ГЛАВА XX

в которой наш герой попадает в кандалы

Размеры нашей повести не позволяют нам сообщить подробно обо всем, что происходило в течение двух недель, проведенных нашим героем у дона Ребьера. Дон относился к нему и Гаскойну, как к родным сыновьям. Дамы были не менее внимательны. Агнеса, естественно обнаруживала предпочтение или пристрастие к Джеку, и между ними возникло чувство, которое если и не было любовью, то было очень близко к ней; но оба они были еще слишком молоды, чтобы думать о браке, и хотя охотно гуляли и болтали, смеялись и шутили друг с другом, но всегда приходили вовремя домой обедать. При всем том молодой девушке казалось, что она предпочитает нашего героя даже своим братьям, а Джек находил, что это самая милая и очаровательная девушка, какую он когда-либо встречал. Прожив здесь две недели, наши мичманы простились с хозяевами и отправились на мулах, увешанных бубенчиками, в Палермо. Старая донна поцеловала их на прощанье, дон осыпал пожеланиями счастья, а у донны Агнесы дрожали губы, когда она прощалась с ними; когда же они уехали, она ушла в свою комнату плакать. Джек тоже был грустен — они оба не подозревали до прощальной минуты, как привязались друг к другу.

— Послушай, Изи, — сказал Гаскойн после довольно продолжительного молчания, — будь я на твоем месте, будь я любим такой очаровательной девушкой, я бы никогда не расстался с нею.

— Любим ею, Нэд! — возразил Джек. — С чего ты взял?

— Это очевидно, она только и жила в твоем присутствии. Всякий раз, как тебя не было, она не говорила ни слова и сидела грустная, как больная обезьяна; а лишь только ты появлялся, становилась лучезарной, как солнце, веселой и оживленной.

— Я думал, что влюбленные всегда грустны, — сказал Джек.

— Да, когда они в разлуке.

— Ну вот, я в разлуке с нею, и мне очень грустно, значит, по-твоему, я влюблен. Но разве можно быть влюбленным и не знать этого?

— Право, не знаю, Джек; сам я еще никогда не был влюблен, но видал многих. Моя очередь еще придет. Говорят, у всякого есть своя суженая, надо только ее найти. Я думаю, что ты нашел свою суженую, — голову дам на отсечение, что сейчас она плачет.

— Ты в самом деле так думаешь, Нэд? Едем назад — бедняжка Ангеса — едем назад; я чувствую, что люблю ее, и скажу ей это.

— Вздор! Теперь поздно! Надобыло раньше сказать, когда вы гуляли в саду.

— Да я тогда не знал. Ну, хорошо, если ты думаешь, что возвращаться нелепо, то я напишу ей из Палермо.

Поздно вечером наши авантюристы прибыли в Палермо. Они остановились в гостинице, и Гаскойн немедленно написал от имени обоих дону Ребьере, уведомляя его об их благополучном прибытии и выражая благодарность за его ласку; а Джек сочинил по-испански послание Агнесе, в котором клялся, что ни время, ни прилив, ни вода, ни воздух, ни небо, ни земля, ни старший лейтенант, ни разлука, ни даже сама смерть не помешают ему вернуться и жениться на ней при первом удобном случае, и умолял ее отказывать тысячам женихов, которые будут добиваться ее руки, так как он вернется непременно, — когда именно, он не сообщил.

