Глава XXXV

«Бомбейский замок» продолжал свой путь до Кантона. Там он взял новый груз и пассажиров и двинулся в обратный рейс вместе с пятнадцатью ост-индскими судами и еще несколькими местными. Все были нагружены богатствами Востока и спешили излить их в объятия родины. Целые миллионы плыли по волнам. Искусству капитанов купеческих судов доверили благополучное доставление богатств на место; их мужеству было поручено охранять имущество от неприятеля, который давно подстерегал флотилию. Благодаря необыкновенной неосмотрительности, не прислали ни одного военного корабля для охраны собственности, имевшей такую громадную ценность.

Итак, флотилия ост-индской компании вошла в Малаккский пролив и двигалась развернутой линией под свежим ветром и по спокойным волнам.

Гамаки убрали, палубы вымыли. Целые стаи тунцов проносились мимо судов, и моряки ловко ловили их, немедленно разрезали и бросали на сковороды для завтрака. Но вскоре им пришлось подумать о другой рыбе на жаркое, потому что одно из судов, «Королевский Джордж», дало сигнал, что на юго-западе показались четыре чужих судна.

— Пушка, сэр! — заметил Ньютон, бывший в это время вахтенным офицером. — Флаги подняты; это не наши флаги.

Четыре судна из флотилии получили приказание выйти вперед и осмотреть чужие суда.

Прошло полчаса, и в течение этого времени с каждой главной мачты (грот-мачты) трубы были направлены вдаль. Сам Драулок, хотя и не особенно любивший лазать — вероятно, потому, что в течение долгой карьеры ему пришлось достаточно потрудиться в этом направлении, — очутился на грот-стенге. Сомнения, подозрения, предположения, утверждения так и раздавались кругом, пока все это не рассеяли телеграфные знаки с разведочных судов, заявивших:

— Французская эскадра, состоящая из одного линейного боевого судна, трех фрегатов и брига.

Действительно, это была хорошо известная эскадра адмирала Линуа, которая бороздила Индийский океан с быстротой и аппетитом акулы. Силы ее составляли: «Маrengo» — восьмиорудийное судно; «Belle Poule» — знаменитый сорокаорудийный фрегат, «Semillante» — в тридцать шесть пушек, «Berceau» — корвет с двадцатью двумя и бриг с шестнадцатью орудиями. Они шли из Батавии именно для того, чтобы перехватить ост-индский флот, так как узнали, что он идет без конвоя; французы предвидели победу без сопротивления.

— На командорском судне сигнал «сомкнуться», — сказал Матьюс, первый помощник, обращаясь к капитану Драулоку.

— Прекрасно; наблюдайте; отвечаю вам, что командор собирается биться. Мы не отдадим без борьбы миллионы этим французским мошенникам.

— Надеюсь, нет. Вот, сэр, что я вижу, — продолжал Матьюс и снова перечислил сигналы капитану, стоявшему с сигнальной книжкой в руках.

Когда вывесили сигнал «сомкнуться в боевую линию», флотилия огласила воздух криком. Ост-индские суда были теперь достаточно близко друг от друга и могли слышать крики, и уверенность товарищей поднимала мужество каждого английского моряка.

— Если бы все матросы у нас были англичанами, вместо этих ласкаров и китайцев, которые кажутся такими бесстрастными, — заметил Ньютон, обращаясь к Матьюсу, — я думаю, мы показали бы врагу, как играют в игрушки.

Французская эскадра вдруг сделала поворот и пошла прямо на ост-индские суда. Английская флотилия готовилась к началу военных действий; пришлось освободить место на загроможденных палубах, и поэтому многие домашние птицы и свиньи претерпели изменение судьбы и очутились в водяной могиле. К счастью, на судне не было пассажиров. Направляющиеся в Европу китайские суда не бывают сильно переполнены в этом отношении, если только не хотят поразить столицы уродствами вроде «морской девушки» или «сиамских близнецов» (недавно разделенных Литтон-Бульвером, который достаточно хорошо показал, что единство между братьями, которое считается благословением, напротив, бремя).

В самое короткое время все было готово, и индийская флотилия продолжала двигаться легким ходом, не стремясь к столкновению, но и не избегая его.

