Глава 1

Бродхерст, графство Кент

Октябрь 1847 года

Узкий серп убывающего месяца, проглядывая из-за несущихся по небу темных туч, озарял таинственным сиянием крышу величественного, сооруженного в георгианском стиле помещичьего дома, чьи массивные каменные стены отливали в лунном свете серебром. Дувший с Ла-Манша ледяной ветер сотрясал ставни высоких прямоугольных окон и гнул ветви украшавших старинный парк могучих деревьев. А по пожухлой траве плясали веселыми зайчиками пробивавшиеся сквозь тяжелые парчовые портьеры случайные отсветы от горевших в здании свечей.

К подъезду особняка подкатывали со скрипом один за другим экипажи. Лакеи в ливреях из черного атласа привычно помогали высаживаться из них многочисленным элегантным господам и затем провожали сих знатных особ во внутренние покои. Оживленные голоса, разносившиеся по всему дому, да и сама царившая здесь праздничная атмосфера, на взгляд стороннего наблюдателя, никак не вязались с чем фактом, что лишь вчера утром был предан земле прах хозяина этого имения, достопочтенного Эсмунда Луи Хакомба, восьмого графа Линвилла, и что многие из этой шумной, разряженной публики еще недавно шествовали в числе прочих в траурном кортеже.

Прижавшись лицом к стеклу, в темной спальне западного крыла строения на верхнем этаже девушка лет семнадцати наблюдала, как к дому подъезжают гости. Когда до ушей ее донесся прозвучавший пронзительно в холодном ночном воздухе смех некой солидной дамы в кричащем платье из розовой парчи, она отвернулась, не в силах побороть отвращения. Тяжелые драпировки на окнах упали на прежнее место, юное же создание остановилось в отчаянии посреди комнаты и повернуло невидящий взгляд к камину, где огонь жадно лизал сухие поленья.

– Кажется, они уже заявились? – молвила женщина средних лет, сидевшая в кресле у очага. Игла в ее тонких руках методично сновала по ткани, выводя на ней шелковой нитью узор.

– Да, – подтвердила чуть слышно девушка. – И ни один из них, как видно, даже не помнит, что бедного дядюшку похоронили только вчера. Почему ж они, Анна, никак не разъедутся по домам? Не собираются же они и эту ночь провести здесь за пьяным застольем и танцами!

Седая голова Анны Сидней еще ниже склонилась над пяльцами.

– Да кто их знает, детка!

Зеленые глаза Чины Уоррик, как звали эту девушку, засверкали бессильным гневом. Кружевные накрахмаленные панталоны вновь зашуршали в такт беспокойным шагам, отмерявшимся ею по комнате. Одетая в закрытое черное платье, она словно терялась на время в мрачных тенях комнаты, и только возле камина окружавший ее мрак рассеивался ненадолго, и тогда на рыжих кудрях вспыхивали огненные отсветы.

– Как бы хотелось мне, чтобы они оставили нас наконец в покое! – произнесла она с горечью в голосе. – Но как? От меня тут ничего не зависит. Фрэдди же говорит, будто это все друзья дяди Эсмунда и приехали они сюда в знак своего к нему уважения. Но что-то я не припомню, чтобы хоть кого-то из них приглашали в Бродхерст, когда дядя был жив. И вообще, – голос Чины задрожал, – о каком уважении с их стороны может идти речь, когда они, напившись до чертиков, играют в карты в первую же ночь после его похорон!

– Но, может быть, сегодня они будут себя вести более прилично? – заметила с надеждой Анна.

Глаза Чины вспыхнули.

– Трудно в такое поверить! Посмотрела бы ты на них сейчас, когда они выходят из карет, разодетые в роскошные платья, эти особы смеются вовсю и шутят как ни в чем не бывало друг с другом! – Девушка ударила своим маленьким кулачком по ладони. – Поверь, я не могу снова просидеть здесь сиднем целую ночь и спокойно взирать на то, как они развлекаются без зазрения совести! Это сверх моих сил! Да и помимо всего прочего, один лишь Бог знает, чем все это может закончиться, поломают ли они что-либо тут, а то даже украдут!

Анна молча сжала губы, поскольку ей нечего было сказать в их защиту. Не далее как сегодня утром в камине в прихожей были обнаружены две разбитые вазы лиможского фарфора – эти бесцейнейшие, прекраснейшие творения! А одному из лакеев, пытавшемуся обуздать некоего господина, не в меру приналегшего на превосходное бренди из графских запасов, пробили голову. Что же касается Фрэдди Линвиллау двоюродного брата Чины и нового – и излишне гостеприимного – хозяина этой усадьбы, то он палец о палец не ударил для того, чтобы положить конец подобным бесчинствам. Анна, прекрасно зная необузданный нрав молодого лорда, небезосновательно подозревала, что он и сам принимал активное участие в этом бедламе.

– Может, сегодня-то уж они не задержатся здесь слишком долго, – произнесла она с оптимизмом, коего, однако, не испытывала в душе.

– Ты же сама не веришь в то, что говоришь! – усмехнулась Чина. – Коль начнут они пить, то не остановятся! – Потом добавила задумчиво: – Впрочем, нетрудно понять страстное желание Фрэдди отпраздновать свое вступление во владение наследством. Но Кэсси – вот кто меня удивляет! Я бы ни за что не поверила, что она разрешит вдруг кому-то громить антикварное собрание дядюшки Эсмунда.

Чина знала еще задолго до смерти дяди, что Фрэдди и Кэсси Линвиллы, ее кузен и кузина и единственные прямые внуки графа, – люди, на редкость неразборчивые в средствах и абсолютно равнодушные ко всему, кроме состояния их деда и титула, на который так рассчитывал Фрэдди как законный правопреемник его. То, что оба они алчные, завистливые и расчетливые типы, Чине сразу же стало ясно, стоило ей лишь переступить впервые порог дома ее предков долгих шесть лет тому назад.

Правда, тогда они были к ней весьма добры, ее замечательные кузен и кузина, но девушка очень быстро поняла, что как только граф покинет сей мир, их дружественные улыбки и прочие проявления добросердечия тотчас же могут смениться открытой враждебностью и даже угрозами учинить над ней физическую расправу. Еще подросток в ту пору и к тому же до смерти страшившаяся их, и особенно Кэсси, она и не помышляла о том, чтобы открыть графу глаза на них, да и как могла бы сделать это Чина, если дядя Эсмунд, обладавший столь слабым здоровьем и столь благородным сердцем, верил непоколебимо, что внуки его – добрейшие и преданнейшие ему существа, каковых они старательно изображали.

Поскольку девушка искренне любила дядюшку Эсмунда и на пребывание свое в здешних краях смотрела как на неизбежную, хотя и тягостную ссылку, она не стала восставать против Фрэдди и Кэсси, выступивших в роли тюремщиков, призванных надзирать за ней в течение всего срока ее заключения. Чина безропотно переносила их суровое обращение с собой, убежденная в глубине маленького одинокого сердечка, что она, сама того не ведая, совершила некий страшный поступок, за что и отправлена своими родителями из Бадаяна, – залитого солнцем гористого острова в Индонезии, на котором суждено ей было появиться на свет, – в далекую Англию. Однако чуть позже, повзрослев весьма быстро, девушка поняла, что подобных тюремщиков, заслуживающих одно лишь презрение, следует опасаться и что ей не остается ничего иного, кроме как ждать с надеждой того дня, когда она сможет наконец вернуться на родину.

Дядя Эсмунд, со своими щетинистыми бакенбардами и милой улыбкой на устах, был единственной для нее отрадой, и она, естественно, обожала его. Когда же ей стало ясно, что в скором времени ей придется его потерять, поскольку поразивший его внезапно недуг не оставлял никаких надежд на выздоровление, Чина заставила себя смириться перед лицом неотвратимой трагедии и постаралась подготовиться хотя бы морально к тем изменениям, что, без сомнения, произойдут в ее жизни, после того как власть перейдет из рук графа, человека мудрого и добродетельного, в руки двадцатидвухлетнего Фрэдди, личности никчемной и безрассудной.

Но даже в самых страшных своих фантазиях девушка не могла представить себе те непристойности, которые начали твориться уже в самый канун похорон ее дядюшки. Несмотря на настойчивые заверения Фрэдди в обратном, Чина ни на минуту не усомнилась в том, что ни один из этих выпивох никогда не входил в число близких друзей графа, а тот факт, что многие из них появились в особняке лишь после того, как завершилась погребальная церемония и все истинные друзья, сопровождавшие графа в последний путь, разошлись по домам, дал ей полное основание предположить, что на самом деле вся эта публика состояла исключительно из приятелей, и притом не лучшего пошиба, самого Фрэдди.

Встревоженная поведением этих развязных мужчин и размалеванных женщин, буквально наводнивших родовое гнездо графа, Чина отважилась прошлой ночью спуститься вниз с твердым намерением попросить их покинуть дом. И теперь она вспоминала, краснея, о том, как до одури упившийся Фрэдди просто поднял ее на смех и затем, выставив предварительно свою кузину на всеобщее обозрение, приказал ей отправляться спать. Перепуганная и оскорбленная Чина прокралась осторожно, чтобы не разбудить Анну, в свою спальню. И хотя девушка решила рассказать этой женщине утром о том, что случилось, она так и не сделала этого.

Кэсси между тем грубо и властно приказала Чине освободить занимаемое ею уютное помещение, в котором предполагалось разместить прибывающих вечером гостей. Анне также было предложено перебраться в холодное и едва обставленное западное крыло дома, и данное обстоятельство вызвало у нее слезы душевной боли и обиды.

– Ах, его светлость никогда бы не допустил такого! – повторяла она с дрожью в голосе и прижимала свои тонкие руки к груди. – Что же нам теперь делать?

– Что делать? – устало повторила Чина, не прекращая упаковывать свои вещи. – Надо полагать, что мы должны делать то, что велит Кэсси.

– Но его светлость...

Чина прервала ее выразительным покачиванием головы.

– Его светлости нет больше с нами, Анна, в глазах же Кэсси вы бывшая моя гувернантка, как, впрочем, и я – ничто по сравнению с ее гостями. И если она считает нужным занять наши комнаты, то нам придется оставить их, ибо выбора у нас нет.

Она не сомневалась в том, что Анну в ближайшее же время выставят вон и почтенной даме остается лишь ждать официального уведомления об этом. А иначе зачем понадобилось бы Кэсси отправлять старую служанку в отдаленное крыло дома? Но Чина решила не делиться подобными мыслями со своей наставницей и, предавшись воспоминаниям о том унижении, коему подверг ее Фрэдди, сама поражалась собственной глупости. Да и в самом деле, как можно быть настолько наивной, чтобы рассчитывать на какое-то иное обращение с собой со стороны кузена?

Девушка слышала и хлопанье дверей на нижних этажах, и громкие голоса гостей, размещенных по разным комнатам. Не в силах унять нервную дрожь в нежных губах, она обратила преисполненный печали взор на огонь в камине. Разумеется, бесполезно надеяться, что Фрэдди и Кэсси прислушаются наконец к голосу разума и что они и далее будут терпеть ее присутствие в Бродхерсте.

– Ах, ну стоит ли так убиваться, мисс Чина? – проговорила круглолицая служанка в гофрированном крахмальном чепце, являя всем своим видом суетливую бесшабашность и хорошее настроение. – Сэр Хэдли сегодня не приехал, а он, клянусь, вел себя вчера хуже всех. И еще, скажу я вам, мистер Вестон спрятал ключи от винного погреба. И обещал, что принесет гостям лишь определенное число бутылок, и не более того. А он-то уж наверняка сдержит свое слово!

– Как это мило с его стороны! – заметила мягко Чина, вспыхивая от стыда за то, что даже слугам было ясно, сколь подло и низко поступает Фрэдди, и они, движимые чувством долга, тайно, словно заговорщики, объединялись, чтобы хоть как-то противостоять разгульному поведению своего нового хозяина.

– Я принесла вам ужин, мисс, – продолжала меж тем пухлая служанка, доброжелательно и сочувственно. Поставив поднос возле огня, она приподняла крышки с дымящихся блюд и аппетитно причмокнула. – От вчерашнего ужина оставалось немного ростбифа и жареный цыпленок. Правда, не исключено, что все это успело уже немного подсохнуть.

– Спасибо, Лидди, но мне вовсе не хочется есть.

– Ну-ну, вы съедите все до кусочка! – произнесла убежденно Лидия Бройлз. Командные интонации, присущие ее речи, вызвали бы шок у любой традиционно мыслящей домохозяйки викторианской эпохи и, воспринятые как явное проявление дерзости, послужили бы достаточным основанием для увольнения такой служанки. Однако Лидия служила в Бродхерсте достаточно долго, чтобы знать, как и с кем вести себя. И для нее не было секретом, как следует обращаться с юной леди, чей упрямо поднятый подбородок говорил ей о многом.

Решив, что не только Чина, но и ее наставница выглядят сегодня неважно, она добавила в той же властной тональности:

– И вам тоже, миссис Анна, не мешало бы отведать этих блюд.

Лидия была уверена в том, что горячая еда заставит их несколько по-иному взглянуть на вещи, но даже если и нет, рассуждала она, слегка покачивая седой головой, все равно вечерняя трапеза поможет мисс Чине отвлечься от безрадостных мыслей и хотя бы ненадолго забыть свои горести.

Однако, прислушиваясь сердито по дороге на кухню к громким взрывам смеха, доносящимся из библиотеки, она усомнилась в этом. Выходки лорда Фрэдди могли кого угодно свести в могилу, не говоря уже о том, сколь жестоко и он, и Кэсси стали обращаться с мисс Чиной сразу же, как только старый граф испустил дух. Они относились к ней как к родственнице – ни больше ни меньше, а ведь она жила в Бродхерсте вот уже шесть лет и была к тому же любимицей прежнего хозяина.

– Боюсь, что они принялись за лучший кларет его светлости, – произнес взволнованно белобрысый Джон Вестон, когда почтенная служанка ввалилась в просторную кухню, чтобы налить себе чашечку густых сливок, сдобренных изрядной порцией бренди. Горестное выражение его лица красноречиво говорило о том, что он опять размышлял о печальной судьбе коллекционных бутылок, хранимых им с такой любовью при жизни графа. Поскольку же Лидия, судя по всему, не собиралась выражать ему свои соболезнования по этому поводу, он продолжил излияния: – А я-то так надеялся, что господа хоть с винами обойдутся уважительно, ведь они такие редкие, вы же знаете!

Лидия пожала округлыми плечами.

– Странно, что вы думали так, мистер Вестон. Неужели вы и впрямь полагали, что лорд Фрэдди сделает из них выставку, словно это музейные экспонаты? Разумеется, он их попросту выпьет, и его светлость уже не сможет ему в этом помешать!

– Но я все же рассчитывал на то, – продолжал с отчаянием в голосе Вестон, – что лорд Фрэдди поведет себя несколько сдержаннее. Во всяком случае, первое время.

Лидия отвечала на это с насмешливым фырканьем:

– Ну и чудак же вы, мистер Вестон! Единственный способ спасти чертовы бутылки – это схоронить их все в фамильном склепе.

На лице пожилого дворецкого появилось испуганное выражение.

– Вы имеете в виду лорда Фрэдди и его друзей?

– Святые угодники, я говорю про кларет, мистер Вестон! Хотя, с другой стороны, для этих негодяев такой конец был бы вовсе не так плох, – произнесла она задумчиво и поправила выбившуюся из-под складок чепца прядь.

– Могу сказать вам по секрету одну вещь, если бы не мисс Чина, я бы тотчас же потребовала от них рассчитать меня! Лорд Линвилл никогда бы не потерпел подобного обращения с этой девушкой. И держу пари, что он и вообразить себе не мог, что после его смерти Бродхерст превратится в нечто... нечто наподобие притона! Чего стоят и эта сплошная пьянка, и азартные игры, и эти размалеванные куклы, сами себя величающие леди и шатающиеся взад-вперед по всему дому! – Служанка вздохнула тяжело и, сделав хороший глоток своего питья, вновь принялась делиться безрадостными размышлениями: – Что такое нашло вдруг на этих двоих – Фрэдди и Кэсси? При жизни его светлости они производили совсем другое впечатление.

– Может быть, когда приедет мистер Биггс, чтобы рассмотреть вопрос о наследовании поместья... – начал было Вестон с надеждой в голосе, но Лидия взмахом своей натруженной руки дала понять, что оснований для оптимизма нет.

– Мистер Биггс, ну конечно! – воскликнула она. – Я не жду от него ничего хорошего. Единственное, что он сделает, это введет мистера Фрэдди в право наследования и объявит его девятым графом Линвиллом! И как только этот парень запустит свои руки в добро его светлости, для нас всех, запомните, наступят плохие времена!

Длинное лицо Джона Вестона, казалось, стало еще длиннее.

– А я так надеялся, что его светлость оставит Бродхерст мисс Чине, а вовсе не этим ее злокозненным кузенам. Вот была бы графиня Линвилл! Она бы никогда не допустила, чтобы кто-то вел себя здесь столь постыдно!

Лидия Бройлз, сжав влажные губы, покачала головой со скорбным выражением лица.

– Как бы ни любил его светлость мисс Чину, сделать ее своей наследницей он никак не мог. Ведь она же не настоящая Линвилл. Вы должны помнить, что ее бабушка, леди Делия, была всего лишь сводной сестрой графа. Старые Линвиллы взяли ее ребенком, когда ее родители погибли во время несчастного случая с экипажем, и сделали они это только потому, что были очень близкими друзьями этих бедолаг, и все такое прочее. То, о чем я говорю, случилось очень давно, еще до меня, да и до вас, насколько я понимаю, мистер Вестон. В общем, как ни печально это, в жилах мисс Чины нет линвилловской крови! – Крякнув с сожалением, Лидия подвела всему сказанному мрачный и ужасающе правильный итог: – Но даже если бы в ее жилах текла самая настоящая кровь рода Линвиллов и граф оставил ей одной в наследство Бродхерст, то все равно лорд Фрэдди и эта змея подколодная, его сестра, ни за что не смирились бы.

– Пожалуй, вы правы, – вздохнул пожилой дворецкий и начал вслух вспоминать, как вели себя молодые господа, когда он учил их обращаться с ястребом. Лидия Бройлз говорила дело: Фрэдди и Кассиопея Линвилл занимались только тем, что постоянно плели интриги и ссорились. И помимо всего прочего, они слишком долго ждали своего часа, чтобы позволить какой-то там семнадцатилетней девчонке завладеть состоянием своего дедушки.

– Возможно, все сложилось бы по-иному, если бы мисс Чина была мальчишкой, – произнесла грустным тоном Лидия, чей и без того весьма деятельный язык и вовсе вышел из-под контроля под воздействием выпитого ею бренди. – Или по крайней мере не была бы такой наивной. – Затем, подумав немного, служанка добавила рассудительно: – Хотя с другой стороны, как я полагаю, только фурия могла бы решиться на войну с такими родственниками и попытаться лишить Фрэдди и Кэсси бродхерстского поместья. Пусть они сгинут ко всем чертям, эти двое! – Тут почтенная служанка фыркнула. – Вы еще помянете мои слова: мистер Биггс приедет только для того, чтобы узаконить их притязания на Бродхерст, да скоро вы и сами все увидите.

– Вот если бы вы спросили меня, – вступила в разговор одна из тощих посудомоек, протиравшая громадный дубовый стол, – то я бы сказала вам, что он никогда не сделает этого...

– Но тебя же никто не спрашивает,– оборвала ее Лидия, повернувшись к ней всей своей массой, и погрозила ей пальцем. – Я бы не советовала тебе или кому-то еще разносить сплетни по всей округе и болтать всякую ерунду о мисс Чине или ее кузенах... Молю Господа Бога, чтобы лорд Фрэдди раскошелился наконец и отправил бедную девушку обратно на тот дальний остров, откуда она прибыла!

Внезапно тирада Лидии, вознесшаяся чуть ли не до высот патетики, была пресечена настойчивым звоном колокольчика, призвавшим Вестона доставить хозяину новую бутылку вина и прозвучавшим, таким образом, как бы насмешливым ответом на излияния словоохотливой служанки. Поджав губы, Лидия вернулась к своим сливкам, а Вестон с непроницаемым лицом отправился – в который уже раз! – в лабиринтообразные глубины погреба.

А в это время в своей спальне на верхнем этаже Чина попыталась было заставить себя проглотить ужин, но вскоре поняла, что не ощущает вкуса превосходной стряпни Лидии. Подойдя к окну, она прижалась лбом к холодному стеклу и глянула в залитый лунным светом сад. Экипажи уже были поставлены в каретный сарай, и кружившиеся по ветру листья придавали опустевшей подъездной площадке перед домом таинственный вид. Со стороны розового куста раздался резкий крик петуха, напомнивший ей о бесконечных часах, проведенных ею возле постели занемогшего дядюшки. Молясь в те бессонные ночи о его выздоровлении, она слышала постоянно доносившуюся до нее из полей перекличку ночных птиц, чьи печальные голоса перекрывали отрывистое и хриплое дыхание больного.

Чина закрыла глаза и тяжело вздохнула. Анна, услышав это, отложила в сторону рукоделие и повернулась к своей юной воспитаннице. Взгляд ее, обращенный к девушке, выражал заботу и любовь. Стараясь всячески скрывать от Чины истинное, как представлялось ей, положение вещей, она испытывала постоянный страх перед будущим, которое неизвестно что готовило им обеим. Несмотря на горестно поникшие плечи Чины и то обстоятельство, что внешность ее поблекла в последнее время, поскольку с тех пор, как лорда Линвилла сразил смертельный недуг, девушка перестала следить за своей наружностью, она была воистину прекрасна – даже слишком прекрасна, по мнению всех этих грубых мужланов и джентльменов удачи, которые теперь, когда старый граф уже не был в состоянии поддерживать в доме порядок, беззастенчиво хлопали внизу дверями.

Взять хотя бы того же Фрэдди... Ах, нет, не Фрэдди, а лорда Фредерика Форстона Линвилла, нового графа Линвилла...

Анна поежилась, ощутив отвращение к этому человеку и небезосновательный страх, ибо давно уже замечала откровенно похотливые взгляды, которые бросал он вслед Чине. Особое же внимание ей стал уделять этот Фрэдди после того, как узнал, что дивное сие создание пользуется у его деда исключительным благорасположением. Предаваясь подобным мыслям, Анна снова и снова оценивающе оглядывала Чину. Да, она и впрямь прелестна! Ни у кого из тех, кого знала Анна, не было таких феерически рыжих волос, как у этой девочки, и никто не мог похвастаться такими, как у неё огромными, выразительными глазами, выглядевшими еще зеленее, чем окрестные сады.

В те времена, когда идеалом красоты считалась шаловливая девочка с нежными голубыми глазами и золотистыми локонами, внешние данные Чины, казалось, были далеки от совершенства. Однако в действительности дело обстояло иначе. Господь Бог, благословив девушку – или, напротив, прокляв, как порой в эти нелегкие дни думала с горечью в сердце Анна, – наделил ее стройной невысокой фигуркой и чарующе милым лицом, на котором выделялся благородной формы рот с чувственными губками, соблазнительными, на взгляд мужчин, особенно тех из них, кто обладал теми же наклонностями, что и Фрэдди.

– Чина, – сказала вдруг Анна, – ты не думала о том, чтобы вернуться в Бадаян? Теперь, когда его светлости больше нет в живых, тебе вроде бы нечего делать здесь.

– Вернуться в Бадаян? – как эхо, повторила Чина. – Нет, не думала об этом... Правда, не думала.

Но девушка лукавила, правдой на самом деле было то, что после смерти его светлости она только и думала о возвращении на родину. Однако посвящать в свои мысли Анну Чина никак не желала: во-первых, ей было тяжело говорить своей воспитательнице о предстоящей разлуке, а во-вторых, и это главное, она понимала, что для того, чтобы уехать, ей придется обратиться за помощью к Кэсси, поскольку больше не у кого было попросить на дорогу денег. Девушка посмотрела на Анну глазами, полными грусти. Она думала в этот момент не только о потере своего горячо любимого дядюшки, но и о том чувстве одиночества, которое испытывала в течение целого ряда лет, начиная со дня отъезда ее из Индонезии, когда она отправилась в Англию получать, по словам ее матери, «настоящее западное образование».

Воцарившееся на короткое время молчание нарушалось лишь потрескиванием дров в камине. Первой заговорила Чина.

– Даже если бы я и захотела вернуться домой, то не смогла бы сделать это, – молвила она, – у меня просто-напросто нет для этого денег.

Ей нелегко было произнести эти слова. Но отличавшие ее прямота и честность пересилили гордость, и к тому же для нее не имело никакого смысла лгать, тем более Анне, которая, как помнила Чина, оставалась все эти годы преданной ее компаньонкой и другом.

– О, моя дорогая, деньги-то у тебя, разумеется, найдутся! – воскликнула Анна многозначительно. – Лорд Линвилл, без сомнения, отписал тебе немалую сумму в своем завещании. Во всяком случае, на обратную-то уж дорогу хватит.

В глазах Чины вспыхнула неожиданная надежда.

– Ты и в самом деле полагаешь так?

– Не думаешь же ты, что он забыл о тебе!

Чина улыбнулась горячности Анны. Однако ее наставница, несомненно, была права, дядя Эсмунд не мог забыть свою любимицу. Хотя граф делал все от него зависящее, чтобы жила она в радости, ему было ясно, что родным домом для нее всегда будет Бадаян. И действительно, если бы не его искренняя любовь и нежная заботливость, долгие годы, проведенные ею на чужбине, были бы просто невыносимыми.

Как медленно тянулось время после ее прибытия в Англию! Недели казались месяцами, месяцы – годами! И как бы ни пыталась Чина пореже вспоминать о своей родине, ей казалось, будто не было ни минуты, когда бы она не грезила о далеком острове ее детства. И в самом деле, перед ее мысленным взором постоянно всплывали и белый песок вдоль морского прибрежья, и пронизанные душными испарениями джунгли, и высокие горы, и величественный простор океана. Она старалась не думать о том, что сырой и унылый климат Англии напоминает ей то и дело с издевкой об оставшихся в прошлом тепле и солнце, которых ей так не хватало теперь.

Самыми тяжелыми для Чины оказались годы, проведенные ею в семинарии миссис Крэншау, как называлось среднее учебное заведение для молодых леди, расположенное в самом сердце графства Кент и обязанное своей блестящей репутацией в основном очаровательным, вылощенным манерам его выпускниц, в чьих лицах нельзя было заметить и тени страданий, пережитых юными воспитанницами, особенно Чиной Уоррик, в толстых, поросших плющом стенах этого почтенного учреждения.

С первого же дня своего пребывания в семинарии она стала изгоем, причиной чему послужили не только ее огненно-рыжие волосы и непривычно темный цвет кожи, но и тот весьма прискорбный факт, что прадед Чины по отцовской линии – сэр Кингстон Уоррик, известный в свое время проходимец, – вынужден был покинуть Англию после того, как, если верить слухам, избил до смерти одного джентльмена. Кроме того, сказалось на ее положении и то обстоятельство, что родилась она на далеком острове в Индонезии – стране язычников, хотя, с одной стороны, появление ее на свет в экзотическом крае придавало ей ореол романтичности, с другой оно же возводило незримый барьер отчужденности между Чиной и остальными воспитанницами. И в глазах ее язвительных школьных подруг она всегда оставалась смешной и нелепой.

Растопить лед отчуждения не сумели прирожденное ее дружелюбие и добросердечность. К тому же яркая, броская красота девочки не располагала к Чине и содержательницу семинарии Оливию Крэншау, придерживающуюся строгих викторианских правил, имевшую характер ограниченный и педантичный, чрезмерно щепетильную в вопросах морали и полностью лишенную чувства юмора. Правившая своими подопечными в мрачной уверенности, что следует подавлять любые проявления возвышенных, не предусмотренных регламентами чувств, она яростно ополчилась на это странное маленькое существо с буйными рыжими волосами и неземными зелеными глазами. Взращенная любящим, хотя и не осознавшим в должной мере свою ответственность отцом, который не видел ничего дурного в том, чтобы учить дочь плавать и стрелять, ходить босиком и даже ругаться на разных языках, начиная от греческого и кончая китайским, и при этом забывал о других, куда более важных знаниях, Чина оказалась трудновоспитуемым ребенком, однако Оливия Крэншау, продемонстрировав исключительную настойчивость, все же победила в конце концов.

Чине часами приходилось вызубривать до изнурения уроки в душных классных комнатах, тогда как другим девочкам разрешалось в это время гулять в живописных окрестностях семинарии. В результате в свои двенадцать лет она познала на собственном опыте гнет жесточайшей дисциплины и испытывала постоянную горечь от сознания того, что в направленных на нее глазах главной попечительницы леди Крэншау сквозит неизменно одно недовольство. Столь дорогие для нее памятные вещицы, привезенные с собой из дома, – причудливые морские раковины, собранные ею на берегу рано поутру в самый день отъезда, нитка коралловых бус, подаренная ей старым учителем Тан Ри как амулет, призванный защитить девочку от злых духов, – были все до единого безжалостно отобраны у нее с обещанием вернуть их после того, как ее успеваемость и проявляемое ею прилежание заслужат хотя бы оценки «удовлетворительно». Легкие свободные платья из шелка, с которыми прибыла она в Англию, выглядели в глазах воспитательницы шокирующими добропорядочную публику варварскими одеяниями и посему также были насильственно изъяты у Чины, коей предписывалось отныне носить в обязательном порядке сковывавшие движения панталоны, передники и нижнее белье, вызывавшее невыносимый зуд и болезненные покраснения на коже.

Приведенная в ужас тем фактом, что девушка не видела ничего дурного в том, чтобы иногда, когда в жаркое время года температура воздуха поднималась достаточно высоко, снять с ног туфли или закатать рукава платья, миссис Крэншау строго проследила за тем, чтобы гардероб Чины был полностью обновлен и теперь состоял лишь из платьев исключительно закрытого покроя и с высокими воротниками. Данную одежду надлежало застегивать на все пуговицы, а кожаные ботинки – туго зашнуровывать, поскольку впредь ей строжайше возбранялось ходить босиком. Пышные золотые волосы, которые Чина обычно заплетала в косы, если только не позволяла им ниспадать свободной волной вниз, до самых бедер, были собраны с помощью бесчисленных шпилек в шиньон, слишком тяжелый для ее тоненькой шеи. От подобной прически у нее начались головные боли, лицо побледнело, и она стала уставать, однако миссис Крэншау поздравила саму себя с успехом, ибо ей показалось, что она сумела наконец превратить эту беспокойную, доставлявшую столько неудобств язычницу в образцовый пример викторианской скромности и аккуратности.

В шестнадцать лет Чина закончила наконец учебу в семинарии Оливии Крэншау, получив таким образом «западное образование». Но из-за болезни графа, с которым случился удар вскоре после ее возвращения в Бродхерст, ей пришлось отложить на время возвращение домой, в родной Бадаян. Граф, наполовину парализованный и прикованный к креслу, оказался теперь в полной зависимости от нее, и Чина не видела для себя возможности покинуть его в таком состоянии. Ее никогда не обманывала видимая преданность кузенов своему дедушке, и она содрогалась при мысли о том, что они могут сделать с беспомощным стариком, если тот останется на их попечении...

– Чина, слушай, пожалуйста, когда с тобой говорят! Голос Анны Сидней, прокатившись, казалось, через все бесконечные годы, которые Чина провела в Англии, прервал тягостные воспоминания, державшие девушку в цепких объятиях. Вновь ощущая и холод, и горе, она осознала вдруг со всей очевидностью, что ей не придется больше терпеть автократическую жестокость Оливии Крэншау и что с Бродхерстом ее не связывают теперь ни узы любви, ни чувство долга по отношению к человеку, который уже покинул сей мир.

– Интересно, где витали твои мысли, девочка? Не думаю, что ты слышала хоть слово из того, что я тебе сказала. Неужели ты не хочешь обсудить со мной, как тебе вернуться домой?

– Прошу прощения. – На губах Чины мелькнула горькая усмешка. – Как по-твоему, мои родители не будут против того, чтобы я возвратилась на родину?

– Боже мой, да с чего это ты так заговорила? – вздохнула Анна. – Твои родители вовсе не думали, что ты пробудешь в Англии до конца своих дней! Дорогая моя девочка, тебе незачем оставаться здесь теперь, когда умер твой дядюшка, и хотя я буду по тебе ужасно тосковать, я не вижу причин, почему бы тебе не уехать отсюда.

– Возможно, ты и права, – произнесла с сомнением Чина.

– Конечно, я права, – заявила твердо Анна, прислушиваясь к хлопанью дверей внизу и крикам гостей. Когда до ушей ее долетели грязные ругательства, она поняла, что Фрэдди снова проиграл в карты.

– Если так и дальше дело пойдет, – медленно произнесла Чина с легкой усмешкой на устах, – то к моменту оглашения завещания от наследства лорда Линвилла ничего не останется.

Позолоченные бронзовые часы в главной галерее уже давно пробили четыре, когда последние гости, с трудом держась на ногах, потянулись к выходу, чтобы рассесться по своим экипажам. Разбуженная поднятым ими шумом, Чина осторожно выскользнула из постели и увидела в окно вереницу карет, с грохотом исчезавших в ночной темени. Зная, что вся прислуга давно уже отправилась спать, она накинула на себя шелковый халат и тихонько вышла из комнаты, намереваясь без всяких помех оценить нанесенный сегодняшними собутыльниками Фрэдди ущерб, который, судя по разудалым крикам и воплям, разносившимся по всему дому на протяжении нескольких последних часов, должен был быть весьма значительным.

Ночь и в самом деле прошла в буйных увеселениях дружков нового владельца имения. Вскоре после полуночи Чину разбудили пистолетные выстрелы в саду. Вне себя от страха она подскочила к окну, чтобы узнать, что происходит. Прошло несколько долгих минут, прежде чем она поняла, что Фрэдди с приятелями, прыгая и размахивая пистолетами возле розовых кустов, просто-напросто забавлялись, инсценируя комическую дуэль на потеху дамам. К счастью, никто не пострадал, и спустя какое-то время, когда подобная затея наскучила, все благополучно вернулись в библиотеку, откуда снова послышались громкие крики и смех неистово веселившихся молодых дам. Ну а Чине ничего не оставалось делать, как с учащенно бившимся сердцем вернуться в постель.

Сейчас, когда девушка спускалась по винтовой лестнице в большой холл, погруженный в темноту дом казался ей холодным и таящим угрозу.

В неверном свете мигавшей от сквозняка свечи, которую она несла в руке, изображенные на портретах представители рода Линвиллов взирали на нее хмуро с высоты обшитых панелями стен. Непонятно почему, но их невидящие глаза заставляли Чину чувствовать себя неуютно, и это ощущение пугало и настораживало ее, поскольку раньше, когда она несколько раз вот так же бродила ночью в одиночестве по этому большому дому, ей не приходилось испытывать что-либо подобное.

Чина ничего не могла с собой поделать и ощутила облегчение лишь после того, как очутилась в библиотеке, где в не погасшем еще камине весело потрескивало пламя. Протянув руки к исходившему от очага теплу, она окинула встревоженным взглядом помещение и, к своей радости, обнаружила, что в целом, если не считать опрокинутых кресел и валявшихся по всему ковру пустых бутылок, все здесь оставалось, как прежде. Но едва она пришла к столь утешительному заключению, как тут же вскрикнула от страха, ибо из затененного угла комнаты до нее донесся запинающийся голос:

– Такое впечатление, что ты рассчитывала увидеть тут что-то чертовски ужасное, кузина. Никогда прежде не видел у тебя такого настороженного взгляда.

Чина резко повернулась в сторону говорившего, и сердце ее ушло в пятки: она увидела Фрэдди Линвилла, лежавшего в кресле возле двери. Галстук у него съехал набок, жилет и сорочка были залиты вином. Нездоровая бледность покрывала лицо, налитые кровью глаза покраснели.

– Я боялась, что опять что-нибудь разбили, – призналась девушка.

Стены библиотеки, где она находилась, были уставлены снизу доверху переплетенными в холст и кожу томами, большей частью давно уже ставшими библиографической редкостью первыми изданиями. Рядом с изящным секретером времен Людовика XIV стоял застекленный шифоньер, наполненный ценнейшим фарфором и хрусталем. В состав сего уникального собрания входил и хрустальный кубок тринадцатого века, про который было известно, что таких только три на всем свете: один – здесь, в Бродхерсте, другой – во Дворце дожей в Венеции, а третий – в частной коллекции Марии Кристины Бурбонской, матери испанского короля Фердинанда IV. Именно о нем больше всего беспокоилась Чина: Бог знает, что могло случиться с ним, окажись он в беззастенчивых и грубых руках кого-либо из этой разгульной компании.

– Уверяю тебя, на этот раз мои гости вели себя вполне пристойно! – заявил Фрэдди, поднявшись с превеликим трудом на ноги и направившись к ней нетвердой походкой. – Боялась, что будет разбита еще какая-нибудь лиможская поделка, а? Или, того хуже, одна из рубиновых дедушкиных ваз? Не стану скрывать, это и меня огорчило бы, ведь разбитое стекло мало что стоит на рынке.

Чина нервно сглотнула.

– Надеюсь, вы не хотите сказать, что собираетесь продавать все эти вещи?

– А что в этом такого? Теперь, когда дедушка умер и похоронен, я намерен все переделать в Бродхерсте, обстановка тут, на мой взгляд, чересчур уж спартанская. И я не потерплю возле себя всю эту антикварную мертвечину, которую насобирал он. Деньги куда большая ценность, нежели это старье. Или ты не согласна со мной?

– Вы не можете говорить так всерьез!

– Ну-ну, моя прелесть, не стоит так волноваться! – ухмыльнулся Фрэдди и начал размахивать трясущимися руками перед ее лицом. – Если мне удастся продать эти безделицы, то они скорее всего попадут в какой-нибудь музей, где их выставят на радость публике. Поверь, от них там будет больше пользы, чем здесь, где они сокрыты от всех под замком. – Он громко икнул и затем продолжил: – Та же участь постигнет и эту отвратительную якобинскую мебель. Подумать страшно, сколь долго подобная рухлядь мозолила глаза всем в нашей семье. И я не собираюсь и далее хранить в своем доме такую безвкусицу.

Чина, сжав губы, молча повернулась к огню, прекрасно понимая, что ей не уговорить своего кузена отказаться от его безрассудного замысла. Ни один из них – ни Фрэдди, ни Кэсси – никогда не ценили и не понимали красоты всех этих замечательных творений и исторической значимости собранных в Бродхерсте картин и акварелей известнейших фламандских и итальянских мастеров. Единственное значение для брата с сестрой имела лишь цена этих произведений искусства, выраженная в полновесных фунтах стерлингов, которые можно было бы выручить за них на аукционе. Возможно, потому-то и испытывал старый граф такую симпатию к своей внучатой племяннице, что она единственная изо всех искренне разделяла его любовь ко всему прекрасному.

– Представляю себе, как старик начнет ворочаться в своей могиле, когда к нам на чашечку чая заглянут оценщики! – изрек с недоброй усмешкой Фрэдди. – Вот было бы интересно взглянуть на это, не правда ли, кузина?

Он засмеялся и, проводя тыльной стороной руки по губам, слегка пошатнулся, ибо был пьян как стелька, хотя и, не сознавая того, разыгрывал из себя всесильного и непреклонного хозяина родового поместья Линвиллов. Девять тягостных лет прошли с того дня, как в огненном пламени, охватившем лондонский театр, погибли родители Фрэдди, в результате чего он неожиданно стал правопреемником графского титула. И все это время, к величайшему раздражению внука, его престарелый дед упорно отказывался умереть, несмотря на многочисленные ожоги, полученные им в том же пожарище. Граф не спешил уходить в мир иной, словно, как представлялось Фрэдди, решил дожидаться в своем имении второго пришествия, развлекая себя исключительно тем, что заставлял внуков плясать под свою дудку, будто они всего-навсего марионетки в кукольном театре. Особенно успешно проделывал он это в тех случаях, когда дело касалось денежных вопросов, что и неудивительно, поскольку Фрэдди постоянно испытывал нужду в звонкой монете. С каждым годом граф, казалось, становился старее, но не слабее, и даже удар, поразивший деда в прошлом году, не смог его доконать. И только пневмонии, коей обязан он был на редкость холодному и сырому лету, удалось наконец свести графа в могилу, что вполне отвечало нетерпеливым чаяниям внуков.

Оба они – и Фредерик, и Кассиопея – были несказанно удивлены и обрадованы, когда узнали, что принесли им в конце концов эти ужасные девять лет. Согласно собственным подсчетам Фрэдди, общая стоимость состояния, которое сколотил за свою жизнь Эсмунд Луи Хакомб Линвилл, превышала двадцать тысяч фунтов стерлингов. И это не считая хранившихся в Бродхерсте бесчисленных произведений искусства и акций Ост-Индской компании, приносивших значительный годовой доход.

Фрэдди, новоявленный владелец родового имения и всего, что в нем находилось, испытывал в данный момент невыразимое удовлетворение от сознания того, что стал хоть и временным, но все же абсолютно законным Опекуном своей ненаглядной кузины Чины.

Вот она стоит, протянув свои руки поближе к огню, и, кажется, совершенно не замечает пристально наблюдающего за ней Фрэдди. Просто дух захватывает при виде дивной ее красоты! Танцующие языки пламени отбрасывают золотые блики на рыжие волосы девушки, на изящную, тонкую шею. Длинные, закрученные вверх ресницы обрамляют глаза темной пушистой бахромой. Очи ее еще зеленее, чем сам изумруд. А очаровательная складка в уголках ее влажных пухленьких розовых губ словно подчеркивает таящееся в них искушение.

Она, сама того не подозревая, манила к себе Фрэдди, который видел в ней сейчас стройную богиню, хрупкую и обворожительную, как роза, оставшуюся все еще девственницей, чье неискушенное тело только и ждет прикосновения опытных мужских рук. Фрэдди с жадностью облизал губы. Как красиво охватывают ее бедра струящиеся складки шелкового платья, и сколь явственно обозначилась под ним соблазнительная выпуклость груди!

Трудно поверить, до чего же несчастным, ощипанным птенцом предстала она на пороге этого дома шесть лет тому назад, когда заявилась сюда из своего Бадаяна! Фрэдди, который был на шесть лет старше ее, и, по словам своего дедушки, слишком быстро превратился в самодовольного маленького болвана, нашел невероятно рыжие волосы и раскованные манеры Чины просто предосудительными и почувствовал невероятное облегчение, когда ее отправили с глаз долой в учебное заведение миссис Крэншау. Приезжала она в Бродхерст лишь во время праздников и летних каникул и, к счастью, совсем ненадолго. К тому же, выказывая благоразумность, девочка редко когда покидала свои комнаты, так что о ее существовании нетрудно было и вовсе забыть.

Фрэдди долгое время не думал о том, чтобы уделить младшей своей кузине хоть каплю внимания. Вернувшись же в самом конце 1845 года из двухгодичного турне по континентальной Европе, он обнаружил вдруг, что маленькая дикая протеже его дедушки превратилась в настоящую красавицу. Однако, к его вящему негодованию, эта хитрая лиса сумела втереться в его отсутствие в милость к старому графу и настолько покорить его сердце, что Фрэдди, который, не долго думая, соблазнил бы ее при иных обстоятельствах, был вынужден держать себя в руках, чтобы, не дай Бог, не вызвать гнева в свой адрес со стороны деда.

Но теперь, когда старик покинул сей бренный мир, можно было не считаться ни с чем. Чина, которой в следующем месяце исполнялось семнадцать лет, по случаю чего ей предстояло впервые появиться на балу, особенно влекла к себе своего кузена в силу того обстоятельства, что еще не достигла совершеннолетия. Мысль о юном возрасте кузины доставляла Фрэдди истинное наслаждение, и он, смакуя ее, даже прищелкнул громко языком, что заставило Чину повернуть голову и вопросительно посмотреть на него.

При этом ее платье слегка распахнулось у шеи, и взору кузена предстало восхитительное видение выглянувшего из шелка девичьего тела. Фрэдди, пребывая в пьяном угаре, стремительно ринулся к ней и впихнул ее в кресло.

– Я не могу с собой совладать, дорогая моя! – прерывисто шептал он, обуянный страстью, она же кричала, взывая о помощи. – Ты чертовски хороша! И я сейчас овладею тобой!

Мокрые губы его коснулись нежных уст. Так, совершенно внезапно, Чина Уоррик в первый раз в своей жизни познала мужской поцелуй. Но это не имело ничего общего с тем, что рисовалось ей в волнующих и страстных сценах, которые описывали ее подруги по семинарии, взирая на нее лучистыми глазами и уверяя ее шепотом, что уже испытали все эти радости на себе. То, что происходило в данный момент, вызывало у нее лишь отвращение, что и понятно, помимо всего прочего, Фрэдди, обладавшему манерами конюха, не были знакомы приемы тонкого обращения с женщинами, и к ярму же от него столь сильно несло прокисшим вином и потом, что Чине пришлось бороться с приступом тошноты.

– Отпустите меня! – молила она, задыхаясь, но он не слышал ее, а если бы даже и слышал, все равно не внял бы ей, ибо разум оставил его. Пульс у Фрэдди бешено колотился, руки лихорадочно развязывали тесемки на платье. Страсть полностью овладела им. Это маленькое, на редкость гибкое создание было, как сразу же решил он, едва коснувшись ее, прямо создано для любовных утех.

Услышав треск тонкой ткани, Чина, вжатая в кресло насильником, завопила в страхе. Девушка дорожила этим платьем, поскольку то был подарок от ее родителей, а вовсе не потому, что сшили его из бесценного бадаянского шелка. И теперь, видя, сколь бесцеремонно обращается Фрэдди с ним, она пришла в ужас.

Обрушивая на кузена удары своими маленькими кулачками, Чина предпринимала отчаянные попытки вырваться из его объятий, и наконец ей это удалось. Отбегая от кресла, девушка налетела на латунную стойку возле камина и, не колеблясь, выхватила оттуда тяжелую кочергу, которую незамедлительно опустила на голову Фрэдди. Тот сразу же молча рухнул на пол. Увидев содеянное ею, Чина отшвырнула прочь свое оружие, издавшее при падении зловещий лязг.

Она прижала ладони к щекам. Во внезапно наступившей тишине слышались только посвист огня в камине да шелест ветра за окном, казавшийся ей теперь чьим-то угрожающим шепотом. Проходили длинные, томительные минуты, но Фрэдди так и не шелохнулся, и Чине пришлось поневоле сделать страшное заключение, что он умер.

– Я же убила его! – прошептала она в ужасе и прикрыла ладонями рот. Лицо ее побелело. – Боже святый, неужто это правда?

Девушка попятилась к двери, не в силах отвести взгляд от распростертого на полу тела. Она боялась, что стоит ей отвернуться хоть на секунду, как Фрэдди, словно некое привидение, тотчас воскреснет и, ухватившись за подол платья, перепачкает ее одеяние своей окровавленной рукой...

Выбравшись из библиотеки, она бросилась с придушенным криком бежать. Босые ноги ее ступали бесшумно по толстым коврам, рыжие волосы развевались за ней наподобие стяга. Где-то позади нее хлопнула дверь, но Чина, поглощенная одной единственной мыслью, как бы удрать поскорее, пока никто еще не обнаружил, что здесь произошло, не обратила на это внимания.

Спустя несколько минут Баярд, престарелый ленивый мастифф, был разбужен скрипом проржавевших петель на двери конюшни. Он насторожился и, выскочив с боевым видом из-за розовых кустов, побежал вдоль покрытого изморозью газона к низкому каменному строению. Остановившись у входа в него, пес издал воинственный рык и начал с подозрением принюхиваться к доносившемуся из помещения нежному благоуханию, смешанному с конскими испарениями и запахом навоза. Когда же из душного мрака выскользнула маленькая, закутанная в плащ фигурка, Он оскалил клыки.

– Ах, это ты! – льстиво сказала ему Чина, прекрасно понимая, что громоподобный лай мощного пса немедленно поднимет на ноги всех конюхов, и протянула затянутую в перчатку руку, чтобы погладить его по массивной голове. Опасения ее оказались напрасными, мастифф, узнав девушку, приветственно завилял обрубленным хвостом, а затем, повернувшись, затрусил лениво по направлению к дому. Вздохнув с облегчением, Чина не мешкая вывела лошадь из стойла.

Приторочив одеревеневшими от холода пальцами саквояж к седлу, она вскочила на спину опытного, видавшего виды серого мерина. Стук копыт эхом разнесся по вымощенной булыжником подъездной дорожке. Волосы Чины тотчас украсили водяные бусинки, выделившиеся из тумана, повисшего бесформенными клочьями над промерзшей землей. Она бросила робкий взгляд назад, на высокие, едва различимые в полумраке стены дома, и хотя окна его все еще оставались плотно закрытыми и темными и, следовательно, там пока никто ничего не знал, девушка почувствовала вдруг, что мужество начало ей изменять.

– Я не должна убегать, – шептала она себе, но ее сознание рисовало ей страшную картину: Фрэдди лежит лицом вниз на полу библиотеки, а из разбитой головы течет кровь. Девушка прекрасно понимала, что, убежав, она проявила непростительную слабость и что ее все равно поймают еще до того, как ей удастся скрыться. Но мысль о возвращении назад, в дом, где она снова увидит безжизненное тело кузена, приводила ее в ужас.

Сглотнув слюну, Чина пришпорила своего скакуна, и вскоре крыша дома с бесчисленными островерхими башенками и дымовыми трубами скрылась за старыми вязами. Девушка подняла хлыст и тяжело опустила его на спину коня.

Подстегнутый резким ударом, мерин рванул вперед с такой силой, что если бы Чина переменила решение и захотела возвратиться в усадьбу, она уже не смогла бы повернуть его. Мокрый ветер хлестал девушку по щекам, и к тому же ее пробирала дрожь и от холода, и от некоего щемящего чувства, говорившего ей, что пути назад нет. Она, не обманываясь на свой счет, сознавала, что не обладает достаточным мужеством для того, чтобы предстать перед судом по обвинению в убийстве Фрэдди.

С восточной стороны уже начинал розоветь небосвод, звезды тускнели, а покрытые изморозью поля превращались в перламутровое море, но Чине было не до этого; не замечала она и пролетавших мимо нее округлых кентских холмов и окруженных спящими садиками, уютных деревенских домиков, крытых соломой. Молясь Богу, она могла думать только о том, как бы побыстрее добраться до Лондона и среди кораблей, стоящих на якоре в Темзе, найти какое-нибудь судно, отплывающее на Восток.

Глава 2

Этан Бладуил, капитан и владелец бригантины «Звезда Коулуна», приписанной к Портсмуту, открыл налитые кровью глаза и громко выругался, ибо солнечные лучи, пробившись сквозь прикрытые деревянными ставнями окна в кормовой стенке каюты, падали прямо на подушку и слепили глаза. Взглянув помутненным взором на французские походные часы, тикавшие на туалетном столике, он невольно сощурился, чтобы разглядеть их позолоченный циферблат. Неужели половина девятого? Что за черт!..

Приподнявшись на локте и позабыв на время о пульсирующей боли в висках, морской волк оглядел в недоумении свою каюту, всегда аккуратно прибранную, а ныне превращенную в подобие свалки: такой в ней царил беспорядок. Снова негромко выругавшись, он уже повнимательнее присмотрелся к окружавшей его обстановке, и то, что увидел, не принесло ему радости. Одежда, хранимая обычно в ящиках комода, разбросана по всему цветному персидскому ковру, рукав одной из его прекрасных голландских рубашек залит вином из валявшейся тут же бутылки, сам комод раскрыт, бритвенный прибор из него выброшен, а дорогая рисовая бумага, которую он привез с собой из Японии, кучей лежит вся измятая под письменным столом.

Этан Бладуил скривил свой чувственный рот. Боже святый, неужели он вчера вечером так напился? До такой степени, что стал громить все вокруг, словно взбесившийся буйвол? Бледно-голубые глаза капитана сузились, когда он заметил на полу шкатулку из инкрустированного сандалового дерева, которой надлежало находиться на самом дне его матросского сундучка. Крышка ее была оторвана, лежавшие в ней гинеи таинственно исчезли.

Впрочем, так ли уж таинственно?

– Ты гнусный, пьяный осел! – выругал себя Этан Бладуил, взбешенный тем, что смог вляпаться в историю, как самый последний безусый птенец, впервые оказавшийся в доме терпимости. В том, что он притащил сюда вчера некую черноволосую шлюху, не было ничего страшного. Однако ему следовало бы вести себя осмотрительнее, сунув потаскухе в руку несколько монеток, выпроводить ее взашей, а не разрешать ей оставаться здесь на ночь.

– Теперь ищи ветра в поле! – пробормотал он, выпрыгивая из постели, и плеснул себе в лицо холодной воды из стоявшего поблизости кувшина. Пока он растирался сухим полотенцем, на лице его появилось мучительное выражение, неужели он еще не вырос из пеленок, коль скоро какая-то невежественная дешевая проститутка запросто смогла обчистить его в его же собственной каюте?

Подлетев легкой звериной поступью к окнам, он распахнул ставни и позволил раннему утреннему солнышку слегка поиграть на своем лице.

Первый помощник капитана Раджид Али наверняка смог бы без особого труда разыскать ее, если дать ему такое задание, подумал Этан, зная о том, что этот араб преуспел в свое время в поисках пропавших людей. Только что толку искать ее и снова тащить на корабль? Вернет из своих денежек он не более пенни, да и то если очень уж повезет, ночное же его похождение станет достоянием всей команды, что вовсе ему не улыбалось. Эта шлюха, судя по всему, поднаторела в подобного рода делах и вообще была человеком неглупым. И кто знает, не заслужила ли она то золото, которое вытрясла из него столь беззастенчиво?

Этан Бладуил снова закрыл ставни. Солнечный свет, проникая внутрь сквозь щели между створками, рассыпался золотыми бликами по обнаженному телу, подчеркивая силу мускулистых рук и плотные, отточенные линии плоского живота и ягодиц. Натянув штаны, он принялся собирать с пола листы рисовой бумаги и, покончив с этим, отбросил с нахмуренного лба прядь непослушных каштановых волос.

Услышав стук в дверь, капитан решил, что это пришел стюард с завтраком, и, придав голосу строгость, приказал ему войти. Однако в каюту так никто и не вошел.

– Что там у тебя, Нэппи? – спросил он раздраженно, глядя на дверь. Не получив ответа, Этан, натура, мягко говоря, вспыльчивая, распахнул рывком дверь и, не разобравшись толком, кто стоит в коридоре, рявкнул грубо: – Какого дьявола вам здесь надо?

– Кап... капитан Бладуил?

Гнев Этана испарился так же резко, как и возник, потому что он разглядел наконец пару больших зеленых глаз, смотревших на него из-под отороченного мехом черного капюшона. Взгляд их выражал не меньшее удивление, чем его собственный. Молодая женщина, которой эти глаза принадлежали, взглянула растерянно на его широкую, позолоченную солнцем грудь и, обнаружив, что он не полностью прикрыл свою наготу, повернулась без дальнейших разговоров к нему спиной и заспешила назад, к лестнице.

– Одну минуточку!

Схватив незнакомку за руки, Этан втолкнул ее в каюту, где она тотчас же поразила его тем, что дала отпор с бешенством дикой кошки. Пытаясь вырваться из цепких лап капитана, она остервенело дубасила его по икрам своими обутыми в высокие башмаки ногами. Капюшон откинулся с ее головы, и перед взором моряка предстали распущенные огненно-рыжие волосы. Не на шутку заинтригованный, он отпустил ее. Женщина отпрянула в сторону и, не сводя с него взгляда, стала растирать затекшие запястья. Губы ее были плотно сжаты, в глазах сиял воинственный блеск.

– Кто вы такая? И что здесь делаете? – спросил Этан, когда молчание слишком затянулось.

Вместо ответа она, все так же настороженно глядя на него, снова накинула капюшон на свои кудри. Этан был поражен ее красотой, нежной, как лепесток магнолии, кожей, совершенством формы маленького прямого носика и завораживающим изгибом темно-рыжих бровей. Особенно надолго его взгляд задержался на выбившихся из-под капюшона прядях волос, вившихся у горла, на котором отчетливо было видно, как быстро бьется от страха ее пульс.

Внезапно Этан почувствовал, как к нему вновь возвращается утихшее только что раздражение. В конце концов своей головной болью и разгромом в каюте он обязан был женщине, и хотя именно эта стоявшая перед ним в данный момент особа не имела никакого отношения к ночным событиям, капитан все равно счел своим долгом относиться с неприязнью ко всему ее полу.

– Не будете ли вы так любезны объяснить мне, что вы делаете на борту моего корабля? – потребовал он грозно.

Сквозь опущенные ресницы Чина Уоррик – а это была она – начала непроизвольно разглядывать пару поношенных, сшитых из буйволовой кожи брюк, которые, казалось, прикипели к мускулистым ляжкам. Выше брюк она не смела поднять глаз, обнаженная грудь с играющими мускулами приводила ее в полное замешательство и в первый раз в жизни заставляла задуматься о громадной и волнующей разнице между мужчинами и женщинами. До сих пор она ни разу не видела перед собой обнаженного, пусть и по пояс, мужчину и не могла даже вообразить, что в один прекрасный день окажется наедине с таким вот представителем сильного пола и к тому же в его обиталище. В голове у нее не укладывалось, почему он, несмотря на ее присутствие, не спешит прикрыть свою наготу.

– Прошу прощения, – молвила она наконец испуганным и напряженным шепотом, – я, должно быть... Должно быть, произошла какая-то ужасная ошибка...

Губы мужчины искривились в ухмылке, не предвещавшей ничего хорошего.

– Ты что, надеялась, что я все еще сплю и тебе удастся coвершенно безнаказанно, как и твоей предшественнице еще что-то стибрить у меня? Уж не распространилась ли по городу молва, что капитан «Звезды Коулуна» – редчайший простофиля? – Его бледные голубые глаза закрылись на мгновение. – Хочу предупредить, моя дорогая, что для тебя все эти штучки так легко не пройдут, как для твоей товарки!

От угрожающего тона, которым Этан произнес эти слова, Чина ощутила комок в горле. Она не имела ни малейшего представления, о чем он здесь толкует и отчего испытывает вдруг столько злобы по отношению к ней. Однако в последние две ночи девушка достаточно насмотрелась на поведение своего кузена Фрэдди, который, упившись до одури, принимался говорить не менее несообразные вещи, и посему ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что капитан просто беспросветно пьян.

От этого открытия Чину бросило в жар. Сколько мужества потребовалось ей, чтобы, бросив Бастиана (так звали старого мерина), продолжить путь пешком по безлюдным нескончаемым пристаням, протянувшимся на целые мили вдоль укутанной туманом приливной полосы, а потом потратить немало сил на то, чтобы взобраться по скользким трапам «Звезды Коулуна», чтобы поговорить с ее капитаном! Ведь до этого она никогда не выходила в одиночку за пределы бродхерстского имения...

– Наверное, мне лучше уйти, – проговорила она все тем же чуть слышным шепотом и начала продвигаться к двери.

Однако в ту же секунду ее рука была схвачена цепкой, словно стальной капкан, ладонью капитана Бладуила.

– А я думаю, что нет! – возразил он, придавая своему голосу нарочитую мягкость.

Страх, мелькнувший, как молния, в больших зеленых глазах, лишь усилил его раздражение. Боже милостивый, он вовсе не собирается учинять насилие над этой плутовкой здесь и сейчас! Он и так уже сыт по горло общением с женщинами, и к тому же это создание выглядит слишком уж юным и хрупким.

– Ты все еще не ответила на мой вопрос, – напомнил он ей нетерпеливо и сжал свои пальцы с новой, угрожающей силой.

Чина, чувствуя себя крайне неуютно, оказавшись в плену у этого мужлана, и желая как можно быстрее внести ясность в сложившуюся ситуацию, сообщила лишь:

– Мне нужно в Сингапур, капитан. В порту же я узнала, что ваш корабль отплывает в четверг.

– Допустим, что это так, – изрек капитан. – Однако «Звезда Коулуна» не пассажирское судно, и я не намерен превращать ее в таковое. И это все, что ты собиралась мне сказать?

Чина почувствовала, как у нее в груди громко застучало сердце. Никогда за всю свою защищенную от внешних невзгод жизнь она не встречала человека, подобного Этану Бладуилу, чей гневливый нрав захватил ее буквально врасплох. Источаемая им агрессивная мужская сила, с одной стороны, подавляла, а с другой – вызывала непреодолимый страх. Ее опыт общения с мужчинами был до смешного ограничен. Привыкшая к пустому бахвальству Фрэдди и к мягкому, вежливому обращению человека, приходившегося ей дядюшкой, Чина оказалась мало подготовленной к теперешнему испытанию и совершенно не подозревала о силе женских обворожительных улыбок или лукавых, многообещающих взглядов, с помощью которых могла бы в данном случае легко освободиться от мертвой хватки капитана.

Однако она обладала все же женским инстинктом, и он пришел таки ей на помощь, заглянув в грубое, неуступчивое лицо моряка, девушка вдруг поняла, где может таиться его слабое место. Глубоко вздохнув, она смело посмотрела ему в глаза.

– Я должна немедленно отправиться в Сингапур, капитан, и ваш корабль – единственный, который по расписанию отходит до конца месяца, – заявила Чина. – Возможно, раньше вы и не хотели брать с собой пассажиров, поскольку они не предлагали вам достаточно высокую плату, я же готова выложить за безопасный проезд до Индонезии сто фунтов.

На капитана Бладуила эта сумма, по видимости, не произвела никакого впечатления, хотя она и была впятеро больше обычной платы, взимаемой за подобный рейс на пассажирских судах.

– И что, это будут ассигнации или звонкая монета? – спросил он однако, смягчая тональность.

Чина почувствовала себя неловко, ибо вовсе не хотела лгать. Денег у нее не было, и она собиралась отдать в счет оплаты проезда свое платье из бадаянского шелка, которое, несмотря даже на то, что Фрэдди порвал его, стоило, несомненно, немалых денег.

– Вот что, дорогая моя леди, – произнес решительно капитан Бладуил, принимая ее молчание за свидетельство того, что на самом деле она вовсе не в состоянии заплатить ему указанную сумму, – боюсь, что сто фунтов не окупят всех хлопот, связанных с присутствием на корабле капризной юной особы, и во время столь долгого пути наверняка сопровождаемой к тому же целой сворой услужливых нянек. Кроме того, мне вовсе не улыбается перспектива подвергнуться гневу ваших родственников, которые, несомненно, очень скоро узнают про ваш отъезд, ибо, по всей видимости, вы сбежали из дому, если только, что еще хуже, не являетесь жаждущим приключений синим чулком. – Отметив с мрачным удовольствием, что его слова заставили незнакомку покраснеть от шеи до корней волос, он добавил неприязненно: – Вы же понимаете, что за вашим появлением здесь скрывается какая-то тайна.

Чина почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Она не хотела больше ни минуты находиться в обществе этого неприятного человека, но, с другой стороны, что ей еще оставалось делать? Не могла же она упустить просто так свой единственный шанс вырваться на свободу, ведь в противном случае ей пришлось бы вернуться назад, в Бродхерст, чтобы ее скорее всего посадили в тюрьму за совершенное ею преступление.

– Я могу увеличить цену до двухсот фунтов, – произнесла она неуверенно.

К ее удивлению, Этан Бладуил, откинув назад голову, расхохотался.

– Однако в упорстве тебе не откажешь, малютка! – произнес он с невольным восхищением. – Скажи мне, пожалуйста, что заставило тебя бежать, семейная размолвка или нежелание выйти по принуждению замуж за человека гораздо старше тебя и к тому же малопривлекательного?

Капитан уже понял, что перед ним просто очень молодая, наивная и милая при этом особа, и подумал, что было бы очень жаль, если ей действительно уготована столь печальная участь. Он прекрасно знал, что во многих амбициозных семьях сплошь и рядом достигшую брачного возраста девушку всучивали самому богатому и солидному человеку, какого только могли отыскать. Прискорбно, если и сейчас такой именно случай. Но, с другой стороны, следовало хорошенько подумать, чем ему самому грозят семейные неурядицы этой зеленоглазой барышни.

Внимательно разглядывая ее и видя, что ответом на его вопрос служат лишь надменный взгляд да крепко сжатые губы девицы, Этан не мог удержаться от улыбки, которая, однако, не расположила к нему Чину Уоррик, она была слишком взволнована, чтобы заметить, каким обезоруживающе привлекательным становится капитан Бладуил, когда улыбается. Да и как мог он рассчитывать на симпатию с ее стороны? Манеры у него, по мнению девушки, были чересчур наглые, а квадратные челюсти и поджарое загорелое тело не имели ничего общего с ее представлениями о мужской красоте.

– Я думаю, что мне лучше уйти, – начала она холодно, однако капитан Бладуил вовсе не был расположен теперь позволить этой рыжеволосой загадочной незнакомке ускользнуть от него. В конце концов какое ему дело до того, что она удрала из дому? За двести фунтов вполне можно стать и ее соучастником. Человек беспринципный и к тому же подвыпивший, он решил вдруг поразмыслить над ее предложением.

Скрестив на груди руки, капитан посмотрел на нее с интересом.

– Если я соглашусь взять тебя с собой, где ты возьмешь эти две сотни фунтов?

Пораженная внезапно происшедшей переменой в его настроении, Чина молчала, не зная, что и сказать.

– Ну что, девочка, ты собираешься со мной плыть или нет?

Чина сглотнула. Тот факт, что он согласился неожиданно ей помочь и она, таким образом, теперь оказалась в зависимости от этого неприятного ей человека, так же страшил ее, как и перспектива возвращения домой, где ей снова пришлось бы созерцать лежащее на полу прекрасной бродхерстской библиотеки бездыханное тело кузена.

– Так вы действительно собираетесь взять меня с собой?

Этан снова улыбнулся.

– Не сомневайся в этом. Я тебя возьму, но только в том случае, если ты представишь доказательства, что эти две сотни фунтов и в самом деле будут мне вручены.

– У меня есть кое-какие деньги, доставшиеся мне от дяди, родного брата моего дедушки, – сообщила робко Чина, убеждая себя, что не солгала, разве Анна не говорила, что дядя Эсмунд оставил ей энную сумму, которой вполне хватит на обратную дорогу? И тут же подумала, что вряд ли эта женщина простит ее за то, что она сделала с Фрэдди, и за то, что делает сейчас. – Когда он умер, он оставил их мне.

– Ах, так ты наследница?

Чина посмотрела в сторону, не в силах встретить его насмешливый взгляд. В устах капитана Бладуила эти слова прозвучали на редкость вульгарно.

– И кто же он такой, этот твой дядя? Может быть, мне посчастливилось знать его лично?

Но Чина вовсе не собиралась посвящать капитана в подобные вещи. Она и так уже бросила тень на доброе имя покойного графа, убив его внука и наследника. Так зачем же еще позорить ей своего дядю, называя его имя какому-то пьяному и непорядочному человеку, у которого на уме одни барыши?

– Ты начинаешь меня удивлять, – произнес Этан Бладуил задумчиво, когда тягостное молчание слишком уж затянулось. Протянув руку к ее плечу, он коснулся выбившихся из-под капюшона волос и ощутил невольное волнение, когда золотая прядь обвилась неожиданно вокруг его пальца, словно вверяя себя капитану. И тогда, ухватившись покрепче за локон, он притянул девушку чуть ли не вплотную к своему лицу.

– Чего ты боишься так? – спросил он как можно мягче, заметив в ее глазах страх. – Того ли, что хранишь в тайне и от чего стремишься удрать, или... меня?

Никогда в жизни Чина не оказывалась так близко к мужчине, если, конечно, не считать того ужасного эпизода, когда ей пришлось отбиваться в библиотеке от Фрэдди. Этан Бладуил сжимал коленями полы ее плаща и вообще стоял так близко, что она ясно могла разглядеть щетину на его небритых щеках и почувствовать вовсе не такой уж отталкивающий запах мужского пота, который от него исходил.

– Ну что, маленькая воительница?

Чина ничего не ответила. Она не могла понять себя и по незнанию сочла бешеный стук своего сердца за естественную реакцию на грубость со стороны моряка. Учащенно дыша, она резким движением освободилась от его хватки и, подобрав длинные полы плаща, бросилась бежать. Этан, ринувшись с проклятиями за ней, поймал ее за край одежды, но удержать не смог. И ему оставалось лишь лицезреть, как девушка, метнувшись от него в страхе, словно испуганная лань, стремительно взбежала вверх по лестнице и растворилась в сиянии дня.

Между тем за прошедшие полчаса в гавани произошли разительные перемены. Вокруг было шумно и оживленно. «Звезда Коулуна», пришвартованная в Ост-Индском доке, стояла теперь не одна, а в окружении многочисленных судов, только что прибывших из дальних стран. По пристани сновали изнурённые бесконечными бурями индийцы, другие матросы сгружали с побитых штормами палуб массивные тюки с товарами. Между большими кораблями, стоявшими у причалов, пристроились юркие шхуны, из чьих трюмов извлекались наружу бочонки французских духов и рулоны тонких брюссельских кружев. Вдоль морских судов продвигались неспешно небольшие, оснащенные парусами люгеры, груженные железной рудой и углем. За кормой у каждого из них носились, истошно вопя, неугомонные чайки. А несколько далее, на залитой солнцем площади, образовалось настоящее скопище лошадей, повозок и чертыхавшихся людей, которые все куда-то спешили и поневоле толкали друг друга, пробивая себе путь в толчее.

Чина, растерявшись в такой круговерти, никак не могла сообразить, куда же идти.

– Да тебя же здесь раздавят! – прокричал ей краснолицый моряк, чуть не сбив ее с ног своим бочонком, который он катил, сердито ворча, по уложенным наклонно доскам с борта корабля на пристань. – Шла бы ты лучше отсюда!

Чина с превеликим удовольствием исполнила бы его пожелание, но не верила в то, что сможет пробраться сквозь толпу плотно теснившихся портовых рабочих и между рыскавшими тут же подводами, чьи возницы и сами стремились вырваться из этой сумятицы со своим тяжеленным грузом.

– Эй, девушка, берегись! – раздался громкий окрик, и Чина, судорожно вздохнув, отскочила в сторону. Подкованное железом копыто мускулистого суффолкского тяжеловоза, едва не сбившего ее с ног, защемило на какую-то долю секунды край ее плаща и с силой рвануло. В лицо ей ударила струя пыли, и она, укрывшись в безопасном месте возле груды корзин с фруктами, долго еще откашливалась, пытаясь отдышаться.

– Мисс Чина!.. Эй, мисс Чина!

Девушка, услышав свое имя, подняла в испуге глаза и с удивлением увидела Вестона, старого бродхерстского дворецкого, упорно прокладывавшего к ней дорогу сквозь суматошный кавардак. Мир поплыл перед ее глазами, ноги подкосились, и она непременно бы упала, не подоспей он вовремя благодаря своей трости, которой энергично дубасил по икрам пробегавших мимо рабочих, расчищая себе путь.

Взяв ее за рукав, дворецкий спросил заботливо:

– С вами все в порядке?

– Да-да, Вестон, все хорошо!.. Большое спасибо!

– А я уж было потерял надежду найти вас! Вам не следовало приходить сюда одной, мисс!

Ничего удивительного не было в том, что в голосе Вестона звучала взволнованная нота, ибо никто лучше его не знал, что до этого Чина видела Лондон фактически лишь из окна расположенного в фешенебельном районе Мейфейр импозантного городского дома его светлости и не имела ни малейшего представления о тех опасностях, которые подстерегали сейчас ее, отважившуюся отправиться без провожатых в такое место, как порт.

Он еще крепче схватил ее за рукав.

– Скажите мне во имя всего святого, что вы здесь делаете, мисс? Не может же быть, чтобы вы и в самом деле решили убежать из дома! Правда, миссис Бройлз уверяет, что так оно и есть, но я не поверил ей.

– Я должна была уйти, – проговорила, переходя на шепот, Чина и посмотрела на дворецкого потускневшими, исполненными страдания глазами. – Из-за Фрэдди.

– А что такое с Фрэдди? – произнес недоуменно Вес-тон.

Чина никак не могла облечь ужасную правду в слова. Ну зачем понадобились Вестону ее объяснения? Не может же быть, чтобы он не знал о случившемся! Он должен знать! И не для того ли проделал он весь этот долгий путь, чтобы доставить ее обратно в усадьбу?

Она с виноватым выражением лица, смертельно бледного в слепящем свете дня, промолвила дрожащим голосом, так и не ответив на его вопрос:

– А откуда вы узнали, где меня искать?

– Чонси видел, как вы выводили Бастиана на тунбриджскую дорогу. Мы оба были уверены, что вы едете в Лондон. – У него на переносице появилась озабоченная складка. – Должен вам признаться все же, не понимаю, хоть убейте, зачем вам понадобилось совершать такой поступок, мисс? – И затем он добавил участливо: – Я знаю, вам пришлось нелегко, когда его светлость умер, но, право же, есть другие, более надежные способы вернуться домой в Бадаян! Меня просто ужас охватывает при мысли о том, что могло бы из всего этого выйти!.. Это счастье, что я нашел вас прежде, чем случилось что-либо непоправимо страшное!

Чина с трудом могла поверить, что ему и в самом деле невдомек, почему она убежала из дома.

– О, Вестон, но вы же наверняка должны знать, что я сделала с Фрэдди!

– С лордом Фрэдди? Но вы ничего с ним не сделали, мисс! – Вестон смотрел на нее с искренним изумлением. – Конечно, он не в лучшем расположении духа сегодня. Когда я спустился вниз утром, то оказалось, что он лежит в библиотеке на софе, с ужаснейшей, по его словам, головной болью.

Он сказал, что, судя по всему, упал и ушибся головой об угол письменного стола, что вовсе не удивительно, если учесть количество выпитого... – Дворецкий закашлялся, не докончив фразу, а затем заключил: – Короче, он просто ударился, мисс, и, смею сказать, не так уж шибко. – И полюбопытствовал тут же: – А вам что, известно об этом нечто другое? Чина судорожно сглотнула.

– Так вы говорите, что мой кузен... что Фрэдди вовсе не умер?

Абсурдность такого предположения заставила Вестона зайтись от смеха.

– Умер? Вот так мысль! Нет, ни в коем случае, мисс, хотя нетрудно представить, что подобная перспектива не показалась бы ему сегодня столь уж ужасной: разбитая голова и мучительное похмелье не самые приятные вещи, особенно когда они случаются одновременно!

Чина, ощутив внезапно страшную слабость, непроизвольно ухватилась за руку Вестона. У нее был такой ошеломленный вид, что он почувствовал, как сердце его тревожно забилось.

– Пожалуйста, мисс Чина, давайте вернемся домой. Я убедил лорда Фрэдди лечь в постель, и будет лучше, если вы вернетесь в Бродхерст прежде, чем он или леди Кэсси проснутся. Если они обнаружат, что вас нет, то, боюсь, нам придется очень долго объяснять им, где вы пропадали. Здесь недалеко у меня стоит экипаж, так что вам не придется ехать верхом. Ну а теперь скажите, где вы оставили бедного Бастиана?

Чина устало опустила голову ему на плечо и закрыла глаза, почти не вслушиваясь в его трогательную болтовню, которой он старался успокоить ее. Она была счастлива, так счастлива, что Фрэдди не умер и ни один человек на свете не сможет теперь даже заподозрить ее в том, что она пыталась его убить! И кроме того, девушка безмерно радовалась тому, что едет домой.

Она начисто забыла и о капитане бригантины «Звезда Коулуна», и о просьбе, с которой обратилась к нему, оказавшись в отчаянном положении, что, возможно, явилось следствием испытанного ею огромного облегчения и нахлынувшей вслед затем смертельной усталости. Единственное, что ощущала Чина в данный момент, это настоятельную потребность заснуть. Она опустилась в изнеможении на обтянутые кожей подушки огромного черного экипажа с фамильным гербом Линвиллов на дверце и в ту же секунду погрузилась в глубокий бесчувственный сон.

Леди Кассиопея Линвилл, барабаня длинными, тонкими пальцами по резным дубовым подлокотникам кресла, на котором сидела, хмуро взирала на посетителя, который только что был приглашен в ее будуар. На маленьком столике возле ее локтя был сервирован чай с соблазнительными ломтиками пирога, но все это оставалось нетронутым, хотя тощий, с нездоровой бледностью на лице молодой человек посматривал в ту сторону с видимым аппетитом. У нее не было ни малейшего желания предлагать ему чай, и более того, она не собиралась тратить свое драгоценное время на то, чтобы его успокаивать, хотя от нее не укрылось, что молодой человек явно нервничал. Отпустив лакея коротким кивком головы, хозяйка гостиной окинула посетителя нетерпеливым взглядом.

– Итак, мистер Браун, вы его видели?

Артур Браун, недавно принятый на работу клерк знамёнитой юридической конторы «Бштс и Кенилуорт» с отделениями в Брайтоне, Довере и Лондоне, зашаркал поношенными ботинками по роскошному ковру.

– Да, мэм, – пробормотал он, опустив глаза.

В леди Кассиопее Линвилл чувствовалась некая эксцентричность, лишавшая его присутствия духа, и хотя он не мог определить в точности, что именно это такое, ему было до невероятности трудно встречаться глазами с ее холодным критическим взглядом.

Без всякого сомнения, леди Кассиопее, несмотря на выделявшуюся на властном подбородке черную родинку, нельзя было отказать в красоте. Черты лица ее отличались изяществом и благородством, фигура была идеальной для ее тридцати трех лет. Тщательно уложенные волосы имели приятный каштановый цвет. Как и все Линвиллы, она обладала высоким ростом и королевской осанкой. Однако бесконечные годы ожидания, когда же наконец брат ее унаследует фамильное состояние, оставили глубокие следы на ее лице и образовали у рта упрямую складку. И если оценивать характер сей дамы, то придется признать, что это была жесткая, несговорчивая особа, с сердцем, неспособным к любви. Ей всегда приходилось идти на большие ухищрения, чтобы скрывать низменную свою натуру от дедушки – человека, который не выносил злобу в любом ее проявлении.

С пеленок избалованная и эгоистичная, Кэсси Линвилл обнаружила однажды, когда у нее появился брат Фрэдди, что ее мирок претерпел разительные изменения. Ее невыносимо раздражало, что теперь то внимание, которое раньше уделялось всецело лишь ей, было перенесено, пусть и частично, на это краснолицее, вечно кричащее создание, и горечь от сознания того, что она не одна у отца с матерью, с годами только усиливалась, ибо Фрэдди вырастал в красивого, стройного мальчика с простодушным характером, способного втереться в доверие к любому взрослому, встретившемуся на его пути, и уж тем более к безумно любящим его родителям. Кэсси от всей души презирала его и тайно мечтала о том дне, когда сможет покинуть дом своего отца и навсегда выкинуть из головы этого гнусного, пресмыкающегося перед всеми Фрэдди.

Лишь после того, как ей стукнуло двадцать пять лет и она, таким образом, перешла, по меркам лондонского общества, в разряд старых дев, леди Линвилл дождалась наконец того, чего желала так долго, предложения выйти замуж. Сэр Лайонел Эйджуотер, остановивший на ней свой выбор, был лет на тридцать старше ее и слыл человеком хитрым и беспринципным. Их браку решительно воспротивились не только оба ее родителя, но и старый лорд Линвилл. Кэсси, однако, была непреклонна. Она станет леди Эйджуотер. Будет иметь свой собственный дом и двадцать шесть слуг под своим началом и заставит умолкнуть всех этих сплетников и зубоскалов, распускающих о ней слухи, будто Кэсси Линвилл – холодная гордячка, слишком тщеславная и к тому же злая на язык, чтобы найти себе мужа.

Будучи уже совершеннолетней, она вступила таки в брак без согласия родителей, однако супружеская жизнь ее была недолгой, через каких-то четыре месяца она овдовела, так как сэр Лайонел насмерть подавился костью во время обеда в клубе. Поскольку же он умер, не оставив завещания, все его состояние автоматически перешло к какому-то прыщеватому племяннику родом из Гротона, и взбешенной Кэсси не оставалось ничего другого, как вернуться в отчий дом и примириться с мыслью, что вряд ли кто сделает ей в будущем предложение.

А еще через четыре месяца ее родители и бабушка погибли во время пресловутого пожара в театре. Но Кэсси жалела тогда только о том, что в том же огненном пламени не сгорел и ее брат. В скором времени, однако, ее отношение к брату изменилось. Она сама не заметила, как начала смотреть на него другими глазами. Став наследником значительного состояния, он перестал быть в ее глазах надоедливым, неинтересным типом, заслуживающим лишь крайнего презрения. Всячески подлаживаясь под него, она старалась снискать его расположение, и не зря, когда старый граф пригласил мальчика пожить в свое поместье Бродхерст, Фрэдди настоял на том, чтобы вместе с ним туда поехала и его сестра.

В то время никто из них, конечно, еще не знал, что им придется ждать почти десять лет, прежде чем Фрэдди получит наследство, но Кэсси, которая в этот промежуток времени прониклась к своему брату на удивление глубокой симпатией, чтобы не сказать восхищением, вышколила себя настолько, что никогда не выказывала нетерпения. Не закрывая глаза на слабости Фрэдди, она прекрасно знала, что однажды ему понадобится твердая рука, чтобы управлять доставшимся ему в наследство состоянием его дедушки, и посему у нее были веские причины для того, чтобы терпеливо ждать своего часа.

– Мадам?.. Прошу прощения, мадам, но вы, кажется, не расслышали, что я сказал.

Кэсси Линвилл растерянно посмотрела на стоявшего перед ней нервозного молодого человека, не в силах сообразить, кто же это такой. Затем ее взгляд прояснился, и она усилием воли вернула себя к действительности. Что это ее так вдруг отвлекло? И не странный ли он, этот парень, Артур Браун? Неужто Фрэдди не мог подыскать для этой цели кого-нибудь получше? С ее точки зрения, этого недотепу никак нельзя было назвать человеком способным и достойным доверия, а ведь именно так охарактеризовал его Фрэдди. Она сжала губы, размышляя о том, что протеже ее брата похож скорее на жалкого бесхребетного лизоблюда – вот на кого!

– Итак? – спросила она ледяным тоном, решив, что в данном случае уже ничего нельзя изменить. – Вы говорите, что видели завещание моего деда, не так ли? Так что же в нем содержится?

С лица Артура сбежали последние следы краски, его и без того бледная кожа стала как-то подозрительно мучнисто-белой.

– У меня не было возможности прочитать его целиком, мадам. Я ведь редко когда остаюсь в конторе один, вы же знаете, к тому же мне пришлось порядком помучиться, прежде чем я открыл сейф...

«Без сомнения, так оно и было, слишком уж дрожат у него руки», – подумала с отвращением Кэсси.

– Продолжайте, продолжайте.

– У меня едва хватило времени, чтобы бросить на документ быстрый взгляд, – заикаясь, пробормотал Артур. – Там ведь так много страниц, а я боялся, что кто-нибудь войдет и увидит...

– О чем это вы? Вам заплатили за то, чтобы вы узнали, кто же наследует состояние дедушки, так что вовсе не обязательно было вчитываться в каждый параграф этого документа!

У Артура на шее спазматически задвигалось адамово яблоко.

– Да, я знаю, мадам, – выдохнул он с отчаянием. Кэсси старалась сохранить внешнее спокойствие, но пальцы ее конвульсивно впились в подлокотники кресла.

– Итак, мистер Браун, кто же наследует? Мой брат, лорд Линвилл, разумеется, не так ли?

Артур закашлялся, чтобы хоть как-то оттянуть время. Он не сомневался в том, что ее светлость воспримет новости не наилучшим образом. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что это злобная и мстительная женщина, настоящий дракон, способный сожрать тебя, если сообщишь ему вовсе не то, что желал бы услышать он. И хотя молодой человек бесконечно презирал себя в данный момент за содеянное, сожалея о том, что, поддавшись импульсу, принял от лорда Фрэдди Линвилла весьма крупную взятку, солгать ей он все же не мог, ибо был бы, знал он совершенно точно, тотчас же уличен во лжи, как только по возвращении мистера Бигтса из Восточной Англии будет официально оглашено завещание.

Судорожно вздохнув, он произнес потерянным голосом:

– Это мисс Чина Уоррик, мадам.

Когда в ответ на его слова в комнате воцарилось мертвое молчание, он осмелился бросить в ее сторону испуганный взгляд, и в тот же миг сердце у него ушло в пятки. Кожа на застывшем лице леди Линвилл, как бы натянувшись туго на череп, приобрела жухлый цвет старого пергамента, отчего родинка на подбородке стала вдруг по контрасту особенно заметной. Ее длинные, унизанные драгоценностями пальцы вцепились, словно когти, в подлокотник, и Артур, бессознательно отступив от нее на шаг назад, почувствовал, как его прошиб холодный пот.

– Мадам, вы меня слышите? Я сказал... Бесцветные птичьи глаза, сверкавшие хищным блеском, медленно обратились в его сторону.

– Я слышала вас очень хорошо, мистер Браун.

Артур, одновременно зачарованный и устрашенный нечеловеческим оскалом ее желтых зубов, стоял в нерешительности, чувствуя, что не может просто так повернуться и уйти. Его сомнения разрешила Кэсси. Снова повернувшись в его сторону, она скомандовала в бешенстве:

– Чего вы ждете? От вас больше ничего не требуется! Убирайтесь!

Десять минут спустя Фрэдди спешно разбудили и призвали в элегантный салон его сестры. С запавшими, покрасневшими глазами, с синяком на левом виске, в грязной, измятой одежде, он вовсе не походил на того красивого молодого денди, каким предстал перед своей молодой и наивной кузиной еще накануне вечером. Да и манерами своими он больше напоминал пьяного и распущенного приказчика, а вовсе не благородного джентльмена, равного по рождению королю.

– Должен сказать тебе, что голова у меня просто раскалывается, – заныл он, как только Кэсси закрыла за ним дверь гостиной. – Мне лучше бы остаться в постели, а не вскакивать ни с того ни с сего, чтобы, видите ли, ублажить вашу светлость. Если бы вчера не этот проклятущий... Черт возьми, да что с тобой?

Кэсси прекратила мерить шагами комнату.

– Что со мной? – как эхо, повторила она, глядя на него с откровенным презрением. – Ты бы лучше спросил об этом у своего дражайшего, отошедшего в мир иной деда! Могу поклясться, что он спятил, перед тем как умереть!

– Успокойся, Кэсс, – жалобно попросил он, схватившись за голову, которая и без того разламывалась на части, а от ее пронзительного крика и вовсе превратилась в источник невыносимых страданий. Резко возросшая пульсирующая боль вызывала у него ассоциацию с ударами молота.

– Успокоиться? Как это успокоиться?! Да ты знаешь, что натворил этот простодушный болван? Он оставил тебе в наследство лишь один ничего не стоящий титул! – Она засмеялась горьким смехом, заметив на его беспутном лице недоумение. – Не удивляйся, дорогой мой младший брат, сейчас растолкую, что и как! У меня только что был с визитом мистер Артур Браун – эта тряпка, которая только и может, что хныкать. Так вот, он любезно поведал мне, что мы теперь бедны, как церковная мышь. Все наследует Чина! Все-все! Ты меня слышишь? Все здесь отныне принадлежит ей!

Фрэдди побледнел.

– Но этого не может быть! Конечно, я знаю, что старик души в ней не чаял...

– Души не чаял? – усмехнулась мрачно Кэсси. – Да он просто свихнулся из-за этой льстивой крошки! Да и как могло быть иначе, если она пустила в ход все свои уловки, чтобы завоевать его симпатию! Прикидывалась, что интересуется этими его смехотворными увлечениями, а в конце та просто часами сидела возле его постели, хотя тебе же известно, до чего он стал тогда скучным тупицей! О Господи, могу поклясться, что убила бы эту грязную интриганку! – Голос ее задрожал, и она сжалась в обтянутом парче кресле.

Фрэдди провел рукой по своим взъерошенным волосам и нахмурился, поняв, что ему не справиться с ними.

– Мы должны были все это предвидеть и отправить ее обратно в Бадаян сразу же после того, как она окончила школу, – произнес он хрипло.

– Если ты помнишь, дед не захотел расставаться с Чиной, когда его хватил удар. И она согласилась остаться и ухаживать за ним, делая вид, что поступает так исключительно по зову сердца. – Глаза Кэсси язвительно сузились. – Наверняка эта лицемерка уже тогда знала, или, во всяком случае, догадывалась, что он собирается оставить наследство ей.

– Теперь нас может выручить только одно, – произнес Фрэдди, растягивая в раздумье слова.

Она посмотрела на него подозрительно.

– Что же именно?

– Биггс появится в Бродхерсте самое раннее через два дня. До тех пор, пока ни он, ни кто-либо другой не ознакомился еще с содержанием завещания, последняя воля деда, можно сказать, известна только Господу Богу. Таким образом, у нас достаточно в запасе времени, чтобы действовать наверняка.

Кэсси подняла брови.

– Действовать? Что ты имеешь в виду? Рот Фрэдди скривился в гнусной ухмылке.

– Уверен, ты не станешь отрицать, что нас обоих никак не устраивает провести остаток жизни, прося у Чины подаяние. Нетрудно предположить, что она окажется столь же прижимистой, как и дед. А может быть, и еще хуже. Ты помнишь ту сцену, когда я унес присланный ей сверток бадаянского шелка и подарил его жене лорда Стэйвертона?

– Да-да, это было ужасно! – согласилась Кэсси, вспомнив, как Чина вышла в ледяном молчании из комнаты, а дед пришел в ярость. Оба они – и старик, и эта девчонка – не понимали, что было бы чистейшим расточительством позволить Чине использовать весь драгоценный материал лишь на себя. Уж дед-то должен же был уразуметь в конце концов это ведь лорд Стэйвертон имеет в парламенте решающий голос, а политические устремления Фрэдди могут быть осуществлены только с помощью щедрых подношений. Впрочем, независимо от этого деду следовало бы пойти навстречу внуку и в том случае, коли уж говорить начистоту, если бы Фрэдди своим подарком рассчитывал всего-навсего набить себе цену в ясных голубых глазах Софи Стэйвертон.

Бадаянский шелк, как прекрасно знали Фрэдди и Кэсси, стоил столь дорого, что только богатейшие представители европейской аристократии могли себе позволить расхаживать в нем, и тот факт, что отец Чины Уоррик занимается его производством, вовсе не означает, что она имеет право изводить на себя многие ярды драгоценнейшей ткани. Данного мнения твердо придерживались Кэсси с братом, хотя, разумеется, дед их смотрел на это совершенно иначе.

– А помнишь, Фрэдди, Софи Стэйвертон наотрез отказалась расстаться с шелком, хотя дед и пробовал уговорить ее хотя бы продать кое-что из того, что перепало ей от тебя, – сказала Кэсси со злорадным хихиканьем. – Между тем, насколько я понимаю, у Чины оставалось достаточно ткани на платье.

Фрэдди сделал нетерпеливый жест.

– Да-да, само собой, помню, но все это в прошлом, Кэсси. Какое отношение имеет эта история к тому, что я отказываюсь пресмыкаться перед Чиной и жить на ее подачки, если она и пожелает одаривать нас таковыми? Ситуацию немедленно следует исправить, еще до того, как сюда заявится Биггс.

Глаза Кэсси расширились.

– Но, надо полагать, ты не собираешься с ней разделаться? – спросила она, глядя на брата с нескрываемым восхищением. – Ты не можешь думать об этом серьезно! Сколь бы детально ни разработали мы свой план, нам все равно не удастся никого убедить, что с Чиной произошел несчастный случай за два дня до оглашения ее права наследования огромного состояния! Да и, кроме того, как намереваешься ты осуществить свой замысел? Мы, конечно, и раньше занимались всякими, скажем так, не очень чистыми делишками, но, дорогой мой брат, подобного рода преступление требует весьма тщательной предварительной подготовки!

– Господи помилуй, Кэсси! – запыхтел недовольно Фрэдди. – Неужели ты принимаешь меня за круглого идиота? Даже такой старый маразматик, как Роланд Биггс, и тот заподозрит неладное, если с ней случится неожиданно какая-нибудь напасть! А я вовсе не желаю, моя дорогая сестра, встретить свой смертный час с петлей на шее!

– Вот и хорошо, – проговорила кисло Кэсси. – Но что же тогда?

Фрэдди удостоил ее самодовольным и снисходительным взглядом.

– Все на самом деле проще простого, я собираюсь на ней жениться.

– Что?!

– То, что слышала. А почему бы и нет? Став ее законным мужем, я получу полное и законное право управлять всем ее имуществом, а так как мы не в самом близком родстве, то никто не посмеет даже слова сказать против нашего брака.

– А что, если она не согласится?

Фрэдди, повернув голову, взглянул на свое отражение в занимавшем всю стену зеркале. На губах у него появилась удовлетворенная ухмылка. Несмотря на сиявший всеми цветами радуги синяк, украшавший его висок, он был настоящим красавцем: ни одна женщина, не исключая и его юной и впечатлительной кузины, не сможет устоять перед его чарами.

– Не беспокойся, Кэсс, она согласится и, должен заметить, весьма охотно, – заверил он сестру, зевая. – Ну а теперь прости меня, я возвращаюсь в постель. Будь умницей, распорядись, чтобы меня не беспокоили, ладно?

Глава 3

Бродхерст, дарованный первому лорду Линвиллу юным королем Эдуардом VI, представлял собой внушительное поместье, опоясанное стенами, простиравшимися на мили и мили кругом по плодородным кентским равнинам. В главной усадьбе располагалось массивное здание из местного серого камня, увенчанное множеством башенок. Возведенное после Реставрации на месте норманнской крепости, разрушенной пуританами в 1645 году, и перестроенное пятым графом Линвиллом в современном ему георгианском стиле, оно насчитывало сорок комнат, в каждой из которых имелись изысканной работы фризы и полированные панели, украшенные впечатляющей коллекцией фламандских гобеленов шестнадцатого века. К центральному корпусу величественного сооружения подступали с обеих сторон ярусные сады, заложенные командой итальянских архитекторов. К искусственному озеру, в котором между водяными лилиями чинно плавали ручные лебеди, спускались от дома террасами зеленые газоны. Выше обширного розария размещались беседки и конюшни, поросшие травой загоны для лошадей, фруктовый сад, помещения для сушки хмеля и плантации этого растения, входившие составной частью в обширное бродхерстское хозяйство.

Фрэдди Форстон Линвилл, выйдя из отделанной золотом Утренней комнаты на маленькую застекленную веранду, скользнул рассеянным взглядом по заботливо ухоженному парку и весело рассмеялся, когда его взору предстала небольшая каменная часовня, примостившаяся среде буков на дальнем берегу озера, где два дня назад нашли свой приют останки старого графа.

– Неужели ты собрался лишить меня того, что по праву принадлежит мне? – возгласил он громко. – При жизни твоей я немало претерпел от тебя, дорогой мой дедуля, по теперь, почив вечным сном, ты не сможешь уже мешать мне поступать, как захочется!

Его охватило веселье. Неужели его дед и впрямь ожидал, что он позволит смиренно ускользнуть состоянию Линвиллов в руки этой крошки, Чины Уоррик, которая если и может претендовать на фамильное имя, то лишь потому, что ее бабушка, леди Делия Линвилл, приходилась графу сводной сестрой?

Прихлебывая из чашки, которую он держал в руке, сдобренный вишневой наливкой чай, Фрэдди вернулся обратно в Утреннюю комнату и остановился полюбоваться картиной Ван-Дейка, висевшей над облицованным розовым мрамором камином. И тут же начал прикидывать, какую цену могут назначить за нее оценщики. Однако он недолго ломал голову над данным вопросом. Для того чтобы выяснить это, будет бездна времени впереди, решил лениво Фрэдди и тут же переключился на другую, более важную в данный момент тему – на предполагаемую женитьбу его на кузине.

Хотя большую часть вчерашнего дня он провалялся, нежась, в постели, его времяпрепровождение тем не менее нельзя было назвать абсолютно праздным. Он был занят тем, что размышлял о своей будущей невесте и решал, с чего и как начинать осуществление своего замысла. Не сомневаясь в успехе, он, однако, должен был учитывать то обстоятельство, что Чина горюет по поводу смерти своего дядюшки. И хотя Фрэдди не был намерен соглашаться на всякие там отсрочки со стороны девушки на том основании, что граф всего три дня как в гробу, он все же не собирался грубо и нетерпеливо препятствовать ее изъявлениям собачьей преданности по отношению к дяде. Гораздо разумнее расположить ее к себе нежными словами и уверениями в своей дружбе и затем непременно, любыми путями вытянуть из нее обещание выйти за него замуж. Когда же состоится их бракосочетание – до прочтения завещания или после, – не столь уж и важно, после помолвки она не сможет уже отвергнуть его предложение.

Услышав шуршание кринолинов в вестибюле, Фрэдди обернулся. От него не ускользнуло, что Чина, завидев его, отпрянула назад.

– Ты торопишься куда-то, кузина? – произнес он томно.

Она минуту помедлила, прежде чем подойти к нему. Встреча с ним крайне удивила ее, ибо не в привычках Фрэдди было подниматься так рано. Поскольку же он провел вчера весь день в постели, она надеялась, что избавлена от выяснения отношений со своим кузеном по крайней мере до полудня. Увидев, однако, что удача в данном случае не сопутствует ей, девушка решила, что лучше всего при сложившихся обстоятельствах поприветствовать его тоном, в меру любезным и в то же время выражающим недоверие и упрек.

– Черт побери, у меня такое впечатление, будто ты не расположена сейчас встречаться со мной, – заключил он, не сводя с нее взора, и был весьма раздосадован, когда она, судорожно вздохнув, взглянула на синяк, украшавший его висок.

Вероятно, этот-то ничего, казалось бы, не значащий взгляд девичьих очей и подстегнул тщеславие Фрэдди, побудившее его тотчас отбросить в сторону тщательно вынашиваемый им план и импульсивно и необдуманно приступить к осуществлению своего замысла, хотя нельзя исключать и того, что в данном случае могла сыграть свою роль и искренняя вера его в то, что ни одной женщине не устоять перед его байронической внешностью. Следует учитывать также и то обстоятельство, что он ощутил неодолимую потребность немедленно дать выход обуревавшим его чувствам при виде этого маленького рыжеволосого создания – стройной, невыносимо очаровательной девушки, стоявшей перед ним в глухом черном утреннем платье и с приоткрытым ртом.

Что бы там ни было, факт остается фактом, Фрэдди, не в силах сдерживать себя, схватил Чину за руки и тут же – кстати, весьма опрометчиво – сделал ей предложение. И получил отказ!

Однако он и мысли не мог допустить, что Чина и в самом деле способна отвергнуть его. А неуверенный тон ее, вызванный потрясением, которое она испытала, услышав о намерении кузена жениться на ней, он приписал обычной девичьей скромности и ею же объяснил и полученный им отказ. И посему повторил свое предложение. Но снова, причем куда решительнее, чем в первый раз, был поставлен на свое место.

– Мне очень жаль, Фрэдди, – заявила Чина вполне определенно, стоя перед Фрэдди с побледневшим лицом. – И скажу честно, меня глубоко тронуло твое желание позаботиться обо мне после смерти моего дядюшки, но я намерена вернуться домой в Бадаян, у меня нет причин оставаться здесь и дальше.

– Нет причин? Чина, дорогая, а разве я недостаточная причина?

Высвободив осторожно свои руки, она произнесла рассудительно:

– Нет, Фрэдди. Прости меня, но ты ведешь себя несерьезно. Надеюсь, тебе и самому это понятно.

– Ах, оставь! – взорвался он. – Если ты отказываешь мне из-за того, что произошло позапрошлой ночью, то обещаю, что больше никогда не стану обращаться с тобой как обычный насильник. Я поступил тогда непростительно гадко. Но почему, черт возьми, ты так смотришь на меня?

– Выходит, ты все знал? – прошептала Чина, пораженная своим открытием.

– Разумеется! Неужели ты и вправду подумала, что я расскажу безнадежному зануде Вестону или кому-то еще, что из-за тебя я оказался на полу? Или о том, почему ты хватила меня кочергой?

Чина испуганно уставилась на него. На устах Фрэдди заиграла улыбка – спокойная, как у сытого тигра, одновременно не сулящая ничего хорошего.

– Я бы мог отправить тебя в тюрьму за покушение на мою жизнь, дорогая, но, поразмыслив, решил, что вина за случившееся ложится на меня одного: ты не пошла бы на такие крайности, не напугай я тебя до полусмерти.

– Очень мило с твоей стороны!

– А разве не так? И я не вижу причин, почему бы нам не позабыть этот неприятный инцидент, после того как ты согласишься выйти за меня замуж.

– Но я вовсе не собираюсь выходить за тебя замуж, – проговорила Чина твердо.

В ответ он засмеялся легко и беспечно.

– Ты что, забыла, что ты еще несовершеннолетняя и потому не вправе принимать такие решения?

– Нет, я не забыла, – сказала Чина. В ее глазах появился огонек, который мог бы насторожить любого, кто знал ее по-настоящему. – А вот ты, судя по всему, забыл, что мои родители еще живы, и если бы даже я и захотела вдруг выйти за тебя замуж – к чему я, однако, никак не стремлюсь, – то все равно не смогла бы сделать этого без их согласия.

– Похоже, так оно и есть, – признал Фрэдди после минутного раздумья. Он был уязвлен тем, что, откровенно говоря, совершенно упустил из виду данное обстоятельство, Чина, которая уже была сыта этим странным, неприятным для нее диалогом, решительно положила их беседе конец, сдержанно кивнув кузену головой и молча удалившись.

«Надо же такому случиться!» – думала он в бешенстве. Фрэдди, наверное, окончательно лишился рассудка, если рассчитывает, что она согласится когда-нибудь выйти за него замуж. Его поведение только усилило ее уверенность в том, что Анна права и что чем быстрее она покинет Англию, тем лучше. А пока что ей следует уповать только на то, что она сумеет все же убедить Фрэдди, что нет никакого смысла настаивать на этом браке, что бы он ни говорил, что бы ни делал, это все равно ни к чему не приведет.

Однако она глубоко заблуждалась относительно Фрэдди. Чувствуя себя униженным и оскорбленным и твердо решив, несмотря ни на что, довести до конца дело, ее кузен вернулся к себе в комнату. А полчаса спустя он вновь появился внизу и в резких выражениях велел подать ему экипаж. Когда же распоряжение его было выполнено, он обратился к кучеру с несколькими краткими указаниями и затем разместился со вздохом на кожаных подушках, приготовившись провести дневное время в местечке под названием Тунбриджский источник в компании некоего подозрительного типа по имени Джек Вейр, недавнего обитателя Ньюгетской тюрьмы. Их встреча состоялась в одном малолюдном притоне, удаленном от главных почтовых трактов, и длилась она недолго. В конце ее Джек Вейр получил внушительную сумму денег, после чего оба джентльмена разъехались в разных направлениях.

– Собираешься прогуляться верхом? – полюбопытствовал Фрэдди, повстречав свою кузину в сводчатом фойе главного холла на следующее утро. Погруженный в чтение газеты, он не сразу заметил ее, и только шелест бархата по каменному полу заставил его поднять голову. Пульс его учащенно забился. Он увидел, что она снова нарядилась в ту самую отделанную черными лентами амазонку, которую не надевала с тех пор, как старик заболел.

– Я подумала, что неплохо бы покататься немного на Бастиане, – ответила Чина.

– Ну что ж, проветрись, кузина, – проговорил он непринужденно нарочито фамильярным тоном и снова уткнулся в газету. Чина, чувствовавшая себя теперь гораздо лучше, нежели в прежние дни, подобрала юбки и выбежала из дома. Если уж Фрэдди смог выбросить из головы давешнее, столь неприятное для нее объяснение и вести себя так, как будто ничего не случилось, то уж она и подавно сумеет сделать то же самое!

– Доброе утро, мисс! – Возле конюшни стоял седовласый мужчина в заношенном кожаном фартуке и держал под уздцы Бастиана. Дотронувшись вымазанными маслом пальцами до челки коня, он заметил с усмешкой: – Самое время прокатиться. Просто прогуляться куда лучше, чем проделывать длинный путь в Лондон, как это было два дня назад!

– Спасибо, Чонси, – промолвила мягко Чина, всегда относившаяся с большой симпатией к бродхерстскому старшему конюшему.

Натянув перчатки и ловко взгромоздившись в седло, она позволила слуге слегка подтянуть стремена и затем, тронув скакуна концом хлыста, отправила его рысью в сторону парка. Не прошло и минуты, как она уже исчезла из виду на окаймленной густыми зарослями дороге. Копыта Бастиана выбивали громкую дробь, от которой по утренней росе сыпались искры.

Резкий осенний ветер холодил щеки девушки, тяжелый запах последних предзимних цветов задувал в ноздри. Она чувствовала себя так, словно с плеч ее свалилась невероятная тяжесть. Ей казалось, что она освободилась наконец от воздействия, оказывавшегося на нее гнетущей атмосферой огромного дома, и от беспросветного отчаяния, которое отравляло' ее существование с того самого дня, когда Эсмунд Линвилл слег в постель, чтобы больше никогда не подняться с нее.

Бледное октябрьское солнце было на удивление теплым. Оно рассеивало застоявшийся еще кое-где туман и посылало золотые блики на беспокойную поверхность рукотворного озера. Чина, повернув Бастиана к водоему, поскакала по гравию искусно обложенной камнями дорожки. Взору ее открылась удивительная картина. Приложив ладонь к глазам и привстав в стременах, она увидела, как с воды взлетела, громко хлопая малиновыми крыльями, стая диких уток. Отвлеченная этим зрелищем, она ослабила на мгновение поводья и была посему застигнута врасплох, когда Бастиан, испугавшись, должно быть, шума, производимого крыльями птиц, проносившихся прямо над его головой, встал неожиданно на дыбы и бросился в ужасе прочь от озера. Наклонившись, чтобы потрепать коня по шее и попытаться таким образом успокоить его, Чина едва не вылетела из седла, ибо Бастиан мчался, закусив удила, с прижатыми к голове ушами и перейдя в паническом страхе с крупной рыси на безудержный, бешеный галоп.

Испуганная до предела Чина тем не менее не пыталась его остановить. Она прекрасно понимала, что у нее просто не хватит сил, чтобы заставить его повиноваться, и что ей не остается ничего другого, как только ждать, когда он сам замедлит свой бег, и надеяться, что сможет удержаться в седле, даже если он вдруг споткнется или, того хуже, угодит ногой в барсучью нору.

Из-под копыт Бастиана летела комьями развороченная земля, в глазах Чины рябило от бешеной скачки и мелькали какие-то зеленые и коричневые пятна. Шапочка соскочила с ее головы, и обретшие свободу волосы скатились золотой волной по обе стороны разгоряченных щек.

Почти в мгновение ока конь пересек раскинувшийся к западу от дома парк и теперь скакал, не разбирая дороги, по холмам. Не снижая скорости, он преодолевал опасные сырые низины и узкие прогалины и вихрем пронесся под низко нависшими ветвями высоченных столетних дубов. Затем в том же бешеном темпе промчал по обширным полям, уже вспаханным после жатвы, и устремился прямиком к древней, поросшей мхами стене, обозначавшей конец плодородных бродхерстских угодий и границу поместья. Это было высокое, чуть ли не в рост человека ограждение. Выложенное из раздробленных камней, оно образовывало на местности правильный многоугольник, отделявший вересковые пустоши от возделанных помещичьих участков. Чина знала, что простиравшаяся за стеной равнина была дикой, безлюдной и болотистой. Во многих местах на ней возвышались острые скалы.

С пересохшим от волнения горлом девушка резко дернула за поводья в отчаянной попытке образумить животное или хотя бы изменить направление его бега. Она понимала, что Бастиан легко может переломать себе ноги, когда, перемахнув на полной скорости через ограду, приземлится на неровную почву на другой стороне, и при падении раздавить ее своей тяжестью.

Внезапно поводья выскользнули у нее из рук. Она наклонилась вперед, чтобы схватить их снова, но не смогла. Теперь уж ничто не сможет заставить Бастиана повернуть в другую сторону, решила она, и посему, собравшись с духом, приготовилась к неизбежному.

Неподалеку, откуда-то из орешника, раздался выстрел. Он испугал обоих, и бешено мчавшееся животное, и девушку. Слегка оглушенный Бастиан неожиданно, буквально в нескольких дюймах от стены, изменил направление, задние ноги его, задрожав, стали подгибаться. Чина, которая приподнялась в стременах, чтобы спрыгнуть в подходящий момент, и была, таким образом, совершенно не подготовлена к подобному повороту событий, вылетела из седла и, перекатившись через голову лошади, рухнула на землю.

– Привет! Вы не ранены?

Благодарение Богу, ранена она не была. Полежав какое-то время на спине и вглядываясь невидящими глазами в кусочек неба над головой, Чина наконец пришла в себя и с усилием поднялась на ноги. Платье, выпачканное грязью, порвалось в нескольких местах, лицо и волосы также были не в лучшем виде, однако девушка не думала об этом в данный момент. Повернув голову на звук голоса, она застыла от неожиданности, ибо увидела загорелую и обветренную физиономию не кого иного, как капитана Этана Бладуила.

Он сидел верхом на пегой кобыле с противоположной стороны стены и изучал ее с тем же самым выражением недоумения, как и она его. С минуту они молча разглядывали друг друга, пораженные непредвиденной встречей, а потом капитан Бладуил откинул назад голову и коротко расхохотался.

– Не будете ли вы любезны объяснить, что вы нашли столь веселого в едва не закончившемся трагично происшествии? – спросила Чина, выражая всем своим видом презрение.

– Тысячу извинений, мисс Уоррик! – спохватился Этан Бладуил. Веселое выражение исчезло с его лица. – Я совершенно не ожидал увидеть вас снова и к тому же при таких... таких необычных обстоятельствах.

– А как вы узнали мое имя? – поинтересовалась Чина, твердо помня, что она предусмотрительно не стала представляться ему во время их встречи на корабле, произведшей на нее самое неблагоприятное впечатление. Она была уверена, что, как ни абсурдно это звучит, тогда он не был столь высоким и вызывающе красивым, как сейчас.

Помня, что в тот раз он предстал перед ней в шокировавшем ее совершеннейшем дезабилье, уж не говоря о том, что в его каюте царил несусветный беспорядок, она никак не могла поверить в то, что за столь короткое время он смог приобрести поистине респектабельную внешность. И тем не менее это было так. В изящно скроенном пальто серо-сизого цвета и изысканных, подобранных в тон замшевых бриджах он смахивал на совершающего неспешную прогулку джентльмена. Шейный платок его, аккуратно повязанный, выглядел просто сияюще белым по сравнению со смуглым лицом, а каштановые волосы, которые, как она помнила, грязными прядями свисали ему на лоб, были теперь вымыты и тщательно расчесаны.

Несмотря на внешнюю элегантность, капитан Бладуил держался крайне непринужденно, что никак не соответствовало правилам поведения, установленным лондонскими денди тех дней, которые должны были бы, со своими кружевными гофрированными манжетами и до абсурда пышными жабо, просто поднять на смех его простоту. Приведенная в замешательство тем очевидным фактом, что он смог столь легко преодолеть невидимый барьер между ее миром и своим, Чина удивленно спросила:

– Интересно, а кого вы пришли повидать? Наверное, кого-то в Бродхерсте?

Этан, перемахнув спокойно на своей кобыле через пограничную стену, спешился и, не отвечая на вопрос, принялся разглядывать девушку. Потом достал из нагрудного кармана пальто чистый батистовый носовой платок и с его помощью стер с ее лица грязь, после чего потянул к себе ее руки и внимательно осмотрел оставшиеся на них глубокие красные ссадины.

– Ничего страшного, – заверила его Чина, высвобождая свои руки, и отступила от него на безопасное расстояние. Она ощутила странное волнение, когда он коснулся ее, но объяснила это легким головокружением после падения. – Окажите милость, ответьте все же на мои вопросы, капитан. Итак, что вы делаете здесь, в Бродхерсте? И как узнали мое имя?

– Но я бы хотел раньше услышать, как это вы ухитрились чуть не сломать себе шею, скача на этом неуправляемом животном, – произнес он, указывая на Бастиана, который уже успел перевести дыхание и теперь мирно пощипывал траву в нескольких шагах от них.

– Его испугала стая диких уток, если уж вам так надо это знать, – проговорила Чина тоном, ясно дававшим понять, что у капитана нет никаких прав учинять тут допрос.

Приступив к поискам своего ботинка, слетевшего с ноги во время падения, она не заметила странной складки, появившейся в уголках его губ, и точно так же не обратила внимания на наступившую внезапно напряженную тишину. Когда же она наконец подняла голову и, встревоженная затянувшимся молчанием, посмотрела на него с любопытством, он отвернулся и быстро наклонился, чтобы поднять маленький кожаный ботинок, валявшийся на траве как раз рядом с ним.

– Это то, что вы искали? – спросил он вежливо. Лицо Чины прояснилось.

– Да, благодарю вас! Не могу себе представить, как это он свалился.

Она протянула руку, но капитан Бладуил, и не думая расставаться с ботинком, пригласил ее жестом вместе с ним к ближайшему дереву. Девушка открыла было рот, чтобы выразить свое возмущение. Однако его веселый взгляд яснее ясного говорил ей, что ее недовольство и так не укрылось от него. И поэтому, пересилив себя, она лишь молча сжала губы, ей вовсе не хотелось, чтобы он снова разразился безудержным смехом.

Подойдя к указанному месту, Чина подобрала юбки своей амазонки и, протянув ногу к башмаку, целомудренно отвела взгляд от своей же собственной ноги, не желая лицезреть ее в столь неприличном виде, в те времена не полагалось обнажать свои ноги выше щиколоток, даже если они в чулках. Она очень надеялась, что капитан Бладуил поведет себя в данный момент как джентльмен. Преклонив колено, Этан услужливо надел на ее ножку ботинок, и так как его голова оказалась в непосредственной близости от нее, девушка не могла не заметить, что его пышные каштановые волосы по-мальчишески вьются вокруг ушей. Чувствуя, как волна краски заливает ее щеки, она незамедлительно отвернулась, твердо уверенная в том, что не к лицу юной особе делать такого рода открытия.

