Родерик Аллейн - Увертюра к смерти

Хотя миссис Росс и старалась казаться утончённой леди, в жизни она была настолько решительной, что любые проявления своей чувствительности воспринимала как недостаток силы воли. Она старалась изо всех сил быть любезной, но отсутствие природного такта и злой язычок часто ей в этом мешали. Каждой женщине с первого взгляда было ясно, что её главным интересом в жизни были мужчины. Наблюдая за ней, Дина не могла не любоваться той спокойной уверенностью, с какой эта женщина встретила столь холодный приём. Было абсолютно невозможно угадать, решила ли миссис Росс не подавать вида, что обиделась, либо она оказалась настолько нечувствительна, что просто ничего не заметила. “Наглости ей не занимать”, — подумала Дина. Она посмотрела на Генри и увидела в его глазах отражение своих мыслей. Генри не отрываясь смотрел на миссис Росс, и в его взгляде Дина прочла неодобрение, смешанное с восхищением. Он повернул голову, встретился с ней глазами, и в тот же миг его взгляд засветился такой нежностью, что у Дины на мгновение перехватило дух. Она затрепетала от волнения, но голос мисс Прентайс тут же вернул её к реальности:

— ..избрать председателя нашего маленького собрания. Я хотела бы предложить ректора.

— Поддерживаю, — низким голосом произнесла мисс Кампанула.

— Вот так, Коупленд, — сказал эсквайр, — все говорят: “Да”, и мы сдаём позиции.

Он громко засмеялся и свирепо посмотрел на кузину. Ректор дружелюбно оглядел всех присутствующих. За исключением Генри, из всей компании его, казалось, меньше всего смутил приход миссис Росс. Если бы Коупленд имел круглое кроткое лицо с невыразительными чертами и добрые близорукие глаза, это было бы превосходным отражением его темперамента. Но природа наделила его настолько величественной внешностью, что тем, кто видел его, казалось: характер этого человека ничуть не уступает его облику. Он мог бы сделать карьеру и стать важным церковным сановником, но он не страдал честолюбием, был искренен и любил Пен Куко. Ему нравилось жить в доме, где жили все его предки, заниматься делами прихода, принося в меру своих сил душевное утешение своим прихожанам, и отражать атаки Идрис Кампанула и Элеоноры Прентайс. Он прекрасно понимал, как глубоко возмущены эти две леди присутствием миссис Росс. Это была одна из тех ситуаций, когда он чувствовал себя так, будто удерживал большим пальцем пробку в бутылке, наполненной шипучим имбирным напитком, готовым выплеснуться наружу. Он сказал:

— Большое спасибо. Я не думаю, что мои обязанности председателя будут очень тяжелы, так как мы собрались только для того, чтобы определить дату и характер этого мероприятия, и когда все будет решено, мне останется только передать бразды правления тем людям, которые примут в этом непосредственное участие. Наверное, я должен пояснить, что мы имеем в виду. Молодёжное общество, которое провело такую замечательную работу в Пен Куко и соседних приходах, очень нуждается в денежных средствах. Мисс Прентайс, президент этого общества, и мисс Кампанула, его секретарь, расскажут вам об этом подробнее. Но больше, чем что-либо другое, мы хотели бы приобрести новый рояль. Тот инструмент, который мы имеем сейчас, был подарен вашим отцом, не так ли, эсквайр?

— Да, — ответил Джоуслин. — Я прекрасно это помню. Мне в то время было лет двенадцать. Тогда уже рояль был не новым. Могу себе представить, во что он сейчас превратился.

— У нас был настройщик из Грейт-Чиппинга, — согласилась мисс Кампанула. — и он сказал, что ничем не может помочь. Я виню во всем скаутов. Когда старший сын Каинов сделался начальником отряда скаутов, они стали вести себя все хуже и хуже. У этого молодого человека нет ни малейшего понятия о дисциплине. В субботу я застала Джорджи Биггинса, когда он топал ногами по клавишам и бил концом какого-то шеста по струнам внутри инструмента. “Если бы я была начальником скаутов, — сказала я, — я задала бы тебе такую порку, о которой ты помнил бы целый год”. Он ответил мне в грубых и нахальных выражениях. Я сказала старшему Каину, что если он сам не может управлять мальчиками, то пусть передаст их тому, у кого это лучше получится.

