Дозвонившись до представителей закона, я сделал более приятный звонок, Дорис Миллер, а затем отправился к ней.
      Она жила одна, занимая половину небольшого двухквартирного дома неподалеку от Макартур-парк. Когда я позвонил, Дорис открыла дверь и с улыбкой отступила назад, а я чуть не свалился прямо на нее. Когда в первой половине дня она появилась в моей конторе, визуальное воздействие оказалось столь ошеломляющим, что я не отрывал от нее глаз, а уж они послали соответствующие сигналы в мозг, — хотя тогда на ней было платье для улицы. Так вот, то, в чем она была сейчас, никак не годилось для прогулок по улицам. По крайней мере, по нашим улицам в таком виде ходить не принято. Ее одежду никак нельзя было назвать повседневной.
      Я не специалист в описании женского платья — тем более женского белья, — скажу только, что на Дорис был бирюзового цвета халатик, который скорее обнажал, чем прикрывал ее тело, он был сшит из бархата и имел вырез в форме буквы "V", причем фасон разумел заглавную букву "V"; халатик так плотно облегал ее, что отсутствие нижнего белья невольно бросалось в глаза.
      — Привет, Шелл, — обратилась она ко мне. — Что нам теперь делать?
      — Да много чего.
      Она с удивлением посмотрела на меня:
      — Это как же? По-моему, ты сказал, что он умер.
      — Он? Кто?
      Признаюсь вам, все дело было в ее одежде. На несколько секунд в моей голове все перемешалось, но затем мне все-таки удалось сосредоточить свои скудные мыслительные способности на одной точке, и я с трудом выдавил из себя:
      — А, ты о нем. — Глубоко вздохнув и взяв себя в руки, я продолжал: — Да, он умер, это верно. Вайс то есть.
      — Но ведь это был наш единственный шанс, — печально сказала она.
      — Наш лучший шанс, Дорис. Но не единственный. У нас есть неопровержимые улики: два гангстера из банды Квина только что пытались убить меня.
      — Убить тебя?
      Этот вопрос потребовал некоторых объяснений. Доведя свое повествование до текущего момента, я добавил:
      — Когда из случайной обмолвки Квина я понял, что ему известно о смерти Вайса, мне стало ясно не только то, что именно он убил Флегга. Его признание было важно для меня и по другой причине: его слова убедили меня в невиновности Росса.
      — Что ты хочешь сказать? — спросила она, нахмурившись. — Разве... разве ты не поверил мне? А я-то думала, Шелл...
      Похоже, она здорово разозлилась, поэтому я поспешил прервать ее:
      — Постой, не заводись. Видишь ли, детка, когда ты впорхнула в мою контору, я готов был взяться за твое дело, что бы ты мне ни рассказала: к примеру, что зеленые человечки пронзили тебя горячими лучами. Я бы решил, что надо искать источник излучения. По крайней мере, я взялся бы за расследование и стал бы искать этих человечков. Черт, может, я и нашел бы их. Но если бы я убедился, что на самом деле ничего подобного не было, то мог бы и отказаться от дела.
      Она внимательно смотрела на меня, прикусив нижнюю губку своими белыми зубками.
      — Ты хочешь сказать, что если бы считал Росса виновным, то не стал бы помогать ему.
      — Конечно не стал бы.
      Она еще больше нахмурила брови, а я продолжал с улыбкой:
      — Но сейчас, Дорис, когда я убежден, что Росс действительно не виновен, спор наш носит чисто академический характер. Я пойду на все ради тебя. То есть, я хочу сказать, ради него. — Я помолчал. — Пусть тебя это не волнует.
      Она не произнесла в ответ ни слова. Потом на ее лице появилось выражение любопытства, и она сказала:
      — Я все еще... не совсем понимаю, почему ты вдруг убедился, что Флегга убил Квин. Я хочу сказать — ведь ты не узнал ничего нового. Он только сказал тебе о Вайсе... — Она не окончила фразу.
      — Видишь ли, — возразил я, — даже такой тупица, как Квин, не убивает людей ради спортивного интереса или чтобы попрактиковаться в стрельбе. У него должна быть причина, и весьма основательная, чтобы пойти на это. Однако он приказал тем балбесам, которые поджидали меня на автомагистрали, закопать меня в землю поглубже и получше, чем картошку. Сомнений нет: совершенно ясно, что именно Квин организовал это покушение, достаточно одного того, что его привратник разрядил мой револьвер. Сам факт, что он попытался убить меня, доказывает его вину, поскольку я занимаюсь этим делом.