– Благодарю вас, – произнесла Чина, постаравшись придать своему голосу как можно больше достоинства, когда капитан снова принял вертикальное положение. Отряхнув юбки, она подняла подбородок и посмотрела ему в глаза. – Ну а теперь вы ответите мне все-таки?

– Разумеется, – ответил он просто. – Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы повидать вас. Мне нужно поговорить с лордом Линвиллом.

У Чины от удивления поднялись брови.

– С моим кузеном?

Но тут ей пришлось отвлечься от этой темы. Не говоря ни слова, он поднял ее на руки и посадил на свою кобылу. Губы его при этом искривились в многозначительной усмешке.

– Зачем вы это сделали, капитан Бладуил? – спросила Чина ледяным голосом.

– Мне пришло в голову, что вы скорее всего предпочтете возвращаться домой верхом, а не пешком, – объяснил он учтиво, думая, однако, о том, что весит она слишком уж мало и что талия у нее такая тоненькая, что он может обхватить ее двумя ладонями.

– К счастью, я способна управлять своей лошадью, – заявила она решительно. – Так что нам ни к чему обмениваться конями.

В его глазах заиграли веселые нахальные искорки.

– Моя дорогая мисс Уоррик, а с чего вы взяли, что мы собираемся обмениваться лошадьми?

– Но вы же сказали...

– Я сказал лишь то, что вы, вероятно, предпочтете поехать верхом, потому что возвращаться пешком слишком долго.

Брови Чины снова поднялись.

– А почему это я должна возвращаться пешком? Он опять ухмыльнулся наглой усмешкой.

– Кажется, я забыл упомянуть, что ваша лошадь захромала. Возможно, она повредила себе сухожилие, когда пересекала болото.

Гнев Чины немедленно испарился. Теперь она и сама видела, что Бастиан, стоявший неподалеку с висевшими по бокам поводьями, поджимает левую заднюю ногу. Испустив вопль, девушка принялась слезать с седла, но только для того, чтобы цепкие, сильные пальцы капитана Бладуила безжалостно схватили ее за запястья.

– Нет никаких причин для беспокойства, моя дорогая крошка. Ваша лошадь доберется до конюшни следом за нами, и там уж займутся ею.

Его голубые глаза встретились с ее, и у Чины создалось не очень приятное впечатление, что он не даст ей слезть с коня: заставит ее, применив силу, оставаться в седле. «Интересно, что ему нужно от меня? – размышляла она со страхом. – Неужто травма Бастиана и впрямь столь уж серьезна?»

– Я вас уверяю, он оправится уже через пару дней, стоит только дать ему отдохнуть, – произнес капитан. – Ну а теперь не будете ли вы любезны, мисс Уоррик, позволить мне ехать верхом рядом с вами? Или я обречен шагать в такую даль пешком?

Чина сжала губы. Поставив вопрос таким образом, он фактически лишил ее возможности ответить отказом, если, конечно, она не хотела показаться грубой и бестактной. И к тому же он ведь хозяин лошади.

Девушка отвернулась от него, чтобы он не заметил на ее лице досадливого выражения.

Негромко крякнув, капитан Бладуил вскочил в седло позади нее.

Щеки Чины зарделись, когда она почувствовала, как крепко он прижал ее к себе, но тут внимание ее переключилось на длинноствольный пистолет, который он достал из кармана брюк и спрятал в дорожную сумку, притороченную к седлу.

– Так это вы своим выстрелом остановили Бастиана?

– Да, я. И вы просто в рубашке родились, что я смог это сделать, – изрек он мрачно. – Мне не оставалось ничего другого, не сделай я этого, он наверняка ринулся бы штурмовать эту стену.

Чина посмотрела на него, и он впервые заметил, что ее загнутые вверх ресницы словно посыпаны золотой пылью.

– В таком случае я должна поблагодарить вас за то, что вы избавили меня от серьезной опасности. – Девушка произнесла эти слова столь рассудительно, что он внезапно засомневался, а умеет ли она вообще смеяться или хотя бы улыбаться. Она между тем продолжала задумчиво: – Очень странно, что я не смогла остановить его сама. Обычно он очень спокойно относится к водяной птице в пруду и, как правило, не обращает на нее никакого внимания. Еще раз позвольте выразить вам свою благодарность за то, что вы вовремя пришли мне на помощь. Большое спасибо!

Этан вежливо наклонил голову и в душе разозлился на себя, ибо сердце его нежданно-негаданно екнуло в груди, когда он взглянул в ее гордое лицо. Господи помилуй, до чего же она молода! Почти ребенок! Ему следовало понять еще до того, как он отправился в Кент, что он просто ищет беду на свою голову, вмешиваясь в ее дела. Но теперь уже поздно сетовать по этому поводу, хорошо еще, что при нем его заряженный пистолет.

Капитан постоянно ловил себя на том, что его взгляд обращается то и дело к ее лицу, и испытывал при этом какое-то странное чувство.

Чина между тем вовсе не осталась слепа к тому обстоятельству, что Этан Бладуил находился в прекрасной физической форме. Особенно ясно ей стало это после того, как он, переведя лошадь в галоп, вплотную притиснулся к ней и она, по существу, просто вжалась в его могучее тело. Несмотря на то что погода стояла сырая и прохладная, он «к стал застегивать пальто, и Чине пришлось поневоле слушать мерное биение его сердца почти у самого своего уха. Хотя она, сознавая, сколь неприлично ей ехать так, пыталась неоднократно отстраниться от капитана, у нее ничего не получилось.

– Для нас обоих будет гораздо лучше, если вы перестанете ерзать, – прозвучал вдруг его насмешливый голос прямо возле ее уха.

Чина замерла, придумывая ответ, однако в следующее же мгновение внимание ее было отвлечено видом нескольких всадников, скакавших во весь опор по вспаханному полю. Она тотчас узнала своего кузена Фрэдди, нескольких бродхерстских лакеев и Гилфрея, одного из конюхов.

– О, это они меня ищут! – воскликнула она.

– А почему вы так полагаете? – поинтересовался Этан.

– Потому что иначе Фрэдди никогда не поскакал бы вместе со слугами, он не выносит лошадей! Наверное, он увидел, что меня понес Бастиан, и решил прийти мне на помощь.

– Ессе signum, – произнес Этан тихо. – Вот оно – доказательство, как говорили древние римляне.

Девушка бросила на него испуганный взгляд.

– Что вы хотите этим сказать?

Он, не удостоив ее ответом, спросил лишь:

– Выходит, ваш кузен не ездит обычно верхом, мисс Уоррик?

– Если и ездит, то очень редко. Он предпочитает править упряжкой, хотя, бывает, и выезжает на охоту. А куда мы направляемся? Разве мы не поскачем им навстречу?

– Думаю, что нет, – проговорил Этан решительно и тут же повернул кобылу в узкую лощину, ведущую как раз в противоположном от мчавшихся всадников направлении. Там они надежно укрылись под сенью развесистых дубов. Верный Бастиан, хромая, неотступно следовал за ними. Вскоре в просветах между стволами голых, лишившихся уже своих листьев деревьев замелькала крыша бродхерстской усадьбы с ее многочисленными башенками и дымоходами. И тогда Этан направил к помещичьему дому кобылу и, пришпорив ее, вновь перевел коня на галоп, не обращая внимания на бурный протест со стороны Чины, которая просто кипела от возмущения.

– Надеюсь, вы понимаете, что ведете себя грубо и непристойно! – сказала она едко. – Как же смогу я теперь известить своего кузена о том, что со мной ничего не случилось?

Больше она не стала ничего говорить, поскольку увидела, что он все равно не слушает ее. Капитан, словно не замечая Чины, пристально вглядывался в лесную чащобу, начинавшуюся справа от дорожки. Услышав спустя какое-то время цокот копыт, она и сама повернула голову в том направлении и была поражена, разглядев среди деревьев Эли Чонси, бродхерстского конюшего, который протискивался сквозь заросли верхом на гунтере – одной из графских длинноногих верховых лошадей.

Заметив их тут, к своему изумлению, Чонси тотчас же резко натянул поводья и спрыгнул с коня. Двигаясь на удивление быстро и ловко для человека его возраста и комплекции, он бегом пересек тропинку и крикнул с тревогой в голосе:

– Вы не ушиблись, мисс?

– Будет весьма разумно успокоить вашу ищейку еще до того, как он подойдет ближе, – услышала она спокойное предостережение Этана.

Глаза Чины расширились, когда она увидела, что Чонси тащит с собой ружье – древнюю, но находившуюся тем не менее в исключительно хорошем состоянии кремневку, которая, очевидно, сохранилась у него с тех пор, когда он, будучи еще молодым человеком, охотился в обширных бродхерстских лесах вместе с таким же юным Эсмундом Линвиллом.

– Со мной все в порядке, Чонси, – сказала она торопливо. – Бастиан меня сбросил, но ничего серьезного. А что здесь происходит?

– Лорд Фрэдди был на террасе, когда увидел, как понес Бастиан, мисс. – Конюх не спеша подошел к охромевшей лошади и взял ее под уздцы. – Все мы бросились вас искать. Джон Холм сказал, что он видел какого-то странного парня где-то в районе Западных ворот. Так вот я и пошел туда посмотреть, но никого не нашел. – Затем, взглянув на Этана, Чонси обратился к нему. – А не вы ли это были, сэр?

– Может быть, и я, – невозмутимо произнес капитан. – Не могу сказать наверняка, что я вошел через Западные ворота, но так как описание дороги я потерял еще в Тунбридже, то, возможно, попал сюда не через центральный вход. – Его глаза сузились. – Однако у меня есть одно дело к лорду Линвиллу, и поэтому я попросил бы вас не наставлять на меня оружие.

– Знаете что, те, у кого дела с его светлостью, не рыщут по округе воровским образом, – продолжал Чонси, с подозрением глядя на Этана и не обращая внимания ни на жесткое выражение его лица, ни на то обстоятельство, что незнакомец придерживал руками мисс Чину на своей лошади и она позволяла ему это. – Настоящие господа открыто подъезжают в коляске к главным воротам и благовоспитанно ждут, пока о них не доложит хозяину мистер Вестон.

Этан вздохнул и, решив положить конец этой тягостной сцене, проговорил, устало растягивая слова:

– Милейший, я уже сказал вам...

– Ведите себя как пристало, – перебил его Чонси таким тоном, словно перед ним был упрямый, непослушный ребенок, а не вполне респектабельный человек. – Ссадите мисс Чину с лошади и отдайте мне пистолет, который, как я вижу, торчит из вашей сумки.

Открыв рот от изумления и приготовившись дать достойный ответ, Этан почувствовал вдруг, что тоненькое тело Чины начало непроизвольно содрогаться в его руках. С минуту он сидел, не понимая, в чем дело. Когда же, приподнявшись на стременах и наклонившись вперед, он заглянул ей в лицо, то сперва был просто ошарашен, а потом взбешен, ибо увидел, что ее глаза сузились, а из приоткрытых губ вырывались судорожные всхлипы. Он едва поверил своим глазам: девчонка смеялась!

– Ну вот, – процедил он сквозь зубы, но более ничего не сказал, ибо был прерван смехом Чины.

– Все... все в порядке, Чонси, – произнесла она, с трудом сдерживая себя, чтобы не расхохотаться. – Это правда, что Бастиан понес меня, как правда и то, что капитан Бладуил подъехал вовремя, чтобы предотвратить несчастье. Он вовсе не разбойник и не контрабандист, но если вы полагаете нужным обезоружить его и задержать, то, разумеется, делайте это.

«Черт ее побери!» – подумал Этан со злостью и мрачно усмехнулся, когда она, не выдержав, залилась все же безудержным смехом. Неужели он заслужил такого рода благодарность за то, что спас ей, можно сказать, жизнь? Оказывается, он – всего лишь источник веселья для этой нахальной крошки и вынужден к тому же выслушивать оскорбления от этого дерзкого слуги, наставившего на него смехотворную хлопушку, одного взгляда на которую достаточно, чтобы сказать, что ее давно уже недостает отделу древностей при Британском музее!

Спешившись, капитан помог Чине спуститься на землю. Выражение его лица напоминало грозовую тучу, а испытываемое им крайнее раздражение вот-вот должно было прорваться наружу. Однако когда она протянула ему затянутую в перчатку руку, настроение его резко переменилось. К своему несказанному удивлению, он заметил в ее лице разительные изменения, коими она обязана была скорее всего смеху. Зеленые глаза пылали огнем, бледная, цвета магнолии кожа, раскрасневшись от внутреннего тепла, приобрела волшебный оттенок. Этан был поражен, обнаружив, что девушка оказалась вопреки его предположениям страстной натурой.

В невинном девичьем лице было что-то веселое и беззаботное. Отраженное в нем душевное состояние Чины передалось неведомыми путями и Этану, который, к своему вящему негодованию, не смог удержаться от улыбки.

– Итак, возвращаю ваше сокровище в целости и сохранности, – сказал он, обращаясь к грозному стражнику, и машинально сложил на груди руки. – Вы и теперь будете настаивать на том, чтобы я отдал вам пистолет?

– Э... может, я несколько поторопился, – вынужден был признать Чонси, поскольку понял уже, что если бы этот нахальный господин действительно имел какие-то гнусные намерения по отношению к мисс Чине, то мог бы осуществить их, когда они были одни. – Надеюсь, вы не истолкуете мое поведение превратно?

Этан энергично кивнул головой.

– Конечно же, нет!

Капитан понимал, что старый конюший вел себя так лишь потому, что был привязан к своей молодой госпоже. И все же сказал про себя, что с него уже хватит общения с этой парочкой и что он не имеет более ни малейшего желания заниматься делами девчонки, доставившей ему столько хлопот и волнений. А посему, решил моряк, ему незачем теперь встречаться с лордом Фрэдди Линвиллом, и самое лучшее, что он мог бы сделать сейчас, это исчезнуть, да побыстрее, – во всяком случае, еще до того, как повстречается с этим опасным джентльменом.

Возможно, так бы он и поступил с полным сознанием выполненного долга и предоставил решать судьбу Чины Уоррик беспристрастным божественным силам, если бы Эли Чонси не опустился вдруг на колени, чтобы осмотреть пораненные ноги коня. Глядя на широкую спину конюшего, Этан увидел, как тот дюйм за дюймом исследовал своими ловкими пальцами взмыленные бока животного.

Немного найдется людей, которые, бросив взгляд на свое прошлое, могут похвастать, что в важные, критические моменты своей жизни сумели, проявив должную осмотрительность, принять наилучшее решение или сделать разумный выбор, полностью и навсегда изменивший их судьбу. Большинство же крепки только задним умом. К представителям последней группы относился и Этан Бладуил. Переводя в задумчивости взгляд с облаченной в кожаную одежду фигуры Чонси на юную Чину Уоррик, взиравшую на него с вопрошающим выражением лица, он ощутил вдруг глубочайшее сострадание к самому себе, признав откровенно тот факт, что сознательно и по собственной воле вступил на опасный и безрассудный путь. Вмешательство в дела девушки лишало его – пусть и временно, как убеждал себя капитан, – возможности и впредь наслаждаться в полной мере свободой и поступать согласно порывам своей души.

Встав быстро между Чиной и ее захромавшей лошадью, удрученно понурившей голову, он, решив уточнить кое-что, обратился к конюшему:

– Мисс Уоррик считает, что ее лошадь испугалась уток на озере. У меня также нет сомнения в том, что именно из-за них лошадь повела себя столь странным образом.

Чонси, который, все еще стоя на коленях, внимательно ощупывал поврежденную ногу Бастиана, повернул свою седую голову и некоторое время молча разглядывал непроницаемое лицо капитана. В выражении его собственного лица воплотилась целая гамма не поддававшихся точному определению чувств. Молчание конюшего длилось недолго – до тех пор, пока он, переведя взгляд на побелевшее, встревоженное лицо Чины, не поднялся на ноги.

– Я же, мисс, предупреждал вас уже тысячу раз, чтобы вы не садились на Бастиана, когда он устал! – начал старик ворчливо. – Разве утки смогли бы его так испугать, если бы до этого Гилфрей не гонял его по своим делам?

– Он серьезно повредил ногу? – спросила Чина с беспокойством.

– Ничего страшного, скоро он снова будет бегать, как прежде, – заверил ее Чонси и бросил многозначительный взгляд на Этана. – Так-так... Почему бы нам теперь не позволить капитану отвезти вас домой?

Но прежде чем Чина нашлась, что ответить, кусты за их спиной, затрещав, раздвинулись с шумом, и из них выехал на взмыленной гнедой лошади краснолицый молодой человек в малиновом пальто и бриджах.

Осадив коня тяжелой рукой, заставившей его замотать головой от боли, всадник посмотрел с откровенной неприязнью на дородного конюшего.

– Какого черта ты здесь торчишь, Чонси? Кажется, я тебе ясно сказал, чтобы ты разыскивал Чину!

Тут он заметил вдруг перепачканную грязью фигурку, стоявшую чуть поодаль от старого слуги. Лицо его побелело, упрятанные в перчатки руки конвульсивно сжали поводья, и лошадь, с впившимися в ее пасть до крови удилами, заходила боком, глухо и натужно фырча. У него был столь растерянный и перепуганный вид, словно он повстречался неожиданно для себя с привидением, – так по крайней мере показалось Этану, ощутившему внезапную тревогу. Капитан начал с интересом приглядываться к молодому человеку. Странная бледность, участившееся, нервозное дыхание, конвульсивные движения адамова яблока на горле и множество иных признаков его душевного состояния говорили о том, что он испытал настоящий шок.

– Это и есть, как я понимаю, ваш кузен? – произнес капитан, понизив голос, в ухо Чине, однако в наступившей тишине слова его прозвучали, как нарочно, громко и отчетливо.

И в тот же момент потрясение, написанное на бледном лице Фрэдди Линвилла, сменилось неописуемым гневом. Новоявленный хозяин Бродхерста счел вполне уместным при сложившихся обстоятельствах скрыть обуревавшие его в действительности чувства, набросившись на нахального незнакомца, что позволяло ему к тому же не смотреть какое-то время на Чину.

– Эй, вы! – крикнул он, обращаясь к капитану. – Какого дьявола вам нужно в моих владениях?

Если Фрэдди намеревался, обрушиваясь с бранью на Этана Бладуила, выиграть время, чтобы собраться с мыслями, то он глубоко заблуждался, потому что на мрачном лице моряка появилось в ответ на грубый окрик не сулившее ничего хорошего выражение, подействовавшее на Фрэдди, как удар хлыстом по лицу. Никто не произносил ни слова. В воцарившейся тишине зазвучали неестественно громко и звяканье лошадиной сбруи, и нервный стук копыт переминавшихся с ноги на ногу лошадей.

– Это капитан Бладуил, Фрэдди, – проговорила Чина, стремясь положить конец этой странно затянувшейся сцене. Ее испугало жесткое выражение вытянувшегося лица Этана Бладуила и неприятно поразила явная трусость, написанная на раскрасневшемся лице кузена.

– Я могу и сам представить себя, мисс Уоррик, – заметил ей мягко Этан и посмотрел на Фрэдди. – Насколько я понимаю, вы и есть новый граф Линвилл?

– Да, это я. – Упоминание графского титула произвело успокаивающее действие на расстроенные нервы Фрэдди, и он, к своему облегчению, обнаружил, что самообладание возвращается к нему вновь. – Но позвольте мне повторить свой вопрос, что вы здесь делаете, сэр?

– Я предпочел бы поговорить с вами об этом наедине. – Этан произнес эти слова тоном, в котором, несмотря на кажущуюся приветливость, слышалось нечто, заставившее его собеседника почувствовать себя крайне неуютно. – Надеюсь, это не вызовет с вашей стороны особых возражений?

– Ну что ж, как вам будет угодно, – ответил Фрэдди нервозно. – Однако у меня нет времени играть в какие бы то ни было игры. Насколько вам известно, моя кузина не в лучшем состоянии.

– Да-да, именно потому, что мисс Уоррик находится не в лучшем, как изволили выразиться вы, состоянии, я и оказался здесь, – продолжил Этан, делая на некоторых словах акцент. Занятно было наблюдать, как самодовольное выражение исчезает с наделенного холодной красотой лица, которое, несмотря на возраст его обладателя, уже несло на себе, как подумал Этан, отпечаток распущенного образа жизни, что особенно было заметно в брезгливом изгибе слишком полных губ и в обвисшей плоти щек, подпираемых туго затянутым галстуком.

– Боюсь, я вас не понимаю. Какое отношение имеете вы к моей кузине, сэр?

Этан не испытывал особого желания обсуждать эти вопросы в присутствии мисс Уоррик и тем более старого бродхерстского слуги, однако показная бравада Фрэдди Линвилла разозлила капитана, и он решил, что этот парень вполне заслуживает тех душевных мук, что терзают его, и даже более того. Глядя ему прямо в глаза – до чего же у него одурелый вид! – он произнес жестко:

– Я здесь в связи с двумя сотнями фунтов стерлингов, которые мисс Уоррик предложила мне несколько дней назад за то, чтобы я доставил ее на Бадаян.

Глава 4

– Позвольте предложить вам напиток, сэр!

Джон Вестон с подобающим данному случаю непроницаемым выражением лица поставил стакан из цельного куска прозрачного янтаря на маленький восьмиугольный столик рядом с локтем капитана Бладуила. Бросив украдкой взгляд на загорелое лицо капитана, дворецкий заметил, что бледно-голубые глаза моряка внимательно осматривают коллекцию акварелей, развешанных по стенам расположенной в восточном крыле маленькой гостиной. Однако во взгляде гостя не отразилось особого интереса. К тому же почтенный слуга заметил явную небрежность, с какой сей джентльмен, не успев переступить порог, опустился в обтянутое бархатом кресло времен короля Якова. И посему торопливо вернувшись на кухню, он заметил Лидии Бройлз:

– Похоже, это гнусный и непорядочный тип.

И, смахнув со щеки муку, осанистая кухарка с ним согласилась.

– Видели бы вы, как входил он в дом с лордом Фрэдди! Я вам сразу скажу, мистер Вестон, а уж я знаю это наверняка, тут что-то не так!

Без сомнения, женщина была права, отметил про себя Вестон. Взять хотя бы то обстоятельство, что лорд Фрэдди и его сестра, не найдя ничего лучшего, оставили своего посетителя одного в гостиной, а сами уединились в библиотеке рядом с холлом и горячо спорят о чем-то. В общем, столь непривычное поведение его господ показалось дворецкому чрезвычайно любопытным.

– Лорд Фрэдди выглядел ужасно озабоченным, – проговорила Лидия, тряхнув нечесаной головой. И, замешивая громадный кусок теста, добавила страшным – для пущей убедительности – голосом: – Лишь бы чего не случилось!

– Об этом не может быть и речи! – изрек с бешенством в этот самый момент лорд Фрэдди Линвилл, обращаясь к сестре. – Как можно позволить Чине отправиться на Восток с каким-то наглым капитаном, о котором мы к тому же ничего не знаем? И платить ему за это две сотни фунтов? Я отказываюсь это понимать!

– Ну, успокойся же, Фрэдди, – произнесла Кэсси нетерпеливо, меряя шагами комнату в невообразимом возбуждении. – Мне нужно подумать.

Фрэдди Линвилл провел дрожащей рукой по глазам.

– У меня в голове не укладывается, – продолжал он, словно не слыша ее последних слов, – как могла она предложить ему такую чудовищную сумму! Да это же... это же просто нелепо!

– А вот меня в первую очередь интересует другое: что, черт побери, заставило глупую девчонку отправиться в Лондон? – промолвила Кэсси.

Фрэдди, которому нетрудно было догадаться, почему юная его кузина хотела убежать из дома, неуютно заерзал в кресле и сделал нетерпеливый жест.

– Ну какое это имеет в конце концов значение? Лучше скажи мне, как сможем мы, черт меня побери, отделаться от этого парня, когда он подозревает нас, я в этом убежден, в злых замыслах?..

– Это уже иная тема, – перебила его Кэсси гневно и остановилась перед ним так резко, что ее шелка тревожно зашелестели. – Ответь-ка мне, как смел ты... затевать что-то... важное и к тому же крайне глупое, не посоветовавшись предварительно со мной? Почему ты не сказал мне, что Чина отказалась выйти за тебя замуж? Мы могли бы обсудить это вместе и найти какой-нибудь более разумный выход из создавшегося положения, чем тот, что придумал ты. Вовсе не обязательно было подстраивать все так, чтобы она во время прогулки сломала себе шею!

– Я не собирался ее убивать, – процедил Фрэдди сквозь зубы.

– Ну и что из того? Ты, выходит, надеялся, что ее искалечит, и она, оказавшись в беспомощном состоянии, не сможет противостоять твоим домогательствам?

Хмурое выражение лица Фрэдди ясно показало ей, как близки ее слова к истине. Она постаралась унять ярость, поскольку понимала, что все равно ничего не добьется, обрушивая на брата свой гнев, и затем, глубоко вздохнув, произнесла с завидным самообладанием:

– У меня нет ни малейшего представления о том, почему этот самый Бладуил начал подозревать неладное, как ты только что говорил, однако я, разумеется, согласна с тобой, его и впрямь насторожило что-то. По-моему, единственное, что остается нам делать, если мы не хотим, чтобы он возбудил против нас уголовное дело по обвинению в попытке предумышленного убийства, – это разрешить Чине вернуться на родину.

– Разрешить вернуться?.. Кэсси, ты что, ненормальная? – Лицо Фрэдди выражало высшую степень удивления.

Кэсси ответила холодно:

– Со мной все в порядке. Если уж ты видишь пользу в том, чтобы совершать за моей спиной непередаваемо глупые поступки, а потом молчать об этом, пока тебя не схватят случайно за руку, как произошло только что, когда столь некстати появился здесь этот человек, слишком уж умный, а потому и опасный, то и мне позволь действовать по своему усмотрению. Я же считаю, что нужно отправить Чину домой вместе с этим – как его там? – капитаном, даже если она и пообещала ему за свой проезд целых две сотни фунтов!

– Но, Кэсси...

Сестра прервала его, упрямо завертев головой:

– Нет-нет, мой дорогой брат, ты несешься сломя голову в западню. Для того чтобы ее избежать, требуется только одно, вести себя так, как будто в наших взаимоотношениях с маленькой кузиной все чисто и гладко. – Покусывая слегка свой изящный палец, она почувствовала, что гнев ее остывает. – Согласись, капитану Бладуилу придется оставить свои подозрения, если мы сами, по собственной воле, пойдем навстречу всем пожеланиям Чины.

– Да, это так, – признал Фрэдди раздраженно. – У него тогда и впрямь не будет никаких оснований подозревать нас в чем-то дурном, и он, отстав от меня, предоставит меня моей судьбе. Однако ты, Кэсси, забываешь о главном. – Он стукнул кулаком по столу. – Черт побери, все не так просто в этом чертовом деле! Ведь Чина унаследует состояние деда в любом случае, живет ли она в Англии или нет. – Его лицо приняло внезапно измученное выражение, а рука заметно задрожала, когда он взял бокал с бренди и поднес его к губам.

– Я не забыла об этом, – ответила Кэсси рассудительно. – Но с чего это ты вдруг взял, что все будет именно так, как ты говоришь? Что она унаследует то, что по праву всегда было твоим и только твоим? – На полных красных губах ее заиграла улыбка, которая вызвала у Фрэдди образ довольной, сытой львицы, склоненной над своей добычей.

– Что ты имеешь в виду? – произнес он нетерпеливо.

– А то, что все вовсе не так уж и сложно, как думаешь ты. Бадаян находится на другом конце света, и с ней всякое может случиться, если она вернется туда! Всякое!

Фрэдди фыркнул презрительно:

– А мне показалось, что минутой назад ты неодобрительно отзывалась о несчастных случаях, которые могли бы мы подстроить, дорогая моя.

– Мы же говорим о Востоке, Фрэдди, и даже более того – об Индонезии, где судьбой европейца управляет в громадной степени случай. Я уверена, что в мире, где царят беззаконие и ужасающая бедность, столь типичные для Юго-Восточной Азии, богатство Линвиллов сможет повлиять на ход событий. Например, ничто не помешает нам спровоцировать с полной гарантией на успех целый ряд инцидентов.

Глаза Фрэдди возбужденно заблестели, руки снова задрожали, но на этот раз не от страха или сознания своего бессилия.

– Мятежи, волнения, бунты, улюлюкающие толпы темнокожих туземцев – ну и картинку же ты рисуешь, Кэсси, моя радость! И какой головой надо обладать, чтобы додуматься до всего этого!

– Бедная Чина вела столь уединенное существование здесь, в Бродхерсте, – продолжала сестра со сладкой улыбкой, – что я серьезно сомневаюсь, что она понимает, в какой дикий, нецивилизованный край собирается возвращаться. – Она драматично вздохнула. – И все же, представляется мне, нам придется, как членам любящей ее семьи, согласиться без всяких возражений на ее отъезд.

Она бы, проявив дальновидность, пересмотрела свой план, если бы знала, что Этан Бладуил, знакомый с человеческими пороками, способен догадаться о тех вещах, которые обсуждались за закрытыми дверями библиотеки. Фрэдди и Кэсси Линвилл не смогли его одурачить. За их чрезмерными сантиментами и той суетой, которую подняла Кэсси, когда Чина вернулась с прогулки домой, он видел холодный расчет. Своим поведением они напоминали ему почуявшего поживу арабского купца, за чьей льстивой улыбкой таится вероломство змеи, в рукавах же одежды сокрыт смертоносный кинжал.

Поднявшись с кресла, Этан прошелся по комнате по-кошачьи легкой походкой, весьма неожиданной для человека, большая часть жизни которого прошла на море. Под ногами его лежал абиссинский ковер, исполненный в кремовых, золотых и голубых тонах, смягчавших глубокую шафрановую желтизну элегантного салона. Отдернув с окна длинные драпировки, он стал лениво смотреть в сад. На западе собирались тучи, тяжелая предгрозовая тьма с каждой минутой сгущалась и в скором времени должна была поглотить солнце, которое пока еще ярко сияло на небосводе. Бодрящий ветер пригибал к земле голые ветви буков и тщательно подстриженные шпалерные тисы.

К вечеру будет дождь, подумал Этан. И еще он представил себе, как северо-восточный ветер наполнит паруса «Звезды Коулуна», когда она выйдет в море и направится к азиатским берегам.

Капитан ощутил вдруг страшную тоску по прожаренной солнцем палубе под ногами, по соленым брызгам, летящим в лицо, и по противоборству с разъяренной водной стихией. Море звало его с того самого времени, как он научился перелезать по ночам через высокую стену приюта матушки О'Шоннесси, предназначенного для сирот и подкидышей. Вырвавшись на свободу, он украдкой пробирался на верфи в Корке, зачарованный полусобранными корпусами кораблей, маячившими в темноте, и мечтал о чужеземных портах, которые увидит, когда отправится в Африку, Занзибар, Персию или закрытую для европейцев Японию.

Невероятно, но он сумел осуществить свою мальчишескую мечту и увидел собственными глазами все эти чарующие, заманчивые восточные края. Пропахшие пряностями города Цейлона, многоцветные базары Адена и даже царская роскошь Запретного Города перестали быть для него недосягаемо далекой экзотикой. А однажды, несколько лет назад, ему довелось командовать быстроходным клипером, значительно превосходившим своими достоинствами все те бригантины и барки, которыми он восхищался в детстве в Ирландии. Этим судном была несравненная и непобедимая «Звезда лотоса».

Но потом он потерял ее. И причиной тому были и роковая судьба, и собственная глупость его, и никак не ожидавшиеся им вероломство и измена. И если бы он когда-нибудь собрался вернуть ее себе снова, то ему бы потребовалось для этого фантастически крупная сумма и не меньшая доля удачи. Две сотни фунтов и пойдут как раз на то, чтобы вызволить «Звезду лотоса» из чужих рук. Чтобы получить такие деньги, нужно будет всего-навсего доставить ничего не представляющую собой юную особу в Индонезию, что куда легче и уж, во всяком случае, гораздо прибыльнее, чем совершать однообразные торговые рейсы между Малайзией и Англией.

Его глаза сузились. Черт побери, чтобы заработать столько денег своим невыносимо нудным занятием, ему пришлось бы потратить год, а то и больше!

Нежелание позволить этим двум сотням фунтов стерлингов ускользнуть из его рук и побудило Этана взяться за розыск молодой леди, которая сделала ему столь необычное предложение. Выяснить, кто она и где проживает, оказалось до смешного легко. Герб на дверцах кареты, с грохотом увозившей ее из порта, заметили по крайней мере с полдюжины матросов. С полученными от них сведениями он нанес короткий визит одной приятельнице в Мейфейре – женщине, могущей служить образцом осведомленности среди британской аристократии, и та немедленно, выслушав описание, назвала имя Линвиллов. И тогда капитан лишний раз убедился, что это имя хорошо известно чуть ли не каждому и все, с кем он встречался по данному делу, с охотой говорили о Линвиллах...

– Ах, он был настоящим-настоящим джентльменом, этот старый лорд Линвилл, и кстати, очень красивым человеком, – сказала вдовствующая герцогиня, чей младший сын был другом юности Этана и служил в Индии в конных войсках, пока не умер в Кабуле в 1843 году. – Ты бы видел, как молодые девушки просто дурели от восторга при виде его и всячески старались обратить на себя его внимание.

– Как я полагаю, вы были совершенно равнодушны к его чарам? – улыбнулся Этан, потягивая турецкий кофе и располагаясь поудобнее на шелковых подушках будуара, напичканного воспоминаниями о долгой и богатой жизни.

– Господи помилуй, конечно же, нет! Я бы многое отдала, чтобы его завоевать, но он не собирался жениться второй раз, после того как потерял жену и других близких родственников во время этого ужасного пожара в театре! Интересно, ты помнишь тот случай, мой милый? Нет? О, это была трагедия, страшная трагедия! Я лишилась тогда стольких хороших друзей! Надо думать, что граф чувствовал себя очень одиноким в этом мрачном старом доме после того, как погибли его жена и Реджинальд с Сарой. Иначе трудно понять, почему он ни с того ни с сего пригласил к себе этих совершенно недостойных внуков, чтобы они жили вместе с ним. Сироты, запомни это, не всегда такие уж жалостливые и привязчивые люди, какими их принято считать.

– Вы правы, – согласился Этан с кривой усмешкой.

– Благодарение Богу, – подвела итог герцогиня, – появилась эта девочка, Чина, и она скрасила последние годы его жизни, потому что оказалась доброй и благородной. И я уверена, что он искренне к ней привязался.

Этан с большой охотой узнал бы еще что-нибудь о девушке, ибо всегда полагался на мнение ее светлости, но оказалось, что она мало что могла рассказать ему об интересующей его юной леди, потому что, к сожалению, знакома была с графской внучатой племянницей только по слухам.

– Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы она выезжала на приемы и балы до тех пор, пока не достигнет совершеннолетия, – объясняла герцогиня, – и так как к тому же его светлость мало заботился о поддержании связей с другими представителями своего сословия, оба они редко когда покидали Кент. Я слышала, что она удивительно хороша собой, хотя красота ее несколько своеобразна. Но разве не такие вот необычные в чем-то создания и оставляют чаще всего неизгладимый след в сердцах мужчин?

Услышал Этан о девушке и от своей близкой подруги, также проживавшей в Мейфейре, но вовсе не склонной говорить о ней в доброжелательном духе, как делала это вдовствующая герцогиня.

– Чина Уоррик? Фу! – произнесла она, презрительно пожав словно выточенными из слоновой кости плечами. – Такое смешное существо! Огромные, как плошки, глаза и нахальный подбородок! К тому же нельзя забывать и о том, что ее прадедушка Кингстон Уоррик слыл весьма недостойным человеком. Ходили слухи, что он был распутником и убийцей. А ты знаешь: яблоко от яблони...

Этан прервал ее с насмешливой улыбкой:

– Спрячь свои коготки, Аманда, дорогая. Меня эта крошка вовсе не интересует как женщина.

Леди Коллиер посмотрела на него с плохо скрытой подозрительностью:

– А зачем же тогда все эти вопросы?

– Все дело в деньгах, – ответил Этан просто и правдиво. – Я собираюсь получить от этой девочки хорошую сумму и должен быть уверен, что она сможет ее выплатить.

– О, в чем, в чем, а в этом не сомневайся! – заявила леди Коллиер, испытывая все большее раздражение. Теряясь в догадках, она, зная Этана, понимала, что бессмысленно задавать ему слишком уж назойливые вопросы. – Надо полагать, что старый граф оставил ей хорошее состояние, когда умер, и к тому же у Уорриков на Бадаяне плантация, которую она наверняка унаследует.

– Плантация? – Интерес Этана к Чине разгорелся с новой силой, хотя лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным. Бадаян, насколько он помнил, – один из бесчисленных, покрытых джунглями островов Индонезии, и хотя ему была хорошо знакома эта часть света, все же он не мог с достоверностью утверждать, что бывал когда-либо у его берегов. – А чем занимаются Уоррики – строевым лесом?

Полные красные губы Аманды скривились.

– Может быть, ты и объездил весь мир, капитан Бладуил, но ничего не смыслишь в нарядах, – в шелке, если говорить конкретно, – сказала она, дотрагиваясь своим пальчиком до подбородка Этана. – Именно шелком знамениты Уоррики.

Ее холодные карие глаза потеплели, когда она окинула взором высокую статную фигуру Этана. Капитан, чувствовавший себя как дома в ее элегантной гостиной, был одет в старые, потертые замшевые брюки и заношенную муслиновую сорочку. Загорелый и мускулистый, – разве можно сравнить с ним ее несчастного мужа – бледного и склонного к полноте коротышку! – бравый моряк казался замирающей от восторга Аманде образцом мужественности. Одно огорчало ее: слишком уж редко, по ее мнению, навещал он Англию.

– Их плантация славится шелком – возможно, лучшим в мире, – продолжала она недовольным тоном, когда он сделал нетерпеливый жест рукой. О, как ее раздражает, что приходится терять драгоценное время на эти пустые разговоры! – Он невероятно дорог, этот шелк, потому что в год его производят очень небольшое количество, а спросом он пользуется необыкновенным, особенно среди европейской знати. Говорят, что его отличает исключительно редкий золотой цвет. Наверное, сама королева имеет сотканную из него шаль.

– А ее родители живы? Аманда нахмурилась.

– Не имею ни малейшего представления. Знаю только, что они послали ее в Англию, чтобы она посещала семинарию Оливии Крэншау. Сестра лорда Линвилла, леди Делия, приходится ей родной бабушкой, однако Чина не состоит в кровном родстве с графом, потому что леди Делия была во младенчестве удочерена. Впрочем, я не удивлюсь, если... Куда же ты?

– Боюсь, что мне надо спешить на важную деловую встречу. Тысяча благодарностей, Аманда! Ты рассказала мне много полезного.

В глазах Этана засветилось веселье, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее руку, потому что заметил на хорошеньком личике подруги выражение гнева, которого она так и не сумела скрыть. К сожалению, у него не было времени наслаждаться изысканными прелестями леди Коллиер: джентльмен, ожидавший его в своем фешенебельном городском доме на площади Белгрейв, особа весьма нетерпеливая, собирался уделить ему всего лишь несколько минут, хотя они и были давними и близкими друзьями.

– Хм! Как видишь, мой мальчик, приходится соблюдать респектабельность, – прорычал подагрического вида господин, когда Этан отпустил кое-какие замечания по поводу грандиозности его дома и суетливой расторопности мажордома, который проводил его к хозяину. – Поневоле начнешь играть во все эти игры, если захочешь получить голоса избирателей. Да-да, избирателей! Разве я не говорил тебе, что собираюсь занять место в парламенте? – Его глаза засверкали. – Клянусь, ты не ожидал такого от хитрого скупердяя, возившего некогда контрабанду с одного конца света на другой! Или это не так?

– Я бы скорее представил вас болтающимся на виселице, – произнес Этан как можно более торжественным голосом, хотя при взгляде на седеющую голову своего собеседника почувствовал к нему невыразимую нежность, перед ним был бывший капитан – владелец корабля под названием «Элиас Матист», огромного, хорошо оснащенного чоргового судна, на котором шестнадцатилетний Этан служил третьим помощником. Помолчав немного, он добавил с легкой усмешкой: – Вы научили меня всему, что я знаю.

Но капитан сэр Джофрей Рид отмел его слова взмахом своей немощной руки и фыркнул в знак несогласия.

– Насколько я слышал, ты сумел прославиться самостоятельно, без моей помощи, и так, что у многих только брови поднимаются от удивления. – Он хохотнул, но тут же захлебнулся и, задышав с присвистом, поднес к носу громадных размеров понюшку табака. – Не могу сказать, чтобы это очень уж меня удивило. Ты всегда был вольной птицей. Кстати, замечу, я, между прочим, человек занятой. Так что же ты от меня хочешь?

Просьбу свою Этан сформулировал точно и определенно.

– Насколько я себе это представляю, завещание хранит у себя некто по имени Роланд Биггс, – сказал сэр Джофрей без заминки. – Его мать умерла на прошлой неделе, поэтому, как можно догадаться, он не успел еще его прочитать. – Всклокоченная белая бровь старого капитана полезла на лоб, когда он взглянул на молодого человека. – Надеюсь, ты не собираешься захватить фамильное богатство с помощью сватовства к этой тоскливой девице, его внучке? Клянусь всеми святыми, я думал, что у тебя лучший вкус, мальчик!

– Конечно же, нет, – заверил его Этан и с легким поклоном забрал свое пальто и перчатки и покинул дом.

И вот теперь, когда он припомнил все, что узнал о семействе Линвиллов в течение одного-единственного дня, то решил, что должно быть нечто особенное в их богатстве и величии их родового гнезда, что вызывает восхищение и зависть. Бродхерст, разумеется, был импозантном местом – внушительных размеров строением, хранившим передававшиеся по наследству из поколения в поколение несметные сокровища и окруженным садами столь большой протяженности, что по ним можно было гулять часами, так и не достигнув границ. Но Этан, проведший немало времени, наслаждаясь, в восточных дворцах и в их таинственных гинекеях, более роскошных, нежели сто Бродхерстов, вместе взятых, вовсе не был потрясен тем, что лицезрел вокруг себя.

Шелест кринолинов в коридоре отвлек капитана от его мыслей, и он, повернув голову, увидел в дверях Чину Уоррик. Не веря глазам своим, Этан прищурился, чтобы получше ее разглядеть. Менее часа тому назад, когда он вытаскивал ее из грязи бродхерстских болот, девушка представляла собой весьма плачевное зрелище и, на его взгляд, не отличалась привлекательной внешностью. На этот раз вместо разорванного, измызганного платья на ней были шелковая кофточка и гофрированная юбка, и то и другое – сурового однотонного черного цвета, компенсированного, однако, кроем одежды, не скрывавшим изящества девичьей фигуры и, не без помощи украшавших лиф черных перламутровых пуговиц, заставлявшим каждого обращать внимание на тонкую талию этого юного существа. Растрепавшиеся на ветру волосы Чина убрала в шиньон, который, хотя и казался тяжеловатым, придавал ей и респектабельность, и зрелый вид.

Этан тут же вспомнил все то недоброе, что услышал о Чине от леди Коллиер, и понял со всей очевидностью, почему не столь молодую, как эта девушка, женщину при разговоре с ним охватило неодолимое чувство ревности. Слегка косящие зеленые глаза Чины Уоррик, в которых прыгали игривые зайчики, и ее великолепные рыжие волосы находились в курьезном противоречии с естественной, ненаигранной скромностью и никак не вписывались в культуру, где за образец красоты почитались бесцветные девственницы, корчившие из себя эдаких недотрог. Привыкший к темноглазым красавицам Востока, Этан уже начал окончательно склоняться к мнению, что английские женщины холодны и непривлекательны, однако теперь перед ним стояло живое подтверждение старой пословицы, гласящей, что нет правил без исключений.

– А где мои кузены?

Вопрос Чины прервал ход его размышлений. Сколь бы очаровательной она ни была, некоторым господам – он сильно подозревал, что этими особами являлись занятые интригами ее двоюродные брат и сестра, – хотелось бы, чтобы она умерла. И за всем этим стоят деньги, предоставленные линвилловским наследством.

– Ваши кузены, – произнес Этан, чувствуя отвращение к самому себе; ибо только что пришедшие ему на ум деньги стали также и тем низменным поводом, который привел его самого в Бродхерст, – в данный момент обсуждают в библиотеке вопрос, касающийся непосредственно вас.

Чина с минуту смотрела на него в смущении, потом взгляд ее прояснился.

– О, это теперь ни к чему! Я решила остаться в Англии, по крайней мере еще на какое-то время.

– Решили остаться? – недоверчиво переспросил Этан. Чина кивнула.

– Да, а почему бы и нет? Просто глупо было с моей стороны отправляться к вам вот так, как сделала это я. Тем более что я не посоветовалась предварительно с моими родственниками. Но теперь я решила, что нехорошо уезжать из дома чуть ли не на следующий день после смерти дедушки и оставлять кузенов одних.

– Моя дорогая юная дама, надеюсь, вы говорите это не всерьез?

– Почему не всерьез? – спросила она, смутившись. Капитан Бладуил смотрел на нее нахмурившись, в его лице появились признаки нетерпения. Чине внезапно пришло на ум, что его присутствие в этой гостиной с ее изысканными, расписанными вручную обоями и расставленными повсюду изящнейшими изделиями из стекла выглядит как-то слишком уж странным... Он какой-то... какой-то... Чине никак не удавалось подобрать подходящее слово, чтобы передать, что ощущала она, глядя на Этана, и была несказанно удивлена, когда обнаружила, что предмет ее поиска – прилагательное «дикий». Да-да, именно дикий! В капитане было нечто, напоминавшее ей дикое животное: что-то неугомонное, своенравное и, возможно, даже опасное. И это самое нечто, отраженное в его взгляде, обращенном на нее, заставляло ее молчать и подавлять в себе интуитивное желание отступить назад. Однако унять учащенно бившееся сердце она не смогла.

– Два дня назад, – заметил капитан, убедившись, что она не собирается прерывать молчание, – вы были готовы заплатить мне непомерную сумму только за то, чтобы я увез вас отсюда. Вы явились на мой корабль одна и, совершенно очевидно, не испросив на это согласия у своего кузена лорда Фрэдди Линвилла, который, очевидно, даже не подозревал ни о чем подобном.

Он увидел, что щеки ее зарделись.

– Все это, может быть, и так, капитан, но это было два дня назад. Как я уже вам сказала, теперь я передумала. И не собираюсь больше отправляться на Бадаян. Тем более с... Впрочем, это не имеет значения.

– Тем более со мной, хотели вы сказать?

Она отвела глаза в сторону. Им овладело безудержное желание расхохотаться: Господи, до чего же она молода и так очаровательна в своей непосредственности! Однако сейчас не время смеяться: ему следует подумать о двухстах фунтах стерлингов и внести ясность в один вопрос, чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие.

– У вас, мисс Уоррик, был испуганный вид, когда вы заявились ко мне на корабль, – сказал он прямо. – И вы даже не пытались отрицать тот факт, что сбежали из дому. Не можете ли вы объяснить мне, что заставило вас отправиться одной в Лондон? Насколько я понимаю, теперь уже все ваши волнения позади, однако мне было бы прелюбопытно узнать, что же случилось. Не сомневаюсь, это будет нечто занимательное.

– У меня не было намерения сбегать из дома! – Щеки Чины и вовсе покрылись густым румянцем. Она не хотела, чтобы кому-то на свете, а тем более этому надоедливому приставале капитану Бладуилу, стало известно о том, что произошло между ней и Фрэдди. Только вот как избавиться от этого человека, которому она дала слово? Разумеется, она очень хочет вернуться домой на Бадаян, но только не с ним! И лишь после того, как получит согласие Фрэдди или Кэсси...

Этан внимательно наблюдал за ней и поэтому не удивился, когда она, подняв подбородок, заявила с некоторой горячностью:

– Причины, побудившие меня отправиться в Лондон, – личного характера, и так как обстоятельства моей жизни с тех пор значительно изменились, то, насколько я понимаю, вам ни к чему выяснять их. Мне очень жаль, что я ввела вас в заблуждение, заставив поверить, что вы сможете заработать двести фунтов, но, поскольку между нами тогда не было подписано никакого соглашения, я не вижу, как...

– Ну и дуреха! – взорвался капитан. – Неужели вы и вправду думаете, что все дело в этих деньгах?

– А в чем же еще? – спросила испуганно Чина. Этан почувствовал, как гнев его нарастает почему она так смотрит на него своими огромными и такими невинными глазами? Эта девушка – словно агнец, ведомый на заклание, или, еще того хуже, несмышленый ребенок, беспомощный и всеми покинутый, над коим измываются опекуны, обязанные в действительности заботиться о нем.

Последний образ был для капитана Этана Бладуила слишком уж до боли знакомым, и, не сдержав своего гнева, он сказал Чине жестко:

– Во имя всего святого, признайтесь же, что кузены хотят вас убить! Разве не потому-то и собирались вы убежать от них?

Однако, взглянув на Чину, моряк понял, что она даже не подозревала о подобных вещах, ибо вряд ли можно было разыграть столь правдоподобно потрясение, отразившееся в каждой черте ее застывшего лица.

– Я ни за что не поверю кому бы то ни было, включая и вас, допускающего такое ужасное и к тому же совершенно превратное толкование событий! – прошептала она, с трудом шевеля непослушными губами, когда вновь обрела дар речи. – Если вы решили запугать меня, чтобы я отправилась с вами на Бадаян и дала, таким образом, вам заработать...

– Господи помилуй, что за женщина! – воскликнул Этан в неистовстве. – Так вы и в самом деле не замечаете никаких свидетельств того, о чем я говорю?

На побледневшем лице Чины оставались теперь, как казалось, одни лишь глаза.

– Как смеете вы выдвигать против невинных людей столь гнусное обвинение?! – крикнула она, дрожа от ярости.

И тогда Этан рассказал ей все, как есть, ничего не смягчая. Она выслушала его молча, не проронив ни слова, а когда он закончил, произнесла просто и с достоинством:

– Мне очень жаль, капитан, но я отказываюсь вам верить. Все это низкая, жалкая ложь.

Увидев, как изменилось внезапно его лицо, Чина почувствовала, что по-настоящему боится его. А он между тем схватил ее без слов за руку и потащил к парадной двери, а оттуда – прямо в конюшню, не обращая никакого внимания на ее возражения, впрочем, довольно слабые, против столь бесцеремонного обращения с ней, отдавая встречавшимся по пути конюхам короткие распоряжения. Когда же капитан втолкнул Чину в денник к Бастиану, ей уже не оставалось ничего другого, как удостовериться собственными глазами, что кое в чем этот человек все же прав: на блестящей серой шкуре коня выделялась ужасная красная ссадина. Однако сам по себе этот факт мало о чем говорил, и она по-прежнему не верила капитану.

–Вы что напридумали! По-моему, это след от укуса пчелы или... или...

– Или что?

Его иронический тон вывел ее из себя.

– Да все что угодно! Например, царапина от колючки шиповника или метка, оставленная моим хлыстом!

– О Господи, мисс Уоррик! Неужели вы и вправду не видите? Укус пчелы не может так кровоточить, что же касается следа от хлыста, то я сомневаюсь, что вы способны ударить лошадь с такой силой или злобой.

– Но что же это тогда? – спросила она строго, устремив на него взгляд своих сверкающих гневом глаз.

– Насколько я представляю себе, это рана от камня, пущенного из пращи. И сделал это некто, укрывшийся в кустах возле пруда. Вы говорили, что Бастиана напугала стая уток, однако с чего бы вдруг стал он бояться того, к чему давно уже привык? Более того, вы должны помнить, что конюший заметил в зарослях человека, который исчез сразу же после, того, как Бастиан вас понес. Ну и как вы думаете, кто бы это мог находиться там, в прибрежном кустарнике? Браконьер? Или крестьянин, решивший сократить путь в город и потому оказавшийся у водоема? Думайте, думайте, мисс Уоррик, вы должны посмотреть правде в глаза! Это был тип, нанятый Линвиллом, который хотел с его помощью подстроить вам несчастный случай.

– Нет! Нет! Нет! – закричала Чина неистово. – Это все выдумки! Вы пришли сюда для того, чтобы получить двести фунтов, которые я вам обещала!

– Дались мне ваши деньги! – бросил он грубо.

– Но даже если мы и допустим, что у вас и впрямь имеются основания выдвигать против моего кузена столь страшное обвинение, – прошептала Чина чуть слышно, – то все равно остается неясным, зачем понадобилось ему убивать меня? Может, ответите мне на этот вопрос, капитан?

– Разумеется, – произнес жестко Этан. – За всем этим стоят деньги. Предположим, что ваш кузен узнает каким-то образом, что именно вы, а не он или его сестра, унаследуете состояние старого графа. Разве не постарается он в таком случае во что бы то ни стало избавиться от вас?

– Теперь-то уж мне совершенно ясно, что вы сумасшедший! – воскликнула Чина. – Мой дядя никогда бы не оставил мне Бродхерст! Имение неотделимо от титула и потому должно отойти прямому наследнику графа, поскольку же родной мой дедушка носил имя Уоррик, мне попросту нечего на что-то рассчитывать! Да и почему Фрэдди вздумал бы вдруг убивать меня, если только вчера он сделал мне предложение?

Глаза Этана сузились.

– И что вы ему ответили?

– Конечно же, отказала, – проговорила Чина безразличным тоном. – Но какое вам до этого дело?

– Надо полагать, до этого он ухаживал за вами какое-то время? – произнес Этан, оставив без ответа вопрос.

– Нет, ни в коей мере... – Запнувшись внезапно, она посмотрела на Этана с едва сдерживаемым гневом. – Теперь мне понятно, как люди, лишенные моральных устоев, могут так передернуть факты, что самые обычные вещи предстанут в их глазах проявлениями грязных, низменных чувств!

– Советую вам все же поразмыслить на эту тему, мисс Уоррик. Похоже на то, что, убедившись в бесплодности своих попыток жениться на вас и таким образом прибрать к своим рукам принадлежащее вам состояние, ваш кузен решил пойти на прямое преступление.

Ладонь Чины звонко опустилась на загорелую щеку Этана, оставив на ней красный след, которого, однако, девушка не увидела: подобрав юбки, она выскочила из денника, с шумом захлопнув за собой дверцу. Из груди у нее вырывались истеричные всхлипы.

– Этого не может быть! – убеждала она себя. – Это неправда!

Глава 5

Капитан Бладуил стоял на кормовой палубе бригантины «Звезда Коулуна», взявшей курс на Восток, и с нахмуренным лицом смотрел на барометр.

– Продолжает падать, сэр, – отрапортовал рулевой.

– Я и сам вижу, дружище, – произнес капитан Бладуил и, сощурив глаза, взглянул на небо, пылавшее жаром и как бы подернутое легкою дымкой. Он все надеялся на перемену погоды с того самого момента, когда «Звезда Коулуна» в южной акватории залива Алгоа попала в полный штиль, однако и приближение шторма не радовало его. Нет-нет, только не шторм, особенно когда у тебя на борту с полдюжины женщин, которые доказали уже, что они никудышные мореплаватели, как только корабль вошел во вспененные воды Ла-Манша.

Этан бросил взгляд на главную палубу, где возле стены был натянут тент, предоставлявший пассажирам какой-никакой, а все же комфорт. Когда воздух в каютах становился невыносимо жарким, женщины собирались под этим навесом, чтобы найти защиту от безжалостного африканского солнца и немного развлечься. Чем выше поднималась в термометре ртуть, тем меньше они заботились о соблюдении правил хорошего тона в отношении своего гардероба, и даже до абсурда щепетильная в подобных вопросах миссис Люцинда Харлсон разрешила своим дочерям сменить тяжелые платья с кринолинами и высокими воротниками на более легкие муслиновые одеяния и широкополые соломенные шляпки.

Этан заметил, что взгляды Беллы и Дотти Харлсон, занимавшихся в данный момент вышиванием, то и дело обращались в сторону молодого рулевого, одного из немногих англичан, числившихся в его многонациональной и разноязычной команде. Их мать пришла бы в ужас, узнай она об этом, ибо юный Тэтчер принадлежал, вне сомнения, к низшим слоям общества, хотя и обладал красивой и представительной внешностью.

– Капитан! – услышал Этан голос своего подчиненного и, повернувшись, увидел, к своему удивлению, Чину Уоррик, которая стояла чуть поодаль и смотрела на горячие угрюмые воды, вежливо ожидая, когда же он обратит на нее внимание. Она была облачена в черный траур и поэтому, несмотря на жару, ухитрялась выглядеть холодной и недоступной.

– Вы хотели видеть меня, мисс Уоррик? – спросил Этан с легкой усмешкой, потому что знал, что она старательно избегает его с того самого времени, как «Звезда Коулуна» покинула лондонский порт несколько недель тому назад. Капитан не осуждал ее за это, памятуя, в сколь резкой форме, не щадя ее чувств, поставил он ее перед фактом вероломства ее кузенов. И, разумеется, ему было ясно, что она, подождав спокойно до конца месяца, отправилась бы затем в путешествие каким угодно рейсом, только не на «Звезде Коулуна», однако в тот самый день, когда Этан посетил ее в Бродхерсте, туда пришло печальное известие о трагической смерти ее отца.

В полном отчаянии Чина, подавив в себе гордость, но не теряя при этом достоинства, обратилась к нему с просьбой взять ее с собой, и Этан, который наверняка бы ей отказал, начни она канючить и умолять о сострадании и тем более – плакать, счел невозможным сказать «нет» при виде этих печальных, опустошенных горем глаз, хотя и первым бы стал отрицать, что именно жалость заставила его поторопиться с выходом в море. Помня отлично, как при первой же встрече с Чиной Уоррик он заявил ей, что «Звезда Коулуна» не пассажирское судно, капитан тем не менее постарался взять на борт и других, помимо нее, представительниц прекрасного пола – и в их числе Люцинду Харлсон с ее дочерьми, – чтобы девушка могла находиться в подобающей женской компании.

Скользя рассеянным взглядом по расположенной ниже главной палубе, где миссис Харлсон ворковала о чем-то с дочерьми, Этан задавал себе один и тот же вопрос, наверняка не впервые волновавший его: какого черта взвалил он на себя лишние хлопоты ради какой-то там Чины Уоррик? Он был не из тех, кто спешит за просто так оказывать кому-то одолжение, и не стал бы, судя по всему, делать исключение и для подобных Чине колючих маленьких созданий с грустными зелеными глазами, если только его не вынудили бы к этому какие-то особые обстоятельства. По правде сказать, капитан не ощутил бы ни малейших угрызений совести, если бы оставил ее в Англии, чтобы она терпеливо дожидалась очередного рейса одного из пассажирских судов компании «Пацифик энд ориентал лайнз», следующего на Восток. Может быть, объяснение всему крылось в тех двухстах фунтах стерлингов, которые он должен был получить от ее брата Дэймона Уоррика в конце путешествия?

– Так чем я могу быть вам полезен, мисс Уоррик? – спросил он еще раз столь подчеркнуто почтительным тоном, что рулевой невольно кинул на него удивленный взгляд.

Глядя осуждающе на Этана, словно это он повинен в том, что столько дней стоит такая угнетающая жара, Чина произнесла недовольно:

– Вы говорили нам вчера вечером, капитан, что сегодня поднимется ветер. А по-моему, он и не собирается подниматься.

Этан усмехнулся.

– Вероятно, вы просто не видели показания барометра, мисс Уоррик.

Но прежде чем взглянуть на барометр, Чина холодно посмотрела на него самого своими грустными глазами.

– Как вы могли бы и сами заметить, он падает, – продолжал капитан Бладуил услужливо, – а это значит...

– Я вовсе не настолько невежественна, чтобы не знать, как работает барометр, – перебила его Чина и, глядя прищуренными глазами на небо, добавила: – Я просто боюсь, что скоро произойдет резкая смена погоды. Скажите, вы не ожидаете шторма, капитан?

Его усмешка стала еще шире.

– А вас пугает такая перспектива?

Она, не поддавшись на его поддразнивание, взглянула озабоченно вниз, на главную палубу, где семейство Харлсонов собралось под раскрашенным в яркую полоску тентом.

– Меня беспокоит Луиза. Море явно не для нее. Капитан Бладуил проследил глазами за взглядом Чины, остановившимся на девочке, которая играла в куклы на залитой солнцем палубе, забыв в упоении о наказах матери держаться в тени. Ее темно-каштановые волосы были повязаны желтыми лентами, а поверх желтого же, с оборками, платья красовался чистый белый передник. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла руку и помахала Чине и капитану с веселой улыбкой, осветившей ее бледное личико.

– Да, действительно, Луиза не очень хороший моряк, – подтвердил капитан Бладуил.

– Страшно подумать, что она может еще похудеть. Правда, мистер Кварлз старается вовсю, чтобы она получше ела, – продолжала Чина, имея в виду толстого корабельного стюарда Нэппи Кварлза, который, к невыразимому удивлению капитана, взял под свою личную опеку как милого ребенка, так и саму Чину Уоррик. – И ест вроде бы неплохо. И все же я не представляю даже, что с ней будет после очередного приступа морской болезни.

Брови капитана Бладуила полезли на лоб. Ему показалось, что перед ним совершенно незнакомая ему женщина. Во всяком случае, он и не подозревал, что в ней так силен материнский инстинкт. Конечно, десятилетняя Луиза Харлсон, к которой мать и старшие сестры относились несколько равнодушно, несмотря на ее хрупкое здоровье, была ребенком, способным тронуть самое черствое сердце. Она привязалась к Чине с первого же дня. И та часами увлеченно рассказывала ей похожие на сказку истории из своего детства на Бадаяне, а девочка их слушала с не меньшим удовольствием.

– Из вас получилась чудесная сиделка, мисс Уоррик, – произнес глухо Этан, почувствовав вдруг необъяснимое раздражение. – Немногие женщины возьмутся с охотой и без жалоб за неблагодарный труд опорожнения горшков со рвотой и кормления с ложечки ребенка, у которого болит животик.

– Не понимаю, что веселого находите вы в том, что Луиза плохо переносит трудности морского путешествия, – произнесла Чина холодно, с трудом подавив в себе желание добавить, что мисс Джулия Клэйтон, особа весьма привлекательная, которая также числилась среди пассажиров «Звезды Коулуна», страдала той же самой болезнью, что и Луйза, и при этом не вызывала у капитана даже намека на раздражение.

– Мои извинения! – молвил Этан с насмешливым поклоном. – Я вовсе не собирался смеяться над Луизой. Я просто указал на вашу очевидную привязанность к ней и на то, как замечательно справлялись вы с обязанностями сиделки, когда на море было волнение.

– Да как же можно не полюбить Луизу? – спросила Чина жестко. – Друзей у нее нет, а ее мать, поглощенная заботами о своих избалованных старших дочерях, не уделяет ей никакого внимания. Нельзя забывать и о том, что Луиза, ни разу не покидавшая дома, отправилась неожиданно для себя в столь далекое путешествие и к тому же на корабле, на котором ей предстоит проплыть до самой Индии. И никто не выражает ни малейшего желания расспросить девочку о ее страхах и хотя бы попытаться успокоить ее. А я очень хорошо понимаю, как... – Она умолкла внезапно, шлепнув себя по губам, и заглянула в обветренное лицо капитана широко открытыми, испуганными глазами.

– Вы хотели сказать, что хорошо понимаете, как чувствует она себя в такой обстановке? – проговорил капитан Бладуил.

Хотя насмешка не звучала на этот раз в его голосе, Чина не могла позволить ему заглянуть в глубины своей души, где таились мучительные для девушки воспоминания. После того ужасного разговора с ним в деннике Бастиана она поклялась себе, что никогда не допустит такого, чтобы он стал обсуждать с ней вдруг ее личные проблемы.

– Я хотела сказать лишь, что знаю, как помочь людям, страдающим морской болезнью, – ответила она, вспомнив о бедной Анне Сидней, за которой ей пришлось ухаживать во время путешествия из Бадаяна шесть долгих лет тому назад.

– Ясно, – произнес капитан Бладуил, бросив на нее быстрый взгляд, перед тем как снова обратиться к изучению неба. – Так вот, ваши таланты окажутся полезными уже к концу сегодняшнего дня.

– Вы действительно полагаете, что надвигается шторм?

– Моя дорогая мисс Уоррик, посмотрите на барометр. Если вы и впрямь знаете что-то об атмосферном давлении, то сами найдете ответ на этот вопрос.

Зашелестев многочисленными оборками, Чина отвернулась от него и без дальнейших расспросов начала спускаться на главную палубу.

– Что он сказал, Чина? Скоро станет прохладнее? Чина улыбнулась при виде выжидательного выражения на лице Луизы Харлсон.

– Капитан уверил меня, что да. К вечеру, а может быть, и раньше.

– А как он об этом узнал? – спросила с сомнением девочка.

Чине очень хотелось рассмеяться. Из всех женщин, которых капитан Бладуил взял пассажирами на свой корабль, только одна Луиза смела выражать сомнение в его всемогуществе, остальные же чуть ли не поклонялись ему, как божеству.

– Он разрешил мне взглянуть на свой барометр, – объяснила она. – Давление падает, а это значит, что погода скоро переменится.

– Такой милый, терпеливый человек! – заметила Люцинда Харлсон, услышав ее последние слова. – Не представляю, как он ухитряется оставаться всегда таким вежливым, когда мы только и делаем, что путаемся у него под ногами.

«Он выносит наше присутствие лишь потому, что ему заплатили за это немалую сумму», – подумала неприязненно Чина, однако воздержалась говорить об этом дородной миссис Харлсон, которая души не чаяла в капитане, хотя девушка даже не представляла, за что же выпала тому такая честь. Ну а что касается его вежливости... Чину передернуло при одной мысли об этом.

– Капитан Бладуил убежден, что погода скоро испортится, – произнесла она, не желая обманывать своих собеседниц. – Надвигается шторм, и он настигнет нас уже к вечеру.

– Да мистер Бладуил просто пугает тебя, Чина, дорогая! – воскликнула весело миссис Харлсон. – Посмотри на небо! Ни облачка!

– И ни малейшего дуновения ветерка, – добавила со вздохом кареглазая Дотти, усиленно обмахивая себя веером. На ее платье, под мышками и на спине, темнели пятна от пота, и Чина, с симпатией вглядываясь в ее раскрасневшееся лицо, снова почувствовала себя благодарной за то, что родилась в Индонезии, ибо, несмотря на то что черное платье было сшито из относительно плотной бумазейной ткани, жару она переносила гораздо легче, чем ее попутчицы. Хотя, продолжала она свои размышления, возможно, им приходится так тяжко сейчас оттого, что все эти Харлсоны, за исключением Луизы, просто выделялись своей полнотой. И тут же вспомнила, что миссис Клэйтон переносит жару не лучше, чем они, хотя ее ни в коей мере нельзя было назвать полной.

Она, пожалуй даже, слишком уж худая, уточнила Чина, поглядывая неприязненно из-под опущенных ресниц на женщину, сидевшую несколько поодаль в плетеном кресле с книгой в руках и в широкополой соломенной шляпе, прикрывавшей ее пышные черные волосы. У Чины не было ни малейших иллюзий относительно того, к какому сорту женщин относилась Джулия Клейтон. Про нее говорили, что несколько месяцев назад она овдовела и теперь плыла в Индию, чтобы увезти оттуда останки своего дорогого, любимого Вильяма, который, будучи майором Семидесятого пехотного полка, погиб при исполнении служебного долга во благо королеве и родине. Но Чина в первый же день путешествия заметила, что Джулия не носит обручального кольца. А с течением времени и вовсе стала подозревать, что молодая «вдова» отправилась в Калькутту, первый порт назначения «Звезды Коулуна», чтобы избежать некоего скандала, который грозил ей в Англии.

Чина не сомневалась в том, что Джулия Клэйтон сразу же, с первого взгляда почувствовала к капитану Этану Бладуилу сильное влечение. По существу, все они, включая миссис Харлсон, готовы были целовать землю, на которую ступала его нога, и девушка чувствовала полное свое бессилие, так и не сумев разгадать, в чем же крылась причина подобного обожания. Она не могла найти в нем ни одной располагавшей к нему черты, за исключением разве что привлекательной внешности. Он был высоким, – что правда, то правда, – загорелым и стройным. Многим женщинам понравились бы, несомненно, и его голубые глаза, и квадратный подбородок с ямочкой посередине. Но, как бы там ни было, разве можно не замечать отрицательных свойств его натуры? Грубости, например, или той же заносчивости? В общем, она не видела в нем как в человеке ничего, что вызывало бы у нее симпатию.

Девушка усмехнулась, наблюдая, как Дотти и Арабелла обращают тоскующий взор на верхнюю палубу, где уперев руки в бока, стоял возле судового компаса капитан Бладуил. Интересно, относились бы они к нему с тем же обожанием продолжала она размышлять, если бы увидели его, как она, пьяным в стельку и в каюте, выглядевшей так, словно по ней прошел тайфун? А что бы сказали они про жадность, которая заставила его гнаться по ее следам до самого Бродхерста?

Она вздохнула, понимая, что все же не вполне справедлива к нему. В конце концов он поступил достаточно честно, не скрыв от нее истинных мотивов своего поведения. Да и тут, на «Звезде Коулуна», его обращение с ней было, можно сказать, образцовым. Ей казалось, что она знает причины подобного отношения к ней со стороны капитана. Видимо, он постоянно помнит о том, что сыграл определенную роль в развернувшихся в Англии событиях, о которых она безуспешно старалась теперь позабыть. А может быть, просто жалеет ее, перенесшую утрату двух близких людей. Последнее особенно не устраивало Чину, не желавшую быть объектом жалости в какой бы то ни было форме. Ее утешало лишь то, что после завершения путешествия она никогда, ни разу в жизни не увидит больше его!

Солнце еще не успело сесть в недвижные океанские воды, а в воздухе уже пронеслись первые дуновения ветра. Закат представлял собой величественное зрелище, небо, окрасившись в багряно-красный цвет, напоминало окровавленную тушу огромного сказочного животного, косые лучи дневного светила скользили радужными полосами по быстро темневшей воде. Чина, выйдя из салона после ужина, с удовольствием подставила лицо прохладному ветерку, от которого на зеркальной поверхности моря поднималась легкая рябь.

– Разве это не замечательно, мистер Кварлз? – спросила она, обращаясь к стюарду, спешившему мимо нее по каким-то важным делам с целой охапкой разнообразнейших инструментов.

– Замечательно? Да я бы тысячу раз предпочел жару, нежели шторм, который у нас на носу! Теперь вот крутись тут, как какая-нибудь последняя баба, задраивай весь корабль, проверяй иллюминаторы, чисти камбуз... нет уж, благодарю покорно, мисс Чина, лучше уж в жаре, да в безопасности! – Он с отвращением сплюнул в водосточный желоб. – И вы называете это замечательным?

Чина ни капельки не обиделась на желчную реплику Нэппи. Девушка уже не раз имела возможность убедиться, что он обожает жаловаться, и давно поняла, что не стоит обращать на это внимания, учитывая его нервную, разбросанную натуру. Она относилась к Нэппи Кварлзу с явной симпатией, что выглядело несколько странно, поскольку команда капитана Бладуила представляла собой в основном причудливое сборище убийц и воров.

Нэппи обладал на редкость благородным сердцем и чистой, умудренной жизненным опытом душой, однако любому, кто посмел бы заподозрить его в этих достоинствах, он бы с презрением плюнул в лицо. Ростом не более пяти футов и вечно небритый, он носил на левом глазу черную повязку, которая, по мнению Чины, делала его похожим на настоящего, хоть и миниатюрного, пирата. Глаз он потерял, как успел уже сообщить Чине, во время тайфуна на Большом Барьерном Рифе, когда датский фрегат, на котором он в то время служил, получил пробоину и пошел ко дну.

– Ветер срезал к чертовой матери все мачты, мисс, и все перекладины и болты дождем посыпались вниз, на палубу. Половину людей, кто не успел спрятаться, поубивало, а половину искалечило, в том числе и меня.

Свалившаяся откуда-то сверху доска стукнула его по голове, да так, что он потерял сознание, а торчавший из нее металлический стержень выбил ему глаз. У него не было ни малейшего сомнения, что он должен был бы пойти ко дну вместе с кораблем, но вмешалось Провидение, и он, вовремя очнувшись, смог забраться в крохотную шлюпку и, как и остальные оставшиеся в живых члены экипажа, благополучно добраться до берега. Удар в голову не только стоил ему глаза, но и наделил его одной курьезной особенностью: теперь он мог заснуть внезапно в любое время суток, невзирая на работу, которой занимался в тот момент.

– Вот поэтому меня и называют Нэппи-соней, – рассказывал он девушке. – Никто не может сказать даже за минуту до этого, когда я снова свалюсь и засну, и если бы не капитан Бладуил, я бы никогда больше не смог пришвартоваться ни к одному кораблю. Он первоклассный парень, капитан Бладуил, лучше некуда. – Последние слова Нэппи произнес с подобострастием. – Ну кто еще взял бы к себе стюарда, который засыпает при исполнении своих обязанностей? Но капитан Этан не указал мне на дверь. И я ему за это очень признателен.

По правде сказать, Чине трудно было поверить, что капитаном Бладуилом управляли милосердные наклонности, когда он позволил одноглазому бедолаге «пришвартоваться» к «Звезде Коулуна». Скорее всего, считала она, все дело в том, что Нэппи нанять было попросту дешевле, чего не мог не знать Этан, судя по обветшалому состоянию бригантины, и сам капитан, и его пиратская команда едва сводили концы с концами. Данное обстоятельство, кстати, объясняло и тот факт, что капитан с такой жадностью набросился на ее двести фунтов.

Но что бы там ни было, справедливости ради нужно заметить, что «Звезда Коулуна» содержалась в безупречном порядке: каждый дюйм ее палубы был отдраен до зеркального блеска, про паруса и канаты даже помыслить было нельзя, чтобы имели они хоть малейший изъян. Однако пищу подавали здесь, прямо скажем, скромную, не выдерживавшую никакого сравнения с великолепными блюдами, украшавшими обеденный стол на клипере «Гонория», доставившем Чину в Англию так много лет тому назад. А уж про койки в скудно обставленных каютах не стоило и говорить: исключительно узкие, они были прикрыты к тому же грубыми одеялами!

– Лучше идите вниз, мисс Чина, и закрепите понадежнее свои вещи, – продолжал Нэппи, с нахмуренным видом разглядывая темнеющее небо. – Да уж, и впрямь замечательная погода! – И, негромко выругавшись сквозь зубы, он поспешил дальше по своим делам.

Преодолевая погруженный в полумрак коридор, Чина почувствовала резкое изменение погоды, на широкой верхней палубе еще не ощущавшееся. Море явно начало вздыматься, и ей приходилось теперь соблюдать осторожность, передвигаясь по раскачивавшемуся под ногами полу.

– Бедная Луиза! – прошептала она, добравшись наконец до своей каюты, где маленькая девочка лежала с несчастным видом в гамаке. Лицо у нее было бледное и измученное. Подойдя к ней поближе, девушка сказала: – Боюсь, это только начало.

– Меня это не волнует, Чина. Особенно, если ты рядом со мной.

Они занимали одну каюту с тех пор, как «Звезда Коулуна» впервые попала в шторм, что произошло еще в Ла-Манше, а мать и сестры Луизы почувствовали себя тогда так плохо, что не смогли ухаживать за ребенком. Чина, учитывая обстановку, убедила Нэппи повесить для девочки гамак у себя в каюте, и хотя он оказался очень узким и неудобным, а его ремни – жесткими и узловатыми, Луиза тем не менее попросила у Чины разрешения оставаться у нее и после того, как погода исправилась, и та с радостью позволила ей это. Благодарение Богу, часто говаривала Люцинда, что дражайшая мисс Уоррик взяла на себя заботу о Луизе до самого конца путешествия. А уж когда они прибудут в Калькутту, там их сразу же встретит Колин и отвезет домой, где у него целая армия слуг. Ах, дети, если подумать, доставляют столько хлопот!

– Мама тоже легла в постель, – ответила Луиза на вопрос Чины, осведомившейся о миссис Харлсон. – Не думаю, что она так уж хорошо себя чувствует. А что, погода совсем испортилась?

– Да нет, не совсем, а несколько минут назад и вовсе было прекрасно. – Взгляд, брошенный в иллюминатор, показал Чине, что за то время, что она спускалась к себе в каюту, обстановка резко изменилась, и при этом в худшую сторону. На западе все еще догорала заря, освещавшая клубившиеся черные тучи, которые, упорно надвигаясь из-за темных африканских холмов, постепенно затягивали все небо. На гребнях волн, угрюмо бившихся о борт бригантины, появились пененные барашки. Рев разбушевавшейся водной стихии почти заглушал далекие раскаты грома.

– Может быть, ты мне расскажешь какую-нибудь историю, Чина? – попросила Луиза.

– А что бы ты хотела услышать? – произнесла Чина, подходя к столу, чтобы зажечь лампу.

– Про твоего прадедушку, – ответила Луиза с готовностью.

Чина улыбнулась.

– Ты же уже слышала о нем, и много раз. Лукавая улыбка осветила бледное лицо девочки.

– Ну и что? А я еще хочу!

– Тогда слушай. Мой прадедушка Кингстон Уоррик был знатным и богатым человеком из старинного аристократического рода, – начала Чина неторопливо, усевшись на край своей койки и расправляя юбки. – Ему принадлежали прекрасные имения в Суссексе, унаследованные им от своего отца, и несколько домов в Лондоне. Он являлся депутатом парламента и членом Коринфского клуба, а правил четверкой лошадей так ловко, как никто другой из именитых джентльменов тех дней.

– И нарушал то и дело законы, – вставила Луиза, ерзая от нетерпения, несмотря на то что уже знала эту историю до мельчайших подробностей.

– Ну, это не совсем так, – заметила Чина. – Он просто был легкомыслен, что тоже, насколько я понимаю, не очень-то хорошо. Обожал азартные игры – все без исключения, – и, будучи молодым и глупым, тратил свое состояние безрассуднейшим образом до тех пор, пока у него не осталось ничего, кроме кучи долгов.

Чина никогда не скрывала постыдной биографии своего прадедушки. И мало того, если уж говорить правду, прямо-таки гордилась его подвигами и охотно упоминала о них даже в самой что ни на есть респектабельной компании. Никто не должен отказываться от своего прошлого, была убеждена она. Уоррики будут последними идиотами, если станут прятать его за ханжескими разглагольствованиями о непорочной крови, в то время как истинная история Кингстона Уоррика не является секретом ни для кого на свете. Подобного рода рассуждения Чины входили в полное противоречие с мнением ее кузины Кассиопеи, у которой соответствующие высказывания ее двоюродной сестры вызывали один лишь ужас, поскольку напоминали ей всякий раз, что Линвиллы связаны, хотя и не кровным родством, а только через брачные узы, с таким отъявленным негодяем, как Кингстон Уоррик.

– И его хотели повесить, да, Чина? – проговорила Луиза с круглыми глазами. – За то, что он что-то украл или кого-то убил, хотя в действительности никто так и не знает толком, что же такого он совершил?

– Все правильно. Однако его не вздернули все же на виселице: премьер-министр сумел убедить короля проявить милосердие, и он был отправлен на галеры в Ботнический залив.

Хотя ее мать и сестры только испуганно вскрикивали, знакомясь с суровыми фактами из жития неугомонного прародителя Чины, Луизе они казались куда занимательнее любых волшебных сказок, которые ей рассказывала Белла.

– А получилось так, что он так никогда и не попал в Ботнический залив, правда? – продолжала вещать Луиза. – Он удрал во время шторма, такого же, как сегодняшний, и поплыл в лодке вместе с одним своим товарищем.

– Послушай, мне кажется, что ты излагаешь эту историю гораздо лучше, чем я.

– Но я люблю слушать тебя! – заявила девочка протестующе. – Пожалуйста, расскажи остальное.

– Ну хорошо, будь по-твоему. Остров, на который высадились сэр Кингстон и его друг мистер Стэпкайн, оказался необитаемым, если, конечно, не считать обезьян, попугаев и диких свиней. На нем располагалось несколько потухших'' вулканов, и весь он был покрыт непролазными джунглями. Сэр Кингстон видел повсюду массу цветов с огромными-преогромными лепестками и столь красивых, что они производили на него сказочное впечатление. А здешние птицы обладали такими длинными и пестрыми хвостами, что и сами походили на волшебные цветы. На берегу он нашел раковины, которые были прекраснее, чем солнечный восход.

– Все это ему так понравилось, что он решил здесь остаться и построить дом, – продолжила Луиза радостным голосом, потому что это был ее любимейший раздел жизнеописания прадедушки Чины. – Расскажи мне, как раздобыл он шелковичных червей и начал делать на острове шелк.

Девушка улыбнулась: эти страницы из биографии своего предка она тоже любила больше всего.

– После того как прадедушка закончил расчистку джунглей и соорудил настоящий дом, он построил себе корабль и поплыл на нем в Китай. Там он познакомился с могущественным мандарином, одним из военачальников, и тот пригласил его пожить в Кантоне, хотя до этого ни один европеец не мог пройти за стену, отделяющую материковый Китай от моря. Как и прадедушка, мандарин обожал азартные игры.

В этом месте повествование Чины было прервано: «Звезда Коулуна» зарылась носом в воду, и от сильных толчков на маленьком письменном столике опрокинулась лампа, а на лице Луизы появилось испуганное выражение.

– С тобой все в порядке, милая? – спросила девушка заботливо.

– Кажется... пожалуйста, доскажи историю, Чина.

И та, решив отвлечь внимание Луизы от наклонившегося под ногами пола, заговорила оживленным голосом, перекрывавшим доносившееся сверху завывание ветра.

– Никто не знает, что за пари заключили между собой сэр Кингстон Уоррик и мандарин. В своем дневнике прадедушка не оставил об этом никаких записей и никогда не рассказывал о том никому, даже своему сыну, моему дедушке.

В данном случае, однако, Чина слукавила: ей прекрасно было известно, что дело касалось чести и достоинства некой придворной дамы, которой домогались одновременно обе упомянутые персоны. Но не все же можно рассказывать ребенку!

– И твой прадедушка выиграл, – продолжила повествование Луиза.

– Да, это так, и в качестве платы мандарин должен был отдать ему весь, вне зависимости от его ценности, груз, лежавший в трюмах одного из своих кораблей, который первым бы прибыл в Макао в тот месяц. Прадедушка мог получить, например, серебряные слитки или чай, или, скажем, свиней. Но вместо всего этого ему достались шелковичные черви. Престарелый мандарин ликовал, он был уверен, что прадедушка не имеет ни малейшего понятия о том, что с ними делать.

– И он оказался не прав, не так ли? Сэр Кингстон привез их домой на Бадаян, вырастил и сделал шелк, и после этого стал ужасно богатым.

– Ну, если говорить в общих чертах, то так и было, – засмеялась Чина. – А вскоре он познакомился с важными людьми. Одним из них был султан Джохора, владевший сингапурским портом. Так вот, мой прадедушка убедил этого правителя передать сингапурский порт сэру Стэмфорду Рафлзу, главе английской Ост-Индской компании, – рассказывала неспешно Чина, надеясь, что ее голос убаюкает Луизу. – За это сэру Кингстону простили все его прегрешения, но, несмотря на то, что теперь ничто не мешало ему вернуться в Англию и мирно там жить, он решил остаться на Бадаяне. И поступил очень мудро, потому что пять лет спустя голландцы отдали и остальную территорию Сингапура англичанам, и в Малайзию хлынул поток эмигрантов. А так как Бадаян лежит в Сингапурском проливе всего в двадцати милях от этого города, прадедушка смог нанять сколько угодно рабочих, чтобы они помогали ему и его другу Редьярду Стэпкайну выращивать шелковичных червей. Скоро он стал достаточно богатым для того, чтобы отправиться в Англию. Там он встретил и полюбил мою прабабушку, она согласилась уехать вместе с ним в Индонезию.

– Прямо как мама и... папа, – пробормотала Луиза сквозь сон. – Только мама едет не на Бадаян, а в Индию. Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь навестить тебя. Чина?

– Разумеется, сможете, – заверила ее Чина, касаясь заботливо горячего лба ребенка.

– Можно мне попить? – прошептала Луиза. Ее лицо выделялось на подушке белым овалом.

Чина, сидевшая возле нее, тут же встала, но из-за качки ноги у нее подкосились, и ей пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы удержать равновесие.

– Интересно, как ты сможешь это сделать? – спросила она, глядя на девочку с состраданием.

– Я... я постараюсь...

К сожалению, кувшин оказался пуст. Чина накинула на плечи плащ и вышла в коридор.

– Я скоро вернусь, – пообещала она Луизе. – Ты же лежи в постели и ни в коем случае не пытайся встать.

– Хорошо.

Чтобы добраться до узкой лестницы, ведущей наверх, к площадке, на которой стояли бочки с водой, и подняться по ней, Чине потребовалось столь много времени, что она чуть было не пришла в отчаяние. Гигантские волны швыряли «Звезду Коулуна» из стороны в сторону, словно то был не корабль, а жалкая щепка. И Чина получила несколько хороших синяков еще до того, как смогла открыть дверь на заветную площадку. Когда же она наконец ступила в сгустившуюся на палубе темноту, ветер подхватил ее с неземной силой, вырвал все шпильки из волос и парусом распустил юбки. Ливень в мгновение ока промочил ее до нитки. Это был не тот прохладный, легкий английский дождичек, к которому она уже успела привыкнуть, а ледяной поток, безжалостный и мощный, обрушивавшийся порывисто на все, что находилось внизу, и несметными брызгами бивший ее по лицу.

Кувшин выскользнул у нее из рук. Чина, объятая ужасом, опасаясь, что ее смоет за борт, судорожно шарила в темноте рукой в поисках надежной опоры. Волны, перекатываясь через поручни накренившейся палубы, алчно подбирались к юбкам Чины. Дверной косяк, за который она только что ухватилась, вдруг куда-то исчез. И в тот же миг ее отбросило со страшной силой к ближайшей переборке. Лишь теперь она поняла, что покидать каюту было чистейшим безумием.

Когда Чина пробиралась вслепую обратно к двери, ее с такой легкостью сбило с ног ледяной волной и швырнуло к перилам, словно весила она не больше, чем пустой кувшин. Пронзительно вскрикнув в смертельном испуге, девушка попыталась ухватиться за перила, но пальцы ее только скользнули по мокрому дереву. Она снова закричала, решив, что теперь-то уж наверняка окажется за бортом.

Внезапно из темноты выступил кто-то, пытаясь поймать ее за руки, но ухватил лишь за волосы. Чина застонала от боли. И в этот момент и она, и ее невидимый спаситель подверглись новому удару ледяного шквального ветра. Когда же они, придя немного в себя, стояли, стараясь откашляться, она обнаружила вдруг, что смотрит в искаженное гневом лицо капитана Этана Бладуила.

– Идиотка! Ты что, сумасшедшая? Какого черта делаешь тут?

Не дав ей времени на ответ, он начал решительно подталкивать ее по направлению к лестнице. Борясь с ожесточением за каждый шаг, они почти уже достигли двери, когда увенчанная белым гребнем волна вновь накрыла их и отбросила в безумной ярости к перилам. Чувствуя, как деревянные поручни ломают ей ребра, Чина издала громкий вопль и, пошатнувшись, начала падать.

– Держись! – услышала она крик капитана Бладуила, кинувшегося к ней на помощь, и бессознательно прижалась к нему. Запутавшись мокрыми юбками в его ногах, она ощутила вдруг, как бешено колотится его сердце в непосредственной близости от ее груди. Новый шквал, окативший их с головы до ног, резкий крен палубы заставил ее прижаться к нему еще теснее. Теперь она и сквозь его промокший плащ почувствовала явственно жар его тела. По спине у нее пробежала странная дрожь, и причиной тому был вовсе не ужас и тем более – холод.

Удивительно, но вода, отступив, не смыла их за борт. Чине пришлось смириться с тем, что капитан Бладуил взял ее на руки. Кашляя и плача, она старалась только не потерять сознание от боли в ребрах, которые, должно быть, были все же поломаны во время удара о перила.

– Глупая маленькая дурочка!

Наконец они достигли спасительной опоры в виде ведущего к каютам трапа, и все ужасы остались позади. Чина, снова дыша полной грудью и вновь обретя способность видеть, что происходит вокруг, осознала внезапно обидный смысл слетевших с уст Этана слов.

– Скажи-ка, во имя всего святого, куда это ты направлялась столь безрассудно? Даже младенец, и тот понял бы, что этого делать нельзя!

Чина молчала, и не только из-за смертельной усталости, но и главным образом потому, что с полной ясностью осознала, что все, что говорил он, абсолютная правда. Ее тысячу раз могло смыть за борт, и теперь она кружилась бы беспомощно во вспененном водовороте без всяких шансов на спасение. Кашель у нее не проходил, с левой стороны груди ощущалась острая пульсирующая боль. Находясь в состоянии, близком к оцепенению, девушка не имела ни сил, ни желания возражать против того, чтобы капитан Бладуил нес ее на руках. Сквозь складки насквозь промокшего плаща Этана она слышала биение его сердца. Между тем на ее беспомощную голову продолжал обрушиваться поток обидных эпитетов.

– Но это не моя каюта, – прошептала протестующее Чина, когда он распахнул ногой какую-то дверь и она увидела изысканную обстановку личных апартаментов капитана.

– Ты уже была однажды тут, не правда ли, моя милая крошка?

– Я вовсе не крошка и к тому же не ваша, – заявила она и тотчас же закусила губу, чтобы не закричать от боли, потому что он в этот самый момент опустил ее на кровать.

– Твоя каюта столь мала, что в ней за тобой будет трудно ухаживать. – Он выпрямился, пока говорил, и теперь встревожено смотрел на нее. Его темное мокрое лицо выражало гнев. – Надо полагать, ты сломала ребро или два, и сейчас необходимо будет сделать перевязку. Это несколько болезненная операция, однако, принимая во внимание обстоятельства, ты должна быть благодарна судьбе хотя бы за то, что осталась жива.

– Я очень сожалею о своем поступке, – промолвила она чуть слышно, едва узнавая в своем хриплом шепоте собственный голос. – Я понимаю, что ужасно глупо с моей стороны было выбираться наружу, но я хотела принести Луизе воды, не имея ни малейшего представления о том, что это так опасно.

Не веря тому, что услышал, Этан с недоуменным выражением лица мягко попридержал девушку, обрекая на провал ее слабые попытки приподняться в кровати.

– Мне и самому должно было быть ясно, что ты взобралась наверх вовсе не для того, чтобы ощутить вкус приключений, – произнес он холодно и вновь перешел на «вы». – Ухаживать за вами будет Нэппи. В будущем же, надеюсь, вы сумеете обуздать свой неуемный инстинкт милосердия... скажем, с помощью самой малости здравого смысла.

Она хотела было поспорить, но не смогла. Каждый вздох доставлял ей невыносимую боль, балки потолка поплыли перед ее глазами и начали удаляться куда-то. Ее охватила дрожь. Словно сквозь забытье она услышала вдруг, как выругался раздраженно капитан Бладуил.

– Что... что выделаете? – произнесла Чина слабым голосом, чувствуя, как его руки нетерпеливо возятся с лифом ее платья.

– Мне надо снять с вас эти мокрые тряпки, прежде чем вы окончательно испортите матрас на моей кровати, мисс Уоррик. И еще хотелось бы мне, чтобы вы не умерли тут у меня под руками от холода.

– Но я могу сделать это сама! – запротестовала девушка и тотчас обнаружила, что руки и ноги у нее будто стали тяжелее во сто раз и она просто не в состоянии пошевелить ими.

Наблюдая за ее беспомощными усилиями, капитан Бладуил разразился отвратительным надменным смехом, который она так часто слышала от него и так ненавидела.

– Вы желаете, чтобы это сделал Нэппи? Или все же отдадите предпочтение мне?

– Никогда!

– Успокойтесь, мисс Уоррик. У вас нет никаких причин цепляться при данных обстоятельствах за эти глупые предрассудки. Я, конечно, мог бы послать за миссис Харлсон, но у меня серьезные сомнения в том, что бедная женщина найдет в себе силы покинуть свою койку, даже желая искренне спасти вас от скандала. – Чине показалось, что она разглядела сквозь окружавшую ее туманную дымку ехидную усмешку, искривившую его рот при этих словах. – Замечу также, что, как говаривали в старину, не увижу ничего такого, чего не видел бы раньше.

– Да вы совершенно... совершенно бесстыдный человек! – Она, зайдясь от кашля, пыталась воспротивиться Этану, но безуспешно, сильные его пальцы прижали ее к кровати. – Дайте уйти мне, вы слышите?

– Моя милая юная барышня, отпускать вас не входит в мои намерения.

Полное безразличие капитана к такому ее свойству, как стыдливость, настолько взбесило Чину, что она подняла руку, дабы ударить его по лицу, но, обессилев, смогла лишь покачать слегка кулачком перед ухмылявшейся физиономией Этана. Капитан Бладуил расхохотался. Его очень забавляли те противоречия, из которых была как бы соткана Чина Уоррик. Острый язык и рассудительность синего чулка могли мгновенно уступить место беспредельной скромности и чопорным манерам истинной викторианской девушки, вспыхивающей чуть что от стыда. И Этан не был в точности уверен, которую из этих двух сторон ее натуры он в ней предпочитал.

Скорее всего ни ту, ни другую, решил капитан, ощутив внезапно острое недовольство, поскольку ему приходилось возиться тут с этой девчонкой, вместо того чтобы находиться на палубе. Заметив, что она погрузилась в тяжелый сон, он быстро стянул мокрую одежду с ее дрожавшего тела и накрыл одеялом.

Брови его при этом беспокойно сдвинулись. Этан Бладуил не хотел себе признаваться, что Чина Уоррик обладала телом уже достигшей зрелости женщины – со всеми его округлостями и ослепительной, незапятнанной нежностью. То, что он начал думать о ней безотносительно тех двухсот фунтов стерлингов, которые воплощала собой Чина, никак не устраивало его, ибо он не желал, чтобы она значила для него нечто большее, чем обычная пассажирка.

– Вы меня звали, капитан? – раздался из дверей голос Нэппи Кварлза. Матрос весело улыбался, глядя на высокого ирландца, словно и не было никакого шторма, вовсю старавшегося разнести судно в щепки. Когда же взгляд его, брошенный через широкие плечи капитана, упал на лежавшую на кровати девушку, он в недоумении открыл рот. – Гром и молния! Что случилось с мисс Чиной?

– Она была настолько глупа, что отравилась наверх, – произнес капитан с недоброй усмешкой. – Надо полагать, что у нее сломаны ребра. В общем, легко отделалась. Ты не мог бы ее перевязать, Нэппи?

Маленький стюард вглядывался в него подозрительно.

– Какого черта ей понадобилось на палубе?

– Уж не собираешься ли ты во всем винить меня, дорогой? – проговорил капитан Бладуил выразительно. – Я не имею к ее поступку никакого отношения. Это безголовое существо пошло за водой для Луизы. Мне только оставалось...

– Я уже отнес малышке попить, – перебил его Нэппи. – Я, разумеется, присмотрю за мисс Чиной. Можете полностью положиться на меня и возвращаться к рулю.

Этан повернулся и молча вышел из каюты. Мисс Уоррик находилась теперь в надежных руках. Было бы славно, подумал он, если бы девчонка очнулась в тот самый момент, когда Нэппи будет перевязывать ей ребра, а у нее под руками не окажется ничего, чем она могла бы прикрыть свою наготу. Это послужило бы ей хорошим уроком. Пусть знает, как покидать каюту в такой страшный шторм даже из самых добрых побуждений.

Капитан покачал головой, увидев ее на палубе наедине с разъярившимися волнами, он решил было, что грезит: ведь и из бывалых его матросов Не каждый отважится в такую бурю высунуть нос из кубрика. К счастью для них обоих, мисс Уоррик, проявив наконец благоразумие, не стала сопротивляться, когда он схватил ее за волосы, ибо в противном случае ее непременно смыло бы за борт. И она повиновалась ему беспрекословно, когда он приказал ей не метаться из стороны в сторону, а держаться покрепче за поручень: стоило им только, оступившись на промокших, скользких досках, потерять равновесие, и оба они оказались бы в водной пучине.

Зато как же она прижималась к нему после того, как была спасена! Этан закусил губы, отгоняя от себя непрошеное видение ее тонких рук, крепко обхвативших его за шею, и теплого ее тела, оказавшегося неожиданно в такой близости от его, и про себя выругался, не желая признавать тот неприятный факт, что тело мисс Уоррик заставило его вспомнить множество других тел, которые он имел удовольствие лицезреть в своей жизни.

Плотнее завернувшись в плащ, капитан распахнул дверь на палубу и, шагнув в ревущую темноту, отдал распоряжения своему первому помощнику голосом столь же озлобленным, как и разыгравшаяся вокруг непогода.

Глава 6

Чина проснулась с неприятным ощущением, что что-то тревожит ее. Едва открыв глаза, она тут же поняла, в чем дело, ибо увидела перед собой не знакомые балки своей каюты, а обшитые тиковыми панелями стены изысканных апартаментов капитана «Звезды Коулуна».

– Как он посмел! – произнесла она с чувством и попыталась отбросить в сторону одеяло, но тут же снова откинулась головой на подушку из-за пронзившей ее внезапно острой, жгучей боли в левом боку. Осторожно потрогав грудную клетку, Чина обнаружила толстый слой широких бинтов, которые, служа, по-видимому, бандажом, впивались в ее тело с ужасной силой. В следующий же миг пальцы ее замерли, по лицу прошла волна краски, под повязкой на ней не было ничего, да и вообще она лежала под одеялом совершенно голая.

Чина Уоррик застыла в изнеможении и некоторое время так и пребывала в недвижном состоянии, пытаясь осмыслить, как получилось, что она, обнаженная, находится в данный момент в широкой кровати Этана Бладуила. Ей было страшно даже подумать о том, кто снял с нее вечером мокрое платье и кринолины. Вспомнив быстро все до мельчайших подробностей, она живо вскочила на ноги, невзирая на боль.

Ее гнев разгорался все сильнее и сильнее, когда она, плотно сжав губы, бешено металась по комнате в поисках своей одежды и нигде не находила ее. В конце концов ей удалось все же отыскать кое-что подходящее, в нижнем ящике тикового комода оказалась длинная ночная сорочка. Дыхание Чины заметно участилось, когда она с большими усилиями облачилась наконец в рубашку и закатала повыше рукава, однако трудно было сказать, что на самом деле явилось причиной этого, то ли сдерживаемое с трудом негодование, то ли боль в перевязанном боку.

– Вам не следовало вставать с постели, мисс Чина. Ваши ребра будут плохо поправляться.

Резко обернувшись, Чина увидела на пороге осуждающую физиономию Нэппи Кварлза, державшего в своих мозолистых руках поднос с завтраком.

– Слава Богу, поломанных ребер у вас нет, однако синяки отменные, и вы поступили бы по-умному, если бы полежали некоторое время в постели.

– Где моя одежда, мистер Кварлз? – спросила девушка, стараясь придать своему голосу как можно больше достоинства.

Единственный глаз Нэппи засверкал, ибо он лишь сейчас заметил стыдливый румянец на ее щеках.

– Я принесу ее вам, как только она высохнет. А вы покуда посидите спокойно и подкрепитесь чуток. Прямо скажу, выглядите вы еще неважно.

Чину взбесило то, что Нэппи, казалось, принимал как должное ее пребывание в этой каюте и к тому же в неподобающем виде. Можно подумать, что подавать завтраки молодым незамужним женщинам, занимающим кровать капитана Бладуила, давно уже стало для него делом привычным!

– Давайте, мисс, принимайтесь за еду, – продолжал доброжелательно стюард, ставя поднос на стол. – Не стоит обвинять во всех бедах капитана.

Стараясь справиться с раздражением, Чина сделала глубокий, спазматический вздох. У нее не было ни малейшего желания обсуждать с кем-либо личные качества невыносимого капитана «Звезды Коулуна» или же его неблаговидное поведение, и посему она спросила лишь коротко:

– Как там Луиза? Нэппи просиял.

– Все ее страхи и недомогания словно корова языком слизнула!

– Да-да, хорошо... А шторм как, уже кончился?

Об этом, впрочем, не надо было и спрашивать, стоило только взглянуть в иллюминатор на бриллиантовую голубизну неба и торжественно-спокойный восход солнца.

– Погодка что надо, лучше и желать нельзя. Ну-ка, мисс, приступайте к завтраку, – поторапливал девушку Нэппи. – А я сейчас принесу вам горячей воды для умывания.

Чина поняла, что слишком голодна, чтобы спорить или доказывать что-то свое. Усевшись за стол, она вылила на свежевыпеченный бисквит изрядную порцию приправы и отправила все это целиком в рот.

Неожиданно у нее за спиной раздался смех. Она сперва вскочила в испуге на ноги и тут же опустилась в изнеможении обратно на стул.

В дверях стоял Этан Бладуил и беспечно глядел на Чину. На его каштановых волосах играл солнечный зайчик, уста озаряла веселая улыбка.

Не желая давать ему новых поводов для смеха, девушка гордо подняла подбородок и постаралась пригвоздить нахала к месту уничижительным взглядом, долженствующим заставить его воздержаться от комментариев по поводу ее одежды.

– Голод, кажется, не содействует строгости нравов, мисс Уоррик, – произнес капитан Бладуил торжественно, хотя губы его при этом искривились в ухмылке. – Однако я не собираюсь быть столь невоспитанным, чтобы упрекать вас за это. Если не ошибаюсь, утро давно уже наступило и, следовательно, вы порядком постились – со времени вашего замечательного приключения вчерашним вечером.

Губы у Чины предостерегающе сжались, и тем не менее Этан ничуть не удивился, когда она заговорила с похвальным спокойствием:

– Капитан, я перед вами в неоплатном долгу за то, что вы для меня сделали. Меня наверняка смыло бы за борт, если бы не ваше своевременное вмешательство.

– Ну вот, опять вы вынуждены благодарить меня, в то время как хотели бы скорее всего разорвать меня на куски! – Этан, снова улыбнувшись, шагнул в каюту. – Я очень тронут, хотя у меня такое чувство, что в душе вы предпочли бы откусить свой язык, лишь бы не произносить в мой адрес слова благодарности за что бы то ни было.

– Могу уверить вас, капитан, – начала Чина холодно и с достоинством, понимая, что он угадал ее настроение, – что я...

– Избавьте меня от ваших возражений, хитрая маленькая лисичка. Я никогда не встречал более выразительного, неспособного лгать лица, чем у вас.

Он помедлил перед столом, за которым сидела Чина, и ей показалось, что просторная каюта стала вдруг тесной и душной. Она наклонила голову, стараясь не глядеть в его сторону, но вопреки собственному желанию рассматривала исподтишка его сильные, обожженные солнцем руки. Ей было не по себе при мысли о том, сколь грубо и беззастенчиво раздел он ее вчера.

Пересилив себя, Чина взглянула недовольно на капитана и, к своему удивлению, заметила на его лице престранное выражение, словно и он думал сейчас об этом своем непристойном поступке. Девушка, собравшись с духом, хотела сказать ему, что безмерно возмущена той бестактностью, с какой обращался он с ней прошлым вечером, когда она, изнемогая от боли, находилась в беспомощном состоянии. Однако почувствовала, что в горле у нее пересохло, и ей, как бы она ни старалась, не удастся вымолвить ни слова.

Затянувшееся молчание в комнате стало чуть ли не вполне осязаемой субстанцией, наэлектризованной невыраженными эмоциями Чины. Этан, испытывая в душе сострадание к девушке, рассматривал между тем образованный солнечным светом золотой ореол, венчавший ее пышные волосы.

– Не будете ли вы столь любезны оставить меня одну? – прошептала наконец Чина. – Мистер Кварлз оповестил меня, что мое платье еще не высохло, а я не догадалась послать его в свою каюту за другим.

– И потому, как я вижу, вам пришлось обшарить мои ящики, – произнес жестко капитан Бладуил, без всякого стеснения изучая конец белого бинта, выглядывавшего из-под полы ее ночной рубашки. – Теперь я могу быть спокоен, раз вы подобрали себе то, что хотели.

Несмотря на все старания Чины запахнуть ворот сорочки, ей так и не удалось укрыть ложбинку между полными грудями. И у нее возникло ощущение, будто под его взором кожа ее запылала.

– Капитан Бладуил, я... О Господи, мисс Уоррик!.. Что вы здесь делаете?

Чина так и застыла под взглядом Джулии Клэйтон, стоявшей в дверном проеме. Воцарилось гнетущее молчание. Лицо Этана заострилось и посуровело, ибо он понял, что не сможет должным образом объяснить, каким образом в его каюте оказалась Чина. Не в его силах стереть с лица Джулии Клэйтон выражение недоверия, убедив ее в том, что между ним и этой девушкой не было ничего такого, что стоило бы скрывать.

– Прошу вас, входите, миссис Клэйтон, – произнес он мягко.

Прежде чем он успел сказать что-либо еще, Чина поднялась из-за стола, не обращая внимания на то обстоятельство, что в своем одеянии она походила скорее всего на дешевую уличную потаскушку, и, повернув голову, смело встретила пытливый взгляд Джулии.

– У вас нет никаких оснований испытывать потрясение при виде меня, миссис Клэйтон, – надменно приподняв подбородок, произнесла она холодно. – Капитан Бладуил лишь оказал мне любезность, разрешив воспользоваться его каютой после того, как меня сильно ударило о поручни во время вчерашнего шторма. А теперь, если вы не возражаете, я вас оставлю одних. Я как раз собиралась уйти.

Чина помедлила с секунду перед капитаном, вслушиваясь в явственный скрип корабельных балок, указывавший на то, что судно вновь накренилось под мощным напором ветра. Несмотря на бледность ее лица и не сходившее с него напряженное выражение, во всей фигуре ее было столько достоинства, что она напоминала, пожалуй, вдовствующую герцогиню, посетившую в торжественном шелковом туалете ежегодный бал в королевском дворце, посвященный дню рождения королевы. И Этан понял внезапно, что никогда больше не увидит в ней беспомощного ребенка, теряющего мужество под ударами судьбы.

– Еще раз благодарю вас, капитан Бладуил!

Он, поклонившись ей в ответ, нашел в себе смелость сказать:

– Не стоит благодарности! Мне было очень приятно оказать вам услугу, мисс Уоррик.

И тут же осознал, что смысл его слов наверняка будет превратно истолкован внимательно наблюдавшей за этой сценой Джулией. Усмешка, исказившая его темное загорелое лицо, напугала Чину, и она, чувствуя, что мужество покидает ее, поспешила ретироваться без лишних слов.

Остальную часть утра она провела в уединении своей каюты, стараясь промыть волосы и вычесать из них соль, а также дать отдохнуть хоть немного своему измученному болью телу. Однако с отдыхом у нее так ничего и не вышло, только она закрывала глаза, как перед ней во всех подробностях вновь возникала ужасная, унизительная сцена, разыгравшаяся в каюте капитана Бладуила. К полудню, несмотря на отвратительное самочувствие, она, ощущая все возраставшее беспокойство, нашла, что для ее дальнейшего пребывания внизу нет никаких убедительных объяснений, и посему решила подняться на палубе. Нельзя же в конце концов до бесконечности прятаться в каюте, словно ей и в самом деле есть чего стыдиться!

Но как только она подошла к трапу, на нее налетела Люцинда Харлсон. Многочисленные подбородки ее просто дрожали от возмущения.

– Ах, вот и вы, мисс Уоррик! Должна признаться, что я в полнейшем недоумении! Не знаю, как и выразить свои чувства по поводу этого печального происшествия! Я сказала миссис Клэйтон, что она, должно быть, ошиблась, но эта дама настаивала на своем... Я не могла поверить тому, что услышала от нее! Подумать только! Капитан Бладуил сам попросил меня отправиться в это путешествие в качестве вашей опекунши, когда, по правде сказать... по правде сказать... – Ее толстые маленькие ручки беспомощно сжались возле горла. – Ах, скажите мне, детка, что это неправда!

– Боюсь, что это правда, – просто ответила девушка, не сомневаясь в том, что Джулия Клэйтон не упустила возможности сообщить миссис Харлсон, что она, то есть Чина, провела в апартаментах капитана Бладуила всю ночь. – Если вы разрешите мне все объяснить... – Голос ее понизился от волнения, однако она понимала, что вопрос должен быть обязательно прояснен. – Это вовсе не то, что вы думаете.

– Ах, не стоит ничего объяснять, детка! Право же, не стоит!

– А по-моему, очень даже стоит, – настаивала Чина. – Миссис Клэйтон превратно толкует то, что увидела. Не по своей воле оказалась я в каюте капитана Бладуила.

– Небеса милосердные! – простонала Люцинда, ибо оправдывались ее худшие опасения. – Понятно, что вы не могли отправиться к нему по собственному желанию! Я всегда подозревала, что он, несомненно... О, дорогая моя, это все так ужасно! Надеюсь, вы прекрасно понимаете, что у вас теперь только один выход...

– Что вы имеете в виду, миссис Харлсон?

Но бедная женщина умолкла внезапно, поскольку к ним направлялся капитан Бладуил, услышав взволнованную речь почтенной матроны, он решил спуститься с верхней палубы, чтобы выяснить, в чем дело. Его бесстрастно холодные голубые глаза уставились вопросительно на миссис Харлсон. Та быстренько сориентировалась в обстановке, и ее чувство оскорбленного достоинства разгорелось с новой силой.

– Миссис Клэйтон была достаточно разумна, чтобы посвятить меня во все шокирующие обстоятельства инцидента, который имел место в ваших апартаментах прошлой ночью, капитан Бладуил! Выступая в роли приглашенной вами опекунши дорогой нашей Чины на время путешествия, я должна уведомить вас, что вам не сойдут с рук ваши предосудительные поступки.

Капитан Бладуил насмешливо улыбнулся.

– А что вы считаете предосудительными поступками с моей стороны, мадам?

Глаза миссис Харлсон округлились, в лицо ей бросилась кровь.

– Как же... как же. Да вы сами прекрасно понимаете, что я имею в виду! Я как раз собиралась объяснить Чине, что не существует иных средств спасти положение, кроме как немедленно пожениться! Немедленно!

Похоже, Этан собирался разразиться безудержным смехом, однако, взглянув на побелевшее лицо Чины Уоррик, он решил, что этого делать не стоит.

– И как же вы предполагаете провести церемонию бракосочетания, миссис Харлсон? Боюсь, что в ближайшие несколько недель нам не грозит высадка на сушу.

Данное замечание, казалось, не охладило пыла Люцинды Харлсон. По всей видимости, она уже выработала свой план действий, коему и следовала неукоснительно.

– Вы капитан этого судна, сэр, – напомнила она ему сухо и, преисполненная праведного гнева, повела полными плечами. – И как представитель власти наделены соответствующими полномочиями провести церемонию бракосочетания.

– Но у меня нет ни малейшего намерения это делать, – указал он ей мягко. – И не думаю, что вы смогли бы принудить меня к этому силой.

Миссис Харлсон посмотрела на него недоверчивым взглядом: образ романтического героя тускнел и рассыпался на глазах. Каким же прискорбно эгоистичным и неприятным человеком оказался он на самом деле! Особенно ее задевала мысль, что она сама была готова разрешить одной из своих ненаглядных дочек выйти за него замуж.

– Капитан Бладуил, вы не джентльмен!

На его устах заиграла веселая, чуть ли не ласковая усмешка.

– Боюсь, что у меня на этот счет никогда и не было никаких иллюзий, мадам.

Миссис Харлсон начала нервно потирать руки. Ее разговор с капитаном Бладуилом шел вовсе не так, как она ожидала. Далеко не так! Она полагала, что он сразу же, без всяких уверток, согласится жениться на Чине, ибо это была единственно возможная вещь при сложившихся обстоятельствах, а вместо этого он ведет себя самым вызывающим образом! Более того, в его холодных голубых глазах можно было заметить теперь нечто неопределенное и странное – то, чего она раньше не замечала в них. В общем, миссис Харлсон сама удивилась, сколь заблуждалась она относительно этого человека.

– Как в таком случае, по вашему мнению, следует вам поступить по отношению к Чине? – не отставала она, видя, что с тех пор, как появился капитан Бладуил, ее юная подопечная не проронила ни слова. – Должны же вы понимать, что ее репутация…

– Ни в малейшей степени не пострадала, – произнесла вдруг Чина спокойно, глядя на миссис Харлсон своими слегка косящими зелеными глазами. – У меня нет ни малейшего намерения выходить замуж за капитана Бладуила. – Слова эти были подтверждены выразительным взглядом, брошенным девушкой в сторону высокого ирландца. – Вы должны понять, что всю мою жизнь окружавшие меня люди только и делали, что навязывали мне свою волю, не интересуясь при этом, что чувствую я. Разумеется, я очень ценю ваше участие в моей судьбе, миссис Харлсон, однако я не могу позволить вам решать что-либо за меня. – В глазах у нее появилось жесткое выражение, поскольку она заметила, что губы капитана скривились в ухмылке. – Особенно сейчас!

Произнеся эту тираду, Чина удалилась под хруст атласных юбок. Люцинда, оставшись наедине с капитаном Бладуилом, смотрела с открытым ртом в его узкое лицо. Неужели услышанные ею грубые, бестактные слова и в самом деле исходили от дорогой, нежной Чины, которая никогда ни на кого не повышала голоса? Должно быть, бедная крошка просто рассудка лишилась от стыда!

– Теперь вы сами видите, что вы наделали! – обрушилась она на капитана, придя немного в себя после перенесенного ею потрясения.

– Моя дорогая леди, не будете ли вы столь любезны, что позволите мне объясниться? – произнес капитан раздраженно.

– Боюсь, сэр, что нам больше нечего сказать друг Другу, – ответила выспренне миссис Харлсон и, дрожа от возбуждения всеми своими подбородками, покинула, кипя от гнева, капитана.

– Господи помилуй! – проговорил Этан, растерянно возводя очи горе. – Да что же я сделал такое, что заслужил подобное?