— Дорогая моя, да, — торопливо ответил ректор, — иногда они ведут себя как юные варвары. Что ж, рояль, конечно, — это не единственная собственность общества. Он был подарен приходу. Но я предложил, раз они часто им пользуются, выделить некоторую сумму из той, что наберётся в результате этого мероприятия, в фонд покупки нового рояля, а не отдавать все деньги в общий фонд общества. Я не знаю, что все вы об этом думаете.

— Сколько будет стоить новый рояль? — спросил доктор Темплетт.

— В Грейт-Чиппинге сейчас есть очень хороший инструмент, — сказал ректор. — Он стоит пятьдесят долларов.

— Мы можем надеяться заработать такую сумму нашим представлением? — спросила Дина.

— Послушайте, что я скажу, — произнёс эсквайр. — Я покрою разницу. Похоже, рояль — это дело Пен Куко.

Раздался всеобщий одобрительный шёпот.

— Это чертовски здорово, эсквайр, — сказал доктор Темплетт. — Вы очень великодушны.

— Это действительно очень хорошо, — согласился ректор.

Мисс Прентайс, хотя и сидела не двигаясь, была явно горда собой. Генри заметил, как мисс Кампанула посмотрела на свою подругу, и был потрясён необычайно злобным блеском её глаз. Он подумал: “Она завидует Элеоноре, потому что на ту падает отсвет благородного поступка моего отца”. В этот момент он ясно осознал, какую на самом деле глубокую неприязнь испытывали друг к другу эти две стареющие леди.

— Может быть, — сказал ректор, — мы проведём формальное голосование?

Они проголосовали. Ректор поспешил перейти к следующему вопросу. Представление в приходском клубе было решено организовать ровно через три недели. Мисс Прентайс, которая стала секретарём собрания благодаря тому, что сидела справа от ректора, постоянно что-то записывала. Но каждый знал, что они едва ли приблизились к главной теме этой встречи. То, что мисс Прентайс назвала “характером нашего маленького представления”, все ещё не получило более чёткого определения. То и дело кто-нибудь украдкой бросал взгляд на небольшую стопку современных пьес перед Диной и на более увесистую пачку старых французских театральных изданий перед мисс Прентайс. И пока шло обсуждение сроков и стоимости билетов, тайные мысли не давали покоя каждому из присутствующих.

* * *

Ректор подумал: “Я не могу поверить, что Темплетт способен на такое. Врач, у которого больна жена! Кроме того, у него есть ещё и профессиональное положение. Но что заставило его привести её сюда? Он должен был понимать, какую реакцию это вызовет. Как бы я хотел, чтобы мисс Кампанула не смотрела на меня так. Она опять хочет встретиться со мной наедине. Зачем только я сказал, что исповедь признается Церковью? Но что я мог сделать? Я не хочу, чтобы она исповедовалась. Я не хочу, чтобы у меня складывалось впечатление, будто она и мисс Прентайс используют исповедь как средство очернить друг друга. Шесть ролей и семь человек. О, Боже!"

Эсквайр подумал: “Элеонора абсолютно права, я хорошо играл в «Ici on Parle Francais»[2] . Интересно все-таки, как естественно некоторые ведут себя на сцене. Хотя если Дина и Генри попытаются предложить одну из этих современных пьес, похоже, для меня там вряд ли найдётся подходящая роль. Я хотел бы сыграть того не-слишком-молодого джентльмена из комедии Мари Темпест. Миссис Росс могла бы исполнить роль Мари Темпест. Элеонора и старая Идрис ни за что этого не допустят. Интересно, правда ли, что из-за грима актёры на сцене не целуются по-настоящему? Однако во время репетиций… Интересно, правда ли все то, что говорят о докторе Темплетте и миссис Росс? Я чувствую себя молодым, как никогда. Черт, как же мне быть с Генри и Диной Коупленд? Дина — симпатичная девушка. И с характером. Современная. Если бы только Коупленды были немного побогаче, не возникло бы никаких проблем. Полагаю, они будут обсуждать меня. Генри, конечно, скажет что-нибудь умное. Будь проклята Элеонора! Придержи она свой язычок — мне бы теперь не пришлось разбираться с этим делом. Шесть ролей и семеро актёров. В конце концов, почему бы ей тоже не принять участия? Пожалуй, Темплетт захотел бы сыграть этого очаровательного не-слишком-молодого человека, а для меня тогда останется лишь тот смешной, несчастный, трясущийся старикашка”.