      — Но ведь все это нельзя считать уликами, правда? — задумчиво спросила она.
      — Пока нет. Но самое важное в смерти Вайса следующее: его убили, чтобы он не рассказал тебе, а может, и другим, о том, что ему известно об убийстве Флегга. Из этого следует, что единственным человеком, который имел основания опасаться признаний Вайса, был тот, кто убил Флегга. А из этого, в свою очередь, следует, что человек, убивший Вайса, и тот, кто пытался убить меня, — одно лицо. И всякий раз эти рассуждения приводят нас к Фрэнку Квину. Так что Вайс рассказал тебе правду.
      Несколько минут она обдумывала мои слова, потом заговорила:
      — Когда ты раскладываешь все по полочкам, это выглядит очень убедительно, Шелл. Но... честно говоря, какая выгода от этого Россу и мне? Твои рассуждения не помогут ему выбраться из тюрьмы.
      — Верно. Но у нас впереди больше трех дней.
      Она промолчала, и на этом мы закончили обсуждение дела. Трех дней было явно недостаточно, чтобы собрать улики, доказывающие вину Квина. Скорее на это потребовалось бы триста дней. Но я не стал говорить об этом Дорис.
      Несколько минут мы провели в приятной беседе, потом она сказала:
      — Я смертельно устала, Шелл. Наверное, мне лучше прилечь.
      — Да ну?
      Очевидно, на моем лице отразился отблеск тех мыслей, что вихрем пронеслись у меня в голове, потому что она добавила с улыбкой:
      — Тебе лучше уйти. Я действительно чувствую себя разбитой.
      — Ясно.
      На этот раз в моем голосе прозвучали другие интонации, и даже мое собственное ухо уловило их.
      Она проводила меня до двери и вышла вслед за мной на улицу. Когда я повернулся к ней, чтобы попрощаться, она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Ее влажные губы приоткрылись, уголки их слегка приподнялись, как будто она хотела улыбнуться. Возможно, так оно и было, впрочем, я не проверил правильность своей догадки, потому что обнял ее и прижал к себе.
      Она не сопротивлялась, не отталкивала меня, я увидел, что она закрыла глаза, веки их плотно сомкнулись, а губы раскрылись и приблизились к моим. Мне показалось, что мои губы обожгла жидкая лава, горячая, влажная, пульсирующая, подвижная и трепещущая. Через несколько секунд, а может, и через минуту она уперлась ладонями мне в грудь и оттолкнула меня.
      — Спокойной ночи, Шелл, — нежно сказала она и ушла, закрыв за собой дверь.
      Я повернулся и побрел к своей машине; если бы в этот момент кто-нибудь захотел подстрелить меня, то он застал бы меня врасплох. Я ехал к городу с глупой улыбкой на все еще горевших губах и, только подъехав к центру Лос-Анджелеса, вспомнил, что следовало бы проверить, нет ли за мной хвоста.
      Но я добрался без всяких приключений до полицейского участка и поднялся в лифте на третий этаж. Не успел я войти в комнату номер 314 отдела по расследованию убийств, как следом за мной в дверях появился Сэм.
      Сэм — мой давний друг Фил Сэмсон, капитан отдела по расследованию убийств. Это плотный, крепко скроенный мужчина с мощными плечами и громадными ручищами с крупными костяшками пальцев. Он немного напоминает танк в человечьем обличье, а взгляд его карих глаз действует на бандитов сильнее ударов увесистой дубинки.
      Мы поздоровались, и я спросил его:
      — Что приключилось с Честером Вайсом, Сэм?
      — Говорят, ты нашел его тело? — поинтересовался он.
      — Верно. Он сообщил моей клиентке, некоей Дорис Миллер, интересную информацию относительно Фрэнка Квина.
      Я коротко изложил ему основные факты по этому делу, а потом поведал о своей поездке к Квину и происшествии на автомагистрали; по ходу моего рассказа Сэм кивал, хмыкал и дважды взъерошивал свою седую шевелюру.
      — Так, — задумчиво произнес он, когда я закончил свое повествование. — Тот джентльмен, которому ты выстрелил в лицо...
      — Какой же он джентльмен?
      — ...сейчас в морге. Звать его Артур Хей Грант, при жизни был известен под кличкой Турок Грант.
      — А теперь стал Холодным Турком. Так вы нашли его?