С наступлением вечера французская эскадра стала против ветра; поведение врага заставило ее быть осторожной. Французский адмирал нашел нужным удостовериться при ярком солнечном свете, не составляют ли поенные суда части английской флотилии; все суда вели себя слишком спокойно и решительно, и это вполне оправдывало его подозрения.

Теперь англичанам следовало решить, должны ли их суда воспользоваться темнотой ночи и попробовать спастись бегством, или ждать того, что принесет следующий день.

Силы французов были значительны и сосредоточены; ост-индские «купцы», напротив, были слабы: на каждом судне насчитывалось не более шестидесяти английских моряков, на китайских не имелось ни одного англичанина; немногие, еще находившиеся на них, перешли волонтерами на суда ост-индской компании. При этом командор Денс выказал рассудительность и мужество. По его мнению, во время попытки скрыться флотилия неизбежно разбилась бы на части, и многие суда были бы окружены французской эскадрой, а захваченные поодиночке, они, конечно, превратились бы в добычу врага.

Того же мнения держались все капитаны ост-индских судов, которые успели вечером снестись между собой, и во всех жило решение, согласное принципу: «Держаться вместе и биться до последней минуты».

Флотилия легла в дрейф на ночь с зажженными огнями; матросы крепко спали. Китайцы и ласкары расположились группами и толковали о том, как им страшно ждать приближавшегося сражения, на которое люди могли идти ради национального чувства или охраны частного имущества, а ни то, ни другое нисколько не занимало их.

Наступило утро; французскую эскадру увидели милях в трех от английской флотилии, с подветренной стороны. Адмирал Линуа думал, что если бы вереница судов состояла из купеческих бригов и шхун, она постаралась бы ускользнуть, а потому в течение ночи поставил свои суда так, чтобы они были готовы к нападению на добычу. Заметив теперь, что английские суда не постарались увеличить расстояние между собой и французами, Линуа был неприятно поражен.

Французский трехцветный флаг едва успел спуститься, как флаги союзного королевства стали развеваться, как бы бросая вызов врагу. И чтобы еще больше встревожить адмирала Линуа, три «купца», имевшие особенно воинственный вид, выкинули красные флаги, остальные подняли синие.

Эта хитрость заставила французского адмирала предположить, что первые три судна были военными кораблями и провожали флотилию.

Французская эскадра не подходила, и купеческая флотилия продолжала идти под уменьшенными парусами; французский адмирал двинул свою эскадру, стараясь отрезать от остальных местные суда, которые помещались с наветренной стороны, и так как британские суда отняли у них ветер, теперь отстали.

Британскому командору предстояло действовать решительно и твердо. Командовавший «Королевским Джорджем» капитан Тиммонс, смелости которого не мог превзойти никто в морской службе, подошел к командорскому судну так близко, чтобы можно было переговариваться, и посоветовал, вытянув суда в линию, начать перестрелку с врагом. Поступили согласно его храброму совету. «Королевский Джордж» первый начал битву, за ним другие суда. И они держались так близко друг от друга, что их ядра нередко перелетали над самыми мачтами судов, державшихся впереди.

Через четверть часа можно было наблюдать необыкновенную картину: купеческая флотилия перестреливалась с самой прекрасно снаряженной и высокодисциплинированной эскадрой, которая когда-либо отходила от берегов Франции.

А не прошло и часу, как открылось еще более необычайное зрелище: это эскадра спасалась бегством от купеческих судов, и в ответ на сигнал «начать общее преследование» раздались крики, полные энтузиазма.

Вполне вероятно, что адмирал Линуа мог принять несколько британских судов за военные корабли, но после начала военных действий он, конечно, понял свою ошибку. Дело в том, что его испугало их мужество и решительное поведение, и он бежал не от пушек, а от людей.

Я не помню примера большего героизма со стороны британских моряков и в полном восторге, что Ньютон Форстер участвовал в этом столкновении. В противном случае я, конечно, не вставил бы этого события в мою книгу.

Глава XXXVI

Китайские местные суда догнали остальную флотилию, не встретив никаких дальнейших опасностей; командор и командиры различных судов флотилии получили в Англии похвалы со стороны своих соотечественников, на которые им давало полное право их поведение.