Элеонора Прентайс подумала: “Если я позабочусь о том, чтобы все уладить, это будет выглядеть, будто Идрис создаёт всю эту суету, и он подумает, что ей не хватает милосердия. Шесть ролей и семь человек. Идрис настроена любой ценой остановить эту мадам Росс. Я вижу, как она раздражена, и вот-вот произойдёт её очередная вспышка. Это все к лучшему. В следующем месяце мне исполнится сорок девять лет. Идрис уже больше, чем сорок девять. Дине следовало бы работать в приходе. Хотела бы я знать, что там происходит между актёрами и актрисами. Все эти переодевания за сценой и разъезды по разным городам. Если бы я могла выяснить, что Дина… Если бы я вышла замуж, Джоуслин определил бы мне месячное содержание. Нет, вы только посмотрите, как эта женщина и Темплетт смотрят друг на друга! А Дина и Генри! Я не вынесу этого. Просто не смогу вытерпеть! Главное — не показать, как меня это задевает. Я хочу взглянуть на него, но я не должна этого делать. Наверное, Генри наблюдает за мной. Генри все знает. Приходский священник должен быть женат. У него голова ангела. Нет. Не ангела. Греческого бога. Упасть ниц перед Твоим троном и лежать и смотреть на Тебя. О, Боже, сделай так, чтобы он меня полюбил!"

Генри подумал: “Завтра утром, если будет хорошая погода, я встречусь с Диной за Клаудифолдом и скажу ей, что люблю её. Почему Темплетт не должен был приглашать Селию Росс в пьесу? Черт с ними, с этими шестью ролями и семерыми актёрами. Надо найти новую пьесу. Я влюблён впервые в жизни. Я пересёк границу незнакомой страны, и этот момент никогда больше не повторится. Завтра утром, если будет хорошая погода, мы с Диной будем вдвоём на холмах за Клаудифолдом”.

Дина подумала: “Завтра утром, если будет хорошая погода, Генри будет ждать меня за Клаудифолдом, и я думаю, что он будет говорить мне о своей любви. И в целом мире не будет никого, кроме нас с Генри”.

Темплетт подумал: “Мне следует быть осторожным. Пожалуй, это было безумием с моей стороны — предлагать ей прийти, но после того, как она сказала, что страстно желает играть на сцене, мне ничего другого не оставалось. Если эти две голодные старые девы вцепятся в нас своими зубами, моей врачебной практике придёт конец. Боже, как бы я хотел быть другим! Боже, как бы я хотел, чтобы моя жена была здорова! Хотя, возможно, это ничего бы не изменило. Селия целиком завладела мной. Это как инфекция. И я поражён ею до мозга костей”.

Селия Росс подумала: “Пока все хорошо. Итак, я здесь. С эсквайром мне будет несложно справиться. Он уже и так не отрывает от меня глаз. Мальчик влюблён в девочку, но он все-таки мужчина, и я думаю, что он будет великодушен. Он неглуп, однако, и могу предположить, что я ему уже понравилась. Он очень привлекателен, у него такие сверкающие серые глаза и светлые ресницы. Вот было бы забавно отбить его у неё. Сомневаюсь, смогу ли. Он уже вышел из того возраста, когда они влюбляются в женщин гораздо старше их самих. Я чувствую себя равной им всем. Как же было смешно, когда мы с Билли вошли и увидели этих двух засохших старых дев с выпученными глазами! Они знают, что им не справиться с моим здравым смыслом и решительностью. Они обе пытаются сейчас увидеть, касается ли рука Билли моих плеч. Кампанула смотрит открыто, а «бедная родственница» только поглядывает искоса. Сейчас я немного откинусь назад. Вот так! Теперь можете смотреть. Какая досада, что мы должны соблюдать осторожность из-за профессиональной репутации Билли. Как бы я хотела показать им всем, что он мой. Я никогда ничего подобного не испытывала ни к одному мужчине. Никогда. Как будто мы растворились друг в друге. Мне кажется, это любовь. Я не хочу, чтобы он играл в этой пьесе без меня. У него может быть любовная сцена с девушкой. Я не вынесу этого. Семь человек и шесть ролей. Ну!"