Письма эти были вручены проводнику, который должен был вернуться с мулами. Он получил при этом щедрую награду; и так как наш герой наказывал ему беречь письмо, то итальянец естественно заключил, что письмо следует передать потихоньку; так он и сделал, улучив минутку, когда Агнеса гуляла в саду, думая о нашем герое. Агнеса убежала с письмом в беседку, прочла его раз двадцать, поцеловала его раз двадцать и, наконец, спрятала на своей груди. Письмо было написано на плохом испанском языке и достаточно нелепо по содержанию, но она нашла его восхитительным, поэтическим, классическим, сентиментальным, убедительным, красноречивым, неопровержимым и даже грамотным; так как если испанский язык нашего героя был плох, то хороший испанский язык не годился ему в подметки. Увы! Агнеса, очевидно, была бесхитростная девушка, если могла прийти в восторг от любовного письма мичмана. Она снова ушла в свою комнату плакать, но уже от избытка радости. Читатель, пожалуй, сочтет Агнесу дурочкою, но он должен принять в соображение климат и то обстоятельство, что ей было всего пятнадцать лет.

Дон Филипп и дон Мартин, извещенные доном Ребьеро, явились в гостиницу и приветствовали наших мичманов. Это были очень милые молодые люди восемнадцати и девятнадцати лет, состоявшие на военной службе. Джек пригласил их обедать, и вскоре они и наш герой стали неразлучны. Они приглашали его в театр, познакомили с местной знатью и так как Джек не жалел денег и был очень красивый малый, то его всюду принимали охотно; дамы нередко делали ему глазки, но Джек отделывался учтивостями, так как не мог забыть Агнесы.

В один прекрасный день фрегат его величества «Аврора» бросил якорь в Палермской гавани, и Джек и Гаскойн, бывшие на вечере у герцога Пентаро, встретились с капитаном «Авроры», который тоже оказался в числе приглашенных. Герцогиня познакомила их с капитаном Тартаром, который, видя их в штатском платье, решил, что это молодые богатые англичане, путешествующие ради собственного удовольствия, и был очень мил и любезен. Джеку так понравилась его любезность, что он просил капитана отобедать у него завтра; капитан принял приглашение, и они расстались, обменявшись рукопожатиями и выразив друг другу удовольствие по поводу приятного знакомства. Обед у Джека был роскошный и гостей довольно много. Сицилийцы вообще умеренны в отношении вина, но капитан Тартар любил выпить, и хотя остальная компания отправилась после обеда на вечер, но Джек из вежливости остался с капитаном. Гаскойн тоже остался, опасаясь, как бы Джек под влиянием вина не выдал их секрета.

Капитан был очень разговорчив. Узнав, что Джек единственный наследник Форест-Гилля, имения в 600 акров, он преисполнился к нему почтением и был очень рад такому хорошему обществу. Он спросил Джека, как он попал сюда? Джек отвечал, что он прибыл на корвете Е. В. «Гарпия». Гаскойн толкнул было Джека, но бесполезно, так как вино отуманило голову нашему герою.

— О, так вас перевез Уильсон; это мой старый приятель.

— И наш тоже, — отвечал Джек, — от чертовски добрый малый.

— Где же вы были с тех пор, как приехали? — спросил капитан Тартар.

— На «Гарпии», разумеется, — отвечал Джек, — я принадлежу к ее экипажу.

— К ее экипажу? В качестве кого, смею спросить? — сказал капитан Тартар гораздо менее любезным и почтительным тоном.

— В качестве мичмана, — ответил Джек, — так же как мистер Гаскойн.

— Вот как! Стало быть вы взяли отпуск?

— И не думали, — возразил Джек, — вот я вам расскажу, как все это вышло, старина.

— Я сейчас вернусь, — отвечал капитан Тартар, вставая, — я забыл отдать кое-какие распоряжения моему слуге.

Капитан вышел за дверь, кликнул вестового и отдал ему какие-то распоряжения. Тем временем Гаскойн, предвидя шторм, пытался предостеречь Джека, но тщетно. Когда капитан уселся на прежнее место, Джек рассказал ему о своих приключениях, прибавив, что спустя неделю он намерен вернуться к дону Ребьере и просить руку Агнесы.

— Ого! — воскликнул капитан Тартар, переводя дух от изумления и кусая губы.

— Тартар, вино подле вас, позвольте, я вам налью, — сказал Джек.