– Чина – что за ужасное имя для женщины, разве не так? Что заставило вашу мать назвать вас таким вот образом, мисс Уоррик?

Этот вопрос был задан представительным капитаном американского клипера «Бирмингем» и сопровождался знаком хлопотавшему рядом стюарду, чтобы тот налил еще один стакан вина.

– Ну и славное у вас Канарское, Бладуил, никогда не пробовал лучшего! Ах, да... кхе-кхе... Прошу прощения, мисс Уоррик, так что вы говорили?

– Такое имя дал мне отец, – произнесла Чина, глядя на капитана Теренца Алойзиуса с тщательно скрываемым отвращением. Неужели это правда, что все американцы пьют так много и так громко ругаются? Он не только вел себя за столом самым предосудительным образом, но и, как заметила Чина некоторое время назад, ущипнул Арабеллу Харлсон за мягкое место, когда они поднимались по трапу, а затем разразился веселым смехом, услышав, что девушка завизжала в страхе. Хотя Белла потом и сама принялась смеяться вместе с ним и хихикать, Чина решила все же, что залепит ему прямо при всех пощечину, если он посмеет проделать то же и с ней.

– Чертовски несуразное имя! – бормотал капитан Алойзиус, громко отрыгивая.

– Как раз напротив, оно мне кажется очень удачным, – высказался капитан Бладуил, сидевший, небрежно развалившись во главе стола. Наблюдая, как неотесанный кйяйтан клипера опорожнил за час или около того почти две бутылки его редчайшего Канарского, он начал заметно растягивать слова, ибо и сам приложился к вину. – А как еще можно назвать дочь, чьи глаза своим цветом напоминают нефрит, а волосы такие же красновато-бурые, что и парадные тоги у императоров Рима?

Чина, выказывавшая на протяжении всего обеда пренебрежение по отношению к капитану Бладуилу, невольно бросила на него удивленный взгляд. Не прочитав в его прикрытых тяжелыми веками глазах ничего, кроме вежливого интереса к собеседнику, девушка быстро отвела от него свой взор. И тут ее поразила мысль о том, что она знает о капитане Этане Бладуиле совсем-совсем мало, тогда как он сумел догадаться каким-то неведомым образом и к тому же столь точно, почему ее назвали именно так.

Она появилась сегодня в апартаментах капитана только ради семейства Харлсонов, хотя, к сожалению, ее отношения с миссис Харлсон оставались после досадного инцидента, происшедшего на главной палубе несколько недель тому назад, весьма и весьма натянутыми. Чина стыдилась в душе того, что почувствовала настоящее облегчение, когда узнала, что после этого прощального обеда Харлсоны будут переправлены на клипер «Бирмингем», на котором и доберутся, уже с капитаном Алойзиусом, до Калькутты.

Разумеется, мысль о том, что придется сказать «до свидания» Луизе, огорчала Чину, но она утешала себя тем, что маленькая девочка в скором времени соединится наконец со своим горячо любимым отцом, а «Звезда Коулуна», следуя теперь обычным своим маршрутом, без захода в упомянутый порт Индии, прибудет в Сингапур гораздо раньше намеченного срока. Воистину ей просто повезло, что в Бенгальском заливе им неожиданно повстречался большегрузный клипер, капитан которого Теренц Алойзиус тут же выразил готовность доставить Харлсонов к месту назначения.

– Как я понимаю, ваш отец бывал в Китае, мисс Уоррик?

Американский морской капитан, уже успевший потерять интерес к глупым хихиканьям Арабеллы Харлсон и решительно отмежевавшийся от Джулии Клэйтон, которая, по его подкрепленному большим опытом мнению, была женщиной, всегда державшей свои щупальца наготове и расставлявшей ловушку любому потерявшему бдительность мужчине, обратил свое внимание на Чину.

– Оба они, и мой отец, и мой дедушка, много путешествовали по всему Квантуну, – ответила Чина с достоинством. – И я полагаю даже, что мой прадедушка был первым европейцем, чья нога ступила в Кантон.

– Ваш прадедушка? – Капитан Алойзиус почувствовал, как возрос его интерес к собеседнице. Отлично знавший историю этого человека и не столь уж занятый трапезой, как казалось, он был в состоянии провести логическую связь между случайным замечанием Чины и ее широко известной фамилией. – Кингстон Уоррик? Уж не хотите ли вы сказать, что ваш прапрадедушка – Кингстон Уоррик? Господи, благослови мою душу! Как же тесен этот мир, не правда ли, барышня? Я ведь очень хорошо знавал вашего отца, можете мне поверить. Мой корабль – тот, который я водил до «Бирмингема», – перевозил для него бадаянский шелк в Нью-Йорк в течение целого года. Просто огонь, а не человек был ваш отец! Я слышал, он утонул прошлым летом...

Судя по всему, он не замечал гримасы печали, исказившей лицо Чины при упоминании об отце. Известие о смерти Рэйса Уоррика, содержавшееся в письме, полученном ею от матери, явилось для нее настоящим ударом, от которого она все еще не оправилась. «Все это не случайно!» – преследовала ее одна и та же мысль. Не случайно, что он умер перед самым возвращением ее домой после долгой, казавшейся ей вечностью разлуки. А ей так хотелось снова увидеть его!

– Он был хорошим человеком, ваш папаша, – продолжал разглагольствовать капитан клипера, с удобством помещая на столе локти. – Все капитаны, которые возили для него грузы, очень его уважали. Я никогда ни от кого не слыхал дурного слова в его адрес, не считая, конечно, тех, кто завидовал его деньгам. – Он с усмешкой принялся вытирать губы салфеткой. – Я слышал, что плантация «Царево колесо» переживает не лучшие времена с тех пор, как он умер. Поговаривают, что пасынок его сам не ведает, что творит.

– Мне кажется, становится поздно, – отрывисто произнес капитан Бладуил, звонко щелкнув крышкой часов, которые он вытащил из кармана своего шелкового жилета.

– Одну минутку, прошу вас, – обратилась к Алойзиусу Чина. – Вы имеете в виду моего брата Дэймона? На плантации действительно что-то не ладится?

Но капитан Теренц Алойзиус был не настолько глуп, чтобы не понять предупредительного выражения, появившегося на узком лице капитана Бладуила.

– Бог мой, и впрямь уже поздно, – согласился он с Этаном, услышав глухой звон корабельных часов на верхней палубе, и, вскочив на ноги, проводил к дверям своих новых пассажиров с пожеланиями собрать побыстрее вещички.

– Индия замаячит у нас перед носом уже завтра утром, – произнес энергично Алойзиус и добавил напоследок, почувствовав угрызения совести при виде взволнованного лица Чины: – А вы, мисс Уоррик, не беспокойтесь, Бога ради, относительно этого вашего брата. Я слышал от одного своего приятеля, что у него и впрямь были какие-то неприятности, когда он только взялся за отцовское дело, но, надо полагать, сейчас уже все снова в порядке.

Легкая складка легла между бровями Чины. Ей очень хотелось бы знать, что скрывалось за разглагольствованиями американца. Неужели на плантации «Царево колесо» произошло что-то серьезное? Или это всего лишь пустые слова наслушавшегося сплетен болтливого капитана?

К счастью, на какое-то время ее отвлекла от тяжелых дум о Бадаяне неимоверная суматоха, вызванная отбытием Харлсонов. Чина наблюдала удивленно, как капитан Бладуил, сохраняя спокойствие, терпеливо взирал на хаос, воцарившийся на корабле. С благодушным выражением лица он приложился должным образом ко всем пухлым ручкам, протянутым ему в знак прощания, и даже лично проводил дородную миссис Харлсон к ожидавшей ее шлюпке. Маленькая Луиза, когда настала ее очередь прощаться, крепко обняла его за шею, и Чину поразило выражение нежности на его лице, когда он бережно передавал девочку рулевому на шлюпке. Выпрямившись, он встретился с девушкой глазами и слегка улыбнулся. – Вне сомнения, вы размышляли о том, что не ожидали от такого субъекта, как я, нежности по отношению к детям.

– Вы правы, так оно и есть, – признала Чина, уязвленная тем, что он снова, в который раз, сумел прочесть ее мысли.

– Я не настолько черств, как хотелось бы вам думать, мисс Уоррик, – сказал он, приблизившись к ней.

– Не настолько?

Его загорелые руки вдруг с силой вцепились в поручень.

– Да, не настолько. Вы не единственная, кто понимает, как должен страдать одинокий, покинутый всеми ребенок, и вообще, что чувствует он.

Чина с любопытством всматривалась в его лицо, но оно и мерцающем свете корабельных ламп выглядело непроницаема бесстрастным. И тут она услышала тоненький голос Луизы, звавшей ее по имени. Она обернулась и долго махала рукой – до тех пор, пока шлюпка не причалила к борту «Бирмингема» и все пассажиры не взошли благополучно на борт.

– Не могу поверить в то, что их и в самом деле нет больше с нами, – заметила Чина со вздохом.

– Что, впрочем, не так уж и плохо, не правда ли? – спросил капитан Бладуил лукаво.

– Я вовсе не хотела этого сказать, – возразила было Чина и не удержалась от смеха, к которому присоединился и он. А потом наступило молчание, протекавшее в странной, дружеской атмосфере.

Несмотря на то что солнце давно уже село, западный горизонт все еще озарялся ярким оранжевым сиянием, в то время как на темном лавандовом небе уже мерцали первые звезды. Вечерний бриз был теплым и нежным. И, как бы вторя его порывам, корабельные мачты и балки мелодично скрипели и прогибались. После шумного отъезда Харлсонов торжественная красота вечерней поры стала особенно ощутимой и для девушки, и для высокого морского капитана, стоявшего у поручней с ней рядом. Они были одни на палубе: матросы, перевозившие пассажиров, уже ушли, а Джулия Клэйтон, которая великодушно вызвалась продолжить путешествие до Сингапура в качестве «опекунши дорогой Чины», удалилась в свою каюту, сославшись на головную боль.

Чина, настроенная крайне недоброжелательно по отношению к молодой вдове, склонна была полагать, что недомогание Джулии связано исключительно с теми косыми взглядами, которые та бросала на капитана Бладуила в течение всего вечера. Вместе с тем, избежав общества Джулии, девушка чувствовала глубочайшее облегчение, хотя и испытывала настоящее бешенство при мысли о том, что под предлогом заботы о ней эта ненавистная ей женщина осталась на борту «Звезды Коулуна», чтобы и впредь продолжать беспрепятственно преследовать, забыв о приличиях, красивого капитана.

– Ни стыда, ни совести! – фыркнула Чина, не замечая, что говорит вслух.

Капитан Бладуил, услышав ее замечание, удивленно поднял брови.

– Интересно, чем это вы заняты: высказываете ли мнение по поводу моих моральных качеств, мисс Уоррик, или просто позволяете своим мыслям блуждать наугад?

– Ни то, ни другое, – ответила она ему с той прямолинейностью, которую он весьма непоследовательно находил одновременно и удручающей, и столь приятной. – Я думала о миссис Клэйтон и о тех соображениях, коими руководствовалась она, принимая решение остаться на борту вашего судна.

– Надеюсь, вы не подвергаете сомнению искренность движущих ею мотивов? – проговорил строго капитан Бладуил. – Это было бы крайне бестактно с вашей стороны.

Видя в его глазах веселые зайчики, Чина не была введена в заблуждение серьезностью его тона.

– Вы сами должны понимать, моя дорогая мисс Уоррик, – продолжал он монотонно, словно читал ей лекцию, – что Люцинда Харлсон не могла бы перебраться на «Бирмингем», если бы вы оставались единственной женщиной на борту моего корабля. Вызвавшись добровольно остаться здесь, миссис Клэйтон ускорила тем самым воссоединение их семьи.

Чина произнесла едко:

– Однако, насколько я помню, Джулия говорила, что, по всей вероятности, останки ее мужа не прибыли еще из Лахора и что у нее нет ни малейшего желания тосковать в Калькутте, дожидаясь их.

Капитан Бладуил засмеялся, и Чине стало ясно, что он также сомневается в существовании мифического майора Клэйтона.

– Боюсь, Сингапур покажется ей ничуть не лучше Калькутты.

– А как она собирается возвращаться в Индию? – полюбопытствовала Чина. – И где будет жить в ожидании идущего в Калькутту судна? Насколько я помню, в Сингапуре имеется всего несколько частных домов, так что снять там помещение для временного проживания практически невозможно.

В голубых глазах капитана отразилась чуть ли не жалость, когда он взглянул на девушку.

– Моя дорогая крошка, вам предстоит еще многое узнать о городе, который вы покинули шесть лет назад. Сингапур стал теперь воротами дальневосточной торговли, а его европейское население удвоилось за последние пять лет. В английском квартале уже успели за это время возвести огромный отель, возвышающийся надо всем, что построено возле залива.

– А когда вы последний раз были в Сингапуре? – поинтересовалась Чина.

– Незадолго перед тем, как вернуться в Англию.

– С товарами, конечно? – Этан Бладуил не производил на Чину впечатление человека, посвящающего свою жизнь столь скучному занятию, как участие в международной торговле.

– Само собой, – улыбнулся он. – А я, как вижу, по-настоящему заинтересовал вас, коль скоро вы начали расспрашивать меня о моих делах.

Чина сжала губы.

– Я вовсе не расспрашиваю, а просто интересуюсь, и если вы видите в этом что-то обидное для себя...

– О, что вы, чего нет, того нет! – заверил он ее со смехом. – Мы везли с Явы товар, предназначавшийся одной лондонской брокерской фирме. Разумеется, это не очень веселое занятие, однако меня вынудили к нему финансовые обстоятельства.

– Я помню, как мой отец рассказывал мне, когда я была еще совсем маленькой, что получить хорошую прибыль можно только в том случае, если перевозишь бадаянский шелк на клиперах, отличающихся большой грузоподъемностью и быстроходностью.

Когда капитан Бладуил поднял голову, чтобы взглянуть на едва видимые на фоне темного неба скрипевшие мачты и на туго надутые свежим ветром паруса, лицо его приняло неожиданно загадочное выражение.

– Ваш отец был совершенно прав, мисс Уоррик. «Звезда Коулуна» не выдержит соревнования ни с одним клипером, бороздящим в наши дни дальневосточные воды. Когда-то я и сам владел клипером. Смею сказать, это был самый быстроходный клипер из всех, совершавших рейсы в данном регионе.

К сожалению, я потерял его из-за простой юношеской опрометчивости.

– Меня это ничуть не удивляет, – сказала Чина импульсивно и услышала в ответ самый искренний смех.

– Ну, разумеется, другого я от вас и не ждал!

Оба они замолчали, решив, что больше не о чем говорить. Из-за горизонта между тем выплыла луна – фантастический, кроваво-красный диск, висевший на темном небе, как спелое яблоко, и отбрасывавший на вздымавшуюся поверхность моря мириады бриллиантовых искр. Внезапный порыв ветра, донесший вдруг до них с далекого берега пряный запах Востока, приподнял юбки Чины и закрутил их вокруг ног Этана.

Она смотрела на темную воду. В лунном свете лицо ее казалось бледным, волосы окружало опаловое сияние. И ему стало ясно, что она бесподобно, невообразимо хороша и что он не в силах подавить в себе импульсивное желание поцеловать ее.

Чина повернула голову, – возможно, почувствовав на себе его взгляд, а возможно и потому, что собиралась сказать ему что-то о том, сколь красиво вокруг в сей ночной час, – и свет корабельного фонаря еще резче подчеркнул изысканность линий ее лица, чувственный изгиб пухленьких губ. Она стояла недвижно и молча, подняв на него глаза. Оба они словно ждали чего-то, точно так же таившего в себе обещания, как и теплый, пронизанный ароматами ветер, дувший с индийского побережья.

Но Этан не стал целовать ее. Резко отвернувшись от поручней, он хрипло произнес:

– Мне надо быть у руля, поскольку ветер явно крепчает. Прошу прощения, мисс Уоррик.

В общем, повел себя так, словно не он, а кто-то другой неторопливо беседовал только что с Чиной.

Девушка собралась было сделать подходящее к случаю насмешливое замечание, однако обнаружила, что не может произнести ни слова. И посему только кивнула в ответ головой и безмолвно смотрела, как Этан уходил широким шагом в темноту. Ее маленькие ручки сжались конвульсивно.

– Меня ни капельки не волнует, что он меня не поцеловал, – шептала она из чувства достоинства, ибо женский инстинкт подсказывал ей, что именно он намеревался сделать. – Клянусь, мне совершенно безразлично это!

Глава 7

– Вас что-то страшит, мисс?

Чина отвернулась от перил и вопросительно посмотрела на Нэппи Кварлза.

– Нет, а чего мне бояться?

– Откуда я знаю? – пожал плечами маленький стюард. – Наверное, все это из-за возвращения домой. Там же все теперь не так, как тогда, когда вы уезжали. Разве в этом нет ничего, что могло бы тревожить?

Девушка минуту обдумывала вопрос, а затем покачала головой.

– Конечно, я немного волнуюсь, – согласилась она, – но мне вовсе не страшно. А почему вы решили, что я чего-то боюсь?

Нэппи ухмыльнулся, и его единственный глаз засверкал.

– Как ни погляжу на вас, вы все стоите у борта и смотрите вдаль, в сторону берега. Интересно, что вы ожидаете там увидеть?

На этот раз Чина не нашлась, что ответить, потому что и сама не знала, чего она ждала. Еще вечером в лучах заходящего солнца впереди по курсу корабля обозначилась земля, а когда она вышла сегодня утром на палубу, то уже явственно своими глазами могла различить тонкую изумрудную береговую линию, омываемую водами океана. Под свежими порывами ветра «Звезда Коулуна» быстро приближалась к берегу, и помощник капитана араб Раджид определенно предсказал, что они войдут в порт около четырех часов пополудни. Зачарованная, возбужденная и, по правде сказать, действительно немного испуганная Чина глаз не могла оторвать от острова Сингапур, где завершалось ее плавание на «Звезде Коулуна» и одновременно кончалась долгая шестилетняя ссылка. Бадаян, как и прочие гористые острова Индонезии, был отделен от Сингапура широким проливом. Однако бригантине надлежало пришвартоваться именно в сингапурской гавани, и именно здесь Чина скажет «до свидания» ее капитану и всей команде.

Расположенный у южной оконечности полуострова Малакка, Сингапур обладал отличной глубоководной гаванью и огромным портом, простиравшимся вдоль поросшего пальмами берега на многие мили. У причалов стояли корабли под флагами бесчисленных стран. Быстроходные шхуны и бриги соседствовали с доисторическими сампанами и китайскими джонками, а между ними сновали легкие лодочки местных жителей. Капитаны клиперов нетерпеливо наблюдали за лихорадочной работой матросов, которые спешили погрузить на свои суда чай, шелк-сырец и красное дерево, чтобы сразу же отплыть домой, как только начнутся северо-восточные муссоны. Здесь сколачивались и за день терялись целые состояния, и ничто не способствовало так краху, как малейшее, даже часовое промедление.

Приблизительно два часа спустя «Звезда Коулуна» подошла к своему причалу и успешно пришвартовалась. По сравнению со стройными, с изящными обводами клиперами, на которых красовались хорошо знакомые красно-синие вымпелы американской судоходной линии, она выглядела тяжеловесной и старомодной. Чина, все еще стоя у борта, обозревала кишащую народом пристань, не вызывавшую у нее никаких воспоминаний и не поражавшую ничем, кроме оглушительного грохота. В воздухе звучала многоязыкая речь портовых рабочих, среди которых можно было различить как европейцев, так и малайцев – коренных жителей этого края.

На фоне неба отчетливо вырисовывались теснившиеся на берегу шпили церквей и минареты мечетей, увенчанные лунным символом ислама. А из собственно Сингапура доносился беспрерывный шум – причудливая какофония из тысяч людских голосов, детских криков, блеяния коз и лая бродячих собак. Чина уже почти успела забыть эту своего рода экзотическую музыку восточного города, а многие европейцы так и не слышали ее никогда.

– Ну что, многое изменилось с тех пор, как вы отсюда уехали, а, мисс?

– Я ничего не узнаю, Нэппи, совершенно ничего! Как вижу, леса тут больше нет и в помине. И, насколько помнится мне, когда я уезжала, здесь не было ни одного из этих зданий!

– Да, перемены произошли и впрямь колоссальные, с тех пор как с побережья убрали сторожевые посты и начали управлять островом как частью Индии! Ост-Индская компания прочно обосновалась на этой земле. Ее служащие перетащили сюда свои семьи. И все же Сингапур – пограничный город. – Нэппи обозревал поселение, потряхивая своей седой головой. – Тут всякого народа полно. Немало и хулиганов, и вовсе не все они малайцы или китайцы!

– Ах, так, значит, вы уже бывали раньше в Сингапуре? Почему же не рассказывали мне об этом?

– Да вы и не спрашивали, вот почему! – Нахмурив кустистые брови, Нэппи бросил осуждающий взгляд на капитана Бладуила, отдававшего приказания на кормовой палубе относительно парусов, канатов и прочего снаряжения. – Тому уж много лет, как наш обычный маршрут пролегал между Гонконгом и Британской Бенга7\ией, и мы всякий раз останавливались здесь, чтобы набрать воды и пополнить свои припасы. Капитан Этан владел тогда самым быстроходным клипером, какой только видело море. Ах, на нем было так хорошо! Но это продолжалось лишь до тех пор, пока капитан не решил, что денег мы зарабатываем недостаточно, и не взял поэтому у Ост-Индской компании лицензию на транспортировку. Известно ли вам, что это значит? Что значит лицензия «компании Джона»?

Чине было известно это. Ост-Индская компания, в просторечии именуемая «компанией Джона», владела монополией на торговлю с Индией и другими азиатскими странами и нередко выдавала судовладельцам лицензии, предоставлявшие им право заниматься грузовыми перевозками от имени этой корпорации. Обычно по морю перевозились чай и шелк. Однако, родившись на острове Бадаян, который вовсе не был изолирован от Англии, Чина прекрасно помнила, как отец ее беседовал не раз со своим управляющим Дарвином Стэпкайном о больших клиперах и прочих торговых судах, курсировавших с тайными грузами между Калькуттой и Вампоа.

– Интересно, а не плавал ли капитан Бладуил к берегам Китая? – спросила она неприязненно, заранее уверенная в том, что так оно и было.

Загорелое лицо Нэппи покраснело.

– Вам что-то известно обо всем этом, мисс Чина? – спросил он встревожено.

Чина подняла подбородок.

– Боюсь, что я знаю об этом все. Люди, занятые торговлей с Китаем, как правило, неразборчивы в средствах и в погоне за прибылью сплошь и рядом преступают законы. Наиболее распространенным видом подобнощею да нелегальной деятельности является контрабандная торговля опиумом, производимого в Британской Бенгалии и поставляемого в Китай.

– Вам не следует верить всему, что говорят, мисс Чина! – заявил протестующе Нэппи, переходя чуть ли не на крик. По его твердому убеждению, молодые леди должны пребывать в полном неведении относительно некоторых дел, и уж тем более связанных с контрабандой, и его поразило, что мисс Чина мгновенно вникла в суть вопроса и, более того, начала рассуждать об этих вещах как ни в чем не бывало, словно речь шла о погоде!

– О нет, почему же? Я этому верю, – произнесла решительно Чина, приподняв для пущей убедительности золотые брови. – И мне известно даже более того: хотя опиум и считался в Китае главным контрабандным товаром, его приобретала тайно китайская гильдия купцов, занимавшаяся перепродажей этого зелья на материке, что приносило ей, разумеется, баснословные барыши. – Она пристально посмотрела на Нэппи. – Не многие британские подданные осведомлены о подобных делах, однако случилось так, что мне довелось слышать об этом от своего отца, а он вовсе не относился к числу людей, способных плести небывальщину.

– Боже мой, мисс!..

– Мой отец говорил, что опиум оплачивался серебряными слитками, – продолжала Чина тоном учительницы, отчитывающей нерадивого школьника, сбежавшего с уроков, – и торговцы закупали на них в Индии чай и шелк, сбываемые затем на западных рынках. В общем, они приноровились таким вот манером получать вполне законные деньги за свои противозаконные сделки. Разве это не так, мистер Кварлз?

– Но, мисс Чина, капитан Бладуил вовсе не был...

– Не имеет никакого смысла скрывать от меня правду, – перебила стюарда Чина. Ее презрение росло, по мере того как она все больше убеждалась в том, что не ошиблась в своих предположениях. Каким же отъявленным, неразборчивым в средствах мерзавцем оказался этот ирландец в звании капитана! – Из того, что вы сказали, я уяснила себе, что капитан Бладуил занимался контрабандой бенгальского опиума ради добывания средств к существованию и потерял свой корабль, как и прочие того же типа купцы, когда между Китаем и Англией вспыхнула из-за этой торговли война. Все это прекрасно объясняет, почему на «Звезде Коулуна» царит такое запустение. И... и я бы сказала, что это еще наименьшее, что он заслуживает!

– Весьма строгое суждение из уст, по всей видимости, весьма добросердечной молодой леди, не правда ли? – проговорил капитан Бладуил, сверху взирая на них.

Чина повернулась к нему. Щеки ее вспыхнули от презрения, которое лишь усиливалось по мере того, как она представляла себе все яснее, каков он в действительности, этот человек.

– Так вы не опровергаете моих слов? Капитан усмехнулся.

– Какой смысл рассуждать об этом теперь?

– О! – взорвалась Чина. – Мне кажется, вы гордитесь своими делами!

Усмешка не исчезла с его лица.

– Ни о какой гордости не может быть и речи, мисс Уоррик. Я рассматривал это в то время исключительно как средство к существованию.

– Другие зарабатывают себе на жизнь вполне законными путями, не прибегая к махинациям!

– Но я вовсе не отношусь к «другим», мисс Уоррик!

– Вам не стоит напоминать мне об этом! – Она рассматривала его своими зелеными глазами с таким видом, словно он был редкостным образчиком ползучего насекомого.

– Торговавшие с Китаем купцы, – заметил капитан Бладуил с надеждой в голосе, – могли заработать больше на одном рейсе с опиумом, чем респектабельный лондонский клерк за сорок лет самоотверженного труда!

– Однако этот клерк не преступал законы! – парировала Чина. И добавила разгневанно: – Неужели ваши родители никогда не учили вас тому, что нужно уважать законы?

– У меня не было родителей.

– Ax! – унылый тон, которым капитан произнес эти слова, привел ее в замешательство. – Выходит, вы сирота?

– Не совсем, мисс Уоррик. Я воспитывался на любвеобильной груди дражайшей мамаши О'Шоннесси, почтенной директрисы коркского приюта для сирот и подкидышей. Я обожал это заведение и, между прочим, пробыл в нем до двенадцати лет, пока не надумал сбежать из него и отправиться в море.

В голубых глазах Этана появился зловещий блеск, и Чина поняла, что немногого добьется, если попытается продолжить разговор о его прошлом. Однако случайное обращение его к своему детству многое прояснило для нее – то, что раньше было за пределами ее понимания. Взять хотя бы его доброту по отношению к Луизе Харлсон. Или это странное замечание об одиноком, покинутом всеми ребенке, которое она долго обдумывала потом, так и не найдя ему объяснения. Теперь ей стало ясно, что у него, с детства лишенного любви и домашнего тепла, не было родителей, которые могли бы направить его на истинный путь, и поэтому нет ничего удивительного в том, что мальчик, коим он был когда-то, вырос в мужчину, пренебрегшего прямыми путями и избравшего для себя существование за счет контрабанды.

– Избавьте меня, пожалуйста, от скучных нравоучений, мисс Уоррик, – произнес капитан Бладуил, как будто она высказала свои мысли вслух, – и не тратьте время, убеждая себя, что я вступил на неправедную стезю из-за одиночества и всяческих лишений. Не думаю, что моя жизнь была бы другой, если бы я вырос в семье набожного клерка, а не в приюте для сирот и подкидышей.

– Я вполне готова согласиться с этим, – заявила она с такой искренней непосредственностью, что оба они, и капитан Бладуил, и стюард, просто прыснули от смеха.

Разумеется, никто из них не собирается по серьезному взглянуть на свое предосудительное прошлое, размышляла Чина, нахмурив брови, и внезапно ощутила страшное отчаяние, вспомнив, что сама предложила этому типу, некогда незаконно торговавшему с Китаем, две сотни фунтов. Один Бог знает, на какие грязные делишки он их использует!

Капитан Бладуил, уже не смеясь, с явным нетерпением смотрел на нее.

– Я пришел оповестить вас, что вы можете высадиться на берег, как только уложите свои вещи, мисс Уоррик. Ваш багаж отнесут туда, куда вы укажете, а Раджид проследит за тем, чтобы в Бадаян немедленно было отправлено сообщение о вашем прибытии в Сингапур.

Чина смотрела на него с недоумением.

– Вы же не хотите взять да и бросить меня тут, в этом городе, не правда ли?

– Моя дорогая мисс Уоррик, – проговорил он недобрым голосом, – я и так нарушил расписание из-за того, что согласился доставить вас сюда, вместо того чтобы высадить в Джакарте. Если вы чувствуете потребность в компании, то вам ничто не мешает пожить вместе с миссис Клэйтон, пока кто-нибудь не приедет за вами!

– А как же насчет платы за мой проезд? Не говорите мне, что в вас проснулись добрые чувства и вы решили проявить бескорыстие!

– Дорогая моя девочка, надеюсь, вы и сами поймете, поразмыслив немного, насколько глупо подобное предположение, – произнес капитан Бладуил. – Сейчас мне нужно по срочному делу в Джакарту, но я уверяю вас, что непременно вернусь.

– А что, если я скажу брату, чтобы он не заплатил вам ничего? – начала угрожать Чина, потрясенная тем, что он способен вот так хладнокровно оставить ее одну.

– Вы этого не сделаете, – промолвил капитан Бладуил с нахальной усмешкой, – поскольку дали мне слово, а я точно помню, как вы говорили, что выполнять обещание для Уорриков – дело чести.

Чина покраснела от злости.

– Что может знать вор о чести?

– Видите ли, у меня такая обязанность – обо всем все знать, миссУоррик... Нэппи, будь добр, собери, пожалуйста, вещи мисс Уоррик и миссис Клэйтон и проследи, чтобы Рад-жид доставил их в целости и сохранности в «Райфлз-отель». – Он снова повернулся к Чине. – Гостиница расположена неподалеку от берега, так что до нее можно дойти и пешком. Вам там будет удобно. Всего хорошего, мисс Уоррик!

– Кажется, он не очень-то церемонится, наш капитан, – сказал Нэппи извиняющимся тоном, когда Этан ушел.

– Его грубость уже не удивляет меня, – спокойно заметила Чина.

– Идите же, мисс, и упаковывайте свои вещи. Я сам доставлю вас в «Райфлз-отель». Вовсе не обязательно беспокоить этого мошенника Раджида.

Полчаса спустя Чина высадилась в сопровождении Джулии и Нэппи на пристань в самом приподнятом настроении, ибо стоило только ей покинуть «Звезду Коулуна», как ее охватило чувство глубочайшего облегчения. Наконец-то она свободна! Свободна от тиранической власти Кэсси и Фрэдди Линвиллов, от стеснительных условностей викторианского образа жизни и от капитана Этана Бладуила – этого последнего звена, соединявшего ее с Англией. Она глубоко вздохнула, наслаждаясь моментом и едва замечая твердую, направляющую руку Нэппи, взявшего ее под локоть.

Улицы были полны матросов из разных стран, малайцев, индийцев, китайцев. Несколько европейцев покупали что-то в лавчонках возле выстроившихся длинными рядами складских помещений. Воздух был теплым и безветренным, напоенным тяжелым запахом гниющих водорослей.

Несмотря на жару, в Городе Льва (именно так переводится название «Сингапур») царило оживленное движение. Бесчисленные двуколки, влекомые крикливыми рикшами из малайцев, резво неслись по изрезанным глубокими колеями улицам. Частенько они подкатывали к самому тротуару, и Чине, одетой в кринолин, приходилось отпрыгивать в сторону из страха, что деревянные колеса наедут на ее оборки. Был обеденный час. В разного рода харчевнях собирались во множестве завербованные из туземного населения кули в традиционных соломенных шляпах. В толпе шныряли щелкавшие палочками мальчишки, возвещавшие появление уличного торговца «ми» – вермишелью с креветочной подливкой.

Улицу перегородила шумная похоронная процессия. Среди китайцев, участвовавших в траурном шествии, находились и профессиональные плакальщики, и исполнявшие какой-то танец священнослужители. Нэппи, видя, что дальше им не пройти, тотчас изменил маршрут и направил двух женщин в темный извилистый переулок, застроенный буддийскими храмами и многоэтажными домами, увешанными выстиранным бельем. В дверных проемах сидели старики – сказители древних преданий и, окруженные жадно внимавшими им слушателями, распевали неспешно старинные вирши, не забывая покуривать при этом кальян.

– Не лучше ли было бы взять экипаж? – спросила Джулия Клэйтон, испуганно оглядываясь вокруг. – На улицах почему-то не так много женщин.

Нэппи покачал головой.

– Их вообще тут не много, мадам. Город не очень-то подходящее место для них: слишком здесь грубые нравы. Не многие решаются жить тут даже со слугами, а те, что живут, никогда не спускаются на набережную.

– Что-то я не помню, чтобы раньше Сингапур имел такую плохую репутацию, – сказала Чина.

– Скорее всего вам просто казалось так: вас всегда ведь защищало от возможных напастей имя Уоррик, широко здесь известное, – предположил Нэппи и бессознательно сжал рукой рукоять ножа, тщательно спрятанного в кармане брюк.

Он не мог быть уверен в том, что яркие рыжие волосы Чины уже не привлекли к ним внимание многочисленных прохожих, которые, возможно, узнавали в ее маленьком тонком лице характерные черты, безошибочно относимые к роду Уорриков. В любом случае он не собирался испытывать судьбу и подвергать риску ее жизнь. Клэйтон правильно заметила: лучше было бы нанять экипаж, вместо того чтобы тащиться пешком, хотя капитан наверняка и начал бы после этого насмехаться над ними. Может быть, капитану и безразлично, что там будет с мисс Чиной, но у Нэппи свое мнение на этот счет.

– Скажите, нам еще далеко, мистер Кварлз? Жара, право же, просто невыносимая! – Темные волосы Джулии взмокли под широкополой шляпой, юбки тяжело висели на широких, сделанных из китового уса обручах. В отличие от Чины, которая была достаточно разумна, чтобы одеться в легкое платье из муслина, вдова нарядилась в свое лучшее шелковое прогулочное платье с длинными гофрированными рукавами и подходившие к нему по цвету перчатки. Джулия, надеявшаяся произвести впечатление на жителей Сингапура, испытала глубочайшее разочарование, не встретив с их стороны ни малейшего интереса к своей персоне, если не считать матросов, которые грубо рассматривали ее, стоя в дверях портовых борделей и притонов.

– Ну вот, слава Богу, и выбрались, уважаемые леди! – провозгласил весело Нэппи, свернув на широкую, обсаженную пальмами улицу, приятно поражавшую своей безлюдностью. – Здесь-то получше будет идти, вам не кажется?

«Райфлз-отель» виднелся теперь совсем близко от них. Это было утопавшее в зелени впечатляющее белое здание с покатой черепичной крышей, по обе стороны которого возвышались белые же строения со множеством портиков и стрельчатых окон, смотревших в сторону моря.

– Ах, какая прелесть! – воскликнула Джулия Клэйтон, искренне удивившись. – Кто бы мог такое ожидать, мистер Кварлз!

Тут она поперхнулась, ибо маленький стюард без всякого предупреждения грубо втолкнул ее в дверь ближайшего здания.

– Что вы делаете? – пронзительно вскрикнула она, видя, как он вытаскивает из-под одежды свой нож.

Испуганным взглядом она посмотрела в сторону того переулка, с которого они только что свернули и куда теперь напряженно всматривался стюард.

– Пожалуйста, сейчас же спрячьте ваше оружие! – приказала она запальчиво, ибо не заметила там ничего подозрительного, кроме троих безобидных с виду парней, занятых, по-видимому, оживленной беседой возле витрины магазина. – Не может быть, чтобы вы серьезно подозревали этих мальчиков в чем-то дурном.

Но Чина, которая могла читать темные непроницаемые лица туземцев не хуже Нэппи, предостерегающе взяла Джулию под руку.

– Нам следует как можно быстрее укрыться в отеле, – сказала она спокойным голосом, хотя горло ее пересохло.

– Право же, Чина! – произнесла с раздражением Джулия. – Неужели ты и вправду думаешь, что все это так серьезно?

– Слушайтесь ее, миссис Клэйтон! – скомандовал Нэппи. – Итак, поспешим-ка в гостиницу!

Отель находился в одном квартале от них, но как только Чина, взяв за руку Джулию, которая продолжала настаивать на своем, рискнула выйти на улицу, трое молодых людей бегом ринулись в их сторону и, ни слова не говоря, напали на них. Нэппи, уже прошедший в своей жизни через множество прибрежных притонов от Лондона до Макао, бесстрашно встретил их со своим ножом, однако не смог устоять под натиском поднаторевшего в дурном промысле трио, владевшего в совершенстве восточными боевыми искусствами. Услышав позади себя глухое хрипение, Чина тут же остановилась и была поражена, увидев скорчившегося на земле Нэппи, над которым работали с полдюжины рук и ног, способных единым ударом раздробить ему кости.

– Прекратите сейчас же! Оставьте его в покое! – закричала Чина, совершенно не подозревая, что говорит на местном кантонском наречии.

Троица в испуге повернула головы, и эта короткая передышка дала Нэппи возможность подняться на ноги.

– Бегите, мисс! – закричал он. – Прямо в отель!

И тут же получил удар ногой в живот. Снова согнувшись пополам, он покатился по земле. Чина бросилась к нему на помощь, но споткнулась, запутавшись в оборках своего платья, и растянулась на мостовой. В ту же секунду ее схватили за горло железными пальцами и начали безжалостно душить.

– Чина!

Казалось, крик этот раздался откуда-то издалека, и Чина, отчаянно стараясь вырваться из рук бандита, увидела мельком испуганное лицо Джулии. Девушка дралась, извивалась, пыталась расцарапать бандиту лицо. А затем почувствовала вдруг между лопаток острую боль. Что-то липкое и теплое потекло у нее по спине и промочило платье. Она стала конвульсивно ловить ртом воздух, дневной свет начал тускнеть и плыть у нее перед глазами.

– Чина!

Это снова кричала Джулия. Потом промелькнуло сквозь серый вибрирующий туман какое-то восточное лицо, которое тут же пропало, заслоненное высокой фигурой, облаченной в развевающееся арабское одеяние. «Раджид», – подумала Чина, ощутив облегчение. Железные клещи на ее горле разжались, и, распростершись на мостовой, она позволила желанной темноте поглотить себя.

– Надо же случиться такому!

– И это средь бела дня! Куда мы катимся, если стало опасно появляться на улице?

– Кто-нибудь оповестил ее семью?

– Кажется, одного из слуг послали на Бадаян к Дэймону Уоррику. Однако этим малайцам нельзя доверять: вы же знаете, как они ленивы.

Тихие голоса становились все глуше и глуше, слов уже почти нельзя было разобрать, и Чина, которая очнулась как раз при их звуке, теперь снова с облегчением закрыла глаза. Между лопаток все еще пульсировала острая, горячая боль, и ей захотелось остаться одной, в полном покое. Она понимала, что скорее всего находится в «Райфлз-отеле» и что кто-то – возможно, местный врач – уже успел перевязать ее раны, ибо чувствовала на спине и груди толстый слой бинтов, от которых исходил щекочущий запах каких-то целебных снадобий.

– Подождите минутку! Что вы здесь делаете? Вам сюда нельзя! В чем дело?

Голос, совершенно незнакомый, принадлежал, несомненно, воспитанной женщине, говорящей на правильном английском языке.

– Объясните мне, пожалуйста, мадам, почему это мне сюда нельзя?

– Как почему? Потому что это попросту неприлично»-мисс Уоррик лежит раздетая!

Глаза Чины широко распахнулись. Она узнала этот медлительный, насмешливый голос и, не испытывая ни малейших признаков волнения, повернула голову навстречу Этану Бладуилу, который, войдя уже в обставленную изящной мебелью, выдержанную в кремовых тонах комнату, захлопнул за собой дверь прямо перед носом двух возмущенных дам. При взгляде на нее он нахмурился. Несколько мгновений в комнате царило молчание – такое глубокое, что до ушей Чины долетел вдруг из-за закрытых ставен приглушенный шум уличного движения.

– Надеюсь, вы понимаете, что ваше глупое геройство снова едва не стоило вам жизни? – произнес наконец Этан.

– Как Нэппи? – спросила она вместо ответа, отвернувшись к стене, ибо чувствовала, что не сможет вынести его длинных нравоучений, которые, несомненно, последуют сейчас.

– Изранен и избит, но, слава Богу, постепенно приходит в себя. А что касается этих амазонок за дверью...

– Понятия не имею, кто это такие, – прошептала Чина.

– Миссис Клэйтон говорит, что это подруги вашей матери, вызвавшиеся за вами ухаживать. Некая миссис Шарлотта Олдридж и ее сестра Агнес.

– Да-да, – произнесла Чина медленно, – мне кажется, я их припоминаю.

Скрестив на груди руки, Этан наклонился над ней, чтобы заглянуть в ее бледное лицо. А так как Чина в этот момент снова закрыла глаза, то он имел возможность хорошенько разглядеть, сколь длинны и шелковисты у нее ресницы и какую глубокую тень отбрасывают они на ее прозрачную, сияющую нежностью кожу.

– Где я? В «Райфлз-отеле»? – поинтересовалась Чина чуть погодя. Она удивлялась тому, что не испытывает ни малейшего стеснения от того, что находится с ним наедине. И может быть, потому, что она так страшно устала, или же оттого, что ее мучила сильная боль, только ей казалось, что в его присутствии ей становится легче и спокойнее. Что, разумеется, было полнейшим абсурдом.

– Да. Раджид принес вас сюда после того, как расправился с теми бандитами. И должен добавить, что вам снова необыкновенно повезло, мисс Уоррик. – В голосе его послышалась суровость. – Если бы он не шел за вами следом вместе с багажом на таком небольшом расстоянии...

– Я понимаю, – прошептала она. – Я очень благодарна ему.

– Нож, между прочим, попал вам в ребро и поэтому миновал жизненно важные органы, однако вы потеряли много крови. Не могли бы вы мне сказать, какого черта...

– Капитан Бладуил, боюсь, что вам следует немедленно покинуть комнату! Миссис Олдридж подняла форменный скандал из-за вашего поведения, и я думаю, что не стоит давать людям лишний повод болтать обо всем этом еще больше, чем они уже это делают! К тому же сейчас вовсе не время читать бедной Чине нотации на тему, как должна она была вести себя! – Эти слова, раздавшиеся из коридора, принадлежали Джулии Клэйтон.

Этан хмыкнул в ответ на них и распахнул рывком дверь.

– Не стоит так расстраиваться, миссис Клэйтон. Я просто хотел удостовериться, что мисс Уоррик находится вне опасности, в чем и убедился теперь. Я полагаю, что за ее братом уже послали?

– Как будто да. Из отеля отправили слугу на Бадаян.

– Прекрасно... Теперь я вижу, что вы в надежных руках, мисс Уоррик, и поэтому могу уйти отсюда со спокойной душой. Не надо ли помочь вам чем-нибудь перед уходом?.. Нет? Ну, в таком случае до свидания!

– О Чина! – произнесла Джулия, спазматически всхлипывая, когда он ушел. – Сможете ли вы меня простить когда-нибудь за то, что я была так несправедлива к вам? Я сознаю, что вела себя ужасно, из рук вон плохо И... и только тогда, когда вы проявили столько храбрости... когда этот ужасный человек ударил вас ножом... мне стало ясно, сколь гадко поступала я, относясь к вам с такой неприязнью! У меня не было никакого права не любить вас только за то, что вы имели все, что хотелось бы иметь мне самой!

Чина мягко посмотрела на нее.

– Но, Джулия, что это такое, что имею я и что вам так хотелось бы иметь?

– Ну, ваше богатство, например, – призналась Джулия с раскрасневшимся от стыда лицом. – Все же знают, что ваш дед просто набит деньгами. Ну и потом ваша внешность и ваш характер. Вы так невинны, Чина, не то что я. О, как хотелось бы мне начать жизнь сначала!

Вздохнув тяжело и прижав к губам носовой платок, она поднялась со своего места и начала нервно мерить шагами комнату.

– В жизни у меня было много мужчин, Чина, – поверяла она девушке горестным голосом. – Так много, что я их всех и не помню. Это должно вас шокировать, не правда ли? Но я все еще стараюсь не упустить своего шанса, если вы понимаете, что я имею в виду. – Она коротко рассмеялась. – Нет, я вижу, что вы не понимаете. Впрочем, это не имеет значения. Вы должны также знать, что я покинула Англию, желая избежать неприятного скандала с женой одного человека, с которым... с которым я была не слишком скромна. И мне нельзя теперь туда вернуться. Подумав, я решила, что Индия – это хорошее место, чтобы начать все сначала.

– Так, значит, майора Клэйтона никогда не существовало?

Джулия снова принужденно рассмеялась.

– Ах, моя бедная невинность! Ну конечно, нет! Я никогда не была замужем. Но что бы там ни было, я положила глаз на капитана Бладуила и – прошу прощения, Чина, – намереваюсь завоевать его в обход вас.

– Послушайте, Джулия, – произнесла Чина, взглянув на нее широко открытыми, ничего не понимающими глазами, – почему вы решили, что я стою у вас на пути?

– О Боже, Чина, неужели вы и вправду думаете, что я забыла ту утреннюю сцену, когда застала вас вместе? Я не такая простушка, как Люцинда Харлсон! – В голосе Джулии послышались презрительные и завистливые нотки.

По лицу Чины пробежала волна краски, и она, превозмогая слабость, приподнялась на одном локте.

– Поверьте, Джулия, вы глубоко ошибаетесь! Я рассказала миссис Харлсон все, как есть.

– Так вы говорите, что он вам не нравится?

– Что за дурацкий вопрос! – Чина раскраснелась еще больше. – Я просто не понимаю, как может кто-нибудь находить его привлекательным!

– Неужели не понимаете? Чина опустила глаза.

– Нет.

– В таком случае вы просто не знаете мужчин, – заключила спокойно Джулия и, спохватившись, добавила: – Как эгоистично с моей стороны мешать вам отдыхать! Мне выделили комнату рядом с вами, так что зовите меня, если что-то понадобится. – Она наклонилась и поцеловала девушку в бледную щеку, а затем торопливо вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Чина, чувствуя неимоверную усталость, откинулась на подушки, однако сон к ней не шел. В комнате было жарко и очень светло, несмотря на то что окна закрывали ставни. Трудно сказать, сколько раз меняла она положение, все пытаясь устроиться поудобнее, не тревожа при этом рану в спине. К тому же она никак не могла забыть те странные, поразившие ее слова, которые только что услышала от Джулии.

Нэппи Кварлзу также было не по себе, и все из-за этого капитана. Когда Этан Бладуил некоторое время цазад возвратился на корабль, день клонился к вечеру и в городе уже зазвучали голоса муэдзинов, призывавших правоверных на молитву. Над материком начали собираться грозовые тучи, и рабочие в порту и на прилегающих к нему улочках принялись с удвоенной силой сортировать и убирать товары, спеша управиться до того, как пойдет дождь.

– Ну так что, вы ее видели? – спросил нетерпеливо Нэппи. – Как она, очень плоха?

– Доктор как раз выходил от нее, когда я заявился туда, и мне удалось поговорить с ним в коридоре, – ответил Этан. – Ей сейчас нелегко, но, надо полагать, она потихоньку поправится. А у тебя как дела, старина? – Он нахмурился, рассматривая исполосованное лицо Нэппи и его разноцветные синяки.

– Бывало и хуже, – ответил стюард, пожимая плечами.

– Ты описал этих ребят Раджиду?

– Да. Он все еще ищет их, – молвил ворчливо Нэппи. – Лучше расскажите о мисс Чине.

– Для беспокойства нет никаких оснований, Нэппи. Ее брат уже знает обо всем, и, думаю, сегодня же вечером она будет на Бадаяне.

– Хотелось бы мне узнать, кто посмел ее тронуть! – проговорил свирепо Нэппи, видя, что Этан собирается уходить. – Она же никогда никому не причинила никакого вреда!

– А разве не она пыталась тебя защитить? – произнес сухо капитан Бладуил.

– Это совсем другое дело! К тому же она была безоружна, и, кроме того, она ведь женщина!

Губы Этана искривились в жесткой ухмылке.

– Ты прекрасно знаешь, что женщина для этих подонков ничего не значит! Так ты говоришь, что Раджид все еще пытается их разыскать?

Нэппи кивнул утвердительно.

– Он кинулся за ними сразу же, как только отнес мисс Чину в отель, но я не думаю, что ему удастся найти их. Провалиться мне на этом месте, если они уже не на корабле, зафрахтованном до Гонконга! Грязные крысы, вот они кто! Гнусные грязные крысы! – Стюард с гадливостью сплюнул в водосточный желоб.

– Точно такие же, как все прочее население этого города, – заметил капитан Бладуил и повернулся, чтобы уйти. – Пошли ко мне Раджида, как только он вернется.

– Одну минутку, капитан, я тут кое о чем подумал. Глаза Этана сузились.

– О чем же?

– Те ублюдки, которые напали на нас, были наемными убийцами, – выпалил Нэппи. – Может быть, я всего лишь глупый старый болван, но меня все время гложет мысль, что в конце переулка они ждали именно нас.

– Именно вас? А может быть, любого, кто попадет им под руку?

– Я не уверен в этом. У меня смутное чувство, что дело обстояло иначе. Я знаю, как работают эти ублюдки. Они не стали бы ошиваться возле гостиницы, чтобы ни с того ни с сего напасть на старого человека и двух ни в чем не повинных женщин, у которых в руках не было даже вещей.

– Возможно, ты и прав, – произнес задумчиво капитан Бладуил. – Однако не будем забывать и о том, что на вас напали менее чем через час после швартовки «Звезды Коулуна». Никому, включая и этих троих убийц из местных кантонцев, не удалось бы узнать за столь короткое время, кто мы такие. Да и что могли бы они иметь против невинной молодой девушки и такого старика, как ты?

– По-видимому, дело здесь не во мне, – продолжал делиться своими размышлениями Нэппи. – У вас, например, в этой части света больше врагов, чем друзей. Взять хотя бы этого вашего старого знакомого Ванг Тох Чен Арна, который назначил вознаграждение за вашу голову еще до того, как вы потеряли «Звезду лотоса» со всем опиумом, который на ней находился. Может быть, – уже со злобой изрек Нэппи, видя, что на капитана Бладуила его версия не произвела никакого впечатления, – кто-то, узнав наш флаг на мачте, решил немного подзаработать?

– Это вполне реально, – согласился Этан после минутного размышления, – хотя и маловероятно. Ванг Тох носа не показывал уже лет пять, да и, кроме того, почему это вдруг понадобилось кому-то, решившему подзаработать на моей голове, нападать на тебя или на мисс Уоррик? вместо того чтобы сразу убить меня? Мне кажется, у тебя просто больное воображение.

– Ах, как остроумно с вашей стороны, капитан! – взорвался Нэппи. – Мисс Чина получила нож в спину всего лишь через полчаса после того, как мы пришвартовались, а вы ведете себя так, словно это столь же мелкая неприятность, как и внезапно начавшийся дождичек! Мисс Чина заслуживает...

– Мисс Уоррик, – перебил его Этан, – должна наконец научиться сдерживать свою импульсивную натуру, особенно теперь, когда она вернулась на Восток. То, что в Англии могло быть расценено как возвышенный, самоотверженный поступок, здесь выглядит всего-навсего безрассудством! Она еще легко отделалась.

– Это все, что вы можете сказать по этому поводу? – спросил Нэппи недоверчиво.

Губы Этана сжались.

– Да, это все. А теперь оставь меня в покое, Нэппи. Я и так потерял бездну времени, таскаясь по твоему настоянию в «Райфлз-отель».

– Сволочь! – произнес Нэппи гневно, когда капитан исчез. – Грязный навозный жук! Так наплевательски относиться к тому, что с ней случилось!

И, продолжая ворчать сквозь зубы, он вернулся на свою койку, полный надежд, что Раджид скоро вернется и притащит с собой этих негодяев.

Глава 8

– Очень извиняюсь, мистрисс, но без денег мы не поплывем.

Чина Уоррик, вспотевшая, усталая, с трудом превозмогавшая боль, предпринимала отчаянные усилия, чтобы сохранить спокойствие духа. О, если бы она только могла вспомнить какие-нибудь малайские ругательства, чтобы проклясть лодочника на том языке, который он понимает! Как непорядочно с его стороны отказываться переправить ее через Сингапурский пролив только на том основании, что она не может заранее заплатить за свой проезд!

– У меня нет с собой денег, – снова объяснила заартачившемуся владельцу сампана Чина, стараясь не показывать ему своего раздражения. Ей было нелегко скрывать свои чувства, ибо, несмотря на то что дело шло к вечеру, солнце продолжало немилосердно палить ее непокрытую голову, а деревянная пристань раскалилась настолько, что жгла ее ноги даже сквозь тонкие подошвы туфель. К тому же вечерний бриз не начинал еще дуть, и в неподвижном воздухе стойко держался тошнотворный запах гниющих водорослей.

Основную часть пути от отеля до этого места Чина проделала пешком. Здесь, вдалеке от суеты торговых и приморских кварталов, джунгли, не собираясь, казалось, сдавать* своих позиций, решительно подступали к самой кромке воды. Над ее головой вились тучи москитов. Был отлив, и вода, нежно булькая под сваями причала, заставляла побитый рыбацкий сампан мерно покачиваться на волнах.

– Тысяча извинений, мистрисс, – повторил лодочник с почтительным поклоном, – но моя лодка не выйдет в море до тех пор, пока денежки не лягут ко мне в карман.

Чина сжала губы в полном отчаянии. О, почему она, вместо того чтобы искать переправу где-нибудь в порту, отправилась сюда, в Оранг-Лаут, за милю, а то и дальше от города! Она с детства помнила, что жители этого селения, малайцы-лодочники, строят свои дома на сваях, возвышающихся над линией прилива. Они всегда с готовностью, без лишних вопросов и препирательств брались перевезти пассажира, куда бы тот ни пожелал, ради того, чтобы в конце путешествия получить всего несколько мелких монет. Что же заставило этого парня наотрез отказаться помочь ей?

– Вам заплатят, как только мы приедем, – продолжала убеждать его Чина. – Я ведь уже объяснила вам, кто я такая и почему не могу заплатить сразу. Неужели моего слова вам недостаточно?

Выражение темнокожего лица оставалось невозмутимым.

– Прошу прощения, мистрисс Чина Уоррик. Вы, несомненно, настоящая, благородная леди, но я вас не знаю.

– Но вы наверняка должны были знать моего отца! – произнесла с надеждой Чина.

– Когда-то имя Уорриков пользовалось огромным уважением, – ответил лодочник задумчиво, – и тем, кто носил его, доверяли. А теперь все не так. Я бедный человек, мистрисс, и останусь голодным, если мой сампан не вернется сегодня вечером с уловом рыбы.

Чина почувствовала, как у нее забилось сердце. Уже не в первый раз она слышала нечто, что заставляло подозревать неладное. Неужели на плантации «Царево колесо» действительно что-то случилось? И не по этой ли причине Дэймон известил ее в записке, что не сможет приехать за ней ранее чем послезавтра?

Что-то произошло там, дескать, с их яликом, и нужно его починить. Во всяком случае, так передала ей Джулия.

Жалость в глазах Джулии Клэйтон более чем что-либо еще заставила Чину как можно быстрее покинуть отель и попытаться самой добраться до Бадаяна. Ей не хотелось откладывать возвращение домой еще на целый день, и, кроме того, ей невыносима была сама мысль о том, что Джулия или кто-то еще заподозрит вдруг, что на Бадаяне не очень-то жаждут вновь увидеть ее!

– Это ваше последнее слово? – спросила она сердито. Рана на спине нещадно болела, на причале было нестерпимо жарко, и ей вовсе не улыбалось провести остаток вечера в препирательствах с этим лодочником. Через пролив хорошо были видны отдаленные горы Индонезии. До Бадаяна отсюда рукой подать – часа три неторопливого хода на сампане. Если бы только этот упрямец поверил наконец в то, что за такую нехитрую работу он смог бы получить приличную сумму!

– Очень сожалею, мистрисс.

Он был вежлив, но непреклонен, и Чина поняла, что только зря теряет время, а так как поблизости не было видно ни одной другой лодки, она, признав свое поражение, решила вернуться в отель и ждать Дэймона.

– Вы понимаете, мисс Уоррик, – прозвучал неожиданно рядом с ней спокойный голос, – что снова ведете себя непростительно глупо?

Чина с судорожным вздохом оглянулась и увидела направленный на нее пристальный взгляд голубых глаз Этана Бладуила.

– Как вы меня нашли? – прошептала она, непроизвольно делая шаг назад.

– С трудом, разумеется, ибо вы никому в отеле не сказали о своих намерениях, – продолжал он недобрым голосом. – Миссис Клэйтон была вне себя, когда сообщила моему стюарду о том, что вы пропали. – Лицо его скривилось при воспоминании о неприятной сцене с Нэппи, последовавшей сразу же за визитом Джулии. Старый матрос возложил с невероятной энергией всю ответственность на него...

– Ну вот, теперь-то вы наконец довольны, не правда ли? – прорычал угрожающе Нэппи, настигнув его на кормовой палубе. Исполосованное и покрытое синяками лицо маленького стюарда налилось кровью. – Теперь можете радоваться, гнусный, подлый ублюдок!

Этан, оторвавшись от морской карты, спросил спокойно:

– О чем это ты, старина?

– Здесь только что побывала Клэйтон. Сказала, что девушка упаковала свои вещи и исчезла из отеля вскоре после того, как вы ее посетили. Может, я выжил из ума, но мне кажется, что вам немедленно следует отправиться на ее поиски! И дай Бог, чтобы вам повезло!

– Уточни, кого ты имеешь в виду? – произнес нетерпеливо Этан.

– Мисс Чину, вот кого! Она сбежала! И даю голову на отсечение, что это вы своим чертовым недобрым языком заставили ее на это пойти! Я ведь уже знаю, что наговорили вы ей сегодня утром! Вина за все это ложится только на вас!..

– Так ты говоришь, что мисс Уоррик одна покинула «Райфлз-отель», – недоверчиво перебил его Этан.

– Господи, кажется, я говорю на чистейшим королевском английском! – воскликнул Нэппи гневно. – Вы сами слышали, что я сказал! Исчезла, не сказав никому ни слова, непонятно куда! – Он начал возбужденно жестикулировать, указывая руками в сторону городских крыш, выглядывавших из-за портовых строений. – Могу поклясться, что в эту минуту она ищет переправу на свой чертов остров, если только не получила новый удар в спину! Трудно себе представить лучшую приманку для всех этих головорезов, чем английская леди, разгуливающая сама по себе, в полном одиночестве! Взять хотя бы тех же убийц, что напали на нас!

Этан, грубо оттолкнув Нэппи в сторону и выкрикивая на ходу краткие распоряжения, почти бегом устремился к трапу, вознамерившись лично заняться поисками мисс Уоррик. К счастью, найти ее оказалось не столь уж и сложно, потому что, как и предполагал Нэппи, одинокая женщина в дорогом черном платье, не могла не привлечь к себе внимания туземцев. И Этан испытал вскоре неимоверное облегчение, убедившись в том, что на этот раз никто не собирался на нее нападать.

– Как это вам удалось меня разыскать? – снова спросила девушка, и звук ее голоса словно подлил масла в огонь.

– Все очень просто, – ответил капитан сухо. – Не многим женщинам достанет безрассудности, если не сказать тупости, отправиться одной в путь. Разумеется, вы привлекали к себе внимание местных жителей, и мне оставалось только спрашивать. Ну а теперь, мисс Уоррик, я предлагаю вам вернуться на мой корабль, прежде чем вас хватит солнечный удар. ^~– Он критически осмотрел девушку. – Вы и так не в лучшей форме.

Чина вздернула подбородок, решив не придавать особого значения недобрым его словам и тому обстоятельству, что ее немытые волосы ниспадали лохмами на плечи, а подол платья отяжелел от пыли.

– Как это мило с вашей стороны, капитан, отправиться на мои поиски! – проговорила она с достоинством. – Но, боюсь, мне придется отклонить ваше приглашение. Я собираюсь немедленно отправиться домой.

Голубые глаза Этана сузились, в них вспыхнул недобрый огонек.

– А на чем вы собираетесь отправиться домой? Уж не на этой ли развалине? – поинтересовался капитан, заметив освещенный солнцем сампан, качающийся на волнах» возле" самого причала, хотя и мог бы при этом получить в любой момент течь. К счастью, он говорил по-английски, и до лодочника, таким образом, не дошел оскорбительный смысл его слов.

Чина открыла было рот, чтобы отстаивать свое решение, но капитан не допустил этого.

– У вас нет другого выхода, как только вернуться на корабль вместе со мной, – заявил он непреклонно. – Уже почти темно, а у вас нет денег, чтобы заплатить за перевоз.

Глаза Чины вспыхнули.

– Пусть так, сэр, но это вовсе не значит, что я собираюсь отправляться куда бы то ни было вместе с вами. Если уж я решу провести ночь в Сингапуре, то изберу для этого «Райфлз-отель».

– У меня другое мнение на сей счет, – проговорил капитан внешне вполне спокойным тоном. – Видите ли, милая леди, мне теперь совершенно ясно, – к сожалению, я понял это слишком поздно, должен добавить, – что как только я упускаю вас из виду, так сразу же подвергаюсь риску потерять свои две сотни фунтов.

– Уж не думаете ли вы, что я способна сбежать, не заплатив вам, как обещала? – возмутилась Чина.

Лицо Этана внезапно приняло жесткое выражение.

– Дорогая моя юная дама, я имел в виду совсем другое, а именно то, что вы с легкостью можете пасть жертвой еще одного нападения, если впредь будете разгуливать по берегу в одиночестве. И у меня имеются все основания сомневаться в том, что ваш брат оплатит ваш долг, если я положу у порога его дома ваше бездыханное тело.

– О! – вздохнула Чина и заметила язвительно, злобно сверкая глазами: – Не могу себе представить, как это Джулия Клэйтон может думать всерьез, будто я влюблена в вас! Я все больше утверждаюсь во мнении, что вы самый несносный человек, которого я когда-либо встречала!

– Благодарю покорно! И позвольте заметить: я прекрасно осведомлен о ваших чувствах по отношению ко мне, мисс Уоррик, так что нет никакой необходимости снова напоминать мне о них. Ну а теперь, если не возражаете, давайте продолжим наши препирательства где-нибудь в другом месте, а не на этой шаткой пристани. Могу поклясться, что запах водорослей уже начал пропитывать мою одежду.

Чина ничего не ответила, но в повороте ее наклоненной головы появилось что-то смиренное и покорное, что заставило Этана вспомнить адресованные ему обвинения Нэппи в том, что он ведет себя с ней слишком грубо.

– Прошу прощения, мисс Уоррик, за мою бестактность, проявленную сейчас и в отеле сегодня утром, – произнес он неожиданно. – Насколько я понимаю, ваш брат написал, что не сможет за вами приехать. Если вы вернетесь со мной на корабль, я обещаю вам завтра же утром отплыть на Бадаян. Как вы считаете, это приемлемо?

Чина подняла голову и посмотрела на него такими удивленными глазами, что ему невольно вспомнился тот вечер, когда он, глядя в эти вот очи, был близок к тому, чтобы ее поцеловать.

– Неужели так и будет?

Этан невольно рассмеялся: столько недоверия читалось в ее лице. Краткий миг, когда сердце его было преисполнено нежностью к ней, миновал, и, таким образом, она снова стала представлять для него интерес лишь постольку, поскольку он мог получить с нее эти проклятущие две сотни фунтов.

– Даю вам слово джентльмена!

Теперь засмеялась Чина, что оживило несколько изнуренные черты ее лица.

– Ваше слово джентльмена? Что-то не припомню, чтобы мне доводилось когда-либо слышать подобное, откровенно лживое обещание. Однако я приму, пожалуй, ваше предложение – хотя бы потому, что у меня просто нет другого выхода.

– Ну что ж, и за то спасибо, – сказал Этан миролюбиво и предложил ей свою руку.

Обратный путь они проделали в темноте: ноль наступила с быстротой, характерной для тропиков. Окна в складских помещениях были темны, лавочки закрыты. Их шаги звонко отдавались на дощатой мостовой. На черном небе уже мерцали первые звезды, по воде бесшумно сновали китайские джонки, и их опознавательные огни оставляли за кормой сверкающий след.

... Этан взял Чину под локоть, и хотя ей не нравились его прикосновения, теперь она тем не менее с благодарностью оперлась на его руку.

Нэппи и Джулия встретили их у трапа. Чина ощущала такую слабость, что безропотно выслушала их у коры, и, даже не удосужившись поинтересоваться, что делает Джулия на корабле, не стала возражать, когда ее отправили в каюту и уложили в постель, как ребенка. Она моментально погрузилась в тяжелый, беспокойный сон, а когда проснулась на следующее утро, то оказалось, что возлюбленный ею остров находится уже пряма по курсу корабля.

– О Нэппи! – с восторгом закричала она, поднявшись на палубу и подбегая весело к борту. – Он и впрямь бесподобно прекрасен, каким я и помню его!

«Звезда Коулуна» плавно скользила по голубой водной глади, в которой отражались ее белые паруса. Несмотря на низкую посадку, корабль успешно миновал коралловую отмель – пристанище для мириады разноцветных рыбок. Вдалеке в кристально чистое небо устремлялись вершины бадаянских гор, покрытых буйной растительностью. Их очертания были до боли знакомы Чине.

– Посмотрите! – воскликнула она, радостно указывая стюарду на берег. – Видите вон тот вулкан между горами? Последний раз он извергался при жизни моего дедушки, и в своем дневнике он записал, как лава устремилась к берегу и... Ой, взгляните, вон тот берег, у которого мы с братом Брэндоном плавали обычно! Разглядели? Он там, справа от скал!

Она глаз не могла оторвать от полоски белого песка, простершейся между зелеными пальмами и океаном.

По правде сказать, Нэппи придерживался мнения, что Бадаян мало чем отличался от прочих покрытых изумрудной зеленью остров Индонезии, однако ему ничего не оставалось делать, как только кивать в ответ на энтузиазм Чины.

– Только непонятно, где же сам дом? – спросил он, не видя ни малейших просветов в густых джунглях, покрывавших остров.

– Он там, на подветренной стороне острова, где глубоководная бухта и причал, построенный еще моим прадедушкой.

Глаза Чины сверкали, когда она вспоминала то радостное возбуждение, которое охватывало всех во время прибытия шхун, раз в месяц доставлявших на Бадаян почту и товары. Это было настоящим праздником. Они с Брэндоном бежали вприпрыжку к пристани, где им вручали припасенные специально для них печенье и засахаренные кокосы.

– Да, очень красивое место! – произнесла со вздохом Джулия Клэйтон, привлеченная на палубу счастливой болтовней Чины. Бадаян казался ей, рожденной в рабочей семье и выросшей среди почерневших от копоти кварталов Шеффилда, настоящим солнечным раем. Обратившись к девушке, она проговорила задумчиво: – Как бы мне хотелось высадиться на берег вместе с вами! – И тут же добавила весело: – Но боюсь, что сделать этого не смогу. – Глаза ее алчно устремились на высокого человека, стоявшего на своем обычном месте у руля. – Капитан Бладуил согласился взять меня с собой в Джакарту.

Чина застыла на месте, но Джулия, не замечая этого, продолжала оживленно:

– Судя по тому, что рассказал мне капитан, Ява – куда более цивилизованное место, чем Сингапур, и уж, во всяком случае, мне будет там не так одиноко, поскольку он обещал представить меня некоторым из своих друзей. Как это мило с его стороны, не правда ли?

Девушка кивнула. Разве Джулия не предупредила ее заранее и вполне откровенно, что имеет виды на капитана? И разве влюблена в него сама она, Чина? Как раз наоборот, она терпеть его не может!

И однако же скандальное признание Джулии совершенно непонятным образом привело к тому, что счастливое настроение Чины мгновенно улетучилось.

– Черт побери, что там такое? – воскликнул Нэппи, и Чина, благодарная за его вмешательство, устремила глаза в указанном направлении и увидела легкий белый ялик, вынырнувший из-за острова и теперь быстро приближавшийся к ним под надутыми парусами.

– Ах, так это же «Темпус»! – закричала она в волнении – Яхта моего отца!

Перегнувшись через перила, она жадно наблюдала, как на ялике убрали паруса и суденышко заскользило вдоль просоленного корпуса бригантины, пока сидевшему за рулем черноволосому молодому человеку не позволили подняться на борт. Он ловко взобрался по веревочной лестнице и застыл на месте. Подобное поведение незнакомца, свидетельствовавшее о похвальных свойствах его характера, было вполне разумным, ибо не успел он и глазом моргнуть, как оказался в плотном кольце дюжины свирепых матросов, чья разбойничья внешность только подтверждала ту недобрую репутацию, которую «Звезда Коулуна» уже успела снискать в этих водах.

– Добрый день! – сказал капитан Бладуил, выступая вперед. – Насколько я понимаю, вы приехали за мисс Уоррик?

–Да.

Дарвин Стэпкайн, который был на несколько лет моложе и немного ниже капитана Бладуила, посмотрел на морского волка с плохо скрываемым неодобрением. Он ни разу в жизни не встречался с этим человеком лицом к лицу, однако многое о нем слышал – в основном в виде сплетен, – и, увидев сейчас капитана, тотчас решил, что его внешность, точно так же, как и его репутация, мало располагают к нему.

– Мистер Дэймон Уоррик уполномочил меня доставить его сестру домой, – произнес он холодно. – Могу я узнать, где она? – Всем своим видом он давал понять, что вовсе не удивится, если узнает, что неразборчивый в средствах напитай держит ее закованной в цепи в кишащем крысами трюме.

– Разумеется, – проговорил любезно Этан. – Она здесь, у борта.

Дарвин Стэпкайн повернулся и встретил взгляд, от которого у него перехватило дыхание. Он бы никогда не поверил, если бы ему рассказали, что кто-то в действительности может обладать глазами столь огромными и зелеными, как у Чины, своим разрезом вызывавшими самым мистическим образом ассоциации с храмовыми кошечками с острова Бали.

– Мисс... мисс Уоррик? – выдавил он из себя, с усилием глотая слюну.

– О, Дарвин, неужели я так изменилась? – со смехом спросила Чина.

Он утвердительно кивнул головой, не в силах поверить, что перед ним стоит та самая маленькая девочка, которую он помнил в помятом фартучке и с ленточками в косичках и которая много лет назад проливала безмолвно слезы в то утро, когда они с отцом отправлялись в Сингапур. Конечно, в усадьбе имелся портрет Чины Уоррик, списанный с нее во время учебы в Англии, но и на нем она выглядела совсем ребенком, нетерпеливым и не оформившимся. И хотя острые линии ее подбородка и длинные чувственные пальцы, которыми она ласкала сидевшую на руках обезьянку, говорили о том, что в один прекрасный день она превратится– в красавицу, немногие тогда могли заметить признаки этого в ее мальчишеских чертах.

Во всяком случае, Дарвин Стэпкайн никогда не задумывался об этом. Будучи менеджером плантации «Царево колесо», он редко интересовался чем-либо, кроме своих приходно-расходных книг. И помнил Чину Уоррик как не в меру смышленого ребенка, коему предназначено было судьбой изучать секреты производства шелка и помогать обожающему его отцу управлять плантацией, когда тот станет достаточно стар.

Рэйс Уоррик, конечно, очень много возился с дочерью: прежде всего, это забавляло его самого, и, кроме того, он заметил со временем, что она обладала такой же страстью к шелку, как и мужские представители рода Уорриков. Когда она чуточку подросла, он начал со рвением обучать ее всем секретам своего искусства. Дарвина, в то время только недавно вернувшегося из университета и всеми силами стремившегося заполучить на плантации то же место, что и его отец, девочка лишь раздражала вначале, но потом он настолько привык к присутствию маленькой Чины на предприятии, что практически перестал ее замечать. Теперь же Дарвин смотрел на выросшую уже Чину Уоррик совсем другими глазами и не находил в себе силы отвести от нее взгляд. Он был уверен, что ни одна молодая леди из числа тех, кто входит в европейское общество Сингапура, не может соперничать с этим прелестным созданием.

Чина оставалась в полном неведении относительно всех его драматических переживаний, ибо ее мысли были заняты совершенно другим, и к тому же она помнила Дарвина только как робкого, погруженного в книги юношу, который жил в постоянном трепете перед ее отцом. Конечно, он вырос за то время, пока ее здесь не было, но все так же имел наружность приятно-скучную. Тощие ноги его казались слишком уж длинными для тех парусиновых брюк, в которые он был одет, а на нижней губе красовалось чернильное пятно, которое говорило о том, что он по-прежнему любит совать в рот перо.

Капитан Бладуил между тем начал испытывать растущее беспокойство по поводу ошеломленного вида Дарвина и продолжающегося молчания Чины. Поэтому он решил положить конец этой немой сцене с помощью замечания:

– Боюсь, что вы забыли представить нас друг другу, мисс Уоррик.

Чина вспыхнула смущенно, что в глазах Дарвина придало ей еще больше очарования, и он, потрясенный ее красотой, не очень-то слушал, как произносила она их имена.

– He могли бы вы распорядиться насчет багажа мисс Уоррик? – проговорил он торопливо, даже не пытаясь скрыть тот факт, что просто жаждет поскорее покинуть корабль вместе со своей добычей.

– Хафиз, позаботься о сходнях, чтобы мисс Уоррик могла сесть в лодку, и проследи, чтобы там же оказались и ее чемоданы, – приказал Этан Бладуил и обратил взгляд своих суженных глаз к Дарвину: – Мы полагали, как и сообщалось в записке, что за мисс Уоррик и в самом деле никто не приедет до завтра.

– Да, мы именно так и думали, – примирительно сказал Дарвин, – однако ялик был починен значительно раньше, чем мы ожидали. – Он прокашлялся и добавил, сокрушенно взглянув в сторону Чины: – С тех пор как «Добрая надежда» потонула вместе с мистером Уорриком прошлым летом, у нас осталось всего лишь это суденышко. Вчера, когда на нем плавал мистер Дэймон, в днище образовалась пробоина, которую было ужасно трудно заделать.

– Выходит, «Добрая надежда» так и не была поднята на поверхность? – спросила Чина.

– К сожалению, нет. Она так и осталась там, как и сам мистер Уоррик.

– Понятно. Я этого не знала. В письме мамы мало что говорилось конкретно об этом.

– Он плыл в Сингапур, когда поднялся ветер, – про: должал Дарвин, решив, что лучше уж она сразу узнает всё трагические подробности. – Вам же известно, как молниеносно обрушивается с севера шквал.

Чина прекрасно понимала, что изменчивые азиатские ветры были той силой, с которой всегда приходилось считаться в этих местах, и ясно могла себе представить, каким образом «Добрая надежда» была разбита вдребезги на коралловых рифах и почему невозможно было вытащить из воды даже тело ее отца. Если он не пошел ко дну вместе с яхтой, то, значит, стал жертвой вечно рыскающих тут акул.

– Кажется, сходни готовы, мисс Уоррик, – произнес Этан и обратился к темноглазому арабу, молчаливо стоявшему чуть поодаль: – Раджид, помоги, пожалуйста, мисс Уоррик сесть в лодку.

– Но, право же, капитан, нет никакой необходимости... – неприязненно начал Дарвин, однако тут же прикусил язык, ибо заметил в тяжелом взгляде голубых глаз нечто весьма неприятное для себя. Повернувшись к Чине, чтобы просто, без всяких разговоров предложить ей свою руку, он был весьма раздосадован, увидев, что, стоя к нему спиной, она тепло и сердечно прощается со всеми членами ужасной команды капитана Бладуила.

Он молча наблюдал за происходящим до тех пор, пока Чина не зашла столь далеко, что обняла нежно какого-то шутливого коротышку с изукрашенным одиозными синяками лицом и повязкой на глазу, и тогда, не сдержав чувств, ринулся к ней, чтобы, вмешавшись, положить конец этому спектаклю. Однако тут же был остановлен самым решительным образом и вновь встретил взгляд голубых глаз, в которых сквозил настоящий лед. Между ними двоими – Дарвином и Этаном – не было произнесено ни слова. Отпустив своего пленника через минуту, капитан Бладуил поинтересовался, готова ли мисс Уоррик к отъезду.

Чина утвердительно кивнула головой и протянула ему в знак прощания руку, но он не стал ее пожимать.

– Нам ни к чему прощаться друг с другом, мисс Уоррик... во всяком случае, пока. – Он ухмыльнулся, нахально глядя в ее испуганные глаза. – Разве вы забыли, что я намерен нанести вашему брату визит, как только вернусь из Джакарты?

По правде сказать, Чина действительно об этом забыла и была неприятно уязвлена этим напоминанием в тот самый момент, когда все ее чувства были устремлены к дому, о котором она мечтала столько лет. Пробормотав уверения, что брат ее будет рад встретиться с ним после его возвращения, она позволила Дарвину сопроводить ее в лодку.

Те, кто стоял на борту бригантины, были вознаграждены ярким отблеском на огненных волосах Чины, перед тем как она ступила на уорриковский ялик. Зная наверняка, что все глаза устремлены на нее, девушка тем не менее не повернула назад головы на прощание. Когда же суденышко было достаточно далеко, Этан Бладуил, обладавший исключительно острым зрением, заметил, что маленькие плечи Чины как-то странно поникли.

Глава 9

На покрытом горами острове Бадаян не было необходимости использовать экипажи или строить дороги, и жители его либо ходили пешком по проложенным сквозь джунгли тропинкам, либо ездили верхом на превосходных арабских лошадях, которых Рэйс Уоррик разводил еще с юности. Шелк и прочие товары перевозились на огромных телегах, однако расстояние от плантации до пристани было немногим более чем ширина узкой песчаной полосы, опоясывавшей остров. Джунгли подступали чуть ли не к самому берегу, от коего их отделяли лишь ряды стройных пальм, чьи ветви приветствен* но шелестели, когда Чина и Дарвин ступили на уходящие под воду, обросшие мхом ступени лестницы.

Чина, почувствовав внезапно, как ее неудобное, тяжелое муслиновое платье начало тереть спину, предвкушала с нетерпением тот момент, когда сможет сменить его на прохладный местный шелк. И всеми силами желала, чтобы Дарвин прекратил наконец свою бесконечную болтовню о всяких рыночных отношениях или выраженном в процентах уровне прибыли, ибо это вызывало у нее только досаду. Господи, у них еще будет бездна времени, чтобы обсудить семейный бизнес, а пока она стремилась как можно быстрее переступить порог высокого белого дома, возвышавшегося впереди над цветущими кронами миндальных деревьев.

Не страшась жестоких ветров, дующих здесь в период муссонов, сэр Кингстон Уоррик построил дом на высоком открытом холме, с которого открывался вид на гавань и на сверкающий простор океана. Белые стены трехэтажного здания были обрамлены террасами и стрельчатыми окнами. Вдоль всего строения – и главного корпуса, и утопавших в пышной зелени правого и левого крыла – тянулась веранда. Массивная входная дверь была обшита медью, как делалось это обычно на побережье Персидского залива. По бокам ее устремлялись ввысь могучие белые колонны, совершенно не гармонировавшие с преимущественно восточным обликом здания.

И все же дом этот напоминал чем-то приятные загородные виллы аристократии в родном сэру Кингстону Суссексе, хотя не слишком расположенные к его семье особы, посещавшие остров, находили это здание достойным символом тщеславия династии Уорриков. За долгие годы отсутствия Чины здесь мало что изменилось. Разве что только банановые деревья в саду стали немного выше, да ползучие растения у стен добрались теперь до самой черепичной крыши. В остальном же, казалось Чине, все было таким же, как и в то залитое солнечным светом жаркое утро, когда она торопливо спускалась к пристани вместе со своим отцом. В то время как он делал шаг, ей приходилось делать два и при этом так хотелось плакать, что она изо всех сил прикусывала нижнюю губу.

– Ну как, все здесь сейчас по-другому? – спросил Дарвин.

– Нет, вовсе нет. – Голос Чины непроизвольно задрожал, ибо она как раз подумала о том, что как бы ни казалось ей все тем же самым, в действительности это не так, раз ее отца уже нет в живых. В Англии его смерть представлялась ей чем-то нереальным, а во время морского путешествия она пыталась всеми силами отгонять грызущие ее горестные мысли и заставляла себя до поры до времени не думать об этой трагедии. И вот теперь, вспоминая, как его смех наполнял собой дом и делал просторные высокие комнаты такими уютными, она не могла больше подыскивать для себя различные предлоги, позволявшие ей как-то забыться.

– А мама дома?

– Миссис Уоррик в Джакарте. – Дарвин прокашлялся и, запинаясь, добавил: – Мы пережили что-то вроде шока, когда узнали, что ты приплыла из Англии на борту «Звезды Коулуна», у капитана Бладуила нет привычки возить с собой пассажиров.

Он посмотрел на нее вопросительно, однако Чине не хотелось пускаться в объяснения. Впрочем, она ничего не ответила Дарвииу еще и по той причине, что не очень-то и слушала его. В горле у нее образовался горячий тяжелый ком, когда они пересекли арочный кипарисовый мостик, ведущий к дому, и ее захлестнула волна чувств, которых она не могла уже сдерживать. Перед ними в пруду цвели розовые водяные гиацинты, а сама вода была столь чиста, что Чина ясно различила в ней разноцветных японских карпов, которые кормились в глубине среди зелени. Ей доставила радость мысль о том, что Брэндон и впрямь сдержал обещание и ухаживал за рыбами во время ее отсутствия.

Вот уже ее юбки мягко зашуршали по ступеням выложенного плитами крыльца. Ком в горле стал еще больше и тяжелее, и она почти не могла дышать, когда протянула дрожащую руку к дверному колокольчику.

– А-а-а! Чина!

Девушка испуганно отшатнулась.

– Что?.. Брэндон? – Она завертела головой. – Где же ты?

– Я здесь!

Вьющиеся стебли бугенвиллеи над перилами веранды зашелестели, из-за них внезапно выглянуло круглое озорное лицо с огромными зелеными глазами. Белая рубашка мальчика была измазана на груди тутовым соком, а-темно-рыжие волосы утыканы веточками и усыпаны сухими листьями. При взгляде на него Чина снова почувствовала, что ей трудно дышать. Поразительное сходство Брэндона с отцом заставило ее сердце учащенно забиться. Когда она уезжала, он был всего лишь маленьким шестилетним ребенком, и теперь, слегка растерявшись, она размышляла, как же ей вести себя с ним.

– Брэндон? – произнесла она нерешительно. Не позабыл ли он ее за время их разлуки?

Стебли громко затрещали, и мальчик, протиснувшись сквозь них, налетел на Чину с такой силой, что чуть не сшиб ее с ног.

– О, Чина, я так рад, что ты снова дома! Вот уж не думал, что ты когда-нибудь вернешься!

– Я же дала тебе слово, не так ли?

– Да, но...

– Разве ты не должен быть сейчас на занятиях, Брэндон? – прервал их беседу Дарвин, ощущая, однако, некоторую неловкость при виде того, как стояли они, крепко обнявшись друг с другом.

– Мне очень захотелось дождаться приезда Чины, – признался Брэндон без тени смущения. – Я случайно услышал, как Дэймон сказал Аль-Хаджу, что ты отправился ее встречать.

– Подслушивать дурно, – заметила назидательно Чина, все так же крепко сжимая брата в объятиях.

Мальчик засмеялся, так что между его передними зубами стала заметна широкая щель.

– Но я же не нарочно!

Глядя на него, Чина почувствовала, что не сможет произнести больше ни слова упрека. Невысокий для своих лет, ибо все мужчины в семье Уорриков имели рост ниже среднего, что компенсировалось, однако, большой физической силой, он был красив и подвижен и, по всей видимости, унаследовал дерзкое очарование своих предков.

– Дэймон чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты приезжаешь, Чина. Я думаю, это оттого, что ты ехала из Англии на корабле Этана Бладуила. Он говорит, что Этан Бладуил – это дурно воспитанный человек и ужасный бабник и что тебе было бы лучше...

– Брэндон, разве можно повторять такие вещи!

– Я знаю, что нельзя, но это именно то, что он сказал. А что такое бабник, Чина?

– Ну, это тот, кто постоянно грубит и ругается, – ответила она, отряхивая свои юбки и стараясь не давать этой теме дальнейшего развития.

Дарвин натужно закашлялся и тут же покраснел, когда Чина вопросительно взглянула в его сторону.

– Может, нам лучше войти в дом? – произнес он. – Мистер Дэймон, наверное, заждался нас.

– Давай я провожу тебя, – предложил Брэндон, всовывая свою маленькую ручку в ее. – Дэймон пишет сейчас в кабинете письма. А Филиппа все еще в классной. Она ненавидит арифметику, но мистер Лим не разрешил ей уйти до тех пор, пока она не решит правильно все задачки.

– Мистер Лим?

– Это наш новый учитель. Мистер Тенвон вернулсй обратно в Индию, после того как умер папа, и поэтому Дэймон попросил мистера Лима поучить нас пока, потому что он знает малайский и английский так же хорошо, как ижитайский, но мне он не очень нравится. Ну как, ты рада, что вернулась домой, Чина?

– Да, рада.

– Дэймон все время ужасно занят после того, как умер папа, ты же знаешь. У него совершенно не хватает на нас времени. Мы уже сто лет не были в Сингапуре, но мама обещала, что возьмет нас туда после того, как вернется с Явы. Ну а теперь, когда ты дома, ты тоже сможешь с нами поехать, правда, Чина?

Она не могла не улыбнуться.

– Не вижу причин, почему бы мне не составить вам компанию. А как Филиппа?..

– Так, так, неужели это и есть тот самый заморыш, который укатил к дедушке Эсмунду шесть лет назад? Должен признаться, что ты уже не тот котеночек, которого мы тогда проводили!

Чина обернулась под шелест своих юбок.

– Дэймон!

– Что это? – спросил он, заметив, что она вздрогнула, когда он, спустившись с крыльца, обнял ее. – Ты что, не рада меня видеть?

Чина, смеясь и плача одновременно, скрыв тот факт, что его крепкое объятие отозвалось болью в ее пораненной спине, уверила старшего брата, что просто в восторге от встречи с ним, и подумала с облегчением, что он, слава Богу, не заметил повязки, наложенной на предплечье и скрытой широкими рукавами платья.

– Боже мой, ты выросла в чертовскую красавицу, не правда ли, Вин? – проговорил Дэймон, все еще не выпуская ее руку и окидывая сестру оценивающим взглядом. – Могу поклясться, что любая красотка в Сингапуре теперь позеленеет от зависти! А эти волосы, черт возьми! Когда туземцы заприметят их, то, уверен, начнутся разные разговоры о всяких там ведьмах.

– Ведьмах!.. – отозвалась эхом Чина.

Дэймон засмеялся, увидев ее испуганное выражение.

– Добро пожаловать назад на Восток, моя милая, где колдовство и суеверия соседствуют с присущими белой нации прогрессом и просвещением! – возгласил он патетически и добавил затем задумчиво: – У Рэйса, кстати, тоже были рыжие волосы, но ничего похожего на тот оттенок, который у тебя. Какая жалость, что он не дожил до нынешнего дня и не сможет теперь лицезреть, что за сказочное, волшебное существо произвел на свет!

Чина почувствовала, что ощущавшаяся ею нервная, тревожная напряженность, давившая ее сердце, начала понемногу ослабевать. Да, это был именно тот Дэймон, которого она помнила: таинственный и вместе с тем искренний, раздражительный и в– то же время нежный, обаятельный и веселый. Когда она уезжала, ему стукнуло всего пятнадцать. Это был несколько надутый мальчишка на пороге возмужания, красивый до умопомрачения, с карими глазами матери и гордыми, строгими чертами лица, вечно пререкавшийся с отцом да и с любым другим, кто обладал авторитетом.

Теперь ему двадцать один: можно сказать, взрослый мужчина. И ростом несколько выше, чем она ожидала. И несказанно красив в своей рубахе с закатанными до локтей рукавами и свободных брюках. Лицо – коричневое от солнца, привычная нахальная улыбочка на губах. Чина могла бы вспомнить по крайней мере дюжину учениц из семинарии мисс Крэншау, которые упали бы в обморок при одном взгляде на него!

– Нам следует немного освежиться, – заметил Дэймон, беря ее под руку. – Может быть, Вин тебе уже говорил» что мамы дома нет. Я жду ее завтра утром... Пошли, Дарвин... Брэндон, сбегай, пожалуйста, за сестрой. Нам подадут в саду шербет.

Брэндон просиял.

– И засахаренный миндаль?

– Да, если только кто-нибудь сможет убедить Аль-Хаджа, чтобы он с ним расстался.

– Мне просто не терпится увидеть Филиппу, – призналась Чина, когда Дэймон открыл перед ней дверь. – Хотя последние два года она и писала чрезвычайно старательно мне письма и к тому же такие забавные, это все равно не то же самое, что непосредственно встретиться с ней. Честно скажу, я так и не успела привыкнуть к мысли, что у меня есть сестра, которой я никогда в жизни не видела!

– Она родилась меньше чем через месяц после твоего отъезда, – произнес Дэймон небрежно, словно появление Филиппы на свет было всего лишь досадной оплошностью, которую допустили зачем-то мать с отчимом, что на самом деле так и было, если уж говорить начистоту. – Ей пошел уже седьмой годик, и это такое маленькое, робкое и до невозможности хрупкое существо.

«Она инвалид», – вспомнила Чина фразу из одного из редких писем Мальвины Уоррик. Ее рождение стало для всех сущим сюрпризом, и не столь уж приятным. Даже отец – так по крайней мере подозревала Чина, вчитываясь в получаемые из дома письма, – был крайне разочарован, когда жена родила ему больную дочь.

Сама Чина вовсе не была склонна поддаваться предвзятым суждениям, когда дело касалось младшей сестры. В ее сердце жило скорее смутное представление о рано созревшем, чрезвычайно ранимом и любящем ребенке, чей образ рисовался перед ней сперва из неумелых детских рисунков, а потом и из коротких писем, выведенных старательными детскими каракулями и приходивших к ней в Англию с поразительной регулярностью. И она едва могла дождаться того момента, когда сможет наконец сказать Филиппе, сколь скрашивали эти письма ее безрадостное существование.

– Проходи, садись, – пригласил Дэймон. Привыкнув в Англии к темным, перегруженным мебелью комнатам в Бродхерсте, Чина уже успела забыть простор и очарование тропического плантаторского дома. По внешнему виду усадьба еще имела какое-то сходство с загородными виллами в Англии, однако интерьером своим, да и вообще всей обстановкой внутри, она напоминала скорее восточный дворец, чему содействовали не только жара и повышенная влажность, но и личные пристрастия самого сэра Кингстона. Комнаты – большие, с высокими потолками. Океанский бриз свободно проникал в них через множество открытых окон, предусмотрительно снабженных расписными ставнями для защиты, и от иссушающей жары, и от мощных муссонных ливней.

Гостиная, в которую проводил ее старший брат, была выдержана в розовых тонах и украшена позолоченными зеркалами и бесценными персидскими коврами. Высокие, искусно вычеканенные двери отделяли ее от внутреннего двора, где нежно журчал фонтан. К личным гостиным членов семьи и их спальням вели террасы со сводчатыми потолками и оштукатуренными стенами. По бокам стеклянных дверей стояли массивные каменные вазы с орхидеями. Парочка какаду чистили перышки на разукрашенных столбиках в одной из ниш. Служанка, одетая в позолоченный саронг, кормила их из стеклянной чаши зерном и сушеными фруктами.

Чина поместилась на украшенной кисточками кушетке и со словами благодарности приняла предложенную ей тончайшую фарфоровую чашечку.

– Как это здорово – снова оказаться дома! – произнесла она вздыхая. – Просто не могу поверить, что все эти годы ожидания остались наконец позади!

– Они казались тебе бесконечно долгими, не так ли? – проговорил с улыбкой Дэймон, глядя на нее через край своего стакана.

– Я хотела бы, как только распакуют 1иои чемоданы, съездить верхом в деревню и навестить Тан Ри и бабушку Тонны, – сказала Чина.

Не испытывая более ни тревоги, ни чувства неловкости, она желала теперь повидаться со своими друзьями, по которым успела так соскучиться.

– Боюсь, что мало кого ты– найдешь здесь из старой прислуги, – молвил Дэймон, как бы извиняясь, и взял из рук суетившегося рядом лакея новый стакан бренди. – У нас в настоящее время не наберется и дюжины рабочих, занятых в поле, домашних же слуг и того меньше.

– Но ведь Тонна-то наверняка должна быть здесь? – спросила с надеждой в голосе Чина, имея в виду одну индонезийку, которая нянчила ее с рождения.

Дэймон отрицательно покачал головой.

– Она перебралась в Макасар вскоре после твоего отъезда... Ну же, Чина, не выгляди такой расстроенной: Рэйсдал ей приличное вознаграждение!

– А Тан Ри?

– Он умер уже... хм-м... два или три года тому назад. Ты же знаешь, он был очень стар.

– Да, ты прав, пожалуй.

– Ах, Боже мой, как эта наша сердобольная Чина обожает оплакивать своих слуг! – изрек Дэймон, впрочем, не без добродушия. – Ты ни на йоту не изменилась! Между прочим, в том и заключалась одна из причин, почему мама решила отправить тебя отсюда подальше. Ты все больше становилась похожей на этих людей, потому что слишком много времени проводила в их комнатах, слушая трескучую тайскую болтовню о жертвоприношениях, демонах и тому подобной чепухе. Воображаю, сколько хлопот доставила ты своим наставницам в семинарии миссис Крэншау, прежде чем им удалось поставить твою голову на место! – Он хохотнул и заворочался на кресле, чтобы разместиться поудобнее. – В любом случае я чертовски рад, что ты вернулась!

– Я тоже, – сказала Чина с улыбкой и, снова пригубив ароматный арабский кофе, произнесла нерешительно: – Тебе, наверное, было очень трудно, когда умер папа?

– Да, нам всем пришлось изрядно потрудиться, – ответил Дэймон, пожимая плечами. – И смею заверить, сейчас уже не так тяжело, как было вначале. Может, расскажешь что-нибудь об Англии?

Но Чина не успела что-либо сказать, ибо в этот момент послышался стук деревяшек по каменному полу, и в комнату, передвигаясь на костылях, вошла маленькая шестилетняя девочка с выражением крайнего волнения на лице. Поверх платья на ней красовался накрахмаленный белый передник, золотые локоны ниспадали на плечи, а маленький вздернутый носик был усеян веснушками.

– О, Брэндон, я была права! – закричал ребенок, обращаясь к мальчику. – Она похожа на настоящую сказочную принцессу!

– Привет, Филиппа! – произнесла Чина радостно и, вскочив с кушетки, заключила девочку в объятия.

Не привыкшая к подобному выражению чувств, Филиппа застыла на месте, но через мгновение снова улыбнулась, ибо объятия Чины были нежными и сердечными. От платья Чины струился тонкий аромат роз, и Филиппа, робко прижимаясь теснее к сестре, старалась как можно глубже дышать.

– Ведь ты не собираешься больше никуда уезжать?

– Нет, не собираюсь, – молвила Чина твердо, и у нее защемило сердце, когда она услышала удовлетворенный вздох Филиппы.

– Скажи-ка, неужели и вправду в Англии все так ужасно? – обратился к Чине Дэймон, откидываясь на подушки.

– Вовсе нет, – ответила она, с удовольствием вспоминая ухоженные розы и изящные гостиные Бродхерста.

Брэндон и Филиппа с круглыми глазами слушали рассказ Чины о дядюшке – родном брате ее деда, о величественной родовой усадьбе, о Лидии Бройлз, Вестоне и дорогом, любимом Чонси. Фрэдди и Кэсси удостоились в ее повествовании самого мимолетного упоминания, ибо девушка решила, что поведает обо всем одному лишь Дэймону. Когда она останется с ним один на один, он узнает от нее, почему ей пришлось бежать из Англии, отчего так получилось, что у нее не было иного выхода, кроме как отправиться в плавание на корабле Этана Бладуила. Для всего этого впереди еще будет много времени. Уйма времени. В данный же момент ей хотелось только сполна насладиться возвращением домой и радостью общения с семьей... И забыть о том, что ее подлые кузены вообще существуют.

Все настолько заслушались Чину, что появление слуги, объявившего, что завтрак готов, вызвало у всех собравшихся некое подобие удивления. В семье Уорриков издавна существовала традиция начинать день с легких индийских закусок, подаваемых на веранде. Дарвин, несмотря на загруженность делами, решил все же принять участие в утренней трапезе и лишь после того проведать рабочих, которых, считал он, нельзя долго оставлять без надзора.

– Мы съездим на плантацию завтра поутру, пока не начнется жара, – сказал он Чине. Потом подошел к Филиппе, помог ей подняться на ноги и повел всех, как пастух свое стадо, на веранду, где в прохладной, наполненной цветочными благоуханиями тени уже был накрыт изысканный стол.

Сквозь нежно-зеленую листву хлебных деревьев видна была искрящаяся поверхность моря, свежий ветерок разогнал тяжелые дождевые облака, которые начали было собираться на севере, и Чина невольно помедлила минуту на ступеньках лестницы, вбирая в себя красоту окружающей природы. Радовали глаз и сад с громадными священными смоковницами, и цветущие орхидеи, и заботливо ухоженные дорожки, посыпанные ракушками.

– Ты не хотела бы прокатиться вместе со мной до деревни после завтрака? – спросила она Филиппу, совершенно забыв от счастья, что этому предприятию может помешать ее рана.

Нежное личико Филиппы погрустнело.

– Я не могу, – сказала она.

– Почему? Уж не из-за этих ли палок?

– У нее просто нет собственного пони, – объяснил вместо нее Брэндон. – У нас в конюшне остался только Сераб, а он слишком большой и дикий.

Чина встревожено взглянула на своего сводного брата, сидевшего во главе стола.

– Что случилось с отцовскими лошадьми?

– Я их продал.

– Продал? Но почему? Дэймон пожал плечами.

– Потому что не видел необходимости держать их и дальше. Только ты да Рэйс любили кататься верхом. На их же содержание уходила бездна денег.

– Неужто нельзя было оставить пони? – выразила недоумение Чина. – Как же быть теперь с Брэндоном и Филиппой? Ведь для них чрезвычайно важно научиться ездить верхом. Не скажешь, сколько может стоить сейчас пара лошадей?

Дэймон нахмурился, и на его лице появилось выражение такого же упрямства, какое отличало и его мать.

– Боюсь, что немало. Ты не должна забывать, что здесь тебе не Англия, а Индонезия. Ты не можешь послать слугу в ближайший город, чтобы он закупил там все, что тебе только заблагорассудится. Пони нужно выписывать из Калькутты, а то и еще откуда подальше – из Омана или Адена. Перевозка же оттуда лошадей обойдется в кругленькую сумму.

Когда был жив отец, такие вещи, как цена, не принимали во внимание, и Чину неприятно поразил тот факт, что теперь, когда умер Рэйс, плантация столкнулась с финансовыми трудностями. Может быть, именно это имел в виду американский капитан, когда говорил о неблагополучном положении на Бадаяне?

Чина положила в рот кусочек засахаренного фрукта, но едва почувствовала его вкус. Если все это действительно правда, то что скажет Дэймон, когда узнает, что она задолжала капитану Этану Бладуилу две сотни фунтов?

– Нет причин так хмуриться, милая, – улыбнулся Дэймон, взглянув на ее лицо. – Если пони для тебя значат так много, я поговорю об этом с мамой.

– Это будет очень мило с твоей стороны, – сказала Чина не очень-то весело, прекрасно понимая, что все деньги, Koi.ibie могли бы быть выделены на пони, пойдут скорее всего на погашение долга Этану Бладуилу. О, как все это мучительно! И зачем только она пообещала этому гнусному капитану столь много за проезд?

Вернувшись на следующее утро из Джакарты, Мальвина Уоррик была весьма удивлена, узнав, что старшая дочь ее уже здесь, и разочарована, одновременно удостоверившись, что та ни на йоту не изменилась и продолжает выкидывать свои излюбленные штучки: с удовольствием водит дружбу со слугами.

Торопливо поднявшись наверх, Мальвина застала свою дочь весело беседующей с тремя темноволосыми малайзийскими девушками, которые гладили и упаковывали в шкафы теплые зимние платья Чины, привезенные ею из Англии.

Обладая врожденной способностью занимательно рассказывать всякие истории и используя для этого богатый словарный запас, имевшийся у нее еще с детства, Чина живо описывала своей хихикающей аудитории западный обычай до боли стягивать тело корсетом, сделанным из китового уса, и сама от души веселилась, разбирая шуршащее море кринолинов и нижних юбок, брошенных небрежно на кровать. Вдоль стен просторной спальни выстроились в ряд высокие окна, одни из которых выходили в прохладный внутренней двор, в то время как другие открывали замечательный вид на море.

Мальвина, вступив внутрь через задрапированный тканью арочный вход, была просто потрясена видом четырех молодых женщин – трех коричневых и одной белой, – которые все вместе беззаботно смеялись и звенели серебряными браслетами.

– Я должна была это предвидеть! – воскликнула она патетично, резко обрывая шумное веселье. – Я должна была это предвидеть! Кто, кроме тебя, Чина, может столь самозабвенно принимать участие в подобном унизительном фарсе?

Прищелкнув пальцами, Мальвина немедленно отослала вон притихших служанок и остановилась посреди комнаты, оглядывая дочь со смешанным чувством радости и осуждения. Несмотря на беспросветную мрачность ее темно-зеленого тафтяного платья, всем с первого же взгляда становилось ясно, что она очаровательная женщина. Ее густые темно-каштановые волосы были убраны в высокий шиньон, шея была стройной и длинной. Сама высокая и несколько манерная в обращении, Мальвина Уоррик обладала сердцевидной формы лицом ошеломляющей красоты, хотя время уже успело проложить свои борозды от гордо подрагивающих ноздрей к упрямому рту.

– Ты, как вижу, ничуть не изменилась, – проговорила она сердито. – Дэймон уже кое-что мне рассказал, но я все же была склонна поверить, что годы в Англии излечили тебя от такого несообразного поведения. Неужели Ливви Крэншау не учила тебя, что со слугами ни в коем случае нельзя быть на короткой ноге? Этим лишь вызовешь к себе всеобщее презрение. Следует признать, что вина за это лежит на твоем отце. Это он набивал тебе голову всяким вздором, позволял иметь друзей среди местных жителей и научил тебя плавать и стрелять, что уж совсем не к лицу истинной леди. – При этих словах она подошла к Чине и, взяв ее за подбородок, заметила удовлетворенно: – Но что бы там ни было, ты стала настоящей красавицей. Разве что волосы не слишком... то есть, наоборот, слишком рыжие. Хотя наверняка это все из-за того, что ты просто не удосуживалась надевать шляпу во время морского путешествия. Тропическое солнце... – Она резко оборвала себя, и на ее губах появилась легкая улыбка. – Послушай, кажется, те же самые слова я говорила тебе, когда ты уезжала, не так ли?

– Да, мама. Ты говорила, что мне следует обязательно носить шляпу, иначе, когда я приеду в Англию, все найдут меня безобразно коричневой. Ты очень боялась, что дедушка Эсмунд примет меня за туземку.

Мальвина коротко рассмеялась, и лицо ее стало внезапно нежным и молодым.

– Именно так я тебе и сказала? Какой ужас! Впрочем, следует признать, что с тех пор мало что изменилось. Добро пожаловать домой, дорогая!

Она обняла дочь и тут же отпустила ее, но Чина, давно привыкшая к своеобразной манерности своей матери, была благодарна ей и за это. Она понимала, что Мальвина по-своему рада ее приезду.

– Ты не должна заводить дружбу со слугами, – снова напомнила ей Мальвина и взглянула на не разобранные еще до конца чемоданы, стоявшие на ковре. – Ты уже не ребенок, а посему не пристало тебе вести себя так.

– Я поняла, – произнесла Чина, думая с сожалением о том, что ее мать за время их разлуки значительно постарела: ее когда-то гладкая кожа покрылась вокруг глаз мелкими морщинками, а прежде гордо поднятые плечи теперь несколько поникли. «Неужели, – размышляла она, – и отец, будь он жив, выглядел бы примерно так же?»

Да чего же неприятно открывать, что твои родители – символ стабильности твоей жизни – смертны, как и все! Чину внезапно охватила волна нежности к этой женщине, которая в один день так много потеряла и сохранила в душе только чувство оскорбленного достоинства.

– Я постараюсь впредь не вызывать служанок на дружескую беседу со мной, – пообещала она. – Можешь быть спокойна, такого больше не повторится.

– Разумеется, должно пройти время, прежде чем ты снова привыкнешь к принятым на Востоке порядкам, – проговорила снисходительно Мальвина, перед тем как сменить тему разговора. – Ты, насколько мне известно, показала себя с лучшей стороны во время обучения в Англии. Миссис Крэншау в своих отзывах высказала в твой адрес немало лестных слов.

Это оттого, что отец платил за нее ежемесячно кругленькую сумму, подумала Чина неприязненно, а вовсе не потому, что Оливия Крэншау действительно была в восторге от ее успехов в учебе. О, как она ненавидела этот вечный упор на правила хорошего тона, на бальные танцы или рукоделие, которым отводилось ведущее место в ежедневном расписании уроков! Чине, бегло говорившей на малайском, китайском и греческом языках и неплохо разбиравшейся в классической литературе, с которой она познакомилась еще до своего поступления в респектабельную семинарию, довольно быстро опостылели занятия в этом заведении. Скука, одиночество и понимание того, что у нее нет ничего общего с другими девочками, которые мечтали только о балах и кавалерах, сделали ее прискорбно нерадивой ученицей.

– Ну а теперь, когда ты здесь, я собираюсь воспользоваться тем, что ты получила неплохое образование, – добавила Мальвина, весьма воодушевленная практическими аспектами того обстоятельства, что в доме появилась хорошо воспитанная дочь. – Ты можешь начать с того, что будешь играть роль хозяйки, когда твоему брату понадобится развлечь клиентов. Без всякого сомнения, у тебя это получится гораздо лучше, чем у меня.

– Благодарю вас, мама, – ответила Чинах нескрываемым удивлением. – Я в восторге от такого предложения. Только я не знала, что нам приходится теперь развлекать покупателей нашей продукции.

– Это правило, которое Дэймон ввел после смерти отца, – объяснила Мальвина, – и мне приятно тебе сообщить, что он добился таким путем немалых успехов. Рэйс никогда не обращал на своих клиентов особого внимания, но мы придаем этому большое значение.

– Я буду счастлива вам помочь, – снова согласилась Чина, однако выражение ее лица говорило совеем об обратном, и Этан Бладуил наверняка сразу бы все понял при одном взгляде на нее. Хотя девушка и не возражала против того, чтобы пить чай и занимать вежливой беседой гостей Дэймона, все же она не собиралась тратить на них все свое время. Она хотела помогать Дарвину производить шелк, своими руками трогать сверкающую ткань и вообще работать с шелком так, как учил ее отец. И посему, присев на край кровати и наблюдая, как Мальвина перебирает привезенные ею из Англии платья, она сказала матери: – Но я желала бы также заниматься и выпуском ткани.

– Боюсь, что для этого ты будешь слишком занята, – возразила Мальвина. – У нас теперь каждый день поток посетителей... О, Чина, эти платья очаровательны! Ты в них заставишь всех позеленеть от зависти!

Но Чина продолжала говорить о своем:

– Я могла бы помогать Дэймону....

– Почему бы тебе не обсудить этот вопрос с ним самим? – перебила ее Мальвина. – Хотя, должна предупредить, обязанности хозяйки отнимут у тебя довольно много времени... О, Чина, этот старинный муар просто волшебный! Я никогда не видела такого тонкого кружева! Почему бы тебе не надеть это платье на следующий неделе, когда к нам придут Сандрингамы? – Повернувшись, Мальвина бросила на дочь оценивающий взгляд. – Черный траур тебе не к лицу, детка, да и в жару в таком платье просто невыносимо. Теперь, когда ты дома, тебе следует убрать все эти черные платья подальше. – Она встряхнула широкой юбкой роскошного бального платья и, любуясь им на расстоянии, вздохнула: – Никогда ничего подобного не видела! Ты наденешь это, когда приедут Сандрингамы, хорошо?

– Да, мама, – ответила Чина машинально, думая на самом деле о том, что не откажется от своего желания работать с шелком только на том основании, что ее мать не выказывает к этой идее никакого интереса.

– Могу лишь приветствовать твое стремление помочь мне, – заверил Чину Дэймон, когда они встретились за кофе в то же утро. – Только помнишь ли ты, сколь нелегка эта работа?

А Мальвина заявила:

– Я не уверена, что одобряю твое желание проводить столько времени на фабрике, детка. Меня бы больше устраивало, если бы ты оставалась дома.

Девушка, возможно, не стала бы перечить матери, если бы не вспомнила, как те же самые слова Мальвина произнесла и много лет назад, когда она, Чина, начала проявлять интерес к шелку, а отец, засмеявшись, сказал с гордостью, что его дочь – «совершенная Уоррик» и ни капельки не боится ни жары, ни пыли, ни скорпионов, ни пауков. И поэтому решение ее осталось неизменным. Мальвина же, распознав слишком хорошо знакомое ей выражение лица дочери, только всплеснула руками в знак своего поражения.

– Прекрасно, детка, делай, как хочешь! Я вижу, что ты так же упряма, как и твой отец!

Чина улыбнулась.

– Спасибо, мама. Я вам обещаю, что буду чередовать свою работу на фабрике с развлечением гостей Дэймона.

– В чем дело? – спросил удивленно Дэймон и, резко повернувшись в кресле, уставился на мать.

– Ничего особенного, просто Чина согласилась играть роль хозяйки вместо меня, – объяснила Мальвина, испытывая гордость за дочь. – Разумеется, некоторых особых клиентов я оставляю за собой. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю, дорогой.

– Превосходная идея, – согласился Дэймон и, глядя с задумчивым видом на свою сводную сестру, как бы подвел итог: – А что касается работы на фабрике, Чина, то для тебя, считаю я, было бы полезно заглянуть туда, прежде чем принять окончательное решение. Может быть, там все не так, как помнится тебе. – Он посмотрел на свои карманные часы. – Дарвин скоро подойдет сюда, и я уверен, что он будет счастлив сопроводить тебя на предприятие. Боюсь, что сам не смогу присоединиться к вам, потому что и так слишком долго пренебрегал своими обязанностями.

Чина расцвела.

– Можно я возьму по этому случаю Сераба?

– Конечно. Подожди минуточку, я прикажу, чтобы его подготовили.

Она поблагодарила его с теплой улыбкой и поспешила наверх сменить платье. Двери громко хлопали вслед за ней. Прислушиваясь к этому несообразному с поведением леди грохоту, Дэймон встретился глазами с матерью и засмеялся.

– Пусть каждый думает, что ему угодно, а я чертовски рад, что могу на нее опереться!

– Так оно и должно быть, мой милый, – сказала Мальвина и принялась напевать сквозь зубы, наливая себе из кофейника кофе.

Глава 10

Зеленые глаза Чины Уоррик горели от возбуждения, когда она выезжала из густых зарослей джунглей верхом на угольно-черном арабском жеребце своего брата. Рана ее хорошо заживала, и только легкая скованность позы говорила о том, что боль в спине все еще давала о себе знать. Учитывая свое состояние, девушка все время удерживала Сераба на ровной рыси, хотя и предпочла бы при иных обстоятельствах бешеный галоп. Въехав в тень от пирамидальной катальпы, она решительно натянула поводья, чтобы понаблюдать за группой рабочих-малайцев, которые обрывали листья тутовых деревьев в залитом солнце саду и складывали их в тут же стоявшие на земле корзины. Чине было хорошо известно, что приготовленная из них зеленая масса являлась одним из компонентов особого, с добавкой сои, комбинированного корма для прожорливых гусениц, рецепт коего был разработан еще много лет назад ее прадедушкой.

Туземцы, все, как один, в широкополых соломенных шляпах, почтительно поклонились девушке, и она, в свою очередь, поприветствовала их легким наклоном головы. Все это были наемные рабочие, так как рабства на острове не терпели. Здесь также строго запрещалось следовать известному издревле обычаю низко кланяться при виде хозяина в знак покорности. Никто из Уорриков, заявил однажды сэр Кингстон, никогда не позволит ни одному человеческому существу стать перед ним на колени, и эта своего рода заповедь – точно так же, как и многие другие сделанные им когда-то высказывания, – стала в семье непреложным законом.

Снова пустив своего горячего жеребца рысью, Чина непроизвольно начала сравнивать этих весело болтавших рабочих с теми низко оплачиваемыми вечно недоедавшими слугами, которых она видела в Бродхерсте. Дядюшка Эсмунд не терпел никаких грубостей или несправедливости по отношению к слугам, однако из-за апоплексического удара, случившегося с ним за год до его смерти, он не мог уже самостоятельно вести домашнее хозяйство и вынужден был передать бразды правления своей внучке. Кэсси не потребовалось много времени, чтобы своим тираническим правлением вселить настоящий ужас в сердца всей домашней прислуги.

Увольнение без всякого выходного пособия за малейшую провинность стало при ней делом обычным. Обладая вспыльчивым темпераментом, Кэсси приходила в неистовство буквально по любому, даже самому мелкому, поводу. И Чина наблюдала нередко, как она бьет перегруженных работой слуг только за то, что ее приказания выполнялись недостаточно быстро, однако вынуждена была молчать, прекрасно понимая, что здоровье ее дядюшки только ухудшится, если она расскажет ему обо всем. Какая же судьба постигла этих бедных людей после того, как она отплыла на «Звезде Коулуна»? Может быть, Лидия Бройлз, давно грозившаяся бросить хозяев, уволилась наконец? Анна, как и задумал злокозненный Фрэдди, уже получила расчет? Если так, то где она работает теперь? Ведь без рекомендаций ей едва ли удастся найти новое место.