Когда «Бомбейский замок» вошел в бассейн доков ост-индской компании, Ньютон попросил позволения покинуть свое судно и без труда получил разрешение на это. Он немедленно направился в Гринвич с целью узнать, жив ли его отец, потому что со времени отплытия он не получал никаких писем, хотя сам пользовался каждым удобным случаем, чтобы написать. Впрочем, он и не ждал известий; он знал, что его отец слишком рассеян, чтобы послать ему письмо, а дядя слишком занят, чтобы терять часть своего времени на бесполезную корреспонденцию.

Какая тревожная дрожь пробегает по нашему телу, когда мы подходим к жилищу, в котором находится, или мы предполагаем, что находится, предмет наших забот, и мы не знаем, жив ли он. Как ускоряется биение нашего сердца! Как прерывается дыхание! Все это испытывал Ньютон Форстер, поднося руку к дверному засову. Он открыл дверь, и прежде всего его взгляд с восхищением обнаружил отца; старик сидел на высоком стуле и курил трубку в обществе двух ветеранов из богадельни, которые «бросили якорь» на большой сундук; между ними шла оживленная беседа, и они не заметили появления Ньютона. Молодой человек, распахнув дверь, стоял несколько мгновений на пороге и смотрел на маленькое общество.

Один из пенсионеров говорил:

— Может быть, да, а может быть, и нет, мистер Форстер, это сомнительно, но если он жив, вы его скоро увидите, вот помяните мое слово; как вы говорите, он хороший сын, а хороший сын, как только перескочит по эту сторону судна, сейчас же и поедет к дому отца. С помощью ваших очков я прочитал весь рассказ до последней строчки и просмотрел, кто убит, кто ранен. И я вижу, что в числе потерь во время этой схватки не было ни одного офицера. А дело было жаркое, что и говорить! Только подумать, что «мусье» показали пятки купеческим судам. Что-то думают теперь эти молодцы?

— Теперь, Билл? Да им теперь и думать-то нечего, разве только сбрить бороду султану и сделать из нее швабру для каюты королевской яхты и определить во флот его семьсот жен. Вот что мне непонятно, как он может держать в порядке такую большую флотилию жен?

— Знаю, как, — ответил второй инвалид, — потому что в бытность мою в Дарданеллах я спросил то же самое. У него есть рослый черный малый, «евнух» называется он, и он всегда стоит на часах у дверей. И держит мешок с опилками и большущий меч. И как только женщина выглянет из двери — хлоп! Ее голова летит в мешок.

— Отлично; так можно их держать как следует. Но вот что я говорил, мистер Форстер, попомните мое слово, не вешайте головы; хороший моряк, который помнит свой долг, никогда не просит отпуска, пока дело еще не сделано. Готов прозакладывать целый ярд косы, что мистер Ньютон…

— Здесь, милейший, — прервал инвалида Ньютон. — Милый отец!

Никлас поднялся со стула и обнял сына.

— Дорогой, мой дорогой мальчик! Почему ты не приехал раньше? Я так боялся, что тебя убили. Ну, я рад видеть тебя, Ньютон! Как понравилась тебе Вест-Индия?

— Ост-Индия, вы хотите сказать, мистер Форстер, — поправил его инвалид. — Ньютон, — прибавил он, вытерев обе стороны руки о свои синие панталоны и потом протянув ему пальцы, — дайте вашу лапу, мальчик; мне хочется пожать руку человека, который помог пристыдить врага; вас же не унизит, если вы причалите к старому моряку, исполнявшему свой долг, пока у него была булавка, на которой он держался.

— С большим удовольствием, друг мой, — ответил Ньютон и взял руку старика.

В то же время другой ветеран взял его свободную руку и, оглядев с головы до ног, заметил:

— Ну, если на вашем судне были все такие же молодцы, как вы, оно было чертовски хорошо наполнено; вот и все.

Ньютон засмеялся и обратился к отцу:

— Ну, как вам жилось, отец? Вы были вполне здоровы? Как вам здесь нравится?

— Ньютон, здесь мне живется гораздо лучше, чем в Бристоле.

— Он хочет сказать: в Ливерпуле, мистер Ньютон. Вот верхняя оснастка вашего добрейшего батюшки малость попорчена; его ящик с памятью, что твое решето. Ну, Билл, теперь пока мы с тобой тут лишние. Когда после плавания отец с сыном встречаются, им есть о чем поговорить без слушателей. До свидания, мистер Форстер, желаю вам никогда не остаться без сына, а ему — никогда не оставаться без судна.