Капитан Тартар откинулся на спинку стула и со свистом выпустил воздух из своей груди.

— Не желаете, — сказал Джек очень вежливо, — в таком случае не поехать ли нам к маркизе?

Вестовой вошел в комнату, дотронулся до шляпы и многозначительно взглянул на капитана.

— Так значит, сэр, — крикнул капитан Тартар громовым голосом, вскакивая со стула, — вы беглый мичман, которого, будь он из моего экипажа, я повенчал бы не с донной Агнесой, а с дочерью пушкаря. Вы двое мичманов, франтящие в штатском платье в лучшем обществе Палермо, и у вас хватает бесстыдства приглашать на обед капитана первого ранга! Говорить мне «Тартар» и «дружище» — проклятые сорванцы! — продолжал капитан, кипя от бешенства и стуча кулаком по столу так что стаканы звенели.

— Позвольте мне заметить, сэр, — сказал Джек, у которого весь хмель соскочил при таком обороте дела, — что мы не на корабле и в штатском платье.

— В штатском платье, — ряженые мичмана, — вот именно: двое молодых плутов, без гроша в кармане, выдающие себя за богатых людей и удирающие в окно, чтобы не уплатить по счету.

— Вы называете меня плутом, сэр, — возразил Джек.

— Да, сэр, вы…

— В таком случае вы лжете, — воскликнул наш герой в бешенстве, — я джентльмен, сэр, и сожалею, что не могу сказать того же о вас.

От удивления и бешенства у капитана Тартара захватило дух. Он пытался говорить, но не мог, — только пыхтел, затем почти упал на стул и лишь мало-помалу оправился.

— Метьюс! Метьюс!

— Сэр, — отвечал вестовой, стоявший у двери.

— Где сержант?

— Здесь, сэр.

Сержант вошел и приложил руку к козырьку.

— Позовите матросов, арестуйте этих двух. Отвести их на борт и надеть кандалы на ноги.

Вошли матросы со штыками и окружили нашего героя и Гаскойна.

— Быть может, сэр, — сказал Джек, к которому вернулось его хладнокровие, — вы позволите мне расплатиться по счету перед уходом? Или, так как вы овладели нашими личностями, то не возьмете ли этот труд на себя? — прибавил он, бросая тяжелый кошелек на стол. — Только я попрошу вас быть щедрым в отношении прислуги.

— Сержант, пусть он заплатит по счету, — сказал капитан Тартар более сдержанным тоном и вышел из комнаты.

— Что ты наделал, Изи? — сказал Гаскойн. — Нас будут судить военным судом и выгонят со службы.

— И прекрасно, — возразил Джек, — дурак я был, что поступил на службу. Он назвал меня плутом, и я сказал бы ему то же самое где и когда угодно.

Менее чем через полчаса наш герой и его товарищ, вместо того, чтобы веселиться на балу у маркизы Навара, помещались очень комфортабельно, в кандалах, в полу-палубе фрегата Его Величества «Аврора».

Тем временем капитан Тартар объяснялся на балу с доном Мартином и доном Филиппом, которые спросили его, куда девались Джек и Гаскойн. Капитан Тартар сердито буркнул:

— Сидят в кандалах у меня на корабле.

— В кандалах! За что? — воскликнул дон Филипп.

— За то, сэр, что эти сорванцы втерлись в лучшее общество, выдавая себя за важных людей, тогда как на самом деле это двое мичманов, дезертировавших со своего корабля.

Дон Филипп и дон Мартин очень хорошо знали, что Джек и его приятель мичманы; но, по-видимому, не находили этого достаточным основанием, чтобы относиться к ним как непорядочным людям.

— Неужели вы хотите сказать, синьор, — сказал дон Филипп, — что вы пользовались их гостеприимством, говорили, смеялись, ходили рука об руку с ними, чокались с ними, а когда они доверились вам, заковали их в кандалы?