Натянув покрепче поводья Сераба, Чина попыталась убедить себя, что, принимая во внимание обстоятельства, вынудившие ее, по существу, бежать, она не должна чувствовать за собой никакой вины из-за того, что покинула их. И тут же сжала губы. Какой смысл сосредоточиваться на тех злоключениях, что претерпела она за последние дни своего пребывания в Англии? Как и некоторые другие события ее жизни, все это должно остаться в прошлом и быть начисто забыто.

Чина повернула на песчаную тропинку, ведшую к потухшему вулкану, который своей громадой защищал остров от муссонных штормов, бушевавших в этих местах дважды в год. Под сенью его располагалась идеальная тихая площадка, на которой разместились крытые соломой строения, где и производилась прославленная ткань. Сюда доставлялись шелковичные черви, перед тем как им наступал срок свить кокон. Сам же кокон после обработки его паром, убивающим сидящую в нем куколку, распутывался в нить, из которой и создавался великолепнейший, с волшебным блеском, знаменитый бадаянский шелк.

Омытые дождями непролазные джунгли, чуть не вплотную подступавшие к цехам, были пронизаны тяжелыми испарениями. Под кронами деревьев царил зеленоватый полумрак. Кричали самозабвенно птицы, жужжали насекомые. Цветущие миндальные деревья источали вокруг нежное благоухание, и Чина, вдыхая в себя их аромат, думала о том, что даже самые душистые розы в английских садах не идут ни в какое сравнение с этим сказочным запахом. Прямо перед ней возвышались горы, чьи острые вершины терялись в клубящихся облаках, а в просветах между ветвями лесных великанов над ее головой проглядывало пылавшее жаром голубое небо. Орхидеи опутывали своими стеблями змеевидные стволы лиановых деревьев, а понизу, на земле, паслись, нежно воркуя, дикие голуби, выбиравшие из богатой вулканической почвы соевые бобы.

Привязав Сераба возле первого же длинного одноэтажного строения, – а всего их было с полдюжины, – Чина подобрала юбки и вступила в теплый, влажный сумрак маленькой прихожей.

Она еще не забыла, что в помещении, где содержатся черви, необходимо соблюдать исключительную чистоту, так как иначе они могут заболеть и погибнуть, и потому сменила перед входом свои маленькие туфельки на пару деревянных башмаков. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она открыла внутреннюю дверь и шагнула в цех.

Здесь, перед бесконечными рядами ящиков, в которых находились подрастающие гусеницы и их состоящий в основном из тутовых листьев корм, несла свое безмолвное дежурство некая полная китаянка. В руке она держала роскошное перо, выдернутое из хвоста одного из павлинов украшавших собой дикую природу острова. Узкие черные глазки женщины были сконцентрированы на ящиках. Прогуливаясь туда и сюда между ними, она временами останавливалась, чтобы подтолкнуть кончиком пера какого-нибудь слишком уж медлительного червяка: чем больше ест гусеница, тем быстрее она растет и соответственно тем скорее начнет завивать себя в толстый белый кокон, состоящий из нитей сырого шелка.

– Наше божество довольно, очень довольно, – сказала она в ответ на приветствие Чины. – После смерти твоего почтенного отца мы много ночей подряд курили благовонные палочки. И наши молитвы были услышаны.

– Да, были услышаны, – отозвалась, как эхо, ее напарница, скаля зубы в улыбке. Пошарив в кармане широкого передника, она извлекла оттуда небольшой моток. – Ты видела когда-нибудь пряжу с таким ярким блеском, а?

С наслаждением перебирая нити в руках, Чина согласилась, что пряжа прекрасна, выше всяких похвал. Слова ее были встречены обеими женщинами одобрительным хихиканьем.

Проследовав затем в ткацкую, Чина махнула рукой Дарвину Стэпкайну, который, стоя среди работавших станков, осматривал ткани, стекавшие с них золотой полосой прямо в корзины. При виде нее лицо его расцвело, и он поспешил ей навстречу. Приблизившись к ней, молодой человек, изогнув бровь, выразил надежду, что ей не доставляет особых неудобств повышенная влажность воздуха, типичная для этого времени года.

– Само собой, – заверила его Чина.

Дарвин стоял в полном исступлении, глядя в ее улыбающееся лицо. С кремового цвета лентами в волосах и в жакете цвета слоновой кости, мягко спадавшем до колен, Чина выглядела свежей и очаровательной. Слегка косящие зеленые глаза и розовые щечки приятно отличали ее лицо от однообразных темных туземных физиономий девушек, которые он привык созерцать каждодневно.

– Со смерти вашего отца здесь мало что изменилось, – заметил он в ответ на один из вопросов Чины, немало уязвленный тем, что она, казалось, больше интересовалась процессом ткачества, чем разговором с ним. – Глупо было бы влезать сюда с какими-нибудь надуманными новшествами, не правда ли? Методы вашего отца, как показала практика, и в самом деле наилучшие.

– Я вижу, что всю рабочую силу здесь составляют одни китаянки, – заметила Чина, заглядывая поверх станков в соседнюю комнату, где девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет деловито сматывали шелк с лежавших в корзинках проколотых коконов.

– О, мы стремимся не смешивать ни при каких обстоятельствах представителей различных национальных групп! – воскликнул Дарвин, которого, судя по всему, приводила в ужас сама мысль о том, что такое может случиться. – Благодаря прозорливости вашего прадедушки у нас вследствие этого не возникает никаких проблем. Правда, для меня так и остается загадкой, каким образом он догадался, что между малайцами-мусульманами И' китайцами-буддистами могут возникнуть трения. К счастью для нас, малайцев вполне устраивает их роль полевых рабочих, и они с удовольствием занимаются выращиванием тутовых деревьев и возделыванием сои. А китайцы, в свою очередь, преуспели в откармливании гусениц. Вы же знаете, это очень деликатный народ. – И добавил с усмешкой: – Довольно уравновешенный, хотя и в темпераменте ему не откажешь.

– Да, я помню все это, – произнесла Чина, с интересом оглядываясь вокруг. В комнате стояла по крайней мере дюжина станков, и за каждым сидела китаянка с лицом, полуприкрытым пестрым платком. Процесс ручного ткачества требовал предельного сосредоточения, и посему женщины поприветствовали Чину лишь коротким кивком голйиы, после чего снова склонились над своей работой.

– Малайские кампонги по-прежнему располагаются на противоположном берегу острова, – продолжал Дарвин, надеясь, что Чина не сразу повернет к нему голову и он сможет подольше полюбоваться ее точеным профилем. Сознавая, что просто неприлично с его стороны смотреть так вот пристально на девушку, молодой человек, однако, был не в силах отвести от нее взор. Он, без сомнения, никогда не видел ничего подобного. Его сводили с ума и эта нежная линия брови мисс Уоррик, выглядывавшая из-под широкополой ^соломенной шляпки, и этот маленький прямой нос, и бесподобная пухленькая нижняя губка. – Уверен, вы не забыли, что малайцы Стараются держаться подальше от китайцев – своих товарищей по работе. Мы же теперь все чаще нанимаем последних, которые, кстати, будучи иммигрантами, отличаются куда большей терпимостью, чем здешние туземцы. – Внезапно он перешел на шепот, хотя шум станков и так заглушал его слова. – Откровенно говоря, сам я предпочитаю местных жителей, мисс Уоррик. Разузнать о них все гораздо легче, чем о тех, кто приезжает сюда издалека. Среди иммигрантов немало таких, кто совершил у себя на родине целый ряд преступлений.

Чина согласно кивнула, хотя и была близка к тому, чтобы рассмеяться. Насколько она помнила, Дарвин всегда опасался именно местных жителей, чьи темнокожие лица, как он уверял, скрывают множество секретов, о которых не стоит упоминать в порядочном обществе. Разумеется, страхи его не имели под собой никаких оснований, поскольку исключительно разумное правило, которого Кингстон Уоррик придерживался с самого начала функционирования плантации «Царево колесо» для поддержания атмосферы терпимости среди своих наемных рабочих из малайцев и китайцев, продолжало неукоснительно соблюдаться и через много лет после его смерти. Между тем эта формула-заповедь, зафиксированная сэром Кингстоном в его журнале, была до удивления проста: во избежание конфликтов необходимо лишь позаботиться о том, чтобы последователи одной веры как можно меньше контактировали с приверженцами другого культа, и выказывать равное уважение по отношению к каждой из этих религиозных групп.

Может, принцип этот и был несколько наивен, но он тем не менее прекрасно срабатывал не только при жизни самого сэра Кингстона, но и в более поздние времена, уже при сыне его и внуке. Рэйс Уоррик относил невежество и нетерпимость к главным причинам расового антагонизма, процветавшего в Сингапуре, Малайзии и на островах Индонезии, и прилагал все усилия к тому, чтобы дети его могли осознать величие богатого культурного наследия народов, среди которых они живут. В этом-то духе и воспитывалась Чина с самого раннего детства. Ей не позволялось обращаться к верующему человеку, когда тот прерывал работу, чтобы обратиться лицом на восток и произнести свои молитвы. И ей же предписывалось с пониманием относиться к верованиям туземцев, даже к тем религиозным воззрениям, которые порождали ужасающие обряды, связанные с демоническим культом. Ее научили говорить одинаково хорошо на китайском и малайском языках, основных на Бадаяне, а в классной комнате обязательным считалось чтение изречений древнекитайского трактата «Дао дэ цзин», или, как это переводится, «Книги о дао-пути и благой силе дэ».

– Уверен, вам будет приятно узнать, что ваш брат Дэймон весьма преуспел в своем деле, – говорил между тем Дарвин, когда они с Чиной отправились в упаковочную, где молодые девушки в цветных саронгах скатывали шелк перёд погрузкой на корабли. – У него просто природный дар развлекать гостей, в чем он совершенно не похож на вашего отца.

– Да, у моего отца никогда не хватало терпения на такие вещи, – согласилась Чина с улыбкой. – Он всегда был слишком занят здесь, в цехах, чтобы беспокоиться еще и о своих скучающих посетителях. А так как спрос на шелк всегда превышал наши возможности удовлетворять его, то ему не было нужды угощать их напитками и закусками. – Она помолчала, натягивая на руки перчатки, затем, взглянув на Дарвина, тихо спросила: – Скажите, как вы считаете, что-нибудь изменилось со времени его смерти?

– Ну, сперва было очень сложно вести дела без него, тем более что погиб он так неожиданно, – ответил Дарвин. – Хорошо еще, что рабочие к тому времени уже привыкли получать распоряжения от меня, поскольку ваш отец давал мне полную свободу действий на этом участке. – Он немного поколебался, а потом добавил: – Думаю, что дела бы шли гораздо хуже, если бы мистер Дэймон решил вдруг побольше времени проводить в цехах. Рабочие не привыкли иметь дело с ним и могли бы отрицательно отнестись к его вмешательству в производственный процесс. К счастью, его вполне устраивали бумажная работа и прием покупателей, и поэтому появлялся он здесь лишь изредка.

– В таком случае мама отправила в Англию не того из своих отпрысков, кого следовало, – заключила Чина с косой усмешкой, думая о том, что уж Дэймону наверняка понравилась бы та кипучая светская жизнь, которую вели Линвиллы. – Могу поклясться, что Дэймон преуспел бы в качестве лондонского денди.

Внутренне она была очень благодарна Дарвину за то, что он помог ее брату обрести уверенность. Что же касается опасений, высказанных капитаном Теренцем Алойзиусом с клипера «Бирмингем», то они оказались беспочвенными, и она сказала себе, что он, должно быть, был сильно пьян или просто недоброжелательно настроен, когда старательно намекал ей на то, что Дэймон не в состоянии вести дела на плантации без помощи ее отца. Первое же ее посещение производственных помещений ясно показало, что бадаянский шелк продолжает производиться тем же самым испытанным способом, что и раньше, и что от последнего сбора коконов, которые в данный момент сохнут в сетках в соседней комнате, ожидается выход превосходного материала. И еще она втайне порадовалась тому, что Дэймон не выказывает никакого интереса к работе в цехах, поскольку это значило, что дел у нее будет здесь предостаточно.

– Вы решили активно включиться в нашу работу? – полюбопытствовал Дарвин, открывая перед ней дверь ткацкой комнаты.

Чина, прошествовав перед ним под шуршание кремовых юбок, сказала со смехом:

– Да, несомненно. Но не смейте читать мне лекции или отговаривать меня! И знайте, я ничего не забыла из того, чему учил меня отец.

– О, я даже и мечтать не смел о том, чтобы работать вместе с вами, мисс Чина! Ваш брат и я будем вам очень признательны, если вы станете проводить хотя бы часть своего времени с нами!

– А вы уверены, что для меня найдется подходящая работа?

– О, подходящей работы сколько угодно! Взять хотя бы организацию труда тех же китайских рабочих. Особенно большую пользу вы могли бы принести нам, занимаясь ткачихами, которые, как вы помните, – тут его голос снова понизился до конспиративного шепота, – требуют постоянного надзора. А еще ведь имеются и мотальщицы, хотя, возможно, для вас будет лучше держаться от них подальше: слишком уж дурной запах в их цехе и к тому же ужасно грязно, поскольку там отматывают и распутывают коконы. В общем, как мне кажется, вам не очень-то захочется заглядывать туда.

Он посмотрел на нее выжидательно, однако Чина ничего не ответила, ибо не слушала его: все внимание ее было обращено на оставшуюся ранее не замеченной ею одну корзину, стоявшую на земляном полу возле самой двери. Оттуда доносилось странное лепетание, явственно различимое даже несмотря на шум и трескотню ткацких станков.

– Боже мой, да это же ребенок! – воскликнула она, заглянув внутрь. В корзине лежала маленькая китаяночка, завернутая в пеленки из сырого шелка, прекрасная, как фарфоровая куколка, и глядела на нее любопытными зелеными глазами.

– Мисс Чина, не дотрагивайтесь до нее!

Ужас в голосе Дарвина Стэпкайна заставил Чину резко обернуться в тревоге, и ее рука, которой она собиралась было приласкать девочку, застыла в воздухе.

– Почему?

Лицо Дарвина нервно искривилось.

– Она... она... О... черт, боюсь, что я не имею права вам все рассказать.

– Почему? Она что, больна?

– Нет, не больна.

Нетерпеливо вглядываясь в покрасневшее лицо Дарвина, Чина рассчитывала, что он все же объяснит ей, в чем дело. Когда же ей стало совершенно ясно, что это не входит в его намерения, она с решительным видом обратилась к сидевшей возле ближайшего ткацкого станка женщине.

– С твоей дочерью все в порядке? – спросила она по-китайски, но получила в ответ только отсутствующий взгляд и отрицательное качание головой.

– Давайте забудем, что я говорил вам что-либо об этом ребенке, – предложил смущенно Дарвин. – Поверьте мне, он вполне здоров.

Поразмыслив, Чина сказала:

– Хорошо, пусть будет по-вашему.

Не произнеся больше ни слова, она отвернулась от корзины и вышла в прихожую.

Дарвин, следовавший за ней по пятам, прекрасно понимал, что любая другая женщина не смогла бы сдержать естественного, присущего ее полу любопытства и наверняка засыпала бы его вопросами. Мисс же Уоррик, напротив, больше ни разу не упомянула о ребенке и объявила лишь, пока меняла деревянные башмаки на туфельки, что ей пора уже возвращаться домой. Дарвин, восхищенный ее полной достоинства манерой держаться, которую она избрала в ответ на его странное поведение, проникся к ней еще большим уважением и симпатией, которые связывают обычно между собой самых близких, надежных друзей. А так как до этого ему не нравилась по-настоящему еще ни одна женщина, то он, потеряв всякое понятие о реальном соотношении вещей, тут же влюбился.

Впрочем, оно и неудивительно. Его опыт в отношении женщин был весьма ограничен и сводился к редким приемам в европейском квартале Сингапура, на которых он, испытывая крайнюю робость, не принимал участия в беседах и, считая себя неуклюжим, не танцевал. Самым приятным в его жизни было время, которое он провел вдали от Индонезии, овладевая науками в Кембриджском университете, где его товарищи по учебе находили его довольно приятным, но удручающе скучным. Его затворническая натура заставляла его по возможности избегать чьего бы то ни было общества, и хотя связь с бадаянскими Уорриками открывала перед ним множество дверей, он не пользовался этим преимуществом. В результате он так и не приобрел уверенности в себе в вопросах общения с прекрасным полом и не знал ничего о том, как следует себя вести в присутствии женщин.

Сегодня, однако, он ощутил себя безрассудно, необыкновенно раскованным или, иначе, пребывал в состоянии, ранее ему неизвестном.

Несмотря на то что поразительная красота Чины сама по себе относила ее в разряд женщин, в присутствии которых он неизменно начинал заикаться и краснеть, он тем не менее почувствовал вдруг, что не в состоянии сдерживать свою бьющую через край энергию, и болтал с ней без умолку в радостном возбуждении, пока они шли к ее лошади.

Чина между тем не имела ни малейшего понятия о тех эмоциях, которые его обуревали, и весело отвечала на его шутки, а потом заверила Дарвина, что ее экскурсия в цеха очень удалась и что она надеется быть полезной в семейном бизнесе.

– Едва ли я стану для вас помехой, – сказала она в конце.

Дарвин, не в силах оторвать от нее взгляд, все смотрел и смотрел ей в лицо, заверяя ее в том, что любая помощь, которую она предложит, будет более чем приветствоваться.

Пульс его участился, когда она поблагодарила его с любезной улыбкой, однако он был весьма уязвлен, если бы узнал, что она не испытывает по отношению к нему никаких ответных чувств.

Размышляя о китайском ребенке и странном поведении Дарвина, Чина отправилась в будуар матери, чтобы выпить вместе с ней чаю. Пока Мальвина одевалась, девушка в подробностях описала ей все, что видела на плантации.

– Не могу себе представить, что так разволновало Дарвина, – заметила она, завершая свое повествование. – Он сказал, чтобы я не дотрагивалась до ребенка, а затем отказался объяснить почему. – Ее лицо побледнело, когда ей в голову внезапно пришла ужасная мысль. – А что, в кампонгах не слышно об эпидемии холеры?

– Нет, слава Богу! – Пристегнув бриллиантовые клипсы, Мальвина выпрямилась, чтобы полюбоваться результатами своих усилий в матовом зеркале. – Это, наверное, была дочь Лиен Чин, и Дарвин просто не хотел говорить тебе об этом. Такой стеснительный балбес этот мальчишка!

– А кто такая Лиен Чин? Она из деревни?

– Лиен Чин – это мать ребенка. Насколько я помню, она умерла при родах. – Мальвина потянулась к румянам и начала старательно наносить их на щеки. На плантации «Царево колесо» ожидались вечером гости, и она хотела выглядеть наилучшим образом. Среди посетителей должен был быть один богатый китайский мандарин, совершенно помешавшийся на своей страсти к шелку и в надежде договориться о поставках ему драгоценнейшей ткани и прибывший сюда из Кантона. Мальвина собиралась исполнить по всем правилам ритуал поднесения ему прохладительных напитков.

– Боюсь, что имени ребенка я не помню, – продолжала она, обращаясь к отражению своей дочери в зеркале. – Оно очень длинное и невообразимо глупое. Что-то наподобие «Черной Жемчужины Востока». Да, как будто так.

– Но почему в таком случае Дарвин столь странно повел себя по отношению к девочке, если с ней все в порядке? – удивилась Чина. – Ведь это же такое невинное маленькое создание!

– Может быть, все дело в том, что это твоя сводная сестра, – сказала Мальвина резко. – Лиен Чин была одной из любовниц твоего отца, и Черная Жемчужина – его незаконная дочь. Она родилась через несколько месяцев после его смерти. Как мне кажется, он даже не догадывался, что его подружка зачала от него. – Она повела своим обнаженным плечом и добавила: – Удивительно, как это он, при его-то неразборчивости, не расплодил этих созданий в куда большем количестве. Впрочем, никто толком не знает, сколько на самом деле этих рыжеволосых полу Уорриков расселилось по близлежащим островам.

Гнетущее молчание последовало за словами Мальвины. Чина ощутила неимоверную тяжесть в груди. Ставни в будуаре матери были открыты, и из окна веял свежий юго-западный ветер, доносивший с собой из сада благоухание миндальных деревьев. И запах сей до конца дней будет напоминать Чине об этом столь трагическом мгновении, когда хрупкое здание ее жизни оказалось разрушенным до основания, а невинные представления ее – поверженными во прах, словно то были лепестки розы, облетевшие под порывами сурового ветра.

Поднявшись на одеревеневшие ноги, Чина направилась к выходу. Вдогонку ей раздался смех матери, горький и жалкий. И очень недобрый. Бесшумно ступая по коврам, коими были устланы полы в длинной, опоясывающей внутренний двор веранде, она подошла к наружной двери и, распахнув ее, бросилась вон из дома, на простор природы, в слепящее солнечное марево.

Слезы текли у нее по щекам, грудь раздирали горькие стенания. Ничего не видя перед собой, она бежала вперед по дорожке, а затем через арочный мостик, перекинутый над безмятежным, тихим прудиком, и наверняка бы упала, зацепившись краем юбки в конце моста, если бы ее вовремя не подхватили сильные мужские руки, принадлежавшие человеку, который поспешил к ней на выручку, заметив полубезумное выражение ее лица.

– Чина, что случилось? – Он тряс ее, подхватив под локти. – Вы не ушиблись?

Чина взглянула вверх затуманенным взглядом и увидела суровое лицо, которое впервые на ее памяти не было насмешливым или недобрым. Она попробовала заговорить, но не смогла произнести ни слова. И тогда, прижавшись головой к груди Этана Бладуила, она зарыдала.

Глава 11

Распухшая от слез Чина говорила так, что ее слов почти нельзя было разобрать. Когда она изложила все же истинную причину своего горя, Этану пришлось бороться с совершенно неуместными в данном случае приступами смеха. Однако взгляд на ее горестно склоненную голову помог ему унять свое веселье, место которого тотчас же заступил гнев.

– Всемогущий Бог, неужели это все, что вас волнует, мисс Уоррик?

Чина резко отшатнулась от него, словно он ее ударил. В ее глазах появилось выражение горечи и разочарования. И ему пришлось взять себя в руки, чтобы не выдать охватившего его чувства сострадания. Он вовсе не собирался ни переживать за нее, ни давать повод подозревать его в нежном к ней отношении, хотя стоило только оказаться ее тоненькому телу в непосредственной близости от него, как он ощутил в своей душе удивившую его самого теплоту.

– Понятно, что для вас было большим потрясением узнать, к какому сорту людей принадлежал ваш отец, – заключил он после минутного молчания, скрестив на груди руки. – И вдвойне неприятно было натолкнуться совершенно неожиданно на зримое свидетельство его образа жизни.

– Кажется, подобный образ жизни вам весьма близок! – заметила Чина холодно, с бешенством встречая его взгляд.

– Я никогда не виделся ни с одним из моих отпрысков, – произнес он весело, – или хотя бы слышал краем уха, что у меня таковые имеются, но уверяю вас, что буду чувствовать себя столь же отвратительно, как и вы, если один из них вдруг постучится в мою дверь.

– Неужели? – спросила Чина, однако это был риторический вопрос, так как она сразу же повернулась к нему спиной. Ее плечи горестно поникли.

Этан разглядывал ее. Она стояла рядом с кустом шиповника, обильно усыпанным цветами и создававшим для ее рыжих волос чудесный фон. Вокруг нее вились в воздухе' всевозможных тонов и оттенков бабочки. При виде всего этого ему подумалось вдруг, что красота, которую он счел столь необычной еще в утонченном окружении Бродхерста, здесь, в этой тропической обстановке, среди буйных зарослей, производила и вовсе ошеломляющее впечатление. Данная мысль породила в нем странную волну злости, и он, нахмурившись, отрывисто сказал:

– Ваш отец был человеком, мисс Уоррик, и у него были определенные потребности, как и у любого другого мужчины.

– Это не давало ему права заводить себе любовницу-китаянку, – проговорила она осуждающе, вновь повернувшись к нему.

– Я вовсе не защищаю его, – молвил Этан примирительно. – Я просто предполагаю, что, возможно он не был счастливым человеком. Бадаян – довольно уединенное место, и за исключением рабочих на нем обитают только Уоррики. Вполне можно допустить, что он страдал от одиночества.

Чина сжала губы.

– Он не должен был чувствовать себя одиноким человеком: у него была я. Он, однако же, позволил матери отослать меня вон!

«Ах вот в чем загвоздка», – подумал Этан Бладуил, почти с жалостью глядя в ее заплаканное лицо. Рэйс Уоррик разочаровал свою дочь по крайней мере дважды: во-первых, отправив ее в Англию и, во-вторых, погибнув, не дождавшись ее возвращения. И худшее подтверждение его заурядности заключалось в этом чертовом наличии незаконнорожденного ребенка.

– Вам очень хорошо известно, – заявил он резко, – что англичанин, проживающий за рубежом, всегда отсылает своих дочерей на родину для получения образования.

– Я вовсе не ребенок, которого вы можете успокоить пустыми словами, капитан, – произнесла Чина с достоинством, не желая признавать содержавшейся в его высказывании правды. Белла и Дотти Харлсон, например, также были отправлены на родину из тех же самых соображений, хотя Люцинда и утверждала, что это произошло только потому, что девочки были слишком подвержены разным болезням, распространенным в индийском климате. Создавалось впечатление, что никто не собирался честно признаваться в том несомненном факте, что в английских колониях шла настоящая борьба за достойных мужей для дочерей, причем крайне жестокая, и основным оружием в этой борьбе считались хорошее воспитание и великолепные манеры отпрысков, лишь в этом случае они могли рассчитывать на удачную партию.

Мысль о том, что Мальвина руководствовалась теми же соображениями, когда посылала ее в Европу, как громом поразило Чину. Неужели она должна была страдать все эти ужасные годы в семинарии Оливии Крэншау только потому, что мать надеялась таким образом повысить шансы своей дочери заполучить добропорядочного мужа?

– В конце концов нет ничего удивительного в том, что вы предпочитаете скорее оправдать измену моего отца, чем осуждать его за низость и не благородность, – объявила Чина капитану с явными признаками раздражения. – Все вы, мужчины, одинаково эгоистичны и самоуверенны сверх всякой меры! А что касается той девочки... она, она... Боже правый, что же нам с ней делать? – Лицо ее неожиданно сморщилось.

Этан, глядя на нее с равнодушным видом, прислонился к невысокой каменной стене.

– Почему бы вам просто-напросто не выбросить ее в море? Большинство туземцев именно так избавляются от нежеланных детей. Если волна ее не поглотит, то уж акулы непременно позаботятся о ней.

Чина, побледнев, непроизвольно отступила на шаг назад.

– О! – закричала она. – Как можете вы говорить подобные вещи? Или шутить так ужасно? Мы же должны ей помочь, разве не ясно вам это? Сейчас ее растят ткачихи, и она весь день находится в закрытом полутемном помещении. А ей нужны солнечный свет и хорошая еда.

Этан не мог на этот раз удержаться от смеха. Интересно, сможет ли он разгадать когда-нибудь эту рыжеволосую загадку? Да и захочет ли?

– До чего же презабавное вы существо! – заметил он, отсмеявшись и не обращая никакого внимания, на негодующее выражение ее лица. – Сперва вы, можно сказать, проклинаете человека, которого, надо полагать, любили больше всех на свете, а потом тут же готовы прижать к груди его маленького ублюдка.

– Не смейте называть ее так! Мама говорила что ребенка зовут...

Чина нахмурилась, подумав, что «Черная Жемчужина Востока» не очень-то удачное имя для девочки, даже если вместо него употреблять его китайский эквивалент. Лучше найти для нее что-нибудь другое, особенно если она и вправду будет воспитываться в английском доме, где ни при каких обстоятельствах не могут быть приняты в качестве имен подобные чужеземные прозвища.

– Ее зовут Джем, – наконец сказала девушка запальчиво, придумав это в самую последнюю минуту. «Джем», или «Самоцвет», – неплохая замена «Жемчужины», – решила она. – И я сама прослежу, чтобы ее воспитывали как настоящую Уоррико.

– Неужели? – На лице Этана не осталось и следа веселья. – А вы подумали о том, что скажет на это ваша мать?

Чина упрямо поджала губы.

– Я знаю, что отец наверняка бы не захотел, чтобы она росла в туземной деревне, и, несомненно, позаботился бы о ней, будь он жив.

– Как быстро вы беретесь решать проблемы за человека, которого только что провозгласили похотливой свиньей! – изрек безжалостно Этан, решив, что нужно как можно скорее выбить у нее из головы подобную дурь, чтобы Мальвина Уоррик даже не заподозрила ничего.

Чина, подняв на него глаза, заявила твердо:

– Я была не права, когда говорила такое о своем отце, ведь это все неправда. Да и не имеет никакого значения, каким он был человеком. – Ее сузившиеся в щелочки глаза смотрели на капитана с явной враждебностью. – И почему это я должна перед вами оправдываться? Все это вас не касается!

– Однако вы сами рассказали мне обо всем, – напомнил он ей мягко.

«К сожалению, это так», – подумала Чина и решила поскорее сменить тему разговора, прежде чем она окончательно выйдет из себя.

– А что вы делаете здесь, на Бадаяне, капитан? – спросила она холодно. – Насколько я помню, у вас было дело в Джакарте?

– Все это так, – ответил он с усмешкой. – Однако я случайно узнал, что человек, с которым мне надо было встретиться, неожиданно умер несколько месяцев назад.

– Какое несчастье! – заметила Чина едко. – Воображаю, что его нашли в сточной канаве с ножом в спине.

– Между прочим, так оно и было, – сказал Этан, в глазах которого внезапно появилось нечто, что заставило Чину воздержаться от дальнейших резких суждений. Она вспомнила с чувством неприязни, что жизнь Этана Бладуила столь же далека от ее собственной, как луна от Бадаяна. Она относилась к числу людей, которые уважают законы, в то время как Этан Бладуил их не признает. Она не стремится ни к чему другому, как только жить простой жизнью здесь, на этом острове, на котором она родилась, тогда как ему доставляет удовольствие скитаться по морям, испытывая постоянно, судьбу.

В Этане Бладуиле была некая темная сторона, и Чина, взглянув в эти бледно-голубые глаза, с дрожью подумала, что не хотела бы никогда иметь с ним какое бы то ни было дело.

– Если уж вам так хочется знать, – произнес Этан таким тоном, как будто она была избалованным ребенком, который уже успел ему порядком надоесть, – я провел последние две ночи на Баринди, острове недалеко от Саравака, в качестве гостя тамошнего султана Азара бин Шавеха. Мы играли в пачиси, к которой его величество питает особое пристрастие. Ему крупно не повезло. Когда же он захотел вернуть свой проигрыш, я решил, что самое мудрое, что смог бы я сделать, – это побыстрее прервать свой визит. К тому же вы, наверное, помните причину моего появления здесь?

Чину охватила паника, ибо она вовсе не ожидала видеть его здесь так скоро. Господи помилуй, что она сможет сказать Дэймону?

– Надеюсь, ваш брат уже знает о том, что он должен мне заплатить?

– Разумеется, знает, – ответила Чина едва слышно, ненавидя капитана за то, что в глазах у него промелькнули веселые искорки. – А почему бы и нет?

– Две сотни фунтов – огромная сумма, мисс Уоррик. Я просто хотел удостовериться, что ваш брат в курсе дела.

Чина почувствовала, как предательская краска ударила ей в лицо, однако произнесла упрямо:

– Дэймон выплатит все, что положено.

– Вот и хорошо. В таком случае не проводите ли вы меня к нему?

Злобно взмахнув юбками, девушка повела его по направлению к дому. Подойдя к зданию, она кивнула старому Аль-Хаджу, и тот открыл им дверь. Плечи она старалась держать как можно прямее, дабы продемонстрировать всем своим видом абсолютное спокойствие, призванное скрыть испытываемые ею страхи и опасения. Господи помилуй, если бы только нашлась у нее минутка переговорить предварительно с Дэймоном! Впрочем, какая разница, решила вдруг она с печалью в сердце. А что, если капитан Бладуил, проявив на этот раз тактичность, не станет действовать с обычным нахальством?.. Однако надеяться на такое – все равно что считать, будто луна сделана из сыра!

Дэймон Уоррик был заметно встревожен, когда его сестра проскользнула в кабинет с человеком, имевшим репутацию отщепенца, однако он сразу же поднялся со своего места и приветствовал гостя крепким рукопожатием.

– Очень любезно с вашей стороны посетить нас, сэр, – сказал он официальным тоном. – Мне бы очень хотелось поблагодарить вас за то, что вы доставили Чину в Азию. Прошу вас, садитесь... Чина, будь так любезна, позвони, чтобы принесли прохладительные напитки.

– К сожалению, я прибыл сюда не просто для того, чтобы отдать визит вежливости, – произнес мягко капитан Бладуил, и его слова заставили Чину опустить руку с колокольчиком.

Дэймон жестом указал на кресло, которое стояло напротив его письменного стола.

– Ах, если это деловой визит, то я догадываюсь, что он как-то связан с путешествием моей сестры из Англии?

Этан разместился в кресле.

– Так оно и есть.

Опустившись на стул возле двери, Чина, стиснув зубы, призвала себя к молчанию.

– Если быть точным, – продолжал Этан все так же ласково, – то он связан с оплатой переезда мисс Уоррик из Лондона в Сингапур.

Дэймон поднял брови.

– Неужели ее кузен не заплатил за нее вперед? Этан отрицательно покачал головой.

– Там имелись кое-какие особые обстоятельства помешавшие ему сделать это.

– Это правда, Чина? – обратился Дэймон к сестре.

– Да, все так, – подтвердила она внешне спокойно, пытаясь изо всех сил сохранять самообладание, что было совсем нелегко, поскольку насмешливые глаза капитана неотрывно смотрели на нее. – Я получила письмо от мамы, извещавшее о смерти отца, в тот самый день, когда корабль Этана Бладуила должен был выйти в море. У нас просто не было времени.

– Понимаю, – сказал Дэймон и нетерпеливо заерзал. Примерно через час ему предстояло встретиться с прибывшей на Бадаян группой китайских купцов, и он не собирался тратить много времени на такое пустячное дело, в котором речь шла наверняка о каких-нибудь несчастных нескольких фунтах. И потому, протянув руку к верхнему ящику своего стола, спросил, чтобы покончить со всем этим: – Не хотите ли вы немедленно получить чек, капитан Бладуил? – Чина, услышав эти слова, откинулась с облегчением на спинку стула. – Боюсь, что здесь, на острове, у меня не найдется наличности. Но вы же понимаете, это ничего не меняет. Итак, сколько я вам должен? Десять фунтов вас устроят?

– Боюсь, что причитающаяся мне сумма несколько превышает только что названную, – ответил Этан ровным тоном.

Дэймон нахмурился.

– А сколько же в таком случае? Двадцать? Тридцать? Сорок?

– Двести.

Горячая волна краски прокатилась по лицу Дэймона Уоррика, захватив не только угловатые скулы, но и самую макушку, на которой красовался зачесанный по тогдашней моде хохолок.

– Вы, должно быть, сошли с ума!

– Эта та сумма, которую назвала мне мисс Уоррик перед своим отъездом.

Дэймон сжал губы, и Этан подумал, что, наверное, он унаследовал свой характер от матери, ибо от Уорриков в нем обнаруживалось очень мало. Этот вялый подбородок и пухлые белые руки говорили о слабости и легкой внушаемости характера. И Этан невольно начал удивляться, почему в сидевшей рядом с ним девушке так много одухотворенности и огня, в то время как в ее брате наблюдается явный недостаток и того, и другого.

– Боюсь, что не совсем вас понимаю, – проговорил Дэймон, глядя вопросительно в застывшее лицо своей сестры.

Этан услужливо ухмыльнулся.

– Разрешите мне объяснить.

– Ах нет, прошу вас, – остановила его Чина и, зашуршав решительно своими шелками, приблизилась к столу брата. – Увы, Дэймон, это правда. Я так хотела поскорее попасть домой, что эта сумма не казалась мне в тот момент столь уж огромной.

– И это все, что ты можешь сказать? – спросил он недоверчиво, видя, что она явно не собирается продолжать свои объяснения. Чина, закусив губу, кивнула.

– Ну, в таком случае подумай... – начал было Дэймон, но капитан, поднявшись с кресла, перебил его:

– Прошу прощения, сэр, но мне совершенно очевидно, что вам двоим есть о чем поговорить наедине.

Он уже понял, что Чина еще ни слова не сказала брату о гнусном поведении Фрэдди по отношению к ней. А так как в намерения капитана вовсе не входило из-за каких-то там сантиментов снижать означенную сумму, он не счел возможным для себя задерживаться здесь более и наблюдать, таким образом, за неприятной для Чины сценой.

– Может, я заеду к вам в другое, более подходящее время? – произнес он отрывисто и, бросив взгляд на склоненную голову Чины, тотчас же отвернулся, ибо ощутил внутри знакомое досадливое чувство. А затем, завершая свой монолог, добавил: – Не стоит звать слугу, я прекрасно найду дорогу и сам.

Когда он вышел, в воздухе повисло напряженное молчание. Дэймон, который принялся мерить комнатку беспокойными шагами, как запертое в клетку животное, вдруг резко остановился перед Чиной, снова усевшейся на стуле.

– Мне хотелось бы узнать, что за сумасшествие заставило тебя предложить этому человеку две сотни фунтов? – спросил он холодно. – Двадцать фунтов я могу еще себе вообразить, учитывая, что ты была расстроена известием о смерти Рэйса, но две сотни? Где, черт побери, я смогу, по-твоему, достать такую сумму? Чина покраснела.

– Ты хочешь сказать, что не заплатишь ему?

– Разумеется, нет! Неужели ты считаешь меня последним идиотом?

– Но, Дэймон, я дала ему слово!

– Дискуссии здесь неуместны! – отрезал Дэймон грубо. – Этот человек всего лишь интриган и вообще нечестивец! Надо быть настоящим мерзавцем, чтобы воспользоваться тем обстоятельством, что ты слишком неопытна и не имела поэтому ни малейшего представления о сумме, которую предлагала! Две сотни фунтов, Чина! Две сотни! Да на эти деньги даже лондонский джентльмен сможет прожить безбедно в течение года, а то и дольше. Надеюсь, ты ничего не подписывала?

– Нет, – ответила Чина просто. – Я не видела в этом необходимости. Наверное, тебе самому ясно, что выплатить эту сумму – дело чести.

– О какой чести ты говоришь? – фыркнул Дэймон. – Ты что, совсем слепа и глуха? Или шесть лет семинарии совершенно лишили тебя рассудка? Неужели тебе никто не разъяснил, что за человек Этан Бладуил? Неужто ты не слышала, какой репутацией пользуется его корабль?

– Помнится, я слышала кое-что о клипере, которым он когда-то владел, – произнесла она нерешительно, поскольку Дэймон ждал от нее ответа.

Чина вовсе не собиралась рассказывать брату, что, помимо всего прочего, Этан Бладуил занимался еще нелегальной торговлей с Китаем. Однако это ничего не меняло. Дэймон, судя по всему, был прекрасно осведомлен о прошлом капитана, и то, о чем он ей говорил в течение следующих нескольких минут, заставило ее пожалеть, что она не может сию же минуту заткнуть уши и убежать из комнаты.

Дезертир? Убийца? Организатор государственного переворота против некоего безвредного правителя одного из африканских островных королевств, устранение коего повлекло за собой гибель множества невинных людей?

Нет, здесь что-то не так! Дэймон, должно быть, ошибается! Этан Бладуил, несмотря на всю ущербность присущей ему морали, просто не может быть повинен в столь ужасных злодеяниях!

– Боюсь, что может, – заверил ее Дэймон мрачно. – К тому же я уверен, что он совершил еще множество других не менее серьезных преступлений, только мы об этом не слыхали.

– А что, если потеряв свой корабль, он решил исправиться и вести отныне добродетельный образ жизни? – предположила Чина с надеждой в голосе. – Насколько я знаю, он доставил в последний раз товар в Англию на вполне законных основаниях.

– В данном конкретном случае так оно, возможно, и было, – допустил Дэймон. – Но что делать с остальными его деяниями? До меня доходили слухи, что он берется за сходную цену перевозить все, что угодно, – от контрабандного оружия и похищенных произведений искусства до рабов. Военные корабли неоднократно гнались за ним по пятам, на' него объявлялся розыск, но он слишком умен, чтобы попасться. Теперь ты понимаешь, – добавил он не без добродушия, – почему у меня никак не укладывается в голове, что ты и в самом деле обещала ему такую сумму.

Чина кивнула с несчастным видом и, подняв на Дэймона полные отчаяния глаза, спросила:

– Где же выход? Боюсь, что капитан Бладуил будет настаивать на том, чтобы ему заплатили, а он не из тех, кто способен ждать долго. К тому же из того, что ты мне только что рассказал, явствует, что он ни перед чем не остановится ради того, чтобы взыскать с нас свои деньги. – Она тяжело вздохнула. – А не станет ли этот человек угрожать нам?

– Станет, я в этом уверен, – с невеселым видом подтвердил Дэймон ее опасения.

Чина закусила губу.

– Как ты думаешь, что смог бы он практически предпринять в отношении нас?

– Например, добиться наложения ареста на имущество семьи в случае, если я откажусь заплатить ему положенную сумму.

Чина побледнела.

– Ему не удастся сделать это! Или не так?

– Если и так, то, я полагаю, мы смогли бы в случае чего обратиться в суд и победить, – произнес Дэймон раздраженно. – Однако это займет годы и потребует много денег. Не думаю, что Бладуил захочет так долго ждать. – В отчаянии он начал ерошить руками волосы. – Ну и ситуация, Господи помилуй!

– По-видимому, самым мудрым решением с нашей стороны было бы просто заплатить ему то, что причитается с нас, – проговорила Чина с расстановкой. – Ты сказал, что у нас нет денег, но, может быть, отец оговорил для меня хоть что-то в своем завещании или, на худой конец, назначил мне какое-то содержание?

– Мне очень жаль, Чина, Рэйс не оставил никакого завещания: он же не знал, что скоро его не станет.

– Ну а резервные фонды? Их-то он должен был иметь! – настаивала Чина.

Дэймон сокрушенно покачал головой.

– Вынужден огорчить тебя, милая: все наши деньги вложены в плантацию, и в настоящее время мы испытываем крайнюю нужду в наличных средствах. Этого и следовало ожидать, учитывая неожиданную гибель Рэйса. Весть об этом трагическом происшествии вызвала настоящую панику среди его кредиторов, и они ринулись к нам буквально наперегонки, спеша забрать назад предоставленные ему суммы. У нас с матерью не оставалось иного выхода, кроме как удовлетворить их требования. Мы же люди благородные, чтящие кодекс чести! – Он опять покачал головой и добавил мрачно: – А что касается Этана Бладуила, то, боюсь, мы у него в руках, и он понимает это.

– И что же ты теперь собираешься делать? – спросила Чина потухшим голосом.

Дэймон, нахмурившись, потер шею.

– Делать? Пожалуй, мне следует побороться с ним всеми возможными средствами. Законными, разумеется, хотя сомневаюсь, что капитану известно значение этого слова.

Чина сжала руки в кулаки.

– Не могу поверить, что он в самом деле способен пойти на такое!

– Не можешь поверить? – спросил Дэймон недобрым тоном. – Ты что, считаешь его героем, Чина? Рыцарем в сверкающих доспехах, который вызволил тебя из многолетней ссылки в Англии? Боюсь, что он набил тебе голову всякими глупыми фантазиями. Этан Бладуил – известный мерзавец и выскочка, и единственное, что для него имеет значение, – это деньги, а также все то, что всегда в цене.

– Надо полагать, ты прав, – молвила Чина с потерянным видом.

Она решила, что ни к чему в данной ситуации объяснять Дэймону, почему ей пришлось столь поспешно покинуть Англию, поскольку это все равно ничего не решало. Но зато дало бы Дэймону основание указать ей, и вполне справедливо, что Этан Бладуил, зная, в каком ужасном положении она очутилась, показал себя еще более бессовестным, неразборчивым в средствах человеком, чем было известно о нем до сих пор.

Поразмыслив подобным образом, девушка прошептала лишь:

– Мне очень жаль.

Дэймон слегка потряс сестру за плечо, чтобы она взяла наконец себя в руки.

– Ну-ну, не стоит себя винить во всем. Мне известно из достоверных источников, что Этан Бладуил успел одурачить за свою жизнь уже множество людей, которые были не только умнее тебя, но и прекрасно знали и о характере, и о повадках его. Но мы найдем выход из этого запутанного положения, обещаю тебе. Возможно, он окажется все же парнем разумным и согласится на меньшую сумму.

– Хотелось бы надеяться, что ты прав, – произнесла Чина печально, весьма сомневаясь в этом.

Видя, в каком встревоженном состоянии находится брат, Чина прониклась к нему состраданием и сочувствием. Несправедливо, что Дэймон вынужден платить за ее ошибку, и крайне дурно с ее стороны усугублять и без того плачевное финансовое положение их плантации, изымая изрядную сумму из стесненного бюджета семьи.

Чина решила сама поговорить с Этаном Бладуилом. Если уж она по собственной вине попалась в его капкан, то должна хотя бы попытаться самостоятельно, без чей-либо помощи, выпутаться из этой истории.

С раннего детства она была приучена сама себя защищать и посему, помедлив минуту в молчании, пришла к естественному заключению, что нужно как можно быстрее встретиться с капитаном и попробовать убедить его дать ей отсрочку. Может быть, корабль Бладуила все еще не поднял якорь, и ей удастся, таким образом, застать этого человека здесь?

– Куда это, черт побери, ты собралась? – спросил Дэймон, когда она поспешила вдруг к двери, но в ответ услышал только решительный шелест шелковых юбок и топот ее удалявшихся по кафельному полу шагов.

«Звезда Коулуна» действительно еще не отплыла, так как Этан Бладуил несколько задержался на веранде, пристроенной к задней стене дома. Его захватил вид устремившихся в поднебесную высь бадаянских гор и соседних островов, покрытых изумрудной зеленью. Сквозь ветви проглядывала ослепительная голубизна воды, искрившейся под лучами послеполуденного солнца. На берегу шумел прибой, намывая все новые песчаные косы, а в небе клубились грозовые облака, обещавшие к вечеру дождь.

Насвистывая негромко, Этан спустился вниз, в парк, и дружелюбно кивнул пожилому китайцу, который ровнял деревянными граблями покрытые битыми ракушками дорожки. Со стороны небольшого пруда, обрамленного зарослями цветущих растений, донеслись взрывы детского смеха. Движимый любопытством, он направился туда и увидел детей, которые разговаривали между собой взволнованными, веселыми голосами.

– Я же говорил, что у тебя ничего не получится! Девчонки всегда такие глупые!

– Можно, я еще раз попробую? Брэндон, ну пожалуйста!

– Ладно, давай! Возьми вот этот, он, наверное, лучше сработает.

Глядя на этих двух увлеченных игрой детей, которые бросали камешки по заросшей поверхности пруда, Этан не в силах был удержаться от смеха: ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что перед ним были Уоррики, хотя их буйные темно-рыжие кудри не шли ни в какое сравнение со сверкающим золотом волос Чины. Младшие представители рода Уорриков тотчас же повернули в сторону капитана головы. Девочка, которой было не более шести или семи лет, увидела его первой. Побледнев, она сперва прикрыла ладошками губы, а потом, несмотря на то что передвигалась с помощью костылей, бросилась в кусты, как испуганная антилопа.

– Филиппа, ты куда? – закричал мальчик и только тогда заметил высокого человека в парусиновых брюках, стоявшего чуть поодаль на дорожке. Предусмотрительно зажав в руке камешек, ребенок спросил настороженно: – Что это вы здесь делаете?

– Я приходил с визитом к вашему брату, – ответил Этан, приближаясь, и улыбнулся. – Меня зовут Этан Бладуил.

У Брэндона открылся рот.

– Капитан «Звезды Коулуна»? Тот самый, который привез Чину из Англии?

Его враждебность моментально испарилась, уступив место самому неприкрытому восхищению. В отличие от Горация Крила, который водил шхуны Уорриков между Бадаяном и Гонконгом, капитан Бладуил полностью соответствовал сложившемуся в голове у Брэндона идеалу истинного морского волка. Капитан Крил был тучным, неповоротливым человеком и к тому же ужасно старым, а Бладуил – стройным, сильным, по оценке мальчика, совсем еще молодым. Особенно понравилась подростку щегольская манера капитана носить голландскую рубашку не застегнутой у горла. И еще казалось ему, что, как положено то пиратам, о которых он читал в книгах, у капитана в кармане должен быть спрятан пистолет, а за голенищем сапога – длинный нож.

– Так вы приехали вместе с ней? На «Звезде Коулуна»? Я спросил Чину, возьмете ли вы нас с собой в Англию, когда поедете туда в следующий раз. И она сказала, что нет. А почему?

– Боюсь, что твои родственники не одобрят твой выбор корабля, – произнес капитан усмехаясь.

– Почему это? Я бы хоть сейчас поехал вместе с вами! Филиппа хочет увидеть королеву, а я – побывать в Бродхерсте. Чина рассказывала, какие там винные погреба и что за ними тянутся длинные туннели, в которых наши предки прятались от круглоголовых. Как вы думаете, они все еще существуют?

– Кто, круглоголовые или туннели?

Брэндон на минуту сконфузился, но потом в его глазах снова запрыгали веселые зайчики, которые живо напомнили Этану его сестру.

– Туннели, конечно! Круглоголовых больше не существует на свете!

– Брэндон! Брэндон, ты где?

Направившись торопливо к пристани в надежде перехватить там Этана, прежде чем он отплывет в Сингапур, Чина наткнулась на заплаканную Филиппу, которая бежала что было сил к дому и кричала, что за ней и Брэндоном из зарослей подсматривал какой-то чужой дядька. Прекрасно понимая, что незнакомцы очень редко встречаются на Бадаяне, в особенности те, кто разгуливает в одиночку, Чина поспешила к пруду, ни минуты не сомневаясь в том, что это и есть капитан Бладуил собственной персоной.

– Брэндон! – крикнула девушка снова.

– Я здесь, Чина! – услышала она в ответ. – Я здесь, около пруда!

Через минуту глазам Этана представилось ее бледное, взволнованное лицо, обрамленное растрепанными, ниспадавшими на спину волосами. Увидев его, она резко остановилась. Юбки обвились вокруг ее ног, с лица исчезло выражение тревоги.

– Посмотри, Чина! – снова закричал Брэндон, прежде чем она смогла бы, отдышавшись после пробежки от дома к пруду, заговорить. – Это капитан того самого Корабля, который привез тебя сюда! – В волнении он забыл имя капитана, однако со свойственной детям непосредственностью тут же нашел выход из положения и неустрашимо продолжил: – Ну, ты помнишь? Это тот, которого ты называла страшным бабником!

Кровь бросилась в лицо Чине с такой силой, что она, казалось, вспыхнула до корней волос. Ее руки конвульсивно вцепились в оборки юбки. Не в силах произнести ни слова, понимая, что любые извинения прозвучат в лучшем случае неубедительно, она заставила себя прямо и честно встретить веселый взгляд капитана. Так и стояла она с развевавшимися на ветру волосами и все еще тяжело дыша. Ничто в ее облике не выдавало бушевавшего в ней волнения. И в краткий сей миг Этан понял вдруг с пугающей ясностью, которая так редко встречалась в его безалаберной, неупорядоченной жизни, что он ее любит.

Это открытие глубоко его потрясло, ибо он вовсе не относился к разряду мужчин, способных влюбиться в женщину значительно моложе себя и уж тем более в эту вот самую, такую рассудительную, темпераментную и вместе с тем на редкость беспокойную, которая вправе отослать его подальше, хоть на край света, вместе с его кораблем. Однако факт оставался фактом, и ему припомнилось тут же, как он чуть было голову не потерял, опасаясь за жизнь Чины Уоррик, когда Нэппи принес ему весть из «Райфлз-отеля» о том, что она стала жертвой напавших на них бандитов. Капитан пытался изо всех сил сосредоточить свое внимание на том неоспоримом обстоятельстве, что стоило только этой самой Чине Уоррик появиться в его жизни, как она доставила ему массу хлопот. Но вместо этого он думал совсем о другом – об отважной ее натуре. Этан невольно восхищался и тем, как, убедившись в бесчеловечном к себе отношении со стороны ее родственников и получив к тому же неожиданно сообщение о смерти своего отца, она, отбросив все страхи и сомнения, отправилась вместе с ним в Лондон. И тем, как храбро вступила она в единоборство со штормом ради того, чтобы принести воды больному ребенку. И тем, как она же, не побоявшись навлечь на себя гнев матери, решила, что незаконнорожденный ребенок не должен и впредь оставаться безродным созданием... Перед его мысленным взором замелькали бесчисленные образы ее: Чина смеется, Чина плачет, Чина читает ему лекцию об огромных преимуществах достойного, законопослушного образа жизни...

– Что вы делаете в саду, капитан? – спросила она сдержанно, подходя к нему вплотную по дорожке.

Ее раздражало сверх всякой меры, что он так вот запросто бродит без дела по ее личным владениям. Ей хотелось немедленно указать ему на выход, чего он, без сомнения, и заслуживал, однако она не могла обойтись с ним так грубо по той простой причине, что Брэндон, совершенно неожиданно для нее, произнес разоблачительно слова, которые нетрудно было расценить как оскорбление.

– Капитан? – снова произнесла она, почуяв неладное в том, что он вот так неподвижно стоит и смотрит на нее, странно нахмурив брови. Какое еще злодейство затевает он в этот момент?

По-видимому, никакое, потому что через минуту он улыбнулся своей нахальной улыбкой, которая ей была так хорошо знакома, и сказал:

– Нет необходимости взирать на меня столь недоверчиво, мисс Уоррик. Я просто шел через сад, направляясь к своему кораблю.

– Понимаю, – только и нашлась что ответить Чина. Казалось, она собиралась сказать еще что-то, но не произнесла ни слова, ибо чувствовала себя странно стесненной его присутствием, хотя и не знала, в силу чего.

– Поскольку вы, по всей видимости, испытываете гнев по поводу моего присутствия здесь, – проговорил Этан ласково, – то мне лучше всего, насколько я понимаю, тотчас же удалиться. – Губы его скривились при виде явного облегчения, которое отразилось на ее лице. – Однако прошу вас помнить о том, что ухожу я ненадолго.

– И на сколько же?

– Моя дорогая мисс Уоррик, вы меня удивляете! Как я понимаю, вы вовсе не относитесь к типу людей, которые страдают чрезмерным любопытством. – Заметив с удовольствием, как в ее глазах засветилась настоящая злоба, он добавил с легким полупоклоном: – Так что до скорого свидания! Повернувшись, он зашагал прочь, и битые ракушки захрустели под его башмаками. Филиппа, выглядывая вслед ему из-за юбок Чины, призналась честно:

– Мне он не нравится!

– Как и мне, – ответила Чина, покачивая головой, и повела обоих детей к дому.

Бригантина «Звезда Коулуна», покачиваясь на волнах, стояла на якоре в четверти мили от пристани Уорриков, ее свернутые паруса слегка хлопали на ветру. Хотя Этан, всходя на борт, насвистывал что-то сквозь зубы, – верный признак того, что он доволен собой, – на его одноглазого стюарда, который нетерпеливо ждал его возвращения, это не произвело никакого впечатления.

– Ну что, он там? Вы его видели? – набросился он на Этана, как только хорошенькая лодочка причалила к борту.

– Ты имеешь в виду Дэймона Уоррика? – спросил Этан бесстрастно, наблюдая, как матросы ставят паруса в ответ на приказ поднимать якорь. Сильный ветер уже успел смести с неба все облака, а вместе с ними и надежду на дождь ближе к вечеру, и солнце по-прежнему безжалостно палило на не защищенную тентом палубу. От жары на досках проступали капельки смолы, но Этан не обращал на это внимания. Это Азия, и он давно уже привык к ее безудержному зною.

– Да не его! – сказал Нэппи. – А этого чертового мерзавца Ванг Тоха! Мы заметили баркас с его хохлатым розовым драконом. Это суденышко рыскало все вокруг нас, а полчаса назад бросило якорь недалеко от берега. Неизвестно, на борту ли он сам, потому что никто еще с нее носа не показывал.

Этан взглянул на стюарда с несколько напряженным выражением лица.

– Нет, его я не видел, хотя Уоррик упоминал, что ожидает гостей. А ты уверен, что это его дракон? Нэппи состроил осуждающую гримасу.

– Он не изменился за последние пять лет, поэтому я не вижу, как тут можно ошибиться! Только мне непонятно, что общего у этого мерзкого китайца с Уорриками?

– Ну почему, мандарины тоже имеют вкус к бадаянскому шелку, – ответил Этан. Глядя поверх сверкающей воды, он размышлял над тем, что услышал от Нэппи.

– С братом мисс Уоррик не было никаких трудностей? – полюбопытствовал маленький стюард.

Этан наконец увидел шхуну, стоявшую на якоре возле кораллового выступа к востоку от острова. Она спокойно покачивалась на волнах, ее просоленные бока сверкали на солнце. Ошибиться относительно того, кому принадлежало это шелковое знамя, развевавшееся на ветру, было просто невозможно.

– Нет, никаких, – ответил он через мгновение, сжав за спиной руки. – Я просто уведомил его о том, что он обязан выплатить мне причитающиеся две сотни фунтов и что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы их получить.

– Выходит, вы ему угрожали?

– Наоборот, я был в высшей степени корректен. Вот молодой Уоррик, он действительно потерял самообладание.

– Прежде всего вам с самого начала не следовало соглашаться на эти деньги, – начал Нэппи сумрачно. – Неправильно было поступать так по отношению к мисс Уоррик.

– Она же сама предложила их, Нэппи, а я лишь согласился.

– Все равно вы не должны были поступать таким образом. Как будто она доставила нам так уж много хлопот!

Этан коротко рассмеялся.

– А разве это не так? Да в своем ли ты уме! Если сама мисс Уоррик и ее драматические выходки не кажутся тебе достаточно хлопотными, то вспомни о Люцинде Харлсон с этими ее самодовольными трюками или о ее жеманно хихикающих дочерях! Я уж не говорю про Джулию Клэйтон...

– Вы же сами вызвались доставить миссис Клэйтон на Яву, – заявил Нэппи решительным тоном, хотя в душе был весьма доволен тем, что капитан в последнюю минуту передумал и отправился на Баринди, оставив очаровательную вдову в Сингапуре.

– Не напоминай мне об этом, – произнес сухо капитан и покачал головой. – Никакое богатство в мире не соблазнит меня повторить подобный вояж.

– Вы не правы, – не унимался Нэппи. – Вам следовало бы взыскать с ее брата лишь несколько гиней и объявить ему затем, что вы полностью удовлетворены.

Голубые глаза Этана в упор уставились на него.

– Что это ты так с ней носишься, приятель? Даже если бы мисс Уоррик была хохотушкой и блондинкой, то есть именно такой, какие тебе обычно нравятся, то ты ведь теперь уже слишком стар, чтобы гоняться за юбками. Стало быть, дело не в этом?

– Не в этом, – согласился Нэппи, и по его тону было ясно, что, коснувшись этого предмета, Этан вступил на опасную почву. – Просто она не похожа на тех гарпий, которых я знавал в свое время. Она так нежна, и у нее такое доброе сердце! Но никто не замечает даже, как глубоко страдает она и сколь нуждается в друге.

Этан поднял брови, поскольку никогда не слыхивал подобных сантиментов от своего малоразговорчивого стюарда. Но ответить ему насмешкой он не мог, ибо сознавал, к великому своему огорчению, что попал под воздействие тех же самых чар. И это он-то! Он, который всегда сохранял голову и бескомпромиссно жесткое сердце во всех вопросах, касающихся женщин!

– У меня нет ни малейшего намерения снижать сумму за проезд мисс Уоррик, – вымолвил он наконец. Тон его был столь непреклонен, что Нэппи посмотрел на него с удивлением. – Две сотни фунтов, мой милый друг, не смогут полностью покрыть весь ущерб, который доставило мне это плавание.

– И что же вы намерены предпринять? – поинтересовался Нэппи. – Играть с мистером Дэймоном, как кошка с мышью? Я знаю, вам по душе подобные забавы.

– Я еще не решил окончательно, – оповестил его Этан.

– А китаец? Как вы собираетесь поступать с ним? – Нэппи кивнул в сторону баркаса.

– Что касается Ванг Тоха, – медленно ответил капитан, – то тут я полагаю, что мне придется нанести кое-какие визиты в Макао и узнать, что он поделывал в последние несколько лет и почему снова встал внезапно на моем пути. – Этан выругался сквозь зубы, досадуя в душе, что ему не удалось встретить Ванг Тох Чен Арна в элегантном кабинете Дэймона Уоррика. Это избавило бы их обоих – китайца и его, капитана Бладуила, – от многих неприятностей, которые непременно возникнут, если он повстречается вдруг с мандарином лицом к лицу.

– Он клялся, что убьет вас, как только вы попадетесь ему на глаза, – напомнил Нэппи мрачно.

– Тут он не оригинален. В том же самом клялись, может быть, еще дюжина разных персон за последние десять лет, – заметил капитан, пожав плечами. – А я, как сам видишь, все еще жив.

– Неизвестно, что будет завтра, – изрек задумчиво Нэппи. – Почему бы нам не отправиться в Сингапур и не забыть о том, что мы видели судно этого китайца, а? – Он с надеждой взглянул в по-прежнему бесстрастное лицо капитана, а затем с отвращением сплюнул через перила. – Черт побери, от вас никогда не услышишь ничего разумного! Ничего не изменилось: как было раньше, так и теперь! Вам лучше отправиться в постель, капитан Этан, пойти лечь баиньки!

– Боюсь, что у меня нет другого выхода, – ответил Этан, но Нэппи, исполненный негодования, уже покинул его.

– Хафиз, – обратился Этан через минуту к проходившему мимо персиянину, – принеси, пожалуйста, мою подзорную трубу.

Неожиданно для самого себя он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, когда он поднес трубу к глазам и увидел маленький ялик, отделившийся от китайского судна. Гребцы дружно работали, и шлюпка быстро приближалась к уорриковской пристани. Настроив трубу на лодочку, Этан стал внимательно разглядывать высокого, тощего человека, который в застывшей позе сидел на корме. Солнце отсвечивало на смазанной маслом косичке, на рукаве красовался вышитый розовый дракон, который ясно указывал на принадлежность сего господина к дому Ванг Тоха. Поскольку же к груди он прижимал обеими руками толстенную книгу, Этдн предположил, что это, должно быть, один из счетоводов мандарина.

Труба позволила ему разглядеть совершенно бесстрастные лица трех других людей, также китайцев, сидевших в лодке, однако их покрытые богатой вышивкой платья выдавали в них негоциантов, действовавших самостоятельно, независимо от Ванг Тоха. Беспокойство, клокотавшее в душе Этана, перешло теперь в горькое разочарование.

– Человека императорского там нет, – послышался мягкий голос Раджида Али.

И хотя эта фраза, произнесенная по-арабски, прозвучала утвердительно, Этан тем не менее ответил:

– Да, его там нет. – И убрал трубу. – Я не удивлюсь, если он стал таким толстым, что не в силах покинуть Кантон. Наверное, он послал своего прихлебателя, чтобы тот оплатил шелк.

– Человек императора всегда любил наряды.

Этан так и прыснул от смеха, представив себе толстого Ванг Тоха, задрапированного в шелка. Ванг Тох Чен Арн, этот могущественный мандарин, запускал свои жирные пальцы практически в любую прибыльную сделку между материковым Китаем и «варварским Западом». Все, за что бы он ни брался, неизменно приносило ему барыши, и не было ни одного тайного общества, в котором не действовали бы активно его шпионы. И хотя он находился под подозрением и у китайцев, и у европейцев, его власть и богатство были таковы, что ни те, ни другие не могли шагу ступить без его одобрения.

– Я уверен, что они уже приметили наш флаг, точно так же, как мы – их, – добавил Раджид, кивнув в сторону развевавшегося на мачте «Звезды Коулуна» вымпела, где на черном поле был нарисован малиновый цветок лотоса. Только самый непосвященный мог сомневаться в том, что эти цвета указывают на кровопролитие и месть, которые и вправду были не чужды команде шедшего под таким стягом корабля. – Ванг Тох наверняка удивится, какое такое дело привело вас к Уоррикам.

– Да он, может быть, уже обо всем знает, – предположил Этан, и эта мысль заставила его самого нахмуриться.

– Нет-нет, по-моему, появление здесь его судна не имеет к вам никакого отношения, – возразил ненавязчиво Раджид.

Этан весело улыбнулся.

– Неужто ты забыл изречения Корана? Разве не сказано там, что все встречи, тем более такие, как эта, никогда не бывают случайными?

Что-то похожее на удовольствие промелькнуло в хищном лице Раджида Али.

– Даже если это и так, то, что ты будешь делать, зависит только от твоего сердца, а вовсе не от звезд.

– К черту всякие предопределения! – воскликнул Этан энергично, засовывая трубу за пояс. – Я не намерен никому пускать кровь!

Араб, по-видимому, был изумлен.

– А как насчет Ванг Тоха? Он вряд ли смирится с тем, что вы плаваете в этих водах. Аллах тому свидетель, что он будет, как последняя собака, вынюхивать в связи с вами любой намек на барыши и уж наверняка обратит особое внимание на сообщение его осведомителей о том, что у вас появились дела с Дэймоном Уорриком.

В лице Этана внезапно промелькнуло нечто, что нельзя было назвать приятным: как будто за вполне благопристойной внешностью обнаружилась сокровенная, невидимая в обычных условиях жестокая сущность его. Увидев это, Раджид Али удовлетворенно кивнул.

– Человек императора поступит не слишком мудро, если выберет войну, – заключил он.

– Да, – согласился Этан. Повернув голову, он начал рассеянно смотреть на искрящуюся поверхность воды, потом позволил своему взгляду скользнуть дальше, туда, где на крутом холме среди темных зарослей деревьев виднелась крыша плантаторского дома. – Это будет в высшей степени глупо с его стороны.

– Мы ждем ваших приказаний, капитан Бладуил! Этан, с задумчивым выражением лица, повернулся к своему первому помощнику. В разговоре с Нэппи он упомянул, что собирается плыть в Макао, однако на самом деле он и сам еще хорошенько не понял, стоит ли поднимать рукавицу, которую Ванг Тох Чей Арн собирается – а может, и не собирается – швырнуть ему в лицо. Разве те годы, что он занимался торговлей с Китаем, ничему не научили его? Разве не усвоил он правило, что в борьбе всегда следует нападать первым, без жалости и предупреждения, и исчезать прежде, чем прольется твоя кровь? Однако теперь он стал старше и, наверное, мудрее, а может быть, просто стремительность и безрассудство юности уступили место рассудительности, желанию избегать непредвиденных сложностей. В общем, что бы там ни было, он уже вел себя сдержаннее и осмотрительнее.

Может быть, Нэппи был совершенно прав, когда говорил, что прошлое надо оставлять для усопших. Так что нельзя исключать того, что Ванг Тох уже забыл о его существовании или по крайней мере не был заинтересован в том, чтобы воскресить старую вражду, которая наверняка не окупит связанных с ней хлопот.

– Вот что, парень, берем-ка курс на Сингапур! – приказал он Квентину Тэтчеру, одному из своих помощников.

– Есть, сэр!

Когда тот ушел, взгляд Этана снова упал на Раджида, который пристально смотрел на него темными, ничего не выражавшими глазами.

– У нас в Сингапуре какое-то дело? – вежливо осведомился араб.

– Разумеется, – ответил Этан со смехом и внезапно понял, чем следует заняться. – Султан Азар бин-Шавех отдал мне дом на окраине города, и, как думаю я, стоило бы взглянуть на этот подарок.

Темное лицо Раджида по-прежнему ничего не выражало.

– Выходит, вы с пользой провели те ночи в Баринди. Насколько я понимаю, вы вчистую обыграли его?

– Просто он оказался действительно плохим игроком.

– И вы выиграли у него дом? Усмешка Этана приобрела волчий оскал.

– У меня был еще выбор: или дом, или полдюжины наложниц.

– О Аллах, вот уж воистину соблазнительный дар! И вам бы разрешили выбрать их самому?

Этан засмеялся, и тотчас внутреннее напряжение оставило его.

– Да нет. Именно поэтому я и выбрал дом. Султан такой ловкий пройдоха, а у меня нет желания возиться с необученными амазонками, которых он, без сомнения, мне подсунет. Мне кажется, гораздо лучше иметь фешенебельный дом, откуда удобно наносить визиты проживающим в этом городе англичанам. Мы непременно должны посмотреть на него.

– Боюсь, что, став домовладельцем, вы превратитесь в респектабельную особу, – заметил Раджид, сверкнув при этом черными глазами. – Если вы пустите тут корни, то, без сомнения, захотите обзавестись женой и сыновьями, чтобы было кому идти по вашим стопам.

Этан прыснул от смеха.

– Если это и вправду тот самый случай, мой друг, значит, я оказался круглым дураком, что не выбрал наложниц.

Глава 12

Его величество султан Азар бин-Шавех сдержал свое слово, и соответственно слуги, следившие за порядком в подаренном Этану трехэтажном, кораллового цвета здании, расположенном в конце широкой прибрежной улицы, были уже предупреждены и с почтением ожидали нового хозяина. Этан был просто потрясен, видя, как вовсю старается выразить свои самые что ни на есть верноподданнические чувства по отношению к его особе обслуживающий персонал. Сам же дом, с высоким цоколем, красивыми окнами и возвышающимися по бокам покатой черепичной крыши восьмиугольными башенками, имел приятный, радующий взор вид. Из портиков, окружавших верхние этажи и позволявшие морскому бризу проникать внутрь, открывался впечатляющий вид на покрытые облаками индонезийские горы.

По восточным стандартам это был небольшой особняк, однако поросший буйной растительностью участок, на котором он располагался, занимал несколько акров земли. Роскошный сад, подступавший к самому строению, спускался к уединенному берегу, где мягко шумел прибой. Чуть далее, на внутреннем рейде сингапурского порта, виднелись корабельные мачты.

– Я даже не подозревал, что мне достанется не только дом, но и вся эта компания, – сказал Этан Нэппи, обозревая кланяющихся слуг, которые собрались на крыльце по случаю прибытия нового хозяина.

– Между прочим, домик вовсе не плох, – произнес Нэппи с видимым удовольствием. – Хотелось бы мне для разнообразия бросить здесь на некоторое время свои кости. – И, разглядывая зубчатый контур волнорезов, видневшихся за пальмами, он добавил: – Во всяком случае, зданьице это никак не похоже на мою крысиною нору в Баттерси, у самой Темзы. Вполне может сойти за замок какого-нибудь индийского раджи. – Затем, указав на кланявшегося малайца, который назвал себя Лалом Шри, слугой Этана, стюард заметил: – Может быть, этот франт проводит нас внутрь? И хорошо бы еще совершить нам «круг почета» по саду.

Ознакомившись с интерьером подаренного ему здания, капитан понял, почему этот дом так любили посещать английские дипломаты. Выдержанные в кремовых тонах гостиные были со вкусом обставлены роскошно инкрустированными столами и множеством удобных кушеток. На стенах размещалась коллекция музыкальных инструментов, включавшая в свой состав малайский гулингтанган и множество бронзовых гонгов, вставленных в деревянную раму. На плохом английском Лал Шри дал Этану с Нэппи понять, что девушки-служанки обучены танцам, а он сам будет счастлив аккомпанировать этим девицам на музыкальных инструментах.

– Ради вашего удовольствия! – сказал он сияя. Нэппи не смог удержаться от смеха.

– Вот уж и вправду старательный ублюдок! Но как могло случиться такое, что нам достался этот дворец, сей бриллиант из короны султана, а?

Этан скривил губы.

– Надо полагать, что султану этот дом стал в некотором смысле в тягость, после того как в колонии появилось так много англичанок. Нетрудно догадаться, что они не были в восторге от привычек своих мужей запросто обходиться с молодыми леди, которые здесь обитали.

Нэппи захихикал.

– А это значит, что вы заполучили дом с плохой репутацией, не так ли? Нельзя сказать, что это меня удивляет.

– В открытую дом никогда не использовался в неблагопристойных целях, – пояснил Этан с усмешкой. – Между прочим, султан Шавех подарил его английскому резиденту в качестве компенсации за гибель команды «Балдуина».

– О-о? Вы имеете в виду английских моряков, которых несколько лет назад убили охотники за головами на Баринди? Я помню тогдашние завывания в парламенте, где все требовали мести. Решили послать королевский флот, чтобы полностью уничтожить этот остров.

– Стремясь успокоить разгулявшиеся чувства британцев, принц Шавех, судя по всему, сделал несколько щедрых подарков английской королеве, включая предоставление государственным чиновникам права свободно использовать этот дом во время их пребывания в Сингапуре.

– Они и использовали его по прямому назначению до тех пор, пока их бабы не догадались, что происходит, – продолжил за капитана Нэппи.

– Вот именно. Желая закрыть доступ в свой особняк для чрезмерно ретивых чинуш и не потерять при этом лица, его величество решил передать право владения домом кому-то еще – какой-нибудь сторонней особе вроде меня, например, – что позволило бы ему снять со своих плеч огромный, насколько я понимаю, груз. Я уверен также, что администрация Индии воспримет весть о передаче дома мне со вздохом облегчения, так как сановники не смогут уже отныне предаваться в нем непристойным утехам.

– И таким образом все будет улажено тихо, без всяких скандалов. Прекрасно-прекрасно! – Нэппи зацепился большим пальцем за ремень на брюках. – Давайте осмотрим здание.

На верхних двух этажах дома располагалась дюжина спален, в каждой из которых стояла внушительных размеров кровать с шелковыми простынями, сменявшимися ежедневно, чтобы они не отсыревали. Нижний этаж занимали гостиные, библиотека и салоны для официальных приемов, демонстрировавшие удачное смешение китайской изысканности и тяжеловесного английского удобства. Этана позабавило, что библиотека изобиловала произведениями классической литературы, хотя, как убедился он, взяв в руки несколько томов, едва ли хоть одна из книг была когда-либо прочитана.

Отпустив слугу, Этан вместе с Нэппи отправились на террасу, протянувшуюся вдоль задней стены здания и дававшую защиту от изнурительной полуденной жары. Прикрыв глаза от солнца, Этан долго всматривался в морской простор, где китайцы на своих видавших виды побитых суденышках сновали взад и вперед, разгружая корабли, которые стояли на якоре на внешнем рейде.

– Местечко вроде этого стоит бешеных денег, – заметил Нэппи, когда они осмотрели фонтаны и небольшие бассейны, встречавшиеся на каждом шагу.

Этан поднял брови.

– С чего ты взял, что я собираюсь его продавать?

– Ас того, что с теми деньгами, которые дадут за него, уж точно можно забыть о долге мисс Уоррик.

– Ах, что-то подобное я подозревал! Нэппи нахмурился.

– А разве это такая уж плохая идея? Вы сможете выкупить «Звезду лотоса» у этих нечестивцев, а мисс Чине не придется платить ни пенса. – Однако взгляд Этана заставил его мигом осознать, насколько бесполезны все его аргументы.

И тогда он пробормотал сквозь зубы: – Впрочем, я вовсе не утверждал, что так и надо поступить.

– Я уже твердо решил оставить за собой этот дом, – заявил Этан. – И не только из-за того, что он мне приглянулся, но и потому, что с него, как ни с одного другого здания окрест, отлично виден внутренний рейд, и если установить на одной из башен наблюдательный пост, то можно будет засекать все корабли, приходящие в Сингапур.

– И таким образом, вы сразу же заметите розового дракона, если он окажется вдруг на одном из судов?

– Это я тоже имел в виду, – сказал Этан.

– Уж не собираетесь ли вы встать Ванг Тоху поперек дороги?

Взгляд голубых глаз капитана стал внезапно тяжелым.

– А если и собираюсь? Не обязан же я докладывать тебе обо всем.

– Может, это и так, однако времена-то сейчас изменились, – промолвил мрачно Нэппи, и серьезность его тона заставила Этана посмотреть на него с видимым удивлением.

– С чего ты взял, что что-то изменилось? – спросил он, вглядываясь стюарду в лицо.

– Хотя бы потому, что вы были счастливы вместе со своей «Звездой Коулуна», да и вообще не так уж плохо жилось нам всем в последнее время, не то что в первые годы после того, как мы потеряли «Звезду лотоса».

– Возблагодари за это Аллаха, – проговорил Этан сухо.

– И вот теперь вы хотите рискнуть всем из-за какой-то полоумной жажды мести! С какой же стати? Уже прошло пять лет, а вы вдруг ни с того ни с сего задумали сводить старые счеты! Что это с вами, а? Ванг Тох вовсе не был виноват, что эти утопленники из флота китайского императора одержали над вами верх и конфисковали ваш корабль! Ванг Тох потерял на этом столько же, сколько и вы, а может, даже и больше! Неужели вы не можете наконец оставить все как есть?

Засунув руки в карманы, Этан смотрел на воду. Легкий восточный бриз теребил его волосы и шелестел в ветвях деревьев в саду. С моря доносилось приглушенное звяканье корабельных колокольчиков. Откуда-то со стороны реки повеяло внезапно резким запахом гниющих отбросов, но ветер тут же переменился, и воздух снова стал свежим и чистым.

– Думаю, что мне просто не остается ничего другого, кроме как последовать твоему совету, – признал он после некоторого раздумья. – Мы вряд ли много выиграем оттого, что затеем по прошествии стольких лет драчку с человеком императора.

– Вот она – первая здравая мысль, которую я от вас слышу! – изрек Нэппи с явным облегчением.

– Но это вовсе не значит, что я подожму хвост, если Ванг Тох начнет искать приключений на свою голову, – предупредил его Этан и тотчас добавил решительным тоном: – И дом продавать я не намерен. Капитан взглянул, обернувшись, на обращенный к морю фасад особняка и затем произнес: – Старые обиды каким-то образом пробудили во мне желание осесть на суше. И теперь, когда меня столь неожиданно одарили такой чудесной обителью, я могу к тому же и попытаться стать респектабельным гражданином.

При этих словах на устах его появилась улыбка, и Нэппи, знавший капитана достаточно хорошо, сразу же понял, что все это сказано не всерьез, а посему нечего и надеяться, что Этан возьмется наконец за ум.

– Что вы имели в виду, когда говорили, что собираетесь держать под наблюдением все приходящие суда и в то же время вести образ жизни истинного джентльмена? Все это у кого угодно вызовет подозрение относительно подлинных ваших задумок, – молвил одноглазый стюард. – Что-то никак не возьму я в толк, капитан Бладуил, за кем вы теперь охотитесь за Ванг Тохом или за Уорриками? Оба куска соблазнительны.

– Верно подмечено, мистер Кварлз, – сказал Этан спокойно. – А теперь будь любезен отправить Хафиза обратно на корабль: морякам пора уже перебираться на новое место.

Перспектива пожить некоторое время в обширных апартаментах особняка султана Аэара бин-Шавеха, как и предполагал Этан, чрезвычайно понравилась членам экипажа бригантины. После долгих недель, проведенных в море, и изнурительной жары в последние несколько дней они просто жаждали отдохнуть в прохладных больших комнатах и насладиться обществом темнокожих красавиц, занимавших женскую половину дома.

Даже Нэппи, вечно относившийся ко всему с долей скептицизма, должен был признать, сколь приятно прилечь в жаркую погоду на шелковые простыни и выпить стаканчик прохладительного напитка со льдом, в то время как все твои обязанности сводятся к такому не очень-то утомительному занятию, как игра в шахматы с Раджидом.

– Подобная жизнь смягчает натуру человека, – произнес он со вздохом, протягивая руку за засахаренным кокосом, который держала перед ним на подносе одетая в саронг служанка.

– Малайцы верят, что отдохновение от трудов – это главное условие благоденствия человеческой души, – просветил его Этан с усмешкой. – Собственность как таковая теряет при этом всяческое значение, богатство не нужно, а любого рода деятельность превращается просто в нелепость.

– Не думаю, что кто-то отважился бы сказать, что они не правы! Так почему бы и вам, капитан, не последовать мудрым сим принципам и не присоединиться ко мне? – предложил Этану Нэппи, однако тот вежливо отказался. В отличие от своих людей он вовсе не собирался погружаться в расслабляющую человека жизнь, протекавшую безмятежно в четырех кораллового цвета стенах сказочно роскошного дома.

У него, помимо всего, и не было на это свободного времени, ибо стоило только вести о его приезде распространиться по городу, как на него посыпались отовсюду приглашения от снедаемых любопытством англичан, проживавших в Сингапуре, и визиты и встречи начали следовать друг за другом нескончаемой чередой.

– Похоже на то, что я стал настоящей сенсацией в городе, – со смехом заметил Этан, тасуя карты, которые подал Лал Шри, на следующий вечер. – Никто как будто не замечает моей скандально известной репутации и того обстоятельства, что я живу в доме с сомнительной славой.

– Наоборот, все это делает тебя еще более желанным человеком в Сингапуре, – заверил его собеседник с усмешкой. – Ты привнес нечто новое в рутинную жизнь города, где ничто не держится в тайне. Да и выглядишь ты вовсе не плохо, а это значит, что предприимчивые маменьки постараются всеми силами поближе с тобой познакомиться.

– Господи, спаси и сохрани! – Этан состроил гримасу и потянулся за новым пирожным, приготовленным находившимся у него в услужении искусным китайским поваром. – Слава Богу, что я не тот тип, с которым они пожелали бы сочетать браком своих дочек.

– Заблуждаешься, друг мой! Ты неженатый мужчина, а это явление редкое в тропиках. К тому же следует учитывать и то, что у тебя ореол интригана и авантюриста, мерзавца, о каковом и мечтают молодые девицы.

– Но этот ореол заставляет отцов семейства закрывать покрепче свои двери.

Собеседник Этана от души рассмеялся.

– Через какое-то время так оно и будет, а пока что, поверь мне, ты пробудил в них огромный интерес к своей особе, и они пропустят тебя сквозь мелкое сито своих гостиных, прежде чем провозгласят неподходящей персоной для приличного общества. В общем, впереди тебя ждут тяжелые испытания. – Он снова рассмеялся, представив себе подобную перспективу, и с шумом отпил глоток вина.

Капитан Тилер Крю был крупным человеком с могучими плечами и кустистыми светлыми бровями, нависавшими над парой проницательных глаз, в которых застыло выражение постоянного удивления. Однако дородный американец не относился к людям наивным, и, более того, трудно было бы сыскать на белом свете нечто такое, что могло бы вызвать у него удивление.

Тилер знал Этана уже двенадцать лет. Оба они в начале своей морской карьеры занимались одним и тем же – участвовали в торговле слоновой костью и жемчугом, процветавшей в древних портовых городах по берегам Персидского залива. Это было нелегкое, весьма рискованное дело, что обусловливалось, в частности, острой конкуренцией между негоциантами, не боявшимися прибегать в отдельных случаях даже к насилию. В то время Тилеру Крю стукнуло двадцать восемь – на шесть лет больше, чем Этану. Он владел шхуной, команда которой завоевала славу отпетых разбойников. Этан вместе с молодым арабом по имени Раджид Али рыскал за ним по пятам на побитой фелюге. Порой, когда это сулило выгоду, они с Крю объединяли свои усилия, в иных же случаях, если ставки в игре оказывались уж слишком высокими, вступали друг с другом в противоборство. Вскоре оба они стали достаточно состоятельными людьми, чтобы перейти к осуществлению более честолюбивых планов, и сменили свои скромные корабли на быстроходные торговые клиперы, в те дни господствовавшие на море.

Их соперничество не прекращалось и потом, когда и тот, и другой сделали ставку на сказочное богатство, ожидавшее всякого, кто займется бенгальским опиумом. И тут «Звезде лотоса» прямо-таки повезло по сравнению со злополучным клипером Тилера Крю, разнесенным в щепки судами китайского императорского флота. Но чуть позже опиумная война покончила точно так же и с сомнительной деятельностью Этана. Однако, невзирая ни на что, их дружба – если это можно было назвать дружбой – продолжалась. Тилера и Этана объединяло теперь присущее им обоим неуемное честолюбие, заставлявшее их стремиться как можно быстрее вернуть утраченные позиции, тем более что прочие купцы, торговавшие с Китаем, или сами сошли со сцены, или были раздавлены мстительным башмаком «компании Джона».

Как и Этан, Тилер Крю последние пять лет занимался исключительно тем, что пытался вовсю выбраться из ямы, в которую угодил. Поскольку же в средствах достижения своих целей он был крайне неразборчив и к тому же начисто лишен чести, то в скором времени весьма преуспел и стал владельцем нового клипера – оснащенного наклонными мачтами «Ориона», которым чрезвычайно гордился. В Джакарте у него имелся к тому же скромный домишко, где его поджидала обожаемая мистрисс с миндалевидными глазами; впрочем, возможно, их было и две – этих мистрисс. И хотя торговля текстилем, которой занимался он в данный момент, значительно уступала по своей прибыльности противозаконным операциям с опиумом или серебряными слитками, Тилер тем не менее был вполне доволен жизнью.

Он был весьма удивлен, когда узнал, что привело в Сингапур его приятеля, ибо прекрасно знал, что постоянно проживать в одном и том же доме, да и вообще в тропиках, и скучно, и тягостно для человека, подобного Этану Бладуилу. Тилер ни на минуту не поверил, будто Этан и впрямь решил, что пришло ему время остудить свои страстф после стольких лет бродяжничества по морям и не ввязываться более ни во что, хоть этот лукавый желтокожий ублюдок Ванг Тох и затевает какие-то новые интриги после пяти лет молчания.

Тилер также ненавидел Ванг Тох Чен Арна, однако исключительно потому, что завидовал его власти и богатству, а вовсе не из-за того, что неуемная алчность именитого китайца стала причиной конфискации принадлежавшей Этану Бладуилу «Звезды лотоса» со всем находившимся на ее борту бесценным товаром: ведь это по его, Ванг Тоха, настоянию пришлось полностью загрузить опиумом трюмы корабля, на что потребовалось лишних три дня, задержка же в порту обернулась трагедией.

– Я слышал, будто люди Ванг Тоха останавливают торговые корабли на Жемчужной реке и производят их досмотр, – произнес Тилер как бы между делом. – Сам он утверждает, что официальное разрешение на это получил от наместника китайского императора, однако трогать английские суда остерегается. Как ты думаешь, что он ищет?

– Запрещенные грузы, надо полагать, чтобы выслужиться перед императором, – ответил Этан, пожав плечами. – Хотя наверняка руководствуется он при этом далеко не праведными мотивами. Занимаясь конфискацией запрещенных грузов, он укрепляет свою монополию на рынке и держит на нем высокие цены. И все вполне легально. Хотя и весьма рискованно, поскольку он многим пощиплет таким образом перья.

– Особенно худо придется ему в том случае, если он невзначай, по ошибке, задержит корабль, занятый мирной торговлей на благо Британской империи, – добавил Тилер.

– Лал Шри, подай нам еще устриц, – приказал капитан Бладуил, увидев, что тарелка у Тилера пуста, и тем самым ловко прервал разговор на столь скользкую тему. – И забери эти чертовы визитные карточки. С сегодняшнего дня говори всем, кто их приносит, что я в данный момент не расположен... О, подожди, что это?

Этан заприметил послание, скрепленное солидной, ярко-красного цвета печатью. Взяв его из рук Лала Шри, он развернул дорогую китайскую бумагу И прыснул от смеха.

– Ну, Тилер, ты, кажется, прав: на взгляд местных жителей, я и впрямь респектабельная особа!

– С чего ты взял? – промолвил капитан Крю.

– Это приглашение на прием, на котором, несомненно, будет присутствовать весь высший свет Сингапура... Лал Шри, я отвечу на это послание лично, остальные ты можешь вернуть с выражением сожаления...

– А от кого оно? – спросил Тилер без особого интереса.

– От друга, – ответил Этан с усмешкой. – От одного из друзей.

Поздно вечером, когда они с Нэппи Кварлзом отдыхали на балконе верхнего этажа, Этан показал стюарду приглашение. Горячий ветер шелестел в ветвях пальм в саду, на темно-фиолетовом небе над головой проступало постепенно слабое мерцание звезд. Шум города почти не был слышен, и только морской прилив и отдаленное тявканье бездомных собак нарушали тишину.

– Что это такое? – полюбопытствовал Нэппи, пытаясь в слабом свете прочитать слова, написанные по-английски крупными печатными буквами на тисненом листе бумаги.

– Я приглашен, – со смехом проговорил Этан, – на очень торжественный прием, организуемый на плантации «Царево колесо» по случаю возвращения мисс Чины Уоррик в лоно семьи.

– Ах!

Этан снова издал довольное хмыканье, и Нэппи увидел его длинную тень, взволнованно задвигавшуюся вдоль балюстрады балкона. Ползучие растения, перегнувшись через ограждение, усыпали камень ковром цветов.

– Это значит, что, несмотря на мои разногласия с ее сыном, Мальвина Уоррик желает моего присутствия в благодарность за доставку ее дочери на Бадаян.

– Будь я проклят! – воскликнул удивленно Нэппи. – И это после всех несчастий, которые вы им причинили! Трудно поверить, что мадам просто хочет оказать вам гостеприимство в своем доме. – Он погрузился в молчание и через минуту добавил: – Она наверняка хочет вас задобрить, не так ли?

– Разумеется. Как ты можешь в этом сомневаться? Только она плохо понимает, что для того, чтобы заставить меня отказаться от своего намерения, одного гостеприимства мало.

– Так вы по-прежнему собираетесь доставить мисс Чине неприятности? Право же, она не заслужила этого, даже от вас.

Этан посмотрел на своего стюарда темным и загадочным, словно ночь, взглядом.

– Я твердо решил получить свои две сотни фунтов, как бы неодобрительно ни относился ты к этому, Нэппи. Если мисс Уоррик достаточно умна, она убедит своего брата раскошелиться.

– А что, если они говорили правду и у них и в самом деле нет столько денег, чтобы вам заплатить?

– Ерунда! – произнес Этан нетерпеливо. – Принц Шавех заверил меня, что Уоррики богаты как Крезы. И я не намерен позволить такому мальчишке, как Дэймон Уоррик, лишать меня того, что мне принадлежит.

– Вы превратились в на редкость странного типа, капитан Бладуил!

– Почему ты так заговорил? В прежние времена ты никогда не возражал, если нам вздумалось вдруг разбить несколько голов или перерезать кому-нибудь горло ради своих интересов.

– В старые времена, – ухмыльнулся Нэппи, – мы никогда не нападали на того, кто сам не напрашивался на это, и к тому же вы всегда следили за тем, чтобы не причинять вреда женщинам. Почему же теперь вы не можете оставить мисс Чину в покое, а?

– Да потому, что в этой надоевшей всем истории меня интересует и сама мисс Чина, и не сдержанное ею обещание, – ответил Этан. – Поверь мне, я очень скоро от нее отстану, но если я сделаю это раньше, чем мне заплатят, то смогу получить с этого дополнительную выгоду.

– Так что, собираетесь вы идти на этот прием? – спросил удрученно Нэппи.

Он никак не мог разгадать значение странного блеска, появившегося в голубых глазах капитана.

– Даже бешеные лошади не удержат меня от этого, – проговорил Этан мягко.

– Именно этого я и боялся – вздохнул Нэппи, признав свое поражение.

Имея на руках тисненое приглашение на плантацию «Царево колесо», Этан решил, что неплохо бы осмотреть незаметно остров до начала вечерних торжеств. Его особенно интересовало местонахождение бадаянских производственных цехов, и капитан надеялся, что когда он до них доберется, там уже никого не будет, поскольку Дарвин Стэпкайн постарается закрыть их пораньше, чтобы не опоздать на прием. И, по всей вероятности, ему удастся избежать встречи с туземцами, которые всегда относились настороженно ко всем незнакомцам. Этан сомневался в том, что ему еще когда-либо представится подобная возможность познакомиться получше с островом. Да и что страшного в том, если он узнает что-то новое о жизни Уорриков? Такого же рода сведения могут весьма пригодиться в будущем.

Размышляя таким вот образом, он был весьма удивлен, когда, рассказав о своих планах Нэппи, встретил с его стороны самое энергичное возражение.

– Вы нарветесь на неприятности, если начнете шастать по острову, словно вас с Дэймоном Уорриком связывает старая дружба! Он просто упрячет вас в тюрьму! – заявил горячо Нэппи, бросая бритву, которой он только что побрил своего капитана, в таз с водой.

Дождь с самого рассвета непрерывно барабанил в стекла плотно закрытых окон в обширной спальне подаренного Этану особняка. Привычные к бесконечным сезонным дождям, оба собеседника не обращали ни малейшего внимания на этот шум, а также на то, что им приходилось повышать голос, чтобы их было слышно.

– Прежде всего ему надо поймать меня, – заметил рассудительно Этан, вытирая лицо полотенцем. – Неплохая работа, Нэппи!

Последние слова капитан произнес, рассматривая себя в большое зеркало, помещавшееся в углу его спальни. Свет от лампы соседнего стола падал на его сильное, обнаженное до пояса тело золотыми отблесками.

Заканчивая свой туалет, Этан натянул на себя чистую сорочку и застегнул манжеты.

– Я не отвечаю, если Дэймон Уоррик перережет вам горло, – прорычал стюард.

– Мой дорогой Нэппи, ты ведешь себя так, будто я всего лишь глупенький школьник, – произнес насмешливо Этан. – Неужели ты и вправду думаешь, что Дэймон Уоррик представляет для меня какую-то опасность? Я всего лишь хочу осмотреть остров и с этой целью совершить совершенно безобидную прогулку, против которой даже ты не сможешь ничего возразить.

Однако Нэппи придерживался прямо противоположного взгляда относительно планов капитана, твердо стоя на той точке зрения, что если Дэймон Уоррик и должен ему деньги, то это не значит, что следует обрушивать новые неприятности на голову мисс Чины. Более того, он не мог освободиться от подозрений, что у Этана были какие-то особые причины совать нос в дела Уорриков, и ему на ум невольно приходили мысли о связи Дэймона с Ванг Тохом.

– Надеюсь, дело не в этом чертовом китайце? – спросил он напрямик. – С тех пор как его приспешник заехал на Бадаян купить шелка, вы стали уклончивы в ответах и осторожны, как тигр.

– То, что Уоррик поддерживает отношения с моим врагом, несколько меня настораживает, – признался Этан. – Я уверен, что Ванг Тох задумал прибрать к рукам «Царево колесо», воспользовавшись тем, что Рэйса Уоррика нет более в живых.

– Но это вовсе не повод, чтобы вам вмешиваться в чужие дела, – указал ему Нэппи со злостью.

– Даже ради того, чтобы защитить интересы мисс Уоррик?

– Мне бы не хотелось, чтобы она попала в зависимость от этого чертова ублюдка, – проговорил Нэппи с расстановкой. – Брат Чины, полагаю, не имеет того опыта, что был у ее отца, и легко может попасться в сети, расставленные Ванг Тохом. – Его лицо приняло озабоченное выражение. – В таком случае «Царево колесо» станет еще одним прелестным бриллиантом в короне этого подонка.

– Вот-вот, и я все думаю о том же, – сказал Этан. – Если Ванг Тох Чен Арну удастся вырвать эту плантацию из рук Уорриков, он установит свою монополию на весь шелк, производимый от Вампоа до Сингапура. А я вовсе не намерен позволить ему обрести такое могущество. Теперь тебе ясно, почему я хотел бы непременно осмотреть остров завтра же вечером?

– Все равно мне это не нравится. Ухмыльнувшись, Этан отвернулся от зеркала и начал завязывать чистый белый галстук вокруг шеи.

– Ради Бога, прекрати дуться, ты, несчастный козел! Повторяю тебе, я хочу всего лишь посмотреть, что и как вокруг! Ты же ведешь себя так, словно я собираюсь проникнуть в стан к язычникам и поднять среди них мятеж.

– Просто я очень хорошо знаю вас, капитан Бладуил, – произнес Нэппи, никак не прореагировав на штуку. – Я знаю вас лучше, чем вы думаете, и мне отлично известно, что там, где вы появляетесь, всякое может случиться!

Облачившись в серый сюртук, который прекрасно гармонировал со снежной белизной галстука, Этан весело засмеялся:

– Мне надоело твое блеяние, старая баба. Я не желаю упускать представившуюся мне такую блестящую возможность познакомиться поближе с островом. Ну а сейчас я должен поспешить на встречу с верховным комиссаром – главой местной английской администрации, так что давай прекратим наши прения... Что случилось, Лал Шри?

– Прошу прощения, Бладуил-капитан! – Маленький малаец, явно волнуясь, часто кивал головой и просил тысячу извинений за вторжение.

– Что случилось? – повторил Этан.

– Какая-то женщина хочет вас видеть, Бладуил-капитан, – произнес наконец Лал Шри. – Я ей сказал, что вы как раз собираетесь уходить, но она ничего не желает знать.

– Она назвала свое имя?

– Нет, не назвала. Только спрашивала про вас. Этан вздохнул.

– Ну что же, пригласи ее в дом.

– Она и так уже здесь. Когда я попытался закрыть перед ней дверь, она оттолкнула меня и сама прошла внутрь. Она не намерена ждать. Вот почему я и счел за лучшее сообщить вам об этом.

– По-видимому, – заметил Этан со вздохом, – Джулия Клэйтон разведала-таки о моем местопребывании.

Нэппи поднял брови.

– А я думал, что миссис Клэйтон живет себе в своих комнатах на улице Джейланг! Она же собиралась дождаться там прихода «Стинграфа».

– Он прибудет не раньше, чем через неделю, – изрек Этан мрачно. – И коль скоро всему Сингапуру известно, где я проживаю, то почему бы и ей не узнать об этом? Черт побери, какая неожиданная помеха!.. Лал Шри, скажи Раджиду Али, что я несколько задержусь и присоединюсь к нему чуть позже.

Но в салоне, обшитом панелями из красного дерева, Этана ждала вовсе не Джулия Клэйтон, а молодая женщина в темно-синем плаще с капюшоном, надвинутым на самые глаза. Увидев ее, капитан как вкопанный остановился на пороге.

– Ну и ну, мисс Уоррик, – проговорил он, оправившись от удивления и входя в комнату. – Вот так сюрприз! Надеюсь, вы не переправлялись через пролив в такую погоду?

Он заметил под ее башмаками лужу воды.

Чина не успела ему ответить, потому что послышался жалобный плач ребенка. Этан заметил с ужасом некий сверток, который она прятала в складках своего плаща.

– Черт возьми, что это такое? – спросил он грубо. Чина откинула капюшон, который почти закрывал ее лицо, и Этан был поражен выражением ее лица.

– Что происходит? – произнес он требовательным тоном. – В чем дело?

– Это Джем.

– Кто?

– Младенец.

– Ах, да! Та, что ваш отец... В общем, ваша сводная сестра.

– Боюсь, что она больна, – молвила Чина с дрожью в голосе, откидывая с лица непослушный локон и продолжая все так же крепко сжимать ребенка.

– Уж не хотите ли вы сказать, что принесли ее ко мне?

– Я просто не знала, что мне еще делать! Мать отказалась взять ее в дом, старушки же, ухаживавшие за ней, пытались помочь ей лишь тем, что жгли ароматические палочки, чтобы отогнать демонов. А тут любому ясно, что она нуждается в настоящем лечении.

– Может, вы и правы, – ответил Этан резко, – но я ведь не врач.

Чина подняла подбородок.

– Я знаю, но Дарвин Стэпкайн сказал мне, что здесь, в Сингапуре, есть доктор, и я подумала...

– Нет, скорее всего вы ни о чем не думали, – перебил ее Этан, выходя из себя. – Если бы вы и в самом деле подумали, то не пришли бы сюда средь бела дня с ребенком на руках. Вам не приходит в голову, какие теперь пойдут пересуды по этому поводу?

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Ее глаза, казалось, занимали все лицо.

– Я вас не понимаю.

– У меня в этих краях вполне определенная репутация, – пояснил ей Этан безжалостно. – И всем хорошо известно, что вы возвратились на Бадаян на моем корабле. Ну и к каким же в таком случае выводам должны прийти люди, видя, что вы приходите ко мне с ребенком на руках и вас притом никто не сопровождает?

На щеках Чины появился малиновый румянец, ибо до нее дошло наконец, что он имеет в виду.

– О! – прошептала она. – Они не посмеют подумать так!

– Бедная мисс Уоррик, до чего же вы наивны!

– Это вовсе не имеет значения, вам не кажется? Здоровье Джем гораздо важнее всяких сплетен. А теперь... относительно доктора, о котором говорил Дарвин...

– Я знаю, кого он имел в виду. Одного француза по имени Пиаже, который живет где-то недалеко от Султанской мечети. А пока что почему бы вам не передать ребенка мне? Что хорошего будет в том, что и вы заболеете?

Этан нахмурился, когда брал хныкающий сверток из рук Чины. Брошенный им на ребенка взгляд встревожил его. У девочки был болезненный вид, дышала она прерывисто, щеки пылали от жара. К счастью, она не промокла и не замерзла, пока Чина несла ее по улице, ибо была хорошо завернута в складки плаща.

– Я думаю, что это хорошая идея – оставить ребенка здесь, пока он не выздоровеет, – заметил Этан и нахмурился еще больше. – Надеюсь, вы отправились из дома не одна?

– Нет, со мной был Лам Тан, один из слуг, который ждет сейчас на «Темпусе».

– А мать с братом знают о том, где вы сейчас?

– Я подумала, что лучше им об этом не говорить.

– Признаюсь, мне отрадно узнать, что вы можете от случая к случаю проявлять некоторую осмотрительность, – произнес Этан мрачно.

– Вот наконец и те насмешки, которых я от вас ждала! – отозвалась Чина.

– Моя дорогая девочка, почему же вы в таком случае ко мне пришли? – спросил Этан, разглядывая ее заляпанный грязью подол, без тени симпатии к Чине.

– Потому что у меня не было ни малейшего представления о том, где живет доктор Пиаже, – ответила она с негодованием. – И мне не хотелось бродить по улицам одной. Я слышала, что у вас здесь в городе появился дом, и подумала что, может быть, вы разрешите мистеру Кварлзу пойти со мной...

– Нэппи? – проговорил Этан раздраженно. – А почему вы не подумали о том, чтобы попросить меня проводить вас?

Не было ни малейших причин лгать, и Чина сказала сдержанно:

– Учитывая все то, что мне приходилось слышать о вас, капитан, я вовсе не была уверена, что вы мне поможете.

– И что же такое вы слышали обо мне?

Голубые глаза Этана внезапно закрылись в смущении. Чина посмотрела в сторону и была чрезвычайно обрадована, когда раздался громкий голос, положивший конец неловкому молчанию.

– Ах, мой друг, так вы дома! Входная дверь открыта, а тот подобострастный парень-слуга куда-то запропастился, вот и пришлось мне поневоле без предупреждения вторгнуться в твои апартаменты. А посему хэллоу!.. О, кто это?

Чина повернулась, и взору ее предстал светловолосый человек, стоявший на пороге и смотревший на нее с большим интересом. Это был самый высокий человек, которого она когда-либо видела в своей жизни. Как только их глаза встретились, он ухмыльнулся и отвесил глубокий поклон.

– Капитан Тилер Крю к вашим услугам, мадам! И позвольте добавить еще, что я безумно рад познакомиться с вами!

«Так вот что заставило Бладуила осесть на суше, – подумал он. – Жена и ребенок – на редкость хорошенькие, между прочим».

– Ну и счастливый же ты, дьявол! – обратился он к Этану. – Где ты нашел такой подарок, а?

– Тилер, разреши мне представить тебе мисс Чину Уоррик с плантации «Царево колесо», – начал Этан церемонно, пряча свое собственное веселье под соответствующим случаю бесстрастным видом. – Мисс Уоррик прибыла в Сингапур, чтобы показать врачу свою маленькую сестру.

– Свою сестру? – Тилер каркнул от смеха. – Ты не мог придумать ничего лучшего, Этан? Я не столь наивный христианин, чтобы верить всякому, особенно если тот заведо7 мо лжет! – Он снова принялся смеяться, да так, что у него на глаза навернулись слезы.

– Однако это правда, сэр, – проговорила холодно Чина. – Джем – моя сводная сестра. Она больна, и капитан Бладуил согласился, проявив милосердие, присмотреть за ней вместо меня.

При этих словах Тилер Крю погрузился в молчание и, сощурив глаза, перевел взор с Чины на ребенка в руках у Этана. Теперь, при более внимательном рассмотрении, ему стало ясно, что он ошибся: темная кожа и черные волосы могли принадлежать только евразийцу – ребенку смешанных кровей, каких сам Тилер уже успел наплодить бессчетное множество.

– Прошу прощения, мисс Уоррик! – сказал он блеющим голосом.

– Все в порядке, – заверила его Чина, хотя на самом деле ни о каком порядке не могло быть и речи. Разве не оскорбительно, когда тебя принимают за женщину, способную выйти замуж за человека, подобного Этану Бладуилу!

– Лал Шри, – обратился Этан к слуге, который вошел в этот момент в комнату, – пошли кого-нибудь на улицу Каланг к Жаку Пиаже, и поживее. А потом проводи мисс Уоррик в порт и проследи, чтобы с ней ничего не случилось.

– Вы не можете просто так отослать меня вон! – запротестовала Чина. – А как же Джем?

– Уверяю вас, она будет в надежных руках. На Нэппи можно положиться: он пунктуальнейшим образом станет следовать всем указаниям доктора. И я надеюсь еще, что мы достанем козу, чтобы у ребенка постоянно было свежее молоко.

– Я бы хотела сама повидать доктора.

– Было бы более разумно отправиться вам вместе с Лал Шри, – произнес Этан тоном, исключавшим всякие возражения.

– Ну что ж, пусть будет по-вашему, – ответила Чина с недовольной гримасой, понимая, что иного нечего и ждать от него.

Она вышла на улицу и быстро зашагала по направлению к порту, совершенно не обратив внимания на темнокожего человека, который, укрывшись за кустами гибискуса в соседнем саду, с большим интересом следил за ней.

Глава 13

Нэппи Кварлз, стоя на главной палубе, откуда он наблюдал, как на «Звезде Коулуна» убирали парусами прислушивался к булькающему шуму воды, отходившей от берега в час отлива, всплескивал недовольно руками.

– Если уж ваше чертово желание идти так твердо, тогда возьмите хотя бы меня с собой! Кто-то же должен присматривать за вами, чтобы вы не разбили себе голову, пока будете лазать тайком по чужим владениям!

Капитан Бладуил, перегнувшись через перила, смотрел на косые лучи заходящего солнца, которые окрашивали в малиновый цвет поверхность воды. В ответ на слова стюарда он коротко рассмеялся.

– Ты спасал мою шкуру множество раз, Нэппи, но я не думаю, что в данном случае есть основания для беспокойства. Я просто собираюсь...

– Я знаю, что вы собираетесь, – огрызнулся Нэппи с досадой. – Вами двигает жадность, простая и откровенная.

Этан, пожав плечами, отвернулся и с обычным своим бесстрастным видом начал всматриваться сквозь быстро сгущавшуюся темноту на берег, где смутно вырисовывалась уорриковская пристань. Никаких лодок он там не заметил, однако увидел пару одетых в белые униформы слуг, которые зажигали развешанные вдоль пирса разноцветные фонари. Молодая луна, поднимаясь из-за моря, окрашивала буруны у берега в таинственные опаловые тона.

– Пора отправляться. Когда мы сойдем на сушу, будет уже темно, – сказал Этан отрывисто.

– А как насчет одежды? – спросил Нэппи в последней, хотя и совершенно бесполезной, попытке отговорить капитана от его намерения. – Она вся испачкается, пока вы будете таскаться во мраке.

– Ну что ж, Уоррикам придется принимать меня таким, какой я есть, – ответил Этан, и Нэппи только сжал от огорчения зубы, ибо капитан был одет в тот же самый серый сюртук, в котором встречался с верховным комиссаром два дня тому назад, только в данном случае, сообразуясь с важностью предстоящего приема, Этан дополнил свой наряд жилетом из бургундского шелка. Сшитые на улице Сэйвиль во время их последнего посещения Лондона, и жилет, и сюртук превосходно сидели на его широких плечах и стройной фигуре, и Нэппи, совершенно равнодушный к собственной внешности, но весьма щепетильный в вопросах, касавшихся капитана, с трудом мог перенести мысль, что такое превосходное одеяние будет испорчено в болотистых джунглях.

– Вы могли бы послать вместе себя Раджида, – начал было он с новой надеждой, однако Этан решил вдруг, что с него и так довольно всех этих навязчивых заявлений его слуги.

– Я иду сам, и это мое последнее слово! – произнес он твердо. – Ты же можешь оставаться здесь, если боишься запачкаться.

Быстро кивнув Хафизу, который ожидал у лебедки, Этан начал усаживаться в шлюпку, и Нэппи не оставалось ничего другого, как только последовать его примеру, ругаясь и проклиная в душе буквально все на свете.

Вопреки всем страхам маленького стюарда на берегу не оказалось ни единой души. Их лодочка ткнулась носом в узкую полоску песка, невидимую с пристани из-за густых манговых зарослей, возвышающихся над водой. Выйдя на берег, Нэппи быстро привязал шлюпку к ближайшему дереву и принялся с остервенением хлопать москитов, которые тут же закружились вокруг них с тонким писком, нарушившим тишину вместе с доносившимся из темноты кваканьем лягушек. Ночь была сырая и темная, пронизанная запахом гниющих растений. Расстояние, которое им предстояло покрыть, не превышало мили, однако значительная часть их пути пролегала через непролазную чащобу, и Нэппи очень скоро начал тяжело дышать. Особенно трудно ему пришлось, когда они стали взбираться наверх по освещенным луной каменистым уступам вулкана. Вытирая рукавом пот со лба, он посматривал на Этана с нетерпением.

– Ну как, достаточно насмотрелись? – спросил он наконец, приглядываясь к видневшейся на одной из прогалин полудюжине крытых соломой бараков, предназначение коих он был бессилен понять. Между строениями бродил, отбрасывая длинную тень на глинистую почву, исполнявший обязанности сторожа престарелый китаец.

– Кажется, да, – ответил торопливо Этан, которого вовсе не прельщала перспектива быть схваченным во время этой прогулки, когда он, словно вор, крался тайком по частному владению. – Почему бы тебе не забрать сейчас шлюпку и не вернуться назад, на корабль? – предложил Этан, когда они выбрались из джунглей недалеко от пристани. В свете фонарей они могли видеть теперь множество теснившихся у причалов баркасов, яхт и яликов. Высаживавшиеся на берег гости весело смеялись. – Можешь меня не ждать.

– Вы так думаете? – произнес с сомнением Нэппи, присматриваясь к китайцам и прочим азиатам, которые вместе с другими элегантно одетыми гостями двигались по направлению к дому. Как и все добропорядочные англофилы того времени, Нэппи испытывал воистину здоровое отвращение ко всем, кто не принадлежал к английской нации.

– Успокойся, – улыбнулся Этан и принялся счищать с башмаков грязь и отряхивать с одежды сухие листики.

Когда он шел по живописному мостику, ведшему к ярко освещенной веранде, ему пришло вдруг на ум, что многие из гостей были вовлечены в какую-то тонко подстроенную игру, и он терялся в догадках, что такое могла задумать Мальвина Уоррик. Она интриганка, сказал о ней султан Шавех, когда они непринужденно сплетничали вдвоем в чудесном летнем дворце в Баринди.

– Она похожа на тигрицу, притаившуюся в тростнике, – пожаловался его величество, передвигая на клетчатом поле пешку своими пухлыми, унизанными кольцами пальцами. – Хотя надо сказать, что выслеживает она исключительно деньги, а вовсе не какого-нибудь откормленного болвана. Однажды мы несколько недель торговались о цене на партию заказанного мною шелка, и когда мы наконец достигли согласия и я послал своего человека получить товар, она начала выискивать разные увертки, требовать отсрочки и в конце концов подняла цену. С ее стороны это было ужасно некрасиво – требовать лишние две тысячи рупий.

– Которые вы тем не менее заплатили, – предположил Этан, глядя на венчавший голову правителя новый тюрбан изысканного золотого цвета – знаменитого цвета бадаянского шелка.

– А что еще мог я сделать? – заметил его величество и добавил со вздохом: – Хотелось бы мне, чтобы ее беспутный сынок возглавил все это дело! Он еще слишком молод и чванлив, и поэтому его легко обмануть. К тому же, судя по всему, ему нравится разыгрывать из себя пашу, развлекающего гостей и проматывающего свое состояние.

– В общем, он не имеет ничего общего с вашим величеством, – произнес Этан с усмешкой, отлично зная, как и все, о более чем экстравагантном образе жизни Азар бин-Шавеха.

Заподозрив, что над ним насмехаются, султан сузил свои отечные глаза, но не смог ничего разобрать в улыбающемся лице гостя.

– Ах, бах! – сказал он наконец. – Не будем больше говорить о белых людях, ибо их выходки меня раздражают. Шелка же у меня вполне достаточно для того, чтобы завернуть своих жен и приближенных в тысячу слоев. Теперь ваш ход, мой друг.

Этан с готовностью вернулся к игре и разбил его величество в пух и прах.

И вот теперь, в гостиной Уорриков, он вспомнил, как султан сравнил Мальвину с вышедшей на охоту тигрицей, и ему захотелось самому взглянуть на эту женщину.

Влажность воздуха была вполне терпимой. Доносившийся издали шум джунглей служил как бы фоном, для нежных мелодий, исполнявшихся в гостиной на скрипках. Возле настежь открытых дверей во внутренний двор стояли затянутые в шелк лакеи. Каждый из них держал пальмовую ветвь в руке, чтобы в любой момент прогнать вон назойливое насекомое, если таковое залетит вдруг в дом, привлеченное ярким светом и сильным запахом жасмина, исходившим от ползучих растений, украшавших собой балюстраду.

