчик не стоит вне идеологической борьбы и не освобождается от идеологической ответственности.
      Мы знаем, как сильно отличался первый перевод "Коммунистического манифеста", сделанный Бакуниным, от перевода Плеханова и какие значительные, глубоко принципиальные поправки вносил Ленин в плехановский перевод {См.: И. И. Прейс, "Манифест Коммунистической партии" в русских переводах". "Вестник Академии наук СССР", э 2, 1948. (Прим. автора.)}.
      Переводя Бернса, В. Костомаров {16} и некоторые другие дореволюционные стихотворцы превращали этого бунтующего поэта в мирного и благочестивого поселянина, певца идиллической "Скоттии":
      Но стол накрыт, и уж паррич здоровый,
      Родное блюдо Скоттии, их ждет.
      И сливки, дань единственной коровы,
      Что, чай, траву в хлеву теперь жует...
      Нельзя перекрашивать писателя другой эпохи в цвет своего времени - это было бы фальсификацией, подделкой. Однако художественный перевод - не нотариальный. Он не бесстрастен. Внимательный глаз читателя и критика всегда уловит в нем почерк века, почерк поколения, индивидуальный почерк поэта-переводчика.
      И глубоко заблуждаются те, кто считает, что переводчику стихов и прозы нужны всего только письменный стол с креслом, самопишущая ручка, знание языка, с которого он переводит (или хороший подстрочник), да еще некоторая степень формального мастерства.
      Нет, ему нужны также - и прежде всего! - тесное общение с людьми, с народом, знание жизни и живого современного языка, богатый опыт чувств. Без всего этого переводимые стихи и проза будут также бескровны и мертвы, как и оригинальные произведения, созданные людьми, заслонившимися от жизни шорами и шторами.
      ВЫСОКАЯ ТРИБУНА
      В эти дни, когда происходит далеко не заурядное на "улице младшего сына" событие - пленум трех правлений Союза писателей, посвященный детской литературе, мне хотелось бы высказать несколько мыслей о нашем общем деле.
      Книга для детей, о которой в разные времена думали и заботились крупнейшие писатели века - такие, как Лев Толстой и Горький, - заняла видное и ответственное место в нашей большой литературе. Она давно перестала зависеть от вкусов и коммерческих целей частных издательств, среди которых лишь очень немногие ставили перед собой воспитательные задачи.
      Партия и Советское правительство не только создали небывалое по масштабу государственное издательство детской книги, но и дали нам - после введения в стране всеобщей грамотности - великое множество читателей.
      Детские книги выходят в баснословных тиражах.
      И вот когда я смотрю на шестизначные и семизначные числа тиражей, обозначенные таким скромным, мелким шрифтом на оборотной стороне обложек, я и в самом деле вижу перед собой это море детских голов и думаю: на какую же высокую трибуну поднимаемся мы каждый раз, выступая перед сотнями тысяч и даже миллионами ребят нашей страны!
      Перед тем как взобраться на такую трибуну, надо серьезно подумать, с чем же мы идем к нашим многочисленным читателям, какими мыслями, чувствами, знаниями, наблюдениями можем с ними поделиться; есть ли у нас для них какая-нибудь счастливая находка - интересный, сюжетный, целеустремленный рассказ, в котором идея, мораль не вылезают наружу, как пружины из старого матраца, а заложены достаточно глубоко; или, может быть, мы припасли для них полновесные строчки стихов, не изготовленных холодным способом, а продиктованных настоящим поэтическим чувством и потому запоминающихся надолго; или, наконец, мы хотим порадовать ребят доброй шуткой - веселой и причудливой историей, которая тоже нужна им для питания и здорового роста.
      У нас есть несомненные успехи, заметные удачи и в художественной и в познавательной книге (а в детской литературе эти два понятия почти совпадают). Есть писатели, заслужившие прочную любовь детей всей нашей страны. Но что греха таить! - среди авторов детских книжек встречаются еще люди, которые смотрят на работу в этой области как на отхожий промысел, этакие "холостые" (конечно, не в буквальном смысле) дяденьки и тетеньки, которым, в сущности, нет никакого дела до ребенка с его сложным и не слишком доступным для взрослых внутренним миром.
      Пора осознать, что книжка, которая учит детей говорить, чувствовать, мыслить, не может быть равнодушной и бесцветной, что браться за нее имеет право только тот, кого Белинский называл "детским праздником" , то есть человек, чья душа открыта детям и кому ребенок охотно открывает свою душу.