— Именно, сэр, — отвечал капитан Тартар.

— В таком случае вы поступили недостойно джентльмена, и я пришлю к вам секундантов, — объявил дон Филипп, старший из братьев.

— А я повторяю слова моего брата! — воскликнул дон Мартин.

Наносить грубое оскорбление, прикрываясь своим рангом, считается возмутительным во всяком порядочном обществе. Капитан Тартар вскоре почувствовал это, заметив, что присутствующие почти отворачиваются от него. Он ушел, не дождавшись конца бала, а на следующее утро получил формальный вызов со стороны дона Филиппа де Ребьеры.

Не в характере капитана Тартара было отказываться от дуэли; мужество его не подлежало сомнению; он негодовал только на то, что попал в такую историю из-за каких-то мичманов. Он принял вызов, но не умея владеть шпагой, заявил, что дерется только на пистолетах. Это не вызвало возражений, и капитан Тартар послал вестового за младшим лейтенантом, так как со старшим был не в ладах. Дуэль состоялась: пуля дона Филиппа пробила голову капитана Тартара, который упал мертвым. Младший лейтенант поспешил на борт, доложил об исходе поединка, а вскоре туда же прибыли дон Филипп с братом и друзьями. Старший лейтенант, временно заменивший капитана, принял их довольно любезно и выслушал их заявление относительно нашего героя и Гаскойна.

— Капитан не говорил мне о причинах ареста этих молодых джентльменов, — отвечал он, — и у меня нет никакого обвинения против них. Поэтому я прикажу их освободить, но так как, оказывается, они принадлежат к экипажу корвета Е. В., находящегося на Мальте, то я считаю своею обязанностью отвезти их туда и передать на борт их собственного корабля.

Джек и Гаскойн были освобождены, но после всего случившегося не хотели съезжать на берег. Дон Филипп, его брат и их друзья рассказали им о дуэли, а затем простились с ними и вернулись в город.

ГЛАВА XXI

новые подвиги нашего героя

На другой день после похорон капитана Тартара фрегат «Аврора» отплыл на Мальту, а по прибытии туда старший лейтенант, исправлявший обязанности капитана, отослал наших двух мичманов на «Гарпию» без всяких замечаний с своей стороны. Отсюда «Аврора» направилась в Тулон к флагману.

Гаскойн и Джек никому не рассказывали о своих приключениях на сперонаре и позднее, решив сообщить обо всем только капитану Уильсону, которого Джек успел оценить и полюбить за время своего пребывания на «Гарпии». Капитан Уильсон прочел ему выговор, указав, что он совершил проступок дважды: во-первых, дрался на дуэли, во-вторых, бежал после дуэли.

Джек выслушал почтительно, признал свою вину и обещал быть осмотрительнее в будущем.

— Ну, да уж Бог с вами, — сказал капитан, — повинную голову и меч не сечет. Но помните, мистер Изи, что вы уже причинили мне много беспокойства вашими безумными похождениями; и имейте в виду, что мысль об опасностях, которым вы подвергаетесь, доставляет мне много тяжелых минут. Теперь можете вернуться к исполнению своих обязанностей, и скажите то же Гаскойну; да постарайтесь в будущем обойтись без дуэлей и дезертирства.

Джек растаял от этого ласкового обращения, и даже отложил на время мысль об уходе со службы, на что совсем было решился, оскорбленный до глубины души кандалами.

Он был рад увидеть Мести и Джолифа после продолжительного отсутствия; осведомился о ранах боцмана и пробоинах Истгопа, пожал руки товарищам по каюте и задал трепку Вигорсу.

— Ах, масса Изи, напрасно вы пустились в плавание без меня, — сказал Мести, — это нехорошо. Без Мести вы подвергаетесь чересчур большой опасности, масса Изи.