Ньютон, в виде благодарности, улыбнулся внимательным старикам-пенсионерам, видя, как они брели из комнаты. Он остался с отцом наедине.

Рассказ Никласа был, по обыкновению, краток. Его положение нравилось ему, нравилось общество; он получал достаточное количество заказов и все время оставался здоров. Когда Ньютон затронул денежные дела (а это ему пришлось сделать очень скоро, так как он заметил, что сюртук и жилет его отца находились в состоянии полного разрушения), молодой человек узнал, что в первый год старик взял денег от банкира, чтобы купить себе платье, сложенное в ящик и не тронутое с того дня, в который его прислали. Никлас даже не примерил костюма

— Боже мой, ведь теперь я это вспоминаю! И я спрятал вещи где-то там, наверху. В это время я был сильно занят усовершенствованием дуплекса.

— А вы часто видали дядю, отец? — спросил его Ньютон.

— Твоего дядю? Ах, нет. Ведь я не знаю, где он живет, а потому ждал твоего возвращения. Мы завтра же отправимся к нему, а то, пожалуй, он сочтет, что я поступаю нехорошо. Нужно взглянуть, хорошо ли идут его часы; помнится, он сказал, что хорошо. Но расскажи мне,

Ньютон, о твоем плавании и о перестрелке с французскими судами.

Ньютон начал подробный рассказ и в это время, судя по ответам отца, понял, что его память сделалась еще хуже и что он стал еще рассеяннее прежнего. Ньютон решил на следующий же день повидаться с дядей; потом ему хотелось, ничего не говоря отцу, навести всевозможные справки о судьбе матери и сделать необходимые для этого объявления. Он уже давно намеревался вернуться к этой обязанности, но нужда и недостаток времени мешали ему взяться за ее выполнение.

На следующий день, рано утром, Ньютон и Никлас поехали в Лондон в гринвичском дилижансе; в свое время вышли из кареты и через несколько минут подошли к дому Джона Форстера.

— Как вы поживаете, мистер Скреттон? Дома ли мой дядя? — спросил Ньютон письмоводителя.

Скреттон тотчас же узнал молодого человека и любезно ответил ему, что мистер Форстер дома и, конечно, будет очень рад видеть его, так как в последнее время часто упоминал о нем.

Ньютона и его отца провели в кабинет. Там Ньютон увидел Джона совершенно в таком же положении, как в последнее свое свидание с ним; казалось, будто он даже не вставал со стула в течение всего времени томи— тельного плавания Ньютона.

— Племянник, — сказал Джон Форстер, не поднимаясь со стула, — я очень рад видеть вас. И тебя рад видать, брат Никлас, — прибавил старый юрист, взяв со стола часы и спрятав их в свой часовой карманчик. — Ну, племянник, мне было приятно получить такие хорошие сведения о вас. Я вчера видел мистера Бозенкуайта, и он сказал, что за хорошую службу вас произвели во вторые помощники.

— Я этого не знал, — ответил очень обрадованный таким известием Ньютон. — И я благодарю вас за сообщение, как благодарю и за многие другие поступки.

— Так и должно быть; помните, я сказал вам, что совсем неплохо найти дядюшку. Кстати, со времени нашей разлуки, племянник, у меня произошли перемены. Я нанял дом в Линкольн-Инне, и там у меня есть лишняя комната для вас, если хотите. Мы обедаем в шесть; браг Никлас, если ты можешь остаться, я буду очень рад видеть тебя у себя в доме. После обеда поздно ехать домой, но ты можешь переночевать с моим племянником.

— Если это не причинит вам беспокойства, сэр, я с удовольствием воспользуюсь вашим приглашением, — ответил Ньютон.

— Там ваше присутствие не причинит никакого неудобства, но тут вы очень мешаете мне, потому что в конторе я всегда очень занят. Итак, до свидания, мой мальчик, я буду дома к шести. Брат Никлас, ты не удостоил меня ответом.

— Ответом на что, брат Джон? — произнес Никлас, витавший в облаках.

— О, я расскажу вам обо всем, отец, — со смехом* проговорил Ньютон. — Пойдемте, теперь дядя очень занят.