      Нашей детской литературе часто не хватает поэтического воображения, затейливой выдумки, которою отмечены, скажем, повести и рассказы Аркадия Гайдара и Джанни Родари. А можно ли представить себе детского писателя, лишенного фантазии, да еще в то время, когда действительность открывает беспредельные возможности для смелой романтической повести и не менее смелой сказки.
      Без поэтического воображения невозможно говорить с детьми о делах и событиях такой эпохи, когда вся наша страна, даже улица, на которой мы живем, преображается у нас на глазах не по дням, а по часам, когда Земля вступила в общение с космосом, разглядела скрытую от нас сторону Луны, послала Солнцу нового спутника, а на самой Земле идет борьба между старым миром и новым, между дряхлым, жадным Кощеем и молодым богатырем, у которого силы прибывают с каждым часом.
      Какое широкий кругозор должен быть у писателя, который берется за современную тему. И вместе с тем как нужен ему богатый жизненный материал!
      Если в иных наших повестях и рассказах слабо развит или даже совсем не найден сюжет, способный увлечь юного читателя, то это чаще всего объясняется нехваткой живых и метких наблюдений у автора. Ведь на оригинальный и увлекательный сюжет можно набрести только тогда, когда из множества наблюдений отберешь наиболее примечательные и ценные.
      Правда, ребенка и подростка может подчас прельстить и самая легковесная интрига, для которой автору не нужно ни живого воображения, ни подлинного материала.
      Это похоже на известный опыт в лаборатории Павлова, где животных, привыкших получать пищу по сигналу - звуковому или световому, - перестают после сигнала кормить, а у них все еще "слюнки текут" и происходит отделение желудочного сока, едва только послышится звонок иди вспыхнет свет.
      Таково же воздействие книжек, соблазняющих ребят одной только голой фабулой, приманкой легко придуманных приключений. Это - тот же звонок без питания.
      К сожалению, подобные повести и романы у нас еще иногда издаются и пользуются большим спросом.
      Детская книга нуждается в двойной проверке: ее должен оценить не только ребенок или подросток, но и требовательный, обладающий хорошим вкусом и слухом взрослый человек.
      Если книга нравится только взрослым, - значит, она направлена не по адресу.
      Если же она имеет успех только у детей, это отнюдь не гарантирует ее идейного и художественного качества.
      Ведь вот прислушайтесь к игровым "считалкам", широко распространенным среди ребят.
      Например:
      Вышел месяц из тумана,
      Вынул ножик из кармана.
      Буду резать, буду бить.
      Все равно тебе ловить.
      Или:
      Пришла курица в аптеку
      И сказала: кукареку.
      Дайте пудры и духов
      Для приманки петухов.
      Эти озорные, порочные по своему содержанию стишки имеют успех именно потому, что они озорные, неожиданные. А еще потому, что детская литература не удосужилась или не сумела противопоставить им другие считалки - не менее забавные и лихие, но без хулиганских мотивов и без пошлой "приманки петухов".
      Сорняки буйно разрастаются там, где культурные растения слишком слабы, изнежены и в то же время лишены настоящей заботы.
      Пресные, хилые, чрезмерно назидательные и благонамеренные стихи для детей всегда уступят дорогу грубым и наглым сорнякам.
      Казалось бы, детская литература, рассчитанная на самого жизнерадостного читателя (или слушателя), должна искриться самым непосредственным, счастливым юмором.
      Между тем детских писателей, умеющих весело смеяться или хотя бы улыбаться, не так уж много.
      К сожалению, у меня нет сейчас возможности заняться оценкой отдельных книг.
      Я мог бы сказать много добрых слов по адресу целой плеяды детских писателей - старых и молодых. Но думаю, что гораздо важнее разговоре наших нуждах и пробелах.
      Сейчас вся страна занята решением серьезной задачи - проведением в жизнь идеи трудового воспитания.
      Разумеется, и детская литература не может пройти мимо этого жизненно важного вопроса или отделаться торопливым изготовлением примитивно нравоучительных книжек, моральных прописей.
      По-настоящему ведет за собой та книга, из которой читатель делает выводы сам. Только такая книга влияет на его поведение.
      Надо писать о труде как можно менее назидательно, как можно более увлекательно. Труд может и не быть единственной и даже главной темой книги. Повесть, рассказ, стихи теряют силу своего воздействия, если становятся программными. Но там, где автор говорит с детьми о труде, он должен увидеть в нем столько же интересного и заманчивого, сколько читатель находит в книгах о далеких путешествиях или о полетах в космос.
      И это вполне достижимо.
      Кстати, и космические полеты требуют, как известно, огромного труда множества людей.
      О работе ученых, изобретателей, авиаконструкторов у нас написано немало книг для детей. Есть среди них однодневки, есть и книги, которые, несомненно, проживут долго.