Отойдя в затемненный угол веранды, Этан перевесился через перила, чтобы получше разглядеть направлявшихся к дому гостей. Большинство из них он знал в лицо. Среди известных ему персон находились, например, такие весьма примечательные фигуры, как сэр Джошуа Боулз, дородный, глубоко коррумпированный директор могущественной Ост-Индской компании, и Клаус Ван Райд, богатый плантатор из Джакарты, который легально занимался пряностями и тиковым деревом, а тайно – торговлей африканскими рабами. В основном приглашенную публику составляли купцы и коммерсанты, имевшие больший или меньший вес, китайцы в расшитых шелковых одеждах, малайцы, облаченные в приличествующие случаю европейские костюмы и сопровождаемые женами, чьи бледные и апатичные лица являлись продуктом, как было хорошо известно Этану, ежедневных забот и угнетающей азиатской жары.

Войдя в гостиную, Этан обменялся любезностями с Мальвиной Уоррик, чье приветствие, как он и предполагал, было многословным и эмоциональным. Но вот чего он никак не ожидал, так это того, что Мальвина – чрезвычайно красивая женщина. Ее тяжелые каштановые волосы были зачесаны в высокий шиньон, который придавал еще больше достоинства ее гордым чертам. Высокая и представительная, она протянула Этану тонкую, затянутую в перчатку руку и объявила, что его присутствие на празднике – для них большая честь.

– Мой сын отзывался о вас очень высоко, капитан Бладуил, – заверила она его, и Этан невольно восхитился той бесстрастной дерзостью, с какой она произнесла заведомую ложь. – Надеюсь, у нас найдется время для частной беседы сегодня вечером?

– С большим удовольствием, мадам! – произнес вежливо Этан.

Заметив расчетливый прищур ее глаз, он подумал, что принц Шавех, наверное, ее переоценивал. Безжалостная интриганка, способная перехитрить кого угодно? Ну уж нет, его-то ей не провести! При ближайшем рассмотрении она показалось ему столь же прозрачной и предсказуемой, как и все остальные представительницы ее пола.

Дэймон Уоррик, с другой стороны, не старался особо скрыть свою неприязнь, когда обменивался с капитаном рукопожатием.

– Рад, что вы нашли время прийти, Бладуил, – пробормотал он явно неискренне. – Поговаривают, что вы получили в собственность дом в Сингапуре? – Выражение его лица говорило при этом, что более неприятной новости он еще никогда не слышал.

– Именно так, – ответил Этан. – Я надеюсь, что это' несколько упростит мою жизнь.

– Что вы имеете в виду?

В бледно-голубых глазах капитана вспыхнули веселые искорки.

– Видите ли, теперь, когда я вынужден пробыть еще какое-то время здесь из-за... как бы это сказать... некоторой задержки в наших с вами делах...

– Ну, вы!.. – взорвался Дэймон, но Этан уже отвернулся от него.

И тут он внезапно увидел Чину. Стоя напротив него в дверях холла, она улыбалась Клаусу Ван Райду. Зачесанные назад пышные локоны лежали аккуратно под золотой сеткой, очи у нее сверкали ярко-зеленым светом и были столь же таинственны и страстны, как глаза принадлежавших султану кошек, которые лежали, развалившись на шелковых кушетках во дворце правителя Баринди.

Отвергнув на этот раз принятые в обществе корсет и кринолин, она отдала предпочтение изготовленному из темно-зеленого шелка индийскому сари, конец которого, перекинутый через обнаженное плечо, ниспадал широкой волнистой лентой до самого колена. На ногах ее красовались вышитые золотом туфельки, на шее сверкали кроваво-красные рубины, висевшие на тонкой золотой цепочке.

Чина выглядела маленькой и хрупкой – и сказочно очаровательной, как редкая орхидея. При виде ее Этана Бладуила захлестнула холодная, неуемная злость на Мальвину Уоррик, которая, устроив этот вечер, позволила своей дочери – этому экзотическому цветку – войти в соприкосновение с похотливыми мужчинами вроде Клауса Ван Райда.

Почувствовав на себе взгляд Этана, Чина повернула голову, и по лицу ее прокатилась горячая волна краски. Темно-зеленое сари было подарком отца, но что-то во мрачном взоре капитана заставило ее почувствовать себя так, словно одета она была во что-то постыдное и недозволенное. То удовольствие, которое она испытала только что от соприкосновения с шелестящей материей, внезапно исчезло, и ее охватили волнение и робость более глубокие, чем когда-либо испытанные ею ранее. Даже более глубокие, чем тогда, когда он увидел ее без одежды.

С большим усилием подавив в себе желание прикрыть рукой оставшееся открытым плечо и постаравшись придать себе как можно больше достоинства, она снова повернулась к Ван Райду. Наблюдая это, Этан только сжал зубы, ибо девичья скромность, ставшая причиной ее минутного замешательства, не ускользнула от его внимания. И тут до него вдруг дошло, что его злость вызвана вовсе не отвращением к интригам Мальвины Уоррик, а исключительно диким желанием обладать ее прелестной дочерью.

Он слышал шелест шелковой материи и вдыхал тончайший аромат ее духов, когда она проходила мимо него под руку с Ван Райдом. И, глядя ей вслед, лишь теперь понял то, что все прочие представители мужского пола, находившиеся в комнате, уже давно и прекрасно понимали: что Чина Уоррик уже не ребенок, а страстная очаровательная женщина, и что любой мужчина, если он таковым себя считает, не может не испытывать к ней влечения.

Оглянувшись назад, Этан встретил внимательный взгляд Мальвины Уоррик. Капитан не успел переменить выражение своего лица, и ее губы, как он заметил, тронула легкая торжествующая усмешка. Ему стало ясно, что он совершил непростительный промах, недооценив ее. Ради него-то и затеян весь этот маскарад с облачением Чины в наряд небесной гурии! Мальвина задумала одурманить его красотой своей дочери и, как следствие этого, освободить Уорриков от их долга. И он, как слепой, попался-таки в расставленные ему сети.

Капитан с удовольствием наблюдал, как в выражении ее лица промелькнуло недоумение, когда он взглянул на нее с ответной улыбкой. Но стоило ему от нее отвернуться и глаза его превратились в два кусочка льда, приведшие в настоящее замешательство Клауса Ван Райда, который чуть позже увиделся с Этаном во дворе. И хотя господин Райд глубоко сожалел о том, что этот странный диковатый незнакомец вознамерился прервать теплую его беседу с очаровательной Чиной Уоррик, он тем не менее предпочел предусмотрительно ретироваться.

Этан и молодая женщина в сверкающем сари смотрели безмолвно друг на друга, не слыша ни громких разговоров, которые вели прогуливавшиеся вокруг гости, ни журчания фонтана. Но это длилось недолго. Снова почувствовав на своих щеках стыдливый румянец, Чина сказала в каком-то отчаянии, чтобы покончить с тяжелым для нее молчанием:

– А я и не знала, капитан, что вы также приглашены на сегодняшний вечер.

– Что, черт возьми, такое на вас? – спросил он так, словно не слышал ее.

Она, облизнув нижнюю губу, ответила с напускным спокойствием:

– Я надела сегодня это сари в память о своем отце, который намеревался преподнести мне его после моего возвращения из Англии.

Гнев Этана, усмотревшего вызов в выражении ее лица, разгорелся с новой силой. Однако он заставил себя отказаться от чтения ей морали, зная, что это наверняка довело бы ее до слез. К тому же, как стало ему совершенно ясно, ей и в голову не пришло, что в своем одеянии она буквально сводит с ума всех мужчин. Не имелось также и оснований осуждать Рэйса Уоррика за то, что он приготовил ей такой подарок, ибо как мог он предвидеть, что его дочь вырастет в бесподобную красавицу, похитительницу сердец и вообще роковое создание?

– Неужели вы не соображаете, что играете в этом наряде весьма странную роль? – промолвил он все же, не в силах сдержаться.

– Почему вы говорите так? Потому что я не стала надевать нижних юбок, кринолинов и корсетов, как все прочие женщины? – Глаза девушки сверкали. – Вы сами должны понимать, что не вам осуждать тех из нас, кто презирает условности. Насколько я помню, для этого случая есть даже пословица – что-то там о гончарном горшке, который твердил все, что чайник – черный.

Когда Чина подняла глаза, то испытала нечто вроде легкого шока при виде растерянного выражения лица капитана, не ожидавшего столь резких слов. И только бросив быстрый взгляд через плечо, она почувствовала облегчение, поскольку заметила несколько поодаль молодых людей, и в том числе своего брата Дэймона Уоррика, которые вели оживленную беседу. Одного взгляда на них оказалось достаточно, чтобы к ней снова вернулась утраченная было отвага. Она напомнила себе, что Этан Бладуил не имеет никакого права обращаться с ней как с какой-то школьницей, которую следует призвать к порядку. Она у себя дома, и ей посвящен этот вечер, и кто он такой, как не достойный осуждения нечестивец, чье присутствие на празднике вовсе не является таким уж желанным. Но тут неожиданно Чина вспомнила нечто такое, что заставило ее забыть о своем презрении к этому человеку.

– А как Джем? – спросила она взволнованно.

– Пиаже определил, что у нее какое-то не столь уж страшное заболевание, – ответил с готовностью Этан, – и сказал, что оно пройдет само собой без всяких вредных последствий. А еще он заметил, что вы поступили мудро, привезя ее из деревни, где она вряд ли смогла бы получить такой уход, как здесь, со стороны Нэппи.

Девушка вздохнула с облегчением, и этот вздох вызвал в нем досаду.

– Не стоит напоминать, что она будет возвращена вам сразу же, как только выздоровеет, – произнес он холодно. – Это случится, надо полагать, завтра или послезавтра;* и вам следовало бы уже сейчас решить, что вы станете делать с ней дальше.

Чина знала, что ее мать не потерпит присутствия в доме незаконнорожденного ребенка, и все-таки не собиралась возвращать девочку в равнодушные руки престарелых китайских тетушек и дядюшек. Она должна была бы еще раньше догадаться, что капитан Бладуил, будучи сам сиротой, не способен по этой причине оценить значение и силу семейных связей и посему не поддержит ее решение помочь ребенку. И все-таки, принимая во внимание его собственное несчастливое детство, имелась слабая надежда, что сострадание к другим людям, находившимся в столь же бедственном положении, в каком пребывал некогда и он сам, подвигнет его хоть как-то к участию в судьбе ребенка и он предложит все-таки ей помощь.

«Впрочем, – подумала Чина, сжав губы, – факт остается фактом: капитан выразился по этому поводу весьма определенно – исключительно в отрицательном плане».

– Прошу меня простить, – проговорила девушка ледяным голосом, – но я должна вернуться к своим гостям.

И ее тон, и холодный блеск глаз дали ему понять со всей очевидностью, что он не числится в данной категории. Кивнув слегка головой, Чина оставила его одного.

Этан наблюдал, сколь грациозно прокладывала она себе путь среди толпившихся кругом гостей. И хотя капитан не питал особого пристрастия к шампанскому, он остановил все же проходившего мимо лакея и опорожнил несколько бокалов этого напитка большими злыми глотками. Пустая болтовня, коей развлекалась вся эта публика, только раздражала его, и он вернулся на балкон, куда ночной ветерок доносил запах моря и где не ощущалось этого тошнотворного, затхлого запаха помады и немытых человеческих тел. Глубоко вздохнув, он постарался охладить бушевавший в нем гнев и, перегнувшись через перила, начал думать о том, что Кварлз, возможно, был прав, когда убеждал его расстаться с надеждой взыскать с Уорриков злополучные две сотни фунтов. Но значительно хуже потери всех этих денег была перспектива получить Чину Уоррик в качестве компенсации за непогашенный семейный долг, что превратило бы ее всего лишь в наложницу вроде тех, которые пребывали во дворцах восточных властелинов.

Внезапно его внимание привлек к себе слабый хруст, донесшийся со стороны апельсиновых деревьев, выстроившихся в ряд возле самой веранды, и он решил выяснить, в чем там дело.

– Кто это? – спросил капитан, спускаясь вниз по ступенькам, ведущим в сад.

В ответ зашелестели листья одного из невысоких деревьев, и Этан заметил согнутую фигуру, прятавшуюся за ним.

– Какого черта?.. – только и успел проговорить он, как мрачное выражение его лица сменилось на крайнее удивление, когда ему удалось рассмотреть схваченную им за штаны добычу, болтавшуюся беспомощно в воздухе.

Брэндон Уоррик, оказавшись в крепких руках капитана Бладуила, не стал звать на помощь, хотя и подумал об этом в первый момент.

– Вы же понимаете, я не шпионил за вами, – произнес он как можно почтительнее. – Будьте добры, отпустите меня, пожалуйста!

Взгляд Этана повеселел, а на губах заиграла улыбка, когда он осторожно опустил мальчика на землю. Его улыбка еще более расширилась, когда он увидел, с какой тщательностью этот подросток попытался отчистить свои брюки, прежде чем поднять голову и посмотреть на него со слишком знакомым ему выражением лица.

– А что же ты делал здесь, если не шпионил? Брэндон вздохнул с облегчением, догадавшись, что наказывать его не будут.

– Филиппа захотела спуститься вниз, чтобы посмотреть на праздник. Мама говорит, что мы не должны этого делать но Чина сказала, что никто не заметит, если мы заглянем в гостиную в окно.

– Ну, это меня ничуть не удивляет, – произнес Этан.

– Вот я и подумал, что это стоящая мысль. Правда, вы застукали меня. Убежать же от вас я не мог, потому что боялся поломать деревья: Дэймон просто трясется над ними. – Подойдя вплотную к веранде, мальчик позвал театральным шепотом: – Фил, давай сюда! Это всего-навсего капитан Бладуил, и он нас не выдаст. Ну что, ты выходишь?

– Думаю, что на меня и впрямь можно положиться: чужих секретов я не выдаю, – заверил его капитан.

– О, это же здорово!.. Филиппа, я же сказал, что ты можешь выйти!

– Не могу, – раздался приглушенный шепот откуда-то из гущи кустов.

Брэндон раздраженно вздохнул.

– Почему это? Только не говори мне, что ты все еще боишься!

Последовала долгая пауза, а потом снова послышался шепот, который смахивал больше на всхлипывания.

– У меня платье за что-то зацепилось!

– Уж эти мне девчонки! – изрек Брэндон со всей мудростью своих двенадцати лет и возвел очи горе.

Этан, от души рассмеявшись, отправился туда, откуда слышался шепот. Там он нашел Филиппу, застрявшую в колючих кустах.

– Я намерен отправить вас обоих в постель, – оповестил детей Этан, после того как, поднявшись вместе с девочкой на веранду, опустил ее бережно на пол. Выражение лица его при этом было строгим. – Чтобы вам неповадно было выходить из дома, когда стемнеет.

– А мы не боимся темноты, – заявила Филиппа безапелляционным тоном, однако ее маленькая ручка скользнула при этих словах за поддержкой к Брэндону.

– Мы много раз выскальзывали незаметно из дома, еще когда Филиппа была совсем маленькой, – признался Брэндон. – А Чина любила брать меня с собой, когда отправлялась ночью купаться, особенно если было так жарко, что невозможно уснуть. И она говорила нам, что мы можем купаться хоть каждую ночь, только бы мама не узнала об этом.

– Понимаю, – сказал Этан, хотя на самом деле ничего не понимал. Чина Уоррик в его представлении никогда не была легкомысленным ребенком, который не боится ослушаться своих родителей и уж тем более купаться при свете луне. Она всегда казалась ему даже слишком послушной, уважительно относящейся к родителям дочерью, хотя и удивляла его время от времени своенравными выходками, не имевшими, по его мнению, ничего общего с ее сущностью.

И тут ему в голову впервые закралась ужасная мысль, что гнетущая атмосфера английской школы могла оказать самое отрицательное воздействие на юную девушку, рожденную на острове столь диком и прекрасном, как этот. Насколько Этану было известно, семинария, если только убрать с нее внешний лоск, практически ничем не отличалась от приюта для сирот и подкидышей, и чем больше он об этом думал, тем яснее ему представлялись работавшие там старые девы, такие же озлобленные и уродливые, как Мэгги О'Шоннесси.

Вспомнив о том, что его мятежная натура стала причиной неприязни, которую неизменно испытывала к нему эта полногрудая дама с пронзительным голосом, Этан почувствовал новый прилив злости в отношении Мальвины Уоррик, подвергшей намеренно свою беспомощную дочь тяжелым испытаниям. У него, как у сироты, не было иного выхода, кроме как оставаться на попечении Мэгги О'Шонесси до тех пор, пока он не вырос и не понял, что к чему, однако Чина, невинная Чина...

Проклятие, но Нэппи был прав, пора забыть, что он слышал когда-либо о Чине Уоррик или о двух сотнях фунтов стерлингов, которые невозможно, судя по всему, получить без того, чтобы не запутаться окончательно в чужих делах, связанных с судьбой этой девицы. Он и так узнал слишком много и о ее несчастном детстве, и о жестокости ее алчных кузенов, и о вероломстве ее погрязшей в интригах мамаши. Настало время наконец вспомнить, что еще давным-давно он взял за правило избегать всеми силами подобных затруднений, а в Бродхерсте поклялся к тому же в душе, что перестанет волноваться за Чину Уоррик, как только доставит ее к месту назначения.

Конечно, никто не мог предвидеть всех трудностей, с которыми пришлось столкнуться ему сразу же после того, как его корабль вошел в сингапурский порт. Да и как мог он знать, что окажется таким идиотом, – нет, просто безумцем каким-то! – и угодит в своего рода ловушку, влюбившись в эту рыжую гордячку – главную причину и источник всех его невзгод?

Господи помилуй, Индонезия становится как будто все более неподходящим местом для такого человека, как Этан Бладуил! Он просто заболеет, если начнет испытывать сострадание по поводу всех злоключений, что выпали на долю Чины Уоррик. А между тем в ее распоряжении имеется фактически все, что может только пожелать юная девушка. И если бы его не ослепила алчность, он наверняка заметил бы это задолго до того, как стало уже слишком поздно.

Впрочем – гром и молния! – с чего он взял вдруг, что уже поздно изменить что-либо? Не все же потеряно! Он может получить десятки выгодных предложений из любого конца света. И если ничто не подведет его, то успеет еще выйти в море с юго-западными муссонами. Кто помешает ему хоть завтра отплыть, например, в Вампоа, чтобы оттуда с грузом чая на борту взять курс на родину – в Англию? Если же его команде покажется скучным плавание в вышеназванный порт, то почему бы не обратить свои взоры на Берег Слоновой Кости, где можно закупить в Абиджане кофе, чтобы перепродать его затем на весьма оживленных рынках...

– Этан!

Обернувшись, он тотчас забыл о детях, поскольку увидел, что Чина, выскочив из дома через открытую дверь на веранду, неслась стремительно в его сторону. Шагов ее не было слышно, сари развевалось от бега, и когда она оказалась в полосе лунного света, он с ужасом заметил страх в ее глазах и поспешил навстречу. Когда капитан приблизился к ней, она резко остановилась, и он, заключив ее мягко в объятия, ощутил внезапно, будто все вокруг исчезло и более не существует ничего, кроме теплоты ее тела, которое он прижимал к себе, и ее рук, коими она обхватила его шею.

Он целовал ее безумно, страстно, позабыв обо всем на свете и радуясь, словно тонущий человек, завидевший вдруг вдалеке спасительную полоску суши. Он чувствовал, как она дрожит и как открываются ее губы под его поцелуями. Испытываемое ими блаженство было столь велико, что они, потеряв всякое представление о реальном, не смогли бы сказать сами, сколь долго оно длилось... Но вот наконец Чина глубоко вздохнула и постаралась высвободиться из его объятий.

Этан в ту же секунду отпустил ее. Она, отступив на шаг, прижала к губам руки. Ее широко раскрытые глаза были полны тревоги и чего-то еще, как будто она поняла сейчас нечто такое, чего не хотела бы понимать. И она бы в ту же минуту убежала, если бы Этан не схватил ее крепко за плечи и не потребовал рассказать ему, что ее так напугало.

Несколько мгновений она смотрела на него непонимающим взглядом, а потом судорожно вздохнула.

– Это... это рубашки, которые на тех людях, что только что вошли!

– Какие рубашки? И что за люди?

Сжав ладони, чтобы унять дрожь, Чина попыталась ответить как можно спокойнее и вразумительнее:

– Рубашки, в которых пришли телохранители. Они из черного шелка, и на рукаве у них вышита желтая хризантема.

– Так что, один из гостей заявился сюда в сопровождении телохранителей? – спросил Этан. Хотя он прекрасно знал, что иметь телохранителей – обычное дело для состоятельных китайцев, все же ему показалось странным, что кто-то взял с собой охрану, отправившись на неофициальный прием, ибо в обществе считалось дурным тоном предполагать, что хозяин дома не обеспечивает своим гостям полной безопасности. – Так кто же это были, Чина? Вы знаете их? Полагаю, что это китайцы?

Она кивнула утвердительно.

– У меня нет ни малейшего представления о том, кто они, но это те самые люди, которые напали на меня возле « Райфлз-отеля».

На минуту воцарилось молчание. Потом, придя в себя после услышанного, Этан произнес:

– Всемогущий Бог! А вы уверены в этом?

– Конечно, уверена! Да и почему бы не быть мне уверенной? Я успела о них уже почти забыть, но теперь, когда увидела их снова, вспомнила очень ясно эти самые эмблемы на рукаве.

– В таком случае мне лучше взглянуть на эту публику самому. Подождите меня здесь.

Этан удалился, прежде чем Чина успела ответить. Сжав на груди руки, она смотрела, как он широкими шагами входит в дом, и чувствовала при этом самое настоящее облегчение. В конце концов она была права, когда обратилась к Этану за помощью. В данный момент для нее не имело значения, что он человек бесчестный, способный на все и занимавшийся к тому же шантажом в отношении ее семьи. Главное, в другом он один знает, что следует делать в подобной ситуации, когда ее мать и брат принимают в доме людей, которые не так давно напали на нее.

Чина поежилась. Разумеется, Этан поступил правильно, поцеловав ее, потому что от страха она чуть было не впала в истерику. Но поскольку ей не доводилось еще ни разу целоваться вот так, она не должна делать из происшедшего поспешных выводов или позволять себе слишком долго раздумывать о том, в силу каких обстоятельств она не нашла ничего предосудительного в мимолетной их близости или почему, находясь в его объятиях, она почувствовала нечто большее, чем просто успокоение.

На каменную ступень перед ней скользнула тень. Чина подняла голову и увидела на веранде Этана, который шел к ней. Ее сердце забилось в волнении. К удивлению Чины, в серьезном выражении лица капитана проглядывало скорее замешательство, чем гнев.

Может быть, он ей не поверил? Но она ничуть не сомневалась в том, что была права!

– Вы их видели? – произнесла она с замиранием сердца.

Этан кивнул без слов, и она внезапно поняла, что он в данный момент просто слишком сосредоточен на своих мыслях.

– Каково ваше мнение? – спросила она настойчиво. – Вы их узнали?

– Нет.

– Но вы ведь ожидали увидеть кого-то, кто вам знаком? Этан улыбнулся через силу.

– Боюсь, что вы весьма точно читаете мои мысли.

– А кого вы думали увидеть там? – не унималась она и была чрезвычайно удивлена ответом Этана.

– Я думал, что они пришли с неким высокопоставленным лицом по имени Ванг Тох Чен Арн. Это мандарин из Тяньцзиня, который, смею сказать, почти так же могуществен, как сами маньчжурские правители Поднебесной, и к тому же гораздо хитрее и коварнее, чем они. Хотя ему и принадлежат бесчисленные предприятия по производству шелка, разбросанные по всему Срединному царству, он наверняка испытывает волчий аппетит по отношению к бадаянскому шелку. Я уверен, что он уже сговорился с вашим братом о поставке ему, Ванг Тоху, крупной партии этого товара. Вы что-нибудь слышали об этом?

Чина покачала головой.

– Ну и хорошо, что не слышали, – подвел итог Этан. – Для меня немалое облегчение узнать, что эти телохранители не у него на службе, а значит, не он приказал напасть на вас с Нэппи.

– А вы предполагали именно это?

Этан оперся руками о балюстраду террасы и начал смотреть в темноту. Вечерний воздух был наполнен благоуханием цветущих миндальных деревьев, смешанным с непередаваемым ароматом духов Чины. Бесчисленные звезды мерцали на темном небе, а возле вершины бадаянского вулкана повисла растущая луна. Ее чистый белый свет падал на тщательно ухоженный газон неподалеку от крыльца и, казалось, осыпал его серебряной пылью, очень похожей на снежную изморозь английской зимы.

В общем, стояла чудесная ночь, звуковым фоном которой служил доносившийся издалека приглушенный рокочущий шум морского прибоя. Этан вглядывался в сад с завидным упорством, понимая, что туда смотреть безопаснее, чем на Чину, которая, до боли желанная, стояла тихо рядом с ним.

Он не стал отвечать на ее вопрос прямо, лишь произнес чуть погодя:

– Много лет назад я лишился «Звезды лотоса» из-за непредвиденной задержки, не позволившей мне вовремя прибыть в Коулун. Китайские военные суда, воспользовавшись этим, успели подняться вверх по Жемчужной реке и захватили нас, что называется, врасплох. Я признаю, что сам во всем виноват, поскольку отказывался верить, что они преследуют меня буквально по пятам. Когда же мне стало ясно, что заблуждался, было уже поздно: пара китайских кораблей устроила нам засаду, и в итоге мы остались ни с чем.

Наверняка этот Этан сдал свои позиции не без борьбы, подумала Чина и сама удивилась, почему не испытывает в связи со всем этим ни малейших признаков гнева, хотя он действовал тогда в нарушение закона, ибо, как ей было хорошо известно, на его корабле находился груз опиума. И более того, она не сомневалась в том, что, пытаясь избежать ареста, капитан Бладуил, несомненно, перебил или ранил множество китайских моряков, вся вина которых состояла лишь в том, что они пытались воспрепятствовать контрабандной торговле таким опасным наркотиком.

– Задержка же произошла исключительно из-за Ванг Тох Чен Арна, который настаивал на том, чтобы мы повременили немного с отплытием, – продолжал Этан после короткого раздумья, удивляясь тому, что Чина даже не пытается делать едких замечаний по ходу его рассказа. – Дело в том, что по соглашению, заключенному между нами, мы должны были перевозить только предназначавшийся ему груз, и хотя в трюмах и так уже почти не оставалось свободного места, он уговорил все же меня дождаться его баркасов с новой партией опиума из Мальвы. Я, кстати, и не возражал особенно, поскольку это должно было бы принести нам обоим довольно приличную сумму денег. И лишь позже мне стало известно, что Ванг Тох получил внушительный куш от только что назначенного наместника в Кантоне за то, что помог покончить с нами. Этот сановник, несомненно, знал о том, что военные корабли направляются в Гонконг, и хотел быть уверен, что «Звезде лотоса» не удастся от них ускользнуть.

Чина нахмурилась.

– Но зачем понадобилось все это наместнику? Мой отец говорил, что большинство чиновников, назначенных императором, предельно коррумпированны, а это значит, что они берут взятки от китайской гильдии купцов и, следовательно, смотрят сквозь пальцы на контрабандные операции с опиумом. Способствовав же захвату вашего корабля, наместник уменьшил тем самым свои собственные доходе. Почему он поступил так глупо?

– При других обстоятельствах это и в самом деле выглядело бы глупостью, поскольку он вроде бы действовал себе во вред, – согласился Этан. – Однако ему было предписано императорским указом пресечь контрабандную торговлю, и он бы просто-напросто потерял не только лицо, но и свой весьма высокий пост, если бы вдруг оказался не в состоянии справиться хотя бы с одним купцом, торгующим запрещенным товаром с Китаем.

– Таким образом, вы были выбраны в качестве жертвы, – заключила Чина и, глядя в вырисовывавшийся в лунном свете хищный профиль лица капитана, ощутила своего рода сожаление по поводу потери им своего судна. Было совершенно очевидно, что «Звезда лотоса» значила для него слишком много.

Разобравшись в своих чувствах, девушка пришла в замешательство, ибо она должна была бы лишь испытывать признательность к этим китайцам, решившим разделаться наконец с купцами, нелегально ввозившими в Китай опиум, или, иначе, совершавшими преступление, которого, по ее мнению, никак нельзя оправдать. К сожалению, торговля наркотиками не пострадала от войны с контрабандистами, хотя на ведение ее направлялись немалые суммы, и Чина не понаслышке знала, насколько коварно это клейкое коричневое вещество, так как многие старики в китайской общине на Бадаяне курили когда-то кальян, начиненный чертовым зельем.

– Наместник вовсе не собирался вызывать гнев у пресловутой гильдии купцов, – произнес Этан. – И потому решил направить свою энергию на борьбу с английскими и португальскими негоциантами. Как и все китайцы, он чувствовал здоровую ненависть к иностранцам и соответственно с огромным рвением занялся ими.

– Должно быть, Ванг Тох получил от него весьма солидное вознаграждение, с лихвой компенсировавшее потери, которые понес он в результате конфискации вашего корабля? – промолвила задумчиво Чина.

Заметив, как сжались челюсти Этана, она испугалась вспыхнувшего в нем бешеного гнева. Когда он заговорил, тон его голоса, однако, был ровным, хотя и исполненным горечи.

– О да, это была громадная сумма, разумеется. Когда же груз его был конфискован вместе с моим кораблем, он тут же заявил во всеуслышание, будто я, какой-то там варвар с ненавистного Запада, нанес ему оскорбление. Следуя принятой в Китае традиции, Ванг Тох назначил за мою голову приличное вознаграждение, но, разумеется, все это было всего лишь отлично разыгранный фарс, поскольку он только что положил в карман полученные от наместника деньги.

– И как же вам стало известно, что он вас предал?

– Ну, это долгая история, – сказал Этан, резко себя осадив. Понимая, что и так рассказал ей о своем прошлом слишком много, – значительно больше, чем кому-либо еще, – он заметил несколько грубовато: – Может быть, для нас сейчас важнее выяснить все же, кто совершил на вас нападение в Сингапуре?

– А что вы узнали, когда ходили в гостиную?

– Эти телохранители, чьи эмблемы вы разглядели, работают на купца по имени Це-Чин By из Шаньси.

– Этого не может быть! Це-Чин By был старым и испытанным другом моего отца. Он в течение многих лет поддерживал деловые отношения с нашей семьей и не имеет ничего общего с теми людьми, кто точит на кого-то зуб или способен выдать вас за вознаграждение тому же Ванг Тоху. Между прочим, у него так много денег, что он едва ли знает, что с ними делать. Потому-то он и держит охранников, он боится, что его возьмут в заложники ради выкупа. Ну зачем такому человеку, как он, нападать на меня или Нэппи?

– Я не знаю. Я ничего не слышал до сегодняшнего вечера об этом человеке, – признался Этан. Разумеется, нельзя исключать того, что трое телохранителей Це-Чин By были тайно завербованы неким лицом, чтобы нанести удар его старому врагу. Но кто же он, этот человек? Не похоже, чтобы им оказался Ванг Тох. Вряд ли он стал бы платить каким-то незнакомцам, которым он не мог особенно доверять, или организовывать нападение на Нэппи Кварлза и двух беззащитных женщин. Зачем ему это надо? Совсем ни к чему, если только он не решил пригрозить кому-то подобным образом.

Тот факт, что нападавшие носили легко узнаваемые туники, свидетельствовал о том, что они как раз таки и не состояли в охране Це-Чин By, а были просто-напросто переодетыми убийцами, которые облачились в униформу, чтобы сбить со следа преследователей. А это, в свою очередь, значило, что никто никогда так и не сможет обнаружить их, подумал мрачно Этан и почувствовал, как в груди у него поднимается волна безудержного гнева.

– Думаю, вам пора возвращаться к гостям, мисс Уоррик. Вы же в конце концов виновница торжества, и надо полагать, что ваши гости уже удивляются, куда же вы пропали.

– Не думаю, – проговорила Чина ледяным голосом, – что у вас есть право отсылать меня, не поставив в известность, что же вы намерены предпринять.

– Нет, почему же, у меня есть такое право, – ответил Этан не очень-то любезно. – Каким образом стану я выяснять в Сингапуре личности напавших на вас людей, это-то уж не должно вас касаться – во всяком случае, не больше, чем то, что скажет ваша матушка, когда узнает, что вы беседовали на веранде один на один с человеком моего пошиба.

– Может быть, вы уже привыкли к тому, что вас преследуют бандиты, капитан, но обо мне никак не скажешь такого, – заявила упрямо Чина. – Учитывая, что я невольно стала мишенью в конфликте между вами и некой не могущей быть упомянутой особой, с которой у вас в прошлом были какие-то темные делишки, вы сами должны признать, что в моей просьбе держать меня в курсе относительно ваших планов, связанных как-то со мной, нет ничего предосудительного. Ну а что касается вашего замечания, будто мне следует волноваться в основном из-за того, что нас могли видеть здесь вдвоем, а вовсе не из-за встречи с убийцами, то... – Она обратила на него испепеляющий взгляд. – Вы слишком уж задираете нос, сэр! Спокойной же ночи!

Повернувшись к нему спиной и злобно шелестя шелками, Чина пересекла веранду, и Этану оставалось только глядеть, как за ней задвинулись занавески, закрывавшие дверной проем. Через некоторое время он в задумчивости спустился в сад, совершенно не заметив – просто-напросто забыв об их существовании – двоих детей, которые затаились в тени ближайшего дерева.

– Брэндон, как ты думаешь, что все это значит? – прошептала Филиппа, как только они остались одни. Хотя она и не поняла большей части того, что произошло между высоким мужчиной и ее обожаемой сестричкой, выражение лица капитана ужаснуло ее.

Брэндон, который понял вполне достаточно, чтобы прийти к заключению, что в Сингапуре на Чину напали какие-то люди и что это было следствием каких-то поступков Этана Бладуила, засунул руки в карманы.

– Я не знаю, – сказал он беспомощно и страстно, ото всей души возжелал, чтобы его отец еще был жив, потому что уж он-то наверняка бы знал, что делать в такой ситуации.

– Ты думаешь, он бил Чину? Я слышала, как Дэймон говорил, что он дурной человек!

Брэндон энергично затряс головой еще до того, как Филиппа до конца договорила свой вопрос.

– Я так не думаю! Как могло случиться такое, если он целовал ее? Здесь что-то другое. Наверное, все дело в этом Ванг Тохе. Пошли.

– Куда же мы идем? – спросила Филиппа с замиранием сердца, ковыляя за ним по дорожке, ведущей вовсе не к дальнему крылу дома, где находились их спальни, а к восточному портику, где располагался личный кабинет Дэймона. – Что ты собираешься делать?

– Я еще не знаю, – ответил Брэндон, и на лице его появилось выражение, которое любой, знавший его отца или деда, узнал бы без труда. – Я еще не знаю, но уже думаю кое о чем!

Глава 14

Раджид Али вышел с умиротворенным выражением лица из дверей прибрежного притона и встретил Нэппи, поджидавшего его в тени стоявшей неподалеку смоковницы. Не произнося ни слова, двое мужчин двинулись вдоль набережной в южном направлении, совершенно не обращая внимания на сновавших вокруг портовых рабочих, рикшей и пешеходов, которые с криками и тычками прокладывали себе дорогу по запруженным толпой улицам.

Утро выдалось ясное, однако днем небо затянуло облаками, и вдалеке уже слышались угрожающие раскаты грома. Все говорило о том, что скоро начнется сильный ливень. И лишь отдаленные малайзийские горы все еще освещались лучами солнца. Ветер крепчал. Внезапно сильный порыв качнул стоявшие на якоре корабли, и те в ответ заскрипели и застонали всеми своими мачтами и блоками. Другой порыв взбаламутил спокойную воду и взметнул длинные полы одеяния Раджида.

Приятели повернули на широкую, обсаженную пальмами улицу, которая вела к коралловому дому.

– Я не смог ничего узнать, – произнес наконец Раджид мрачно. – О Аллах, да они же все просто тупые собаки!

Лицо Нэппи посерьезнело.

– Капитан будет недоволен, если мы снова, в которой уже раз, придем к нему с пустыми руками.

– Я им предлагал царское вознаграждение. Но если они и вправду ничего не знают, то от них трудно ожидать каких-либо откровений – даже за деньги!

– А я так надеялся, что ты узнаешь хоть что-нибудь! – признался Нэппи горестно. – Хоть самую малость, которая смогла бы навести капитана Этана на след!

– Иншалла! – пожал плечами Раджид. – Все в руках Господа, который один решит, должны быть они пойманы или нет.

Нэппи фыркнул.

– Судя по тому, как действует он, этот твой Бог, в действительности все в руках Этана Бладуила и больше никого! Что-то он стал подозрительно любопытен, наш капитан! – Нэппи начал ожесточенно отмахиваться от москитов, которые кружили тучей вокруг его головы. – Он вовсе не был таким, когда все это только случилось.

– Ты прав, – согласился Раджид, ибо до этого у него еще ни разу не было случая видеть, чтобы капитан так настойчиво добивался раскрытия заведомо безнадежного дела. Молодые люди, которые напали на Нэппи Кварлза и двух англичанок, давно уже, без сомнения, растворились где-нибудь на многолюдных улицах Кантона, и теперь их никак не найти. Что же касается телохранителей Це-Чин By, то от них не будет никакого проку: он, Раджид, – араб, и они по этой причине все равно ничего не расскажут ему. И, ко всему прочему, и он, и капитан слишком долго отсутствовали в Сингапуре и потому не сумеют нанять шпионов, способных обследовать все притоны и к тому же заслуживающих доверия.

Раджиду хотелось бы убедить как-нибудь капитана в безнадежности всех этих поисков. Но на того напало какое-то странное умопомешательство, которое началась пару дней назад, после возвращения его с уорриковского острова, и он не желал ничего слушать. Да простит его Аллах! В данном случае он вел себя, как упрямый осел, и пока что-то не видно было ни малейшей надежды уговорить его одуматься.

– О, мистер Кварлз!.. Раджид!.. Какая приятная неожиданность!

В первый момент ни Нэппи, ни сосредоточенный на своих мыслях Раджид не узнали английскую леди, одетую в светло-желтое платье, ибо ее лицо было скрыто под огромной шляпой с опущенными полями и неумеренно пышными искусственными цветами. Когда же она наклонила кокетливо голову, Нэппи издал тяжелый вздох, который ему пришлось спешно скрывать за энергичным покашливанием.

– Добрый день, миссис Клэйтон! Я думал, что вы уже давно плывете себе в Индию на «Стинграфе».

– Я отправляюсь завтра вечером, – ответила Джулия весело и посмотрела на Нэппи со значительным интересом. – Насколько я знаю, капитан Бладуил поселился теперь в Сингапуре в собственном доме.

– Так оно и есть. Мы называем этот дом коралловым. Он…

Заметив предостерегающий жест Раджида, Нэппи тут же умолк, но затем решил, что бессмысленно скрывать от Джулии Клэйтон то, что она уже и так наверняка знает. Кроме того, вряд ли она окажется так глупа, что захочет нанести визит капитану, который ясно дал ей понять, что она его не интересует.

Но у Джулии Клэйтон на уме было как раз это самое намерение, поскольку она относилась к тем женщинам, которые не приемлют в применении к себе такого понятия, как «нет». Лучезарно улыбаясь, она объявила, что будет счастлива сказать капитану Бладуилу последнее прости перед тем, как навсегда покинуть Сингапур, и спросила, не станет ли Нэппи возражать против того, чтобы проводить ее к нему.

Раджид начал бормотать какие-то арабские ругательства, ну а Нэппи, покачав головой, принялся со сконфуженным видом поправлять свою повязку на глазу.

– Нет-нет, миссис Клэйтон, вам не следует там появляться.

Джулия сжала губы.

– Почему?

– Ну, потому, что коралловый дом до этого служил.... э-э-э... Я хочу сказать, что в нем не следует принимать женщин, а тем более белых... То есть, если вы меня правильно понимаете...

Джулия отмела все его опасения беззаботным смехом.

– О, я уверена, что тут не о чем беспокоиться! Завтра в Сингапуре меня уже не будет, и мне наплевать, как станут потом судачить обо мне местные жители. Какое это имеет значение, если я их больше никогда не увижу?

Нэппи не нашелся, что на это ответить. Проблема заключалась не в том, что кто-то начнет судачить о Джулии Клэйтон, посетившей дом капитана Бладуила, а в самом капитане, который, с головой уйдя в свои дела, вряд ли примет ее с особой радостью. Он пребывал в таком настроении, что настойчивость Джулии, по мнению Нэппи, не сулила ей ничего хорошего.

– Я взяла с собой служанку, – заявила, кладя конец всем сомнениям Джулия, и показала на толстую малайзийку, которая следовала за ней на приличном расстоянии, – так что вам не надо беспокоиться о том, что меня некому сопровождать.

Раджид проворчал что-то неодобрительное и грубо отвернулся в сторону, а Нэппи только глубоко вздохнул. Ну кто посмеет поступить неучтиво по отношению к женщине, тем более если она способна закатить скандал, коль скоро желания ее не будут исполнены?

– Что ж, пойдемте, – прорычал он и crpacjfio пожелал, чтобы злость капитана обрушилась лишь на миссис Клэйтон, а вовсе не на его ни в чем не повинную голову.

Джулия, улыбнувшись с триумфом, весело зашагала рядом с ним. Пять дней изнурительной жары и невыносимой скуки убедили ее в том, что она совершила ужасную ошибку, покинув Англию, чтобы поглядеть на мир, ибо ничто здесь ни в малейшей степени не оправдывало ее радужных надежд. Сингапур был жарким, грязным и до предела скучным городом, и к тому же ее продолжало грызть сознание того, что Этан изменил свое первоначальное решение увезти ее отсюда. Оказаться в чужой стране без всякой надежды найти мужчину, который бы пожелал улучшить условия ее существования, – это не очень-то приятно. И когда Джулия проснулась сегодня утром в своей комнатушке и стала прислушиваться к барабанящему по крыше нескончаемому дождю, то просто впала в неистовство. Она ни за что – ни за что на свете! – не поплывет в Индию на борту «Стинграфа». Какого черта покидать ей одну отвратительную сырую дыру ради того, чтобы поселиться в другой, не менее отвратительной?

Разумеется, Джулия вовсе не собиралась возвращаться в Англию и слушать вокруг себя разные грязные сплетни, которые наверняка начались после ее аферы с Чарльзом Пинкертоном. Она успела уже побывать в любовницах у множества мужчин, но ее красота и обаяние оказались бессильны поднять ее на более высокую ступень социальной лестницы или обеспечить ей ту роскошную жизнь, о которой она страстно мечтала. И почему бы ей не воспользоваться своим искусством обольщения здесь, в Сингапуре, и не вскружить голову хотя бы тому же Этану Бладуилу, вместо того чтобы начинать все сначала в Калькутте, где ее шансы наверняка будут еще меньше?

– Вот мы и пришли, миссис Клэйтон. Это коралловый дом.

Отворив кованые ворота, Нэппи пропустил ее вперед, тогда как Раджид испарился без слов еще за углом.

– Капитана может и не быть дома, – предупредил стюард, берясь за дверной молоток.

– Ничего, я могу и подождать.

– Этого я больше всего и боялся, – пробормотал Нэппи сквозь зубы и начал молиться, чтобы Лал Шри оказался достаточно умен и не пропустил ее в дом. Но, к сожалению, дверь открыл не Лал Шри, а капитан Бладуил собственной персоной, и на руках у него при этом лежала маленькая Джем Уоррик.

– Что случилось, Пиаже? – спросил он, думая, что это врач, который только что покинул его дом и, вероятно, что-то забыл. При виде Джулии Клэйтон, стоявшей на ступеньках крыльца, брови его резко сдвинулись. Нэппи, глядя на них обоих, едва не расхохотался. У Джулии было ошарашенное выражение лица, а ребенок между тем энергично теребил волосы капитана и дергал его за ворот рубашки.

– О, Этан, – произнесла она наконец, придя в себя, и проскользнула в дверь, – какое очаровательное дитя! Это ваше?

– Моя дорогая Джулия, что за нелепое предположение! – сказал Этан и бросил на стюарда сердитый, недовольный взгляд.

– Миссис Клэйтон пришла сказать до свидания, – поспешил объяснить Нэппи. – Она уезжает завтра с отливом. Мы встретили ее на улице, и она попросила проводить ее к вам. Кстати, Раджид не смог сегодня ничего раскопать.

Джулия заметила, как на лице Этана промелькнуло раздражение, и начала с интересом строить догадки по поводу данного Раджиду поручения. Чтобы скрыть свое любопытство от проницательных глаз Этана, она, наклонив голову, стала разглядывать ребенка.

– А как насчет тебя, Нэппи?

– У меня тоже ничего, капитан. У всех в этом городе как будто отшибло память. Не помогают даже деньги.

– Понимаю.

Что-то нервозное было в этом коротком ответе, и Джулия принялась спешно подыскивать слова, которые могли бы разрядить напряженность, повисшую в элегантной прихожей.

– Но если ребенок не ваш, – промолвила она чуть погодя, – откуда же он здесь взялся?

– С Бадаяна.

Джулия уставилась в недоумении на Этана и увидела, что он смотрит на нее с явным, хотя и мрачноватым, юмором, словно ему доставляет удовольствие разыгрывать ее, чтобы дать тем самым выход своему раздражению.

– Откуда? С Бадаяна? Боюсь, что мне не совсем понятно.

– Ее зовут Джем Уоррик, – решил помочь делу Нэппи, указывая на ребенка своим шишковатым пальцем.

– Уоррик? – Глаза Джулии расширились. – Как может быть она Уоррик? Она же китаянка!

– Она сводная сестра мисс Чины, – пояснил Нэппи, опасаясь, что капитан не сумеет ответить Джулии в учтивой, как то положено, манере. – Мы тут за ней присматриваем. Она заболела.

– Да-да, я вижу, она ужасно худенькая. Но почему же она здесь, а не на плантации «Царево колесо», вместе со своей семьей?

Выслушав объяснения Нэппи, она заглянула украдкой в лицо Этана. Как могло случиться, что Чина Уоррик убедила его взять ребенка в свой дом?

– Моя дорогая Джулия, если бы Чина не оставила ребенка здесь, то ей пришлось бы бросить его на улице. – Очевидно, Этан прочитал ее мысли, которые, судя по выражению лица капитана, весьма забавляли его. – Я могу быть неразборчивым в средствах искателем приключений, но никогда не возьму на душу грех, обрекая на страдание милое дитя, если таковое появится у меня.

– А что же будет с девочкой, если мать Чины не пожелает видеть ее на своей плантации? – спросила Джулия. – Какое ужасное будущее ожидает в таком случае это прелестное существо! Насколько я понимаю, все упирается в спесь этой женщины, не так ли?

– Мисс Чина еще не решила, как поступить с этим ребенком, – заметил Нэппи с грустью. – Девочку нельзя оставить здесь и в то же время бессмысленно возвращать в деревню, откуда ее забрали.

– Что бы мисс Уоррик ни решила с ней делать, пусть она это делает побыстрее, – проговорил Этан отрывисто. – У меня нет желания превращать мой дом в приют для подкидышей.

– А почему бы вам не позволить мне взять ее к себе? – предложила Джулия импульсивно.

Оба мужчины посмотрели на нее удивленно.

– Что в этом такого? – продолжала, волнуясь, Джулия. – Я снимаю комнаты на Джейлангроуд, и она может оставаться со мной до тех пор, пока Чина не найдет ей подходящего дома.

– Но вы, как мне кажется, отбываете в Индию? – напомнил ей Этан с понимающей улыбкой.

Джулия энергично покачала головой.

– Я уже решила не ехать. Из того, что я слышала, мне стало ясно, что там не лучше, чем здесь. И даже жарче в это время года. Ну так что, вы позволяете мне взять ее к себе или нет? – Ее саму удивило, насколько важным для нее стал вдруг ответ на вопрос, доверят ей ребенка или нет. И она еще толком не понимала, почему. Возможно, ребенок оправдывал ее решение остаться в Сингапуре, а может, и потому, что, покопавшись в своих чувствах более глубоко, она поняла, что ею в данном случае движет не только эгоистичный интерес. Джулия Клэйтон, амбициозная красавица, которая яростно прокладывала себе путь из нищеты своего шеффилдского детства в блестящие гостиные Лондона, вдруг почувствовала, что совершенно покорена парой улыбчивых детских глаз.

– Мне думается, что в этом нет ничего плохого, – произнес Этан после некоторой паузы. – При условии, конечно, что у мисс Уоррик также не будет возражений.

– Скорее всего их не будет, – сказала Джулия сдержанно.

– Господи помилуй, вот и другая! – раздался голос из дверного проема. – И где, черт возьми, ты их находишь?

Никто не заметил, что входная дверь осталась открытой и в ней обрисовалась могучая фигура человека с ухмыляющейся физиономией и копной непослушных светлых волос на голове, который весьма заинтересованно наблюдал за разворачивавшейся в прихожей сценой.

– Никак не могу понять, Бладуил, что это заставляет женщин прямо-таки толпиться возле тебя? – пожаловался Тилер Крю, просачиваясь внутрь. – Я исходил этот город вдоль и поперек множество раз, и ни разу мне не посчастливилось встретить такую прелестницу.

– Возможно, ты ходил не той дорогой, Тилер, – промолвил Этан спокойно, однако что-то в его тоне заставило капитана Крю насторожиться и сделать паузу.

Господь всемогущий, как оказался молодой Бладуил в столь пикантном положении? Уж наверняка не из-за леди, которая смотрит на него с такой тоской в глазах. Она, конечно, не такая хорошенькая, как первая, – Уоррик, кажется? – но темперамент у нее гораздо живее, чем у той, если он правильно понял значение ее взглядов.

К сожалению, Тилер не имел возможности оказать ей должное внимание, поскольку что-то в жестких чертах Этана Бладуила говорило о том, что настроение его может очень скоро измениться и к тому же в худшую сторону. И зная этот взгляд слишком хорошо, он решил взять инициативу в свои руки и лукаво предположил, что со стороны миссис Клэйтон будет мудро как можно скорее покинуть дом, прежде чем слуги начнут по ее поводу сплетничать.

Джулия была чрезвычайно счастлива улизнуть побыстрее вместе с ребенком, и Нэппй, сразу же оценив в уме все выгоды такого решения, торопливо проводил ее через двор. Тилер между тем последовал за Этаном в его кабинет и, не церемонясь, потребовал объяснений. Прекрасно понимая, что в данном случае речь шла вовсе не о хорошенькой даме или о девочке-китаянке, он тем не менее был совершенно не подготовлен к тому, что Этан обрушит на его голову волнующий рассказ о нападении, которое было совершено на Чину Уоррик и его стюарда тотчас же после прибытия в Сингапур.

– Ты думаешь, здесь замешан Це-Чин By? – спросил он, когда Этан закончил свое повествование.

– Нет. Я более склонен полагать, что преступники просто использовали его эмблемы для маскировки, но, не переговорив с его охранниками, я не могу быть в этом уверен.

– Между прочим, вполне возможно, что именно Це-Чин By отдал приказ о нападении, – задумчиво произнес Тилер, ковыряя в зубах своим крисом – малайским кинжалом со змеевидным изгибом лезвия, который он постоянно носил с собой. – Впрочем, нельзя исключать и того, что он и не собирался причинять неприятности тебе или этой уорриковской девчонке. Но кто может знать наверняка, о чем думают эти желтокожие прохвосты? Ты должен разыскать самих нападавших, а иначе никогда ничего не узнаешь.

– Я послал своих людей, чтобы они прочесали город, но все без толку. Раджид побывал даже в кампонгах сразу же после того, как все произошло.

– И что же?

Этан беспокойно зашевелился.

– Ничего. Те подонки как будто испарились с лица земли, что в конце концов меня не удивляет. Проклятие! До тех пор, пока я не доберусь до людей Це-Чин By, у меня будут связаны руки.

– Для того же, чтобы добраться до них; тебе потребуются шпионы, – указал ему Тилер. – А посему можешь полностью располагать мною.

Этан с минуту смотрел на него в молчании.

– И ты в самом деле в состоянии оказать мне помощь, Тилер?

– Отбрось все сомнения! – ответил великан ухмыляясь. – У меня есть друг в Обществе скотопромышленников, который кое-что мне должен. У этих людей есть глаза и уши в каждом доме в черте города. Если нападение – дело рук Це-Чин By, они обязательно это узнают. А кстати, у тебя осталось еще то бренди, которое мы пили в прошлый раз? Я просто умираю от жажды.

Этан встал и с готовностью налил ему стакан.

– А что ты потребуешь взамен? – поинтересовался он, прекрасно понимая, что Тилер Крю вовсе не тот человек, который оказывает услуги просто из симпатии к ближнему. И затем, вспомнив об их последней сделке, добавил: – Должен тебя предупредить, в данный момент я весьма ограничен в средствах.

К удивлению Этана, условия Тилера были весьма просты.

– Я бы хотел, – проговорил Тилер после хорошего глотка из стакана, – чтобы ты поближе познакомил меня с этой красавицей, которую так бесцеремонно выпроваживал из дома, когда я пришел. Или у тебя есть еще и другие? Может, мне не стоит торопиться с выбором?

– Другие?

– Ну да, другие! Дважды я прихожу к тебе в дом и дважды застаю тебя в драматических выяснениях отношений с какими-то феерическими красавицами, которых я никогда раньше здесь не видел!

– Уверяю тебя, что нет никаких других. Тилер ухмыльнулся.

– Ну, хорошо. Мне показалось, что темноволосая дама больше в моем вкусе, и к тому же ты, наверное, помнишь, что я предпочитаю высоких. Разумеется, хорошеньких. Не могу сказать, что разглядел как следует Чину Уоррик с головы до ног. Но если она похожа на своего отца или деда, – добавил он задумчиво, – то она должна быть более жесткой, чем кажется с первого взгляда. У всех этих Уорриков отвратительный характер, и к тому же они горды, как дьяволы. Конечно, их всех отличает безупречная честность, что трудно ожидать от людей, имеющих такое сочетание, как она. Или имевших.

– Имевших? – спросил Этан с интересом. Тилер кивнул.

– Полагаю, что со времени смерти Рэйса Уоррика дела их пошли не лучшим образом. Нельзя сказать, что это меня удивляет, потому что этот выскочка, приемный сын Рэйса, просто сорит деньгами... Однако замечательный напиток. Ты не нальешь мне еще стаканчик?.. Благодарю тебя. Так о чем бишь я?

– Ты взвешивал достоинства Джулии Клэйтон, женщины, которой хочешь быть представленным, – ответил Этан обнадеживающе.

Капитан Крю на минуту задумался, потом сказал:

– Надеюсь, что она будет моей.

– Имей в виду, что она может быть опасна, – предупредил его Этан.

– Тем лучше. – Тилер по-волчьи оскалился. – Я люблю женщин, в которых чувствуется вызов. – Наклонившись вперед, он прошептал театральным шепотом, отчего в лицо Этана ударил запах перегара: – Обещай мне помочь, старый друг, и шпион окажется в Шаньси уже к завтрашнему вечеру.

Поскольку капитан Крю был человеком слова, то шпион действительно прибыл в указанный пункт, однако беседа его с людьми из личной охраны Це-Чин By Ничего не дала. Телохранители подняли шпиона на смех, когда он предположил, что кто-то из их рядов оказался столь бесчестен, что принял вознаграждение, и за что же? За то, чтобы напасть на двух беззащитных женщин и старого одноглазого человека.

– Боюсь, что тебе придется им поверить, – пришел к заключению Тилер Крю, встретившись с Этаном несколькими днями позже на нижней террасе кораллового дома. – Ведь это дело чести, ты же понимаешь. Даже мысль о получении взятки им отвратительна. Я узнал также, что дедушка Це-Чин By учил Кингстона Уоррика китайскому языку. Он был одним из первых европейцев, которые изучали этот язык, тебе это известно? Трудно найти более прочные связи, нежели те, которые существуют между Уорриками и семейством Це-Чин By. Ты можешь назвать это даже дружбой, хотя и трудно предположить нечто подобное между европейцами и этими проклятыми подозрительными азиатами.

Этан поднялся и прошел в конец террасы. Постояв там некоторое время молча, он сказал уже с ожесточенным выражением лица:

– Таким образом, мы никогда не узнаем, кто же организовал все это. Дьявол меня побери, кажется, у меня в таком случае не остается другого выбора!

Лал Шри, вошедший в этот момент на террасу, чтобы объявить своему господину, что ужин подан, был немедленно и грубо выпровожен с целым ворохом непонятных указаний. Тилер Крю, совершенно сбитый с толку грубостью Этана, потребовал объяснить ему, что, черт возьми, все это значит. Когда же слова его были просто-напросто проигнорированы, он, потеряв терпение, пригрозил применить физическую силу, если Этан по-прежнему будет отмалчиваться.

– Кажется, ты уже применял однажды свою силу, помнишь, Тилер? – произнес Этан спокойно.

Разбушевавшийся капитан состроил гримасу.

– Конечно, помню. Это стоило мне нескольких сломанных ребер.

– Не говоря уже о сломанном носе, – дополнил Этан без тени сочувствия. – В общем, ты получил тогда по заслугам, ибо пытался вскрыть мой сейф и утащить оттуда серебряные слитки.

– Ты был пьян, – напомнил ему Тилер, – и отправился спать в объятия этой прелестной персидской шлюхи, – Господи, как же ее звали? Большие черные глаза и губки, как рубины. Я даже представить себе не мог, что ты проснешься и к тому же будешь еще в состоянии напасть на меня.

– И жестоко избить.

– Что было, то было, – согласился Тилер с хмурым видом.

На губах Этана появилось подобие улыбки, напряженное выражение спало с его лица, и он сказал мягко:

– Я собираюсь поехать на Бадаян, Тилер, сразу же после того, как напишу письмо одному своему другу в Джакарте, которому я оказал когда-то некую услугу.

– Но почему ты решил вдруг вновь посетить этот остров?

– Видишь ли, я хотел бы покончить с одним делом, начавшимся очень давно, – туманно ответил Этан.

Тилер воздел руки.

– И снова ты говоришь загадками! Бледно-голубые глаза спокойно остановились на нем.

– Разве? На самом деле все очень просто. Желая отомстить мне за что-то, некто, с кем я, по-видимому, был связан когда-то, – кто же именно, этого я все еще не знаю толком, – затеял некую безжалостную игру против меня. При обычных обстоятельствах это не очень-то сильно обеспокоило бы меня, но этот некто решил бездумно впутать в эту историю невинную молодую женщину, и поскольку мне не удается' раскрыть, кто же именно преследует меня, я пришел к выводу, что в данный момент не могу быть уверенным в том, что сумею защитить ее от грозящей ей опасности.

– Как я понимаю, ты имеешь в виду уорриковскую дочь? Лицо Этана внезапно приняло отчужденное и загадочное выражение.

– Да, ее. Так ты сегодня возвращаешься домой, Тилер?

– Да вроде бы собирался.

– Ну, тогда ты окажешь мне большую услугу, если захватишь с собой мое письмо. – Не дожидаясь согласия Тилера, он широкими шагами вошел в дом и там быстро набросал короткую записку, в то время как Тилер нетерпеливо заглядывал ему через плечо. Вручив ему послание, Этан заметил, что, к сожалению, у него еще уйма дел и он просит прощения, что вынужден немедленно покинуть его. После этого он вышел из кабинета и громко позвал Лала Шри.

– Ну и нетерпеливый же гад! – пробормотал Тилер в пустой комнате и понадеялся только, что Этан не замыслил что-нибудь отчаянное, вроде похода в Шаньси и разборок с Це-Чин By.

Однако Этан Бладуил намеревался встретиться всего лишь с Дэймоном Уорриком и потому отправился на Бадаян на борту сампана, который нанял для него Лал Шри. Оказавшись на острове, он направился прямо к дому, однако на его стук в дверь ливрейный лакей ответил, что как это ни прискорбно, у молодого господина сейчас гости и его нельзя беспокоить.

– Приходите завтра, сэр. Уже поздно, и мы только что подали ужин. Так вы придете завтра, не правда ли? – Он попытался захлопнуть дверь, однако Этан не позволил ему это сделать, загородив ее своей мускулистой рукой. Его взгляд говорил вполне ясно, что лучше ему не перечить.

– Пожалуйста, передайте своему господину, что я отниму у него не больше четверти часа, – попросил Этан, и, несмотря на вежливость его тона, слуга в страхе поспешил прочь, оставив капитана одного на темной веранде. В саду шумели крыльями летучие лисицы и шелестела листвой бугенвиллея.

Вскоре в дверях появился Дэймон Уоррик. Лицо его выражало неприкрытую враждебность и подозрительность.

– В чем дело, Бладуил? Чего вы хотите? У меня в столовой делегация купцов из Макао, а вы в это время врываетесь в мой дом и угрожаете моему слуге!

– Я пришел за своими двумястами фунтов, – объявил Этан холодно, – и, предупреждаю вас, на этот раз без денег я не уйду.

В течение целой минуты на веранде царила напряженная тишина.

– Это что, угроза? – спросил наконец Дэймон.

– Считайте, как вам угодно. Дэймон постарался сдержать свой гнев.

– Но что заставляет вас думать, что у меня есть намерение... – Тут он осекся, потому что в саду за спиной широкоплечего капитана замелькали какие-то тени: два человека, нет, три, и все вооружены, и самый страшный среди них какой-то араб в развевающихся на ветру одеждах. У этого последнего в руке был кривой кинжал, лезвие которого угрожающе сверкало, отражая свет, падавший на траву из дверного проема.

Капитан Бладуил также вытащил из-за пояса пистолет.

– Так что? – спросил он мягко. – Вы собираетесь мне платить или нет?

– А если нет, вы меня застрелите? – выкрикнул с бравадой Дэймон.

Этан скривил рот.

– Вполне возможно.

В глазах Дэймона мелькнул страх. Он с трудом сдерживался, чтобы не двинуть дверью в ухмылявшуюся физиономию капитана. Этот человек блефует – иначе быть нелюжеч4 Разве посмеет кто-нибудь напасть на безоружного человека в его собственном доме? Никто! И даже Этан Бладуил со своими отпетыми бандитами не составляет в этом отношении исключения!

– Будьте вы прокляты, если у меня есть такая сумма денег! – прошипел Дэймон. Пот начал заливать ему глаза. – Плантация «Царево колесо» на грани банкротства!

– Я ожидал чего-то в этом роде, – заметил Этан, опуская пистолет. – Что же касается этого спектакля, то я просто не думал, что вышибу из вас признание каким-нибудь другим способом. Теперь отвечайте, как насчет наследства Чины? Вы и его растранжирили?

Дэймон посмотрел на него непонимающе.

– Наследство... Чины?..

– Да-да, – произнес капитан нетерпеливо, – не делайте из меня идиота. Ее отец не мог оставить все вам. Он должен был сделать какие-то распоряжения и относительно ее, а также Брэндона и Филиппы.

Лицо Дэймона налилось кровью.

– Но даже если он это и сделал, что из того? Что вы предлагаете?

– Я ничего не предлагаю. Однако всем известно, что вы довели плантацию до разорения в первые же месяцы после смерти вашего приемного отца. И чтобы как-то исправить положение, ваша мать придумала блестящий ход: вы начали развлекать клиентов на современный манер – предлагать им опиум, женщин, евнухов, все что угодно, – чтобы ублажить их и соответственно содрать с них более высокую плату за поставляемый им шелк. Весьма остроумно, ничего не скажешь! И для меня совершенно очевидно, что Чина не имеет ни малейшего представления о том, что вы вдвоем здесь творите.

– Ну и что? Уж не собираетесь ли вы рассказать ей? – проговорил с вызовом Дэймон.

Этан вспомнил глаза Чины Уоррик, когда она внезапно узнала, какое отношение имеет ее отец к маленькой Джем.

– Нет.

Ободренный ответом, Дэймон спросил:

– Так чего же вы хотите? Я серьезно сомневаюсь в том, что вы пришли сюда только ради того, чтобы раскритиковать мои деловые качества. И уж, конечно, вы никак не могли рассчитывать получить эти самые две сотни фунтов, если вам было известно, – а я думаю, что вы прекрасно осведомлены обо всем, – что я не в состоянии выплатить их вам даже под страхом смерти.

– Поверьте мне, если бы я действительно намеревался вас убить, то не стал бы тратить время на пустые угрозы. Я пришел узнать, оставил ли Рэйс Уоррик своим детям наследство или нет. А в случае Чины – и приданое.

Дэймон нервно сглотнул. Спокойные слова капитана моментально сокрушили всю его напускную уверенность. Теперь на веранде стоял неоперившийся юнец, неопытный, робкий, загнанный в угол.

– А вам какое дело? Вы что, пытаетесь меня шантажировать? – Дверная щеколда предостерегающе заскрежетала, когда он сжал ее побелевшей от напряжения рукой. – И вообще, при чем тут приданое Чины?

– Все очень просто. – Этан убрал пистолет за пояс, хотя его люди все еще стояли в угрожающих позах. – Я собираюсь получить приданое Чины, или наследство, если вам угодно, вместо тех двух сотен фунтов, которые вы мне должны. При условии, конечно, что вы не растранжирили его вместе со всем остальным состоянием.

– Нет, не растранжирил. По крайней мере не все. Но вы сами должны понимать, что для этого вам надо жениться на Чине!

– Я понимаю это, – ответил Этан, и внезапно тон его голоса стал совсем другим: не ласковым, не нежным, не ровным, а, по мнению Дэймона, каким-то нечеловеческим. – Можете быть спокойны, я досконально продумал все это. И уже вызвал из Джакарты одного моего знакомого, бывшего адвоката, чтобы он подготовил все необходимые бумаги. Как только он приедет, вы переведете приданое вашей сестры на мое имя, а я, в свою очередь, женюсь на ней.

Глава 15

Чина Уоррик с бледным от волнения лицом повернула свою лошадь на заросшую тропинку, ведущую от группы производственных цехов к скромному коттеджу, в котором жил Дарвин Стэпкайн. Над спящим островом только-только забрезжил душный рассвет, горы все еще были покрыты туманом, а ночные животные возвращались в свои норы. Бледно-желтая амазонка, в которую была одета Чина, успела уже покрыться пятнами пота на спине и плечах, перья на широкополой шляпе поникли, как увядшие цветы. Под глазами девушки темнели круги. Шиньон, сколотый второпях несколькими булавками, растрепался.

Дарвин пил кофе и делал заметки в своем блокноте, когда неожиданно раздался стук копыт о плотно утрамбованную землю, заставивший его выскочить на крыльцо как есть: босиком и в рубашке с короткими рукавами.

– Мисс Уоррик, что случилось? Что происходит? У вас в доме все в порядке?

Чина не знала, с чего начать свои объяснения, почему она прибыла сюда в такой спешке. Вскоре после полуночи ее разбудил звук взволнованных голосов, и когда она поняла, что он доносится из кабинета Дэймона, то тут же сбросила одеяло и отправилась разузнать, в чем дело. Дверь в кабинет оказалась приоткрытой, и девушка стала невольным свидетелем злых и грубых обвинений, которыми обменивались ее мать и брат. Не желая подслушивать, она пошла прочь, не выдав ничем своего присутствия, однако постоянное повторение одного и того же имени заставило ее застыть на месте, а потом на цыпочках вернуться обратно и прислушаться внимательнее к их беседе, которая повергла ее в настоящее смятение. Пока она стояла, ее губы сами собой шептали одно и то же слово – «нет».

– Я не выйду замуж за Этана Бладуила, – сказала Чина себе самой шепотом, когда вернулась в свою спальню. Лежа в постели, она вглядывалась в темноту широко открытыми глазами и все повторяла: – Не выйду, не выйду!

Для нее было совершенно очевидно, что ее мать уже решила все за нее и что Дэймон приготовился подписать все нужные бумаги, хотя это и не вызывало у него особой радости.

Чина поняла, что ее просто-напросто продавали, как рабыню или любой другой столь же малоценный товар. Продавали за две сотни фунтов человеку, который не отличался ни респектабельностью, ни добротой и к тому же скорее всего совершенно ее не любил. Ей было жутко даже вообразить себе жизнь в качестве жены Этана Бладуила, вынужденной делить дом с его, без сомнения, многочисленными любовницами и ждать, пока он будет плавать по всему свету в поисках приключений, находя развлечение в нарушении всех и всяческих законов просто потому, что ему так больше нравится.

«Я должна убежать!» – решила Чина, однако эта мысль наполнила ее настоящим ужасом, и она тут же поняла, что никуда не убежит. Никто на свете, даже тот же Этан Бладуил, не поможет ей на этот раз уехать с острова.

Она была убеждена в том, что он сделал предложение только потому, что Дэймон отказался заплатить ему две сотни фунтов, а сам он, как ей казалось, наверняка был столь неразборчив в средствах, что предварительно расспросил знакомых ее отца и узнал, что приданое Чины Уоррик составляет как раз эту сумму.

«Как мудро с его стороны прийти и предложить такую взаимовыгодную сделку», – думала Чина, ежась от возмущения и желая от всей души, чтобы они оказались лицом к лицу в этот самый момент: тогда бы она с превеликим удовольствием высказала ему все, что о нем думает. Правда, он лишь засмеялся бы в ответ, как всегда смеется надо всем, что она говорит, и отнесся бы к ней с равнодушным презрением взрослого, который обращается к испорченному, невыносимому ребенку. Она всегда была для него всего лишь вызывающей обузой, и он жестоко обижал ее своим постоянным отказом принимать ее всерьез.

Хоть и не хотелось ей того, Чина начала вдруг вспоминать, как поцеловал он ее тогда на веранде, а она, потрясенная сперва, ощутила затем ни с чем не сравнимое наслаждение, которого не знала еще никогда. Ее охватила буря эмоций. Происходящее с ней удивляло ее, но не пугало. Находясь в его объятиях, она испытала чувства, о существовании которых раньше даже не подозревала и которые поразили ее своей силой. И потом, может быть, несколько бесстыдно, она пыталась воспроизвести их, поднося к губам кончики пальцев и представляя, что это его губы.

То, что она думала о такой незначительной вещи, как поцелуй, а не о том, как сорвать планы капитана Этана Бладуила, еще больше рассердило ее. Опершись локтями на подоконник, она смотрела на залитый лунным светом двор. Легкий ветерок шевелил ее распущенные волосы. Тягостную тишину нарушали лишь журчание фонтана да шорох какого-то зверька – возможно, мангуста Ибн-Биби, любимца детей.

Она ни за что не покинет Бадаян. И никогда не выйдет замуж за Этана Бладуила, уж в этом-то она ничуточки не сомневалась! Но как защитить ей себя от капитана? Вот если бы она была уже замужем или, на худой конец, помолвлена с кем-нибудь, то Этан Бладуил не смог бы предъявить на нее права!

Неожиданно Чина застыла на месте, ее рот открылся от поразившей ее мысли. А почему бы и нет? Почему бы и не выйти замуж за кого-то еще? Хотя Этан Бладуил и мнит о себе черт знает что и похваляется, что имеет под своим началом людей, на самом деле он вовсе не Господь Бог и не в его силах заставить ее подчиняться ему во всем!

На губах Чины заиграла улыбка, и, покачав головой, она принялась строить планы.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Заботливые слова Дарвина вернули Чину к действительности. Она коротко рассмеялась, щеки ее запылали.

– Да, со мной все в порядке, Дарвин, – заверила она его. – Я пришла просить вас об одной услуге.

Если бы Дарвин был более наблюдательным, он наверняка бы заметил, что в ее смехе было что-то истеричное, но он ничего не видел, кроме сияния ее глаз, и чувствовал только страстную любовь, которая проникла к нему в самое сердце.

– Вы говорите об услуге с моей стороны? Разумеется, мисс Уоррик, я сделаю все, что бы вы ни пожелали! – произнёс он, беря ее руку в свою.

– Я хотела бы, – заявила Чина ясно и без колебаний, – чтобы вы на мне женились.

– Я?.. Прошу прощения...

У Чины появилось желание рассмеяться при виде ошарашенного взгляда Дарвина, однако она сдержалась, ибо времени у нее было в обрез: следовало как можно скорее, пока еще не проснулся никто из ее домочадцев и не обнаружил ее отсутствия, убедить его в неотложности дела, с которым она заявилась к нему.

– Давайте войдем внутрь и поговорим, – предложила Чина и, уже сама взяв его безвольную руку в свою, повела Дарвина в дом.

– О, у нас ничего не получится, – заключил он после того, как она познакомила его со сложившейся ситуацией:

– Нет, получится, – настаивала Чина. – Моя мать не сможет нам помешать: когда она обо всем узнает, то будет уже слишком поздно.

Чина устало вздохнула, потому что любое сомнение, высказанное Дарвином, только усугубляло ее собственную нерешительность. И тут же попыталась думать о капитане Бладуиле и о том, сколь доволен он собой сейчас.

Зубы у нее непроизвольно сжались при этом, и лицо ее приобрело поразительное сходство с портретом прадедушки, висевшим в гостиной. Глядя на нее, Дарвин вынужден был сдаться: он не мог дольше выносить этот безнадежный взгляд, и, кроме того, любовь заслонила от него все разумные доводы. Ему стало казаться, что и в самом деле самое важное в данный момент – это вырвать ее из грязных рук Этана Бладуила, а там черт с ними, со всеми последствиями!

– Очень хорошо, я согласен, – признал Дарвин свое поражение, и далее говорил в основном он один. Они немедленно отправятся в Сингапур, объявил важно молодой человек, и отыщут там преподобного Хьюберта Шалоне – единственного человека из всей немногочисленной компании сингапурских священников, способного обвенчать их без согласия Мальвины Уоррик.

– Он живет в Азии лет сорок, а то и больше, – объяснил Дарвин. – Может быть, не очень хорошо так говорить, но он несколько сдал с годами и иногда путается в вещах. Ему будет трудно растолковать, почему мы хотим пожениться так спешно.

– Я думаю, нам придется назвать ему вымышленные имена, – заметила Чина. – Лишь бы только из-за этого брак не оказался недействительным.

– Разумеется, не окажется, – заверил Дарвин. – Так и должны мы поступить. В этом случае брачная церемония не вызовет никаких пересудов, что, несомненно, случится, если преподобному отцу Шалоне станет известно ваше настоящее имя. И потом было бы лучше, чтобы ваша матушка узнала обо всем от нас, а не от первой же группы болтливых туземцев, которых доставит сюда пакетбот.

«Все это так просто, – думал он, – проще некуда». Но когда они с Чиной направились к пристани, его вновь одолели сомнения. Хотя Дарвин никому не признался бы в этом, и тем более Чине, он очень боялся Мальвину Уоррик. Десять лет своей жизни – можно сказать, половину – он прилагал неимоверные усилия, чтобы хоть как-то уберечь себя от ее острого языка и вспыльчивого характера, и знал лучше других, что Мальвина ни в грош не ставит никого и ничего, кроме Дэймона – своего первенца.

От отца Дарвин слышал историю Джона Гилкенни, скотопромышленника австралийского штата Новый Южный Уэльс, который был первой и единственной любовью двадцатилетней Мальвины Шеферд. Нежность и мягкость, коими наверняка обладала она в юности, навсегда оставили ее в тот самый день, когда его насмерть растоптал норовистый жеребец. Вскоре она покинула Австралию, дав себе зарок никогда туда, больше не возвращаться и захватив с собой только одно – зревшую в ее утробе новую жизнь, о чем и сама не знала. Впрочем, с ней были еще и прекрасные опалы, которые ее отец подарил ей к свадьбе, – редкие по расцветке самоцветы, добытые им собственноручно сорок лет тому назад и преподнесенные им в ту пору своей любимой жене, леди Делии Линвилл.

Прекрасная и умная Мальвина Гилкенни очень скоро сумела привлечь внимание совсем еще юного и чувствительного внука легендарного Кингстона Уоррика. И когда для нее стало очевидно, что она носит ребенка Джона Гилкенни, то тут же трезво и расчетливо решила вступить с молодым человеком в интимную связь, после чего убедила юнца, что это его дитя. Импульсивно и вопреки непреклонной воле своего больного отца Рэйс Уоррик сделал ей предложение.

Женитьба была большой ошибкой. Даже Рэйс, по уши влюбленный в грациозную, аристократическую красавицу, очень скоро пришел к такому выводу. Увидев только что появившееся на свет визгливое черноволосое создание, он сразу понял, что этот ребенок не может быть его. Осознанное им чудовищное коварство Мальвины заставило его бесповоротно забыть о своей любви к ней.

Что же касается ребенка, то Рэйс намеревался воспитать его как своего собственного, поскольку считал, что дети не отвечают за грехи родителей. Однако Дэймон вырастал сыном своей матери и, полностью отвергая заботы человека, который с готовностью назвал его своим сыном, всячески превозносил добродетели Джона Гилкенни, о котором Мальвина не уставала ему рассказывать.

Он рос испорченным и ленивым мальчиком, совершенно не обладавшим гордостью, честолюбием и неутомимостью Уорриков. Рэйс делал все возможное, чтобы хоть как-то приблизить к себе ребенка, – но лишь до тех пор, пока не родилась Чина. Рыжеволосая, зеленоглазая девочка, столь же веселая и полная жизненной силы, как и ее очаровательный малопочтенный прадедушка, просто души не чаяла в отце и, в свою очередь, была его любимицей. Уже в раннем возрасте в ней проявились качества, убедившие всех, что она унаследует упорство и амбиции мужской половины уорриковского клана.

Чина заполнила пустующее место в сердце Рэйса. Она усердно, с благоговением в сердце, трудилась, как может работать только ребенок, горячо любящий отца и стремящийся потому перенять его опыт. И отец, наблюдая все это, собирался передать ей бразды правления плантации «Царево колесо», когда для этого придет срок. Однако вмешалась Мальвина Уоррик. Осознав, что возлюбленному сыну грозит опасность лишиться наследства, она тут же повернула дело так, что ее дочь была отправлена в далекую Англию к дяде.

Это и многое другое Дарвин узнал, пока рос на Бадаяне, стараясь изо всех сил перенять искусство управления плантацией от своего ворчливого, но работящего отца. То, что происходило в семье Уорриков, не заботило юношу ни во время его пребывания в Англии, где он учился, ни после того, как он снова вернулся на Восток, чтобы пойти по стопам отца, уже лежавшего тогда на смертном одре. И так до тех пор, пока на остров не вернулась Чина Уоррик – несравненная красавица, ничего не подозревавшая о той несправедливости, которую учинила по отношению к ней мать, отослав ее так далеко.

Созерцая Чину теперь, когда она стояла рядом с ним, нетерпеливо ожидая появления «Темпуса», Дарвин чувствовал, как его буквально захлестывает волна любви к ней. Она не знала, на какое вероломство способна ее мать. Не знала, что Мальвина будет сражаться с остервенением кобры, если кто-нибудь представит вдруг собой угрозу благополучию ее возлюбленного Дэймона. Эта дама, пекущаяся лишь о своем сыночке, отнесется к женитьбе Дарвина Стэпкайна, вне сомнения, резко отрицательно, поскольку Этан Бладуил наверняка увез бы Чину с острова, тогда как Дарвин захочет остаться с ней здесь. Не исключено, что однажды он найдет в себе мужество сказать Мальвине то, о чем никому раньше не смел говорить: что Рэйс Уоррик непременно оставил бы плантацию за Чиной, если бы смерть не лишила его этой возможности, и что наследство Брэндона и Филиппы уже промотано, а полные когда-то сундуки пусты.

Дарвин прекрасно знал, сколь плохо обстоят финансовые дела Уорриков. Дэймон, не обладавший необходимыми деловыми качествами, выставил на аукционе владения Уорриков на Суматре и в Сингапуре, в то время как тиковая плантация к югу от Куала-Лумпура была уже продана тайно сэру Джошуа Боулзу. От огромной империи Кингстона Уоррика ничего не осталось, кроме самого острова и великолепного золотого шелка, который завоевал половину мира и который Дэймон продавал в какой-то лихорадочной спешке любому, кто предлагал за него хорошую цену, не заботясь при этом о том, есть ли на складе готовый товар. Но Чина не имела ни малейшего представления об этих вещах, и Дарвину было стыдно, что он не решился сказать ей об этом.

Солнце, поднявшись из-за горных вершин, развеяло утренний туман и повисло над неподвижным морем, отражаясь в воде, горячей, как расплавленный металл. И Дарвин, и Чина почувствовали облегчение, когда вдали обрисовался наконец контур «Темпуса» с туго натянутым парусом.

Хотя Дарвин и сам отлично справлялся с маленькой яхтой, тем не менее он настоял, чтобы вместе с ними поехал и Лам Тан, поскольку в противном случае Мальвина смогла бы спросить у того, куда подевался «Темпус».

Сидя молча на корме, Чина нервно постукивала по тиковой палубе каблучком своего ботинка для верховой езды. Она понимала, что должна скрывать от Дарвина любое проявление испытываемого ею страха, иначе мужество наверняка его покинет и он захочет вернуться домой. Она была рада, что он согласился ей помочь, и все же никогда в жизни не чувствовала себя столь несчастной и одинокой.

В сингапурской гавани царило оживленное движение, и Дарвину пришлось, свернув на «Темпусе» парус, старательно и долго маневрировать среди всех этих джонок, сампанов и рыбачьих лодок, скользивших в разных направлениях между блестевшими от соли бортами стоявших на рейде огромных фрегатов, прежде чем он смог наконец подвести яхту к обшарпанным ступеням причала. Лам Тан тотчас же спрыгнул с палубы на одну из ступеней и затем помог сойти на берег Дарвину.

– Я не буду спускать с мисс глаз, – пообещал он весело, и Дарвин, полный опасений и дурных предчувствий, отправился на поиски пастора по узкой, петляющей улочке, ведущей в центр города.

Не зная точно, где живет священник, он договорился с Чиной, что она станет ждать его на борту «Темпуса», не подвергая тем самым себя риску быть узнанной на запруженных толпой улицах Сингапура. Дарвин сказал, что сразу же вернется, как только разыщет преподобного Шалоне, и тогда они отправятся вместе к нему, но уже по менее людным улицам, что, по мнению Чины, было отнюдь не лишней мерой предосторожности.

Оглядываясь беспрестанно вокруг, девушка замерла вдруг при виде двоих мужчин в длинных белых арабских одеждах. Выйдя из одного из домов, стоявших напротив причала, где был пришвартован «Темпус», они зашагали по направлению к портовым складам. Чина узнала одного из них, ибо то был Раджид Али. И хотя разглядеть другого ей так и не удалось, поскольку его лицо было повернуто в противоположную от нее сторону, сердце ее забилось в тревоге: если Раджид здесь, на берегу, то где-то поблизости мог находиться и сам капитан.

Чина наблюдала с беспокойством, как один из них – тот, что повыше, Раджид Али, – повернулся к своему спутнику, чтобы что-то сказать, и когда оба засмеялись, ощутила настоящий ужас. Все еще не видя лица второго мужчины, она моментально узнала этот глубокий знакомый смех.

Девушка отшвырнула в сторону стул, на котором сидела, и, махнув рукой испуганному Лам Тану, чтобы он молчал, бросилась в панике в каюту. Лишь спустя несколько бесконечных минут она смогла вздохнуть с облегчением, так как, насколько ей было видно в иллюминатор, двое мужчин продолжали свой путь, так и не повернув головы в ее сторону.

Несмотря на то что в тесной каморке было невыносимо жарко, она некоторое время еще не смела выйти наружу из страха, что они снова появятся здесь. К счастью, Дарвин вернулся раньше, чем можно было предполагать, и Чина поспешила на палубу, чтобы встретить его. Но как только она увидела его лицо, ей сразу стало ясно, что что-то произошло, и сердце ее упало.

– Что случилось? Вы его нашли?

– Разыскать его дом не составило особого труда, – ответил Дарвин с мрачным видом. – Однако, как мне сообщили, он уже умер.

– Умер?

– Его слуга рассказал, что он скончался два дня тому назад и вчера они похоронили его. Можете себе вообразить – вчера! Вот нелепица, не правда ли? Что же нам теперь делать?

– Наверное, следует поискать кого-нибудь еще, кто сможет нас обвенчать.

– Не знаю, – произнес Дарвин со вздохом. – Сомнительно, чтобы кто-то решился на это без согласия вашей матери. Вы же, помимо всего прочего, еще и несовершеннолетняя.

– Нас все равно должны обвенчать! – Глаза Чины расширились, и ее отчаяние отозвалось в его сердце болью. – Если никто не согласится нам помочь, мне придется выйти замуж за него, а я... я лучше умру!

– Очаровательная сцена! – послышался с причала спокойный ровный голос. – Как я полагаю, мисс Чина, вы имеете в виду меня?

Девушка повернула голову и буквально остолбенела, когда разглядела развевавшиеся концы белой одежды, а потом и темное, злое лицо человека, которому принадлежало сие одеяние. Ей казалось, что сердце выскочит сейчас у нее из груди, а дыхание так и застрянет в горле. На какое-то время, нескончаемо долгое, на причале воцарилось мертвое молчание.

Возле борта «Темпуса» с шумом прошло какое-то суденышко, и внезапно до ее ушей вновь донесся с берега многоголосый гомон, заглушивший ее собственное прерывистое дыхание. Люди кричали и чертыхались, неся куда-то плетеные корзины и бочонки, скрученные бухты веревок и тюки. Птицы пронзительно свиристели, обезьяны галдели.

Вдали зазвонил церковный колокол, призывая к молитве под траурный аккомпанемент подвывавших ему бездомных собак. Этан резко повернулся к Раджиду и сделал быстрое, едва заметное движение головой. Перепрыгнув на палубу «Темпуса», долговязый араб загнал испуганных Дарвина и Лам Тана в каюту, вытащил откуда-то из своих одежд нож и принял угрожающую позу. Капитан также перешел на яхту и остановился напротив Чины с задумчивой гримасой на лице.

– Такое впечатление, что вы мастерица преподносить сюрпризы, мисс Уоррик, – проговорил он тоном подчеркнуто ласковым, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего. – Думаю, ваш брат не знаком с вашими планами, поскольку в противном случае он наверняка бы упомянул о них прошлой ночью. И куда же вы собирались сбежать вместе с мистером Стэпкайном?

– Я... – Чина поняла, что не в состоянии вымолвить ни слова. Откашлявшись, она сделала еще одну попытку заговорить, однако капитан Бладуил, по-видимому, совершенно потерял интерес к тому, что она может сказать.

– Какое счастье, что я издали распознал парус вашей лодки и ваши рыжие волосы, – объявил он, – ибо иначе я не узнал бы, что вы здесь. – Он покачал головой с насмешливой сокрушенностью. – Не могу вам передать, сколь огорчен я тем обстоятельством, что вы находите идею брака со мной неприемлемой для себя. Судя по всему, по этой-то причине и предприняли вы нечто абсурдное, вроде побега из дома.

– Эй, вы, Бладуил, послушайте!.. – начал Дарвин со злостью, однако в тот же миг Раджид резко повернулся к нему, и это вкупе с недобрым выражением лица капитана убедило его в том, что лучше ему помолчать.

– Теперь я вижу, что был не прав, когда поверил вам, – продолжал Этан, но уже в тоне, которым никогда до этого с ней не говорил. – Оказывается, вы такая же испорченная и злая интриганка, как и все прочие представительницы вашего пола. А посему я кончаю отныне играть роль услужливого джентльмена и просто возьму от вас то, что хочу.

– Вы... Вы не посмеете!

– Это я-то не посмею? Вы меня явно совершенно не знаете. Весьма сожалею, мисс Уоррик, но разве не этого ожидали вы от такого грязного проходимца, как я?

С этими словами он схватил ее на руки и перемахнул вместе с ней на пристань, не обращая никакого внимания на ее судорожные всхлипывания и попытки освободиться.

– Дарвин! – взвизгнула она, но это ничего ей не дало, так как Этан тотчас же грубо зажал ей рот рукой и продолжал тащить ее как ни в чем не бывало.

Раджид, подождав некоторое время и убедившись, что ни Дарвин, ни Лам Тан не смогут уже ничего предпринять в ее защиту, поклонился им с издевкой и поспешил за своим господином.

К тому времени, когда Этан отпустил ее в цветущем саду кораллового дома, Чина находилась уже в полуобморочном состоянии. Однако, оказавшись на свободе, она тут же кинулась со всех ног к располагавшимся неподалеку воротам. И чуть ли не в тот же момент у нее возникло ощущение, будто она зацепилась за что-то своими юбками, ну а затем, повернувшись, девушка вновь увидела перед собой лицо капитана, который успел-таки схватить ее сзади железной рукой. Когда же она услышала его ледяной голос, на глаза у нее навернулись слезы.

– Только попробуйте предпринять еще что-нибудь в этом роде, и я сделаю нечто, что заставит вас плакать по-настоящему. Раньше я никогда в жизни не бил женщин, мисс Уоррик, но теперь у меня большой соблазн это сделать!

Посмотрев в лицо Этана, Чина поняла, что он и в самом деле способен на это. Ей подумалось, что ее сердце забыло, как биться в привычном ритме, и теперь то содрогалось, то останавливалось, вызывая боль в висках и дурноту. Она нашла в себе силы спросить, как намерен он с ней поступить. Его произносимые спокойным тоном угрозы и грубое насилие настолько сломили ее, что внезапно перед ее глазами затанцевали и закружились слепящие искры, и она покачнулась.

– Это все из-за этих чертовых обручей и нижних юбок, – услышала она голос откуда-то издалека и почувствовала, что ее снова поднимают на руки. Она хоть и слабо, но сопротивлялась. Однако темнота вокруг нее сгущалась все сильнее, и последнее, что она помнила, прежде чем погрузиться в нее окончательно, было сильное и четкое биение его сердца возле ее щеки.

Глава 16

– Послушай, Дарвин, стоит ли так волноваться? Ну что плохого может сделать ей Бладуил? Между прочим, он собирается на ней жениться.

– То есть как что плохого? – словно эхо, повторил с недоверием Дарвин. – Я же вам говорил, что он силой уволок ее в свой дом и имел наглость угрожать мне шгтолетом! Разве похож он на человека, который намерен взять ее в жены и обращаться с ней по-хорошему?

– Дарвин, в чем дело? – раздался холодный голос от открытой двери кабинета. – Неужели следует кричать на весь дом, чтобы услышали слуги?

– Прошу прощения, миссис Уоррик, – ответил Дарвин без малейших следов раскаяния, – но этот сумасшедший похитил вашу дочь, а ваш сын находит, что это не повод для беспокойства.

– Похитил?

– Мама, она вовсе не была похищена, – вмешался Дэймон, бросив свирепый взгляд на Дарвина. – Это же Бладуил. Наверное, он решил не ждать, пока будут подписаны все необходимые бумаги, и забрал Чину в свой дом в Сингапуре.

– Боже правый, но что он намерен с ней делать? – спросила Мальвина. – И к тому же что она сама делала в городе?

– Она сказала, что ей нужно туда по какому-то срочному делу, и попросила Дарвина сопровождать ее. – Дэймон испытывающее взглянул на красное лицо своего управляющего, ни на йоту не поверив в его путаные объяснения. – Судя по всему, Бладуил случайно оказался на пристани в тот момент, когда там стоял «Темпус», и просто умыкнул ее.

– Этот его крючконосый оруженосец, араб, зашел так далеко, что пригрозил мне ножом, – продолжал Дарвин. – А когда я попытался проникнуть в дом, он начал в меня стрелять!

– Господи помилуй! – прошептала Мальвина.

– Я тут все пытался объяснить Дарвину, что мы, к сожалению, мало что можем сделать, – проговорил сердито Дэймон. – Если я обращусь к верховному комиссару или к руководству дальневосточного флота с просьбой прислать моряков, чтобы освободить Чину из плена, то привлеку этим нежелательное внимание к сложившейся ситуации.

– Неужели это все, что имеет для вас значение? – спросил гневно Дарвин, наверное, впервые в жизни выходя из себя. – Главное избежать пересудов! Вы прекрасно знаете, что у способного на все подонка не может быть честных намерений! Скорее всего он ее изнасилует, а потом отправит обратно домой с вежливым замечанием, что она оказалась не совсем той женщиной, которая ему нужна, и что он ожидал от своей будущей жены гораздо большего!

– Пожалуйста, успокойся, Дарвин, – сказала Мальвина отрывисто. – Не имеет смысла так все драматизировать. Капитан Бладуил, возможно, и негодяй, но не дурак. Если он действительно соблазнит мою дочь, то у него не останется другого выхода, как только жениться на ней. Наша же плантация ничего не потеряет от этого.

– А если он все-таки не женится на ней? – промолвил Дарвин.

– О, он женится! – заявила Мальвина с уверенностью. Ее глаза сверкали, руки она прижала к груди, как делают это женщины, узнав что-то очень приятное. – Между прочим, я начинаю верить, что все идет к лучшему.

– Вы не можете говорить это серьезно!

Мальвина с любопытством взглянула в разъяренное лицо Дарвина. Странно, какого черта мальчик так беспокоится о ее дочери? Уж не влюбился ли он в нее? Боже мой, да так оно и есть!

– Боюсь, что я говорю совершенно серьезно, – заверила она его язвительно. – Даже очень серьезно, дорогой мой мальчик! И Дэймон совершенно прав. Мы не можем рисковать, устраивая спектакль из этого дела. Может быть, капитан Бладуил вел себя несколько импульсивно, но я не думаю, что его поведение было необдуманным. Он поразил меня как человек, который никогда ничего не предпринимает без тщательного обдумывания всех последствий своего поступка.

«А моя дочь к тому же не из тех женщин, что способны заставить мужчину потерять голову», – подумала она, но вслух ничего не сказала. Несомненно, Чина прелестна, но прискорбно чопорна и стыдлива. И вовсе не та, была уверена Мальвина, ради которой Этан Бладуил был бы готов рискнуть двумя сотнями фунтов.

– Имеется еще кое-что, о чем, мне кажется, вам следует знать, – поколебавшись, произнес Дарвин.

– Да? И что же это такое?

Дарвин понимал, что Мальвина впадет в ярость, когда узнает, что он и Чина отправились в Сингапур, чтобы тайно пожениться там. Но как еще может он довести до ее сведения, что Этан Бладуил похитил ее дочь в порыве гнева и что в его теперешнем состоянии ума он способен на все по отношению к ней – на все!

– Простите, но я не был до конца права когда говорил Дэймону, что Чина попросила меня сопровождать ее в Сингапур из-за какого-то ее дела. На самом деле мы...

– Госпожа! Госпожа!

В комнату вбежала, запыхавшись, растрепанная служанка. Она размахивала листком бумаги и бормотала бессвязную чушь, путая при этом английские и малайские слова. Минуты три по крайней мере никто из присутствующих не мог разобраться в ее сумбурных объяснениях. Наконец, не выдержав, Мальвина призвала ее к молчанию и взяла из ее рук помятый листок.

– Где ты это взяла? – спросила она резко, после того как прочитала записку.

Служанка между тем захлебывалась от слез.

– Я нашла это на кровати мистера Брэндона. Я еще удивилась, почему они не идут на занятия. Мистер Аим ждет их в классной. Ужасно злой. И я пошла за ними в комнаты. Ни вам мистера Брэндона, ни Филиппы. И кровати не тронуты. А записка лежит на подушке. Я тут же побежала к вам. – Говоря это, она стенала и заламывала руки.

– Успокойся, Джумай, – проговорил сердито Дэймон. – Что там написано, мама?

– Это от Брэндона. В записке говорится, что он и Филиппа убежали из дома.

– Что?!

– Если верить этому посланию, они прошлой ночью уплыли на судне под названием «Мальхао», – пояснила Мальвина.

– На корабле Луиса Куэйдоса?! – взорвался Дэймон. – Но зачем?

– Затем, что по каким-то непонятным причинам Брэндон собрался в Кантон. Скажи, не там ли решил капитан Куэйдос продать тот шелк, который он купил позавчера?

Дэймон нахмурился.

– Кажется, да. Но, Господи помилуй, детям-то что делать в Кантоне? И почему им вздумалось убегать?

– Об этом Брэндон не пишет.

– Чушь какая-то! Взять да и махнуть ни с того ни с сего в Кантон? Не могу в это поверить!

– И однако же все так и есть, – заметила его мать рассудительно. – Брэндон не тот человек, который будет просто так выкидывать подобные фокусы.

– Несносные маленькие идиоты! – Дэймон с силой ударил кулаком по столу. – Ведь отсюда до Кантона более двух тысяч миль! Господи помилуй, о чем они думали?

– Не имею ни малейшего представления, – промолвила Мальвина. – Брэндон написал лишь, что Чине нечего бояться, потому что он сам проследит, чтобы с ней ничего не случилось. – Швырнув скомканную бумагу в корзину, она устало взглянула на сына. – Как ты думаешь, что он имел в виду?

– Всемогущий Бог, если бы я знал! Они, должно быть, оба лишились рассудка! Брэндон уже достаточно взрослый, чтобы понять, как опасно плавать в наше время на торговом судне! Ну а что касается Филиппы... – Прервав самого себя, Дэймон начал бешено дергать шнур звонка. – Мы должны, не теряя времени, попытаться догнать их, прежде чем «Мальхао» уйдет слишком далеко!

– Каким образом? На «Темпусе»? – бросила презрительно его мать. – Тебе еще повезет, если ты сможешь делать на нем пять узлов, да и то при хорошем ветре.

– А что, если отправиться на «Авроре»? – предложил Дарвин. – Ведь ее уже сегодня починят, не так ли?

– Мы не можем рассчитывать на нее, – произнес отрывисто Дэймон. – Даже несколько часов промедления будут означать, что мы упустим свой шанс настичь их. – Он: начал злобно мерить комнату тяжелыми шагами. – Господи, кажется, я бы собственноручно задушил Брэндона за то, что он сделал! Прошу прощения, мама, но я не мог придумать, как выйти из создавшегося положения.

– А еще нам надо вызволить Чину, – напомнил Дарвин сумрачно.

Дэймон посмотрел на него непонимающе, ибо, потрясенный известием, принесенным Джумай, он совершенно забыл о существовании своей сводной сестры.

– Дарвин, – проговорила Мальвина, – как ты думаешь, бригантина капитана Бладуила все еще в сингапурском порту?

– Надо полагать, что да, – осторожно ответил Дарвин, – однако не могу сказать точно.

– Уж не думаешь ли ты обратиться к нему? – спросил встревожено Дэймон.

Мальвина взглянула на него.

– А почему бы и нет? Или у тебя есть иные предложения?

– Господи помилуй, мама, да это же настоящий пират! Почему ты решила, что он любезно согласится помочь нам из одного лишь милосердия?

Мальвина сжала губы.

– Из одного лишь милосердия? Мой дорогой мальчик, когда на кон поставлены две сотни фунтов, это вряд ли можно назвать милосердием! Насколько я понимаю, ему придется пойти нам навстречу, хочет он того или нет. Ведь даже дураку ясно, либо он согласится нам помочь вернуть детей, либо не будет ни свадьбы, ни приданого!

Выйдя решительным шагом из кабинета, она, не останавливаясь, позвала громко Аль-Хаджа. Дарвин и Дэймон остались одни со своими сомнениями. Дарвин не сомневался в том, что Этан Бладуил никогда не согласится помогать им бескорыстно, даже если, как в данном случае, речь идет о благополучии двух невинных детей. Дэймон, взвесив все «за» и «против», также пришел к тому же выводу.

– Господи помилуй! – повторил он в который уже раз. – Надеюсь, что еще не слишком поздно. Ни для детей, ни для Чины.

Двое молодых людей на минуту встретились глазами и тут же отвели свои взгляды, не желая выдавать глубину терзавших их опасений, хотя и знали отлично, что оба они думают одинаково.

Придя в себя после глубокого забытья, Чина обнаружила, к несказанному своему удивлению, что лежит на огромной, восточного типа кровати в комнате с высоким сводчатым потолком и бесчисленными стрельчатыми окнами. Мебель, выполненная в изящном восточном стиле, была украшена перламутром, который ради защиты от сырого климата ежедневно протирался ароматическим маслом. Через шелковые занавеси, заменявшие двери, в спальню проникал свежий ветерок, приносивший с собой аромат цветов.

«Наверное, снова идет дождь», – подумала Чина сокрушенно, услышав мерный звук падающей воды, однако, повернув голову, увидела, что шум исходит от небольшого фонтана в центре комнаты. Она еще полежала с минуту, наблюдая, какие причудливые узоры рисует на стенках заходящее солнце. Когда же сознание ее совсем прояснилось, девушка поняла, что кто-то снял с нее тяжелое платье и нижние юбки и что теперь она лежит под простыней лишь в тонкой шелковой сорочке.

И тут внимание ее переключилось на приснившиеся ей сны. Должно быть, все это не снилось, а происходило на самом деле, подумала Чина. Иначе как же объяснить, почему она здесь и в таком состоянии? Она смутно помнила, как ее несли наверх по винтовой лестнице, а затем передали в сноровистые руки двух женщин, которые раздели ее и выкупали в прохладной надушенной воде. Их тихая ласковая болтовня должна была успокоить ее и навеять на нее крепкий, целительный сон.

Чина вздрогнула в тревоге, представив Этана Бладуила, который вел себя, как сумасшедший. Отбросив одеяло, она проворно вскочила на ноги. Однако на нее тут же накатила волна головокружения, и она судорожно схватилась рукой за спинку кровати.

– Весьма глупо с вашей стороны, моя дорогая крошка. В этом помещении каменный пол, и если бы вы упали, то наверняка насажали бы себе изрядное количество синяков и шишек.

Чина подняла глаза и в золотом свете заката увидела Этана. Все еще в арабском одеянии, он стоял в дверном проеме между занавесями, отделявшими ее комнату от засаженного всевозможными растениями балкона. Взгляд его глаз был столь же непроницаем, как и прежде.

– Неужели для вас имеет значение, упала бы я или нет? – спросила Чина, но вовсе не тем тоном, каким намеревалась, так как внезапно ощутила страх. Дрожащий шепот, каким были произнесены слова, более чем что-либо другое выдавал испытываемое ею смятение.

– Мне бы не хотелось видеть вас в синяках и шишках после того, как Сита и Джанри так старались, чтобы сбить у вас жар.

– Сита и Джанри?

Этан, ухмыльнувшись, вошел в комнату.

– Это две служанки, подаренные мне милостиво принцем Шавехом вместе с домом, в женской половине которого расположена, между прочим, и данная комната. Поскольку Сита и Джанри здесь вот уже семь лет, я не стал выселять их. Кроме того, всегда неплохо иметь постоянных слуг.

– Не слуг, а наложниц, хотите вы сказать?! – воскликнула Чина, ибо она прекрасно знала о том ремесле, которым обычно занимались обитательницы этого особняка.

Этан пожал плечами.

– Ну, если вы предпочитаете называть их наложницами, то пусть так и будет. Но вам не стоит бояться, что я сделаю вас одной из них.

– Как великодушно с вашей стороны! – произнесла Чина натянуто. – А теперь будьте добры, капитан, вернуть мне мою одежду. Как только я получу ее, так сразу же покину сию обитель, чтобы не беспокоить вас больше своим присутствием.

– О, я в этом ничуть не сомневаюсь, однако в данный момент я не готов еще отпустить вас. – Он снова ухмыльнулся, видя, как расширились ее глаза, после чего она принялась высматривать что-то напряженно за его спиной. – Пытаться же бежать не имеет смысла. Женские апартаменты находятся на третьем этаже, так что прыгать с балкона не стоит. Окна же прикрыты, ставнями, а входная дверь надежно закрыта с самого раннего утра, чтобы... э-э-э.... Оградить дом от нежелательных посетителей.

– Выходит, кто-то разыскивает меня? Он рассмеялся неприятным смехом.

– Кому это надо? Принимая во внимание тот факт, что мы в.скором времени должны пожениться, ваш брат наверняка решил, что ваше пребывание здесь вовсе не является чем-то одиозным. А бедный Дарвин, который, проявив, с моего ведома, героизм, вздумал прийти к вам на выручку, был с легкостью обезврежен с помощью пистолета.

Чина побледнела.

– Вы застрелили его?!

– Боже мой, конечно, нет! Раджид просто выстрелил два раза в воздух, и этого оказалось достаточно, чтобы он показал хвост. Полагаю, он бросился прямиком к верховному комиссару или к какому-нибудь столь же славному представителю английских вооруженных сил и начал молить их о помощи. Но так как этот дом принадлежит индонезийскому султану и, следовательно, на него распространяется дипломатический иммунитет...

Но Чина больше его не слушала. Случайно взглянув на себя в огромное зеркало, висевшее на противоположной стене, она обомлела от ужаса, какого еще не знала. Оказалось, что сорочка на ней из украшенной вышивкой ярко-красной шелковой ткани, низко вырезана на груди и доходит всего лишь до середины бедер.

Она вспыхнула от стыда. Этан, видя выражение ее лица, проследил за ней взглядом, и понимающая улыбка тронула уголки его губ.

Их глаза встретились в зеркале, заставив щеки Чины разгореться с новой силой. Она быстро отвернулась. В комнате повисла гнетущая тишина. Именно в этот момент солнце, прежде чем окончательно скрыться за горизонтом, окрасило и море, и сад, и сам дом в изумительно яркие цвета. Устремившийся в окна поток слепящего света увенчал волосы Чины сперва красным ореолом, потом золотым, а затем снова красным и подчеркнул одновременно совершенство ее кожи. Неожиданно в темно-зеленых глазах девушки запрыгали золотые отблески – такие, каких Этан прежде никогда не замечал, – а легкая тень на лице еще сильнее обозначила полноту ее нижней губы, что приковало взгляд Этана к ее рту... и совершенно изменило выражение его лица.

Чина вне себя, молча наблюдала за ним, чувствуя интуитивно, что в его теперешнем состоянии он был куда опаснее, чем могла она вообразить. Ей стало ясно, что он пьян, – может быть, не настолько, чтобы не владеть собой, но вполне достаточно, чтобы его веки стали такими же набрякшими, а настроение столь же бесшабашным, как и тогда, когда они впервые встретились в каюте «Звезды Коулуна».

Несомненно, размышляла она в панике, он просто взбесился, узнав, что она попыталась лишить его причитавшихся ему денег, вздумав выйти замуж за Дарвина Стэпкайна. И если это правда, что, как сказал ей капитан, ее брат не стал возражать против ее похищения, то это значит, что ей придется в отношении Этана полагаться лишь на саму себя.

Губы капитана растянулись в омерзительно мрачной и полной угрозы улыбке, а слова его словно были ответом на самые жуткие ее предположения.

– Так вы решили, что я намерен наказать вас за ваше сегодняшнее деяние?

– Я не знаю, – чуть слышно ответила Чина.

– Сперва я действительно готов был вас задушить, – произнес он сурово. – Неужели в вашей головке так мало здравого смысла, что вы надумали выйти замуж за этого желторотого хилого птенца? Вам нужен не такой мужчина, моя вероломная ведьмочка, но вы еще не настолько женщина, чтобы это понимать.

– И я полагаю, что вы собираетесь это дело исправить? – огрызнулась Чина и тут же поняла, что худших слов она не могла придумать. Посмотрев в его спокойное, сосредоточенное лицо, она, холодея от ужаса, ясно осознала, что именно это и было у него на уме. – Нет! – прошептала она, и глаза ее при этом недоверчиво расширились. – О нет! Вы не можете... Вы не сделаете...

Она, так и не закончив фразы, бросилась мимо него к двери. И, возможно, ей удалось бы выбежать из комнаты, если бы не ее распущенные волосы: расчесанные служанками с большим старанием, они летели за ней наподобие развевающегося знамени, и стоило только Этану протянуть молниеносно к ним руку, как он уцепился за них.

Резко дернув, капитан заставил девушку обернуться и затем притянул ее к своей груди. Дыхание ее было неровным, прерывистым, на ресницах трепетали вызванные болью слезы. Пояс красной шелковой рубашки упал на пол, и Этан, беспрепятственно запустив руки под легкую ткань, обхватил Чину за бедра и прижал ее к себе. Она постаралась освободиться, но он сжал ее еще крепче. От стыда она и вовсе зарделась.

– Не противься мне, Чина! – сказал он шепотом, переходя, сам того не заметив, на «ты», и, прежде чем она смогла ответить, запрокинул ей голову и начал целовать.

Чина судорожно вздохнула, так как эти поцелуи совсем не походили на те, коими он осыпал ее на веранде дома на плантации «Царево колесо». Это были жадные, требовательные поцелуи мужчины, который ждал слишком долго, чтобы еще объяснять, чего он желает. Этан же давно уже ждал сближения с ней, причем с такой всепоглощающей страстью, которая была мучительна сама по себе. Девушка, попытавшись бежать с Дарвином Стэпкайном, лишь подлила безрассудно масла в огонь, и он, потеряв голову, похитил ее, а теперь, невзирая ни на что, собирался овладеть ею. Нэппи со всем жаром, на который был способен, умолял его умерить свой пыл, огорченный его поведением Раджид цитировал ему суры из Корана, касающиеся таких добродетелей, как всепрощение и умение владеть собой. Но огонь в его теле разгорелся с такой силой, что их протесты и изрядная доза выпивки не смогли ничего предотвратить. Обещания, данные им самому себе, когда он поднимался нетвердыми шагами по лестнице в комнату, где находилась она, были мгновенно забыты, как только солнце осенило ее величественным ореолом. Ему казалось, что перед ним не человеческое существо из плоти и крови, а некая языческая богиня. Но подобное ощущение длилось лишь до тех пор, пока он не коснулся ее тела и не убедился, что это не так. Она была женщиной, несказанно прекрасной и до боли желанной, и Этан не мог больше убеждать себя в том, что он не хотел ее – одну-единственную – с самого начала.

Красная сорочка мягко зашуршала, упав на пол. Его тонкие смуглые руки обняли девушку еще крепче, так что она почувствовала жар его желания сквозь ткань бывшего на нем белого одеяния. Хотя Чина продолжала всхлипывать и дрожать, она, ощущая всем телом, как от прикосновения его губ в ее жилах разливается невыносимое наслаждение, не делала уже попыток вырваться из его объятий и не только ничего не боялась, но и жаждала с нетерпением и отвагой узнать, что за таинства ждут ее в его руках.

В один из моментов, когда он ее целовал, она вдруг ясно поняла, что по-другому между ними и быть не могло. Не исключено, что и она пала жертвой обольстительного колдовства солнечного света, поскольку уже не оказывала Этану ни малейшего сопротивления. Он поднял ее на руки и бережно уложил на постель. Потом, отбросив в сторону одежду, лег рядом с ней, худой, загорелый и поразительно мускулистый. Чина с удивлением рассматривала угловатые формы его тела – широкую грудь, плоский живот. А чуть дальше взору ее открывались бесспорные свидетельства его страстного желания, которое разгоралось все сильнее от нежного прикосновения ее губ.

Этан увидел, что ее щеки залил легкий румянец, а осыпанные золотой солнечной пылью ресницы, скрывавшие выражение ее глаз, начали чуть заметно подрагивать. Подтянувшись, он взял рукой ее подбородок и повернул к себе ее лицо. Его сердце бешено забилось, когда он вместо ожидаемого страха прочитал в ее взгляде робкое ответное желание.

Этан наклонился со стоном над ней, и его губы снова встретились с ее. Он почувствовал, как она вздрогнула, когда он вытянулся рядом с ней во всю длину. Ему захотелось сказать ей, чтобы она не боялась, что он не сделает ей ничего плохого, раз так любит ее, но когда слова уже готовы были сорваться с его языка, она вдруг коснулась его своей маленькой ищущей ручкой. Он замер от неожиданности, сраженный робкой нежностью ее жеста, и ощутил впервые в жизни такое умопомрачительное, щемящее душу и сладостное счастье, ибо она не только находилась рядом с ним, но и, судя по всему, испытывала к нему влечение.

– Чина, – прошептал он в ее ухо, и от его дыханий слегка зашевелились шелковые кольца ее волос. – Чина, я боюсь, что тебе сейчас будет больно, но, к сожалению, это от меня не зависит.

– Ну и пусть, – произнесла она также шепотом, устремляя на него сияющий взор. Обняв его за шею, она принялась губами прочерчивать тропинку от его щеки к уголкам губ. Этан снова поцеловал ее со всей страстью и рвущимся наружу желанием. В ответ она раздвинула ноги, и он вошел в нее, чувствуя, как содрогается ее тоненькое тело, лишаясь с жестокой неотвратимостью изначальной своей девственности. Когда она снова подняла на него глаза, он приметил отразившуюся в их изумрудных глубинах боль. Сердце его перевернулось, и он уже был готов остановиться. Однако она нежно ему улыбнулась и сама бесстыдно придвинулась поближе к нему.

Этан опять застонал. Он входил в нее снова и снова в ритме, столь же, наверное, древнем, как само время. Она вцепилась в него и, держа его за шею, двигалась вместе с ним, словно участвуя в неком ритуальном парном танце, давно разученном ими и исполнявшемся уже сотни, а то и тысячи раз. И кто бы мог сказать, что это не было так – в какие-то другие эпохи, в какой-то другой, забытой ими обоими жизни? Ведь это был Этан, единственный мужчина, ради которого, как она неожиданно поняла, она и была рождена. Чина произносила его имя тихим, нежным шепотом, который он, казалось бы, и не мог расслышать, и тем не менее он слышал его и отзывался на него дикой, бешеной страстью, захлестнувшей их обоих и заставившей позабыть обо всем, что не касалось сего волшебного мига.

Чина почувствовала вдруг, будто где-то внутри взорвались ослепительным фейерверком непередаваемо яркие ощущения, прокатившиеся волной по всему телу и приведшие ее в состояние восторженного экстаза. Она заметила, что сердце ее уже не билось неистово, как только что, и, судорожно вздохнув, застыла в блаженстве, а затем начала постепенно возвращаться к реальности. На душе у нее было радостно и легко: Этан стал теперь ее неотъемлемой частью. Вот здесь, рядом с ней, его теплое могучее тело, и губы его все так же нежны.

Сладкая дремота мягко, как бархат, окутала их обоих чуть погодя и затем перешла в глубокий и спокойный, без сновидений, сон.