Никлас поднялся с места, заметив:

— Брат Джон, ты, кажется, много читаешь?

— Да, брат.

— Сколько часов в день ты читаешь?

—  — Право, не могу сказать; это в значительной степени зависит от того, мешают мне или нет.

— Это очень вредно для твоего зрения, брат Джон.

" — Конечно, чтение не улучшает его, — нетерпеливо ответил адвокат.

— Пойдемте, отец; дядя очень занят, — сказал Ньютон, дотрагиваясь до плеча Никласа.

— Ну хорошо, до свидания, брат Джон. Мне нужно было что-то тебе сказать… Ах, да. Надеюсь, ты не сердился, что я раньше не известил тебя?

— Гм! Нисколько, уверяю тебя, брат Никлас. Итак, до свидания Ньютон, в шесть часов привезите его с собой, — сказал Джон Форстер.

И раньше, чем посетители успели выйти из комнаты, он снова взялся за чтение письма.

Ньютон очень удивился, узнав, что его дядя нанял целый дом; молодой человек спрашивал себя, не женился ли он. Проходя через канцелярию, он хотел задать вопрос об эгом Скреттону, но подавил в себе движение любопытства, чтобы не показалось, будто он желает вмешиваться в личные дела дяди.

Стоял февраль, поэтому стемнело раньше шести часов, и Ньютон не знал, что ему делать с отцом до времени обеда в Линкольн-Инне. Он вместе с ним вернулся в кафе, против которого гринвичский дилижанс выпустил их, занял столик, велел принести несколько бисквитов и стакан хереса, попросив отца сидеть и ждать его возвращения, а сам отправился купить себе «шестидесятиградусник» (секстант) и еще несколько принадлежностей для навигации, так как его жалованье позволяло ему позволить себе эту роскошь, ничего не заимствуя из суммы, щедро предоставленной ему дядей.

Исполнив это, он вернулся за отцом, который допил вино, съел печенье и сидел, подняв глаза к потолку; потом Ньютон нанял кэб, и отец с сыном поехали по направлению, указанному дядей.

Джон Форстер уже вернулся домой, и Ньютон с Никласом застали его в столовой. Старик разливал вино по графинам, подле него была Амбра. При виде девочки Ньютон очень удивился и, взяв ее руку, спросил, как ее зовут.

— Амбра. Папа говорит, что глупое имя. Правда, папа?

— Да, дорогая, говорю. Но мы сейчас сядем за стол, и ты должна пойти к миссис Смис, а потому до свидания.

Амбра поцеловала нагнувшегося к ней старого адвоката и, простившись с его гостями, вышла из комнаты.

— Брат Джон, — заметил Никлас, — я никак не думал, что ты женат.

— Гм! Я не женат, Никлас.

— Как же: у тебя есть дочь!

— Я не говорил, что она моя дочь. Но теперь мы пройдем наверх в гостиную, пока здесь будут накрывать на стол.

Скоро сказали, что обед готов. Кушанье подавалось простое, но вкусное; вино было превосходно. Когда принесли десерт, Джон Форстер встал из-за стола, вынул из стенного буфета две бутылки портвейна, поставил их на стол и, обращаясь к Ньютону, сказал:

— Племянник, у меня нет времени отхлебывать вино маленькими глотками, а мне необходимо его пить. Итак, мы наскоро выпьем, потому что у меня осталось всего десять минут. Я совсем не хочу, чтобы вы пили больше, чем вы можете, но я передам бутылку, все равно, нальете ли вы себе вина, или нет; дело в том, что там, в моей конторе, у меня деловое свидание, консультация. Передай бутылку дальше, брат, — сказал юрист, наливая себе и пододвигая графин к Никласу.

Мало привыкший к вину Никлас повиновался машинально и каждый стакан выпивал залпом, когда возвращавшаяся к нему бутылка пробуждала его от мечтаний и грез. Ньютон умел пить не хуже других, однако он не мог пить наравне с дядей, и графин несколько раз миновал его. Через десять минут Джон Форстер взял часы со стола, снова положил их в часовой карманчик и поднялся со стула. Взглянув на остаток вина, он, не извиняясь, ушел из дома, предоставив своим гостям развлекаться, как им угодно, и, если пожелают, то приказать подать себе чаю.