Спустя несколько дней капитан Уильсон получил предписание отправиться в порт Магон на Минорке. Плавание совершалось медленно, при постоянном противном ветре. Близ Африки, милях в шестнадцати от берега, был замечен бриг; оснастка и общий вид его внушили капитану Уильсону мысль, что это какой-нибудь капер, но в это время ветер упал, и «Гарпия» не могла подойти к нему. Тем не менее капитан Уильсон считал своим долгом освидетельствовать его, и в десять часов вечера приказал спустить шлюпки. Так как их цель была только произвести рекогносцировку, то мистер Саубридж остался на корвете. Мистер Аспер был болен, и потому начальство над экспедицией было поручено мистеру Смальсолю. Джек попросил Саубриджа поручить ему команду над одной из шлюпок. Джолиф и Вигорс отправились на баркасе с мистером Смальсолем. Артиллеристу был поручен один из катеров, Джеку другой. Мести и Гаскойн отправились с нашим героем. Мистеру Смальсолю был дан определенный приказ: произвести рекогносцировку и, если корабль окажется тяжеловооруженным, не нападать на него, так как он во всяком случае не мог уйти от «Гарпии». Если б он оказался невооруженным, то Смальсоль мог взять его, но во всяком случае не ранее утра. Экспедиция была отправлена в ночное время только для того, чтобы избежать дневной жары, от которой заболело уже много матросов.

После трехчасового плавания шлюпки подошли на довольно близкое расстояние к бригу и, бросив дрэк на глубине семи фатомов, остановились поджидать рассвета, Джек и Гаскойн занялись уженьем рыбы и спором: Гаскойн утверждал, что при нападении на корабль шлюпки должны бросаться на абордаж разом, Джек доказывал, что гораздо рациональнее нападать одна за другой, постоянно подкрепляя передних свежими силами. Впрочем, спор был скоро прекращен Смальсолем, который сердито велел им замолчать и соблюдать тишину.

Наступил рассвет, туман, стлавшийся над поверхностью моря, рассеялся. Бриг, заметив шлюпки, выкинул трехцветный французский флаг и дал выстрел из пушки.

Смальсоль колебался; пушка, по-видимому, была небольшая, как заметил Джолиф; матросы, по обыкновению, стремившиеся в атаку, говорили то же самое, и Смальсоль, опасаясь насмешек, если он отступится от корабля, приказал шлюпкам поднять дрэки.

— Постойте минутку, ребята, — сказал Джек своим матросам, — у меня клюет.

Матросы рассмеялись, но Джек был общий любимец, и они приостановились, чтобы дать ему время вытащить рыбу, рассчитывая нагнать остальные шлюпки.

— Зацепил, — сказал Джек, — теперь поднимайте.

Однако благодаря этому промедлению остальные шлюпки успели опередить их.

— Они пойдут на абордаж раньше нас, сэр, — сказал старший матрос.

— Не беда, — отвечал Джек, — кто-нибудь должен быть последним.

— Только не тот катер, на котором я нахожусь! — воскликнул Гаскойн, — если от меня зависит помешать этому.

— Я тебе говорю, — сказал Джек, — мы будем резервом, и на нашу долю выпадет честь решить дело.

— Навались, ребята! — крикнул Гаскойн, заметив, что расстояние между ними и другими шлюпками не увеличивается.

— Гаскойн, я командую катером, — сказал Джек, — и не желаю, чтобы моя команда шла на абордаж, выбившись из сил; это было бы неблагоразумно. Дружно, ребята, но не слишком налегайте.

— Ей Богу, они возьмут корабль раньше, чем мы подплывем к нему.

— Хоть бы и так, но я прав, — разве нет, Мести?

— Конечно, масса Изи, если они возьмут корабль без нас, то значит нас им не нужно, а если мы им понадобимся, то и явимся как раз кстати.

Первый катер, под командой артиллериста, опередил баркас на длину трех шлюпок. Он уже подходил к борту, когда бриг дал по нем залп и катер пошел ко дну.