      Но, пожалуй, ничуть не легче, а может быть, даже труднее, писать о той работе, которая повседневно и повсечасно идет на наших улицах и дорогах, на полях, заводах и в шахтах, - о труде земледельцев, строителей, шахтеров, Электриков, металлистов, сталеваров, нефтяников, ткачей.
      Вспомним, как искусно, по-лесковски рассказал об удалом и тонком мастерстве русского плотника Борис Житков.
      С полным, почти профессиональным знанием дела и с уважением к его мастерству написан рассказ Александра Твардовского "Печники".
      Это не производственный очерк, а настоящий рассказ с живыми человеческими характерами.
      Но каждый, кто прочтет его, не только подивится хитрому и ловкому искусству старого мастера печного дела, но и поймет, что у любого мастерства есть свои строгие законы, порядок и уклад, своя сноровка.
      В наше время, несмотря на широкое распространение автоматизации, труд квалифицированных рабочих-мастеров становится все более сложным, умным, творческим.
      И разве не интересно было бы рассказать в книгах для подростков о слесарях-инструментальщиках, которые даже на крупнейших заводах насчитываются единицами, о наладчиках сложнейших автоматических линий, об искусных стеклодувах и кварцедувах, о модельщиках обуви, кожевенных изделий, об электромеханиках и радиомеханиках, разрабатывающих опытные образцы тончайших приборов.
      Слово "штамп" в художественной литературе стало презрительным, даже бранным словом.
      Но совсем по-иному относятся к штампу в технике.
      От хорошо сделанных штампов зависит подготовка массового производства новых сложных изделий, например, электронно-лучевых трубок для современного телевизора, всевозможных деталей из пластмасс и многого другого.
      Для того, чтобы изготовить такой штамп, мастер должен приложить к делу весь свой опыт, изобретательность, сноровку.
      Я думаю, что Детгиз мог бы затеять целую библиотечку рассказов и очерков, которые сумели бы заинтересовать ребят, готовящихся к трудовой жизни, работой не одних только инженеров, но и тех мастеров, без которых самые талантливые инженеры не могли бы создать первые образцы приборов новейшей техники.
      В этом предложении есть только одна опасность: в литературе "серийность" ведет иной раз к тому, что некоторые из книг, входящих в серию, оказываются слабее других и носят печать не вдохновенья, а "штампа" (прошу прощения за то, что я опять употребляю это слово без должного уважения).
      Впрочем, редакция может предотвратить эту опасность, позаботившись о том, чтобы все книги такой библиотечки делались руками надежных, одаренных и Знающих людей.
      Детские книги о науке и технике возникают у нас довольно случайно. Для этого нужно, чтобы автор предложил издательству свою работу или чтобы издательство по собственной инициативе заказало ему книгу на какую-нибудь тему, являющуюся злобой дня.
      А ведь познавательную литературу для детей и юношества гораздо легче планировать, чем повести, рассказы, стихи.
      С помощью талантливых и достаточно авторитетных ученых и техников издательство может заранее - перед составлением плана - придумать темы, интересные не только для читателей, но и для авторов книг. Мы знаем, что хорошая тема - это настоящее изобретение, это иной раз ядро будущей книги. Вспомните, что значили для Гоголя темы "Мертвых душ" и "Ревизора", которые дал ему Пушкин.
      Но, конечно, писателя могут увлечь, наряду с замыслами, которые приходят в голову ему самому, только близкие его дарованию и талантливо придуманные темы.
      Когда по просьбе Горького я и мои товарищи по работе составляли проект плана будущих детских книг, нашей работе очень помогли ленинградские ученые, подсказавшие нам несколько интересных и оригинальных тем. Помню одну из них, предложенную весьма почтенным профессором-физиком: "Для чего ничего?" (о значении вакуума в науке).
      Детская литература не может и не должна быть делом одних только детских писателей и Детгиза. Слишком большое и ответственное это дело, чтобы о нем заботился сравнительно узкий круг людей.
      К заботам о книге, имеющей огромное влияние на характеры и судьбы наших наследников, должны быть привлечены лучшие писатели, талантливейшие инженеры и ученые, самые одаренные из педагогов.
      Для осуществления широкой программы детского чтения, основы которой заложил когда-то Горький, найдется много дела и для детских писателей, и для так называемых писателей "взрослых", и для художников, и для людей науки.
      Детская литература должна и в самом деле стать "большой литературой для маленьких".
      ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ХУДОЖНИК
      Исполнилось семьдесят лет со дня рождения нашего выдающегося художника - блестящего графика и превосходного живописца - Владимира Васильевича Лебедева.