Идрис Кампанула подумала: “Если бы правила приличия позволяли, я схватила бы своими руками эту бледно-жёлтую распутницу и вытрясла бы из неё всю душу. Низкое, наглое бесстыдство! Вломиться в Пен Куко — без приглашения — в сопровождении этого человека! Я всегда подозревала, что доктор Темплетт способен на такое. Если бы Элеонора была хоть немного смышлёней, она запретила бы им приходить в этот дом. Сидеть на ручке её кресла! Чудесное оправдание! Он почти обнял её. Я буду смотреть прямо на них и дам понять, что я о ней думаю. Вот! Она улыбается. Она знает, и ей наплевать. Это все равно что грешить с ним у всех на виду. Ректор не может этого так оставить. Я считаю оскорблением посадить меня за один стол с ними. Все против меня. У меня нет друзей. Им нужны только мои деньги. Элеонора не лучше остальных. Она старалась настроить ректора против меня. Она завидует мне. Это была моя идея поставить пьесу, а сейчас она ведёт себя так, будто все придумала сама. Надо предупредить ректора. Я попрошу его исповедовать меня в пятницу. Я признаюсь ему в своих недобрых мыслях об Элеоноре Прентайс, и прежде чем он, остановит меня, я перескажу их ему, и тогда, возможно, он начнёт понимать, что собой представляет Элеонора. Затем я скажу, что была немилосердна по отношению к миссис Росс и доктору Темплетту. Я скажу ему, что я человек прямой и предпочитаю смотреть фактам в лицо. Он должен предпочесть меня Элеоноре. Мне следовало бы выйти замуж. С моими способностями, моими деньгами и моими мозгами я могла бы иметь успех. Я бы привела в порядок приход и избавилась от этой нахальной старой горничной. Дина могла бы вернуться на сцену, как только ей этого захочется, или, если Элеонора говорит правду, они с Генри Джернигэмом смогут пожениться. Элеонора не будет слишком об этом беспокоиться. Она будет царапаться и кусаться, чтобы не позволить какой-либо другой женщине стать хозяйкой Пен Куко. Я поддержу Элеонору в том, что касается доктора Темплетта и его вульгарной маленькой подружки, но если она попытается встать между мной и Уолтером Коуплендом, она об этом пожалеет. Ну а теперь я буду говорить”.

И, резко положив свою большую уродливую руку на стол, она произнесла:

— Можно мне сказать?

— Конечно. Пожалуйста, — проговорил Коупленд, немного нервничая.

— Как секретарь, — громко начала мисс Кампанула, — я обсуждала этот вопрос отдельно с каждым членом Молодёжного общества. Они планируют своё собственное представление немного позже, и им бы очень хотелось, чтобы это небольшое представление было организовано нами. Человек пять-шесть, сказали они, кто по-настоящему интересуется обществом. Они назвали, конечно, вас, ректор, и эсквайра как покровителя, и тебя, Элеонора, как президента. Они надеются, что Дина не посчитает эту скромную сцену недостойной себя и украсит собой наше маленькое представление. И ты. Генри, — о тебе упомянули особо.

— Спасибо, — торжественно произнёс Генри. Мисс Кампанула метнула на Генри подозрительный взгляд и продолжала дальше:

— Пожалуй, они думают, что не отказались бы увидеть среди всех перечисленных и меня. Конечно, я не претендую на то, что у меня есть талант…

— Конечно, ты должна принять участие, Идрис, — сказала мисс Прентайс. — Мы зависим от тебя.