      Сэм кивнул:
      — Мы подобрали автомат, валявшийся на автомагистрали, автомат Томпсона, — ни отпечатков пальцев, ни номера. Нашли и Гранта в машине неподалеку от Браш-Каньона, но не обнаружили ни водителя, ни свидетелей. Машина протерта до блеска, зарегистрирована на имя Гранта. Криминалисты еще проверяют машину и автомат.
      — А Вайс? Я, конечно, знаю, кто его убил. Но каким образом Квин ухитрился сделать это?
      — Ты знаешь... конечно, так? — Сэм покачал головой. — Вайс умер от сердечного приступа.
      — Верно. Но это все равно что сказать: «Он умер потому, что смерть пришла». Скажи лучше, как им удалось его угробить?
      — Я только что сказал тебе, — со вздохом произнес Сэм. — Сердечный приступ. Ничего странного в этом нет. Мы говорили с его лечащим врачом — Вайс находился под его наблюдением, ты же знаешь.
      — Слышал.
      — Врач сказал нам, что Вайс мог отдать концы в любую минуту — через год, через месяц, сегодня. Так вот, это произошло сегодня. Точнее, прошлой ночью. Хочешь взглянуть на отчет следователя?
      — Не мешало бы.
      Сэм достал отчет и протянул его мне. Я изучил его. Или, вернее, попытался изучить. Язык, на котором говорят врачи, прямо противоположен эсперанто, на тайном языке медиков выпавший волос называется улетевшим воздушным шариком. Все же я ухитрился разобраться в их шифровке и понял, что в заключении о смерти говорилось о недавно перенесенном инфаркте и уплотнении стенок артерий наподобие засорения сточных труб; в заключении было сказано, что покойный скончался в результате «коронарной недостаточности», а это означало, что оба желудочка его сердца разорвались одновременно, но это означало и то, что Честер Вайс действительно умер в результате сердечного приступа.
      — Что ж, приятель, — сказал я, — тогда объясни мне, как Квин узнал о том, что случилось с Вайсом?
      — Может, он и не знал, а тебе просто почудилось. А может, он и знал, что Вайс умер. Ну и что? Это ведь не доказывает, что он убил Вайса.
      — Сейчас, по крайней мере, не это главное. Этот подонок пытался сегодня убить меня, и, если мне удастся уцелеть, я достану этого ублюдка.
      — Желаю удачи, — сказал Сэм. — Нам самим хотелось бы достать его. — Он помолчал. — Странное дело, несколько лет назад этот парень был заурядным подонком. Теперь же, если он попадает в затруднительное положение, с полдюжины уважаемых граждан грудью встают на его защиту.
      — Да, странно. — Я задумался. — Сэм, а когда ты впервые услышал о Квине?
      — Впервые мы столкнулись с ним в деле Прентиса. Года четыре назад, может, немного больше.
      Так вот то имя, которое я пытался вспомнить, — Прентис. Оно и раньше вертелось у меня в голове, но я никак не мог решить, с чем оно связано.
      — Рейли Прентис, верно? — спросил я.
      Сэм молча кивнул:
      — Самоубийство. У Квина в тот вечер была назначена встреча с Прентисом в его доме. Когда Прентис пустил себе пулю в лоб, Квин только что подъехал к его дому.
      — Интересно. Ты уверен, что это самоубийство?
      — Никаких сомнений, — ответил Сэм. — Жена Прентиса находилась в коридоре, около кабинета мужа, и видела, как он спускал курок. После этого с ней сделалась истерика, но все произошло на ее глазах. Я не знаю, что там делал Квин, — мы, конечно, поговорили с ним, и он сказал, что Прентис разыскал его и попросил приехать к нему в тот вечер.
      — Попросил, да? Прентис оставил записку?
      — Нет, мы ничего не нашли. Оставил только страшный беспорядок в своем кабинете.
      — Разве не логично было бы ожидать, что самоубийца оставит посмертную записку, Сэм?
      — Одни оставляют, другие нет. Но сам Квин никак не мог убить Прентиса, если ты думаешь об этом. Соседи подтвердили, что Квин находился на улице, когда раздался выстрел. Он сам услышал выстрел и крик миссис Прентис. Вошел в дом и попытался, как сумел, успокоить ее. Очень помог ей, по ее словам.
      — Добрая душа этот Квин.
      — Квин даже позвонил нам из дома Прентиса, — ухмыльнулся Сэм, — сообщил о смерти. С тех пор, насколько мне известно, он никогда не звонил в полицию. — Сэм достал одну из своих черных сигар и, не раскурив, сунул ее в рот. — Мне в этом деле непонятно одно: Прентис был уважаемым бизнесменом, стоил не меньше миллиона баксов. Зачем он просил какого-то паршивого бандита вроде Фрэнка Квина приехать в тот вечер к себе домой?