      Я уверен, что вместе со мною его сердечно поздравят и пожелают ему долгих лет счастливого труда и те поколения, которым его рисунки прививали с детских лет любовь к искусству, благородный вкус и способность остро видеть действительность.
      Многим обязана ему и наша литература, ибо немало времени, сил, любви и таланта вложил он в советскую книгу.
      Мне довелось работать с ним в той области, где рисунок ближе всего соприкасается со словом - в книге для детей. Такое длительное содружество художника и писателя - явление довольно необычное {1}.
      В. В. Лебедев никогда не был ни иллюстратором, ни украшателем книг. Наряду с литератором - поэтом или прозаиком - он может с полным правом и основанием считаться их автором: столько своеобразия, тонкой наблюдательности и уверенного мастерства вносит он в каждую книгу. И вместе с тем его рисунки никогда не расходятся со словом в самом существенном и главном. Они необычайно ритмичны и потому так хорошо согласуются со стихами или с такой прозой, как, например, народные сказки и сказки Льва Толстого.
      У Лебедева зоркий и наблюдательный глаз. Как нельзя более применимы к нему слова Маяковского:
      И мы реалисты,
      но не на подножном корму... {2}
      Лебедев - всегда новатор, искатель новых путей.
      Помню, как восторженно встретили ценители искусства и у нас и за рубежом его книги "Цирк", "Вчера и сегодня", "Сказку о глупом мышонке".
      От души радовался лебедевскому "Цирку" В. В. Маяковский.
      Лаконичность, меткость, остроумие, подлинная красочность (при наличии немногих красок) - все это сделало детскую книгу произведением большого искусства.
      Еще в 1927 году А. М. Горький, называя в письме ко мне из Италии наиболее талантливых авторов нашей новой книги для детей, особо отметил В. В. Лебедева {3}.
      Всем памятна целая галерея замечательных лебедевских рисунков, запечатлевших с предельной остротой и правдивостью эпоху нэпа.
      К сожалению, в этой краткой газетной статье я лишен возможности остановиться сколько-нибудь подробно на его прекрасных портретах и натюрмортах, в которых высокая культура и строгое мастерство так счастливо сочетаются со свежестью и непосредственностью восприятия жизни.
      Более полувека Лебедев остается непревзойденным мастером - ищущим, требовательным, неутомимым - во всем, что бы он ни делал.
      Его семидесятилетний возраст - не старость.
      Человек, любящий жизнь и знающий в ней толк, по-спортивному бодрый, строго заботящийся о порядке в своей мастерской и в своей работе, никогда не утратит молодости, составляющей основу его таланта.
      ЩЕДРЫЙ ТАЛАНТ
      Почти у каждой книги для детей, особенно у книги для маленьких, - два автора. Один из них - писатель, другой - художник.
      Когда называют книгу, знакомую нам с детства, мы прежде всего вспоминаем милые, смешные, затейливые рисунки, часто раскрашенные от руки, а потом уже и текст.
      Такую существенную роль играет в детской книжке рисунок.
      Когда я и мои ровесники были дошкольниками, самого этого слова "дошкольник" еще не существовало, а книги для маленьких были редкостью. Я знал в детстве одну только детскую книгу, переведенную с немецкого русским немцем, который, по всей видимости, был не слишком силен в русском языке. Но его бойкие стишки о Степке-растрепке запомнились на всю жизнь. И, пожалуй, еще глубже запечатлелись в памяти четкие и выразительные картинки, изображавшие мальчика с шапкой спутанных и дико взъерошенных волос и удалого портного, услужливо отстригающего ножницами у маленького неряхи пальцы.
      Книжку с картинками можно было найти в те времена только в городской интеллигентской семье.
      Впоследствии возникли дошкольные книги двух сортов: нарядная, доступная по своей цене лишь детям состоятельных родителей, и дешевая, лубочная, рассчитанная на деревню и фабричный пригород.
      Перед самой революцией детской книгой занимались виднейшие художники главным образом из "Мира искусства" {1}.
      Одна за другой выходили книги с рисунками Чехонина {2}, Добужинского {3} и других видных мастеров графики. Помню интересную художественную азбуку Александра Бенуа {4}. Едва ли не самым младшим по возрасту был в этой плеяде Владимир Михайлович Конашевич - ныне один из старейших советских художников.
      Но и лучшие образцы детской художественной книги не вытесняли той дешевой, безвкусной, безымянной, а подчас и безграмотной книжки, которую выбрасывали на рынок, минуя все заставы литературной и художественной критики, предприимчивые издатели.