— Спасибо, Элеонора, — отозвалась мисс Кампанула, и между двумя леди вспыхнул слабый огонёк симпатии.

— Итак, вас будет пятеро, не так ли? — нежным голосом спросила мисс Прентайс.

— Пятеро, — сказала мисс Кампанула.

— Шестеро, вместе с доктором Темплеттом, — уточнил Генри.

— Мы были бы очень рады включить в нашу маленькую труппу доктора Темплетта, — присоединилась к Генри мисс Прентайс, причём её неприязнь к миссис Росс сквозила буквально в каждом слоге.

— Ну что ж, когда дело дойдёт до репетиций, врач с обширной практикой причинит вам некоторые неудобства, — сказал доктор Темплетт. — Меня могут срочно вызвать в любой момент. Однако если вы не против рискнуть, я хотел бы попробовать.

— Конечно же, мы рискнём, — ответил ректор. После всеобщего одобрительного шёпота на мгновение установилась мёртвая тишина. Ректор собрался с духом, посмотрел на дочь, которая ободряюще кивнула ему, и произнёс:

— Теперь, прежде чем обсуждать дальше количество участников, мы должны решить, в какой форме будет проходить наше представление. Если это большая пьеса, очень многое зависит от выбранного отрывка. Есть ли у кого-нибудь предложения? "

— Я голосую за пьесу, — сказала мисс Кампанула, — и полагаю, что “Простушка Сьюзан” вполне подойдёт.

— Я готова поддержать это предложение, — сказала мисс Прентайс.

— Что это за пьеса? — спросил доктор Темплетт. — Я о ней ничего не слышал. Она современная?

— Я полагаю, она была написана в одно время с “Гамлетом”, — сказала Дина.

Генри и доктор Темплетт расхохотались. Мисс Кампанула выпрямилась, покраснела и произнесла:

— Осмелюсь заметить. Дина, что от этого она ничуть не пострадала.

— Она такая весёлая, — сказала мисс Прентайс. — Ты ведь помнишь её, Джоуслин? Там есть сцена, где лорд Сильвестр притворяется, будто он — его собственный портной, и делает предложение леди Мод, считая её горничной. Такая оригинальная и смешная пьеса.

— Многие поколения зрителей бились от неё в конвульсиях от смеха, — согласился Генри.

— Генри… — с укоризной произнёс эсквайр.

— Извини, отец. Но, честно говоря, как драматическое произведение…

— “Простушка Сьюзан”, — с горячностью сказала мисс Кампанула, — может показаться старомодной, потому что в ней нет отвратительных намёков. Она кажется смешной, потому что в ней нет ни грамма вульгарности, чего нельзя сказать о большинстве ваших современных комедий.

— Как далеко заходит лорд Сильвестр… — начала Дина.

— Дина! — тихо сказал ректор.

— Хорошо, папа. Извините. Я только…

— Сколько лет лорду Сильвестру? — внезапно прервал её эсквайр.

— О, примерно сорок пять или пятьдесят, — прошептала мисс Прентайс.

— А почему нам не взять пьесу “Личный секретарь”? — спросил Генри.

— Я никогда не считала эту пьесу интересной, — сказала мисс Прентайс. — Хотя, возможно, я сужу предвзято.

И она почтительно улыбнулась ректору.

— Я согласна, — сказала мисс Кампанула. — Я всегда считала, что автор “Личного секретаря” отличается полным отсутствием вкуса. Возможно, я старомодна, но я не люблю шуток о грязном бельё.

— Мне кажется, в “Личном секретаре” нет ничего обидного ни для кого из нас, — робко проговорил ректор. — Но не отвлекаемся ли мы от темы? Мисс Кампанула предложила пьесу “Простушка Сьюзан”. Мисс Прентайс поддержала её. У кого-нибудь есть ещё предложения?

— Да, — раздался голос Селии Росс, — у меня есть.