Глава 17

Когда Чина проснулась, разбуженная глухим рокотом обрушивавшихся на берег морских волн и легким постукиванием мотылька, бившегося беспрестанно о плафон стоявшей на столе лампы, она была уже одна. Увидев, что проглядывавшее в окна небо сплошь усеяли звезды, она откинула противомоскитную сетку, окружавшую кровать, и подбежала к одному из них, чтобы, опершись о подоконник руками, полюбоваться небесными светилами. Ночь была прекрасной. Такой, во всяком случае, она еще не помнила. Ласковый ветерок разогнал облака и принес с собой живительную прохладу, а отраженный от ярко сиявших звезд свет искрился и переливался на водной поверхности океана.

Судя по тому, что до ее слуха явственно доносился городской шум, который не могли заглушить ни шелест ветвей в саду, ни журчание фонтана в комнате у нее за спиной, было не очень поздно. Чина прикрыла глаза и позволила ветру слегка потрепать свои ниспадавшие до бедер волосы.

Она даже не подозревала раньше, как приятно ощущать прикосновение ветра к обнаженной коже, и теперь впервые в жизни испытывала радость от сознания совершенства своего нежного молодого тела. Не жило ли это чувство в ней и прежде, только упрятанное в глубину ее существа, несмотря на то что она вынуждена была соблюдать строгие социальные условности и носить стесняющие корсеты и кринолины? А может быть, это Этан своими неспешными, погружающими в сладкую истому ласками пробудил в ней ощущение ее женского начала?

Когда же именно осознала она вдруг себя женщиной? Не тогда ли, когда они впервые соединились в порыве любви? А может, тогда, когда он вдруг разбудил ее среди ночи, касаясь ее тела своими алчущими губами и изнемогая от жажды любить ее еще и еще?

– Я никак не насыщусь тобой, – шептал он, и в бледно-голубых глазах, смотревших на нее, светилось удивление и одновременно веселость. Она только вздрагивала в ответ, но не от страха. А он обнимал ее крепко и целовал, да так, что весь мир вокруг уплывал куда-то и оставалось одно только всепоглощающее, горячее наслаждение от прикосновения его губ.

Она вспыхнула, подумав о том, сколь бесстыдно и жадно ищет усладу в воспоминаниях об их близости, и уже собралась было отвернуться от окна, как внезапно ее взгляд привлекло какое-то движение в саду, заставившее ее похолодеть. На белом фоне цветущих деревьев выделялась тень – тень мужчины, который вышагивал взад и вперед по усыпанной толчеными раковинами дорожке и всякий раз, подходя к воротам, проверял установленный на них запор.

Чина, застыв на месте, внимательно наблюдала за ним, пока вдруг до нее не дошло, что это охранник. Она вспомнила, как Этан говорил ей, что все входы и выходы в доме забаррикадированы от нежелательных гостей.

Отойдя от окна, девушка принялась искать свою одежду, но не нашла ни амазонки, ни всех прочих аксессуаров своего туалета. Беглый осмотр шкафа, стоявшего возле кровати, не принес желательных результатов: в нем не обнаружилось ничего, кроме куска надушенного муслина и саронга, наподобие тех, которые носят обычно малайские женщины. Чина оставила без внимания этот традиционный наряд, потому что у нее не было ни малейшего желания разгуливать по дому в тесном, по длине доходящем ей только до колен одеянии, которое наверняка, она знала, выставит на всеобщее обозрение не только ее обнаженные плечи, но и грудь. И точно так же она не желала покидать женскую половину дома, завернувшись в простыню.

– О, кажется, это то, что надо, – сказала она вслух, откинув крышку сундука из сандалового дерева и обнаружив там множество женских рубах и шелковых шальвар. Выбрав довольно простенькую золотого цвета рубашку и голубые штаны, расшитые гармонировавшими по цвету с основным фоном нитками, она облачилась в них и взглянула на себя в большое зеркало. То, что она увидела, вызвало у нее приступ смеха. Если забыть о непривычном для Востока цвете ее волос, она вполне могла бы сойти за одну из наложниц гарема: ее одежда не только была декольтирована на груди до неприличия, но и цветом своим, казалось бы, просто кричала, что, по мнению Чины, отличало дам сомнительного поведения.

И все же... все же, какая разница существовала между ними и ею – после того, что она совершила? Этан просто использовал ее, чтобы утолить свою страсть, а если и говорил ей множество раз, что любит ее, нашептывал нежные слова, то, по-видимому, лишь для того, чтобы она не воспринимала происходящее как нечто грубое и непристойное. И куда же ушел он, как только она заснула? Еще в одну такую же затемненную и надушенную комнату, где ожидала его на своем ложе другая женщина?

Красочный костюм, заставивший ее засмеяться всего лишь минуту назад, вдруг представился ей не более чем ярким свидетельством ужасной ее вульгарности. Устыдившись самой себя и того, что сделал с ней Этан, она с истерическим воплем бросилась к двери, но была остановлена кем-то, чья темная высокая фигура появилась в этот самый миг на пороге спальни. Обхватив ее руками, человек потребовал, чтобы она объяснила, что, черт возьми, здесь происходит.

– Разве ты сам не видишь? – всхлипнула Чина. – Я похожа на наложницу во дворце султана, и все это по твоей милости!

Брови Этана поползли вверх.

– По моей милости?

Чина, пытаясь высвободиться из его хватки, с осуждением взглядывала в его смеющиеся глаза.

– Почему забрали мою одежду? Это твоя вина, что ты... Что мы...

– Что мы с тобой имели близость и мне пришлось для этого снять с тебя всю одежду? – спросил он напрямик.

Щеки Чины вспыхнули.

– Да, – произнесла она хрипло и была совершенно потрясена, когда в ответ он начал хохотать.

– Скажи, пожалуйста, а как хотела бы ты сблизиться со мной? Во всем своем облачении? Хотя это и оригинально, моя любовь, но трудно исполнимо.

Щеки Чины еще более зарделись, и она пожелала в душе, чтобы он больше не говорил с такой прямотой о том, что между ними было, и уж тем более не смеялся над этим!..

– Чина, – сказал Этан мягко, и когда она подняла на него глаза, то увидела, что в них больше нет смеха и что смотрят они чрезвычайно серьезно и внимательно, – ты никогда не должна стыдиться того, что случилось между нами. А что касается твоего ощущения, будто ты похожа на наложницу, то ты к себе глубоко несправедлива.

Чина почувствовала, что не в состоянии ему отвечать: Обезоруженная гипнотическим взглядом глаз, таящих в глубинах своих огонь, и зачарованная силой его рук, которые с нежностью держали ее за бедра, она могла только молча смотреть в его лицо. Губы ее, приоткрывшись, слегка подрагивали от взволнованного, учащенного дыхания.

А он между тем, чувствуя себя покоренным этими огромными зелеными глазами, которые сверкали в окружении золотых ресниц, испустил что-то наподобие рычания и начал ее целовать. Чина, отвечая на его поцелуй, обхватила его шею руками, и их обоих понесла новая волна страсти.

– Моя рыжеволосая очаровательница, – шептал Этан между поцелуями, – к какому колдовству ты прибегла, что я совершенно бессилен ему противостоять? Один поцелуй, один взгляд в твои глаза, и я могу думать только о том, что хочу тебя – прямо сейчас, в данный момент, и навсегда! Прижмись ко мне ближе, моя маленькая ведьмочка!

– Бладуил-капитан! Хозяин! – послышался дрожащий голос Лала Шри, сопровождаемый робким стуком в стену. Этан с проклятиями выпустил девушку из рук. Заглянув в соседнюю комнату, он сперва сказал что-то коротко, потом выслушал с плохо скрываемым нетерпением ответ и, наконец, отдал целую серию распоряжений, приглушив при этом свой голос, так что Чина не могла расслышать ни слова. Отправив слугу, капитан повернулся и внимательно посмотрел на девушку. Она тут же поняла, что случилось нечто, совершенно изменившее его настроение, и это открытие глубоко встревожило ее.

– Что-то непредвиденное? – спросила она.

– Нет. Но я должен ненадолго уйти. Я велел Лалу Шри воспользоваться услугами Джанри, если тебе что-то понадобится. Чтобы вызвать ее, тебе достаточно будет только позвонить в колокольчик.

– Этан, подожди! – крикнула Чина, бросаясь за ним к двери. – А как же насчет меня? Когда я смогу поехать домой?

Он остановился, и во взгляде его промелькнуло нечто, очень похожее на нетерпение.

– Моя милая крошка, ты можешь отправиться домой в любое удобное для тебя время: ты же здесь не в тюрьме. – И ей показалось, что перед ней теперь не Этан, а совершенно чужой ей человек – не очень-то приветливый и к тому же язвительный.

– Понимаю.

– Сейчас около полуночи, – заметил Этан, взглянув на свои часы. – Если хочешь, я хоть сейчас попрошу Нэппи или Раджида проводить тебя домой. Впрочем, может, ты считаешь, что я должен лично принести извинения твоей матери и брату? В таком случае тебе следует дождаться утра.

– Наверное, так действительно будет лучше, – согласилась Чина и сама удивилась тому, насколько мысль о возвращении домой ввергла ее в уныние. Она почувствовала, что ей крайне трудно заставить себя снова взглянуть на него, а тем более задать вопрос, который вертелся у нее на языке, – о женитьбе после всего того, что между ними произошло. С грустью напомнив себе, что только деньги заставили его решиться на сватовство и больше ничего, Чина все же постаралась спокойно посмотреть ему в лицо. Она молила Господа, чтобы он придал ей смелости спросить Этана о том, что так волновало ее, и вместе с тем страшилась очевидного, как ей казалось, ответа. В течение долгой минуты в комнате стояла напряженная тишина, нарушаемая только журчанием фонтана и отдаленным шумом прибоя. Ну а затем Этан отвесил ей с насмешливым видом поклон и молча удалился из комнаты.

Чина постояла некоторое время, прислушиваясь к его удалявшимся шагам, а потом встала на колени и принялась с остервенением рыться в сундуке. Она решила не оставаться больше ни минуты в этом доме и не разрешать Этану провожать ее домой: ведь получалось так, будто он просто возвращал некий одолженный на одну ночь предмет. Ей гораздо легче встретиться с Дэймоном и матерью одной, поскольку в этом случае она сможет объяснить им, что у нее нет намерения выходить замуж за Этана Бладуила ни теперь, ни когда-либо в будущем. Хотя, как она полагала, капитан, несомненно, будет настаивать на женитьбе на ней: не отказываться же ему от богатства, которое он успел подсчитать!

– Я сама заплачу ему все, что должна, – поклялась себе Чина. – Даже если для этого мне придется украсть или кого-нибудь облапошить, или... или убить!

Когда несколько минут спустя она появилась на нижнем этаже дома, то на ней были уже не только упомянутые выше наряды, но и пара золоченых шлепанцев, которую она нашла на самом дне другого сундука из тика. Наброшенное на голову покрывало удачно скрывало черты ее лица. Разумеется, трудно было ожидать, что она встретит в такое время на улицах кого-нибудь из знакомых, и все же она решила не рисковать, опасаясь, что кто-то вдруг узнает ее, ибо тогда ей не избавиться от позора.

Диковинный костюм производил ужасное впечатление, что не укрылось, судя по всему, и от Лала Шри, встретившего ее в холле, когда она пыталась справиться с тяжелыми запорами входной двери. Обнаружив, что она собирается покинуть дом в таком виде, он начал просить ее одуматься.

– Для мисси появляться в это время на улице небезопасно. Там темно и полно плохих людей. Лучше подождать, пока вернется Бладуил-капитан.

– Нет, – ответила Чина твердо. Решив немедленно отправиться домой, она не собиралась позволять кому бы то ни было переубеждать ее. Прекрасно, однако, понимая, что Лал Шри совершенно прав, говоря, что ее костюм непременно привлечет внимание сингапурского темного люда, девушка спросила, не будет ли он столь любезен, что проводит ее. На это он в ответ покачал отрицательно головой.

– Мне приказано не покидать дом до тех пор, пока не вернется хозяин, – сказал он ей с сожалением. – Сайд Раджид Али также ушел, а мистер Нэппи спит, и никто не сможет его разбудить. Он стал злым, когда Бладуил-капитан привел мисси сюда. И выпил, наверное, слишком много. Теперь никому не добудиться стюарда.

– Очень остроумный выход из положения, когда надо избежать чего-то неприятного, – заметила Чина едко. – А капитан Бладуил не говорил, как долго он будет отсутствовать?

– Он сказал, что скоро приедет назад. Он отправился навестить друга на улицу Джейланг.

– В такое время? – удивилась Чина.

– О да, мисси! Он часто уходит по ночам. В этот раз он пошел к своему другу Джулю.

Чина едва не задохнулись.

– Другу Джулю? Может быть, ты имеешь в виду Джулию Клэйтон?

Лал Шри просто просиял.

– Да-да, именно Джуль Клэйтон. Она послала ему письмо, чтобы он пришел.

И Этан пошел – без всяких объяснений, без колебаний. По-своему истолковав смысл этого поступка, Чина сперва судорожно вздохнула, а потом ощутила ком в горле.

– Этого не может быть! – прошептала она едва слышно, прекрасно понимая, что все это очень даже может быть и что Этан, без сомнения, был способен и не на такое. Она сознавала также, что должна смело встретить правду такой, как она есть, поскольку отрицай ее, не отрицай, а легче ей все равно не будет.

– Да, он пошел к ней, – повторил Лал Шри для пущей убедительности. – Он сам мне это сказал. Бладуил-капитан не в первый раз ходит туда, мисси.

С трудом сдерживая рыдания, Чина бросилась к двери и выскочила в ночь, совершенно не обращая внимания на испуганные крики Лала Шри и на приветствие, последовавшее со стороны изумленного охранника у ворот, который, к счастью, не сделал никаких попыток ее остановить. Если бы даже темные улицы просто кишели темными людьми, а изо всех тускло освещенных притонов ей угрожали страшные тени, Чина все равно ничего не заметила бы. Она, словно слепая, бежала по улицам, не видя, что творится вокруг. Мысли ее были в полном смятении.

Когда она прибежала на пристань, в глазах ее стояли слезы. Перед ней предстало зрелище тысячи темнеющих силуэтов кораблей, которые дружно покачивались в этот час прилива на волнах. Чина присмотрелась повнимательнее, и ее сердце замерло от неожиданности: там, среди едва различимых громад и белеющих парусов, стояла «Аврора Д.» – принадлежавшая Уоррикам шхуна.

Чина, пронзительно крича, побежала вдоль пристани, и тотчас на палубе судна показалось несколько человек, привлеченных ее воплями. Послышался полный удивления и недоверия голос, который она тотчас узнала:

– Боже мой, да это же Чина!

Запыхавшись от быстрого бега и всхлипывая от облегчения, она кинулась в сторону говорившего и благополучно угодила в объятия Дарвина Стэпкайна, который, робко схватив ее за плечи, начал бормотать какие-то нежные слова и рассказывать ей попутно о том, что в данный момент не представляло для нее особого интереса. Так, например, он говорил, что скоро они отплывают. И что на «Темпусе» из-за неожиданного порыва ветра, налетевшего на судно, когда оно шло через пролив, сломалась мачта, и отлетевшая перекладина повредила Дэймону руку, так что ему пришлось вернуться на Бадаян, где Дарвин ждал нетерпеливо, пока починят «Аврору Д.», что и произошло через три часа. И что он только собирался покинуть судно и отправиться на ее поиски, как вдруг она сама, совершенно фантастически, появилась в темноте.

Все это и множество других деталей не задерживались в сознании Чины. Казалось, что они, отскакивая от нее, разлетались в разные стороны, словно брызги на ветру. И только когда Дарвин спросил ее хриплым голосом об «этом грязном ублюдке», она вдруг очнулась и поняла, что он обращается именно к ней.

– Прошу прощения, Дарвин, – произнесла она отстраненно, – что вы сказали?

– Я спросил, не причинил ли он вам зла, – проговорил Дарвин запальчиво, хотя, обозрев ее заплаканное лицо, не нашел на нем никаких свидетельств того, что ее изнасиловали. Но вот костюм ее действительно был несколько странноват и вызывал тяжелые подозрения, и чем дольше он в него вглядывался, тем больше он напоминал ему о всяких гаремах и гинекеях и о загадочных восточных женщинах, которые проводят жизнь в аморальных и страшных поступках.

– Что случилось с вашей одеждой? – молвил он изумленно, стараясь отбросить вон страшную мысль и вместе с тем дрожа от справедливого возмущения. – Неужели он?.. Неужели эта грязная свинья?..

Он не успел докончить фразу, потому что в этот момент на палубе появился капитан Горацио Крил, оповещенный запыхавшимся помощником, что мисс Чина Уоррик нашлась и находится на борту «Авроры Д.». Его украшенное бакенбардами лицо излучало радость.

– Господня кровь! – взревел он, застыв при виде ее от удивления, и улыбка на его лице сменилась недоумением. – Что это на вас такое, детка? Отправляйтесь сейчас же вниз и снимите с себя это!

– Боюсь, что мне нечего больше надеть, – заметила Чина мягко.

Капитан Крил смотрел на нее с минуту в раздумье, а затем изрек ворчливо:

– Ну что ж, эти тряпки не столь уж и плохи. Носите их, если вам так нравится.

– Но вы же не можете ожидать, что она... – начал было Дарвин.

– У нас будет еще время поговорить обо всем, – перебил его капитан. – Прилив не ждет, и если мы сейчас же не отплывем, то упустим самое лучшее время. – И заорал: – Рункл, поднять паруса, черт тебя возьми! И якорь наверх! Да поживей: мы и так потеряли не знаю сколько времени!

– Да-да, сэр! – раздался в ответ голос помощника.

– Чертовы увальни! – пробормотал капитан сквозь зубы и, обернувшись в сторону Чины, с почтением приложил руку к фуражке. – Мы их обязательно найдем, мисс, можете не беспокоиться.

Он поспешил по своим делам. Чина, повернувшись к Дарвину, спросила решительно:

– О ком идет речь? Кого это мы должны непременно найти?

Дарвину не оставалось ничего другого, как рассказать ей все от начала и до конца.

– Дэймон решил не ставить капитана Крила в известность о том, что вы были похищены, – закончил он свое повествование: – Зная склонность Горацио все драматизировать, мы боялись, что он будет настаивать на немедленном штурме дома Бладуила. Дэймон же считал, что это только зря накалит обстановку.

– И что же в таком случае вы сказали Крилу?

– Я написал ему, будто вы отправились в Сингапур, чтобы организовать поиск детей. Полагаю, капитан Крил ломал голову над тем, как бы догнать поскорее «Мальхао», и посему не стал задавать мне ненужных вопросов.

– А почему вы были так уверены в том, что капитан Бладуил позволит мне уйти?

Дарвин, покраснев, произнес запинаясь:

– Я вовсе не был в этом уверен. Но к тому времени, как «Аврора Д.» прибыла в порт, вы уже находились в его доме больше восьми часов, и, естественно, я подумал... то есть мы все были уверены... – Он закашлялся и посмотрел в сторону. – Мы были уверены, что у Бладуила было достаточно времени, чтобы сделать то, что он, возможно, хотел...

Дарвин осекся, ибо Чина повернулась прямо к нему, и в ее спокойном, неподвижном лице было нечто, что заставило его пожалеть о сказанном.

«Аврора Д.», с надутыми попутным ветром парусами, между тем уже покидала порт. Наклонившись медленно на левый бок, она начала набирать скорость. Вода бурлила и шлепала у нее за бортом, мачты и балки скрипели и шуршали под усилившимися порывами ветра, а Чина так и стояла у поручня с остановившимся взглядом. И тут же, возле нее, был и Дарвин, несчастный и беспомощный. Молчание, пролегшее между ними, словно пропасть, казалось, становилось все более напряженным.

В ответ на приказания капитана Крила команда шхуны поставила дополнительные паруса, чтобы извлечь максимальную выгоду от попутного ветра. Теперь за кормой «Авроры» образовался бурун, от которого позади расстилалась белая волнистая дорожка, а Чина все стояла без движения лицом к ветру и чувствовала во всем теле ужасную онемелость. Но одновременно в ее сердце нарастала надежда. Они должны, просто обязаны перехватить «Мальхао», прежде чем станет уже слишком поздно!

Капитан Крил, несколько помедлив возле нее, успел заметить, насколько измученный у нее вид, и потому сурово приказал ей немедленно спуститься вниз. Она настолько ослабела и обессилела, что повиновалась ему без всяких возражений. Лежа в душной темноте маленькой каюты, любезно уступленной ей первым помощником, она старалась ни о чем и ни о ком не думать: ни о Брэндоне и о Филиппе, ни о сломанной руке Дэймона, ни о том, что теперь она никогда не сможет выйти замуж за Дарвина ввиду того, что с ней произошло. Точно так же она не могла себе позволить ни на минуту остановиться на мысли о капитане Бладуиле и о комнатах, снятых им где-то на улице Джейланг для Джулии Клэйтон.

Глава 18

Луис Моралес де лос Куэйдос, капитан зарегистрированной в Португалии шхуны «Мальхао», стоял в сгущающихся сумерках на задней палубе своего корабля и курил толстую африканскую сигару, стряхивая в темную воду пепел, тут же уносимый ветром прочь. Воздевая глаза к небу, где уже мерцали первые звезды, он неустанно благодарил Пресвятую Деву за то, что она даровала ему такую добычу. В его трюме покоилось около ста упаковок бадаянского шелка, стоимость которых составляла тридцать пять тысяч фунтов стерлингов на английском рынке или около ста тысяч в китайской валюте. И вся эта сияющая ткань, до единого ярда, получена им в кредит.

– Тридцать пять тысяч фунтов стерлингов! – бормотал капитан Куэйдос, наслаждаясь самим звуком этих слов. – И при этом не истрачено ни одного эскудо!

С довольным хмыканьем он облокотился руками на поручень и начал сквозь зубы что-то насвистывать. Это был человек чуть выше среднего роста, с покрытым рубцами лицом и с глазами темными и нахальными. Как и большинство тех людей, которые составляли команду «Мальхао», он был наполовину испанец, однако не испытывал особой привязанности ни к Испании, ни к Португалии. Его корабль был приписан к лиссабонскому порту, и соответственно флаг на нем имел зеленое и оранжевое поля, символизировавшие его родину, однако Луису де лос Куэйдосу не было до этого никакого дела: он служил только самому себе и уж меньше всего этому толстому мандарину Ванг Тох Чен Арну, которому предназначался весь загруженный в трюмы шелк.

– Предназначался – да, но вот будет ли он им получен? Никогда!

Его губы скривились в удовлетворенной усмешке. Менее чем через три часа «Мальхао» должен встретиться в море с другим кораблем, быстроходной китайской лорчей, одной из тех, которые развозят опиум вдоль китайского побережья. Хотя ее мачту и увенчивает вымпел с хохлатым розовым драконом, это вовсе не значит, что она принадлежит Ванг Тоху. И во главе команды на ней стоит не какой-то там варвар из прихвостней Ванг Тоха, а сводный брат капитана Куэйдоса Педро. Все продумано и подготовлено заранее. Пока команда шхуны будет спать крепким сном в своих каютах, груз «Мальхао» тихо и незаметно переправят на борт лорчи, которая вместе со своим драгоценным грузом и с самим капитаном «Мальхао» на борту тотчас же бесследно растворится во мраке.

– Ванг Тох может сколько угодно искать меня повсюду, найти же ему никогда не удастся! – сказал капитан Куэйдос самому себе с довольным смешком. Он не сомневался в успехе. Ведь лорча незамедлительно отправится прямиком в Рангун, где ее уже ждут покупатели бесценного бадаянского шелка. А после того как дельце будет обделано, он, Луис Моралес де лос Куэйдос, станет очень богатым человеком и купит себе сказочный дворец в Риме и заведет себе там дюжину прекрасных любовниц.

А что же будет со шхуной и ее командой? Подумав об этом, капитан лишь пожал с безразличным видом плечами, ибо судьба их его не волновала. Без сомнения, мстительный Ванг Тох постарается потопить «Мальхао», а людей взять в заложники, но так как корабль принадлежал частной португальской торговой фирме, а не Куэйдосу, то все это мало трогало нечестивого капитана.

На его почерневших от табака губах снова появилась ухмылка. Многие крупнейшие торговые фирмы взяли себе за прискорбное правило платить меньше одного процента от своей прибыли тем людям, которые с риском для жизни скитались по морям и океанам, подвергались нападениям пиратов и вступали в борьбу с грозными тайфунами ради того, чтобы перевозить их товары с одного континента на другой. И это-то обстоятельство и побудило капитана Куэйдоса преподнести самому себе царский подарок за счет облапошенного им Ванг Тоха. Луис де лос Куэйдос был вовсе не дурак, и он прекрасно понял еще много лет назад, что вассал так и останется вассалом, если у него недостанет мужества подняться над своей скромной долей и не взять судьбу в собственные руки.

Капитан Куэйдос не встречался с Ванг Тохом лицом к лицу, ибо чести такой удостаивались лишь немногие европейцы. Однако знал Куэйдос о нем достаточно много, так как заранее решил выяснить как можно больше о человеке, которого собирался предать. Высокого ранга чиновник, Ванг Тох достиг в годы пресловутой опиумной войны неимоверного богатства и могущества – чрезмерного, по мнению императора, и поэтому после подписания Нанкинского договора был назначен на ответственный пост в расположенную на далеком севере провинцию Гань, что мало отличалось от ссылки.

Поскольку, согласно китайским законам, чиновники могли служить в одной провинции не более трех лет, Ванг Тоха по истечении этого срока отправили в Шаньси, где он ухитрился подкупить или запугать несметное число людей и вступить со многими в преступный сговор. В результате подобных деяний пронырливый сановник отслужил в этой провинции только два года, ибо на третий его возвратили в Квантуя. Хотя внешне он и соблюдал покорность и доброжелательность по отношению к императору, его ненависть к династии Цин стала легендарной. Не многие знали или даже догадывались о том, что он энергично создавал тайные общества, которые ставили своей целью свергнуть с престола восседавших на китайском троне маньчжуров, и де лос Куэйдос придерживался того мнения, что этот Ванг Тох замыслил сам стать императором.

А если и не императором, то уж, во всяком случае, самым богатым человеком во всем Срединном царстве, ибо как иначе можно объяснить его безумное решение скупить весь бадаянский шелк, произведенный в прошлом и в этом году? Наверняка он собирался разорить Уорриков, а потом и вовсе их уничтожить. Он закупил уже громадное количество вожделенного шелка, а когда Дэймон Уоррик отказался продавать ему новые партии, стал направлять на остров других купцов, чтобы те закупали шелк для него, не расходуя притом ни гроша, ибо товар им отпускался в кредит.

Правда, Дэймон, а может быть, и его более искушенная в подобных вещах мамаша ощутили наконец нехватку денег, о чем капитан Куэйдос судил по тому, что он угробил бездну времени, прежде чем смог уговорить их заключить с ним договор о продаже ему такого большого количества – всего остававшегося шелка, произведенного в текущем сезоне, – и к тому же фактически без предоплаты. Он долге подольщался к ним, убеждал и согласился, прикинувшись недовольным, закупить еще две сотни ярдов, а затем, идя навстречу требованиям Дэймона, отсчитал без спора двадцать пять процентов от общей стоимости товара, остальную же сумму пообещал отдать к концу месяца.

Разумеется, он не собирался исполнять обещаний, данных Дэймону. И так же точно намеревался поступить и в отношении Ванг Тоха, чьи деньги использовал он в данном случае: именитый китаец никогда не получит эти бесценные упаковки сверкающего золотом шелка.

– Нет-нет, мой толстый желтый друг, – бормотал удовлетворенно капитан, – тебе придется поискать кого-нибудь другого, кто будет обделывать для тебя твои темные делишки: Луис де лос Куэйдос будет слишком занят, наслаждаясь своими наложницами в римском дворце!

Он откинул назад голову и рассмеялся, смех его, закружившись в завихрении ветра, мгновенно унесся куда-то вдаль. Донесшийся вскоре с главной палубы звон бронзового колокола, возвещавший о смене вахтенных, вызвал у него настоящий приступ нервозности. Теперь уже недолго ждать!

– Капитан!

Он обернулся. На его худом лице ясно читалось раздражение.

– Какого черта, Франциско? Кажется, я ясно приказал не беспокоить меня!

– Да, я знаю, но Санчес обнаружил в трюме нечто странное. И он подумал, что вам следует туда заглянуть.

– Почему? И вообще, что делал этот недоумок в трюме, хотя я запретил соваться туда кому бы то ни было? Уж не пытался ли он стянуть шелк, а?

– О нет, капитан! Он просто услышал какой-то шум и решил посмотреть.

Глаза Куэйдоса сузились.

– Шум? Какой еще шум?

Франциско колебался, понимая, что его капитан несколько пьян и потому слишком уж возбужден. А это значит, Боже правый, что еще до утра последуют телесные наказания. Матрос даже поежился от этой мысли: во время текущего рейса ему и так досталось предостаточно. И с чего это капитан такой нервный? Неужто из-за того, что боится за сохранность своего драгоценного груза?

– В чем же дело, Франциско? Не хотелось бы мне думать, что ты скрываешь что-то от меня.

Молодой человек сглотнул, заметив садистский огонек в глазах капитана.

– Санчес сказал, что нашел в трюме двух зайцев, которые... – Замолчав внезапно, так и не закончив фразу, он стал с удивлением всматриваться в темноту за бортом. – О Боже правый, что это?

Капитан Куэйдос посмотрел в ту же сторону, и его сердце, казалось, собралось выскочить из груди, а во рту пересохло. Он увидел лорчу, которая надвигалась на них со страшной скоростью. Ее паруса были выкрашены черной краской, для того чтобы наблюдатели с «Мальхао» не заметили ее приближения, а на носу висели в ряд фонари, которые и увидел Франциско, потому что как раз в этот момент они начали один за другим зажигаться. Когда света оказалось достаточно, капитан Куэйдос ясно различил на развевавшемся на мачте вымпеле демонически ухмылявшегося розового дракона Ванг Тоха.

– Царица небесная! – прошептал он, потому что в неверном свете заметил и нечто еще, что ни в коей мере не могло быть правдой и тем не менее ею было, ибо Франциско видел то же самое, что и его капитан, и был буквально парализован от ужаса, напомнившего ему о той панике, в которую впал он при нападении пиратов. На борту лорчи, выстроившись в боевую линию, стояло полдюжины монгольских лучников. Нагрудники, составлявшие часть их облачения, отсвечивали мертвенным светом.

Глаза Луиса де лос Куэйдоса закатились, а из уст его вырвался пронзительный крик, но вовсе не из-за страха перед смертью: он так и не увидел тех губительных стрел, которые были выпущены из туго натянутых луков и пронзили его горло. Имелось еще кое-что, что исторгло из его груди этот вопль, эхом пронесшийся в ночной тишине: в последнюю минуту жизни он увидел голову своего брата Педро. Окровавленная и ухмылявшаяся жуткой ухмылкой, она была наколота на палку и выставлена в качестве военного трофея на борту корабля.

Пробудившись от глубокого целительного сна, Чина натянула на себя шелковую рубаху и голубые шальвары и, открыв дверь, поспешила сквозь туман на кормовую палубу, где капитан Крил был занят серьезным разговором с молодым боцманом. При ее приближении оба они замолчали: не имея ни расчески, ни гребня, Чина вынуждена была заплести свои волосы в косу, и эта коса, доходившая девушке до бедер, придавала ей поразительное сходство с восточной куртизанкой.

В ответ на ее жадные расспросы капитан Крил заверил ее, что шхуна за это время преодолела хорошее расстояние и что встреча с «Мальхао» ожидается сегодня приблизительно к шести часам вечера.

– Корабль! Там, сзади по курсу!

Капитан посмотрел наверх, откуда донесся крик. Чина почувствовала, что ее сердце на несколько леденящих секунд почти перестало биться. Это не «Мальхао», уверяла она себя: не могла же португальская шхуна оказаться позади них!

– Это клипер, сэр! – прокричал дозорный. – На нем полосы и звезды!

– Кажется, «Орион», – заметил капитал Крил, посмотрев в подзорную трубу, которую протянул ему боцман. – Держу пари, что он направляется на остров Хайнань.

Чина ощутила некоторое облегчение, решив, что это всего лишь какое-то американское судно, совершающее обычный торговый рейс в Южно-Китайском море.

На палубе между тем появился юнга и капитан Крил спросил Чину, что она думает о завтраке.

Чина испытывала просто волчий голод и, захватив несколько ломтей хлеба и чашку горячего чая, поместилась на ближайший скамье. Она не ела ничего с предыдущей ночи – той самой, когда Брэндон и Филиппа, удрав из дома, прокрались на борт шхуны Луиса Куэйдоса, зафрахтованной до Кантона и шедшей, возможно, навстречу опасностям, о которых знал только Бог.

Чина, поежившись, постаралась отогнать от себя дурные мысли, преследовавшие ее, словно страшные призраки, с той минуты, когда Дарвин сообщил ей, что дети сбежали. Она не должна позволять себе думать об ужасных вещах, о которых узнала от Этана, когда тот рассказывал ей о жадности и коварстве Ванг Тоха. Иначе ведь она сойдет с ума от страха. Она твердо знала, что должна оставаться спокойной и выдержанной, коль скоро собиралась прийти детям на помощь.

– Этот клипер нас скоро догонит, не правда ли? – спросила она.

– Кто? – отозвался капитан, погруженный в изучение карты.

– «Орион».

– Да, он идет хорошо. Еще полчаса или около того, и мы пойдем с ним борт к борту. Тилер Крю, его капитан, всегда был ужасно нетерпеливой сволочью... Прошу прощения, мисс, – добавил капитан торопливо, когда, услышав звон разбитого стекла, решил, что это он виноват, поскольку дал таким неподобающим образом волю своему языку.

Повернув голову, Крил увидел, что Чина вскочила на ноги, наряд ее облит горячим чаем, а от чашки остались одни осколки. Однако, судя по тому, что она глядела в ужасе на горизонт, где уже обрисовались верхушки мачт «Ориона», ее выбили из равновесия вовсе не слова капитана.

– Тилер Крю? Так вы полагаете, что капитан корабля именно он?

– А почему бы и нет? Он плавает в этих водах, наверное, так же давно, как и я. Ненадежный малый, но я встречал и похуже. – Капитан Крил склонил голову набок. – Вы знакомы с ним?

– Да.... Нет... То есть я хочу сказать... О, я должна была знать, что Этан не даст мне уйти просто так! – Тут Чина нахмурилась и замолчала. Потом, подняв глаза, произнесла до странности неестественным тоном: – Капитан Крил, имеете ли вы полномочия сочетать брачными узами людей, находящихся на вашем корабле?

Он почесал нос грязным указательным пальцем.

– Э-э-э... кажется, имею.

– А можете ли вы сделать это прямо сейчас? Сию вот минуту?

– Ну, смотря по тому, найдется ли в сундуке Библия... – Он посмотрел на нее подозрительным взглядом. – А почему вы об этом спрашиваете, мисс Чина?

– Потому что, – сказала она горячо, – я желаю выйти замуж за Дарвина Стэпкайна. Сейчас же, прежде чем «Орион» нас догонит.

Сказать, что просьба Чины всего лишь удивила капитана Крила, значит грубо согрешить против истины, потому что в действительности он был буквально ошарашен услышанным и в течение целой минуты мог только глядеть на нее во все глаза, стараясь понять, не лишилась ли она случайно рассудка.

Потребовались и изрядное красноречие со стороны Чины, и сбивчивые подтверждения самого Дарвина, чтобы он убедился наконец, что оба они искренне желают вступить в брак и к тому же безотлагательно. Выслушав их, капитан поставил им на вид всю абсурдность их намерений, на что ушло несколько драгоценных минут. И только когда Дарвин объявил с ненавистью, что на борту «Ориона», по всей вероятности, находится человек, который собирается жениться на Чине из нечестных побуждений и против ее воли, он, поколебавшись немного, согласился провести церемонию.

– Не без сомнений, – рявкнул напоследок капитан Крил, качая головой и обозревая с явным неодобрением пару юных лиц, уставившихся выжидающе на него. Черт бы побрал того китайского божка, что покусился преждевременно на жизнь Рэйса Уоррика и оставил его невинную дочь на попечении этого дурака, сводного брата! Рэйс никогда бы не позволил своей любимой дочери выйти замуж за такого явно неподходящего для нее жениха, как Дарвин Стэпкайн, а уж подобное сегодняшнему свадебное торжество он не смог бы и вообразить. Подумать только – в измятом, вызывающего вида костюме гаремной наложницы, а ее нечесаные волосы заплетены в косу, как у какой-нибудь туземки.

– Корабль! У нас по курсу корабль! Справа!

– Интересно, что это за судно? – произнес Горацио, прикладывая руку козырьком к глазам. – Шхуна, насколько можно разглядеть, сэр!

На «Авроре Д.» раздался дружный топот ног: все кинулись к правому борту.

– Это не может быть «Мальхао»! – заявил боцман, передавая капитану подзорную трубу. – Он должен находиться значительно дальше!

– Что там, капитан Крил? – с замиранием в сердце спросила Чина, так как сама она не видела на горизонте ничего, кроме похожих на тени облаков и низко летевших над водой бакланов.

Горацио медлил с ответом, поскольку и сам не мог толком понять, что же он увидел у линии горизонта. Это действительно была шхуна, как и сказал впередсмотрящий, но опознать ее он не мог, и, кроме того, вид этого судна почему-то вызывал в воображении образы кораблей-призраков. Паруса вроде бы были спущены, стропы болтались впустую, а на палубах – никакого движения.

– Подайте им какой-нибудь знак, мистер Рункл, – сказал капитан, и боцман поспешил на верхнюю палубу, отдавая на ходу приказания.

Когда «Аврора Д.» подошла поближе, то стало видно даже невооруженным глазом, что за штурвалом загадочного судна никто не стоит. Шхуна, не управляемая никем, плыла по течению. Ее голые мачты указывали уныло в бледное небо.

– Господи помилуй, да ее паруса начисто срезаны! – воскликнул Артур Рункл.

– Кажется, на борту – ни одной живой души! – дополнил потрясенно Дарвин.

С палубы шхуны поднялась стая черных птиц. Они покружились с криками над водой, а потом, шумно хлопая крыльями, опустились на голые снасти и стали наблюдать оттуда приближение «Авроры Д.». На борту отчетливо было видно теперь название судна – «Мальхао», а внезапный порыв ветра донес до наблюдавших за кораблем безошибочный запах мертвечины.

Капитан Крил опустил подзорную трубу и поморщился.

– Рункл, посмотрите, нельзя ли все же связаться как-нибудь со шхуной?

Однако оклики дрейфующего судна с помощью рупора ничего не дали. Никто не откликнулся, кроме возбужденных пожирателей падали, завидевших помеху своему пиршеству. И тогда капитан Крил коротко приказал подготовить к спуску шлюпку, на которую должен был погрузиться отряд вооруженных людей.

– Я еду с вами, – объявила Чина. Горацио отрицательно покачал головой.

– Там могут быть мертвые. И если так, то мы не знаем пока, что послужило причиной их гибели.

– Прошу вас помнить, что на борту могут находиться мои брат и сестра, – проговорила Чина безапелляционным тоном. – Вы не можете помешать мне отправиться туда вместе с вами.

– Нет, он вправе запретить вам это, – сказал сердито Дарвин. – Не будьте идиоткой, Чина! Представьте, что их могла убить холера.

– Холера?

Увидев испуганное выражение ее лица, он тут же пожалел о своих необдуманных словах и с чувством глубокого облегчения услышал, как капитан Крил решительно произнес:

– Никаких болезней на борту нет, дружище! Холера не обрежет снасти и не изрубит их в куски. Это сделали люди. Причем люди, которые не успели далеко уйти.

Чина побледнела.

– Вы предполагаете, что на них напали пираты?

– Я пока ничего не предполагаю, – хрипло ответил капитан Крил, хотя на самом деле он не мог не иметь этого самого предположения, что и отразилось на его обеспокоенном лице.

– Значит, я могу ехать с вами, – произнесла убежденно Чина. Появившееся на ее лице выражение живо напомнило Рэйса Уоррика на одном из его загадочных портретов, и Горацио Крил, глядя на девушку, почувствовал, как у него по спине пробежал холодок – порождение суеверного подсознания. Уголки его рта поползли вниз, и он несколько секунд стоял молча. Затем глубоко вздохнул.

– Садитесь в шлюпку. Но на палубу «Мальхао» ваша нога не ступит! Вам ясно?

– Вы, должно быть, сошли с ума! – закричал Дарвин с лицом, красным от бешенства. – Чина ни в коем случае не поедет с вами!

– Нет, поеду, – сказала спокойно Чина, и хотя Дарвин умолял ее и угрожал, пока не потерял в конце концов терпение, она не слушала его доводов. – Вы вовсе не обязаны ехать с нами, если вам этого не хочется, – указала она ему таким тоном, который был под стать ее посуровевшему лицу и ясно выражал ее убежденность в его трусости.

И Дарвин немедленно оставил свои аргументы.

Люди в переполненной шлюпке плыли в полном молчании, и потому плеск весел и скрип уключин казались неестественно громкими. Когда лодочка приблизилась несколько к шхуне, запах разложения, усилившись, стал просто невыносимым. Мускулистые парни, составлявшие вооруженную команду, отворачивали головы и крепче сжимали свое оружие. Чина, сидя на корме между капитаном Крилом и Дарвином, смотрела невидящими глазами в пространство. Ее лицо выглядело на фоне голубых волн белой маской. Руки с побелевшими ногтями, вздрагивавшие конвульсивно, выдавали ее состояние.

В тени просоленного корпуса шхуны воздух был прохладнее, а запах смерти не таким ужасным. Однако тишина наверху не могла не пугать. Она заставляла людей тревожно перешептываться и как можно быстрее прилаживать веревочную лестницу, чтобы узнать наконец, что же там произошло.

Первым на палубу вскарабкался дюжий матрос по имени Тимонс Макни, но когда он взглянул на развернувшуюся перед ним картину, то бросился назад к поручню и начал безудержно блевать в море. Вся команда «Мальхао» была изрублена на куски. Повсюду виднелись следы ужасающей резни: расчлененные и распухшие тела, отрубленные головы с черными, широко открытыми ртами и пустыми глазницами, над которыми уже потрудились пернатые пожиратели падали и тучи черных жужжащих жирных мух. Солнце и жара сделали свое дело, высушив кровь, залившую доски палубы, просочившуюся в щели и проникшую в водосточные желоба, однако Макни, схватившийся за поручень и пытавшийся отдышаться, чувствовал ее все же под своими подошвами.

– Они мертвы, капитан! Все! – прокричал он, однако голос его напоминал скорее хрип. Находившиеся в шлюпке почувствовали при виде его лица, как волосы у них на голове зашевелились, потому что им показалось, будто они созерцают сейчас человека, который только что заглянул в ад.

– Нет!

Это был крик Чины, выведший Горацио Крила из состояния оцепенения, в котором он пребывал. Повернув голову, капитан увидел, что она начала карабкаться вверх по лестнице, и тотчас вскочил на ноги, чтобы удержать ее.

– Подожди, детка! – Его рука вцепилась в ее рукав, но тонкая ткань разорвалась, и прежде чем кто-либо другой смог ее остановить, она оказалась на палубе.

– Брэндон! Филиппа!

Ответом на ее безнадежные вопли стало только дружное хлопанье крыльев многочисленных птиц, которые с пронзительными криками поднялись в воздух. Чина не обращала внимания ни на них, ни на человеческие останки, разбросанные вокруг и источавшие ужасный запах тления.

– Брэндон! Филиппа! Где вы?

В горле распростертого перед лестницей тела застряла стрела, в широко открытых глазах отражалось солнце. Судорожно сглотнув, Чина переступила через него и начала спускаться в трюм, где только шорох крысиных лап да ее полный отчаяния голос нарушали тяжелую тишину.

Под одной из дверей в конце длинного, плохо проветриваемого коридора она увидела свет и, открыв дверь, оказалась в помещении корабельной кухни. В плите еще горели дрова, а в воздухе стоял удушливый запах подгоревших блюд. Кок – ибо скорее всего именно им было лежавшее на полу тело – готовил ужин, когда на него напали, потому что в окровавленной руке он все еще держал поварешку. Увидев, что у него отрублена половина пальцев, а по полу среди остатков еды ползают полчища тараканов, Чина, с усилием сдерживая рвотные позывы, отпрянула в страхе назад и споткнулась о другое тело, возле самой двери.

Девушка пронзительно взвизгнула и, поскользнувшись в разлитом масле и крови, едва не упала. Выскочив из камбуза, она столкнулась в коридоре с каким-то человеком, который только что спустился по трапу, услышав ее крики. Снова взвизгнув от ужаса, она набросилась с кулаками на стоявшего перед ней незнакомца, однако тот тут же схватил ее железной хваткой за руки.

– Тише, Чина, не пугайся, – прошептал ей в ухо знакомый голос.

– Этан! – выдохнула Чина с облегчением.

Он прижал ее крепко к себе, и она почувствовала вдруг, что ей уже не так страшно. Когда же через мгновение ее начала бить неудержимая дрожь, Чина подняла голову с его плеча и, обратив к нему заплаканное лицо, заглянула ему в глаза.

– Брэндом и Филиппа...

– Да, я знаю. Капитан Крил мне сказал.

– Я не могу их нигде найти, – продолжала Чина испуганным шепотом. – Всех, кто был на корабле, поубивали! О, Этан, ты видишь, что они здесь натворили?

Этан только мрачно кивнул головой. Губы его сжались, а глаза сузились от злости при виде того, что сделали с ней ужасы и потрясения последних двух дней. Чувствуя, как она дрожит, он поднял ее на руки и отнес в просторную каюту, которую занимал раньше капитан «Мальхао» и которая оказалась на удивление чистой и проветренной, так как в открытые окна залетал свежий ветерок.

Опустив Чину в мягкое кресло, он нашел где-то гравированную серебряную фляжку и налил ей оттуда в стакан какого-то питья. Она выпила с готовностью напиток, но тут же закашлялась, ибо крепкое зелье обожгло ей горло. Через минуту, однако, по ее телу пробежала приятная теплота, Чина перестала дрожать и посмотрела на Этана глазами, в которых уже не отражался страх. И тут ей пришлось пережить новое потрясение: она заметила, что вид у Этана был до крайности изможденный и затравленный. Но времени анализировать свои чувства у нее не оказалось, поскольку Этан, облокотившись на стол прямо перед ней, спросил требовательно:

– Что, черт возьми, хотела ты доказать, когда убегала поспешно из моего дома? Разве тебе не ясно, что сингапурские улицы не место для женщины, тем более в таком одеянии, как у тебя?

Чина в ответ могла только хлопать глазами, а он все читал и читал нескончаемую лекцию, которая призвана была ее запугать и образумить, и казалось, что его гнев только усиливается оттого, что она слушает его с полной покорностью.

Внезапно дверь в каюту с шумом распахнулась и на пороге появились взбудораженные Дарвин и капитан Крил.

– Вы не имеете права разговаривать с мисс Чиной в таком тоне! – закричал Дарвин с искаженным от презрения лицом. – Если кого-либо и можно обвинять в том, что случилось, так это вас и ваше недостойное, эгоистическое поведение! Разве это не вы утащили ее к себе в дом из сингапурского порта?

– Успокойся, парень, – коротко приказал капитан Крил, не замечая, как странно вытянулось и застыло лицо Этана в ответ на слова Дарвина. – Вы были правы, Бладуил, – продолжал он сумрачно, как будто Этан что-то сказал вслух, – малышей на борту нет.

Лицо Этана как будто в тот же момент постарело. Чине неожиданно представилось, что, наверное, вот так он будет выглядеть лет через двадцать. Закусив губу, она отвернулась в сторону, удивляясь самой себе, почему это вид Этана как старого усталого человека такой болью отозвался в ее сердце.

– Как вы предполагаете, куда их могли увезти? – громко спросил капитан Крил Этана Бладуила.

– Кто их увез? – потребовал разъяснений Дарвин. Его раздражало, что дородный капитан «Авроры Д.» начал внезапно испытывать если не расположение, то уж, во всяком случае, доверие к Этану Бладуилу. И еще больше вызывало у него чувство досады то обстоятельство, что Чина не находила в присутствии Этана на корабле ничего странного, а ведь вряд ли она могла видеть, как «Орион» подошел к «Мальхао» и как капитан Бладуил и его люди перешли на борт злополучной шхуны. – Кому они могли понадобиться? – снова обратился он к капитану Крилу. – Вы что, хотите сказать, что кто-то забрал их с корабля? Может быть, это тот самый китаец, о котором так много разговоров в последнее время?

Горацио, проявляя недюжинное терпение, постарался объяснить, что по просьбе капитана Бладуила его люди обследовали самым тщательным образом буквально все дыры на корабле, но не обнаружили ни шелка, закупленного на Бадаяне два дня назад, ни детей. С другой стороны, осмотр стрел, извлеченных из тел капитана «Мальхао» и его команды, показал, что они монгольского происхождения, – что подтвердил и араб Раджид Али, – а это могло означать только то, что нападение было совершено по приказу известного мандарина Ванг Тох Чен Арна.

– Почему вы так решили? – не успокаивался Дарвин. Теперь настала очередь Этана пуститься в объяснения.

– Потому что, насколько мне известно, Ванг Тох – единственный китаец, который использует монгольских лучников в качестве личной охраны. Говорят, император не доверяет этим стрелкам и посему запретил им под страхом смерти появляться в Кантоне, однако Ванг Тох всякий раз берет с собой именно их, куда бы ни отправился.

– И именно их он использует при проведении своих грязных пиратских операций, – добавил с отвращением Горацио. – Я плаваю по китайским морям двадцать два года и никогда не видел ничего подобного. Проклятые дикари!

– Можете ли вы быть уверены, что они действительно взяли детей с собой? – спросила Чина, с трудом сдерживая всхлипывания. – Откуда вы знаете, что они их не убили и не выбросили за борт?

Хотя слова ее были обращены к капитану Крилу, глазами она спрашивала Этана. Полный отчаяния взгляд Чины вызвал в нем новый приступ гнева, и он, не зная, что сказать, резко отвернулся. Зато капитан Крил заверил ее, что Брэндон и Филиппа являются очень ценными заложниками и вряд ли поэтому их могли столь нерасчетливо уничтожить.

– Мы схватим этих бандитов, прежде чем они доберутся до Гонконга, – пообещал он ей. – Капитан Бладуил отправится за ними на «Орионе». Это судно гораздо быстроходнее, чем моя «Аврора»

– А где же капитан Крю? – спросила Чина в недоумении, потому что только сейчас удивилась присутствию здесь Этана Бладуила. – Он, наверное, ждет вас на борту своего корабля?

Этан отрицательно покачал головой.

– Я полагаю, что он все еще в Сингапуре.

– В Сингапуре? – Она посмотрела на него широко открытыми глазами. – Я ничего не понимаю! Как же вам удалось в таком случае убедить команду «Ориона» доставить* вас сюда?

Этан усмехнулся.

– Я вовсе никого не убеждал. Я просто позаимствовал «Орион» на некоторое время.

– Позаимствовали?

– Почему бы и нет? На «Звезде Коулуна» сейчас ставят новые паруса, и она не смогла бы отплыть по крайней мере до завтрашнего дня. Поскольку же «Орион» был весьма удачно, по моему мнению, пришвартован к одному из причалов на Сингапурской реке, тогда как его капитан чудеснейшим образом проводит время в объятиях самой услужливой леди во всем городе...

– Одну минутку, – перебил его Дарвин с раздражением. – Не кажется ли вам, что вы только тратите драгоценное время на пустую болтовню? Не пора ли вам собирать команду и отправляться за детьми?

– Разумеется, – ответил Этан. – Чина, вы поплывете со мной?

Она без колебаний взяла протянутую ей руку. В лицо Дарвина ударила краска.

– Чина, неужели вы всерьез собираетесь составить ему компанию.

– А почему бы и нет? – спросила она.

– Вам прекрасно известно, что может случиться, если вы согласитесь плыть на его корабле!

– Боюсь, что мне ничего не известно, – ответила она просто.

– Если вы так беспокоитесь за добродетель мисс Чины, мистер Стэпкайн, – произнес Этан бесстрастно, – то можете отправиться вместе с нами, чтобы защитить ее в случае необходимости.

– Вот это будет правильно! – произнес капитан Крил в наступившей вслед за предложением Этана тишине, от которой, казалось, воздух в каюте стал невыносимо горячим и душным. – Я все думаю о малышах. – И затем, бросив беспокойный взгляд на Чину, он заметил веско: – Мне не хотелось бы оставлять вас здесь, хотя я и предпочел бы, чтобы вы не отправлялись никуда. Думаю, однако, что капитан Бладуил будет смотреть за вами должным образом, и поскольку путешествуете вы со своим женихом...

– Женихом? – переспросил резко Этан.

– Да-да, вместе с молодым Дарвином. Ведь они собираются пожениться. А разве вы не знали?

– Нет. – Глаза Этана сузились при взгляде на застывшее лицо Чины. – Для меня большая честь приветствовать вас и вашего суженого на борту «Ориона», мисс Уоррик! – Он усмехнулся и сделал в ее сторону несколько утрированный поклон. – Надеюсь, что вы не сочтете это неучтивым с моей стороны, если я предположу, что нам следует обойтись без дальнейших любезностей и немедленно отправиться в путь?

Чина в ответ только сжала губы и, гордо подняв подбородок, кивнула. Ничто в выражении ее лица не говорило ему о том, сколь глубоко он обидел ее.

– Так вы плывете с нами, Дарвин?

– Кажется, да, – промолвил тот мрачно.

Выйдя на яркий солнечный свет, Чина едва заметила, что тела мертвых уже убраны с палубы «Мальхао» и по приказу Этана Бладуила выброшены за борт. Не обращая внимания на заинтересованные взгляды команды «Ориона», девушка лишь кивнула слегка в сторону поклонившегося ей Раджида. Сев же в ожидавшую их всех шлюпку, она намеренно устроилась так, чтобы быть спиной к Этану, и во время всего пути на «Орион» не проронила ни слова.

Глава 19

– Я полагаю, что первое, что мы сделаем, это переоденем вас в другую одежду, – произнес холодно Этан, после того как проводил Чину в каюту и лег на курс точно на север, на Гонконг. – Своей команде я мог полностью доверять в том, что касалось вас, но тилеровская команда – совсем другое дело. Это весьма грубый народ, и согласились они плыть со мной только потому, что я обещал им приличное вознаграждение.

– Создается впечатление, что ваши знакомые просто понятия не имеют о верности, – заметила критически Чина. – Хотя мне трудно поверить, что они согласились покинуть своего капитана исключительно из корыстных побуждений. – И добавила колко: – Интересно, как так получилось, что они настолько поверили вам, что позволили втянуть себя в такую авантюру?

– Просто они хорошо меня знают, – ответил Этан кратко, что никак не удовлетворило ее. Глядя на нее, он думал о том, сколь прекрасна и соблазнительна эта девушка и что ее красота лишь выигрывает от утреннего солнечного света, льющегося в окна каюты и заставляющего ее рыжие волосы сиять и переливаться золотистыми тонами. Она казалась такой маленькой и нежной в этих шелковых, перетянутых у лодыжек шальварах и столь невероятно хрупкой, что ему захотелось взять ее на руки и стереть с ее лица все следы усталости и волнений последних дней.

Однако он прекрасно понимал, что не должен ее касаться, и не только потому, что не может обещать ей с чистым сердцем, что ее брат и сестра, целые и невредимые, непременно вернутся домой, но и потому, что она не стала опровергать потрясшие его слова капитана Крила о том, что она и Дарвин собираются пожениться, – и это после всего, что между ними произошло в затемненной, надушенной спальне кораллового дома!

– Вам нет нужды обо мне беспокоиться, капитан, – молвила Чина чопорно, сознавая в то же время, насколько ей трудно думать о чем-либо еще, не относящемся к ним двоим, когда перед ней стоит Этан. В своей просоленной одежде, с растрепанными волосами и небритым лицом он весьма походил на пирата. Однако было нечто такое в измученных чертах его лица, что заставляло ее сердце сжиматься от боли. И ей открылось внезапно, что она не в силах отвести взгляда от его худых загорелых рук и не может не вспоминать, как эти руки ласкали ее тело и пробуждали в ней такие чувства, о существовании коих она и не подозревала. – Не стоит беспокоиться обо мне, – повторила она с подчеркнутой неприязнью, несколько неуместной в данной ситуации. – Я не собираюсь покидать каюту до тех пор, пока в поле зрения не покажется корабль Ванг Тоха.

– Ну что ж, располагайтесь, – сказал Этан жестко и, не заметив, как она вздрогнула от его слов, направился к двери. Возможно, отношения между ними складывались бы совсем по-иному, обрати он на это внимание. Едва заметное движение, выдававшее душевное состояние Чины, скорее всего подсказало бы ему, какой властью он все еще обладает над нею. А испытывавшиеся девушкой боль и отчаяние были столь сильны, что заметь она в бесстрастном лице Этана хоть малейший признак нежности, то наверняка постаралась бы снести все стены, которые сама же между ними воздвигла, и простила бы ему все – даже его непристойную связь с Джулией Клэйтон.

Но поскольку теперь она видела перед собой только его спину, а он, в свою очередь, не мог думать ни о чем другом, кроме как о ее предстоящем и невыносимом для него браке с Дарвином Стэпкайном, то момент был упущен. И, как результат этого, примирение не состоялось, а образовавшаяся между ними пропасть становилась с каждой минутой все глубже и шире. Молча, с леденящим душу чувством обреченности, Этан захлопнул за собой дверь.

Весь этот длинный и изнурительный день Чина провела в своей каюте. Хотя порой ей казалось, что она не вынесет более ни страшной, изнуряющей жары, ни терзавших ее тревожных мыслей, девушка так и не вышла на палубу. Дарвин, обеспокоенный ее удрученным видом и безжизненным голосом, которым она отвечала на его вопросы о ее самочувствии, в конце концов решил поделиться своими страхами с Этаном, поскольку считал, что если даже этот человек ему не нравится и не вызывает у него доверия к себе, от него все равно можно получить полезный совет в таком тонком деле, как успокоение нервов очаровательной женщины.

Но капитан Бладуил указал ему холодно на то, что так как мисс Уоррик в скором времени станет его, Дарвина, женой, а вовсе не его, капитана Бладуила, то это дело Дарвина найти способ успокоить ее в отношении похищенных брата и сестры.

– А что будет, если мы их не найдем? – не отставал Дарвин, не подозревавший о том, что этот же вопрос задавал себе с болью в сердце и Этан. – Что в таком случае прикажете мне делать?

– Дорогой мой мальчик, – заметил Этан жестко, – уж если вы решились связать свою судьбу с такой эмоциональной и непредсказуемой особой, как Чина, то вам следует заранее продумать, как вести себя с ней. Я же могу вас только предупредить, что жизнь с этой мисс Уоррик, до невозможности упрямой и слишком уж рассудительной, не может быть легкой.

Дарвин прорычал сквозь стиснутые зубы:

– Я никак не могу поверить в то, что вы непочтительны и несправедливы по отношению к Чине, которая так много пережила после своего возвращения из Англии. А ведь вам прекрасно известно, что это вы главная, если не единственная, причина всех ее страданий! И именно поэтому, между прочим, она желает выйти замуж не за вас, а за меня!

– И именно поэтому, между прочим, я позволил ей уйти от меня и не стал ломать вам кости, хотя, уверяю вас, мистер Стэпкайн, мне очень хотелось бы сделать это, – произнес Этан с беспокойным блеском в глазах. – А теперь прошу прощения, меня ждут мои обязанности.

С коротким и слегка насмешливым поклоном капитан Бладуил повернулся и пошел прочь. Дарвин открыл было рот, чтобы что-то сказать, и тут же его закрыл. Краска медленно сходила с его лица. Он совершенно не понимал, серьезно ли говорил Этан Бладуил, но, учитывая его отвратительный характер, решил все же, что слова его следует воспринимать в их буквальном смысле и впредь не пытаться беседовать с ним как с культурным человеком. Воистину Чине просто повезло, что она не вступила в брак с этим типом. Сама мысль о подобном союзе казалась Дарвину столь нелепой и оскорбительной, что он, подумав немного, решил не обращать внимания на угрозы Этана в свой адрес.

Сумерки в этот день наступили быстро. Ни на раскинувшихся вокруг потемневших водных просторах, ни на линии горизонта уже с повисшими над ней звездами не было видно ни одного судна. День показался всем очень тяжелым, даже членам корабельной команды, которые были глубоко тронуты мученическим выражением лица Чины Уоррик. Она появилась перед ними лишь на короткий Миг, когда в северном направлении были замечены паруса, но как только стало известно, что это всего лишь английский фрегат, шедший против ветра в Сингапур, молча спустилась вниз. Ее грустное лицо успело пробудить в каждом мужчине, который ее видел, заложенные в нем лучшие чувства.

Когда уже совсем стемнело, Чина, поколебавшись, приняла приглашение к обеду капитана Бладуила и командного состава «Ориона», но вовсе не потому, что была слишком уж голодна: тревожное ожидание вконец вымотало ее, и она, устав от одиночества, решила покинуть ненадолго свою душную тесную каюту, чтобы побыть с кем-нибудь, хотя бы и с тем же Этаном. Вступив в апартаменты Тилера Крю, она была изумлена при виде стен, завешанных многоцветными персидскими коврами, и шкафов, заставленных бесчисленными дорогими предметами искусства. Этан Бладуил, облаченный в свою обычную рабочую одежду, никак не вписывался в разряженную компанию офицеров «Ориона», от которых распространялось сильное благоухание помады и духов, перебившее даже запах снеди, разложенной на столе.

Дарвин с завидным проворством проводил Чину к свободному месту рядом с собой, намеренно не дав ей опуститься на стул, стоявший по правую руку от Этана. Капитан Бладуил, который не мог не заметить ловкого хода юноши, никак внешне не прореагировал на это и с по-прежнему непроницаемым выражением лица лишь приказал стюарду подать ему какое-то блюдо.

– Не хотите ли вина, мисс Уоррик? – предложил один из офицеров «Ориона» с любезной улыбкой.

– Спасибо, – ответила Чина вежливо, – но я не думаю, что смогу проглотить хоть каплю.

– Принимая во внимание обстоятельства, – сказал Этан с едва заметной усмешкой, – будет полезно подкрепиться немного, мисс Уоррик: ночь обещает быть долгой.

– Как, по-вашему, скоро ли мы догоним их? – спросила девушка нетерпеливо.

– Вряд ли мы увидим корабль Ванг Тоха раньше завтрашнего утра, – произнес Этан спокойно. – Разве только что-нибудь его задержит в пути, но это маловероятно.

На верхней палубе неожиданно раздался топот ног.

– Что это? – проговорил обеспокоенный Дарвин.

– Капитан Бладуил!

В ответ на прозвучавший из-за ветра едва слышно возглас Этан стремительно вскочил на ноги и бросился к двери, толкнув по пути замешкавшегося Дарвина. Дежуривший в это время первый помощник встретил его на палубе и, вручив ему подзорную трубу, молча указал направо. Трудно было что-либо разглядеть в такой темноте, и Этан обругал себя за то, что забыл свою первоклассную трубу в сундуке на «Звезде Коулуна».

– Вроде бы клипер? – предположил первый помощник. – Главный парус спущен, якорь сброшен, но я не думаю, что они ждут именно нас. – И непроизвольно отпрянул: у Этана, опустившего вдруг трубу, было непередаваемо страшное, жестокое выражение лица, как у человека, внезапно ощутившего холодное и неодолимое желание кого-то убить.

– Руль по ветру, мистер Файн! – скомандовал Этан отрывисто. – Так и идти! И поторопитесь: у вас на все тридцать секунд. Не успеете, можете искать себе другую работу. Надеюсь, вам ясно?

Не дожидаясь ответа, капитан Бладуил бросился бегом на верхнюю палубу, где обменялся несколькими словами с Раджидом Али. И затем столь же стремительно спустился вниз.

– Куда он пошел? И какого черта он тут устраивает? – проговорил возмущенно Дарвин, поднимаясь на палубу в сопровождении Чины.

– Видит Бог, я сам ничего не понимаю, – проворчал первый помощник и бросился выполнять распоряжение.

– Почему бы вам не спросить Раджида? – предложила Дарвину Чина.

– Что? Разговаривать с этим грубым язычником? – вспылил тот. – Вы, должно быть, сошли с ума! Он не сможет... Куда вы, Чина?.. Чина!

Раджид, услышав ее легкие шаги у себя за спиной, повернулся, чтобы сделать глубокий поклон. Хотя араб мало обращал внимания на женщин вообще и на англичанок в частности, как-то вышло, однако, что Чину Уоррик он стал уважать, пусть и по-своему, и подозревал, что его капитан вовсе не столь уже равнодушен к ней, как пытается всех убедить.

– Что случилось, Раджид? – спросила Чина взволнованно. – Неужели показался корабль Ванг Тода?

– Это судно человека императора и вместе с тем капитана, – ответил загадочно Раджид.

Какое-то время Чина смотрела на него в недоумении. Глядя, в свою очередь, на ее лицо, освещенное слабым светом фонаря, Раджид подумал внезапно, что она весьма и весьма красива, хотя красота эта не в его вкусе и он не смог бы по достоинству ее оценить. И сам удивился, как это раньше он этого не замечал.

Наконец лицо Чины прояснилось.

– О, так вы имеете в виду «Звезду лотоса»? – воскликнула она. – Но я думала... Разве ее не потопили?

– Это то, что сказали нам. Должно быть, человек императора сумел ее все же спасти, и теперь он один из немногих китайцев, владеющих превосходными кораблями.

«И это судно может развивать устрашающую скорость, на которую способен только клипер», – подумала Чина.

– И что же капитан Бладуил намерен предпринять? – поинтересовалась она.

– Аллах да простит его, но он набитый дурак, – заметил Раджид. – Он сам ищет встречи с человеком императора. Это сумасшествие, безумие какое-то – входить в шакалью нору в одиночку и без оружия и верить, что тебя никто не тронет!

Чина побледнела.

– Почему он отважился на такое? Вряд ли Ванг Тох отпустит моих брата и сестру только потому, что его об этом попросит капитан Бладуил.

Раджид злобно покачал головой.

– Словно злые духи вселились в него, когда он увидел свой корабль. Боюсь, он не станет слушать никаких разумных доводов и не согласится признать тот факт, что тут уж ничего не поделаешь.

Чина помолчала немного, обдумывая слова Раджида, а потом спросила шепотом, потому что в горле у нее образовался комок:

– Они могут его убить?

Раджид, пожав плечами, произнес спокойно, хотя на душе у него было совсем не легко:

– Иншалла, все в руках Господних.

– Понимаю: что предрешено, то предрешено, – молвила она горько. Ей хотелось бы, чтобы и она была той же веры, что и этот араб, дабы безропотно принимать мысль о том, что смерть человека предопределена уже в час его рождения, и поскольку никто не в силах изменить свою судьбу и соответственно нет смысла восставать против сего установленного свыше порядка, то нечего и бояться грядущего.

Но Чина боялась, и так, как никогда в жизни. Увидев Этана, она ощутила панический страх, но не за себя и не за Брэндона с Филиппой.

Этан, повернув голову, посмотрел с нахмуренным видом в ее сторону. Потом пошел к ней решительным шагом.

– Я хочу, чтобы вы сделали для меня кое-что, прежде чем я покину корабль, – произнес он холодно.

Чина посмотрела на него с опаской.

– Что именно?

– Мне хотелось бы, чтобы перед тем, как мы расстанемся, вы соединились, к своей радости, супружескими узами с Дарвином Стэпкайном, – проговорил Этан строгим, не терпящим возражений голосом. – Я как исполняющий обязанности капитана этого судна – единственный здесь, кто вправе совершить церемонию бракосочетания, и поэтому.... Что с вами? Разве это не то, о чем вы давно уже мечтали?

– Нет... Да... То есть я никогда...

– Господи помилуй, Чина, – сказал нетерпеливо капитан Бладуил, – у меня нет времени вести тут с вами дискуссии! Рискуя впасть в мелодраматический тон, замечу все же, что, возможно, отправившись на «Звезду лотоса», я уже не вернусь, и мне, естественно, хотелось бы быть уверенным в том, что о вас будет кому позаботиться в сл}?гае, если вы носите моего ребенка.

Волна краски прокатилась по лицу Чины от шеи до волос. Она уставилась на него озадаченно, охваченная надеждой, что, может быть, так оно и есть.

Видя выражение ее лица, Этан невольно засмеялся, хотя и горьким смехом.

– Вам что, никогда не приходило в голову ничего подобного? Вы же должны понимать, что иногда, когда мужчина и женщина...

– Не надо, – едва слышно прошептала Чина. – Не надо, прошу вас! – И, помедлив немного, спросила: – Вы действительно хотите, чтобы я вышла за него замуж?

– Моя милая юная леди, вы приложили немало усилий, чтобы убедить меня, насколько отвратительной кажется вам сама мысль о замужестве с бывшим контрабандистом, поставлявшим нелегально товары в Китай. Что же касается Дарвина, то его, насколько мне известно, вы выбрали сами.

Глубоко вздохнув, Чина решила впервые в своей жизни солгать, и к тому же спокойно и преднамеренно. Не только потому, что не было у нее иного пути прекратить разговор о бракосочетании: она осознала внезапно, сколь глупо себя вела, когда вздумала вдруг выйти замуж за Дарвина Стэпкайна, и решила раз и навсегда покончить с этим.

– Послушайте, Этан, Дарвин и я не можем пожениться, – выпалила она. – Я узнала от матери, что мы с ним состоим в кровном родстве. Видите ли, у моего отца были любовницы не только из китаянок, но и...

– Все ясно, – перебил ее Этан. Хотя Чина явно хитрила, что было бы не столь уж сложно обнаружить, он принял все на веру, поскольку в данный момент ему было не до критического осмысления ее слов: он испытывал огромную тревогу за ее судьбу и подумывал о том, не совершает ли он фатальную ошибку, стремясь встретиться со своим врагом на борту «Звезды лотоса». Впрочем, последнего он не мог предотвратить, поскольку был одним из немногих европейцев, встречавшихся с Ванг Тохом лицом к лицу, понимавших, на что способен его тонкий, изощренный ум, и знавших его тактические приемы, к которым он, несомненно, прибегнет, как только Этан потребует освободить юных Уорриков.

– Если вы хотите, чтобы у ребенка, коли он появится на свет, было имя, – продолжала Чина, с трудом подбирая слова, – то почему бы не сделать так, чтобы он был вашим? То есть чтобы вы считались его отцом?

Голубые глаза капитана моментально придвинулись к ее лицу.

– Что вы имеете в виду, Чина? – произнес он. Голос его прозвучал крайне напряженно, чего ей ни разу еще не приходилось наблюдать, разговаривая с ним.

Но она не успела ответить, потому что внезапно раздался тревожный вопль впередсмотрящего, и Чина, обернувшись, увидела надвигавшуюся на них из темноты огромную тень. Это была лорча. Нарисованные на ее носу страшные глаза придавали ей жуткий, демонический вид. Душа у Чина ушла в пятки.

– Этан... – это все, что смогла она сказать, ибо Бладуил, не дав ей договорить, схватил ее за руку и увлек за собой вниз. Втолкнув Чину в каюту, он вложил в ее руку пистолет.

– Вы умеете с ним обращаться? Она кивнула.

– В таком случае запритесь изнутри. Стреляйте в каждого, кто попытается проникнуть сюда. И ни в коем случае не выходите из каюты, пока я не вернусь. Вы поняли меня?

– Что? Неужели Ванг Тох...

Дальнейшие ее слова заглушили выстрелы из мушкетов. Приглушенные крики и топот ног, последовавшие за пальбой, могли означать только одно: «Орион» брали на абордаж.

Сердце Этана сжалось при виде ужаса, отразившегося в глазах Чины, но в данный момент он ничем не мог ей помочь. Поспешив наверх, он увидел, что команда «Ориона» подверглась нападению со стороны китайских пиратов, вооруженных кортиками и ножами, и без колебаний разрядил свой пистолет в лицо набросившегося на него типа. Потом рукояткой разряженного оружия ударил в челюсть другого бандита и понял по звуку, что раздробил ему кость. Подобрав у мертвеца кортик, он начал пробивать себе дорогу к трапу, где и занял позицию, чтобы преградить путь к каюте Чины. Ловко увернувшись, когда на него напал еще один китаец, он сделал удачный выпад и прикончил его, преисполнившись холодной решимости никому не позволить спуститься на нижнюю палубу.

Китаец, вскарабкавшийся на крышу рубки прыгнул на него сверху, но Этан схватил его за горло и, швырнув на палубу, услышал, как у того хрустнула шея. По главной палубе неслись с дымящимися в темноте мушкетами матросы. Этан увидел сквозь пороховой дым Дарвина Стэпкайна. Молодой человек, прицелившись, выстрелил в центр рукопашной схватки и тут же внезапно согнулся с искривленным лицом, так как в бок ему вонзился кортик. Не покидая своей позиции, Этан вытащил нож, припрятанный в складках его одежды, и послал его с жестким хладнокровием в горло пирата, склонившегося над неподвижным телом Дарвина.

Корчась и стеная, китаец упал. И тут на Этана набросился вынырнувший из темноты другой пират и нанес ему кортиком скользящий удар по голове, однако прежде чем смертоносное лезвие успело довершить свое дело, оно выпало из рук бандита, повалившегося с хрипом на землю. Рядом с китайцем стоял Раджид. Вытащив неторопливо нож из спины поверженного противника, араб произнес с суровым видом традиционное свое «салям» и исчез в дымной темноте.

Отирая кровь и пот со лба и глаз, Этан огляделся вокруг и понял, что положение его команды безнадежно. Хотя палубу устилало множество мертвых китайцев, еще большее их число, словно стаи крыс, перепрыгивало через борта «Ориона», чтобы занять место убитых и неумолимо продвигаться вперед плотными рядами, остановить которые было практически невозможно.

С несвойственной ему нерешительностью Этан вдруг подумал о том, не пора ли сдаваться. Может быть, следует признать поражение сейчас, когда еще не все его люди погибли? И как лучше всего обеспечить безопасность Чины: сражаясь до последнего или положившись на то, что кровопролитие должно вот-вот прекратиться и тогда уже никто ее не тронет?

Взгляд его затуманился, рана на голове ныла. И он понял, что не может, будучи в таком состоянии, доверять самому себе и принимать ответственные решения. Продолжая наносить удары, чтобы отразить нападение китайцев, осмелившихся приблизиться к трапу, он слышал, что шум битвы начал стихать, и увидел затем, как китайцы разоружали еще оставшихся в живых его людей и сгоняли их, словно стадо, к стене кают-компании.

Внезапно на корабле наступила тяжелая тишина, нарушаемая только завыванием ветра в снастях и ужасными стонами раненых, многие из которых находились при смерти. Этан опустил кортик и, шатаясь, подошел к своим людям.

– Я желаю говорить с вашим хозяином, – обратился он на кантонском наречии к проходившему мимо китайцу, вооруженному ножом.

Тот с готовностью отправился сообщить своему господину о его просьбе. Этан от пульсирующей боли в голове закрыл глаза. А когда открыл, то забыл обо всем: о мертвых и умирающих, о своей боли и о том, что его корабль захвачен шайкой кровожадных бандитов Ванг Тоха. На палубе, у самого трапа, стояла с побледневшим лицом Чина Уоррик.

Девушка долго с ужасом прислушивалась к звукам сражения над своей головой. Пронзительные вопли раненых, яростные крики, глухие удары и лязг смертоносного металла жутким эхом врывались в тишину каюты, и она с трудом заставила себя не затыкать уши, чтобы не слышать более ничего. Заперев сперва дверь, как говорил ей Этан, она затем несколько раз ее отпирала, но переступить порог не решалась, поскольку не знала, как следует ей повести себя в сложившейся ситуации: то ли по-прежнему оставаться внизу, то ли поспешить наверх, чтобы оказать посильную помощь Этану и его команде.

Когда шум жестокого сражения наконец утих и наступила звенящая тишина, Чина немедленно направилась к трапу. Вступив на палубу с тяжелым дуэльным пистолетом в руке, она тут же заметила Этана, и сердце ее содрогнулось от ужаса при виде его окровавленного лица.

Они стояли и смотрели молча друг на друга, не в силах произнести ни слова. Чина не обращала ни малейшего внимания на сновавших вокруг китайцев. Она видела только одно – изможденные, обезображенные болью, обострившиеся черты лица Этана. А тот тем временем думал, как ни нелепо это, о том, сколь прекрасна она – вот здесь, среди следов кровавой бойни, развернувшейся на палубе «Ориона». Эта мысль прояснила внезапно его ум, и он ощутил приступ дикого гнева.

– Черт побери, разве не велел я вам оставаться внизу? – проговорил Этан хрипло. Чина, вглядываясь в его худое, обожженное солнцем лицо, едва узнаваемое из-за крови и синяков, которые начали уже распухать и темнеть, почувствовала, как ее сердце сжалось в груди, и поняла с пугающей ясностью, что для нее нет никого на свете дороже его.

– О, Этан, твое лицо! – прошептала она, и ее тихие слова моментально положили конец его громогласным нотациям. – Тебе ведь очень больно, да?

Этан не успел ответить, отвлеченный звуком трущейся о дерево веревки. Быстро повернувшись, он увидел, как два матроса под присмотром вооруженных китайцев опускают за борт корабельную сеть. Минуту спустя к «Ориону» подошла отделившаяся от лорчи маленькая шлюпка. Сидевший в ней худой китаец в вышитой шелковой одежде подгонялся наверх в сетке и затем не без труда перевалился через борт на палубу.

Один из охранников указал рукой на Этана, и пожилой китаец, неспешно подойдя к нему, поклонился с суровым видом и затем указал плавным жестом своей покрытой голубыми жилами руки на уложенные в ряд тела убитых.

– Ванг Тох надеется, что урок усвоен, не так ли? – произнес он, используя, как и все китайцы в разговоре с европейцами, «пиджин-инглиш» – ломаный англо-китайский жаргон. – Мы можем послать во много раз больше воинов: для нас не имеет значения.

– Урок полностью усвоен, – ответил Этан ровным тоном, чем вызвал на старом, только что таком спокойном и непроницаемом лице китайца какое-то подобие удивления, тотчас же, однако, улетучившееся.

– Вы немедленно отправитесь к Ванг Тоху, согласны?

– Согласны, – сказал Этан и почувствовал вырвавшуюся из самых глубин его души горячую ненависть к проклятому Ванг Тоху. Ему не было никакой нужды доказывать свое превосходство над «Орионом». Мало того, что на «Звезде лотоса» было раз в десять больше вооруженных людей, чем здесь, на ее борту находились еще Брэндон и Филиппа Уоррик, и Ванг Тох не мог не знать, что Этан с готовностью выполнит любые требования в обмен на обещание не подвергать опасности жизнь детей. Так что вполне можно было бы избежать гибели матросов «Ориона», и учиненная на борту этого судна бойня явилась исключительно следствием того, что мандарин обожал кровавые схватки и убийства.

– Ванг Тох желает видеть остальных, – проговорил повелительно китаец.

Этан, не ожидавший такого поворота событий, почувствовал, как по лбу его заструился холодный пот. Каких остальных? Ванг Тох вряд ли знал, что на борту «Ориона» находится Чина Уоррик, и уж наверняка мог только догадываться о том, что клипером вместо капитана Тилера Крю командует Этан.

Сделав вид, что вопрос не является для него неожиданным, он холодно спросил:

– Каких остальных, хейя?

Китаец медленно обвел слезившимися глазами пленников.

– Нужно девушку, – произнес он коротко, бросив взгляд на Чину, которая стояла с мертвенно-бледным лицом рядом с Раджидом.

– Девушка не пойдет, – отозвался немедленно Этан, понимая, что данный вопрос был заранее решен, хотя китаец и прикинулся, будто бы ему только сейчас пришла в голову эта мысль. – Девушка останется здесь.

Китаец отвесил чопорный и исполненный сожаления поклон.

– Тогда я ухожу. Быстро-быстро. Очень сожалею. Простите меня.

Этану было ясно, что если эмиссар вернется к Ванг Тоху ни с чем, их всех ожидает верная смерть. Его снова прошиб холодный пот. И он решил, что должен рискнуть, чтобы выиграть время ради оставшихся в живых людей.

– Пусть другие пойдут, – промолвил он неторопливо. – Может быть, Ванг Тох захочет видеть и других?

– Нужна только девушка. – Это было вежливое, но беспрекословное требование.

Этан прикрыл глаза и на минуту отдался захлестывавшей его боли. Он, очевидно, бессилен что-либо изменить. Старик явно получил соответствующие указания насчет Чины, и ей навряд ли удастся избежать алчных лап Ванг Тоха, если только...

Открыв глаза, Этан сказал Раджиду несколько слов по-арабски, и все, включая посланца мандарина, отпрянули невольно назад при виде того, как араб вытащил из складок своей одежды кривой нож и приставил лезвие к груди Чины.

– Девушка не пойдет, – заявил спокойно Этан. – Наш друг лучше убьет ее. Быстро-быстро. Простите меня. Ванг Тох не увидит девушку, понятно?

Разумеется, все это было чистейшим блефом, однако, как отметил с удовлетворением Этан, лица плененных моряков выражали настоящий ужас. Старому китайцу, внимательно наблюдавшему за оставшимися в живых членами команды «Ориона», ничего не оставалось, как только поверить в то, что Этан выполнит свою угрозу. Что бы там ни было, но полученные им указания не предусматривали смерти в ходе переговоров наиболее ценного заложника.

Обдумав ситуацию, китаец наклонил голову и примирительно сказал:

– Девушка не пойдет, ты пойдешь. Согласен?

– Согласен, – произнес Этан бесстрастным тоном, скрыв ценой неимоверных усилий испытанное им облегчение.

Дав знак Раджиду отпустить Чину, он тут же оказался в тесном кольце своих разъяренных матросов, потребовавших от него объяснений, однако кулаки китайцев быстро утихомирили их, и тогда Этан смог протиснуться к Чине.

– Раджид не собирался причинять вам вред.

– Я знаю, – ответила она и посмотрела на него сияющими глазами. – Ваша рана все еще кровоточит. Может быть, этот человек позволит ее перевязать?

Этан весело усмехнулся.

– Боюсь, что мое здоровье его мало беспокоит.

– Значит, вы отправляетесь с ним, не так ли? – молвила Чина глухо. – Раджид сообщил мне, что здесь «Звезда Коулуна», которой владеет теперь Ванг Тох.

– Это не будет продолжаться долго, – заверил ее Этан с беспечным видом и, заметив, как внезапно побледнело ее лицо, добавил с коротким смешком: – Моя дорогая юная леди, я не настолько испорченный тип, как вы изволите полагать. У меня вовсе нет намерения рисковать жизнью ваших брата и сестры, осуществляя некий план возвращения моего корабля.

– Но вы только что говорили...

– Господи помилуй, Чина, неужели вы не доверяете мне ничуть? – невольно вырвалось у него. – Неужели после всего, что случилось, я по-прежнему остаюсь для вас бесчестным негодяем без капли сострадания в груди?

Чине хотелось сказать, что она не помнит, когда последний раз думала о нем таким образом и что страх ее вызван вовсе не тем, что он якобы собирается рискнуть жизнью Брэндона и Филиппы ради дикой затеи вернуть свой корабль, а исключительно боязнью его потерять. Девушка знала, что Ванг Тох никогда ничего не делает бескорыстно, и мысль о том, что свобода Брэндона и Филиппы может быть куплена ценой жизни Этана, казалась ей невыносимой.

Взглянув на ее лицо и истолковав превратно его выражение как свидетельство испытываемого ею чувства вины за то, что она все еще продолжала, по существу, думать о нем как о бессовестном типе, Этан отвесил ей с горечью легкий поклон.

– Благодарю вас за вашу искренность, мисс Уоррик!

Не дожидаясь ее ответа, он заметил вежливо посланцу мандарина, что готов отправиться к Ванг Тоху и что им, видимо, следует поторопиться, так как человек императора может потерять терпение.

Насвистывая на ходу какую-то мелодию, он направился под конвоем троих вооруженных китайцев к шлюпке.

Глава 20

Ванг Тох Чен Арн, мандарин Квантуна и гордый владелец превосходного клипера «Звезда лотоса», восседал на богато убранном шелковыми подушками возвышении в просторной каюте, которую некогда занимал капитан Этан Бладуил. Ширма из тикового дерева, украшенная изображениями устрашающего вида розовых драконов, отделяла спальню от остального обставленного разнообразной мебелью пространства апартаментов. Окна были занавешены тяжелыми парчовыми драпировками. В позолоченной клетке мирно чистил перышки соловей. По обе стороны двери как внутри, так и снаружи каюты стояли вооруженные охранники, а в соседнем помещении находилось полдюжины слуг, с готовностью ожидавших приказаний своего господина.

Ванг Тох, перед которым стоял на столе темно-красный лакированный поднос с жареными креветками, приправленными изысканным гарнирами, был чрезвычайно доволен собой. И не только потому, что его лорча захватила шелк, но и потому, что ее капитан – старший сын Ванг Тоха, рожденный его второй и самой любимой женой, – совершенно неожиданно привез вместе с шелком еще одну чрезвычайно ценную добычу – первородного сына и младшую дочь английского варвара по имени Рэйс Уоррик.

Хотя ему казалось сомнительным, что от искалеченной девочки может быть какой-то прок, он не стал, однако, приказывать выбросить ее за борт, поскольку не был все же столь уж уверен, что не сможет извлечь из нее никакой пользы. Варвары – это Ванг Тох давно уже понял – придают до смешного важное значение жизни своих отпрысков женского пола, хотя даже самые невежественные китайцы знают, что жизнь эта не стоит и ломаного гроша.

Отложив в сторону выточенные из слоновой кости и покрытые замысловатой резьбой палочки для еды, Ванг Тох сложил руки на своем огромном, обтянутом шелком животе и начал разглядывать усыпанные драгоценными камнями футляры, надетые на его четырехдюймовые ногти. Его не удивляло, что Этан Бладуил – тот самый варвар, которому принадлежала раньше «Звезда лотоса», – попался к нему вслед за уорриковскими детьми, так как шпионы Ванг Тоха донесли ему еще несколько дней тому назад, что Этан Бдадуил вознамерился завладеть плантацией «Царево колийсо» и потому решил взять в жены старшую дочь Уорриков. Но, разумеется, он не мог справить свадьбу до тех пор, пока дети не вернутся домой.

Как приятно сознавать, что ты держишь их всех в своих руках – и самого Бладуила, и младших Уорриков, и старшую дочь с именем Чина, звучащим как оскорбление: ведь первые варвары, которые поднялись вверх по прекрасной Жемчужной реке, называли так его обожаемую родину. Боги чрезвычайно расположены к нему, Ванг Тох Чен Арну. Очень-очень расположены. Это же им, и только им, обязан он тем, что Рэйс Уоррик погиб так рано, не успев устроить свои дела и оставив Бадаян в руках слабого, ни на что не годного сводного сына. И именно боги пробудили в сердцах всех этих купцов из азиатов и европейцев такую непомерную жадность, что они, как саранча, набросились на остров после смерти старшего Уоррика. Каждый из них из кожи вон лез, проводя хитроумные торговые операции, призванные замаскировать далеко идущие планы Ванг Тоха, который тайно скупал весь без остатка отпускаемый в кредит бадаянский шелк и все ближе подталкивал Уорриков к пропасти, именуемой банкротством.

Ванг Тох намеревался сделать победоносный финальный ход сразу же после того, как груз «Мальхао» окажется в трюмах «Звезды лотоса», однако теперь, когда благодаря вмешательству сверхъестественных сил в руках у него появились иные карты, он с радостью отдавался на волю богов.

– Что скажешь, ты, бесполезный кусок дерьма? – презрительно спросил он дрожащего слугу, который вполз только что в каюту и принялся ударяться головой о пол. Ему очень нравилось, что его рабы испытывают по отношению к нему ужас, который значительно возрос после того, как он велел отрубить большие пальцы на руках своего шестого, старшего, дядюшки Джин Чен Хунга. Айее йах, но разве старый дурак не заслужил этого? Даже последний деревенщина с легкостью догадался бы, что Этан Бладуил просто блефует и что в действительности он не стал бы никогда убивать Чину Уоррик только затем, чтобы она не попала на борт «Звезды лотоса».

Какая жалость, что его сын Хо Куанг Чен был ранен, хоть и не столь тяжело, во время нападения на «Орион» и по этой причине не смог присутствовать при разговоре Джин Чен Хунга с Этаном, так как уж он-то никогда бы не попался на столь примитивную уловку. Следовало признать, что решение Хо Куанга атаковать американский клипер уже после того, как груз «Мальхао» переместился на «Звезду лотоса», было одновременно и чрезмерным, и весьма плодотворным, так как неожиданно последовавший за этим захват самого Этана Бладуила усилил позиции Ванг Тох Чен Арна. Айее йах, воистину могущественны его боги!

– Говори! – скомандовал он, и его прикрытые тяжелыми веками глаза царственно остановились на коленопреклоненном слуге. Из испуганного лепета раба Ванг Тох смог разобрать, что рана капитана-варвара промыта и перевязана и что он готов предстать пред ликом великого господина.

От дьявольского удовольствия глаза Ванг Тоха сузились.

– Пусть введут его ко мне!

Запертый в темном и тесном кубрике Этан с трудом сдерживал клокотавший в нем гнев. Тот факт, что Ванг Тох намеренно приказал поместить его в самую маленькую каюту, какая только имелась на корабле, – эта была непроветриваемая каморка, использовавшаяся раньше под кладовую, – не прошел для него незамеченным. И Этан, буквально кипевший от ярости с того самого момента, как он увидел всех этих китайцев, валявшихся на койках и в гамаках, которые прежде занимали преданные ему члены команды, понимал, что Ване Тох просто играл с ним для собственного удовольствия в такую известную всем игру, как кошки-мышки.

И в то же время, несмотря ни на что, он испытывал в какой-то мере и чувство благодарности к толстому мандарину. Когда «Звезда лотоса» была захвачена, она имела весьма потрепанный вид, и на Этана, хотел он того или нет, произвело глубокое впечатление то, с каким мастерством были восстановлены и корпус, и внутреннее убранство, и механизмы подтягивания и закрепления парусов. Из того малого, что смог он заметить в тусклом свете раскачивавшегося на поперечной балке фонаря, явствовало, что каюта, в которой он находится, вычищена до блеска, в углах – ни малейших следов паутины, а все металлические предметы отполированы и смазаны маслом. Врач, перевязывавший Этану рану, прежде чем за нее взяться, тщательно вымыл руки в эмалированном кувшине с горячей водой, а бинты, которыми он пользовался, были изготовлены из чистой, свежевыстиранной марли. Залитую кровью и пропитанную потом одежду Этана унесли, и вместо нее его облачили в чесучовую хламиду, на удивление легкую и прохладную.

Однако в данную минуту его больше всего волновала судьба его корабля и оказавшихся в плену Уорриков. Он понимал, что должен действовать быстро, потому что очень скоро его призовут к Ванг Тоху. В этой душной каюте хранилось в свое время зерно в мешках и бочки с мукой, и чтобы оградить указанные продукты от вездесущих корабельных крыс, огромных и невероятно прожорливых, стены помещения были обиты жестью. Вооружившись расщепленным куском дерева, оторванным от нижней стороны стоявшей тут же койки, Этан принялся отдирать от стены металлические листы и без особых усилий весьма преуспел в этом деле.

Завершив довольно скоро свой труд, он начал простукивать одну из деревянных стен каюты и обнаружил, к своему великому разочарованию, что окно, через которое можно было бы проникнуть в соседнюю каюту, закрыто с противоположной стороны мощными ставнями, справиться с коими ему не под силу. Опустившись с унылым видом на осевший под его тяжестью матрас, капитан Бладуил уронил голову на руки. Впрочем, даже если бы он ухитрился открыть это окно, то все равно не смог бы бежать, не выяснив сперва, где находятся дети. И, кроме того, ему не следовало упускать из виду и то обстоятельство, что Раджид уже не сможет прийти к нему на помощь, поскольку «Орион» захвачен людьми Ванг Тоха.

Услышав тихий звук, как будто кто-то скребся осторожно в стену, Этан поднял голову и минуту сидел, не понимая, что это. Потом, вскочив на ноги, бросился к окну и, надавив посильнее на дощатые створки, заметил, что на этот раз они поддались. Засмеявшись, он снова налег на них, и, не выдержав натиска, ставни распахнулись с глухим шумом, заставившим Этана выругаться. К счастью, охранники за дверью ничего не услышали, поскольку в коридоре по-прежнему было тихо. Когда Этан, убедившись, что оснований для тревоги нет, вновь повернул голову к окну, то был потрясен, оказавшись лицом к лицу не с кем-нибудь, а с Брэндоном Уорриком, который, в свою очередь, смотрел на него из окна, не веря своим глазам.

– Так... так это вы, капитан Бладуил? – прошептал наконец мальчик. – Я слышал, как кто-то стучится за стеной, и стал открывать ставни, чтобы посмотреть, кто там. Что случилось с вашей головой?

– Несчастный случай, – ответил Этан кратко. – Где твоя сестра?

– Она заперта в соседней каюте, но я могу переговариваться с ней через стену. – Выражение лица Брэндона прояснилось. – Так вы пришли, чтобы забрать нас домой?

Этану казалось, что вселять в ребенка ложную уверенность – дело недостойное, и к тому же он не мог лгать при виде этих торжествующих зеленых глаз, с надеждой обращенных в его сторону.

– Я попробую сделать это, – все, что он мог обещать. – Ты в порядке, надеюсь? И твоя сестра тоже?

Брэндон утвердительно кивнул головой.

– Ванг Тох вовсе не нас собирается убить, он хочет убить Чину, – произнес мальчик по-прежнему шепотом.

Этан напрягся.

– Что ты имеешь в виду?

– Я слышал, еще на Бадаяне, как они разговаривали. Я имею в виду охранников, которые потом доставили нас сюда. Ванг Тох говорит на манадинском наречии, которого я не знаю, но охранники говорили на кантонском наречии, а его я немного знаю. Ему меня и Чина учила когда-то, и мой отец. Он говорил, что уметь разговаривать на этом наречии для нас очень важно, потому что среди наших клиентов много китайцев, говорящих на этом языке.

– Так что же они сказали? – спросил Этан, и Брэндон, пытаясь вспомнить, нахмурил брови.

– Я не совсем уверен. Я думаю, что Ванг Тох установил за вашим домом в Сингапуре наблюдение и смог таким образом узнать, что вы хотите заполучить себе плантацию «Царево колесо» и для этого собираетесь жениться на Чине. Филиппа считает, что вы влюблены в Чину, а я слышал, как они говорили о том, что отец оставил плантацию Чине, а вовсе не Дэймону, и поэтому единственный способ для вас завладеть хозяйством – это жениться на моей сестре. Но почему ее хотят убить из-за этого?

– А кто именно хочет? – попытался уточнить Этан, чей ум работал с бешеной скоростью.

– Ванг Тох. Они сказали, что он нанял людей, чтобы они убили Чину, как только она вернется из Англии, потому что плантация «Царево колесо» принадлежит ей, а вовсе не Дэймону. Они смеялись, говоря об этом, и один из них сказал, что он смог бы купить ее без всяких там ухищрений и за гораздо меньшую сумму, чем та, что Ванг Тох заплатил этим... этим...

Неожиданно рот Брэндона скривился, в глазах его показались слезы.

– Я не помню, как он их называл. – Он просунул голову в окно и схватил Этана за рукав. – Я очень хотел помочь Чине и поэтому сбежал вместе с Филиппой. Мы слышали, что вы ей сказали тогда, на веранде, и я подумал... я подумал... – Тут у него задрожали губы, и Этан быстро взял его руку в свою.

– Ты правильно поступил, парень, – ободрил он его.

– Правильно?

– Ну, почти правильно. Нельзя было убегать, не сказав никому ни слова. Что же касается помощи Чине, то мы могли бы сделать вот что...

Наклонив голову, Этан начал посвящать Брэндона в свой план. Говорить он старался как можно проще, так, чтобы испуганный мальчик смог все хорошо уяснить. Еще задолго до конца рассказа в больших зеленых глазах подростка появился взволнованный блеск. Видя это, Этан почувствовал, как его сердце забилось сильнее: он вспомнил, что Чина с такой же точно отвагой встречала почти безвыходные ситуации.

Однако на этот раз дело приняло особо опасный оборот, и как только ставни снова закрылись, в сердце Этана, стоявшего перед закрытым окном, закралось сомнение – к великой его досаде. Он сознавал, что от него зависит в значительной степени судьба Брэндона, Филиппы, Раджида, захваченных в плен моряков тилеровского «Ориона» и, самое главное, Чины. Созерцая мысленным взором взволнованное и невыносимо прекрасное лицо Чины, он понимал, как много она для, него значит.

Ему было мучительно горько думать о том, что он может никогда не увидеть ее снова или умереть, так и не узнав, принесла ли их страсть заветный плод и любила(Ли Чина его или нет...

Этан разозлился на самого себя за то, что в такую минуту его посещают подобные сумасшедшие мысли. Однако они, к счастью, недолго мучили капитана Бладуила, поскольку вскоре он услышал, как в двери поворачивается ключ. Тотчас же сосредоточив все внимание на предстоящем деле, Этан решил прежде всего принять подходящую позу и соответственно уселся на койку. Так и сидел он, подперев руками голову, и только напряженность в длинном теле капитана указывала на то, что вся его непринужденность – сплошная иллюзия.

Этан почувствовал облегчение, когда увидел, что в каюту вошли только двое охранников. Поскольку он не выказал при их появлении ни малейшего желания расставаться с койкой, один из них – тот, что постарше, – нетерпеливо ткнул его в спину прикладом своего старинного мушкета. Притворившись, что каждое движение дается ему из-за раны с превеликим трудом, капитан Бладуил послушно поднялся, надеясь в душе, что Брэндон вовремя выйдет на сцену.

И мальчик его не подвел.

– Эй, вы! Видите меня, хейя?

Он прекрасно справился со своей ролью. И выбранный им «пиджин-инглиш», и нахальный тон, и озорная ухмыляющаяся физиономия – все было к месту. Когда в окне появилась на миг взлохмаченная голова и тут же пропала за вновь закрытыми ставнями, китайцы, как по команде, повернулись в сторону шума, чем и воспользовался Этан. Схватив все тот же кусок дерева, он опустил его с силой на затылок одного из охранников и стукнул им по животу второго китайца, который, скрючившись от боли, упал на колени и затем, уже после второго удара, повалился в беспамятстве на пол.

Отбросив в сторону своеобразное орудие, Этан быстро постучал в окно, и в нем тотчас появилось лицо Брэндона. При виде двух распростертых тел, глаза мальчика расширились.

– Надо же, что вы сделали! – с восхищением произнес он.

– Надо спешить, – заметил Этан, обшаривая бесчувственные тела китайцев в поисках ключей. Хотя он и понимал, что разумнее было бы их убить, ему не хотелось нового кровопролития, и поэтому он ограничился тем, что засунул каждому из них в рот кляп и накрепко привязал их к своей койке кожаными ремнями, предназначавшимися для его собственных рук.

Филиппа, появившаяся из своей темной и на редкость тесной каюты, идти не могла, потому что ее костыли остались на «Мальхао», и Этану пришлось нести ее на руках. Брэндон, повесив на шею узелок со своими вещами, шел следом за капитаном.

Хотя часть своего пути они проделали в темноте, Этан ни разу не замедлил шага, поскольку отлично знал планировку нижней палубы клипера и с легкостью прокладывал дорогу среди множества закоулков, коридоров и тупичков «Звезды лотоса», в которых нетрудно было заплутать. Когда они оказались в расположенном ниже ватерлинии чреве судна, где между забытых корзин и бочонков промышляли ужасные крысы и невыносимо пахло гнилью, он спустил Филиппу на пол и начал шарить рукой вдоль выпиравшей из стены продольной балки, пока не нашел наконец, что искал, – вход в одному ему известное помещение, не обнаруженное, судя по всему, плотниками Ванг Тоха.

Щеколда поддалась легко, и когда Этан открыл дверцу, в их лица пахнуло свежим морским воздухом.

– Это потайная каюта? – воскликнул с живостью Брэндон, наклонившись, чтобы заглянуть внутрь. – Вы здесь прятали сокровища?

Этан усмехнулся.

– Нет, к сожалению.

Разумеется, Брэндон не должен был знать, что он перевозил здесь тайно опиум, серебряные слитки, а порой и людей, что было особенно опасно, о чем можно судить хотя бы по тому, что за голову чуть ли не каждого из них властями назначалось высокое вознаграждение. Среди подобных, не совсем обычных пассажиров встречались политические деятели, отправленные в ссылку чартисты, уголовники, невинно осужденные и просто отчаявшиеся люди. Всех их доставляли на борт корабля поздней ночью. И хотя «Звезду лотоса» останавливали и осматривали множество морских патрулей, ни один из них ни разу не заметил ничего подозрительного.

Этан предупредил детей не зажигать свечи, чтобы не привлекать внимание запахом дыма. Оставив им вместо воды покрытую пылью бутылку кларета и строго-настрого наказав ни в коем случае не отзываться никому, кроме него самого, он вышел из кубрика и аккуратно закрыл за собой дверцу.

У него оставалось совсем мало времени, потому что вот-вот обнаружат, что посланные за ним охранники так и не вернулись. К счастью, он лучше других был осведомлен обо всех секретах клипера, включая различные потайные помещения, которые с успехом использовал прежний владелец «Звезды лотоса», известнейший мошенник из Англии, нелегально перевозивший опиум для британской Ост-Индской компании. Удостоверившись, к своей радости, в том, что эти каморки все еще существуют, Этан спрятался в небольшой нише в боковом ответвлении коридора, где его не могли заметить стражники, стоявшие у двери Ванг Тоха, и, отодвинув скрытую от постороннего взора панель в стене, принялся внимательно изучать каюту, которую некогда сам занимал.

В ней мало что сохранилось от массивной, но удобной мебели, верно служившей ему на протяжении многих лет. Зато появились претенциозные кушетки, лакированные ширмы и прочие столь ценимые Ванг Тохом предметы роскоши. Мандарин – Этан хорошо это знал – не любил бывать в море, но поскольку ему приходилось все же покидать Кантон, он постарался и на судне окружить себя по возможности тем же комфортом, что и на суше. Единственное, что смогло вынудить его в данном случае отправиться в столь длинный вояж, – это неуемное стремление вернуть свой шелк, закупленный на Бадаяне и погруженный на португальскую шхуну «Мальхао».

Ванг Тох, еще более постаревший, поседевший и грузный, чем Этан помнил его, сидел на возвышении, покрытом тем же шелком изумрудного и алого цветов, который обтягивали его внушительные формы, и ковырял в зубах палочкой из слоновой кости. Всклокоченная борода чуть ли не вся побелела, в смазанной маслом косичке проглядывало множество седых прядей. Глаза – злые и коварные, как всегда, – были наполовину скрыты складками жира.

Решив, что уже достаточно видел, Этан задвинул на место панель и вытащил из кармана нож, прихваченный им у одного из поверженных охранников.

Вид Ванг Тоха, восседавшего с величественным видом в бывшей его каюте, настолько воспламенил гнев Этана, что он немедленно отринул все нахлынувшие было на него сомнения относительно того, убивать ли ему это чудовище или нет. К сожалению, у него не было времени продумать в деталях план дальнейших действий, ибо медлить более он не мог.

Справиться с охранниками у двери каюты не составляло особого труда. Поскольку коридор был слабо освещен, Этан сумел незаметно подкрасться сзади к одному из стражей. Когда же второй китаец повернул голову на шум борьбы, капитан моментально схватил его за горло и отправил в мир иной вслед за первым.

Не думая о собственной безопасности, Этан вихрем ворвался в каюту. Отбросив в сторону испуганного слугу и перевернув низкий лакированный столик, на котором был сервирован чай, он оглушил набросившегося на него охранника в зеленом шелковом одеянии и, вскочив затем на возвышение, схватил растерявшегося мандарина за горло.

– Неужели ты так был уверен в своей победе, что отослал своих стрелков обратно на лорчу? – спросил он, тяжело дыша и приставив лезвие ножа к вздымавшемуся где-то между многочисленными подбородками горлу мандарина.

– Возможно, – ответил мандарин после некоторого молчания. Его недруги-китайцы насмехались, относились к нему с презрением из-за того, что он изучил варварскую речь.

Однако сам Ванг Тох давно уже решил, что так ему будет легче использовать в своих интересах западных дикарей. При этом он не ограничился пиджином, от которого, по его мнению, не столь уж много проку, поскольку сей жаргон не позволял во время переговоров выразить всех тонкостей мысли, а овладел попутно и подлинно английским языком, на котором и заметил спокойно, как только пришел в себя после потрясения, вызванного неожиданным появлением капитана: – Время мало тебя изменило, Этан Бладуил.

– Как и тебя, – проронил капитан сквозь зубы.

– Ты, наверное, убьешь меня сейчас? – полюбопытствовал мандарин.

Этан наклонил голову.

– Я тебе напомню сказку об одном старом китайском учителе, которую ты мне рассказывал много лет назад.

Жирные плечи мандарина затряслись от беззвучного смеха.

– Ах да, там еще говорилось о варваре, если ты не забыл. И приводилось изречение: не проявляй милосердие к опасному зверю.

Этан молча кивнул.

– Может, ты пожелаешь услышать то, что я скажу тебе?

– Я знаю все, что мне нужно, – ответил Этан. – Не имеет значения, как ты узнал о том, что именно Чина Уоррик наследует плантацию «Царево колесо», но вот то, что ты собираешься убить ее по этой причине, значение имеет и очень большое.

– Ты действительно уверен, что знаешь все, Этан Бладуил? – спросил мягко Ванг Тох.

Лезвие ножа не шелохнулось.

– О том, чего не знаю, могу догадаться. Поскольку Брэндон и Филиппа Уоррик оказались в твоих руках, ты решил потребовать от Чины в обмен на обещание даровать свободу детям некий подписанный ею документ с печатью, передающий в твою полную собственность плантацию «Царево колесо». Принимая во внимание, что ты уже владеешь большей частью произведенного в этом году шелка и что Дэймон Уоррик вынужден влезть в тяжелые долги, даже не подозревая, кстати, о том, что все его кредиторы финансировались тобой, никто не усмотрит в произошедших изменениях ничего подозрительного.

Ванг Тох с удовлетворением кивал головой. – Разумеется, потом тебе придется убить и Чину, и ее брата и сестру, – продолжал Этан, – и, возможно, уничтожить «Орион» вместе с командой, потому что ты не любишь осложнений и свидетелей своих преступлений. Но Чина пока не должна об этом знать. Только интересно, каким образом рассчитываешь ты оправдаться затем перед английскими властями, которые, не исключено, выразят протест против убийства трех своих ни в чем не повинных подданных? И как думаешь уладить дело с Америкой? Янки скоры на руку и вовсе не склонны мириться с тем, что их корабли берут на абордаж и захватывают, и уж тем более топят вместе со всем экипажем.

Ванг Тох взмахнул рукой, которая вместе с усыпанными драгоценными камнями футлярами и длинными ногтями очень напоминала лапу хищного зверя.

– Есть немало способов представить убийство несчастным случаем, и тебе, Этан Бладуил, известно об этом-. Ну а если английские власти подымут шум, я обращусь за помощью к одному из своих друзей, полномочному представителю вашей Англии, который на все готов ради хорошего вознаграждения. Так что, как видишь, все будет в порядке! Иначе и быть не может. Как, по-твоему, «Звезда лотоса» стала моей, и почему моих людей научили управлять ею, хейя?

Издав свистящий смешок, словно в горло его не уперлось холодное лезвие, он встретил ледяной взгляд Этана своими ясными коварными глазами.

– Ты знаешь далеко не все, друг мой. Имеется еще очень много такого, что следует тебе рассказать. Могу я иметь последнее желание, как вроде бы заведено это у варваров? Если да, то позволь мне послать кое за кем моего раба, хейя.

Рука Этана, сжимавшая рукоятку ножа, напряглась, и он подумал, не кроется ли за этой просьбой мандарина какой-то подвох. Что-то в спокойных и ласковых с виду глазах сановника говорило ему, что тот не боится его и совершенно не верит в возможность встретить смерть от рук какого-то безумца. Впрочем, разумеется, Ванг Тох мог и просто блефовать. Взвесив все «за» и «против», Этан решил, что не стоит спешить: какой смысл убивать сейчас этого китайца, если тому и в самом деле есть что сказать?

– Посылай, но только без шуток, – бросил он отрывисто. – Я смогу прикончить тебя быстрее, чем ты думаешь..

Ванг Тох скривил губы.

– Не будет ни шуток, ни мошенничества.

Слуга, лежавший все это время недвижно на полу, выскользнул по короткой команде своего господина из каюты, и в изящно убранном помещении воцарилась полная тишина. Двое противников ждали. Этан продолжал держать нож у горла мандарина на тот случай, если подлый китаец замыслил убить его. Сколь ни быстры и метки лучники Ванг Тоха, он все равно успеет перед своей смертью вонзить лезвие ему в горло в надежде на то, что Раджид, воспользовавшись суматохой, сумеет спасти Брэндона и Филиппу Уоррик, а также и сам «Орион».

Когда же слуга, вернувшись, простерся в ногах Ванг Тоха, сердце Этана перевернулось, во рту пересохло, ибо капитан увидел в руках у раба скомканное шелковое покрывало, которое Чина набросила на свое лицо, когда покидала коралловый дом, и в котором была и на борту «Ориона». И тут ему мгновенно стало ясно то, что как-то ускользало прежде от его внимания: Ванг Тох приказал схватить Чину сразу же, как только узнал, что она на борту клипера.

Хотя Этан с удовольствием перерезал бы мандарину горло, если бы это давало ему хоть малейший шанс освободить Чину, капитан был вынужден все же смирить свою страсть, понимая, что в сложившейся обстановке ей пришлось бы поплатиться жизнью за такой поступок, тогда как, действуя по-другому, он мог еще рассчитывать на победу. Сдерживая гнев, бушевавший в его груди и буквально ослеплявший его, Этан бросил нож на пол.

– Ты поступил мудро, капитан Бладуил, – произнес торжествующе Ванг Тох и сделал знак слуге подобрать оружие.

«Ну и сволочь же ты! – произнес мысленно Этан. – Но ничего, конец твой уже предрешен, клянусь тебе в этом!»

С бесстрастным выражением лица, ничем не выдавшим затаенных его мыслей, он совершенно спокойно спросил, нельзя ли ему увидеть Чину. К его великому удивлению, мандарин тотчас же изъявил готовность удовлетворить эту просьбу.

Чину ввели в каюту двое вооруженных до зубов монголов. При виде Этана, живого и невредимого, в ее усталых, выражавших явный страх глазах отразилось испытанное ею огромное чувство облегчения. Она бросилась было к своему возлюбленному, однако один из охранников остановил ее твердой рукой. Этан напрягся, заметив, что Чина поморщилась, как от боли, но единственное, что ему оставалось делать, это сдержать естественный свой порыв кинуться на монгола. И поэтому он только спросил, сам не замечая, что снова перешел в разговоре с ней на «ты»:

– Они издевались над тобой? Она отрицательно покачала головой.

– Этан, скажи лучше, где Брэндон и Филиппа? Ты их видел?

– За них можешь не волноваться, – проговорил он торопливо, надеясь успокоить ее, но так, чтоб не выдать при этом, что детям в данный момент уже ничто не угрожает и что Ванг Тох таким образом лишился одного из своих козырей.

– Не бойся за меня, Этан, – произнесла Чина с исполненным достоинства спокойствием. – Я не намерена выполнять его требование – передать ему плантацию «Царево колесо» и вообще весь остров Бадаян, тем более что у него в заложниках мои брат и сестра. Ванг Тох искалечил своего дядю только за то, что тот не доставил меня вовремя на этот корабль, но он полагает, что сможет то же самое проделать и со мной, а это значит, что у него не все дома!

Едва приметное движение унизанной драгоценностями руки мандарина заставило охранников встать перед девушкой с угрожающем видом. Хотя Чина и замолчала в ответ на двусмысленное предостережение, лицо ее, когда она, подняв подбородок, посмотрела на жирного мандарина, выражало триумф.

Что бы ни случилось потом, она была довольна уже тем, что ее слова разгладили скорбные, напряженные складки вокруг рта Этана. Она понимала, что ей удалось несколько успокоить его в отношении себя и что чувство отчаяния и безнадежности, которое, возможно, испытывал он, уже не может теперь помешать ему взяться со всей присущей ему энергией за спасение Брэндона и Филиппы... и самого себя.

Делая вид, будто ей нет никакого дела до стоявших перед ней охранников, она обратила на Этана гордый взгляд своих глаз.

– Я думаю только о Брэндоне и Филиппе, Этан. Вполне возможно, что отец и впрямь оставил плантацию мне, но я совершенно уверена в том, что сделал он это лишь для того, чтобы я могла как-то присматривать за ней, пока Брэндон не достигнет совершеннолетия. А это значит, что я не представляю для Ванг Тоха особой ценности, хотя он пока и отказывается в это поверить. Между тем ему следовало бы знать, что плантацией «Царево колесо» управляли всегда исключительно мужчины из рода Уорриков.

– Все правильно, Чина. Нет необходимости продолжать. Мне и так уже ясно, – сказал Этан.

Чина заломила внезапно свои тонкие руки, выдав тем самым страх, который старалась так скрыть от него.

– Ты ведь поможешь им, Этан, не правда ли? Невзирая ни на что? – едва слышно прошептала она, и он, видя ее состояние, ощутил одновременно и ярость, и боль от сознания своего бессилия. Прекрасно понимая, что она просит его не тревожиться более о ней и думать только о Брэндоне и Филиппе, он вспыхнул от гнева. Черт ее побери, неужто до нее не доходит, что он не может разговаривать с ней на подобную тему, не рискуя окончательно обречь ее на ту участь, которую уготовил ей в своих планах Ванг Тох!

Этан молча покачал головой. Она бросила на него недоуменный взгляд, в котором сквозили душевная мука и ужас.

– Прошу тебя, Этан! Меня просто сводит с ума мысль о том, что с ними что-то может случиться!