      Все больше разрасталась пропасть между сравнительно дорогими книгами для избранных и грошовыми книжками "для народа". Заполнила ЭТУ зияющую пропасть - да и то далеко не сразу - революция.
      Теперь нам даже странно представить себе деление детской литературы на различные сорта. Не все наши книжки одного и того же художественного уровня, у нас есть удачи и неудачи. Но в нашей массовой детской книжке, издаваемой миллионными тиражами, участвуют те же художники, что и в более дорогой книге с ограниченным тиражом.
      Всей нашей стране известны имена художников, создающих вместе с писателями датскую книгу.
      Это большой и сильный отряд. А первые места занимают в нем и по степени таланта, и по уровню культуры, и по своему влиянию на развитие детской книги два замечательных и очень различных по характеру дарований художника Владимир Лебедев и Владимир Конашевич.
      Им обоим за семьдесят лет. Оба они прошли долгий творческий путь и достигли высокого мастерства. Без них трудно и даже невозможно представить себе историю советской литературы для детей.
      Они оба - и В. В. Лебедев и В. М. Конашевич - не только художники-графики, не только мастера детской книги. Мы знаем их как превосходных живописцев.
      И все же значительным делом их жизни, подлинной работой во имя будущего остается книга для детей.
      Сейчас в Москве открыта выставка В. М. Конашевича.
      Охватывая единым взглядом эту выставку - эту "жизнь в искусстве", видишь, как разнообразно и многогранно мастерство нашего художника, неустанно и вдохновенно работающего почти полвека.
      Ему известна тайна лаконичного и тонкого лирического пейзажа. Вспомним, как музыкально решена им труднейшая задача - рисунки к стихам Фета. Глубоким лиризмом проникнуты и его иллюстрации к "Первой любви" Тургенева.
      Но у того же художника хватает фантазии, причудливой выдумки, щедрого юмора для участия в "Мухе-цокотухе" и других забавных играх, которые затевает, с детьми в своих книжках Корней Чуковский.
      С благодарностью и гордостью могу отметить, что первые мои книги для детей, вышедшие около сорока лет тому назад ("Дом, который построил Джек", "Пожар", "Сказка о глупом мышонке"), были украшены рисунками В. М. Конашевича.
      Сравнивая их с его же рисунками к моим книгам последних лет ("Плывет, плывет кораблик", "Веселый счет", "Веселое путешествие от А до Я"), мы видим, как окрепло его мастерство, ничуть не теряя своей молодой непосредственности и свежести.
      Рисунки Владимира Конашевича пленяют детей своей праздничностью. Он хорошо знает, что для ребенка под обложкой каждой книги таится еще неведомый, обещающий радость спектакль.
      Немногие художники так глубоко, как он, понимают законы, по которым строится книга, в частности ее переплет или обложка. Детская книжка часто похожа по своему внешнему виду на номер еженедельного журнала. Обложка В. М. Конашевича придает самой тонкой детской книжке вид настоящей книги.
      Выставка В. М. Конашевича, охватывающая и самые последние работы художника (чудесные рисунки к сказкам Пушкина), показывает, сколько еще сил и возможностей таит в себе его не стареющее с годами мастерство.
      ПОМНИТЬ НАДО!
      В одном из горьковских рассказов есть замечательные слова о том, как надо помнить людей, которые недаром прожили свой век.
      Старик, герой этого рассказа, говорит, протянув руки к могилам:
      "Я должен знать, за что положили свою жизнь все эти люди, я живу их трудом и умом, на их костях, - вы согласны?"
      И дальше:
      "...Я хочу, должен знать жизнь и работу людей. Когда отошел человек... напишите для меня, для жизни подробно и ясно все его дела! Зачем он жил? Крупно напишите, понятно, - так?.." {1}
      В беседах со мною и с другими Алексей Максимович не раз возвращался к этой теме, не раз говорил, что мы должны наконец научиться помнить людей, которые жили и работали среди нас, их дела и мысли.
      Строго и настойчиво повторял он:
      - Помнить надо!
      ----
      Я рад, что деятели литературы, театра и представители обществ дружбы с зарубежными странами организовали сегодня этот вечер, посвященный памяти нашего друга и товарища, выдающегося шекспироведа М. М. Морозова.
      Десять лет прошло со дня его смерти, немало работ о Шекспире написано за это время у нас и за рубежом, а воззрения Михаила Михайловича до сих пор остаются передовыми, книги и статьи его до сих пор действенны, ибо они говорят о народности и реализме Шекспира, борясь с реакционно-романтическими истолкованиями творчества великого драматурга.