Глава 3

ОНИ ВЫБИРАЮТ ПЬЕСУ

Если бы миссис Росс вынула из своей сумочки тикающую бомбу и положила её на стол, едва ли это произвело бы более сильный эффект. Хотя то, что она действительно достала из сумочки, было всего-навсего маленькой зеленой книжкой. Семь пар глаз не отрываясь следили за каждым движением её тонких пальцев с пурпурными ногтями. Семь пар глаз смотрели как заворожённые на чёрные буквы на обложке книги. Миссис Росс положила руки на книгу и обратилась к собранию:

— Я очень надеюсь, что вы все простите меня за то, что я осмелюсь внести своё предложение, — сказала она, — но оно является результатом довольно странного совпадения. Я ничего не знала о вашем собрании, пока доктор Темплетт не зашёл ко мне сегодня днём. Так случилось, что я как раз читала эту пьесу, и когда он появился, первое, что я сказала, было следующее:

“Когда-нибудь мы обязательно должны это поставить”. Правда, Билли? Я имею в виду, что это просто чудесная вещь. Все время, пока я читала, я не переставала думать о том, как прекрасно было бы, если б кто-то из вас сделал это с помощью одного из местных благотворительных обществ. В этой пьесе есть две роли, которые идеально подошли бы для мисс Прентайс и мисс Кампанула. Это — графиня и её сестра. Сцена, в которой обе они участвуют вместе с генералом Тальботом, — одна из лучших в пьесе. Трудно придумать что-то более забавное, и вы, господин Джернигэм, были бы великолепны в роли генерала.

Она замолчала и посмотрела на эсквайра. Никто не проронил ни слова, только мисс Кампанула облизала губы. Селия Росс, широко улыбаясь, подождала несколько мгновений, а затем продолжила:

— Конечно, я не предполагала, что вы уже выбрали пьесу. И, естественно, я и не подумала бы прийти сюда, если бы знала об этом. Во всем виноват вот этот человек. — И она дружески ткнула доктора Темплетта локтем. — Он силой затащил меня сюда. Я должна была извиниться и тут же уйти, но я не могла удержаться, чтобы не рассказать вам о моей находке.

Она ещё шире распахнула глаза и посмотрела на ректора.

— Может быть, если я оставлю её вам, господин Коупленд, собрание захочет взглянуть на неё, прежде чем решить окончательно. Прошу вас, не думайте, что я тоже хочу получить роль или что-нибудь замышляю. Я это делаю только потому, что это очень хорошая пьеса и мне было бы приятно предложить её вам.

— Вы очень добры, — сказал ректор.

— Об этом нет и речи. Я ужасная эгоистка. Я просто жду не дождусь, когда вы начнёте её ставить, и втайне надеюсь, что никто из вас не сможет отказаться. Очень трудно найти современную пьесу, в которой не было бы ничего оскорбительного, — продолжала миссис Росс, и ей удавалось говорить довольно искренне, — но это действительно очаровательная вещь.

— Но что же это за пьеса? — спросил Генри, напрасно стараясь вытянуть шею, чтобы прочитать название.

— “Витрины” Джэкоба Ханта.

— Господи! — воскликнула Дина. — Конечно! Я абсолютно не подумала об этом. Это как раз то, что нужно.

— Вы читали это? — спросила миссис Росс, дружелюбно глядя на Дину.

— Я видела лондонскую постановку, — ответила Дина. — Вы абсолютно правы, это было бы великолепно. Но как быть с авторским гонораром? Хант берет очень дорого за любительские постановки, а нам он может вообще отказать в этом праве.

— Я как раз подумала об этом, — сказала миссис Росс. — Если вы решите ставить эту пьесу, я возьму на себя заботы о гонораре, если, конечно, вы мне позволите.

Опять наступила тишина, которую через несколько мгновений прервал ректор.

— Это с вашей стороны очень великодушно, — сказал он.

— Нет, честно, нет. Я же говорила, что жду не дождусь, чтобы увидеть, как вы её поставите.

— Сколько в ней персонажей? — внезапно спросил эсквайр.

— Дайте подумать… Кажется, шестеро. Она раскрыла книгу и начала считать на пальцах, картинно поводя рукой в воздухе.