— Катер тонет! — воскликнул Гаскойн. — Ради Бога, навались, ребята!

— Видите, я был прав: если б мы шли все вместе, то залп потопил бы всех нас, — сказал Джек.

— Баркас сцепился с бригом, — навались, ребята, навались! — кричал Гаскойн, топая ногой от нетерпения.

Схватка была очевидно, жаркая; люди из баркаса влезли на бриг, второй катер подходил к нему — еще два удара веслами, и он стал бы борт с бортом, — как вдруг на палубе корабля раздался страшный взрыв; тела и обломки полетели в воздух. Это было так неожиданно, что матросы второго баркаса разом перестали грести, уставившись на клубы дыма, окутавшие бриг.

— Теперь наш черед, ребята, навались, становись борт о борт! — крикнул Джек.

Матросы, опомнившись, схватились за весла, но прежнего разгона оказалось достаточно. Катер уже подошел вплотную к бригу, и через несколько секунд Джек и его команда были на шканцах.

Страшное зрелище предстало их взорам: почерневшая палуба была усеяна трупами; на многих горела одежда, среди тел валялись клочья того, что было когда-то людьми. Никто не оказал сопротивления Джеку, так как на палубе не было живой души.

Как они узнали позднее от людей, оставшихся внизу и потому избежавших гибели, французский капитан заметил шлюпки еще когда они стали на якорь, и приготовился принять гостей. Он велел сложить заряды для пушек на палубе, чтобы они были под руками. Во время схватки пистолетная пуля попала в эту груду и вызвала взрыв.

Первым делом Джека было достать воды и погасить пламя, уже грозившее охватить корабль. Как только это было сделано, он стал высматривать затонувший катер.

— Гаскойн, — крикнул он, — спустись в шлюпку с четырьмя матросами; я вижу остатки катера за четверть мили от корабля; может быть, кто-нибудь остался жив, — кажется, я замечаю людей.

Гаскойн поспешил к катеру и вскоре вернулся с тремя матросами из его команды; остальные утонули, вероятно: убитые залпом брига.

— Слава Богу, хоть трое спасены! — сказал Джек. — Мы и без того многих потеряли. Теперь надо посмотреть, не осталось ли живых среди этих бедняг, и очистить палубу от останков тех, которые разорваны на куски. Послушай, Нэд, а что было бы с нами, если бы мы пошли на абордаж вместе с баркасом?

— Тебе всегда везет, Изи, — отвечал Гаскойн, — но это не значит, что ты прав.

Тело за телом были выброшены за борт, причем в большинстве случаев только по одежде можно было отличить неприятеля от своего.

Случайно оглянувшись, Джек увидел Мести, державшего в руках чью-то оторванную голову.

— Что у вас там, Мести?

— Масса Изи, я смотрю на эту голову и думаю — ведь это голова массы Вигорса. Хорошо было бы поднести массе Госсету череп его врага, а потом думаю: нет, нет, он умер и уже больше никогда не будет стегать его. Выброшу-ка я эту голову за борт!

Джек отвернулся, от души прощая Вигорса; он вспомнил о мелких ссорах мичманской каюты, глядя на почерневшее тело, еще полчаса тому назад обладавшее разумом.

— Масса Изи, — сказал Мести, — я думаю, что вы были правы, когда говорили, что надо прощать врагам; итак, масса Вигорс, — прибавил он, поднимая голову и швыряя ее за борт, — хотя вы очень скверный человек, но ашанти прощает вас.

— А ведь этот еще жив, — сказал Гаскойн Джеку, рассматривая тело с черным, как уголь, совершенно неузнаваемым лицом, — и он из наших, судя по одежде.

Джек помог Гаскойну высвободить тело из кучи канатов и полусаженных брезентов. Мести подошел к ним и взглянув на тело, сказал:

— Масса Изи, это масса Джолиф — я узнаю его штаны; портной еще вчера наложил на них вот эту заплату и сказал, что больше не станет их чинить.