      — А ты уверен, что так и было на самом деле? Или это просто история, которую рассказал Квин?
      — Историю рассказал Квин, но мы не можем спросить об этом Прентиса.
      Он продолжал говорить еще что-то, но я поднял руку. У меня в голове забрезжил лучик надежды.
      — А не произошло ли еще чего-нибудь приблизительно в то же время, Сэм? Друг Прентиса...
      — Да. Наверное, его лучший друг. Этого человека звали Шулер. Джордж Шулер. С ним покончили вскоре после... по-моему, на следующий вечер.
      Теперь я вспомнил. И смерть Шулера не была самоубийством. Если он только не был очень ловким фокусником. В него выпустили пять пуль, включая один выстрел в спину.
      — А он не назначал свидания с Квином, а?
      — Насколько нам известно, Шелл, не назначал, — ухмыльнулся Сэм. — Он, скорее всего, и не подозревал, что у него с кем-то назначено свидание.
      — И по этому делу никого не задержали?
      — Никого. Пока никого. Дело все еще не закрыто.
      Я зажег сигарету, затянулся. Потом продолжил:
      — Что ж, это история четырехлетней давности. Вернемся к делу Флегга, Сэм. А что случилось с Хейманом, тем ростовщиком, который, как утверждали, продал Миллеру орудие убийства?
      — Месяца через два после того, как Миллера перевели в Сан-Квентин, Хейман продал свой магазин и куда-то уехал.
      — Куда?
      — Понятия не имею.
      — Может, он отбыл туда же, куда уехал Флегг. Или... Вайс?
      — И куда стремишься ты сам? — ехидно спросил Сэм.
      Я вздрогнул. Может, так оно и было. После недолгого молчания я вновь обратился к Сэму:
      — Мне хотелось бы поговорить с Миллером.
      — В тюрьме?
      — Да. Мне хотелось бы составить свое мнение о нем, выслушать из его уст всю историю. — Я посмотрел на часы. — Сейчас чуть больше шести. Если успею на рейс, улетающий из Лос-Анджелеса в ближайшие час-два, то попаду в Сан-Рафаэль к девяти-десяти часам. Если ты нажмешь на кнопки...
      — Он не расскажет тебе ничего нового, — возразил Сэм, бросив на меня сердитый взгляд, — можешь все прочитать в протоколах судебного заседания.
      — А может, и не все. Но в любом случае мне хочется посмотреть на парня. — Я замолк. — В интересах справедливости, Сэм?
      — Займись аэропортом, — все еще косо глядя на меня, сказал Сэм. — Если попадешь на самолет, вылетающий сегодня вечером, я организую все остальное.

* * *

      «ДС-8» приземлился в международном аэропорту Сан-Франциско в 9.12 того же вечера, после продолжавшегося пятьдесят восемь минут полета из Лос-Анджелеса. Поймав такси, я поехал прямо в Сан-Квентин. И около десяти вечера уже разговаривал с тюремными охранниками. Их предупредили о моем визите, и они не мешкая провели меня в пустую камеру по соседству с той, где провел последние месяцы Миллер. Миллера перевели туда как раз перед моим приездом. Охранник в форме вошел вместе со мной в камеру, за нами захлопнули железную дверь и заперли ее на ключ. Мы остались втроем.
      Росс Миллер оказался приятным на вид мужчиной, высоким и стройным, с волевым лицом и шапкой черных кудрявых волос. Вокруг его глаз и рта залегли глубокие морщины, очевидно следы многомесячного пребывания в камере смертников.
      — Меня зовут Шелл Скотт, мистер Миллер, — начал я, — частный детектив. — Мы обменялись рукопожатиями, и я добавил: — Ваша сестра попросила меня заняться вашим делом.
      — Дорис? — удивленно спросил он.
      — Верно. Вы не знали?
      — Впервые услышал об этом несколько минут назад, — сказал он, присаживаясь на край койки, и покачал головой, — когда мне сказали, что вы хотите повидаться со мной.
      — Так вот, Дорис... мисс Миллер пришла впервые в мою контору сегодня, незадолго до полудня. Она рассказала мне все, что знала, а я прочитал протокол судебного заседания, проверил еще кое-что. Но мне хотелось бы услышать вашу историю непосредственно от вас.