— Пять, шесть — нет, похоже, что их семеро! Как глупо было ошибиться.

— Ха! — произнесла мисс Кампанула.

— Но я уверена, что вы сможете найти седьмого участника. Как насчёт кого-нибудь из Мортона?

— А как насчёт вас? — спросил доктор Темплетт.

— Нет, нет! — быстро проговорила миссис Росс. — Я совсем сюда не подхожу. Не говорите глупостей.

— Это чертовски хорошая пьеса, — сказал Генри. — Я тоже видел лондонскую постановку. Дина. Ты думаешь, мы справимся?

— Почему бы и нет? Мы отрепетируем все сцены. А эти три персонажа действительно великолепны.

— Это какие? — спросил эсквайр.

— Генерал, графиня и её сестра, — ответила миссис Росс.

— Они появляются на сцене только во втором акте, — продолжала Дина, — но с этого момента все шоу держится именно на них.

— Можно мне взглянуть на пьесу? — спросил эсквайр.

Миссис Росс открыла книгу и передала ему.

— Прочтите начало акта, — сказала она, — а затем отправляйтесь на сорок восьмую страницу.

— Могу я сказать несколько слов? — громко спросила мисс Кампанула.

— Пожалуйста! — торопливо отозвался ректор. — Прошу вас. Всех призываю к порядку!

* * *

Мисс Кампанула схватилась своей огромной рукой за край стола и начала говорить очень обстоятельно. Она сказала, что не знает, как себя чувствуют остальные, но что она очень озадачена. Она очень удивлена, что такие известные авторитеты, как Дина, Генри и миссис Росс, считают, что бедная деревня Пен Куко способна поставить современную пьесу, получившую столь высокую оценку. Она подумала, что, может быть, эта замечательная пьеса будет слишком заумной для бедного Пен Куко и Молодёжного общества. Она спросила у собравшихся, не думают ли они, что слишком большие амбиции могут стать причиной не менее крупных ошибок.

— Я должна признаться, — сказала она с сердитым смешком, — что у меня в голове был гораздо более простой план. Я не предлагала забредать в такие заоблачные дали и не считаю, что мы изберём правильный путь, поставив себя в глупое положение. А это именно так.

— Но, мисс Кампанула, — возразила Дина, — ошибочно полагать, будто из-за того, что актёры не очень опытные, они будут лучше смотреться в плохой пьесе, чем в хорошей.

— Мне жаль, что вы считаете “Простушку Сьюзан” плохой пьесой. Дина, — тихим голосом заметила мисс Прентайс.

— Что ж, я считаю её очень старомодной и, пожалуй, довольно глупой, — упорствовала Дина.

Мисс Прентайс засмеялась раскатистым смехом, и вместе с ней засмеялась мисс Кампанула.

— Я согласен с Диной, — быстро произнёс Генри.

— Я полагаю, не все мы читали обе пьесы, — намекнул ректор.

— Я читал “Витрины”, — сказал доктор Темплетт. — И считаю, это лучшее, что мы можем найти.

— Похоже, Элеонора, мы в меньшинстве, — скрипучим голосом произнесла мисс Кампанула.

Мисс Прентайс опять засмеялась. Ко всеобщему удивлению, то же самое сделал эсквайр. При этом он громко хрюкал, как от удушья. Все повернулись и посмотрели на него. По его щекам текли слезы, и он рассеянно вытирал их тыльной стороной ладони. Его плечи сотрясались, брови подскочили вверх в экстазе веселья, а щеки пылали. Он был с головой погружён во второй акт пьесы миссис Росс.

— О, Господи! — произнёс он. — Как это смешно!

— Джоуслин! — крикнула мисс Прентайс.

— А? — сказал эсквайр и перевернул страничку. Он прочёл ещё с полдюжины страниц и только после этого положил книгу на стол, все ещё находясь во власти охватившего его необузданного веселья.

— Джоуслин! — повторила мисс Прентайс. — Ну в самом деле!

— Что? — с трудом выдохнул эсквайр. — А? Отлично, я готов. Чертовски здорово! Когда мы начинаем?