– Клянусь именем Господа Бога, Чина, я сделаю для них все, что смогу, – заверил он девушку.

Этан увидел, как с ее лица спало напряженное выражение, и она по-прежнему стала выглядеть удивительно юной и несказанно прелестной. Он позволит ей поверить в то, во что хочется ей верить, так как главное, казалось ему, – это не дать ей упасть духом.

На этом вроде бы и можно было закончить разговор: они и так прекрасно поняли друг друга. Но когда Ванг Тох приказал охранникам увести девушку прочь, она, задержавшись на мгновение, произнесла ясным голосом:

– О, Этан, я совсем забыла. Раджид просил передать тебе, что огонь, начавшийся на носу во время нападения на судно, не смог нанести никакого вреда, так как был быстро потушен. Он полагает, что «Орион» сможет отплыть уже на рассвете.

Этан с вызовом посмотрел на Ванг Тоха.

– При условии, что ты позволишь уйти кораблю.

– Это возможно, – милостиво согласился мандарин, однако взгляд его глаз, холодных и непроницаемых, указывал на то, что мысли его витают где-то далеко.

Но где? Капитан по пути в другую каюту, куда вела его новая группа охранников, размышлял с надеждой о том, что мандарин обдумывал с сосредоточенным видом обращенную к нему, Этану, просьбу Чины перестать беспокоиться за нее и позаботиться о ее брате и сестре. Дай же Бог, молвил в душе Этан, чтобы коварный китаец не заметил, что кажущееся совершенно невинным сообщение, касавшееся Раджида Али, содержало в действительности информацию первостепенной важности. Под огнем на носу подразумевался сигнал, и если он, Этан, сумеет как-то подать его, то Раджид Али, наверняка придумавший уже, как покончить с захватившими «Орион» китайцами, нападет на рассвете на «Звезду лотоса». Но как ему, Этану, вырваться из темницы? Руки его были связаны – необходимая мера предосторожности, как пояснил с вежливой улыбкой Ванг Тох, сделав упор на то, что капитан повел себя как настоящий преступник, недостойный доверия. И к тому же выбраться из каюты, в которую его теперь водворили, было практически невозможно. В этом помещении, сконструированном во время опиумной войны, когда клиперу приходилось спасаться от «компании Джона», хранилось оружие, столь необходимое в то лихолетье. Здесь не имелось окон, а стены были укреплены дополнительной обшивкой из толстых и крепких досок. И наконец, численность китайцев, стоявших на страже у дверей импровизированного застенка, удвоили на всякий случай и, кроме того, каждого из них увешали оружием буквально с головы до ног.

Этан знал, что бесполезно пробовать свои силы, пытаясь справиться с окованными железом балками или мощными стенами, тем более что руки его были связаны сзади кожаными ремнями, впивавшимися в плоть и не поддававшимися всем его стараниям порвать или хотя бы ослабить путы. Впервые в своей жизни он ощутил, хоть и смутно, некое подобие паники и, пребывая в глубоко расстроенных чувствах, подумал даже, что вроде бы достиг той точки на своем пути, откуда уже нет возврата, и что на этот раз – в какой-то степени из-за своей самоуверенности – он действительно оказался в безвыходном положении и, возможно, станет причиной гибели трех невинных людей.

И все же дело не только в нем, решил Этан, поразмыслив немного и о том, каким образом попали в лапы Ванг Тоха Брэндон и Филиппа Уоррик. Однако он ни на миг не забывал, что прежде всего это его недобрые слова, произнесенные в праздничный вечер на веранде дома при плантации «Царево колесо», побудили детей совершить побег. И если бы он не был так занят своими собственными проблемами, то понял бы с самого начала, что именно Ванг Тох Чер Арн, а вовсе не Дэймон Уоррик несет ответственность за финансовые трудности семьи, и, несомненно, предпринял бы необходимые шаги, чтобы положить конец безжалостным проискам мандарина.

В общем, вел он себя непростительным образом: бродил вокруг да около, совершая, словно лишенный рассудка, серию грубейших ошибок, которых можно было ожидать разве что от необтершегося безусого школьника, ухитрившегося случайно сбежать с уроков.

Несмотря на чувство глубокого отвращения к самому себе и на разгоравшееся в нем бешенство при мысли о том, что Ванг Тох, возможно, в этот самый момент подвергает Чину мучительным пыткам, ему ничего не оставалось делать, кроме как шагать взад-вперед по душной каюте, горько размышляя о том, что удрать отсюда скорее всего никак не удастся как и послать, пока еще не поздно, сигнал Раджиду.

Скрежет огромного железного замка в двери отвлек его от печальных раздумий. Он повернул голову и был буквально ослеплен светом, ударившим ему в глаза после почти целого часа пребывания его в кромешной тьме. И в таком вот состоянии, когда он мало что мог разглядеть, его грубо схватили и поставили лицом к лицу со стройным молодым китайцем в кожаном костюме со множеством защитных металлических приспособлений. Левая рука его болталась на кожаной перевязи, за спиной виднелся колчан со стрелами. Сморщенный шрам шел от угла его правого глаза почти до самых волос, в глазах светились ярость и коварство, заставившие Этана насторожиться и вести себя крайне осмотрительно.

Появление свирепого китайца, как оказалось, было вызвано тем обстоятельством, что дети куда-то бесследно пропали. Когда Этан спокойно отверг свою причастность к их исчезновению, китаец с волчьим выражением лица вытащил нож и сделал продольный надрез между большим и указательным пальцами на правой руке Этана. Рана была неглубокой, но чрезвычайно болезненной, особенно если учесть, что руки Этана все еще оставались связанными, а нервы были до предела напряжены.

– Мой отец становится старым, – произнес китаец на гортанном кантонском наречии. – И склонен проявлять милосердие к своим врагам. Я же в данном отношении ничуть на него не похож.

Этан поднял брови.

– Но если я сам ничего не знаю о том, что интересует вас?

Сын Ванг Тоха оскалил зубы в ухмылке и, снова взявшись за нож, поколдовал им у Этана за спиной, в результате чего руки капитана оказались внезапно свободными.

– Перевяжи его, – резко приказал отпрыск мандарина одному из охранников. – Мне вовсе не улыбается, чтобы он до смерти истек кровью еще до того, как я решу с ним кое-какие вопросы. – Показывая на кровь, которая ручьем текла из раны Этана, он сказал своему пленнику: – Я бы хотел, чтобы ты хорошенько почувствовал эту боль и запомнил ее. Это поможет тебе оценить страдания уорриковской женщины, когда ей начнут отрубать пальцы один за другим, до тех пор пока у тебя не восстановится память.

Этан чувствовал себя так, будто внезапно из его легких вышел весь воздух. Его руки инстинктивно сжались в кулаки. Конечно, то был явно безрассудный жест, но капитан не мог уже мыслить разумно. Хо Куанг Чей, ухмыляясь, поднял нож и ждал.

Трудно сказать, кто был больше удивлен, Этан или его мучитель, когда словно бы ниоткуда возникло внезапно маленькое, плотного сложения созданьице и, бросившись в ноги Хо Куанг Чену, повергло его на колени. Этан оправился первым. Он каблуком ботинка нанес стремительный удар китайцу в лицо, заставивший того скрючиться от боли, и выскочил из каюты, откуда донесся до него душераздирающий вопль и вслед затем – жуткий хруст ломающихся костей на пальцах сына Ванг Тоха, защемленных захлопнувшейся дверью.

Перепуганные охранники устремились на помощь Хо Куанг Чену. Теперь уже Этан зарычал от боли, так как один из них ударил его прикладом ружья в живот. Следующий удар пришелся ему в голову, отчего снова закровоточила едва затянувшаяся рана. На какой-то миг ему показалось, что на него напали с полдюжины разъяренных врагов, тогда как на самом деле их было всего трое. Он почувствовал, что падает вниз. Сквозь туман виделись ему чьи-то руки и ноги, и он, с трудом соображая что-либо, удивлялся только тому, что его противники медлят почему-то с последним, смертельным ударом. Может быть, им приказали не убивать его?

– Капитан Этан, держите!

В руку ему кто-то вложил нож, скользкий от крови. Капитан, не обращая на это внимание, сжал его крепко и, собрав все свои силы, вонзил в чью-то плоть. Лезвие, с легкостью войдя в мясо, уперлось в кость.

Кто-то пронзительно закричал над ним, и Этан ощутил внезапно, что более никто не давит на него всей своей тяжестью. Вскочив на ноги, он вытащил из поверженного тела нож и, одержимый одной-единственной мыслью: что они сделают с Чиной, если он проиграет? – начал драться с яростью демона.

Вонзив лезвие ножа в горло китайца, который уже и без того истекал кровью от предыдущих ран, Этан отступил на шаг, чтобы дать ему упасть. Когда же капитан обернулся, готовясь к новой схватке, то обнаружил с удивлением, что коридор перед ним пуст, а у ног его валяются бездыханные тела.

Ему показалось, что силы оставили его, в голове и руке пульсировала боль. В нос ему ударил запах крови и пота, и он должен был прислониться к стене, конвульсивно дыша и стараясь удержать рвотные позывы.

– Капитан Этан, может, мы спрячем их, пока сюда никто не пришел?

Этан с трудом поднял голову и в мерцающем свете одного из фонарей, свисавших с потолка, увидел лицо Брэндона Уоррика, белое и испуганное, выглядывавшее из-за перегородки, за которую он заполз.

На худом лице Этана появилась усталая улыбка.

– Конечно, парень, так было бы лучше.

Дело было сделано быстро и в полном молчании. Хо Куанг Чен лежал без сознания за голой, окованной железом дверью. Этан подождал, пока Брэндон выйдет в коридор, а затем перерезал сыну Ванг Тоха горло. Капитан не испытывал удовольствия от подобного занятия, однако выхода не было. Когда он, с гримасой отвращения, вышел в коридор, оставив за дверью ужасные останки, то увидел на лице Брэндона болезненное выражение, и только теперь до него дошло, что мальчик впервые в жизни стал свидетелем кровопролития.

– Боюсь, что в первый раз я также чувствовал себя безнадежно больным, – заметил Этан с понимающей улыбкой.

– У вас... у вас было то же самое?

Этан, кивнув, начал разматывать красную от крови повязку вокруг своей головы и, оторвав от бинта чистый кусок, накрепко перевязал себе руку: он не имеет права ослабнуть от потери крови, когда ему требуется собрать все свои силы, чтобы не проиграть.

– Мне было четырнадцать лет, когда я удрал в море на лондонском торговом судне под названием «Ваянг Панджи». Мы везли из Аравии партию драгоценных металлов, когда возле алжирского побережья на нас напали пираты.

Глаза Брэндона расширились.

– И вам пришлось убивать их? Этан кивнул с мрачным видом.

– Да, разумеется, так как они хотели прикончить нас всех. Нам еще повезло, что мы смогли в конце концов отразить их нападение, потеряв при этом не так уж много своих людей.

Даже теперь, спустя столько лет, он испытывал мучительное чувство стыда, отчетливо вспоминая овладевший им в тот момент страх, воздействовавший на него значительно сильнее, чем отвратительный запах крови и вид мертвых тел на палубах фрегата.

– А это были настоящие пираты? – спросил Брэндон с благоговением.

– Настоящие, – подтвердил сухо Этан, но, уверяю тебя, не более кровожадные, чем эти дьяволы. – Тут его губы чуть-чуть искривились. – Да, кстати, а что ты тут делаешь, черт побери? Кажется, я велел тебе оставаться внизу?

– Я помню об этом, но мы с Филиппой очень боялись, что вы не вернетесь за нами, вот я и решил попытаться найти вас, – сознался Брэндон прерывающимся шепотом. – Я везде побывал. Когда я увидел, в каком положении вы оказались, то сперва никак не мог придумать, как бы помочь вам избавиться от этих людей, а потом вспомнил, как сумели мы провести тех, других. Мне так хотелось помочь вам и Чине!

Этан похлопал мальчика по плечу.

– Ты, несомненно, нас всех спас, парень. Просто ума не приложу, как бы смог я справиться с ними, не окажись тебя рядом со мной. Скажи, а как там Филиппа? У нее все в порядке?

– Да. Она обещала, что не станет больше бояться и не уйдет из нашего тайника вслед за мной.

– Кто-нибудь тебя видел?

– Нет, – ответил уверенно мальчик. – Было очень темно, и я всякий раз прятался, как только слышал чьи-то шаги.

Этан смотрел на него с минуту в молчании, не зная еще в точности, что предпринять, и изумляясь одновременно – далеко не впервые за последние несколько месяцев, – что же за человек был Рэйс Уоррик, если он произвел на свет таких удивительных отпрысков.

– Пора идти, – произнес он мягко и с долей какой-то суровой нежности. – Нам ведь следует еще найти Чину.

Задержавшись только для того, чтобы подобрать разбросанные по полу стрелы и лук Хо Куанг Чена, Этан махнул Брэндону рукой, призывая его к молчанию. И в следующее мгновение они двинулись, крадучись и отбрасывая тени, по освещенному фонарями коридору, откуда начинался их путь в поисках Чины.

Глава 21

Получилось так, что именно Брэндон сумел ее найти. Превозмогая страх перед темнотой и неизвестностью, он часами шарил в душных закоулках, лазал по палубам, кишевшим китайцами, принуждал себя не поддаваться панике и говорил себе снова и снова, что капитан Бладуил не будет на него сердиться за то, что он нарушил свое обещание и покинул сестру, вместо того чтобы затаиться в потайной каюте, где было относительно безопасно. Он и сам бы не смог объяснить, что побудило его ослушаться Этана. Возможно, то было отчаяние, охватившее его при мысли о том, что в теперешнем положении вещей повинна исключительно его глупость. А может, просто не мог сидеть сложа руки, в то время как капитан Бладуил рисковал своей жизнью ради их спасения.

К счастью, у китайской команды корабля мандарина возникло немало забот с захваченным ею клипером «Орион», и нижние палубы самой «Звезды лотоса» охранялись по этой причине не столь уж и бдительно. При иных обстоятельствах Брэндону не удалось бы столь легко шнырять незаметно чуть ли не по всему судну. Большую помощь в его поисках оказало и то обстоятельство, что он рос и воспитывался в компании малайских детей, которые научили его взбираться по голому стволу кокосовой пальмы и нырять без страха в кампонгазь, поставленных на сваи хижин, возвышавшихся над линией прилива, потому что без всех этих навыков он никогда бы не смог укрываться в потаенных щелях или взбираться на потолочные балки, как только до его ушей доносился звук чьих-то шагов.

И если бы он не выучил кантонское наречие, общаясь со своими сверстниками из китайских деревень на Бадаяне, и не усовершенствовал свои знания этого языка с помощью старшей сестры, а потом и отца, то ни за что бы не понял, что говорил Хо Куанг Чен, сын мандарина и капитан пиратской лорчи. Отпрыск Ванг Тоха, которому и в голову не могло прийти, что маленький мальчик, притаившийся в тени, слушал его с широко открытыми глазами и замирающим сердцем, приказывал между тем отпереть кладовку и вывести из нее содержавшегося там под стражей пленника-варвара.

– Они уже обнаружили, что мы исчезли, – сказал он Этану заговорщическим шепотом, прозвучавшим особенно таинственно в непроглядной темноте коридора, ведущего к камбузу. – Ванг Тох просто взбесился, потому что Чина не подписала каких-то бумаг, и решил свести ее с нами – наверное, чтобы мы уговорили ее подписать. А я и не знал, что Чина тоже здесь! Они что, и правда собираются отрубить ей пальцы?

– От них всего можно ожидать, – проговорил мрачно Этан, не видя особых причин лгать ребенку. И в то же время счел возможным объяснить ему, что если они не разыщут Чину достаточно быстро, то ее ожидает судьба гораздо худшая, нежели потеря пальцев: узнав, что Этан Бладуил ускользнул, а его любимый старший сын лежит убитый в одном из трюмов корабля, Ванг Тох непременно выместит на ней всю свою ярость.

Этан попытался отогнать от себя эту мысль, но страх за судьбу девушки был столь велик, что он, сам того не заметив, высказал все же вслух свои опасения.

– Но я ведь знаю, где найти Чину! – воскликнул неожиданно Брэндон.

– Что?!

– Мне кажется, я знаю, где она.

Этан, резко повернувшись, схватил мальчика за плечо.

– Ну, и где же Чина?

– Я не совсем уверен. Я слышал, как тот человек со стрелами сказал, что она... Он назвал это... – Тут его голос осекся.

– Подумай, Брэндон, вспомни, что именно он говорил, – упрашивал Этан.

Мальчик нахмурил брови, в глазах его появились слезы.

– Мне очень жаль, капитан, но я не могу вспомнить. Я думал, что смогу, а на самом деле не могу. Он произнес что-то вроде «фан куай», и я...

– «Фан куай»? То есть «демоны»?

– Да. Он сказал, что ее держат там, где варвары поклонялись своим демонам, и что в том месте... Что бы это могло быть и почему вы смеетесь? Может, он имел в виду церковь?

«Только не это!» – подумал Этан, скривившись, ибо он никогда не числил себя среди особо верующих людей и, уж во всяком случае, среди тех, кто решил бы вдруг устроить на борту корабля молельню. Под варварскими демонами, как надеялся Этан, могли подразумеваться лишь изображенные на цветном витраже трое волхвов, приносящих дары младенцу Иисусу. Этот витраж Нэппи Кварлз выиграл в карты у одного пользовавшегося дурной славой шейха-араба – довольно удачливого торговца антиквариатом, драгоценными камнями и наркотиками, который обделывал свои делишки в основном в древних портовых городах на побережье Персидского залива и был известен как шейх Абдул Аль-Хасид.

Вполне возможно, что шейх – обычный вор и пират, если говорить начистоту, – завладел витражом не совсем честным путем. Однако вещь эта оказалась уж слишком громоздкой и к тому же не представляла собой, на его взгляд, особой ценности, и он с радостью вручил ее одноглазому стюарду, почувствовавшему почему-то к ней необъяснимое влечение. Не обращая внимания на подтрунивания остальных членов команды, Нэппи гордо водрузил сие приобретение над своей койкой, украсив таким образом убогую тесную каморку, которую он был счастлив назвать своим домом.

Не исключено, что китайская команда «Звезды лотоса» – люди по натуре суеверные – признала изделие из цветных стекол за объект поклонения и, соответственно, испугалась сдвигать с места витраж, чтобы не прогневать обитающего в нем христианского демона, способного наслать на их головы многочисленные несчастья. Каюта Нэппи располагалась в конце того же коридора, что и бывшие апартаменты Этана, с тем чтобы капитан мог вызвать стюарда в любую минуту, и вполне возможно, что Ванг Тох приказал содержать в ней Чину до тех пор, пока она не подпишет документ, передающий ему право владения плантацией «Царево колесо».

– Господи помилуй, нужно проверить это, и побыстрее! – пробормотал Этан, не имевший понятия, откуда еще мог бы он начать поиски девушки.

В сопровождении удивленного и ничего не понимающего Брэндона он проник на кухню и несколько минут занимался тем, что приоткрывал крышки тяжелых деревянных бочонков, стоявших возле двери, принюхивался и пробовал на язык их содержимое, пока не нашел то, что искал.

– Соевое масло, – сказал он мальчику. – Дай-ка мне твою рубаху. Или нет, лучше носовой платок. Имеется он у тебя?

У Брэндона носовой платок был невероятно грязный, но вполне пригодный. Этан окунул его в масло, тщательно расправил, а потом намотал аккуратно на наконечник одной из стрел. Затем на всякий случай повторил процедуру, использовав на этот раз кусок марли со своей собственной повязки, который столь же тщательно закрепил на другой стреле.

Мысль, которая его занимала с тех пор, как он увидел Хо Куанг Чена, лук и стрелы, казалась ему до смешного простой и поэтому вызывала беспокойство за успех ее осуществления. Однако, не будучи уверен, что ему представится еще одна подобная возможность, он убеждал себя в исполнимости своего плана и отбрасывал прочь все сомнения, весьма обоснованные, кстати, поскольку исход его затеи зависел в значительной степени от многих случайностей. И еще старался не думать о том, что будет с Чиной и детьми, если что-то пойдет вдруг не так.

Он с трудом мог поверить в то, что до сих пор не была поднята тревога, но если все же самое невероятное оказывалось правдой и их отсутствие все еще не было замечено, ситуация, как он прекрасно понимал, могла измениться в любую минуту, и поэтому им надо было спешить.

Хотя Брэндон, судя по всему, очень устал, он без малейших жалоб неотступно следовал за Этаном. Когда же, свернув в очередное ответвление коридора, они оказывались в полной темноте, мальчик хватал капитана за руку. И так же, держась за него, ребенок крался вместе с ним мимо полуотворенных дверей кают, из которых доносилось похрапывание отдыхавших матросов.

Этан все более убеждался, что преклонный возраст Ванг Тоха, его лень и особенно нахальная уверенность в собственной непогрешимости оказали мандарину плохую услугу, о чем свидетельствовали почти полное отсутствие охраны на корабле и безалаберность тех стражей, которые все же находились на своем посту. Правда, нельзя было исключать и еще одно объяснение подобной ситуации, о котором Этан старался не думать, поскольку сама мысль о том, что Ванг Тох мог отправить большую часть своей команды на «Орион» в связи с неким непредвиденным развитием событий, вселяла в его сердце ужас.

Главное, вовремя сделать нужный шаг, внушал себе Этан. Раздумывать же над тем, что может вдруг случиться, нет никакого смысла, поскольку всего заранее Ае предугадать. Что же касается удачи, пока что не оставлявшей его, то следовало лишь надеяться, что она и впредь будет сопутствовать ему.

Предаваясь таким вот размышлениям, он вместе с Брэндоном поднялся по винтовой лестнице на верхнюю палубу и начал пробираться вдоль стены по слабо освещенному коридору к каюте Нэппи.

Здесь сильно чувствовался запах лампового масла и жареной рыбы, и Этану стало ясно, что Ванг Тох решил повременить немного с преданием своих узников пытке, предпочитая в данный момент понаслаждаться изысканной трапезой. Как отметил капитан с мрачным удовлетворением, охранники перед дверью мандарина стояли в расслабленных, неловких позах, что давало ему, надеялся он, определенные преимущества. Хотя в коридоре было почти темно и в воздухе висел дым от горевшего в светильнике масла, Этан вовсе не был уверен, что ему удастся проникнуть в каюту незаметно.

Он почувствовал, как Брэндон потянул его за рукав.

– А как же вы собираетесь пробраться внутрь? – прошептал взволнованно мальчик.

Это был тот самый вопрос, который Этан задавал самому себе и на который пока не находил ответа. Однако неожиданно для самого себя он произнес уверенным тоном, словно для него давно уже все было ясно:

– Через чулан, соединенный с дверью каюты Нэппи. Туда стаскивали в былые времена мусор, корзины же с ним выносили через боковую дверцу, не тревожа при этом стюарда. Не думаю, чтобы нашим китайским друзьям было известно об этой каморке.

– Она, наверное, совсем крохотная, – предположил Брэндон и добавил с надеждой: – Может быть, я пойду вместо вас? Я ведь маленький и смогу бесшумно проскользнуть в нее.

После некоторого колебания Этан пришел к выводу, что лучшего и не придумать, тем более что у него, таким образом, появляется возможность следить за охранниками, чтобы прикрыть Брэндона, если они вдруг заметят его.

– Хорошо, иди, парень, – согласился он. – Только, ради Бога, не попадись никому на глаза!

Как только мальчишка проскользнул в узкий проход, который вел к дверце чулана, Этан, подняв нож, расположился в густой тени так, чтобы иметь все преимущества в случае схватки с противником.

Потянулись бесконечные минуты, а Брэндон все еще не возвращался. Охранники перед дверью Ванг Тоха по-прежнему пребывали в безмятежном расположении духа.

Пот прошибал Этана при мысли о том, какое множество непредвиденных случайностей может встретиться на пути к достижению заветной цели. А что, если дверь чулана заперта изнутри, со стороны каюты? Или, еще того хуже, ее заколотили по распоряжению китайского капитана «Звезды лотоса»? И если даже Брэндон проник в каюту Нэппи Кварлза, то не окажется ли так, что Чины там нет или – о чем невыносимо думать – она лежит на полу избитая и вся в крови: Хо Куанг Чен мог и солгать, когда говорил, что ей только собираются отрубить пальцы...

Этан в бессильном бешенстве сжал зубы. Брэндон отсутствует слишком долго, нашептывал ему внутренний голос. И когда он уже начал подумывать о том, чтобы самому отправиться в каюту Нэппи, до него донесся едва заметный скрип дверных петель.

Со стороны погруженного в полумрак прохода послышался тихий шелест, и сердце Этана замерло от счастья: он сразу понял, что это была Чина. Когда она приблизилась, он стремительно схватил ее за руки и прижал к себе. Она тяжело дышала. Бледность ее лица не могла скрыть даже вуаль, которую она накинула на голову. Этан, не спрашивая ее ни о чем, уже понял, что она, слава Богу, жива и невредима. Внезапно на него нашло какое-то затмение. Oh крепко обнял ее и начал гладить по голове. Чина, вздохнув, повернула к нему лицо.

Никто из них не проронил ни слова. И только заметив наконец Брэндона, Этан выпустил Чину из объятий и спросил его шепотом:

– Почему ты так долго?

Брэндон, с трудом переводя дыхание, протянул ему бутылку.

– Я нашел это в каюте Нэппи. Кажется, там бренди. Может быть, оно поможет смягчить вашу боль от раны в руке?

Этан чуть слышно засмеялся и взял из его рук бутылку. Потом, сделав всем знак соблюдать тишину, он повел их торопливо прочь из опасного места.

Когда они должны были вот-вот выйти на открытую палубу, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха, случилось то, чего Этан давно уже ожидал и что тем не менее грянуло, как показалось ему, неожиданно. Наверху, где-то над их головами, раздался громкий топот ног, тревожно зазвучали резкие гортанные крики, и вслед затем все проходы и коридоры заполнили матросы, вопившие по-китайски, что сын человека императора убит, а варвары сбежали и прячутся где-то тут, на корабле.

Возвращаться назад было поздно, как и искать, где бы спрятаться, и Этану ничего не оставалось, как только подтолкнуть Чину и Брэндона по направлению к лестнице и, прикрыв их от случайного взгляда своим телом, молиться, чтобы они разобрали его отрывистые, произносимые шепотом указания и выполняли их как можно точнее. Задержавшись ровно настолько, чтобы убедиться, что никто их пока не заметил, он взбежал наверх по той же лестнице и, повернув от них в противоположную сторону, бросился бежать через палубу, чтобы укрыться между установленных в стойке бочек и свернутых парусов, громоздившихся возле одной из запертых дверей.

Он действовал очень быстро, не обращая внимания на доносившийся со всех сторон топот ног. Его чувства были предельно обострены, нервы напряжены в ожидании схватки. Если бы не страх за Чину и детей, он бы наверняка начал насвистывать сквозь зубы в предвкушении того момента, когда сможет наконец утолить сжигавшую его столько лет жажду мщения.

Его щеки коснулось внезапно легкое дуновение ветерка, и он, подняв голову, внимательно посмотрел на вымпел, развевавшийся на главной мачте. На душе у него было тревожно, поскольку до рассвета оставалось совсем немного. Хотя небо все еще было усеяно звездами и вокруг стояла непроглядная темнота, он знал, что скоро ночной мрак сменится безжалостным утренним светом, который лишит их всяческих шансов не попасться в лапы Ванг Тоха.

Выскочив стремглав из своего укрытия, Этан поднес одну из стрел к фонарю, горевшему на стене надпалубной каюты, и обмотанная вокруг наконечника масляная тряпка вспыхнула ярким пламенем. Позади него на палубе раздались громкие крики, и капитан, с сердцем, стучавшим, как молот, натянул лук и выстрелил.

Стрельба из лука не числилась среди тех дисциплин, коим обучали в коркском приюте для сирот и подкидышей, да и сам Этан, ведя жизнь, типичную для торговцев и авантюристов, не имел возможности овладеть в полной мере этим искусством. И тем не менее все получилось так, как он и хотел: стрела пролетела через борт клипера и шлепнулась в воду, где и погасла с довольно громким шипением.

Тем же образом подготовив к выстрелу вторую стрелу, Этан оттянул тетиву, насколько хватило сил. Стрела взвилась высоко и, прежде чем упасть в море, прочертила на небе огненный след. Однако он не стал наблюдать за ее полетом, чтобы удостовериться в том, что огненную дугу не могли не заметить с борта «Ориона», поскольку палуба начала буквально сотрясаться от приближавшегося топота ног. Надеясь незаметно нырнуть в какую-нибудь щель, капитан инстинктивно пригнулся, и вовремя: стрела, пущенная на этот раз рукой мастера, просвистела возле самой его головы и воткнулась в стену каюты, возле которой он только что стоял. Пронзительно вопившая свора стремительно неслась прямо на него, и Этан, отбросив в сторону лук, побежал, надеясь отвлечь на себя внимание неприятеля и дать тем самым возможность Брэндону и Чине благополучно достигнуть условленного места.

Откуда мог он знать, что добраться туда окажется для них делом нелегким. Случилось так, что матросы, привлеченные светящимися стрелами, кинулись толпою как раз в их сторону, и им пришлось укрыться за деревянной скамьей возле какой-то стены. Прислушиваясь с замиранием сердца к грубым крикам вокруг, Чина дрожала от страха и, сама того не замечая, беззвучно молилась:

– Господи, спаси его!

– Не бойся, Чина, – придвинулся к ней Брэндон. – Он знает корабль лучше, чем кто-либо из них. Ему не составит труда спуститься к Филиппе и...

Чина закрыла ладонью его рот, поскольку увидела внезапно, как кто-то в чулках и туфлях на мягкой подошве остановился напротив их укромного места. В наступившей к тому времени полнейшей тишине она услышала быстрое, взволнованное дыхание Брэндона и еще сильнее зажала ему рот, стараясь ничем не выдать себя. Мгновение за мгновением проходило в томительном ожидании, но человек не двигался. Чина почувствовала, как у нее на затылке шевельнулись волосы, словно у загнанного в угол животного. Не в силах больше выносить мучительную неизвестность, она подняла голову и увидела прямо над собой смуглое изумленное лицо китайца, который как раз наклонился, чтобы заглянуть за скамейку.

Их глаза находились друг от друга на расстоянии нескольких дюймов. Чина заметила, как исчезло сквозившее во взоре китайца недоумение и как шевельнулись его челюсти. Понимая, что он вот-вот заорет, подавая сигнал тревоги, и что она должна во что бы то ни стало не допустить этого рокового для них крика, Чина инстинктивно схватила бутылку бренди, которую Этан отдал ей перед уходом, и со всей силы обрушила ее на лицо китайца, тотчас же окрасившееся кровью.

Завопив от боли, он набросился на нее, и тогда она ударила его снова. Бутылка на этот раз разбилась, и ее острые края, вонзившись китайцу в шею, перерезали ему горловую вену. Ощутив на своей руке тепло от брызнувшей на нее крови, Чина отбросила бутылку и заткнула уши, тщетно стараясь заглушить ужасный булькающий звук, вырывавшийся из груди китайца вместе с предсмертными стонами.

– Мы должны его спрятать! – едва слышно произнесла она, давясь от отвращения, как только тело прекратило в конце концов дергаться и застыло без движения. – Да побыстрее! Чтобы никто не увидел!

Чина потащила за одну ногу, а Брэндон – за другую. Когда же они наконец затолкали его под скамью, девушка крепко взяла Брэндона за руку и поспешила с ним через открытый участок палубы к нагроможденным на корме бочонкам, среди которых они и спрятались, – как раз ч том самом месте, где Этан велел им ждать его. Голова ее упала на руки, она едва могла дышать.

– Теперь уже недолго, как ты думаешь? – спросил Брэндон, и его слова болью отозвались в сердце Чины, потому что в них явственно слышалась неуверенность.

– Да, – сказала она твердо и мысленно стала молиться, чтобы оно так и было. – У меня такое чувство, что нам осталось ждать совсем немного.

Однако ждать им пришлось очень долго, так долго, что Чина, дрожавшая все это время, – явно в каком-то нервном ознобе, поскольку ночь была теплой, – никак не могла избавиться от горестных мыслей, что Этан, наверное, уже мертв. Если то, что испытывала она по отношению к Этану, можно было назвать любовью, – а девушка знала, что это называется именно так, – то пробудившееся в ней светлое, радостное чувство принесло с собой такую невыносимую боль, что Чина вовсе не была уверена, что она столь уж благодарна судьбе за свою встречу с капитаном.

На корабле между тем воцарилась напряженная тишина, словно все замерли, ожидая, затаив дыхание, восхода солнца. Возможно, что и Брэндон почувствовал тревожность момента, потому что, зашевелившись, спросил:

– Как ты думаешь, он все еще здесь?

Чина посмотрела в темноту, туда, где за бортом клипера волновался невидимый океан.

– Кто?

– «Орион». Я думал, что мы увидим его отсюда. Этан сказал, что если он уйдет, то нам никогда...

– Не надо об этом, Брэндон, – прервала его Чина, поежившись.

– Но если мы не сможем...

– Тише! – прошептала она. – Кто-то идет! Девушка почувствовала, как по телу Брэндона пробежала дрожь, и крепче прижала брата к себе.

– Чина? Брэндон? Вы здесь?

У Чины от радости едва не выскочило сердце из груди, и на секунду ей показалось, что она навеки потеряла способность дышать. Потом она услышала, как Брэндон с облегчением вздохнул.

– Чина, это Этан! – произнес он, высвобождаясь из ее рук.

Девушка медленно, словно дошла до последний стадии изнеможения, поднялась на ноги. На руках у Этана спала Филиппа. Чина, молча выйдя из укрытия, взяла у него из рук девочку. Она не стала ничего говорить и даже смотреть в его сторону, чтобы не выдать голосом и выражением глаз свою любовь к нему, однако всеми клеточками своего существа ощущала близкое его присутствие и была вне себя от счастья, зная, что он жив и невредим.

– Это было ужасно? – начал расспрашивать капитана Брэндон. – Вам пришлось убить много плохих людей?

Взглянув наконец на Этана, Чина возблагодарила судьбу за то, что измученная Филиппа ухитрилась вовремя заснуть, потому что выражение его лица говорило ей, что ее сестра таким образом не увидела чего-то такого, о чем ему не хотелось бы вспоминать.

– Нам надо возвращаться на «Орион», – это все, что он сказал. – Они все еще ищут нас внизу, но не думаю, что мы сможем укрываться здесь до бесконечности.

– Но как мы вернемся туда? – спросила Чина с тревогой. – Они сразу же заметят нас, стоит нам только попытаться спустить на воду одну из шлюпок.

– Подождем до тех пор, пока нам не станет известно, что намерен предпринять Раджид, – проговорил угрюмо Этан. Капитан с трудом сдерживал себя, чтобы не схватить ее в охапку и не зарыться лицом в душистые мягкие волосы. Неожиданно, со щемящим сердце восторгом, он вспомнил о том, какие восхитительные часы провели они вдвоем в спальне кораллового дома.

Пожалев о том, что разговаривал с Чиной так сурово, он протянул ей руку, но девушка в этот момент как раз наклонила голову, чтобы посмотреть на спящую девочку, и поэтому не заметила его жеста. Этану, молча наблюдавшему, как заботливо Чина поправляет своей маленькой ручкой непослушные1 кудри Филиппы, вдруг показалось, что она сама выглядит немногим старше своей сестры, – настоящий ребенок, особенно в этой своей безразмерной рубашке и широких шароварах. Он ощутил такое жгучее, нестерпимое чувство любви, что должен был тотчас же отвернуться, чтобы не выдать себя выражением своего лица.

Внезапно до него дошло, что он совсем забыл о том, что время играет против них. О Боже, неужто он настолько измучился и ослабел, что упустил то мгновение, когда смог наконец разглядеть ее лицо в уже рассеивавшемся ночном мраке? И не обратил внимания на то, что далекий горизонт окрасился в угрюмый серый предрассветный цвет? Ванг Тоху наверняка уже доложили, что на палубах сбежавшие узники не обнаружены, и он, по всей видимости, отдал приказ вести поиски наверху, где, таким образом, им теперь не удастся укрыться. Словно в подтверждение его опасений, где-то вдалеке раздался скрежет поднимаемого люка, и над палубой прокатилось гулкое эхо множества шагов. Люди – множество людей – направлялись к тому месту, где скрывались они.

– Чина, – прошептал решительно Этан, подзывая девушку к себе, но она и так уже стояла рядом с ним, указывая рукой в темноту, где на фоне чернильного цвета воды вырисовывалась неясная огромная тень.

Сердце Этана как будто подпрыгнуло, и он лишь с огромным трудом сдержал рвавшийся из груди ликующий вопль: прямо на них надвигался «Орион», чьи мачты смутно проглядывали сквозь пелену густого предутреннего тумана.

– Они за нами плывут, не правда ли? – взволнованно зашептал Брэндон. – Чина, а ты что, не рада?

– Не знаю, – ответила она, с беспокойством взирая на капитана, который выглядел почему-то до странности спокойным. – Что происходит, Этан? Что-нибудь не так?

– Ложитесь! – коротко приказал он и толкнул Чину с Брэндоном за корзины. Только теперь он понял, почему Раджид в зашифрованном послании, переданном через девушку, упомянул о баке корабля. И все же он не верил глазам, видя на борту «Ориона» холодные черные жерла выстроенных в ряд артиллерийских орудий. «Неужели сейчас заговорят пушки?» – с сомнением спрашивал он сам себя. Ему было известно, что на корабле Тилера имелось шесть девятифунтовых орудий. Но как удалось узнать о них Раджиду и освободить из плена канониров, чтобы вести из пушек огонь?

Без всякого предупреждения из разверстых жерл вырвалось желтое пламя, и вслед затем донесся оглушительный грохот. Палуба под ногами содрогнулась и резко накренилась от ударов ядер. Целились метко, с таким расчетом, чтобы не причинить вреда маленькой группе людей на корме. Этан, поняв, что Раджид нарочно выжидал, когда «Орион» поближе подплывет к «Звезде лотоса» и развернется так, чтобы снаряды били по баку, не задевая кормы, засмеялся от радости.

– Прекрасно сделано, друг мой! – прошептал он. – Просто великолепно!

Брэндон начал что-то восклицать в страшном возбуждении, когда пушки после короткой паузы дали второй залп.

– Молодец, Раджид! – закричал Этан и расхохотался. Закачавшись, как пьяная, «Звезда лотоса» еще сильнее накренилась. На палубах поднялась сущая неразбериха: одни пытались лихорадочно загасить пламя, вспыхнувшее сразу в нескольких местах, другие карабкались по вантам в безуспешном стремлении ослабить главный парус, чтобы вывести корабль из-под огня.

Палуба грохотала от топота ног.

– Сейчас они повернут штурвал, – предупредил Этан и приложил палец к губам.

Бушприт описал дугу, огромный руль заскрипел и застонал, однако время уже было упущено. Пушки сделали свое, дело, и огонь, раздуваемый свежим утренним ветром, разгорался все сильнее и сильнее. Дети беспомощно кашляли от дыма, окутавшего палубы, на глаза Чины навернулись слезы.

С борта «Ориона» раздался третий и последний залп. Чина услышала пронзительные вопли матросов, которые посыпались с мачт, как перезрелые плоды с деревьев. Среди корзин, как раз возле них, плюхнулось покалеченное тело, и Филиппа, взвизгнув, уткнулась лицом в шею своей сестры и конвульсивно сжала ее руку.

– Чина! – услышала девушка голос Этана и, повернув к нему голову, увидела, что по лицу его пробегают отбрасываемые пламенем огненные всполохи.

– Там внизу нас ждет лодка, – произнес он быстро. – Может быть, попробуем забраться в нее?

У нее перехватило дыхание.

– Конечно! Но как добраться до нее? Наверняка нас сразу же заметят, как только мы попытаемся воспользоваться веревочной лестницей.

Этан успел уже продумать этот вопрос, как только увидел, едва поверив собственным глазам, нос маленькой лодочки, вынырнувшей из темноты, и сидевших в ней матросов, смотревших в их сторону.

– Я смогу спустить вас на веревке. Завяжем покрепче узлы, и можно будет ничего не бояться. Поскольку мы проделаем все это под прикрытием корзины, то, вполне возможно, нас и не заметят.

– Дети должны спуститься первыми, Этан, – произнесла Чина.

– Я сам спущу Филиппу в лодку, – сказал капитан Бладуил.

Все оказалось значительно проще, чем он полагал. Пламя, добравшись до главной палубы, жадно набросилось на веревки и мачты. Китайцы предпринимали неимоверные усилия, чтобы спасти от огня снасти и паруса. Убитые и раненные во время бомбардировки загромождали проходы, мешая работать остальным. И о сбежавших узниках уже никто не вспоминал.

Ветер внезапно прекратился, и дым повис над палубами густыми, тяжелыми облаками. Однако ни Этан, ни Чина, как ни тяжело им было дышать, не жаловались на это, так как не желали лишаться его спасительного покрова.

Веревка, наскоро размотанная с ближайшей бухты, было накрепко обвязана вокруг талии Филиппы, цепко обхватившей Этана за шею, и они начали спуск.

– Не бойся, – успокаивал он девочку, чувствуя, как она дрожит при виде черной воды, колеблющейся далеко внизу, и маленькой лодочки, удерживаемой на одном месте с помощью багра.

– А я и не боюсь, – заверила его Филиппа с детской непосредственностью. – Особенно с тобой. Чина сказала, что ты можешь все, а она никогда не врет.

Этан не нашел, что ответить на такие слова, и к тому же ему пришлось собрать все свои силы: рана на руке открылась, и веревка от крови стала скользкой, что уже само по себе создавало определенную опасность. Хотя Чина, точно выполнив его указания, сделала узлы с интервалами в четыре фута, ему все равно казалось, что он может сорваться в любую минуту, тем более что дополнительная тяжесть маленького тела, плотно прижатого к его собственному, тянула его вниз.

Этан вырос и возмужал на борту корабля, которому не раз пришлось побывать в разных переделках, и в совершенстве постиг искусство лазания по канатам и снастям еще в том возрасте, когда его сверстники ходили в коротких штанишках и протирали их за школьными партами. Однако он не спал толком уже в течение тридцати шести часов, и от его левой руки было теперь немного проку.

Принимая во внимание его физическое состояние и с какой высоты ему пришлось спускаться, можно было лишь удивляться, что он в конце концов благополучно достиг цели Этан понял, как шепчет Всевышнему благодарственную молитву, когда передавал Филиппу в руки их спасителей. В лодке находились два незнакомых Этану гребцами матрос по имени Франклин Чени – темноволосый парень с лицом, изрытым оспенными рубцами, с которым Этан уже успел провернуть в прошлом кое-какие дела и на которого, знал он, можно смело положиться.

Этан сразу же оценил мудрость Раджида, включившего Чени в состав спасательной экспедиции: матрос, не задав ни единого вопроса, молча взял на руки Филиппу и приказал завернуть ее в прихваченное специально для этой цели одеяло.

– Вам, возможно, понадобится это, капитан, – произнес затем Чени хриплым шепотом и вложил в руку Этана заряженный пистолет. – Мы будем прикрывать вас отсюда.

Засунув пистолет в карман, а концы веревки – за голенища своих сапог, Этан отдал несколько коротких распоряжений относительно того, что надо делать, если вдруг его заметят, и, ухватившись затем за веревку своими задеревеневшими и кровоточащими пальцами, полез по ней наверх.

То, что он, пребывая в крайне тяжелом состоянии, сумел все же подняться на борт корабля, можно было объяснить скорее Провидением, нежели его сноровкой, поскольку силы совершенно оставили капитана. Руки и плечи то и дело сводила судорога, дважды его ноги соскальзывали с пропитанной влагой дощатой обшивки корабельного борта, и он, болтаясь беспомощно в воздухе, ударялся о ее шершавую поверхность.

Когда наконец его голова появилась над Поручнем, Чина и Брэндон помогли ему перелезть через него.

– Теперь твоя очередь, парень, – сказал он Брэндону. – Надо спешить, чтобы не зажариться здесь живьем.

Этан начал опоясывать веревкой мальчика. Чина, прижимая к губам руки, молча наблюдала за действиями капитана. Как только капитан закончил приготовления, Брэндон исчез за бортом, весело махнув им рукой.

– Теперь твоя очередь, – произнес мягко Этан, когда по веревке был подан сигнал, что мальчик благополучно добрался до лодки. Ему не было необходимости торопить ее, поскольку она и сама видела, что пламя выходит из-под контроля людей, так что теперь каждый вздох причинял им обоим мучения.

Пока что им крупно везло: за все время, что они находились тут, их заметил всего один китаец, и то случайно, бросившись на корму в надежде глотнуть свежего воздуха, где Этан прикончил его без всяких угрызений совести.

Однако скоро должны были появиться другие, потому что здесь стояли контейнеры с питьевой водой, которая, несомненно, понадобится команде для борьбы с огнем, когда все прочие запасы воды будут исчерпаны.

Было невыносимо жарко, одежда Этана буквально клубилась от превращавшегося в пар пота. Посадив Чину на поручень, Этан начал было обвязывать ее веревкой, как вдруг рука его внезапно замерла.

– Прошу прощения, Чина, но в этом пока нет необходимости.

Ее глаза расширились.

– Что ты имеешь в виду?

– Я просто не позволю тебе спуститься вниз до тех пор, пока ты не дашь мне обещания выйти замуж за этого Стэпкайна.

– За Дарвина? – спросила она растерянно.

– Черт подери, мы уже столько раз обсуждали этот вопрос! – проговорил он нетерпеливо.

– О, Этан, я не собираюсь перечить тебе, – проговорила Чина с печалью в голосе. – Но Дарвин погиб. – Видя, что данное известие буквально потрясло его, она добавила: – Я не успела сказать тебе об этом раньше, потому что они неожиданно быстро разлучили нас с тобой. И к тому же я, совершенно забыла обо всем на свете, так как очень боялась за детей и... и за тебя.

Ее голос перешел в шепот, и последние произнесенные ею слова прозвучали едва слышно, но тем не менее так прекрасно расслышал их.

– Ты и впрямь боялась за меня? – спросил он недоверчиво, схватив ее за плечи так резко, что она вздрогнула.

Девушка кивнула головой, не глядя в его сторону.

– Так, может быть, в таком случае ты выйдешь замуж за меня, Чина? – произнес он несколько грубовато, что объяснялось исключительным страхом, что она ему откажет, или, того хуже, выкажет по отношению к нему отвращение, которое тут же отразится в блеске ее прекрасных глаз.

Но в глазах Чины, обращенных к Этану, не было ни следа презрения и насмешки: в них только проглядывало нечто, что и раньше замечалось не раз и что, возможно, содержалось в ее взгляде с самого начала и проявилось теперь в легком дрожании голоса, когда она тихо и без колебаний сказала:

– Да.

– О, любовь моя, моя дорогая любовь!

Заключив Чину в объятия, Этан принялся целовать ее в губы, и она отвечала ему взаимностью. Их поцелуи были нежными и неторопливыми, как будто они лежали в постели в пропитанной сандаловым ароматом спальне кораллового дома и впереди их ожидали только долгие часы свадебной ночи.

– Однако тебе пора, – сказал он ей наконец, оторвавшись от нее. Голос его звучал твердо.

– Ты говоришь так, словно решил остаться здесь, – промолвила испуганно Чина.

– Боюсь, что это так. Я не могу покинуть корабль до тех пор, пока не удостоверюсь, что Ванг Тоха нет более в живых.

– Но это же смешно! – чуть не задохнулась от возмущения Чина, и глаза ее вспыхнули гневом. – Какая теперь разница, жив он или мертв?

– Я не могу всю оставшуюся жизнь бояться оставить тебя без присмотра, зная вполне определенно, что, пока жив, он способен в любой момент причинить тебе зло, – резко заявил Этан. – Он по натуре своей коварен и беспощаден, а тут еще я убил его любимого сына. Теперь он, преисполненный жаждой мести, станет охотиться на нас. А я не желаю, чтобы моя жена только и делала, что скрывалась и пряталась от него, дрожа от страха, что он может в любую минуту напасть на ее след. Неужели тебе это не ясно, Чина? Неужели ты предпочитаешь такую жизнь?

– С тобой любая жизнь лучше, чем просто существовать без тебя! Прошу прощения, Этан, но если ты все же останешься здесь, то так же поступлю и я.

– Ради Бога, Чина, не будь идиоткой! Ты мне только станешь мешать!

– Каким образом? – с вызовом спросила она. – Ты же не можешь всерьез рассчитывать одержать верх в одиночку над всеми этими людьми? – Она тряхнула головой в направлении горящей палубы. – Кроме того, теперь уже поздно заниматься Ванг Тохом: пламя и без тебя справится с ним. Давай покинем корабль, пока еще не поздно!

– Прости меня, Чина, но я не могу. Она упрямо сжала губы.

– В таком случае я остаюсь с тобой.

– Черт побери! – взорвался он. – Сейчас не время для пустого геройства!

– Пустого?! – воскликнула она со слезами на глазах. – Разве это дурно с моей стороны, что я не хочу тебя потерять? Я не позволю Ванг Тоху отнять тебя у меня. Ни за что не позволю!

С минуту они смотрели друг на друга, как враги. Глаза Чины были преисполнены спокойного упрямства, взгляд Этана – бешеного гнева. Затем он молча поднял ее на руки, и, прежде чем она смогла что-либо сообразить, веревка обвилась вокруг ее талии, и капитан начал опускать девушку вниз.

– Этан! Прошу тебя!

– Сожалею, любовь моя, жизнь моя! – донеслись до нее сверху его слова. Что говорил он потом, она уже не слышала из-за раздавшихся неожиданно громких криков. Вглядевшись сквозь дым, Чина увидела мельком лицо Этана в окружении множества других лиц, китайских. Ей показалось, что там началась ожесточенная схватка. Веревка внезапно стремительно заскользила вниз.

Чувствуя, что она падает, не удерживаемая более никем, Чина закричала в ужасе и в то же мгновение ударилась головой о дно поджидающей ее внизу лодки. От боли перед глазами девушки запрыгали тысячи сверкающих искр, а затем все вокруг погрузилось в кромешную тьму.

Глава 22

Что-то холодное и мокрое лежало у нее на лбу, смягчая пульсирующую боль. Открыв глаза, Чина увидела в свете лампы склоненное над ней ужасно знакомое лицо, совсем юное и заботливое, на котором появилось выражение облегчения, когда она сделала слабую попытку приподняться.

– О, как я счастлив, что вы проснулись, мисс Уоррик! Мы так боялись за вас!

Чина беззвучно пошевелила губами, затем провела по ним задеревеневшим языком и попыталась заговорить:

– Брэн... Брэндон и Филиппа?.. Мои брат и сестра?.. Где они?..

– Внизу, в каюте, мисс. Со старшиной-рулевым, мистером Купером. Он уложил их в постель. У него самого шестеро детей, так что он знает, как обращаться с ребятней. А посему можете быть спокойны за брата с сестрой.

– А вы... Вы Дэвид?..

– Да, Дэвид Борн, мисс. И я счастлив сказать, что вы находитесь на борту «Ориона», где вам уже ничто не угрожает. – Он снял со лба Чины компресс и снова окунул его в воду. Девушка увидела, что свет за его головой шел вовсе не от лампы. То был солнечный свет, струившийся через прикрытый жалюзи иллюминатор и отбрасывавший на стены теплые золотые зайчики.

Она подняла голову, чтобы получше осмотреться, и тут же пожалела об этом, потому что от плеч до макушки прокатилась горячей пульсирующей волной острая боль, заставившая ее застонать.

– О, мисс, прошу вас, лежите спокойно! Вы сильно ушиблись, и если начнете сейчас двигаться, вам станет хуже! – заботливо предупредил Чину Дэвид.

Стараясь не обращать никакого внимания на мучившую ее тошноту, она схватила его руку.

– Как долго пробыла я здесь, мистер Борн?

– Около двух часов, мисс. Мистер Чени принес вас сюда, в салон, чтобы вы были тут в полном покое. Мистер Файн, первый помощник капитана, попросил меня за вами присмотреть.

По щекам Дэвида Борна прокатилась волна краски. То, что ему пришлось ухаживать за женщиной, находившейся в бессознательном состоянии, весьма смущало его, и теперь, когда Чина пришла в себя, Дэвид остро почувствовал к тому же, что между ними возникла непреднамеренная, но совершенно очевидная близость. Окна по необходимости были прикрыты ставнями от тяжелой дневной жары, поэтому в салоне царил полумрак, который только усиливал его ощущение, что они тут вдвоем отрезаны от остального мира.

Возможно, если бы мисс Уоррик была облачена в более подходящее для молодой леди одеяние – в туго зашнурованный корсет, например, или в платье с нижними юбками, длинными рукавами и высоким воротником, который бы скрывал ее белую кожу, – смущение Дэвида не было бы таким сильным. Хорошо еще, что мисс Уоррик, к его облегчению, как будто не придавала никакого значения тому факту, что рядом с ней присутствует в качестве сиделки молодой мужчина, в то время как она одета всего лишь в типичный для восточной женщины наряд из тонкой шелковой ткани.

По правде сказать, Чина совершенно забыла, что за одеяние было на ней, да если бы и помнила, то не стала бы, демонстрируя естественную женскую скромность, волноваться из-за этого. Ее беспокоили совсем другие, гораздо более серьезные вещи. И когда Дэвид повернулся, чтобы положить ей на лоб новый компресс, он был крайне изумлен, обнаружив, что она с бледным, как полотно, лицом стоит, хоть и нетвердо, возле кровати, держась за спинку стула.

– Мисс Уоррик!

– Прошу вас, мистер Борн, помогите мне отсюда выйти. Я хочу сама посмотреть, что случилось со «Звездой лотоса».

Он взглянул на нее непонимающе.

– Со «Звездой лотоса»? Это что, какое-то название, мисс?

Чина подумала, что Ванг Тох, должно быть, переименовал клипер, и его прежнее название знали теперь, вероятно, только Этан, Раджид и она. Однако она не собиралась терять время на объяснения и поэтому, упрямо посмотрев на Дэвида, двинулась к двери.

Над бизанью висело солнце цвета золотистого вина, заставляя палубу блестеть от проступивших из дерева капель смолы. Ослепленная ярким солнечным светом, Чина не сразу заметила завернутых в саваны мертвецов, которые лежали в ряд на кормовой палубе. И только обернувшись на монотонный голос Томаса Файна, первого помощника на «Орионе», в ужасе замерла, ибо до нее дошло наконец, почему он читает по большой книге псалмы. Команда клипера, с непокрытыми головами, молча стояла полукругом возле него. Служба была поневоле короткой, потому что мертвые тела следовало предать морю еще до того, как жара и мухи оставят на них свой мерзостный след.

Схватившись одной дрожащей рукой за поручень, а другой прикрыв глаза, чтобы защитить их от солнца, она молча взирала на недвижные тела – маленькая, никем не замеченная свидетельница, одетая в помятый и порванный в нескольких местах наряд одалиски. Когда Дэвид Борн подошел к ней, то он был просто потрясен выражением леденящего ужаса, застывшего на ее лице.

– Как много их! – прошептала она в страхе.

– В большинстве это китайцы, – заверил он ее торопливо. – Хотя, конечно, мы потеряли кое-кого из наших. Мистера Форстера, например, боцмана, потом стюарда мистера Крю, затем этого араба, друга капитана Бладуила...

– Раджида?

– Да, так, кажется, его звали. Он дрался, как тигр, до самого конца. Это была его идея – использовать пушки капитана Тилера против китайского клипера, и он же первым, с одной лишь индийской саблей в руке, и бросился на китайцев, захвативших наш корабль. Те, что постарше, говорят, что на своем веку подобного проявление доблести они еще не видели.

Чина заплакала, безмолвно и горько, ее узкие плечи поникли. Тан Ри, старый мусульманский учитель, который, насколько она помнит, жил на Бадаяне еще задолго до того, как она родилась, сказал ей однажды, что каждый мусульманин желает испустить дух у стен Каабы – «на руках Пророка и его ангелов». Однако Раджид Али не смог совершить свой хадж – священное паломничество в Мекку, и теперь никто не обрызгает его тело священной водой и не прочитает над ним* молитвы, которые должны сопровождать его в путешествие на тот свет. Он даже не будет похоронен на земле своего детства. И тут Чина ощутила внезапно странное чувство удовлетворения, вспомнив о том, что, по словам Тан Ри, Мухаммед произнес, как говорится в Священном писании: «Лучшая могила для тебя та, которую ты можешь уничтожить собственной рукой».

Она молча смотрела на то, как завернутое в саван тело Раджида было уложено на носилки, и почувствовала благодарность ко всем присутствующим за то уважение, которое отразилось на их лицах и с которым они подняли в последнем салюте руки.

– Лаббайка Аллахумма лаббайка! Я во власти твоей, Боже мой! – шептала Чина чуть слышно единственную мусульманскую молитву, которую знала, и услышь сейчас ее Раджид, он бы, верила она, прекрасно бы понял смысл этих слов.

Глухой всплеск за бортом, и тело ушло под воду. Чина отвернулась в слезах. Раджид принял смерть ради спасения Этана. И Этан не упустил бы случая сказать последнее прости своему старому другу, который... Этан! Внезапно сердце ее словно остановилось.

Как ни казалось это невероятным, из-за страшной боли в голове и всех тех ужасов, которые довелось ей пережить, она совершенно забыла о нем. Вспомнив теперь обо всем, она, сама не своя, начала высматривать что-то на горячей, искрящейся поверхности океана и не находила того, что искала.

– Мистер Борн, где он, китайский корабль?

– Не надо беспокоиться, мисс, он пошел ко дну.

– Ко дну?

– Наши шесть девятифунтовых пушек буквально продырявили его, мисс. И кто-то, должно быть, взорвал к тому же хранившиеся на нем боеприпасы, потому что китайское судно взлетело на воздух вскоре после того, как мистер Чени доставил вас на «Орион». Сперва мы подумали было, что это произошло из-за пожара, но потом решили, однако, что такой большой корабль... – Он оборвал себя, заметив, что при этих словах на юном, бесхитростном лице девушки отразилось невыносимое страдание. Но чуть погодя продолжил все же, хоть и чувствовал себя крайне неуверенно: – Мистер Файн выслал лодку, когда огонь поутих. Китайцы при виде ее бросались с гибнущего корабля за борт, потому что, я слышал, они редко позволяют взять себя в плен.

– А капитан Бладуил? – прошептала Чина побелевшими губами.

– Судно затонуло очень быстро, – ответил он, помедлив немного. – Наши люди искали капитана, сколько могли. И не нашли. Некоторые подумали, что это он поджег трюм с боеприпасами, но что побудило его совершить такое самоубийственное дело, этого никто не знает. В подобном поступке не было никакого смысла, да и на капитана Бладуила это мало похоже: можно было избрать менее рискованный способ заставить этих нечестивцев признать свое поражение.

Ч.ина молча отвернулась и пошла прочь. Дэвид отправился было за ней, однако крик впередсмотрящего остановил его:

– На горизонте корабль! С левого борта! По виду бриг! На палубе раздался топот ног, и «Орион», замедливший ход на время траурной церемонии, вздрогнул в ответ на поворот руля, когда штурвальный постарался развернуть судно по ветру.

– Какие на нем цвета, мистер Тэтчер? – прокричал первый помощник, приложив руки к губам.

В утреннем штиле слова дозорного были слышны очень хорошо.

– Никаких! Но не может быть сомнений, что это «Звезда Коулуна», корабль Этана Бладуила!

– Левый галс! – приказал первый помощник. – Pad-пустить главный парус! Идем на сближение с ним!

С туго надутыми парусами, максимально используя преимущества легкого, но постоянного ветра, гигантский клипер смог быстро покрыть разделявшее суда расстояние.

Менее чем через полчаса оба корабля шли уже в тандеме по сияющей поверхности тропического моря, причем так близко друг от друга, что необходимость в рупоре отпала.

– Черт тебя подери, Файн! – раздался явственный голос со «Звезды Коулуна», опередивший положенные приветствия со стороны первого помощника капитана «Ориона». Все глаза устремились на Тилера Крю, который, отчаянно жестикулируя, стоял, перегнувшись через перила. – Ты что, совершенно рехнулся и тебя потянуло на приключения? А где Бладуил? Я его на части разрублю за то, что он скрылся с моим кораблем! Вы все ответите за это, каждый из вас! А теперь подставляйте свои задницы, я иду к вам!

Слова Тилера подвигли измученную команду к действию. С новой энергией одни из матросов принялись спускать лестницу, другие же, выстроившись в линию с приличествующими случаю почтительными физиономиями и с зажатыми в руках шляпами, стали ждать с замиранием сердца появления на судне своего законного капитана.

Однако гнев Тилера Крю охладился на удивление быстро. Когда он пересек палубу, чтобы поговорить со своим первым помощником Томасом Файном, в его лице уже не было ни малейших следов краски, которые только что там наблюдались.

– Какие трудности, Том? – спросил он чуть ли не ласково. – Я уже кое-что заметил с бладуиловского корабля. Опять это резвятся наши китайские друзья?

– Так вы о них уже знаете, сэр?

– Черт подери, конечно! Мы встретили «Аврору», когда выходили с Бадаяна, и ее шкипер нам все рассказал. Надо полагать, что вы отыскали малышей? Иначе ведь не возвращались бы теперь домой, не так ли? Да и не в правилах Бладуила такое спускать. – Он вопросительно замотал головой. – Так где же этот проклятый ублюдок? Конечно, я не собираюсь брать назад свое обещание поломать ему кости за то, что он похитил мой корабль, но сперва мне бы хотелось пожать ему руку, поскольку...

Увидев, что никто из толпившихся вокруг него матросов не улыбается, Тилер Крю прервал внезапно свою тираду. Но пауза длилась недолго.

– Так что же, черт возьми, случилось с вами? – спросил он подозрительно, упершись руками в бока. – Неужели какая-то гнусная маленькая лорча причинила вам столько неприятностей? Мистер Файн, пушки на «Орионе» стреляли, не так ли? Я почувствовал запах, как только поднялся на борт!

– Да, сэр, боюсь, что стреляли.

– Хотелось бы мне послушать для начала, какой предатель рассказал о них Бладуилу! – рявкнул Тилер, снова накаляясь. – Вам же известно, что о них никто не должен знать, потому что мы не имеем права их иметь! – Он сплюнул в воду. – Черт побери! Надеюсь хотя бы, что они помогли вам расправиться с этими косоглазыми?

– Сэр...

– Так где же он, а?

Настроение у Тилера было настолько непоколебимо прекрасным, что морской волк даже теперь не замечал вокруг следов развернувшейся на судне баталии. И тут ему на плечо опустилась сморщенная узловатая рука. Он быстро обернулся.

– Ах, это ты, Кварлз! Может, ты сумеешь рассказать мне, где находится твой капитан?

Нэппи, который вскарабкался по лестнице на борт «Ориона» вслед за Тилером Крю, ничего не ответив, устремил взор в сторону стоявшей в отдалении Чины Уоррик. Девушка, в свою очередь, посмотрела на него. Во взгляде ее, сквозил мертвенный холод. Затем, кивнув ему, она отвернулась, и лицо Нэппи сразу же постарело и осунулось.

– Так вот какие дела! – произнес тихо одноглазый стюард и, не обращая внимания на ничего не понимавшего капитана, подошел к ней и взял ее за руки. Она взглянула на него с чувством признательности, и Нэппи с нежным выражением лица начал шептать ей теплые, идущие от сердца слова, которые не имели особого смысла и тем не менее должны были ее слегка ободрить.

С потолка свисала горевшая лампа, и Чина, пробудившись от тяжелого сна, лежала без движения, наблюдая за медного цвета отблесками на стенах. Поскрипывание корабельных балок и тихий шум ветра и воды за окном были привычными звуками, и она прислушивалась к ним с благодарностью, словно с ней разговаривали старые проверенные друзья. Конечно, самое простое – это закрыть глаза и просто слушать. И представлять себе, что все осталось по-прежнему, а обо всем, что случилось, можно как бы забыть.

Дверь каюты тихо скрипнула. Чина повернула голову и увидела улыбающееся лицо Джулии Клэйтон.

– О, Чина, не могу тебе передать, насколько я счастлива, что ты уже проснулась! – воскликнула Джулия, перейдя на «ты», словно Чина была ее близкой подругой. – Я так беспокоилась, что Тилер дал тебе слишком много настойки опия. Ты спала со вчерашнего утра, а сейчас между тем уже вечер! Как твоя голова? Болит все еще?

– Не очень.

– Ты, наверное, сильно ударилась. – Подойдя к столу, Джулия поставила на него поднос и начала поправлять лампу над головой. Проследив за ней глазами, Чина заметила, что ее обычно бледное и бескровное лицо выглядело теперь на удивление оживленным и разрумянившимся.

– Ты упомянула Тилера, – произнесла Чина. – По-видимому, ты имела в виду капитана Крю?

Джулия, вспыхнув, принялась усиленно возиться с полотенцами, которые принесла с собой.

– Видишь ли, я думаю, что он скоро сделает мне предложение, – проговорила она наконец с очаровательной и робкой улыбкой невинной школьницы.

– И ты его примешь? – спросила Чина, ничуть не удивившись.

Джулия, поколебавшись немного, кивнула.

– Я понимаю, что это выглядит странно. Тилер совершенно не тот мужчина, которого я себе представляла в качестве своего мужа. Но нам показалось... что каждый из нас восполняет в другом нечто, что отсутствует в нем самом. Внезапно мне стало ясно, что я не смогу быть без него счастлива. Наверное, это глупо?

– Нет, – ответила Чина. Джулия с облегчением вздохнула.

– Не могу тебе передать, как я рада, что ты меня понимаешь, Чина. Наверное, тебе сейчас очень трудно, когда ты при столь трагичных обстоятельствах потеряла своего жениха...

– Моего жениха?

– Ну да! Горацио Крил рассказал нам, что вы с Дарвином собирались пожениться. А от Томаса Файна мы узнали, что его убили во время нападения китайцев на тилеровский корабль. Я так сочувствую тебе, Чина, поверь мне!

Хотя Джулия, само собой, ждала от нее какого-то ответа, Чина молча отвернулась к стене и начала смотреть на медленно покачивавшиеся пятна света.

– Знаешь, выпей чаю, – сказала Джулия немного погодя. – Ты ужасно бледна и, наверное, не один уже день ничего не ела.

– Спасибо, но мне не хочется есть.

Чина откинула с лица волосы. Вид у нее был измученный' и болезненный. В комнате вновь воцарилось неловкое молчание. Подождав немного, Джулия поднялась, нарушив тишину шелестом юбок.

– Я скоро вернусь к тебе, дорогая, – произнесла она с наигранной веселостью. – А ты постарайся пока отдохнуть.

Чина снова ничего не ответила, и дверь каюты с мягким скрипом закрылась за спиной Джулии.

– Ну, так как там эта уорриковская девица? – спросил Тилер Крю, когда Джулия спустилась к нему на палубу. Он стоял возле корабельного компаса и курил сигару, сосредоточенно глядя на паруса. Ветер, поднявшийся еще в предвечернюю пору, теперь значительно усилился, и «Орион» шел с хорошей скоростью, хлопая время от времени главным парусом и поскрипывая снастями. За ним тянулась вспененная дорожка, а с левого борта вырисовывался силуэт послушно шедшей рядом «Звезды Коулуна».

Джулия, покачав головой, плотнее завернулась в теплую шаль.

– Хорошо, что ты предложил мне отправиться с тобой, Тилер. По-моему, в подобной ситуации ей нужна женская компания. Я никогда раньше не видела ее столь усталой и подавленной. Это на нее совершенно не похоже.

– Девушка должна горевать, потеряв своего парня, – заметил Тилер. – Но Чина – сложная натура. Нельзя ее надолго оставлять в таком состоянии... Впрочем, она вызывает во мне восхищение. Юный Брэндон рассказал мне кое-что о том, через что им пришлось пройти. И Бладуил уверял меня, что она отважный человек. Надо полагать, что он прав. – Капитан вздохнул и выбросил окурок сигары в море.

Некоторое время они стояли молча.

– Не могу поверить, что его уже нет в живых, – проговорила наконец Джулия.

– Точно так же и я, – произнес тут же Тилер, думая о том, что она выразила его собственные мысли. – Он всегда слишком дорого ценил свою проклятую шкуру, чтобы рисковать ею, разыгрывая из себя героя.

– Мне кажется, что Чина знает, почему он поступил таким образом, – сказала Джулия медленно. – Но у меня такое чувство, что она об этом ни за что не расскажет.

– Думаю, самое лучшее, что мы можем теперь для нее сделать, это отправить ее домой, к маме, – промолвил Тилер. – Ты согласна со мной, дорогая?

– Вроде бы да, – ответила Джулия задумчиво. – Только сомневаюсь, хочет ли она того же самого?

Чину в данный момент совершенно не волновало, куда направляется «Орион» – на Бадаян или нет. Она продолжала лежать в кровати в той же позе, в которой ее оставила Джулия, глаза ее были устремлены в потолок, и она ни о чем не думала. Когда же повернула голову, то увидела на столе нетронутый поднос с обедом.

Несмотря на то что Чина не ела уже более двадцати четырех часов, аппетита у нее не было, и она с отвращением отвернулась от еды. И хотя девушка есть не собиралась, она чувствовала все же, что не может больше лежать вот так и рассматривать тени от раскачивающейся лампы: она уже начинает сходить от этого с ума.

Придя к такому заключению, Чина встала и, прошествовав через каюту, заглянула, как в зеркало, в оконное стекло. На виске у нее красовался ужасный синяк, однако его вид оставил девушку совершенно равнодушной.

И вообще ее, казалось, теперь уже ничто не волновало. Она взирала на все взглядом стороннего наблюдателя, не имевшего с ней самой ничего общего и смотревшего безучастно откуда-то сверху на некое курьезное существо по имени Чина Уоррик.

– Чина, можно мне войти?

Она медленно повернулась, и впервые за последнее время, пусть и на короткий миг, на ее лице появились признаки румянца.

– Конечно, Брэндон!

Мальчик проскользнул внутрь и обнял сестру. Чина ощутила невыносимую душевную муку, однако постаралась всячески скрыть ее, чтобы никто, даже Брэндон, не смог догадаться о терзавших ее мыслях и чувствах.

Чина прижала брата к себе, и он с благодарностью зарылся лицом в ее руки. Она поглаживала его нежно, стараясь успокоить, и по истечении какого-то времени мальчик почувствовал себя увереннее.

– Я видел, как утонула «Звезда лотоса», Чина, – сообщил он шепотом, когда они уселись на койку. – Они не хотели, чтобы мы смотрели на это, но после того, как мистер Купер уложил нас в постель, я пробрался тайком на палубу и все видел. – Он поднял на нее свои огромные зеленые глаза и добавил с дрожью в голосе: – Может быть, ты знаешь... Все говорят, что корабль взорвал Этан Бладуил... Там имелась такая комната... пороховой склад, в самом центре судна... и поэтому он смог это сделать.

– Я тоже об этом слышала, – молвила Чина.

– Мистер Файн сказал, что они пытались его найти, но у них не было времени. Они должны были поскорее отойти подальше от этого места с кораблем, а не то тоже бы утонули. – Брови мальчика изогнулись дугой. – Они все полагают, Чина, будто капитан Этан погиб. Но я в это не верю. Этого не может быть! А ты как думаешь?

Чина хотела бы утешить его, но не находила подходящих слов и поэтому спросила только:

– А где Филиппа?

Лицо Брэндона, вмиг переключившегося на другую тему, выразило явное презрение.

– Играет с котом, которого капитан Крю держит на корабле. Это ужасное животное, Чина! Толстое и отвратительное, с одним лишь глазом и без хвоста. Но Филиппа без ума от него. Она собирается попросить капитана, чтобы он позволил ей взять его домой, но я заявил ей, что он будет там драться с Ибн-Биби и точить когти о мамину мебель.

– Наверное, ты прав, – произнесла Чина, радуясь его рассудительности. Она почувствовала облегчение оттого, что Филиппу, судя по всему, не мучают воспоминания о пережитых ею страхах.

– Чина!

– Да, милый? – спросила она, поглаживая его по голове.

– Ведь это моя вина, что и капитан Этан, и Раджид, и Дарвин умерли, не правда ли?

Ласкавшая Брэндона рука Чины застыла в воздухе, а потом безжизненно опустилась.

– Разумеется, нет! С чего ты это взял?

– Если бы я не подговорил Филиппу бежать, всего бы этого не случилось.

Чина, схватив его крепко за руки, даже не попыталась скрыть обуявшие ее чувства, хотя и заметила, как мальчик вздрогнул при виде ее разгневанного лица. Дрожа от ярости, она с силой встряхнула его.

– Не смей никогда говорить такое, Брэндон Уоррик! Я не желаю слышать ничего подобного! Этан и Раджид так и так стали бы искать встречи с Ванг Тохом, независимо от того, захватил бы он вас или нет. Они были злейшими врагами уже многие годы, и Этан отлично понимал, что мстительный, преисполненный ненависти Ванг Тох постарается в один прекрасный день уничтожить его.

– Но...

– Никаких «но»! Ванг Тох Чен Арн мертв, и поэтому никто из них – ни Этан, ни Раджид, ни даже Дарвин – не стал бы сожалеть, что схватился с ним в жестокой схватке.

Наступило молчание. Через минуту или две Брэндон поднял голову и произнес с типичным уорриковским упрямством:

– Ты так считаешь, Чина? А знаешь, я все еще не верю, что капитан Этан погиб. И не имеет значения, что все так говорят!

– Тише, Брэндон, – промолвила девушка дрогнувшим голосом, думая о том, что тоже не верит в это.

Так и заявила Чина, ясно и безапелляционно, Нэппи Кварлзу, когда они повстречались на следующее утро на залитой солнцем главной палубе. Она гордо смотрела на стюарда. И хотя ее лицо, на взгляд Нэппи, было слишком уж бледным, в словах ее прозвучала столь глубокая убежденность, что он ощутил неловкость и чувство тревоги. Ярко-рыжие волосы Чины прикрывала теперь одна из широкополых соломенных шляп Джулии Клэйтон, скрывавшая синяк на виске. Одета она была в муслиновое платье цвета слоновой кости, отделанное темно-зелеными лентами. Оно также принадлежало Джулии, и, поскольку было для Чины слишком велико, девушка подтянула его потуже у пояса и закатала рукава. В таком виде она походила на маленького ребенка, худенького, больного и до такой степени несчастного, что у Нэппи невольно вырвались слова, которые он не собирался произносить:

– Вам не следует его оплакивать, мисс! Чему быть суждено, того не миновать, смею сказать. Не думайте, что он стал бы терять время на причитания и заламывания рук, если бы обнаружил, что по ошибке надел ботинок не на ту ногу!

В глазах Чины промелькнуло удивление.

– Вы это о Дарвине?

– Не принимайте меня за идиота! – сурово ответил Нэппи. – Эти придурки могут думать все, что им угодно, но я-то знаю вас слишком хорошо! Чтобы вы горевали по этому Стэпкайну? Ну уж нет!

Издав раздраженно какое-то восклицание, он отвернулся, потому что она смотрела на него так, что ему захотелось схватить ее за плечи и потрясти. Или сжать в противном случае кулаки и обрушить свой гнев на Бога за то, что он допустил подобную несправедливость по отношению к ни в чем не повинным людям. Вместо этого, однако, он просто перегнулся через перила и стоял так, с поникшими плечами, чувствуя, как возраст и печаль неотвратимо тянут его вниз, в бездну. Время каким-то неуловимым, предательским своим способом наконец-то одолело Нэппи Кварлза, и он понял внезапно, что значит быть старым и смертельно усталым.

Услышав тихий шорох ткани, он увидел, что Чина стоит возле него, вцепившись в поручень с такой силой, что пальцы ее побелели. Она не смотрела в его сторону, но вглядывалась в очертания «Звезды Коулуна», которая шла рядом с ними в ожидании, когда на нее вернется Нэппи, чтобы направиться затем в сингапурский порт.

– Я отказываюсь верить в то, что он погиб, Нэппи, – снова повторила она так тихо, что вначале ему показалось, будто это всего лишь шелест ветра и воды. – Я бы знала, если бы это случилось. Я бы чувствовала это.

Морщины на лице Нэппи словно углубились при этих словах, руки еще крепче сжали поручень.

– «Звезда лотоса» пошла ко дну, деточка, – произнес он неторопливо, не думая о том, сколь жестоко говорить ей об этом. – Том Файн видел, как она затонула. Наверх всплыли только несколько тел и какие-то щепки. Матросы подплывали к каждому телу и удостоверились в конце концов, что среди них его нет.

Чина ничего не сказала в ответ и, выпрямившись через минуту, заметила, что «Звезда Коулуна» ждет Кварлза и что им пора прощаться.

– И что же вы собираетесь делать теперь, когда остались одни, без капитана? – спросила она.

Нэппи пожал плечами и нервно поправил повязку на глазу.

– Еще не знаю. Остались коралловый дом и «Звезда Коулуна», за которыми нужно присматривать. С ними придется что-то делать. Капитан Этан держал свои бумаги запертыми в морском сундуке, но я не уверен, что он успел выразить в них свою последнюю волю. – Глубоко вздохнув, стюард добавил грустно: – Думаю, мне не мешало бы взглянуть на них, хотя, признаюсь, мисс, у меня нет особого желания делать это.

– Вы оповестите меня о ваших намерениях, не правда ли?

– Разумеется! Неужели вы думаете, что я исчезну, не сказав вам на прощание ни слова?

На губах Чины появилось подобие улыбки. Она только кивнула головой вместо ответа. А потом вдруг подняла импульсивно руки и обхватила Нэппи за шею. Он растроганно обнял ее, стараясь при этом не выдать охватившего его волнения.

Чина наблюдала, как хорошенькая лодочка возвращалась на поджидавший ее корабль. Гребцы работали дружно, и хотя Нэппи наверняка знал о том, что она все еще стоит на прежнем месте и смотрит ему вслед, головы он не повернул.

Девушка продолжала стоять все там же и тогда, когда лодка была поднята наверх и матросы начали карабкаться по мачтам, чтобы поставить паруса, которые тут же туго надулись от попутного ветра. Через минуту «Звезда Коулуна» начала медленно и грациозно разворачиваться. За бортом бригантины образовалась вспененная волна, и расстояние между двумя кораблями, шедшими в разных направлениях, стало быстро увеличиваться.

Через некоторое время, когда белые паруса бригантины были уже едва различимы на горизонте, впередсмотрящий на «Орионе» заметил по курсу знакомые очертания покрытого зеленью вулкана на Бадаяне – одном из бесчисленных гористых островов, которые усеивали в этом районе голубую поверхность океана. Чина отослала Брэндона вниз собирать вещи и только покачала головой, увидев огромного рыжего кота, который лениво поднялся в этот момент с какого-то ящика и начал тереться своей изуродованной головой о костыли Филиппы, изготовленные ей к этому времени корабельным плотником.

– Кажется, они выслали кого-то встречать вас, мисс Уоррик.

Чина в удивлении повернулась и обнаружила рядом с собой капитана Крю.

– Неужели?

– Да вот же, посмотрите сами.

Она взяла у него из рук протянутую ей подзорную трубу и взглянула. Вдалеке виднелись мачты «Темпуса», который отчаянно боролся с волнами. И туту нее перехватило дыхание: она впервые задумалась о том, что скажет Дэймону, когда встретится с ним. Ей не хотелось бы рассказывать ему о бессмысленной гибели Дарвина, однако она понимала, что он вправе все знать.

– Держу пари, что вам станет значительно легче, когда вы окажетесь наконец дома, – произнес Тилер с грубоватой сердечностью. – В такие времена, как эти, лучше всего находиться в кругу семьи.

– Думаю, что вы правы, – согласилась Чина, слегка удивившись тому, что она вовсе не прочь вернуться в «Царево колесо», в объятия своей матери.

– Чина, ты не могла бы на минуту задержаться перед уходом? Мы бы обсудили кое-что, если ты не возражаешь?

Девушка, несколько встревожившись, повернула голову и увидела Джулию Клэйтон, успевшую уже к ним присоединиться. Потом, глубоко вздохнув, спросила озабоченно:

– О чем речь?

Джулия перевела взгляд на капитана Крю.

– Тилер, не будешь ли ты так любезен оставить нас вдвоем?

Он молча поклонился и с видимым облегчением покинул дам.

– Это касается Джем, – начала Джулия, когда женщины остались одни.

Глаза Чины расширились, потому что она ожидала всего что угодно от этой странной, непредсказуемой особы, но только не этого.

– Джем? Ты хочешь поговорить со мной о Джем?

– Ну да, разумеется. Между прочим, я ведь заботилась о ней какое-то время. – Джулия слегка наклонила голову. – Разве ты не знала?

– Может быть, я и знала, да забыла. Так что там с Джем?

– Хочу напомнить, что тебе вскоре придется решать, что с ней делать. Этан говорил мне, что твоя мать была против того, чтобы Джем жила на плантации вместе с вами, но и в коралловый дом ее не вернешь.

– Не беспокойся, Джулия, я придумаю что-нибудь, – пообещала Чина торопливо.

– Она может остаться со мной и Тилером, пока ты не уладишь все, – предложила Джулия.

– Спасибо, Джулия, но я полагаю, что и сама смогу присмотреть за ней.

Подбородок Чины чуть заметно приподнялся, пока она говорила, и, видя это, Джулия ощутила легкое раздражение и подумала в недоумении, каким образом удавалось Этану выносить это ужасное, невыносимое уорриковское высокомерие.

– Если уж быть с тобой честной, Чина, – продолжала она, – то я очень привязалась к этому ребенку. Если бы ты не возражала и доверила Джем мне, я была бы просто счастлива заботиться о ней и дальше. Кстати, сейчас она находится у Жака Пиаже. Такой милый человек! И отлично ладит с детьми, хотя лет ему уже немало. Тебе не о чем беспокоиться, Чина, клянусь тебе. У Тилера в доме много места, и то, что с нами будет ребенок, никому не покажется странным, потому что мы скоро собираемся пожениться.

– О, Джулия, это прекрасно! – сказала Чина, на самом деле чувствуя то, что она говорит. «Хоть кто-то из тех, кого я знаю, нашел в конце концов свое счастье», – подумала она с горечью.

– Это Джем я должна благодарить за то, что мы с Тилером теперь вместе, – призналась Джулия с веселым смешком: испытанное ею облегчение после слов Чины весьма опрометчиво развязало ей язык. – Ты не поверишь, я была настолько испорчена, что, забрав ребенка к себе, в тот же вечер послала Этану письмо, в котором говорила, что ребенок болен и что он должен немедленно прийти и навестить его. Разумеется, это был полнейший обман, и когда он приехал и нашел Джем играющей, улыбающейся и попивающей молочко с обычным своим распрекрасным аппетитом, то впал в неистовый гнев...

Приняв молчание Чины за проявление внимания к ее рассказу, она продолжала тараторить дальше с беспечной легкостью, как человек, который избавился наконец от небольшого, но весьма досадного груза.

– Конечно, с моей стороны это было весьма дурно обманывать его таким образом, но я просто хотела его видеть. По-видимому, тебе трудно понять, но, как ты уже слышала от меня, я женщина с определенными потребностями, а Этан.

– Понимаю, – прошептала Чина. Джулия рассмеялась как-то смущенно.

– Он не сказал мне ни слова, а просто посмотрел на меня так, как будто перед ним полнейшая идиота, и вышел из комнаты. Я поняла, что это конец всему, и так бы, наверное, и случилось, если бы он не встретился с Тилером в одном прибрежном кабаке. Тилер в это время пил и с большим интересом узнал, что я нахожусь дома одна. Когда он постучал, я разрешила ему войти, думая, что это вернулся Этан.

Таким вот образом все и получилось. Я имею в виду, что мы полюбили друг друга.

Внезапно она остановилась и посмотрела на Чину обеспокоенным взглядом.

– Что-нибудь не так, дорогая? У тебя снова заболела голова?

– Ничего страшного, Джулия, – быстро ответила Чина. – Я обещаю, что подумаю о том, что ты сказала. Ну а теперь, если не возражаешь, я пойду позабочусь о своих вещах. Прости меня.

Когда она шла по накренившейся палубе, у нее внезапно начали подкашиваться ноги, но не потому, что «Орион», подгоняемый попутным ветром, шел под всеми парусами: просто все вокруг нее – и горячая палуба, и скрипучая мачта, и длинная тень, отбрасываемая стеной каюты, – поплыло перед ее затуманенным слезами взором. Она шла почти вслепую и чувствовала на себе страшную тяжесть вины за то, что так несправедливо судила об Этане.

Десять минут спустя по приказу капитана Крю на «Орионе» были спущены паруса, и корабль развернулся носом к ветру. Неподалеку от клипера маневрировал «Темпус», пристраиваясь параллельно его курсу. Когда лодка приблизилась к «Ориону», Филиппа, перегнувшись через перила, закричала громко:

– Посмотри, Чина, там Дэймон!.. А вот и мама!

Она махала руками, кричала и прыгала так энергично, что едва не вывалилась из рук державшего ее матроса.

Мальвина, услышав радостные вопли своей младшей дочери, заглушавшие шум ветра и воды и хлопанье парусов «Ориона», подняла руку и замахала в ответ. Чина была поражена, увидев ее бледное лицо, со впалыми щеками. Ее мать за это время безмерно состарилась, и причина этому, хотя и не очевидная, заключалась в ее душе: Мальвина, столкнувшись с реальной угрозой потерять троих из четырех своих детей, – Чину, Брэндона и Филиппу, оказавшихся в преступных руках какого-то кровожадного злодея, – вдруг ощутила в себе материнские чувства, о которых до этого не подозревала и которые обрекли ее на страшные муки.

Ужасные ночи ожидания привели к тому, что она похудела и осунулась, ее густые каштановые волосы растрепались, и в них появились пряди седых волос. Слезы сверкали в ее обычно холодных карих глазах, когда Чина вступила в лодку и мать и дочь смогли посмотреть друг другу в лицо. Какое-то мгновение ни одна из них не решалась двинуться или произнести хоть слово, пока наконец Мальвина – с коротким счастливым криком – не бросилась на шею дочери, и Чина почувствовала в объятиях матери, как мертвящее кольцо тоски, сковывавшее ее сердце, начало разжиматься, а из глаз ее брызнули целительные слезы.

Глава 23

Личных вещей у Дарвина Стэпкайна оказалось на удивление мало, и Чина, не пробыв и часа в его коттедже, успела их все рассортировать. Их следовало отослать тетушке Дарвина, проживавшей в Честере. Хотя скорее всего они вряд ли могли понадобиться пожилой даме, Чина не могла придумать, как по-другому распорядиться ими. Раз миссис Помфри – последняя из здравствующих ныне родственников Дарвина, то ей и должны по праву принадлежать эти вещи.

С помощью одной молодой служанки из усадьбы Чина произвела уборку в коттедже. К тому времени, когда работа была закончена, она вспотела и очень устала, а на улице между тем пошел теплый дождь – настоящий тропический ливень сезона северо-восточных муссонов, громко шумевший в перевитой лианами чаще и просачивавшийся крупными каплями сквозь соломенную крышу коттеджа.

Выглянув наружу, где могучие потоки воды, низвергаясь с затянутого облаками неба, растекались коричневыми струями по размокшим дорожкам, Чина ощутила страшную слабость и тоску. Конечно, девушка предполагала, что дело, за которое взялась, будет не из приятных, и тем не менее совершенно не была готова к тому, что на нее нахлынут столь мучительные воспоминания. Она поняла, сколь ей будет не хватать Дарвина всю оставшуюся жизнь.

Чина, тряхнув едва заметно головой, попыталась отбросить от себя эту мысль. Она не желала думать о будущем и вообще о чем-либо, помимо сиюминутных каждодневных своих обязанностей, в которые она погрузилась с жаром, встревожившим ее семью.

– Чина, ты так можешь заболеть! – произнесла Мальвина, когда Чина объявила о своем намерении посетить в конце недели Джакарту, чтобы нанести несколько визитов кредиторам плантации.

– Прошу прощения, мама, – спокойно и вместе с тем твердо ответила Чина, – но я поеду.

Она не сказала больше ничего, но упрямое выражение ее лица было слишком знакомо Мальвине, которая поняла бесполезность всех возражений и к тому же прекрасно знала, что, когда к концу месяца подойдут сроки платить по заемным векселям, Уоррики окажутся неплатежеспособными.

Чина написала письма сэру Джошуа Боулзу и нескольким другим плантаторам и банкирам с просьбой отсрочить платежи на шестьдесят дней, однако все их ответы были беспросветно одинаковыми. В них выражались сожаление и сочувствие в связи с трагической потерей такого огромного количества шелка и с безвременной кончиной управляющего плантацией «Царево колесо» и надежда на то, что мисс Уоррик поймет невозможность какой-либо отсрочки погашения задолженностей по кредитам. Тем не менее, говорилось в этих посланиях, они заверяют ее, что с готовностью отдадут себя в ее распоряжение в случае, если в будущем ей понадобится их помощь, и надеются также, что в момент получения письма она пребывает в добром здравии, как и ее семья. И так далее, И тому подобное.

– Я не нуждаюсь ни в их наставлениях, ни в снисходительных советах, – прошептала Чина, пытаясь привести в порядок свои мысли и трезво оценить обстановку, и подняла глаза к небу, словно ожидая оттуда какого-то озарения. – Мне нужны деньги, очень много денег, и не когда-нибудь, а именно сейчас!

Не имея денег, Уоррики непременно потеряют плантацию, и, следовательно, Ванг Тох Чен Арн добьется желаемого, пусть и после своей смерти, окончательно подорвав благополучие семьи. Подобного рода рассуждения заставили Чину сразу же после ее возвращения домой взять в свои руки все, что касалось производства и сбыта шелка. Она не могла допустить, чтобы гибель Этана оказалась напрасной, и, произнеся горячо обвинительную речь перед своей удивленной мамашей и не менее удивленным сводным братом на предмет их бездарности в практических вопросах, их медлительности, их непростительных, аморальных методов увеселения перспективных клиентов, она поставила своей целью продолжить дело своего отца и Дарвина.

Разумеется, заменить их обоих было непросто, но Чина только радовалось возможности с головой погрузиться в бумаги, поскольку это отвлекало ее от мучительных раздумий. Горе и кошмар одиночества значительно легче переносить, понимала она, если у тебя уйма обязанностей.

Правда, вначале она и представить себе не могла, что их семейное предприятие находится на грани банкротства, и, возвращаясь домой на арабском жеребце Дэймона, с упакованными и привязанными к седлу вещами Дарвина, без устали строила разные проекты и пыталась вообразить, как поступил бы ее отец, окажись он в подобной ситуации.

– Новый кредит? – спросил Дэймон, когда она пришла к нему в кабинет полчаса спустя, озаренная новой идеей. – Совершеннейшая чушь! Кто из старых наших контр-партнеров согласится, будучи в здравом уме, вложить солидную сумму в заведомо безнадежное дело? Привлечь же новых кредиторов мы не сможем, поскольку, уверяю тебя, наши трудности широко известны. Держу пари, что Бадаян теперь – главная тема сплетен во всей Юго-Восточной Азии! – Видя, как она застыла от его слов, он торопливо добавил: – О, я вовсе не имею в виду твою связь с Бладуилом или тот факт, что Брэндон и Филиппа были похищены могущественным китайским мандарином, хотя, разумеется, все это не способствует укреплению к нам доверия. Нет, главное в том, что мама и я подорвали доверие к нашей семье.

– Я все знаю, – ответила Чина взволнованно. – Такого еще с нами не случалось.

Она прониклась сочувствием к Дэймону. Последние дни он выглядел бледным и похудевшим, сломанная рука его заживала плохо и причиняла ему жестокие страдания.

Судя по всему, угроза банкротства и ужасные события последних недель оказали свое влияние на Дэймона в не меньшей степени, чем на его мать. Чина не столько удивилась, сколько обрадовалась, когда они разрешили ей взвалить на свои плечи бремя управления плантацией и, таким образом, не заставили ее ссылаться на соответствующие пункты в волеизъявлении ее отца с целью принудить их пойти на это.

Несмотря на то что Уоррики, как казалось, сплотились, позабыв прошлые разногласия и стремясь совместно трудиться, чтобы удержать в своих руках любимый остров, под обнадеживающей поверхностью скрывалось немало не высказанной ими боли, и Чина знала, что стоит только копнуть чуть-чуть поглубже, как от их единения не останется и следа. Она не хотела, чтобы это случилось. Ее пробирала дрожь при одной мысли о том, что в семье вновь могут вспыхнуть раздоры, и это в тот самый момент, когда им так необходимо напрячь все свои силы ради общего дела. Поэтому она принялась терпеливо объяснять сводному брату:

– Я имею в виду не кредиторов, Дэймон, а инвесторов. Тех, кто желал бы вложить деньги в расчете на прибыль с будущих продаж. Мы уже получили новое поколение червей, которые уже через какие-то две недели начнут вить коконы. Если все пойдет хорошо, мы получим...

– Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься сделать посторонних лиц совладельцами нашего предприятия? Позволить им совать нос в наши гроссбухи и участвовать в принятии решений? Это недопустимо, Чина! Рэйс никогда, никогда бы не пошел на такое, а Кингстон перевернулся бы в гробу, если бы услышал об этом!

– Что бы там ни было, – произнесла Чина безрадостно, – но это единственный путь получить оборотные средства, чтобы погасить задолженность по кредитам. К тому же нам никто не возбраняет заключать с инвесторами договоры на определенный срок и заранее обговаривать процент от прибыли. Так что из того, что я сказала, вовсе не значит, будто мы лишимся плантации.

– Мы не сможем ставить им свои условия, – напомнил ей Дэймон сурово. – Нам придется пойти на неслыханные, беспрецедентные уступки, если только мы сумеем-таки уговорить кого-то, к своей радости, вложить свои денежки в практически обанкротившееся предприятие.

– Все будет зависеть от того, как поведем мы переговоры, – спокойно заметила Чина.

Глядя на нее, Дэймон невольно почувствовал восхищение. Стоя перед ним с гордо поднятым подбородком и этими буйными рыжими волосами, убранными в величественный шиньон, она казалась ему поразительно похожей на Рэйса Уоррика, и на какую-то сумасшедшую минуту он поверил, что она сможет добиться успеха. Но затем чары улетучились, и она снова стала все той же маленькой его сестрой Чиной, наивной и неопытной и, ко всему прочему, ужасно бледной и измученной.

– Прошу прощения, Чина, но план твой вряд ли сработает. Скорее всего нам придется последовать совету Бойлэа продать ему плантацию и как можно скорее покинуть навсегда этот жаркий, облюбованный москитами остров.

– Позволь мне, Дэймон, попытаться спасти положение, прошу тебя! Нам ведь все равно нечего терять.

Он, горько улыбнувшись, лишь пожал плечами: его внезапно охватило полное безразличие к происходящему, поскольку так или иначе, но остров они потеряют. Он устал, очень устал и, признавая свое поражение, готов был признать наконец, что его матушка глубоко заблуждалась в отношении его, полагая, будто возлюбленное ее чадо способно выдержать войну со всеми этими алчными и могущественными людьми, возжелавшими наложить лапу на бадаянский шелк, как только его бледно-золотистое великолепие захватило воображение всего цивилизованного мира.

Дэймон не стал бы теперь отрицать, что он глупый, ленивый и вообще никудышный предприниматель. И хотя в свое время он искренне проникся неистовой верой матери в то, что он сможет управлять плантацией не хуже предшествующих ему Уорриков, ныне, как ни горько это, ему пришлось убедиться в обратном. И более того, он почувствовал, что не в силах далее бороться. У него не было сомнений в том, что Чина берется за безнадежное дело, но он не мог ни прикрикнуть на нее, ни взять ее за плечи и как следует встряхнуть, ни каким-то другим способом заставить ее прийти в себя и осознать жестокую реальность, а посему сказал лишь:

– Ну что ж, делай, что хочешь, но только сама доложи обо всем матери.

– Спасибо, Дэймон!

Впервые за все время после возвращения домой неделю назад на губах Чины появилась улыбка. У Дэймона возникло ощущение, что она в любом случае, дал бы он ей свое согласие или нет, приступила бы к осуществлению своего плана. Однако он так и не понял, раздосадовало его это открытие или, наоборот, сняло тяжесть с его плеч.

– Я думаю, – произнесла Мальвина прочувствованно, когда они сидели на веранде после завершения вечерней трапезы, – что хорошо бы составить список потенциальных инвесторов. По-моему, мы не должны при этом ограничиваться исключительно Юго-Восточной Азией. У Рэйса было много друзей в Индии и, в частности, в «компании Джона», не говоря уже о некоторых фирмах в Лондоне. Кого-то из них, возможно, и заинтересует наше предложение.

Двое ее старших детей молчали некоторое время. Потом Чина спросила:

– Выходит, ты согласна со мной? Мальвина печально улыбнулась.

– Не во всем, но, к сожалению, ничего лучшего не приходит мне в голову. Может, у тебя есть какие-то идеи на этот счет, Дэймон?

– Увы, мне нечего сказать.

Чина, глядя в темный сад, подумала, действительно ли' избранный ею путь – единственно правильный. И ощутила острую тоску по Этану: ей так хотелось поделиться с ним всеми своими сомнениями, попросить у него совета! К горлу ее подкатил ком, и ей лишь с огромным трудом удалось сдержать подступившие к глазам слезы. И только тогда она осознала, что это вовсе не то направление мыслей, которое следовало бы приветствовать.

Ночной воздух был на удивление свежим и прохладным, поскольку дождь прекратился лишь с заходом солнца. Луна цвета слоновой кости поднималась, не спеша, вверх по небосводу. За садом же неутомимо шумело море, внося свою лепту в типичную для этого времени суток какофонию из шелеста пальмовых листьев, пения цикад и свиристящих звуков, издаваемых жучками и прочими ползающими и летающими тварями.

Эта столь обычная для Азии музыка была столь же дорога сердцу Чины, как и очертания подступивших с трех сторон к их дому гор, и неясно вырисовывавшиеся во мраке лица матери и брата.

Ветер шевелил цветущие ветви ползучих растений на балюстраде, ссыпая на траву целые каскады нежных лепестков. Чина, прислушиваясь к привычной и, как всегда, жестокой мелодии, внезапно почувствовала себя страшно одинокой и преисполнилась благодарности к матери, когда та разрушила колдовство ночи, поднявшись на ноги и начав расправлять свои юбки.

– Я хочу пожелать спокойной ночи малышам. Джумай, наверное, уже собирается укладывать их спать. Может быть, нам собраться чуть погодя в кабинете и начать составлять наш список?

С этими словами она вышла, прежде чем кто-либо успел ей ответить. Чина, проглотив остатки хереса, который Аль-Хадж налил ей, со вздохом поставила на место стакан, и этот звук вывел Дэймона из раздумья.

– Подожди немного, прежде чем уходить, Чина, – сказал он. – Тут есть кое-что, что я хотел бы тебе передать. Правда, это мало что стоит, и все же было бы лучше, думаю я, чтобы ты ознакомилась с этой бумагой... Спасибо, Аль-Хадж!

Он взял из рук слуги свернутый документ и протянул Чине. Девушка, не проявляя особого интереса, приняла его.

– Что это?

Дэймон насмешливо усмехнулся.

– Поверишь ты или нет, но это брачный контракт, подписанный и заверенный, как положено. Ты, наверное, даже не подозревала, что м-м-м... Две недели тому назад вышла замуж за Этана Бладуила? Адвокат-англичанин по имени Фенвик специально проделал путь сюда из Джакарты, чтобы по всем правилам составить по просьбе жениха сей документ. Как видишь, мать пошла навстречу капитану и поставила под контрактом свою подпись.

Чина страшно побледнела, но так как она сидела в тени, Дэймон не смог разглядеть ее лица. Не имея ни малейшего представления о душевном состоянии сестры, он продолжал оживленно болтать.

– Принимая во внимание, что Бладуил просто-напросто умыкнул тебя, я решил сначала потребовать от властей, чтобы его арестовали. Но это было еще до того, как он, приехав на Бадаян и узнав, что дети пропали, оказался столь благороден, что решил немедленно взяться за их поиски. Правда, он потребовал тогда же, чтобы мать подписала прежде эту бумагу. – Лунный свет сверкнул на гранях стакана, который Дэймон поднес к губам. – Брэндон рассказал мне, что это Бладуил спас вас, и хотя я не могу отказать ему в храбрости, тем не менее признаюсь тебе честно, что чувствую облегчение, что дела повернулись таким вот образом. Одного взгляда на его лицо, когда он узнал, что ты отправилась с Горацио Крилом в погоню за детьми, было достаточно, чтобы понять...-В* общем, я лишний раз убедился в том, что, как мы и ожидали, для этого человека не существует абсолютно никаких принципов. Не стоит говорить, как он обращался бы с тобой, если бы ты попала вдруг в зависимость от него. – Он прокашлялся и отпил новый глоток вина. – В любом случае вопрос решен. Бладуила нет более в живых, и, следовательно, брачный контракт не имеет никакой силы. Мама сказала, что нам следует выбросить эту бумагу, но я подумал, что, может быть, ты захочешь сперва взглянуть на нее. – Подняв руки над головой, он широко зевнул и откинул назад волосы. – Да, кстати, мама, наверное, уже ждет нас в кабинете. Ты идешь?

– Да, через минуту, – ответила она слабым голосом. Она сидела с документом в руках и глядела в темноту. Ей хотелось кричать, и вместе с тем она чувствовала, что не смогла бы издать ни звука. В ее голове никак не укладывалось, зачем понадобилось Этану, если она стала фактически его женой, настаивать на том, чтобы она вышла замуж за Дарвина. Почему он не сказал ей откровенно все, как есть? Может быть, не хотел лишать ее свободы выбора? Но ведь что бы там ни было, он должен был знать, что вовсе не Дарвина хотела она видеть в качестве своего мужа.

Чина опустила голову, и из глаз ее хлынули безудержные слезы.

– Мисс, ваши родственники ждут вас в кабинете!

– Спасибо, Аль-Хадж, – с трудом произнесла Чина и начала тереть глаза. Потом, бережно засунув документ за корсаж своего платья, она смочила в фонтане батистовый платок и промокнула им свое распухшее от слез лицо, после чего, расправив юбки и стараясь держаться прямо, вошла в освещенный кабинет, чтобы спросить, что думает ее мать относительно того, кого им следует занести в список.

Впрочем, как оказалось, список Уоррикам не понадобился, потому что утро принесло им неожиданное и удивительное решение всех их проблем, содержавшееся в двух письмах, адресованных Чине. Одно из них было от сэра Чарльза Уитли-Смита, старого лондонского банкира и близкого друга ее дяди Эсмунда. Написанное в многословной и цветистой манере, напоминавшей о давно забытых временах, оно выражало горячую надежду сэра Чарльза, что путешествие Чины прошло благополучно. Банкир извинялся в изысканных выражениях за то, что беспокоит ее так скоро после ее возвращения в Азию, и, поскольку его дело не может долго ждать, просил проявить к нему снисхождение и понимание.

– Он спрашивает, – сказала Чина, с трудом разбирая написанные наискось строчки на почти прозрачной веленевой бумаге, – не будем ли мы так любезны принять мистера Мартина Форбса и его компаньона во время их посещения Сингапура. Мистер Форбс – писатель, который провел пространное исследование в Индии и других районах Азии, касающееся «компании Джона» и независимых от нее финансистов, фирм и торговых домов, и намерен теперь написать книгу под названием «Вдали от Империи: анализ английского предпринимательства за рубежом».

– Господи помилуй, что за ужасная идея! – воскликнула Мальвина.

– И еще сэр Чарльз пишет, не смогли бы мы позволить мистеру Форбсу взять у нас интервью и, возможно, осмотреть плантацию. Он уверяет меня, что ничего не будет написано без нашего на то согласия.

– Этого только не хватало нам в такой момент! – воскликнул Дэймон с мрачноватым юмором. – Подумать только, какой-то там посыпанный пылью писака сует нос в наши дела! Черт возьми, вряд ли он притащится на Бадаян лишь затем, чтобы узнать, как мы тут поживаем! Да об этом же всем хорошо известно: спроси любого на улице, даже последнего кули, и он все расскажет!..

– Но для нас представляет интерес вовсе не мистер Форбс, – перебила его Чина, – а мистер Джордж Стенли, его компаньон. Сэр Чарльз упоминает, что мистер Стенли недавно получил значительное наследство и ищет, в какое бы заморское предприятие ему вложить деньги, – во что-нибудь такое, говорится в письме, что было бы Несколько необычным.

Большое кожаное кресло, стоявшее за огромным бюро Рэйса Уоррика, затрещало, словно выражая недоумение: это Дэймон резко наклонился вперед, а Мальвина, которая что-то писала за своим секретером, посмотрела на дочь с изумлением.

– Неужели это серьезно, дорогая?

На губах Чины появилось подобие улыбки.

– Конечно! Мистер Чарльз, полагаю я, вовсе не думал о том, что мы могли бы вступить в деловые отношение с его протеже: он далек от реалий нашей жизни и пытается помочь исключительно мистеру Форбсу. Но почему бы нам тем не менее не воспользоваться представившейся возможностью?

– Какой дьявольский зигзаг удачи! – закричал Дэймон и засмеялся вполне счастливым смехом. – А что в другом письме?

Чина распечатала его и быстро прочла.

– А это от самого мистера Форбса. Он хотел бы знать, будет ли нам удобно принять его на этой неделе. Они остановились в «Райфлз-отеле» и живут там со среды.

– В таком случае я сейчас же за ним пошлю! – загорелся Дэймон, совершенно забыв, что еще минуту назад он проклинал неизвестного ему писаку и его компаньона за их дурацкое намерение посетить в сей недобрый час Бадаян.

– О, Дэймон, дорогой, по-моему, рано еще радоваться, – проговорила неуверенно Мальвина.

– Знаешь, мама, – сказал, улыбаясь, Дэймон, – мы пригласим этих шутников на ленч, и ты, таким образом, сможешь приглядеться к ним и решить, стоит ли связываться с мистером Стенли или нет.

Лицо Мальвины прояснилось.

– Отличная идея!

Хотя Чина и сама ощутила некоторый подъем и надежду, тем не менее энтузиазм, с которым Дэймон и мать ухватились за мысль пригласить на Бадаян знакомых сэра Чарльза Уитли-Смита, несколько встревожил ее. Она не столько верила в Провидение, чтобы полагать, будто все стоявшие перед ними проблемы смогут разрешиться сами собой, без каких-либо усилий с их стороны.

Ее сомнения только усилились, когда на следующее утро оба джентльмена прибыли на остров на борту «Темпуса» и Джордж Стенли – малоинтересный франт, живо напомнивший ей своим внешним видом безалаберных друзей Фрэдди Линвилла, – начал трясти ее руку. Мистер Мартин Форбс произвел на нее гораздо лучшее впечатление. Ему было далеко за пятьдесят, и его отличали высокий рост, мягкая речь и хорошие манеры. И ей захотелось, чтобы они поменялись ролями: мистер Форбс оказался бы весьма перспективным инвестором, а его беспутный молодой компаньон – писателем.

Она повела гостей на плантацию, где они и пробыли довольно длительное время. Подлинный интерес к производству выказывал только мистер Форбс, но никак не его спутник. Несмотря на разочарование, испытанное Чиной при встрече с ними, она прониклась во время экскурсии симпатией к мистеру Форбсу и с воодушевлением принялась рассказывать ему о производственных процессах; между ними завязалась оживленная беседа, к которой погрузившийся в уныние молодой человек проявил полнейшее равнодушие.

– Бадаянский шелкопряд, – объясняла Чина мистеру Форбсу, открыв гроссбух и просмотрев кое-какие заметки, – все двадцать восемь дней своей жизни только и делает, что жует. После четырехразовой линьки он готов к производству коконов. Те гусеницы, которых отсадили для откладки яиц, через две недели превращаются в бабочек, спариваются и по истечении трех дней умирают. Яйца, отложенные самками, требуют от восьми до десяти недель для своего развития.

Мистер Форбс прекратил записывать в свой блокнот и посмотрел на Чину.

– Что дает вам приблизительно шесть поколений в год, не так ли? Очень интересно! А что происходит с теми, кто не был отсажен для производства яиц?

Чина показала ему ряды плетеных корзин, в которых хранились высушенные на солнце коконы, выставленные сюда, чтобы уберечь их от инфекции и гнили, обычных во влажном климате острова.

С утра шел дождь, но теперь снова вовсю светило солнце, рассеявшее туман, который сохранялся еще лишь у горных вершин, и ярко блестевшее на промытых листьях деревьев. С покатой крыши цеха, где они находились в данный момент, стекала вода.

– Коконы ошпаривают паром, чтобы убить находящихся в них куколок, – продолжала объяснения Чина, – а потом им дают хорошенько высохнуть, перед тем как начать их разматывать. Разумеется, вы знаете, что именно из кокона получают сырую шелковую нить. – Она махнула рукой в сторону корзин. – Этими мы займемся уже сегодня.

Глаза мистера Форбса загорелись от любопытства. Он подошел к одной из корзин, захватил в руку горсть продолговатых коконов и пропустил их сквозь пальцы.

– Значит, это уже убитые коконы, в них нет бабочек? Чина кивнула.

– Перед тем как приступить к размотке, их надо промыть в горячей воде. Из каждого кокона тянут одновременно восемь нитей. Этой работой занимаются китаянки, в основном молодые девушки.

– Как я понимаю, вы обходитесь без жаккардовых ткацких станков? – спросил мистер Форбс, торопливо записывая. – Я видел такие во Франции.

На губах Чины появилась улыбка.

– Совершенно верно. Шелковые ткани у нас на Бадаяне изготавливаются вручную. Это очень длительный и трудоемкий процесс, что и объясняет, почему мы производим так мало продукции.

Воодушевленная его вопросами, она пустилась в пространные объяснения, не замечая, что голос ее вновь зазвучал энергично, как до обрушившихся на нее трагических событий, а во взоре заиграли прежние огоньки, и Джордж Стенли, чье рассеянное внимание привлекла новая тональность ее речи, был заинтригован происшедшей с ней переменой.

Вообще-то Джорджа Стенли всегда влекло к высоким женщинам с темными волосами и дерзким, многообещающим взглядом. Чина Уоррик – слишком маленькая, по его мнению, хрупкая и юная и к тому же облаченная в беспросветный траур, – не понравилась ему с первого взгляда, и он решил, что она не заслуживает с его стороны внимания. Однако теперь, когда он разглядел ее получше, у него появилось желание незамедлительно пересмотреть свою точку зрения.

– Могу ли я сказать вам несколько слов конфиденциально, мисс Уоррик? – спросил он несколько развязно, когда они шли в ткацкие цеха, и, бесцеремонно схватил ее за руку.

Чина нахмурилась, поскольку терпеть не могла подобной фамильярности, однако видя, что мистер Форбс, поглощенный процессом производства шелка, быстро прошел в соседнюю комнату и не замечает того, что они отстали, она наклонила голову и вежливо произнесла:

– Конечно, мистер Стенли. Так что же вы хотели бы мне сообщить?

Он произнес несколько бойких, витиевато построенных фраз, но не успел докончить монолог, так как на его удивленную физиономию опустилась рука Чины. Пощечина вышла звонкой, и в двери показалась голова мистера Форбса, вопросившего тревожно:

– Что случилось?..

Но ему тут же пришлось быстро отступить в сторону, давая дорогу проскользнувшей мимо него раскрасневшейся Чине Уоррик. Глаза ее сверкали самым недвусмысленным образом, и мистеру Форбсу оставалось лишь удивляться, что же заставило эту робкую молодую леди впасть в такой гнев.

Мальвина Уоррик задала себе тот же вопрос, когда ее дочь появилась в доме, пылающая от гнева и без гостей, которым Чина только недавно так любезно предложила свои услуги, когда они изъявили желание побывать на плантации. Но она недолго оставалась в неведении, потому что девушка тут же объявила ей спокойно и кратко, что не намерена больше искать инвесторов для их предприятия.

– Я уверена, что Джордж Стенли не исключение из общего правила, – заявила она холодно. – И если для того, чтобы добыть деньги для плантации, необходимо терпеть подобную наглость со стороны разных испорченных типов, то я уж лучше займусь воровством!

Мальвина обеспокоено взглянула на разгневанное лицо дочери. Чина выглядела все эти дни до такой степени одинокой и несчастной, что причину теперешней вспышки она видела вовсе не в покушении на ее добродетель и даже не в страхе потерять Бадаян. Однако она никогда не была близка со своей дочерью и потому не смела надеяться, что Чина доверится ей.

– Боюсь, что ты права, дорогая, – это все, что смогла она сказать в ответ. – Теперь, когда у плантации такая плохая репутация, я не думаю, чтобы кто-то действительно решил вложить в нее деньги.

Чина с грустью увидела, как лицо матери мгновенно осунулось и заострилось. Повинуясь внезапному порыву, девушка обняла ее за шею:

– Не стоит расстраиваться, мама, – произнесла она быстро. – Мы придумаем еще что-нибудь, я тебе обещаю.

– Ты и впрямь так считаешь? – спросила Мальвина безо всякой надежды.

– Да, – заверила ее Чина. – Я подумываю о том, чтобы написать кому-нибудь из друзей дяди Эсмунда в Лондон. Ведь нельзя исключать того, что они захотят нам помочь. Конечно, это займет некоторое время, но сэр Джошуа, возможно, проявит на сей раз терпение и не станет требовать немедленного погашения долга, когда будет знать, что деньги уже в пути.

Мальвина просияла.

– Что за прекрасная идея, деточка! Как ты думаешь, она сработает?

– Должна сработать, – ответила Чина. Мальвина глубоко вздохнула, ее настроение явно улучшилось.

– Перед тем как ты вернулась из Англии, Дэймон и я говорили о том, что неплохо было бы закупить в Квантуне шелковичных червей. Ты же знаешь, тамошний шелкопряд значительно продуктивнее нашего. Если бы мы могли хоть немного увеличить производство, то уже в следующем квартале получили бы дополнительную прибыль.