      Несколько секунд он молча смотрел на меня.
      — Вы попытаетесь доказать мою невиновность? Добиться отсрочки?
      — Попытаюсь.
      Он хотел что-то сказать, но голос его прервался. Через несколько секунд он взял себя в руки и заговорил спокойно:
      — Вы считаете, что... вам удастся убедить... — Он не договорил, но молча обвел выразительным жестом окружающие нас стены.
      — У нас есть шанс, — ответил я. — Не могу обещать наверняка, но сделаю все, что в моих силах.
      Он пристально посмотрел на меня и, с удовлетворением кивнув, произнес:
      — Уверен, вы сделаете все, что возможно. — И впервые суровое, почти непреклонное выражение его лица смягчилось, на губах появилась неуверенная улыбка. — Что ж, Скотт, — сказал он, — от всей души желаю вам удачи.
      — Договорились, — ответил я, улыбнувшись в ответ. — Так давайте начнем с самого начала, и рассказывайте все по порядку.
      Он закончил свою историю, и я не обнаружил в ней ничего нового: все имеющие важное значение факты совпадали с тем, что рассказала мне Дорис и что говорил на суде Миллер.
      — Вы не узнали голос человека, который звонил вам в тот вечер, когда убили Флегга? — спросил я.
      Миллер покачал головой:
      — Звонивший представился Кейси Флеггом, и у меня не было причин сомневаться в этом — тогда, во всяком случае. Он сказал, что сожалеет о нашей размолвке, предлагает забыть о случившемся и так далее и просит меня незамедлительно приехать к нему. Объяснил, что через несколько минут он уезжает, и попросил поспешить. — Миллер перевел дыхание. — Помню, я посмотрел на часы, когда повесил трубку, — было десять минут девятого. Минут через пять я уже был в «Уайтстоуне» и сразу поднялся наверх, в его апартаменты.
      — И Флегг был уже мертв, когда вы вошли в номер?
      — С пулей в башке. Дверь была не заперта. Я вошел. Кейси лежал на ковре, лицом вниз. Я перевернул его — знаю, что не следовало этого делать. Но, черт побери, я же не знал, что он мертв. — Миллер вздохнул. — Он еще не застыл, тело было теплым. Все случилось, наверное, за несколько минут до моего прихода. Я все еще стоял около него, когда появилась полиция. — Миллер прижал руку ко рту. — Скотт, ведь я думал, что по телефону со мной разговаривал Кейси. Полицейские, должно быть, приняли меня за сумасшедшего, а я только потом сообразил, что звонить мог кто угодно, даже тот, кто убил Кейси. И если это был не Бэтмен, который запросто мог влететь в окно и удрать через него, то Вайс поднял этого человека наверх еще до меня. По-моему, это был Фрэнк Квин или один из его наемников.
      — Женщина по фамилии Лопес показала, что Квин находился в это время у нее.
      — Значит, она солгала. И Вайс солгал. А уж Хейман точно солгал, я это знаю. В глаза его не видел, пока он не выступил в суде как свидетель обвинения. Я чуть со стула не свалился. Вот когда я понял, что меня хладнокровно заманили в ловушку. Все остальное могло быть просто фатальным совпадением, только не свидетельские показания Хеймана. Это было лжесвидетельство, и единственная цель его — устроить мне ловушку.
      — Так вы не покупали пистолет у Хеймана?
      — Скотт, у меня никогда не было пистолета. Я ни разу не заходил в лавку ростовщика — не только к Хейману, вообще не бывал в таких местах.
      — Что ж, — сказал я, — если Хейман дал под присягой ложные показания, то Вайс и девица Лопес также были лжесвидетелями. — Я задумался. — Дело в том, что именно из-за Вайса ваша сестра и обратилась ко мне.
      Я рассказал ему, что случилось в течение этого дня, подчеркнув особо, что хотя признание Вайса и было очком в пользу Росса, но после смерти Вайса толку от него никакого. На данный момент, во всяком случае.
      Несколько минут Миллер сидел молча. Потом заговорил:
      — Может, вам удастся разыскать Хеймана — это самое слабое звено в их цепи. Именно его показания относительно орудия убийства окончательно убедили присяжных в моей виновности.
      Мы обсудили с ним все проблемы. Я поднялся: пора было отправляться домой.
      — Скотт, — заговорил Миллер, откашлявшись, — спасибо, что приехали. И... за все, что делаете для меня.
      — Да ладно. — Я помахал ему на прощание и вышел из камеры.