— Привет! — сказал Генри. — Осторожно, отец! Собрание ещё не выбрало пьесу.

— Что ж, тогда лучше нам выбрать эту, — сказал эсквайр и наклонился к Селии Росс. — Когда он начинает ей говорить, что у него есть подвязка, — произнёс он, — а она думает, что он говорит совсем о другом! И потом, когда она говорит, что “нет” не будет считать ответом. О, Боже!

— Это великолепно, не так ли? — согласилась миссис Росс.

И неожиданно она, Генри и Дина громко рассмеялись, вспомнив эту сцену, и несколько минут с удовольствием вспоминали изысканные шутки и остроты из второго акта пьесы. Ректор слушал их, нервно улыбаясь, мисс Прентайс и мисс Кампанула сидели с крепко сжатыми губами. Наконец эсквайр окинул присутствующих затуманенным взором и спросил, чего все ждут.

— Я предлагаю поставить пьесу “Витрины”, — сказал он. — Так, кажется, положено говорить на собраниях?

— Поддерживаю, — согласился доктор Темплетт.

— Возможно, я ошибаюсь, — сказала мисс Кампанула, — но у меня сложилось впечатление, что моё предложение, поддержанное мисс Прентайс, прозвучало немного раньше.

Ректор был вынужден поставить предложение на голосование.

— Мисс Кампанула было внесено предложение, поддержанное мисс Прентайс: выбрать для постановки пьесу “Простушка Сьюзан”, — проговорил он довольно грустным голосом. — Кто за?

— Я, — одновременно сказали мисс Прентайс и мисс Кампанула.

— Кто против?

Все остальные были против.

— Спасибо, — проворчала мисс Кампанула. — Благодарю. Теперь ситуация нам ясна.

— Подождите, пока не начнёте учить свои роли, — весело проговорил Джоуслин, — и тогда вы обо всем на свете забудете. У нас троих очень длинные роли, так ведь? — продолжал он, листая страницы. — Полагаю, Элеонора сыграет графиню, а мисс Кампанула будет миссис Синг, или.., как её там… Гертруда! Какая отличная идея!

— Это была моя идея, — сказала миссис Росс.

— Если мне позволено выразить своё мнение, — опять заговорила мисс Кампанула, — то я хочу его высказать, но может оказаться, что не все его поддержат.

— Пожалуй, Джернигэм, тебе бы следовало внести своё предложение, — сказал ректор.

Предложение эсквайра было, конечно же, принято. При этом мисс Кампанула и мисс Прентайс не проронили ни слова. Обе дамы пребывали в напряжённом смятении. Обе кипели от оскорбления, нанесённого “Простушке Сьюзан”, каждая страстно желала встать и, веско сказав несколько слов, гордо удалиться с собрания. Но каждая сдерживала себя разумным нежеланием “отрезать себе нос, лишь желая досадить лицу”. Было очевидно, что будет ставиться пьеса “Витрины”, независимо от того, останутся они или покинут собрание. Если только все остальные не были бесстыдными обманщиками, похоже, что в пьесе на самом деле были две выдающиеся роли, которые у них легко могли перехватить. Они тихо вздыхали, прихорашивались и тайно наблюдали друг за другом.

* * *

Тем временем с энтузиазмом, свойственным всем Джернигэмам в осуществлении новых проектов, Джоуслин и его сын принялись распределять роли. Почти сто лет назад произошло то, что Элеонора, будучи загнана в тупик, назвала “инцидентом” в семейной истории. В ту пору тогдашняя миссис Джернигэм была простоватая неумная женщина, и к тому же бездетная. Её Джоуслин, четвёртый по счёту в роду, кто носил это имя, открыто жил с одной очень красивой актрисой. Ему удалось заставить всех вокруг притворяться, что его сын от актрисы был его законным отпрыском, и одурачить свою жену, которая воспитывала мальчика как своего собственного. В результате такого бесстыдства в крови Джернигэмов появилась страсть к театру и стала передаваться от поколения к поколению. Как будто прелестная актриса наложила немного румян на лица на семейных портретах. Джоуслин и Генри играли в Драматическом обществе Оксфордского университета.