— Кажется, брат очень занят, Ньютон, — заметил Никлас. — А какое вино мы пили? Оно очень крепко; у меня кружится голова.

Через несколько мгновений голова Никласа упала па стол, и он крепко заснул.

Ньютон заметил, как сильно подействовало вино на отца, который, в общем, выпил стакан хереса в кафе перед обедом, да по крайней мере бутылку в течение обеда и во время десерта, а потому молодой человек решил дать старику выспаться.

Он затушил свечи и прошел наверх в гостиную, где сидел, читая книгу, пока часы не пробили двенадцать.

Согласно заведенному в доме порядку, слуги ушли спать, оставив в коридоре лампу на случай позднего возвращения их господина. Ньютон зажег свечу и пошел будить отца. Но все его усилия оказались тщетны. Вино произвело на старика такое воздействие, что он впал в полную летаргию. Ньютон заметил, что слуги убрали «се со стола и погасили камин. Осталось только отодвинуть стулья к краю комнаты, чтобы отец не споткнулся о них в том случае, если он проснется в темноте. Сделав это, Ньютон пошел к себе и лег.

Глава XXXVII

Было около двух часов ночи, когда Джон Форстер вернулся из своей конторы и вошел в дом, открыв входную дверь ключом. Замкнув ее, старик зажег свечу от лампы, которую сейчас же затушил, и уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, как вдруг из столовой до него донеслось храпение Никласа. Адвокат вошел туда и увидел брата, голова которого, по-прежнему, лежала на столе.

— Гм, — произнес юрист. — Брат Никлас! Брат Никлас!

Никлас не вполне отрезвел и ответил неясным бормотанием.

— Брат Никлас, ну же, Никлас! Поднимешься ты или так и будешь лежать здесь всю ночь?

— Они будут вычищены к завтрашнему дню и совсем в порядке, — во сне ответил Никлас.

— Гм, очевидно, больше в порядке, чем ты. Эй, брат! Никлас!

— Что, брат? — ответил Никлас, поднимая голову и неподвижно глядя на свечку. — Что случилось? В чем дело?

— Дело в том, что я хочу лечь сам и уложить тебя раньше, чем я уйду.

— Да, брат Джон, пожалуйста, если тебе угодно. А где моя постель? Мне казалось, что я спал.

— Гм! А я даже не сомневаюсь, что так и было, — ответил Джон, зажигая вторую свечу. — Пойдем, брат Никлас.

И они оба пошли по лестнице.

Дойдя до дверей своей собственной спальни, Джон Форстер остановился и спросил:

— Ты теперь совсем проснулся, брат Никлас? Как ты думаешь, могу ли я тебе доверить свечу?

— Надеюсь, — ответил Никлас. — Я вижу, что подсвечник серебряный, но полагаю, что я честен, брат Джон.

— Гм! Я спрашиваю, можно ли положиться, что ты ее загасишь?

— Да, думаю. Пожалуйста, скажи, где моя комната?

— Когда дойдешь до верха лестницы — первая дверь слева.

— Первая дверь?

— Да, первая с левой стороны. Ты понимаешь?

— Да, брат, понимаю, первая дверь слева.

— Хорошо; ну, спокойной ночи. — Спокойной ночи, брат.

И Никлас стал подниматься по лестнице, а Джон Форстер прошел к себе.

Никлас поднялся на верхнюю площадку, но в его голове было не вполне ясно, и он ошибся дверью, повернул направо, где жила старая домоправительница Джона, миссис Смис. Утренний свет пробивался в комнату, смешиваясь со светом свечи.

Старуха проснулась, вскочила.

— Как?.. — задыхаясь, произнесла она.

— Это… — прошептал Никлас и отступил на шаг.

— Да, да, это я, мой дорогой Никлас!

— Да, ист… не может быть! — повторял он, услыхав ласковое обращение.

— О, да. Это я, я, твоя несчастная жена, Никлас, которая просит у тебя прощения, — заливаясь слезами, ответила старуха.

— Моя дорогая, милая жена, — произнес старик. Они обнялись и долго плакали на плече друг у друга.

Предоставляем читателю воображать, какие объяснения происходили у Никласа с его поистине переродившейся женой, с Ньютоном, с его дядей, с Амброй, словом, со всеми домочадцами, а сами в это время расскажем о событиях, которые привели к такой удивительной развязке.