Мести не ошибся: это был бедняга Джолиф, которому взрывом опалило лицо. Кроме того, он потерял три пальца на левой руке, но как только его перенесли на палубу, он, по-видимому, пришел в себя и, указывая на свои губы, дал понять, что требует воды, которая и была немедленно принесена.

— Мести, — сказал Джек, — я оставляю Джолифа на ваше попечение, смотрите же, позаботьтесь о нем.

Разборка тел продолжалась. Нашли еще четырех английских матросов, обнаруживших признаки жизни, и столько же французов; остальные тела были выброшены за борт. От штурмана осталась только шляпа, застрявшая между орудиями. Внизу оказались всего одиннадцать человек французов.

Корабль назывался «Франклин»; это был французский приватир с десятью пушками и командой в шестьдесят пять человек, из которых восемь были в отсутствие на призах. Потеря со стороны корабля заключалась из сорока шести убитых и раненых. Со стороны «Гарпии» пятеро утонули вместе с катером и восемнадцать погибло от взрыва, всего двадцать три.

— «Гарпия» приближается к нам со стороны открытого моря, — сказал Гаскойн Изи.

— Тем лучше, я совсем расстроен этим зрелищем, и мне бы хотелось вернуться на корвет. Я сейчас видел Джолифа; он может кое-как говорить; я думаю, что он поправится. Надеюсь на это; тогда он получит повышение, так как он старший из офицеров, оставшихся в живых.

— И вдобавок, — заметил Гаскойн, — ему можно будет объяснять свое безобразие действием взрыва. Но вот «Гарпия».

Вскоре «Гарпия» подошла к бригу, и Джек отправился на корвет доложить о том, что произошло. Капитан Уильсон был крайне огорчен потерей стольких людей и отправился вместе с Саубриджем на бриг освидетельствовать результаты взрыва, о которых сообщил наш герой.

Джолиф и другие раненые были перевезены на корвет; они все поправились. Мы уже говорили, что физиономия бедного мистера Джолифа была обезображена оспой — взрыв опалил ее так жестоко, что в течение трех недель вся кожа с нее сошла, как маска, и все говорили, что после этой катастрофы мистер Джолиф стал выглядеть гораздо лучше, чем раньше. Прибавим здесь же, что мистер Джолиф получил не только повышение, но и пенсию за раны, и вскоре после этого оставил службу. Так как известно было, что он пострадал при взрыве, то его вытекший глаз и рубцы на лице приписывались той же причине, и он стал возбуждать интерес как храбрый, изуродованный ранами офицер. Он женился и прожил до глубокой старости в довольстве и счастье.

«Гарпия» с своим призом продолжала плавание в Магон; Джек, как водится, получил похвалы, хотя заслуживал он их или просто ему везло, как уверял Гаскойн, — читатель может решить сам на основании нашего рассказа. Может быть в данном случае было и то, и другое. Во всяком случае матросы «Гарпии», когда их торопили, частенько отвечали: «Постойте минутку, у меня клюет».

ГЛАВА XXII

в которой наш герой разыгрывает черта

Спустя несколько дней после прибытия «Гарпии» в порт Магон пришел катер с депешами от адмирала. Капитан Уильсон узнал, что он назначается капитаном первого ранга на фрегат «Аврору», на котором открылась вакансия благодаря похождениям нашего героя. Мистер Саубридж, получивший чин капитана, был назначен командиром «Гарпии».

«Аврора» прибыла в Магон спустя неделю, и капитан Уильсон спросил Джека, желает ли он остаться на «Гарпии» или перейти на «Аврору». Джек колебался.

— Говорите откровенно, мистер Изи; я не буду обижаться, если вы предпочитаете капитана Саубриджа.