– Нет, – решительно заявила Чина. – Китайский дубовый шелкопряд дает нить гораздо худшего качества, чем тутовый, и если мы начнем производить ее на Бадаяне, то у наших тканей не будет никаких преимуществ по сравнению с теми, что выпускаются в Китае или Японии. Отец никогда бы не согласился на это, и я не думаю, что стоит идти на такой шаг только из-за того, что мы не можем в данный момент найти денег на поддержание производства на нашей плантации.

– А если плантации как таковой уже нет? – Чина закусила губу и ничего не ответила.

– Не огорчайся, дорогая, – молвила Мальвина, беря ее за руку. – То, что сказала я, вовсе не так уж и плохо. Вот увидишь.

– Может быть, ты и права, – согласилась Чина с надеждой и отправилась в свою комнату, чтобы избежать встречи с возвращавшимися с прогулки гостями. Она видела в окно, как некоторое время спустя «Темпус» вышел из дока, и когда его силуэт растворился в серебряном сиянии солнца, вздохнула с облегчением. Девушка молила небо о том, чтобы впредь никогда не лицезреть отвратительного мистера Стенли.

Отвернувшись от окна, Чина случайно увидела свое изображение в зеркале и на минуту помедлила, чтобы внимательно всмотреться в маленькое грустное лицо. Она никак не могла взять в толк, как это Джордж Стенли мог принять ее за одну из тех особ, которых она определяла обычно словом «распущенные». Вроде бы в наивном до простодушия выражении ее лица не было ничего такого, что давало бы основание предположить, что она не новичок в любви и что мужская рука уже коснулась ее необученной плоти и оставила на ней свою печать.

Чина почувствовала, как сердце ее болезненно сжалось, и отвернулась от зеркала, однако порожденные воспоминаниями образы не исчезали. Все вокруг, даже шуршание кринолинов, напоминало ей о нежном шелесте шелка, нарушавшем тишину другой спальни, и она ясно представила себе руки Этана, которые нетерпеливо развязывали ее пояс, упавший затем на пол.

– Боже, за что мне такие страдания? – шептала девушка. – Я просто с ума сойду!

Решив разыскать Лам Тана и попросить его прокатить ее на лодке – куда угодно и как можно дальше от Бадаяна и мучительных воспоминаний, – Чина толкнула ногой дверь и, пробежав через внутренний двор, спустилась на дорожку, ведущую в сторону пристани. И тут она услышала горький детский плач, заставивший ее остановиться. На ступенях веранды, сотрясаясь от рыданий, сидела Филиппа. Каштановые кудряшки в беспорядке свисали ей на спину.

– Что случилось? – спросила Чина, обнимая девочку. Вместо нее ответил Брэндон, поднявшийся внезапно из-за кустов:

– Это все Ибн-Биби, Чина. Он сбежал. – Затем, повернувшись к сестре, мальчик произнес с сожалением: – Мне очень жаль, Фил, но я не могу нигде его найти.

– Он забыл нас, Чина! – жалобно проговорила Филиппа. – Подумал, наверное, когда мы уехали, что мы больше не вернемся.

– Может быть, – промолвила Чина, хотя и не была уверена, что такой ласковый маленький мангуст вдруг ни с того ни с сего забудет своего хозяина и хозяйку так быстро. Скорее всего он просто вернулся в джунгли, чтобы подыскать там себе достойную пару из таких же, как он, мангустов.

– А ты не попробуешь его найти, Чина? – начала клянчить Филиппа.

– Я могу спросить в деревне: может, кто и видел его там, – произнесла девушка. – Но ты должна помнить, что Ибн-Биби родился диким зверем. Хотя ты его и приручила, он, должно быть, все же решил, что ему пора уже возвращаться в джунгли.

Брови Филиппы от огорчения приподнялись, и она печально вздохнула.

– Значит, он не захочет больше вернуться к нам, даже если мы и найдем его?

– Вполне возможно. Но я могу кое-что для тебя сделать, – поспешила пообещать ей Чина, видя, что слезы снова готовы политься из глаз девочки. Я поеду в Сингапур и привезу тебе оттуда другую зверушку, если Ибн-Биби и в самом деле вздумает остаться в лесу. Скажи, кого бы ты хотела иметь?

Просиявшая Филиппа не раздумывала ни минуты.

– Котенка, – быстро ответила она в крайнем возбуждении. – Рыжего.

– Как у капитана Крю? – спросил Брэндон.

– Да! Именно такого! Ох, Чина, неужели и правда ты мне его привезешь?

– Постараюсь.

– О, как замечательно!

Почувствовав, как руки Филиппы крепче обняли ее за шею, Чина не могла не рассмеяться, однако смех ее прервался. Поглаживая растрепанные кудри ребенка, она посмотрела на расстилавшуюся впереди водную гладь. Боль ее и любовь к Этану не вместились бы и в бескрайних океанских просторах, не говоря уже о разбитом ее маленьком сердце, а испытываемым ею страданиям не рассеяться бесследно ни в сиянии солнца, ни в голубом великолепии небес, ни в огромных пространствах Азии. Ощущая это всем своим существом, Чина сама себе удивлялась, как это у нее находятся силы нести груз тяжелых семейных проблем, когда она не знает даже, переживет ли без Этана еще один день.

Некоторое время спустя, уже ночью, Чина проснулась от приснившегося ей кошмара, и несмотря на то что ничего не помнила, кроме невыносимого ужаса, все равно не могла себя заставить снова заснуть. Отбросив одеяло, она прошла босиком по теплому кафелю к окну и взглянула на качавшиеся ветви деревьев в саду, удивляясь, почему это темные горы и джунгли, жившие ночной своей жизнью, показались ей вдруг столь коварными.

На безлунном небе, черном, как недра гробницы, пульсировали яркие звезды. Чина плотнее завернулась в сорочку из тонкого шелка, но это не уняло ее дрожи. Где-то пропела безответно птица, после чего вокруг стало еще тише. А затем из-за моря, со стороны гор Малайзии, донесся глухой удар грома. Чина удивилась слегка, что при таком ясном и холодном небе может вдруг разразиться гроза.

Гром тем не менее несколько успокоил ее, поскольку напомнил, что в огромном мире существуют другие страны и другие люди и что Бадаян – это только один из бесчисленных островов в индонезийском море. А через пролив – так близко, что она может в подзорную трубу увидеть огни кораблей, стоящих на внешнем рейде, – расположен Сингапур... С коралловым домом Этана.

Уже прошла неделя с тех пор, как Чина попрощалась с Нэппи Кварлзом на борту «Ориона». То ли потому, что он с такой искренней, душевной болью разделил ее горе по поводу гибели Этана, или, возможно, просто оттого, что он был единственный, кому могла она рассказать о своей невыносимой скорби, но ей вдруг страшно захотелось увидеть его и вновь услышать хриплый голос стюарда.

Мысль о том, чтобы провести несколько часов в его обществе, настолько воодушевила Чину, что она совершенно забыла о ночном кошмаре. Поразмыслив о том, как она поедет завтра в Сингапур, девушка решила, что ей необходимо будет соблюдать в пути некоторые предосторожности, чтобы никто не узнал о ее предосудительном визите в коралловый дом.

Нежелание друзей ее матери и просто знакомых приезжать теперь на плантацию «Царево колесо» и их составленные в осторожных словах соболезнования по поводу кончины Дарвина Стэпкайна неприятно поразили Чину. Постепенно до нее дошло, что Уоррики исключены отныне из порядочного общества, и все из-за того, что их имя стало ассоциироваться с Ванг Тох Чен Арном. Дэймон рассказывал ей, что смерть известного мандарина породила ужасные слухи о незаконных связях с ним семьи Уорриков. Хотя девушка понимала, что со временем, если Уоррики опять войдут в силу и окружающим вновь придется с ними считаться, люди перестанут болтать о них невесть что и наихудшие из сказок забудутся, однако, задумав отправиться в одиночку в дом Этана, она не собиралась рисковать, подставляя под новый удар престиж своей семьи.

Она решила выйти, как только рассветет, и пешком пройти по берегу то небольшое расстояние, что отделяло порт от ворот кораллового дома. На улицах в это время будет мало народу, и те, кто ей встретится, все же наверняка окажутся китайскими торговцами и малайскими портовыми рабочими, поскольку представители обитающего тут английского общества носа не высунут из своих коттеджей еще в течение нескольких часов.

Почувствовав успокоение при мысли, что она успеет поговорить с Нэппи до того, как англичане выкатят наконец в своих экипажах в город, Чина перестала думать об этом и, свернувшись калачиком на кровати, закрыла глаза и тут же погрузилась в безмятежный, глубокий сон.

Глава 24

Подойдя к коралловому дому, она поняла, что совершила роковую ошибку. И не потому, что ее узнал кто-то на пустынных, омываемых дождем улицах. Просто на ее стук в дверь отозвался вовсе не Лал Шри. Вместо него появилась неряшливо одетая женщина в заляпанном грязью саронге, едва прикрывавшем ее огромные груди. На вопрос Чины, заданный вежливо на малайском, она ответила только подозрительным ворчанием и, перегородив вход своей могучей коричневой ногой, грубо отказалась отойти в сторону. Тем не менее Чина, придерживая свои широкие кринолины, смогла все же, хоть и с трудом, протиснуться мимо нее.

Однако в прихожей ее беспокойство усилилось, потому что женщина, не собираясь, видимо, вызывать Нэппи, продолжала таращиться на нее с плохо скрываемым любопытством. Но значительно большее воздействие оказали на Чину нахлынувшие на нее горькие и страшные воспоминания, тут же стеснившие ей дыхание.

Именно здесь, на этот самом месте, стояла она и слушала наивного Лала Шри, принимая его слова за неопровержимые свидетельства неверности Этана, что заставило ее, забыв о грозивших ей на улице опасностях, покинуть в ужасе дом с видом оскорбленной невинности, тогда как на самом деле он лишь поспешил на помощь к больному ребенку. А вот эта витая, покрытая резьбой лестница в конце длинного холла вела в женские покои дома, в надушенную сандалом комнату, куда Этан приказал ее отнести, когда она упала в обморок, не выдержав жаркого азиатского солнца. Туда-то Этан и пришел к ней и...

Чина отвернулась, почувствовав в груди спазм. Женщина по-прежнему смотрела на нее все теми же темными нахальными глазами, и она резко спросила, повысив голос, если ли в доме кто-нибудь из моряков «Звезды Коулуна». Пожав полными плечами, женщина дала ей понять, что никого из них здесь уже нет. Чина начала раздумывать о том, стоит ли ей оставлять тут записку, которую наверняка никто никуда не отправит, как вдруг за ее спиной раздался обращенный к ней хриплый голос:

– Вам не следовало сюда приходить, мисс. Теперь все они будут судачить о том, что вы побывали здесь.

– Чуть больше сплетен, чуть меньше – для меня это уже не имеет значения, – ответила Чина печально.

– Может быть, для вас это и не имеет значения, но я придерживаюсь иного мнения, – произнес Нэппи, усиленно хмурясь, однако Чину не ввела в заблуждение внешняя его суровость, поскольку она знала, что в действительности он старается так скрыть свою радость от встречи с ней.

Когда он, выйдя из полумрака, приблизился к ней, она устремив на него взор, сразу же поняла, что ему нелегко далась эта мучительно длинная, пронизанная страшными воспоминаниями неделя. Нэппи явно плохо спал ночью, если вообще спал, так как под его единственным Глазом лежала нездоровая тень, а сам он похудел, сморщился и как-то постарел.

Ворча сквозь зубы, Нэппи отослал служанку за прохладительными напитками.

– Мы можем поговорить здесь, – пригласил он Чину в расположенную за лестницей комнату, на которую раньше она не обратила внимания.

По восточным стандартам, это было крохотное помещение, хотя в него смогла бы вместиться добрая половина главной гостиной в бордхерстской усадьбе. Высокие стрельчатые окна выходили в сад, за которым виднелась лениво несущая свои коричневые воды река Сингапур. В комнате не было ни одного стула, только множество кушеток и низких, украшенных резьбой и инкрустированных эбеновых столиков, резко контрастировавших своим цветом с белыми стенами и светлым же холодным кафельным полом.

Чина постаралась как можно грациознее, насколько позволяли ей широкие юбки, усесться на кушетке.

– Вы сказали, что я не должна была сюда приходить, – начала она, обеспокоено глядя на стюарда. – Почему? Что-нибудь случилось?

– Ровным счетом ничего, если не считать того, что я продал этот дом, не спросив на то вашего согласия, – мрачно ответил Нэппи.

– Коралловый дом? Вы продали его?

– Да! Не имело смысла держаться за него, когда капитан и Раджид погибли. Что мне делать тут одному? Слишком много места для такого парня, как я! Я продал его одному влиятельному лицу во флоте китайского императора. У этого подонка водятся большие деньги, так что он сразу же, не раздумывая, наложил на него лапу, как только я обратился к нему с соответствующим предложением.

– А что со «Звездой Коулуна»? Нэппи принял оскорбленный вид.

– Я не расстанусь с ней ни за что на свете, мисс! Слишком много воспоминаний с ней связано! Я знаю, что капитан Этан наверняка одобрил бы, если бы узнал, что коралловый дом продан в силу сложившихся обстоятельств, но корабль – это совсем другое. Он его очень любил, и я не собираюсь отдавать его в руки людей, которые будут плохо с ним обращаться или использовать как прогулочную лодку для каких-то там развлекающихся господ! Он слишком хорош для этого, вам не кажется?

– Да, конечно. А что будет с вами, Нэппи? Что вы теперь собираетесь делать?

– Уплыть отсюда, – пробормотал он.

– Куда?

– Домой.

– Домой? – спросила Чина недоуменно. – Вы имеете в виду Англию?

– Да. Не имеет никакого смысла оставаться на Востоке без капитана Этана. Теперь все как будто изменилось, если вы понимаете, что я имею в виду. Что-то безвозвратно ушло, когда его не стало. И, насколько я понимаю, мне попросту некуда больше податься. А это значит, что остаток своих дней я проведу на родной земле. – Он начал теребить повязку на глазу и вообще выглядел весьма обескураженным своим собственным решением.

– Выходит, я остаюсь здесь совсем одна, – произнесла Чина после долгой паузы и таким голосом, который проник Нэппи в самое сердце.

– Ну, у вас же есть семья, мисс, – напомнил он ей торопливо. – И к тому же еще ваш остров. Ни капитан Этан, ни я не хотели бы, чтобы вы его потеряли. А посему я отдаю вам все деньги, вырученные от продажи кораллового дома.

Чина подняла голову, и он увидел на короткий миг в бледном ее лице что-то наподобие надежды, смешанной с недоверием. Но она тут же надула губы и заявила упрямо:

– Это весьма любезно с вашей стороны, Нэппи, но я не могу...

– Тсс! Я не собираюсь выслушивать никаких возражений от женщины! Я только что сказал вам, что капитан Этан никогда бы не потерпел, чтобы вы лишились вдруг своего имения, так почему же я не должен делать того, что решил? Самому мне деньги не нужны. Мы с ребятами будем счастливы и с нашей «Звездой Коулуна», да к тому же нам вовсе и не пристало жить, как эти язычники-шейхи. Я оставлю для нас немного монет, остальное же пусть будет ваше, мисс, не упрямьтесь.

– О, Нэппи, я не могу так!

– Хватит спорить со мной! Неужто вы желаете взять да и пожертвовать просто так и своим островом, и будущим мистера Брэндона и мисс Филиппы, и своим домом, и всем прочим? Неужели ради этого погиб капитан?

Стюард увидел, что Чина побледнела, словно он ее ударил, и в то же время заметил, что слова его произвели должный эффект. Краска постепенно начала возвращаться к ее щекам, и она снова преобразилась в лучистую красавицу, которая привлекла к себе внимание Этана Бладуила еще в далеком графстве Кент. И хотя Нэппи фыркал и бормотал что-то сквозь зубы, в глубине души он был доволен собой.

Появление толстой служанки прервало на время их беседу. Когда же она, поставив на стол поднос с прохладительными напитками, вышла, волоча ноги, Нэппи снова обратился к своей гостье. Чина сидела вполоборота к нему. Профиль ее освещался падавшим сзади светом, бледное утреннее солнце играло в ее рыжих локонах. Руки она сложила на коленях. Пышные черные юбки волнами лежали на кушетке вокруг нее, и девушка, как бы теряясь в них, выглядела до невозможности хрупкой, так что Нэппи даже обозлился на самого себя, подумав, что, возможно, с его стороны не слишком мудро оставлять ее одну в этом краю.

«Что, однако, смог бы я сделать для нее в будущем?» – размышлял беспомощно стюард. Он всего лишь малообразованный старый человек, который не имел никаких формальных оснований вмешиваться в жизнь Чины Уоррик. И все же факт оставался фактом: ему никак не удавалось избавиться от неотвязного чувства, что он должен и впредь пребывать в Сингапуре, чтобы и дальше присматривать за ней. У него возникло даже такое ощущение, будто за его спиной стоит тень капитана Этана, увещевающего его никуда не уезжать и стать для Чины ангелом-хранителем.

Не в силах освободиться от подспудного чувства, что, решив покинуть эти места, он предает в какой-то степени своего капитана, Нэппи погрузился в мрачное молчание, ожидая, пока Чина осознает наконец, что плантация «Царево колесо» спасена, и надеясь, что она перестанет артачиться и примет-таки эти деньги, которые он собирался ей отдать.

– Я не вижу им другого применения, – произнес он немного погодя. – И капитан Этан тоже наверняка не увидел бы. Вы возьмете золотые монеты, мисс, и таким образом с этим делом будет покончено. Я вовсе не хочу встретиться с капитаном на том свете и получить от него взбучку за то, что не сделал для вас того, что должен был сделать. Да я и сам не желаю отступать от своего намерения, тем более что существует некая бумага, которую ваш брат уже подписал и которая говорит, что вы законная супруга капитана Бладуила! У меня же есть глаза, и я видел – да и любой дурак это знал, – что он был от вас без ума!

И тут он увидел, что из глаз Чины потекли слезы.

– Ну же, мисс, не стоит плакать, – проговорил он тихо. – Не все так ужасно.

– Я знаю, Нэппи, – прошептала Чина, хотя оба они знали, что каждый из них лжет.

Несмотря на то что им было так хорошо вместе, по истечении какого-то времени они внезапно ощупали, что лучше всего им побыстрее расстаться, что и сделали тут же весьма неуклюже и с плохо скрываемым облегчением.

Шагая торопливо с прикрытым вуалью лицом по ведущей от дома дорожке, Чина вдруг замедлила шаг, подумав о том, что, возможно, она видела Нэппи в последний раз. Впрочем, может, оно и к лучшему, тут же сказала себе девушка. Если Нэппи и впрямь вернется в Англию, то у нее не останется ничего, кроме воспоминаний, а они со временем ослабнут, и боль, которая не дает ей дышать, превратится постепенно в смутное чувство, хоть и тоскливое, но все же вполне переносимое.

Она закусила губу при этой мысли, потому что вовсе не хотела, чтобы все завершилось вот так. Чтобы Нэппи просто исчез из ее жизни, а Этан стал всего-навсего неясной, трудноразличимой тенью. Неужели любовь ее обречена на такой конец?

– Я не могу этого вынести! – шептала она себе самой. – Не могу!

Чина побежала. Слезы слепили ее глаза. И она мечтала только о том, чтобы у нее достало сил бросить все здесь, на Востоке, и уплыть вместе с Нэппи назад в Англию. Перед ее глазами непроизвольно возникло видение окруженной садами бродхерстской усадьбы, и она почти явственно ощутила запах свежего весеннего воздуха и услышала пронзительные крики фазанов, прогуливающихся по жнивью. Однако забвение это длилось недолго, поскольку Чина прекрасно помнила, как Фрэдди и Кэсси Аинвилл строили различные козни, чтобы избавиться от нее, и понимала отлично, что после всего, что сделали они по отношению к ней, ей уже никогда не вернуться туда.

– Эй, мисс, смотрите, куда идете!

Кто-то схватил ее бесцеремонно за руку и оттащил назад, пусть и довольно грубо, но зато предотвратив тем самым несчастный случай. Если бы не этот человек, Чина оказалась бы под колесами экипажа, который проехал теперь мимо нее, лишь зацепив край ее юбки. Девушка была так близка к гибели, что даже лошади, испугавшись при виде ее черной фигурки, отвернули головы. Едва переведя дух, она признательно посмотрела на своего спасителя.

– Благодарю вас, сэр! Не окажись вы тут рядом, меня наверняка бы покалечило!

– О, да это же уорриковская девица! – услышала Чина его восклицание, и сердце ее упало, так как под широкими полями черной шляпы она разглядела смуглую физиономию мистера Джорджа Стенли.

Как жаль, что вуаль, которую Чина опустила на лицо, покидая коралловый дом, съехала в сторону, когда он дернул ее за руку. Это было неприятно вдвойне: мало того, что он узнал ее; первоначальное выражение удивления на его лице сменилось тотчас хитрой усмешкой, ясно говорившей о том, какие коварные мысли закрались в его голову при виде девушки, шествующей в одиночестве по улицам Сингапура.

Вместо того чтобы терять время, пытаясь рассеять ее подозрения, мистер Стенли еще крепче схватил Чину за руку и спросил, неужели она приехала специально для того, чтобы повидать его, поскольку ей стало известно, что он занимает комнаты в «Райфлз-отеле», чья красная черепичная кровля выглядывала, кстати, неподалеку из-за высоченных пальм.

– Нет! – произнесла Чина резко, чувствуя отвращение от одной такой мысли, и умолкла затем, не зная, как объяснить свое появление здесь, не вызывая у него при этом еще больших подозрений. Ссылка на котенка для Филиппы казалась ей просто смешной, упомянуть же имя Нэппи и говорить об истинной цели своего приезда в Сингапур у нее не было нималейшего намерения. И поэтому, упрямо сжав губы, она сказала лишь холодно: – Не могли бы вы отпустить мою руку, сэр?

Однако, к сожалению, Джордж Стенли был не слишком хорошо воспитан, чтобы удовлетворить просьбу леди. Заглянув ей в лицо, сей джентльмен решил самонадеянно, что не стоит упускать представившуюся ему, как решил он, столь блестящую возможность. Он уже наслышался немало пикантных историй об этой феерической рыжеволосой малютке и, вероятно, под их влиянием не стал удивляться тому, что она одна появилась на публике – факт, уже сам по себе порочащий ее. Впрочем, что из того, если он и заблуждается в отношении ее? Разве в любом случае не представляет она собой дивный соблазн, особенно в этом черном муслиновом платье, которое дождь успел уже промочить насквозь, так что оно, прилипнув к телу, только подчеркивало очаровательные линии ее стройного тела. А какой у нее рот! Еще вчера она воспламенила ему кровь, и он не в силах был забыть ее, хотя она и зашла так далеко, что отпустила ему оскорбительную для его достоинства пощечину.

– Моя дорогая мисс Уоррик, – начал он высокопарно, – мне кажется, что разыгрывать взаимное непонимание недостойно для нас обоих. Мы просто теряем тем самым драгоценное время. То самое время, которое мы могли бы провести в гораздо более приятных занятиях. Вы согласны со мной? – И когда из груди Чины вырвался недоверчивый вздох, добавил тут же: – Я вижу, между нами нет недомолвок. И мне очень бы хотелось думать, что вы, моя дорогая мисс Уоррик...

На этом монолог его прервался, потому что неожиданно ему на плечо опустилась с необыкновенной силой чья-то рука. Обернувшись негодующе, мистер Стенли увидел перед собой огромного мужчину в черном плаще и высоких ботинках. На лицо незнакомца свисали мокрыми прядями растрепанные светлые волосы.

– Если вам угодно разговаривать с мисс Уоррик, сэр, то не распускайте, пожалуйста, свои руки! Вам понятно?

– Капитан Крю! – выдохнула Чина с видимым облегчением.

Тилер поклонился и приветствовал ее так, как будто ничего предосудительного с ней в данный момент не происходило и он давно уже привык по-джентльменски приходить ей на выручку в подобных ситуациях, однако в его обращении к Джорджу Стенли – человеку пустому и беспринципному, однако вовсе не дураку, – сквозила явная угроза, так что тот сразу же понял, что разумнее будет продолжить преследование этой малютки в какое-нибудь другое, более подходящее время. Извинившись учтиво за то беспокойство, которое он, возможно, доставил ей, он коснулся руками своей шляпы и поспешил прочь под потоками дождя.

– Напыщенный петух! – бросил ему вслед Тилер Крю. – Вам повезло, что я проезжал мимо, мисс Уоррик. Было непохоже, что вы смогли бы избавиться от него без посторонней помощи.

–Да, – ответила Чина печально. – Благодарю вас.

– А теперь скажите мне, черт подери, что вы тут делаете? – Оглянувшись вокруг в поисках ее экипажа или, на худой конец, служанки, Тилер не был особенно удивлен, когда ничего и никого не обнаружил.

– Я приходила повидать Нэппи, – сказала Чина. – Конечно, мне не следовало появляться здесь одной, но я боялась брать кого-то из слуг. Вы же знаете, как они склонны болтать.

Тилер что-то проворчал, а потом смотрел на нее молча несколько мгновений.

– Пошли, – произнес он наконец и повел ее к закрытому экипажу, стоявшему на другой стороне улицы. Затем, отдав короткие приказания кучеру-малайцу, он отряхнул свой, плащ и сел в экипаж напротив нее. – Надеюсь, никто не заметит, что мы с вами прокатимся по городу вдвоем. Во всяком случае, это лучше, чем оставлять вас в тисках того ползучего питона. Где вы, черт возьми, его наищй?

Чина рассказала ему все, как было, и он в который уже раз восхитился ее выдержкой и смелостью, которая позволила ей выдержать натиск этого змея и не впасть в панику, как наверняка бы поступила в подобной ситуации его склонная все драматизировать Джулия. Под нежной внешностью скрывается закаленная сталь, решил Тилер и удивился, как это такой слабак, как Дарвин Стэпкайн, ухитрился завоевать столь драгоценный приз.

– Между прочим, Джулия в Джакарте, – продолжил капитан. – Разводит суматоху вокруг этой малютки, вашей сестры. – Тилер Крю хихикнул непроизвольно. – Вот уж не думал, что она относится к категории женщин, которые кудахчут над детьми... А, так мы уже приехали, – промолвил он, когда экипаж остановился.

Взглянув сквозь залитое дождем стекло, Чина заметила, что они остановились напротив величественного белого фасада высокого дома в типично колониальном стиле, располагавшегося по ту сторону пышного зеленого газона. Слева виднелись другие того же типа строения, обрамленные цветущими лужайками, а справа среди пальм возвышалось новое административное здание, возведенное для своих нужд английскими властями, и недостроенный отель.

– Вот это, – объяснил капитан Крю Чине, когда она вопросительно посмотрела на него, – особняк сэра Адриана Дансмора, директора того самого отделения Лондонского имперского банка, в чье ведение входит Юго-Восточная Азия. Вы встречались с ним когда-нибудь?

Чина отрицательно покачала головой.

– Ну что ж, в таком случае вы увидитесь с ним сейчас. Трудно придумать более подходящее для визитов время, когда весь город прячется от дождя. – Тилер хитро сощурился. – Я уже кое-что говорил ему насчет вас, и он просто жаждет с вами познакомиться.

– Но почему?

– Потому что Кварлз и я попросили его заняться вашими деньгами.

Чина нахмурилась.

– Моими деньгами? Но мы всегда имели дело с Чартерным заморским банком!

– Я вовсе не имел в виду счета Уорриков, даже если принять во внимание, что такие еще имеются, – произнес доброжелательно Тилер. – Я вел речь о тех деньгах, которые Кварлз выручил от продажи дома Этана и собирается теперь вам передать.

– Так вы знаете об этом?

– Я не мог не знать того, что мы с Кварлзом так долго обсуждали. Сказать, что мы с ним ничего не смыслим в некоторых тонких денежных вопросах, значит ничего не сказать. Поэтому-то вам и следует встретиться с Дансмором. У него сохранились самые благоприятные воспоминания о вашем отце, и он согласился помочь вам отшить всех коршунов и вымогателей – по крайней мере до тех пор, пока ваш новый урожай коконов не будет размотан и выткан.

– Но, право же, я не могу принять такого подарка, – начала было спорить Чина.

– Послушайте, девочка, это лучшее, что мы с Кварлзом можем сделать для вас, – проговорил Тилер с необыкновенной серьезностью. – Если бы Нэппи просто начал давать вам эти деньги, закон заставил бы вас использовать каждую рупию для оплаты долгов. В результате вы бы по-прежнему оставались с пустыми руками и не смогли, таким образом, сохранить за собой право владения плантацией «Царево колесо» и возобновить производство шелка. Так же у вас появляется определенный шанс уладить все свои дела.

– Но я же не могу прийти на прием к сэру Адриану в таком виде! – воскликнула Чина, немного растерявшись. Лондонский имперский банк? Он так же, как и остальные банки в городе, вежливо, но твердо отклонил Bee ее просьбы предоставить ей заем.

– Ну, это не так уж и плохо – быть в трауре, когда идешь на встречу с банкиром, – заверил ее Тилер с ободряющей улыбкой, воздержавшись при этом от замечания, что подобное напоминание о трагедии Адриан Дансмор воспримет непременно как непреложное требование во что бы то ни стало предотвратить крах уорриковской плантации.

– Просто не знаю, как вас благодарить, капитан.

– Подождите, пока не получите свои денежки, – ответил он ворчливо. – А уж тогда можете отблагодарить и меня, и Кварлза.

«Господи помилуй, да ведь она и в самом деле чертовски красива», – подумал он с удивлением, когда она признательно улыбнулась ему. Теперь он понимал, почему Этан Бладуил не мог, находясь рядом с ней, поступать благоразумно. И Тилеру внезапно стало ясно, совершенно неожиданно для него, что он бы действовал точно так же, как и сейчас, – пытался бы помочь избежать ей катастрофы, даже если бы не был втянут в это дело настойчивыми просьбами Нэппи и чувством долга по отношению к своему погибшему другу.

Поздно вечером, когда малиновые закатные лучи солнца высветили клубившиеся над малайскими горами облака и проложили на темной поверхности моря золотые дорожки, Чина Уоррик шла по благоухавшему саду к усадьбе плантации «Царево колесо», позволив себе впервые после кончины Этана думать о будущем. Сэр Адриан Дансмор заверил ее, что при определенной доле везения, упорной, кропотливой работе и безупречном планировании плантация имеет шанс выжить.

К ее глубокому облегчению, она и старый банкир сразу же понравились друг другу. Он сделал так, что половину всего того довольно продолжительного времени, которое пробыла она в его особняке, они провели в беседе об ее отце. Чина, не решавшаяся, находясь в кругу своей семьи, вспоминать вслух о Рэйсе Уоррике, теперь, когда банкир задал ей соответствующий вопрос, просто расцвела. Воодушевление, с которым девушка говорила о нем и которое буквально преобразило выражение ее лица, заставило сэра Адриана заметить с одобрением, что она, по-видимому, полностью унаследовала легендарные уорриковские обаяние и силу духа.

Тилер Крю сидел забытый в ближайшем кресле и слушал их с неослабным интересом. Капитан готов был признать, что глубоко заблуждался, когда приписывал Этану Бладуилу интерес к холодным женщинам: не мог же он ожидать, что маленькая Уоррик в состоянии воспламениться так при воспоминании о своем отце. Ему было известно, что это испытанное ею сейчас облегчение позволило столь теплым словам срываться с ее губ, ибо ей никогда не дозволялось оплакивать Рэйса,.. вследствие чего, как ни невыносимо сознавать такое, она вполне могла забыть со временем все, за исключением отдельных событий из ее счастливого детства.

Когда сэр Адриан вернулся наконец к главному предмету их разговора, то вынужден был большую часть времени объяснять Чине стратегию ее действий на будущее и терпеливо и с грустью отвечать на ее вопросы. Он снова вселил в нее надежду, которую, как ей казалось, она утратила навсегда. И в довершение всего она, покидая его дом, радовалась еще и тому, что он подарил ей на прощание имевшегося в доме котенка. Хотя среди выводка не оказалось рыжего, Чина была уверена, что Филиппа придет в восторг и от темно-серого, которого она выбрала в конце концов для сестры.

Пообещав предоставить сэру Адриану всю бухгалтерскую документацию плантации, она с чувством его поблагодарила и удалилась с маленьким теплым созданием в руках. И теперь, когда она шла среди усыпанных ярко-красными цветками бугенвиллей, а ночь опускала неспешно свой черный полог на окружающий ландшафт, ее посетила вдруг мысль, что прежде всего ей придется рассказать о своем визите к банкиру матери и Дэймону и только потом она сможет отправиться в свою комнату. Такая перспектива ее никак не радовала, потому что она понимала, что для начала должна будет объяснить им, откуда появились эти деньги и почему стюард со «Звезды Коулуна» счел для себя необходимым передать их ей.

А Чина вовсе не хотела беседовать с ними об Этане. Во всяком случае, не сегодня вечером: красота заката так болезненно напоминала ей о таких же вот вечерах, проведенных ею на «Звезде Коулуна», когда она почему-то воображала горячо, будто презирает капитана бригантины, тогда как на самом деле он ее зачаровывал и приводил в смятение. Странно, но получилось так, что его кончина заставила ее посмотреть на саму себя совершенно другими глазами, о чем она не могла даже себе представить. Она провела последние шесть лет своей жизни – фактически значительную часть детства – в тоске по дому, и только теперь ей стало ясно, что того, к чему она так стремилась, – того мира, который рисовался ей в по-детски романтических мечтах, – больше не существовало. Она смотрит ныне на жизнь глазами женщины, мимолетно пригубившей любовь и открывшей для себя, что без этого пьянящего вина она уже не может обходиться.

Уйдя с головой в дела, чтобы спасти от краха плантацию, она сознавала, что делает это исключительно для Брэндона и Филиппы, поскольку «Царево колесо» – это их будущее, а вовсе не ее, ибо ей не на что рассчитывать. Детство прошло, и миру, который простерся вокруг нее, она уже не принадлежит и не хотела бы принадлежать, потому что двух человек, которых она так любила, – ее отца и Этана Бладуила, – постигла кончина, и, таким образом, у нее в этой жизни ничего не осталось.

Ах, если бы только все было по-другому! Если бы ее отец не погиб и Ванг Тох не начал строить козни вокруг всего того, что создал Рэйс с таким трудом. И если бы Брэндон и Филиппа не попали в плен на пиратскую лорчу Хо Куанга. И не имела бы места эта ужасная цепь фатальных случайностей, повлекших за собой одно несчастье за другим. Тогда, возможно, Этан и не...

Внезапно Чина замерла. Ее рука словно застыла, так и не дотянувшись до прекрасного цветка дикорастущей орхидеи из рода цимбидиумов, который она собралась было сорвать. И хотя ночь и джунгли были до удивления спокойны, ей показалось, будто все вокруг взорвалось мощным криком. Ее сердце остановилось на минуту, а потом забилось в бешеном ритме, так что ей даже стало трудно дышать. Ну конечно! Почему она не подумала об этом раньше? Лорча!

Чина бросилась бежать, скользя по мокрой траве и путаясь в широких юбках. Приподняв их как можно выше, она устремилась к дому и, взбежав вверх по ступеням, начала громко звать Брэндона. Он выскочил из своей комнаты, и Чина, встретив брата на лестнице, сжала его руки своими дрожащими пальцами.

– Лорча? – переспросил он в ответ на ее сбивчивые вопросы. Его брови приподнялись. – Конечно, помню. А ты разве не помнишь? Это на ней сын Ванг Тоха перевез нас с «Мальхао» на «Звезду лотоса»... Нет, я не знаю, что с ней случилось потом. Может быть, она затонула вместе с большим кораблем? Капитан Крю наверняка сказал бы, если бы это было не так.

Чина почувствовала в горле спазм. Разве такое возможно? Разве могла лорча затонуть? Конечно, Брэндон прав, когда говорил, что капитан Крю наверняка бы упомянул о ней, если бы... если бы она не ускользнула незаметно до тоге, как: взошло солнце, в силу чего он даже не узнал о ее существовании.

Чина двигалась так, как будто была пьяна или страдала от головокружения. Она никак не могла унять дрожь, которая сотрясала ее тело. Смеет ли она надеяться на то, что Этан удрал на борту лорчи? Это же чистейший абсурд, не имеющий ничего общего с действительностью, и все же... Все же...

– Что с тобой, детка? – спросила Мальвина, выйдя из кабинета на звук голосов, и только охнула, когда Чина обернулась, ибо такого лица у своей дочери она никогда не видела. На нем отражалась такая сумасшедшая, такая ликующая надежда, что Мальвине пришлось схватиться за перила.

– Чина, что с тобой? Что случилось?

– Лорча! – воскликнула девушка. – На ней-то и удалось Этану скрыться! О, наверняка все так и было! – Она поцеловала свою матушку в щеку и быстро проскользнула мимо нее. – Прошу прощения, мама, но времени на объяснения нет. Мне нужно срочно найти Нэппи и Тилера Крю. Мы вместе отправимся на его поиски! Я знаю, они не откажутся!

Она, засмеявшись, сбежала весело вниз по ступеням, и через мгновение ошеломленная Мальвина услышала, как за ней захлопнулась входная дверь.

Глава 25

Когда Чина сбежала по холму к гавани, небо перерезала ослепительная вспышка огня и по всему острову пронеслось эхо громового раската. Застыв в ужасе на месте, она взглянула в отчаянии на черную, покрытую высокими волнами воду.

Юго-западный ветер нес с собой через пролив тяжелые грозовые облака. Молнии так и плясали на фоне отдаленных гор Малайзии. Волны били свирепо в деревянные сваи пристани и, словно взбесившись, бросались с ревом на пришвартованный «Темпус».

– Мы не можем отплыть, пока не уляжется шторм, – сказал с сожалением Лам Тан, один из домашней прислуги сопровождавший ее на пристань. – Пусть мисси отправится завтра утром.

«Нет! – хотелось крикнуть Чине. – Ты перевезешь меня сейчас, и черт с ней, с погодой!» Но она знала, что муссонные дожди и бури – весьма опасные противники для такого маленького кораблика, как «Темпус». Ее отец попробовал однажды сразиться с ними, находясь на борту «Доброй надежды», и кончил тем, что расстался с жизнью. И все же, возможно, найдется хоть какой-то способ послать весточку Нэппи?

– Лам Тан, я должна отправиться сразу же, как только прекратится шторм. Ты можешь пока подготовить «Темпус»? А я подожду в сторожке.

Молодой малаец поклонился с бесстрастным лицом.

Он служил еще лодочником при Рэйсе Уоррике и достаточно хорошо был знаком с нетерпеливым нравом своего хозяина, чтобы не распознать то же свойство в проявившей настойчивость его дочери. Завернувшись в плащ, он прыгнул в привязанное к пристани суденышко, уверенный, что как только волнение и ветер улягутся, упрямая мисс Уоррик захочет отправиться в путь.

Сидя в сторожке, Чина слушала протяжную и заунывную песню в исполнении ветра. Начавшийся наконец ливень забарабанил по тонкой крыше с такой силой, что заглушил даже раскаты грома и грохот прибоя. В квадратное окно видны были вспышки молний, освещавшие отдельными участками вспенившуюся поверхность моря.

Не в силах сдержать нетерпение, девушка начала шагать взад-вперед по влажному деревянному полу, проклиная и погоду, и вызванную ею такую нежелательную задержку.

Она не должна думать о том, что, возможно, и ошибается, полагая, будто Этан сбежал на лорче. Но, с другой стороны, разве не видела она своими глазами, как на него напали возле • поручня полдюжины китайцев?

Измученная сомнениями, Чина постаралась избавиться от них упрямым взмахом головы. И снова послышались неустанные шаги по неровному полу ее маленьких, обутых в ботинки ног.

Конечно же, Этан сбежал со «Звезды лотоса» на борту пиратской лорчи. Думать по-другому было бы просто глупо, и Чина, естественно, начала строить различные предположения и догадки, согласно которым ему пришлось по тем или иным причинам взорвать боеприпасы, после чего, воспользовавшись поднявшейся суматохой, он сумел скрыться. В то же время некий голос нашептывал ей упрямо: почему же Этан не направился прямо на «Орион», а оказался на борту лорчи? Прошло больше недели с тех пор, как затонула «Звезда лотоса», – достаточное время, чтобы вернуться назад.

«Нет, нет, нет!» – злилась Чина на саму себя и затыкала уши как будто для того, чтобы не слышать собственных мыслей.

Она подбежала к окну и снова выглянула наружу, однако в этот момент ярко вспыхнувшая молния погасла, и в наступившей вслед затем кромешной тьме уже ничего нельзя было разглядеть. Девушка понимала, что попытка переправиться в такую погоду через пролив будет выглядеть сущим безумием и что Лам Тан, хоть и был слугой исполнительным, наотрез откажется выходить в море, пока оно не успокоится. Рассчитывать лишь на себя она также не могла, поскольку прекрасно знала, что в такой шторм ей не справиться с лодкой.

Когда Чина отвернулась от окна, раздался мощный удар грома, и в то же мгновение маленькая сторожка вздрогнула и покачнулась. Странный звон в ушах заставил девушку кинуться к двери. Но стоило ей только схватиться за ручку, как ее едва не сбил с ног вбежавший внутрь Лам Тан, вместе с которым в помещение ворвались шквальный ветер с дождем.

– Мисси! Мисси! – позвал он.

– Что случилось, Лам Тан?

Прислонившись к двери, с посеревшим лицом и выкатив от ужаса глаза, он пробовал что-то сказать по-малайски, однако так учащенно дышал, что Чина ничего не смогла разобрать.

– Говори, пожалуйста, помедленнее, – попросила она, но ее слова были заглушены новым ударом грома, который, казалось, собрался снести маленький домик с лица земли. Крыша скрипела и трещала, дождь еще сильнее забарабанил по ней, и девушка со слугой уже не слышали в этом шуме друг друга.

«Не град ли?» – подумала с сомнением Чина. Во время пребывания в Кенте ей неоднократно приходилось наблюдать в ненастную весеннюю пору и ранней осенью данное небесное явление. Тяжелые льдинки бомбардировали неутомимо окна и крышу бродхерстского замка, наполняя невыносимым грохотом комнаты. Однако разве могло случиться такое здесь, в Азии?

Девушка снова бросилась к выходу. Лам Тан, опустив свою дрожавшую руку ей на плечо и неся испуганно какую-то тарабарщину, попытался остановить Чину, но та оттолкнула его и распахнула дверь. Дождь мгновенно промочил ее насквозь. С водяными потоками между тем низвергалось вниз с неба нечто еще, что моментально осело на ее платье, ресницах и волосах, словно какая-то невиданная еще ею пудра. Она, закашлявшись, ощутила на губах горечь, ее сердце, казалось, подскочило и остановилось. Это мог быть – хотя такого и быть не могло – только пепел!

Не обращая внимания на дождь и падавший сверху горячий песок и камни, которые она приняла было ошибочно за' град, Чина бросилась на пристань. Взглянув уже оттуда на горы, она разглядела во мраке огромное клубящееся облако, относимое ветром к северо-востоку, и услышала грозный гул, вырывавшийся из недр давно уснувшего, как полагали все, бадаянского вулкана.

Тяжело дыша и скользя на мокрых досках, она побежала снова в сторожку.

– Лам Тан! – закричала она, ворвавшись в помещение. – Отведи «Темпус» к восточной оконечности острова!

И старайся держаться как можно ближе к берегу! Ты меня понял? Ближе к берегу!

Лам Тан молча кивнул с бледным, испуганным лицом.

– Если начнется извержение, лава потечет по западному склону. Как раз сюда, к сторожке и пристани. – Чина говорила на английском, поскольку не знала, как выразить это по-малайски, и только молила Бога, чтобы Лам Тан правильно понял ее. – Так уже было во времена моего дедушки. Поток лавы оставил тогда на склоне вулкана глубокую ложбину, по которой она наверняка потечет и на этот раз. Так что нам надо укрыться поскорее в безопасном месте.

– Я буду ждать вас возле мангровых зарослей, мисси. Вы ведь должны еще сбегать сейчас за семьей, не так ли?

Когда Чина кивнула, он усмехнулся едва заметно.

– Лам Тан не допустит, чтобы лодка запуталась в корнях и ветвях. Лам Тан не подведет вас.

Она улыбнулась ему в ответ и, глубоко вздохнув, шагнула в ненастье. Ветер и дождь вцепились в ее юбки, облака смешанного с песком пепла ослепили глаза. Чина наклонила голову и побежала, стараясь держаться под кронами деревьев. Пепел был горячим, и она всю дорогу благодарила Господа за то, что идет дождь, без которого джунгли неминуемо вспыхнули бы.

Родовое гнездо Уорриков было ярко освещено. Взбежав по ступеням под защиту веранды, Чина застала там свою мать и взволнованную челядь. Светлые прежде доски, устилавшие пол, почернели от пепла, покрылись сажей окна. Гроза не прекращалась, раскаты грома сопровождались мощным, рокочущим ревом вулкана. Все вокруг сотрясалось и колебалось, слуги, вне себя от страха, вопили пронзительно и шептали сквозь рыдания молитвы.

– Чина, где ты была? Я как раз собиралась послать кого-нибудь за тобой! – Мальвина с побелевшим, осунувшимся лицом сжала в объятиях дочь, и их глаза встретились на одно короткое мгновение.

– Лам Тан отведет «Темпус» на мелководье возле мангровых зарослей, где он и будет ждать нас, – произнесла Чина торопливо.

– О, я не знаю, правильно ли это – бежать нам отсюда, детка! – сказала Мальвина, прижав к груди дрожащие руки. Может быть, лучше...

Ужасный взрыв заглушил ее последние слова. Ударивший в небо фонтаном огненный пламень, вырвавшийся из недр горы, рассыпал далеко вокруг огромные оранжевые искры, рассеивая ночную тьму. Сама твердь земная, казалось, стремилась вырваться из-под ног, и, словно сухие листья, подхваченные порывом ветра, слуги, визжа от ужаса, ринулись кто куда.

Не видя ничего из-за носившегося в воздухе пепла, Чина бросилась во внутренние покои, но и там было не лучше: стекла в окнах вылетели от взрыва, и коварные облака, проникнув во внутренний двор через распахнутые ворота, свободно перемещались из комнаты в комнату, слой за слоем покрывая ковры, мебель, бесценную посуду и изумительнейшие образцы восточного искусства вулканической пылью. Чина, прикрывая подолом одной из юбок рот и нос, огляделась беспомощно вокруг: неужели все это происходит здесь, на плантации «Царево колесо»? Этого не может быть!

– Чина, где дети? – Мальвина, стоя возле нее, указывала в страхе куда-то руками. Голос ее звучал приглушенно, так как она точно так же, как и Чина, закрыла нижнюю часть лица – в данном случае шелковой вуалью.

Чина бросилась было на их поиски, но тут же увидела Дэймона с Аль-Хаджем. Ее сводный брат нес на руках всхлипывавшую Филиппу. Брэндон, бледный, сжимал отважно в руках котенка, стараясь не выказывать страха, хотя его и била мелкая дрожь.

– А где Джумай? – спросила Чина кашляя.

– Убежала! Как и все остальные! – донеслось до нее сквозь грохот разъярившейся стихии.

– Я не оставлю вас одну, мисси, – произнес решительно Аль-Хадж. – Нам следует поторопиться. Уже сейчас невыносимо жарко, и неизвестно, что еще будет потом.

Обстановка становилась все более опасной. Хотя поток лавы, как и надеялась Чина, устремился вниз в безумном беге своем по противоположному склону вулкана, из-за сыпавшегося сверху пепла невозможно было разглядеть с веранды, что творилось в саду.

– Мы должны взяться за руки и бежать, – проговорил мрачно Дэймон. – Я понесу Филиппу, а ты, Аль-Хадж, помоги мистрисс и мисси Чине... Брэндон, схватись за мою рубашку и ни в коем случае не отпускай ее. Ты понял?.. Всем все ясно?

Все закивали головами. Свет, лившийся из покинутого дома, освещал бледные, испуганные лица столпившихся у веранды людей. Дэймон, бормоча что-то ободряющее маленькой девочке, которая уткнулась лицом в его плечо, побежал торопливо через газон. Остальные последовали за ним, стараясь держаться как можно ближе друг к другу. Но не успели они проделать и двадцати шагов, как Дэймон поскользнулся в грязной жиже из пепла и дождевой воды на изогнутом мостике, ведущем в сад, и, пытаясь уберечь от удара Филиппу, упал на и так уже сломанную руку. Чина, несмотря на громовые раскаты, доносившиеся один за другим со стороны разбушевавшейся горы, услышала, как он застонал.

– Дэймон! – крикнула она и, стряхнув со своей юбки руку Аль-Хаджа, бросилась к брату. Зубы его были стиснуты, по лицу стекал пот, оставляя на нем серые полосы.

Сквозь ветви деревьев на беглецов с новой силой обрушился тяжелыми хлопьями пепел, что не улучшило их настроения. И в такой весьма тревожной обстановке Чина почувствовала вдруг на своем плече руку Мальвины.

– Филиппу понесу я. Ты пойдешь впереди, указывая нам путь.

– Ты устанешь, мама, идти очень далеко! – возразила Чина. – Понесем-ка лучше Филиппу по очереди: то ты, то Аль-Хадж, то я.

– Аль-Хадж слишком стар, тебе же предстоит выбирать дорогу, – заявила твердо Мальвина. – И не спорь со мной, детка!

– Не вижу причин, почему бы нам не меняться время от времени ролями, – продолжала артачиться Чина, но настоять на своем ей так и не удалось: Мальвина заметила вполне резонно, что не знает всех поворотов и изгибов тропы, идущей сквозь джунгли к берегу.

Рожденная и выросшая на плоских, окрашенных в серо-коричневые тона равнинах австралийского штата Квинсленд, Мальвина так и не привыкла к душным азиатским тропикам, хотя никогда и никому не призналась ни разу, какой она испытывала тут ужас. И, естественно, она строго-настрого запрещала своим детям разгуливать без сопровождения взрослых по острову, пребывая в истерическом страхе, что в один прекрасный день их непременно ужалит змея или скорпион или выскочивший невесть откуда свирепый вепрь разорвет на куски.

Конечно, она не была настолько слепа, чтобы не видеть, что Чина и Брэндон, сплошь и рядом нарушая ее запреты, разгуливали как ни в чем не бывало по джунг Хям. И, само собой, ей и в голову не приходило, что когда-нибудь она будет благодарна им за то, что они так хорошо знакомы с окружающей местностью. Зная, что до мангровых зарослей, где поджидал их Лам Тан, можно дойти вдвое быстрее, если воспользоваться одной из самых опасных тропинок, освоенных тем не менее ее детьми еще в самом раннем возрасте, Мальвина рассудила с полным основанием, что только Чина, обладавшая, по ее мнению, отвагой, хладнокровием и крепкими нервами своего отца, должна возглавить их шествие через лес.

Тропинка сильно заросла травой, и во тьме, сгустившейся под пологом джунглей, различать ее было не так-то легко. Только местный житель, вооруженный длинным ножом, смог бы беспрепятственно пробраться по ней. Но у Чины не было ножа, и она, выступая во главе испуганных, усталых людей, постоянно натыкалась на толстые стебли бамбука и путалась в плотных сплетениях лиан. Невозможно было разобрать, замолчал ли вулкан или продолжал свою разрушительную деятельность, потому что по-прежнему низвергавшиеся с неба грозным дождем камни, песок и пепел ударялись о ветви деревьев с шумом, превосходившим по громкости рев морских волн и заглушавшим все остальные звуки вокруг.

В спину им дышало нестерпимым жаром. Антилопы, обезьяны и другие животные, которых они, впрочем, не видели, устремились в панике туда же, куда и они, а именно к морю. Если бы Чина знала о том, что пернатые и лохматые бессловесные твари, обитавшие на Бадаяне, избрали для бегства ту же дорогу, что и они, то почувствовала бы огромное облегчение, ибо данное обстоятельство бесспорно подтверждало, что Чина правильно предугадала направление лавы. Впрочем, в данный момент она ни о чем не могла размышлять. Ум ее словно оцепенел, глаза пылали от соприкосновения с горящим пеплом, которого она, опасаясь сбиться с пути, не счищала с лица, чтобы не сводить взора с тропинки под ногами, освещаемой время от времени вспышками молний.

В ее сердце вдруг начал закрадываться предательский страх, потому что ей стало казаться, что они давно уже должны были бы достичь желаемого берега. Правда, необходимо было учитывать, что их группа передвигалась немного быстрее улитки и что Чине приходилось не раз, наткнувшись на непроходимую стену лиан, искать обходные пути, не щадя исцарапанных пальцев, коими она освобождала свои юбки от впившихся в них колючек и острых шипов, теряя драгоценное время, пытаясь безуспешно выбраться из леса. Что бы там ни было, расстояние от усадьбы до низкого топкого берега, к которому приплыли однажды на маленькой лодочке Этан Бладуил и Нэппи Кварлз, чтобы тайком ознакомиться с островом, было небольшим, и девушка не могла освободиться от тревожной мысли: а что, если они и в самом деле сбились с пути?

Внезапно подгнившая ветвь лианового дерева, не выдержав тяжести смешанного с песком пепла, упала на тропинку прямо перед Чиной, больно стеганув ее при этом по щеке. Она отпрянула назад, и шедшие за ней следом, не успев прореагировать, натолкнулись на нее. Наверху трещали и другие ветви, земля под ногами заколебалась, будто недра ее начали корчиться в муках.

– Чина! – раздался голос Брэндона, и его маленькая ручка ухватила конвульсивно Чину за юбки. – Что это? Почему затряслась земля?

– Не знаю, – ответила она задыхаясь. Ее голос казался далеким и безжизненным.

– Боюсь, что вулкан вот-вот взорвется, – произнес тревожно Дэймон. – Я слышал, такое случается, когда лава изливается уж слишком интенсивно, оставляя внутри горы пустое пространство. Если такое произойдет, то остров скорее всего моментально скроется под водой. Так что надо бежать. И как можно быстрее!

Чина, схватив Брэндона за руку, бросилась вперед, не разбирая дороги. Внезапно при свете молнии она увидела пенящуюся полосу прибоя и огромные переплетенные корни мангровых деревьев, произраставших из воды широкой полосой вдоль берега моря.

– Дэймон! – крикнула она через плечо. – Мы уже у цели! И если...

Ее слова потонули в ужасном грохоте, деревья вокруг неестественно закачались. Лишь через минуту расслышала она голос матери:

– Мы и сами теперь доберемся до берега, Чина, не беспокойся за нас! Беги вместе с Брэндоном и не оглядывайся назад!

«Беги!» Подстегнутая повелительным тоном Мальвины, Чина подобрала юбки и побежала, подталкивая Брэндона перед собой. Ветви хлестали ее по лицу, цеплялись за одежду и за волосы, из раны на щеке текла кровь. В ушах несмолкаемо шумел то ли от ветра, то ли от рева вулкана, хотя не исключено, что это кровь бешено и горячо пульсировала в ее жилах. Чина, боясь обернуться, неслась вперед в каком-то неистовом остервенении, и вот наконец они с Брэндоном упали на влажный песок.

Поднявшись на ноги, девушка зашла в воду и, сложив руки, начала громко звать Лам Тана. Ветер и грохот прибоя заглушали ее слова, но она звала снова и снова. И так до тех пор, пока не охрипла и не поняла, что его поблизости нет.

Слезы отчаяния хлынули из ее глаз. Лам Тан не мог их покинуть! Разве что с ним случилось нечто непредвиденное! Она отказывалась верить, что весь этот мучительный путь был проделан ими напрасно, только ради того, чтобы узнать, что «Темпус» уплыл и у них не осталось ни малейшей надежды спастись с острова.

Из кратера вырвалось голубое пламя. Хотя росшие на берегу деревья скрывали от ее взора гору, Чина сумела все же разглядеть и сам огонь, и его отсветы на черных облаках, окрасившие их на какой-то миг в ужасный кровавый цвет. Сверху снова посыпался жирный горячий пепел. От едкого дыма трудно было дышать. Чина, держа Брэндона за руку, попыталась укрыться среди мангровых корней. Но тут накатившая из моря огромная вспененная волна жадно вцепилась в ее юбки. Беспомощно барахтаясь в ревущей воде, она услышала с берега голос, который, как подумалось ей, мог принадлежать только Дэймону:

– Черт возьми, уж не собирается ли этот остров сгинуть в морской пучине! Вода так и прет на него!

При очередной вспышке молнии Чина увидела мельком лицо, темное от пепла и гари, неразличимое в ночной мгле и вызвавшее в душе ее какой-то странный суеверный ужас. Выбравшись из воды, она продолжила вместе с Брэндоном путь по песчаной отмели к деревьям, росшим подальше от линии прибоя, надеясь найти убежище в их длинных и крепких ветвях в том случае, если Дэймон окажется прав и остров действительно начнет погружаться в воду.

Накатившаяся внезапно новая стена вспененной воды сбила Чину с ног и протащила по спутанным корням деревьев. А затем океан сомкнулся над головой девушки, и намокшие юбки начали затягивать ее своей тяжестью вниз. Брыкаясь и неистово барахтаясь, она все же ухитрилась выплыть на поверхность и обнаружила с удивлением, что каким-то ей самой неведомым образом так и не выпустила из рук ворота рубашки Брэндона.

Чихая и с трудом набирая в легкие воздух, она из последних сил стала подталкивать мальчика к ближайшим деревьям, пока Брэндон, также выбившийся из сил, не смог наконец ухватиться за ветку и подтянуться из воды. Чине так не повезло: как только она пристроилась рядом с братом, еще одна волна обрушилась на нее и отнесла в сторону. Девушка завертелась в водовороте, словно невесомая щепка, и когда уже решила было, что она не сможет более удерживать дыхание, ее выбросило на поверхность, как легкую пробку, и она обнаружила, что волна вынесла ее в открытый океан.

Чина изо всех сил била по воде руками, стараясь удержаться на плаву и не дать утянуть себя вниз тяжелым юбкам и невидимым подводным течениям. Пепел и соленая вода почти ослепили ее, и она уже не понимала, в какой стороне находится берег. Не слыша ритмичного шума прибоя, она вдруг представила, что попала в безбрежный кипящий котел вспененной воды, из которого ей не выбраться.

В последнем усилии девушка попыталась определить, где же земля, взяв за ориентир мрачное багровое зарево на небе, однако ее силы быстро убывали, и она успела только судорожно вздохнуть, прежде чем новая водяная гора навалилась на нее всей своей тяжестью и погрузила ее в пучину, лишив последних капель драгоценного воздуха. Она почувствовала, что ее неудержимо тащит куда-то течение. А потом вдруг чьи-то руки схватили ее крепко под мышки и вытащили из воды, как будто она была мелкой рыбешкой, попавшейся на острогу.

Через какое-то мгновение она уже лежала на спине на чем-то спасительно твердом, и кто-то, приподняв осторожно ее голову, вливал ей в горло жгучий, словно огонь, напиток. Она закашлялась и отвернулась, и тогда раздался до боли знакомый голос, звавший ее. Ей не потребовалось открывать глаза, чтобы понять, что это Этан.

– Я знала, – произнесла она едва слышно, – я знала, что ты придешь...

Она вздохнула и с благодарностью обратила к нему свое лицо.

Яркое солнце, закатываясь по ту сторону Зондского залива, отражалось в окнах трехэтажного дома и раскрашивало в огненные цвета гребни волн, лениво плескавшихся возле разъеденной солью пристани. Сильный запах жаренного с приправами мяса смешивался с ароматом цветущих растений в саду. Под широкими листьями хлебного дерева расположилась стайка детей, которые с вниманием слушали старого умудренного сказочника, разодетого в яркое одеяние из батика и повествовавшего им о хитром канчиле – карликовом, чуть больше кошки, азиатском олене.

Его напевный голос и хихиканье благодарной аудитории явственно доносились сквозь открытые окна в одну из комнат, где находилась Чина Уоррик. Вскочив с кровати, она выглянула в сад, и на губах ее появилась слабая печальная улыбка.

Как приятно, ускользнув на некоторое время с шумного празднества, справлявшегося чуть ли не во всем большом доме, найти покой в этих прохладных пустынных комнатах и послушать старого сказителя, чей ласковый голос так проникновенно вещал в сгущавшихся сумерках о том, как хитроумное маленькое создание сумело победить всех своих таких огромных по сравнению с ним и сильных врагов.

– И сказал тогда Крошка-Олень барахтавшемуся в реке Шакалу: «Может быть, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем лезть в воду, не зная броду», – и со смехом убежал прочь.

Дети захлопали радостно в ладоши, и Чина, не выдержав, тоже зааплодировала. Дети с рассказчиком посмотрели наверх и, увидев ее склонившееся над ними лицо, засмеялись и начали махать ей руками. Сказитель, сложив вместе кончики пальцев, почтительно поклонился.

Чина вышла в коридор и велела проходившему мимо молодому слуге вознаградить старого человека. Парень был удивлен, получив от нее для рассказчика несколько монет, но Чина только пожала плечами:

– Разве сейчас не счастливый день в этом доме? В конце концов это же свадьба, или «шади», хозяина.

Темное лицо слуги расцвело широкой улыбкой.

– Конечно-конечно, мисс-сахиб, – ответил он весело и поспешил выполнять ее просьбу.

Проскользнув мимо двери большой гостиной, где происходило основное свадебное торжество и откуда слышались звон бокалов и тихое наигрывание яванского гамеланга, Чина прошла на террасу, чей каменный пол хранил еще дневной жар, и стала любоваться закатом солнца, бросавшего малиновые лучи на облака и вулканические горы, линией расположенные вдоль болотистого побережья Суматры. Под хлебным деревом уже никого не было, поскольку сказитель ушел, вдали слышалось крики и смех детишек, шедших вдоль берега, и ей показалось, что она узнала голоса Брэндона и Филиппы.

Настроение Чины заметно улучшилось. Она растрогалась, услышав брата с сестрой, и вместе с тем удивилась тому, что дети могли так скоро обо всем позабыть. Впрочем, разве это случилось только вчера? У нее было такое чувство, будто с тех пор как они – она лично и дети, – измученные и оборванные, прибыли в дом Тилера Крю, прошло уже достаточно много времени: недели, а возможно, и месяцы. Поразмыслив над этим, Чина вроде бы поняла, почему ее юные брат и сестра могут безмятежно смеяться и играть после того, что было.

Джулия встретила их тогда в прихожей. Тилер внес Филиппу в дом. Чина, крепко держа за руку Брэндона, проследовала за ними. Подруга капитана Крю, которой на следующий день предстояло соединиться брачными узами с сим джентльменом, чей дом был уже полон гостей, прижала их всех к груди с сердечностью квохчущей над своими цыплятами курицы и оставила свадебные приготовления до тех пор, пока беженцы не были накормлены и уложены в постель.

Несмотря на царившую в доме шумную суматоху, музыку, смех, песни и танцы, Чина спала, как убитая, – не хуже, чем в предыдущую ночь, когда «Звезда Коулуна» доставила их всех по Яванскому морю в Джакарту, где и находился дом Тилера Крю.

Глубокий сон во время морского вояжа оказал целительное действие на ее избитое тело, смятенные ум и душу, и Чина лишь удивлялась тому, что смогла спать так крепко, зная, что Этана нет вместе с ними на корабле и что она успела перекинуться с ним всего лишь несколькими словами, перед тем как «Звезда Коулуна» взяла курс на Яву, а он вернулся в маленькой лодочке на Бадаян, чтобы попытаться отыскать там другие жертвы стихийного бедствия и оказать им посильную помощь. Вполне возможно, что ей удалось насладиться в полной, мере сном потому, что она знала: хоть Этана и Нет с ней в данный момент, он жив и здоров. И еще она впервые за долгое время ощущала в душе своей безмерную радость и ничего не боялась.

Пройдя не спеша в дальний конец террасы, Чина взглянула на темный горизонт, где находился остров Бангка. Бадаян лежал, насколько она знала, где-то за ним. Трудно было представить себе в этот теплый спокойный вечер, когда нежный ветерок покачивал ветви пальм, а по прибрежному песку мирно прогуливались две длинноногие цапли, что совсем недавно там бушевала страшная стихия, принесшая столько бедствий ее семье. И тем не менее все это было. Но несмотря на всю трагичность данного события, она каким-то непостижимым образом была по-настоящему счастлива.

– Я не должна забывать о постигшем нас всех горе! – шептала Чина, укоряя себя за испытываемое ею чувство блаженства. – Это нехорошо! Непорядочно!

– А, вот ты где, Чина! Нахдул сказал мне о ты вышла подышать свежим воздухом. Что с тобой, дорогая? Ты так и не отдохнула? Надеюсь, я не сделала ничего плохого, пригласив тебя принять участие в торжестве? Друзьям Тилера так хотелось познакомиться с тобой!

Чина, повернувшись к Джулии, улыбнулась в ответ на ее обеспокоенный вопрос. Какой красивой, юной и веселой выглядит она сегодня, подумала девушка, и сколь дурно было бы доставлять ей лишние волнения в самый день ее свадьбы.

– Просто я решила, что мне лучше побыть какое-то время одной, – сказала она откровенно. – Сейчас я не очень-то расположена сидеть в шумной компании и боюсь, как бы твои гости не заметили это.

– Как можешь ты говорить такое, дорогая моя! – воскликнула в притворном ужасе Джулия. – Все только и делали, что восхищались твоей отвагой и стойкостью, с которой ты выдержала все выпавшие на твою долю беды!

– Это очень мило с их стороны, – произнесла Чина и тут же, ничего не скрывая, добавила: – И все же я чувствую себя не в своей тарелке. Взять хотя бы эти наряды, что ты дала мне. – Слегка нахмурившись, девушка посмотрела вниз на свои широкие фиолетовые юбки в изысканных кружевах, сквозь которые проглядывали нижние юбки нежного лавандового цвета, и подумала о том, что все они смешно топорщились на ней при каждом шаге. – Как мило с твоей стороны одолжить мне свои одеяния, но разве они подходят для свадебного торжества?

Взглянув друг на друга, обе женщины весело расхохотались: им не надо было объяснять друг другу, сколь нелепо выглядит подобное облачение на человеке, с головы до ног покрытом синяками и ссадинами.

– О, Чина, для них это не имеет значения! – заявила чуть погодя Джулия, утирая с глаз выступившие от смеха слезы. – Они прекрасно знают, что ты прибыла сюда в одном-единственном платье, да и то было черным от грязи, порванным в нескольких местах и годилось разве что лишь для мусорного ведра! Поверь мне, эти люди относятся к тебе с самой глубокой симпатией, и я надеюсь, – добавила она вдруг, – что ни один из них не позволил бы себе…

– Задавать неделикатные вопросы?

Джулия благодарно улыбнулась в ответ на догадливость Чины.

– Да, да, именно это я и имела в виду. – Прошуршав длинным белым шлейфом по плитам террасы, она подошла к Чине и взяла ее руку в свою. – Почему бы тебе не вернуться к гостям? Тилер как раз открыл новый ящик с шампанским.

Но Чина уже не слушала ее: она пристально смотрела через плечо Джулии, сама не веря своим глазам. Джулия заметила, как лицо девушки разгладилось и засветилось, и, повернувшись, увидела на ступенях террасы Этана Бладуила.

Освободившись из рук Джулии и приподняв подол своих пышных юбок, Чина бросилась с радостными криками через террасу. Солнце освещало ее яркие рыжие волосы и вспыхивало огоньками в бледно-голубых глазах Этана.

Перехватив девушку на полпути, капитан Бладуил поднял ее на руки и,– не замечая ничего вокруг, начал целовать. Губы у Чины были нежными и теплыми, дыхание учащенным, а тело ее словно плавилось в его руках. Сжав девушку еще крепче, Этан коснулся ее уст уже в долгом, затяжном поцелуе. Когда же он наконец отпустил ее и поставил на пол, Чине показалось, что она не чувствует под ногами опоры.

– У тебя такой усталый вид! – произнес Этан, осматривая ее встревожено с ног до головы. – Ты что, совсем не спала? Я велел Нэппи дать тебе капельку настойки опия.

Чина хотела было засмеяться и сказать ему, что, напротив, спала, и очень даже неплохо, но только слегка покачала головой, отрицая дурные его предположения, потому что в горле у нее образовался почему-то комок, мешавший ей говорить.

На губах Этана появилась ухмылка, когда он заметил-таки стоявшую рядом с ними новобрачную в великолепном белом одеянии, в изумлении взиравшую на них.

– Надеюсь, вы не приняли меня за привидение, миссис Крю? – спросил он. – Нэппи, наверное, рассказал вам уже о моем воскрешении из мертвых?

– Да, конечно, – с трудом проговорила Джулия. – Но я не знала, что вы и Чина... Я никогда не думала... – Ее голос замер. Она переводила удивленный взгляд с оживленного лица Чины на невозмутимое лицо капитана Бладуила и обратно. Хотя Этан уже не касался своей возлюбленной, у Джулии было такое чувство, будто эти двое, связанные накрепко невидимыми узами, по-прежнему образуют единое целое, словно Этан все еще держит Чину на руках.

– Вообще-то я слышала кое-что, – продолжала Джулия в явном замешательстве. – Но я и не предполагала... – Она покачала головой и после короткой паузы сказала с улыбкой: – Впрочем, какое это имеет значение, не правда ли? Я так счастлива, что вы вернулись назад, Этан, и, как вижу, в полном здравии, если не считать шрама на лбу. Вряд ли он исчезнет когда-нибудь. – Почувствовав, что допустила бестактность, Джулия добавила торопливо: – Однако это не так уж и страшно.

Увидев, что он больше не слушает ее и даже не глядит в ее сторону, сосредоточив все внимание только на Чине, Джулия ощутила в своем сердце легкую ревность. А затем, заметив обращенный на девушку взор Этана, едва не задохнулась: ей и в голову не приходило, что мужчина может так смотреть на женщину. До этого момента она и не догадывалась о том, сколь ловко скрывал Этан Бладуил свои чувства, взирая обычно на Чину Уоррик с беспристрастным, непроницаемым выражением лица, в котором никто бы не прочел никогда ни мыслей, ни устремлений этого человека.

Устыдившись, однако, своей ревности и вспомнив с внезапной теплотой о Тилере, Джулия промолвила весело:

– Я чувствую, что вам многое надо сказать друг другу, и посему оставлю-ка вас наедине. Чина, будь добра, поправь мне, пожалуйста, шлейф.

Чуть погодя, когда солнце зашло и воздух стал заметно прохладнее, гости высыпали в сад, чтобы поразмяться и насладиться видом цветущих прекрасных роз и тщательно ухоженных орхидей. Взяв Чину за руку, Этан повел ее по поросшей травой узкой тропинке подальше от постороннего взгляда. Обратив свой взор на нее, выглядевшую такой юной и свежей в белой муслиновой кофточке и этих несуразных фиолетовых юбках, он ощутил в сердце знакомое волнение и подумал вдруг, что редко когда видел ее не в трауре. Ему было не по себе при мысли о том, что она потеряла близких для нее людей и что, как ни тяжело это ему, он должен будет сам сообщить ей об еще одной трагедии, причинив таким образом девушке новую боль.

Чина смотрела поверх цветущих олеандров в сторону моря, которое с наступлением сумерек тускнело и из золотого постепенно становилось серебряным, а затем тускло-жемчужным. Ее профиль четко вырисовывался на фоне теплых красок заката. Мягкая линия шеи, изящный маленький носик, пушистые, очаровательно трепетавшие светлые ресницы. В рыжих локонах – золотые пряди и такие же золотые огоньки в зеленых глазах. Для Этана она была самой красивой из всех женщин, которых он когда-либо видел, и самой желанной. Вожделение накатывалось на него могучей волной, доставляя ему не только радость устремленности к ней, но и муки.

Эта ночь должна была бы стать, учитывая все обстоятельства, их свадебной ночью, и все же он не мог позволить себе отдаться своей страсти, пока ее чудесные глаза так печальны, а на лице лежит печать перенесенных ею страданий. С видимым усилием Этан отвел от нее взгляд, проклиная себя за неуместное свое желание, когда еще так много оставалось между ними недосказанного.

– Они были так добры ко мне, и Джулия, и Тилер. – Голос Чины прозвучал как отдаленный шум живительного дождя, и, услышав его, Этан ощутил облегчение. Сжатые в кулаки руки, которые он держал в карманах, разжались, свидетельствуя о том, что испытываемое им нервное напряжение спало.

Чина рассказала ему о своем разговоре с сэром Адрианом Дансмором и о попытках Нэппи и Тилера Крю спасти плантацию «Царево колесо». Этан слушал ее, не задавая вопросов. Солнечные лучи между тем тускнели над вершинами гор, и ночь, вступая в свои права, зажигала на бархатном небе бесчисленные звезды.

К тому времени, когда Чина закончила свое повествование, они дошли уже до конца возделанной части парка, где и остановились под развесистой кроной старого дуба. Ветер приподнимал юбки Чины и опутывал ими ноги Этана. Никто из них не хотел первым нарушить молчание, потому что каждый знал, что, упомяни они о некоторых вещах, и вечерняя идиллия будет тотчас нарушена. Поэтому они просто смотрели друг на друга. И так продолжалось до тех пор, пока Этан не отвернулся.

– Я очень сожалею, Чина, – произнес он хрипло, – но, наверное, ты и сама догадалась, что их обоих нет больше в живых.

Он услышал, как она всхлипнула. Однако, когда она заговорила, голос ее звучал ровно:

– Да, я знала, что так оно и будет. Нэппи сказал мне, что ты отправился на их поиски. Это было очень страшно?

– Тело Дэймона плавало в тростнике. На нем не было никаких следов от ударов или ран.

– Понимаю, – промолвила чуть слышно Чина. Ее лицо побелело. После небольшой мучительной паузы она спросила все тем же ровным голосом: – А мама?

Этан нахмурился.

– Я уверен, что с ней случился сердечный приступ, потому что иначе просто не представляю, что в противном случае могло бы послужить причиной ее смерти. Она лежала на песке, и на ее теле также не было никаких ран или ссадин. Не думаю, чтобы она умерла в муках.

– Этого можно было ожидать: ведь она так долго несла Филиппу на руках, – проговорила Чина, тяжело вздохнув. – Я должна была все предвидеть. Накануне ночью вокруг было удивительно тихо, и я, помню, подумала еще, как странно, что грохочет гром, когда на небе ни единого облачка. Просто то был вовсе не гром, это вулкан готовился к извержению. – Ее голос перешел в шепот. – Ибн-Биби предчувствовал все, потому-то и сбежал за день до этой катастрофы. Почему я не поняла этого раньше, когда еще можно было сделать хоть что-то?

– Любовь моя, не стоит себя винить! – Этан обнял ее своими сильными руками, и Чина, благодарно склонившись к нему, прижалась лицом к его плечу, удивляясь, почему она не в силах даже заплакать. Может быть, ее сердце и так уже слишком настрадалось за последнее время и просто не в состоянии вместить новое горе? Или это благополучное возвращение Этана помогло ей взять себя в руки и вселило в нее надежду на будущее, которое, казалось, навсегда было потеряно для нее? Как бы там ни было, она не стала изливать свое горе в слезах.

Они медленно побрели обратно к дому сквозь благоухавшую цветочными ароматами темноту. Этан рассказывал ей о том, о чем еще не успел сообщить: что тело Лам Тана было найдено среди обломков «Темпуса», что Аль-Хаджа сняли живым и невредимым с вершины мангрового дерева, где он провел всю ужасную ночь, и что проживавшие вдеревнях китайцы и малайцы вовремя удрали с острова на своих катамаранах и плоскодонках, так что никто из них не погиб.

Остров не затонул, как боялся Дэймон, однако значительная часть прибрежной полосы и произраставший в низинах лес весьма пострадали от гигантских волн, выброшенных из моря на сушу невиданной силы подземными толчками. От дома также мало что осталось. Насколько Этан смог разглядеть с берега – из-за завалов подойти поближе не представлялось возможным, – образовавшийся оползень или, возможно, лава сбросили его к подножию холма, на котором он размещался так много лет, и там, где он когда-то стоял, остался один лишь фундамент, да и то в искореженном виде. Чина слушала Этана молча, не перебивая его, пока он не закончил свой рассказ. Когда они приблизились к выглядывавшему из-за экзотических растений дому, из которого доносились до них звуки музыки и взрывы смеха, капитан обратился к ней:

– Праздник кончится не скоро, а между тем уже поздно. Почему бы тебе не пойти со мной на корабль?

Чина не могла видеть его лица, поскольку он как бы невзначай отвернулся от нее в этот момент, но голос его звучал хрипло, и в руках его не было твердости, когда чуть позже он попытался ее обнять. Ей живо представилась бархатная темнота другой ночи, когда эти же самые руки уверенно касались ее тела, пробуждая в ней неведомые ей ранее страсти.

Перед ней стоял Этан – человек, которого она безнадежно любила и о котором думала, что потеряла навеки. И внезапно ей захотелось только одного: почувствовать снова его поцелуи, ласку его рук, доставивших ей однажды такое наслаждение.

Он, словно угадав ее мысли, крепче прижал Чину к себе, и она, припав к нему, подняла голову. Но в тот самый миг, когда руки его скользили вниз по ее талии, в ближайших кустах раздались шорох и треск, заставив их отпрянуть друг от друга.

– Этан, ты здесь?

Этан отпустил Чину с ворчанием.

– Что такое, Тилер?

– Джулия послала меня за тобой, – сказал капитан Крю, появившись наконец в поле зрения. – Она хочет знать, где ты собираешься ночевать и надо ли готовить тебе комнату... О, – произнес он, увидев в тени Чину, – ваша маленькая сестричка уже спрашивала о вас, мисс. Чина прижала руку к губам.

– О, Этан, дети! Я совершенно забыла о них! – Наклонившись, она быстро подобрала свои длинные юбки. – Я пойду, пожалуй, скажу им спокойной ночи.

– Ты расскажешь им обо всем? – спросил Этан, взяв ее за руку.

Она помолчала чуть-чуть, а затем отрицательно покачала головой.

– Только не сейчас. Сегодня не стоит. Наверное, Брэндон догадывается обо всем, хотя и не спрашивает ни о чем.

– А Филиппа?

Чина печально вздохнула.

– Она только удивляется, почему мама и Дэймон все еще не возвращаются, – ответила она и, не глядя на Этана с Тилером, добавила: – Ну, я пошла к ним. Спокойной ночи!

Этан глядел ей вслед, пока она не повернула за угол дома.

– Последуй моему совету и женись на ней как можно быстрее, пока у нее в голове не зародились какие-нибудь грандиозные идеи, – проговорил Тилер, нарушая молчание.

Этан сжал губы.

– Лучше скажи, как обстоят дела с твоим браком, Тилер? Что-то не так?

– Просто эта свадебная суматоха действует мне на нервы, – пожаловался Тилер. – Женщины могут сколько угодно вздыхать при луне, когда она заглядывает в их брачную постель, но мне не до этого. Шестьдесят человек, Этан! Шестьдесят! Знаешь ли ты, сколько ящиков шампанского должен был я запасти на этот случай?

– Ну, ты, наверное, и сам основательно приложился к вину, – заметил Этан с улыбкой.

Тилер состроил гримасу.

– Я еще не выпил ни капли, ты же сам знаешь это, парень! Кстати, и в твоих руках я не вижу стакана, а это, согласись, не лучший способ праздновать воскресение из мертвых. – Глаза его сузились. – Может, расскажешь мне, как все произошло? Ты и раньше вел не скучную жизнь, но уж этот случай из ряда вон!.. Наверняка сам дьявол приложил к этому делу руку.

– Возможно, так оно и есть, – не стал разубеждать его Этан.

– Я не думаю, что это ты взорвал «Звезду лотоса», – продолжал Тилер задумчиво. – Ты не пошел бы на такой шаг даже ради того, чтобы скрыться незаметно от врагов: капитан не может уничтожить свой собственный корабль.

– Конечно, я ее не взрывал, – произнес мрачно Этан. – Это Ванг Тох приказал поджечь ящики с боеприпасами, чтобы сбежать тайком на лорче.

– И он бросил свою команду на произвол судьбы?

– Да, – подтвердил Этан. – Поступил, как последняя крыса, бегущая с тонущего корабля. Не слишком приятно было видеть это, Тилер, уверяю тебя.

– А ты? – полюбопытствовал Тилер. – Тебе-то как удалось спастись?

– Да на той же лорче. И все благодаря твоим пушкам, Тилер. Эти гаденыши взяли меня в кольцо, как только Чина спустилась в шлюпку, и я был уверен, что теперь мне конец. Но тут, на мое счастье, рухнула мачта и смела большую часть их за борт.

– И ты тогда, прыгнув в воду, доплыл до лорчи? – предположил Тилер. – Ну и что же потом?

– Там было где спрятаться. Ванг Тох и его охранники так и не заподозрили, что я плыву вместе с ними. Расправиться же с ними не составило особого труда.

– И тебе пришлось управлять лорчей в одиночку? Вот почему тебе понадобилось столь много времени, чтобы вернуться назад!

Этан кивнул утвердительно.

– Я направился прямо на Бадаян, разумеется. Случилось так, что туда же шла и «Звезда Коулуна». Извержение хорошо было видно в Сингапуре, и Нэппи подумал, что, возможно, на острове кому-то понадобится его помощь.

Этану не пришлось объяснять, какое впечатление произвел на него вид огненного фонтана, накрывшего весь остров: это и так было ясно написано на его лице, и Тилер, ничуть не удивившись, понял, что значит для Бладуила эта уорриковская девица.

– Ну а дальше-то что, друг мой? – спросил он. – Теперь-то? Каковы твои планы?

Этан беспокойно переминался с ноги на ногу.

– Господи, Тилер, если бы я сам знал что-нибудь! Думаю обсудить завтра с Чиной наши с нею дела. Хотя мне очень не хотелось бы напоминать ей при этом, что она теперь бездомная сирота без всяких средств к существованию.

– Ты останешься на ночь? Этан потер подбородок.

– Пожалуй, что нет. Полагаю, мне следует все же вернуться на корабль – помыться, побриться. В общем, принять надлежащий вид, чтобы не напугать ее при встрече. У меня такое чувство, что еще не все потеряно.

– Я уже и сам не понимаю кто из нас, женихов, проявляет большее нетерпение, – усмехнулся капитан Крю.

– К черту, Тилер! – произнес Этан. – Ты прекрасно знаешь, что после всего, что случилось, я не стану сейчас приставать к ней с этим!

Его обуял бессмысленный гнев, поскольку он понял, что не решится еще раз подойти к Чине сегодня из страха, что не сможет сдержать своей страсти.

Размышляя сердито об этом, он вошел в дом и, открыв дверь библиотеки, замер при виде Чины, стоявшей у окна с книгой, которую только что достала с полки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Звуки голосов из гостиной казались здесь неестественно громкими.

– Дети уснули? – спросил наконец Этан.

– Да, слава Богу, – ответила она. – Они так устали! Я и сама уже собиралась пойти спать. Мне совсем не хочется возвращаться туда. – Она махнула головой в сторону гостиной, откуда доносились голоса.

– Понимаю.

Чина взглянула на него, недоумевая, почему он держится так скованно и старается не смотреть ей в глаза.

– Этан, – произнесла она медленно, – я хочу поговорить с тобой о детях.

– Что-то случилось? – встревожился он. Она беспомощно пожала плечами.

– По-моему, бессмысленно пытаться восстановить плантацию, но меня беспокоит судьба Брэндона.

– Ради Бога, – сказал Этан несколько резче, чем намеревался, – сейчас не время разглагольствовать о таких вещах! Ты слишком измучена!

– Но я уже решила, что делать, – объявила спокойно Чина.

Его глаза сузились.

– О?

Ее руки нервно сжали книгу.

– Я отвезу детей в Англию. Лицо Этана застыло.

– Ты не можешь говорить такое всерьез! Чина сжала губы.

– И все же я совершенно серьезна. Я возвращаюсь в Бродхерст. Думаю, Фрэдди и Кэсси не выставят нас за порог – по крайней мере детей.

Этан бросился к ней и, схватив ее за руку, заглянул с гневом ей в лицо.

– Ты что, сошла с ума, Чина? Забыла о том, как они хотели тебя убить?

– Нет, не забыла, но...

– Что «но»? И что мне в таком случае делать? Уж не хочешь ли ты сказать, что мне никуда не придется ехать? Господи помилуй, надеюсь, что это не так! И разве ты не понимаешь, что я не намерен позволять этим твоим кузенам воспитывать Брэндона и Филиппу? Если кто-то и ответствен за их благополучие, так только я. Кроме того, я собираюсь породниться с ними! – Этан грубо тряхнул ее за плечи. – Что заставило тебя думать, что я позволю тебе вернуться в Англию без меня? Может быть, мы и решим когда-нибудь отправиться туда, но только после того, как вместе обсудим этот вопрос! Ты понимаешь меня, Чина? – Он снова хорошенько ее встряхнул. – И какого черта ты так смотришь на меня?

– О Этан! Ты действительно собираешься на мне жениться?

– А почему бы и нет? – произнес он. – Конечно, твоя мать подписала тот чертов клочок бумаги, но я хочу сделать тебя своей женой согласно установленным правилам – со всеми подобающими церемониями и обменом клятвами. Само собой, если буду уверен, что и ты желаешь того же! Ответь мне, Чина, согласна ли ты выйти за меня замуж?

– Кое-что ты должен мне еще объяснить, Этан Бладуил, – сказала она, избегая прямого ответа нашего вопрос. – Все это время я думала, что ты погиб. Да, погиб! И ты, наверное, и в самом деле побывал на том свете, потому что, вернувшись, не стал... Ты только целовал меня!

Этан тут же выпустил ее плечи, и она удивилась, увидев, что он смеется, – точно так же, как всякий раз, когда она говорила нелепость. Но сейчас в глазах его было и нечто такое, что не дало ей обидеться и лишь побудило ее сердце порывисто сжаться.

– Так ты считаешь, – прогремел он, собираясь, казалось, прожечь ее своим взглядом, – что я, выказывая уважение к твоему горю, вел себя как полнейший идиот?

Чина подняла глаза.

– Ты наверняка должен был знать, что твое возвращение значит для меня больше, чем все остальное на свете, – прошептала она.

Этан не понял, по чьей инициативе произошло все это, но только Чина оказалась вдруг в его объятиях, и он целовал ее в диком безумии.

– Терпение, радость моя! – пробормотал он, отстранив ее через некоторое время, и затем, заметив в зеленых глазах явное разочарование, нежно поцеловал ей руку.

– Уж не предпочитаете ли вы, чтобы мы имели с вами любовь здесь, в тилеровской библиотеке?

– Поверьте, сэр, – засмеялась Чина, – нам подойдет любое место.

Этан расхохотался и, слегка изумившись, поскольку не ожидал от нее такой горячности, вновь заключил ее в объятия.

– Рыжеволосая моя ведьмочка! – начал шептать он. – Маленькая чаровница! – Он снова засмеялся, но тут же умолк и, скользнув руками вниз, вмиг освободил ее от платья, словно его и не было. – Надо же такое придумать – вернуться в Англию без меня!

Он положил девушку на мягкую кушетку и начал ласкать ее жадными руками.

– Неужели, Чина, ты и вправду собиралась покинуть меня? – спросил он хрипло.

– Ты же знаешь, что я все равно не смогла бы этого сделать, – ответила она мягко и прижала его голову к своей. – О, Этан, я так счастлива, что ты вернулся! Я хочу...

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказал он, целуя ее.

Чина испытывала всевозрастающее нетерпение и, радуясь этому, отвечала с бесстыдной страстью на ищущие его поцелуи и прикосновения к ее телу таких нежных рук. Когда же и он сбросил одежду, Чине показалось, будто все исчезло вокруг, кроме его крепкого тела, бронзой отливавшего в свете лампы, и она застыла в каком-то томительном оцепенении.

Этан продолжал осыпать ее сладостными поцелуями, все более разжигая в ней ответное желание.

– Милая-милая Чина! – шептал он. – Подумать только, я едва не лишился тебя!

Он лег на нее, и возлюбленная его послушно раздвинула ножки. Обхватив руками его за шею, она вздыхала и всхлипывала, когда он вошел в нее и стал ее частью. И, пожираемая огнем страсти, двигалась в ритме с ним. Последнее же, завершающее свидетельство охватившего его экстаза и вовсе лишило ее чувства реальности, и она не помнила больше ни о чем, кроме всепоглощающей, беззаветной своей любви к нему.

Глава 26

Было позднее утро, когда Джулия, Тилер и их гости спустились вниз и увидели, что среди роз под пестрым навесом накрыт изысканный стол. Там же находились и Этан с Чинои, которая во взятом ею у хозяйки дома лимонно-желтом шелковом платье, отделанном ярко-зелеными лентами, выглядела свежей и необыкновенно красивой.

– О, Чина, это просто очаровательно! – сказала Джулия со вздохом, оглядывая ее со всех сторон. – Ты как будто нарочно припасла нам этот сюрприз!

– В каком-то смысле так оно и есть, – ответил за девушку Этан и весело рассмеялся. – Мы подумали, что ты не будешь возражать, если мы отнимем у тебя немного драгоценного времени, отпраздновав нашу помолвку. – Он обнял Чину за талию. – Дело в том, что мы собираемся пожениться, как только вернемся в Сингапур.

– Замечательно! – воскликнула Джулия, обнимая их обоих. – Я так рада!

– Мы тоже, – засмеялась Чина и встретилась глазами с Этаном. Вспыхнув под его взглядом, она поняла, что он хочет ее поцеловать, и подставила ему свои губы. Однако Тилер тут же сгреб ее в охапку и громко чмокнул в щечку.

Этан нахмурился, тот же только ухмыльнулся.

– Шафер имеет полное право поцеловать невесту, не правда ли?

Этан поднял брови.

– Шафер?

– Разумеется! Не думаешь ли ты, что я позволю кому-нибудь еще выполнить эту ответственную миссию, а? И посему я и слышать не желаю о вашем бракосочетании в Сингапуре. Свадебный обряд мы совершим прямо здесь или на борту твоего корабля, если ты так хочешь. Священник живет в нескольких милях отсюда и, я уверен, не откажется приехать сюда еще раз.

– Чудесная идея! – загорелась Джулия. – Чина, что ты скажешь на это?

– Звучит заманчиво, – ответила Чина, подумав немного. – Я согласна, если, конечно, у Этана не будет возражений.

– А почему я должен возражать? – произнес Этан, многозначительно улыбаясь. – Нам не придется в таком случае ждать еще одну ночь!

Собрав гостей, Тилер предложил тост за здоровье молодой пары. По предложению Джулии Чина согласилась играть роль хозяйки на наскоро подготовленным торжественном завтраке. Этан отошел в тень ближайшего дерева и стал наблюдать, как его нареченная угощает чаем и весело беседует с теми, кто подходил к ней, чтобы поздравить ее. Хотя он и испытывал благодарность к Тилеру и Джулии, через некоторое время его стало раздражать это нараставшее всеобщее веселье, когда Чина становилась объектом слишком безудержных и, по его мнению, слишком уж откровенных комплиментов со стороны наиболее беспутных друзей Тилера.

Да и позже, когда он решил вдруг, что может побыть с ней немного наедине, ее попросили оделить традиционными свадебными подарками детей тилеровских слуг, после чего она повела Брэндона и Филиппу в сторону, чтобы поговорить с ними. Этому, конечно, Этан и не думал препятствовать. Сердце его сжималось, когда он смотрел, как они направлялись к дальней скамье в саду. Они уселись там, три рыжие головки склонились одна к другой.

Брэндон мужественно принял известие о смерти своей матери. Филиппа, поплакав немного на руках Чины, вскоре вновь улыбалась, наблюдая милые игры своего котенка с мячом, который Джулия отыскала где-то в захламленных недрах тилеровского особняка.

В три часа в саду началось официальное чаепитие с торжественными тостами и приветственными речами. День уже подходил к концу, когда последние гости отбыли в экипажах в Джакарту и отплыли по домам на своих яликах.

– О! – воскликнула Джулия, без сил падая в кресло на веранде. – Я уже не надеялась, что это когда-нибудь случится!.. Брэндон, будь так добр, попроси Нахдула приготовить какое-нибудь прохладительное питье. И спроси его заодно, как там Джем, спит ли она еще? Хотя просто не представляю себе, как это можно спать, когда в доме такой шум!

– А мы с тобой, моя любовь, – нежно прошептал Этан в ухо Чине, – пойдем прогуляемся по саду.

Улыбнувшись, Чина подала ему руку и тут увидела бегущего к ним Брэндона. Он размахивал завернутым в бадаянский шелк свертком, который нашел в колыбельке Джем, когда проверял, спит ли она. Не понимая причин волнения мальчика, взрослые обменялись недоуменными взглядами. Филиппа, сидя на коленях у Тилера, объяснила:

– Брэндон взял кусок шелка, когда мы убегали с «Мальхао». Он завернул в него свои вещи.

– Да-да, конечно, теперь я узнаю его, – сказала Чина. – Брэндон, ведь это тот сверток, что был у тебя на «Мальхао», не правда ли?

– Да. Просто ума не приложу, как он попал к Джем, – ответил мальчик, стараясь развязать многочисленные узлы, стягивавшие ткань. – Я думал, что он в кармане моей куртки. Может быть, кто-то из слуг вытащил его оттуда и положил в кровать Джем. Я совершенно забыл о нем!

Узлы не поддавались его маленьким пальчикам, и Этан вынужден был ему помочь. Тишину нарушали только вздохи Джулии. Когда же сверток был развязан, содержимое его оказалось у всех на виду.

– Господи! – прошептала Чина. – Ведь это же опалы моей матери!

– Как прекрасны они! – воскликнула Джулия. Никто не мог оспаривать тот факт, что перед ними лежали поистине царские сокровища. Около дюжины голубых, зеленых и молочно-белых опалов, разнящихся друг от друга и формой своей, и размерами, были вправлены в белое золото и вместе с многочисленными мелкими бриллиантами составляли замечательной красоты ожерелье. Но самым прекрасным был черный опал, который сверкал и искрился в руке Этана, напоминая Чине радужное крыло тропической бабочки.

– Это самоцветы из Нового Южного Уэльса, – произнесла наконец Чина с благоговением. – Мой дедушка сам добыл эти опалы много лет назад, и мать привезла их с собой на Бадаян как часть своего приданого. Рэйс заказал для некоторых камней оправу, но мать все время жаловалась, что ей некуда тут выходить с ними, и поэтому большинство их так и оставалось лежать в шкатулках. – С нахмуренным лицом она повернулась к Брэндону: – Ради всего святого, скажи, где ты их взял?

– Я не крал эти камни, Чина, поверь, – ответил мальчик. – Я только заимствовал их.

Брови Чины удивленно поднялись.

– Заимствовал? Но зачем?

– Я собирался отдать их Ванг Тоху. Но не навсегда, а в залог.

– В залог? – переспросил в замешательстве Этан. Брэндон кивнул.

– Да, именно в залог. – Он торжественно посмотрел на Чину. – Я слышал, как мама и Дэймон говорили о том, что если отдать их в залог, то у них будет время дождаться новых коконов. Они не упоминали о Ванг Тохе, и я подумал, что они просто не знают, что все дело в нем. А я знал, потому что во время праздника капитан Этан сказал, что это Ванг Тох во всем виноват... Помните, тогда, на веранде?

Этан, перебирая между тем сверкающие камни, кивнул утвердительно.

– И ты решил сам отвезти опалы Ванг Тоху? Чтобы дать нам время оплатить долги? – спросила Чина.

– Мама всегда говорила, что не любит носить их и что лучше бы ей не иметь их вовсе, – сказал торопливо Брэндон. – Я был уверен, что она не станет о них жалеть. У Ванг Тоха они бы полежали совсем недолго, а потом он их отдал бы обратно, не правда ли? После того, как мы вернули бы ему деньги?

Чина беспомощно посмотрела на Этана поверх головы мальчика. Этан снова завернул самоцветы в шелковую ткань и спрятал их в карман.

– Я думаю, что мы поговорим об этом позже, когда у нас будет время, Брэндон, – произнес он. – Если ты собираешься стать предпринимателем, как твой отец, то должен знать кое-что о займах, залогах и гарантиях. Брэндон опустил голову.

– Я что, сделал что-нибудь не то?

– Нет, – проговорил Этан сурово. – Во всяком случае, не нарочно.

– Подумай сам, – обратилась Джулия к мальчику, – если бы ты не взял их с собой, они бы пропали под обломками дома.

Брэндон с просиявшим лицом начал дергать Этана за рукав.

– Так у нас теперь хватит денег, чтобы восстановить плантацию, правда, Этан?

– Боюсь, что не хватит, – честно признался тот. – И к тому же эти драгоценности принадлежат теперь Чине. Ей решать, что с ними делать.

Чина глубоко вздохнула.

– Давай обсудим этот вопрос вечером, ладно, Брэндон? До тех же пор пока мы не решим, как распорядиться самоцветами, пусть они побудут у Этана. Ты согласен со мной?

Брэндон, облегченно кивнув, спросил, можно ли ему взять пирожных, оставшихся после чая.

– Конечно, парень, – ответил ему Тилер, поднимаясь с Филиппой на руках. – Посмотрим, сможем ли мы найти их.

Вспомнив, что Джем скоро проснется, Джулия поспешила за ними в дом, так что Этан и Чина остались наконец на тенистой террасе одни. Оба молчали. Когда же Чина встала и подошла к перилам, Этан, не последовав за ней, встал, прислонившись плечом к стене, наблюдая за ней со спины.

– Он просто старался нам помочь, – произнес он немного погодя и увидел, как ее руки словно вцепились в перила. – И думал, что поступает правильно.

– Я знаю.

Чина слегка повернула голову, и он увидел ее тонкий профиль.

– Как будто и несправедливо его наказывать, не так ли? – промолвила она. – Наверное, я сделала бы то же самое в его возрасте.

– Не сомневаюсь, – сухо заметил он.

– Неужели ты не понимаешь, что все это значит, Этан? – воскликнула она. – Мы не можем просто так оставить плантацию, даже не попытавшись восстановить ее! Это же наследство Брэндона!

– Мы ее и не оставим, – пообещал Этан, подходя к ней. – Когда-нибудь мы, без сомнения, восстановим ее. Но сейчас нам надо думать о других вещах.

– О каких же? – нахмурилась она.

Он начал теребить пальцами локон, выбившийся из ее шиньона, потом поглаживать ее шею.

– О нашей свадьбе прежде всего, или ты уже забыла?

– Нет, я не забыла, – сказала она и обняла его за талию. – Ведь «Звезда Коулуна» все еще в Джакарте, не правда ли?

Глаза Этана сверкали.

– Да. Так ты хочешь, как предложил Тилер, провести свадебную церемонию на корабле?

Чина, кивнув, одарила его многообещающим взглядом.

– Не вижу причин, почему мы должны ждать возвращения в Сингапур.

– Однако ты нетерпеливая крошка! – проговорил Этан со смехом. – Что у тебя на уме, маленькая колдунья?

– Ну уж, сэр, – заметила Чина, прижимаясь к нему ближе, – разве это непонятно? Сколько часов пройдет, прежде чем сюда заявится священник! Жаль терять драгоценное время на ожидание! Может быть, мы сами отправимся в Джакарту и сделаем там все, что требуется для церемонии? – Она посмотрела на него лукаво. – Как тебе нравится такой вариант?

– Я не против, – ответил Этан, восхищаясь ее предприимчивостью, и, запрокинув ей голову, начал целовать ее в безумном упоении.

Паруса громко хлопали на ветру. «Звезда Коулуна» как бы играючи повиновалась рулю и, сделав поворот, взяла курс на Сингапур. Заходящее солнце окрашивало небо на западе в красные и розовые тона. Этан приказал поставить брам-стеньгу и подтянуть главный парус, а затем, оставив ухмылявшегося помощника управлять кораблем, взял за руку свою жену и спустился с ней вниз.

Нэппи Кварлз побывал в капитанской каюте незадолго до их прихода. На столе лежала чистая скатерть, в стеклянном сосуде с водой стояли свежие орхидеи и жасмин, придававшие простой обстановке праздничный вид. Ставни на окнах были закрыты, свечи зажжены. В ведерке охлаждалась бутылка вина. Разложенные по тарелкам изысканные закуски словно только и ждали, когда их отведают.

– Ты не голодна? – спросил Этан, закрывая за собой дверь.

– Как можно думать о еде после всего, что мы съели сегодня? – ответила Чина со смехом и, упав в кресло, скинула с ног туфли. Какая замечательная получилась церемония, не правда ли?

Брэндон нес обручальные кольца, а Филиппа – корзину с цветами. Джулия и Тилер были свидетелями. За порядком проведения церемонии приглядывал сияющий Нэппи. Этан и Чина обменялись клятвами на главной палубе «Звезды Коулуна», которая в то время стояла на якоре в порту Джакарты. Теперь же они плыли в Сингапур, и Чина подумала с тоской, что пройдет, наверное, немало времени, прежде чем они снова увидят семейство Крю.

– Что с тобой, любовь моя? – произнес заботливо Этан, заметив пробежавшую по ее лицу тень.

– Я думаю, правильно ли мы поступили, оставив Джем с ними? – проговорила задумчиво Чина и, подойдя к столу, потрогала нежные лепестки розовой с желтым орхидеи, которая перевесилась через край вазы. – Мне все кажется, что нам следовало бы взять ее с собой.

– Ты слишком много думаешь, дорогая, – заметил мягко Этан. – Все время беспокоишься, терзаешься – в общем, истязаешь себя. На Яве достаточно много китайцев, и Тилер обещал, что не станет скрывать от Джем ее происхождение и что когда она вырастет, то сама, без всякой подсказки, выберет, в каком из двух миров ей жить.

– Но мы обязательно будем ее навещать, не правда ли? – молвила Чина. – Мне бы не хотелось, чтобы она думала, будто я ее бросила.

– Что ты городишь! – сказал Этан. – Как только мы поймем, что устали от английских зим и от всех этих условностей английского образа жизни, так сразу же поднимем якорь и отправимся на Восток.

Хотя капитан Бладуил и говорил в полушутливой манере, сам он считал, что сделать это будет вовсе не так просто, поскольку им придется, судя по всему, довольствоваться весьма скудными средствами к существованию. Подобного рода мысли имели свое основание, ибо Этан твердо решил, что они ни при каких обстоятельствах не станут закладывать опалы Уорриков, чтобы потратить полученные таким образом деньги на еду или одежду.

«Все в руках Всевышнего!» – сказал бы в таком случае Раджид Али. Сердце Этана потеплело при воспоминании о верном друге, по которому он так тосковал. Но тут его взгляд упал на милое лицо своей жены, и он улыбнулся, подумав о том, что для него теперь навсегда покончено с прежней, такой привычной жизнью и что впереди его ждет нечто совершенно новое и прекрасное.

– Так ты уверена, что не хочешь есть? – снова спросил он Чину с ухмылкой, увидев, что она приподняла крышку одного из блюд. И когда она отрицательно покачала головой, заметил: – Ну и чудесно, поскольку, как мне кажется, на еду у нас уже не осталось времени.

Он подошел к ней и провел жадными руками по ее талии. Чина послушно повернулась к нему и подставила свое лицо, и Этан, засмеявшись, поцеловал ее.

– Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, миссис Бладуил, что в тебе нет ни капли скромности?

– Разумеется, капитан! – ответила Чина с дерзкой усмешкой. – Не желаете ли еще разок убедиться, насколько лишена я скромности?

Она начала поглаживать пальцами его волосы, потом пригнула ниже его голову, и губы их встретились в нежном поцелуе, который показался Этану, уже соскучившемуся по ее губам, слаще нектара.

Он коснулся застежки ее платья, расстегнул бесчисленные пуговицы, и вот наконец шуршащая ткань соскользнула на пол. За ней последовали и все прочие предметы ее туалета – одни за другим, словно в каком-то ритмичном танце. А затем на чистых, надушенных простынях она отдалась мужчине, которого любила и который вызывал в ней восторг, доводил ее до экстаза и заставлял забыть обо всем на свете.

– Любовь моя! – хрипло шептал Этан точно так же, как когда-то на тонущем китайском корабле, когда он с болью и отчаянием думал о том, что, может быть, больше никогда уже не увидит ее. – Любовь моя, моя жизнь...

Его руки творили чудодейство. Ее волосы – море пламенных кудрей, – разметались по подушке.

Чина горела страстью и желанием, в ее зеленых глазах сверкали огоньки. Она прижималась к нему и шептала его имя.

И любовь несла их на своих крыльях к наивысшему блаженству.

А позже – гораздо позже, когда свечи уже почти догорели, – они лежали, обнявшись, и шептали друг другу ласковые слова, и смеялись, а потом снова любили друг друга.

Когда они, откупорив бутылку, пили вино, глаза их встретились над краями стаканов. Глядя на нее, Этан наслаждался переполнявшим его чувством умиротворения. Он даже не представлял себе, что мужской голод мог быть удовлетворен так полно самим присутствием любимой женщины. Он смотрел на Чину, и привычное поскрипывание мачт и шорох волн за бортом казались ему божественным песнопением в честь любви. Все, что он желал в жизни, сконцентрировалось здесь и теперь.

Этан усмехнулся, видя, как утомленно склонилась ее голова, и, взяв осторожно из ее рук стакан, стянул шелковый халат с ее плеч. Потом, задув свечи – одну за другой, поднял ее на руки и положил на кровать, на которую сквозь ставни полосами пробивался лунный свет. Откинув с ее лица тяжелые локоны, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и этот невинный вроде бы знак внимания снова возбудил в нем желание.

– Не думаю, что когда-нибудь насыщусь тобой, миссис Бладуил, – проговорил он с хрипотцой. Его рука скользнула по ее бедру, и он повернул ее к себе так, что их обнаженные тела соединились.

– Вот уж не представляла себе, за какого эгоистичного и нахального человека я выйду замуж...

– А знала бы, так дважды бы подумала, прежде чем принимать его предложение? – произнес Этан, уже погружаясь в нее.

– Нет, не подумала бы, я... – Но она не успела закончить фразу, поскольку он принялся ее целовать, и они вновь потеряли в приливе страсти всякое представление о реальности.

Через какое-то время, когда ночь уже подходила к концу, Этан проснулся от едва уловимого ощущения, что что-то изменилось в движении корабля. Он откинул одеяло, чтобы встать с постели, но его остановила пара нежных рук, обхвативших его за шею.

– Что случилось? – спросила Чина сонно. – Куда ты?

– На палубу. Фрэзер почему-то опустил паруса, и я хочу знать, в чем дело. Еще слишком рано, чтобы выправлять курс. – Он натянул штаны и наклонился, чтобы ее поцеловать, но Чина уже сидела на кровати: кошмары последних нескольких недель, без сомнения, не были ею забыты.

– Я иду с тобой, – заявила она решительно и спрыгнула на пол.

– Как хочешь, – сказал Этан. Было еще слишком темно, чтобы видеть его лицо, но у Чины закралось подозрение, что он улыбается. – Только накинь на себя что-нибудь: я не желаю, чтобы моя жена разгуливала по палубе в чем мать родила.

Он не стал ее дожидаться. У нее между тем ушло довольно много времени на то, чтобы зажечь свет и облачиться в смятую и разбросанную по каюте одежду. Будучи слишком взволнована, чтобы возиться с кринолинами, она подобрала руками свои длинные юбки и поспешила по коридору, стараясь не шуметь возле двери, за которой спали Брэндон и Филиппа.

На палубе царила приятная прохлада, хотя своими босыми ногами она чувствовала тепло досок, не успевших за ночь окончательно остыть. Сперва ей показалось, что она не видит в темноте ничего, потому что луна уже зашла. Когда же ее глаза привыкли к тусклому свету звезд, она разглядела, что совсем рядом с бортом «Звезды Коулуна» маячили знакомые контуры другого корабля – «Авроры Д.». И ощутила испуг.

Господи помилуй, что занесло Горацио Крила в Яванское море?

И тут Чина вспомнила, что Дэймон послал его в Тимор, чтобы тот подал португальскому губернатору официальное заявление относительно захвата пиратами шхуны «Мальхао».

Возможно, капитан Крил уже слышал в Тиморе о бадаянской катастрофе. Сейчас же он возвращался домой и, встретив по пути неторопливо плывшую «Звезду Коулуна», остановился, чтобы узнать новости.

В своих предположениях Чина была права только частично. Капитан Крил покончил со всеми делами в Тиморе еще несколько дней назад и уже успел побывать в Сингапуре, оттуда намеревался отбыть на Бадаян. И там-то, а вовсе не в Тиморе, ему стало известно о трагической гибели Дэймона и Мальвины Уоррик и о разрушении плантации «Царево колесо». Узнав, что оставшиеся в живых другие представители Уорриков были доставлены в Джакарту, он поднял паруса вместе с приливом и взял курс на Яву, прихватив с собой пассажира, который страстно умолял капитана доставить его к Уоррикам.

Услышав позади легкую поступь своей жены, Этан прервал беседу с молодым офицером, который тут же исчез в темноте.

– Этан, что случилось? – спросила встревожено Чина. – И что это делает капитан Крил? Он что, уже уходит?

«Аврора Д.» в это время делала разворот вправо. При свете звезд ее еще не свернутые паруса казались серыми.

– Нет, он просто хочет отойти на некоторое расстояние, поскольку решил не беспокоить нас более до утра.

– Почему? Что он сказал тебе?

– Да ничего. Просто узнал, что ты с детьми находишься здесь и все в полном порядке, и пообещал любезно больше не тревожить нас. Мы встретимся с ним ровно в восемь. Кстати, с ним прибудет сюда и некий джентльмен, желающий повидаться с тобой.

– Какой джентльмен? Кто бы это мог быть? Этан, ты что-то скрываешь? Клянусь, что ты...

– Самый невыносимый тип, которого ты когда-либо встречала? – Его глаза сверкали дьявольским блеском, когда он повернул к ней свое лицо.

Чина не могла удержаться от улыбки.

– Я вовсе не это хотела сказать, хотя ты и прав, дав такую оценку себе. А теперь будь добр объяснить мне, что здесь происходит?

Этан отвернулся от перил и, не обращая внимания на стоявшего неподалеку вахтенного, крепко прижал ее к себе. А потом засмеялся таким смехом, которого Чина от него никогда не слышала: открытым и беззаботным, – и она невольно сама засмеялась.

– Это Роланд Биггс, Чина, – произнес наконец Этан, став вдруг серьезным. – Он находится на борту «Авроры Д.» и жаждет встретиться с нами.

Чина сначала никак не могла понять, о ком это он говорит. Когда же мысли ее прояснились, она спросила:

– Роланд Биггс? Неужели это поверенный в делах моего дядюшки Эсмунда? Но как он оказался здесь? И зачем я ему понадобилась?

Она увидела, как в темноте блеснули белые зубы Этана, поглаживавшего ее щеку.

– Да, это он, собственной персоной. Ты стала, как можно судить о том, миссис Бладуил, наследницей.

– Наследницей?

– Вот именно. По словам Горацио, ты унаследовала все бродхерстское имение, а вместе с ним и линвилловское состояние.

– Я не могу поверить в такое!

– И все же это так, любовь моя. Мистер Биггс успел прочесать вдоль и поперек всю Азию в поисках тебя.

– Этого не может быть! – упорствовала Чина. – А как же Фрэдди? Он ни за что не отдаст Бродхерст мне!

– Твоего кузена уже нет в живых, Чина. Горацио сказал, что с ним произошел несчастный случай в Баттерси.

Глаза Чины расширились.

– В Баттерси? Но что делал он там, в этом предместье Лондона? Вроде бы это вовсе не то место, куда он любил захаживать!

– Кто его знает, как он там оказался, – проговорил Этан с напускным спокойствием, не желая делиться с ней своими мыслями. Между тем он был уверен, что на лорда Фрэдди напали шастающие вечно по улицам Баттерси бандиты, не питающие никакого почтения к особам, именующим себя джентльменами. Зная Фрэдди, капитан Бладуил с полным на то основанием предполагал, что тот сам искал с какой-то целью встречи с ними, не думая о том, чем все это может обернуться для него.

В притонах Баттерси, насколько было известно Бладуилу, всегда можно найти моряков, которые нередко нанимаются на плывущие на Восток корабли и с радостью возьмутся за любое темное, преступное дело, если только им хорошо заплатят. А так как Этан никогда не забывал о том, что Фрэдди Линвилл хотел избавиться от своей наивной молодой кузины, то, естественно, подозревал, что этот тип решил предпринять еще одну попытку покончить с ней...

Сдерживая охватившее его чувство гнева, он напомнил себе, что двое из тех, что строили козни противны, – Ванг Тох Чен Арн, мандарин Квантуна, и лорд Фрэдди Линвилл, девятый граф Линвилл, – уже на том свете. Из всех этих монстров оставалась только Кэсси, которую предстояло еще убрать с пути, чтобы положить конец коварным интригам, угрожающим их с Чиной счастью.

«Надо будет заняться ею в свое время», – мрачно подумал Этан, не зная, что Кэсси Линвилл несколько недель тому назад отправилась в некое заведение в восьмидесяти милях к северу от Лондона, поскольку, потрясенная насильственной смертью своего брата, тронулась в уме, и без тогане слишком крепком.

Отбросив вон неприятные мысли, Этан посмотрел на свою молодую жену и обнял ее.

– Надеюсь, тот факт, что ты стала богатой наследницей, не заставит тебя пожалеть о своем решении выйти замуж за какого-то тайно торговавшего с Китаем купца, миссис Бладуил? – спросил он.

– Надо подумать, – ответила Чина, придавая своему лицу серьезное выражение. – Давай подождем с ответом, пока мы не вернемся в Кент и я не познакомлюсь с живущими по соседству лордами. Может быть, я и найду среди них кого-нибудь по своему вкусу.

– Такой возможности я не отрицаю, – произнес мрачно Этан. – Но у меня есть предчувствие, что у тебя не останется времени на поиски.

Их губы слились в страстном поцелуе, и Чине показалось, будто весь мир уплыл куда-то вдаль. Исчезли и огромный темный океан, и светлеющее на горизонте небо. Все, абсолютно все перестало существовать для нее, кроме мужчины, который держал ее в объятиях и чей нежный поцелуй был самой любовью – жгучей, глубокой, нескончаемой.