* * *

      В начале четвертого утра я снова сидел за рулем своего «кадиллака» и ехал по бульвару Санта-Моника. Самолет, которым я вылетел из Сан-Франциско, приземлился в международном аэропорту Лос-Анджелеса меньше часа назад, и я сразу отправился в город.
      Если бы у меня и оставались сомнения в невиновности Миллера, сейчас они исчезли бы. Я поверил ему. Более того, мне понравился этот парень. «Желаю побольше удачи», — сказал он. Да. Удача мне не помешала бы, она была нужна нам обоим. Со смертью Вайса и исчезновением Хеймана у меня оставались только двое: сам Квин и женщина, подтвердившая его алиби на суде, Лолита Лопес. Она все еще жила в «Уайтстоуне». Именно к ней я сейчас и ехал.
      Я знал, что собой представляет Лолита. Женщина, водившая дружбу с таким подонком, как Фрэнк Квин, не могла походить на Белоснежку или Мисс Вселенную. По крайней мере, на нашей грешной земле. Нет, как всякий профессиональный преступник в девяноста девяти случаях из ста оказывается человеком грубым, жестоким и бессердечным, со следами блевотины на одежде и шрамами на теле, так и женщины их круга, за редким исключением, — грязные потаскушки, крикливо одетые крашеные шлюхи, в дешевеньких туалетах и с безвкусным макияжем, с грубой речью и подлыми мыслями, женщины, с которыми жизнь обошлась не просто жестоко, но исковеркала их душу.
      Дежурный администратор в «Уайтстоуне» сказал мне, что мисс Лопес проживает в номере 26. Я поднялся по лестнице на второй этаж. Время близилось к четырем утра, но я преднамеренно явился с визитом в этот ранний, предрассветный час. Возможно, Лопес спит сном младенца. Люди, поднятые среди ночи с постели, менее осмотрительно относятся к своим словам. И если хочешь добыть какие-то сведения у женщин подобного рода, из тех, что дают алиби всяким Фрэнкам Квинам, то лучше всего застать их врасплох. Во всяком случае, так я думал, остановившись перед дверью номера 26.
      Я постучался настойчиво и громко. Получилось очень впечатляюще даже для меня. За дверью послышались шаги. Я услышал их в ту же секунду, как постучался; значит, эта женщина не спала. Что ж, не повезло. Ничего не поделаешь, решил я. Итак, ринемся в атаку, забросаем ее вопросами, выведем из состояния равновесия.
      Дверь открылась.
      — Доброй... — начал я. Если это и была та потаскушка, которую я ожидал увидеть, то я готов был немедленно приобщиться к преступному миру. — Вот это да, — выдавил я, — так вы и есть Лолита Лопес?

      Эта женщина не имела ничего общего с тем образом, который нарисовало мое воображение. Передо мной стояла белозубая латиноамериканка со сверкающими глазами, длинными черными волосами, падающими тяжелыми прядями на шею и окутывающими кудрявыми завитками ее плечо, с гладкой кожей цвета сливок, полученных от ухоженных коров, с высокой красивой грудью, тонкой талией, пышными бедрами — да, это было само совершенство.
      — Ох ты, — повторил я. — Вы не можете быть Лолитой Лопес, тогда кто же вы?
      — Я действительно Лолита Лопес.
      — Нет!
      — И все-таки это я, дорогой папаша. Может, зайдете или в дверях будете торчать?
      Нет, она, безусловно, принадлежала к преступному миру. По крайней мере, выражение глаз выдавало ее с головой, и эти грешные губы принадлежали отнюдь не невинному существу. Я уставился в потолок. Она была великолепна, ничего не скажешь, но ведь я практически обручен с Дорис Миллер. Во всяком случае, нас связывали прочные узы. Да, она мне нравилась. Черт возьми, я же работал на нее! Ведь все, что я делал, делалось только ради Дорис Миллер, это мой долг по отношению к ней.
      Я перевел взгляд на Лолиту.
      На ней были облегающие брюки небесно-голубого цвета, ногти босых ног покрывал ярко-красный лак, под белой блузкой, надетой прямо на голое тело, обрисовывались соблазнительные формы, и вообще при взгляде на нее становилось понятно, почему девушки, играющие в волейбол в лагере нудистов, не должны носить корсетов. А следуя их примеру, и все остальные девушки. Хотя она стояла передо мной неподвижно, от нее так и несло жаром, на таком пламени вполне можно было поджарить картошку, а если бы она забегала по комнате, то почти наверняка спалила бы все заведение.