— Нет, сэр, — возразил Изи, — я не предпочитаю вам капитана Саубриджа; вы оба были одинаково добры ко мне, но я предпочитаю вас. Но дело в том, сэр, что мне не хотелось бы расставаться с Гаскойном и…

— И с кем? — спросил капитан, улыбаясь.

— И с Мести, сэр; вы может быть найдете это глупостью с моей стороны, но если я до сих пор остаюсь в живых, то обязан этим ему.

— Я не считаю благодарности глупостью, мистер Изи, — отвечал капитан Уильсон, — мистера Гаскойна я решил взять с собою, если он захочет, так как мы в очень хороших отношениях с его отцом, да и за ним я не знаю никаких проступков — то есть вообще говоря. Что касается Мести, — ну, что ж, он хороший малый, и так как вы в последнее время вели себя хорошо, то я подумаю о нем.

На следующий день Мести был причислен к экипажу «Авроры» с назначением на ту же должность, которую он занимал на «Гарпии». Гаскойн и наш герой также перешли на фрегат.

Так как герой наш никогда не обнаруживал особого пристрастия к исполнению обязанностей, то читатель не удивится, что он отпросился на несколько дней в отпуск на берег прежде чем явиться на место назначения. Такая же льгота была дана Гаскойну. Приятели обосновались в весьма респектабельном отеле и всякий раз, когда нашему герою встречался офицер с «Авроры», Джек учтиво просил его сделать ему честь отобедать с ним. Репутация Джека предшествовала ему, и мичманы пили его вино и клялись, что он козырный малый. Джек объяснял Гаскойну, что на основании принципов равенства всякий, кто может давать обеды, обязан делать это для тех, кто не в состоянии давать их. Это было не слишком серьезное приложение принципа равенства, но в извинение нашего героя напомним, что он был не только философ, но и мичман, притом еще не достигший восемнадцати лет.

Джек так долго оставался на берегу, и офицеры «Авроры», соблазненные даровыми обедами, так донимали об отпуске старшего лейтенанта, что последний, наконец, отправил нашему герою весьма учтивое послание, в котором просил его быть столь любезным явиться вечером на фрегат. Джек отвечал не менее учтиво, что, не будучи предупрежден о желании старшего лейтенанта, он обещал некоторым из своих друзей отправиться с ними вместе в маскарад, но что завтра он не преминет явиться. Старший лейтенант принял это извинение, и наш герой, угостив обедом полдюжины «авроровцев» («Гарпия» отплыла два дня тому назад), нарядился для маскарада, который должен был состояться в церкви в двух с половиной милях от Магона.

Джек выбрал костюм черта, как наиболее подходящий, и, усевшись на осла, отправился в маскарад. Но когда он подъехал к церкви, к ней подкатила желтая карета с двумя лакеями в пестрых ливреях; лакеи отворили дверцу, а Джек, со свойственной ему учтивостью, поспешил предложить руку жирной старой даме, осыпанной бриллиантами, выходившей из кареты; леди взглянула и, увидев Джека, покрытого шерстью, с рогами и длинным хвостом, отчаянно завизжала и упала бы, если бы капитан Уильсон в полной форме, случившийся поблизости, не подхватил ее. Пока старуха благодарила своего спасителя, а капитан раскланивался, Джек поспешил стушеваться. Он вошел в церковь и присоединился к толпе; но здесь было так тесно и душно, что нашему герою надоело толкаться и он решил уйти.

Оставив маскарад, он накинул на себя пальто и отправился на поиски дальнейших приключений. Он прошел с полмили по дороге и увидел пышный дом в апельсинной роще. Он заметил открытое окно в освещенной комнате; взобрался на него, чуть-чуть отодвинул белую занавеску и заглянул в комнату. На постели лежал какой-то старик, очевидно умирающий, а подле него находились трое священников; один из них держал распятие, другой кадило, третий сидел за столом, на котором лежали бумага и перо и стояла чернильница. Джек, понимавший по-испански, прислушался к тому, что говорил один из священников: